Странница

Алана Инош

Странница

Аннотация:

Когда пережитая боль превращает тебя в чёрную дыру, втягивающую жизни тех, кто рядом и пытается помочь, ты стремишься идти ко дну в одиночку. И порой надо достичь дна, чтобы оттолкнуться и всплыть...

Обдирая руки до крови о камни, она ползла по сырой тропинке, которая то ныряла круто вниз, то шла в гору. Холодный дождь хлестал её по рёбрам, мокрая одежда липла к телу, грязь и кровь из ссадин смешивались на ладонях.

Иногда ей удавалось встать в полный рост, но после нескольких шагов неласковая земля опять притягивала её, чтоб пощекотать ей бока и украсить их синяками. Распластавшись, как червь, она всё-таки ползла вперёд. Колени горели и кровоточили.

Ненастная ночь озарялась вспышками молний. В их мертвенно-синеватом свете проступали на миг очертания могучих деревьев, увитых цветущими лианами, и тут же тьма вновь поглощала всё.

Под одним таким деревом, чья раскидистая, как огромный зонт, крона ниспадала до земли длинными гирляндами сиреневых цветов, она устроилась, чтобы перевести дух. Её боль гнездилась в груди, царапая лёгкие и горло цепкими когтями кашля. Лающие звуки вырывались у ослабевшей путницы, охваченной мучительным жаром. Кашель накатывал выматывающими приступами, во время которых её тело сотрясалось, словно в судорогах.

Сквозь густую листву дождь не проникал, и она имела возможность отдохнуть от его навязчивой «ласки», из-за которой на ней не осталось ни одной сухой нитки. Угораздило же её так расхвораться! И это посреди лета-то...

Всё, что она помнила – это то, как она вышла из дома за лекарством. Сквозь марево лихорадочной дымки она видела ключи в своей руке. Поворот ключа в замке, ступеньки, улица. Кажется, она поскользнулась... А дальше – всё как в тумане. Далеко же её занесло в поисках аптеки за углом! Лес дышал тропической красотой, роскошной и величавой; даже покров дождливой ночи не мог скрыть этого цветущего великолепия. При свете дня, должно быть, эти места были ещё прекраснее.

– Да ну, бред какой-то, – хрипло засмеялась она, приподнимаясь на локте и проводя худощавой ладонью по влажному лицу, к которому прилипли прядки мокрых волос.

Тут же её сложил пополам новый приступ кашля. Мокрота отходила с трудом, в груди хлюпало и булькало. Похоже, бронхит переходил в пневмонию.

Но чудесный воздух этих мест, казалось, был пропитан целебным медовым духом. Дождь стихал, струи воды истончались, и вскоре цветочные гирлянды роняли на землю только редкие капли. Небо расчистилось, и стал виден мерцающий звёздный шатёр – бесконечная бездна, полная солнц, планет, туманностей и галактик, неисчерпаемый космос. Заворожённая этим зрелищем, путница не заметила, как задремала.

Разбудил её солнечный луч, пробивавшийся сквозь цветущую крону приютившего её дерева. Путница открыла глаза и села, чувствуя существенное облегчение: недуг, похоже, отступал. Казалось, её исцеляла сама земля, вливая в тело и душу золотистый тёплый свет.

Почувствовав в себе достаточно сил, чтобы подняться на ноги, она встала и немного осмотрелась. А посмотреть здесь было на что! В этом лесу цвело всё: каждое дерево, каждый куст, а под ногами раскинулся целый ковёр из цветов. Их чашечки блестели от капелек воды, всюду порхали яркие бабочки, звенели голоса птиц. Райское место!

Бродя по лесу и восхищаясь разнообразием и красочностью здешних растительных форм, путница набрела на дерево, чьи ветви клонились книзу под тяжестью крупных оранжевых плодов, похожих на апельсины. Несколько шагов – и она вступила в целую «апельсиновую» рощу или сад. Среди плодовых деревьев росли и кусты с тёмно-зелёной листвой, усыпанные бордово-красными ягодами размером с грецкий орех. На их спелых боках тоже мерцали в солнечных лучах капельки. Путница не устояла перед соблазном и сорвала одну ягодку. Сок разлился во рту, лаская и щекоча кисловато-сладким вкусом. Это было ни на что не похоже, путница не могла сравнить этот вкус ни с одним известным ей плодом. К цветочно-медовым ноткам примешивалась лёгкая горчинка и чуть заметная терпкость. Симфония вкуса звучала истинным совершенством, и девушка, присев около куста, принялась жадно рвать и есть чудесные ягоды. Это был хороший знак: если проснулся аппетит, значит, она пошла на поправку.

Ягоды великолепно насыщали. Путница завершила трапезу одним оранжевым «апельсином» с дерева, который внутри оказался совсем не похож на вышеназванный фрукт. Их роднила только шершавая ароматная кожица. Мякоть плода была ярко-малиновая, состоявшая из сочных волокон. Кофейно-коричневые мелкие семечки располагались кольцом ближе к центру плода, как у киви. Они хрустели на зубах, словно маковые зёрнышки. Растирая их челюстями, путница ощущала явственный привкус оливкового масла.

Голод совсем отступил, силы восстановились, и она почувствовала себя почти здоровой. Интересно, люди здесь есть?.. Шагая по тропинке, девушка всматривалась в солнечную рощу, выискивая признаки человеческого присутствия. Оно не обнаруживалось явно, а скорее чувствовалось – нутром, кожей. У фруктовой рощи (или плантации?) должен быть хозяин.

И вскоре она действительно встретила людей. Ей навстречу вышли две золотоволосые девушки в коротких платьях из лёгкой, шелковисто лоснящейся ткани. Подолы платьиц лежали пышными складками, а на талии были перетянуты блестящими поясками. Открытые плечи и руки девушек покрывал бронзовый ровный загар. Длинными стройными ногами они ступали по траве изящно, как две хорошенькие антилопы. Обуты они были в подобие высоких римских сандалий, ремешки которых облегали их точёные голени, а наверху, возле колен, украшались белыми бантиками. Золотистые, как солома, волосы девушек свободно падали им на плечи и спины, лишь у висков схваченные драгоценными заколками в форме лилий. Никаких прочих украшений на теле они не носили.

Незнакомки посмотрели на путницу своими прозрачно-голубыми спокойными глазами. Никакой враждебности не было в их ясных взглядах, только некоторое любопытство: похоже, их удивлял наряд путницы.

– Здравствуйте, – пробормотала она. – Извините, я тут немного угостилась фруктами. Это ничего?..

Девушки переглянулись и перекинулись парой фраз на незнакомом, но очень мелодичном языке. У них во рту будто бубенчики перезванивались. А путница решила объяснить то же самое жестами: показала на гнущиеся под весом «апельсинов» ветки и сделала что-то вроде «ням-ням». Незнакомки серебристо засмеялись. Каждая сорвала по плоду и протянула путнице.

– Спасибо, я уже наелась, – жестикулируя, пыталась объяснить та.

Но девушки вручили ей «апельсины» и заставили съесть. Вернее, путнице ничего иного не оставалось, кроме как снова вкусить их изумительной малиновой мякоти. Корочка оставляла на пальцах свежий цитрусовый аромат. Пока она ела, белокурые девицы, похожие друг на друга, как близнецы, изучали её одежду, разительно отличавшуюся от их собственных красивых и лёгких нарядов. Одна из них зажала пальцами джинсовую ткань и потёрла её, как бы говоря всем своим видом: «Очень грубая! И в ней очень жарко!» Другую девушку занимали кроссовки: присев на корточки, она трогала их, играла шнурками и пыталась прочесть загадочные письмена на логотипе.

– «Адидас», – сказала путница.

Девушки снова обменялись солнечными взглядами и зазвенели бубенчиками голосов, повторяя это слово. А потом в голову путницы, минуя слух, ворвался золотистый перезвон:

«Ты отведала плодов с деревьев, посаженных руками Её Величества, а значит, должна стать её гостьей, чужестранка. Таков обычай. Мы не знаем твоего языка, но ты можешь обращаться к нам мысленно. Мы услышим и поймём тебя. Ступай за нами».

Изумлённая таким способом общения, путница застыла. Девушки мягко рассмеялись.

«Твой мозг сам переводит наши сообщения. Для мысленной речи нет языковых преград».

Незнакомки выглядели дружелюбными, и путница нерешительно последовала за ними.

«Куда я попала? Что это за страна?» – направила она к ним мысленный вопрос.

«Ты находишься во владениях королевы Таóри. Мы – её садовницы, присматриваем за фруктовой рощей. По обычаю, тот, кто угостился плодом, должен посетить дом того, кто посадил дерево. Её Величество своими руками сажала эти деревья. Она будет рада, что их плоды пришлись тебе по вкусу».

Вот так сходила за лекарством!.. Королева Таори... Озадаченно брела путница следом за изящными садовницами, чьи чистенькие и красивые наряды явно не казались пригодными для работы в саду. Ни пятнышка не было на них, а руки и ногти девушек выглядели удивительно ухоженными, не знающими физического труда.

«А почему вы не задаёте мне никаких вопросов? – обратилась путница к симпатичным подданным королевы Таори. – Ни как меня зовут, ни откуда я пришла?»

«Мы не уполномочены задавать вопросы. Её Величество сама расспросит тебя, если сочтёт нужным».

«И вам совсем не любопытно?»

«Почему же? Весьма любопытно. Но мы всё узнаем в своё время. На нашем языке это называется “анен” – очерёдность на право узнавать сведения. Сначала королева, потом подданные».

А пока они шли, «апельсиновые» деревья сменились другим видом – с зеленовато-жёлтыми грушевидными плодами, похожими на авокадо. Каждый лист этих деревьев был размером с ладонь и блестел глянцевой поверхностью. Одна из садовниц сорвала «авокадо» и разломила его руками, не пользуясь ножом. Плод распался ровно пополам. Золотистая мякоть пахла дыней и блестела капельками выступившего сока. Внутри оказалось морщинистое коричневое семечко.

«Отведай, – протянула садовница разломленный плод путнице. – Сердцевина тоже съедобна».

Мякоть рассыпалась и сахаристо таяла во рту, а у косточки был очень приятный маслянисто-ореховый вкус. «Авокадовые» деревья сопровождали кусты с синими овальными ягодами. Виды плодовых деревьев и кустов росли, по-видимому, кольцами, как бы «вложенными» одно в другое. По дороге к центру фруктовой рощи путнице пришлось попробовать диковинные плоды каждого вида, и к концу пути она так объелась, что живот натянулся барабаном. Когда ей поднесли вытянутый бананообразный фрукт с засохшим соцветием на конце, у неё невольно вырвалась отрыжка.

«Благодарю, но боюсь, что в меня уже не поместится ни кусочка, – смущённо отказалась она. И, боясь обидеть местное население отказом – мало ли, какие тут ещё обычаи! – добавила осторожно: – Возможно, чуть позже, когда предыдущие фрукты переварятся».

Девушки бубенчато засмеялись.

В центре сада сиял на солнце белокаменный дом с колоннами и высоким крыльцом. Путница всматривалась, пытаясь понять, что ей эта архитектура напоминала. Возможно, что-то древнегреческое... Дом, а точнее, дворец был всего лишь двухэтажным, но занимал обширную площадь. Большие стрельчатые окна с решётчатыми застеклёнными рамами впускали много света, отчего внутреннее пространство дворца казалось сияющим и воздушным. Внутри он был так же прост и строг, как и снаружи: никакой пышной лепнины и мелкого затейливого декора, только гладкий мрамор. Но зато повсюду благоухали цветущие кусты в бочках, а колонны обвивали огромные ползучие лианы, усыпанные крупными цветами – белыми, розовыми, голубыми, жёлтыми.

Десятки девушек наполняли дворец мелодичным щебетом. Наряды их были сшиты из лёгких, воздушных тканей сдержанной расцветки, но украшенных богатой вышивкой. Волосы все носили распущенными, лишь боковые пряди поддерживались заколками в форме цветов – настоящими произведениями ювелирного искусства. Обитательницы дворца предавались разнообразным занятиям: кто-то беседовал, кто-то пел и играл на музыкальных инструментах. Танцовщицы взмахивали прозрачными покрывалами, забавляя группу девушек, устроившихся кружком на подушках. Стульями здесь, по-видимому, не пользовались. Садовницы передали путницу двум молодым особам в белых платьях, сопроводив этот акт несколькими словами.

«Добро пожаловать в дом Её Величества королевы Таори», – мысленной речью поприветствовали те путницу с лёгкими поклонами.

Чтобы лицезреть владычицу, путнице пришлось пройти несколько десятков шагов по ковровой дорожке, которая заканчивалась низким резным столиком, уставленным кушаньями. На бархатных подушках вокруг него восседали несколько дам величественного, но отнюдь не высокомерного облика; их одежды отличались чуть более тяжёлыми тканями, отделанными золотой каймой. Их волосы были заплетены в косы и уложены венцами вокруг головы. В прядях мерцали драгоценные шпильки.

А возглавляла стол молодая дама в длинном пурпурном платье, туго охватывавшем её сильный, стройный стан. У наряда был лишь один широкий рукав, а второе плечо и рука женщины оставались открытыми. Впрочем, если присмотреться, открытые места обтягивала прилегающая к коже прозрачная ткань телесного цвета с крошечными блёстками.

Орехово-каштановые волосы дамы приподнимались с висков и ниспадали до пояса волнистым пучком. Рукотворная была ли то завивка или природное свойство её волос? Во всяком случае, причёска лежала очень непринуждённо и изысканно. Высокий чистый лоб украшал тонкий обруч, усыпанный алмазами. Изящные загорелые запястья обвивали завитки татуировки в форме браслетов. Кожная роспись также спускалась из-под волос на висках, захватывая зазубренным краем узора щёки наподобие бакенбард.

Девушки в белых платьях почтительно обратились к этой даме с докладом, а та разглядывала путницу своими тёплыми серыми глазами с тёмными ресницами. Черты её лица не отличались идеальной правильностью и утончённостью, но это было приятное, открытое, благородное лицо с волевым подбородком и энергичным ртом. Довольно крупный нос с горбинкой и вытянутые, вскинутые к вискам тёмные и тяжёлые брови придавали её чертам нечто мужское, да и рост этой леди внушал уважение. Поднявшись со своего места, она оказалась на полторы головы выше путницы. Однако при этом её фигура обладала изящным, узкокостным сложением – неширокие плечи, небольшая грудь, точёные бёдра. На её длинных, худощавых руках под кожей проступали мускулы и выпуклые голубые жилки.

«Здравствуй, – мысленно обратилась она к путнице. – Вижу на твоих губах сок плодов моего сада. Понравились ли они тебе?»

Догадавшись, что перед нею – сама владычица Таори, путница изобразила нечто вроде поклона и ответила:

«О да, Ваше Величество. Фрукты просто изумительны. Но садовницы, кажется, переусердствовали слегка, потчуя меня. Я едва могу дышать».

Смех королевы прокатился прохладной волной. Она что-то сказала вслух своим сотрапезницам, которые, последовав её примеру, тоже стояли на ногах. Её голос был низким и звучным, певучим, как виолончель. Потом она вновь обратилась к путнице:

«Я не стану тебя ни о чём спрашивать, в этом нет необходимости. Всё о тебе мне расскажет Чаша Времени».

По властному мановению её гибкой руки две девушки принесли золотой сосуд с двумя ручками, похожий на супницу. В нём колыхалась жидкость, с виду напоминавшая самую обычную воду... Да только обычную ли? Королева зачерпнула её кубком и протянула путнице:

«Выпей. Не страшись, вреда это тебе не нанесёт, но позволит мне увидеть правдивую картину твоего прошлого».

Путница с опаской сделала глоток... Как будто вода. А Таори тем временем внимательно всматривалась в «супницу», в которой мелькали какие-то картинки. Брови королевы сдвинулись, и она что-то негромко сказала своим приближённым. Те присоединились к просмотру. Путнице со своего места было плоховато видно, что происходило на водяном «экране», да и кадры она могла наблюдать только вверх ногами. Но один кадр поразительно напомнил ей фильм «Звонок»: кто-то вылезал из каменного колодца. Придворные дамы вполголоса переговаривались, а владычица, выслушав их серьёзно и внимательно, отрицательно покачала головой.

«Ты пришла из Того Мира, – прозвучал в голове путницы мысленный голос королевы. – В твоей душе – боль потерь. Она охвачена недугом, который у нас называется “чёрный зверь”. Это плохо. Мои советницы рекомендуют отправить тебя обратно, но я думаю, что тебе лучше будет побыть некоторое время здесь и решить самой, хочешь ли ты остаться или вернуться домой».

Лицо Таори было задумчиво и грустно. Дамы-советницы продолжали ей что-то говорить, будто бы убеждая её в чём-то, но в ответ на все их увещевания королева снова и снова качала головой.

«Будь моей гостьей, чужестранка, – телепатировала она путнице. – На время твоего пребывания здесь прими имя Э́нити, что означает “пришедшая оттуда”».

Советницы, которым не удалось отговорить королеву, с её разрешения опустились на свои подушки. А Таори, выйдя из-за стола, взмахнула рукой, и музыка, стихшая на время беседы, заиграла вновь. Королева заскользила по мраморному полу, а девушки-танцовщицы, взмахивая покрывалами, образовали хоровод вокруг неё. Изящно гнулись руки королевы, как плети виноградной лозы, а из-под края подола временами показывался носок её ноги, обутой в сандалию. Прекрасные, длинные пальцы были у неё на ногах, а подъём стопы – высокий и крутой, как у балерины.

«Ты удостоена великой чести, – посредством мысли сказала путнице придворная дама в голубом платье с золотыми галунами и каймой. – Её Величество самолично исполняет для тебя танец гостеприимства».

То, что танцевать здесь любили, путница или, как её теперь звали, Энити уже поняла. Танцем здешние жители выражали свои чувства и намерения. После того как пляска королевы закончилась, настал черёд советниц. Музыка изменилась, из мягкой и ласковой став печально-тревожной, и дамы лебедушками поплыли по мраморной глади огромного зала с увитыми цветущими лианами колоннами. Их руки одновременно взлетали вверх, изгибались змейками. С безупречной синхронностью дамы покачивали плечами, поворачивались, очерчивали вытянутыми носками ног дуги на полу, а «подтанцовка» из девушек с покрывалами колыхалась на заднем плане, изображая, по-видимому, волнуемую ветром рощу.

«Они исполняют танец неохотного подчинения, – пояснила королева с улыбкой. – Они не согласны с моим решением и обеспокоены, но покоряются моей воле».

А Энити подумалось: если бы министры – дядьки в солидных костюмах и галстуках – на совещании у президента изъяснялись посредством танца, забавное, наверно, было бы зрелище! Интересно, а как бы выглядел танец наложения вето в Совете Безопасности ООН? А какими телодвижениями сопровождались бы санкции против России? Представив себе это танцевальное непотребство, Энити фыркнула. Неплохая идея для КВН-овской сценки.

«Мне следовало бы исполнить танец благодарности за гостеприимство, Ваше Величество, – обратилась она к королеве. – Но, боюсь, танцовщица из меня никудышная. Никогда не могла запомнить последовательность шагов...»

«Танец идёт из души, дорогая Энити, – ответила та. – Дело тут даже не в заучивании последовательности движений. Дело в чувствах, о которых ты хочешь сказать. Нужно отдаться в их власть. Главное – движения души. А тело само последует за душой».

Путница уже почти привыкла к телепатическому общению, но ей всё-таки не хватало и обычного, голосового. Стоило выучить местный язык хотя бы ради того, чтобы слышать живой голос королевы. Его отзвуки отдавались в душе Энити, как звон прекрасного золотого колокола.

«Если хочешь, можешь обучиться нашему языку, – сказала королева, будто прочтя её мысли. – Я дам тебе наставниц».

«Благодарю, Ваше Величество», – поклонилась Энити.

Она ещё немного покашливала, но была уверена, что хворь сойдёт на нет сама очень скоро. Однако королева заметила её нездоровье и настояла, чтобы гостья прилегла в постель и предалась восстановительному отдыху. Энити проводили в очень уютную спаленку с широкой кроватью под балдахином из живых лиан с белыми, похожими на лилии, цветами. К спальне прилегала купальная комната с зеркальными стенами и нужник с проточной водой. Жидкое мыло перламутрово переливалось в стеклянных чашах. Погрузившись в тёплую ванну с солью и благовониями, Энити ощутила физическое и душевное блаженство. Девушка-прислужница с мягкими и ласковыми руками вымыла ей голову и растёрла тело мочалкой. Не привыкшая к такому обслуживанию, Энити уверяла, что справится сама, но отказываться от помощи здесь было не принято: это означало нанести помогающему обиду. Как она позднее узнала, слуги королевы являлись свободными людьми, которые ничего не получали за свою работу. Они делали это исключительно добровольно и из любви к Её Величеству.

Когда она забралась в мягкую постель и натянула на плечи лёгкую шёлковую простыню, девушки исполнили для неё танец отдохновения, закрыли занавески на окне и бесшумно удалились. А по полу пополз дымок – переливчато-розоватый, мерцающий блёстками. Сперва путница встрепенулась от испуга, подумав, что её собираются удушить каким-то газом, но подобное зверство как-то не вязалось с обликом прекрасной королевы. Не могла она так поступить с гостьей, Энити не верилось, что Её Величество способна на такое вероломство, и она понемногу расслабилась, с любопытством разглядывая дымок. Тот становился всё гуще, полностью скрыв пол, так что кровать как будто парила в мягких, как вата, мерцающих облаках. «Будто в сказке», – проползла в её голове последняя сонная мысль, и она легко и непринуждённо соскользнула в дрёму. Самым последним чувством в её душе шевельнулся страх: а если она проснётся и снова очутится в кошмаре реальности Того Мира – её родного мира? Но, видимо, дымок обладал успокоительными и снотворными свойствами, потому что уже в следующий миг её накрыло тёплым покрывалом сладостного небытия.

Проснулась Энити с такой же лёгкостью, вынырнув, словно поплавок, на поверхность яви. Несколько мгновений она боялась разомкнуть веки... Над нею раскинулся живой цветущий балдахин, а на полу покачивался тонкий, уже почти растаявший слой дыма, озаряя комнату приятным для глаза розоватым отсветом – уютным, вечерним. Вымытые до скрипа волосы шелковисто рассыпались и благоухали чем-то тонким, проникновенно-благородным. Как же приятно чувствовать себя чистой, а не перепачканной в глине и грязи...

Её босые ноги ступили на пол и утонули в дыму, немного не доходившем ей до щиколоток. С каждым шагом он разлетался в стороны и таял. Раздвинув занавески, Энити увидела точно такой же розовый закат. Как прекрасны были деревья, озарённые вечерними лучами! Рай на земле, определённо рай. Несколько мгновений ей потребовалось, чтобы сообразить, как открывается оконная рама. В спальню хлынул душистый, сладкий воздух, который хотелось пить, как нектар. А откуда-то струился сильный, чистый голос, переплетаясь со звоном струн арфы и наполняя вечер щемящим волшебством. Он пел песню на местном языке, и желание овладеть им вспыхнуло в груди Энити с новой, властной силой. Хотела бы она знать, что поётся в этой песне – величественно-торжественной и вместе с тем ласковой, прославляющей жизнь и красоту этого мира...

Энити хотелось выскочить из окна и броситься на голос, но она обнаружила, что не одета. Её вещей в купальной комнате не оказалось. Может, забрали в стирку? И, будто бы угадав момент её пробуждения, в спальню вошла та же девушка-прислужница, которая мыла ей голову. На вытянутых руках она бережно несла бледно-зелёное платье и лёгкие сандалии с ремешками чуть выше лодыжек.

«Надень это, уважаемая гостья Её Величества. Твоя одежда находится в чистке. В этом платье тебе будет удобнее».

Платье село прекрасно, будто на Энити и было сшито. Одно плечо и руку до локтя прикрывал рукав-пелерина, второе плечо оставалось голым. Складчатый подол покроя «полусолнце» в длину достигал середины бёдер. Ткань оказалась совершенно невесомой и воздухопроницаемой, будто Энити разгуливала голышом. Платье не стесняло движений и совсем не чувствовалось на теле. Из чего были изготовлены сандалии? Определённо, не из кожи. Материал ремешков и подошв Энити не могла опознать, и он был такой же лёгкий и полувоздушный, как платье, велюрово-мягкий, но плотный на ощупь. Девушка расчесала ей волосы деревянным гребешком и убрала боковые пряди под заколки-лилии. Теперь Энити была облачена полностью по здешней моде.

«Ты хотела бы выйти в сад, уважаемая гостья Её Величества?» – телепатически осведомилась девушка.

«Да, если можно», – кивнула Энити.

«Ступай за мной, я провожу тебя».

Провожатая оказалась очень кстати, иначе Энити заплутала бы в огромном дворце. В его залах, несмотря на закатный час, жизнь не затухала: обитательницы по-прежнему пели, разговаривали, смеялись, танцевали. Впрочем, музыка в вечернее время играла заметно тише. Гостью провожали любопытными взглядами, улыбались и перешёптывались. А той вдруг пришло в голову, что она до сих пор не встретила здесь ни одного мужчины.

На крыльце девушка-провожатая простилась с Энити, предоставив ей самостоятельно исследовать окрестности. Голос и арфа по-прежнему слышались; они словно нежно звали Энити, и всё её нутро взволнованно откликалось на призыв.

Она обнаружила источник чарующих звуков: в оплетённой цветущим вьюнком беседке играла на арфе королева Таори. В этот колдовски-прекрасный вечерний час на ней было белоснежное одеяние, напоминавшее индийское сари, отделанное золотой тесьмой и мерцающей вышивкой. Складки покрывала ниспадали с её правого плеча серебристо-шёлковым водопадом, руки изгибались с изяществом лебединых шей, а пальцы танцевали на струнах. Казалось, будто она извлекает звуки из солнечных лучей: струны горели золотом в свете вечерней зари. Устремив на Энити тёплый, сияющий взгляд, королева допела свою песню до конца.

«Это восхитительно, Ваше Величество», – мысленно «пробормотала» та, когда последний звук затих и растворился в ласковом шелесте деревьев.

«Это Вечерняя Песня Предчувствия Зарождающейся Любви, – ответила повелительница с мягкой улыбкой. – Я сложила её, пока ты отдыхала. Вижу, ты чувствуешь себя лучше. Твой кашель прошёл. Я рада этому».

«Благодарю, Ваше Величество. Я, кажется, и правда поправилась».

Оставив арфу, королева поднялась на ноги, и Энити опять поразилась её росту. Под два метра, наверно... Кожа Таори в закатных лучах отливала бронзой, солнце обнимало и подчёркивало изумительные, совершенные линии её гибких рук, стройного стана, длинной шеи. Вечер тихо, умиротворённо сиял в её зрачках тёплыми искорками, прятался в уголках губ и играл шелковистыми бликами на волнистом водопаде её волос. Она была словно какая-то древняя богиня – богиня затерянного мира. Онемевшая Энити почувствовала, как у неё «в зобу дыханье спёрло» – все слова, все мысли, все вопросы разбежались в разные стороны, испарились перед ликом этого божественного света.

«Давай прогуляемся немного, – предложила королева. – Вечер чудесен, а тебе, я чувствую, не терпится побольше узнать о месте, в котором ты очутилась».

Они бродили под сенью плодовых деревьев. Королева собственноручно собирала с кустов ягоды и угощала Энити. Потерянная странница узнала, что в этом мире нет разделения полов, а дети у влюблённой пары зарождаются сначала в духовной сфере с помощью Импульса Любви, а потом перемещаются в чрево одной из родительниц. В этом мире нет денег, а нужные вещи создаются в процессе Игры Созидания. В ходе этой игры высвобождается созидательная энергия, из которой можно извлекать любую необходимую вещь. Как человек потрудился, сколько усилий вложил в Игру, столько благ он и «заработал». Вещь, пришедшая в негодность или ставшая ненужной, может вновь обращаться в энергию, и, таким образом, ничто не пропадает зря и не тратится впустую, а мир не захламляется. Здесь нет войн, нет голода, нет болезней. Последней из хворей был недуг «чёрного зверя», его победили много веков назад. Сейчас о нём напоминают лишь угрюмые Обители Покоя – каменные храмы-склепы, куда уходили больные, чтобы погрузиться в вечный сон. Уже много столетий «население» Обителей Покоя не пополняется.

«И вот спустя века в наш мир снова шагнул человек, заражённый “чёрным зверем”, – вздохнула королева, глядя на Энити с грустноватой вечерней лаской в глубине солнечных зрачков. – Мои советницы опасаются, что недуг возвратится и снова захлестнёт нас. Но я верю, что этого не случится, и ты исцелишься».

При упоминании «чёрного зверя» нутро Энити содрогнулось, объятое леденящим дыханием мертвящей пустоты. Чёрная дыра жила и пульсировала у неё в груди, требуя пищи. Она пожирала её изнутри по кусочкам. С каждым днём её становилось всё меньше и меньше. Сейчас, в этом чудесном месте, могильный голос Пустоты притих, но Энити очень боялась, что он опять заговорит в полную громкость.

«Не будем о грустном, – улыбнулась королева, и на Энити будто тёплый ветерок подул, заключив в незримые щекочущие объятия. – Понемногу ты узнаешь наш мир, и, возможно, тебе здесь понравится. Мне очень хотелось бы, чтобы ты осталась».

От её слов веяло благоуханием цветов, в них звенели голоса райских птиц и шелестели тёплые летние ливни. Утопая в их нежных отголосках, Энити сама не заметила, как её руки очутились в руках королевы. Пространство между ними пело золотой струной арфы и неумолимо сокращалось.

«Я, кажется, слишком тороплюсь, – сказала Таори, когда между их лицами мог пройти разве что цветочный лепесток и стало жарко от дыхания. – Я должна набраться терпения».

«А мне очень хотелось бы узнать, о чём поётся в Вечерней Песне Предчувствия Зарождающейся Любви, – охваченная сладостным головокружением, выдохнула Энити. – Поскорее бы выучить язык».

«Ты уже сейчас можешь узнать это», – ласково просияв золотыми искорками в глубине глаз, ответила королева.

Песня изящным ручейком заструилась снова, и одновременно в голове Энити шёл телепатический «перевод».

«О прекрасная земля моих предков! Восславляю твою щедрость и красоту, посылаю поцелуй твоим цветам и объятия могучим стволам деревьев.

Выслушай же, земля, мою радость и порадуйся вместе со мной!

В недрах моей души зажёгся огонёк. Он ещё очень мал, с булавочную головку, но сверкает ярче самого ослепительного рубина.

Моё сердце трепещет, чувствуя, как он растёт и распускается, словно цветок рассветной дилалии. Он слаще мёда, собранного пчёлами в горных лесах. Он прозрачнее и чище росы, что выпадает на траве тихой ночью.

Эта ночь – Ночь Предчувствия Любви. Она плачет, но её слёзы светлы. Это слёзы счастья – счастья, готового вот-вот настать.

Почувствуй же, о земля, мой восторг и моё томительное предвкушение! Оно заполняет меня так же плотно, как мёд проникает во все трещинки и морщинки деревянной кадушки. Оно делает мою душу лёгкой и пористой, как хлеб. Оно заставляет её таять и размягчаться, как масло на солнце.

Выпей же, земля, слёзы радости, что блещут в моих глазах, потому что я стою на пороге великого Чуда. Солнце озаряет тебя закатными лучами, земля моих предков. Вместе с закатом закончится моя прежняя жизнь, а утренняя заря ознаменует начало Нового Смысла.

Я предчувствую...

Я предвкушаю...

Я жду...

Я улыбаюсь...»

Энити очнулась оттого, что тёплые солёные ручейки катились по её щекам. Она вынырнула из нежного океана Песни, волны которого мягко перекатывали и укачивали её, властно владели ею. Его могучая сила не была разрушительна, она лишь ласкала и исцеляла. И она любила эту огромную стихию, разумную и всезнающую, как Бог. Пальцы Таори смахнули с её щёк слёзы.

Солнце озаряло струны арфы, прекрасные, совершенные, наполненные тысячами песен – мыслями о песнях, отголосками песен, мечтами о них. О, если бы Энити умела обращаться с этим чудесным инструментом! Королева, угадав порыв её сердца, возобновила игру, и звуки музыки, как стайка бабочек, защекотали всё тело потерянной странницы. Их легчайшие, как пух, поцелуи побуждали закружиться и помчаться на носочках ног, и у Энити вырвался танец.

Её руки взлетали к светлому небу, и оно улыбалось ей, не осуждая за неуклюжесть. Плечи ёжились совсем не грациозно, но падающие лепестки осыпали их аплодисментами за самое главное – за искренность. Её ноги не обладали изящной силой мышц балерины, но казалось, будто сама земля несла её, щекоча атласным ковром травы.

Королева оставила арфу, но музыка продолжала звучать. Белое покрывало на её правом плече реяло в лёгком ветерке, когда она раскрыла руки, словно крылья, навстречу Энити, но не обняла, а обвила ответным танцем. Её движения повторяли движения странницы, угадывая их с мудрой, тактичной чуткостью и ясновидением, какие бы странные и чудные коленца Энити ни выкидывала в порыве своего душевного экстаза. В исполнении Таори они уже не казались нелепыми и неуклюжими, приобретая грацию и красоту. Королева будто переводила на свой язык сбивчивую танцевальную «речь» гостьи, и танец превращался в песню. Куда бы Энити ни кинулась – к деревьям ли, к беседке ли, Таори следовала за ней, порой ограждая её от самых странных причуд, которые грозили неумелой плясунье падением. Её руки ловили и разворачивали Энити, и она была им благодарна за их деликатную мудрость.

В какой-то миг Энити почудилось, будто они с королевой плясали по верхушкам деревьев. А может, так и было... Белое покрывало реяло в розовых лучах и ловило ветер, будто парус, а листва щекотала их ступни. Внезапно испугавшись высоты, Энити потеряла этот летящий, необузданный восторг и ухнула в холодящую бездну бескрылости, но упасть на землю ей не дали объятия королевы. Подхватив её на руки, Таори снесла её вниз по невидимым ступеням и бережно поставила на траву. Твёрдая почва казалась страннице непривычной, будто она шагнула с качающейся палубы корабля на недвижимый берег. Колени подкашивались, грудь захлёбывалась дыханием, сердце грохотало и надрывалось.

«Вот видишь, танцевать вовсе не так трудно, как ты думала, – прозвучало в голове Энити. – Нужно только отдать себя во власть чувств и следовать за ними».

«Следовать, как корабль следует за ветром», – вырвалось у Энити. Ого, а она и не знала, что в душе она – поэт!

«Да, примерно так», – и дыхание королевы коснулось её лба.

Энити осмелилась дотронуться до точёного бронзового плеча Таори.

«Я не знаю, какое название дать этому танцу. Ничего не приходит в голову, в мыслях – одна сумятица и сумбур...»

Глаза королевы ласкали её вечерним теплом.

«Он родился как отклик на мою Песню. Это лучше, чем тысячи хвалебных слов».

Её золотистая рука поймала пальцы Энити и легонько сжала их. Королева вся была мерцающая и золотая, как статуэтка, покрытая звёздной пылью.

«Назовём его танцем искренности», – сказала она.

Прекрасно выспавшись, Энити не чувствовала потребности в ночном отдыхе, и королева осталась бодрствовать вместе с ней. Над их головами раскинулся космос – завораживающий, бездонный, полный чудес. А потом над горизонтом показалась жутковато огромная планета, в очертаниях материков которой Энити с трепетом узнала Землю... Планета занимала почти полнеба, похожая на гигантский глобус. Европа, Средиземное море, Каспий, извилистые вены рек – всё проступало отчётливо, как на спутниковых снимках. Ватные завитки облаков прикрывали Сибирь.

«Это ваш мир, – сказала Таори, стоя плечом к плечу с потрясённой Энити. – Мы можем наблюдать его каждую ночь».

«Как же я оттуда... – палец Энити, дрожа, указал на планету, а потом на землю под ногами, – попала сюда?»

«Наши миры соединены Колодцем. Он открывается пять-шесть раз в год».

«А вы бывали у нас?»

«Мы изучали вас. Честно сказать, не хотелось бы мне жить в вашем мире».

«И мне... – У Энити вырвался зябкий вздох. – Меня там никто не ждёт. Никого не осталось».

Королева двинула бровью, посмотрев на неё пристально и серьёзно.

«Так ли уж никого?»

«Ну... Есть один человек... Вернее, был. – Энити поёжилась, обнимая себя за плечи. – Но он слишком намучился с моим недугом. Если бы мы остались вместе, “чёрный зверь” поглотил бы и его. Он заслуживает того, чтобы жить счастливо. А недуг... Он затягивает тех, кто рядом, как чёрная воронка, ведущая в пустоту».

Она смолкла, закрыв глаза. «Чёрный зверь» поднял голову и выл свою песню: «Тебе не победить меня. Я сожру тебя и искорёжу жизни тех, кто попытается тебе помочь. Они тоже станут моими жертвами. Они будут вращаться вокруг тебя, как вокруг чёрной дыры, медленно втягиваемые ею. Из её недр нет возврата. А ты хохочи и плачь, глядя, как их любовь и сострадание к тебе завлекают их в капкан, в котором их жизни будут стёрты в порошок!»

Ласковое объятие вывело её из мертвящего созерцания этих космических картин гибели галактик и планет, оторвало от межзвёздной драмы, разыгрывавшейся на внутренней стороне её сомкнутых век. Королева обхватила её, озябшую от ночной свежести, за плечи и шепнула на ухо:

– Ты победишь его, я верю. Я знаю.

Энити вздрогнула. Таори сказала это вслух, а она поняла! А в следующий миг странница догадалась, как это произошло: просто королева одновременно со словами отправила ей телепатический «перевод».

Королева, как и обещала, приставила к Энити наставниц, которые приступили к обучению. Дело пошло удивительно легко: смысл произносимых слов странница узнавала из сопровождавшего их телепатического перевода, а правила грамматики запоминались сами собой. Это происходило так же быстро, как её исцеление от бронхита. Казалось, будто здешний воздух был пропитан знаниями, Энити вдыхала их каждую секунду.

Иногда учительниц сменяла сама королева. Гуляя по саду, они беседовали вслух, и даже если Энити чего-то не понимала, она просто наслаждалась моментами этого общения. Она утопала сердцем в голосе Таори, а глаза королевы смотрели на неё день ото дня всё ласковее. Когда Её Величество покидала дворец по государственным делам, Энити считала минуты до её возвращения.

Ей очень хотелось познать суть Игры Созидания – движущей силы этого мира. Благодаря ей люди здесь получали всё необходимое для жизни, а если и занимались трудом, то лишь для собственного удовольствия. Если кто-то выращивал хлеб, то только потому что ему нравилось это занятие. Королева, например, любила сажать деревья и радовать окружающих прекрасным урожаем фруктов. Питались здесь, к слову, в основном фруктами, овощами и злаками, а животных разводили только ради молока. Мяса и рыбы в пищу не употребляли.

Королева познакомила Энити с Игрой. Для погружения в неё не нужно было сидеть в офисе с восьми до шести; Игре предавались в любом удобном месте – хоть у себя в саду, хоть в кресле-качалке, хоть на циновке, расстеленной на веранде дома. Приняв удобное положение, следовало закрыть глаза и призвать Энергию Созидания.

Энити очутилась в пространстве, наполненном золотистым светом. Вокруг неё плавали радужно переливающиеся сгустки. Пространство изобиловало летучими островками земли, на которых люди воздвигали дворцы – мерцающие шедевры. Строительным материалом им служили эти радужные сгустки.

Построить дворец было не так-то просто. Пойманный сгусток света превращался в кусок стены или пола, во фрагмент ступеньки, в оконную раму; это было похоже на собирание головоломки-пазла. Но не всякий сгусток ложился как надо. Иногда приходилось отбрасывать его и пробовать другой, третий, четвёртый... А пятый иногда коварно ускользал и мчался к дворцу другого игрока, где его уже ждали с распростёртыми объятиями.

– Эти дворцы – будущие жилища для наших душ, – объяснила королева. – Мы поселимся в них, когда расстанемся с телесной оболочкой. Их стены сотканы из Великой Песни Бытия, оттого-то они и звучат музыкой, стоит только дотронуться. Каждый дворец – это симфония. Причём неисчерпаемая: так как дворец состоит из неисчислимого множества частичек, то и варианты звучания не поддаются подсчёту.

Строительство тянулось годами. Радость Созидания была «побочным результатом» этого процесса – той великой эмоцией, из которой и получалась энергия – источник благ. В каждом доме стояла чаша, наполненная золотым светом – отблеском сияния Чертога Строителей. Нужна, к примеру, человеку новая рубашка – он погружает руки в чашу и достаёт её. А если требуется новое жилище, то нужно набраться терпения, поработать строителем дворца, подкопить «капитал» в виде энергии, а потом просто опрокинуть чашу над местом, где должен стоять дом. И – вуаля! Можно праздновать новоселье.

Ручной труд уже не был источником средств к существованию – им занимались только для удовольствия. Никто никому не платил, в деньгах здесь не было надобности. Музыка и танец главенствовали среди искусств. В танец можно было заключить и знания; несколько минут изящных движений под музыку могли заменить целый учебник.

Игре строитель мог уделять хоть пять минут, хоть три часа в день. Всё зависело от того, с какой отдачей играешь. Можно за пять минут «заработать» на дом, а можно и за неделю не наскрести энергии на пару сандалий.

– У Игры есть только одно обязательное условие. Не следует начинать воздвигать Дворец Души, если не собираешься его заканчивать. – С этими словами королева приземлилась на свободный островок, глядя на Энити вопросительно и ласково.

Энити, дивясь собственной невесомой лёгкости, тоже опустилась на этот пятачок плавающей в пространстве земли. Она понимала, о чём спрашивали тёплые глаза Таори: если странница не собиралась здесь оставаться, ей не было и смысла вступать в Игру. И обратно: вступление в Игру означало, что этот мир станет её миром.

Но она пока не знала ответа. Отголоски песни «чёрного зверя» лизали ей сердце холодным языком.

Но жить на всём готовом ей было как-то совестно, и она решила попробовать себя в каком-нибудь занятии. Сначала её заинтересовало садоводство, и она принялась с энтузиазмом постигать азы, но скоро энтузиазм иссяк, натолкнувшись на безнадёжную неспособность к этому делу.

– Боюсь, у меня руки не из того места растут, – признала Энити с грустью.

– Дело не в месте их произрастания, – улыбнулась Таори. – Всё идёт вот отсюда. – И королева приложила руку к груди. – Ищи себе занятие по душе, а за душой последуют и руки.

Энити попробовала себя в ювелирном искусстве, потом в животноводстве, потом попыталась найти себя в приготовлении кушаний. Готовить ей нравилось, получалось недурно. Также привлекало её виноделие. К слову, пьяниц здесь не встречалось, веселящий напиток употребляли умеренно. Таково было удивительное свойство подданных королевы Таори: ничем не злоупотреблять.

– Злоупотребление происходит из отсутствия душевного равновесия, – сказала Её Величество. – Если дух человека уравновешен и спокоен, ему нет надобности впадать в какую-либо крайность.

Обучалась Энити и музыке. Впрочем, этим искусством здесь владел всякий, а танцевать начинали раньше, чем ходить. Танцевальная и музыкальная грамота здесь, можно сказать, приравнивались к письменности и языку. Не уметь танцевать – всё равно что быть косноязычным, а не играть на каком-либо (хотя бы одном) инструменте – то же, что писать с ошибками. Энити решила во что бы то ни стало овладеть арфой: конечно же, на неё повлиял тот вечер, когда была спета Песня Предчувствия Зарождения Любви. Её наставницей в этом деле стала сама королева.

Во время этих уроков расстояние между их губами сократилось настолько, что не могла пройти и струна этого прекрасного инструмента. Лепестки вечно цветущих лиан осыпали их душистым снегопадом, плыли лодочками по поверхности зеленоватого бассейна, возле которого Энити с королевой музицировали. Снаружи, за колоннами, цвели похожие на вишню высокие кусты, и ветерок нёс по полу позёмкой белоснежную пургу их лепестков.

Каков был возраст Таори? Жили здесь долго, в брак вступали в зрелую, осознанную пору жизни, накопив опыта и знаний. Когда во всеуслышание объявили, что Её Величество ищет свою суженую, сердце Энити рухнуло в пучину терзающей вьюги. Что в таком случае значили эти ласковые взгляды, этот поцелуй, это многообещающее тепло в голосе?

Во дворец стали съезжаться прекрасные дамы со всех концов земли. Они гуляли в саду, угощаясь самыми лучшими плодами, отовсюду звучала музыка и смех, а между деревьев с утра до ночи скользили танцующие силуэты. Королева, величавая хозяйка, мудрая и сдержанная, прохаживалась среди гостей, всем улыбаясь, со всеми вступая в учтивые беседы. Иногда её взгляд падал на Энити, и в нём проступало что-то особенное – не просто учтивость и любезность. Но взгляд этот ранил странницу хуже кинжала. Случилось то, чего она так боялась: «чёрный зверь» поднялся в ней во весь рост и теперь искажал и отравлял всё. Этот великолепный, пышный приём казался ей фарсом и издевательством над ней.

Но она молчала, держа свою боль – свою болезнь – внутри себя. Какой-то голос шептал ей, что на самом деле всё не так, что она смотрит на мир глазами «чёрного зверя», и королева вовсе не хочет помучить её, у неё на глазах выбрав себе невесту, а её оставив ни с чем. Но «зверь», став двухголовым, рычал и хохотал ей в оба уха и не оставлял малейшего шанса выбраться из тёмной норы к свету.

Укрывшись в своей комнате, Энити затыкала уши, чтобы не слышать музыки. Некогда прекрасные звуки превратились в режущую слух какофонию, от которой сердце выпрыгивало из груди, а рёбра трещали, точно разрезаемые огромным секатором. Цветущие лианы стали шипящими змеями, и Энити заползла под кровать. Тело покрывал ледяной пот, а дыханию было так тесно в груди, что кулак вскидывался и бил в днище кровати, словно в крышку гроба.

По этому стуку Таори и нашла её.

– Энити, что это за прятки? – засмеялась она, заглядывая под кровать. – Что за радость сидеть в четырёх стенах? Выйди, повеселись вместе со всеми!

Но та слышала совсем другое. Она видела, как губы королевы насмешливо кривились, а с них слетало:

– Вылезай, а то пропустишь самое интересное – то, как я выберу себе невесту. Ты должна будешь нас поздравить и пожелать нам счастливой супружеской жизни: такова плата за моё гостеприимство.

– Нет, нет, нет, нет, – запищала странница, и слёзы градом катились по щекам, а на искусанных губах выступали пятна крови.

Таори никогда не видела её в таком состоянии: это был первый приступ Энити здесь. Другие остались там, в Том Мире. Но королева поняла, что происходило.

Нежным ручейком Вечерняя Песня Предчувствия Зарождения Любви заструилась в уши Энити, пробивая многослойный кокон слизи, которой их опутал «чёрный зверь». Странница не могла не узнать Песню... Ноги ей щекотали деревья, по чьим верхушкам они танцевали в тот вечер. Песня не могла лгать и издеваться, танец искренности не обманывал. Дрожащая, обливающаяся слезами, икающая и тяжело пыхтящая, будто после долгого бега, Энити выползла из-под кровати в заботливые, ласкающие руки Таори. Она срывала со своих ушей искажающую слизь «чёрного зверя», и та пятнала светлые праздничные одежды королевы.

«Ты – чёрная дыра, – выл «зверь». – Погибнут все, кто вокруг тебя вращается».

Да, клубок шипящих змей снова стал цветущими лианами, а музыка стала музыкой, а не визжащим, скрежещущим адом, и слизь видела только она сама. Приступ миновал, но мысль осталась... Осталось понимание: ей не выздороветь.

Слизь была не просто видением. Эта отвратительная, заразная субстанция, похожая на мокроту туберкулёзника, грозила расползтись повсюду. Правы были дамы-советницы, ей не следовало здесь оставаться, подвергая опасности мир и, прежде всего, его прекрасную королеву.

Ласковые руки Таори увлекали её наружу, приглашая присоединиться к празднику. Пошатываясь, Энити вышла в общий зал и присела на подушку у стены, под пышной лианой с ярко-жёлтыми цветами. По велению королевы ей поднесли фруктовый напиток со льдом, а Таори нежно сжала ей пальцы и шепнула:

– Останься, пожалуйста... Без тебя мне чего-то не хватает.

Начинался обряд выбора невесты. Прекрасные дамы – целый великолепный цветник красавиц – встали в круг, тихонько переговариваясь. Они расступились, пропуская в центр королеву, которая несла на ладони хрустальный шар. Внутри шара заиграли блики света, он поднялся над рукой Таори и завис в воздухе. Королева поставила на него корзинку с белыми цветами: видимо, та, кому она вручит этот подарок, и станет её суженой.

Таори переводила ясный взор тёплых глаз с одного лица на другое, а сердце Энити опять заходилось в бешеном стуке. Глянув на свои пальцы, она снова увидела проклятую слизь. Нет, нельзя допустить этого!.. Бежать... Прочь отсюда!

Спотыкаясь, падая на колени и снова поднимаясь, она бежала по саду. Деревья недоуменно шелестели ей вслед, а кусты цеплялись за платье, будто пытаясь остановить этот бешеный бег. Падая, Энити оставляла на траве слизистые отпечатки ладоней. Чёрт, чёрт, она всё вокруг заразила! Стон рвался с искусанных, с уже подсохшими ранками, губ. Нельзя умываться, иначе и в воду попадёт эта гадость.

Силы были исчерпаны, и она, упав, подняться больше не смогла. Кажется, только спина осталась чистой, спереди всё платье покрылось слизью. Прислонившись к дереву, она ловила ртом целительный воздух, но он не помогал.

– Энити!

Перед ней стояла Таори – с хрустальным шаром и корзинкой цветов на нём. В её взгляде сквозь нежность проступала тревога.

– Куда же ты бежишь от своего жребия? – чистым, звучным голосом молвила она, и его эхо отдалось под кронами деревьев. – Ведь этот дар предназначен тебе. Я прошу тебя стать моей супругой.

С пальцев Энити уже натекла огромная лужа слизи. Её мерзкий, сопливо-студенистый край подбирался к мерцающему подолу платья королевы, и у Энити вырвалось:

– Нет!

Она предостерегающе выбросила вперёд руку, чтобы Таори не приближалась – ведь тогда она наступит в эту пакость. Но королева истолковала её возглас иначе.

Осколки упавшего хрустального шара брызнули во все стороны, а сверху легли разметавшиеся в беспорядке цветы из опустевшей корзинки. Казалось, весь загар сбежал с лица Таори, ставшего белее этих лепестков. Ни слова не говоря, она повернулась и величавым, лебединым шагом поплыла прочь, к дворцу.

Энити осталась одна в пустоте. Не было никакой лужи слизи, её собственное платье осталось незапятнанным. В траве блестели лишь осколки разбитого шара и лежали увядшие цветы.

Она не знала, сколько прошло минут, часов или дней. Её окутал глухой кокон безвременья. Праздник, по-видимому, рассосался, гости разошлись. Над верхушками деревьев догорала вечерняя заря. Во дворце было тихо, как после похорон: никто не играл на инструментах, не смеялся, не танцевал. Сердце Энити сжалось от леденящего дыхания горечи... А в следующий миг она с потускневшими, тёмными глазами сжала губы. Всё повторялось. Там, в Том Мире, она сделала то же самое.

До глубокой ночи она сидела один на один с затихшим, словно в трауре, дворцом. «Так надо, пойми, – мысленно объясняла она этой тишине. – Я – чёрная дыра, которая губит всё, что вокруг неё вращается. Потому я и обрубаю связи... Чтобы если и идти ко дну, так самой, не таща никого за собой».

– Энити...

В короне из звёздного света перед ней снова стояла Таори – такая же светлая, спокойная, как и всегда, но теперь в глубине её глаз вместо тёплых искорок затаилась печаль.

– Я вынуждена принять твой отказ... Таково твоё слово, так тому и быть. Но знай, что отменить его нельзя, таковы наши законы.

Сердце Энити только горестно застонало, с искусанных губ не сорвалось ни звука. Опустившись перед нею в траву, Таори нежно и печально коснулась пальцами её щёк.

– Почему ты сказала «нет»?

Касание этих музыкальных пальцев было равносильно проникновению Песни Предчувствия Зарождения Любви. Слушать её равнодушно могло только каменное сердце. Впрочем, наверно, и из камня эти руки могли извлечь слёзы.

– Это был не отказ... – Мокрые губы Энити тряслись, соль щипала ранки. – Я... Я не хотела, чтоб ты наступила в лужу слизи. Я... Я хотела сказать: «Не приближайся». Ещё шаг – и ты наступила бы туда. А этого нельзя было допустить.

– Какой слизи, любовь моя? – Нежно касаясь прохладными ладонями щёк Энити, Таори смотрела на неё с болью – так смотрят на безнадёжно больных, умирающих дорогих людей.

– Это болезнь... «Чёрный зверь». Я была не в себе. Я и сейчас не уверена, что нахожусь в своём уме. – Энити уже не сдерживала рыданий, слишком глубоко они вонзались когтями в рёбра. Выдох за выдохом она немного ослабляла их хватку. – «Тебе не победить меня. Я сожру тебя и искорёжу жизни тех, кто попытается тебе помочь. Они тоже станут моими жертвами. Они будут вращаться вокруг тебя, как вокруг чёрной дыры, медленно втягиваемые ею. Из её недр нет возврата. А ты хохочи и плачь, глядя, как их любовь и сострадание к тебе завлекают их в капкан, в котором их жизни будут стёрты в порошок!» Это песня «чёрного зверя», моя королева. Я не хочу, чтобы ты попала в этот капкан. Твои советницы были правы. Мне нельзя здесь оставаться. Если я не могу отменить это «нет», которое вырвалось у меня в помутнённом состоянии рассудка, то я вижу для себя только один путь. Он лежит в Обитель Покоя.

Теперь «нет» вырвалось у королевы. Ей изменило её всегдашнее безмятежное, величавое спокойствие, и по щекам, мерцая в звёздном свете, покатились ручейки слёз.

– Нет, нет! Ты не должна сдаваться! Мы не должны сдаваться. Мы исцелим тебя... Я тебя исцелю.

Её руки приподняли Энити в объятиях, а дыхание, срываясь с приоткрытых губ, щекотало страннице щёки, лоб, брови Песней Предчувствия Поцелуя. С тихой горечью обречённости Энити преградила пальцами путь этому поцелую.

– Даже любовь бывает бессильна, моя королева.

Таори вздрогнула от прикосновения её пальцев к своим губам, прильнула к похолодевшим подушечкам. Энити была готова поклясться, что в этот миг их объединил общий импульс, одновременное содрогание, беззвучное синхронное «ах!», будто их обеих пронзило электрическим током. Объятия Таори стали крепче, она прижала Энити к груди.

– Не сдавайся без борьбы, моя любимая, – улыбаясь со слезинками на щеках, сказала королева. – Я не отдам тебя, даже если нам не суждено стать супругами. Я не отпущу тебя в Вечный Покой.

– Я боролась, моя королева, долго боролась – там, в Том Мире. Увы, безуспешно. Я зашла в тупик... – Усталость наконец пригнула голову Энити книзу, и она уткнулась лбом в плечо Таори.

– Ты боролась одна, моя девочка. Вместе у нас всё получится, – тепло дохнула ей в ухо королева.

– Она тоже так говорила, – сорвался с губ Энити призрачный вздох. – Я отпустила её. Ведь я видела, во что превращается её жизнь из-за меня... Не связывайся с «чёрным зверем», государыня. Позволь мне одной пойти ко дну. Найди себе другую супругу, произведи на свет наследницу и будь счастлива.

– Моё сердце уже отдано тебе. Как я могу быть счастлива без тебя? – Две крупные, как алмазы, слезинки повисли на длинных ресницах Таори.

– Ты ещё найдёшь любовь, – приподняла Энити уголки губ, но вышла не улыбка, а горькая гримаса.

– Моя любовь – это ты.

В крепких объятиях их опять пронзила общая судорога, и Энити показалось, будто к сонму звёзд над головой присоединилась ещё одна искорка, рождённая в их груди, в одном на двоих сердце.

Утро застало Энити карабкающейся по заросшей высокой травой тропинке, которая вела к заброшенной каменной постройке с наполовину обрушенными колоннами. Вездесущие лианы оплетали эту обитель прохладного мрака. Подъём в гору был крутой, и Энити, ослабленная приступом, порядком выдохлась и присела на крупный валун. Солнце поднималось всё выше, и жутковато-гипнотическое видение Земли исчезло с посветлевшего неба.

Кто-то догонял её. Заслонив глаза козырьком ладони от слепящих лучей, Энити разглядела одну из дворцовых девушек, которая, прыгая горной козочкой, несла поднос с кушаньями, а на голове с удивительным балансом держала кувшин.

– Уважаемая Энити, Её Величество просит, чтобы ты позавтракала, отдохнула, а после этого вернулась домой. У неё для тебя радостная новость.

Поравнявшись с Энити, девушка поставила поднос на плоский, как столешница, камень, туда же примостила и кувшин. Она опасливо покосилась вверх, на чернеющий вдали дверной проём Обители Покоя. До него оставалось ещё метров сто в гору.

– Её Величество знает, куда ты отправилась. Она просит тебя не поступать опрометчиво. Она хочет сказать тебе что-то очень важное и прекрасное. Это то, ради чего стоит бороться – так она сказала.

Девушка поклонилась и поскорее ретировалась: вид мрачного склепа вызывал у неё дрожь. Энити, погревшись в лучах утреннего солнца, нехотя принялась за завтрак. Несмотря на угрюмое соседство Обители вечного сна, птицы здесь пели не менее задорно и жизнерадостно, чем в саду.

Что-то важное и радостное... Сердце, ободренное новой надеждой, рвалось назад, к дворцу, но «чёрный зверь», огромным псом свернувшись у ног странницы, напоминал: «Я никуда не денусь. Я с каждым днём буду становиться всё сильнее. Я превращу твою жизнь и жизнь твоей возлюбленной в ад. И никакие радостные известия не спасут и не помогут. Я сожру всех вас».

Энити доедала виноград, когда на тропинке показалась Наонги – дама-советница в голубом платье, когда-то исполнявшая танец неохотного подчинения. Остановившись перед ней, придворная леди молвила:

– Меня королева не посылала, я пришла сама. Вот что я хочу тебе сказать, Энити: поднимайся в Обитель Покоя, это правильное решение. Если ты останешься, «чёрный зверь» снова распространится по нашему миру. Этот недуг в своё время унёс миллионы жизней, и победа над ним дорого нам обошлась. Мы не хотим повторения тех событий. Если ты любишь королеву, не подвергай опасности ни её, ни будущего ребёнка...

Энити вскочила, опрокинув поднос. «Что-то важное и прекрасное». Ох уж эти загадки, эти туманные выражения! Когда же это случилось? Уж не тот ли это был «удар током», пронзивший их? Не та ли звёздочка, что взлетела в небо из одного на двоих сердца?

– Ребёнка?!..

Наонги замялась: видимо, говорить об этом изначально не входило в её намерения, и она пожалела, что проболталась. Но отступать было поздно.

– Да, Её Величество – в ожидании наследницы. И тем больше у тебя причин избавить их от опасности. «Чёрный зверь» заразен. Королева ещё не заражена, но может заразиться. И если это случится, мы останемся без государыни, а дитя, ожидающее рождения, не сможет прийти на землю.

Огромный пёс повиливал хвостом и насмешливо скалил клыки: «Я с удовольствием слопаю вас всех. Впусти меня снова в этот мир, изгнавший меня. Я хочу взять реванш».

– Не бывать этому, – стиснув зубы, процедила Энити.

Наонги подумала, что эти слова были обращены к ней, и попыталась преградить Энити путь к дворцу. Но та и не собиралась возвращаться. Она поднималась вверх, к Обители Покоя.

Её шаги отдавались эхом в прохладном сумраке. В мрачной глубине заброшенного склепа, укрытые с головой пыльной, но удивительно хорошо сохранившейся спустя века тканью, лежали на прямоугольных каменных глыбах истлевшие останки.

Она нашла одно пустое каменное ложе. Тряпка-саван лежала на полу, и Энити, подобрав её, вытряхнула пыль.

– Ну, коли нет другого одеяла, то и это сойдёт.

Устроившись на жёстком камне, она натянула на себя пахнувший многовековой затхлостью саван. Даже если бы она захотела в следующий миг подняться и вернуться во дворец, она уже не смогла бы: её начали оплетать какие-то выросты – щупальца не щупальца, лианы не лианы... Один из этих вьющихся выростов проник ей в рот, второй – в нос. Они прорастали по бронхам в лёгкие, заполняли их собой, утолщались, пока воздух совсем не перестал проходить в грудь Энити. Дыхание остановилось, глаза закрылись, а ветерок, налетев из дверного проёма, набросил край савана ей на лицо.

* * *

Да, она не смогла бы встать и вернуться во дворец, потому что её опутывали трубки аппарата искусственной вентиляции лёгких, а к локтевому сгибу тянулась капельница. Удушающая хватка лиан, прорастающих в бронхи – тяжёлая пневмония и острая дыхательная недостаточность, вот что это было такое. А проклятая заражающая слизь – всего лишь мокрота в воспалённых лёгких.

Королева Таори, в бирюзово-голубых брюках и белом коротком халате с голубыми лацканами и отворотами рукавов, пила в комнате отдыха для врачей уже третью за сегодня кружку дешёвого растворимого кофе. Лучше бы чаю с лимоном и корицей, но та, чьим рукам она доверяла его заварку, лежала сейчас под капельницей, а её лёгкие принудительно вентилировала машина. Курить доктор Таори выходила на крыльцо, в моросящий дождиком сумрак, накинув на плечи кожаную куртку.

Когда она вернулась с перекура, медсестра доложила:

– Таисия Павловна, там Степанцова из третьей палаты пришла в себя.

Энити не сразу смогла вспомнить своё здешнее имя, но узнала свою любимую королеву, хоть та и была уже без арфы, в докторском халате и с короткой стрижкой. Но на неё смотрели всё те же тёплые серые глаза, сейчас усталые, с голубоватыми кругами.

«Чёрный зверь» напал на неё после гибели родителей и младшего брата, разбившихся на машине в дождливую ночь. Энити единственная осталась жива, отделавшись шишками и царапинами, но мама, папа и Лёшка умирали у неё на глазах, а она ползала по мокрой дороге, пытаясь вызвать спасателей и врачей, но подмоченный телефон сдох в её окровавленной руке. Кровь была не её. Телефон отца разбился, до маминого она не могла дотянуться, а Лёшкин был в ремонте. Потом ей сказали, что у них не было шансов, даже если она и дотянулась бы до телефона матери, зажатого в искорёженной машине. Но это мало её утешило. Потом – потеря работы, долгие поиски новой и глухая, непробиваемая стена отказов. Она не ожидала, что с этим может быть такая беда. Обычно, если в десяти местах отказывают, в одиннадцатом принимают, но тут её ждал полный «полярный лис» – тот самый, который подкрадывается незаметно. «Спасибо, мы вам перезвоним». Наверно, они видели в её глазах космическую пустоту «чёрного зверя», потому и не перезванивали. Дама-психолог в центре занятости, оторвавшись от своего послеобеденного чая (а был ещё и дообеденный), сказала: «У вас эмоциональное выгорание. Вы не задумывались о том, чтобы сменить профессию?» Да, чёрт возьми, сейчас самое время для экспериментов и новых жизненных планов. И три могилы под дождём. Три гроба – в одну ночь. Но о них Энити в разговоре с тётенькой-психологом умолчала, вежливо согласившись с тем, что у неё – «эмоциональное выгорание».

Деньги катастрофически кончались, пособие по безработице было крошечным, субсидия на оплату ЖКУ приходила нерегулярно. Булку хлеба и пачку гречки она растягивала на неделю. Наверно, даже узники концлагерей ели больше, чем она в эти дни. Может, засунуть гордость куда подальше и пойти уборщицей или кассиром? Даже если запись о таком месте работы «испортит» её красивую трудовую книжку для будущих работодателей – чёрт с ним, кушать-то ведь надо. У кого не бывает тяжёлых времён?.. Но даже если её примут, как дожить до первой зарплаты? Тае при расставании она наговорила дурацких, резких слов, и они не общались. И речи не могло быть о том, чтобы просить у неё помощи. Тая даже не знала о её затруднениях. Когда Энити уходила, у неё ещё была работа.

Она ни в чём не могла упрекнуть Таю, та делала всё, что могла и не могла. «И в горе, и в радости». Но кто сам не сойдёт с ума рядом с человеком, который воет по ночам, раскачиваясь из стороны в сторону? Тая была достойна лучшей жизни. Так решила Энити. Она перебралась из их квартиры в опустевший родительский дом. Там-то её и накрыла сначала безработица, потом бронхит. Когда она уже подумывала о продаже кое-каких своих вещей, чтоб хоть как-то продержаться, пока не найдётся работа, недуг вдруг резко пошёл на ухудшение и так скрутил её, что она уже не смогла встать с постели. Думала, что выкарабкается, но, видимо, ослабела на скудном рационе, да и морально была вымотана, выжата досуха и загнана.

На мобильном счету оставались какие-то копейки, она могла лишь нажать кнопку вызова, но говорить – уже нет. И дышать забитыми, почти не функционирующими лёгкими – тоже... Какие-то крохи кислорода, видно, всё-таки пробивались в грудь, сознание работало в аварийном режиме, но уже мигало, как гаснущая, перегорающая лампочка. Она хотела позвонить в «скорую», но получилось – Тае. Без сомнения, Тая приедет быстрее, ей ничего не нужно объяснять, в отличие от диспетчера «неотложки». Ей даже хрипа в трубке достаточно. Последнее, что Энити смогла сделать – это отпереть замки входной двери, чтоб ту не пришлось вскрывать, и остаться лежать на полу в прихожей, в дуновении зябкого сквозняка. Как Тая приехала, она уже не видела и не чувствовала. Но даже без сознания ей было стыдно за свой пустой холодильник. И за то, что до такого докатилась. Не получилось у неё, как у Мюнхгаузена – себя за волосы из болота...

Когда убрали аппарат ИВЛ, и Степанцова из третьей палаты снова смогла кое-как с хрипом выдавливать из себя речь, она сказала Таисии Павловне:

– Мне приснился такой сон... удивительный. Там тебя звали королева Таори, а меня – Энити. Тай... иди, поспи, ты вымоталась совсем. Ты и так сутками на работе... Не переживай, я теперь выкарабкаюсь. И из болезни, и из этой... жопы. Слишком она затянулась, хватит. Я даже знаю, зачем я хочу это сделать.

Тёплые серые глаза с усталыми тенями улыбались. Они ещё тревожились. Но новая звёздочка, рождённая в одном на двоих сердце, горела в небе и ждала, когда можно будет воплотиться на земле. Не сказать чтобы совсем просто, но осуществимо. Всё решаемо, если захотеть. Как там королева сказала? Главное – движение души, а тело следом подтянется. А двойник автора этого высказывания строго ответила:

– Ань, врач тут – я. И сколько времени мне надо проводить на работе, я сама определю, ладно? («На работе» равно «здесь, с тобой», видела Анна-Энити в любимых серых глазах, мысленно исполняя танец очень охотного подчинения). Кстати, вещи твои я обратно к нам домой перевезла. Про твой пустой холодильник попозже поговорим.

Кашель скрутил Анну в бараний рог, и она вместо слов заколотила исхудавшей рукой по краю больничного матраса.

– Так, тихо, не вякай мне тут, – сказали нежно-строгие глаза, а руки принялись деловито и заботливо приподнимать головной конец реанимационной кровати.

Анна и не собиралась «вякать» – иными словами, возражать. Покашливая, она откинулась на подушку. В голове звенело от натуги. А там, в Другом Мире, её двойник по имени Энити спускался вниз по тропинке – прочь от Обители Покоя, назад во дворец – к своей королеве Таори.

27-28 августа 2017 г