Судьбы

========== Вера ======

— Может, закрутим маленький романчик на глазах у бабушки? — Он смотрел в ее перепуганные глаза и смеялся.

А она моргала, совершенно не зная, как отнестись к такому заявлению. С одной стороны, внутри что-то щелкнуло. Что-то такое, о чем она и не подозревала. Было приятно, безумно приятно, и еще…

Вера не думала в свои пятнадцать, что слова, которые в принципе ничего не значат могут доставить столько удовольствия. Но ей хотелось улыбаться в ответ.

Все прервал жесткий голос бабушки:

— Вы уже закончили, Алексей Эдуардович? Верочке пора заняться уроками.

Девушка встала, отложила бинты, которые сматывала вместе с ним, и извинившись, собралась в свою комнату.

— Вера, — остановил ее он, — ты же собираешься стать врачом, так приходи ко мне на дежурство, не обижу.

— Спасибо, смущенно произнесла она и под гневным взглядом бабушки отправилась в свою комнату.

Почему-то внутри все пело. Она так любила, когда Алексей приходил к ним в дом. Он был врачом и посещал больную бабушку. Последнее время ей становилось все хуже. Она еще ходила, но часто спотыкалась и падала.

Вот и сегодня она очень сильно упала, колено опухло, и наступить не было никакой возможности. Мама позвонила ему, а он как раз не дежурил.

Они вдвоем с Верой свозили бабушку на рентген, потом откачали жидкость из сустава и сматывали бинты, чтобы забинтовать ногу. Вот тут и поступило его непристойное предложение.

Планировал он его или не планировал, неизвестно. Может, сказал спонтанно, просто залюбовавшись молоденькой девочкой. А может, он действительно испытывал к ней какие-то чувства. Что там было, сказать трудно. Больше он в их доме не появлялся. Справлялись сами. Или вызывали его в самых крайних случаях. И он приходил в сопровождении жены или детей — трехлетней дочери и пятилетнего сына.

Вере очень нравились его дети, но была неприятна жена. Она не понимала почему, просто не понимала, но в ее внешности она все время находила какие-то изъяны. И глазки у нее очень маленькие, и слишком она полная. Совершенно случайно сказала об этом маме, но выслушала кучу всего. Ее, Верину внешность разобрали по косточкам, и после этого впору было в петлю лезть. И ноги у нее полные, и грудь большая, и вообще для тридцатилетней женщины она смотрелась бы ничего, а вот в ее пятнадцать… Она выглядит слишком взрослой, и ей учиться надо, а не на мужчин заглядываться.

Вере стало стыдно. Действительно, надо учиться и надо готовиться в институт.

Великое надо! А конкурс в медицинский не дай Боже! Но надо поступить.

Она вошла в ванную комнату, умылась прохладной водой и подняла глаза к зеркалу. Да, у нее большая грудь, а потому она сутулится, чтобы было не так заметно, но ведь и глаза у нее большие. Пусть не очень красивого цвета. В семье у всех синие: и у мамы, и у дядьки, и у деда, только у бабушки серо-зеленые и у нее. А ресницы тоже красивые — длинные, до бровей. Вот брови… И почему ей так не повезло с внешностью?

Вот ее подруга!

Оля действительно необыкновенно хороша, с тонкой талией, хрупкая, кудрявая, черненькая, и все при ней. Все говорили, что краше ее не бывает, все соседи и все знакомые. И умница она, и хозяйка, что надо. Вон и приготовит, и уберет, а на Веру сердились — кто тебя что делать заставляет, ты учись только! Почему не учишься?!

На этот вопрос ответа у Веры не было, она училась. И училась очень неплохо — на отлично! Но мама и бабушка считали, что этого мало. Уроки надо делать дольше, вот у знакомых дочь сидит три часа, а то и все четыре, а ты — час и готова, так не бывает.

Выход, правда, быстренько нашелся, в виде книжки в письменном столе. В ящике ей оказалось самое место — то, что надо. А если слышались шаги, то ящик закрывался, и книжки как не бывало. Так проходили положенные три часа, а то и все четыре, если совсем зачитается, а потом можно было бежать к подруге.

Они учились в разных школах, Вера с математическим уклоном, а Оля с гуманитарным. У них были разные школьные подруги, разный круг общения. Но жили они в соседних квартирах, а потому были почти сестрами. Оля старше Веры на два года. Только в доме из двадцати четырех квартир детей их возраста больше не было. Вот они и нашли друг друга. И родители нашли. Их мамы очень дружили. Тетя Сильва, так звали Олину маму, учила девочек шить и вышивать, и вязать, и пироги печь. А Верина мама занималась с Олей дополнительно математикой, потому что той в институт надо было поступать в этом году, а Вере через год.

Не было тайн у девочек друг от друга. И конечно Вера поведала Оле о том разговоре с Алексеем за сматыванием бинтов.

— Представляешь, говорит: «Давай романчик закрутим на глазах у бабушки».

— А ты что? Вот он дурак!

— Почему дурак?

— Ему лет сколько?

— Двадцать восемь. А что? Так ведь на глазах у бабушки! Шутил он, понимаешь, шутил. И вообще он женат, у него дети, но он первый мужчина, который посмотрел на меня.

— А в классе никто не смотрит? Ну и ты и наивняк!

— В классе? — Вера задумалась. — Нет, в классе никто. А на тебя?

— Ты знаешь, со мной Андрюшка сел в этом году. На переменах ходим вместе.

— Так он же на кота похож.

— Чем?

— Усами и голосом. Он противный. И папаша у него учитель.

— А у тебя мама кто? Вер, ну не дуркуй. Тебе вон Алексей Эдуардович приглянулся. А он точно не тот, кто тебе нужен.

— Мне никто не нужен. Только и Андрей мне не нравится!!! Я не могу объяснить, понимаешь, в нем есть что-то отталкивающее, я же люблю кошек, а он хоть и кот, но мерзкий.

— Просто ты еще ребенок.

— Я?

— Ты!

— А ты?

— Я — нет, я взрослая. Ты вот курить пробовала?

— Курить?! — У Веры глаза полезли на лоб, она расстроилась, насупилась, вскочила и, хлопнув дверью Олиной квартиры, крикнула: — Если ты куришь, я никогда к тебе не приду!

Домой она вошла жутко расстроенная и возбужденная.

— Верочка, что случилось? — спросила бабушка. — Ты поссорилась с Оленькой?

— Нет, все нормально. У меня уроки, я пошла, — ответила Вера.

Книжка не читалась, думы не думались, все было кувырком. Перед глазами то и дело возникало лицо улыбающегося Алексея, появлялись мысли, что он просто пошутил. Конечно, пошутил. А как иначе? Ведь не может взрослый женатый мужчина запасть на школьницу, тем более что его жена с мамой работает. Значит, пошутил! Просто не очень удачно. Бабушка повела себя странно, и мама тоже, глупые они какие. Он же женат, а женатые мужчины просто делают комплименты другим женщинам, но в мыслях у них только любимые жены.

Так Вера и не поняла, как сочетать женатого и недоступного мужчину с тем странным чувством, которое зародилось у нее внутри. Но она была уверена, что пройдет время, она поступит в институт и обязательно пойдет к нему на дежурство, ведь он очень хороший врач и вообще такой милый…

====== Алексей ======

Алексей в которой раз проходил мимо школы и все смотрел на вход. Он вызвался гулять с детьми в свой выходной, но так хотелось увидеть ее. Он понимал весь абсурд своих желаний. И даже понимал, что она никогда не посмотрит на него как на мужчину. Она не так воспитана, у нее другая психология. Но его все равно тянуло к ней.

Просто поговорить, посмотреть на нее. Он часто приходил сюда с детьми, ждал и дожидался. Она выходила из дверей, как правило с подружкой, потом они болтали какое-то время, затем прощались, и каждая шла в сторону своего дома.

Он следовал за ней.

Она никогда его не замечала. Всегда погруженная в свои мысли, она вообще никого не замечала вокруг. Но такое невнимание касалось только людей.

Путь домой шел через сквер. Вернее, она выбирала путь через сквер. Он шел следом на каком-то расстоянии и видел, как она битый час могла смотреть, как резвятся синички или воробьи. Могла гладить колючие лапки голубых елей или играть в догонялки с белкой. Иногда она садилась на лавочку и учила что-то из устных предметов или просто глядела на небо!

А он удивлялся, но в эти минуты наблюдая за ней, ему было очень уютно на душе.

Когда она уходила, он с детьми возвращался домой.

Нет, у него не было к ней чувств, да и какие чувства могли возникнуть у отца семейства к нимфетке. Нет, он просто любовался ею.

Они встретились почти случайно три года назад в железнодорожной больнице, где он работал. У него только что родилась дочь, и жена сидела дома. Тогда и позвонила ее коллега — мама Веры, с просьбой помочь госпитализировать ее мать, то есть бабушку Веры. Он согласился, случай был интересный, достаточно редкое заболевание. Вот он ее положил и вел сам. Интересно же. Даже диагностика была трудной. Он ее консультировал у кого только мог, но сколько врачей, столько мнений, и разбираться пришлось самому. Назначил лечение, стало легче, но все равно погряз в литературе, это было уже делом чести.

Мария Михайловна была интересным человеком. Фармацевт по образованию, она практически не работала после замужества, все ее время занимали ее родители, родители мужа, а после их смерти — дочь и внучка. Внучку растила именно она. Дочь была практически единственным кормильцем в семье. Мария Михайловна была достаточно привередливой, на все имела свое оригинальное мнение и свои привычки. Как правильно и как хорошо, знала только она, и ее слово было законом. Одной из ее причуд, как казалось Алексею, было то, что она не ела больничную пищу и даже не заходила в столовую.

Еду привозила дочь.

Вот именно по поводу еды для бабушки они и познакомились с Верой.

В этот день обед привезла двенадцатилетняя Вера. То ли транспорт подвел, то ли она засмотрелась на что-то, или не нашла сразу больницу, но приехала она в тихий час. И как положено, ее к бабушке не пропустили.

Вот тут началось самое интересное. Девочка на полном серьезе стала доказывать вахтерше, что если бабушка не получит горячий обед, то умрет с голоду. Потому что больничную еду есть просто невозможно, и дело не в том, что это не вкусно, ее готовят без души. А если в еду не вложена душа, то еда вредит организму.

Она доказала свою точку зрения, и вахтерша поверив ей, пошла за лечащим врачом, то есть за Алексеем.

Когда он спустился в фойе больницы, то увидел Веру всю в слезах. Девочка повторила свою пламенную речь о вреде больничного питания. Ему же стало просто смешно, он взял сумочку с едой из ее рук и отправился к бабушке. Стоило ему только намекнуть на то, что Вера привезла обед, бабушка разрыдалась. К такому повороту событий молодой тогда совсем врач готов не был. Пустить девочку в тихий час в отделение он тоже не мог, и он пошел к ней рассказать… Так и ходил раза три от одной к другой, передавая сообщения, а они все плакали. Бабушка, что внучку не увидела, а внучка, что с обедом опоздала.

Вот так он увидел Веру впервые. А потом его просто наняли для лечения бабушки. И он ходил в дом раза два-три в месяц.

Бабушка же и не думала выздоравливать, болезнь постепенно прогрессировала и текла как-то совсем атипично. А вот внучка росла и превратилась в почти взрослую девушку, с очень даже интересными формами.

А еще она решила поступать в мед. И Алексею казалось, что не без причины. Она с ним была всегда очень уж мила.

Его предложение о романе на глазах у бабушки при сматывании бинтов было шуткой, хотя приглашение на дежурство — очень даже настоящим. Пусть девочка посмотрит, куда лезет. Может, она и не представляет, как оно все на самом деле, и нет там птичек и еловых лапок в профессии. Вдруг у нее романтика играет, или начиталась чего. Он действительно хотел помочь ей, она ему была небезразлична.

Но Мария Михайловна обвинила его черт знает в чем, а мама Веры ее поддержала. Ему было велено приходить в дом не одному, а только в сопровождении семьи.

Дети в общении с Верой не мешали, она к ним была очень даже расположена.

В этом городе он оказался потому, что женился. Великой любви, наверно, не было. Хотя по началу казалось, что была. Он увлекся. Очень сильно увлекся выпускницей литературного института, а она была из Алма-Аты. Возвращаться домой в Архангельск ему не хотелось, возможности остаться в Москве, где он учился, не было совсем. К тому же Наталья забеременела. Это решило все. Им отдали родительскую квартиру в самом центре города, он устроился работать в одну из клиник, и все было хорошо, но душа требовала большего. Только чего, он сам не понимал. Ведь было все. Редко у кого из его сокурсников, вот так сразу, было все, а у него было.

Даже частной практикой Бог не обидел. И деньги водились всегда. И удовольствия от работы было предостаточно. И друзья в отделении что надо.

Потом родилась дочь. Любил он ее безумно, больше, чем сына. А она еще копия он: и светленькая, и глазки голубые, и большие, распахнутые, не то, что у Натальи. Вот тогда, после рождения дочери, для себя решил, что просто обязан вырастить детей, и никогда не думать о разводе. А кто, если не он.

Да и жена не так уж и плоха, если присмотреться.

Вот город не нравится, он тут чужой, и люди здешние ему чужие. Другие они, с не такими, как у него, привычками, с иными понятиями. А климат — это нечто. Ужасное жаркое лето и холоднючая зима. Но ничего, он почти привык.

Вот это «почти» его очень сильно напрягало. Там — «почти» достаточно, тут — чуть-чуть не хватило, так и жил: «почти» счастливо!

Всего хватало на работе. Вот то место, где он был абсолютно счастлив. Его очень любили больные, а он любил их лечить. У него были хорошие руки и острый ум, то есть именно то, что делает хирурга хирургом от Бога. Он умел лечить даже словом, и был хорошим психологом. Его боготворили, его просто обожали, им восхищались.

Да и внешне он смотрелся на все сто. Высокий, под метр девяносто, хорошо сложен. С интересным, запоминающимся лицом. Он разбил не одно сердце. И не одна смазливая медсестричка рыдала в уголке, когда его жена являлась к нему на работу в отделение или приемный покой. А она являлась, потому что считала необходимым напоминать о его статусе женатого мужчины.

Зато на работе в школе она — библиотекарь — слыла почти королевой. Она была лисичкой, хитренькой, миленькой, когда надо слабенькой, а когда требовалось участие в чужой судьбе, то Наталья могла стать лучшей подругой.

Мама Веры — Ирина Вениаминовна, очень ценила ее за это. По природе своей сухая и вся очень правильная, она и Наталью считала такой же.

Только никак не могла взять в толк, почему их с Алексеем сын родился через полгода после свадьбы. Но у них такая замечательная семья, что этот досадный факт можно опустить. Молодые жили в Москве, вдали от родителей, вот и согрешили. Ирина долго думала над этим, но решила не обращать внимание на такие мелочи.

====== Неприятности в школе. ======

Оля поджидала Веру после школы во дворе.

— Вер, привет!

— Привет!

— Долго дуться будешь?

— А ты правда пробовала курить?

— Это так важно?

— Это не правильно.

— Вера, в жизни не бывает все правильно. Почему у тебя все делится на правильно и не правильно?

— А как? Бывает полуправильно? Или бывает недопреступление, или недоубийство?

— Бывает пятерка с минусом, а бывает с плюсом, никогда такого не получала? А если получала, то разницу должна чувствовать.

— Да, чувствую. Пятерка с минусом — это почти тройка, а с плюсом нормально.

— Опять у тебя крайности. Ну да ладно. У нас мир?

— Мир.

— Зайдешь вечером?

— Маму в школу вызывают.

— Твою? Смеешься?

— Нет, я сегодня на истории отвечала про культ личности Сталина.

— И?

— Был открытый урок, а я вспомнила записки Светланы Аллилуевой и процитировала.

— Где записки взяла?

— У Ермека.

— Ты ненормальная, ты знаешь, чей он сын?

— Знаю, министра.

— Да, Веруня, с тобой не соскучишься. А Сталин что?

— Я пыталась увидеть в нем человека. Они не поняли. Спросили, по какой литературе я ответила. Я сказала, что читала статьи, интересовалась.

— Ну хоть тут ума хватило.

— Я же не могу Ермека подставить.

Дома был скандал. Маму вызвали к директору, сорвав ее с уроков. Она была жутко зла. Она кричала на Веру, что та читает что попало. Что в ящике стола она вчера нашла томик Мопассана, а это не та литература, которую должна читать школьница, лучше бы Пушкина взяла.

Вера рассмеялась, причем так, что остановиться уже не могла. Она смеялась так заразительно, что к ней присоединились и мама, и бабушка. Когда они отсмеялись, мама спросила:

— Пушкин так смешон?

— Как идеал нравственности? Конечно!

Дальше речь пошла о том, что маме дали на одну ночь перепечатанного Булгакова «Мастер и Маргарита». Правда, третий экземпляр, но разобрать можно.

— Мам, ты же все равно не успеешь за ночь, а я успею, — пристала к ней Вера.

— Хорошо, уроки в первую очередь. Потом прочтешь, а мне расскажешь. Где ты научилась так быстро читать?

— У твоей Натальи в библиотеке книгу брала по скорочтению. Интересно, я научилась читать сверху вниз охватывая сразу строчку, а вот углом страницу не потянула.

Этот вечер и последующая ночь были заняты Булгаковым. Утром Вера вернула листы матери.

— Дочь, я надеюсь, ты в школе его цитировать не будешь? Знаешь, что тебя спасло, по поводу Сталина?

— Нет.

— Они все читали записки, но сказать об этом не смогли. Они бы сами признались в чтении запрещенной литературы.

Вера пожала плечами и пошла в школу.

Она не слышала, как мама с бабушкой обсуждали ее поведение, говорили, что она выходит из-под контроля, что перестает быть послушной, и с этим надо что-то делать. А еще у нее сумбур в голове потому, что читает бесконтрольно и неизвестно что. Что надо заняться дополнительно физикой и химией. В медицинский сумасшедший конкурс. А она хочет только на лечебный факультет. А еще говорили о подруге Оле. О том, что она встречается с сыном учителя физики, который работает с мамой, и это хорошо, потому что мальчик из хорошей, правильной семьи, а сама Оля — чудная девочка, и почему Вера не хочет брать с нее пример, совершенно не понятно.

Вечером того дня Вера решила поговорить с подругой. Но… той не было дома. Тоже самое повторилось и наследующий день, а потом и на следующий. А дальше тема исчезла, устарела и стала неактуальной.

А потом случилось событие, которое затмило все, что происходило. К Вере пришел отец. Вернее, он поджидал ее у школы.

— Вера, — окликнул он ее.

— Мы знакомы? — спросила она, прекрасно зная, кто перед ней. И пусть она видела его всего раза три за всю свою жизнь, но он был слишком значимой для нее фигурой. Он был человеком, которого она ненавидела.

— Верочка, дочка, я хочу наладить отношения. Я многое осознал.

— Не смешно! Отношения можно налаживать, если они были, а у нас с Вами, Юрий Степанович, отношений никогда не было. А потому налаживать нечего.

— Вера, ты жестока.

— Я жестока? К кому? Я должна испытывать к Вам какие-то чувства? На основании того, что Вы мой отец? Но мы не знакомы, я не знаю Вас, да и знать не хочу. Я должна быть благодарна за то, что Вы дали мне жизнь? Но Вы у меня не спрашивали, нужна ли она мне, а посему, это не моя проблема.

— Вера, я хочу мира. Я хочу познакомить тебя с твоим братом. Твоя мать была против нашего общения с тобой, я не виноват.

— Моя мать меня вырастила и воспитала. Она любит меня. А Вы? Если бы я была нужна Вам, то Вы нашли бы пути и возможности общения. Но Вы не нашли.

Она побежала в сторону дома. Было мерзко. Ее просто переполняла ненависть и раздражение, она бежала не разбирая дороги, пока не наткнулась на кого-то.

— Вера, что случилось?

Ее обнимал Алексей. Она не оттолкнула его. Ей так нужно было поговорить, а он был… Она не понимала, кем он был для нее, но рассказала о встрече с отцом, о том, как ненавидит его. О том, как ждала его всю свою жизнь. Верила, надеялась, что человек, давший жизнь, не может отказаться и бросить, что так неправильно. Так не должно быть. Рассказала, что врала всем, называя своего отца героем потому, что другого не хотела, а потому выдумала его. И самое страшное, что любила его выдуманного. А реального просто не знала. О том, что однажды он пришел к ним домой, она болела и не ходила в школу. И она вышла к нему, чтобы посмотреть просто и понять, кто он.

А он не обрадовался, не кинулся к ней, как она того ожидала. А спросил:

— Ты Вера? Я твой отец.

А потом долго врал, что ее любит, что обеспечит ее будущее, что отправит ее учиться в Москву. Но так и не обнял, и не поцеловал, и даже не попрощался за руку, а просто ушел, получив от мамы какие-то документы. Совсем ушел…

Тогда отец просто перестал существовать: и реальный, и вымышленный. Закралась в душу ненависть, потому что обманул. И она не простила. И не простит никогда.

Алексей слушал и молчал, он все еще обнимал ее, портфель валялся рядом. Он гладил ее волосы, смотрел ей в глаза и молчал. А она говорила и говорила. Плакала и плакала. А потом, как-то одномоментно, закончились и слова, и слезы. Она высвободилась из его объятий, сказала: «Спасибо, что Вы меня выслушали», — пошла домой. А он долго смотрел ей вслед и думал и о ней, и о себе, и о жизни, такой непредсказуемой и совсем неправильной. Трудно сказать, о чем он думал и к каким выводам пришел. Одно он понял точно. Он никогда не обидит эту девочку, ей очень нужен друг, и он постарается стать ей просто другом, чтобы можно было кому-то высказаться, и кто-то просто поймет и не осудит…

====== Сожаление ======

Мама держала в руках вскрытый конверт. Бабушка смотрела на ее изменившееся лицо с напряжением.

— Ира, что?

— Мама, он умер.

Она сползла на стул.

— Кто умер?

— Юра. Вот извещение о прекращении поступлений алиментов в связи со смертью отправителя.

Вера все слышала, только не очень поняла, почему мама так расстроилась. Ну умер и умер. Не велика потеря.

Но мама плакала и так искренне переживала. Потом пошла звонить куда-то. С кем-то говорила по телефону. Долго, очень долго, и все плакала. Затем рассказала бабушке, что у Юры оторвался тромб после операции и застрял в легочной артерии. Что она говорила с его последней женой, и та сказала, что его старшие дети подали на наследство, предпоследняя жена тоже, и ждут только ее. Потому что матери являются представителями своих несовершеннолетних детей.

Вера совсем растерялась. Получалось, что кроме нее у него были еще дети. Он говорил о сыне, а еще есть какие-то старшие. Ничего непонятно. А мама все рассказывала, что жалко, совсем молодой, всего пятьдесят два года, и такая нелепая смерть. Что мог бы жить и жить.

— Мама, о чем ты, — Вера вышла из себя, — кто он такой? Никто и звать его никак! Он не стоит твоих слез! Он чужой и ненужный, никчемный совсем!

А мать выпрямилась, с гордостью посмотрела в глаза дочери и сказала:

— Я любила его всю жизнь. Он был и есть единственный мужчина, которого я любила. Ты его дочь, и ты не смеешь судить ни его, ни меня.

Вере стало ее очень жаль, ведь переживала она искренне, и видно было, что переживала, и что любила его, тоже видно, вот только непонятно. Почему, если любила, то разошлась. Почему за всю жизнь слова доброго о нем не сказала. Почему получала от него деньги и не говорила дочери. Оставались одни «почему», но самым главным «почему» было то, что Вера считала своего отца недостойным человеком, а мать — почти идеалом женщины. Так как идеал мог всю жизнь любить недостойного человека?! Или она ошибается? Или все не так, а она просто не знает как.

Что оно все значит, где правда, и как ее понять.

Мама точно ничего не расскажет, и отец уже не расскажет, а ведь он приходил к ней. Получается, перед смертью. Зачем приходил?! Может, за прощением?! А она не простила! И даже сейчас, узнав о его смерти, все равно не простила. Правильно ли это?

И если нет, то как простить, если оно не прощается? И кто теперь грешен больше — он, потому что умер не прощенный собственной дочерью? Или она, не сумевшая понять и отпустить обиду?

В голове крутились вопросы. Только задать их было некому. Потому что нормального ответа, который ее устроит, который раскроет суть, она не получит. Ни от кого, ни от бабушки, которая точно ненавидела ее отца, ни от матери, которая, как оказалось, любила только его, но почему-то скрывала свои чувства, и развелась с ним много-много лет назад.

И это был далеко не первый вопрос, так мучивший ее и оставшийся без ответа. Не принято было у них в семье задавать спорные вопросы, и не принято было обсуждать то, о чем не сходились мнения. Все было либо правильным, либо нет. Вера должна была принимать правильную сторону, и поступать правильно, и жить правильно.

Только с каждым новым прожитым годом жизнь вносила свои коррективы…

С Олей они почти не виделись. Та училась, готовилась в институт, потому что у нее, в отличие от Веры, был десятый класс. А Вера училась только в девятом.

Но про то, что произошло, Вера Оле все-таки рассказала. А та заявила, что чисто по-человечески, отца жалко. И детей его жалко, и что сын у него, наверно, совсем маленький, он же много младше Веры. А другие дети совсем взрослые, и удивилась, что Вера никого из них ни знать, ни видеть не хочет. Она считала, что должен быть зов крови, и вот эта кровь должна сблизить их, потому что они родные.

Вера думала. Долго думала над сказанными подругой словами. Только истину в них не увидела. Не было зова крови. Она считала, что остальные дети Юрия Степановича должны ненавидеть его так же, как и она. Она даже представить себе не могла, что кого-то из них он мог любить. Нет, всем поровну, вот и нет у него любви к детям, и никогда не было. И у них к нему никогда любовь не возникала, вот жил человек в нелюбви и умер от нелюбви. И ей его нисколечко не жалко.

А потом как-то вечером к ним в дом пришла женщина. Молодая, замужняя. Немного интересная внешне, пришла с кучей фотографий и села разговаривать с мамой и бабушкой. Вере было неинтересно, и она хотела уйти к Оле. Но мама не пустила, объяснив, что это ее сестра по отцу Галина.

Галя была старшей его дочерью от первого брака и всю свою сознательную жизнь, а именно с восемнадцати лет, общалась с отцом и его женами.

Как выяснила Вера из разговора, мама была его третьей женой. От второй жены родилась дочь Татьяна, и они с Галей даже дружили, пока Татьяна не уехала к мужу в Ленинград.

Развод с моей мамой, по словам Гали, Юрий Степанович переживал очень тяжело, и во всем винил Верину бабушку. Вот она с его матерью не могла общий язык найти, отсюда и ссоры, и развод, и запрет видеть дочь.

Вера не выдержала. Никто и никогда не имеет право обвинять в чем-либо любимую бабушку. Галя стушевалась. А потом рассказала про предпоследнюю жену, от которой родился сын Юрий Юрьевич, но в разводе была виновата мать Юры. Опять не ужилась она со свекровью сына. А потом он женился на женщине с ребенком, хотел удочерить ее дочь, но не успел — умер. Галя ушла, а мама с бабушкой все обсуждали непутевого Юрия Степановича. Только обсуждали по-разному, мама с сожалением и тоской, а бабушка с раздражением и какой-то брезгливостью.

Только Вера никак не могла взять в толк, почему ее лишили отца. За что?

Какой бы он ни был, он ее отец, и она имела право его знать… Только уже не имеет ни отца, ни права.

Дальше в душу закралась ревность, он общался с другими детьми. А потом подняла голову ненависть. Зачем он их столько наплодил? Чтобы всех бросить?! Она бы не бросила, никогда!!! И тут она поняла, что была объективна в своих чувствах, а значит ненавидела его правильно, и не простила правильно, и не простит уже никогда!!!

Она просто уверовала в свою правоту и отпустила мысли об отце, то есть совсем перестала о нем думать.

Ее больше волновала подруга и ее неправильное увлечение котообразным Андреем.

А Оля была влюблена. Той нежной, пылкой первой любовью, на которую способно сердце семнадцатилетней девушки. Она бежала в школу только с мыслями о нем, они ходили на переменах за ручку, он провожал ее домой и оставался с ней до самого вечера. Они целовались в подъезде и в палисаднике дома, где жили Оля и Вера, на глазах всех соседей. Они были счастливы, насколько могут быть счастливы влюбленные.

Но что-то мешало их счастью. Вернее, не что, а кто. Кто? Разве не понятно? Единственной помехой их счастью была самая близкая подруга Оли — Вера.

Она его не принимала и не воспринимала.

Оля была уверена, что во всем виновата история с отцом Веры.

Но Андрей терпеть не мог Веру точно так же, как и она его.

====== Непонимание ======

Чем дольше встречалась Оля с Андреем, тем большая пропасть разделяла их с Верой.

Девочки выросли вместе, они были единым организмом до встречи с Андреем. Они всегда всем делились и все самое сокровенное несли друг другу. Трудно сказать, что они были подругами, они были сестрами. И пусть одна черноволосая, а другая почти блондинка, пусть у них разные родители, но они были вместе. И родители дружили, и жили, казалось, одной семьей. Все печали и горести были общие, и радости тоже. И дни рождения, и праздники — все вместе.

Детство девочек выпало на необыкновенное время, а, может, оно казалось необыкновенным потому, что это было детство. У них были общие воспоминания, общие игры, общие мечты.

Они любили друг друга той трепетной любовью, которая дается чистым сердцам и безгрешным душам. И казалось, что это навсегда, навечно…

Потому что нет той силы, которая сможет разлучить их, просто нет. Но на деле оказалось все совсем иначе. Такая сила нашлась в образе мужчины, которого одна почему-то любила, а другая ненавидела. Нет, у нее не было других чувств к нему, только ненависть. Вера придиралась ко всему: к цвету волос, к усам, к манере говорить, к голосу. Ее раздражало в нем абсолютно все. Даже если бы он попытался ухаживать за ней, она бы его отвергла. Потому что отрицала его, и все! Оля же такое дикое нетерпение к ее избраннику списывала на ревность. Она считала, что Вера просто ревнует ее к парню.

Пыталась объяснить подруге, что это разные чувства и понятия разные. Что она как была ее подругой, так и осталась, а Он — это совсем другое.

Вера же доказывала, что Он — это ничтожество. Котяра, не достойный внимания, и что Он — это вовсе не «Он». Что Он просто кажется тем, кто нужен Оле. Она чувствовала это на уровне подсознания и доказать свою правоту никак не могла, чем вызывала дикое раздражение.

Каждая встреча подруг заканчивалась ссорой. Но их тянуло друг к другу, и они продолжали встречаться, потому что жизни друг без друга не представляли. Они просто не обсуждали больше Андрея. Они были счастливы в своем привычном мирке, одном на двоих…

Но как яблоко изнутри выедает червь, так и их мир постепенно становился все менее ярким и радужным. О чем-то молчала Оля, это чувствовала Вера, о чем-то не спрашивала Вера, и это понимала Оля. Недосказанность и недопонимание становились тем самым червем, поедающим дружбу.

Пришло лето… А затем осень.

Оля уже была студенткой педагогического института, Вера перешла в десятый — выпускной класс. Андрей же не поступил в медицинский и устроился работать санитаром. И куда бы вы думали? Конечно, именно туда, где работал Алексей, и в то же самое отделение. Другого места он просто найти не мог. Из двенадцати городских больниц, он выбрал именно ту.

Андрей проводил с Олей все свободное время. Вера же занималась кроме школы еще дополнительно химией и физикой. Общение с подругой стало урывками. Да и интересы резко поменялись. Оля стала взрослой, а Вера…

Это было больно. Она осталась совсем одна. С бабушкой можно было поговорить далеко не обо всем, а с мамой тем более. Оставалось придумать свой мир и жить в нем вдали ото всех. Мир был всегда разный, чаще связанный с тем, что она читала в данный момент из художественной литературы.

Нет, вы не подумайте, отношения у Веры с родственниками были очень теплые, и они любили друг друга. Но раскрыть душу — это показать и ее темные стороны. Мысли тем и хороши, что о них никто не догадывается и прочитать не может. Потому что в мыслях можно все. Даже мечтать о мальчишке из другого класса и понимать, что нравится он совсем не так, как товарищи-одноклассники. Только произнести это или показать никак нельзя. Потому что бабушка обязательно скажет, что ее дело — учиться и становиться человеком, а о мальчиках думать она еще успеет. Сейчас же она еще слишком мала для этого.

Зная практически все ответы, можно не задавать вопросов.

Шло время, приближался день рождения Оли. Его подруги отмечали всегда, и всегда вместе. Вера заглянула в ЦУМ после школы присмотреть подарок. Она долго бродила по отделам, но ничего интересного не нашла. А хотелось купить что-то особенное, подруге исполняется восемнадцать. Ничего не найдя в ЦУМе, отправилась в ювелирный, может подвеску присмотрит. Но в ювелирный она не вошла, так как заметила у прилавков с кольцами Олю с Андреем.

Так ни с чем она вернулась домой. Дома все-таки рассказала о том, что видела Олю с Андреем в ювелирном бабушке.

— И чему ты удивляешься? — спросила бабушка.

— Что они там делали?

— Смотрели подарок ко дню рождения. Я не понимаю тебя, и никто не понимает. Андрей — хороший парень. Все рады их дружбе, одна ты… Я даже слов подобрать не могу, что ты творишь? Чем он плох? Ты можешь объяснить?

— Нет.

— Тогда не мешай. Это не твое дело. Кроме ссоры с Олей ты ничего не добьешься, понимаешь?

— Но он не тот. Понимаешь, не тот! Она не будет с ним счастлива, это ошибка!

— Ты говоришь так только потому, что завидуешь ей. У нее есть парень, а у тебя нет.

— Такого и не надо! И не завидую я. Неужели так трудно понять, что зависть мне не присуща, я живу с вами пятнадцать лет, шестнадцать скоро! Просто я переживаю за нее, и все!

— Так не переживай, они красивая пара. И да, мама говорила, что они собираются пожениться через год. Вот он поступит в институт, и они поженятся. Только учти, что твоего места в их семье не будет. Так что не лезь, куда тебя не просят.

— Я пытаюсь раскрыть вам и ей тоже глаза на него.

— Чем? У тебя есть хоть один аргумент?

— Нет.

С тем Вера и ушла в свою комнату. На следующий день она купила подарок подруге – золотую подвеску, маленькую очень, но купила, потому что хотела такое, чтобы запомнилось. Только подарить ее она уже сама не смогла — передала через Олину маму.

Оля попросила ее на день рождения не приходить. Так хотел Андрей. А еще у нее соберутся новые подруги, а они студентки, и школьнице Вере нет там места, потому что она не доросла. Оля предложила отметить вдвоем на следующий день. Вера отказалась. Хлопнула дверью и ушла. Долго ревела в своей комнате, даже ужинать не пошла. А в пятницу отправилась на улицу и наблюдала за праздником, глядя с улицы в освещенное окно. Вспоминалось многое. Очень многое, что связывало их все эти годы.

Вспомнила, как отец Оли водил их гулять в парк Культуры и отдыха. Как они всегда надевали одинаковые платья и одинаковые туфельки. Им всегда, или почти всегда покупали одинаковые вещи, только разного цвета.

Вспоминала, как прохожие останавливались и разглядывали девочек, совсем не похожих, но одинаково одетых. Уж очень они были яркими и очень контрастными. Одна темноволосая и черноглазая, другая совсем светленькая. Они же всем говорили, что они сестры. А отец Оли смеялся и отшучивался от расспросов. Даже кукол им покупали одинаковых, только Оле блондинок, а Вере брюнеток.

Слезы тихо текли по лицу. Ничего этого уже не будет, все осталось там позади…

Горько и больно. Вот это действительно больно, вот это потеря! Вера подумала о матери, которая оплакивала смерть отца, вот, наверно, точно так же, как Вера сейчас оплакивает конец дружбы.

И поняла очень важную вещь — когда есть чувства, то терять тяжело…

Она ведь раньше никого никогда не теряла и не понимала этого, а теперь так остро поняла.

====== Экзамен ======

Позади остались выпускные экзамены в школе, да и выпускной вечер тоже. С одной стороны, это радовало. Появилось чувство свободы!

Причем откуда оно взялось, было совершенно непонятно, по идее его быть не должно было. Все оставалось как раньше. Помимо одного: в ящике с документами кроме свидетельства о рождении и паспорта, выданного в шестнадцать лет, появились аттестат об окончании средней школы и золотая медаль.

Оставалось только сдать химию в институт на отлично, и можно жить спокойно в качестве студентки.

И она занималась день и ночь. Практически без перерыва и на глазах у бабушки. Чтобы, не дай Бог, не отвлекалась на посторонние вещи, чтобы не читала книгу в ящике стола и не вздумала мечтать.

Вере казалось, что она уже не читает вслух, а просто наизусть рассказывает учебник. Но бабушка считала, что этого мало, заново решались задачи, и снова читались страницы учебника, и так до бесконечности, до шума в ушах, до дикой головной боли, почти до потери сознания. И в один момент Вера поняла, что ничего не видит. Вообще ничего.

Бабушка вызвала с работы маму. Началась паника, вызвали скорую помощь, потом позвонили Алексею.

Врач скорой просто вколол димедрол и спазмолитик, только для того, чтобы девочка уснула. Он просил дать ей хотя бы сутки отдыха.

Алексей приехал после работы. Вера только пыталась проснуться от действия лекарств. Зрение вернулось. Дальше был серьезный разговор с Ириной и с Марией Михайловной о том, что они сломают Веру, что так нельзя, что она знает весь необходимый объем, а то, что они делают, лишнее. Они же на пару доказывали, что ни денег, ни блата у них в мединституте нет. И другого пути поступить, кроме как выучить, они не видят.

В конце концов, они просто поругались. Он ушел со словами, что они не родители, а садисты.

В этот день Вера больше не занималась, за учебники ее посадили только на следующее утро, и все началось сначала.

В день экзамена мама была просто сама не своя. Наставления, что и как делать, не иссякали.

Вере же было просто все равно. Главное, что эта пытка закончится, а дальше уже будет то, что будет.

Она взяла билет и села писать. Писала долго, брала дополнительные листы, но и их оказывалось мало, брала еще. Наконец ее вызвали отвечать. Ответила, экзаменаторы посмотрели записи.

— Для кого Вы все это писали?

— Для вас, чтобы не было спорных вопросов.

Они откровенно рассмеялись все втроем.

— Председателя комиссии ждать будете?

— Конечно.

— Он будет спрашивать с пристрастием.

— Я готова.

Ждать пришлось долго, очень долго, несколько часов.

Но Вера отличалась завидным упорством. Наконец он пришел. Внимательно посмотрел ей в глаза, потом на исписанные листы бумаги.

— Кому диссертацию писали? — игриво спросил он.

— У Вас есть вопросы?

— У меня нет, а у Вас?

Вера стушевалась. Он поставил «Отлично» так и не задав ни единого вопроса по химии. А потом, когда уже расписался, спросил.

— Медалистка?

— Да, — ответила Вера.

— Поздравляю с поступлением! Свободна.

Вера покидала аудиторию на ватных ногах.

Она выбежала на улицу после того, как несколько раз расписалась в каких-то бумагах, и уже с полным осознанием произошедшего. Она была счастлива. Просто невероятно счастлива и готова была поделиться своим счастьем со всем миром…

Около мамы стояла Оля. Они разговаривали. Внутри все опустилось.

С Олей они не общались с того самого дня, то есть почти десять месяцев. Они не здоровались, сталкиваясь в подъезде, они переходили на разные стороны дороги, замечая друг друга. А тут? Как себя повести?

Вера отчетливо осознавала, что Оля пришла не к ней, сегодня сдает Андрей, она в списках видела его фамилию. Но, слава Богу, не попала с ним в одну группу.

Деваться было некуда, Оля продолжала находиться рядом с мамой, и обе смотрели на Веру.

Она подошла и с гордо поднятой головой сообщила, что поступила. Мама кинулась ей на шею, а Оля произнесла:

— Поздравляю, а Вы так волновались, Ирина Вениаминовна! Я же говорила, что она сможет, она сможет все.

Слезы навернулись на ее глаза, и она пошла прочь.

Вера тоже плакала. От всего сразу, и от счастья, переполнявшего ее, и от усталости, и от того, что подруга ушла, а ведь все могло сейчас измениться, но нет, не изменилось…

Они с мамой вернулись домой, где их ждала бабушка с горячим обедом. По дороге они купили торт «Сказку» и теперь радовались всей семьей втроем.

Вера все время поглядывала в окно — очень хотелось увидеть Олю. Та действительно вернулась вместе с Андреем, и они целовались прямо напротив Вериного окна.

Значит, он сдал. Только ему еще сдавать биологию, физику и сочинение. А Вера все — отстрелялась.

Следующий день начался с визита в деканат, где Вере предложили сдать дополнительно физику и ехать учиться в Московский медицинский на факультет биофизики или генетики по ее выбору.

Ей очень хотелось, просто очень. Физику надо было сдать в виде собеседования, и она это сделала даже не выходя из деканата, московские представители были жутко довольны.

Только бабушка прямо изменилась в лице, услышав последние новости.

— То есть ты можешь оставить мать и уехать?!

— Но это же здорово, это такая перспектива.

— Да, перспектива у тебя, а о матери ты подумала? Кто у нее есть кроме тебя? Ты уедешь, и все, у тебя своя жизнь. А она останется одна, совсем одна. Ты знаешь, что такое одиночество? Дай Бог тебе этого не знать! А потом, кто тебя будет содержать в Москве? Мать Москву не потянет. Она итак работает на две с половиной ставки, и ученики еще дома. А ты лишь потребитель. Но жизнь твоя и решать тебе.

Вера проплакала всю ночь. Она думала, думала о многом, о перспективе, о мечтах, о том, как хочется вырваться из этого города в центр. Но потом она опять возвращалась мыслями к маме, которой она даже не сказала про Москву, и что все невозможное так близко. Она понимала, что мама важнее, что бабушка больна, и к чему все идет неизвестно, да и мама не молодая совсем. Она родила Веру в тридцать один, то есть ей уже сорок семь. А это почти старость. Конечно, о маме так думать не хочется, но пятьдесят-то точно старость.

Решение было принято. Утром она пошла в деканат и отказалась от Москвы.

====== Колхоз ======

Август у Веры прошел в походах к портнихе и по магазинам с мамой. Она должна была выглядеть. В школе ей вполне хватало формы. А тут… Тут совсем другое дело. К первому сентября все было собрано: и одежда, и обувь — все в полном комплекте.

Самый нужный подарок принес Алексей, он пришел в гости к бабушке и подарил Вере три новеньких белых халата и колпаки к ним. По размеру они подошли идеально.

Вера от радости даже чмокнула его в щеку, чем вызвала огромное неудовольствие бабушки и довольную улыбку Алексея.

Первого сентября в деканате было объявлено, что все студенты первого курса едут на месяц на сельскохозяйственные уборочные работы. Едут недалеко, совсем рядом с городом. Собирать томаты и перец.

Вера жутко радовалась. Это возможность познакомиться и подружиться. Узнать, кто с тобой в одной группе и на одном потоке, потому что группы у них совсем маленькие — не больше одиннадцати-двенадцати человек.

Определили Веру в экспериментальную группу, где были собраны одиннадцать медалистов и одна женщина уже со стажем работы фельдшера, но вот как она туда попала, никто не знал. Такую группу создали впервые, решили посмотреть, каков будет уровень успеваемости при изначально высоком потенциале.

А пока будущие врачи собирали помидоры. И это оказалось не таким уж простым делом. Нормативы никто не выполнял. С поля возвращались настолько уставшие, что голову с кровати поднять не могли. А еще все время хотелось есть. Готовили на всех старшекурсники, и есть эту еду можно было с большим трудом, но это первые дни. Потом улетало все с превеликим удовольствием, а самым большим деликатесом был обычный хлеб с маргарином. Это стало просто необыкновенным лакомством. Маргарин ставили просто на столы, мажь на хлеб сколько хочешь. И они мазали, потому что голод — он есть голод.

Умывались холодной водой, туалеты, естественно, на улице. Душ тоже.

Зато вечером дискотека! Усталость долой и отплясывать можно было бы хоть до утра, и гулять, и смотреть на небо и на звезды… А какие были звезды! Это совсем не городские звезды! Они гораздо ярче, они мерцали и переливались на черном с синим отливом куполе неба. Вера с новыми подружками рассматривали и узнавали созвездия, и наслаждались свободой и предвкушением взрослой жизни. Ведь мечтать под звездами — самое милое дело. Особенно когда тебе и семнадцати нет.

По ночам рассказывали страшилки и визжали от ужаса, если кто чем-нибудь при этом стукнет или уронит на пол.

Вот и в эту злосчастную ночь она с Ларисой и Ирой пошли прогуляться по лагерю. Обошли барак, в котором жили, потом столовую, и проходя мимо зарослей камыша, увидели целующуюся парочку. Девочкам стало жутко интересно, кто уже за неделю сумел завести роман, и они решили разглядеть их поближе.

Каково же было удивление Веры, когда в парне она узнала Андрея. Настроение пропало. От веселья не осталось и следа. На душе было горько. Увиденное просто не укладывалось в голове.

Она смотрела ему в глаза, а он ей. Это была дуэль взглядов. Со стороны могло показаться, что она застала с другой своего парня, а именно так и подумали Ира и Лариса.

Да и сама Вера воспринимала все как личное оскорбление. Боль души была настолько велика, что она даже не могла сказать ни единого слова. Они продолжали смотреть друг другу в глаза, она — с ненавистью, он — с презрением.

Молчание прервал он:

— Я надеюсь, у тебя хватит мозгов молчать?! — с вызовом произнес он.

Вера не ответила, просто развернулась и пошла в другую сторону.

Душа рвалась на части. Она не понимала, как он мог. Там ведь дома осталась Оля. Ее Оля, которая пошла на разрыв отношений с ней из-за этого ничтожества. Оля, с которой они целый год не разговаривают. Он предал самого близкого ей человека, то есть практически предал ее. Она поняла, что вызывало в нем отвращение — он был лицемером. Он был не настоящим, а лживым до мозга костей. И как теперь жить с осознанием того, кто на самом деле он?! Как защитить подругу? Как не дать ей совершить самую большую ошибку в жизни? Ведь она не должна выходить за него замуж. Не должна!!!

Но и рассказать подруге она ничего не может. Будь она на месте Оли, она бы просто не поверила. Решила бы, что его оболгали. И что делать в этой непростой ситуации, и с кем посоветоваться, Вера не знала. А потому опять варилась в собственных мыслях и эмоциях. Переживала жутко и наблюдала за развитием отношений Андрея с Юлей.

А они обнимались у всех на глазах и пропадали куда-то каждую ночь. Вера следила. Видела, как они встречались после отбоя и уходили далеко за столовую в поля.

Она решила молчать. Вообще никому не говорить ни слова об этом. Она не обсуждала ничего с новыми подружками, ничего не сказала маме и бабушке по возвращении. А с Олей они так же не разговаривали, так что там было совсем просто молчать. Только на душе все так же скребли кошки.

Через несколько дней по возвращении из колхоза начались занятия.

Вера пыталась узнать у мамы, как обстоят дела у Оли. Но мама ничего не знала, она считала, что все нормально. Ее больше волновало, что Наталья все время жалуется на Алексея. Дескать, он все время на работе или лежит на диване, или спит, или смотрит телевизор. Что совсем не помогает с детьми, а она не справляется, у них скандалы. Чтобы немного стало легче, она сына отвезла к маме Алексея в Архангельск. И в школу он пошел уже там. Мама говорила, что хороший муж должен помогать жене, а бедная Наташа…

Вера почему-то не считала Наташу бедной. И работу библиотекаря в школе и работу нейрохируга в нейротравме сравнить не могла. А потому на это вообще не отреагировала.

Ее волновала Оля. И то, что она не должна выходить за Андрея. Она неоднократно встречала Андрея в институте и все с этой Юлей.

Так прошел месяц, приближался день рождения Оли. В этот раз Вера не поздравит подругу. Это точно.

В этот день Вера возвращалась домой позже обычного, задержалась в библиотеке.

Сегодня был день рождения Оли. Но Вера слышала, как после лекции Андрей обсуждал с Юлей поход в кино. Значит, к Оле он не собирался. Она опять расстроилась, в который раз.

Перед тем как войти в свой двор, Вера остановилась и печально помотрела на Олины окна. Там было тихо и пусто. Снова стало дико обидно за подругу. Эту Юлю с Олей и сравнить было нельзя. Юля ей в подметки не годилась! Опять возникли вопросы: «Почему?» и «Как он мог?». Но ответов не возникало, и Вера пошла дальше.

У крыльца стояла Оля…

Вера напротив. Они смотрели в глаза друг дружке, они улыбались друг другу глазами, они так мечтали об этой встрече…

— Ты домой? — нарушила тишину Оля.

— С днюхой! — ответила Вера.

Они рассмеялись и обнялись.

— Ко мне? Отметим?

— Ага, только бабушке скажу.

Они пили чай с тортом, и говорили, и говорили обо всем, что случилось с каждой со времени размолвки. Оля о своих подругах и учебе, Вера о своих. Темам для разговоров не было конца. Этот год оказался так насыщен событиями и важен для обеих. А они не общались, хотя ближе друг другу никого не было.

Только одна тема оставалась под запретом, ее не коснулся никто из них.

Ну и что? Зато они снова были вместе…

====== Ссора ======

Ирина Вениаминовна и Сильва Вартановна решили летом девчонок отправить отдыхать, на целый месяц. По этому поводу велась активная переписка с родственниками, живущими в Москве и Ленинграде. Да-да, именно в Ленинграде, потому что Питером он тогда еще не был.

Подруги были на седьмом небе от счастья. О таком даже и подумать не могли, а тут такой подарок. И понятно, что жить они будут у одной из тетушек и скорей всего Вериной. И само собой, что она будет следить за ними не хуже родителей. Но погулять и посмотреть все, что только можно, они успеют. И помешать им никто не сможет.

Но все это ждало их еще только летом, в августе. А пока занятия, сессия и практика. Но разговоры разговаривать можно и сейчас.

Бабушка Веры чувствовала себя все хуже. Руки в кистях очень болели, и ноги в стопах тоже. Она почти не ходила, а из дома не выходила вообще. Алексей приходил раз в неделю. Но проводимое лечение не помогало. Он снова приводил консультантов, но те только руками разводили.

Давали новые и новые обезболивающие и противовоспалительные, кололи витамины, и гормоны, но ничего не приносило облегчения.

Мама работала на две ставки в школе, а в свободное от школы время брала учеников. Надо было платить докторам бабушки и собрать деньги на поездку.

Вера же помогала дома по мере сил. Котлеты научилась делать, суп варить, лапшу катать, но главным в ее жизни оставалась учеба.

С Олей они встречались не очень часто, больше время занимали подружки в институте. И хотя Вера была знакома с Олиными, и Оля с Вериными, но интересы не совпадали. Те, литераторы, не понимали медичек, и наоборот.

А еще образовались темы на которые подруги не говорили, и прежде всего о парнях.

О том же, что Алексей все время приглашает Веру на дежурства, Вера не говорила никому. Очень хотелось пойти и посмотреть, как все происходит в больнице на самом деле. Первый курс чисто теоретический и в стационарах студенты не бывали.

Но мама ее точно не отпустит, а бабушка еще и выговорит, все. Хотя ничего криминального в дежурстве нет. Это работа и все. Только работа. Почему они пытаются в этом какой-то еще смысл увидеть, Вера не понимала.

Но тут произошло еще событие, которое заставило и думать забыть о дежурстве и об Алексее тоже.

Мама пришла совершенно расстроенная из школы, и позвала Веру, чтобы поделиться новостями с ней и с бабушкой одновременно. Проблема касалась Алексея и его жены Наташи. А принес ее в их семью ни кто-нибудь, а Андрей. Он рассказал своему отцу, который работал в одной школе с Наташей, что у Алексея связь с медсестрой из отделения нейроонкологии. Причем, пока он работал санитаром в нейротравме, он ничего не говорил и не рассказывал, а как только стал студентом, так его прорвало на откровения, а его отец по секрету шепнул всем учителям школы. Кто из них донес информацию до Наташи, остается только гадать. Но факт в том, что донес. В результате между супругами состоялся скандал. Сначала один, потом другой, потом третий. Затем скандалы стали системой, и он ушел… Наташа утверждала, что она выгнала Алексея. И самое страшное, как казалось Наташе и маме, и бабушке, что ушел жить к той самой медсестре.

Они причитали, и осуждали его.

— Не понимаю, — вдруг возразила Вера, — а куда ему надо было идти? К друзьям? Так они все семейные. Выгонять не надо было. Она сама толкнула его к любовнице.

Дальше ее называли бесчувственной и глупой. Но Вера осталась при своем мнении. Бабушка убеждала ее в неправоте взглядов. Что она сухая и черствая, и совсем не сочувствует Наташе.

Что он просто гад, что у него двое детей, а он смотрит на медсестру. Вера согласилась, что о детях надо было подумать. Но вот Наташе почему-то не сочувствовалось…

История с Алексеем и Наташей обрастала все новыми подробностями и событиями. Наташа подговорила дочь попросить отца вернуться. А с дочерью он встречался регулярно.

Он вернулся и почти месяц в семье был мир. Потом следующая ссора и он снова ушел.

Но тут Наташа обнаружила, что она беременна.

Как быть она особо не думала и сделала аборт. Но начались осложнения, и она в тяжелом состоянии попала в больницу. Оттуда она и позвонила Алексею на работу. Сначала поговорила с заведующим отделением рассказала о своем состоянии, а потом уже с ним самим.

Он пришел в больницу и сказал, что аборт она сделала зря. Надо было рожать, но это ее выбор и она его сделала даже не посоветовавшись с ним, и не известив его о ребенке. Что к ней он теперь точно не вернется.

Наташа ревела у мамы в кабинете. Мама была солидарна с ней и сочувствовала как могла несчастной брошенной женщине.

Потом она, конечно, приносила информацию домой. Возмущению бабушки не было предела, аж до слез. Она осуждала человеческую подлость в лице Алексея. И даже отказалась от его услуг в качестве врача.

— Хорошо, — сказала Вера, — кто придет теперь? Кто выпишет рецепт или принесет новую упаковку обезболивающих. Я не понимаю, он не твой муж, и из солидарности с глупой бабой ты будешь терпеть боль? А сможешь ли ты ее терпеть?

— Как у тебя язык поворачивается?! Как ты не понимаешь, она чуть не умерла после аборта, а он ее бросил.

— Не надо было делать аборт.

— А что по твоему надо было делать? Рожать?

— Да.

— То есть ты на полном серьезе считаешь, что при такой обстановке в семье, надо было оставить беременность и остаться одной с тремя детьми?

— Да. Я так считаю. Во-первых он бы остался с ней. Во-вторых он, как отец, имел право знать о ребенке и принимать участие в его судьбе. В-третьих она совершила убийство, а за убийство надо платить.

— Убийство?

— Да убийство! И не говори мне, что он не человек, такой же человек как ты и я. Если я вам буду не угодна вы тоже меня убьете?

— Не пори чушь! Чтобы рожать ребенка надо иметь соответствующие условия, а у Наташи их нет.

— Но ребенок уже был.

— Тем больший он гад. Предохраняться не мог что ли.

— То есть в том, что она убила виноват он?

— Да, когда ты родилась и тебе еще года не было, твоя мать думала, что беременная, я твоему отцу такой скандал устроила, так он все понял.

— Понял, настолько, что когда мне было полтора они разошлись. А теперь ты объясни. Какое право ты имела устраивать скандал моему отцу? У тебя своей жизни никогда не было, ты деда загубила, а он любил тебя всю жизнь. Матери жить не дала, чего ты хочешь? Чтобы я слушалась тебя. Так нет, я не такая, как вы, и такой как вы никогда не буду. Не хочу!

— Потому что у тебя души нет. Ты холодная и бесчувственная!

— Зато я не убийца! И не буду убийцей!

Вера ушла в совою комнату, а бабушка продолжала плакать. И теперь уже не из-за печальной судьбы Наташи. А из-за того, что внучка холодная и бесчувственная, что не умеет сочувствовать и сопереживать чужому горю.

А мама пыталась ее утешить и убедить, что Вера еще слишком молодая, а потом вдруг вспомнила, что могла иметь не одного ребенка и пожалела, что не случилось… Выросли бы, где одна, там и еще… Комментарий к Ссора Я никому не навязываю свое мнение. Но иметь его я имею право, так же как любой другой человек.

====== Каникулы ======

Наконец закончился учебный год, и экзамены были сданы. Пусть совсем не так как хотелось, но все-таки сданы. И стипендию Вера честно заработала и даже повышенную — сорок пять рублей. Можно было сдать лучше, но как-то расслабилась она в институте. И контроль уменьшился, бабушка была не в силах следить за учебой внучки. А потому, все было пущено на самотек. А Вера что? Вера рада. Красный диплом в ее планы не входил. Входило стать специалистом, а сдуреть от зубрежки – нет, это не про нее. Она им получила медаль в школе, и хватит.

Началась практика.

Совершенно потрясающая практика, в совершенно необыкновенном месте. Просто сам Бог туда Веру послал. А именно ее взяли санитаркой в операционную отделений хирургии. О таком же только мечтать! Нет, работа суточной не была. А лишь каждый день, включая субботы. Ух, и старалась же она. Все было вымыто в лучшем виде, и потом, понимая, что перед ними будущий врач, хирурги ее пускали посмотреть на операции. Объясняли все по ходу, короче учили. А они были все просто необыкновенно милые. И так искренне заботились о новой санитарке — студентке. Даже обедать с собой звали, и относились как к равной, вызывая огромное неудовольствие медсестер и младшего персонала. Но Вера никогда ни от кого не получала столько внимания, а потому радовалась каждому его проявлению. Самое главное, что ей было все жутко интересно. Она с таким удовольствием считала салфетки, что все диву давались. А считать салфетки дело очень важное и нужное.

Операционная сестра, подавая салфетки хирургу, считает их, и после операции, выброшенные салфетки в таз пересчитывает санитарка в операционной, только если количество сходится, рану зашивают. Проблема состоит в том, что пропитанная кровью салфетка совершенно сливается с операционной раной, и может быть там забыта, а потом она нагнаивается, так как отторгается организмом, как инородное тело.

В общем, что только не делалось за время практики. Кайф и только! Но всему хорошему приходит конец, и практика тоже закончилась.

Билеты в Москву взяли заранее. Договорились с Вериной тетушкой, что жить девочки будут у нее. В Ленинграде девочки остановятся у сестры деда Веры, ей правда за восемьдесят и живет она в коммуналке, но ничего. Встретить их должен был в аэропорту троюродный брат Веры — Левка. Правда она его никогда не видела, дома были только его детские фотографии, присланные когда-то его отцом. В настоящее время Левка работал в каком-то НИИ и занимался проблемами робототехники.

Но с ним созвонились, и он обязательно их встретит. Правда как его узнать, Ирина Вениаминовна понятия не имела и дала очень точное описание племянника: «высокий, черный, красивый!»

Но ему узнать девочек было проще, уж очень контрастные и яркие.

Багаж оказался не очень уж и мал. У каждой из подруг по чемодану с вещами. А еще по пять коробок яблок. Как можно лететь в Москву без алма-атинского апорта! А еще абрикосы и виноград! Родственников много и у той, и у другой, как можно в гости без гостинцев зайти, а отметиться надо у всех. Они же жаждут увидеть, как выросли и во что превратились казахстанские родственницы. Да и гостинцам будут рады.

В аэропорт их отвез отец Оли. Коробки сдали в багаж. Приземлились в Домодедово, получили багаж. Кое-как перетаскали его на улицу. И стали разглядывать встречающих, ища глазами Левку. Но такого парня, чтобы понравился сразу обеим, не находилось. Все с каким-то изъяном, то красивый, но не высокий, а то высокий, но не красивый. Остановились на одном. Вот он им ничего показался. Смотрят девочки на него в четыре глаза, а он не реагирует.

— Оля, он тебе как?

— Симпатичный! Но он на нас не смотрит.

— Подойди, спроси.

— Что?

— Нас он встречает, или не нас.

— Вот так прямо и спросить?

— Ну да. Иди и спроси, твой же родственник.

Оля осталась с чемоданами и коробками, а Вера пошла к тому парню.

— Скажите, пожалуйста, Вы кого встречаете? — робко спросила она.

— Ну уж точно не вас! Шла бы ты…

Вера вернулась к коробкам. Ждали они около часа. А потом Вера осталась с грузом, а Оля отправилась на стоянку такси. Так они все-таки добрались до тетушки. Как потом выяснилось, Левка не смог встретить девочек. А если совсем честно, то и думать забыл, что они должны прилететь.

Они тоже особо не расстроились. Главное добрались, а все у них еще впереди. Следующие несколько дней посвятились посещению родни, развезли яблоки. А потом пошли в туристическое агентство и взяли путевки на все интересующие их экскурсии.

Жили они этот месяц так, как им хотелось. Никакого контроля и минимум опеки. Купили себе еды. На завтрак ели бутерброды с майонезом и колбасой. В Алма-Ате о майонезе еще и не слышали, разве привозил кто, а тут, пожалуйста, так и завтракали майонезом под ворчание тетушки. На обед мороженое, предпочтительней лакомка. А на ужин пирожные всякие, их полно везде было. И вкусные такие… А еще бананы — лакомство невиданное, и кола. Вот и вся диета.

Где-то к концу второй недели такого «диетического» питания многие предметы одежды стали катастрофически малы. Но девочки совсем не расстроились, и отказались от мяса и колбасы. Не от пирожных же отказываться! Посмотрев самые известные места Москвы, они взяли однодневную путевку в Суздаль. Там действующие монастыри, а это жуть, как интересно и необычно.

Поехали. Экскурсовод оказался приятным молодым человеком, и девочки ему сразу понравились, особенно Оля. Конечно, Оля, яркая и броская, в отличие от менее яркой Веры.

Он сразу посадил Олю с собой рядом. Вере пришлось довольствоваться обществом как-то пожилой дамы. Рассказывал, правда, Витя, очень даже интересно, и скучать особенно не приходилось. В перерывах между рассказами он мило любезничал с Олей, а та периодически привставала и оборачивалась со своего места, переглядываясь с Верой. В Суздале посетили музей деревянного зодчества, монастыри: женский и мужской. Попали на православную службу в соборе. Веру поразили глаза молящихся отрешенные и пустые. В церкви она была у себя в городе, и в Никольской церкви, и в Вознесенском кафедральном соборе, но таких глаз не видела. Это были новые ощущения, и для нее, и для Оли. Все-таки служение Богу, отрекаясь от всего земного было не в их духе. О чем они тут же заявили Вите, который смеялся на все их аргументы в пользу мирской жизни. Потом был обед в ресторане и медовуха… Медовуху Витя пить не советовал, но причины не объяснил, чем только разбудил любопытство. Конечно, они выпили по стаканчику, очень даже вкусного и оригинального напитка. Вот тут и начинались настоящие приключения. Встать из-за стола в ресторане оказалось очень проблематичным делом. По стеночке выползли на улицу, и расхохотались, их мотало из стороны в сторону, действовать алкогольный напиток начал с ног. Они вдоль здания, прячась за спины прохожих, почти просочились мимо Вити, надеясь, что он их не заметит. А потом два часа бродили по городу. Самое интересное, что смешно было все. Купили матрешки, потом сидели на лавочке и собирали и разбирали их. Что-то вспоминали, и хохотали как одержимые. Но пришло время возвращаться к автобусу. Они зашли на рынок, купили черноплодную рябину, сушенную, потому, что свежую довезти до Алма-Аты не представлялось возможным. На следующий день долго думали, зачем она им была нужна. Витя проводил их дома тетки и назначил свидание Оле. Она встретилась с ним один раз, и сказала, что он не тот человек. Потом они ездили в Ленинград, три дня ходили по Эрмитажу, съездили в Павловск, и в Петергоф, и в Царское село. И даже ходили смотреть, как разводят мосты… Правда перешли на Васильевский остров, и мосты развели… Вот волновалась тетушка, когда девочки пропали на всю ночь. А им пришлось ждать пока пройдут все корабли и мосты сведут снова, чтобы вернуться домой. Вот так и погуляли… Незабываемо, впервые самостоятельно, и вместе. Как две сестры. Поправились, правда, но ничего… Когда девочки, как два колобка скатились с трапа самолета, родители были в шоке, они прибавили кило так по пятнадцать.

Радовались встрече, как никогда. Обнимались и целовались, и делились впечатлениями, прямо в аэропорту.

Но тут появился парень, с букетом цветов и вручил их Оле. Оля немного растерялась, а потом представила его Вере и родителям.

— Это мой друг. Сергей!

====== Проблемы ======

— Привет, Верочка!

— Привет! Олю ждешь?

— Жду.

Вера посмотрела на него с улыбкой и вошла в подъезд. Сергей был просто очень мил. Ну это ей так казалось. Нет внешне он был достаточно обыкновенный, но такой добрый, внимательный. Прямо такой, каким должен быть молодой человек. Он очаровал ее еще там в аэропорту. Вот так пришел с цветами… И не постеснялся, ни родителей, ни ее подругу. Романтика да и только. Да и внешне он казался Вере много симпатичней Андрея.

Правда после его явления в аэропорту, она объяснилась с Олей. Ей было очень обидно. Почему за тот месяц, что жили бок о бок, и все время находились вместе, Оля ни обмолвилась ни одним словом о нем. Она понимала почему они не говорили никогда об Андрее. Это было больно. А потом признать правоту другого человека сложно, порой невозможно, надо переступить через себя. Оля слишком гордая, чтобы признать себя не правой, тем более перед младшей по возрасту Верой. Она всегда, чувствовала, что в их отношениях она доминирует, а тут…

Вера принимала такие правила, уж очень любила Олю. А вот то, что Оля скрыла существование Сергея было неприятно. Оказалось, что познакомились они этим летом, в то самое время, когда Вера проходила практику. Олю отец отправил на Иссык-Куль, на их базу отдыха, а Сергей отдыхал на соседней. Там и познакомились. Подробности Оля не рассказывала, но с Сергеем встречалась. Иногда они даже брали с собой Веру погулять. Вера иногда соглашалась, а чаще отказывалась. Зачем мешать подруге. У нее же самой в личной жизни ничего не происходило. Вот просто совсем ничего, как-будто ее и не существовало вовсе, или она невидимая какая. Каждое утро она смотрела на свое отражение и ничего не понимала, вроде бы даже она симпатичная, и глаза у нее очень даже ничего, большие и не глупые, и волосы длинные и пушистые, но не смотрят. Пытаясь исправить положение она с каждым днем все гуще красила ресницы, но не помогало.

Мама возмущалась, она была в корне против крашенных ресниц, а бабушка обещала, что они вылезут у Веры полностью через год другой.

Но нравиться хотелось сегодня и сейчас, а потому, что случится через год другой волновало мало. Только она не нравилась… Вернее не нравилась ровесникам. Зато очень даже нравилась преподавателям. Честно говоря ее это возмущало. Они взрослые люди имеющие семьи, а кто и детей ее сокурсников и вдруг предложение о встрече… Нет, это явно не для нее. Суть проблемы ей растолковал ее однокурсник, с которым Вера дружила. Ну как дружила, он иногда изливал ей душу, а она ему. То есть, в определенные жизненные моменты кому-то из них требовалось поговорить, и они говорили, сидя в кафе-мороженое или просто прогуливаясь по парку. Вот такая подружка только мужского рода. Асан, так звали ее друга поведал Вере, что парням она не нравится, потому, что полненькая. Что нравятся худые и тонкие, а Вера, она нет, хоть она и очень хорошая девочка, но не во вкусе она современной молодежи. Вот он тоже не далеко худой, так тоже девочки на шею не вешаются. Вера понимала, что проблема Асана в другом. Он слишком много знал, и рассуждал совсем на другом уровне, чем их сверстники. А такие умные, тоже не очень котируются. Решила Вера похудеть. Совсем отказаться от еды у нее не получилось. Голова кружилась. Тогда она ограничилась только утренним кофе. К кофе ее приучила мама давно, в классе в шестом, когда бабушка заболела. Каши по утрам Вере больше никто не варил, а самой ей, каши были поперек горла, а вот чашка кофе и бутерброд с колбасой, так оно само то. Так и привыкла. И маме удобно, не надо за дочкой ухаживать, приготовила ужин на всех и все. Бабушка ела то, что оставалось от ужина. Во время описываемых событий бабушка слегла почти совсем, то есть по квартире она уже не передвигалась. Ее и в туалет надо было отвести, или ей ставили все рядом с кроватью.

Короче, Вера была предоставлена сама себе, и от еды она отказалась совсем, ну кроме кофе.

Так прошло девять дней, эффект был хорошим. Вещи стали на ней болтаться, но и голова кружилась все сильней и сильней. Но это эффект голодовки, так она думала.

А потом случился грипп, но на занятия ходить надо. Вот выпиваешь так три таблетки аспирина, и еще с собой, в нос наливаешь всякой гадости, чтобы не тек. Горло забрызгиваешь чем есть, или растолчешь стрептоцид и засыплешь в нос, чтобы до горла достало, и идешь на занятия. Если там температура поднимается, то можно еще аспирин съесть.

И все это Вера проделывала при полной голодовке, если кофе растворимый индийский за еду не считать. А еще занятия и учеба дома, и помочь бабушке надо. И накормить, то есть, пока еще подать, ела она сама. Потом убрать. Голова кружилась все сильней и… стало падать зрение. А грипп никак не проходил. Но сказать о своих проблемах Вера боялась. Бабушка и так тяжело переживает свое состояние, а мама так замотана и так устает, что ей совсем не до Веры, так зачем еще ее беспокоить. Но и болеть бесконечно тоже невозможно. Уже обмороки были, всего пару раз, но были. И она решила посоветоваться с врачом, а именно с Алексеем Эдуардовичем, потому, что она ему доверяла.

Выбрала день, когда занятия проходили в больнице где он работал, и в большой перерыв между парами, пошла к нему в отделение.

Но он был на операции, зато все сотрудники ее разглядывали как диковинку какую.

Повторила она попытку после занятий. В коридоре наткнулась прямо на него.

— Вера?!

— Я к Вам, Алексей Эдуардович.

— Вижу, что ко мне. Сказал бы, что рад тебя видеть, но не рад. Ты на кого похожа? В чем дело? Ну-ка пошли.

Они расположились в ординаторской. Он внимательно слушал ее рассказ и мрачнел все больше. Потом повел ее к окулисту. После осмотра сообщил, что домой он ее уже не отпустит, а положит прямо сейчас. Конечно же она отказалась. Ей же учиться надо. Но вот лечиться она не возражает. Ей пришлось выслушать все о ее безобразном и безответственном поведении. А на выражения он не стеснялся. Потом вместе с Верой поехал к ней домой. Там осмотрел бабушку и в бабушкином присутствии Веру. Дождался маму и сообщил ей, что у Веры серьезное осложнение гриппа. Воспаление сосудистой оболочки головного мозга, в области хиазмы глазных нервов. А потом долго выговаривал им, что за девочкой все-таки надо следить, а то пустили все на самотек. Что решили, что она хорошая сама по себе, так и плюнули, ничего типа не случится. А вот случилось. Потом говорил, что учеба это не главное, что здоровье гораздо важнее. Нервничал, кричал на них, а они рыдали на пару и утверждали, что ничего не знали. Потом набросились на Веру, обвинив ее, что она молчит, и ничего никогда не говорит. Что надо все рассказывать и лечиться как положено, а не ходить с гриппом на занятия.

Вера опять смолчала, просто согласившись со всеми обвинениями. Как она могла отсиживаться дома, когда даже в начальной школе ее отправляли на контрольные с высокой температурой. Так какая разница.

Но разве, что докажешь. Ведь она ничего не понимает в жизни и всегда не права.

Наконец мама с бабушкой успокоились, и снова перевели разговор на неходячую бабушку. Но там развивалось аутоиммунная патология и ничего с ней сделать было не возможно, и так сдерживают как могут.

С Веры взяли слово, что она каждый день после занятий будет ездить на лечение. Алексей же обещал сделать все возможное и невозможное для Веры. На том все успокоились.

Мама убежала на кухню готовить, а Вера отправилась учить на завтра. Что она вылечится она почему-то не сомневалась. Ведь Алексей может все.

Алексей же вернулся домой и своей подруге рассказывал о Вере. А она его уверяла, что он сможет помочь девочке, что главное остановить процесс. А он сможет, потому что лучший.

====== Приговор ======

— Верочка, пойми, лучше уже не будет. Ты видишь, так как ты видишь. Мы приложим все силы чтобы все осталось на этом уровне. Ты адаптируешься и будешь полноценным человеком.

Вера смотрела на свои руки в синяках.Синяки оставались от дверных ручек и косяков, в которые она врезалась. Она мысленно отвечала ему, но только мысленно, потому что так привыкла, потому что чаще всего говорила сама с собой. Да и что она могла сказать в ответ. Согласиться, что привыкнет, что адаптируется?! А возможно ли это?! В своей квартире ей было комфортно, она ее знала, как свои пять пальцев. И там, в отличие от института, никто не оставлял стулья и табуретки в неположенном месте. Она их не видела, спотыкалась, налетала на предметы, на двери. На людей, ведь возникали из ниоткуда. А машины… Концентрическое сужение полей зрения обоих глаз. И это было не всегда. Это вдруг мир приобрел совершенно новые, более узкие границы. Вернее даже не так. Мир разделился надвое. Один в пределах, того что видно, и другой, за пределами видимости. И тот, другой, стал опасен, потому что непредсказуем. А она слушала, что пока человек жив, то ему есть к чему стремиться, что это не приговор, что главное остановить воспалительный процесс, и они — врачи это сделают, и она сможет жить. Привыкнет и сможет, и даже не будет замечать, что видит как-то иначе. Так что все как бы и ничего. Только головную боль надо пресекать в самом начале и не ждать, пока дойдет до тошноты и рвоты. А так опять все ничего, и опять же, со всем этим можно жить, и даже радоваться жизни. А, и еще, рожать самой нельзя, но ведь и это ничего, можно сделать кесарево. В древности делали, а сейчас так вообще ерунда так, пустяковая операция.

Он говорил и говорил, и сам себе казался очень убедительным и, наверное, верил в то, что говорил.

А Вера слушала и понимала, что потеряла, а потеряла она мечту. Она никогда не будет тем, кем хотела… Хирургия для нее закрыта раз и навсегда… И пусть она скептически относилась к его словам, что и так можно жить полноценной жизнью, но верить в это очень хотелось, потому что ей было всего восемнадцать, и с этим диагнозом действительно можно жить, но как? Как научиться переходить дорогу, как научиться замечать ступеньки и бордюры, как определять человека рядом, или велосипедиста подъехавшего практически неслышно. Как продолжить учебу и вернуться в строй. Ей запретили читать. Ей студентке медицинского! Абсурд!

Капельницы, пункции, выдержать можно, легко. И пусть ей в вену попадают с десятого раза, это все терпимо, но надо жить полноценно. А еще она хотела семью, любить хотела. Кто ж ее такую полюбит…

Она внимательно смотрела на Алексея глазами полными слез. Не плакала, как тут плакать… Над своим приговором не плачут, его принимают и все. А он вдруг замолчал. Потом произнес изменившимся голосом и почти шепотом:

— Господи, какие же у тебя красивые глаза…

И выскочил из кабинета.

Вера осталась одна, и одна пробыла довольно долго. Потом медсестра поставила систему.

Потом еще куча уколов. Алексей так и не вернулся к ней в этот день, и она поехала домой. Там пришла с института подружка и читала ей вслух, так и учили.

На завтра занятия и снова капельницы и уколы.

Она лежала под капельницей, когда он зашел в процедурный.

— Прости, Вераш. Мы не совпадали все эти дни. Но я думал о тебе, и о том, что говорил тогда. Но это не главное. Главное другое. Жизнь — это такая штука непредсказуемая. И она, понимаешь, состоит из мелочей, не из глобального чего, не из подвигов, а из мелочей, глобальные в ней только повороты. Так вот, то, что случилось с тобой, это поворот. Видимо, твоя прямая была неверна, и тебе предстоял другой путь. А ты у нас девушка упрямая, вот и сопротивлялась. Жесткий поворот получился, тебя так не било еще. Только он первый, будут еще. И каждый раз больно. Человек инертен, и перемены не любит, от того и больно. А потом опять мелочи. Понимаешь?

Вера сама не понимала почему, но душу отпустило. Она еще не осознала и не приняла сказанное, но стало легче, жалость к себе прошла. Появились варианты.

— Алексей Эдуардович, я ведь мечтала…

— О хирургии, я знаю. Вераш, но ведь и терапевты лечат. Причем лечат то они. Они думают, они ищут варианты, они находят пути и слова. А я редко вижу пациента в сознании. Оперирую, пытаюсь вытащить. Но получается далеко не всегда, или потом осложнения такие, что не дай бог. Мозг же это, понимаешь, мозг… Вон твой, что вытворил, а там участок миллиметров пять-семь, ну девять максимум. Так, что твой путь — терапия или наука, или в сочетании. И если задуматься, то оно действительно твое, а вовсе не за столом со скальпелем стоять.

— Я так хотела…

— Нет романтики в хирургии. Вообще в медицине романтики нет. Есть горе и боль, и способность сопереживать. Поймешь еще.

— А что еще есть?

— Смеешься да?

— Нет, просто интересно.

— Еще есть адреналин, еще чувство гордости собой, когда все получилось, и жуткое самокопание и депрессия, если не получилось. И все это ты несешь домой и выливаешь на самых близких тебе людей. А они другие, они живут в другом мире, где романтики больше, чем боли. И понять тебя они не могут, потому, что ждут внимания и ласки. У тебя же их уже нет, ты все оставил на работе, а до дома донес только усталость. Так что ищи в спутнике жизни единомышленника, по возможности. Чтобы ты его понимала, а он тебя. Чтобы мог излить душу и рассказать все без утайки, и точно знал, что ты не осудишь а, может, глянешь другим взглядом и найдешь то, что он упустил. Вот только тогда вы сможете быть вместе, потому, что ждете друг от друга одного и того же. Потому, что не надо играть роли, а достаточно быть собой, чтобы тебя принимали.

Он улыбнулся ей и сел рядом. Погладил по руке.

— Все образуется, Верочка.

Потом просто сидел рядом пока система не откапала. Ей же вдруг стало хорошо и спокойно и так тепло на душе. Вот так бы и осталась рядом с ним…

Но… она никогда не признается в своих греховных мыслях и желаниях.

Всю дорогу домой ее заботил один вопрос — случайно ли встречаются люди, и зачем они встречаются на жизненном пути? А еще она была уверена, что для него она гораздо больше, чем просто пациентка. И осознание сего факта было безумно приятным. А потому улыбка не сходила с ее лица.

Вера не понимала, что в ней начала просыпаться и поднимать голову женщина, та самая, которая способна искушать и быть искушенной, та, которая хочет любить больше, чем быть любимой, та, которая способна творить и разрушать одновременно. Та, которая в далеком прошлом вкусила запретный плод и научилась видеть добро и зло, на уровне интуиции, то есть научилась чувствовать и любить. А еще передавать эту свою особенность всем своим потомкам, особенно женского пола.

Нет, Вера еще не распознала в себе свою женскую сущность и не оценила себя по достоинству, но у нее появилась надежда на любовь и на счастье для себя. Надежда очень быстро окрепла и создала алгоритм, то есть цепочку необходимых действий, благодаря которым можно добиться поставленной цели. Самым главным стало научиться жить и ориентироваться в новых для нее условиях. И пусть она никогда не будет водить машину, но не теряться в незнакомых местах она сможет. Добиться же всего поможет практика…

====== Лиза ======

Сессию она сдала. Нет, не на отлично. Но это было уже не столь важно… Важно было, что нашлись подруги, которые помогли практически. Которые жертвовали своим временем и силами и помогали учиться, не отстать, не уйти, а учиться наравне со всеми.

Вера училась жить в новых условиях. Была невероятно благодарна подругам, которые оказались настоящими, потому что не бросили, а были рядом…

И приступила к летней практике. Попала она в отделение урологии. И больница другая, и врачи, и медсестры. Все оказалось другим и совсем не праздничным. Приставили ее к швабре и даже здороваться забывали. И ничего положительного в этой практике не было. Обидно до слез. Она студентка уже третьего курса. Понятно, что санитарка, понятно, что и полы мыть надо, и судна выносить, и больных мыть и брить перед операциями, но она хотела учиться, практики хотела, понимания и осмысления того, что делает и для чего живет. Поехала к Алексею.

— Возьмите меня на дежурства, я смогу, я…

— Я знаю, что сможешь, и возьму, но не сейчас. Осенью, Вера, все осенью. Третий курс ты уже медсестра, а пока нет. Придется подождать. И я уезжаю в отпуск.

— Далеко?

— Да к родителям. Я Димку год не видел. Вот беру Галку и еду. Так что прощаемся мы с тобой до осени.

Расстроилась Вера, но что теперь делать, все лето коту под хвост. И Оля уехала на Иссык-Куль отдыхать, с Сергеем вместе. И другая ее подруга с института дома практику проходит, а это жуть как далеко — в Талдыкорганской области. Осталась только та, с которой они к экзаменам готовились, но она училась на педиатрическом и практику проходила в соседней детской инфекционной больнице. Там было интересно. Там давали работать руками, да и с детишками общаться одно удовольствие. А самое главное Веру никто не гнал, благодарны только за лишние бесплатные руки. Ведь рук ох как не хватает. Это стало привычкой отработать в проклятущей урологии и бежать в детское. А еще там можно было дежурить, и тоже никто не гнал, только рады. Там научилась делать внутривенные инъекции и ставить капельницы. Причем малышам. Привозят бывает несколько детишек с обезвоживанием, а бригада дежурная одна, вот и отдают ребенка студенткам. И не понятно, что же страшней при этом его состояние, когда ребенок как тряпочка, и не реагирует даже, или колоть его, чтобы дать жидкость тканям, чтобы жил. Выбор очевиден. Собственный страх отступает на задний план, и главной остается только жизнь. Маленькая такая, хрупкая, но ощутимая руками и сердцем жизнь крохотного человечка…

А если не было скорых, то дел хватало в отделении. Малышей и покормить надо, и помыть, и понянчить. Они же ласки хотят, на ручки просятся…

Далеко не все малыши лежали с мамами. Были и те, кого за пределами больницы никто не ждал… Либо из дома малютки поступали, находились долго, а потом возвращались обратно в «казенный дом». Либо те, кого забыли забрать из больницы, или просто подкинули на порог приемного и все… И человек остается один, совсем один, на всю оставшуюся жизнь. Ведь та, которая родила и бросила даже не соизволила отказ от него написать, а значит, есть у него мать, юридически есть и усыновлению он не подлежит. Вот и судьба у человека всю жизнь ждать свою кукушку и надеяться, что одумается и придет, что вспомнит того, кого бросила, ну хоть не убила… Вот во время одного дежурства привезли такую девочку, ей месяцев десять на вид. Матери с ней не было, врач со скорой сказал, что она в невменяемом состоянии находилась, когда они приехали. У нее только имя ребенка смогли выяснить. Скорую вызвала соседка, которая несколько часов слушала плачь ребенка, а вот когда слышать перестала забеспокоилась. Вошла, а ребенок без сознания. Она скорую вызвала, вот так Лиза осталась жива. Ставила ей капельницу в вену на головке сама Вера, потом следила за девочкой, и на следующий день не смогла ее оставить тоже. Быстро сбегала в урологию, помыла палаты, отпросилась и вернулась к Лизе. Присутствовала при осмотре врача, при всех обследованиях. А потом кормила и мыла, и на руках носила, и играла. А девочка улыбалась ей и тянула свои крохотные, худенькие ручки.

На вторую ночь ей остаться не разрешили. Пришлось уйти домой. Только улыбку Лизы и эти ручки протянутые к ней, она унесла с собой в своем сердце.

А назавтра после урологии бежала к Лизе и отдавала ей свое тепло и свою душу.

Решение созрело и пришло через несколько дней. Вера заявила дома, что хочет удочерить девочку. Мама с бабушкой только переглянулись. Вера не услышала категоричного нет. Оно, как ни странно, не прозвучало. Правда и радости она в глазах своих близких она не заметила. Они думали, ни один день и не два. Пытались ее убедить, что придет время и у нее будут свои дети. Но в ответ выдвигался аргумент, что ребенок ничему не помешает. Зато Лизе очень нужна мать, настоящая, чтоб любила. Вера же даст ей любовь, она любить умеет. В конце концов Ирина вынесла свой вердикт:

— Хочешь, удочеряй, только все сама. И от меня помощи не жди.

От дочери она услышала:«Спасибо»

И занялась Вера вопросами удочерения. То есть весь день она проводила в урологии, потом бежала в детскую, дежурила там через две ночи на третью. Нянькалась с Лизой. Сотрудники отделения ее тоже пытались убедить, что затеяла она это зря. Слишком молодая еще. Что у самой вся жизнь впереди. А в опекунском совете ей заявили, что девочка не «отказница», у нее родители имеются. И поехала Вера искать родителей Лизы.

В первый день даже адрес такой не обнаружила, какой был в истории указан, только лишь на третий нашла барак на окраине города, тот, что по этому адресу значился. И мать девочки нашла, только поговорить с ней не получилось. Пьяна она была. Поговорила с соседкой, с той, что скорую вызвала. Та рассказала, что последние полгода трезвой соседку не видела, а до того, нет не пила она. А сейчас и ребенку в бутылочку вино подмешивала, чтобы спала и не мешала, может, так и отравили.

В течение месяца Вера ходила по всяким инстанциям, пока все-таки мать Лизы не лишили родительских прав. А как только лишили, так девочку из больницы перевели в детский дом. Вера ходила к ней туда, под общее неудовольствие персонала и все собирала справки и выписки, и что только она не собирала.

Наконец, состоялось заседание комиссии… И ей отказали. Вот просто отказали и все. И аргументировали тем, что она одна и не замужем, и доход в сорок пять рублей слишком низкий, чтобы растить ребенка, а основным аргументом было состояние здоровья. И зрение.

Вера проревела весь оставшийся день и всю ночь. А на следующий день поехала в детский дом. Но ее пустили только до кабинета заведующей.

— Вера, я знаю о заключении комиссии. И они правы.

— То есть вы считаете, что я буду плохой матерью?

— Нет, я так не считаю. Ты будешь прекрасной матерью, но своим детям. Не ходи сюда. Тебя не пустят больше. Не трави душу, ни себе, ни Лизе. Пойми, девочка, ее удочерят, ты сделала для нее все, что могла, на большее и рассчитывать не приходилось. Она будет в семье, я обещаю, что устрою ее.

— Не надо, я выучусь и пойду работать и заберу ее, — плакала Вера.

А заведующая просто дала ей время выплакаться и снова просила никогда не приходить больше.

Но Вера пришла перед самым началом занятий, принесла кое-что из одежды в подарок. Просила передать. Но Лизы у них больше не было. Ее удочерила какая-то семья.

Заведующая рассказывала Вере, что они очень приличные люди, но Бог детей не дал, и они взяли Лизу. Что ей там будет хорошо, очень хорошо. Вера просила адрес, чтобы хоть издали глянуть, но… конечно, ничего не получила и с тем и ушла. На душе стало спокойно. Не обидят ее девочку, она обрела семью. Правда тосковала по ней и так хотелось, хоть одним глазком, хоть издали, хоть бы только…

====== Практика ======

На целину Вера, конечно, не поехала. У нее было освобождение от сельхозяйственных работ по состоянию здоровья. Но и просто болтаться ей в это время никто не позволил, и отсидев неделю в архиве деканата, ей разрешили месяц отработать медсестрой в любой больнице по выбору.

Выбор пал на нейротравму. Чему Алексей был очень рад. По крайней мере Вере так показалось. Ее график был составлен так, чтобы она с ним совпадала полностью.

Как долго она гладила тщательно выстиранный халат можно и не рассказывать. А сколько времени уходило на макияж лучше вообще умолчать. И только когда понимала, что отражение в зеркале ее полностью устраивает ехала в больницу.

Встречали ее там тепло. И место выделили в ординаторской. Медсестры завидовали, злились те, кто не знал Веру, и посмеивались те, кто знал. Но они ее учили. То, чему она научилась в детской больнице, не совсем подходило здесь. Мужчинам внутривенные делать было просто, вены почти с палец толщиной, а вот женщинам попасть иногда было очень даже проблематично. Но ее учили чувствовать пальцами иглу, работать не визуально, а на ощупь. И постепенно получалось. А еще настал день когда ее взяли на операцию… Сначала просто посмотреть. Операция была на позвоночнике. Алексей там ассистировал, а оперировал Юрий Нилович. Они на пару все рассказывали и объясняли Вере, и акцентировали внимание на огромном количестве гаечных ключей, болтов и гаек, которым, казалось совсем не место в операционной, но они были, и вкручивались, и ставились пластины, которые фиксировали позвонки. И появлялась надежда, что человек, испытывающий дикие боли при ходьбе, будет двигаться свободно… А потом можно было следить, как он делает первые шаги, как стремится, как ходит и отказывается от обезболивающих. И Вера, просто лишь присутствующая при этом процессе, наблюдающая со стороны, переполнялась гордостью… Нет, не прав был Алексей говоря, что нет романтики в медицине. Вот ведь она! Или это не романтика, когда врач соперничает с самим создателем исправляя ошибки последнего…

Боже, как она увлеклась! Учебник — нейрохирургия стал просто романом на ночь. А утро начиналось с вопросов, и врачи отвечали, и показывали все по мере возможностей. Отвечали все, а их пять человек было, и заведующий отделением. И все такие милые…

Внимательные… Просто очень внимательные. Только внимания хотелось лишь от одного. И другого немножко внимания…

Но он был такой же как все, или почти такой же. Редко, очень редко он позволял себе смотреть на Веру, и было в его взгляде что-то такое… А ей хотелось большего. Но ни взглядом, ни словом, ни жестом она не проявляла своих желаний. Она скорее даже стеснялась этих желаний, считая их греховными и неправильными. Вера чувствовала ответственность перед его бывшей женой и детьми. Понимала, что глупо, что к его разводу она не имеет никакого отношения, но ничего с собой поделать не могла. Так и боролась сама с собой… Продолжала прихорашиваться каждое утро, каждый вечер стирала и крахмалила халат, и старалась выглядеть презентабельно. Опять и опять нарывалась на комплименты врачей и его теплые взгляды.

А потом случилось ночное дежурство.

Сначала пили чай втроем, Алексей, Вера и Думан. Алексей все прикалывался, что институт она оканчивает только для того, чтобы потом на работе все время чай пить.

А потом… Потом ближе к ночи пошли скорые… Привезли женщину, по паспорту лет двадцати пяти. Наверно, красивую, когда-то. Только лицо у нее было сплошным синяком, черным с синими потеками, и рана на голове, большая такая… Женщина была в сознании, все твердила, что упала в люк. Что никто не виноват, люк открыт был, оступилась она.

Вере было ее безумно жалко, это надо же вот так идти просто по улице и упасть в открытый люк.

Только реакция Алексея совершенно удивила.

— Давно бьет? Замужем сколько?

— Пять лет. Нет не бьет… что вы!

Они с Думаном лишь улыбались и качали головами.

— Чем бил? Милая, это важно!

— В люк я упала…

— А крышкой от люка по голове сколько раз получила?

— Алексей Эдуардович, зачем Вы так? — Вера не понимала. Она верила этой женщине, ведь не может быть такого, чтобы муж вот до такой степени избил жену. Кем же он должен быть, чтобы творить такое. И как она может врать?! Так не бывает потому, что просто не может быть реальностью.

— Верочка, лучше отведи ее на рентген. А там будем решать, но тут кроме ушиба мозга ничего нет. Положим, пусть в себя придет, отдохнет от побоев.

Лопнувшую кожу зашили и перевели пациентку в палату. Вера помогла ей обустроиться, переодеться и лечь.

— Так Вы вправду в люк упали?

— Я? Нет! Напился он до чертиков, а я последнюю бутылку спрятала и кошелек тоже. Вот и получила. Он протрезвеет и снова нормально заживем. Он пьет редко, раз в полгода в запой уходит, вот тогда и получаю. А если денег не найдет, то ничего, выйдет, пить то нечего. Завтра придет и прощенье просить будет.

— И Вы простите?

— Прощу. Он муж мне.

— Так ведь убьет когда-нибудь.

— Нет, он трезвый мирный, работящий.

Такая система семейной жизни никак не укладывалась в Вериной голове, она вышла в тамбур между отделением и операционной. Там было темно, совсем темно. Зато можно было подумать. За думательным процессом ее и застал Алексей.

— Ты в темноте кого ждешь?

Он подошел вплотную. Его руки легли на плечи.

— Верочка, может, перейдем на ты.

— Почему все так происходит?

— Ты о чем?

— О Никитиной.

— Потому что дура. Хотя… Знаешь, сколько таких дур? Это она первая в твоей жизни, а я их каждый день вижу по несколько штук. И все в люк падают. И создается впечатление, что в один и тот же. Поступают по несколько раз, через какие-то промежутки времени, и всегда сказка одна — в люк упала. И ни одна не сдала того, кто ее избивает регулярно и систематически. А ведь если один раз поднял руку, то ощутил власть и силу, и безнаказанность, вот и бьет, и чувствует себя победителем. А она не сдаст, потому что любит, потому что жалеет его. Причем она его жалеет, он ведь пропадет без нее, сопьется, или грязный, не дай Бог, на работу пойдет. А ее сотрясение мозга не в счет, она переживет. Вот увидишь, завтра придет ее сморчок с цветами и она простит… Потому что любит.

— Неправильная любовь получается…

— Любовь всегда неправильная, Верочка. Это только кажется, что любовь – это счастье, а это боль… Всегда боль. Душевная или физическая, и какая разница – какая. Главное, что любви без боли не бывает. Ты знаешь, я иногда думаю, что вообще боль является мерилом жизни. Вот встал утром, и не болит ничего. Ты запомнишь это утро — нет. А если болит, то запомнишь. Все эмоции, все чувства выражаются именно через боль. И от любви душа болит, ноет и болит. Вот полюбишь — узнаешь.

— Да я не нравлюсь никому.

— Ты?! Глупенькая ты, Верочка. Если бы ты знала, насколько нравишься…

Но он не договорил, потому что появился Думан и сообщил о двух скорых с аварии.

Травмы одного были несовместимы с жизнью. Он так и умер не приходя в сознание в приемном покое. Они пытались, действительно пытались, но…

Это была первая смерть, которую Вера видела вот так близко, и это было страшно и больно… Она долго стояла у накрытого простыней тела, до тех пор, пока не услышала окрик Алексея:

— Пошли мыться и в операционную, там руки нужны.

Нет, не были там нужны ее руки. Они с Думаном, конечно, справились сами. Веру даже к операционному столу не подпустили, разрешили смотреть со стороны. Но она присутствовала при удалении гематомы. Больной выжил, и появилась надежда, хотя чувство горечи от смерти осталось…

====== Дежурство ======

— Почему без настроения?

— Оля переезжает, — на глаза навернулись слезы.

— Замуж выходит?

— Замуж тоже, только чуть позже, сначала они переедут в новую квартиру, дядя Женя получил, отец ее.

— Далеко?

— Калинина — Байзакова.

— Минут сорок пешком от твоего дома. Не страшно, Вера.

— Вы не понимаете…

— Понимаю, очень даже понимаю. Вы выросли вместе. И даже когда не видитесь, то знаете, что есть друг у друга. Но ведь и так есть, только чуть дальше. Верочка, не проблема. Хотя дальше, она выйдет замуж. А ты будешь лишней.

— Буду!

— Ты говорила, что у вас с ним хорошие отношения, с женихом ее.

— Хорошие, но это другое. Я и сейчас им лишняя. Я стараюсь даже на глаза им не попадаться, но так она близко, все равно, что рядом, и в любой момент я могу поговорить… А туда собираться надо, а можно ведь и не собраться, морально, понимаете?

— Я тебя понял. Ты боишься, что время, расстояние, замужество разведут вас в разные стороны и вы станете чужими. Так?

— Так.

— Разведет вас жизнь, обязательно, но ни расстояние, ни другие казалось бы непреодолимые обстоятельства не сделают вас чужими. Вы в сердце друг у друга, а это самое главное. Даже если вы не сможете поговорить, то будете помнить. Первая подруга самая близкая, ее не забудешь, как и первую любовь.

— А Вы романтик.

— Я?! Что ты. Какой, к черту романтик?! Просто, когда постоянно видишь смерть, то начинаешь ценить жизнь с ее мелочами и неприятностями. И я просил на ты.

— Я не могу. Это не правильно…

Он посмотрел на нее с сожалением и подмигнул. Не ожидал он от нее такого, а может, и ожидал. Вера оставалась Верой. Такой, как на свет уродилась. Она всегда была собой и жила только по одной ей ведомым понятиям. И с ними, ее понятиями и принципами, приходилось считаться. Дальше они уже не говорили о личном, пришел Юрий Нилович. И не один пришел, а с каким-то мужчиной. — Леш, тут мужику бы помочь надо, давай выслушаем. А Верочке, тоже полезно будет. Тем более у нее голова варит. Они втроем усадили мужчину за стол, чай налили, и он начал свой рассказ.

— Пять лет назад познакомился с женщиной, у нее сын был, тогда маленький еще совсем. Пару лет встречались. Потом поженились, и тут начались проблемы. Нет не с ней, с мальчишкой. Он неуправляем. Учится отвратительно, на уроки когда ходит, когда нет. Из дома сбегать начал, ночует, то в подвалах, то на чердаках. Потом сам приходит. Она во всем обвиняет меня. Говорит, был бы родной отец, так нашел бы с ним общий язык, а я чужой, вот он меня и не слушает, и протест свой таким поведением выражает. Семья рушится, а с мальчишкой что-то не то, то смеется как-то странно, то пакости делает. И жестокий он, очень жестокий. С женой говорить бесполезно. На все доводы, что его обследовать надо, ответ один: «Ты его не любишь!» А я вижу, что его лечить надо, если возможно. Скажите, я прав?

— Думаю, что прав. Только обследовать то, не у нас надо.

— Ребята, у меня семья рушится. Вы его посмотрите, она уезжает завтра, на четыре дня.

— Через два дня приводи.

На том и договорились.

А потом было тихо часов до девяти. Вот совсем тихо. От нечего делать взяли журнал регистрации. Мужчины сказали, что веселее и анекдотичней ничего не бывает. Читал Юрий Нилович вслух. А Вера с Алексеем ржали и периодически комментировали. Особо понравилась запись: «Диагноз при поступлении — абсцесс правой верхней полужопицы».

— Это в нейротравму! — ржал Нилович.

Затем: «Обстоятельства травмы — расчесала в поезде». Тут уже смех стал истерическим.

— Леш, ты осматривал, — говорил, между тем, Юрий Нилович, — и что ты с абсцессом интересного места сделал?

— Отправил в железнодорожную больницу, расчесала, то в поезде.

Дальше шел длинный перечень упавших в люки. В общем и роман читать не дано, достаточно журнала регистрации. Но пришедший следующий мужчина прервал всеобщее веселье.

— Ребята, я тут упал немножко с неделю назад, а мне плохо так, и тошнит и рука отнимается. Гляньте, а!

Выяснили: ветка дерева ему на балкон вросла, мешала очень. Он решил отпилить поближе к стволу дерева, но не достал. Тогда залез на ветку, уселся на нее и… отпилил. Этаж был третий. По его словам он бок поцарапал и головой стукнулся. А так, ничего.

При осмотре бок действительно был скарифицирован и обильно закрашен зеленкой. А вот зрачки оказались совершенно разные, рентген выявил гематому субдуральную, и поехал дядечка в операционную.

Вот так своими ногами пришел, а что дальше будет, один Бог знает. На следующее дежурство тот мужчина привел своего пасынка. Осмотрели его, поговорили. Удивлялись и переглядывались только Алексей с Верой. Нарушения психики настолько очевидные, не заметить было просто невозможно, но не заметили. Никто не заметил. Ни врач в районной поликлинике, ни родители, ни школа, никто. И как-то сам собой напрашивался вопрос — а может, просто не хотели замечать? Спихивали один на другого. А мальчик рос и не получал никакого лечения. Учится плохо — так просто не учит. Пишет, как курица лапой — так не старается. Читает по слогам — так не научили. И никто не сказал матери, что у ребенка проблемы. Да и сама она предпочла их не видеть. Родила и все, а дальше сам вырастет как-нибудь. Главное накормлен, и она его любит. Вон даже от отчима защищает. Написал Алексей свое заключение и отправил их по профилю. Только дойдут ли? И займутся ли ребенком? Никто не знает. А потом Вера снова слушала о том, что врач не всесилен, а главное свою голову никому не поставишь, а жизнь, она штука сложная. Еще она думала о том дне, когда практика окончится, что будет тогда? Они не будут видеться. У нее занятия, и зубрежка. Третий курс — самый сложный. А он? Что он для нее? И что она для него? Почему ее так тянет сюда… к нему? Почему хочется его слушать и слушать? Он ничего ни разу не сказал: где живет, и главное с кем. Думан говорит про семью, Юрий Нилович рассказывает, а он молчит, и они молчат о нем. Даже личных вопросов не задают. Ей, Вере, задают, интересуются, кто с ней дружит, а про него она ничего не знает.

А дальше пришла мысль, что они знают то, чего не знает она, и по тому количеству внимания, что она от него получает, она ему нравится, даже без всякого сомнения нравится. И когда она своим логическим путем пришла к такому замечательному выводу, ей стало очень комфортно на душе.

Она уверовала в свою правду.

====== Перед свадьбой подруги ======

Подходил к концу месяц практики. Сегодня было последнее дежурство. Да, сегодня, в субботу, а завтра, в воскресенье, свадьба Оли. Вера рассчитывала как раз успеть вернуться домой и собраться. На свадьбу она наденет свое выпускное платье оставшееся со школы. Пусть оно ей не нравится, и никогда не нравилось, но мама считает, что так красиво, что девочка должна носить рюши и быть воздушной, и нежной. Совсем не так, как любит Вера. Одежда должна быть практичной и скрывать недостатки фигуры. А рюши и оборки подчеркивают и так слишком большую грудь. Но другого нарядного платья все равно нет, так что и спорить было не о чем. С рюшами, так с рюшами. Не каждый же день она такое безобразие носит. Один раз и потерпеть можно.

В подружки невесты ее не взяли, потому что друг Сергея предпочел ей высокую и стройную однокурсницу Оли — Лену. Лена институт заканчивает, как и Оля. Ей замуж надо, а тут такая партия. Вера же ему все равно не нравится.

Если честно, то и на свадьбу идти не хотелось. Вот не хотелось и все. Но Оля обидится и Сергей ее так просил…

А самое страшное вовсе не это. И все со свадьбой она напридумывала. И не расстроилась совсем, и за подругу рада. Страшно то, что сегодня последнее дежурство. Дневник практики подписан еще вчера, и на это дежурство можно было не ходить. Но не пойти она просто не могла. Она долго думала и решила, что непременно должна поговорить с Алексеем. Ну во всяком случае перейти с ним на ты она точно может. А дальше уж как пойдет. Она привыкла к его присутствию, к общению с ним, его голосу, манерам… К его флирту, к нему самому. Она понимала, что за этот месяц он стал для нее чем-то большим, чем просто друг. Она знала, как называется это чувство, просто боялась самой себе признаться, что это оно… ОНО! Понимаете, ОНО! Алексей стоял на улице у входа в приемный покой. Она опаздывала. Не намного, совсем на чуть-чуть. Проклятый автобус не пришел, пришлось ехать на следующем. Как ругала его про себя, торопила, чтобы быстрей крутил колесами, затем почти бежала до больницы. И тут увидела его. Взяла себя в руки.

— Привет! Неужели меня ждете?

— А что тебя ждать нельзя?

— Можно, нужно!

Он рассмеялся:

— Пошли в приемный, пока тихо.

Она слишком эмоционально рассказывала, как автобус не пришел, как бежала, боялась опоздать… А он смотрел на нее с грустью в глазах.

— Ты приходить-то будешь?! Мы тут уже привыкли к тебе, я привык…

— Я, конечно… я буду, я обязательно буду приходить, Леша…

Он закрыл глаза и улыбался. Сколько всего он собирался ей сказать, было видно невооруженным взглядом, как много…

А она смотрела на него, вытаращив и так огромные глаза в обрамлении пушистых ресниц, и ждала, конечно, ждала тех самых слов… Ох как ждала. Если бы только кто знал, как ждала…

Но если не судьба, то не судьба. Подъехала скорая.

Он обнял ее за плечи.

— Верочка, пойдем. У нас вся ночь впереди. Еще поговорим…

Они так и вышли вместе из ординаторской, он обнял ее. В коридоре стояла беременная женщина.

— Рита, что ты здесь делаешь?

— Пришла на нее посмотреть, не понятно что ли?

Он все еще продолжал обнимать Веру. А она чувствовала, как земля уходит из-под ног…

— Там скорая, я пойду, — высвободилась из его рук и побежала в сторону приемного.

Слезы подступили к глазам, орать хотелось… Безумно орать!!! Но она не могла. Никто никогда не узнает, как больно, как внутри все рвется на части, как страшно, и как… она его любит… Она невероятным усилием воли заглушила внутренний крик, взяла себя в руки и, подойдя к медсестре, спросила:

— Что тут у нас?

А та внимательно разглядывала ее лицо, с такой ехидной улыбкой победителя.

— Вам плохо, Верочка? Что-то Вы бледная.

— Нормально. Так что тут у нас?

— Девочка в коме. Врач где?

— Сейчас подойдет, он видел скорую, там к нему пришли.

— А Рита! Да, она сестра операционная, уже в декрете. Так что они сына ждут, — она продолжала улыбаться, глядя на Веру.

— Так позовите врача! Девочка в коме, а вы тут, медсестры, неизвестно чем занимаетесь…

Вера вошла в смотровую. Ее собственные чувства отступили на задний план.

Девушка лежала под системой, дышала самостоятельно, но в сознание не приходила. Маленькая, худенькая, со спутанными соломенными волосами. Воробушек. В белой, застиранной кофточке и цветастой коротенькой юбочке. Зрачки одинаково расширены, на свет не реагируют, кожные покровы бледные.

Кровь на алкоголь взяли, потому что от нее был слабый еле уловимый запах.

Пока все это делали, пришел Алексей. Сделали рентген. Ничего.

В холле ее ждали друзья. Алексей вышел к ребятам, Вера с ним.

— Что случилось? Только честно, без утайки.

— Она умрет? — спросил один из парней.

— Если, вы подробно расскажите, что там у вас произошло, то она не умрет.

— Гуляли, и она упала, головой стукнулась.

Мальчишка говорил очень неуверенно, явно врал. Но клещами из него правду не вытянешь. Алексей вернулся в палату интенсивной терапии. А Вера попробовала добиться от ребят, хоть что-то похожее на правду. Но добилась лишь то, что они собрались и ушли от греха подальше, и бросили свою подружку. Единственно, что она выяснила, что зовут ее Наташа и ей четырнадцать лет. Она вошла в палату.

— Что? Что они сказали?

— Ей четырнадцать.

— Секс был?

— Не сказали, отрицают. Они ушли.

— Еще бы, она ж несовершеннолетняя. Кома алкогольная, но это не все. Она не пила — запах не тот. Я не знаю… Не могу понять… Решение ускользает.

Он смотрел на Веру, а она отводила глаза. Вот только не хватало с его глазами встретиться. И вся ее так тщательно построенная стена рухнет, как карточный домик, да она и есть по сути карточный домик. А потому надо выдержать, и не думать, и не подать виду, и не показать своих истинных чувств. Она не слабая, нет. НЕТ!!! Да нет же!!! Совсем не слабая! И ей не больно, НЕТ!!! Ей все равно… Пусть все думают, что ей все равно… эта ночь закончится, а завтра праздник, и она пойдет на него, и будет веселиться, они даже не представляют все какой она может быть веселой, в то время, как в душе такой огонь, который все испепелил, и ее саму тоже. Но она будет веселой и жизнерадостной завтра. Только как бы еще дожить, до этого завтра… — Ее надо осмотреть, всю. Девочки, разденьте ее. Голос Алексея вернул в реальность. Она подошла к девочке и аккуратно стала раздевать. Вся кофточка со стороны спины была в зеленном соке от травы, причем полосами.

— Ага, упала она… Вызывайте гинеколога.

Медсестра побежала. А Вера продолжала ее раздевать.

— Алексей Эдуардович, — он вздрогнул, — у нее странные следы под грудью.

— Что?

— Посмотрите сами.

Он посмотрел.

— Ничего не понимаю. Как дорожка у наркоманов.

Пришел гинеколог и сообщил, что секс был защищенный, следов спермы нет, и тоже с недоумением уставился на следы под грудью. Провозились с ней долго, часа через два она пришла в себя, настолько, что смогла отвечать на вопросы. Оказалось, что развлечением у них было вводить в молочные железы водку, а потом ребята отсасывали ее через сосок. Но в этот раз денег на водку не было и они купили дешевое вино. Ввели шприцем, а отсосать не смогли — не пошло.

Потом Алексей долго писал историю болезни, и перевод в гинекологию. Затем объяснялся с представителями правоохранительных органов.

А Вера переоделась в свое платье и ушла. Сказала медсестре, что домой, завтра у подруги свадьба.

Транспорт не ходил, и до дому было очень и очень далеко. Но зато времени хватило на слезы. Пусть тихие, пусть совсем беззвучные, но такие необходимые…

В шесть она уже была дома. Ее встречала мама. Расстроенная и обеспокоенная, потому, что Алексей звонил каждые полчаса.

Сказала, что расстроилась из-за девочки, в подробностях пересказав всю историю.

Потом легла спать. Нет не спала, думала и думала. Но одно знала точно, что его она постарается больше никогда не видеть.

А вот назавтра была свадьба…

====== Встреча ======

Прошло больше года. У Оли родился сын. Назвали Димой. Вера часто бывала у них, возиться с малышом одно удовольствие. Ей нравилось покупать всякие штучки ребенку, и дарить нравилось, то ползунки, то кофточки, то игрушки. Только вот стала она замечать, что Сергей дома бывает все реже и реже.

Спросила, но ответа не получила вразумительного, такого, чтобы ее устроил. То он у родителей, то у сестры. А потом в один из визитов, заметила, что пропали его вещи, причем все. Но Оля молчала. Так продолжалось еще несколько месяцев, но как-то Вера попала к Оле одновременно с ее институтскими подружками — Леной и Светой. Так вот они говорили о разводе. А дальше все-таки последовало объяснение от Оли. Она говорила, что они с Сергеем разные, что он из другой среды, что ей не нравятся привычки и устои его семьи. Что сразу понимала, он ей не ровня, не дотягивает до ее уровня. Но не придавала этому значения, а потом поняла и даже с сыном запретила видеться. Лена и Света ее поддерживали, а вот Вера не понимала. Причем, ничего не понимала. Три года он был хорош, причем настолько, что можно было выйти за него замуж и родить ребенка, а потом оказался не ровней. Так не бывает. Он не пьет, так что это не причина, а что может быть будет пить в будущем – вообще абсурд.