Свадьба Берсерка

ГЛАВА 1. Невестино житье

Поутру, выйдя из каморки, Харальд тут же наткнулся на пятерку, назначенную им в охрану Сванхильд.

У троих лица оказались помятые — видать, явились прямиком с пира.

Он послал одного из парней за старухой-славянкой. Потом, подумав, погнал всех из женского дома — чтобы не торчали под дверью и не развлекались потом, рассказывая, что невеста ярла узнала о своем сговоре самой последней.

Следом вернулся в каморку. Разбудил Сванхильд, погладив по плечу, уже прикрытому шелком — все-таки успела надеть ночью рубаху, втихомолку.

Она присела на кровати, сонно потерла лицо ладонями.

— Утро, — пробормотал Харальд, не сводя с нее взгляда.

И Сванхильд отозвалась голосом, в котором плавала сонная хрипотца:

— Доброе утро, ярл Харальд.

Уроки Рагнхильд, с усмешкой подумал он. Качнул головой.

— Не ярл Харальд. Просто Харальд.

Она согласилась, моргнув:

— Просто Харальд.

Он фыркнул.

Разбудив ее поутру, Харальд опять распустил руки — и затащил к себе на колени, даже не дав накинуть платье. Целовал, и не только. То под платье запускал ручищи, то по груди проходился…

И отпустил лишь тогда, когда бабка Маленя вошла в опочиваленку.

Забава тут же вскочила, схватила платье, висевшее на изголовье кровати. Торопливо накинула.

Харальд уже что-то говорил Малене. Бабушка выслушала, пожевала губами. Перевела:

— Ты теперь свободна, Забавушка. Вчера ярл на пиру дал тебе свободу. И не только ее…

Забава застыла рядом с кроватью.

Харальд по-прежнему сидел на постели. Глядел на нее спокойно, по-хозяйски. Ноги расставил, один кулак в бедро упер…

— Тебя на том пиру еще и в род приняли, — неожиданно сказала бабка Маленя. — Теперь у тебя новый отец появился. Здешний, из чужан. И два брата.

Забава разом вспомнила двух молодых мужиков, совавших ногу в окровавленный сапог перед ней. И белоголового старика, ястреба хозяйского, как называла его Маленя. Кейлева. Обувшего тот сапог первым.

— Теперь ты Кейлева дочка, — торопливо вымолвила бабка, подтвердив догадку Забавы. — И сыновья его, чужане, отныне твои братья. Еще тебе новое имя дали. Будешь зваться Сванхильд. А прежнее имя велено забыть. Ярл и мне приказал только так к тебе обращаться.

— Приказал? — изумилась Забава.

Сердце у нее заколотилось. Во рту стало как-то горько.

— Так у них положено, Забавушка… Сванхильд. У тебя теперь новый отец, он перед всеми тебе новое имя нарек — здешнее, чужанское.

Харальд шевельнулся, нахмурил брови, спросил что-то у бабки Малени. Та боязливо перевела:

— Спрашивает, чем ты недовольна.

— У меня от отца с матерью только это и осталось, — с трудом выговорила Забава. Губы отчего-то стали непослушными. — Имя. И больше ничего. Другой-то памяти нет. Пусть они меня, как хотят, кличут — а я свое имя не забуду.

Девчонка упрямо померилась с ним взглядом — и не уступила, глаз не опустила.

— Не может она, ярл, — испуганно выдохнула старуха. — Говорит, имя — все, что у нее осталось от отца с матерью, давно умерших…

Харальд нахмурился еще больше. Приказал:

— Пусть помнит свое прежнее имя, но молча. И перед моими людьми зовется только Сванхильд. Сванхильд Кейлевсдоттир. Ты, старуха, тоже будешь звать ее только Сванхильд. Поняла?

Та суетливо закивала, что-то забормотала, обращаясь к девчонке.

— Теперь у нее есть отец, — быстро сказал Харальд. — Но жить она по-прежнему будет под моей защитой. И вчера на пиру у нас был сговор. Ее отец дал свое согласие.

Он поглядел на нее в упор. Попытался улыбнуться, но удалось лишь ухмыльнуться.

— Она теперь — моя невеста. И скоро станет женой. Объясни ей это, старуха.

После слов Забавы об имени Харальд смотрел уже хмуро. Потом усмехнулся, еще что-то сказал.

— Сговор у вас был вчера, Заба… Сванхильд, — объявила вдруг бабка Маленя. — И жить ты все равно будешь с ним. Под его защитой, как тут говорят. Теперь ты ему — сговоренная невеста. Потом, говорит, в жены тебя возьмет…

Колени у Забавы вдруг ослабели. Надо было шагнуть к изголовью кровати или к сундуку — а она шагнула к Харальду. Сидевшему в изножье.

Тот, протянув ручищи, тут же ухватил, притянул к себе. Поставил меж своих расставленных колен, сказал что-то, глядя снизу вверх.

— Ты должна вести себя как жена ярла, потому что ты скоро ей станешь, — перевела Маленя. — Держи голову высоко и никого не бойся. Тот, кто тебя обидит, станет короче на голову. Он не тронет только твоих родичей — Кейлева и его сыновей…

Забава задыхалась. Мысли мешались.

Ее — в честные жены? Рабыню, по-хозяйски взятую? Из чужих краев, нищую, без приданого?

Харальд, даже сидя достававший головой до ее плеча, смотрел уже спокойно. Выжидающе, терпеливо.

— Бабушка Маленя, — жалобно сказала Забава. — Это правда? И впрямь решил жениться?

Харальд вдруг засмеялся. Протянул руку, легко щелкнул ее по носу. Бросил несколько фраз.

— Говорит, свадьба будет, как только он сходит в поход на конунга Гудрема — это князь по-чужански, — перевела бабка. — Меньшего он сделать не может — ты теперь Кейлевсдоттир, а он с тобой поступил не по-честному. Теперь ему либо выкуп, вергельд по-ихнему, за твой позор платить, либо жениться. Он решил жениться.

Забава сглотнула, посмотрела на Харальда растерянно. У них был сговор — там, на пиру. А она даже не заметила. Не поняла…

Он снова что-то сказал, неторопливо, не спуская с нее глаз.

— Ярл даст за тебя выкуп твоему отцу, — выдохнула Маленя. — Так у них положено, жену выкупать. Если с ним что-то случиться, выкуп перейдет к тебе. Твой отец отдаст его и приглядит, чтобы никто не отнял. А утром, после свадьбы, ярл вручит тебе утренний дар. Это тоже для тебя, на случай его смерти.

Забава дернулась, кинула ладони Харальду на плечи. Хотела к его лицу потянуться, но не решилась при бабке. Попросила враз охрипшим голосом:

— Не надо о смерти. Пусть живет…

Харальд требовательно глянул на бабку, выслушал, улыбнулся. Что-то пробормотал — и нагло, не стесняясь Малени, запустил Забаве руки под платье. Правда, погладил только ноги, чуть выше коленок.

— Говорит, он собирается жить долго, — сообщила Маленя. — Но ты в любом случае будешь под защитой.

Харальд кинул еще несколько слов, повелительно, быстро. Бабушка со вздохом добавила:

— Велел мне сейчас к твоей сестре сходить — она здесь же, в женском доме сидит. Сказать ей, чтобы не смела к тебе даже подходить. Иначе один из твоих стражников ей скулу свернет. Ярл говорит, они у него не такие добрые, как он.

Тут было много чего, о чем следовало бы спросить. И твои стражники — ее? И — добрый Харальд?

Но Забава ухватилась за другое. Спросила, посмотрев на бабку:

— Красава здесь? Ее тоже привезли?

Подумала — а она и не знала.

Правда, что именно всколыхнулось внутри от этого известия, Забава не поняла. То ли тень сочувствия, то ли облегчение оттого, что столько дней — а так и не свиделись…

Харальд заворчал, дернул, притягивая к себе. Бабка Маленя уже от порога перевела:

— Ярл говорит, ты должна забыть, что она твоя сестра. У тебя теперь другие родичи, новые, чужанские. Та рабыня для тебя никто. У рабов рода нет, только хозяева.

После этого бабушка вышла, а Забава оглянулась на Харальда. Тот, глядя на нее с прищуром — и руки под платьем запустив до самой спины, так, что подол бесстыже задрался — сказал медленно:

— Сванхильд. Кейлевсдоттир.

Потом добавил уже на ее родном наречии:

— Нет Добава. Сванхильд Кейлевсдоттир. Дом — Нартвегр.

И потянул вниз, усаживая на свое колено. Снова накрыл губами ее рот, впился требовательно.

У ярла Харальда что-то случилось — и свою девку он на эту ночь привел в женский дом.

Еще на пиру Рагнхильд пыталась узнать, что же произошло. Говорили разное — но все склонялись к тому, что ярла пытались убить в его же опочивальне. Убби в ответ на ее вопросы буркнул что-то о предательстве.

И все. А потом отправил в женский дом, где Рагнхильд увидела стражу не только перед входом, но и сразу за ним, у одной из опочивален. Там были оба Кейлевсона, так что нетрудно догадаться, кого к ним привели…

Ночью Рагнхильд то и дело подходила к своей двери. Чутко прислушивалась, многое сумев понять из разговоров мужчин, стоявших в проходе.

Один из воинов предал своего ярла, подсунув что-то в опочивальню. Но ни ярл, ни эта тварь не пострадали.

Белая Лань отходила и ложилась, снова вставала и подходила к двери. Убби, к счастью, в эту ночь к ней так и не пришел.

Зато к своей девке притащился Харальд. Прогнал охрану, потом велел принести еды. На пиру его худосочная рабыня почти не ела…

Утром женский дом ожил. А в каморку, где ярл провел со своей девкой остаток ночи, пришла старуха-славянка.

Рагнхильд, уже не скрываясь, подошла к двери той самой опочиваленки. Прижалась к стене возле косяка. Если ее и заметят, она скажет, что пришла к женщине ярла.

Все по приказу Харальда.

Белая Лань слышала все. И то, что Харальд жениться на своем рабьем мясе, как только покончит с Гудремом. И то, что рабыня даже не хочет зваться именем, которое Харальд для нее выбрал…

Губы Рагнхильд скривились. Сванхильд, битва лебедя. Он выбрал для своей девки такое имя — а она им брезгует. Даже не способна оценить чести, которую ей оказали. Бормочет что-то о грязных родичах из своих краев.

Известие о том, что темноволосая приходится девке сестрой, ее не заинтересовало. Та пока не знала языка — и не могла быть ей полезна. Потом, может быть…

Поспешно отходя от двери, чтобы старуха на нее не наткнулась, Белая Лань размышляла. Битва лебедя… но она-то Рагнхильд, битва великого конунга.

Если удастся как-то опорочить эту девку, Харальд может и не жениться. Конечно, от себя он ее все равно не отпустит, она ему слишком нужна.

Но не женится. И относиться будет уже по-другому.

Рагнхильд улыбнулась. Осталось только придумать, как опорочить эту тварь. Но так, чтобы не подумали на нее, Рагнхильд. И сделать это надо быстро, пока он не женился.

Впрочем, и потом еще не поздно. Сегодня жена, завтра снова рабыня…

Но почему-то мысль о том, что Харальд вручит этой девке утренний дар — после их свадебной ночи, — была невыносима.

И ведь дар наверняка будет щедрый, достойный дочери конунга…

Рагнхильд прижалась к стенке прохода, пропуская мимо себя старуху, похромавшую в дальний конец женского дома.

Две ее сестры выскочили из опочивален. Она тут же принялась рассказывать им о пире, на котором побывала вчера.

И, беззаботно болтая, медленно обдумывала, что можно сделать с девкой Харальда.

Хорошо бы, конечно, подстроить так, чтобы Харальд — или стража, приставленная им к девке — застали ее с чужим мужиком.

Причем даже лучше, если это будет стража. Сам Харальд в приступе ярости может и убить девку. А без нее он снова станет тем, кем был — берсерком с нехорошими привычками, с трудом выбившимся в ярлы. Способным в любой момент обернуться в неуправляемую тварь из-за какого-то зелья.

Значит, это должна быть именно стража.

Но учитывая, что ярл на свою Сванхильд и ветру дунуть не позволяет, даже в баню девка ходит под охраной — шансов устроить что-то такое нет.

И времени мало. Завтра-послезавтра все соберутся и уйдут в Веллинхел. И Харальд свою девку наверняка увезет с собой на драккаре. Как увез из Хааленсваге, когда отправился завоевывать Йорингард…

А как приедет — свадьба. Конечно, дней двенадцать ему все равно придется подождать. Свадебный эль за один день не созревает.

Хотя Харальд может устроить такое же представление, какое устроил с элем свободной шеи. Люди, что ходят в походы, не любят ждать. Знают, что завтрашнего дня у них может и не быть.

Времени мало, думала Рагнхильд, отвечая невпопад на вопросы сестер. Времени почти нет.

В этот момент из каморки в конце женского дома донеся вой. Следом тут же забормотала что-то старуха, утешая темноволосую наложницу ярла.

И Рагнхильд вдруг вспомнила, как Харальд не хотел, чтобы девка узнала об участи ее сестер, над которыми надругались. А между тем у нее самой есть сестра. Может, отсюда и надо заходить? Потихоньку-полегоньку…

Пусть она не опорочит девку, но по крайней мере заставит Харальда меньше думать об этой Сванхильд.

Нужно найти рабыню или раба, которые говорят с темноволосой на одном языке, решила Рагнхильд. Но не старуху. Кого-то еще, о ком Харальд даже не знает. В крепости полно рабов из разных краев.

А потом поговорить со второй наложницей Харальда. Которая, помимо того, еще и сестра его невесты.

Белая Лань, обрывая разговор, пробормотала:

— Пойду схожу на кухню.

И выскользнула из женского дома.

Целовать мягкие губы было делом хорошим, но после него хотелось большего.

А его ждали дела.

Харальд с легким сожалением разжал руки. Подтолкнул Сванхильд, заставив встать с его колена. Сказал, поднимаясь:

— Мне пора. К тебе сейчас вернется старуха. И Рагнхильд скоро придет.

Выйдя, он отправил стражу Сванхильд обратно к двери ее опочиваленки. Повторил приказ, такой же, какой отдал вчера — ходить за ней по пятам, охранять, из крепости не выпускать.

Но взаперти не держать. И присматривать, чтобы рабыни ей не докучали.

После этого Харальд отправился в свои покои.

Возле двери его опочивальни под стеной сидел один из воинов его хирда. Дремал, удобно привалившись спиной к бревнам. При появлении Харальда он проснулся, вскочил, громыхнув железными бляхами на кожаном доспехе.

— Ярл, ты не думай. Я так, немного…

Харальд смерил его с ног до головы недовольным взглядом, но говорить ничего не стал.

И, прихватив с полки в конце прохода светильник, вошел в опочивальню.

Тело змеи за ночь превратилось в чулок иссушенной, полупрозрачной кожи. Вместо головы теперь висели лохмотья, разрисованные едва заметными завитками — полупрозрачными, как и сама кожа.

Костей, хрустевших вчера ночью под его кулаком, уже не было. Тоже растаяли, как и плоть?

Зато на половицах вокруг змеи расползлось темное влажное пятно.

Половицы придется менять, решил Харальд. Да и землю из-под них надо бы выгрести. Чем бы ни была та жидкость, в которую перетаяла змея, рядом с собой ее следов он не хотел.

Харальд открыл сундук, в котором Сванхильд хранила свои серые одежки. Подумал — и это тоже нужно поменять, для невесты ярла такие тряпки не годятся. Взял одно из платьев, лежавшее сверху, завернул в него высушенные кожистые останки.

И вышел, прихватив с собой. Велел воину, стоявшему за дверью, сходить за рабами. Проследить, чтобы доски заменили, землю выгребли…

Кожу змеи, которую когда-то содрали с его собственной спины, Харальд сжег, заскочив на кухню. Уже выходя, мазнул взглядом по бочке, стоявшей в углу. Спросил:

— Это что?

Раб, заправлявший всем на кухне, пухлый мужчина лет сорока, сжался под серебряным взглядом нового хозяина. Неприятно режущим, если встретиться с ним глазами.

— Это свадебный эль хирдмана Убби. Я думал, ему позволено…

Он смолк, испуганно сглотнув.

Вот тот эль, из-за которого я теперь женюсь, с насмешкой подумал Харальд.

Не свяжись Рагнхильд с Убби, не приревнуй тот Белую Лань к своему ярлу — сам он так и не бросил бы тогда тех слов. О своем свадебном эле. И не затеял бы всего этого…

— Да, ему позволено, — медленно сказал Харальд. — Однако мне тоже нужен свадебный эль. Бочек пять, пожалуй.

В уме мелькнуло — если Свальд и остальные решат после Веллинхела вернуться сюда, чтобы погулять на свадьбе родича…

— Десять, — поправился Харальд. — Мне потребуется десять бочек свадебного эля.

Раб неистово закивал.

— Мы сегодня же начнем варить эль, ярл. После пира осталось много пустых бочек, зальем все.

Харальд молча скользнул по нему взглядом, развернулся и вышел. Прошелся по крепости, потом спустился к берегу в поисках Кейлева.

Тот вместе с сыновьями осматривал драккар на берегу. Уже починенный, готовый к спуску на воду.

— Поговорим, Кейлев? — с ходу предложил Харальд.

Старик с готовностью кивнул. Сделал знак сыновьям, чтобы те отошли, но ярл вдруг заявил:

— Нет, пусть останутся. Дела, о которых я хочу поговорить, семейные, о них должны знать все родичи…

Кейлевсоны замерли, стоя рядом с невозмутимыми лицами.

— Какой выкуп ты хочешь за дочь, Кейлев? — спросил Харальд.

— Ну… — протянул старик, задумчиво поглядывая на ярла. — Я, конечно, не могу попросить за нее драккар, как Ольвдан за свою дочь…

— Нет, ты попросишь два, — согласился Харальд. — Но для своих сыновей. И со временем они их получат. Конечно, сначала я к ним присмотрюсь, однако за парней ты можешь быть спокоен. Теперь о выкупе для Сванхильд. Сколько ты хочешь за свою дочь, Кейлев?

— Сто марок серебром.

— Пусть будут двести, — бросил Харальд. — А утренним даром станет…

Он замолчал, переведя взгляд на фьорд. Утренний дар остается в собственности женщины, но не переходит под присмотр отца. Им она может воспользоваться сразу же, как только муж умрет.

И он принадлежит только ей, даже если остальное имущество мужа захотят получить его родичи.

— Моим утренним даром станет Хааленсваге, — сказал наконец Харальд. — И я прикажу, чтобы в Мейдехольме поставили рунный камень с записью об этом. Если что-то случиться, Кейлев… не трать время на свары с моими родичами. Бери драккары, хватай Сванхильд — и плыви туда. Хааленсваге будет ее домом.

Кейлев недоверчиво улыбнулся.

— Неслыханно щедрый дар, ярл…

— Да, — снова согласился Харальд. — Но вы мне дадите клятву — все трое, в море, опустив руки в воду. Что все это и впрямь достанется Сванхильд. А в свидетели клятвы призовете Ермунгарда, моего отца.

— Да мы и так о ней позаботимся, ярл, — немного обиженным голосом ответил старик. — И в память о тебе, и потому, что она теперь Кейлевсдоттир.

Братья, стоявшие по обе стороны от отца, дружно закивали.

— А клятву вы все-таки дадите, — быстро сказал Харальд. — И сходи в кладовые с тканями. Пусть Сванхильд сошьет себе платья — чтобы не позорила ни тебя, ни меня.

— Такого не случиться, ярл, — чуть ли не клятвенно пообещал Кейлев. — Я об этом прямо сейчас позабочусь. И поговорю с ней, как с дочерью. Через ту старуху…

Харальд кивнул.

Когда бабка вернулась, Забава неподвижно сидела на кровати, глядя на бревенчатую стенку перед собой. Маленя с кряхтеньем опустилась рядом, сказала ворчливо:

— Посижу, пока злыдня эта беловолосая не заявилась. А ты чего пригорюнилась, лебедушка? Знаешь, как тебя назвали? Имя твое новое на чужанском означает — битва лебедя.

— Разве лебеди бьются… — тихо выдохнула Забава.

— Еще как бьются, — со значением ответила бабка. — Особенно за свое гнездо. Я здесь видела как-то раз, как лебедь ударом крыла мальчишке руку сломал. А потом, пока тот вставал, чуть глаза ему не выклевал. Парнишка к нему в гнездо за яйцами полез, а лебедь не позволил. Это он только с виду — птица мирная и тихая. А сила у него в крыльях…

— Бабка Маленя, он и впрямь на мне жениться? — перебила ее Забава.

— Ты же уже спрашивала, — ласково укорила бабка.

— Не верится, — негромко сказала Забава. — Как так — хозяин, ярл, по-ихнему, по-чужански, почти князь… и на мне женится.

Она помолчала. Пробормотала:

— Помню, когда-то думала — вот придет время, и дядька мой, Кимрята Добруевич, меня замуж отдаст. И будет у меня свой дом, уйду наконец от постылой тетки. Потом, как сюда попала… словно жизнь кончилась. Что впереди, что сзади — все черно. А теперь вот…

Забава замолчала.

— А теперь у тебя будет не дом, а дома, — наставительно сказала Маленя. — Да много, да все немаленькие. Тут их целое городище. И ты им всем хозяйка. Рабам да рабыням приказы станешь отдавать.

— Приказывать дело нехитрое, — обронила Забава.

И снова замолчала.

Бабка закивала:

— Вот-вот, научишься… и еще вот о чем подумай, лебедушка ты моя, Сванхильд. Душа у тебя добрая, дурного человеку ты не сделаешь. Разве не лучше, если ты тут хозяйкой будешь? А женился бы ярл на той злыдне беловолосой — ни тебе, ни мне покою бы не было.

Забава глянула удивленно.

— Это ты к чему, бабушка?

Маленя завздыхала, потом все же сказала:

— Ты, лебедушка, об этом не знаешь… только Рагнхильд эта, пава чужанская, еще там, в прежнем дому ярла, в жены ему набивалась. Мне одна баба рассказывала, из тамошних рабынь, в Хааленсваге — идет она как-то по двору, а ярл Харальд перед главным залом стоит. И злюка белокосая из дома выскакивает. Мы, говорит, сегодня должны пожениться. А он ей — подумаю. И отвернулся от нее в сторону, к воинам своим.

— Может, она ему до этого невестой была? — замирающим голосом спросила Забава. — А он…

— Да нет. — Бабка поджала губы. — Я бы знала. И не ровня они, по прежним-то временам — она конунгова дочка, княжна по-нашему. Как родилась, так всю жизнь с серебряных тарелок медвяные кушанья золотыми ложками ела. А Харальд твой…

Мой, подумала Забава. Мой?

— Перед тем, как ярлом стать, простым ратником был. Да еще берсерком, зверем в человечьей шкуре. Не помри у этой Рагнхильд отец…

Тут Маленя прикусила язык, припомнив, что ярл запретил рассказывать о том, что приключилось в крепости. А началось все со смерти отца беловолосой змеюки. Как бы девка спрашивать не начала, что да как…

На ее счастье, дверь опочиваленки отворилась — и вошли две рабыни, приставленные к Забаве. В каморке тут же стало тесно, не повернуться.

Одна из баб положила на кровать рядом с Забавой ее плащ, крытый волчьими шкурами и оставленный вчера на пиру.

— Вот, принесли, — сказала Маленя. — В зале после пира сейчас прибирают, велели передать. А дай-ка я у них спрошу…

Она бросила бабам несколько слов. Те заулыбались, тут же что-то ответили.

— Радуются, что ты хозяйкой будешь, — степенно перевела бабка. — Вот и ты радуйся. Ходи горделиво, как жене ярла положено. С рабынями не якшайся, не ровня они тебе теперь…

Тут Маленя опять прикусила язык, припомнив, что она и сама рабыня. Научит сейчас девку на свою голову, выставят ее потом в рабский дом — а там и на жертву продадут.

— Что-то Рагнхильд не идет, — суетливо сказала бабка. — А ведь тут была, в женском доме. Я, когда к сестре твоей шла, ее видела.

— Как там Красава? — тихо спросила Забава.

— Известно как, — ответила Маленя. — Ярится. Я-то помню, какими словами она тебя полоскала. А теперь ярл тебя в честные жены берет, а ее — с глаз долой. У нее и вопли, и слезы градом, только что яд с клыков не капает.

— Я все в себя прийти не могу, — пожаловалась Забава.

И Маленя объявила:

— Это потому, что ты еще не утренничала. Вот сейчас рабынь пошлю, раз уж Рагнхильд не идет.

— А можно… — начала было Забава.

И осеклась. Подумала — я теперь вроде бы свободна. Невеста ярла Харальда. Неужто и сейчас будут держать взаперти? И чтобы на двор выйти, опять проситься придется?

А выпускать будут только с Рагнхильд, которая, как оказалось, и сама к Харальду в жены просилась…

— По двору пройтись хочу, — негромко сказала Забава.

И потянулась к распущенным волосам, которые, встав, так и не собрала в косу. Не до этого было. Попросила:

— Гребень бы…

Бабка Маленя что-то сказала — одна из рабынь тут же выскочила за дверь. Вторая, подхватив поднос с сундука, тоже ушла.

Что-то там у них в опочивальне случилось, подумала Маленя. Вон и деваху сюда переселили. И ярл с ней тут спал.

Но в господские дела лучше не соваться. А после вчерашнего пира — и того, что ярл утром сказал — Забава нынче тоже из господ.

Ее же дело маленькое, услужать, а не спрашивать.

Рабыни вернулись быстро. Принесли завтрак, гребень, чистой воды, чтобы ополоснуться.

Только Рагнхильд все не шла.

Забава, быстро поклевав с тарелок, с самого краешку, встала. Сунула подносы бабке и рабыням, велев есть, если хотят.

И порадовалась своей хитрости. Вот вроде бы и с рабынями не села есть — а баб да бабушку Маленю все равно накормит…

Но дверь вдруг распахнулась, и вошел Кейлев. Кинул на постель охапку тканей, что-то сказал.

— Поговорить с тобой хочет, — перевела Маленя, вставшая с кровати, едва тот вошел. — Как отец с дочерью.

Забава застыла, тревожно глядя на нового отца. Понятно, что Харальд велел ему объявить ее дочерью. Приказал, считай. Вот только что из этого выйдет?

Кейлев, надо сказать, смотрел на нее не зло. И когда заговорил, слова звучали медленно, спокойно.

— Ты теперь его дочь, и глядя на тебя, люди будут говорить — вон идет Кейлевсдоттир, — перевела Маленя. — Поэтому ты должна одеваться так, чтобы за тебя не было стыдно ни ему, ни твоим братьям, Ислейву и Болли. Он принес ткани. Сшей себе одежду. Чтобы никто не мог сказать, что дочь Кейлева одета, как рабыня.

Забава, помедлив, кивнула. Подумала — отца положено слушаться. И родного, и приемного. Зла он ей не делал, наоборот, принял в свой род…

Кейлев почему-то не уходил. Стоял, разглядывая ее. Снова заговорил.

— Твой отец говорит — он знает, что ты теперь невеста ярла, и живешь под его защитой. Но бывает, женщина не хочет что-то сказать своему мужу. И ты всегда можешь обратиться к нему. Или к его сыновьям, твоим братьям. Их имена — Ислейв и Болли. Они сделают все как надо. Как ты захочешь. Тихо, без шума.

— Это он о чем? — тревожно спросила Забава.

Кейлев, выслушав перевод Малени, тряхнул седой головой. Вскинул сжатый кулак, разогнул один палец.

— Если тебя обидит какая-то женщина, но ты не хочешь, чтобы ей сделали слишком больно. Чтобы просто поговорили.

Разогнул второй.

— Если тебе что-то сказали, и ты хочешь узнать, правда ли это.

Разогнул третий.

— Если ты хочешь что-то сделать, но не знаешь, как это делается у нас, в Нартвегре.

Старик опустил руку.

— Я поняла, — осторожно сказала Забава. — И запомню.

Они еще какое-то время разглядывали друг друга. Кейлев опять что-то сказал.

— Ты должна научиться слушаться ярла, — перевела бабка с придыханием.

И видно было, что она полностью согласна с Кейлевом.

— Твой отец помнит, какой ты была в Хааленсваге. Теперь ты другая, и это хорошо. Он советует тебе оставаться такой же — и даже стать еще послушней. Посмотри на Рагнхильд. Она держит голову так высоко, как никто. Но когда нужно, склоняется перед мужчинами так низко, как нужно, чтобы их гнев утих. Это мудрость женщины. Научись ей. И будешь жить долго и счастливо.

Забава едва успела подавить дрожь. Слова о том, чтобы склоняться перед мужиками, напомнили ей о тетке Насте. Та тоже кланялась перед дядькой Кимрятой…

Кейлев смотрел выжидающе, и Забава молча кивнула.

Потом старик ткнул рукой в ворох разноцветных тканей, лежавших на кровати. Вышел.

Она дождалась, пока бабы и Маленя закончат с едой. Прошлась по волосам гребнем, но едва потянулась разобрать пряди, чтобы заплести косы, бабка сказала:

— Не делай этого, Сванхильд, лебедушка моя… ты нынче чужанка, а у них незамужние девки кос не заплетают. Не все, конечно, а те, которые побогаче. Вон как Рагнхильд, как сестры ее. Ты теперь тоже не из последних…

Только не девка, молча подумала Забава. А вслух заметила:

— Пойдешь со мной, бабушка? По двору погуляем. Бабы пусть тут останутся — вдруг меня еще и не выпустят.

Она накинула плащ, выскочила во двор. Пятеро стражников, стоявших за дверью, не препятствовали.

Просто молча зашагали следом.

Рагнхильд вернулась в женский дом не одна.

В десятке шагов за ней шла худосочная бабенка, время от времени начинавшая кашлять.

За помощь Белая Лань пообещала рабыне теплого тряпья и еды. А еще нож под ребро, если та проговорится кому-нибудь.

Женщина, услышав ее слова, затряслась — похоже, знала о зарезанной наложнице Гудрема.

Белая Лань нырнула в дверь, за которой почему-то не было стражи, приставленной к Сванхильд. Заглянула в каморку, где та провела прошлую ночь, узнала, что девка Харальда отправилась гулять…

И с легким сердцем пошла к темноволосой, догнав по пути худосочную бабу.

Вторая наложница Харальда сидела на кровати, обняв подушку. Плакала, некрасиво разевая рот и с хрипом заглатывая воздух.

— Не реви, — строго сказала Рагнхильд, встав рядом. — Слушай, что я скажу. Харальду ты больше не нужна. И очень скоро тебя отведут на торжище, чтобы продать. Будешь вставать рано утром, делать всю тяжелую работу, а ночью еще и раздвигать ноги перед хозяином. Ярлов в Нарвегре немного, а простые люди используют рабынь и для утех, и для работы. Хочешь так жить?

Темноволосая резко смолкла, уставилась на Белую Лань.

— Значит, хочешь остаться здесь? — Рагнхильд прищурилась. — Жить в довольстве, не работать?

Красава неистово закивала.

— Тогда сделаешь так…

Двор встретил Забаву многоголосьем — и ветром в лицо. Она ухватила разлетевшиеся полы плаща, свела их на груди. Покосилась на бабку Маленю, закутанную в не слишком толстую шерсть. И двинулась к хозяйскому дому, где жила до этого.

Пятеро мужиков, все с оружием, топали следом, не пытаясь ее остановить.

Порог опочивальни, где она наткнулась на змею — и где Харальд снова засиял, но уже весь — Забава переступила с дрожью.

Окошко сейчас было распахнуто, и в опочивальне работали какие-то люди. Судя по одежде, рабы. Часть половиц сняли, под полом зачем-то копали яму…

Воин, сидевший на сундуке и наблюдавший за работой, при ее появлении встал. Забава кивнула, на всякий случай пожелала сразу всем, на чужанском наречии:

— Добрый день.

И со смущением вспомнила, что стражникам, выйдя из каморки, таких слов не сказала. Кейлева, приемного отца, тоже не поприветствовала — забыла обо всем, растерявшись после новостей, слышанных в это утро.

— Добрый, — ответил вставший.

Забава оглянулась на бабку.

— Бабушка Маленя, может, хочешь взять что-то из моих вещей? Мне их больше не носить — а там теплые накидки лежат, новые.

— Все заберу, — хозяйственно ответила бабка. — Что-то себе оставлю, что-то бабам из рабского дома раздам. А ты из своего сундука достань золото, что ярл подарил. И на себя надень, жениха порадуй.

Но Забава только пожала плечами. Не хотелось при людях копаться в сундуке, ища на дне украшения, завернутые в тряпку.

— Успею еще, — пообещала она бабке. — А пока пусть тут полежат. За покоем все равно присматривают…

Она дождалась, пока бабка Маленя, обойдя дыру из снятых половиц, вытащит из сундука лежавший сверху короткий плащик, накинет его.

И опять выскочила во двор, гулять.

Серые тучи обложили небо, ветер дул холодный — а Забаве было радостно, как бывает только по весне.

Свободна, подумала она. Вот уже и гулять позволяют. И Рагнхильд рядом нет, с ее улыбками, сладкими взглядами. Сердце стучало, улыбаться хотелось…

Забава кусала губы, чтобы те не растягивались в улыбке. Вскидывала голову, стараясь выглядеть достойно.

Возле хозяйского дома народу ходило немало. И все больше мужчины, бабы попадались редко. На нее глазели, не в упор, конечно, а издалека. Взгляды отводили, подходя поближе.

Но отойдя, опять смотрели. С любопытством, изучающе.

И Забава поспешно свернула в сторону. Прошлась вдоль стен, держась подальше от погасших кострищ, возле которых стояли мужики с оружием. Зашагала к коровникам и службам, стараясь не торопиться — чтобы бабке Малене не пришлось за ней бежать.

В одной из овчарен лаяли псы, трое рабов сооружали рядом загон. Забава вспомнила о щенке, подаренном Харальдом, которого, по его словам, должны были привезти. Тут же свернула и пошла к двери овчарни, откуда доносился лай.

— Ты куда? — всполошилась бабка.

— Щенка гляну…

— Покусают же, — Маленя всплеснула руками, что-то сказала стражникам.

Однако те лишь пожали плечами. Ярл запретил пускать свою невесту за стены, но и только. А если псы кинутся, так они рядом. К тому же собаки выросли в поместье ярла, приучены без команды не рвать…

Но щенка среди двух десятков точно таких же, кудлатых и черных, веселыми шарами катавшихся под ногами, Забава не нашла. Побродила по овчарне, с парой стражников, не отстававших ни на шаг. Кобели прыгали рядом, гавкали, щелкая зубами. То ли просились погулять, то ли чуяли запах хозяина, идущий от плаща на ней.

Но саму ее не трогали.

Забава снова выскочила во двор. Оглянулась, куда идти…

И тут увидела Рагнхильд, идущую от хозяйского дома и машущую ей рукой.

Радость начала увядать.

— Тебе нужно сесть за шитье, — мягко сказала беловолосая красавица, подойдя поближе. — Перед кухней уже стоят котлы — рабы варят свадебный эль для ярла Харальда. Для твоей свадьбы, Сванхильд. Через двенадцать дней эль созреет. И ты должна сшить себе одежду, чтобы не опозорить ярла — как для свадьбы, так и на каждый день. Пойдем. Ткани, подаренные тебе, дорогие, рабыням их не доверишь…

Забава со вздохом пошла следом.

А едва ступила на дорожку, идущую через всю крепость, от ворот к берегу, из-за угла женского дома к ней кинулась женщина. Споткнулась, не дойдя нескольких шагов, упала на колени…

Она узнала Красаву. Встрепанную, в разодранной одежде, со свежими кровоподтеками на лице.

Глядевшую безумными глазами.

— Сестра, Забавушка… — умоляюще крикнула Красава.

И Забава вздрогнула — до того дико было слышать это от Красавы.

— Спаси. Знаю, что виновата… но отцы наши братьями были. Убьют меня. Чуть не снасильничали, избили…

Забава словно оцепенела.

Один из стражников зашагал к Красаве, вздернул ее на ноги и замахнулся.

Тут она не выдержала. Вспомнилось, как Харальд ей сказал — стражники не такие добрые, как я, и скулу свернуть могут.

Но крикнуть не смогла, почему-то не решилась. Народу вокруг опять было много, и все смотрели на нее. Снова не напрямую, а как-то искоса, краем глаза.

Забава молча кинулась к воину, замахнувшемуся на Красаву. Только не успела — та уже отлетела в сторону. Закричала, растянувшись на земле.

Ударивший стражник повернулся к подлетевшей Забаве, глянул спокойно, честно.

— Что ж ты делаешь, голубка, — зачастила сзади бабка. — Ярл ведь приказал — не водись с рабынями…

Поодаль ползала Красава, плача и задыхаясь. Кровь текла из носа густой струей.

И мужики, бывшие во дворе, смотрели теперь не на сестру — а на нее, Забаву. Пялясь уже открыто. Если до этого все куда-то шли, или стояли, разговаривая о чем-то, то сейчас все замерли.

Забава стиснула зубы. Почувствовала себя так, словно ступила на тонкий лед.

Харальд, вдруг вспомнила она. И его не опозорить — и себя не предать…

Забава глянула на воина, ударившего сестру. Он тут не при чем, мелькнула мысль. Всего лишь сделал то, что велел ярл. Выдавила:

— Нет… еще раз. Пожалуйста?

— Ярл приказал, — хмуро отрезал мужик.

И поскольку все слова были знакомые, Забава поняла их сразу, без перевода. Оглянулась на бабку, прикусив губу.

Ей нельзя водиться с рабынями — но рабыням-то можно?

— Бабка Маленя, — дрогнувшим голосом попросила она, не трогаясь с места. — Отведи мою сестру в тот дом, где ее поселили. Присмотри за ней пока. Скажи, я сейчас приду.

Маленя, не двинувшись с места, проворчала:

— С чего бы это вдруг? Она и не то еще заслужила. Сколько она тебе гадостей наговорила да наделала…

— Бабушка Маленя, — звонко сказала Забава. — Я тебя прошу. Пожалуйста.

Один из стражников, стоявших рядом с бабкой, заворчал, поворачиваясь к ней. Маленя тут же захромала к Красаве.

Вот и все, убито подумала Забава. Еще и бабушку обидела. Может, и впрямь нужно было пройти мимо Красавы? Повернись все по-другому, да будь она на ее месте — саму ее сестра не пожалела бы.

Неизвестно, что случилось бы дальше — но тут Забава глянула на Рагнхильд.

Беловолосая красавица мягко улыбалась.

И она, собравшись с силами, тоже улыбнулась. Правда, едва-едва, одними уголками рта.

А потом развернулась и пошла к женскому дому, не оглядываясь. Стражники потопали следом.

Сзади бабка Маленя, не особо утруждаясь, хлопнула Красаву по плечу. Сказала:

— Вставай, чего разлеглась? Я тебе не лебедушка наша, Сванхильд. Пошли в женский дом, хватит тут перед людьми позориться.

Могло быть и лучше, подумала Рагнхильд, идя следом за Харальдовой девкой. Она надеялась, что Сванхильд дрогнет, кинется к сестре — рабыне, да еще в драной одежде.

Все ж понимают — бабой только что попользовались. Правда, она велела говорить, что лишь пытались. Но люди видят то, что видят.

Однако девчонка удержалась и не стала обниматься с рабыней.

Всего понемногу, решила Рагнхильд. Девка Харальда, как придет в женский дом, побежит к сестре. Потом нажалуется Харальду. Тому придется искать неизвестного, поднявшего руку на его наложницу. Пусть уже и не нужную.

Он будет злиться, девчонка жалеть сестру. Просить за нее…

Придя в женский дом, Забава постояла в каморке, дожидаясь, пока вернется Маленя. Спросила, едва та вошла:

— Как она?

— Да что с ней станется, — отмахнулась бабка. — Сидит, хнычет.

— Ее и правда снасильничать пытались?

— Говорит, пошла в баню, затащили в какой-то сарай. Еле вырвалась. Только, думаю, врет она. Одета была в шелка, издалека видно, что не простая рабыня. Кто к ней сунется с таким делом?

Забава вздохнула. Может, и так.

Ей не то что было жаль сестру — просто мерзко становилось при мысли о том, что она, Забава, сейчас сядет и будет шить себе платье на свадьбу. Как ни в чем ни бывало, как будто ничего не случилось.

Ничего и ни с кем.

— Пойду навещу. — выдохнула она наконец. — Где ее поместили?

Бабка проворчала:

— Там, в конце прохода — дверь. И за ней твоя сестрица коровой ревет. Только пустят ли тебя к ней? Это я про стражников. Об этом подумай, если уж о приказе ярла позабыла.

— Думаю, им велено ее ко мне не подпускать, а не меня к ней, — задумчиво заметила Забава.

И посмотрела на беловолосую красавицу, тихо стоявшую в уголке. Попросила:

— Скажи Рагнхильд — я сейчас вернусь.

Она вышла. Двое стражников двинулись следом, но остановить не пытались. Даже в каморку, где горько плакала Красава, не вошли.

Когда Харальд пришел вечером в женский дом, Рагнхильд первой встала ему навстречу. Кинула взгляд на Сванхильд, отложившую шитье и тоже поднявшуюся с кровати, сказала тихо:

— Хочу поговорить с тобой, ярл. Сегодня твоя темноволосая наложница…

Он кивнул:

— Уже знаю.

Подумал — доложили еще до тебя.

— Но твоя невеста, — Рагнхильд вздохнула, — не может забыть, что она ее сестра. Из двух рабынь, что ты к ней приставил, Сванхильд одну отправила к ней. Приглядывать.

— Да и Хель с ней, — проворчал Харальд.

Дело глупое, но нехорошее, мелькнула у него мысль. С одной стороны, в крепости полно чужих воинов, еще хмельных после пира. На Кресив и впрямь могли позариться, решив, что она одна из баб, оставшихся тут еще со времен Ольвдана.

Но он, как ярл, должен найти виновного. В первую очередь потому, что это его наложница.

Вот только искать не хотелось. Завтра с утра он собирался посадить проспавшихся воинов на весла — и отправить два драккара прочесать побережье. А послезавтра, если корабли вернуться без плохих новостей, отправиться в Веллинхел.

И через двенадцать дней отпраздновать свою свадьбу.

Рагнхильд тихо попрощалась и вышла. Следом выскользнула одна из рабынь.

Харальд махнул рукой, останавливая старуху, тоже заковылявшую к двери. Посмотрел на Сванхильд.

В Хааленсваге не было женского дома. Вообще. Он знал, что бабье убежище ему ни к чему, поэтому даже не начинал его строить. Для рабынь, захваченных в походах и купленных на торжищах, вполне хватало его покоев — и каморок в рабском доме.

А теперь у него в крепости женский дом, битком набитый бабами, которых он сам не трогает — и другим не дает. То, что произошло с Кресив, должно было случиться рано или поздно. Не с ней, так с другой.

Вот только все это не ко времени, мелькнула у него угрюмая мысль. Не этим ему сейчас нужно заниматься.

А вслед ей полетела другая мысль, насмешливая — прими свою судьбу, Харальд. Норны спряли нить как спряли, а ты живи, как сможешь…

Разве не этим он занимался всю свою жизнь?

Сванхильд выглядела задумчивой и растерянной. Харальд объявил:

— Если она хочет что-то сказать, пусть скажет.

Девчонка, прежде чем заговорить, покусала губу. Спросила:

— Что теперь будет с сестрой?

А перед последним словом, произнося его на своем языке, все-таки замялась, отметил про себя он. И спросил:

— Что ты хочешь, чтобы с ней было?

Сванхильд помолчала. Опустила взгляд, снова посмотрела на него, опять заговорила. Старуха перевела:

— Ты, ярл, с ее сестрой поступил так же, как с ней. Взял к себе на ложе. Теперь она и домой не может вернуться, и тебе не нужна. Нехорошо это.

Вот, подумал с ухмылкой Харальд, до чего я дожил. До упреков от своей бывшей рабыни — за то, что посмел завалить на спину другую рабыню.

— Она просит, чтобы ты не продавал ее сестру, — боязливо добавила старуха. — Оставил здесь, не выгонял. Чтобы она жила под твоей защитой.

— Пусть живет, — буркнул он.

Подумал — осталась, да и пусть себе. Он даже вдов хирдманов Ольвдана, которым некуда идти, не тронул, оставив их в женском доме.

Сванхильд вздохнула, словно решаясь на что-то.

— Ты найдешь того, кто это сделал?

— Я даже не стану искать, — резко ответил Харальд. — Сванхильд, ты многого обо мне не знаешь. Я стал ярлом не потому, что родичи подарили мне драккар с хирдом, когда настало время. Я стал им, потому что всегда поступал так, как положено поступать воину. Твоя сестра рабыня, за ее бесчестье не положен даже вергельд. А устраивать хольмганг ради рабыни, которая мне самому как женщина не нужна, я не буду. Это станет уроком для всех баб, которые живут здесь, в женском доме. Пусть не крутятся там, где полно незнакомых мужиков.

Он расстегнул пряжку плаща, кинул его на спинку кровати. Объявил:

— А теперь мы поговорим о другом.

И, сгребя в сторону шитье, уселся на постель. Махнул рукой, подзывая к себе Сванхильд.

Она подошла, но не сразу. Харальд подтащил ее поближе, поставил между своих расставленных ног. Прихватил за бедра чуть выше колен.

Подумал — выдержит то, что он ей скажет, или нет?

— Ты теперь моя невеста, Сванхильд, — негромко заявил Харальд. — И скоро станешь моей женой. Я не знаю, как живут в твоих краях, но у нас свои обычаи. Я не только ярл, я еще и воин. Такой же, как все воины моего хирда. Один из них.

Робкое тепло бедер под скользким шелком ласкало ладони. Звало, манило…

— Жена ярла, — громко сказал он. — Присматривает за женским домом. Я могу поставить охрану к дверям, но я не буду утирать сопли бабам, что тут живут. Не буду разрешать или запрещать им что-то — это не моя забота.

Харальд помолчал, решаясь. Погладил девчонкины ноги, потянувшись чуть выше. Синие глаза прятались в тени, укрывавшей все лицо. Пряди волос, падавшие с плеч двумя крыльями, были так близко…

Он сам приказал, чтобы ее научили языку. Рано или поздно Сванхильд узнает все. И лучше, если это случится сейчас, пока глаза у нее все еще светятся от счастья — после известия о свадьбе.

— Когда мои воины взяли эту крепость, они, как положено, получили один день на потеху. И потешились со всеми бабами, что тут живут. Таких потоптанных баб, как твоя сестра, здесь целый женский дом. Только нескольких не тронули.

Сванхильд судорожно вздохнула. Ладони опущенных рук сжались в кулаки.

— Я не хвалюсь этим, — спокойно сказал Харальд. — Но я сделал тебя свободной женщиной Нартвегра. И ты должна понять — у нас свои правила и свои обычаи. Я стал ярлом, опираясь на простых воинов. Я сам вышел из них.

Она все молчала и молчала — только грудь поднималась от частого дыхания. Пряди волос подрагивали. Рядом, близко…

— Ты знаешь, что я и сам зверь, — выдохнул Харальд. — Ты смотрела мне в лицо — вернее, в морду. Я поступал хуже, чем мои воины. Я убивал. Мои рабыни мучились больше, чем здешние бабы. И умирали.

Мир рушился.

Здесь было столько баб. И все они, подумала Забава, перенесли то же, что и Красава.

Нет, поправилась она тут же. Красаву все-таки не тронули. А этих — толпой. И сделали это воины Харальда. С его, выходит, разрешения…

Живот свело от тошнотворного холода.

Бабка Маленя, переведя последние слова ярла, застыла в углу опочиваленки, боясь шевельнуться.

Лицо Харальда было неподвижным. Серебряные глаза сияли — и сейчас он показался Забаве похожим на то чудище, каким обернулся позапрошлой ночью, после пира. Вот только кожа не светилась…

Смог бы он тогда, вдруг мелькнула у нее мысль, обернуться в человека, не будь ее? Спросить бы, да не хотелось, чтобы бабка слышала про такое. Про него и так не по-доброму говорят.

Харальд ждал, и руки его крепкой хваткой держали ее ноги чуть выше колен. Горячие сквозь шелк.

И Забаве вдруг припомнилось — стена с оружием в его опочивальне, там, в том доме, где он жил прежде. Над кроватью, только руку протяни, и бери. То, как Харальд ей пальцы на рукояти кинжала складывал, показывая, как на него замахнуться…

Она сделала такой глубокий вздох, что голова закружилась. Спросила:

— Ты хотел, чтобы одна из твоих баб тебя убила? Поэтому мечи над кроватью держал?

Испуганное бормотание бабки, его ответ, и снова бормотание.

— Они в Нартвегре верят, что судьбу плетут норны, три богини судьбы. И у каждого своя нить. Он не хотел смерти от руки женщины. Но и не прятался от своей судьбы.

И ни у одной не хватило духа его убить, пока спит, подумала Забава.

Хотя может, он успел бы проснуться? Или успевал всякий раз…

Она облизнула пересохшие губы. Попросила голосом, который даже ей самой показался жалким:

— Спроси, бабушка — после того, как он со мной… после того, как я его рабыней стала, он кого-нибудь убивал?

— Только мужиков, дитятко, — прошелестела Маленя, дождавшись ответа Харальда. — После тебя он баб уже не трогал.

— Вот пусть и дальше так будет, — выдохнула Забава.

Серебряные глаза напряженно сияли. Она помедлила, спросила:

— А мою судьбы тоже спряли норны?

Руки Харальда ожили, дотянулись до ее талии. Ладони сошлись на ней крепким обручем.

— Он говорит, ты волоконце в его нити. Но без тебя это будет уже не судьба, а проклятие.

Харальд вдруг что-то хрипло сказал, и бабка торопливо похромала к выходу.

Он меня обыграл, признала Рагнхильд, едва успевшая отступить от дверного косяка, когда старая рабыня вышла. Хорошо, что та ковыляла — и скрип половиц предупредил о ее появлении.

А могло бы получиться неплохо — сначала девка узнает, что случилось с сестрой. Расстраивается, хмурится на Харальда.

Тот мог даже начать поиски виновного, хотя ему сейчас не до этого. Что не добавило бы ему любви к девке, совсем наоборот.

Потом темноволосая разболтала бы об участи сестер Рагнхильд, которыми попользовалось все войско ярла. И пожаловалась, что Харальд ее убьет, как только ему донесут о ее словах — здесь, в женском доме, полно ушей…

После чего Рагнхильд прирезала бы темноволосую, обрубив все концы. А девка подумала бы на Харальда. Решив, что он все-таки дознался и приказал убить ее сестру. За то, что проболталась, рассказала…

Но теперь смысла в этом нет.

Надо идти дальше, решила Рагнхильд.

Идя к себе, она с тоской вспоминала слова Харальда. Он даже этот разговор со своей девкой провел, как битву. И выиграл ее, как всегда.

Ты волоконце в моей нити, крутилось у Рагнхильд в уме. Но без тебя это будет уже не судьба, а проклятье…

Белая Лань с ненавистью прикусила губу. И переступила порог своей опочивальни. Сейчас Харальд будет ласкать свою девку. А к ней сегодня ночью наверняка наведается Убби.

Когда старуха вышла, Сванхильд так и осталась стоять меж его расставленных колен. Замерла неподвижно, думая о чем-то.

И смотрела на него сверху вниз. Правда, дышала уже не так часто. Понемногу успокаивалась?

Харальд тоже не двигался, решив — какие бы мысли не крутились у нее в голове, пусть додумает их до конца. Скосил глаза на ладони девчонки.

Все еще сжаты в кулачки, смешные по сравнению с его кулаками.

Ты ведь меня уже простила, подумал он, снова переводя взгляд на лицо Сванхильд. Раз уж сказала — пусть и дальше так будет…

Она вдруг двинулась, выкручиваясь из его рук и пытаясь шагнуть назад.

Харальд разжал пальцы, позволив ей высвободиться. Следом встал сам, решив, что уйдет, поскольку девчонка, похоже, этого хочет. Переночует сегодня в своих покоях, где уже поменяли половицы. Заодно посмотрит, не опасно ли там, не потревожит ли что-нибудь его сон.

Но завтра будет последняя ночь перед походом. Ее он не уступит. Сванхильд придется принять его.

Девчонка, вывернувшись из его рук, в несколько шагов подошла к бревенчатому простенку, отделявшему ее опочиваленку от соседней. Встала рядом, повернувшись к нему.

Харальд уже потянулся к своему плащу, когда она сказала — на его родном наречии:

— Я.

И прижала одну руку к груди.

Он кивнул, давая понять, что слушает.

Сванхильд отняла ладонь, прикоснулась к бревнам простенка. Сказала, серьезно глядя, опять на его языке:

— Дом, — добавила уже вопросительно, вскидывая брови: — Приказываю?

Харальд прищурился, соображая. Хочет распоряжаться тут, в женском доме?

Ну да, он ведь сам ей сказал, что за женским домом присматривает жена ярла. А она почти его жена — без двенадцати дней.

— Приказывай, — с ухмылкой позволил он.

И подумал — жаль, не увижу, что будет, если девчонка вдруг схлестнется с Рагнхильд. Та наверняка заправляет сейчас всем в женском доме. Как невеста Убби, как самая решительная, умная…

И способная на убийство.

Мысль пришла неожиданно. Харальд нахмурился. Конечно, Рагнхильд не посмеет сделать что-то, помня о своих сестрах.

И все же. В ней течет кровь конунгов, в ее роду были одни воины. Ему ли не знать, на что способен человек с такой кровью — после вспышки ярости, в приступе гнева…

Сванхильд вдруг метнулась от простенка к кровати. Обошла его по кругу, собрала шитье, валявшееся на постели, перенесла на сундук.

Обернулась к нему.

И все мысли Харальда о Рагнхильд смыло как волной. Он уставился на Сванхильд, как четырнадцатилетний сопляк на первую в его жизни девку. Стоял, смотрел, как девчонка берется за подол, как тело ее прогибается, пока платье ползет вверх. А следом за ним — рубаха…

Она шагнула от сундука, оставшись в одних коротких сапожках. Острые грудки раздвигали пряди золотистых волос, падавших с плеч. Подошла, не отводя от него взгляда, запрокинув белое лицо. Полуоткрытые губы едва заметно шевелились, словно хотела что-то сказать — но не решалась.

Харальд стоял неподвижно. Не хотел спугнуть.

А ниже пояса тело знакомо наливалось тяжестью. И штаны уже топорщились.

Сванхильд взялась за его пояс, потянула, пытаясь справится с тугой застежкой. Он не шевельнулся, только облизал пересохшие губы.

Застежку сверху прикрывали две бляхи, поставленные близко, почти впритык. Забава расстегнула ее не сразу. Харальд втянул живот, тяжело дыхнув, и только тогда она смогла выдернуть конец ремня.

Бляхи, идущие по поясу сплошь, грозно звякнули, когда он повис у нее в руке.

Просто бросить пояс на пол, как это делал сам Харальд, Забава не решилась. Попятилась и уложила на сундук. Вернувшись, взялась за его рубаху.

Она спешила, стараясь отогнать от себя все мысли, все воспоминания. Всю горечь, оставшуюся после слов Харальда, прозвучавших сегодня. У нее в мире не было ничего и никого, только он.

И все, что она могла сделать — это быть с ним рядом. Утешаться тем, что Харальд сначала убьет ее, и только потом поднимет руку на другую бабу.

Уже и то хорошо, что напоследок она поживет честной женой.

Он поднял руки, позволяя ей стащить рубаху.

От тела Харальда шло тепло — Забава чувствовала его, даже не прикасаясь. Торопливо повесила рубаху на изножье кровати. Сглотнула и взялась за завязки штанов.

Ткань ниже уже натянулась, выпирала бугром…

Забава кое-как распутала тесемки.

И тут Харальд отбросил ее руки. Быстро сел на кровать, стащил сапоги, не отводя от нее взгляда. Приподнявшись, стянул штаны, отшвырнул в сторону сундука.

Снова сел, сказал — и она поняла:

— Иди сюда.

Забава шагнула, опять оказавшись меж его ног. Харальд тут же сдвинул колени, жесткие бедра, поросшие белесыми волосками, поймали ее, стиснув, как капкан.

И руки его двинулись, поднимаясь от ее колен. Большие пальцы поглаживали внутреннюю поверхность бедер, ласкали, выписывая крохотные круги, цепью идущие вверх.

Она задохнулась, когда пальцы Харальда дошли до бугорка, поросшего завитками. Мягко, щекотно коснулись складок между ног…

И начали гладить. Сначала почти неощутимо, по границе, где завитки переходили в розовую, беззащитную плоть. Потом скользнули глубже, тревожа все — и вход, и место рядом, в котором словно бусина каталась, твердея под его пальцами.

Забава ухватилась за его плечи, и колени Харальда наконец раздвинулись. Он потянул ее вниз, к кровати, тут же опрокидывая на спину. Приподнялся сам, движением руки смахнул с нее сапожки, закинул ее ноги на постель.

И улегся сверху. Прошептал что-то, нависая над ней, почти касаясь губами ее губ…

Она моргнула, непонимающе вскинула брови. Харальд, обдувая тяжелым дыханием ее лицо, снова что-то сказал — такое же непонятное.

Потом Забава ощутила, как в нее ткнулось его мужское копье. Надавило, отодвинулось. И снова вжалось, нащупывая вход.

Он входил в нее медленно, не спеша. Раздвигая ее тело там, внизу, между ног, заставляя почувствовать, каким тугим оно стало — и как бьется в нем какая-то жила, охватывая его копье кольцом.

Тень стыда за себя, за то, что радуется, когда Красава и прочие бабы рядом горюют, скользнула по сознанию Забавы.

И исчезла, стертая сладкой мукой, рождавшейся в теле от рывков Харальда.

Трепет. Дрожь. И горячей водой по животу расплескивается наслаждение. Выдохи Харальда, шипящие, срывающиеся в рык.

А потом снова — тяжелая ласка мозолистой ладони, поймавшей ее грудь. Поцелуи, от которых задыхаешься. Руки, от которых не знаешь, куда деваться…

Встав утром, Харальд снова вспомнил о Белой Лани. Задумался на мгновенье, глядя на спящую Сванхильд.

Ты всегда будешь со мной, сказал он ей ночью. И я убью любого, кто протянет к тебе руку.

Харальд улыбнулся, припомнив, как она закусывала губу, пытаясь не стонать. Девчонка тиха в постели, как мышка. И стоны ее больше похожи на вздохи, смешанные с оханьем. Правда, иногда она ойкает. Время от времени даже возмущенно…

Но под ним обычно стонали в голос. Бывало, что и орали.

Рагнхильд, напомнил себе Харальд. И вышел.

У дверей женского дома стояли четыре стражника. И с ними еще трое из охраны Сванхильд — остальные пока не подошли. Харальд кивком отправил троицу внутрь, к опочивальне. Спросил у оставшихся:

— Убби не видели?

Парни заухмылялись.

— Он тут, у своей невесты. С ночи сидит.

Поговорю с ним позже, решил Харальд. Не вламываться же к ним в опочивальню непрошеным гостем…

Забава встала раньше, чем появилась бабка Маленя с рабынями. Расчесала пряди, спутавшиеся ночью под руками Харальда. Натянула платье — новое, сшитое только вчера, на пару с одной из рабынь.

Сегодня она хотела, как говорят чужане, выглядеть достойно. Объявила бабке, когда та вошла:

— Пойду поговорю с Кейлевом… то есть с моим отцом.

— А поутренничать? — немного обиженно проворчала Маленя.

Тут в дверь вплыла Рагнхильд. Забава, глянув на нее, быстро сказала:

— Это потом. Скажи Рагнхильд — пусть отдохнет пока, свои дела поделает.

Беловолосая красавица, выслушав бабку, изумленно вскинула брови. Ответила что-то — голос прозвучал мягко, но по-хозяйски.

— Говорит, ее к тебе приставил сам ярл Харальд, — немного испугано перевела бабка. — И если ты куда-то идешь, то она пойдет с тобой.

Забава тяжело вздохнула. Сказала, чувствуя, как внутри зарождается упрямство — но подбирая слова осторожно, чтобы все-таки не обидеть:

— Я схожу к своему отцу, поговорю с ним. Ты не беспокойся, я ненадолго.

И повернулась, чтобы взять плащ, уже приготовленный, лежавший на кровати.

Рагнхильд опять что-то заявила.

— Тебе, говорит, нельзя без нее…

— Можно, — негромко ответила Забава. — В охранниках у меня другие, не она.

И, накинув плащ, посмотрела на Рагнхильд.

Губы беловолосой брезгливо дернулись — но тут же снова растянулись в улыбке.

Я для нее вчерашняя рабыня, подумала Забава. Все правильно, с чего бы этой Рагнхильд ее любить? Тем более что беловолосая сама, по словам бабки Малени, желала стать женой Харальда.

— Хочу поговорить со своим отцом наедине, — выдохнула Забава. — Хочешь, здесь подожди, хочешь, к себе иди.

Она кивнула бабке Малене, давая знать, чтобы та шла следом. Шагнула за порог, где уже ждала пятерка стражников. Сказала на чужанском:

— Доброе утро.

— Доброе, — нестройно отозвались те.

А выйдя во двор, Забава вдруг обнаружила, что Рагнхильд идет следом.

Ну и как тут быть, подумала Забава.

Бабка Маленя, словно прочитав ее мысли, едва слышно прошамкала:

— Да скажи стражникам, и дело с концом. Им указ только ты — да сам ярл. Уж они-то беловолосой своевольничать не дадут.

И Забава в который раз вздохнула. Ну, прикажет она, и что дальше? По ее приказу беловолосую обидят. Кому от этого будет лучше?

Уж точно не ей. И пойдет о ней слава, что она, вчерашняя рабыня, напускает воинов ярла на баб.

Она повернулась, сказала на чужанском:

— Прошу тебя, Рагнхильд. Пожалуйста…

На большее ее познаний не хватило, и после этого она просто ткнула рукой в сторону женского дома.

Рагнхильд несколько мгновений смотрела на Забаву, часто дыша и удерживая на лице улыбку. Угол рта подергивался. Пятеро стражников переводили взгляды с нее на Забаву.

И все-таки беловолосая уступила. Резко развернулась, зашагала к дому.

Забава оглянулась на стражников. Спросила:

— Кейлев? Где Кейлев?

Один из воинов тут же окликнул кого-то во дворе, выслушал ответ. И двинулся вперед, махнув ей рукой. Она заторопилась следом.

Приемный отец отыскался на берегу. Завидел ее издалека, сбежал по сходням с корабля, крайнего в ряду. Бросил стражникам несколько слов, после чего те сразу же отошли.

И заговорил первым, внимательно глядя на Забаву.

— Он говорит, ты запомнила его слова — прийти к нему, если что-то случится. Это хорошо, — перевела бабка. — Он знает о том, что произошло вчера. Ты пришла поговорить об этом?

— Нет, о другом, — Забава помолчала.

Седой старик смотрел не зло. Вроде бы не зло.

— Я знаю, в женском доме живут те, кого… — тут ее смелость закончилась, и сказать следующее слово она не посмела.

Подумала испуганно — а может, и он, ее приемный отец, в этом замешан? Забава сглотнула, пробормотала уже совсем упавшим голосом:

— Там живут женщины. Что их ждет?

— Это зависит от воли ярла, — перевела бабка ответ Кейлева. — Он может их продать, как рабынь. Может выгнать. Пока он их терпит. Они тебя обижают?

— Нет-нет, — торопливо сказала Забава. — А могут они выйти замуж? Чтобы как-то жить дальше?

Кейлев скривился.

— Если когда-нибудь и смогут, то не сейчас. Потом, может быть, когда все забудется. Правда, им придется нелегко. Работать, как простые женщины, они не умеют…

Доживу ли я до того времени, когда все забудется, безрадостно подумала Забава. Значит, помочь в этом тем бабам, что живут в женском доме, она не сможет.

Забава вздохнула. И, немного помявшись, спросила:

— А то, что случилось вчера… ты что-нибудь знаешь об этом?

Кейлев вдруг усмехнулся. Бабка с торжествующей улыбкой перевела его слова:

— Он уже поспрашивал. Девка была в ярком плаще, шла с какой-то рабыней, и ее заметили. Только те, кто ее видел, утверждают, что в сарай она зашла сама. С рабыней, но без мужика.

Забава, не ожидавшая этого, похолодела. А старик снова заговорил…

— Сегодня он расскажет об этом ярлу, — с неожиданным злорадством в голосе сообщила бабка. — Потому что это правильно. Эта рабыня могла подставить кого-то из воинов. Таких вещей не прощают.

Она задохнулась, посмотрела растеряно.

Приемный отец нахмурился.

— Ты должна думать о себе, — наставительно сказала бабка, переводя его следующие слова. — И называй его отец. Становится холодно, он принесет тебе меха, чтобы ты сшила себе достойные плащи. Иди, и слушайся ярла…

— Убби, — сказал Харальд, когда хирдман наконец попался ему во дворе. — Не думал, что доживу до того дня, когда мы с тобой будем обсуждать баб — но, видно, придется.

Убби удивленно скривился, потом нахмурился.

— Что случилось, ярл?

— Моя невеста, — объявил Харальд. — Будет присматривать за женским домом. А то девки выходят все чаще и чаще, а мужики слетаются на них, как мухи на мед. Сам я с этим разбираться не буду. Это дело Сванхильд, я ей так и сказал.

Убби молча ждал, что ярл скажет дальше.

— Поскольку ты злишься, когда я разговариваю с твоей невестой, поговори с ней сам. Я принял ее как гостью, но Йорингард теперь принадлежит мне. Если Белой Лани не понравится, что моя невеста хозяйничает в женском доме — и она что-то сделает Сванхильд…

Харальд замолчал, давая Убби время сообразить. Тот нахмурился еще больше, пообещал твердо:

— Этого не случится, ярл. Я поговорю с Рагнхильд.

— Поговори, — согласился Харальд. — Потому что в этом случае заплатит не только она и ее сестры. Но и ты, Убби. Ты понял меня? Ты взял ее под защиту, как будущий муж. И ты заплатишь вместе с ней, если со Сванхильд что-нибудь случится. Это все, что я хотел сказать.

Хирдман закивал — и тут же куда-то заторопился.

Харальд проследил за ним взглядом. Убби шел прямиком к женскому дому.

Это сделано, подумал он.

А развернувшись, увидел свою невесту, идущую к нему от берега.

После разговора с Кейлевом, снова убежавшим по сходням на корабль, Забава некоторое время шла по берегу. Не зная, куда теперь идти.

И что делать.

— Бабушка Маленя… — спросила она наконец. — Зачем Красава это сделала, как ты думаешь?

Бабка ответила тут же, словно только этого вопроса и ждала:

— А чего тут думать. Как узнала, что ярл на тебе жениться, испугалась, что ее теперь продадут. Помнит, как она на тебя кидалась. А какой хозяин ей потом попадется, неизвестно… Вот и решила тебе пожалиться, бедненькой да несчастной прикинуться. Чтобы ты пожалела — и уговорила ярла ее не продавать.

Раз так, подумала Забава, вина на Красаве небольшая. Облыжно никого не оговорила? Нет. Просто хотела, чтобы ее не продали, чтобы не попасть неизвестно кому в лапы…

Она развернулась к стражникам.

— Ярл Харальд? Где он?

На этот раз ни один из них не стал кого-то окликать. Воин, стоявший ближе всех, сразу указал на дорожку, поднимавшуюся от берега.

Забава торопливо зашагала к ней.

Харальд стоял неподалеку от главного дома, разговаривая с громадным мужиком, похожим на медведя. Забава, не желая им мешать, замедлила шаг. И ускорила, когда громадный мужик, закончив разговор, пошел куда-то по своим делам.

Харальд стоял неподвижно, глядя, как она подходит. Едва заметно двинул рукой — стражники остались позади, остановившись в двух десятках шагов от него.

Забава, подойдя, попросила Маленю:

— Расскажи ему все. И про Кейлева не забудь. Скажи, что это он все узнал.

Харальд выслушал молча. Бабка уже закончила говорить, а он по-прежнему стоял, смотрел на Забаву — и молчал. Лицо было спокойное, но чужое. Серебряные глаза поблескивали холодно.

— Пожалуйста, — сказала Забава по-чужански. — Прошу…

И оглянулась на бабку.

— Бабушка Маленя, скажи ему — Красава просто испугалась, что ее продадут. И я прошу простить ее… не продавать.

Она снова перевела взгляд на Харальда. Дождалась, пока бабка закончит переводить, повторила на чужанском наречии:

— Прошу. Пожалуйста.

Харальд развернулся и зашагал прочь. Все так же молча.

Но не в сторону женского дома, с облегчением заметила Забава. Куда-то к крепостной стене.

Когда девка Харальда ее прогнала, Рагнхильд вернулась к себе. Села на кровать, глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

Девка Харальда сообразила, что теперь ее положение изменилось — и ведет себя по-другому. Быстро же она освоилась.

Что теперь, подумала Белая Лань. А теперь нужно помочь темноволосой подружиться с сестрой. Свой человек в нужном месте — это всегда хорошо.

Рагнхильд встала и отправилась в женский дом, за рабыней.

Вот только побеседовать с темноволосой, как она собиралась, не получилось. По возвращении, перед самым женским домом ее перехватил Убби.

— Поговорить надо, — буркнул он.

И, развернувшись, первым двинулся к дверям женского дома. Она пошла следом, надев на лицо привычную улыбку.

Рабыня, шедшая за ней, отстав шагов на десять, замерла — но Рагнхильд, быстро обернувшись на ходу, наградила ее недобрым взглядом. Та, склонив голову, молча двинулась следом. Тоже в женский дом.

Убби, едва они вошли в ее опочивальню, затворил дверь поплотней. Сказал:

— Рагнхильд.

Лань послушно отозвалась:

— Да, Убби.

— Ярл Харальд приказал своей невесте приглядывать за женским домом. Теперь она здесь хозяйка, — Убби помолчал. — Я знаю, что в последнее время тут распоряжалась ты, Рагнхильд. И даже сам помог тебе навести порядок, когда рабы отбились от рук. Но хозяин Йорингарда — ярл Харальд. А хозяйка женского дома — Сванхильд Кейлевсдоттир. Ты поняла?

— Да, Убби, — кротко согласилась Рагнхильд.

Ее жених снова помолчал. Затем заявил:

— Если ты что-нибудь сделаешь невесте ярла, Ольвдансдоттир, я убью тебя своими руками. Не смей идти против Сванхильд. Я знаю, что ты дочь конунга, а она нет…

Она грязная рабыня, подумала Рагнхильд. Но слепые норны зачем-то одарили ее даром, который прославил бы любую дочь конунга — останавливать чудовище, таящееся в сыне самого Ермунгарда…

— Однако твой отец потерял эту крепость, а Харальд ее отбил. И эта девка… — тут Убби споткнулся. Завершил твердо: — Эту девку он возьмет в жены, и дело с концом. Она станет хозяйкой Йорингарда. Если до меня что-нибудь дойдет — хоть одно словечко, хоть один слух о том, что ты ее не послушалась — ты увидишь, что я умею бабам не только груди мять. Но и уму-разуму их учить. Однако лицо у тебя красивое, и будет жаль, если с ним что-то случится. Ты поняла меня?

— Я всегда была почтительна со Сванхильд Кейлевсдоттир, — отозвалась Рагнхильд. — А теперь, после твоих слов, буду с ней еще почтительней.

— Будь, — буркнул Убби, — если не хочешь, чтобы твоих сестер отправили на корм Ермунгарду.

Он вышел. Рагнхильд немного посидела, с ненавистью глядя в бревенчатую стенку.

Потом встала и пошла к темноволосой.

Харальд, дошагав до псарни, свернул к берегу.

Собственно, крюк пришлось делать для того, чтобы девчонка не увидела, куда он идет. Еще побежит следом…

Он искал Кейлева. Тот с утра собирался осматривать драккары.

Его хирдман подтвердил все то, что он услышал от рабыни. И добавил:

— Если хочешь, ярл… я знаю, что темноволосая и Сванхильд прежде были сестрами. Ты ведь заберешь невесту с собой, когда пойдешь на Веллинхел? Я могу устроить так, что темноволосая тихо угорит в бане, пока ты воюешь. Тогда и Сванхильд будет на тебя не в обиде, и дело решится по справедливости.

— Она догадается, — хмуро сказал Харальд. — На это ума у нее хватит. И я не хочу прятаться. Девка заслужила наказание, она его получит.

Он скривился, сплюнул на камень рядом с сапогом. До чего же он докатился — вместо того, чтобы пойти и прикончить обнаглевшую рабыню, ходит кругами по собственной крепости. И обсуждает с воинами, как бы наказать какую-то девку.

А они ему еще и советы дают.

Харальд покосился на белого, как лунь, старика. Можно не сомневаться — Кейлев догадывается, почему ярл так носится с девчонкой. Поэтому и предлагает такое решение.

Но наказание прятать нельзя. Смысл ведь не в том, чтобы кого-то убить — а в том, чтобы преподать урок остальным. Рабыня не должна лгать своим хозяевам. Наговаривать на кого-то. И неважно, что она это сделала, боясь быть проданной, как считает Сванхильд.

Правда, темноволосая могла обладать тем же даром, что и девчонка…

Ну и Хель с ней, угрюмо подумал Харальд. Одно зимовье с Кресив — и он сам, без всякого зелья, превратится в дракона. Или порвет бабу, не дожидаясь красного тумана в глазах.

Может, все-таки простить ее, мелькнула у него мысль. Ради Сванхильд, поскольку та тоже простила ему кое-что.

И ради всех баб, потоптанных его хирдами…

— Что будешь делать с кнорром купца, ярл? — спросил Кейлев, уставший от его молчания. — И с рабами, что прибыли с торгашом?

— Лишние рты, — проворчал он. — Как вернемся, отправь их на торжище. Кнорр пусть стоит. Что ты хочешь получить из имущества купца как вергельд за бесчестье, нанесенное твоему роду?

— Болли с Ислейвом хотят ту рабыню, — вдруг сказал Кейлев. — Ту, которая танцевала. И я бы взял кое-что из сундуков торгаша. Немного, марок на сто…

Харальд задумался. Рабыня, хоть и подученная купцом, по сути ничего не знала. И пузырек с зельем — опять зелье, — отдала сразу же, трясясь от страха.

Содержимое пузырька он вылил в воду фьорда, а кнорр облазил, перетряхнув там все сверху донизу. И на всякий случай опорожнил над водой все сосуды, найденные там. Даже дорогие благовония не пощадил…

— Бери. Остальное отнесешь в кладовую. Рабов торгаша, как я уже сказал, продать.

Он кивнул, отпуская Кейлева. Посмотрел на устье фьорда.

Драккары, посланные осмотреть побережье, должны были вернуться к вечеру.

Харальд вдруг вспомнил, что так и не сказал Сванхильд о завтрашнем походе. И о том, что она отправится вместе с ним. С другой стороны, драккары еще не вернулись…

Так что предупреждать ее об этом пока что рано.

К тому же на море в шелках не походишь, решил Харальд, глядя на свинцово-синюю воду фьорда. Сванхильд наденет его одежду, как уже носила. В его рубахах девчонка будет не так выделяться, случись что. Опять же, в штанах теплее. Его сундук отправится на драккар утром, он покидает туда одежду и для нее…

Забава, вернувшись в женский дом после разговора с Харальдом, тут же отправилась к Красаве.

— Поутренничать бы сперва, — проворчала идущая следом бабка.

— Скоро, бабушка, поутренничаем, — отозвалась Забава.

И толкнула дверь опочиваленки Красавы.

Та лежала на кровати. Рядом сидели две рабыни, не одна — и та, которую отправила к ней сама Забава, и еще одна, незнакомая, тут же зашедшаяся в кашле.

Красава, приподнявшись с постели, протяжно охнула.

— Сестрица… одна ты у меня осталась. Защити, не выдай.

Забава замерла.

С тех пор, как их обеих привезли сюда, в Нартвегр, прошло не слишком много времени — месяца два? Чуть больше?

Но за это время жизнь ее поменялась так круто, и так много в ней случилось всего — и горе было без края, и счастье без меры…

Может, поэтому Забава сейчас смотрела на сестру — а рассердиться на нее по-настоящему не могла. Да, Красава била ее, обзывала, ругала всяко. И глупость эту учинила.

Но ведь никого не убила. А нынче и вовсе просто жалость вызвать хотела, чтобы не продали.

По сравнению с тем, что творили сами чужане — и Харальд, и другие — вина Красавы не выглядела такой страшной. Она вон Харальду свою будущую смерть простила, а тут всего лишь ложь. И синяки, которые ей когда-то Красава поставила, уже сошли, и слова злые отзвучали…

— Ты ведь соврала, Красава? — напрямик спросила Забава. — Не было ничего? Люди видели, как ты в сарай заходила, с какой-то рабыней. Без мужика, сама. И ярл Харальд об этом уже знает.

Красава вдруг вскочила с кровати — и повалилась на колени. Забава от неожиданности отступила на шаг.

— Спаси… — прохрипела Красава. — Тебя вон ярл в жены берет, он тебе не откажет. Пожалей. Как мой отец тебя когда-то пожалел — кормил, поил, после смерти твоего отца не оставил…

Была в ее словах доля правды, от которой Забава отвернуться не могла. Отец ее служил дружинником у прежнего князя — и полег вместе с ним, когда тот пошел против Рюрика.

Осталась от него одна избенка, одна коровенка и кое-какая утварь. Богатства отец не нажил — из простых был. Не как дядька Кимрята, что ходил в помощниках у ладожского воеводы, оставленного тогда присматривать за городищем — и склонившего голову перед Рюриком, когда тот подступил к воротам.

Избенку их потом снесли, и на ее месте поставил себе дом другой человек. Не приди за ней дядька Кимрята, от которого она и узнала о смерти отца, да не уведи за руку — неизвестно, что с ней было бы. Может, из милости взяла бы к себе соседка, что приглядывала за Забавой, когда отца не было дома.

А может, и нет. В неурожайный год простым людям на своих детей еды не хватало, не то что на чужих.

Она, конечно, свой хлеб отрабатывала, всю работу по дому делала, побои терпела. Знала, что из милости кормят. И надеялась, что замуж когда-нибудь отдадут, в память о родстве…

Вот только Забава уже попросила Харальда пощадить Красаву — а прислушается ли он к ее просьбе, не знала.

Оставалось последнее, что следовало узнать. И она спросила:

— Зачем ты все это подстроила, Красава?

— Сама не знаю, что на меня нашло, Забавушка, — всхлипнув, ответила та. Зачем-то метнула взгляд на рабынь, стоявших в углу. — С испугу все, по глупости.

— Такое с испугу не говорят, — возразила Забава. — По глупости — да, а вот с испугу…

Сестра заголосила:

— В голове все помутилось. Как подумала, что со мной будет, когда ты женой ярла станешь. Ведь продали бы. Ты бы меня рядом не потерпела.

Дверь вдруг приоткрылась, и Забава обернулась. В опочивальню заглядывал встревоженный стражник.

Она кивнула, с трудом ему улыбнулась, и дверь закрылась. Потом возразила сестре:

— Потерпела бы. Хотя…

Ей вдруг пришла в голову другая мысль, о том, о чем раньше почему-то не подумалось. Как-то все одно к одному пришлось — и радость ее заполошная, когда узнала о свадьбе, и глупость Красавина, после которой она сестру жалеть начала…

— Может, будет лучше, если тебя все-таки продадут, Красава, — медленно выговорила Забава. — Хоть тут не останешься.

Красава поползла по полу, потянулась руками к ее подолу.

— Забавушка, не выдай. Оборони. Скажи ярлу, чтобы простил и тут оставил.

— Да я его уже попросила за тебя, — Забава отступила еще на шаг, но тут наткнулась на бабку Маленю и подол от Красавиных рук не уберегла. — Послушай, Красава. Тебе об этом никто не сказал, а сама ты языка не знаешь. Ярл Харальд своих баб лютой смертью казнит. Не сразу, конечно, а потом, когда уже поживет с ними. Может, тебя все-таки не накажут, а лишь продадут. Но для тебя это к добру. Значит, еще поживешь.

— Врешь, — всхлипывая, просипела Красава. — Будь так, ты такой радостной не ходила бы. Вон, глаза какие довольные.

— Бабушка Маленя, да хоть ты ей скажи…

— Правду она тебе говорит, — важно подтвердила бабка. — Я у ярла пять лет прожила, в его доме, в Хааленсваге. Уж сколько там девок перебывало. И каждую он сам убил, своими собственными руками. Сама подумай — по годам он уже взрослый мужик, а все не женат, живет с рабынями. Да будь все иначе, женился бы давным-давно. И не на простой девахе, а на дочке какого-нибудь чужанского ярла.

— Врешь, — уже уверенней просипела сквозь слезы Красава. — Только зачем? Я тебе, Забава, теперь не соперница. Он со мной побыл, сгубил красу девичью… да и прогнал взашей. По твоему хотению, небось…

И Забава вдруг почувствовала, что тут ничего не поделаешь. Не убедишь Красаву, никак.

Что-то словно надломилось у нее внутри.

Зря я все это затеяла, с грустью подумала она. И право распоряжаться в женском доме зря у Харальда попросила. Здешним бабам пока ничем не помочь, а Красава верит лишь в то, во что хочет верить.

Худосочная рабыня, вжавшаяся в угол опочивальни, вдруг закашлялась. И невнятно спросила — но не по-чужански, а на родном наречии:

— Ярл правда все знает?

— Знает, — тут же подтвердила высунувшаяся из-за спины у Забавы бабка Маленя. — А ты из наших? Кашель твой ночью я слышала, но саму еще не видела…

Дверь скрипнула, в крохотную опочиваленку неожиданно вошла Рагнхильд. Оглядела всех изумленно, что-то сказала.

— Говорит, тебе, невесте и хозяйке, ни к чему пачкаться с грязными рабынями, — перевела Маленя. — Если позволишь, она сама выяснит все.

Может, Забава и послушалась бы. Просто потому, что уже спросила все, что хотела. И говорить с Красавой больше было не о чем.

Но худосочная рабыня, стоявшая напротив, у дальней стены, почему-то втянула голову в плечи, завидев Рагнхильд. Посмотрела застывшим взглядом…

Было в этом нечто, знакомое Забаве еще по прежней ее жизни. И она, задавив легкую дрожь, прозвучавшую в голосе в самом начале, ответила:

— Скажи, что я сама все выяснила. И что ей тоже нет нужды пачкаться с рабынями.

Улыбка Рагнхильд погасла. Она что-то сказала, глянула повелительно на бабку.

— Говорит, ярл Харальд будет недоволен, — пробормотала Маленя. — А рабыня, что кашляет, может тебя заразить. Тебе лучше уйти.

Красава, всхлипнув в последний раз, поднялась с пола. Посмотрела то ли испуганно, то ли неуверенно. Попросила:

— Иди, Забава. Только обо мне не забудь. Попроси ярла за меня, сделай милость. Все же мы не чужие, одного роду-племени.

— Я уже попросила, — ответила Забава.

И подумала — говорить больше не о чем, все сказано. Только странно как-то все. С чего это Рагнхильд решила что-то выяснять?

И худая рабыня смотрит испуганно…

Ей вдруг вспомнилось, что Красава пошла в сарай не одна, а с какой-то рабыней. И Забава, повернувшись к беловолосой, спросила:

— А зачем тебе что-то выяснять, Рагнхильд? Велел кто?

Лицо у той осталось спокойным, но глаза нехорошо прищурились.

— Ярл Харальд приказал ей приглядывать за тобой, а эта рабыня твоя сестра, — перевела бабка Маленя слова беловолосой. — Поэтому она хочет помочь. Узнать, что с ней случилось.

— Уже узнали все, — сказала Забава, глядя в лицо Рагнхильд. — Сестру мою видели, когда она входила в сарай. И ярл Харальд об этом уже знает.

Рагнхильд слегка покачнулась.

Теперь-то Ольвдансдоттир понимала, насколько глупо поступила, связавшись с темноволосой рабыней.

Правда, мысль о том, что следовало бы учесть, насколько крепость сейчас переполнена людьми, и воинами самого Харальда, и теми, кто прибыл с его родичами, ей в голову не пришла.

Вся ее надежда была теперь на то, что Харальд не станет выяснять, почему наложница выкинула такую глупость. А просто прикончит девку.

Не спрашивают же у коровы, зачем она боднула кого-то — скотина на то и скотина, чтобы поступать неразумно. Слишком бодливую корову просто молча режут, не тратя времени на разговоры.

Рагнхильд выдавила на лицо улыбку, сказала торопливо:

— Раз так, то эта рабыня теперь может надеяться только на твое заступничество, Сванхильд. Конечно, я тоже замолвлю за нее словечко — ради тебя. Но ты невеста ярла Харальда. Ты могла бы попросить у него жизнь этой рабыни себе в дар. Скоро ваша свадьба, после которой супруг наутро должен преподнести тебе подарок. Попроси, чтобы твоим утренним даром стала жизнь сестры…

Темноволосая как только бабка перевела ее слова, что-то взвизгнула, тоже, видно, умоляя об этом девку Харальда.

Та нахмурилась. Но на лице у нее появилась растерянность — и задумчивость.

Вот так, торжествующе подумала Рагнхильд. Когда Харальд услышит от своей Сванхильд этот глупый лепет — обменять его утренний дар на жизнь никчемной рабыни, — он поневоле задумается, стоит ли на ней жениться.

Держать ее при себе — да. Но жениться…

И в этот момент дверь распахнулась. В проеме стоял Харальд. В тяжелом плаще из темных шкур, застегнутом пряжкой на плече, в простой рубахе под ним.

Он подошел неслышно, подумала Рагнхильд. Шагал быстро? Лишь бы он не слышал ее последних слов.

Но Харальд смотрел на всех одинаково холодно, и она успокоилась.

Бабы набились в тесную опочивальню так, что и не повернуться.

И все-таки они стояли тут. И, похоже, беседовали перед его приходом.

Шестеро, подумал Харальд, окидывая всех взглядом. Четыре рабыни и две свободные женщины. И — совместная беседа.

Бабьи дрязги и оговоры, мелькнула у него насмешливая мысль. Сижу тут в крепости, занимаюсь бабьими глупостями…

А потом вдруг вспомнились слова отца — любая рука может преподнести зелье. И сказанное им следом — берегись людей.

Разве не сама Рагнхильд сказала ему когда-то, что он недооценивает рабынь? Что любая из них может подмешать яд в еду или питье…

Его веселье как рукой сняло. Харальд шагнул в коморку, оставив дверь открытой. Приказал громко, так, чтобы услышали в проходе:

— Там, за дверью. Один сюда.

Стражник сунулся в опочивальню, и он распорядился:

— Мою невесту — в ее покои. Отвечаешь за нее. Саму не выпускать, к ней тоже никого не запускать. Остальные парни пусть пока подождут за дверью.

Воин осторожно прихватил Сванхильд за локоть, потянул к выходу. Девчонка непонимающе глянула сначала на стражника, потом на Харальда…

И шагнула к нему.

Он посмотрел на нее непроницаемо, повел рукой, указывая на дверь. Сванхильд ответила странным, отчаянным взглядом. Закусила губу. Ушла, опустив голову.

— Второй сюда, — рявкнул Харальд.

И указал вошедшему стражнику на рабыню, которую сам когда-то приставил к Сванхильд.

— Выбери любую дверь дальше по проходу. Если там сидит баба, выгони. Эту рабыню — туда. Сиди с ней рядом. Никого не пускать, ее саму не выпускать. И чтобы молчала, пока я не приду.

Рабыню уволокли.

— Еще один, — распорядился он. Кивнул на Рагнхильд. — Все то же самое. Выбери дверь…

— Ярл, позволь сказать, — начала было Ольвдансдоттир.

— Заткнись, — прошипел Харальд. Оглянулся на воина. — Выбери дверь по соседству. И смотри, чтобы там было кого выгонять. Не хочу, чтобы она сидела в своей опочивальне. Мало ли что у нее припрятано… ступай. Еще один сюда.

Рагнхильд выволокли в проход. Он указал вошедшему стражнику на худую рабыню, дрожавшую у дальней стены.

Ту пришлось тащить, поддерживая — она кашляла, задыхаясь и спотыкаясь на ходу.

Харальд развернулся, посмотрел на оставшуюся старуху и темноволосую Кресив. Сообщил негромко:

— Я начну с вас. Сначала ты, старуха. Рассказывай.

Через некоторое время, покончив с рабынями, Харальд вышел в проход. Спросил у пары воинов, торчавших рядом:

— Где Рагнхильд?

Ему указали на ближайшую дверь, и он вошел.

Все услышанное от рабынь было так нелепо и глупо, что Харальд до сих пор не мог в это поверить. У него в уме вертелись мысли о Гудреме, о короле Готфриде, прямо сейчас готовившем там, за морем, свои корабли — для весеннего похода…

И словно этого было мало, сегодня по Йорингарду болтались ярл Турле с Огером, наконец-то проспавшиеся после пира. К вечеру, надо думать, дед его поймает — и обстоятельно расскажет, что он делает не так и насколько разболтались его люди.

А ему приходится заниматься тут бабами, которые под его носом проворачивают свои мелкие, глупые делишки. Не будь в этом замешана Сванхильд, он прикончил бы двух рабынь, подстроивших все это, потом приказал бы Убби проучить свою невесту — и дело с концом.

Рагнхильд, сидевшая на кровати, встала при его появлении. Харальд кивком указал торчавшему рядом стражнику на дверь, тот вышел.

— Вот чего я не пойму, — спокойно сказал Харальд, — так это зачем ты затеяла все это, Ольвдансдоттир. Или стало обидно, что в крепости, где хозяйками были жены твоего отца, теперь будет хозяйничать бывшая рабыня?

— Ярл, — пропела Рагнхильд, делая шаг к нему.

— Твоих сестер продадут на торжище, — отрезал он. — Всех. Тебя я не трону — ты теперь забота Убби. И его имя тебя защищает. Но он узнает обо всем. Я считал тебя умнее, Рагнхильд. Я почти уважал тебя за ум — боги знают, что для бабы это вещь немыслимая.

— Ярл… — почти простонала Рагнхильд. Выдохнула: — Харальд…

Он не шевельнулся, и она сделала еще один шаг. Коснулась его плеч, глядя ему в глаза.

Застыла.

Молчание длилось, пока Харальд не бросил грубовато:

— Что, настолько нравлюсь?

И Рагнхильд отдернула руки, словно обожглась.

Он развернулся, молча вышел. Приказал стражникам, стоявшим в коридоре:

— Рагнхильд не выпускать.

Затем отправился за старухой-славянкой. Разговор со Сванхильд Харальд оставил напоследок.

В ее опочивальне не было того напряженного покоя, что царил у Рагнхильд. Стражник подпирал спиной бревенчатую стену, девчонка металась от двери к сундуку напротив.

При его появлении она остановилась, наградила Харальда все тем же отчаянным взглядом, который он видел у нее в опочивальне Кресив.

Харальд кивком отправил стражника за дверь, приказал старухе-славянке:

— Расскажи Сванхильд обо всем. Начни с Рагнхильд.

И пока та торопливо бормотала, расстегнул пряжку плаща, кинул его на кровать. Встал так, чтобы видеть лицо девчонки.

На нем было изумление — и все то же странное отчаяние. Руки, бессильно висевшие вдоль тела, вцепились в ткань платья на бедрах, скомкали. Потом ладони сжались в кулаки, захватив ткань — и уже не разжались…

Когда старуха замолчала, Сванхильд посмотрела на него. Сказала, отчаянно коверкая его родное наречие:

— Что делать… ярл?

— Скажи ей, — хмуро велел Харальд, — что все началось потому, что бабы увидели и поняли, какая она. Что не помнит зла, жалеет рабов. Именно поэтому Рагнхильд подстроила все это…

Он посмотрел девчонке в глаза.

— Чтобы ты, Сванхильд, пожалела рабыню, которая когда-то была твоей сестрой — и приперлась ко мне со своей жалостью. Не будь этого, ничего не случилось бы. Рагнхильд не рискнула бы устроить такую глупость. Темноволосая Кресив, которую ты продолжаешь считать своей сестрой, сидела бы тихо. И ту, другую рабыню, тоже никто не тронул бы.

Харальд дождался, пока старуха переведет его слова. На лице девчонки был страх, словно он ее ударил.

Крепче запомнит, подумал он. И продолжил:

— Теперь я их накажу. Всех. Настолько жестоко, насколько смогу. Чтобы больше никто не смел использовать тебя — и твою жалость. Но я лишь меч, который все закончит. А началось все с тебя, Сванхильд. С твоей жалости к тем, кто ее недостоин.

И тут она заплакала — молча, не всхлипывая. По щекам потекли слезы, прочерчивая дорожки. А Сванхильд продолжала молчать, глядя широко открытыми глазами.

Харальд шагнул вперед, прихватил рукой ее щеку, пригладил большим пальцем одну из дорожек. Ощутил теплую влагу подушечкой пальца.

Но сказал все так же жестко:

— В следующий раз, когда захочешь кого-то пожалеть, не показывай этого, Сванхильд. Никогда и никому. Помни, чем может закончиться твоя жалость. Если уж очень хочется помочь кому-то, приди ко мне. Я подумаю, что можно сделать. Но знай, что твоя жалость толкает людей на глупости. И обрекает на смерть.

— Нет… — выдохнула она на наречии Нартвегра, выслушав перевод от старухи. Даже не умоляюще — покорно, бессильно. — Прошу…

Харальд молча качнул головой. Девчонка вздрогнула под его рукой.

Я не могу, холодно подумал он. Если позволить рабам Йорингарда думать, что они могут идти на поводу у посторонних, не говоря об этом хозяину — в следующий раз все кончится уже не слезами девчонки, а ее смертью. Или его смертью.

Дело даже не в Кресив, а в тех, кто живет в рабском доме крепости. Больная рабыня и не подумала подойти к нему или к кому-то из его людей. Хоть и знала, что теперь хозяин Йорингарда он.

Харальд шагнул еще ближе. И напоследок все-таки поцеловал Сванхильд, прижав ее к себе. Губы были соленые, прохладные и какие-то безжизненные.

А потом она вдруг вцепилась в рубаху на его груди — крепко, не отодрать. Закрутила головой, пытаясь уйти от его рта.

Харальд вскинул голову.

— Утренний дар… — прошептала девчонка — как ни странно, на его наречии. Вцепилась в рубаху еще крепче, потянулась вверх, вставая на цыпочки и умоляюще заглядывая ему в глаза. — Утренний дар… прощу…

— Твой утренний дар уже назначен, Сванхильд, — с неудовольствием сказал Харальд. — Я договорился о нем с твоим отцом. И ничего не буду менять. Рагнхильд, давая этот совет, хотела лишь навредить тебе.

Девчонка отпустила рубаху — да не просто отпустила, а еще и попыталась его оттолкнуть. Дернулась назад, вырываясь.

Харальд сжал руки еще крепче, подумал — пусть лучше злится, чем плачет. Да еще так, беззвучно, без обычного для баб воя и хлюпанья. Ничего, потом поймет…

— Нет жена ярла, — отчеканила вдруг Сванхильд. — Нет.

И посмотрела уже не умоляюще, а отстраненно. Вздернула подбородок, вскинула брови.

Старуха-славянка, вжавшаяся в угол за его спиной, громко охнула.

А вот это уже жена ярла, подумал Харальд, рассматривая лицо девчонки. Вот сейчас обломаю — и что останется? Покорные губы…

Но и без наказанья нельзя. Он уже решил, что сгонит всех рабов, и при них отрубит двум дурам головы. В назидание всем остальным.

— Если, — громко сказал Харальд, — ты, Сванхильд, обещаешь больше никого не жалеть, я заменю казнь на порку.

Он дождался, пока старуха переведет. Девчонка снова вцепилась в него, отчаянно закивала, выпалила:

— Да.

И наконец всхлипнула. Приоткрытые губы задрожали, сложились в улыбку — неуверенную, похожую на гримасу.

— Никакой жалости, — напомнил ей Харальд. — Ни к кому. Никакой.

Затем подумал, разжимая руки — глупая. Запороть ведь можно и до смерти.

Он подхватил свой плащ, вышел. Приказал воину, стоявшему у двери опочивальни:

— Сегодня ее никуда не выпускать.

Всего понемногу, мелькнула у него мысль. Пусть не бегает по крепости сегодня.

Убби Харальд искать не стал — просто вышел из женского дома и послал одного из стражников за хирдманом.

Долго ждать ему не пришлось. Убби притопал со стороны ворот, встревоженный, хмурый.

— Что-то стряслось, ярл?

— Отойдем, — буркнул Харальд.

И повел хирдмана за женский дом, подальше от дорожки. Заявил, остановившись:

— Думаю, следовало тогда сунуть тебе сто марок вергельда. И распрощаться с тобой.

Убби изумленно выпучил глаза. Потом глянул на стоявший рядом женский дом. На лице появилось понимание.

— Она что-то натворила, ярл?

— Пыталась. — Харальд глянул в сторону фьорда. — Остальное спросишь у Рагнхильд сам. Ее сестер я отправлю на торжище. Рабыни, которых она использовала, получат по шесть дюжин ударов кнутом. Пороть будет человек с твердой рукой. И слабой памятью…

Убби понимающе кивнул.

— Беда в том, что все это подстроила Рагнхильд. И ее я тронуть не могу — из-за тебя.

— Ну… — пробормотал хирдман. — Я накажу ее, ярл. Порка всегда вправляет бабам мозги. Только слово, что ей дал, брать назад не хочу. Ты уж прости. Но она на нашу свадьбу ползком приползет. И потом я ей еще не раз напомню.

— На том и порешим, — согласился Харальд. — Кликни людей, пусть сгоняют рабов в одно место. Хочу, чтобы все видели, как кончают глупые рабыни, забывшие, кто их хозяин.

Ее не выпускали. Бабка Маленя, стукнув в дверь, что-то сказала стражнику — и им принесли подносы с едой. Вечером занесли еще пару подносов.

Рабыни, принесшие еду, в опочивальню не зашли. Подали бабке Малене подносы через порог — и дверь тут же захлопнулась.

Забава почти не ела, желанья не было. Платья тоже дошивать не стала, руки не поднимались. Хоть бабка и уговаривала ее чем-нибудь заняться.

Маленя в тот день была на диво разговорчива. Рассказывала без передышки, как жила то у одного хозяина, то у другого. Разок даже заговорила о Рагнхильд — напомнила Забаве, что беловолосая на ярла Харальда глаз положила, оттуда и все беды…

Забава сначала ходила по опочивальне, потом, обессилев, легла на кровать. Повернулась лицом к стене, замерла.

Бабка, сидя на сундуке, продолжала негромко рассказывать. И под ее тихую речь Забава размышляла.

Никого не жалеть. Вот с него, с Харальда, и начну, обиженно пообещала она себе. Потом вздохнула.

Знала — не сможет.

— Бабушка Маленя, — перебила наконец Забава тихий рассказ бабки. — А чужане сильно порют? А то мне не столько Красаву жалко, сколько ту рабыню, что кашляла. У нее-то здоровья точно нет…

Маленя только вздохнула, глядя с сундука на девку. Подумала — лучше тебе и не знать, как чужане порют.

А вслух сказала ворчливо:

— Тебе ярл что приказал? Никого не жалеть. А ты опять за свое? Лебедушка моя, Сванхильд… забудь ты это слово — жалость. Чужане его не больно почитают, а ты нынче сама из чужан. Вот и будь, как они. С волками жить, по-волчьи выть.

Бабка снова пустилась рассказывать. На этот раз про то, как жила в молодости у одного чужанина, а у того был сын, чересчур добрый, как сам хозяин сокрушался…

Забава снова ее перебила:

— Несправедливо это. Раз уж я виновата, то меня и следовало пороть.

— Ты только ярлу этого не скажи, — испугалась бабка. — Хватит и того, что от чести великой, им оказанной, при нем отказалась. Я как твое "нет жена ярла" услышала, так на месте чуть не померла. Разве можно такое говорить? Да еще тому самому ярлу Харальду?

— Он меня все равно не отпустил бы, — выдохнула Забава. — Сделал бы снова рабыней, и дело с концом.

— Вот и радуйся, что он не стал так делать, — ворчливо сказала бабка. — Ох, девка, ох, Сванхильд… по лезвию ведь ходишь. Разве можно такому перечить? Да еще после всех его милостей великих. Смотри только, ему не скажи, чтобы он и тебя выпорол.

Забава замолчала. А Маленя снова пустилась в рассказ о том, как хозяйский сын, которого она знала, вызвал на хольмганг — поединок ратный у чужан — воина. За то, что тот при нем свою же рабыню бить начал.

И на том хольмганге свою голову сложил. Хозяин плакал, а потом нашел скальда, чужанского песнопевца. Деньги немалые ему заплатил, чтобы тот вису, песню чужанскую, про его сына сложил. Чтобы по всему Нартвегру о нем и его смерти пели, а молодые слушали да на ус мотали…

Забава лежала, слушая бабку, и терзалась мыслью — почему сразу не сказала Харальду, чтобы ее порол, а не других? Раз она виновата, то ей и платить.

Стыдно было, словно напакостничала, а потом спряталась.

До тех самых пор стыдно было, пока не пришел Харальд.

Сванхильд лежала на кровати лицом к стене, съежившись и поджав колени. Вскочила, когда он вошел.

И посмотрела на него тревожно.

Харальд перевел взгляд на старуху, сказал медленно:

— Ты ведь знаешь, что чем меньше ты говоришь, тем дольше живешь?

Рабыня испуганно кивнула.

— Да, ярл.

— Когда придешь в рабский дом, — приказал он. — Расскажешь рабам то, что слышала сегодня. Чтобы все знали — связавшиеся с Рагнхильд умирают. Но тот, кто расскажет мне о ее кознях, получит награду.

— Да, ярл.

— Хорошо. — Он снова посмотрел на Сванхильд.

Девчонка стояла навытяжку и переводила взгляд с него на старуху.

— Когда Сванхильд начнет спрашивать о сестре, скажешь, что ту после порки отправили в Хааленсваге, — приказал Харальд. — И вторую рабыню тоже. А теперь я буду говорить с ней. Переводи.

Он помолчал, рассматривая девчонку. Глаза красные, припухшие, но слез не видно. Смотрит с решимостью — мрачноватой какой-то решимостью, честно говоря…

— Завтра я отправлюсь в поход. Ее возьму с собой. Сегодня мы переночуем в моих покоях. Все вещи Сванхильд, вижу, уже в сундуке?

Единственное, что было сейчас на виду в опочивальне — ее плащ, висевший на изголовье кровати. Ни тканей, ни шитья…

Старуха суетливо кивнула.

— Скажи ей, — велел Харальд, — что в походе она будет носить мою одежду. В ней теплей, и под подол не задувает. Но если хочет взять с собой что-нибудь — пусть соберет узелок, когда мы придем в покои.

Он уже шагнул в сторону сундука, но тут девчонка что-то сказала, стоя все так же навытяжку.

А рабыня почему-то не перевела. Харальд, нахмурившись, рыкнул:

— Что там?

Старуха, сжавшись, пролепетала:

— Она говорит… что по справедливости следовало наказать ее, а не других. Прости, ярл, что не сразу тебе перевела… прости, замешкалась.

Харальд наклонил голову, чтобы спрятать легкую тень улыбки. Согласился:

— Да, по справедливости следовало наказать и тебя, Сванхильд. Мне свернуть шею этой старухе? Или придушить щенка, что я тебе подарил? Он как раз здесь, в крепости. Выбирай.

Девчонка, выслушав его слова от старухи, нахмурилась. С жаром начала что-то говорить…

Он ее перебил:

— Я — ярл. Если я совершу ошибку, за нее заплатят жизнью мои люди. Ты станешь моей женой. Привыкай к тому, что за твои ошибки платят жизнью другие. Это правильно.

Он почти знал, каким будет ее ответ. И не удивился, когда старуха перевела:

— Это несправедливо.

— Да, — согласился Харальд. — Но твоя жизнь принадлежит мне. И пока я жив, платить за тебя будут другие. Просто не совершай ошибок, Сванхильд. Вот и все. Накинь плащ, мы уходим.

Харальд наконец добрался до сундука, вскинул его на плечо. Развернулся и вышел, пригнувшись, чтобы пройти под косяком.

— Помочь, ярл? — спросил один из стражников, стоявших за дверью.

— Нет, — буркнул он. — Идите спать. Завтра рано утром уходим.

Снаружи было темно, крапал мелкий дождь. Забава шла следом за Харальдом — молча, не глядя себе под ноги и оступаясь на мокрых камнях.

Ничего не хотелось. И думать ни о чем ни хотелось. Но мысли о Красаве и о той, второй рабыне, не отступали.

Придя в покои, Харальд скинул сундук возле одной из стен. Повернувшись к ней, сказал:

— Сванхильд…

И указал рукой на сундук.

Приказывает собрать узелок, о котором говорил, как-то заморожено подумала Забава.

Сам Харальд тут же отошел, завозился у другого сундука. Покидал в него что-то из соседнего…

Потом закрыл, выложив на крышку одежду.

Забава стянула с плеч плащ, который так и не застегнула. Зачем-то аккуратно его свернула, прижала к груди. Погладила мех.

Отвернулась от Харальда. Видеть его не хотелось.

Подумала вдруг — он, наверно, был там, где Красаву и вторую рабыню пороли. Стоял и смотрел. Осуждать его за это она не могла…

Но и видеть его глаза сейчас не хотела.

Харальд подошел к ней со спины, забрал плащ, отшвырнул в сторону. Сам стянул с нее платье вместе с нижней рубахой.

Забава не сопротивлялась. Зачем? Все равно будет так, как захочет он. Харальд не только это решает — но и когда ей во двор выходить, когда взаперти сидеть.

Руки Харальда развернули ее, стиснули. А Забава вдруг вспомнила, как он разговаривал с Маленей, перед тем как поговорить с ней самой. Быстро говорил, так что она успела уловить лишь несколько слов.

Но и этого хватило, чтобы понять — Харальд отдавал Малене приказы. Что-то о рабах, рабынях, Рагнхильд…

И о ней самой не забыл, назвав ее Сванхильд.

Харальд вдруг вздернул Забаву в воздух, приподнимая над полом. Поцеловал.

Девчонка не сопротивлялась. Только была безжизненной.

И Харальд, уложив Сванхильд на кровать, застыл над ней, не спеша поглаживая ее щеку. Девчонка смотрела снизу отстраненно.

Он мог заставить Сванхильд хотеть его. Знал, что мог. Ее тело уже привыкло к нему, отзывалось на ласку. Просто потребуется больше времени — но сначала она начнет дышать чаще, а потом заойкает…

Однако она имеет право на скорбь, решил Харальд. Тело ее сестры лежало сейчас в грязи меж двух рабских домов — он приказал, чтобы тела рабынь остались там же, где их запороли. Чтобы рабы, выйдя поутру, снова увидели их. И смотрели на них все те дни, что он будет отсутствовать.

Сванхильд этого все равно не увидит, поскольку уплывет с ним в Веллинхел. И прежде чем она спустится на берег, тела уже уберут…

И все же она имеет право на скорбь. Пусть и не знает, что ее сестра уже мертва.

Завтра ночью будет стоянка в одном из фьордов по дороге, подумал Харальд, вытаскивая из-под Сванхильд покрывало — и накидывая его сверху. Там ее печаль станет легче. Весь день вокруг будет море, плеск волн, не будет крепости.

А потом они остановятся на ночевку…

Он скользнул под одеяло и уснул.