— Криска-Криска-Криска! — лучшая подруга с совершенно щенячьим попискиванием тискает меня, словно плюшевую обезьянку. Сложно сказать, что я этому рада, но мои 45 килограмм и 158 сантиметров роста, против её 60 и 175 соответственно... Сопротивляться сейчас, значило бы заведомо обречь себя на провал.
— Бэт, если ты не забыла, у меня недавно был перелом ребра и вывих руки. Тебе не кажется, что добить меня сейчас, будет неинтересно? Может, подождёшь, пока я хотя бы смогу сопротивляться?
— Ох, прости, Крис. Я так соскучилась по тебе, что совсем забыла, что...
— Не трещи, прошу тебя, — я закатываю глаза, припоминая все «прелести» поездки в общественном транспорте. — Мой мозг неспособен сейчас воспринимать информацию с такой скоростью. Вот скажи мне, кто ездит с младенцем в плацкарте? Это же даже хуже, чем мелкие собачки, вроде чихуахуа или тойтерьера.
— Ребёнок хуже собаки? Ох, слышала бы тебя моя мама, — подруга закатывает глаза в ответ и подхватывает мой чемодан, видимо определив в инвалиды, после напоминания о вывихе.
— Прости, но в данном случае твоя мама для меня не авторитет — нормальными у неё получились только старший и младший ребёнок, — констатирую я, и мы вместе смеёмся, потому как двое братьев Лизаветы — те ещё занозы. Младшая сестра тоже не отличается благоразумием и спокойствием, но её возраст вполне позволяет закатывать истерики и пускать слюни в бутылочку.
Пока мы выбираемся с территории железнодорожного вокзала, расположившись в салоне старенького Фольксвагена подруги, я подставляю лицо прохладному воздуху из кондиционера, а Лиза просвещает меня относительно всего нового, что произошло за время отсутствия. Правда добрую половину информации я уже слышала от неё же по телефону, или имела честь видеть освещённой в социальных сетях, но теперь события начинают обрастать животрепещущими (исключительно по мнению подруги) подробностями, и заткнуть её сейчас не проще чем, заткнуть фонтан ладонью.
Голос солиста «30 Seconds to Mars» расслабляет, я мысленно подпеваю ему в унисон, и возвращаюсь в реальность лишь тогда, когда слышу знакомое имя. Даже не так — когда слышу ненавистное, набившее оскомину имя. Тимофей. Чёртов Тимофей Котов... Вот как его родители двадцать с лишним лет назад вообще додумались так назвать ребёнка, а?
— Что, прости?
— Я говорю, что Котов раскатывает по городу на новой машине.
— Оу, безусловно, это очень важная информация, — произношу я занудным тоном.
Лизка протягивает руку и лохматит мне волосы, демонстрируя поистине голливудскую улыбку.
— Язва сегодня в хорошем настроении?
— Язва мечтает о душе и каком-нибудь вкусном, но не очень полезном бургере, — откликаюсь, в ответ делая из волос подруги воронье гнездо.
— О да, душ бы тебе не помешал, — Лизавета морщит нос и машет рукой, намекая на дурной запах.
Я показываю ей язык и откидываю кресло назад. Привычная пробка на кольце вполне даст время вздремнуть, потому как вечером это удастся едва ли.
Вечером я осознаю, насколько была права, когда в нашу с Лизкой квартиру буквально вваливается толпа университетских приятелей и знакомых. Новость о моём триумфальном (да неужели?) возвращении достигла их ушей и теперь все жаждут подробного рассказа о лете вообще, и в частности, о той аварии, в которой мои рука и ребро пострадали, а автомобиль... Тут следовало бы процитировать некролог, но за прошедший месяц я успела свыкнуться с мыслью, что верная Реношка больше не со мной. Правда остаться без колёс оказалось хуже, чем я думала. Гораздо хуже, если уж совсем честно. И пока я просвещаю обо всём этом навострившую уши общественность, Бэт насилует телефон, в попытке дозвониться до «Галактики» и заказать столик на… (тут она снова пересчитывает количество людей, которые то отбывают, то прибывают) примерно двенадцать человек. И, когда ей это удаётся, мы бодрой толпой покидаем гостеприимные стены нашей квартиры.
— Ну а вообще, как оно? — спустя три часа, бокал пива и пару коктейлей, интересуется Лизка, упираясь в меня слегка нетрезвым взглядом. К этому моменту остальная компания разбредается по своим делам, и мы с ней остаёмся один на один, переместившись из отдельной кабинки в общий зал.
— Оно — это?.. — прикладываясь к бокалу с ярко-голубым содержимым и пафосным названием, что-то вроде «Лагуны», прошу уточнить я.
— Ну, оно... — небрежный жест рукой, и я едва успеваю убрать солонку из зоны обстрела.
— Скучно, — признаюсь, осознав, что дождаться сейчас конкретики — не вариант.
— Что именно?
— Ну, лето, отсутствие машины, тебя рядом не было...
— Тимофей... — глядя куда-то мимо меня — кажется пить ей и впрямь хватит — произносит подруга.
— Тимофей... Стоп, причём здесь Котов? Кажется, ты набралась, дорогая! — отчитываю её, поминая свой длинный язык и алкоголь вместе с ним. — Вот уж по кому я точно не скучала, так это по надутому индюку, который...
— Ну вот, Крис, ты вновь разбила моё сердце, — произносит до чёртиков знакомый голос, рядом с левым ухом.
Я призываю всю свою выдержку, чтобы не развернуться и не выплеснуть остатки коктейля в лицо этому гамадрилу. Вместо этого, натягиваю на лицо самую ехиднейшую из имеющихся в моём арсенале улыбок и делаю небольшой глоток, переводя дыхание. И, прежде чем сказать что-либо, кидаю на подругу взгляд, обещающий ей все кары мира.
— Я тут ни при чём, — быстро произносит Лизка, отводя глаза куда-то за моё левое плечо. — Понятия не имела, что он тут будет...
Следующее утро начинается для меня с похмелья и боли в руке. С трудом открыв глаза, с которых никто не удосужился вчера смыть подводку и тушь, я оглядываю собственную комнату и издаю стон Кентервильского привидения. Так плохо мне не было, пожалуй, с тех самых пор, когда я очнулась в больнице после аварии. По крайней мере, голова в тот раз болела также сильно. Устроившись поудобнее, я натыкаюсь взглядом на два стакана, стоящие на краю прикроватной тумбочки. В одном из них явно вода, потому что рядом расположилась упаковка обезболивающих, а во втором... Я вцепляюсь во второй стакан и несколькими большими глотками опустошаю его. Смесь из томатного сока, желтка сырого яйца, приправленная солью, перцем и соусом «Табаско» — не тот коктейль, который хотелось бы смаковать. Но за его чудодейственные свойства я была готова простить многое.
— Встала, милая? — Лизка впархивает в комнату, облачённая в светлый домашний костюм и фартук с изображением фигуры в бикини, от неё пахнет ванилью и выпечкой, а это значит, на завтрак меня ждёт что-то восхитительно вкусное.
Лизавета чудесно готовит различные сладости, но делает это лишь под настроение, так что вот такие моменты, когда инициатива исходит от неё, весьма редки. И даже то, что я ещё мучаюсь похмельем, не в силах испортит аппетита. Хотя я, как всегда, чуточку завидую подруге, которой такое понятие вообще чуждо. Она быстро пьянеет, также быстро трезвеет и наутро бывает бодра и довольна жизнью, тогда как я...
Я чувствую себя старой развалиной, аккуратно сползая с кровати и морщась от боли в рёбрах и руке. Видимо, та поза, в которой я отключилась, не способствовала здоровому отдыху.
— Вот теперь встала, — констатирую, разбирая спутавшиеся и лезущие в лицо пряди. Точнее, делая попытку их разобрать. — Вроде бы. Ты давно на ногах?
— Уже почти двенадцать, так что да, давно. Лёня обещал заехать, так что если не хочешь встретить его в таком виде, чапай в душ. А потом как раз можно заняться вещами, — Лизка воркует, словно голубка, но что-то в её словах не даёт мне умилиться, и послушно направить свои стопы в сторону ванной комнаты. И вот тут я вспоминаю кое-что, что заставляет вновь опуститься на кровать, вцепляясь пальцами в волосы.
Вещи... Вот, чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт. Воспоминания о вчерашнем разговоре, просьбе Лизки, и моем согласии всплывают яркими кадрами, и я едва сдерживаюсь, чтобы вновь не застонать, на этот раз, от отчаяния.
Теперь-то картинка начинает складываться, как пазл — из мелких, не сразу бросающихся в глаза деталей. И становится ясно, почему Лизавета потащила меня именно в это кафе, и откуда сладкой парочке было известно, что мы там будем. Готова поставить косарь на то, что подсовываемые подругой и её «сообщниками» коктейли тоже преследовали одну-единственную цель.
Мне не слишком приятно думать, что Лизка всё подстроила, но других вариантов нет. Она совершенно точно знает, что я ни за что не согласилась бы, будучи в своём уме. И уж кому, как ни ей, также знать о двух таких чертах моего характера, как умение держать обещания и... и способность идти против своих желаний ради выгоды. Да, вот такая я корыстная. Теперь вот придётся пожинать плоды этой корысти, какими бы мерзкими на вкус они ни были.
Я оставляю волосы в покое и направляюсь к выходу из комнаты, стараясь не глядеть на подругу. Хуже всего, что я прекрасно понимаю мотивы её поступка, но сделать вид, что все в порядке? Вот уж нет!
— Крис, я... — начинает она, но я поднимаю руку и отрицательно качаю головой.
— Неа, Бэт. Давай без оправданий, ладно? Просто подумай, что в следующий раз я тоже могу «попросить» о чём-то, и уже ты окажешься в ситуации, когда некуда сдавать назад.
— Но я… — она глядит расстроено, но я не собираюсь сдаваться так просто. — Я же хотела как лучше, правда! Ты сама поймёшь, сколько плюсов от этого переезда.
Плюсов и вправду немало, это я осознаю и сейчас. Только один жирный минус с лихвой перечёркивает их все. Пожав плечами, я выхожу из комнаты, оставив Лизу думать над своим поведением в одиночестве.
Горячая вода будто вымывает из организма всю гадость, так что облегчение я чувствую почти сразу. И на минуту просто замираю, упираясь обеими ладонями в стену, и наслаждаясь тонкими струйками воды. Наверное, выгляжу я как инопланетянка, с этими волосами, облепившими голову и тело, но зеркало в душевой кабине запотело, а мне слишком лень его вытирать, чтобы убедиться в этом.
Гель для душа насыщает воздух вокруг ароматом шоколада, напоминая Лизкиной выпечке и мотивируя быть пошустрее, так что, сделав последний глубокий вздох, я выхожу из кабинки. Сооружаю из одного полотенца подобие турецкой чалмы, во второе заматываюсь сама, даже не потрудившись вытереться. И распахиваю дверь ванной комнаты, чтобы тут же услышать звук удара и приглушённое ругательство.
— Ох, Лёня, прости! Я не знала, что ты уже тут, — сострадание и чувство вины выходят на передний план, и я выскакиваю в коридор, совершенно позабыв, в каком виде нахожусь. Да так и замираю, столкнувшись взглядом с пострадавшим.
Котов стоит напротив, прижимая к носу руку, из-под которой сочится тонкая струйка крови. Но, видимо собственная форма носа заботит его в этот момент меньше всего, потому как взгляд скользит по моему телу, на котором из одежды лишь полотенце, закрывающее от груди до середины бедра. Да уж, прекрасное утро, Кристина, просто прекрасное.
— Всё рассмотрел? — интересуюсь я, борясь с желанием унестись в свою комнату или, хотя бы, скрестить руки на груди.
Вообще, я не из стеснительных, но когда тебя одаривают таким взглядом, помнить об этом ну очень трудно.
— Почти, — убирая руку, и давая возможность оценить масштабы бедствия, улыбается он. — Но я был бы не прочь рассмотреть остальное.
Экскурсию по квартире, вопреки ожиданиям, делегируют провести Лизке. Парни же слаженным дуэтом сообщают о буквально-таки жгучем желании заняться подъёмом вещей и исчезают за дверью со скоростью рвущейся на прогулку собаки.
Я перевожу взгляд на подругу и стряхиваю с ног балетки, недовольно морщась от песка под ногами. Пылесос, мне срочно нужен пылесос. Или хотя бы веник — дать по шее ленивому хозяину жилища.
— Ну что, смотри, тут кухня, — Лизавета шествует как царица, хвастающая своими владениями. Благо, идти недалеко, и желания поправить ей корону лёгким подзатыльником почти не возникает.
А затем развеивается совершенно, стоит только шагнуть за порог, оставив позади дверь со вставкой из тонированного стекла. Потому как назвать это помещение кухней, буквально не поворачивается язык. Только Кухней — именно так, с большой буквы, украсив её в воображении вязью и подчеркнув красным. Два раза.
— Боже, вот тут я и буду жить, — выдыхаю блаженно, нежно поглаживая поверхность барной стойки и лаская взглядом фасады гарнитура, на которых раскинулся пейзаж ночного города, в сине-фиолетовых тонах. Длинные матовые ручки, матовые же бока встроенной бытовой техники, среди которых сразу же выцепляю ту самую посудомойку. А плита?! — Плиточка, газовая, — глажу и её, как кошку, радуясь, что больше не придётся мучиться с дурацкой электрической.
— Нет, я, значит, старалась, уговаривала, — хохочет подруга, привычная к моим причудам, — а всего-то и нужно было привести тебя к этим деревяшкам и железякам.
— Не слушайте её, хорошие мои, ничего она не понимает, — и не думаю поворачиваться я, но Лиза уже рядом, хватает за руку и тянет обратно в коридор. Сопротивляться и не пытаюсь — мы же помним про плюшевую обезьянку, да?
— Урр, хорошо, что я раньше тут не была, иначе точно опозорилась бы просьбой приютить, — констатирую почти с отчаянием, обозревая просторы санузла.
Точнее ванной комнаты, которая и впрямь полноценная комната, а не миниатюрный закуток с душевой кабинкой и раковиной, как в той квартире, что снимали мы с Лизкой. Нет, здесь кабина тоже есть, существенно более навороченная, пусть и с покрытыми налётом стенками. Но в противоположном от неё углу расположилась и нормальная ванна, в которой с комфортом могут разместиться два таких гнома, как я. Благо не джакузи — это было бы уж совсем слишком.
— Попрошу повторить, когда отдраишь всю эту прелесть с «Мистером Пропером», как ты любишь, — комментирует подруга, вновь с боем утаскивая меня из помещения. — А теперь закрой рот рукой, а то соседей визгом испугаешь, — останавливаясь перед очередной дверью, по левую сторону коридора, велит она. — Спальню будем смотреть.
— Там что-то страшное? Котов обклеил стены своими фотографиями? Развесил на спинке кровати сушиться трусы? Стоп, это его спальня?
Лизавета фыркает и поворачивает ручку, не ответив ни на один из животрепещущих вопросов. И перешагнув через порог, я осознаю смысл предупреждения. Не визжать, не визжать, не…
— Божечки-кошечки, это же…
— Не совсем балдахин, но…
— Лизка-а-а, — я с восторгом висну на шее подруги, на несколько секунд, а иду щупать полупрозрачное тюлевое полотно, которое и впрямь весьма напоминает балдахин. Подобное я видела в каталогах Икеи, но хозяйка квартиры никогда не позволила бы портить её потолки, чтобы прикрепить мою овеществлённую мечту.
— Хорошо, что Тимофей в этой комнате не сделал натяжные потолки, а то бы плакал мой сюрприз, — я раздвигаю ткань в стороны и растягиваюсь на кровати, болтая ногами в воздухе.
Лёне не обманул, это самый настоящий траходром, причём здесь легко бы расположилась не только разгорячённая парочка, но и целая свингерская вечеринка. Не то, чтобы я интересовалась подобным, но…
— Вообще-то, это должно было стать последним ядром, пущенным в стену твоего нежелания переезжать, — вторгается в мысли голос подруги, присевшей рядом, — но раз ты и так согласилась, считай моим подарком на новоселье. Постельное тогда сама купишь, вкусы у тебя специфические.
И ничего не специфические, просто мне нравятся тёмные комплекты, в отличие от Лизки, которой подавай пастель и «нежнятину». Но то, что в её случае нет вероятности проснуться наутро с расцветкой под аватара, это факт.
— А местные c собой утащите? — отгибая покрывало и разглядывая край матраса в бежево-белую полоску, интересуюсь я.
Впрочем, логично, если сдвинуть две наших кровати вместе, получится вполне неплохое лежбище. До моего нового, конечно, недотягивающее, но они же не ищут лёгких путей.
— Эй, скажи спасибо, что я плед постирала! — щипая меня за ногу, возмущённо произносит подруга, и я отвечаю тем же, благодаря язвительно:
— Вот спасибо, матушка. Вот спасибо, заботушка. Все правильно сделала, а то второй случай непорочного зачатия мир не переживёт.
— А вот подоконник не протирала, — мстительно отзывается Лизка.
— Фу-у-у! — тяну я, ради такого дела приподнимая голову и обозревая предмет спора.
Она, конечно же, пошутила, но вот высота у единственного подоконника в комнате и впрямь вполне удобная. И я откидываюсь обратно, удовлетворённо отмечая, что достойная замена оставленному на произвол судьбы столику найдена. Осталось только найти тестировщика. В конце концов, можно ведь воспользоваться моментом, пока Котова, с его фразочками про нейтральную территорию не будет дома, м?
— Больше не лезет…
— Пф, слабачка! Смотри и учись, от ак ада! — последнее получается очень нечётко, но кто понял, тот понял.
— Так я тоже могу, а весь засунуть слабо?
Когда я подхожу к корпусу, пожарной машины Котова на горизонте нет, что даёт все основания немного позлорадничать. Да-да, так тебе и надо, мажор! Шёл бы пешком, сейчас не колесил в поисках свободного пятачка.
Нет, если быть совсем уж честной (перед самой собой-то, почему нет?), на мажора Фей не тянет. По крайней мере в том смысле, который обычно вкладывается в это слово. Не пропадает ночами напролёт в клубах, не носит брендовых вещей, оплаченных из родительского кошелька, да и квартира ему досталась от дедушки. А ещё Котов сам поступил на бюджет по результатам ЕГЭ, что для меня, которой не хватило буквально нескольких баллов, давно является предметом зависти. Как и тот факт, что уверенно идя на красный диплом, он умудряется подрабатывать написанием докладов, курсовых и дипломов по всем трём специальностям. А если учесть, сколько эти услуги стоят… Средняя зарплата офисного работника, за месяц наверняка набегает.
Хотя вот новое авто в рамки-то не вписывается.
В курилке, а точнее внутреннем дворе, часть которого отделена резной беседкой под эти нужды, настоящее вавилонское столпотворение. Так что найти кого-то с моим ростом представляется задачей весьма сложной. Но едва успеваю запустить руку в сумку в поисках телефона, как Лизавета сама замечает меня и летит на крыльях любви. Точнее — на каблуках не менее двенадцати сантиментов. Кто ей вообще такие продал, а? Мы же опять на Гэндальфа и Фродо похожи, несмотря на то, что я сегодня тоже не в кедах.
— Вечно тебя ждать приходится! — вместо приветствия выпаливает подруга и продолжает, не давая и рта открыть. — Ты видела Маркова? Явился за ручку с Фирсовой, козёл!
— Бэт, мне давно это не интересно, пусть хоть с Ленцовым за ручку гуляет, — закатываю я глаза, всё же непроизвольно оглядываясь по сторонам, в поисках мерзкого бывшего. — Твой-то где ходит?
— Лёня? У них первая в половине двенадцатого, что ему так рано тут делать?
Например, то же, что собрался делать Котов, припёршийся на два часа раньше. Знать бы только, что именно.
— Доброе утро, ангелы!
К счастью, знакомый голос звучит раньше, чем я успеваю отреагировать на улёгшуюся на плечи руку прицельным ударом по рёбрам. И произношу, одновременно с Лизкой:
— Доброе утро, Чарли!
Улыбающийся во все двадцать восемь приятель получает по поцелую в обе щеки, а затем и влажную салфетку, дабы стереть отпечатки насыщенно-красной и бледно-розовой помад.
— Где нашу третью потерял? — я оглядываюсь по сторонам в поисках его девушки, но… помним про рост, это дело практически бессмысленное.
— Дашка опять провозилась до последнего и теперь «жуть как опаздывает». К паре обещала прискакать, — Никита баскетбольным ударом забрасывает салфетку в урну по соседству и вновь обнимает нас за плечи. — Ну что, как лето?
— Лучше всех, — Лиза, совершенно не стесняясь, укладывает голову ему на плечо. Потому что к Нику ревновать не станет даже самый отеллистый Отелло — для него других девушек, кроме собственной, попросту не существует. — Цвету и пахну. Лучше у неё спроси, — острый ноготок указывает в мою сторону.
— Та-ак, и чего я не знаю? Что натворила?
Переписывались мы в основном с Дашкой, но уж об аварии она ему наверняка рассказала. А вот о произошедших в последние два дня рокировках я поведать пока не успела, теперь и расплачиваюсь. Хотя эту тему, если честно, вообще предпочла пусть не замолчать, так обсудить в более приватной обстановке. О чём и сообщаю играющему бровями парню, состроив Лизке злобную рожицу, когда та суфлёрским шёпотом раскрывает секрет Полишинеля.
— Да ладно? — теперь брови Громова, который в курсе моих взаимоотношений с Тимофеем, приподнимаются совсем не наигранно. — И как первая ночь в обители зла? Надеюсь, ты положила под подушку дробовик? Или хотя бы электрошокер.
— Не подготовилась, — тоскливо вздыхаю я. — Ты когда-нибудь просыпался от того, что тебе в лицо тычется котячья морда и говорит «Мяу»?
Друг ехидно ржёт, видимо представив эту картину. А потом успокаивает:
— Когда Дашка осталась у меня ночевать первый раз, проснулся от того, что она трясла меня и требовала прекратить храпеть. Это считается?
Не к месту возникшую мысль о том, храпит ли Фей, я заталкиваю куда подальше. Мне-то какое дело, верно?
Моё нежелание напрочь игнорируется, так что приходится всё же делиться подробностями, включая принятую за цианид овсянку (и подружкин настойчивый вопрос, точно ли я никого не отравила), но исключая историю с галстуком. Потому как это такой повод постебаться и напредполагать всякого разного, что эти двое просто не удержатся.
И лишь чьё-то громогласное «эй, народ, звонок скоро!» заставляет нас разбежаться по аудиториям, с клятвенным обязательством встретиться на следующей паре, которую Ник обещает прогулять, раз уж у нас окно.
Первая пара в новом семестре — почти всегда желание поболтать с тем, кого давно не видел и ноль внимания на преподавателя. Впрочем, не скажу, что остальные от неё так уж отличаются. Вот только нынешний препод такой возможности давать не собирается и при любом шуме начинает буравить аудиторию взглядом, прерывая монотонный ход лекции.
У нас с Лизкой копии конспектов, пожертвованные Дарьей, давно лежат дома, так что утруждать себя и записывать их ещё раз, мы не собираемся. И, вытащив из блочной тетради несколько листов, ведём оживлённую переписку. Точнее, оживлённая она со стороны подруги, я же едва успеваю ответить на один из десяти заданных ею вопросов, прежде чем обрушится новая лавина или же отреагировать чем-то вроде «да ладно?» на какое-то животрепещущее сообщение.
Когда же запал иссякает, я подтягиваю к себе оставшиеся листы и перехожу к делу менее интересному, но более нужному. Правда, перед этим стоило бы…
Как успевать учиться, работать и заниматься домашними делами? Пока правильный ответ — никак, но я с ним примиряться не собираюсь, пытаясь найти хоть какое-то подобие равновесия. Потому как дело не в невозможности подобного вообще, а скорее в разленившемся за два месяца организме, который не хочет входить в колею, а жаждет и дальше предаваться бренности и шатанию.
К концу недели старания дают свои результаты, мне даже удаётся договориться с несколькими преподавателями о посещении занятий с другими группами и освободить, таким образом, вторую половину вторника и четверга. Квартира к этому времени отдраена до адекватного состояния, остаётся только поддерживать порядок, что не так сложно. А готовка по методу день первое, день второе, устраивает всех жителей нашего теремка, включая Люциана, который к Вискасу стал практически равнодушен.
И, в общем-то, всё было хорошо, но… Но в воскресенье, расположившись за столиком фуд-корта в компании вытащившей меня на обед Дашки, я чувствую себя выжатым лимоном.
— Да ешь ты уже эту картошку, хватит в ней ковыряться, — подруга, успевшая расправиться не только с собственной порцией фри, но и с куском пиццы, страдальчески закатывает глаза. — Ау, Земля вызывает Кристину.
— Отстань, я спать хочу, — я зеваю в подтверждение сказанного, прикрыв рот ладонью. — С половины девятого на ногах.
— И кто виноват? Я тебе сразу сказала, бросай работу, ты не на заочке учишься, чтобы совмещать.
— Два года мне это отлично удавалось!
— Два года у тебя не было преддипломного курса. Крис, у вас пока только начитка идёт, дальше будет хуже. Ты к сессии ноги протянешь. Я и без работы на зомби похожа была.
Я вновь зеваю, а потом кладу в рот пару долек картошки и жую их, почти не чувствуя вкуса. Спорить лень, тем более в словах Дашки есть резон, но терять заработок, пусть и не самый великий, совсем не хочется.
— Мама тоже говорит бросать, — признаюсь, наконец. — Но там машину ещё покупать придётся, опять траты. Не хочется их обременять лишний раз.
— Нафига тебе машина? До корпуса три шага, проще пешком, — счастливая пассажирка девяностого маршрута теребит кончик косы.
— Ну не вечно же я буду у Котова жить. Найду квартиру где-нибудь в Северном, вот оттуда на автобусе кататься весело, ага.
На самом деле, хоть я и не обдумывала эту тему серьёзно, она всё равно периодически возникает в мыслях. Пока меня всё устраивает, но продолжаться вечно так не может и причин этому — тысяча и одна. А значит, рано или поздно, придётся искать новое обиталище. Год бакалавриата, два — магистратуры… За это время столько всего может измениться, даже предполагать не берусь.
— А вообще у вас как? Не попереубивали друг друга?
Дашка в курсе лишь того, что ей рассказывали мы с Лизой, но и этого хватает, чтобы представить то поле битвы, в которое мы с Феем способны превратить его трёшку. Но, как ни странно, не превратили. Хотя да, второе же совместное утро началось с привычной перепалки, подтвердив Лизаветины предположения и успокоив мою душу. Всё-таки к такому Котову я привыкла больше, чем к пытающему проявить джентльменскую часть натуры, доселе скрытую под семью печатями.
И на вопрос развожу руками:
— Как видишь. Но там, правда, ничего нового. А вот Ник вчера какой-то загруженный был. Поругались?
Приходит черёд подруги заинтересованно копаться в содержимом собственного подноса.
— Проблемы в Раю?
— Скажешь тоже, в Раю…
Скажу. Непременно скажу, как и любой, кто хоть раз видел эту парочку неразлучников. Они же словно созданы друг для друга, этакая российская версия инь-ян. Но Дарья, похоже, думает иначе.
— В том, чтобы встречаться с лучшим другом определённо есть свои плюсы, но иногда... иногда я думаю, должно же быть что-то кроме, верно? Кроме дружбы.
— Секс, — подсказываю я. Наверное, слишком громко, потому как дама за соседним столиком косится в нашу сторону на редкость неодобрительно.
Подруга же лишь отмахивается:
— С этим тоже всё отлично. Просто этот штиль, он иногда надоедает. И хочется какого-то взрыва, надрыва… Не знаю. Не ровного такого огня, а знаешь, чтобы раз — и пламя до неба. Я дура, да? Когда-нибудь Никитка это осознает и найдёт себе нормальную девушку, которая будет любить его так, как он того заслуживает, а я останусь у разбитого корыта со своими мечтами о плясках у костра.
Я вовсе не считаю Дашку дурой, хотя бы потому, что сама мыслю похоже. Немного странно в двадцать с хвостиком считать себя экспертом по отношениям, но кое-какой имеющийся опыт говорит о том, что среднестатистический идеал не по мне. Тишь и гладь — это прекрасно, но лишь пару месяцев, не больше. А дальше начинаются ссоры и скандалы, чтобы хоть так получить недостающую дозу эмоций. И никакая там любовь не способна удержать рядом с человеком, от которого периодически зевать тянет. Потому не отвечаю, не желая бередить этот муравейник. И улыбаюсь, насмешливо:
— Громов найдёт другую? Ты сама-то себе веришь? Если это когда-нибудь случится, буду знать, что апокалипсис близко. Его мир вращается вокруг тебя, смирись уже с этим. И пальчик под колечко начинай постепенно освобождать, ага.
Судя по взгляду, подруга много чего хочет сказать, но телефон звонит раньше, чем она успевает открыть рот. А наворковавшись с темой последних минут нашей беседы, Дашка поднимается со стула, подхватывая сумку:
— Ник привет передавал. Он внизу, там с парковкой как всегда задница, так что я поскакала, ладно?
Я подтверждаю, что ничего не имею против, тем более скоро пора возвращаться на рабочее место, получаю поцелуй в щёку и наблюдаю, как подруга устремляется к эскалатору. И, оставшись наедине с самой собой (а ещё колодцем из картошки, который когда-то успела соорудить), задумываюсь, что она, всё же, права. Кроме крепкой дружбы, отличного секса и мифического зверя под названием «любовь», должно быть что-то ещё. Определённо должно быть, иначе какой в этом всём смысл?
Кто просыпается утром с чугунной головой и пустыней во рту от приказа «Рота, подъем!», тот я. К счастью, у Котова хватает ума произнести это пусть и громким, но шёпотом, избежав шанса умереть в ближайшие несколько минут молодым и красивым.
Как вообще можно так хорошо выглядеть утром, да ещё после возлияний, недоумеваю, выпутываясь из-под одеяла. Стоп, одеяло! Я перевожу взгляд на Фея, который даже не пытается не ржать, обозревая мою, наверняка помятую физиономию. А если учесть, что смыть макияж вчера снова не удосужилась…
— Что? Твои шикарные девяносто не поместились под подушку, как бы ты не старалась, — опять прочитав мысли, уточняет он.
Собственная задница кошака расположилась на крышке журнального столика, на месте вчерашнего пиршества. На нём привычные уже бирюзовые шорты, а волосы мокрые после душа.
— И что, не мог донести до кроватки?
Наверное, попытайся Фей проделать нечто подобное, точно получил бы по наглым ручонкам, а то и не менее наглой моське, потому что даже состояние алкогольного опьянения не стало бы преградой к желанию держаться от него подальше. Но это не значит, что я готова упустить такой замечательный шанс подколоть его.
— И потом лечить грыжу? Вот ещё! — тут же откликается он и, не обращая внимания на возмущённое «эй, я не толстая!», тянет, почти восхищённо. — Ну ты, мать, и спать горазда!
Я спохватываюсь, желая узнать время, но часы над телевизором закрывает внушительная спина Котова (ну хоть что-то у него точно внушительное, хе-хе), а телефон с вечера похоронен где-то в недрах сумки.
— Сколько…
— Восемь. Как вообще можно продрыхнуть двенадцать часов, а? Всю жизнь проспишь.
— Отвали, это была твоя идея.
— Выпить немного, а не упиться до отключки.
— Я не отключилась, а уснула!
— Ага, и храпела, как полтора землекопа тоже не ты, да-да, — не слушая праведных возмущений, китайским болванчиком кивает он. — Давай, хватит валяться. Я даже заварю твоё сено.
— Это зелёный чай, неуч! — запоздало реагирую я.
Ещё сонный мозг ищет причины, по которым Фей снова играет в джентльмена и… и не находит их. Эй, у него Луна в Стрельце, что ли?
Дашка со своим «это у вас пока начитка идёт» запросто может стать второй Вангой. Только начало семестра, а преподаватели уже решают: хорошего понемногу, пора переходить от лекций к семинарам. А если учесть, что коммерческое право — один из тех предметов, которые я переносила из-за работы… Даже не удивляюсь, заполучив на следующее занятие подготовку краткого сообщения по структуре товарного рынка. Стоит ли говорить, что понятие краткости у нас с преподом существенно отличается? Но особых вариантов нет, а это значит, придётся потратить и без того малое количество свободного времени на поиск материалов.
Счастливая Лизка, в этот раз под репрессии не попавшая, умудряется параллельно с конспектированием тарахтеть на ухо, рассказывая, какие чудесные выходные они с Лёней провели. И, так как в её версии под чудесными понимается «почти не вылезали из кровати», а не «предавались обильным возлияниям с врагом», я даже немного завидую. Всё же отсутствие личной жизни на пользу не шло никому, и мне в том числе. Особенно, если в поле зрения постоянно присутствует счастливая парочка. И я сейчас не о моём бывшем, который со своей нынешней чуть ли не прямо на парах лижутся.
— Ну, а у тебя как выходные? Выглядишь, как катком сбитая. Опять пашешь, как папа Карло? — звонок на пятиминутный перерыв только начинает звучать, а подруга уже отбрасывает ручку и разворачивается ко мне, впиваясь цепким взглядом, от которого не в силах укрыться ни одна деталь. Только вот…
Я определённо доверяю Лизе. Больше чем кому бы то ни было в этом городе, если не вообще. Но знаю я её настолько хорошо, что могу почти дословно предугадать реакцию на новость, что вечер я провела в компании Фея, да ещё осталась почти довольна. Но всё же не выдерживаю, каюсь в грехах, параллельно поясняя — нынешний вид почти нормален по сравнению с тем, какие ужасы показывали в зеркале утром. Говорить приходится шёпотом, радуясь хотя бы тому, что прозвище понятно нам обеим, зато почти не вызывает интереса соседей. По крайней мере, именно так мне кажется до самого конца пары, когда преподаватель покидает аудиторию, а вслед за ним постепенно собирается и наша группа.
Противный голос Фирсовой ловит нас с Лизкой почти на пороге. И сначала я улавливаю лишь свою фамилию, напрочь пропустив суть вопроса. И, развернувшись, уточняю, почти культурно:
— Ты что-то сказала?
На самом деле, я тешу себя смутной надеждой, что новая девушка Маркова (а с ней у нас отношения с первого курса не задались, в связи с определёнными обстоятельствами) додумается заткнуться и не переспрашивать, но блажен, кто верует.
— Я всего лишь спросила… Ходят слухи, что Котов тебе машину подарил.
— Тоже хочешь? — интересуюсь я в ответ, пытаясь придумать, что именно ответить. Нет, этого и стоило ожидать, рано или поздно, но всё же хотелось, чтобы поздно.
— Так это правда? — Ленка как всегда въедлива, а ещё совершенно точно играет на публику — выйти к этому момента успела буквально пара человек.
— Конечно, подарил, — прежде, чем я вновь успеваю открыть рот, подтверждает Лиза. — Ты разве не знала, это подарок на свадьбу.
— К-какую свадьбу? — пока я едва удерживаюсь от фэйспалма, запнувшись, переспрашивает эта заноза в заднице.
— Что значит — какую? — я дёргаю подругу за рукав, но её уже несёт. — Их же. Шестой месяц уже, пора бы подумать об узаконивании отношений. В роддоме, говорят, столько бумаг заполнять приходиться, пусть сразу на новую фамилию будут.
Глаза в глаза. В комнате кромешная темнота, но я всё отчего-то уверена, что Фей смотрит мне прямо в глаза. И от этого взгляда, от одного только взгляда всё внутри плавится. А когда он ложится рядом, вытягиваясь на кровати, и вовсе сносит башню.
Кружится голова, совсем как тогда, в клубе, хотя сейчас во мне нет ни одного из трёх коктейлей, названия которых сейчас и не вспомнить. Да, чёрт, сейчас собственное имя вспоминается с трудом. И словно в ответ на мысли:
— Кри-ис…
— Заткнись, — прошу я шёпотом.
Пожалуйста, заткнись. Потому что сейчас я не хочу помнить кто ты и, кто я. Потому что даже если мы в одной постели, это не отменяет того факта, что я всё ещё ненавижу тебя, больше кого бы то ни было. Заткнись и поцелуй…
Он снова читает мысли, подаётся вперёд, безошибочно ловя губами мои губы. Какая там нежность и прелюдии? Почти до боли, почти наказание. И я отвечают тем же, прикусывая нижнюю, втягивая её в рот, посасывая, как лучшую из карамелек. А затем открываюсь, впуская его язык.
Я думала, что Котов разучился целоваться? Наивная! Наверное, эта скотина тренировалась днями напролёт, потому что сейчас он делает это куда лучше, чем тогда, в восемнадцать. И лучше, чем те, с кем мне довелось целоваться после.
Но одних поцелуев, как бы хороши они ни были, уже недостаточно нам обоим, и рука наглого кошака спускается с шеи ниже, лишь мимолётом коснувшись груди, и приподнимает подол майки, ныряя под него. От лёгких, поглаживающих движений бабочки в животе сходят с ума, заставляя внутренности скручиваться в тугую пружину. Не выдерживаю, издаю стон прямо ему в губы, чувствую, как усмехается в ответ:
— Что, уже кончила? — и шипит от нового, более сильного укуса.
— Заткнись!
Я просто поразительно многословна, но попробуй мыслить и изъясняться здраво, когда с твоим телом творят такое. И это ещё цветочки, понимаю, когда Фей открывается от губ, прикусывая на секунду мочку уха, прежде чем прошептать:
— О, ещё нет? Не волнуйся, сейчас исправим…
И исправляет же, гад. Опускает руку ниже, пробирается сначала под резинку шорт, затем ткань трусиков, гладит кончиками пальцев.
— Ох, Ариэль, а кто это у нас такой вла-ажный? — он так томно тянет слова, будто специально нарывается, но я не в состоянии ответить хоть что-то, сосредоточенная на его движениях.
То нежно, одними подушечками, то проникая глубже, почти на всю длину пальца… Фей совершенно точно доведёт меня по психушки или оргазма, причём я совершенно не уверена, до чего раньше.
И мне мало, безумно мало этой неторопливости, намеренной медлительности движений. Но попытка навязать свой темп, вовлечь в новый агрессивный поцелуй, оканчивается провалом. А руку, попытавшуюся спустится к боксерам, ловят на полпути и зажимают между нашими телами.
— Не торопись детка, у нас вся ночь впереди.
За детку получает новый укус, тут же реагируя на него лучшей местью — добавляет ещё один палец, растягивая меня сильнее. И, кажется, оставляя засос на шее. С-скотина…
Ну, точно, скотина, осознаю, когда большой палец ложится на клитор, поглаживая его круговыми движениями. Это слишком… просто слишком, но сопротивления бесполезны. Да и не хочется, уж себе можно признаться.
— Сильнее…
Прошу на выдохе, точнее почти задыхаясь, но тут такое искусственное дыхание, что хочется задыхаться снова и снова, лишь бы оно не прекращалось.
— Желание женщины — закон.
И сладкая пытка продолжается. Как и поцелуи — губы, скула, шея, верх груди, выглядывающий из широкого ворота майки. И я сама закидываю ногу на бедро Фея, облегчая ему доступ, открываясь сильнее, получая поощрительное мурлыкающее:
— Умница…
Да вашу мать…
Сколько прошло? Минуту? Пятнадцать? Час? В моей маленькой вселенной времени не существует вовсе. Только я и он, большего и не надо. Разве что…
Разрядка. Она сейчас нужнее, чем воздух, и если Фей остановится, я точно его убью. А он, наверное, знает, и потому не останавливается.
— Чёрт, какая ты мокрая…
Прерывистое дыхание и третий скользнувший в меня палец работают почище афродизиака, и я понимаю, что всё, не могу. Ещё буквально пара движений и…
Выгибаюсь, прижимаясь грудью вплотную к его груди, прикусываю уже собственную губу…
И просыпаюсь ровно в то момент, когда до оргазма остаётся не больше мгновения. Одна в постели, с испариной на коже, колотящимся сердцем и почти болезненной пульсацией между ног.
Злая.
И неудовлетворённая.
Заснуть обратно у меня так и не получается, хоть и кручусь ещё полчаса с боку на бок, принимаясь то считать (просто считать, потому как фантазии представить этих несчастных овец никогда не хватало), то сочинять глупые стишки, рифма в которых примерно на уровне первого класса. В шесть же не выдерживаю окончательно и выползаю из кровати, раздражённая и не выспавшаяся. Ну, Фей, даже во снах от тебя покоя нет!
Сам Котов просыпается гораздо позже и, пригребая на кухню, обнаруживает меня медитирующей за столом, с кружкой чая, горкой оладий, пропитанным вареньем бисквитом и запекающимися в духовке сэндвичами.
— Сегодня какой-то праздник, о котором я не знаю? — с опаской интересуется он, включая кофеварку и утаскивая один оладушек.
— Да, — не поднимая глаз от стола, безэмоционально откликаюсь я. — Называется — Кристине не спалось. Жуй молча.
И он жуёт. И молчит. Вот только это ни черта не помогает, потому что красноречивые картинки из головы с приходом утра никуда не испарились и теперь отравляют жизнь.
Как-то очень некстати вспоминается мнение какого-то там психиатра (может и дядюшки Фрейда, кстати, не удивлюсь), что сны — всего лишь отражение наших страхов. Получается, я боюсь, что Фей почти доведёт меня до оргазма? Бред-то какой! Наверное, это просто игры подсознания, которое намекает, что у кого-то давно не было нормальной личной жизни. А кошак… Да он так и маячит в последнее время перед глазами, как красная тряпка перед мордой быка, вот и результат.
Остаток недели пролетает бодрым таким галопом. На фоне ожидания как-то незаметно проходит последняя смена, даже с учётом контрабандно протащенного в магазин тортика, которым я проставляюсь перед девочками. И отправляя на покой форменную футболку я, вместе с чувством лёгкой грусти испытываю и облегчение.
На самом деле, работа с людьми — совсем не моё. За прошедшие два года осознание этого только росло и укреплялось. Все эти нещадно тупящие или, наоборот, считающие себя самыми умными… Я успела насмотреться на таких индивидуумов, что единственной мыслью было «в каком дурдоме нынче день открытых дверей». Наверное, именно поэтому всё чаще мечталось после выпуска устроиться в какой-нибудь тихий офис и общаться вживую исключительно с небольшой кучкой коллег. Но до исполнения такого желания было ещё пахать и пахать.
И я пашу, кстати. Не так, как Сивка-бурка, конечно, но всё же сосредоточиваюсь на учёбе и на парах, стараясь не ловить мух, чтобы к сессии подойти с как можно большим количеством автоматов. Благо практиковали подобное почти все преподаватели, кроме парочки особо противных и принципиальных. Принципиальных в том плане, что сдать им что-либо без дополнительно финансовой подпитки было делом долгим и неблагодарным. И это юридический факультет. Самый не коррумпированный, да.
Впрочем, всё это не мешает играть с самой собой в угадайку «позвонит-не позвонит». Нет, если совсем откровенно, сильно расстраиваться во втором случае я бы точно не стала. Но, с другой стороны, какой девушке будет приятно, если её продинамят? Эй, да мы даже не слишком нужных поклонников предпочитаем держать поблизости, что уж говорить о понравившемся мужчине.
Так что, когда в пятницу телефон начинает наигрывать песню Modern Talking, а на экране отражается не забитый в контакты номер, я слегка нервничаю. И трубку беру, лишь со второго раза попав по зелёной полоске, даже понимая, что это может быть кто угодно, от сменившей сим-карту приятельницы до спама в виде приглашения на омолаживающие процедуры (в мои неполные двадцать два без них ну вообще никак).
Но это Илья, со знакомой уже, немного несовременной манерой разговора, с этим «здравствуй», произнесённым совсем не официальным тоном и повтором просьбы уделить ему время сегодняшним вечером. Конечно же, я за, но стараюсь не показывать этого слишком явно, но и не скрывать заинтересованности.
Чёрт, в рамках двадцать первого века полгода без отношений — это почти вечность, да и раньше я никогда не ходила на свидания вот так, почти ничего не зная о человеке. Одноклассник, парень с курсов вождения, брат друга, одногруппник… Сейчас просто не знаю, как себя правильно вести, как реагировать и что говорить. Но… Эх, где наша не пропадала?
Попросив забрать меня в семь с ближайшей к дому остановки (не светить же адрес, тем более кошаковский), заруливаю в торговый центр. Мне просто жизненно необходима новая помада!
Сколько времени нужно девушке, чтобы собраться на свидание? Вообще, сколько бы его ни было, всё равно будет мало. Так что, когда стрелки часов подбираются нужной цифре, я совсем не чувствую себя готовой.
Нет, в целом, я себе нравлюсь. Ярко-синее платье с ремешком, туфли в тон, тонкие светлые чулки — вполне себе достойный образ, особенно после того, который Илья созерцал в прошлый раз. Да что там, сегодня даже стрелки получаются одинаковыми, словно подводка решает смиловаться надо мной. Немного туши, совсем чуть-чуть румян и помады… В зеркале отражается этакая девочка-нимфетка, скромная и невинная, если бы не вызывающе-красный цвет волос. А что, черти моего омута показываются далеко не каждому, это ещё нужно заслужить. Надеюсь, Илюша своего шанса не упустит.
Из комнаты я выхожу как правильная девушка (та самая, которая должна немного опаздывать), то есть ровно в семь. Но едва успеваю взять куртку и задвинуть обратно дверцу шкафа, в коридоре, как чёртик из табакерки, появляется Фей.
— Куда собралась?
— Чего тебе, болезный? — удивлённо интересуюсь я, надевая кожанку. — С каких пор ты мой папочка, и я должна отчитываться?
— Ариэль… — наверное, он хочет, чтобы это прозвучало угрожающе, но в ответ получает лишь фырканье.
Серьёзно? Он думает пронять меня подобным? Как наивно. Хотя… Ну что мне стоит утолить его любопытство? Это было бы даже благодушно. Ведь Котов, судя по виду, никуда сегодня не собирается, так пусть хоть узнает, что есть жизнь и за пределами его трёшки. И мило улыбнувшись, признаюсь:
— Всего лишь выполняю твои требования, кстати.
— Мои… требования?
— Ну, это же ты просил все игрища проводить на нейтральной территории? Кто я такая, чтобы спорить. Бай-бай, милый, квартира на вечер полностью в твоём распоряжении, повеселись тут.
И, не дожидаясь реакции, выскакиваю за дверь.
Серый Фокус уже на месте, что только подтверждает предположения о педантичности моего кавалера. А пока я сверяю номер на автомобиле, чтобы не присесть к кому-нибудь незнакомому, мужчина выходит открыть мне дверь. Господи, из какого он века? Я думала, джентльмены вымерли, как вид.
— Добрый вечер, — крупная красная роза без шипов и пошлых упаковок из целлофана перекочёвывает в мои руки, пока Илья прикасается к щеке лёгким, едва ощутимым поцелуем. — Замечательно выглядишь.
— Спасибо, ты тоже.
И это совсем не взаимная лесть, он на самом деле выглядит отлично в чёрном костюме, а оттенок галстука будто специально подобран под моё платье. Взгляд отмечает и неширокий золотой перстень на левой руке, и хронометр известной фирмы. Зато чего нет, так это нарциссизма, который я просто на дух не переношу. Понятное дело, себя нужно любить, но вот проявлять это перед всем и каждым…