Свет Черной Звезды

Катриона. Книга 6 Свет черной звезды

Я стояла у самого края обрыва, подставляя лицо ветру и вглядываясь в массивного мужчину, сидящего на носу рывками приближающейся лодки. Ветер трепал его медные волосы, то набрасывая их на едва угадывающееся издалека лицо, то отшвыривая назад, река холодными брызгами омывала и его, и тех, кто усердно работал на веслах – гномов. Огромных, лысых, могучих словно орки гномов этого мира. Моего мира.

Мой взгляд коснулся берегов Эхеи, ставших почти незримыми в сгущающемся тумане, выхватил огромную рыбину, плеснувшуюся в нескольких метрах от лодки и превысившую длинной всю шестиместную посудину, улыбнулась Мраку, окутывающему мои плечи, и прикрывающему от ветра. Мрак — мой неизменный спутник. Мой щит, моя защита, моя жилетка, мое укрытие, мое все. Практически все. Сила Адраса принявшая меня как даже не хозяина, скорее как объект для заботы. Потому что Мрак заботился, я ощущала именно заботу, служением это не было.

Как и тот, кто приближался ко мне, не был Динаром.

Кем угодно — ракардом, орком, полуорком… но не Динаром.

Не моим Динаром.

Мужчина встал, развернувшись к приближающемуся острову, откинул волосы назад, и вгляделся в ожидающих его людей. Народу собралось изрядно. После кровавого побоища в храме, после попытки вторгнуться в мой мир воинства высших, после того, что я сделала со Светочами… на меня больше не смотрели как на императрицу. В глазах народа я теперь была богиней, не меньше. За мной следовали, мне уже практически молились, пока беззвучно и издали, но в храме, из которого выскоблили всю кровь, поспешно снесли алтарь и кто-то на главной и единственной стене успел нарисовать звезду. Черную звезду. Сияющую Черную звезду, чей свет благоденствием проливался на остров… Наверное, оставайся я утыркой наследницей Оитлона подобное поклонение польстило бы, наверное… Но вероятно — нет. Поклоняться, даже богам, следует с достоинством. Достоинства в немом скрывающем страх обожании жителей Свободных островов не было.

Я медленно перевела взгляд на подплывающую к причалу лодку – достоинства в Динаре, даже таком, даже отдаленно не напоминающим мне того человека, которого я знала, хватало с избытком. Он спрыгнул в реку, едва ладья достаточно приблизилась к берегу, спрыгнул без страха и сомнений, хотя воды Эхеи были опасны, особенно для него — являющегося человеком лишь наполовину. Уверенно прошел, бредя по пояс в угрожающе-темной воде и утягивая лодку за собой, на причал выпрыгнул одним движением, броском перебросив себя из воды на потемневшие доски, привязал веревку, брошенную гномами к причалу, выпрямился, развернулся к толпе, окинул ее заинтересованным взглядом.

Я стояла выше, практически на самом краю обрывистого берега…

Меня он не заметил.

Взгляд рыжего… в смысле медноволосого правителя Далларии, пронзительно-синий даже с такого расстояния, окинул собравшихся жителей острова, особо оделив вниманием юных островитянок, затем резко поднялся вверх, и на губах… Динара заиграла крайне похабная улыбочка, а взгляд изучающее прошелся… не по мне. Рядом со мной стояли неизменные лорд Альрис и его сестра Аджана, бывшая любовница кесаря… и, похоже, предстоящая возлюбленная Динара. В любом случае все его мужское внимание досталось ей. На рыжеволосую островитянку он смотрел, поднимаясь по многочисленным ступеням наверх, ей улыбался, на нее косился, даже после того, как лорд Альрис представил ему меня, несколько замявшись, потому как понятия не имел, кому собственно вынужден меня представлять.

И лишь когда представление состоялось, Динар соизволил посмотреть на ту, ради кого по идее прибыл в этот мир. Быстрый незаинтересованный взгляд, ставший оценивающим лишь в тот миг, когда синие глаза вгляделись в мои… уже едва ли соответствующие понятию «человеческие», затем прозвучало холодное:

— Императрица? Рад встрече. Император Великой Прайды Динар Грахсовен Астаримана.

«Астаримана»… Кесарь передал свою империю роду Астаримана и моей сестре, как последней его представительнице… что ж, не удивительно, что женившись на ней Динар принял и ее имя… мое имя… имя моего рода.

— Кари Онеиро Элларас Ашеро из рода Уитримана, — тихо представилась в свою очередь, зябко кутаясь в шаль из Мрака.

Динар безразлично кивнул, и вновь жадно посмотрел на разрумянившуюся под его взглядом девушку.

Выбор был сделан.

И выбор был очевиден.

Наверное, в этот миг я умерла… Та я, которая была Катрионой Ринавиэль Уитримана. Та я, что ненавидела его и любила. Та, что когда-то готова была придушить в Готмире, прибить в лесах серых гоблинов, и спать практически на руках везущего меня в Далларию рыжего. Наверное, оставайся я все той же Кат, я бы устроила скандал… но вряд ли. Я уже видела его с другими женщинами, с леди Райхо, с какой-то из фрейлин Лоры, я…

Я Кари Онеиро, я императрица этого мира, я та, кто выдержит даже этот удар.

— Аджана, проводите и устройте нашего гостя, — тихо распорядилась, устремив свой царственный взгляд на реку.

Когда они уходили, весело переговариваясь и обмениваясь шутками по поводу разгромленного острова, я стояла, кутаясь во Мрак.

И когда ушли, все еще стояла…

И когда гномы поднялись и, поклонившись «Смоляной Блестючке» ушли в город, я продолжала стоять.

— Императрица, — тихо позвал неизменно сопровождающий меня лорд Альрис.

— Как прекрасна Эхея, — отозвалась, не оборачиваясь.

Река действительно была прекрасна, завораживающе прекрасна. Удивительно, неимоверно, невероятно прекрасна… Величественная, полная силы, практически разумная река Нижнего мира, так отчаянно пытающегося защитить то, что было ему дорого. Тех, кто был ему дорог.

— Река, несомненно, восхитительна, моя повелительница, но едва ли вам стоит любоваться ею столь долго. Сегодня ветрено, — мягко произнес хранитель.

Я могла бы сказать ему, что просто не в силах обернуться. Не хочу, чтобы кто-либо осознал, как больно мне сейчас. Сколь сокрушающе больно.

Динар не сказал ничего, и в то же время сказал так много.

Правитель иной страны, демонстративно проигнорировал императрицу державы, в которой пребывает?! О, он мог перестать быть МОИМ Динаром, он мог забыть меня напрочь и не вспомнить при встрече, он мог многое, но…

Но правитель, демонстративно проигнорировавший другого правителя?!

Динар мог быть идиотом, мог потерять память от манипуляций кесаря, мог стать впавшим в маразм ракардом, но даже при таком раскладе, он оставался бы правителем. А правитель демонстративно проигнорировавший другого правителя, это нонсенс!

И вот тебе вопрос, Катриона Ринавиэль Уитримана, что происходит?

Ответ? О, он у меня тоже был.

Динар пришел за мной. Я знала это точно так же, как и то, что солнце восходит на востоке, но… играть Динар будет грязно, очень грязно и… без меня.

Схватка один на один, можно сказать, уже стартовала.

Битва Великий и могучий Динар Грасховен против еще более Великого и могучего Араэдена Элларас Ашеро объявляется открытой!

Дуэль века — Подлое Коварное и Чрезвычайно Изворотливое Зло против Зла Всемирного и я даже не побоюсь сказать — Многомирного, учитывая способности кесаря по этим мирам более чем спокойно перемещаться.

Итого, у нас есть — один опытный и сверх меры закаленный жизненными бурями против другого способного ставить цели и достигать их любыми методами.

Вот только кесарь был опытнее. Триста лет, это не пятьдесят. Опыт правителя Эррадараса, а после опыт захвата целого Рассветного мира — был феноменальным, Грасховен же имел за плечами лишь владение аграрной Далларией, и неплохие показатели в Хорнассе, опорном городе Готмира.

Таким образом, у Динара был шанс выстоять только при одном условии — работая в паре со мной. И то, лишь шанс, один только призрачный шанс, ведь однажды кесарь уже обыграл нас, легко и с улыбкой. Более чем обыграл — Араэдену воистину можно было бы поаплодировать, но… почему-то не было желания. Даже не знаю почему, видимо из вредности.

Но на самом деле больно мне сейчас сделал вовсе не кесарь, а рыжий. Мой любимый рыжий, который, судя по всему, с возрастом не поумнел вовсе!

Он же мог просто пройти мимо. Мог показательно проигнорировать, и я бы все поняла, я умна, я более чем умна в подобных вопросах, но… Динар демонстративно предпочел мне рыжеволосую любовницу кесаря и даже не прикоснулся ко мне. Это было больно. Умом я понимала — он совершил преднамеренный шаг, но сердце… сердцу было очень больно. Больно настолько, что я с трудом сдерживала слезы.

А еще страх, что мне предстоят куда более горькие слезы.

Сейчас, в имеющихся условиях и при наличествующих ставках — у Динара не было и шанса. Но он упрям. Он упрям, как… я даже не знаю как кто. Из всех, кого я знала, самым упрямым был Динар. Упрямым и несгибаемым. Он и к овладению Готмира шел упрямо и несгибаемо много лет, вот только понятия не имел, что будет с ним делать, когда захватит и регион, и шахты!

И вот теперь его цель я.

И не то, чтобы я думала, что Динар абсолютно не в курсе, что будет делать, когда получит меня, но… все же, что он будет делать, если вдруг получит меня? И как он сумеет сделать это? И насколько же подлыми будут его действия, если он уже причинил мне боль, причем явно чтобы заставить держаться от него подальше. И что делать мне? Не вмешиваться?! Насколько я понимаю, именно этого Динар и добивается. И насколько я понимаю… проводить ночи он будет с Аджаной. Разумно. Предусмотрительно. Хороший отвлекающий маневр и вообще абсолютно правильные действия в условиях существования кесаря, вполне себе способного читать мысли, вот только… мне все равно больно.

— Императрица, ветер усиливается, вам стоит вернуться в город. Я прикажу Аджане позаботиться о теплой ванне для вас.

Теплая ванна — та, что быстро остынет. В горячей можно просидеть долго, в теплой в условиях холодной башни долго не пробудешь, и это правильно — у нас еще сегодня так много дел в мире, который следовало поднимать из руин, так, что страдать было явно некогда.

Развернувшись к лорду Альрису, кивнула и отправилась в свой полуразрушенный город — восстанавливать и созидать… видимо это является моим единственным предназначением. А еще — неведение. О, потрясающее предназначение — быть по жизни в неведении!

***

Столицу Свободных островов я назвала ИратАни. В переводе — душа мира.

Строили ее быстро и в соответствии с моими эскизами — мне нужен был не просто город, мне нужно было Величие. И потому, утопленные в основание крепостных стен город окружили статуи воинов в семь раз превышающие человеческий рост. Их огромные тела внутри являлись крепостями, прорези для глаз — бойницами, украшенные шлемами головы – наблюдательными пунктами, систему сигнальных костров я сохранила. Но если воины были выстроены из черной базальной породы, некогда составлявшей каркас крепости темных, то сами стены являлись кипенно-белыми, и да, их тоже выстроили из «позаимствованных материалов». Так острова становились крепостью, величием возведенным на обломках. А по вечерам уставшим и собравшимся у костров строителям читали сказки… Мои сказки. Сказки о подвигах и мужестве людей, сказки о преодолении препятствий, сказки о том, насколько великими являются люди, каждый из людей. Сказки в память о Динаре… о том Динаре, каким он когда-то был. Он был и сейчас — помогал в строительстве, руководил гномами и даже рассказывал сказки из своей прошлой жизни… сказки о своей молодости… и в этих сказках не было меня.

Я приходила, не раз и не два, закутавшись в Мрак как в плащ, скрывая свое лицо и ощущая лишь присутствие неизменно охраняющего меня лорда Альриса, с замиранием сердца слушала истории о Далларии, о битве со страшным королевством Оитлон, и о прекрасной принцессе, чьи глаза сияли яснее всех изумрудов вместе, а белокурые волосы могли бы посоперничать в красоте с золотом, на котором играет солнечный свет… Я все еще надеялась. На что? Не знаю, на что-то… На то, что ему удалось каким-то образом обмануть кесаря, на то, что воды Эхеи смыли магию величайшего элара, на то что Динар вспомнит… Вспомнит ту, ради кого он явился в этот мир… Но с каждым днем рос и становился все более величественным ИратАни, и так же с каждым днем моя надежда становилась все призрачнее, пока не исчезла вовсе.

Наступил момент, когда я прошла мимо Динара, спорящего с гномами по поводу храма и его расположения, и моей единственной мыслью было «Нужно будет увеличить масштаб строения»… Все. Я остановилась, оглянулась на Динара, несмотря на рост казавшегося равным гномам в плечах и умении настоять на своем и не почувствовала ничего. Совершенно ничего… Наверное где-то высоко, в смысле в своих покоях в Радужном дворце, сейчас победно усмехнулся кесарь… Наверное, я не хотела уступать ему ни в чем, а потому самой высокой башней на островах была моя башня. Мне было не сложно подниматься на самый ее верх ежедневно минимум дважды, ведь именно с нее открывался шикарный вид на все мною созданное. На дома, выстроенные заново, просторные и светлые, на сады. Висячие, устроенные на платформах, что нависали над городом и соединялись веревочными лесенками и такими же навесными мостами, на поля, засеянные на дальних островах, и на системы сообщения с обоими берегами Эхеи. Разводные мосты. Когда-то проект созданный кесарем и планируемый к постройке на болотистом севере Оитлона — мы в итоге нашли иной путь и осушили болота, выкопав цепь рукотворных озер, но сам проект я помнила, и память у меня, в отличие от некоторых медноволосых, была превосходная. Было возведено четыре моста. Все абсолютно и полностью подконтрольные нам, людям, все погружающиеся в воды Эхеи при малейшей опасности, и управление всеми я могла перехватить вмиг из главного пункта — своей башни.

С мостами дело восстановления островов пошло куда как быстрее – все же есть большая разница между тем, чтобы завозить купленное дерево лодками или пронести по мосту.

На двадцатый день моего правления мне попытались принести жертву.

Жертва была маленьким мальчиком, обнаружилась привязанной к одной из колонн окружающих мою башню, и ее собиралась убить бесноватого вида старуха.

Пришлось познакомить островитян с таким понятием, как «публичная казнь». Старуху, выкравшую ребенка у соседки во имя «благих целей» избили кнутом до смерти, предварительно подвергнув позору — раздев, и наголо обрезав ее волосы. Чем больше позора, тем легче искоренять стремление к совершению «благих дел».

— Я, — встав перед жителями города, едва престарелая женщина, превращеная в один искровавленный кусок избитого мяса прекратила сотрясаться в агонии, — не потерплю никаких жертвоприношений! И осеклась, поймав на себе задумчивый взгляд Динара. Он тот час же отвел глаза, в отличие от всех жителей глядя не на меня, а на убитую, поджал губы, развернулся и ушел.

Почувствовала себя последней мразью…

Не надолго. Из толпы вышла мать того самого мальчика, молча положила на ступени, поближе к моим ногам цветы и отступила. Цветам я была рада, материнской благодарности так же, но позволив себе лишь мимолетную улыбку, продолжила, обращаясь к народу:

— Жертвоприношения, как уже было объявлено, под запретом. Наказание – позорная смертная казнь!

И покинула притихших людей, потому что впереди у меня еще были непритихшие нелюди – заседание совета владетелей Великих Дворцов никто не отменял. Все так же ежедневно, все так же неизменно, все так же бесконечно.

А ночью пришел Динар.

Я слышала как он обменялся фразами с охранниками на входе, слышала, как его без слов пропустили в мой кабинет, находящийся на втором этаже башни, слышала как он открыл дверь… и подняв голову встретилась со взглядом серых, явственно осуждающих глаз. В этот самый момент я сочиняла сказку, очередную, про старую ведьму, которая похищала и убивала маленьких детей — да, я продолжала попытки воспитать свой народ. Глядишь и получится, как минимум я попытаюсь, я настойчивая.

— Знаете, императрица, — матерый далларийский правитель прошел в мой кабинет, не доходя до меня шагов трех, взял стул, развернул его, и сел, оседлав мебель, — в моей империи старость принято как минимум уважать.

Я отложила перо, закрыла чернильницу, сдвинула свеженаписанную сказку, сложила руки на груди и холодно глядя на Динара ответила:

— Знаю.

— Вот как? — в его взгляде стылый лед, медленно затягивающийся изморозью.

— Именно, — подтвердила ледяным тоном.

Верный Мрак словно ощутив, что мне становится холодно, примчался с темного берега Эхеи, теплом окутал мои плечи, теплой шалью опустился на руки, скрывая побледневшие пальцы, осторожно положил на стол передо мной цветок — белую, тронутую синим свечением по краям лепестков лилию. Очередной подарок от Къяра.

— Я вижу у вас поклонники на обоих берегах реки, — как-то странно произнес Динар.

У меня дыхание оборвалось. Бросила на него пытливый взгляд, взгляд, пытающийся увидеть хоть что-то, хоть какую-то тень осознанности, узнавания, хоть…

— У меня с лицом что-то не так? — насмешливо поинтересовался даллариец.

— Если бы только с лицом, — грустно усмехнулась я.

И вновь потянулась к перу, но была остановлена едва слышным:

— Нельзя убивать старых людей, Кат. Особенно женщин. Особенно столь позорным образом. И как минимум по той причине, что у старух обыкновенно есть дети и внуки. Ты опозорила не старую женщину, ты опозорила весь род.

Закрыв папку с отчетом о состоянии западной береговой линии, я развернулась к Динару и стараясь говорить мягко, не выдавая собственных эмоций, сказала:

— Нельзя убивать детей, император Грахсовен!

Он шумно выдохнул, устроил могучие мускулистые руки на спинке стула и произнес:

— В этом случае достаточно было ее просто казнить, Кат. Это была бы достойная смерть, соразмерная преступлению.

— Соразмерная ли?

Он молча изогнул бровь, жестом Динара, того Динара кто был мне так близок, и вероятно именно поэтому я была предельно откровенна в разговоре.

— У Сенмы Хаен семнадцать внуков, Динар, троим из них сейчас четыре года, то есть столько же, сколько и малышу, которого Сенма выкрала утром из дома отлучившейся по делам молодой матери, из-за попытки темных атаковать в прошлом году острова оставшейся без мужа и защитника.

И лицо императора Прайды мгновенно изменилось.

— Ты же не думал, что она собственного внука мне в жертву собиралась принести? — язвительно поинтересовалась я.

Промолчал.

А я с тоской подумала — Великая Мать Прародительница, почему мы спорим там, где так хочется просто поговорить?!

Прижав ледяные пальцы к ноющим вискам посидела несколько секунд молча, затем устало продолжила:

— На Свободных островах, к моему искреннему сожалению, прижился культ жертвоприношения. Судя по строению храма, люди переняли его от светлых, некогда, похоже, именно таким образом открывавших переход высшим. Как ты понимаешь терпеть убийства на религиозной почве я не намерена. Но есть проблема мировоззрения островитян, искренне считающих, что ритуальное убийство почетно. Понимаешь? Почетно убивать ради богов. Ритуальное убийство стало чем-то вроде социальных ступеней, и свершившийся убийца возносился над обычными людьми. Даже у жрецов обнаружилась та же иерархия — убийцы противопоставляли себя тем жрецам, кто еще не убивал. Осознав это я пришла к единственному варианту – уничтожению жрецов-убийц как класса. Казнь Сенмы Хаен не единственная публичная казнь с момента моего воцарения на островах, Динар, до того прилюдно, но отнюдь не позорно были казнены жрецы местного бога. Я искренне надеялась, что на этом любые жертвоприносительные наклонности людей покинут. Но нет. Они возомнили что бог теперь я. В смысле богиня. А раз теперь властвует богиня, то ей положены не жрецы, а жрицы. Именно так рассуждала старуха Сенма, воруя ребенка у беззащитной матери, и надеясь, путем убийства ребенка на моих глазах, заполучить пост верховной жрицы. Нехилые были цели у старушки, не правда ли?

Динар задумчиво кивнул, продолжая молчать.

— Но позорная смерть… — произнес он, наконец.

— Была единственным вариантом, — тихо ответила я. – На убийство ребенка ее толкнуло тщеславие, Динар, и не прекрати я это, то же самое тщеславие могло заставить других женщин попытаться заполучить милость богини все тем же проверенным способом, причем в любом обществе хватает тех, кто готов возложить на алтарь и собственных детей. Именно поэтому приговор был назначен за попытку жертвоприношения, а не за похищение чужого ребенка. Именно поэтому казнь была позорной. Чтобы о ней помнили. Чтобы осознавали, что жертвоприношение не благое деяние, а преступление, за которым неизменно последуют позор и наказание. И позор в данном случае ключевое слово.

Он вновь задумчиво кивнул, а я, не выдержав, так же тихо спросила:

— Динар, зачем ты здесь?

Быстрый взгляд синих глаз… а я помнила, что они серые, синими становились только когда Грахсовен был зол.

Что ж, я тоже не в лучшем расположении духа пребывала.

— Ради Аджаны? — поинтересовалась с саркастической усмешкой на губах.

Ответа не последовало.

После бывший правитель Далларии тяжело поднялся, вернул стул на место и, направившись к двери, бросил через плечо:

— Доброй ночи, Кат.

Но прежде, чем за ним закрылась дверь, я все же высказала:

— Надеюсь, в Рассветном мире каждая из твоих ночей была доброй, особенно когда ты проводил их со своей женой.

Он замер.

Я пожалела о том, что сказала…

Динар все же ушел. Не обернувшись.

А я осталась сидеть, неудержимо делая выводы. Итак — он помнит. Не знаю, что именно, но как минимум он помнит меня и мое имя… Это несомненный плюс, а минус… минусов хватало. К примеру, я точно знала, где он ночует — и это была не выделенная ему комната, это была спальня Аджаны. Помимо знания о том, что спят они вместе мне хватало ее смущенной улыбки каждый раз при виде Динара, ее алеющих щечек… на Свободных островах до брака нравы царили свободные, так что никто не осуждал… Ну кроме меня. Впрочем, до моих чувств этим влюбленным не было никакого дела. Мои чувства вообще в принципе мало кого интересовали…

Мрак соскользнул с плеч, частью лег на стол передо мной, с тревогой взглянул, пугая алыми прорезями глаз. Почему-то Мрак напомнил Локара… даже не знаю почему, но внезапно я очень отчетливо осознала – они дьявольски похожи. Мрак и Локар. Удивительно похожи, особенно если учесть, что Локар в переводе с эларского будет Тень. И к слову, тень Анрахара принца этой самой Тени – разговаривала.

— Скажи, — я подалась вперед, и коснулась ледяными пальцами лица Мрака, — есть ли шанс для тебя обрести голос?

Мрак прищурил алые глаза и отрицательно мотнул головой.

— Но Тень Анрахара говорила, — напомнила я. — И Локар говорил так же.

Мрак пристально посмотрел на меня, а затем из его рванного созданного из тьмы тела создалась руна «Высшие». И я поняла, что заинтригована.

— Вы высшие? — спросила, менее всего рассчитывая на утвердительный ответ.

Но Мрак к моему искреннему удивлению кивнул. Как интересно.

— Ми-и-и-ир, — осторожно позвала я.

Знакомый огромный глаз появился тот час же. Я вздрогнула, едва Сатарэн одноглазо на меня уставился, и подумала, что никогда не привыкну к данному сюрреализму.

— Мрак утверждает, что он бывший высший, это возможно? – поинтересовалась я.

Сатарэн сменил глаз с рыбьего на драконий, полыхнувший алым серебром, и сообщил: «Это факт. Темные были способны выпивать сущности. Выпивая, привязывать к крови и передавать в наследие».

— Очень в этой фразе меня порадовала часть про «были способны», — нервно произнесла я.

Мрак заулыбался жуткой алой улыбкой, мир отдаленно рассмеялся, кажется, невольно совершив горный обвал где-то, я же подумала о высших. Успокоившись, мир произнес: «Я ослабил как мог и темных и светлых. Светлых было легче, у темных сила оказалась подпитана иными сущностями».

— Но, как я понимаю, сущность кесаря осталась в моем мире, — задумчиво, сказала я.

Мир не ответил, полагаю просто не знал, но если так подумать, то «привязывать к крови и передавать в наследие». Темное наследие кесаря пробудилось уже в Рассветном мире, возможно тогда же к нему и пришла Тень, то есть Локар. И кесарь каким-то непонятным мне образом умудрился наделить свое наследие способностью видеть все происходящее в мире. Интересно как?

«А что ты хочешь увидеть?» — спросил мир.

— То, что кесарь сотворил с Динаром, — предельно честно ответила я.

Но мысли уже неслись дальше, гораздо дальше. К примеру, я знаю, что Динар явившись в этот мир… еще бы он вспомнил за чем, и каким-то образом обозначил его для высших. А кесарь нет. В чем отличие открытия пути в мир?!

Додумать не успела, Сатарэн ответил: «Не вижу. Не могу увидеть. Сын этого мира скрывает события. Много событий».

Я напряженно взглянула на глаз, глаз ответил мне все тем же напряженным взглядом, затем передал видимо то, что увидеть смог — как Динара волокут в тюремную камеру, следом с ледяным спокойствием входит кесарь и видение заполняется тьмой.

Я как сидела, так хорошо, что и сидеть осталась.

Следующая картинка — кесарь, в одних брюках, медленно подходит к горному ручью, присаживается на корточки, протягивает пальцы к вспыхнувшему синим пламенем ручейку… и видение затопляет тьмой!

«Исток Эхеи» — нервно сообщил Сатарэн.

И я поняла то, что хотел сказать мир — кесарь медленно, но верно захватывал контроль над ним. Кесарь… Ну что ж, триста лет опыта, несгибаемая воля, абсолютная уверенность в себе — стоило ожидать в общем.

Поднявшись, обошла стол, достала из устроенного в стене тайника кристалл, и, активируя, вернулась на свое место за столом. Кристальные грани, раздвигая пространство, открыли моему взору спальню. Нашу с кесарем спальню, ныне абсолютно пустую. И все бы ничего, но я поставила точкой открытия самого кесаря! А значит…

— Сатарэн, кесаря нет в тебе! — поняла мгновенно.

Глаз удивленно моргнул, закатился, видимо полностью уйдя в себя, и стремительно вернулся, подтвердив:

«Его нет в этом мире».

В следующее мгновение я рванула к Аджане!

Схватила плащ, по пути захлопнула секретную панель, выскочила из приемной, попыталась проскочить мимо стражников, и была неожиданно резко остановлена. Стражник, мимо которого я пыталась промчаться, схватил за запястье, рывком рванул на себя, в полумраке сверкнули синие глаза бывшего Далларийского правителя и у самых моих губ прозвучало:

— Не глупи.

Я замерла, затаив дыхание и испуганно глядя на Динара, и не понимая, отчаянно не понимая происходящего.

— Просто вопрос, — вдруг произнес он, прижимая к себе, — ты полюбила бы меня даже старым?

Я молчала, потрясенно глядя на него.

— Даже после того, как я спал с твоей сестрой? — в голосе прозвучала боль.

Его дыхание практически касалось моих губ, пальцы сжимали запястье крепко, но бережно, тело, сильное тело уже не парня — мужчины, казалось раскаленным до предела, и напряженным до все того же предела.

— Когда-то я был молод и глуп, глуп настолько, что позволил Ледяному Свету отнять то единственное, что было мне дорого. С тех пор я поумнел. И вырос. Вернись в свою комнату, Катенок, только не засиживайся за делами как всегда до полуночи, а то и до рассвета, и топай спать. Не думая, не вспоминая об этом разговоре, и продолжая страдать. Вопросы?

То, что я поняла мгновенно – он не проводил ночи у Аджаны. Каждую свою ночь он проводил здесь, на страже моих дверей! Иначе откуда ему знать, во сколько я ложусь спать и как долго сижу над документами.

— Иди, — и его пальцы на моем запястье медленно, нехотя, словно он заставлял каждый из них, разжались.

Нервно оглянулась на второго стражника, тот стоял, глядя в ночь и не шевелясь даже для того, чтобы сделать вздох.

— Стазис, — просто объяснил Динар.

Я бы с ним согласилась, вот только мои плечи мгновенно окутал Мрак, и я осознала неприятное:

— Не только мне стало известно, что кесарь покинул данный мир.

Не стала добавлять главное — приближается кто-то из темных, иначе не явился бы Мрак, в стремлении защитить меня. И одной из самых пугающих мыслей было — Къяр сумел блокировать Эхею. Не знаю как, не уверена, что кесарь поделился бы с ним своими знаниями, но сумел.

И разбираться с этим придется мне.

Кутаясь в шаль из Мрака я шагнула на порог и остановилась на ступенях, наблюдая удивительное по своей красоте явление — принц Ночного ужаса спускался на МОЙ остров снисходя по черным обозначенным алым светящимся контурам ступеням. В его левой руке был огромный букет ярко алых магических роз, которые теряя лепестки озаряли ночь призрачно алым сиянием, вторая рука, судя по всему, удерживала собственно лестницу. За спиной развевался на ветру черный плащ, багровые глаза сверкали предвкушением.

— То есть кесарь свалил надолго, не так ли? — присаживаясь на ступеньки собственной башни, ехидно поинтересовалась я.

Сияющая улыбка ныне прекрасного темного принца говорила сама за себя, и высказывалась она явно в пользу правильности высказанной догадки.

— И вы решили, что настало самое время приударить за бесхозной пресветлой императрицей, — сарказм наше все.

— Катрин, любовь моя, согласитесь, ваше прозябание в этом людском болоте выглядит более чем странно, — продолжая снисхождение, ответил Къяр.

Да, что-что, а языкатыми были мы оба.

— Болото? — я мило похлопала ресничками. — Что ж, вы правы, несомненно, стоит с этим что-то делать. Как на счет того, чтобы начать со страстного поцелуя?

В последнем слове прозвучала практически угроза и темному понять бы ее, но нет.

Вальяжно спустившись, Акъяр подошел, присел на корточки передо мной, попутно всучив букет и глядя мне в глаза, мягко, но с явственно ощущающимися стальными нотками произнес:

— Катрин, я не Адрас, отдавать свою силу во имя спасения умирающего человечества определенно не мой стиль. И вам, при всей вашей несомненной одаренности, едва ли удаться вытянуть из меня все, что вы, несомненно, желаете.

— Несомненно, — поддела я.

Но так как препирательства уже несколько поднадоели, спросила прямо:

— И где же в данный момент шляется мой муж?

Улыбка темного стала шире и многозначительнее.

— Я не про ваши мечты и чаяния сейчас спросила, — жестко поставила некоторых на место.

Некоторые перестали улыбаться мгновенно.

— Два варианта, — продолжила я, — либо вы предали его, бросив на растерзания той кучке высших во главе с Угнаром…

— Агнаром, — мягко поправил вновь улыбнувшийся Къяр.

— Угнаром! — решила настоять на своем я. – Либо просто бросили где-то там, за пределами Нижнего мира, склеротично позабыв такое милое понятие как предательство в принципе.

Несколько секунд темный изучал меня пристальным взором багровых, светящихся в темноте, словно раскаленные угольки глаз, затем улыбка его стала явно далека от собственно понятия улыбки и Къяр признался:

— Первый.

Потрясающе! Просто потрясающе!

Я взяла букет, поднесла к лицу, вдохнула аромат ночных роз, и честно призналась:

— На вашем месте, Къяр, я бы спешила прочь с моего болотца, причем с максимально возможной скоростью, потому что кесарь вернется. И насколько я его знаю – вернется быстро.

— Столько восхищения в ваших словах, — поддел темный.

— Столько опыта, — поправила его я.

Именно в этот момент где-то далеко, в горах, явно произошел обвал.

— Источник Эхеи освободился от ваших чар? — предположила я.

«Да» — ответил мне мир.

Я улыбнулась принцу Ночного ужаса, даже скрывая явного предвкушения, все-таки никогда не была милой девочкой. Он мгновенно поднялся, а в следующее мгновение о его присутствии напоминали лишь розы в моих руках.

Под стенами же крепости зашумела и заплескалась ожившая вода Эхеи. До чего же я люблю эту реку.

В следующий миг передо мной вспыхнул пространственный кристалл, раздвигая искрящимися гранями пространство и моему взору предстал собственно… муж. Вид у кесаря был до крайности оригинальный – остриженные по шею светлые волосы, кожаная куртка, кожаные же перчатки с обрезанными пальцами, которые мой супруг ныне остервенело стягивал с себя, зеленая бусинка из явно изумруда продетая через прядь, зеленые глаза, стремительно возвращающие прежний цвет, форму и цепкость во взгляде.

— Ммм, и как оно вам изображать Светоч? — совершенно искренне полюбопытствовала я.

— Къяр был? — не отвечая на мой вопрос, потребовал ответа кесарь.

— Естественно, — показательно обняв букет, ответила я, — как же он мог не прийти, если вы столь старательно его на это спровоцировали.

Усмешка кесаря сказала о многом.

Я же, отбросив букет, отбросила и реверансы, и спросила прямо:

— Где вы были?

Насмешливый взгляд ледяных глаз и неожиданное предложение:

— Встретимся на мосту?

— Спасибо, свидание у меня сегодня уже было, — язвительно ответила я.

Взгляд заледенел.

— Я ваша жена и императрица, согласия стать в дополнение ко всему еще и вашей женщиной не было, мой кесарь, — мило улыбаясь, напомнила ему.

— Статус жены, нежная моя, собственно и предполагает такое понятие, как «быть женщиной», — зло ответил он.

— Не думаю, что спор в данный момент позволит что-либо решить, — я продолжала быть до отвращения милой. — Так где вы были?!

Расстегнув черную кожаную куртку и отбросив ее в сторону, кесарь насмешливо взглянул на меня и так же мило, прямо как я, ответил:

— Любопытство своей женщины я бы удовлетворил с удовольствием, нежная моя, любопытство жены и императрицы — нет.

И кристалл связи самым издевательским образом самоуничтожился!

— Да чтоб тебя гоблины сожрали! — разъяренно пожелала я в пустоту.

Пустота естественно промолчала, но где-то там, в белоснежной спальне явно победно улыбался сейчас кесарь, и это злило неимоверно.

Поднявшись, от всей души попинала розы, после вернулась к себе.

К слову Динара на посту не было, там оставался всего один страж.

***

Разъяренная, я поднялась наверх, и, срывая с себя платье, металась из угла в угол, пытаясь понять, что происходит вообще! Трое мужчин, три непонятных мне игры, и одна вся такая созидательная я, которая одновременно как восстанавливает Свободные острова, так вдобавок и ведет все дела Эрадараса. Не удивлюсь, если завтра ко мне заявится главный арахнид с предложением заняться заодно и экономикой Тэнетра! А что, учитывая тенденции, мне явно стоит ждать чего-то вроде: «Дорогая Кари Онеиро, я бы с удовольствием поимел вас, но пока ищу возможности доступа к вашему телу, не могли бы вы заодно заняться экономикой Тэнетра, а то у нас падение курса тенэрийского золотого наметилось и в целом общий экономический спад не за горами!»

А вообще, если так серьезно, то таки да, не за горами, я собиралась полностью обрушить их внутренний рынок валом дешевых продаваемых по заниженной цене товаров от иголок, до тканей, и сделать это до того, как темные сообразят перекрыть границы. Смысла убивать их валюту не было — если уж кесарь создал подвалы заваленные золотом за пару минут, что мешало сделать то же самое Арахандару Владыке Ночи. Ничего. Но ты пойди попробуй создать серебристый перец, произрастающий исключительно на Свободных островах и мягко, но верно вводимый мной в качестве денежного аналога. И учитывая, что эта приправа до сих пор оставалась главным предметом островного экспорта, я сильно сомневаюсь в том, что светлым в принципе удастся его подделать. Как впрочем, и темным. А после мы плавно, но верно подойдем к ценным бумагам, и вот тогда, нас всех радостно ждет единое торговое пространство!

В принципе я планировала возвести Свободные острова в ранг государств равных как Эрадарасу так и Тэнетру уже в конце года, осталось воспитать свой народ, и сохранить личную независимость до конца этого года. Даже не знаю что сложнее… Подозреваю, что проблемы возникнут как раз с сохранением независимости…

Пространственный кристалл вспыхнул в темноте совершенно неожиданно, и я, как раз переодевающаяся, была не то чтобы очень рада видеть супруга.

— Продолжай, нежная моя, ты меня ничуть не смущаешь, — с насмешкой заметил кесарь.

— Ни на миг не сомневалась в этом, — язвительно заметила я, и натянула ночную рубашку.

Не сказать, что она сильно что-то скрывала, все же местные были убеждены, что мне если и полагается одежда, то в основном из кружев, так что кесарю явно было на что посмотреть, он и смотрел, кажется, забыв, о чем собирался поговорить.

— Да, — подтвердил мой сиятельный супруг, — отвлекся слегка…

— Вам в целом свойственно… отвлекаться, — заметила я, и направилась к кровати.

Кристалл плавно скользнул за мной, остановился так, словно бы кесарь присел на край постели, в которой я устроилась. Не спорю, у императора спать было удобнее, у людей удобства в целом пока оставляли желать лучшего, но только пока.

— Тебя так расстроила казнь старухи? — вдруг спросил Араэден.

Неожиданно для себя я ответила:

— Да.

— Напрасно. Ты поступила абсолютно верно и знаешь об этом, нежная моя, — кесарь приподнял бокал и, отсалютовав мне, сделал глоток.

— Знаю, да, — согласилась я. — Но знание того, что ты совершаешь верный поступок, не избавляет от криков за спиной, от крови, снова и снова стекающей у моих ног, от привкуса смерти на губах, от вины…

— Было бы лучше, обнаружь ты ребенка, умирающего и истекающего той же кровью на ступенях твой башни? — мягко спросил супруг.

— Нет, — я легла, устала очень и в целом день выдался трудным, повернулась на бок, и глядя на кесаря, спросила: — А вам тяжело было убивать? Я имею ввиду в начале?

Просто о том, что в конце, в смысле середине или даже не знаю как обозвать, но в целом сейчас неприятностей кесарю это явно не доставляло.

Араэден улыбнулся, несомненно, считав мои мысли, и произнес:

— В начале? — улыбка стала, мягко выражаясь, не веселой.- Тебе лучше не знать.

— Почему? Считаете, что я буду вас осуждать? Я? — поинтересовалась с нескрываемой насмешкой.

Кесарь не ответил, странно глядя на меня. Несколько долгих секунд, затем произнес:

— Возвращайся.

— Нет!- уверенно ответила я, и тихо заметила: — Я слишком долго была вашей игрушкой, мой кесарь. И это было не самое приятное ощущение, должна признать.

— Сейчас тебе не намного приятнее, — с легкой иронией произнес он.

Нет, не намного.

— У свободы всегда есть цена, и она не всегда приятна, но в основном стоит того, чтобы ее платить, — уверенно заявила в итоге.

— Желаешь гарантий своей свободы от меня? — вновь делая глоток вина, поинтересовался кесарь.

— От вас освободишься, как же — как же, и я не настолько наивна, чтобы верить вашим «гарантиям», — совершенно искренне ответила ему.

Араэдэн едва заметно сузил глаза.

Я же, не смотря на то, что зверски хотелось спать, вернулась к наиболее важному в данный момент:

— Так что у нас с высшими?

Кесарь на сей раз не стал издевательски молчать и кратко посвятил меня в курс дела:

— Мне удалось из истинного Эрадараса перенестись в Верхний мир. Он уничтожен уже на треть.

Я прикусила губу, осознавая, что собственно еще не так давно была уничтожена лишь четверть мира… теперь треть… Верхний мир погибал с неимоверной скоростью.

— Значит, высшие продолжат попытки вторгнуться к нам? — спросила после недолгого молчания.

— Я бы не был бы так в этом уверен, — кесарь неожиданно улыбнулся. — Ты продемонстрировала Ран сидиону Агнару насколько владеешь как миром, так и его подчиненными. Полагаю, гибель своих сильнейших Светочей он… тяжело перенес.

— Сильнейших, — ухватилась я за важнейшее слово.

Араэден величественно кивнул.

— Есть ли шанс, что лишившись сильнейших из прокладывающих Путь он сдохнет в своем гибнущем мире? — прямо спросила я.

Кесарь ответил не сразу, несколько секунд он рассматривал остатки вина в бокале, затем произнес:

— Зверь загнанный в ловушку — опаснее в сотни раз. Высшие хотят жить. И ради собственного выживания наши прежние боги пойдут на все.

— Высшие уничтожили два мира! Два целых мира! Просто уничтожили из прихоти! Возмездие, как мне кажется, более чем оправдано! — воскликнула я.

— Для тебя, — улыбнулся Араэден, — для меня, для тех, кто успел сбежать из гибнущих Эрадараса и Тэнетра, но не для высших, нежная моя. Для высших вопрос этики никогда не стоял в принципе, а теперь, на грани выживания, он и вовсе утратил значение. Поверь, сейчас, в создавшихся условиях, ради выживания своего рода высшие согласятся даже спать с человеческими женщинами.

— А раньше не соглашались? — скептически поинтересовалась я.

— Ранее нет. Люди в принципе и для нас, эларов — низшая ступень эволюции, что говорить о высших.

Нечего говорить о высших. Правда мелькнула мысль, на один миг мелькнула мысль, что ассимиляция с высшими мгновенно поставила бы людей на равные позиции как со светлыми, так и с темными, но нет. Нет, потому что я видела что произошло в столице Тэнетра, нет потому что я видела прежний Эрадарас, нет, потому что божествам уничтоживший даже собственный мир давать второй шанс, во-первых бессмысленно, во-вторых самоубийственно.

— Ты всегда была умной девочкой, нежная моя, — улыбнулся кесарь.

— Интересно, а каково вам видеть, как гибнут ваши боги? — поинтересовалась я.

— Не мои, — улыбка кесаря стала чуть явственнее, — я был рожден в этом мире.

— В смысле в моем, — мило улыбнулась я.

Ожидала много чего, но Араэден внезапно подтвердил, пристально глядя на меня:

— В твоем, нежная моя.

И даже никаких споров не будет?

Подтянув одеяло повыше, сонно заметила:

— Могли бы и возмутиться, хотя бы для приличия.

— А смысл? — он улыбнулся мне тонкими, и такими чувственными губами.

И мне вдруг перестало быть холодно… в смысле подобная формулировка устраивала куда больше, чем к примеру — бросило в жар местами. Причем определенными. Ярко, остро, отчетливо настолько, что перед глазами вдруг возникли черные точки, заметались, не осознавая, что вообще происходит. Резко сжала колени, до отрезвляющей боли, и в принципе до возвращения самообладания. И все это под заметно сверкнувшим, пристально наблюдающим взглядом мужчины, который… кажется, собственно упивался происходящим.

— Не кажется, — улыбнулся император Эрадараса, все так же пристально глядя на меня, и сжимая пальцами бокал с вином.

О, я хорошо помнила, на что способны эти пальцы.

Слишком хорошо. Достаточно хорошо, чтобы ощутить, как кровь прилила к щекам… Секунда, мгновение, краткий миг — и я заставила себя вспомнить, кто передо мной. Возбуждение смело ледяной волной этого осознания.

— Зачем, нежная моя? — пристально глядя на меня, обманчиво мягко спросил кесарь.

О, и эту обманчивую мягкость я знала так же, как впрочем и отдавала себе отчет о том, что скрывается за ледяной мягкостью.

— Как уже было сказано — потому что я не желаю быть вашей игрушкой, мой кесарь, — ядовито улыбнувшись, довольно жестко ответила я.

Эта жесткость пресветлому определенно не понравилась. Я внутренне напряглась, ожидая удара, и он последовал:

— Ты уже моя игрушка, Кари, ты стала ею еще до своего рождения, — и кесарь сделал медленный глоток так, словно выпивал мою жизнь, причем с явным удовольствием.

С не меньшим парировала ему:

— Тот факт, что я была вашей игрушкой, вовсе не означает, что я желаю оставаться ею и далее.

Улыбка императора стала… ласковее.

Моя… еще ласковее.

Мы играли на равных, и если говорить об удовольствии — я получала гораздо большее, нежели кесарь.

— Ты не права, нежная моя, — с нескрываемой нежностью и на этот раз действительно мягко произнес Араэден, — быть с кем-то на равных всегда было моей мечтой. До твоего рождения – несбыточной.

Я устроилась удобнее на подушке, внимательно посмотрела на него и спросила:

— А высшие?

Про темных не спрашивала — сейчас единственным, кого действительно стоило брать в расчет был Акъяр, и то, говоря откровенно — против нас с кесарем ему не выстоять. Меня он бы мог стереть с лица Сатарэна не глядя, кесаря с огромным трудом, и если только он действительно гений, но вот нас двоих — нереально. Я и кесарь вместе, мы были той силой, которая плевать хотела даже на высших, что собственно мы и продемонстрировали.

— Именно, — супруг отсалютовал мне бокалом, сделал глоток, — высшие были бы на равных, не окажись в твоем мире тебя, нежная моя. Было забавно наблюдать за столкновением бывших богов с моей персональной богиней.

«Моей персональной богиней» — невольно улыбнулась.

— Но что бы вы делали, не окажись у меня способностей управлять Светочами? — поинтересовалась я.

И осеклась.

Потому что на губах кесаря играла настолько коварная улыбка, что становилось кристально ясно — он знал, что у меня эти способности есть. Он абсолютно точно знал.

— Когда-то ты сказала, нежная моя, что я разрушаю все на своем пути, в то время как твой удел – созидание. Ты была практически права — твой дар созидание, и то, что я способен считывать и уничтожать, ты способна создавать.

Мысли.

Кесарь их легко читает, а я… я их создаю!

Резко села на постели, обняла колени руками, закрыла глаза и отчетливо представила себе стража, стоящего слева у входа в мою башню. Приказ: «Принеси императрице камень» я отдала мысленно. Распахнула ресницы и внимательно посмотрела на сидящего практически напротив, ну условно напротив, кесаря. Мы ждали вместе, я — не веря в то, что происходит, и он — с улыбкой отслеживая все мои тревоги, сомнения, неверие, и осознание, когда раздался стук в двери и после прозвучал голос стражника:

— Пресветлая императрица я принес вам… камень.

Я вздрогнула как от удара. Кесарь, все так же улыбаясь, отсалютовал мне бокалом, и выпил все вино до дна.

«Поставь у двери и уходи» — мой мысленный приказ.

— Человеческая психика хрупкий инструмент, нежная моя, играть следует мягко, осторожно, пластично, — сказал кесарь.

— Этван, поставьте камень у двери, благодарю вас, — повысив голос, приказала я.

Раздался стук поставленного камня, затем удаляющиеся шаги и невнятное бормотание явно ошарашенного случившимся стражника.

Я рухнула на подушки, пристально глядя на супруга. Что ж, вот теперь начинаю ощущать себя поистине богиней. Впрочем нет — игрушкой… все так же игрушкой откровенно упивающегося происходящим кесаря. Играли ли мы на равных? Боюсь, что нет. Пока нет.

— Практически да, и это то максимальное «да», на которое ты… пока способна, Кари, — мягко уведомил кесарь.

Поспорим?

— Полагаешь, есть смысл? — вопрос, и едва заметный азартный блеск в глазах.

Хотелось бы, да, но… не сейчас.

— На данный момент в приоритете высшие, — напомнила я.

— В приоритете ты, всегда, — абсолютно серьезно произнес кесарь.

И это дьявольски льстило, конечно, но…

— Высшие, дороги, отмена рабства, — отбросив все сантименты, жестко сказала я.

Кесарь улыбнулся и произнес:

— Над первым пунктом работаю. Сладких снов, нежная моя.

И кристалл самоуничтожился, оставив на моей постели розу, на этот раз темно-алую. Это было удивительно – от кесаря я почему-то если и ждала цветов, то белых, а тут яркий цветок с невероятным ароматом, заполнившим всю комнату.

Я заснула, положив цветок на соседнюю подушку, и всю ночь мне снились бесконечные зеленые степи Миграда и Адрас… И даже во сне было безумно горько от осознания, что я способна оживить практически кого угодно, но только не того, кому так сильно хотела бы вернуть жизнь.

***

Арахандар Властитель ночи откровенно пожирал меня глазами. Он бы меня в принципе сожрал, причем в буквальном смысле, и даже без предварительной прожарки или иных способов приготовления — просто не мог. Да, иногда вот так бывает – ты вроде как разобрался с властителем соседней и единственной вообще конкурентноспособной станы и посадил на его место марионетку и уже практически праздновал победу, как вдруг свежеубиенный взял и вернулся, да не один, а с женой, которая ко всему прочему, еще и не дура. Совсем не дура.

— Итак, — процедил явно ненавидящий меня всеми фибрами отсутствующей души главный арахнид, — вы предлагаете в качестве мировой валюты унцию серебристого перца?

— Да, я предлагаю ввести данную условную валюту, — подтвердила, пристально глядя на него.

У нас проходило расширенное заседание международного совета. Я возглавляла стол, за которым сидели мои Хранители Островов, ныне уже городов, справа от меня сияло кристаллическое пространственное окно, открывающее зал заседаний Властителя ночи, в котором находился он сам, его старший сын и наследник Араэн принц Ночи и доверенные советники, слева, так сказать ближе к сердцу, такое же пространственное окно в мою императорскую канцелярию, где помимо моих советников и Эдогара присутствовали так же лорды и леди Великих Дворцов. Таким образом я на этом совете представляла сразу два государства, Арахандар одно, и одно это уже выводило его из себя. Но все стало гораздо хуже, когда появился Тэхарс и дракон сходу заявил: «Императрица представляет интересы Крылатого народа», после чего, видимо по причине того, что сильно спешил, вылетел в окно и умчался куда-то.

Я осталась, вежливо улыбаясь Властителю ночи и ощущая себя прямо триединой! Но окончательно добил темного Ошрое Топор Ручка Каменное Лезвие, который заглянул в дверь и высказал:

— Эй, Смоляная Блестючка, мы там с Динаром заняты, он сказал, можете орков представлять, ну и давай нас гномов тоже заодно.

И ушел.

Я осталась. Все так же с улыбкой глядя на побагровевшего Арахандара императора Тэнетра, и постукивая пальчиками по столу. Хотя что постукивать — я вполне могла перейти к подсчетам. И по всему выходило, что если я изначально находилась в гораздо более выгодной позиции, нежели Властитель Ночи, то теперь я фактически могла говорить от лица пяти государственных единиц – элларов, гномов, драконов, орков и людей. В то время как он представлял всего одну.

— Пять к одному, — насмешливо протянула я.

Скрип зубов главного темного прозвучал столь отчетливо, что был слышен даже в светлой канцелярии и я уловила усмешку, которую подавил Эдогар. Подумать только — еще не так давно темные практически распоряжались всем миром, но не прошло и месяца…

— Ваше слово, — поторопила я темного, сохраняя на лице предельно вежливое выражение.

Арахандар молчал. Смотрел на меня с непередаваемой, в смысле передать ее никак не мог, ненавистью и молчал, скрипя зубами. Я думаю, он много чего хотел мне сказать сейчас, и сжимал зубы исключительно по одной причине — чтобы все это не высказать. Потому что на моей стороне было не только пять государств, но и появившийся в темном зале совета Акъяр. Принц Ночного ужаса, уже вовсе даже не ужасный, а безусловно удивительно красивый, при виде меня галантно поклонился, и низким бархатным голосом осведомился:

— Катрин, счастье моих глаз, как ты?

От его тона и неформальности обращения, Властителя Ночи перекосило, но это не помешало мне ответить:

— Благодарю за заботу, Къяр, все замечательно. Как вы?

Темный принц, подойдя ближе и практически загородив от меня половину темного совета, произнес, пожирая глазами уже несколько не в гастрономическом плане, произнес:

— Замечательно. Ваш… император передавал вам наилучшие пожелания и предложение больше времени уделить развлечениям.

Мое сердце пропустило удар…

Я продолжала улыбаться, кивком поблагодарила за его сообщение, но отчетливо ощущала ледяной озноб, морозом пробежавшийся по спине.

Къяр не назвал кесаря моим супругом.

И что значит «больше времени уделить развлечениям»?

Яркой молнией, жутким воспоминанием ударило сказанное Араэденом когда-то в Рассветном мире: «Пусть развлекается, меньше к оркам бегать будет».

Стал бы кесарь сейчас говорить это просто так? Определенно нет!

Что происходит?!

«Сатарэн, — напряженно позвала я, — ты ощущаешь императора Эрадараса?»

И три удара сердца до ответа:

«Нет. Его нет во мне».

Первым порывом было — бежать к Динару. Сейчас. Узнать что происходит, что в принципе происходит, зачем он здесь, и как… Первым порывом… второй был гораздо более осмысленным — что с кесарем? Больше времени уделить развлечениям? Вероятнее всего имеется ввиду обратный смысл! К дохлым синим гоблинам, что с кесарем?!

— Пять к одному, решение принято голосованием большинства, унция серебристого перца принимается в качестве международной валюты. Заседание окончено! — мгновенно вынесла постановление я.

И резко поднявшись, я протянула руку, чтобы закрыть кристалл, ведущий к темным, но разгадавший мой маневр Къяр быстро произнес то, что я не желала бы услышать вовсе:

— Я навещу вас… сегодня, моя императрица.

Ледяная хватка на сердце стала на порядок сильнее.

— С нетерпением буду ожидать вас, мой принц, — любезно ответила я.

На заднем фоне выругался Арахандар, но до него сейчас никому не было дела. Я свернула кристаллическое окно к темным, развернувшись к светлым приказала Эдогару:

— Подготовь протокол заседания! — и вырубила их.

Потрясенные, явно ожидающие длительного заседания мои подчиненные, а у нас менее пяти часов работы практически никогда не случалось, ошарашено смотрели на свою императрицу, которая пробормотав «Все свободны» ринулась прочь из зала, даже не оборачиваясь и не собрав все бумаги.

В висках биением крови стучало «Кесарь, кесарь, кесарь!».

Тысяча дохлых гоблинов, Къяр, что ты с ним сделал?

Я сбежала вниз по лестнице, покидая башню, на миг задержалась на последней ступени, взглянув на Динара обсуждающего что-то с Ошрое и тремя другими огромными лысыми гномами, и придерживая край юбки, бросилась к воротам.

Мрак догнал на ходу, окутал плащом, скрывая от поднимающихся с пристани рыбаков — это было кстати, не хотелось пугать людей собственным перепуганным видом.

Я слетела по ступеням огромной мрачной тучей, свернув влево подбежала к самой кромке воды, ничуть не испугавшись взглянувших на меня из глубины огромных светящихся глаз какой-то рыбины, и опустив руки в воду, попыталась ощутить потоки силы Эхеи.

Потоки были. Магия собралась искорками у моих пальцев, словно на мне были надеты сверкающие голубовато-огненные перчатки, но на мой осторожный зов: «Мой кесарь?» никто не ответил.

Вместо ответа я увидела иное — яркий образ Къяра, стоящего над самым истоком Эхеи, как некогда стоял кесарь. И сердце замерло.

Из воды медленно выплыл глаз мира, замер напротив застывшей от ужаса меня, глядя практически бесстрастно, но… я понимала его чувства.

— Что мы можем сделать? — спросила, с ужасом глядя на принца Ночного ужаса, который сейчас, призвав свою магию, действительно наводил ужас.

Сатарэн не знал. Он действительно не знал. Мир, говоря откровенно, в чисто мыслительном формате был довольно примитивен, все, что он мог — построение примитивной защиты, которая была действенна, да, но только до определенного уровня. И кесарь с Къяром этот уровень переросли!

— О Великий Белый дух, что же мне делать?! — в отчаянии прошептала я.

Еще я подумала о том, что ненавижу магию, действительно ненавижу, ненавидела с самого первого с ней столкновения, и вынуждена признать — с каждым днем ненавижу все больше!

Но в сознании отчетливо прозвучали слова кесаря: «Когда-то ты сказала, нежная моя, что я разрушаю все на своем пути, в то время как твой удел – созидание. Ты была практически права — твой дар созидание, и то что я способен считывать и уничтожать, ты способна создавать».

И я, подхватив из кромки воды какую-то деревяшку, чуть было не сунула в рот, но брезгливость оказалась сильнее страха боли – деревяшка была отброшена, а я ударила по воде!

Обеими ладонями, плашмя… и сжала зубы, чтобы не заорать от боли. Кесарь был прав, кесарь был как всегда прав — магия моего мира, в этом просто убивала. Но невзирая на боль, несмотря на силу, ломающую мои кости, я плела защиту. Все что умела, то чему в совершенстве успел обучить меня шенге… мой любимый папа, который бы одобрил то, на что я сейчас тратила всю себя — я выплетала защиту.

Косую, убогую даже на мой неэстетический взгляд, кошмарно выглядящую для любого мага, но… действенную. Я оплетала не то чтобы корзинкой, скорее чем-то вроде кокона исток Эхеи, и вздрагивала каждый раз, когда принц Ночного ужаса пытался пробить невесть откуда взявшееся зеленое плетение, раз за разом, но неизменно напрасно. У магии моего мира в этом не было так сказать естественных противников и темный не мог сделать ничего. Абсолютно. Он рисовал одну багряную руну за другой, он обрушивал свою тьму, но не мог даже поколебать сплетенный мной кокон.

И в какой-то момент я обессилено опустилась на мокрую полосу берега, продолжая касаться воды одной рукой и следя за неистовствующим Къяром.

Акъяр был в ярости.

В бешенстве я бы сказала. И под влиянием эмоций его лицо исказилось, на скулах проступили те самые ужасающие шрамы, что так пугали в его облике ранее и словно ощутив это темный принц остановился. Замер, неверяще касаясь пальцами лица, и его смуглое лицо покрыла мертвенная бледность.

— Катрин… — произнес он внезапно, словно осознал, что за ним наблюдают.

Между тем его лицо менялось, стремительно и необратимо, превращая еще мгновение назад прекрасного принца в вызывающего ужас урода. Къяр отшатнулся от истока как чумной, покачнулся, а затем, стремительно призвав портал, исчез.

Понятия не имею что произошло. И все равно, если честно.

Без сил, испытывая адскую боль в руках, легла на бок, чувствуя как промокает одежда, волосы, ощущая как в тревоге касается моего лица Мрак, словно пытаясь привести в чувства. Не вышло. Я проваливалась все глубже туда, откуда надо бы вынырнуть, причем немедленно!

«Сатарэн, Радужный дворец!» — приказала до того, как меня утянуло в бессознательное ничто.

Ледяная волна захлестнула, приводя в чувства, и стремительно понесла через пространство.

Она отхлынула, оставив меня у самого подножия холма, на котором кесарь собственноручно выстроил свой дворец. Игнорируя спешащих наверх воинов в серебряном, с трудом поднялась, запрокинув голову, взглянула на те две с половиной тысячи ступеней которые предлагалось пройти, дабы подняться, и осатанело оцарапала руку, с уже опухшими, нещадно болящими запястьями.

«Для тех кому я дозволяю, путь становится короче» — кажется, так когда-то сказал кесарь.

Капли моей крови упали на ступени и вопреки всем законам мироздания лестница в десятки раз короче! Пять ступеней и я стремительно прошла мимо склонившихся при моем приближении стражей и Ледяных воинов.

Навстречу, словно зная о моем появлении, поспешил Эдогар.

Не здороваясь, виделись только что, нервно спросила:

— Ситуация?

— Два прорыва Тэнетра, — отчитался он.

Сволочи!

Просто сволочи!

— Где кесарь? — был мой следующий вопрос.

Эдогар ничего не ответил, но судя по тому, что мне навстречу поспешил один из военачальников императора, о месте нахождения моего супруга не знал сейчас никто.

Пресветлый в серебряных доспехах рухнул на одно колено, и не глядя на меня, еще бы на меня глядеть, когда я в столь неприглядном виде как растрепавшиеся волосы и местами мокрое черное платье, четко обозначил ситуацию:

— Два прорыва. Несем потери.

— К месту первого прорыва! — нервно приказала я.

Воин открыл портал.

***

Первый прорыв происходил на море. Светлый перенес меня не к месту боевых действий, а на максимально отдаленную скалу, но и с ее вершины, я, привычно кутаясь во Мрак как в шаль, разглядела происходящее. У темных были корабли. Массивные. Раз в пять больше тех, что мне доводилось видеть и… летательных. Количество войск атаковавших сейчас наши прибрежные крепости издали напоминало черную лавину насекомых, собственно атакующих других насекомых, только на этот раз цветных, потому как в войске элларов было принято деление рода войск по цветам формы.

— Пресветлая императрица, мы стягиваем силы, — начал, было, кажется пресветлый Эсхан, не помню его имени, как ни прискорбно.

— Не стоит, — глухо произнесла я.

И мысленно позвала «Сатарэн».

Когда из моря разом взметнулись сотни морских драконов, на миг возникло ощущение, что земля и небо смешались. Просто сшились воедино, и тонкие упругие тела монстров, это крепкие синие нити, сверкающие в свете солнца…Но когда драконы опали обратно в воду… темных не осталось. Ни темных, ни кораблей… ничего. Кроме разве что священного ужаса в глазах стоящего рядом со мной воина.

«Светлых не трогать» — приказала я драконам.

И их не тронули. Мое выжившее воинство поплыло к сброшенным им с летающих крепостей веревкам, пресветлые маги усиленно работали, поднимая тонущих из воды, и я, убедившись, что процесс идет кратко приказала:

— К месту второго прорыва.

— Да, пресветлая боги… императрица, — несколько оговорился тот.

И открыл следующий портал. На сей раз на берегу Эхеи была атакована одна из крепостей. Мрачно приказала «Вывести наши войска» и обрушила берег, сметя волной всех тэнетрийцев, дело довершили речные монстры и обед у них был крайне обильным.

***

Когда мы вернулись в Радужный дворец, меня встретил единый слаженный священный ужас. Действительно ужас. С моего пути поспешно отступали, на меня взирали с таким страхом, словно я тут на должность заместителя кесаря устроилась.

Ни на кого не глядя, поднялась в нашу с кесарем спальню, свернула в гардеробную и начала практически срывать с себя мокрое и обледеневшее на ветру платье. Быстрая ванная, чтобы смыть с себя грязь речного берега, нелюбимое до крайности платье по-элларийской моде, надлежащее императрице, посыл рабынь с покровом к гоблинам, и надев на распущенные волосы лишь золотой венец, я поспешила в крыло изначально принадлежащее моему пропавшему супругу. На военный совет, которому надлежало уже ждать меня.

Они и ожидали. Тэхарс, в отличие от остальных явно подавленный, две напряженные дриады, у которых среди волос отчетливо прослеживались и колючки… ядовитые, судя по взглядам самих дриад, семь доверенных военачальников кесаря, глава клана песчаных демонов и Элисситорес, неодобрительно окинувшая взглядом мои несобранные и не скрытые волосы.

— Да плевать! — разъяренно прошипела я, занимая место императора. И не садясь, стоя и упираясь руками в стол, я обвела взглядом всех присутствующих прежде, чем задать один единственный вопрос: — Где кесарь?!

Никто не знал, но Тэхарс отвел взгляд.

— Я слушаю! — произнесла с нажимом.

Дракон молчал.

— И? – голос к моему собственному удивлению дрогнул.

И не от ярости или злости… мне было страшно. Я уже знала, что услышу.

— Его пресветлое величество покинул наш мир с принцем Ночного ужаса, Акъяр вернулся… один,- глухо произнес, глядя в стол перед собой дракон.

Я судорожно сглотнула и медленно опустилась на место, которое по праву должен был занимать мой супруг. Кресло было мне велико, высоко и в целом малоудобно… как и вся эта ситуация. Точнее нет, ситуация была не просто малоудобная — она являлась убийственной! У темных в наличие как минимум четыре принца и один Владыка уровня «А», у нас магов подобного уровня — никого. И это я в принципе не в курсе какое количество магов уровня «А» находится в Тэнетре, но что-то подсказывало, что даже магов уровня «Э» у них в разы больше. А я может быть и практически богиня, но кому как не мне знать – не всесильны даже боги… И у меня нет силы и трехсотлетнего опыта кесаря, нет его безжалостности, нет его сверхразума и в целом собственно нет его!

Но с надеждой на спасение и с ужасом, откровенно читающимся во взглядах, сейчас смотрели на меня, а лично я бы с удовольствием посмотрела так на кого-нибудь другого, потому что одно дело править за спиной кесаря или отца, и совсем другое оказаться вдруг единоличной правительницей даже не одного государства — сразу нескольких! Причем в условиях практически объявленной войны с противником, который опытнее, безжалостнее и коварнее меня сотни раз!

Паника начинала захлестывать основательнее, чем в первую брачную ночь с кесарем. Тогда мне было практически нечего терять кроме собственной жизни и даже не пригодившейся девичьей чести, сейчас… на карту было поставлено слишком многое, и слишком многие жизни. И за любую мою ошибку — платить придется им, а значит – ошибок быть не должно. Ни одной.

— Вина мне! — приказала, постукивая пальцами по мраморному столу, и глядя на природный рисунок натурального камня, который, и мне было прекрасно известно об этом, Араэден создал искусственно.

Примерно так же, как и меня. С той лишь разницей, что столу полагалось стоять, а мне править… и не в Рассветном мире, а здесь, под небом с двумя светилами.

— Сатарэн, — позвала я, и едва мир взглянул на меня уже привычным одним глазом, приказала, — карту границ Тэнетра.

Глаз мигнул и обернулся шаром, с устройством примерно тем же, что и карта в моей канцелярии, вот только эта показывала все, а не только Эррадарас. И за столом спустя всего два моих движения установилась напряженная, обреченная тишина.

Да, темные стягивали силы!

За то недолгое время, что я возрождала Свободные острова, а кесарь искал способ защитить мир, наш общий мир от вторжения высших – тэнетрийцы готовились к войне. Строили корабли, которые плыли не по воде — по воздуху, оснащали свои судна странного вида оружием, тренировали людей. Людей! И далеко не в тех масштабах, в которых к службе в войсках привлекали моих сородичей элары — тут на кораблях девятеро из десяти были людьми. Людьми!

— Очаровательно, просто очаровательно, — нервно выпив залпом принесенное мне вино, произнесла я.

Сидящие на военном совещании были явно не согласны с подобной формулировкой, но как и я пришли в ужас при виде готовых железных мостов, что плотным непромокаемым полотном должны были перекрыть Эхею, открывая полный доступ к территориям Эрадараса.

Темные так быстро усвоили урок с морскими драконами?! Да еще и часа не прошло! Каким образом?!

Это я увидела в следующее мгновение.

Я оказалась права. К своему ужасу я была права — у тэнетрийцев магов было в разы больше. И магов, и… мануфактур, которые даже не наблюдались пока на светлой территории. Мосты изготовлялись на мануфактурах, но мастерами были маги. И при ближайшем рассмотрении стало отчетливо ясно – это были человеческие маги. Человеческие!

— Это невозможно, — потрясенно проговорил сидящий рядом со мной Эдогар, — люди не владеют магией.

Молча посмотрела на элара, пресветлый под моим взглядом умолк и съежился, я же так же медленно повернула голову, вновь вглядываясь в карту.

Тысяча дохлых гоблинов — война с темными обернется массовой гибелью людей! Именно людей. И сейчас, сидя за этим холодным столом на неудобном и слишком большом для меня кресле, я с ужасом понимала, что там, в двух уничтоженных мной прорывах тэнетрийцев гибли в основном не темные, а люди.

Неплохо, Властитель Ночи, мерзко, гадко, подло… но неплохо, вынуждена признать.

И Великий Белый дух, куда ты свалил, гоблины тебя задери?!

— Пресветлая императрица, — напряженно произнес Тэхарс.

— Нам следует начинать готовить оборону, — произнес… а не помню кто, один из этих, военачальников кесаря.

— Пресветлая, — начал было Эдогар, — это война.

Серьезно? А я и не заметила даже, решила было, что это темные в солдатиков развлекаются!

— Вина мне! — практически прошипела.

Бокал наполнили мгновенно, а вот пила я его медленно… очень медленно, перекатывая каждый глоток во рту, заглушая горечь предстоящего винным хмелем, и безумно скучая… по кесарю.

Итак, Кари Онеиро Великая Черная Звезда, у тебя нет знаний в тактике, стратегии и в целом в ведении войск, как собственно напрочь отсутствует и желание нести потери. Я не настроена на гибель людей как с одной так и с другой стороны, и в целом мои планы в отношении экономического развития империи как-то не включали в себя военные действия. А значит:

— Войны не будет, — тихо сказала я.

И сделала еще один глоток вина, пристально глядя на то, как масштабная армия моего противника готовится к не менее масштабным военным мероприятиям. Медленно перевела взгляд на бокал еще наполовину полный, допила и, достав один из кристаллов кесаря, отчетливо произнесла:

— Арахандар!

Главный над темными явно и демонстративно ожидал моего вызова. В полумраке своего зала заседаний, откупоривающий бутылку вина, в то время как его советники не скрываясь уже разливали хмель по своим бокалам, Властитель ночи клыкасто мне улыбнулся, и его багровые глаза засияли так, словно в ночи ветер подул на затухающий уголек. Вот только этот уголек не затухал никогда… разве что делал вид.

— О, прекрасная пресветлая императрица, вы празднуете нашу победу вместе с нами или же заглушаете горечь поражения? – язвительно поинтересовался он, выразительно посмотрев на мой бокал.

И не став обременять себя собственно бокалами, отхлебнул из горла, позволив каплям вина остаться на его губах. На фоне клыков напиток выглядел кровью… причем человеческой.

Очаровательно улыбнувшись в ответ, отсалютовала ему своим бокалом, вновь наполненным для меня, сделала глоток вина, гораздо более приличествующей правящей особе, нежели поведение Властителя Ночи, и мило предложила:

— Поговорим?

Арахандар расхохотался, запрокинув голову, выпил, казалось всю бутылку до дна, отшвырнул ее, после, не вытирая губ, посмотрел на меня и холодно произнес:

— Я разговариваю лишь с одной категорией женщин, прекрасная Черная Звезда, с теми, кто спит в моей постели.

Я заметила как побледнел Эдогар, сжал челюсти Тэхарс, помрачнели дриады и казалось окаменели мои светоностные Ледяные воины. Похоже, слова главного арахнида не задели только меня.

Улыбнувшись темному, с искренним сочувствием заметила:

— Да, годы берут свое, и наступает то печальное время, когда мужчина в постели способен уже только на разговоры. Прискорбно. Сожалею от всего сердца.

Мой тяжелый вздох прозвучал крайне отчетливо в тишине, наступившей и по эту сторону пространственного окна, и по ту. Багровые глаза Властителя Ночи стали разъяренно-алыми, я же, безмятежно улыбнувшись, собственно воспользовалась ситуацией, в которой у темного просто не было слов.

Зато у меня их хватало.

— Итак, подытожим, — начала я, — на данный момент вы, претемный властитель Арахандар, убеждены, что мой супруг не вернется, я вас правильно поняла?

Властитель Ночи не ответил, взирая на меня с такой ярой ненавистью, что становилось кристально ясно — замечание на счет постели было совершено верным.

— Будем считать это ответом «да», — постановила я. — Можете не отвечать, я все понимаю — алкоголь, возраст…Опять же с женщинами проблемы.

Взгляд темного желал мне смерти. Мучительной, очень мучительной смерти. Долгой, и крайне мучительной.

— Что ж, будем продолжать при вашем минимальном участии, как видите, я не требую от вас много, — вновь мило улыбнулась.

Скрежет зубов был отчетливым, но Властитель молча проглотил и это. Видимо в его планах первым пунктом шел тот, в котором я кроваво расплачиваюсь за каждое из сказанных сейчас слов. Учитывая, что этот выродок за несколько недель сумел создать армию способную сейчас смести Эрадарас с лица Нижнего мира, его план, вероятно, был вполне жизнеспособен. И мне, возможно, полагалось бы уже начинать молить о спасении… но я всегда была неправильной принцессой.

— Брачный союз между Тэнетром и Эрадарасом? — делая очередной глоток вина, невозмутимо предложила я.

И Арахандар медленно откинулся на спинку своего багряно-золотого трона, пристально взирая на меня. Он был правителем и обладал навыками контроля над собственными эмоциями, чего нельзя было сказать о военных советниках и военачальниках кесаря и пресветлой Элисситорес, испуганно воскликнувшей: «Звезда моя!». Я не отреагировала ни на ее возглас, ни на стремительные шаги в моем направлении — лишь нервно дернула указательным пальцем, заставляя Тэхарса остановить пресветлую. Я не могла сейчас позволить себе отвлечься ни на один внешний раздражитель – на кону было слишком много жизней.

«Соглашайся!» — мысленно приказала Арахандару.

Но Властитель Ночи не был простым стражником, и даже к высшим не принадлежал — на мой приказ он не отреагировал никак. Обидно с одной стороны, с другой — замечательно, что изначально не рассчитывала на свои «божественные» силы. Я поступила как политик, так как учили и так как умела — я предложила сделку вместо войны.

И темный на эту сделку согласился.

Не мог не согласиться, если был искренне убежден, что кесарь не вернется, а Арахандар в гибель фактически старшего сына судя по всему уверовал крепко. Долгий, задумчивый взгляд на меня, кривая усмешка и издевательское:

— Что ж, в таком случае имеет смысл продолжать этот разговор.

Учитывая, ранее озвученное им же было заявлено, что разговаривает он лишь с теми женщинами, с которыми спит — стало кристально ясно, кто избран Властителем в кандидаты собственно для брачного союза. Пристальный взгляд на меня и усмешка становится шире, вновь обнажая клыки… Определенно у меня наблюдается существенный прогресс в отношении мужей — каждый следующий значительно старше предыдущего. Надо будет обязательно порадоваться данному факту… но как-нибудь в следующий раз.

— Полагаю, в нашей с вами ситуации соблюдать траур бессмысленно, — разом решил все трудности с моим овдовением и необходимостью страдать по данному поводу Властитель Ночи.

— Как вам будет угодно, — ответила, сделав еще один глоток вина.

Впервые по-достоинству оценила рабов кесаря — вино подливали так быстро и аккуратно, что я этого вообще не замечала — не заканчивается в бокале и славно.

Собственно мысли об этом позволили выдержать следующий удар, практически не ощутив этого.

— Мне угодно получить тебя СЕЙЧАС, — прямо сказал Арахандар, пристально глядя в мои глаза.

Я сделала еще глоток вина, сглотнула, облизнула губы, улыбнулась будущему «мужу» и нежным голосом заметила:

— Брачный союз уже в самом названии предполагает брак, вы не находите?

Но главный арахнид явно не желал замечать очевидного, как собственно и соблюдать.

— Час на подготовку, дорогая, — жестко произнес он.

Надо же, а кесарь мне выделил целые сутки… однако родство определенно прослеживается, да.

— Час? — переспросила я.

И оставив бокал, подалась к пространственному окну, чтобы мягко, но твердо сообщить:

— Трое суток. Брачный договор. И церемония, которая объединит наши народы. Вы берете в жены не уличную девку, мой властитель, а дочь короля из древнего королевского рода, пресветлую императрицу Эрадараса и фактически богиню этого мира. Проявите должное уважение к соблюдению как минимум брачных традиций, если уж я согласилась игнорировать соблюдение традиций траура.

Багровые глаза сверкнули вновь, но… будем откровенны — Арахандар был политиком, и, судя по развитию Тэнетра весьма неплохим, уж получше кесаря как минимум в плане экономической стратегии, и ему, как и мне, вовсе не улыбалось лишиться массивного ресурса человеческих и тэнетрийских жизней.

Секунда, вторая, третья…

— Освободите Элионея, — приказал Арахандар, — используем как курьера.

Элионей? Младший брат кесаря, всадивший один из трех кинжалов, отправивших моего нынешнего мужа собственно в мой исконный мир… Боюсь курьер из него выйдет средней паршивости, но я в той ситуации когда приходится идти на компромисс.

— Как пожелаете, властитель, — склонила голову, скрывая разъяренный блеск глаз и улыбку, которая держалась исключительно благодаря годам упорных тренировок в искусстве держать лицо везде, всегда и при любых обстоятельствах.

— Арахандар, — елейным голосом произнес Властитель Ночи, — зовите меня по имени, Кари, как и полагается невесте, с нетерпением ожидающей бракосочетания. У вас час на освобождение Элионея.

Вновь склонила голову и вырубила пространственный кристалл.

К слову напрасно – теперь мне отчетливо было видно КАК на меня взирают все присутствующие. Одобрения в этих взглядах не было ни на грамм, презрения и ненависти изрядно.

— Молчать всем! — прошипела, прикладывая ледяные пальцы к вискам.

Итак, что мы имеем после разговора с главным арахнидом данного мира?

Первое: Кесарь устранил угрозу вторжения высших и Владыке Ночи это известно, иначе гораздо больше было бы почтения в речах того, кто отчетливо знал – противостоять высшим можем лишь я, кесарь и Акъяр. Причем только я максимально безвредно для населения и сохранности архитектуры.

Второе: Къяр абсолютно уверен в том, что император Эрадараса не вернется. И это было самой паршивой среди всех обрушившихся на меня новостей. Это было паршиво настолько, что не порадовал даже факт отвода темных войск от берегов Эхеи… Сидящих за столом порадовал, но не меня. Мне было кристально ясно – это временное отступление. Всего лишь временное. И все эти войска неизменно явятся сюда, вне зависимости от того выйду я замуж за Арахандара или же нет. Если выйду – они просто явятся не так быстро, и не столь разрушительно… но явятся. У отца кесаря характер оказался под стать сыновьему… опыта просто больше. И это проблема. Громадная проблема, решать которую придется мне.

И третье — главный арахнид оказался поистине главным пауком Сатарэна. Опасным, ядовитым пауком. И судя по тому, насколько легко он решил дело с браком, даже Акъяр опасности для папаши не представляет. Арахандар играл, похоже играл все это время, и у него это дьявольски здорово получалось. Мразь!

Отставить злость. Никакой ярости, никакого гнева, Катриона, у тебя нет на это времени! Просто нет. Ни секунды. Вдох-выдох, успокоиться.

Задачей номер один сейчас была вовсе не паника, следовало обеспечить безопасность границ Эрадараса и сопредельных территорий. Рассчитывать на военачальников кесаря смысла не было – один раз они уже проиграли арахниду, значит проиграют и сейчас, у них даже уровень магии ниже на порядок. Драконы, песчаные демоны и дриады — было бы глупо брать и их в расчет, учитывая что нам с кесарем вообще возрождать их пришлось, причем в буквальном смысле. Воины льдов… эти в прошлый конфликт не вмешались, и возможно чего-то стоили, но опять же — у них нет магов уровня пусть даже одного из тэнетрийских принцев, не говоря о Властителе Ночи.

Подводим печальный итог, Кари Онеиро — у тебя есть трое суток, и нет гарантирующих результат преимуществ. Никаких, прямо как в Готмире…

И в этот момент я вспомнила о Динаре.

Динар!

Откинулась на спинку кресла, взяла бокал, и медленно делая глоток за глотком, начала просчитывать. Динар был не слишком хорошим правителем, но вот воином… Воином он был отменным. Лучшим из всех, кого я знала… ну кроме кесаря. Но если рассматривать ситуацию отстраненно и без эмоций, то Динар являлся правителем Прайды не менее пятидесяти лет. Даже если за этот период не произошло ни одного военного конфликта, тот Динар, которого я знала, все-таки являлся лучшим военачальником из всех правителей сорока семи подвластных Прайде государств.

— Сатарэн, — позвала я, и едва висящая в воздухе объемная карта вновь сменилась глазом, попросила, — перенеси ко мне Динара.

Мир удивленно моргнул, но я знала, что сделает. К сожалению, только к подножию горы, на которой возвышается Радужный дворец, но у меня же есть глава канцелярии.

— Эдогар, спуститесь к началу входной лестницы, перенесите правителя оркских территорий сюда порталом, — приказала я.

Пресветлый был явно недоволен моим приказом, но возразить не посмел.

Вспышка портала, ушедший в него Эдогар, и следом вошедший в зал военного совета абсолютно мокрый Динар. Медноволосый полуседой мужчина молча откинул мокрые пряди с лица, оглядел присутствующих, посмотрел на меня и поинтересовался до боли знакомым, прежним, тем самым голосом, который я не смогла забыть даже находясь под Руной Забвения:

— Кат, снова пьешь?

Улыбнулась, отсалютовала бывшему правителю Далларии и ответила на оитлонском:

— Повод есть. Не поверишь — замуж выхожу.

Матерый незнакомый мне мужчина выгнул бровь таким знакомым мне движением, и Динар тоже на оитлонском вопросил:

— Опять?!

— Ты знаешь – расту, — торжественно сообщила я, — новый муж значительно старше предыдущего.

Взгляд фактического императора Прайды медленно сузился.

Несколько секунд на осознание, и глухой даже не вопрос, скорее утверждение:

— Они расправились с кесарем, и ты теперь собираешься сражаться за ЕГО мир?!

Присутствующие не понимали ни слова из нашего диалога, только переводили взгляды с Динара на меня и обратно. Но какое это имело значение, когда я тихо произнесла:

— Не его, МОЙ. Сатарэн мой мир, Динар, теперь мой. И я буду за него сражаться всеми доступными мне способами, включая брак с Арахандаром Властителем Ночи.

Все такой же мокрый даллариец молча сложил руки на могучей груди, пристально и как-то даже зло глядя на меня. И под его взглядом я как-то по-особому жалко ощутила себя, сидящую в кресле явно не по размеру, во главе собрания, где каждый из собравшихся о войне знал на порядок больше меня, совершенно чуждую и для элар, и для драконов, дриад и демонов… Какой-то момент казалось, что он сейчас скажет что-то язвительное, или даже грубое — я не знала этого Динара, я не знала, каким он стал — за прошедшие недели на Свободных Островах наш единственный разговор состоялся тогда на входе в башню, и я как-то даже стала забывать, что вот этот вот мужчина, чей возраст явно перевалил за полсотни лет — Динар. Мой невыносимый рыжий Динар…

Но он напомнил.

Подойдя, издевательски приказал на оитлонском:

— Двинься.

Я мгновенно поднялась, безропотно уступая место лидера ему.

Динар уверенно сел во главе стола, затем коснулся концом указательного пальца яркой татуировки на плече, и молча провел по ней, очерчивая контур.

В следующее мгновение на месте кесаря сидел никак не пятидесятилетний мужчина — этому Динару было лет тридцать, не больше. У него были широкие плечи, ставшие шире, чем те, что я помнила, узкий торс, густые медные волосы до плеч, знакомый язвительный синий взгляд и улыбка, озарившая до боли знакомое лицо.

— Сюрприз, — подмигнул мне бывший Далларийский правитель.

И словно забыв о моем существовании, развернулся к сидящим за столом и жестко приказал на языке элар:

— Доложить обстановку.

Военачальники кесаря как сидели, так и остались сидеть, говорить начал Тэхарс, Сатарэн услужливо комментировал слова дракона картой и изображениями, и вслед за этими двумя, втянулись все остальные. Я стояла в стороне, прислонившись спиной к мраморной стене и безотрывно смотрела на Динара. Не могла перестать смотреть… Сюрприз?! Сюрприз явно удался. И я, рассматривая остальные татуировки, покрывавшие его могучее тело, гадала о том, сколько же еще их осталось, этих сюрпризов?

Рабы бесшумно принесли кресло и для меня, но я оставалась стоять, медленно допивая вино из хрустального бокала, и чувствуя себя… до крайности странно. Одна часть моей души замирала от восторга, при взгляде на Динара, вторая кровоточила, при мысли о кесаре.

Где и как его бросил Акъяр. Почему принц Ночного ужаса убежден в том, что Араэден не вернется? Как удалось заблокировать Нижний мир от высших?! И главное — что с кесарем?!

— Кат,- внезапно обратился ко мне Динар, — освободи труп, нам нужно потянуть время.

Сказано было на оитлонском, на языке, который я готова была слушать вечно.

— Я помню, — на нем же ответила Динару.

И посмотрела на пресветлую Эллиситорес, которая как и я продолжала стоять, с ужасом и тревогой глядя то на меня, то на деловитого Динара, уже начавшего выстраивать стратегию сопротивления. Да, войны все же удел исключительно мужчин… ну и дриад, те, судя по взглядам и кивкам, прекрасно понимали далларийца, а вот я уже давно утратила нить его стратегических рассуждений.

— Матушка, — обратилась к пресветлой.

Мать кесаря мгновенно расправила плечи, и плавной, достойной дочери света походкой, величественно направилась ко мне.

— Эдогар, — позвала, главу своей канцелярии, впрочем это было излишне – пресветлый уже поднялся, явно намереваясь сопроводить меня с Элиситорес.

Втроем мы покинули зал военного совета через портал, практически никем не замеченные — все слишком были увлечены развернувшимся обсуждением.

***

Эдогар открыл портал не в тюрьму или любое иное подземное зарешеченное помещение, в котором я рассчитывала найти брата кесаря. Нет, мы оказались в саду. Той его части, которую я не посещала, да даже и не спускалась сюда. Здесь был своеобразный «задний двор» Радужного дворца, но при этом была всего одна хозяйственная постройка. Одна маленькая хозяйственная постройка, что-то вроде садового домика без удобств со всего лишь одним окном и небольшой дверью. А вокруг этого домика рос колючий кустарник. Именно вокруг. Идеальным ровным кругом. И шипы у этого растущего кругом кустарника были с кинжал размером. Хуже того – они имели форму кинжала и похожи были на кинжал…

— Это место заточения принца Элионея, — произнес Эдогар.- Каждый раз, едва он выходит из данного строения в его спину вонзается кинжал.

А кесарь определенно умеет мстить, вынуждена была признать я.

Приглядевшись к поляне, на которой располагался домик, заметила даже не десятки — сотни покореженных временем и солнцем шипов-кинжалов, на концах которых даже отсюда было заметно затемнение — их явно доставали из тела, обагренные кровью, а после ожесточенно бросали… Жестокая месть, ничего не скажешь.

И тут заговорила пресветлая матушка кесаря. Заговорила с надрывом, заламыванием рук и не стесняясь присутствия главы моей канцелярии:

— Звезда моя, что происходит?! – воскликнула она.

Прекратив разглядывать место изощренной мести, повернулась к пресветлой и устало спросила:

— Что конкретно вам непонятно, матушка?

Элисситорес поправила покров заметно дрожащими руками, и кусая бледные губы предельно честно ответила:

— Все. Мне не понятно все, Кари. — И тяжело вздохнув, она пояснила: — С того момента как обратилась к тебе за помощью, еще не поняв главного в ваших отношениях с Араэденом, мне непонятно все. Ты внезапно исчезла, он разгромил спальню. Его ярость была такова, что все рабы попрощались с жизнью… но мой сын не убил никого. Он больше никого не убивал, с того страшного дня в комнате наслаждений, что я с таким тщанием восстановила для него. Я отстранилась, не желая причинить вред, боясь причинить его… Но все закончилось тем, что ты исчезла, а теперь… Где мой сын, Звезда моя?!

Последняя фраза прозвучала практически криком.

Что я могла ответить матери, уже терявшей своего ребенка. Правду о том, что она потеряла его вновь?

— Не знаю, — глухо ответила ей. И стараясь даже не глядеть на несчастную мать кесаря, продолжила: — Мы с Араэденом обсудили дальнейший план действий, его первоочередной задачей было закрыть Нижний мир от вторжения высших. И он… судя по всему, полностью справился с задачей, я могу лишь догадываться о том, что Къяр бросил его на завершающем этапе работы, не просто бросил — а оставил, абсолютно уверенный в том, что ваш сын не сумеет вернуться.

Испуганный вскрик Эллиситорес я постаралась проигнорировать, вернувшись к объяснениям:

— Но Араэден видимо догадался, что произойдет, а потому передал мне фразу… которая уже имела место в наших прежних… взаимоотношениях, и означала примерно следующее — «Начинай действовать немедленно». Более чем своевременный совет, мне в последний момент удалось остановить вторжение Тэнетра на территории Эррадараса.

Эллиситорес приняла новый удар со стойкостью делавшей честь дочери Света и глухо спросила:

— А брак с Властителем Ночи?

— Попытка потянуть время, — резко ответила я, — о чем, несомненно, догадывается главный арахнид, иначе не было бы требования освободить Элионея.

Пресветлая взирала на меня от изумления приоткрыв рот, и, боюсь, не осознавала всей глубины пропасти, в которую нас вверг Арахандар Властитель Ночи, сожри его гоблины.

— Но, — прошептала она, — если Арахандар осведомлен о том, что твое предложение, лишь попытка потянуть время, то он устроит все так, что тебе придется стать его женой, Звезда моя.

— Одним замужеством больше, одним замужеством меньше, — сдержав усмешку, ответила я. А затем, взглянув на Эллиситорес, тихо сказала: — Вы очень плохо знаете своего сына, матушка, если искренне верите, что он позволил себя убить. В любом случае я собираюсь навестить его лично, а в данный момент у нас всего одна задача — спасти как можно больше жизней. Это все!

И оставив мать кесаря в сомнениях, я развернулась к тактично отошедшему Эдогару с вопросом:

— Как освободить Элионея?

Глава моей канцелярии, подойдя, был вынужден лишь бессильно развести руками.

Я развернулась к Эллиситорес, но пресветлая, вытерев слезы, которые были совершенно не к месту, едва слышно выдохнула:

— Араэден покарал его не за собственную гибель, он мстил брату за меня, за то унижение, которому меня подвергли когда мой младший сын пришел к власти, и за период заточения в подземельях.

То есть пресветлая понятия не имеет, как вытащить сына, ведь она как мать давно его простила и явно попыталась бы спасти, а сам Элионей мразь! Это вообще какой нужно быть мразью, чтобы подвергнуть унижению собственную мать, а после еще и заточить в темнице к счастью только на год, но я так полагаю, не явись кесарь – Эллиситорес сидела бы в камере до конца своих дней. Урод! Просто урод!

И Властитель Ночи урод не меньший – если никто во дворце не знает, как освободить опального принца, то вот это все сейчас проверка лично моих возможностей. Паучара гоблинский!

У меня возникло безумное желание вновь связаться с Властителем Тэнетра, похлопать ресничками и сообщить что я де слабая девушка, и мне не под силу бороться с магией самого кесаря, вот только… скажи я такое, Темнейший с радостью сообщит, что я в таком случае я никакая не императрица и богиня, а девка, которая не заслуживает трехдневной подготовки к свадьбе, и он хочет меня немедленно. Дилемма!

Побесившись еще секунду, я подошла к ближайшему кусту, сорвала с него один из кинжалов, под испуганный вскрик Эллиситорес, оцарапала ладонь и позволила нескольким каплям собственной крови пролиться на землю, потому что уже даже не помнила, а усвоила как закон слова кесаря сказанные еще в Рассветном мире «Для тех, кому я позволяю, путь становиться короче».

Сейчас никакого уменьшения пути не было — но круг из непроходимых колючих зарослей в единый миг врос в землю, оставляя собственно едва обозначенный круг и только.

Нервно вытирая ладонь, я решительно пересекла поляну идеальной геометрической формы, и не успела даже подойти к дверям — Элионей вышел сам. И выглядел принц паршиво настолько, что в пору добить, чтобы не мучился – лицо в шрамах и ссадинах, одеяние представляло собой лохмотья, лицо осунулось, под глазами тени, в самих глазах ненависть.

— А вот и шлюха Араэдена пожаловала! — поприветствовал он меня, к слову нужно заметить, что даже без пауз и проволочек, присущих культуре элар.

— Все лучше, чем быть шлюхой Властителя Ночи, — язвительно ответила я. И удовлетворением наблюдая за тем, как меркнет его усмешка, ядовито добавила:- Собирайся, малыш, твой любовничек истосковался, ждет тебя прямо не дождется. Эдогар, откройте для нашей «девочки» портал к границам Эррадараса. Полагаю, крепость Тана будет лучшим вариантом.

Элионей даже сказать ничего не мог, открывая и закрывая рот как выброшенная на берег рыба — не ожидал, что женщина способна ответить оскорбления? Так добро пожаловать в новый мир, сволочь!

Но еще до того, как потрясенный принц шагнул в открытый моим главой канцелярии портал, я связалась с Арахандаром, и сообщила:

— Дорогой, как и обещала, твой обожаемый мальчик, — указала мгновенно напрягшемуся Властителю Тэнетра на застывшего с поднятой ногой Элионея, который в ужасе пытался сориентироваться в ситуации. — Немного помятый но в целом пригодный для всех твоих… ммм… желаний.

Никак не отреагировавший на колкость «будущий муж», не менее ядовито поинтересовался:

— Язвишь?

— Это то единственное, что мне остается, не так ли? — уточнила я.

Арахандар усмехнулся и задал вопрос:

— Где я могу забрать свой «подарок»?

— Крепость Тана, — сообщила я и уничтожила пространственный кристалл.

Вот оно преимущество односторонней связи — я могу прервать разговор в любой удобный мне момент, невзирая на ярость собеседника. А ярость определенно будет присутствовать — крепость Тана располагалась в устье реки Эхеи, путешествие к ней займет как минимум час даже на их свежесозданных летучих кораблях.

Следовательно, у меня как минимум час!

— Эдогар, на всякий случай переместите Элисситорес в Снежный дворец, он максимально удален от темных территорий, а после окажите всяческое содействие лорду Динару, — приказала я.

— А вы?! — Эдогар все еще переминался на краю круга, не рискуя зайти на территорию «магической тюрьмы». Учитывая, что пресветлый обратился ко мне на «вы» без перечисления моих титулов, пребывал он явно в полнейшем смятении.

— А у меня есть как час свободного времени, и я как минимум постараюсь узнать, где мой муж, — раздраженно ответила я.

***

Есть вещи, которые делать страшно. Есть такие, которые делать безумно больно. А иногда, тебе одновременно и невероятно страшно, и неимоверно больно.

Призвав Сатарэн я сейчас стояла совершенно мокрая там, на краю покрытого изумрудной зеленью утеса, где впервые мы с кесарем столкнулись с вторжением светоча. Почему-то решила, что отсюда открыть портал будет проще, вероятно потому, что уже открывала его с Адрасом, но тогда рядом был Адрас, а сейчас только безмолвствующий Мрак и не знающий чем помочь глаз этого мира.

И я плакала, уже не сдерживаясь и считая нужным сдерживаться при этих двоих. Я потратила двадцать минут на безуспешные попытки открыть портал в другой мир, мои руки представляли собой один сплошной синяк от ладоней до предплечий. У меня не было сил даже на то, чтобы подняться, но было безумное желание скатиться в истерику.

Вытирая дрожащими непослушными превратившимися в одну сплошную боль руками слезы, я запрокинула лицо вверх, подставляя мокрые щеки солнцу и ветру и посмотрела на черное светило. Черная Звезда сияла. Не знаю, почему не замечала этого раньше, сейчас отчетливо увидела лучи ее странного, не поддающегося никакой логике света, теплого, в отличие от основного холодного светила. Черная Звезда согревала, забавно, но факт.

«Я не могу открыть путь, — произнес в очередной раз Сатарэн, — мои границы заперты».

И я даже догадываюсь кем. Так качественно «строить» мог только кесарь… ну и двадцать тысяч оитлонских строителей. Горько усмехнувшись, вновь сделала глубокий вдох, собираясь с силами и стараясь не думать о том, что сейчас будет происходить со мной.

Есть такие вещи, о которых иногда просто лучше не думать.

Мрак обнял, окутывая своей поддержкой, охватив мои изломанные руки, заставляя ощутить его поддержку и я, вновь закусив губы, опять до крови…

Мысленно, я словно перенеслась в охт орка, ставшего мне по настоящему отцом, моим единственным отцом, учитывая последнее… а скорее даже очередное предательство Ароиля Астаримана, но я старалась не думать о том, кто считался моим отцом, я заставляла себя вспомнить слова моего шенге:

«Утыррка, концентрируй внимание».

Но вместо них вспомнила иные:

«Утыррка, глупый ребенок,- прорычал папашка. – Утыррка слышать шенге, но не слушать! Утыррка не делать что хотеть, Утыррка следовать за долгом. Долг вести Утыррку к гибели!»

Слишком поздно, папа, я уже погибла. Не слушала тебя, не слышала до последнего, и в результате… Я спасла Рассветный мир, я спасла орков, я спасла всех, кого можно было спасти, я спасла маму и даже Динара мне удалось спасти ценой собственной жизни… но ты был прав, долг привел меня к гибели.

Вот только вопрос — могла ли я поступить иначе? И ответ, который я абсолютно точно знала – нет. На мне была слишком большая ответственность, ответственность за Оитлон, ответственность за Прайду, и даже ответственность за жизни мамы, Лоры и отца. Так могла ли я поступить иначе?

И вдруг неожиданно вслед за этими совершенно не нужными сейчас мыслями, другие слова папы:

«Ответственность Утыррки возьмет шенге. Ледяной свет сильный маг, но земля больше силы имеет. Он знает».

Краткий миг осознания, краткий миг сожаления о том, что я теперь совершенно одна и шенге нет рядом. Наверное, я никогда не привыкну к тому, что его нет рядом, меня никто не защитит, никто не поддержит, никто не даст мудрого совета… все что мне остается — вспоминать те крохи, что остались от времени когда в моей жизни был тот, кто стал мне настоящим отцом, вспоминать и учитывать.

«Ответственность Утыррки возьмет шенге. Ледяной свет сильный маг, но земля больше силы имеет».

Я посмотрела на свои искалеченные руки, посмотрела на мокрую после меня зеленую траву, и отбросила идею создания пространственного кристалла — это мне не помогло все предыдущие десять раз, так что явно следовало менять стратегию. И если шенге прав, а шенге всегда был прав, то возможно сила земли то единственное, что способно сейчас мне помочь.

Сбросив зачатки кристалла, приложила ладони к траве, вонзая пальцы в землю, и сделала первый вздох, вдыхая не воздух — магию, которая потекла по венам, разрушая их, скручивая тело болью, взрывая все той же уже ненавистной давно болью сознание, а потому я не сразу осознала, что проваливаюсь в совершенно чуждый мне мир абсолютно одна — без Мрака и Сатарэна.

***

Здесь повсюду горело пламя – зеленый незатухающий не сжигающий огонь, и мои ладони теперь были не в траве — в огне полностью. В огне, который не был способен даже высушить мою мокрую одежду, в огне — который никак не мешал крови продолжать литься из раны лежащего в двух шагах от меня высшего.

Я очень медленно встала, в ужасе оглядывая поле недавнего боя.

Здесь повсюду была кровь. Она вытекала из убитых и собиралась в лужицы, лужи, ручейки, застывающие в свете горящего над всем этим пламени. Подобрав мокрую юбку, я двинулась к ближайшему трупу, не отрывая взгляда от высшего, наклонилась, подбирая оброненный им тонкий меч. Не то, чтобы я была способна им сражаться, но битва произошедшая здесь… собственно произошла недавно. Недавно настолько, что из убитых все еще текла кровь – и я не знала, все ли здесь мертвы, или придется столкнуться с теми, кто выжил.

Куда идти я не знала тоже — просто догадывалась, что если здесь был кесарь, то идти следовало туда… где трупов становилось все больше. Туда и пошла.

Сначала обходя убитых, после частично переступая, потому что ступить было уже некуда, в итоге – практически идя по трупам уже буквально, без метафор. Выбора уже не было – или идешь по трупам, или… идешь по трупам. Попытка обойти скопление убитых провалилась с треском — в смысле утес, до которого я пыталась добраться — с треском рухнул, видимо в этом бою и магией не гнушались.

С омерзением постояв на очередном убиенном и горящем огнем, пришлось идти дальше.

В целом, глядя вперед в ночь, подсвеченную зеленым сиянием полыхающего магического пламени, я с ужасом подумала, что впереди горы трупов, но количество убиенных к счастью было сильно преувеличено – впереди действительно находились горы, но к моему искреннему счастью совершенно натуральные, из скальной породы, а не из убитых.

Моя радость была недолгой — чем ближе я подходила к скалам, тем отчетливее видела того единственного воина, на котором не плясало зеленое пламя.

И в какой-то миг я замерла, едва поняла, что у этого воина были светлые, практически белые пряди волос, частично лежащие на смуглом мускулистом торсе сидящего прислоненным к темной скале мужчины. Его запястья были перетянуты темными жгутами, рядом лежал сверкающий в полумраке казавшийся ледяным меч, словно в свете синей ледяной стали отблесками вспыхивали глаза, а на губах играла угадываемая даже с такого расстояния улыбка.

— Нежная моя, я ждал тебя несколько позже, — несмотря на насмешку, хриплым голосом обессилено произнес кесарь.

— Да? — язвительно поинтересовалась я. — Что ж, если бы я знала, несомненно, предпочла бы прогуляться здесь позднее, желательно к тому моменту, когда все это, — я обвела рукой с мечом пространство, намекая на трупы, — превратится как минимум в почву, а лучше всего сразу в траву, желательно повыше.

И отбросив чужой меч, поспешила к явно же израненному императору Эрадараса.

Подбежала, опустилась на колени под его насмешливым взглядом, и принялась судорожно проверять, где раны. В полумраке, освещенном тусклым зеленым пламенем отдаленно пылающего мертвого воинства, тело кесаря казалось белым с жуткими черными венами, которые шли словно со спины… или это было грязью, или…

— Нежная моя, мне, конечно, очень приятно, что ты меня так оригинально гладишь по всем доступным местам…- он замолчал, а затем коварно произнес: — А впрочем, продолжай.

— Мой кесарь, только если вы свечку подержите, — не менее коварно ответила я.

— Любовь моя, поверь, все самое интересное обычно происходит в полумраке…

И все это было сказано явно умирающим голосом.

— Я бессмертен, — с насмешкой напомнили мне.

— Верю, — отозвалась я, стоя на коленях между его ногами и продолжая поиск ран.

Безрезультатный, надо сказать, но учитывая состояние кесаря, рана явно имелась. Просто видимо не на груди.

Опустившись на собственные ноги, посмотрела на супруга с нескрываемым подозрением, и ядовито поинтересовалась:

— Мой кесарь, вы же не стали падать в одну и ту же яму дважды и не подставляли спину Акъяру, не так ли?

Улыбка императора Эрадараса несколько померкла, став и вовсе невеселой ухмылкой, и мне саркастично ответили:

— Это не яма, это новый способ коллекционирования редких ядов и клинков, моя императрица.

Укоризненно посмотрев на него, ровно заметила:

— Полагаю, вы догадываетесь, что я думаю о ваших способах коллекционирования. Что это за яд?

И не дожидаясь ответа, попыталась, ухватив за плечи, потянуть кесаря на себя. Проще было скалу сдвинуть, а то и две. Араэден мою попытку встретил с усмешкой, перехватил обе мои ладони, мягко сместил их на собственную грудь и тихо сказал:

— Дай мне несколько минут.

Я дала. Сидя перед ним и держа руки напротив сердца кесаря, я с ужасом поняла, что оно бьется неровно и рвано, так словно собирается остановиться навеки.

— Не дождутся, — усмехнулся Араэден.

— Искренне хочется в это верить, — прошептала я, вглядываясь в его бледное лицо.

Кесарь спокойно смотрел в ответ сверкающими в свете отдаленного огня нечеловеческими глазами, и почему-то улыбался. Едва заметно, и попытавшись скрыть улыбку, едва считал мои мысли.

— Забавно, — выдохнул он, — есть целый мир, и мы в нем только вдвоем, нежная моя.

— Хотелось бы верить, что вы не оставите меня здесь одну, мой кесарь, — с нескрываемой тревогой, ответила я.

Тихий смех и сказанное с определенностью аксиомы:

— Я никогда тебя не оставлю.

Прозвучало бы как угроза, но кесарь закрыл глаза и откинул голову назад, что пугало гораздо больше, чем любые угрозы в принципе!

— Араэден! — я приподнялась на коленях, потянувшись к нему, обхватила дрожащими ладонями его бледное лицо. — Мой император, — голос срывался, — вы же из рода Архаэров, вы можете взять мою силу.

Он усмехнулся и хрипло еле слышно выдохнул:

— Ты едва на ногах держишься, Кари.

— О, поверьте, я прекрасно держусь на ногах, правда гораздо хуже хожу по трупам, но ради вас согласна прогуляться и обратно!

— Какая самоотверженность… — усмехнулся кесарь. — Извини, если бы знал, что ты придешь, несомненно, расчистил бы для тебя путь.

Потеряв дар речи на миг, я неверяще переспросила:

— А вы не знали?

Кесарь с явным трудом приоткрыл глаза, со смертельной усталостью посмотрел на меня, улыбнулся и закрыл снова. И понимай, как хочешь, то ли знал, то ли не знал, то ли просто нет сил ответить. Учитывая, как дернулась его щека при этих моих мыслях — последний вариант был верен.

— Кесарь, — я потянулась ближе, приблизив свое лицо к его бледному и, кажется, продолжающему бледнеть, — послушайте, я не то чтобы против вашей героической гибели, но у меня совершенно нет желания в очередной раз выходить замуж!

— Къяр? — все так же не открывая глаз, едва слышно поинтересовался император.

— Берите выше — ваш отец, — нервно сообщила я.

И на этот раз меня даже удостоили взглядом.

— Согласилась? – последовал вопрос.

— Тенетрийские войска едва ли оставили мне иной выбор, — прошептала, с ужасом следя за тем, как по бледному лицу кесаря расползаются ответвления черных вен.

— Умница, — на последнем выдохе похвалил мой супруг.

И перестал дышать. Абсолютно!

Я замерла, с отчаянием глядя на того, кто вообще между прочим бессмертный, но сейчас умирал. Просто умирал! Я переместила правую ладонь снова ему на грудь и с надвигающейся паникой поняла — сердце кесаря не бьется!

— Араэден… — мой отчаянный стон.

И едва слышное:

— Не используй магию…

Я осела на землю, в ужасе глядя на кесаря, который больше не был живым. Нет, я помнила, что он бессмертный, и теоретически убить его можно было, только отрубив голову, наверное, но сейчас… я не слышала дыхания, я не ощущала сердцебиения, я не знала что делать.

И если у отчаяния есть грани — я познала их всех!

В мокром платье, со спутанными мокрыми волосами, в чуждом мертвом мире, рядом с умирающим кесарем, которому после его слов я боялась даже попытаться помочь, с мыслями о другом доверившемся мне мире, который, несомненно, погибнет, если я не вернусь… Если мы не вернемся.

Движение уже холодной руки кесаря, прикосновение к моей ладони и переплетя наши пальцы, он вновь затих, без дыхания, без сердцебиения, но с твердой уверенностью, что справится. С ледяной непробиваемой уверенностью в этом. А я сидела рядом, сжимая его холодные пальцы, и боялась даже надеяться.

Некоторое время, просидев рядом, я придвинулась ближе, прижалась к телу практически мертвого, пусть и бессмертного императора, и затихла, отчаянно пытаясь услышать биение его сердца, и сжимая его руку, в надежде, что холодные пальцы вновь сожмут мои.

Не знаю сколько мы так просидели — он, утративший жизнь, и я, медленно теряющая надежду… У меня был час, всего час, на то чтобы вернуть кесаря и вернуться самой, а я здесь провела уже больше часа… И остается только надеяться на то, что Властитель Ночи предпочтет для начала хотя бы расспросить Элионея, не отправляя свергнутого принца сразу же обратно в Элиргар. Еще хотелось верить, что Динар справится, хотелось, но уверенности не было. Мы с Динаром оба слишком открытые, честные и благородные по сравнению с тэнетрийцами, слишком… К такому удару со стороны Арахандара я оказалась не готова. Ни я, ни, кесарь, ни Къяр. Главный арахнид обставил нас всех одним махом, и в свете произошедшего, мне страшно даже думать о том, на какой уровень перейдет теперь противостояние Эррадараса и Тэнетра.

Где-то вдалеке раздался вой.

Странно, я думала этот мир мертв, а оказалось, что нет.

Спустя еще некоторое время волки появились всей стаей. Сначала подбирались осторожно, опасливо поглядывая на огонь, после черной лавиной накинулись на тех, кого не сумел добить кесарь. Оказывается — таких хватало. Я, потянувшись, подтянула меч ближе, выплетать защиту, даже заготовку, не рискнула — кесарь сказал никакой магии, значит имелись причины для подобного заявления.

Настороженно следя за волками неожиданно поняла — они не едят, они убивают. Именно убивают — выбирают из нагромождения тел тех, кто еще жив и довершают дело. Недолгое наблюдение позволило осознать — волки разумны. И потому, когда один из стаи, плавным прыжком миновав трупы высших, бесшумно приземлился передо мной, я не стала ни кричать, ни хвататься за меч.

Просто сказала правду:

— Если уж вы так ненавидите высших, следовало явиться несколько ранее, вы не находите?

Слегка опешив от моего вопроса, животное опустилось на задние лапы, и неожиданно вполне чистым голосом, ответило:

— Едва ли у нас был шанс.

— То есть у всей вашей стаи, я уже насчитала голов двести, шансов не было, а у одного моего кесаря значит был?!

Волк странно посмотрел на меня, а затем сказал:

— Женщина, твой воин достойно сражался, его смерть будет воспета в легендах.

Я вздрогнула и тихо ответила:

— Надеюсь, он переживет все легенды, причем живым и… здоровым.

Животное посмотрело на меня уже не то чтобы странно, но явно сомневаясь в моем психическом здоровье.

— У него кинжал с ядом в сердце, — сообщил в итоге зверь. — Я не мог помочь ему в бою, но я могу освободить его от орудия врага.

А вот тут уже мне пришлось хорошенько призадуматься. То есть я оказалась права, и Къяр всадил ему нож в спину вовсе не буквально выражаясь, хуже того оружие оказалось отравлено. То есть — на данный момент я имею мертвого кесаря с кинжалом в спине. Потрясающе!

Между тем излишне говорливое животное окуталось синим дымом и обратилось сидящим мужчиной внушительных габаритов в кожаных штанах, но в остальном босый, без рубашки и с коротко стриженными волосами.

И вот этот индивид повышенной трусости, как ребенка, предупредил меня:

— Я сейчас поднимусь, извлеку кинжал из твоего воина, женщина, и распоряжусь о его почетном погребении.

— Спасибо, лучше оставайтесь на месте, — мгновенно решила я.

Бывший волк удивленно приподнял бровь. Я же, тяжело вздохнув, пояснила:

— Мой муж не отдал никаких распоряжений на счет кинжала. Если бы его нужно было извлечь — он бы сказал.

Бывший волк укоризненно покачал головой, и сказал:

— Женщина, ты обезумела от горя.

— Сказал тот, кто пару минут назад перегрызал горло недобитым высшим, а сейчас пытается строить из себя цивилизованное создание! — выплеснула я все свое негодование его оскорбительным «женщина» и «ты».

Уязвленный моими словами мужчина просто молча посмотрел исподлобья, мне же было страшно и становилось только страшнее с каждой минутой. Страшно, когда не знаешь что делать. Страшно, когда понятия не имеешь, как поступить и нет даже намека на то, что поступаешь правильно. Страшно довериться тому кто умер, и ждать… его воскрешения. Но если бы кинжал следовало извлечь — кесарь бы сказал. Разумом я это понимала, всеми остальными чувствами — нет.

— Твое горе велико, но тебе не стоит с ужасом смотреть в будущее, — вдруг снова заговорил бывший волк… звучит-то как замечательно. А этот замечательный продолжил: — Ты сильная и преданная самка, я заберу тебя себе и…

— Так, все, хватит! — мои нервы окончательно сдали. — Знаете, вас как-то слишком много развелось на одну сильную и преданную меня!

Субъект опешил.

Я же решила предостеречь от любых попыток посягания как на меня, так и на труп кесаря.

— Послушайте, я искренне ценю ваше желание провести почетные погребения и позаботиться о судьбе вдовы героя, но позвольте мне как минимум до рассвета оплакать своего супруга. И учтите, я, конечно, не мой муж, но тоже маг.

Волк молча и понятливо обратился обратно в волка и пошел догрызать выживших, пролаяв уходя:

— До рассвета.

Потрясающе, Катриона, просто потрясающе. Каждый раз, когда ты думаешь, что хуже быть уже не может – хуже берет и нагло заявляется по твою душу!

Сначала Готмир! Я правда думала, что ничего ужаснее этого быть уже не может… брак с кесарем доказал обратное. Став императрицей Прайды я была свято уверена — вот оно дно, но нет — впереди меня ждало жертвоприношение!

Пробив себя насквозь ржавым мечом Мрано, я была стопроцентно уверена, что все — теперь оно точно все, но впереди оказалось кое-что похуже смерти.

И, казалось бы, что может быть еще хуже всего выше перечисленного? Что ж, в данный конкретный момент у меня был точный ответ на поставленный выше вопрос – хуже, это неизвестный мне мир, хуже, это умерший кесарь, который вообще-то бессмертный, чтобы его гоблины сожрали! И хуже — это ограничение во времени, которое утекало как песок сквозь пальцы и я могла лишь надеяться, что когда мы с кесарем вернемся… нам будет к чему возвращаться. Если мы вернемся. Если я все сделала правильно, оставив кинжал в его сердце. Если я поступаю правильно, ничего не делая сейчас и просто доверившись Араэдену. Если…

Я просидела рядом с кесарем до самого рассвета.

Я нервно проследила за тем, как волки, сменив личину, расчищают степь от тел павших и добитых и роют внушительную могилу императору Эрадараса. Провожать его они действительно собирались с почестями — два чешуйчатых мужика отливали из золота и серебра, используя странную магию взаимодействия с металлами, скульптурные изображения того, как сражался кесарь. Несмотря на все их мастерство, я, имеющая возможность сравнить оригинал с дубликатами, вынуждена была честно признать – оригинал был на порядок лучше. Бледнее, мертвее, но все-таки лучше.

За эту длинную неимоверно долгую ночь я, вероятно, впервые рассмотрела своего мужа, изучив взглядом каждую черту его надменного высокомерного лица, каждую морщинку, каждую мышцу на рельефной груди, ширину плеч, выемку на шее, острые сверху уши, точеные скулы, губы, через которые не вырывалось и вздоха. И не знай я кесаря так, как знала его уже, наверное, только я — решила бы что всё, он мертв, а я цепляюсь за невнятную надежду на что-то.

***

Когда на горизонте начало подниматься солнце, я со всей очевидностью поняла — это не мир высших. В смысле может на момент появления кесаря он и принадлежал им, но Верхним этот мир точно не был — огромное красно-багровое солнце, и существа, даже упоминания о которых я не находила в Эрадарасе указывали на то, что мы вообще гоблины его ведают где. Да, Готмир был еще не самым страшным в моей жизни, далеко не самым страшным.

Когда солнце оторвалось от горизонта, в двух шагах от меня возник бывший волк. В свете наступившего утра он предстал в черной расшитой золотом тунике, с зачесанными назад отросшими за ночь волосами и даже в сапогах.

— Женщина, — начал было он.

С отрешенным недоумением обнаружила, что мужик вещал не раскрывая рта. Интересный ораторский механизм, но интерес был не настолько сильным, чтобы продолжать дискуссию. Мне бы в целом вовсе не хотелось ее продолжать, но судя по тому, что могилу уже вырыли, надгробие выплавили, статуи установили – всем им требовался труп. Как я понимаю труп спасителя.

— Как давно у вас появились высшие? — устало спросила я, понимая, что сейчас, вопреки приказу кесаря, мне придется сражаться. За него же.

— Четыре солнца назад, — все так же не открывая рта, сказал бывший волк.

— И вы все это время прятались? Или могилу моему мужу старательно готовили заранее?

Склонному к смене обликов мужчине явно не понравились ни мои вопросы, ни тон, которым они были заданы, но там вдалеке нетерпеливо мялась склонная к захоронениям толпа, а потому он все же ответил:

— Боги убивали. Всех. Высасывали жизнь из женщин, детей, воинов, что пытались дать отпор. И пришел он, — волк кивком головы указал на того, кто просидел в полулежащем положении всю ночь и все еще не подавал признаков жизни, — он сказал скрыться в лесах, горах и пещерах. Сказал – каждая смерть дает силу высшим. Ледяной Свет поведал правду. Мы последовали совету и плану, уводя высших в степь, к Мертвым скалам. Здесь Ледяной Свет и Ужас Тьмы сразились с теми, кто убивал мой мир. Это была бы славная битва, но едва начался бой, Ужас Тьмы нанес удар Ледяному Свету. Он ударил в спину. И исчез, обрекая того, кого называл братом, на гибель.

И почему я не удивлена? Ни на грамм, ни на йоту, ни на карат, ни на песчинку, в общем — вообще не удивлена. Непонятно другое – как кесарь мог допустить этот удар?! Как?! Почему на главную битву с высшими он взял Акъяра, а не меня — в противостоянии с высшими я сильнее, чем Къяр, и я бы точно не ударила в спину, я…

— Ты бы не простила себе этого до конца жизни, — раздался хриплый заставивший затаить дыхание голос, — ни участия в этой бойне, ни того, что упустила такой прекрасный шанс воплотить в жизнь свою теорию об отрубании моей головы.

Я стремительно обернулась к кесарю, вглядываясь в его приоткрытые светло-серые глаза и чувствуя, как под моими ладонями, прижатыми к его груди, начинает медленно, но уверенно биться сердце.

— Ледяной свет жив! — раздалось потрясенное от волка.

И его возглас разнесся благоговейным эхом по всей нетерпеливо жаждущей похорон толпе. Я едва ли слышала отдаленный рокот перешептываний и криков, я едва ли слышала что-то еще — чувствуя, как по щекам устремились вниз горячие слезы, я смотрела на кесаря и если у кого-то и были слова, то не у меня.

— Все хорошо, Кари, все хорошо, — он поднял ладонь, с нежностью прикоснулся к моей щеке, и тихо добавил: — Ты все правильно сделала.

Запрокинув голову, чтобы хоть как-то остановить слезы, я судорожно выдохнула:

— Вы должны были сказать про кинжал, мой кесарь. Вы должны были взять меня в этот мир… Да какой это вообще к гоблинам мир?!

Я вновь посмотрела на императора, стараясь не скатиться до истерики.

— Что-то вроде закатного, — Араэден улыбнулся, вытирая большим пальцем слезы с моего лица. — Просто мир, которому немного не повезло — остатки армии Ранагнара сумели выстроить переход вне крестов Тримиана. Они уничтожили бы этот мир, поглотив его, и вернулись бы на Сатарэн в полном расцвете сил. Мы бы не выстояли. Все что я мог — уничтожить их здесь.

С нескрываемым неодобрением глядя на него, я прошептала:

— Вы могли взять меня! Меня, мой кесарь! Меня, а не Къяра, который лишь ждал случая нанести удар, и вы просто не могли не знать об этом!

Император улыбнулся, прикоснулся большим пальцем к моим губам, и спокойно ответил:

— Для перехода между мирами, не связанными между собой, требуется смерть, нежная моя. Смерть того, кто больше всего стремится к жизни, того, кому есть ради чего жить. Убить тебя? Тебя?! Кари, я каждую ночь вижу один и тот же сон — ты пронзаешь себя ржавым мечом Мрано, а у меня дрожат руки и я не уверен в том, что смогу тебя вернуть. Нет уверенности, не хватает сил, и еще сотни тысяч вариантов того, что я не смог, не спас, не оживил. Убивать тебя ради перехода в другой мир? Я лучше сдохну сам.

Укоризненно покачав головой, мрачно заметила:

— Вы с этим уже вполне успешно справились, мой кесарь!

Он устало улыбнулся в ответ, просто улыбнулся, а я понять не могла:

— Каким невероятным образом вы умудрились подставить спину Къяру, при всем моем уважении — я в принципе не в состоянии этого понять.

Кесарь улыбаться перестал, долго смотрел на меня пристальным усталым взглядом, затем произнес:

— Я просчитал Къяра, но я не учел Владыку Ночи и его… методы.

Он откинул голову назад, упираясь в скалу, и добавил:

— Яд в кинжале обладает уникальными свойствами, его можно изгнать обратно в кинжал, но если бы клинок был извлечен…

Договаривать Араэден не стал. Мне и не требовалось, я и так поняла всё — вытащить оружие из раны это первый порыв любого раненого, и любого из тех, кто придет ему на помощь… Или попытается захоронить.

— Да, — усмехнулся кесарь, — да. Поэтому я предпринял все возможное, чтобы дождаться вервов и предупредить.

Я скептически глянув на кесаря, обернулась и выразительно указала на уже заготовленную могилу. В ответ на мое возмущение, Араэден улыбнулся, вновь протянув руку, коснулся моего лица и тихо сказал:

— Доверять в любом из миров я могу только тебе, но, как ты понимаешь, ни яд, ни могила, меня бы не остановили.

Понимала, возможно, понимала, вот только:

— Остается вопрос времени, мой кесарь,- раздраженно напомнила ему.

Император Эррадараса коварно улыбнулся и спросил:

— Даллариец уже активировал свою нательную живопись?

И я задохнулась возмущенным:

— Вы!..

Кесарь рассмеялся. А затем легко, словно не он тут умирал на целую ночь, поднялся, поднимая и меня, рывком оторвал кусок нижнего платья у меня, протянул мне все еще влажную¸ естественно, ткань, и приказал:

— Аккуратно, не прикасаясь к рукояти, обмотай тряпкой…

— Да, мне тоже всегда не нравился фасон этого платья, — съязвила я.

Рассмеялся и продолжил:

— Дернешь резко вниз, вспарывая кожу и мышцы. Чем больше крови, тем лучше.

И он грациозно развернулся ко мне, открывая вид на внушительную рану и торчащий из нее ржавый клинок.

— Ну, не меч Мрано, но тоже очень ничего, — саркастично заметила я.

— Время, Кари, — очень мягко произнес кесарь.

Я откинула мокрые волосы со вмиг вспотевшего лба, посмотрела на широкую спину императора, на безобразный жуткий шрам и полусгнивший ржавый кинжал в его теле. Почему-то вспомнила, как шила для шенге и Рхарге меховые жилетки такое ощущение, что с тех пор минуло сто лет, не меньше…

С этой мыслью я сложила влажную ткань вчетверо, накинула на рукоять кинжала, зашипевшего от соприкосновения с остатками моего платья, обхватила обеими руками и что было сил, рванула вниз, действительно вспарывая и кожу и мышцы. Кесарь от повреждений даже не вскрикнул, лишь уперся правой рукой в скалу, чтобы устоять ровно, я же вытащила кинжал. Или то, что от него оставалось. Все остальное стекало по спине Араэдена вместе с ржавчиной и черным ядом, отчетливо заметным в потоках крови.

Я постояла, удерживая орудие в руках, и осторожно спросила:

— Кинжал?

— Засунь в кого-нибудь, — сквозь зубы прошипел кесарь.

Я его понимала — такую боль терпеть было непросто. И не желая мешать императору в деле претерпевания адской боли, огляделась, в поиске варианта, куда бы деть кинжал… Не сразу заметила, что бывший волк сбежал, бросив сапоги, тунику и даже золотую цепь с внушительным кулоном.

— Сказать тебе, о чем он подумал? — поинтересовался с насмешкой Араэден.

— Не стоит, — я улыбнулась, и осторожно положила кинжал в тряпке на землю.

Затем подошла к кесарю, осторожно обойдя со спины, на которую смотреть было страшно, подошла, прикоснулась ладонями к его груди, заглянула в серые, потемневшие от боли глаза.

— Сейчас, — отрывисто ответил он, отчетливо понимая, насколько меня снедает тревога за Сатарэн, за Динара, моих и не только моих людей и не людей. За весь мир в целом.

Император, усмехнувшись, успокоил:

— За мир можешь не переживать — Динар справится.

— Вы так уверены в этом, мой кесарь? — нервно спросила я.

Склонившись к моим губам, повелитель Эрадараса хрипло выдохнул:

— Я уверен в этом меньше, чем в тебе, нежная моя, но уверен.

Поцелуй был сладким. Нежным, безумно осторожным, и практически опьяняющим. Я не сопротивлялась, понимая, что ему нужна моя магия и для восстановления, и для возвращения в Нижний мир, и не понимая, в какой момент, это все вдруг перестало иметь значение. Внезапной лавиной обрушилось мое срывающееся дыхание, словно ударом выбило землю из-под ног, и только крепкое объятие удержало от падения. Поцелуй, от которого закружилась голова, а сердце забилось так быстро, столь стремительно. Поцелуй, который не отбирал ни магию, ни силу, он давал. Давал так много. Так неожиданно. Так страстно. И вместе с тем…

— Достаточно, — отпрянув назад, выдохнула я.

Сзади была скала, что оказалось очень удачным стечением обстоятельств — меня едва ноги держали. Все-таки кесарь, триста лет опыта, и много чего еще, о чем я предпочитала не думать. Собственно, думать мне и не дали.

— Достаточно или нет решать все же мне, нежная моя, — произнес Араэден, полушагом преодолевая разделившее нас расстояние.

Второй поцелуй тянул лет на шестьсот опыта как минимум. А может и на всю тысячу, кто его знает. Мое сердце, застывшее было от прикосновения пресветлого, ухнуло куда-то в пропасть, и мне казалось я падаю, падаю и падаю вместе с ним. Куда-то бесконечно глубоко, глубоко настолько, что падение давно превратилось в полет под светом сияющих звезд, дыхание рваное и судорожное, едва ли давало достаточно кислорода, и у меня безбожно кружилась голова, ладони обхватили плечи кесаря, в безнадежной попытке сохранить хотя бы равновесие.

И если первый поцелуй дарил нежность, второй безжалостно отнимал все! И мою силу, которую император безжалостно выпивал до последней капли, и мое самоуважение, которое исчезало вместе с попыткой сохранить хоть какое-то хладнокровие, не говоря уже об отстраненности, спокойствии, равновесии и прочем.

Все провалилось к гоблинам!

И я не могла понять, что это — следствие пережитого страха за его жизнь, последствия бессонной ночи, или опыт кесаря, прижимающего меня к себе с такой силой, что никаких мыслей о его слабости после яда и кровопотери уже просто не было. Были другие… О его губах, сухих и теплых, на которые я с ужасом и надеждой смотрела всю ночь, надеясь что они вновь изогнутся в улыбке, пусть даже и ласковой. О его руках, сильных настолько, что мне пришлось долго идти по трупам его врагов, прежде чем я нашла самого императора. О нем…

И о мире, который в нем нуждался примерно так же как и во мне.

Это отрезвило.

Отрезвило меня и остановило кесаря.

К своему стыду я простояла еще несколько минут, пытаясь вернуть себе хоть какие-то остатки самообладания, ну и перестать дышать так, как после пробежки вокруг охт шенге, причем ощущение было такое, что оббежала я поселение орков раз двадцать, не меньше.

— В тебе просыпается женщина, — нежно проведя рукой по моим спутанным волосам, тихо сказал император, прикасаясь губами тонкой кожи на виске.

— Или же есть два других вполне логичных объяснения, первое — кто-то слишком опытен, второе — кто-то чрезмерно опытен.

Он, продолжая крепко держать за талию, скользнул правой рукой по моей щеке, обводя по контуру лица, подцепил подбородок, вынуждая запрокинуть голову и взглянуть в его затуманенные страстью глаза, и снова склонившись почти к самым моим губам, Араэден прошептал:

— Именно опыт и делает очевидным для меня то, что некоторые бывшие наследницы Оитлона отчаянно пытаются не замечать — в тебе просыпается женщина, Кари. Нежная, страстная и моя. Абсолютно, полностью, исключительно моя.

Прослушав все вышесказанное, язвительно напомнила:

— Здесь та ржавая железяка все еще валяется. Могу воспользоваться, да, причем нежно, страстно и с четким пониманием абсолютной, полной и исключительной принадлежности, мой кесарь.

Улыбнулся, не скрывая восхищения ни в улыбке, ни во взгляде серо-дымчатых глаз. И это восхищение никуда не делось, даже когда с коварным блеском в глазах, кесарь плавно опустил руку вниз, медленно, продолжая все так же пристально смотреть на меня, приподнял юбку… одну, вторую, третью… да, опыт явно прослеживался и в этом до крайности малоприличном действе, а после, пальцы скользнули туда, где собственно уже успели побывать до этого, оставшись тем единственным в нашем браке, что данных местах в принципе имело место быть.

— Даже не знаю, должен ли я указывать на очевидное, нежная моя? — вовсю распоряжаясь на вверенной брачным обрядом территории, произнес повелитель Эррадараса.

— Рискните, — прошептала я. — Риск, это вообще определенно ваше, мой кесарь, вчерашняя ночь прямое тому подтверждение, а нынешнее поведение всего лишь еще одно доказательство. Так что там с очевидным?

Улыбка приобрела легкий оттенок загадочности, а ладонь продвинулась чуть-чуть дальше, накрывая собственно всю вверенную брачным обрядом территорию. И на мое возмущение, кесарь все же ответил тем самым очевидным:

— Влага, Кари. Доказательство твоего желания.

Издевательски улыбнувшись супругу, ядовито ответила:

— Или свидетельство того, что опыт медленно, но верно, переходит в старческий склероз. Даже не знаю, сильно ли я вас удивлю, мой кесарь, если позволю себе заметить, что помимо территории, на которой вы столь вольно распоряжаетесь, у меня еще и платье мокрое. Хотя, что там платье — они все три остаются в предельно влажном состоянии!

Коварная усмешка ничуть не оскорбившегося Араэдена и плавное движение, от которого, у меня перед глазами потемнело.

— Как ты думаешь, — накрывая дыханием мои губы, произнес он, — сколько движений мне потребуется, чтобы ты застонала?

— Вы желаете услышать откровенный ответ, мой кесарь? — поинтересовалась я.

— Жажду, нежная моя, — насмешливо ответил он.

Я открыла глаза, пристально посмотрела на императора и холодно ответила:

— Полагаю, достаточно будет одного.

Улыбка медленно превращается в усмешку — он знал, что после изъявления фальшивой покорности, я нанесу удар. Я знала тоже. Он явно получал удовольствие от словесной перепалки, и был в курсе, что я получаю не меньшее.

— И? — произнес, с трудом сдерживая улыбку.

Подавшись к нему ближе, выдохнула:

— Всего одно движение, мой кесарь. Вы же у нас такой опытный… палач.

Император тихо рассмеялся, обнял меня крепче и произнес:

— Мне нужен еще один поцелуй. Выдержишь?

А у меня есть выбор?!

Но вслух все же сообщила:

— Я бы предпочла чтобы вы убрали руку, и, несомненно, предпочла бы обойтись без поцелуев — по моему скромному мнению первых двух было вполне достаточно.

Усмехнувшись, кесарь иронично ответил:

— Любимая моя, без поцелуев слишком рискованно, гибель Адраса была тому наглядным примером.

Судорожно выдохнув, прошипела раздраженно:

— Но хотя бы руку убрать можно?!

— Можно, — согласился Араэден, прикасаясь к моим губам, и жестоко добавил, — но не хочется.

Третий поцелуй… как третий круг персонального ада, в котором сгорает без остатка гордость, гибнет с хриплым стоном самоуважение, кожа горит так, что уже не важно мокрая на мне одежда или же нет, а земля разверзается под ногами, которые давно не в состоянии стоять.

***

Я пропустила момент перехода, полностью потерявшись своих ощущениях, и пришла в себя на постели в нашей разгромленной спальне. Мне казалось, что мое тело все еще горит от прикосновений кесаря, а глаза ослепленные сиянием звезд, причем я не уверена в том, что они были реальными, с трудом фокусировались на обстановке, и рисунок на потолке я разглядела минут через пять, не раньше.

— Интригующий способ перехода между мирами, не так ли? — прошептал Араэден, с улыбкой наблюдая за мной.

Убила бы!

— У тебя был шанс, — безжалостно напомнил кесарь.

О да, теперь мне будет о чем сожалеть до конца моих дней!

— Сожалеть? — его пальцы ласково провели по моей ноге. — Едва ли, нежная моя, — спокойный взгляд в мои глаза, — и мы оба об этом знаем.

Я потянулась, убрала его ладонь от мест… пусть и принадлежащих ему по праву, одернула юбки и нервно поинтересовалась:

— И как давно вам известно о столь интригующем способе перемещения между мирами, мой кесарь?

Властитель Эррадараса улыбнулся, провел пальцами по моей, упорно придерживающей платья руке, снова взглянул в мои глаза… и дальше все было предельно жестко:

— Я не знаю, как Джашг заложил в тебя основы этой магии, но видимо каждая из его поучительных фраз — это ключ. Принцип примерно тот же, что и в нательной живописи Динара — оркские наработки. Итог — ты маг Земли, а не только Жизни, соответственно — теперь я тоже.

Скорбно вздохнув, устало заключила:

— То есть поцелуя и моей силы вам было мало.

Усмешка в ответ, и все так же жестко:

— Было три варианта нашего возвращения, Кари: первый — я восстанавливаюсь, что заняло бы время, второй – я нахожу жертву, провожу ритуал и мы переносимся, но это ослабило бы меня на слишком долгий период, что в создавшихся условиях неприемлемо, и третий — я выпиваю тебя до состояния, из которого твоя магия уже никогда не вернется и мы возвращаемся. Наличие в тебе силы мага Земли позволило применить четвертый открывшийся вариант, а смерть я заменил гораздо более приятным… эффектом.

Что ж, звучало предельно логично, в принципе изрядно покопавшись, из этого всего можно было бы даже выкопать рациональное зерно… а может и нет.

— То есть вы теперь тоже маг Земли, но процесс, приближенный к смерти достался почему-то мне, — пришла я к печальному выводу.

Коварно улыбнувшись, кесарь протянул:

— Желаешь, чтобы удовольствие получил я?

Разъяренно глядя на императора, скептически поинтересовалась:

— А может вместо того, чтобы экспериментировать с переходами в иные миры, вы, наконец, займетесь спасением вашего, мой кесарь?!

И резко поднявшись с кровати, которую мы жутко испачкали кровью, грязью и прочими воспоминаниями о другом мире, я направилась к выходу из спальни, открыла дверь в коридор и потребовала у мигом явившихся рабынь:

— Ванну, вино, платье!

Когда уходила в ванную комнату, на лежащего закинув руки за голову и откровенно улыбающегося кесаря, я даже не смотрела. И не могла смотреть. И не собиралась!

***

Понятливые рабыни вино принесли первым, и я стояла у окна ванной комнаты, делая глоток за глотком и узнавая новости. Нас не было двое суток. Не час, как я планировала, а свыше двух суток.

Что сильно удивило – о том, что я покидала этот мир, враг не ведал. Сатарэн услужливо показал мне возвращение Элионея, приодетого и заправленного магией по самое горло, его требование узреть императрицу, то есть меня и… Динара, сообщившего, что невеста занята подготовкой свадебного платья. Дважды Элионею даже продемонстрировали платье — жуткое надо сказать модельное изделие, кипенно-белое платье фасона моей молодости в Оитлоне, и на нем сотни вышитых черным бисером пауков. Нехилый такой намек… Разъяренный Элионей потребовал спороть с ткани это издевательство, Динар ответил «Конечно-конечно» и добавил «Императрица, правда, будет страдать, поплачет сутки примерно». И таким образом для меня выиграли еще один день.

А темная сторона продолжала готовить свадебный обряд. Все как я и просила — торжественно и церемонно. У берегов Эхеи построили храм. Железный, черный, мрачноватый, но основательный храм. Основательный осмотр данного строения показал, что храм при необходимости вполне станет мостом с высокими бортами и куполом – так что вода защищающей нас реки окажется без возможности хоть как-то помешать вторжению. Обрушение берегов тоже едва ли даст результат – храм-мост был закреплен основательно, мне бы пришлось рушить больше трех километров почвы… а там повсюду были люди. Тысяч двадцать. И маги и просто те, кто видимо был согнан сюда на «посмотреть церемонию бракосочетания». В общем посыл главного арахнида был наглым, прямолинейным и хамским — или я играю по его правилам, или массовая гибель людей.

Сама не заметила, как мрачно допила все вино из бокала.

Сатарэн на миг обратился из карты глазом, с тревогой взглянул на меня.

— Я в порядке, продолжай, — попросила его.

В порядке я не была, двое суток без сна и выпитая кесарем сила давали о себе знать, меня основательно шатало еще до первого глотка вина, и, к сожалению, вино сил не прибавило.

Продолжая, мой мир продемонстрировал мне Къяра. И, в первую секунду, я испытала какое-то мрачное удовлетворение — принц Ночного ужаса был скован. По рукам, ногам, шее, ушам даже. Он выглядел так, словно попал в сети огромного паука, впрочем — так оно и было. В мрачной пещере, подвешенный цепями, Акъяр уже даже не бился, он обессилено повис – вдали от него, примерно в таком же стеклянном шаре, как в том, из которого я освободила Мрака, билось что-то черное, жуткое, огромное, меняющее формы и все равно остающееся кошмарным… я так полагаю, это был тот самый Ночной ужас. Видимо технологию отделения силы от принца изобрел сам Акъяр, он был умным мальчиком, а вот воспользовался ею Арахандар — потому что был не только умным, но еще и подлым до невероятности.

Почему-то позлорадствовать над страданиями Къяра у меня не вышло — несмотря ни на что, его было жаль. Откровенно жаль. Но это была такая отстраненная жалость, когда вроде и жаль, но палец об палец не ударишь, чтобы помочь.

— Мрак, — назвала я.

Он уже был здесь, примчался, едва я позвала рабынь, окутал, согревая теплом и заботой, и снова исчез, мне было интересно куда.

Как оказалось — на переговоры, и сейчас возвышался позади Динара, обсуждающего с Элионеем подробности брачной церемонии. Прислушавшись к переговорам обнаружила нечто крайне оригинальное – Властитель Ночи не желал переносить интимную часть процесса бракосочетания в спальню, он желал овладеть мной прямо в храме, на глазах у всех приглашенных. От аморальности и варварства предложенного я захлебнулась вновь налитым в мой бокал вином, так что на мокром изгвазданном платье пятен прибавилось, а Динар держался. Более того, деловым тоном обсуждал с Элионеем возможность того, что в этом случае ноги императрицы будут оголены, а подобное недопустимо, и потому предлагал поставить ширмочку. Элар отказывался, и доказывал, что с ширмочкой все будет не так очевидно, а Властитель Ночи хотел бы сходу внести ясность в данный вопрос.

Мда, мне уже просто страшно подумать, сколько ясности было внесено в вопрос зачатия собственно кесаря… но учитывая, что Эллиситорес до сих пор передергивает при одном имени владетеля Тэнетра, похоже там все было предельно ясно. И я, конечно, все понимаю — у нас в период военной автократии бывали случаи, когда очередной завоеватель мира насиловал королев, а иной раз и королей на глазах у своей ликующей армии, но как бы это было лет так пятьсот назад, в смутные времена варварства и прочих непотребств, а тут как бы претендующий на звание цивилизованного Тэнетр. У меня не было слов, правда.

— Ваша ванна, пресветлая императрица, — произнесла одна из рабынь.

Я выставила их, сама разделась, наконец, избавляясь от мокрой ткани, забралась в воду, сполоснула волосы и устроившись в воде, покрытой пеной, взяла бокал и попросила:

— Продолжай, пожалуйста.

Сатарэн продолжил — на переговорах Элионей и Динар спорили уже о том, какое количество моих ног допустимо демонстрировать народу, бой за ширмочку, как я понимаю, бывший правитель Далларии проиграл. Выпила за это, и попросила показать Свободные острова.

На островах все было замечательно – гномы сурово руководили восстановлением городов, народ трудился, лорд Альрис всеми командовал, на моем столе в башне высились такие же башни из документов, отчетов, прошений и прочего, что требовало моей подписи как минимум, а как максимум внимания.

Я же погрузившись в воду с пеной, медленно потягивала вызывающее почему-то горечь и тошноту вино и чувствовала безумное желание сжать колени, только бы не ощущать, не вспоминать, не помнить… Катриона, ты ведь не ханжа. Никогда не была ею, и всегда отчетливо знала, что у жизни, деловой и чопорной существует совершенно иная сторона. Та, в которую с упоением погружался мой отец, совращая очередную старлетку королевского театра, та, в которой себе не отказывала никогда Лора — мне было всего пятнадцать, когда сестричка уже издевательски посвящала меня в тонкости интимной жизни и в детали переживания той высшей степени наслаждения, которая «почти как смерть, только ты летишь». О чем я думала тогда, выслушивая все это? О пирожных нашего повара, все мое наслаждение заключалось в этих пирожных. Тогда. Потом пришло иное — головокружительное ощущение победы в политических дебатах, вкус власти, пьянящий и дерзкий, еще бы мне не гордиться — под моим управлением Оитлон начал процветать. Под моим управлением Оитлон отбил принадлежащие нам ранее территории, и я, страшная, толстая, уродливая девчонка, совершенно менялась, стоило выйти с речью перед айсирами. Сначала было так страшно, до тошноты, меня рвало перед каждым заседанием Альянса Прайды, меня трясло, едва я входила в ложу Оитлона, но стоило спуститься вниз — все отступало. И я становилась собой — сильной, уверенной, получающей истинное удовольствие от каждой победы, неизменно добивающейся каждой победы. Тогда я гордилась собой… О как же я гордилась собой… только очень нервировал кесарь, он практически неизменно присутствовал при каждом моем выступлении, и неизменно становился свидетелем каждой из моих побед. Наслаждался тем, каких успехов добивается его личная игрушка?!

Теперь, когда мне все известно, можно со сто процентной уверенностью сказать, что да — наслаждался. И явно гордился, заставляя меня отчаянно полюбить политику, управление государством, и это вот ощущение победы, от которого за спиной словно вырастали крылья. И контролировал, каждый шаг в моей жизни. Каждое чувство. Он все контролировал, и я начинаю понимать почему — хотел воистину насладиться и тем, как во мне начнет просыпаться женщина.

Но вот с этим ему немного не повезло – женщина во мне начинала просыпаться в Готмире, едва я увидела Ашхана. А может и раньше, на шкуре перед камином, под жестким взглядом Динара? Сейчас, вспоминая ту ситуацию и те ощущения, я внезапно поняла – изнасилуй меня Динар, я бы пережила. Да было бы больно, обидно, горько и тошно, но я бы пережила. Встала, отомстила, перешагнула через этот неприятный опыт и пошла бы дальше по жизни — я все же выросла в семье, где наивность сохраняла только моя мать, а мне лично было прекрасно известно, и то, чем занимается отец, на «ночных экстренных совещаниях», и то, сколько любовников по утрам осторожно покидают спальню Лорианы.

Так вот, я бы пережила. И Динара, и вероятно Аршхана так же.

Но кесарь…

Встать, перешагнуть и идти дальше по жизни получится едва ли. Я понимала это слишком отчетливо. Я понимала это, когда сбегала на Свободные острова. Я понимала это сейчас, чувствуя остроту лезвий раздирающих меня противоречий. Все что во мне оставалось сейчас — лишь чувство гордости, изрядно, но не до конца, сломленное Араэденом. А впрочем нет — еще во мне тлел огонь желания, пока едва ощутимо, но уже вызывая нервозность и желание сжать колени до боли, отрезвляя саму себя.

Я медленно сделал еще глоток вина.

Терпкий глоток ничуть не пьянящего вина…

Что ж, вопрос получения кесарем доступа к моему телу был лишь вопросом времени — я отчетливо понимала это со дня нашего бракосочетания, он — вероятно гораздо раньше. Вот только исполни кесарь свой супружеский долг в Рассветном мире, я бы смирилась. Со всем. И с тем, что он взял по праву мужа, и с тем, сколько любовниц он, не скрываясь, содержит на своем личном этаже во дворце близ Праера. Я смирилась бы со многим тогда… если бы он повел себя как муж, а не… так.

От воспоминаний о его губах, ласкающих мои, об объятиях, которые могли бы сломать меня без труда и напряжения, но оставались до безумия нежными, от ладони и пальцев, прикосновения которых посрамили все рассказы Лорианы да так, что я уже отчетливо понимал — все ее любовники были лишь неопытными неучами… но мне все равно становилось тошно и горько.

Понимаю, все понимаю! Понимаю, что право имеет, понимаю, что ласкает, а мог бы взять силой, заставляя кричать от боли, а не стонать от удовольствия, понимаю, что лучше он, гораздо лучше он, чем его отец, который не согласен даже на «ширмочку» и готов поиметь меня на глазах у всех, а все равно не могу.

Не могу, не могу, не могу…

Я не игрушка, и никогда ею не буду, тем более постельной.

Отец как-то мог — спать с теми, кто каждый свой стон прямо в процессе мысленно оценивал в золотом эквиваленте, и отдавался со всей продажной страстью, на которую только был способен. Лора могла устраивать оргии на всю ночь, а утром вести себя как непорочная принцесса, чистотой и кротостью восхищая всех вокруг и глядя на ночных любовников так, словно между ними вообще ничего никогда не было.

А я не могу.

И не смогу никогда.

Стонать под ним ночью, а утром задыхаться от ненависти к самой себе? Проходить мимо его гарема? Ощущать на себе удовлетворенный взгляд того, кто получил от меня все, чего желал и понимать, что проиграла, окончательно бесповоротно, просто проиграла, предав саму себя?

Мрак появился неожиданно, просочился сквозь сумрак в углах комнаты, накрыл, окутал, согревая, защищая, поддерживая, словно почувствовал, как мне тяжело сейчас. Переплела пальцы с его сотканной из тьмы лапой, где каждый из пальцев был в пять раз длиннее моих и заканчивался жутким призрачным когтем. Мрак, все что у меня осталось от того недолгого периода, когда у меня был брат… самый настоящий брат. Забавно, самыми родными и близкими мне стали те, кто вообще не состоял со мной в кровном родстве. Мне так их не хватало — шенге и Адраса. Как же сильно мне их не хватало…

А вот внезапно открывшаяся дверь была явно лишней.

И появившийся Динар тоже был лишним. Как минимум потому, что это был не Динар.

Калька Далларийского правителя уверенно вошла в мою ванную, закрыла за собой дверь, прошла к самой ванне, уселась на ее бортик, тронула пену закрывавшую мое тело помимо, мгновенно напрягшегося Мрака, и…

Он не успел ничего сказать, первое слово произнесла я:

— Цвет.

Старательно копирующий Динара элементаль синего пламени усмехнулся вовсе не динаровской улыбкой, глаза его засияли синим, тело мгновенно преобразилось в отдаленно знакомое мне, и устроившись на бортике поудобнее, элементаль произнес:

— Привет, принцессочка. Я смотрю ничего не меняется — ты, я, ванна, все как в старые добрые времена.

— О да, разве что я теперь императрица, ты только что подставил Динара под удар гнева кесаря, и да — познакомься, это Мрак.

Мрак знакомиться отказался, он навис надо мной, увеличившись втрое, и покрыл всю ванну сумраком, скрывая даже части моего тела от взгляда элементаля.

— Да, — оглядев моего защитника с нехорошим прищуром, протянул Цвет,- собственно теперь я понял, что имел ввиду Джашг.

И стакан выпал из моих вмиг ослабевших пальцев.

Его подхватил Мрак и переставил на подоконник, а я едва заметила это, потрясенно глядя на элементаля Синего пламени, и… до дрожи боясь спросить. Боясь даже задать вопрос. Боясь вдохнуть…

Мрак понял мои чувства очень хорошо — рывок, и огромная когтистая лапа сжала горло Цвета, вторая, недвусмысленно уперлась когтем в грудь элементаля, и тот, кто собираясь зубоскалить и далее уже планировал развлечься тем, что огонь неуязвим, вдруг захрипел и посветлел заметно. Я паршиво разбираюсь в магии, но что-то мне подсказывало, что Мрак в этой ситуации был на порядок сильнее.

— Где папа? — прямо и без обиняков, спросила я.

И перепуганный Цвет отставив все игры, хрипло прошипел:

— Здесь, в Нижнем мире.

Мрак отпустил его в то же мгновение и окутал, закрывая от глаз хрипящего и откашливающегося элементаля поднявшуюся из воды меня. Я же, нервно натянув на мокрое покрытое пеной тело халат, запахнулась в него, затянула пояс, и прошептала, взглянув на Мрак:

— Спасибо.

Он галантно склонился, словно понял, как и я — Цвет бы полчаса измывался, прежде чем сказать главное. А главное заключалось в том, что шенге здесь! Здесь! На Сатарэне! Мой папа…

Я опустилась на пол, обняв плечи руками и стараясь унять безумно забившееся сердце, а Мрак закрыл от Цвета и мою минутную слабость, и тот факт, что сейчас императрица Эрадараса просто ревет как маленькая девочка, судорожно вытирая слезы и стараясь не выдать себя даже всхлипом.

На то чтобы взять себя в руки мне потребовалось несколько минут, несколько драгоценных истекающих водой меж пальцев минут. И каждая из этих минут была безумно ценной, потому что я понятия не имела, в какой миг явится кесарь.

— Так, — предельно успокоившись и стремительно поднимаясь с пола, начала я, — на Сатарэне Динар, шенге и ты?

Мрак, заботливо подал платок, и открыл меня взору Цвета лишь после того, как я вытерла слезы и теперь выглядела очень невозмутимо и независимо. Элементаль, продолжая все так же сидеть на бортике воды, с подозрением оглядел меня и уже собирался выдать что-то в своем духе, но Мрак угрожающе качнулся к нему, и дух Синего пламени быстро ответил:

— Джашг, Рхарге, Рух, Динар периодически и я.

Я бы пошатнулась и свалилась на пол, но Мрак подставил стул, так что я, сохраняя королевское достоинство просто на него опустилась.

— Динар… периодически? – последовал мой вопрос.

Криво усмехнувшись, Цвет издевательски произнес:

— Принцессочка, появись истинный Динар перед Ледяным Светом — тот от него даже пепла не оставил бы. Ты и сама прекрасно знаешь, за кого умудрилась выйти замуж. А я слишком изворотлив, чтобы не суметь скрыть собственные мысли — все просто, Катенок, когда нужно было в теле Динара был я, а по ночам страдал под окнами твоей башни уже он.

Уму не постижимо!

— Я же, — продолжил Цвет, — в это время в своем истинном виде обрабатывал больного на все свое извращение Владыку Ночи, отдельно Араэна принца Ночи, и подкинул нужный яд Акъяру.

Не знаю, как удержала вскрик.

— Все было продумано, — продолжил Цвет, заметно зверея, — яд, созданный самим кесарем, должен был если бы не убить, то значительно ослабить его, и тогда папик с радостью угрохал внебрачного сына по возвращению. Но нет, ты сунулась за супружником, и как итог — КЕСАРЬ ВЕРНУЛСЯ ПОЛНЫМ СИЛ И СОХРАНИВШИМ МАГИЮ, ПРИНЦЕССОЧКА!

И состояние «Уму непостижимо», медленно, но верно сменилось состоянием «Да за каким гоблином?!».

— Цвет, — проговорила, пристально глядя на него, — идея подкинуть яд Акъяру принадлежала лично тебе, так?!

Потому что ни Динар, ни уж тем более шенге и Рхарге никогда не совершили бы подобного, и речь сейчас идет даже не о благородстве – просто надо обладать изрядной тупостью и недалекостью, чтобы поступить таким образом!

— Цвет, — передать, насколько я была зла, вероятно не хватило бы даже моего, весьма развитого преподавателями ораторского мастерства словарного запаса, — ты осознаешь, что именно кесарь, причем исключительно он, является гарантом сохранения мира собственно в этом мире?!

На меня абсолютно безразлично взглянули сине-огненные глаза элементаля — ему было все равно. Ему было абсолютно все равно, а я все больше осознавала, что конкретно произошло.

— Ты встречался с Арахандаром Властителем Ночи, — уже даже не спрашивая, а будучи абсолютно и четко убежденной в этом, произнесла я.

Цвет едва заметно улыбнулся.

— Вот почему в его армии оказались люди, — продолжила я, чувствуя, как тяжело становится дышать, от захлестывающей меня ненависти.

Но элементаль Синего пламени даже не пытался отрицать, он, кажется… гордился.

— Я даже рассказал ему, что люди вполне себе могут быть магами, — осклабился Цвет.

И я поняла, что технологии, мост и прочее… похоже тоже были подарками из моего родного мира.

— Цвет, — сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, произнесла я, — сколько лет прошло в Рассветном мире с момента, как…

— Как тебя кесарь убил? – ехидно полюбопытствовал элементаль. Широко усмехнулся и сообщил: — Пятьдесят семь.

Пятьдесят семь лет…

Я поняла, что пошатнулась, только когда Мрак окутал собой, словно теплой шалью, позволяя даже не осознать — ощутить, что я не одна. Ощутить, и заставить вспомнить, что окутывающий меня сейчас Мрак, это все что осталось от Адраса из-за моей ошибки. Именно моей, больше в его смерти винить мне было не кого. И сейчас, глядя на продолжающего сидеть на бортике ванны Цвета, я понимала, что любое неверное слово, любой неверный жест… и на моем счету смертей станет больше. Потому что в отличие от Арахандара Властителя Ночи Цвет превосходно знал, что ради сохранения жизни своего народа я пойду практически на все. Он помнил, что я отказалась от Аршхана, ради жизни своего отца, полагаю, был в курсе того, что я отказалась от Динара, ради сохранения Оитлона в целости и сохранности… а значит и сейчас неизменно воспользуется таким безотказным рычагом давления на меня, как человеческие жизни.

То есть мне сейчас предложат… сделку.

Я зябко закуталась в живую шаль из Мрака, рассеянно оглядела мраморную белоснежную ванную комнату с искрящимся льдом в раковине для умывания и без какого-либо намека на зеркало, глянула в окно, за которым занимался день и услышала то, что вполне ожидала услышать:

— Кесаря ты убьешь, — уверенно произнес Цвет.- Серьезно, принцессочка, одна смерть монстра ничто в сравнении с сотнями тысяч человеческих, согласись.

И я кивнула.

Кивнула, несмотря на то, что превосходно помнила тот неимоверный день, когда Араэден в одиночку захватил власть в своей империи, огромную крепость, полную рухнувших на колени воинов, руну Единения, вспыхнувшую над каждым из поклонившихся своему императору и слова кесаря: «Все сложнее, нежная моя, руна единения соединила их жизни с моей в одностороннем порядке. Умру я — оборвется их дыхание». Мог ли Арахандар Властитель Ночи знать о наложенной руне? Вопрос риторический. Я более чем уверена — он знает. Превосходно знает. Но что властителю темных жизни каких-то светлых?!

— Яд, — продолжил Цвет, положив на бортик ванной рядом с собой даже не то чтобы пузырек, или что-то более-менее приличное, а иглу.

На вид вполне безобидную, ну кроме матового черного цвета.

— Достаточно будет царапины, — продолжил элементаль. — Используй ее пока он будет использовать тебя — мужчины мало что замечают в процессе… хм, овладения женщиной.

О да, особенно если столь внушительные проблемы с этим делом, что даже ширмочка им кажется явно лишней. Но ни язвительной усмешки, ни высказывании я себе, естественно, не позволила, лишь произнесла, как жалкую попытку выторговать хоть что-то:

— Динар останется жив.

И это была не просто фраза, это была проверка. Элементаль ее провалил с треском.

— Динар? Естественно, он же мой огненный брат.

То есть Динар останется жив, а вот шенге, Рхарге и Рух похоже нет.

«Мой кесарь», — мысленно позвала я.

А уже следующим сказанное вслух:

— Мрак, держи его.

Элементаль синего пламени был схвачен быстрее, чем я успела договорить эту фразу, упал на пол, забился в когтях Мрака, пытаясь вернуть себе форму Динара и не сумев сделать ничего — в ванную комнату вошел кесарь. Мой холодный, в прямом смысле ледяной по причине того, что на его волосах и теле обнаружились частички льда, завернутый лишь в полотенце супруг, холодно посмотрел на бьющегося Цвета и произнес:

— Месть блюдо, которое некоторые подают не просто холодным — уже изрядно прогнившим.

Произошедшее далее я предпочла не видеть — молча поднялась со стула, вышла из ванной, плотно притворив дверь, и выйдя в коридор позвала рабынь.

***

К тому моменту, как служанки закончили с моим облачением, вошел уже полностью одетый кесарь. Одно его движение — и нас оставили наедине.

— Тебе кратко обрисовать ситуацию, нежная моя, или масштабно и с подробностями? — поинтересовался мой супруг.

— Боюсь, обрисовывать нечего, — я нервно поправила рукава, испытывая безумное желание изорвать тончайшую паутину кружев в клочья. — Население Тэнетра только в численности темных превышает количество эларов в более чем двадцать раз. Да, у них практически отсутствует рабство, если не брать в расчет сексуальное рабство и закупаемых в Эрадарасе наложниц особо красивых пород… — проговорила, с трудом сдерживая ярость. — Но опустим подобные «мелочи», по факту — когда элары вторглись в Нижний мир Сатарэн предпринял все возможное, чтобы оградить людей от порабощения. Поэтому возникла Эхея, ставшая непреодолимой преградой для элларов и власти Эрадараса. Жаль, в тот миг, Сатарэн не знал, что впереди его ожидает гораздо более значительное по численности вторжение темных. Тэнетрийцы не спасались бегством, их вторжение было куда как более чем упорядоченным и многочисленным, едва ли тысячная часть людей сумела сохранить независимость, добравшись до Свободных островов, остальные остались на территории оккупированной Тэнетром, и оказались в положении жителей второго сорта. Низкоквалифицированная работа, бесправность и прочее. Я полагаю, темные давно знали о существовании магов среди людей, но вероятно использовали их на производствах, не более. И все это в условиях перенаселения. Естественно, едва Арахандар объявил о возможности захвата новых территорий и даровании тем, кто будет воевать, определенных прав и свобод – люди с азартом согласились участвовать в войне. Я права, не так ли?

— Абсолютно, — спокойно подтвердил кесарь.

Вдох-выдох и я стараюсь сохранить спокойствие, хотя бы частично подобное кесаревскому.

— Технологии? — уже мой вопрос.

— Мои, — сухо ответил император. — Все что я оставил в императорской канцелярии, с планом развития экономики на ближайшие годы. Часть была передана твоему секретарю Свейтису, часть Райхо. С воцарением айсира Грахсовена оба, в соответствии с моими указаниями, передали все новому императору.

Я пошатнулась.

К сожалению Мрака здесь не наблюдалось, поэтому стул подать было некому, а кесарь продолжал стоять у двери, словно знал — стоит ему предпринять попытку подойти, я отшатнусь в сторону, просто потому что… потому что я не настолько выдержана, как хотелось бы, особенно после всего произошедшего.

— То есть, — произнесла максимально сдержанно, — вы позаботились не только о целостности Рассветного мира, поставив во главе род Астаримана, но и о его дальнейшем экономическом развитии.

— Я знал, что это важно для тебя, Кари, — просто сказал Араэден.

То чувство, когда полагается быть благодарной, но вместо благодарности, душу заполняют совсем иные чувства.

— Что Цвет не поделил с орками, — спросила я, отвернувшись от кесаря, и принявшись рассматривать весь тот набор покровов и обручей, что был заготовлен для меня в огромном количестве.

— Принцессу, — я не слышала, как император подошел, ощутила лишь прикосновение его ладоней к моей талии, а после и осторожные объятия. — Когда-то они не отдали ему принцессу, даже Джашг выступил за союз ТаШерра и Селении, итог… ТаШерр на данный момент мертв, с лесными орками Цвет планировал разобраться так же. Они в ином мире, нежная моя, здесь сохранили силу лишь элементали — Динар и дух Синего пламени, а орки ослаблены переходом.

Я стояла, сквозь радугу слез глядя на наряды пресветлой императрицы, и не сумев выговорить вслух, попросила мысленно:

«Я хочу к папе…»

Араэден обнял крепче… и это был весь ответ.

Что ж, он делал мне и больнее.

— Сатарэн не перенесет меня, так? — спросила прямо.

— Территории орков закрыты, особенно сейчас, — сообщил кесарь.

То есть – нет.

Я постояла, пытаясь не заплакать, и судорожно вздохнув, задала главный вопрос:

— Что мы будем делать?

Молчание, довольно продолжительное, а затем тихое:

— Зависит от того, сколько человеческих жизней захочешь спасти, нежная моя.

Что ж, учитывая, что все, кто-то явно выходит замуж.

— У нас в активах храм, огромное скопление человеческого населения и мои способности внушать нужные мысли, не так ли? — горько поинтересовалась я.

— Я бы предпочел бой, — предельно честно проинформировал мой супруг.

— А я свадьбу. Знаете ли, я уже как-то даже вошла во вкус, — мрачно выдала я.

Тихо рассмеявшись, Араэден поинтересовался:

— Следовательно, ты не возражаешь против нашей свадьбы по оркским традициям?

Медленно развернувшись, еще более мрачно взглянула на него, сообщила:

— Я не до такой степени вошла во вкус. К тому же по традиции, каждый мой следующий супруг должен быть старше предыдущего, а в склерозе и прочих возрастных прелестях вы все же уступаете батюшке, мой кесарь.

И я покинула мужа и гардеробную, ровно для того, чтобы дойти до двери, остановиться, вернуться, заглянуть в льдистые глаза кесаря и попросить:

— Можно мне портал до ближайшей к ИрАни крепости, чертовски надоело мокрой ходить.

Неодобрительно посмотрев на меня, супруг устало сообщил:

— Ты не спала двое суток, и свалишься не дойдя до своего стола со всей человеческой отчетностью, нежная моя.

Но я была непримирима.

В итоге кесарь любезно открыл для меня портал до Сандарга. Оттуда, меня доставили к мосту уже местные маги. Пройдя по мосту я торжественно вступила на Свободные острова, радостно приветствуемая своим народом, под торопливый отчет лорда Альриса дошла до башни, поднялась в свой кабинет, под все тот же отчет, величественно села за стол, открыла первый документ и… заснула там же, прямо на этом столе.

Но кесарь был не прав — в смысле я до стола дошла!

***

А на следующее утро меня ждала свадьба с Арахандаром Властителем Ночи.

Собственно поэтому я проснулась посреди ночи, обнаружив себя на диване во все том же кабинете, заботливо укрытой устроившимся в уголке мраком и под взглядом жутко сюрреалистичного глаза моего мира. Глаз заметно нервничал, потому что дергался.

Сонно проморгавшись, вопросительно посмотрела на него и получила нервное:

«Там люди».

Это я и так знала.

«Их сгоняют со всего Тэнетра», — продолжил Сатарэн.

Ожидаемо, вполне ожидаемо.

— Люди не будут нападать,- сев на диване, тихо сказала я.

Глаз озадаченно округлился.

— В этом весь план, — пояснила, сонно зевнув, — сейчас Арахандар Властитель Ночи использует людей как рычаг давления на меня, не понимая, что я фактически способна управлять людьми так же, а вероятно и проще, чем высшими.

«Их атакуют темные», — наконец сказал Сатарэн.

— У меня есть мой император, — напомнила я.

И спросила, обращаясь к Мраку:

— Где Элементаль синего пламени?

Ответил мне не мой любимый монстр, а мир — продемонстрировав пещеру, в которой, в устройстве идентичному тому, что применяли темные — в стеклянном шаре билось, пытаясь вырваться, синее пламя. Сам Цвет был скован, примерно тем же образом, что и в другой части света был скован Къяр. Ну, что сказать — в кесаре я не сомневалась ни на миг.

— Кесарь, — произнесла я, желая назвать совершенно иного человека.

Не пришлось. Сатарэн продемонстрировал для меня обоих сразу. Кесарь сидел за столом, расслабленно и спокойно, Динар нервно метался из угла в угол. Предательство Света явно подкосило его, готовность кесаря к сотрудничеству — неизменно озадачила. И мне бы очень хотелось знать, о чем они сейчас разговаривают…

Блеск вспыхнувшего передо мной кристаллического пространственного искривления, улыбка взглянувшего на меня с той стороны кесаря, и его насмешливое:

— Если тебе так интересно, могла бы просто остаться во дворце, нежная моя.

Вскинув подбородок, гордо ответила:

— У меня были дела в ИрАни, мой кесарь.

Насмешливо выгнутая бровь и иронично-издевательское:

— И как, выспалась?

У меня появилось безумное желание запустить в него хоть чем-нибудь. Араэден лишь улыбнулся, несомненно, считав это желание, но уже в следующее мгновение его улыбка исчезла, и император произнес:

— Юранкар передал, что со всего Тэнетра Арахандар стягивает людей к возведенному храму.

— Знаю, — глухо отозвалась я, — Сатарэн сказал.

Кесарь кивнул и добавил:

— Айсир Астаримана, — и в этом «Астаримана» отчетливо прозвучала насмешка, которую Араэден не счел нужным скрыть, — сообщил, что храм вполне способен… взлететь в воздух в буквальном смысле.

И я замерла. Затем потрясенно взглянула на Динара, остановившегося и с тоской взирающего на меня.

— Знаешь, — с нескрываемой болью, тихо сказала я, — за то время, пока ты был здесь, ты мог меня хотя бы обнять. Хоть раз.

Мне правда было больно. Столько времени. Столько напрасно проведенных недель рядом, столько упущенных возможностей.

И ответ, в принципе уже ожидаемый:

— Практически все время на Свободных островах был Синее пламя.

Как же мне было горько сейчас.

— Да, — прошептала я, — тут был Цвет. Цвет, который демонстративно игнорировал меня, Цвет, который на моих глазах флиртовал с Аджаной, Цвет… А больно было мне, Динар.

Кесарь, невозмутимо взглянувший на меня, очень «ласково» поинтересовался:

— Мне прервать связь?

— А смысл? — так же «ласково» спросила я. — Между вами двумя в принципе много общего, если вы не заметили, оба отличаетесь излишней доверчивостью к врагам!

Я поднялась, сорвала с головы белый покров, следом сняла верхнее платье, рванула ворот второго, потому что… душило, и я не знаю что больше — ситуация, или ворот.

— Итак, — подуспокоившись, вернулась к главной проблеме, — храм может взлететь на воздух… Полагаю, речь идет о порохе?

Оба императора по ту сторону кристалла, молча и пристально взирали на меня, причем оба едва ли выражали желание продолжить разговор.

— Динар?- обратилась я к тому, чей ответ сейчас был важнее.

— Да, Кат, — глухо ответил он. — Есть подозрения, что Синее пламя передал Арахандару формулу пороха. Учитывая способности темных, о которых сообщил кесарь, есть все шансы, что под угрозой не только люди, но и… Нижний мир. Мы прогнозируем возможность взрыва такой силы, что расколет планету.

Я очень медленно опустилась на диван, в некотором… да что там в некотором — в абсолютном ужасе глядя на кесаря. Тот ответил мне совершенно спокойным взглядом.

— У Арахандара есть отходной путь? — севшим голосом, тихо спросила я.

— Он полагает, что я уничтожил угрозу вторжения высших, соответственно темные могут вернуться на исходный Тэнетр, — пояснил мой супруг.

Понимающе промычав, уточнила:

— А храм и прочее, это-то типа принесение меня в жертву, для открытия пространственного перехода, моя догадка верна?

— Отчасти, — произнес кесарь.

Помолчал и добавил:

— В прошлый раз тэнетрийцы использовали массовые убийства людей, для открытия перехода в нижний мир.

То есть моя догадка со всеми этими храмами и поклонением высшим тоже была правдой.

Откинув голову на спинку дивана, я посидела, сложив руки на груди и в очередной раз подумала о том, как сильно хочу к шенге… как же я безумно хочу к шенге.

— Айсир Астаримана Грахсовен, вы не могли бы сообщить МОЕЙ супруге, по какой конкретно причине она в данный момент не имеет возможности поговорить с теми орками, что прибыли на Сатарэн? – вдруг произнес кесарь

Я мгновенно подняла голову и посмотрела на Динара.

Динар отвел взгляд.

Посмотрела на кесаря. Тот встретил мой взгляд очень спокойно, а затем произнес:

— Нежная моя, я описал тебе способ, которым маг Земли может перемещаться между мирами. Как ты понимаешь мой научный опыт ни Джашг, ни Рхарге ни Рух использовать не стали, — коварная, многозначительная усмешка и он продолжил: — Элементалям проще, но… Цвет уговорил айсира Астаримана Грасховена захватить и твоих орков, намекая, что тебе, несомненно, будет приятно увидеть тех, кто был для тебя семьей в гораздо большем смысле, чем родственники. Полагаю, ты уже осознаешь причины поступков элемента Синего пламени.

Уже… осознавала.

Кесарь величественно кивнул, и продолжил:

— Расчет Синего пламени был прост – орки, неизбежно, пострадали при перемещении и в данный момент, находясь без сознания — восстанавливаются. И я не стал бы вмешиваться в процесс их восстановления по причинам, о которых ты уже так же знаешь — это иной мир, как поведет себя магия исцеления нам неизвестно. Но я, как прошедший через попытки Дарики помочь, скажу откровенно — дай им время, не причиняя боли.

Поняла, что с моих ресниц соскользнули слезы.

— Кат, — едва слышно произнес Динар, — мы с Цветом много раз совершали переходы из мира в мир, для нас это никогда не оборачивалось даже слабостью. Я не знал.

Я это понимала, как никто.

А еще я очень четко понимала — никакой свадьбы не будет, нужно действовать на опережение. И начинать уже сейчас. Улыбку кесаря, в которой гордость читалась совершенно открыто, заметила, конечно, но к дьяволу.

Подскочила, прошла к потайной панели, извлекла кристалл из подаренного императором ларца и назвала нужное имя:

— Лорд Кеанран.

Владетель Гранитного дворца пребывал собственно в своем дворце. На мой вызов ответил мгновенно, сев на постели, и прикрывшись одеялом по грудь, от чего мгновенно были обнажены по самые бедра его спящие по обоим сторонам от пресветлого вполне себе смуглые наложницы.

— Мм, прошу прощения, — помрачнел лорд Кеанран, прошипел что-то и девиц словно ветром сдуло.

Великий же лорд вопросительно посмотрел на меня, но прежде чем он, выждав положенную паузу поинтересовался за каким гоблином пресветлая императрица его побеспокоила, я собственно уже задала вопрос:

— Вы говорили, что некогда пресветлые извели некоторые сельскохозяйственные культуры, а так же скот. Это были только слова, или у вас имеется что-то более весомое, как я надеюсь?

Пресветлый пригладил волосы рукой, посмотрел прямо мне в глаза и хрипло ответил:

— Второе, моя императрица.

Что ж, владетель Гранитного дворца меня не разочаровал.

— Собирайтесь и немедленно прибудьте в императорский дворец со всем имеющимся у вас по данному делу материалами, — приказала я.

И уничтожила кристалл.

Затем посмотрела на обоих… императоров.

Динар мгновенно произнес:

— Я напишу формулу.

Кесарь молча поставил на стол перед собой колбу с серым порошком. Как я понимаю, это и был порох.

Кивнув обоим, продолжила:

— Подкоп под храмом и уничтожение уже заложенного заряда. Предлагаю использовать гномов и эларов, для создания порталов.

— Ты забываешь об Эхее, нежная моя, — напомнил кесарь.

— Я договорюсь с миром, мой кесарь, — жестко ответила ему.

Араэден, внимательно глядя на меня, поинтересовался:

— Почему бы просто не использовать Эхею, для вымывания грунта и соответственно уже заложенного порошка?

Это был хороший вопрос, но:

— А почему я должна терять такой шикарный ресурс? — поинтересовалась у супруга.

И активировала следующий кристалл.

Юранкар в отличие от лорда Кеанрана время в постели не проводил, темный сидел у себя, и читал бесконечно приносимые ему доклады. Едва перед ним вспыхнуло кристаллическое пространственное окно и король преступного мира увидел меня, первое что у него вырвалось — вздох непередаваемого облегчения. Вторым, было нервное:

— У них технологии, похоже, вашего мира, моя императрица.

— Знаю, — мрачно ответила я.

Юранкар кивнул, и сообщил:

— Я вывожу своих на территории Эрадараса с помощью вашего хранителя лорда Альриса. Он сказал, что вы спите.

— Проснулась, — с улыбкой сообщила очевидное.

Юранкар улыбнулся в ответ, затем улыбка померкла, и он произнес:

— Людей будут уничтожать. Мы пытались поговорить с теми человеческими магами, которые сейчас встали на службу армии Тэнетра — двоих из наших сдали они же. Люди безрассудно готовы воевать за лучшую жизнь, не осознавая… итога борьбы.

— Не удивлена, — была вынуждена признать я. — У них впервые появился пусть призрачный, но шанс перейти из категории «второго сорта» на равное с темными положение.

— Очень призрачный шанс, — усмехнулся Юранкар, — в отличие от того, что предлагаете вы.

Это да. Вопрос лишь в том, а что я смогу предложить им сейчас.

— Какова примерная численность согнанного человеческого населения? — спросила я.

— Около полутора миллионов. Порталы работают безостановочно.

Я медленно повернулась к Кесарю. Говорить что-либо мне не требовалось, я просто вспомнила радужный путь, и задала пусть немой, но вопрос. Кесарь смотрел на меня несколько долгих секунд, затем произнес на языке древней Ирани, которого вероятно не знал даже Динар:

— В основе Радужного сияния находится свет. Свет – эль, он создан лишь для эларов.

— Мы не успеем достаточно быстро перегнать через Эхею полтора миллиона человек! — воскликнула я.

Араэден несколько долгих секунд смотрел на меня, затем улыбнулся и все на том же языке древней Ирани произнес:

— А нужно ли, моя Черная звезда?

Черная звезда! Точно. Когда в Нижний мир вторглись светлые, Сатарэн притянул Черную звезду, остатки от некогда светлого мира, и это позволило ему практически расколоться на части, создав непреодолимый водный барьер. Сейчас, учитывая территорию занятую храмом и согнанных людей, совершить обрушение берегов невозможно, это Арахандар Властитель Ночи предусмотрел. Но что если использовать притяжение Черной звезды, и обрушить на храм воды Эхеи, стирающие магию тэнетрийцев на месяц как минимум.

— Я притяну звезду, нежная моя, — сообщил кесарь.

«Я проконтролирую людей и выйду замуж» — ответила мысленно. И так же мысленно добавила: «Только ваш батюшка явно предполагал что-то подобное — отсюда и закладка пороха под дворцом».

В этот момент после нервного стука в комнату военного совета императора Эрадараса вошел лорд Кеанран.

— Работайте, — ласково приказала я мужчинам. Посмотрела на Динара, и добавила на Далларийском: — Пообещай, что хотя бы обнимешь.

И отключилась, потому что услышать ответ мне было бы больно в любом случае.

— Моя императрица, — напомнил о своем присутствии Юранкар.

— Выводите своих с территории Тэнетра, — приказала я. – И быстро.

После чего уничтожила пространственный кристалл.

Затем повернулась к миру и спросила:

— Искупаем темных?

Сатарэн ответил:

«Если сын этого мира сумеет притянуть Черную звезду».

— Он сумеет, — уверенно произнесла я. — Поверь, если кто-то и сможет — то только он.

Мир ответить не смог.

Я ощущала его даже не нервозность — горькую обреченность. Он чувствовал, что завтра польются реки крови, он чувствовал и что-то еще, чего я не могла осознать даже смутно, вглядываясь в этот огромный глаз. Если бы я могла протянуть руку и коснуться его руки – я бы сделала это, но такой возможности не было.

— Мы справимся, — тихо сказала я.

Взглянув на меня стремительно сменившимся на змеиный глазом, Сатарэн даже не сказал — он показал. Показал ту самую пещеру, в которой висел, сейчас хрипя и содрогаясь всем телом Акъяр принц Ночного ужаса, и показал причину, по которой принц пришел в неистовство — в пещере находился Арахандар Властитель Ночи. И он, многодетный отец, в настоящий момент стоял, держа ладонь на стеклянном шаре, поглощая… именно поглощая силу Акъяра. Убивая собственного сына.

Я застыла в ужасе, а мир расширил картинку, продемонстрировав две другие емкости для темных сущностей — уже пустые. И принцев Ависея и Анрахара — они оказались мертвы. Хуже чем мертвы — они сгорали, частично превратившись в угли, пока еще тлеющие, но уже абсолютно безжизненные. А рядом, у входа, стоял Элионей, с усмешкой за всем этим наблюдая.

И мир вновь стал взирающим на меня глазом.

Глазом, который собственно как и мир был в курсе, что завтра его попытаются уничтожить.

Я медленно встала, сходила за ларцом с кристаллами, достала один и, активировав, произнесла:

— Динар.

Император Прайды был несколько удивлен, открывшимся рядом с ним пространственным окном, но лорд Кеанран, состоящий в штате моих наместников, лишь коротко кивнув, произнес полагающееся при встрече:

— Сияния вам, пресветлая императрица.

— И вам света, лорд Кеанран, — вежливо ответила я.

И посмотрела на Динара. Бывший Далларийский правитель взглянул на меня серо-голубыми глазами, явно хотел сказать что-то, но вместо желаемого, произнес:

— Это не обычный порох. Его модифицировали, и подпитали магией… В основном тут ощущается магия Синего пламени, но есть и что-то еще… лорд Кеанран предполагает, что с порохом работал сам Акъяр.

А Акъяр у нас чертов гений!

Гений, которого сейчас убивает собственный отец… и если у меня есть шанс спасти этот мир… МОЙ мир, действовать нужно немедленно.

Портал, вспыхнувший передо мной, отразил кесаря, стоящего над трупом женщины, и все, что мне сказал мой муж, было четкое, но определенное:

«Не смей!»

Я скользнула взглядом по кесарю, оказавшемуся с руками по локоть в крови, лишь взглядом — потому что увиденное слишком сильно выбивалось из моего понимания. На постели лежала светлая. Именно эларийка. Ее светлые платиново-золотистые волосы разметались, на лице остались следы слез и ударов, дыхания не было, что и не удивительно — в ее груди торчал кинжал, ровно там, где должно было биться сердце, но даже в последнем порыве, светлая пыталась уберечь свое дитя, обнимая обеими руками выступающий живот.

— Элиэ… — вспомнила я имя жены Араэна принца Ночи.

— Не смей туда лезть! — прорычал взбешенный кесарь, и я увидела нож в его руке. Вот только этот нож в крови не был, и я поняла то, чего Араэден никогда не сказал бы сам — он пытался спасти ребенка уже убитой женщины.

Судорожно сглотнув, я едва выдохнула:

— Мы можем ее…

— Нет, — вспарывая платье светлой, произнес кесарь, — она не дитя этого мира, воскрешения не выйдет — я пытался.

Ион замер на миг, глядя на белый огромный живот, в билось существо, которое еще было живо, которое хотело жить.

А я, в ужасе взирая на это, вдруг тихо спросила:

— Мой кесарь, как вы узнали о ее гибели?

Император бросил на меня быстрый взгляд и сухо сообщил:

— Она позвала. Когда-то я даровал ей руну призыва, она вспомнила о ней, умирая.

Это была ловушка!

Я внезапно осознала это со всей очевидностью!

Ловушка для моего кесаря, который размяк в Рассветном мире настолько, что, кажется, забыл, насколько ужасен мир породивший и темных и светлых. Это была, гоблинская ловушка! А где-то там, совсем рядом, тот, кто сейчас последовательно наращивал силы, собирался нанести удар.

— Кари, не смей!!! – было последним, что я услышала, уничтожая кристалл.

Запоздало вспомнила, что не закрыла пространственное окно, связывавшее меня с Динаром и лордом Кеанраном. Но владетель Гранитного дворца сейчас едва ли имел для меня значение, я подскочила, и, срывая с себя покров, прошептала на далларийском:

— Единственное, о чем я буду жалеть — ты так и не обнял меня.

И уничтожив пространственный кристалл, я ринулась прочь из кабинета, а после вниз, намереваясь сбежать до самой реки и оттуда перенестись и возможно мне удаться спасти кесаря, повторно, гоблины его раздери, а возможно даже и Акъяра, но… на последней ступеньке я остановилась.

Сама. Абсолютно сама.

Даже не знаю, что меня остановило… потом поняла – оба стражника вытянулись по струнке, когда я пробегала мимо. И это напомнило о Динаре, каждую ночь охранявшего мой сон. Но если ночи он был здесь… кто находился с бывшей любовницей кесаря?

И закрыв глаза, я мысленно позвала:

«Аджана!»

Ощутила отклик, поняла, не знаю как, но поняла, что она не спит, а нервно мечется по своей спальне, и приказала:

«Ко мне! Живо!»

Девушка появилась спустя минуту, дергающаяся как марионетка, с огромными, испуганными глазами и… полностью одетая. Сейчас была глухая ночь, часа три-четыре примерно, но кто-то не просто не ложился спать, кто-то надел лучшее платье, захватил плащ, украшения и деньги, сейчас висевшие в кошеле на ее поясе, и сапоги из рыбьей кожи, до скрипа новенькие.

И я поняла, что превращаюсь в стерву, в то злобное полное ярости чудовище, что испуганные казнокрады в моей стране называли не иначе как утырка вовсе не за внешность.

Аджана осознала степень угрозы практически интуитивно и рухнула на колени, даже не обратив внимания, что попала в лужу, испачкав тем самым свое «выходное платье».

— Итак, — я медленно подошла к ней, подцепила пальцем подбородок, вынуждая трясущуюся девушку, поднять на меня полный ужаса взгляд, — какая часть плана Синего пламени известна тебе?!

Осторожно, словно жуткая тень из кошмарного сна меня обнял Мрак, заставив Аджану задрожать еще сильнее, но у нее не было возможности ни отмолчаться, ни попытаться упасть в обморок — сейчас ее полностью контролировала я. Практически божественное ощущение…

— Вы съели отравленный ужин и сдохните, едва темный возьмет вас как девку, у всех на глазах! Мир падет, — прохрипела пытающаяся заткнуться Аджана, — а мой Цветок заберет меня в иной мир, тот, в котором я стану как вы!

И последняя фраза была сказана с такой ненавистью, что мне бы может даже и стало бы обидно, но ситуация не располагала.

— Я считала тебя умнее, — очень спокойно сказала я.- Мрак!

Пробирающий до содрогания хруст сломанных шейных позвонков, и прекрасная рыжеволосая девушка опала трупом на брусчатку, почему-то не на сухую ее часть, а снова в лужу. Третий раз за вечер, если быть откровенной. Потому что первый раз она фигурально выражаясь «села в лужу» не проверив, съела ли я вообще свой ужин. А я его даже не заметила, но сейчас вспомнила — поднос с едой стоял на столе передо мной, кажется, я даже пыталась проснуться, чтобы поесть, едва ощутила запахи… и тогда же потеряла всяческий интерес к еде. В тот момент не поняла, сейчас же четко осознала — яд я определила по запаху. Я же наследница, меня к ядам приучали едва ли не с детства, а Цвет, похоже, приволок яд из моего мира.

— Мрак, — тихо позвала я, и едва мой родной монстр встал передо мной, приказала, — ты не идешь со мной. Защищай Динара. Держи его подальше от темных территорий. А когда мой папа придет в себя, скажи ему, что я очень его любила.

И направившись к выходу из ИрАни я позвала:

— Сатарэн.

Ледяной волной захлестнуло еще до того, как я успела дойти до берегов Эхеи, все, что я успела — содрать с себя ненавистное третье платье, и разорвать почти до груди второе.

***

Меня выбросило на острые камни пещеры так, что я изранила ладони, бедро и кажется — спине досталось тоже. Мокрая, почти захлебнувшаяся, я с трудом перевернулась на бок, выкашливая из себя воду, и из-за гула в голове, не слыша практически ничего, а из-за слипшихся ресниц, едва ли видя что-то отчетливо, и потому слов подошедшего Арахандара я не услышала — увидела лишь его расплывчатый силуэт, два сапога, остановившиеся прямо передо мной, и сквозь отступающий шум в ушах, яростный крик Акъяра:

— Катрин!!!

Отрешенно подумала, что все почему-то всегда коверкают мое имя. Даже не знаю с чем это связано, но точно в курсе, что первой была бабушка Велерея, услышавшая вместо Кари Онеиро — Катриона, ну вот с тех пор оно и пошло поехало. Но с другой стороны одна хорошая новость уже есть — Къяр жив.

Правда, все остальные новости были плохие, но будем работать с тем, что есть.

— Кари, моя богиня, — с насмешкой, в которой практически читалось обожание, произнес Арахандар Властитель Ночи, и присев передо мной, темный арахнид с откровенным удовольствием провел рукой по всем изгиба моего тела.- Всегда хотел увидеть, что скрывается под светлыми балахонами, — проверяя мою грудь на вместимость в его ладони, с издевкой сообщил он.

Я не стала ни пытаться вырваться, ни в целом выказывать сопротивление. Села, отбросив мокрые волосы с лица, и совершенно спокойно посмотрела в багрово-черные глаза отца кесаря. Мать Прародительница, в моем мире он бы уже давно внуков воспитывал и передвигался с палочкой, а здесь вот вам, пожалуйста, новую семью планирует.

— Надо же, — произнес темный, жадно разглядывая мокрую меня и нервно облизнув явно пересохшие от увиденного губы, — никакого страха?

— О, — беззаботно отозвалась, — да какие могут быть страхи? Драгоценный Властитель Ночи, в моей жизни все самое интересное вообще началось с попытки изнасилования, так что…

И я очень мило улыбнулась явно потрясенному услышанным повелителю Тэнетра, одновременно оглядываюсь, чтобы оценить обстановку. Итак, обстановка — Къяр был жив, но в сосуде от его силы вообще ничего не осталось, Элионей, стоящий у двери, впал в ступор видимо с момента моего появления, темные принцы медленно догорали — в общем и целом ничего хорошего, но пока что радовала стабильность — в смысле все было стабильно плохо.

И я шире улыбнулась Арахандару.

— Кто это был? — мрачно вопросил он, вглядываясь в мои глаза. — Араэден?!

— О нет, что вы, — отмахнулась я, — ваш сын никогда до подобного не опускался. Придушить там, крови попить, убить моего дедушку, спать с моей бабкой — это вот он, да. А с изнасилованиями это к Динару.

Взгляд темного правителя вдруг как-то изменился, и он, проявляя полагающуюся политику проницательность, хрипло спросил:

— А ко мне зачем?

И улыбаться я перестала. В облике арахнида тоже не осталось ни тени улыбки, а впрочем, для нее и не было повода, особенно когда я произнесла:

— К вам – за идиотизмом. Властитель Ночи, предавший однажды, предаст повторно. Вам ли не знать?

И я поднялась, гордо выпрямив спину и с истинно королевской осанкой взирая сверху вниз, на продолжающего сидеть темного. Под моим взглядом он медленно поднялся тоже, и теперь смотреть сверху вниз было бы уже проблематично, а потому я смотреть не стала, и заложив руки за спину, величественно направилась с исключительно исследовательским интересом рассматривать ближайший труп догорающего принца.

— Зачем я вам? — поинтересовалась, наблюдая за процессом горения костей.

Частично догадывалась, что речь пойдет, вероятно о предсказании, очередном в моей жизни, на мой личный взгляд абсолютно бредовым, но все вышло куда интереснее.

— Единственным достойным из моих сыновей стал рожденный эларой. Но я допустил ошибку, и мой сын стал моим врагом. Больше, подобных ошибок не будет, Черная Звезда. Ты родишь мне сильных сыновей, и возродишь для меня мой мир!

Эм… даже если бы не знала, что они с кесарем родственники, несомненно, уверилась бы в этом сейчас.

На цепях протестующее захрипел Къяр, и мне возможно, даже стало бы его жаль, если бы не нож которым он ударил в спину моего мужа.

Очень медленно я обернулась к Арахандару, с нескрываемым удовольствием цепко рассматривающему мою фигуру, смерила насмешливым взглядом, что мгновенно остудило пыл главного арахнида Тэнетра, и произнесла:

— Просто любопытно, чем вы руководствовались, доверившись Синему пламени?

В багровых глазах зажглось подозрение.

— Кстати, — указала взглядом на Акъяра, — искренне не советую убивать сына.

— И почему же? — холодно осведомился Арахандар.

Мило улыбнулась ему и произнесла истину:

— Враг нашего враг — далеко не всегда друг. У Синего пламени был свой план мести, долгий, лелеемый им несколько сотен лет, и единственным, кому Свет хотел причинить вред, был мой отец. А теперь скажите мне, Арахандар Властитель Ночи, что является самым страшным для любого отца? Ну кроме вас, разумеется, — указав на трупы его сыновей, усмехнулась я.

И темный застыл.

Несколько секунд он пристально взирал на меня, а затем глухо произнес:

— Ты отравлена.

Была бы, если бы не принадлежала к королевской семье древней Ирани, но я солгала с самой очаровательной улыбкой на губах:

— А вы полагаете, Синее пламя собирался преподнести вам меня на блюдечке?

— На алтаре…- глухо поправил Арахандар.

— Не суть, — я продолжала улыбаться.

Для меня действительно не было никакой принципиальной разницы, для него по факту тоже.

— И… когда? — глухо вопросил темный.

Поведя плечом, безразлично ответила:

— Завтра, после бракосочетания. Цвет видимо, как и вы является ценителем лиц врагов, осознавших, что их женщиной всласть попользовались, а потому, запланировал ваше удовольствие. Можно даже сказать, что он своеобразно позаботился о вас, — последнее было произнесено с изрядной долей сарказма.

Но, кажется, Арахандар сарказма не понял, потому что глухо переспросил:

— Забота?! Ублюдок собирался перекинуть меня в мир, который без тебя останется лишь могильником!

То есть расчет изначально строился на мне. Неплохо так.

— Зато, — я продолжала улыбаться, — благодаря его заботе в могильнике станет на одну могилу больше.

И проявляя абсолютное равнодушие к собственной судьбе, я посмотрела на застывшего Акъяра. Принц Ночного ужаса подыхал, это было отчетливо видно, но вместе с тем…

— Катрин, — хрипло просипел он. – Призови мир, уходи к Араэдену, он спасет, он сможет, он…

Да, он смог бы в любом случае, я в курсе. Но сейчас Араэден спасает ребенка убитой твоим отцом женщины, и скорее всего Араэн принц Ночи застукает его на моменте, когда кесарь будет вспарывать мертвой матери живот. Двусмысленная окажется ситуация, более чем, так что у меня ни малейшего сомнения нет в том, что сильнейший из темных принцев бросится убивать моего кесаря с яростью утратившего все в этой жизни мужчины. И это будет сокрушительная ярость, а на руках у императора окажется новорожденное дитя, и забота обо мне, сунувшейся в самое пекло, чтобы втолковать этому пустоголовому арахниду, что не надо плевать в колодец, если другого еще не выкопал… в смысле не смей уничтожать МОЙ МИР, сволочь!

И в этот момент решил высказаться Элионей:

— Она лжет. Синее пламя не стал бы травить жену своего союзника.

Скептически глянув на него, издевательски протянула:

— Сказал светлый, подвергнувший собственную мать остракизму и заточивший ее в темнице.

Фиолетовые глаза пресветлого принца полыхнули бешенством, и этот… очень недалекий индивид, в бешенстве заорал:

— Она осквернена! Она спала с темным! Отдавалась ему! Она родила от него!

— Да, о Великий Белый дух, ты ему тут морально во всех позах уже пару дней отдаешься, так, что кто бы говорил об осквернении, но только не ты, слизняк бесхребетный! — откровенно не сдержалась я.

Нервы, вероятно. Или голод. Даже не помню, сколько суток уже не ела. И Элионею стоило бы понять меня и простить, женщин в принципе полагается понимать и прощать, но это был какой-то неправильный светлый, и вместо того чтобы стоять там и не отсвечивать, он вдруг весь засветился, засиял даже, я бы сказала и…

И тут я сказала:

— Мне что, даже умереть не дадут спокойно?

И Арахандар смел его стеной тьмы, абсолютно не озаботившись сохранностью принца после сего действа. Элионея снесло так, что на проходе и дальней стене остались следы крови, но… кто я такая, чтобы еще и ему сочувствовать?!

А в следующее мгновение звякнули цепи Акъяра и принц рухнул на пол, тяжело дыша и пытаясь подняться.

Даже не глядя в сторону искалеченного и обессиленного сына, Арахандар холодно произнес:

— Кладки с порохаром, — то есть слово порох он тоже коверкал, — находятся под храмом, в Драконьих горах и у подножия Дыхания Смерти. Разберись, если все еще ее хочешь.

И быстро подойдя ко мне, Властитель Ночи больно ухватил за запястье.

— Не… смей ее… — начал было принц Ночного ужаса.

Но нас уже поглотил портал.

***

Арахандар перенес нас самым удивительным образом в… спальню. Нет, не то чтобы я действительно удивилась, но это была спальня без окон, без дверей, с каменными плохо оттесанными стенами и неожиданно теплым полом. Собственно теплый пол меня очень порадовал, так что, подхватив наиболее чистый из обнаруженных в шкафу плащей, я невозмутимо устроилась именно на полу, потому что к этому моменту уже абсолютно продрогла в своих мокрых платьях.

Властитель Ночи, глядя на меня тяжелым полным ненависти взглядом, рухнул в массивное кресло и в его руке появилась бутылка вина, с которой медленно стек воск изолирующий пробку, после исчезла и сама пробка. Я отстраненно подумала, что где-то там, полагаю в столице Тэнетра сейчас рождается ребенок… Если кесарю удастся его спасти — заберу себе и назову Адрасом. Если нет? А впрочем, какое может быть «нет» если там кесарь? Он справится. Акъяр, как гений и создатель этого самого «порохара» тоже справится, как бы ни был сейчас обессилен, Араэн принц Ночи… я полагала со сто процентной вероятностью, что умрет. Умрет, перед смертью увидев истерзанное тело своей любимой женщины. Жуткая смерть, и жуткое осознание, того что она пережила перед собственной смертью…

Я опустила взгляд, стараясь скрыть собственные эмоции, или хотя бы ту ненависть, что плескалась во мне по отношению к главному арахниду Тэнетра. И в то же время — а разве мой отец не отдал меня на растерзание кесарю исключительно во имя собственных целей и ни на миг не задумавшись о том, что будет собственно со мной? Отдал. Зная о том, кем является кесарь, зная о сотнях исчезнувших девушек, которые так никогда и не вернулись из спальни нашего вечно молодого безумно жестокого императора. Ароиль Астаримана знал обо всем — но не жалел ни секунды, относясь ко мне не как к ребенку и дочери, а как к средству достижения цели и не более. Похоже, у Арахандара Властителя Ночи отношение было примерно таким же…

— Знаешь, невольно задался вопросом — зачем ты явилась? — вдруг спросил темный.

Выиграть время, идиот.

— Спасти Акъяра, — прозвучало вслух.

— Зачем? — вопрос с издевкой.

Потому что Акъяр чертов гений, а еще достаточно умен, для того, чтобы сейчас рвануть не к кладкам с магически усиленным порохом, а во дворец кесаря, где переданная им информация придется очень кстати и Динару и лорду Кеанрану. Ну и потому что это уже будет второй вариант решения проблемы, а мы, Астаримана, всегда предпочитаем иметь как минимум два плана.

Но вслух, я естественно сказала иное:

— Никто не заслуживает такой смерти.

Пафосно, да, немного даже истерично, но я женщина, или как?!

К сожалению, о том, что я женщина — вспомнил и темный.

Движение рукой и черный плащ на моих плечах осыпался лепестками черных же роз… нет, они с кесарем вот точно родственники.

— Странно, — произнес Властитель Ночи и повторил свой пасс рукой.

Ткань моих платьев осталась на месте, а я порадовалась предусмотрительности супруга — здорово иметь одежду из ткани, не подвластной магическому уничтожению.

— Значит, разденешься сама, — не став упорствовать с магией, устало произнес Арахандар.

Так, я надеюсь, там ребенок уже родился… вспоролся… вытащился… Не то, чтобы была какая-то разница, но мне уже нужен был кесарь. Причем прямо сейчас, потому что вызывать сюда Мрак я побоялась — видела как арахнид радостно выпивает все темные сущности, мир побоялась тоже — с этого станется ему в глаз тыкнуть, а я вообще не в курсе есть ли у Сатарэна второй, так что мне нужен был кесарь!

— И? — махом допив вино, вопросил Арахандар. — Время, женщина, его у нас не так много, как мне хотелось бы.

Взглянув на Властителя Ночи, подумала, что я сейчас вовсе не удивлюсь, если после этих слов он достанет совершенно не ЭТО, а какой-нибудь любовно хранимый и тщательно лелеемый пыточный набор.

Но почему-то, сознание ухватилось именно за слово «время». Время, да… Попав в Рассветный мир кесарь приходил в себя около года, потому что это был совершенно чуждый для него мир, мне же переход дался на порядок легче — во мне уже текла кровь кесаря. А вот сколько времени потребуется шенге и Рарге с Рухом я не знала…

И в этой ситуации бесило многое. Бесило, что Динар доверял Синему пламени, а тот оказался трусливой, тупой мразью, готовой на все исключительно мести ради.

Почему так вышло?! Почему Динар не увидел и не ощутил опасности? Потому что ему лично Цвет никогда врагом не был?! Ему нет, а мне и оркам да, и ладно бы хоть бы причина была достойная, а так — мужик обиделся, потому что принцесса Селения не его выбрала. Просто гнев обиженного мужчины? Да он пыль в сравнении с тем, что принцесса сделала своей стране, являясь единственной наследницей и предпочтя орка, такому нужному для ее страны браку с Хорнией. Как итог — ее отец умирал, зная, что передать трон некому, ее народ был порабощен Хорнией и более двадцати лет выплачивал репарации, практически подыхая от голода из-за непомерных налогов. И вот у них оно было — право на гнев, злость и месть, а Синее пламя, он то в чем пострадал? Не понимаю… и не виню Динара, за то, что он тоже не сумел понять. Такое просто не поддается логике, никак и ни в чем. Но хотя бы поговорить с Мейлиной он мог? Она бы рассказала, как долго кесарь приходил в себя, и аналогии Динару с его то мозгами провести было бы не сложно!

Но видимо он так и не простил ей моей смерти…

А я, слышавшая ее отчаянное «Динар…» в принципе уже не уверена в том, что она самой себе это простила, так что вероятно нет больше ни Вишневого острова, ни его ведьмы.

— Кари! — с угрозой произнес Властитель Ночи, заставляя перестать сожалеть о прошлом и сосредоточиться на будущем.

Будущее глядело на меня жаждущими удовлетворения своей скотской натуры темными глазами, и продолжало бухать, неотрывно взирая на меня же, взглядом многопожившего мужчины. Алчно так глядя… Нет, ну с этим определенно нужно что-то делать, еще пару лет в том же духе, и западать на меня начнут уже тысячелетние.

— Слушайте, исключительно любопытства ради, сколько вам лет? — сильно сожалея об утрате плаща, поинтересовалась я.

— Много, — нехорошо осклабившись, произнес Арахандар.

С трудом подавила желание позвать кесаря прямо сейчас, поэтому нервно поинтересовалась у мира:

«Сатарэн, а где мой муж?»

«Который?» — неожиданно спросил мир.

Да, действительно.

«Ну, допустим о первом ты вряд ли знаешь, — нервно начала я».

«Ракард Аршхан пребывает на территориях орков», — мгновенно доказал обратное Сатарэн.

Потрясающе просто.

«Хорошо, где в данный момент мой третий муж?!» — я поняла, что нервничаю основательно, едва Арахандар встал, одновременно доставая из брюк вовсе не ту штуковину, которую мне столь безответственно в контексте сохранения этой штуки в боеспособном состоянии, некогда демонстрировал Динар. О нет, темный властитель оказался куда как умнее/мудрее/опытнее и прочее, потому что из ножен спрятанных в брюках, он извлек собственно нож. Судя по всему острый.

— Я смотрю, ты не торопишься, — садистски улыбнулся он мне.

И тут мир сообщил:

«Император Эрадараса сражается с принцем Ночи».

Нашел, гоблин его раздери, самое идеальное время для схватки!

И я лучезарно улыбнулась Властителю Ночи, шагнувшему ко мне с ножом наперевес, отчетливо понимая, что могу даже сейчас позвать кесаря и он придет, но столь же отчетливо осознавая, что это едва ли будет хорошим решением.

— Послушайте, — с трудом сдерживая желание отодвинуться от психованного Властителя Ночи, — а как на счет поговорить?

Арахандар остановился, неестественно плавно склонив голову к левому плечу, и произнес:

— А смысл?

А действительно.

И я улыбнулась еще лучезарнее, потому что боль в руке, едва я начала призывать магию, стала зверской, а гримаса боли сейчас являлась вовсе не тем, что я могла бы себе позволить.

Но владыка Тэнетра все же уловил изменения, остановился, неожиданно улыбнулся и очень мягко произнес:

— Кари Онеиро, девочка из Великого Пророчества, жаль тебя разочаровывать, но в этом месте магия не действует.

— Ваша — возможно, — мило улыбнулась я, — а моя вполне себе отзывается.

И из каменного пола, на котором я держала ладонь, начали прорастать темные, почти угольного цвета корни непонятно чего, с которыми я непонятно что могла делать. Но смотрелось — очень внушительно. И Арахандар впечатлился настолько, что даже отступил на шаг. Я кстати с удовольствием последовала бы его примеру и тоже отползла подальше, но продолжала делать хорошую мину, при крайне плохой игре. В смысле корни отозваться то отозвались, но, кажется, это были даже не корни, а что-то вполне себе… живое. Мама… в смысле папа, в смысле шенге… как же ты мне сейчас нужен.

— Ты ведь выживешь, не так ли? — внезапно спросил Арахандар.

— Возможно, если ваш старший и сильнейший из сыновей успеет ко мне вовремя, — и я все так же мило улыбалась.

А корни… лапы… отростки, взяли и погладили мою ладонь снизу так, чтобы этого движения не увидел Властитель Тэнетра. Не могу сказать, чтобы это движение меня хоть как-то успокоило.

— То есть, есть шанс, что ты останешься жива, — уверенно произнес Властитель Ночи, вернувшись в кресло и берясь за вторую бутылку вина.

— Шанс есть всегда, — произнесла я банальнейшую фразу и поднялась.

Не то чтобы я горела желанием привлечь внимание крайне неприятной мне по многим объективным причинам персоны, но вот плащ был определенно нужен – я продрогла. Пройдя к шкафу, достала наименее поношенный из плащей Властителя Ночи, закуталась в него, и, пройдя к самому арахниду, с поистине царской грацией опустилась в кресло напротив.

— Истинная богиня, — с какой-то горечью прокомментировал он мой демарш.

О, я могла бы рассказать Арахандару многое… это была бы примечательная сказка о принцессе-утырке, от чьей походки приходила в неописуемый ужас королева-мать, и чей облик отпугивал даже самых алчных любителей власти, но… к чему такие подробности в разговоре с тем, кто уже обречен. Причем каждый из нас двоих, был гранитно уверен в смерти оппонента.

— Знаете, мне не понятно только одно — почему вы решили уничтожить этот мир?

Я действительно никак не могла понять этого. Уничтожение меня, Эрадараса, да даже людей — это было вполне объяснимо, но уничтожать мир, который стал домом?

Арахандар взглянул на меня тяжелым взглядом, а затем зло процедил:

— Потому что богов уничтожают лишь в чертогах, их породивших.

Я не была уверена, что правильно перевела сказанную им фразу, все же у тэнетрийцев был несколько иной акцент, а способ передачи знаний кесарем едва ли можно было назвать идеальным, но все же.

— Уничтожение богов? — переспросила я, заинтересовавшаяся в первую очередь данной формулировкой.

С бутылки вина, удерживаемой Арахандаром, медленно стек воск, пробка попросту испарилась, и сделав первый глоток вина, Властитель Ночи произнес:

— А ты полагаешь тот, кто способен вдохнуть жизнь в мертвых, должен называться как-то иначе?

Поведя плечом, предположила:

— Маг Жизни?

Взгляд арахнида потяжелел значительно сильнее, хотя куда уж сильнее, и Властитель спросил:

— Ты — маг Жизни?

— Вероятно да, — не слишком уверенно ответила я, памятуя о том, что кесарь одним только ему ведомым способом умудрился раскрыть во мне способности даже мага Земли.

При воспоминании о том, как именно кесарь их раскрыл, я поняла, что уже вовсе не мерзну, даже слегка жарко стало… чтоб его гоблины сожрали.

— Видите ли, — стараясь отвлечься, продолжила я не особо приятный диалог, — я не сильна в практической магии, а, некоторые обстоятельства моей жизни привели к тому, что теория так же благополучно миновала мое сознание. Единственное, что я могу утверждать со всей уверенностью — мой дед был магом Жизни и его дар в какой-то степени перешел ко мне.

Взгляд Властителя Ночи полыхнул багровым отсветом, заставляя вспомнить с кем я в принципе разоткровенничалась. И заставляя понять, что в его фразе: «Потому что богов уничтожают лишь в чертогах, их породивших» было гораздо больше, чем намек на уничтожение меня и кесаря.

Я посидела, пристально взирая на властителя Тэнетра и собирая

по крупицам ту информацию, которая у меня в принципе имелась об арахниде и его семействе. И казалось бы крупицы… но крупица к крупице, и картина стала вырисовываться!

— Вы уничтожили высших, — уверенно произнесла я.

Арахандар улыбнулся, и это была очень мерзкая улыбка. Примерно столь же мерзко улыбался Локар в моем Рассветном мире, и я отчетливо вспомнила слова Сатарэна: «Темные были способны выпивать сущности. Выпивая, привязывать к крови и передавать в наследие». Да уж, вот тебе и род Архаэров поглощающих силу.

— Мне просто интересно — высшие в курсе, что послужило началом их гибели? — поинтересовалась я.

Поведя могучим плечом, Арахандар все же ответил:

— Силу в мужчине пробуждает женщина, Кари Онеиро. Истина, о которой не принято говорить ни среди светлых, ни даже среди детей Ночи. Женщина… та, что заставляет стать сильнее. Та, ради которой ты вынужден стать сильнее. Та, что заставляет кровь вскипая бежать по венам… Такая как ты, Великая Черная Звезда.

С трудом подавила улыбку. Нет, правда, где он был в мои пятнадцать лет, со всеми этими не особо завуалированными комплиментами? Впрочем, даже тогда, я едва ли поверила бы, что уж говорить о «сейчас». Но моей задачей было тянуть время, соответственно я продолжала взирать на Властителя Ночи самым заинтересованным из взглядов, на которые только была способна. И это подтолкнуло его к продолжению.

— Высшим не стоило играть с чувствами моего деда, — произнес Арахандар. — Они были богами, да, но мужчина, который действительно любит, ради своей женщины бросит вызов даже богам. А превосходство в силе сыграло с высшими плохую шутку — мы не могли их победить, но выпить сумели.

Насколько я поняла, речь сейчас шла о той самой ночной дриаде… надеюсь, она внешне хоть была попривлекательнее лесных, а впрочем — мой пример доказывал, что темные вполне способны менять внешность женщин под свой собственный вкус… Невольно бросила взгляд на тонкую кисть руки, пальцы, ставшие изящными и длинными… Кесарь изменил даже мои руки, что уж говорить о лице. Впрочем, не о том думаю.

И улыбнувшись Властителю Ночи, напомнила:

— Вы говорили об уничтожении мира высших.

Он кивнул, задумчиво глядя на меня, и вдруг улыбнулся.

— Ты понимаешь, что произойдет, когда Араэден придет за тобой?

О, несомненно! Ты сдохнешь, причем в мучениях.

Но вслух, я мило поинтересовалась:

— И что же?

Арахандар улыбнулся шире и злораднее. Наследница Оитлона сделала логичный вывод — кесаря планируется убить. Как? Вероятно так же, как арахнид убил своих сыновей — поглотив их силу, в смысле их высших, которых вероятно сам детям и выделил. Неплохо так — «я дал, я и взял обратно». Одна маленькая неувязочка — тень кесаря, в смысле Локар, остался в моем мире, так что Властителя Ночи ожидал сюрприз, причем малоприятный.

— Ваша улыбка очаровательна, но малоинформативная, — позволила я себе замечание.

Не став комментировать сказанное мной, Арахандар задал собственный вопрос:

— Мой сын сможет тебя излечить?

— Если речь идет о вашем старшем сыне, то он меня даже с того света запросто достанет, — сообщила я то, в чем не сомневалась ни секунды.

— Замечательно, — коварно усмехнулся Властитель Ночи, — в таком случае я подожду.

Замечательно, подождем вместе.

— Сколько мужчин у тебя было? — внезапно спросил темный.

Нервный смех я подавила, посидела, сдерживая улыбку, и спустя несколько секунд, все же ответила:

— Мужей — трое. Вы четвертым будете.

Не могу сказать, что Арахандар как-то удивился, но как оказалось, интересовало его иное:

— Я спросил о мужчинах, женщина.

«Сатарэн, мой муж все еще занят?» — поинтересовалась, просто чтобы сдержаться.

«Все еще — да», — задумчиво ответил мир.

— Много! — уверенно соврала я. — Очень много. Правда, должна признать, по началу, когда я еще была менее опытная, они в основном от меня сбегали… часто впереди собственных лошадей и свиты, но впоследствии ситуация изменилась, да.

Арахандар удивленно приподнял левую бровь.

— Поверьте, в подробности лучше не вдаваться, — улыбнулась я.

— Все самое любопытное обычно кроется в деталях, — возразил темный.

Я могла бы согласиться, но не стала развивать тему в принципе, ощущая то, что едва ли мог ощутить Властитель Ночи — кесарь приближался. Не знаю, как — но я это чувствовала. Ощущала приливом уверенности и спокойствия, предчувствовала всем телом, и просто знала, сама не ведаю как.

И когда рухнули стены, сокрушая в пыль убежище темного, я лишь улыбнулась так, как может улыбаться лишь абсолютно уверенная в своем мужчине женщина, и улыбнулась шире, когда застыл, явно потрясенный Арахандар.

— Сюрприз, — протянула я с нескрываемой издевкой.

— Даже спорить не буду, нежная моя. Держи.

И мне в руки сунули нечто синюшное, мокрое, окровавленное и орущее ровно до того момента, как оказалось у меня в руках. Потому что стоило мне подхватить ребенка, как он затих, удивленно вглядываясь в меня синими глазками на смуглом обрамленном черными мокрыми волосами личике.

И как-то неожиданно весь мир съежился вот до этих маленьких глаз, и я неосознанно прижала ребенка к груди, внезапно понимая, что кажется, никому его не отдам.

— Нежная моя, почему у меня вдруг возникло такое ощущение, что я только что сделал тебя матерью? – на оитлонском спросил Араэден.

— Вероятно, потому… что вы только что сделали меня матерью, мой кесарь, — едва слышно отозвалась я.

— Вот ты какое, непорочное зачатие… — с насмешкой протянул император.

Подняв на него рассеянный взгляд, я отметила и порванную местами одежду властителя Эрадараса, и окровавленные руки, и в целом довольно потрепанный вид, и язвительно заметила:

— Судя по всему, роды были тяжелыми. Отец, как я понимаю, не выжил?

Кесарь лишь отрицательно мотнул головой.

Да… жизнь.

— Ну, как минимум, вы должны были получить удовольствие от мести, — пожав плечами, сказала я.

Мрачный взгляд кесаря был выразительнее тысячи слов и собственно я поняла все, что он имел ввиду по поводу такой мести. А в следующий миг для Араэдена не осталось больше ничего, кроме того, кто только что заставил его убить наследника Ночи. И ключевым тут было слово «заставил», а подобного кесарь не терпит.

— На всякий случай напоминаю — у меня ребенок, и призывать Сатарэн имея на руках новорожденного светло-темного не слишком разумно, так что предлагаю долгую и мучительную казнь заменить на быструю и очень мучительную и мне пора ребенка кормить. — На языке этого мира произнесла я и уточнила: — Кстати кто у меня?

— Сын, — сухо ответил кесарь.

«Адрас» — мгновенно решила я, и хотела было встать, чтобы освободить кесарю место для убиения отца своего, но Араэден лишь кратко приказал:

— Сиди.

И на этом общение со мной было закончено. А в следующий миг живые корни неведомо чего вырвались из каменного пола, ломая его в крошево, и мгновенно сплели беседку, ограждая меня от и главного арахнида, и собственно самого кесаря. И судя по тому, что едва плетение было завершено кесарь опустил руку — силу Земли призвал именно он. Замечательно просто — он менее чем за сутки уже маг Земли, а я все еще защиту нормально выплетать не научилась.

На мой мрачный взгляд кесарь лишь укоризненно покачал головой, а затем передо мной материализовалась бутылочка с молоком, и я оказалась не настолько далека от понятий о материнстве, чтобы не догадаться для чего она. Раздраженно взяв бутылочку, осторожно и с нежностью, которую не видела смысла сдерживать, дала малышу молоко и поняла — мы здесь надолго. В смысле быстрой и мучительной казни явно не получится, раз кесарь сотворил бутылку с молоком… Надо же, мать у ребенка как бы я, а молоко отец вырабатывает… Надо будет Динару рассказать, он оценит, полагаю даже лучше, чем сказку про очень выносливого орка. Весело, гоблин раздери!

Но в следующий момент весело быть перестало.

Я в принципе догадалась об этом еще в тот момент, когда кесарь оплел меня с ребенком защитой. А возможно и раньше, когда видела трупы догорающих принцев… Хотя на самом деле, я знала что не будет весело с того момента, как кесарь кинулся защищать ребенка некогда любимой девушки…

В любом случае — что может быть более пугающим, чем абсолютное спокойствие твоего врага? А Арахандар Властитель Ночи был спокоен как никогда. И это действительно пугало.

Впрочем:

«Я полагаю, он считает, что может выпить вашу… тень? Не знаю, как иначе назвать Локара, но насколько я понимаю, ваша темная сущность пробудилась лишь в Рассветном мире, потому как в этом Сатарэн максимально ослабил как светлых, так и темных».

Кесарь, несомненно, считал все мои мысли, но все что я услышала в ответ:

— Нежная моя, я справлюсь.

Знаю, да, и даже не сомневаюсь. Но Арахандар фактически угробил даже Къяра, а Къяр все-таки целый гений. А еще мне очень не понравилась фраза: «Превосходство в силе сыграло с высшими плохую шутку — мы не могли их победить, но выпить сумели».

И я напряженно посмотрела на Араэдена. Великий Ледяной свет, что чувствует даже мысли, спокойно взглянул в ответ. Мне бы его спокойствие!

Или спокойствие Арахандара, который тоже был издевательски вообще спокоен и с этим вот издевательским спокойствием произнес:

— Сын, твоя женщина отравлена.

— Угу, — поддакнула я, — излечи ее, чтобы и я мог попользоваться.

И так как после моих слов воцарилось молчание, я решила уведомить супруга и еще об одной маленькой детали:

— Ваш батюшка очень интересовался тем, сколько у меня было мужчин.

Воцарившееся молчание стало еще более напряженным, и прерывалось теперь только причмокивающими звуками, которые издавала моя маленькая любовь с синими глазками, и мне пришлось приложить все старания для того, чтобы не сжать малыша, и чтобы не дрогнула моя удерживающая бутылочку рука, едва начался бой.

Сходу. Без расшаркиваний, обмена ничего не значащими фразами, призыва магии или мечей. Единственным орудием здесь была подлость, и ударил Арахандар подло, без предупреждения и со спины. Тьма просто взметнулась волной и опала вниз, захлестнув кесаря и обогнув ту своеобразную беседку, что император сплел для меня и ребенка.

Не знаю, как удержала вскрик.

Не знаю, на что рассчитывал сам Властитель Ночи, нанося удар — возможно на то, что кесарь ослаблен, как ядом, так и схваткой с Араэном принцем Ночи, в любом случае, когда волна сумрака схлынула, оставляя Араэдена невредимым, главный арахнид если и расстроился, то не слишком. И из-под земли начала вырастать вторая волна!

А я держала ребенка, и не понимала — почему стоит, никак не реагируя кесарь… и почему Арахандар напал до того, как кесарь меня вылечил, ведь по идее я же была отравлена. И…

«Сзади!» — мысленно крикнула я прежде, чем осознала, что одновременно с захлестывающей кесаря волной тьмы, с противоположной стороны на него прыгнуло нечто, сверкнув в темноте белоснежными клыками!

Араэден развернулся, в движении выхватывая из воздуха сияющий ледяным светом меч, и оскаленная тварь в полете изменив траекторию, ушла в волну тьмы, скрываясь из виду.

А до меня медленно, но верно дошел смысл фразы: «Превосходство в силе сыграло с высшими плохую шутку — мы не могли их победить, но выпить сумели»…

Очень медленно я повернула голову и посмотрела на сидящего в кресле напротив Арахандара Властителя Ночи. Он улыбался. Мне.

— Ааа, — протянула потрясенная я, — то есть подлый удар в спину — это ваш обычный стиль ведения войн, схваток и прочего.

Ничего не ответив, Арахандар лишь улыбнулся. Шире, наглее и жестче. Синхронно с ним в волне тьмы просияла улыбка твари, определенно примеряющейся к шее кесаря. И я не знаю, кто в паре арахнид-тварь был ведущим, а кто ведомым, складывалось такое ощущение, что они практически едины, в любом случае напали оба слаженно и четко. Арахандар, отбросив кресло и одновременно извлекая алый меч по обыкновению этого мира прямо из воздуха, и тварь, сиганувшая на кесаря сбоку.

И не то чтобы я особо переживала, мой супруг все-таки в одиночку за пару часов себе империю вернул, но единственным, что заставляло меня сидеть спокойно и не вскрикивать от ужаса каждый раз, когда вблизи от тела Араэдена вспыхивал меч, или сверкали зубы твари, был ребенок на моих руках.

И поэтому все, что я могла — стать дополнительными глазами кесаря, давно считывающего все мои мысли как свои собственные.

«Справа!»

«Она примеряется к вашей левой ноге!»

«Спина!»

Вот собственно и весь мой вклад в этот бой. В какой-то момент, Арахандар, осознал, что я не просто так внимательно слежу за сражением, и беседку окутало тьмой, скрывая от меня все происходящее.

А что может быть страшнее неизвестности?

«Сатарэн?» — нервно кусая губы, позвала я.

«Слишком опасно, — отозвался мир. — Ночь может выпить меня».

Я чуть не взвыла.

Ребенок, видимо ощутив мою нервозность, перестал есть и захныкал. Инстинктивно начала его укачивать, с ужасом думая о том, что, кажется, он вполне может стать сиротой повторно. А то и трупом, если в этой схватке победит Арахандар со своей ручной кровососущей тварью.

«Высшим не стоило играть с чувствами моего деда, — вспомнились слова арахнида. — Они были богами, да, но мужчина, который действительно любит, ради своей женщины бросит вызов даже богам».

И вот интересно, а эта кровососущая тварюга случаем не дед ли? Ну так, если логически подумать, то дриада все же досталась высшему, вполне может статься, что это сейчас дедок клыки скалит.

— Да, малыш, не повезло тебе с наследственностью, — нервно заметила я.

Вообще, если так подумать – ни с чем ему не повезло, и от этого хотелось любить малыша только сильнее, лишь бы он не узнал, чего лишился еще до рождения… а все равно ведь узнает, рано или поздно. И все что я смогу сделать в этом случае — просто любить его сильнее, надеясь, что моя любовь и забота хотя бы отчасти заменят ему мать и отца… Если подобное можно заменить в принципе.

И тут мне стало как-то очень нехорошо. Просто очень нехорошо. Потому что я четко осознала — Арахандар мог убить Араэна сам, мог… но подставил моего кесаря. Вопрос — для чего?

— Кари, не смей даже пытаться! — раздался крик кесаря.

Крик. Прозвучавший не рядом, а шагов с двухсот.

Не смей пытаться «что»?

Это кошмар! Я сижу, боясь сделать хоть что-то, у меня на руках новорожденный ребенок, миру вмешиваться опасно, Мраку – опасно тоже, а еще, как я понимаю, раз Араэн принц Ночи мертв, то очень скоро сюда явится его сила, причем эта сила тоже будет пылать жаждой мести и стремлением убить кесаря. О, потрясающий расклад, просто потрясающий. Гоблинский арахнид!

И все что мне сейчас оставалось, это сидеть с младенцем на руках и верить в кесаря. Повторно. То есть ночь, когда он полулежал трупом привалившись к скале, это были еще цветочки. С другой стороны… вчера он выдержал сражение с высшими, причем даже не просто сам, а с отравленным кинжалом в спине, а сегодня после схватки с Араэном, вынужден сражаться еще и с отцом и его тварью, но это мелочи, впереди еще сущность Араэна явно.

И она появилась, огласив все разрушенное нечто, я давно ничего уже не видела, жутким пробирающим до костей ревом. Я прижала к себе ребенка, и если честно, сильно пожалела, что не знаю ни одной молитвы… как-то все недосуг было учить богословие, а вот сейчас очень пригодилось бы…

И я повторно очень пожалела, что не знаю молитв, когда в окутывающей беседку тьме прозвучало:

— Убей ребенка.

Ребенок уже заснул, несмотря на шум сражения, но когда вторая сотканная из черного дыма тварь рванула к нам оскалив черные зубы, проснулся и заплакал.

— Тихо-тихо, маленький, все хорошо, — покачивая кроху, сказала я, пристально следя за тем, как тварь прыгает на выплетенную кесарем защиту, как падает, отброшенная силой мага Земли.

Как вскакивает вновь, и вгрызается в живые корни клыками, пытаясь прогрызть путь и выполнить приказ Арахандара.

— Все хорошо, — повторила, неотрывно следя за монстром.

Монстром, который, по идее, как минимум девять месяцев ждал этого ребенка и безумно любил свою женщину, а теперь… вот он печальный итог — вместо отцовского инстинкта, у нас один каннибальский остался. И он оказался не только каннибальским, но еще и плотоядным — потому что защиту тварь начала сгрызать. Реально сгрызать, поедая корни с нечеловеческой скоростью, и прорываясь к нам, несмотря на то, что корни, прорастая из каменного пола, пытались ее остановить.

— Не используй магию!- крик кесаря и тварь отбросило от нас ударной волной.

Ненадолго…

Тварь частью поднялась, а частью просочилась через свет, разрывая тот словно лист белоснежной бумаги, и снова ринулась к нам. Но за краткий миг передышки, корни сплелись сильнее, образуя кокон втрое толще прежнего… и все вернулось на круги своя, в смысле — кесарь сражается, тварь выгрызает к нам с малышом путь, корни смыкаются, пытаясь нас уберечь.

«Я могу забрать тебя, но воды Эхеи убьют ребенка, — вдруг сообщил мне мир».

Ох уж эти воды…

«Почему я не могу использовать магию?» — спросила у Сатарэна, кесаря все равно сейчас бесполезно было спрашивать, да и страшно отвлекать.

«Это убьет ребенка, — ответил Нижний мир, — как убило того, чье имя ты дала младенцу».

Я замерла, инстинктивно прижав малыша чуть сильнее, и… кажется, поняла. В первый раз, когда мы с кесарем воскресили убитых, это были дети этого мира… Во второй раз, когда я использовала силу Адраса, мы воскресили и людей и тэнетрийцев… то есть тех, кто не был детьми этого мира.

Или не поняла.

Гоблинская магия, как же ты бесишь своей нелогичностью! Неужели нельзя быть попроще, к примеру как экономика! Да я даже на высшую математику согласна, но, Пресвятая Мать Прародительница, как понять то, что пониманию не поддается в принципе?!

И в этот момент произошел прорыв — тварь, как-то извернувшись, почти прорвалась к нам, но все что успела сделать, лишь лязгнуть клыками передо мной… и ее снесло сиянием ледяного света.

Он же смел окутавшую меня тьму, позволяя увидеть происходящее.

И все словно замерло на миг, отпечатываясь в памяти, боюсь уже навечно. Арахандар, тяжело, надсадно дышащий, израненный, весь покрытый кровью, с изодранной одеждой и слипшимися от крови волосами, его ручная тварь — едва способная ползать, вторая тварь – пытающаяся собраться воедино из ошметков. И кесарь — абсолютно невредимый, стоящий совершенно спокойно с отведенным в сторону сверкающим ледяным мечом, издевательски возвышающийся над отцом и порождениями из сущностей высших.

— Ты стал силен, — прохрипел главный арахнид, с ненавистью глядя на сына.

Араэден отреагировал на это в своем излюбленном стиле… в смысле никак. Вообще никак. Если честно — то подобная реакция разозлила бы даже меня, выросшую там, где единственным всемирным злом был собственно сам кесарь, а у Арахандара даже моего опыта не было, так что он не просто разозлился – он взбесился окончательно. И с ухмылкой явно сумасшедшего, прохрипел:

— Думаешь, ты победил?

Кесарь… издевательски промолчал. Это же кесарь, от него странно было бы ожидать чего-то иного, но Арахандар ждал. Понятия не имею чего. Возможно вербального признания победы императором Эрадараса, хотя как по мне и невербальное было вполне очевидно, а возможно и еще чего-нибудь, но не дождался. Пресветлый Ледяной Свет продолжал стоять, молча взирая на того, кто собственно по идее был причастен к его зачатию, и полностью игнорируя собственно своего отца.

— Так вот, ты ошибся! — явно противореча логике, прошипел Властитель Ночи.

— Да он вообще ни слова не сказал! – психанула я.

Нет, ну вообще ни в какие ворота! Врут нагло, в лицо, да еще и с пафосом запредельным!

Темный мрачно глянул в мою сторону и заявил:

— Молчи женщина!

Теперь мрачно на него глянула я, после чего язвительно поинтересовалась у кесаря:

— Вы так и дальше стоять будете, или, наконец, прирежете гада?

К счастью на мой вопрос супруг соизволил отреагировать.

— Прирезать не получится, кровожадная моя, но если ты так жаждешь его крови — все для тебя. Как и всегда впрочем.

— Звучит неплохо, сейчас за бокальчиком сбегаю, — раздраженно ответила я, злясь скорее на фразу «прирезать не получится», чем на издевку кесаря.

Но наши исключительно супружеские переговоры, наплевав на всю интимность общения между мужем и женой, прервали максимально пафосным способом:

— Ты ошибаешься! — заорал Арахандар.

— Потише, вы пугаете ребенка, — мрачно уведомила его я. И добавила: — И поконкретнее, будьте любезны, а то непонятно кто и в чем в данный момент ошибается.

И пока Властитель Ночи явно выбирал выражения, кесарь пояснил:

— Он обращается ко мне, нежная моя, тебя ввиду твоей половой принадлежности явственно игнорируют. К слову и я был бы искренне благодарен, если бы ты помолчала. Во всех смыслах.

Я с удовольствием бы ответила, но один взгляд супруга заставил собственно заткнуться.

И вот в этой наступившей тишине, прозвучал призывный рык Властителя Ночи:

— Локар!

Ну, что и требовалось доказать. В смысле я так и поняла, что Локар был тенью кесаря. И да – он не явился, по вполне уважительной причине — нахождение в другом мире ведь уважительная причина, не так ли?

Кесарь едва заметно улыбнулся мне, подтверждая все предположения, а вот для Арахандара это действительно был… сюрприз. Пренеприятный к слову.

— ЛОКАРРРР! — завыл главный арахнид, отказываясь верить в то, что его нагло игнорит даже не то чтобы сын, но и сыновья тень.

Наверное, это было обидно. Вероятно, даже очень обидно, потому как неудовлетворившись результатом призыва, Арахандар рявкнул в третий раз:

— ЛОКАР!!!

И… ничего собственно. Тот самый сюрприз. Единственное чего я не поняла, так это почему кесарь приказал молчать об этом. Причем именно об этом. Знание о том, что Локар остался в моем мире даст какое-то преимущество Властителю Ночи? Видимо так, соответственно мне действительно стоило помолчать. О Локаре. Молчать обо всем остальном я смысла не видела.

— То есть, как отец вы по идее имеете власть над всеми сыновьями? — поинтересовалась застывшего Арахандара.

Он напряженно посмотрел на меня, а я на… заснувшего ребенка. И повторно прокрутила в памяти слова Сатарэна: «Я ослабил как мог и темных и светлых. Светлых было легче, у темных сила оказалась подпитана иными сущностями». А сущности, похоже, выделял отец. С одной стороны, чтобы его дети стали магами высшего порядка, то есть на «А» начинались, а с другой — для контроля? Интересно, а все остальные маги на «А» так же подчинялись главному Арахниду? И что на счет людей, у которых внезапно и вдруг появились магические способности? Это вот очень интересный момент, потому что на Острове Свободных магом не был никто. Или был, но мы не выявляли способности?! Как же сложно делать выводы при фактически полном отсутствии данных, но… Если предположить, что Властитель Ночи является априори властителем всех темных сущностей, что дают магические способности как темным так и людям… Ну и собственно до меня теперь дошло, почему кесарь не может его прирезать. И об этом действительно стоило молчать.

— Твоя тень, — Арахандар, игнорируя меня, прошипел, глядя на кесаря, — ты не контролируешь свою Тьму!

Все о чем могла в данный момент думать я – поцелует или будет за обнаженную грудь лапать? Кесарь в смысле. Или сначала даст доступ к арахниду мне, потому что матерью я, несомненно, готова стать, но… я бы предпочла, чтобы у моего ребенка были и настоящие родители. И даже если я малыша не отдам, то пусть лучше будут. С другой стороны стоит ли прощать тех, кто уже убивал однажды?

Дилемма…

— Почему ты молчишь? — взревел Властитель Ночи.

Я знала почему. Потому что в данный момент кесарь собирал силы. Но это знала я, на своей шкуре испытавшая обряд жертвенного открывания пути в другой мир, а вот Арахандар был не в курсе, и все что он видел сейчас — несгибаемого, непоколебимого, неуязвимого императора Эрадараса, сильного настолько, что он давно превзошел и в силе, и в величии тех самых высших, что некогда были богами четырех миров.

А еще Арахандар был явно не в курсе того, кто тут самый выносливый вождь.

— Слушайте, а хотите я вам сказку расскажу? — предложила властителю Тэнетра.

На меня глянули так, что сразу стало ясно — хотят, чтобы я тупо заткнулась и не отсвечивала, пока он ищет способ убийства своего старшего сына, раз с остальными было практически уже покончено. Со всеми, кроме Акъяра.

— Так вот сказка, — нагло начала я. — Жил был на свете один вождь. И был он весь черный, и весь выносливый, но такой одинокий, что хоть вой. И что-то мне подсказывает, что он даже иногда выл по ночам, когда видел, к примеру, своего старшего сына, который нашел женщину что делала его сильнее, или увидел вернувшегося еще более старшего сына… тоже между прочим с женщиной. И понял в тот момент очень выносливый, но жутко одинокий вождь, что был он идиотом редкостным, и слишком сильно увлекался любованием лиц мужчин, которым возвращал их попользованных женщин.

Вообще до самой кульминации рассказа я еще не дошла, а потому даже не поняла, с чего так сильно взбесился Арахандар, но взмах его руки, и обе твари сорвались с места, в едином порыве сожрать кажется или меня, или ребенка… а может даже и обоих сразу. И это была ошибка. Большая ошибка зарвавшегося выносливого вождя, которому давно следовало понять — он уже далеко не самый выносливый в этом мире.

Удар, и кесарь выбил его меч из руки. Второй, кулаком в солнечное сплетение, и Арахандар повис как тряпка, удерживаемый сжавшим его шею императором, световая волна – и тварей размело ошметками по искореженному пространству.

А в следующее мгновение Араэден прижал ладонь к груди захрипевшего Владыки Тэнетра.

Что ж, как я и предположила — грудь лапает.

— Кари, ты невыносима, — глухо произнес император, продолжая безжалостно поглощать силу своего отца, у которого выражение лица в данный момент было такое… ну как у рыбы, выброшенной на берег и все никак этого не осознающей.

— Вы его убьете? — спросила я, глядя как обе твари, отскоблившись от изломанного каменного пола, разом становятся в позу покорности, склонив голову перед новым господином.

— А ты желаешь оживить Элиэ? — холодно поинтересовался кесарь.

Чисто политически — это было глупо. Учитывая, что в прошлом она была той, кто вонзил кинжал в спину кесаря — это было глупо. Осознавая, что по праву матери она отберет у меня моего ребенка – это было глупо.

— Я, наверное, слишком глупая, — тихо призналась кесарю.

— Ты, наверное, слишком сильно дочь своего отца, любимая моя, — Араэден оглянулся и ветки беседки, разошлись, выпуская меня. — Оставь малыша там.

Я послушно поднялась, сбросив с себя плащ, устроила мгновенно проснувшегося ребенка на стуле, и, не оборачиваясь на испуганный плач, пошла к кесарю. Едва вышла, беседка за моей спиной вновь стала монолитной, защищая плачущее дитя, а я шла к Арахандару, понимая, что приговор ему выношу все-таки я. И убивать его придется мне.

— Это был твой выбор, — мягко произнес кесарь, едва я, миновав те полсотни шагов, что разделяли нас, подошла к сотрясающемуся в агонии Властителю Тэнетра.

Мой, да.

— За воскрешение детей не этого мира приходится платить жизнью, да, мой кесарь? — спросила я, подойдя и ощутив, как он напряжен.

Это издали Араэден был извечно-непоколебимо-силен, вблизи становилось предельно ясно, насколько вымотала его эта схватка.

— Ты вмешалась вовремя, — неожиданно поблагодарил кесарь.

Нервно улыбнулась ему, посмотрела на все так же сотрясающегося Арахандара, и загнала всю имеющуюся у меня жалость так далеко, как только это было возможно.

— Положи свою ладонь рядом с моей, и помни — я рядом, — тихо сказал кесарь.

— Вы всегда рядом, — невесело усмехнулась я.

И оторвав лоскут изодранной ткани с широкой груди Властителя Ночи, разместила свою такую маленькую хрупкую ладошку, показавшуюся безумно жалкой, в сравнении с сильной рукой кесаря. Разместила прямо на крови, стараясь не морщиться от отвращения и понимая, я делаю это для того, чтобы заставить Арахандара вернуть все то, что он так безжалостно растоптал.

— У тебя получится, нежная моя, — убирая собственную руку с груди отца, и становясь за моей спиной, — у тебя всегда все получается.

Хотелось бы верить.

— Я рядом, — напомнил Араэден.

— Я знаю, — невольно улыбнулась в ответ.

И призвала жизнь. Всю ту магию Жизни, что была во мне. Все то, чему учил шенге. Все, что я могла совершить для этого мира, которому я так сильно была нужна.

И закрыв глаза, ощущая, как сильнее течет кровь темного властителя по моей ладони, игнорируя отчаянный хрип Арахандара «Нет!», я ощутила, как меня всю изнутри заполняет свет Черной звезды. Яркий, ослепительно яркий свет жизни… свет силы, свет власти, свет ответственности… Свет, что засиял над всем Сатарэном, заставляя восстать из бескрайних зеленых степей великий Мигран, дом принца Мрака… Я ощутила, как он поднимается, как стучат сердца его жителей, как звенят их голоса… Я чувствовала, как в степи прорастают зерна давно уничтоженных эларами злаков… Как поднимаются из ничего стада белогривых лошадей, как возрождается мир, измененный и искореженный, как текут воды Эхеи, вырываясь из-под земли…

— Продолжай, — тихий голос кесаря, и ощущение его присутствия рядом.

И чтобы я не говорила — от его присутствия было спокойнее, и если бы он был рядом тогда… Адрас бы остался жив.

— Нет,- безапелляционно уведомил кесарь, — и он осознавал это, как осознает сейчас Арахандар. Попробуешь оживить того, кто стал тебе братом?

«Да», — говорить я сейчас не могла, но он понимал и так.

— Глаза, вспомни его взгляд, — подсказал Араэден.

И я вспомнила — тот осторожный, полный неверия, когда мы только встретились и поняла, почему Адрас мне сразу понравился. «Кто добрый, у него глаза светлые, чистые. В глазах доброго видна истина, у злого искажено все», — говорил мне когда-то шенге. У Адраса были ясные чистые глаза… и я взглянула в них сейчас, щурясь, потому что мой собственный свет затмевал все, свет Черной Звезды, свет поднимающий из небытия… И захрипела от боли, чувствуя, что теряю… его теряю, не в силах собрать по крупицам пепла, в который превратили тело принца Мрака, не в силах удержать… не в силах заставить поверить, что можно вернуться…

«Ты нужен мне…» — прошептала, отчаянно пытаясь удержать ощущение этого взгляда, — «Ты нужен Миграну… Но мне больше…»

Эгоистичное заявление, очень эгоистичное, но я готова была жизнь отдать, только бы вернуть Адраса…

— Нежная моя, держи контроль! — злой приказ кесаря.

И он в этом прав. Отвлекаться нельзя. Нельзя ни на миг.

«Кто добрый, у него глаза светлые, чистые» — повторила я про себя слова шенге и словно воочию увидела нас с ним, сидящих на пригорке у озера и лужи.

И я не знаю прав ли был кесарь, говоря что все сказанное вождем Лесных Орков было сродни татуировкам Динара и открывало новые силы во мне, но из того озера, на меня взглянули темные глаза Адраса. Темные, но такие чистые и ясные, словно принц Мрака весь сейчас просто вынырнул из озера, не расплескав и капли воды. И он выходил из кристально чистой горной воды, а под моей рукой бился, умирая Властитель Ночи.

— Кари, поторопись, — произнес кесарь.

И Свет Черной Звезды заполнил территории Тэнетра. Высветлил их до боли в глазах, залил огромную спальню, где на постели уронив руку вниз, лежала мертвая светлая, а внизу, подползший к ней из последних сил, в последнем порыве умер, дотянувшийся до ее руки Араэн принц Ночи… Я чувствовала, как свет заливает их, как сжимаются пальцы — его, он ожил быстрее, и ее… слишком многое перенесшую перед смертью… Как хлынула кровь…

— Араэн остановит, — сообщил император.

Он и остановил, рывком подтянувшись, прижавшись губами к ее бледным губам, положив руку на изрезанный живот и вливая свою силу, все ее крохи, что оставались у того, кто больше не был магом высшего порядка.

«Не сможет» — мелькнула у меня отчаянная мысль.

— Сможет, — голос кесаря звучал уверенно и спокойно.

А я уже ощущала, как тень принца Ночи метнулась к нему, в миг преодолевая пространство, вливая силы в истерзанного наследника Тэнетра, помогая ему оживить ту, что давно была его дыханием, и отчетливо слыша хрип подыхающего и от бессилия, и от ярости Арахандара.

— Все, достаточно, — мягко, но непреклонно, произнес Араэден.

Да, возможно… вот только в непреклонности мы давно могли бы с ним посоперничать, и еще неизвестно, кто бы выиграл.

«Сатарэн, — позвала я, и приказала, — территории орков».

— Ты можешь потерять магию, — вдруг очень странно предупредил кесарь.

«А зачем она мне? Я ее даже не понимаю толком», — резко ответила ему.

И мысленно рухнула на вытоптанную до состояния пыли землю. Ощущение присутствия там было почти физическим. Как тогда в столице Тэнетра, когда я шла по городу, незримая и неощутимая никем, возвращая жизни, даря дыхание…

Так и сейчас, я незримо прошла по вытоптанной дороге между грубосколоченных шатров, мимо самого прекрасного из орков, чьи волосы уже были белее снега, что сидел перед входом из них. Мимоходом коснулась его щеки и Аршхан вздрогнул, не видя меня, но увидев, как заливает тьмой его белые пряди.

И я вошла в шатер, замерла лишь на миг, чувствуя, как под пальцами почти перестало биться сердце Арахандара, и глядя на трех огромных лесных орков, лежащих на столь же грубых лежанках, как и все здесь. Малыш Рух… давно переставший быть малышом, и превысивший в размерах его отца Рхарге, лежащего рядом… и моего самого любимого папу на свете. Папу, который узнал меня даже не видя, и в полумраке палатки прозвучало хриплое:

— Утыррка…

— Шенге…- прошептала я, вырывая последние крохи жизни у того, кто обрек мой мир на гибель.

И Тьма накрыла меня, убивая болью.

***

В себя я приходила долго. Мучительно и болезненно долго. Одна ледяная ванна сменяла другую, лед укрывал мои руки, лед сковывал меня, лед хотя бы немного притуплял боль… Лед и кесарь, попеременно.

В какой-то момент, придя в себя, я спросила:

— Где ребенок?

— Знаешь в чем весь ужас непорочного зачатия, нежная моя? — баюкая на руках, уже, кажется даже не первый час, язвительно отозвался кесарь.

— В чем? — хрипло спросила я.

— Бог дал, бог взял, — с легкой насмешкой ответили мне.

— Ну если взять в расчет что под богом мы имеем ввиду вас, то все становится ясно, изверг Рассветного мира, — не менее язвительно ответила я, и на этом сил у меня больше не осталось.

Кесарь даже не ответил, я ощутила лишь легкие прикосновения его губ к моим щекам, и провалилась в то адское ощущение боли, что не отпускало.

***

Второй раз я пришла в себя от звука голоса, который, была уверена, уже не услышу никогда.

— Как она? — тихо спросил Адрас.

— Относительно, — устало ответил кесарь. — И она тебя слышит.

Быстрые шаги, прикосновение к моей ладони и сказанное, с непередаваемым чувством:

— Катрин…

— Слышит, но ответить пока не может, — мрачно уведомил Араэден.

Адрас сжал мою безвольную ладонь и быстро, стараясь говорить отчетливо, начал рассказывать:

— Мы восстанавливаем Мигран, Катрин. Моя мать жива… Не только Мигран, Ашерт, Дангат, Наркен — города поднялись из пепла. И ты нужна нам, слышишь?

Я слышала. Каждое слово слышала. Не поверила про города… просто не в состоянии была поверить, но Адрас жив! Адрас был жив… ради этого стоило даже умереть.

— О, ты вполне с этим справилась! — зло произнес кесарь.

И, наверное, он был прав… потому что я снова провалилась с сумрак, боль и небытие.

***

Но пробуждение того стоило.

— Утыррка глупый, глупый орк, — услышала я, и улыбнулась, пусть не губами, они едва ли слушались меня, но если можно было улыбаться душой и сердцем — моя улыбка явно сияла счастьем сейчас.

И когда папа поднял меня на руки и прижал к волосатой груди, я улыбалась тоже… просто все так же внутри.

— Ледяной Свет сильный воин, но и ему нужно спать, — сказал затем Джашг.

— Я не нуждаюсь в заботе, — холодно ответил кесарь.

— Ледяной Свет ни в чем не нуждается, но он выдержал многие битвы, и не спал много дней, — возразил Джашг.

А я не поняла сейчас сколько-сколько дней?

— Она тебя слышит, Джашг, и улыбается всей душой, — вдруг тихо произнес Араэден, а я поняла, что его голос звучит гораздо более усталым, чем когда тут был Адрас.

Сколько дней назад тут был Адрас?

— Семь, — сказал кесарь.

А сколько дней прошло до того, как Адрас пришел?

Но ответа я не получила.

— Джашг, портал открыт за дверью. Если ее пульс станет слабее — зовете меня. Сразу зовете! Мысленно, вслух, да даже шепотом — я услышу. И никакой магии, это убьет ее.

Я услышала, как захлопнулась дверь за кесарем и вдруг поняла, что он оставил меня впервые за… даже не знаю сколько дней. Оставил с теми, кому действительно доверял. Оставил, потому что знал, что я хочу побыть с папой… хоть немного.

— Утыррка, что же ты сделать? — прорычал шенге, прижимая меня к себе и баюкая как ребенка. — Что же ты глупый добрый девочка сделать?!

И с моих ресниц соскользнули слезы, их было очень много, слез, но в них не было ни капли сожаления. Ни единой капли сожаления. Не о чем сожалеть, если точно знаешь, что поступил правильно. Единственное , о чем я сейчас жалела — что не могу открыть глаза и посмотреть на папу, что не могу обнять его, не могу сказать ни слова… Этого было жаль, всего остального – нет.

***

Я проваливалась в омут бессознательного состояния, и достигая глубин, отталкивалась, чтобы вынырнуть вновь и только бы слышать, слушать, ощущать себя на руках у папы, и не терять этого ощущения. Папа рассказывал. Носил меня по огромной спальне кесаря, и рассказывал о Готмире, чьи рубежи рухнули, едва мы с Араэденом покинули Рассветный мир. Рассказывал о животных, которых невольно впустили в наш мир Динар и Синее пламя, отчаянно пытающиеся меня найти. И Готмир, бывший оплотом самых злобных существ моего мира, стал первым рубежом защиты от пришельцев. Потом совет орков запретил открытие порталов, и элементали стали перемещаться из своего мира. Так погибла Арриниэль – элементаль Тьмы.

Это было больно слышать. Потери, потери, потери. Я не могла осуждать Динара за то, что он пытался найти меня, но… они уже раз привели шипастую аррэке в Рассветный мир, и тогда только вмешательство кесаря спасло племя Лесных орков от потерь, неужели это не стало уроком для Динара и Цвета?! Должно же было стать!

Потом папа рассказывал о танцах гоблинов и троллей. Забавно, но оба племени сочли, что именно их Великий Танец привел к избавлению от Великого зла — в смысле мы же в тот день с кесарем Рассветный мир покинули. Теперь гоблины танцуют каждый год свою партию, а потом тролли свою. Всем весело. Особенно оркам – они неизменно приходят полюбоваться «танец веселый гоблин». На полувековой юбилей Веселых танцев устроили целое празднество, где собрались все свободные народы… правда это не помешало Руху для начала устроить гоблинам пакость, а потом украсть для себя невесту, да так, что пропажу вообще не скоро заметили.

Надо же, маленький Рух женился. Это потрясло сильнее, чем празднование «полувекового» юбилея.

А потом что-то случилось со мной. Я просто внимательно слушала, но внезапно поняла, что не могу сделать даже вздох…

Грохот распахнувшейся двери, быстрые шаги Араэдена, знакомые руки, стальная хватка, рывком прижавшая к твердой груди и прикосновение к губам, практически с приказом:

— Дыши! Нежная моя, вдох, давай!

И откуда-то берутся силы для такого простого действия, как просто начать дышать. Сначала едва-едва глотнув воздуха, потом чуть больше, и затем вернуться к такому несложному алгоритму как вдох-выдох.

— Ледяной Свет, как ты допустил это? — вдруг прорычал мой отец.

Кесарь медленно прошел к постели, бережно уложил меня, поправил мои волосы и глухо ответил:

— Джашг, вы заменили ей отца. Вы были для нее лучшим отцом в мире… во всех мирах. Мог ли я ее остановить? Мог. Простила бы она меня за это? Нет. Никогда.

Я едва слушала, пытаясь все так же дышать, казалось бы только дышать — так просто, но как же трудно давался мне каждый вдох.

— Джашг, вы — маг Земли, — продолжил кесарь, прикоснувшись ладонью к моему лбу, соскользнув пальцами по щеке, — вы маг Земли Рассветного мира, вы привязаны к своему миру, и оказавшись в этом — вы гибли. Аршхан маг Тьмы — у него был шанс и он довольно быстро пришел в себя. Айсир Грахсовен и Синее пламя — элементали, они не привязаны к миру в принципе. А вот вы погибали. И спасти вас можно было двумя путями – смешение крови, которое я применил к Кари, и которое отрезало бы вам возвращение обратно, или использование ее магии, вторжение которой вы пропустили, потому что Утыррка член вашего племени.

Папа шумно выдохнул.

— Есть много миров, — продолжил кесарь, держа ладонь на моей щеке, — и у каждого мира свои законы. Одни — пропускают, радушно открывая двери, другие – требуют платы взамен, третьи – отбирают практически все. Рассветный мир и Сатарэн относятся к категории третьих.

И практически сразу приказ мне:

— Вдох.

Вдохнула, едва-едва пропуская воздух в себя, у меня не было сил ни на что, даже на то, чтобы дышать, поэтому и забывала о необходимости жить, прислушиваясь к их разговору. И мне хотелось задать свои вопросы тоже.

— Какие к примеру, нежная моя? — мне послышалась улыбка в его голосе. И не ласковая, нет, скорее нежная, та которой он улыбался только мне.

Арахандар? — спросила мысленно.

— Мертв. Ты выпила его жизнь до капли.

Почувствовала себя самкой серых гоблинов, которые жрут все до последнего кусочка, и даже косточки обсасывают.

— Интересное сравнение, — произнес кесарь.

Араэн принц Ночи? – задала я следующий вопрос.

— Пытается восстановить хрупкое душевное равновесие своей супруги, — последовал странный, абсолютно лишенный конкретики ответ.

— В нем больше конкретики, чем я хотел бы тебе сообщать, нежная моя, — сказал Араэден.

Внезапно поняла, что я не хочу знать, как умирала Элиэ. Просто не хочу.

Акъяр принц Ночного Ужаса? — еще один вопрос.

И ответ, которого я явно не ожидала:

— Исчез, — уведомил меня супруг. — Но проблему залежей взрывчатых веществ решили айсир Грахсовен и лорд Кеанран.

Как бы мне хотелось сейчас открыть глаза и посмотреть на кесаря. Просто открыть и посмотреть, потому что я достаточно хорошо знала супруга, чтобы по его взгляду понять больше, чем по его словам. Потому что, по словам выходило – у нас проблемы!

— Я контролирую ситуацию, — ледяным тоном произнес Араэден.

«Вы контролируете меня, и не спите уже гоблин его знает сколько!» — зло ответила я. «А у нас еще восставшие из пепла человеческие поселения, человеческие маги Тэнетра и…»

— Человеческие поселения контролирует Адрас, к его помощи твой сработанный аппарат управления и Юранкар. — Человеческих магов Тэнетра, как впрочем и все объявившие о независимости человеческие общины темных взял под управление айсир Грахсовен, к слову он сработался с лордом Кеанраном и они продолжают плотное сотрудничество. Человеческие маги проходят так же ускоренный курс обучения.

«Только на Тэнетре?» — мгновенно спросила я.

— Едва ли ты удивишься, но у павших человеческих королевств есть свои маги, — уведомил кесарь.

Так вот почему эллары применили уничтожение злаковых культур и поголовье скота. Им пришлось для начала ослабить людей голодом, в ином случае на победу пресветлым переселенцам можно было бы не рассчитывать.

— Примерно так, — подтвердил супруг.

И светлые и темные — сволочи! — безапелляционно заметила я.

— Ну если ты считаешь, что приносящие в жертву собственных детей люди лучше, то кто я такой, чтобы с тобой спорить, любимая? — насмешливо поинтересовался кесарь.

Мне бы сейчас не помешала гора тарелок…

— Ты едва дышишь, — с горечью усмехнулся император Эррадараса. — Но дышишь, и это уже радует.

Кесарь поднялся, и обратился к моему отцу:

— Разговоров достаточно. Ей нужно спать, и я буду искренне благодарен, если на это время вы останетесь рядом с Кари.

Мой папа вновь вздохнул, тяжело и шумно, а затем сказал:

— Ледяной Свет тоже должен спать.

— Я справлюсь, — холодно ответил кесарь.

Папа не стал спорить, но с присущей оркам мудростью, заметил:

— Чтобы дарить дыхание, нужно дышать самому. Утыррка дышит с трудом, что если у Ледяного Света не хватит сил вдохнуть в нее жизнь в следующий раз?

И, наверное, только после слов папы я поняла, что все действительно плохо. Со мной все плохо.

И Араэден не стал опровергать моих подозрений.

— Спи, любовь моя, — тихо сказал он, касаясь губами моих губ, вдыхая в меня жизнь и одновременно с этим погружая в сон.

***

И снова омут беспамятства. Мне казалось я нахожусь в темной холодной воде, где-то там наверху был свет, но у меня больше не было сил оттолкнуться и поплыть к нему, я оставалась сидеть на дне. Сидеть, думая, вспоминая, осознавая, просчитывая… Больше всего меня в данный момент беспокоил почему-то именно Акъяр. Не знаю, почему. Мне казалось, что он придет и разрушит то хрупкое равновесие, что сейчас сложилось на Сатаренэ. Что он убьет Динара, убьет Адраса, Юранкара и даже Аршхана. Я была абсолютно уверена, что убить кесаря и шенге он не сможет, но в остальном… Мне очень не понравилось то, что он исчез. Потому что казалось бы он был жертвой своего отца, но жертвы не исчезают после освобождения. Они обычно пытаются помочь остальным жертвам, восстановить свой дом, мир, государство… А он исчез. Это пугало. Очень пугало.

А все остальное — радовало.

Лапы шенге, прижимающего меня к своей груди и продолжающего мерить спальню кесаря широкими шагами — я чувствовала папу, слышала как бьется его сердце… жаль я больше не слышала его слов, очень жаль.

В какой-то момент я пришла в себя от того, что задыхаюсь, открыла глаза, увидела подскочившего с постели кесаря, с сожалением поняла, что он так толком и не поспал, не успела повернуть голову и посмотреть на шенге и снова провалилась в беспамятство.

Кажется, этот темный омут уже практически стал мне домом.

И я практически примирилась с этим, когда вдруг в воде появилась рыбка. Маленькая, серебристая, странной приплюснутой с боков формы и с одним глазом. Рыбка приплыла и посмотрела на меня этим самым, очень знакомым глазом.

«Здравствуй, мир», — улыбнулась я.

«Пробился!» — гордо заявил мне Сатарэн.

Я не совсем поняла, что он имел ввиду под этим словом, но была очень рада новому собеседнику.

«Как у нас дела?» — спросила, приподнимаясь и устраиваясь удобнее.

«У нас… — протянул Сатарэн.- У нас хорошо!»

И рыбий глаз, стремительно увеличившись, показал мне бескрайние степени Миграна… на которых теперь виднелись стада белоснежных лошадей, огромный белокаменный город, и дороги! Там были дороги! Не белые, которые эллары строили для собственных нужд, а нормальные каменные дороги! Для нормального перемещения!

«Свободные острова», — попросила я.

Моя столица ИратАни распускала паруса многочисленных кораблей, сверкала штандартами императорской власти, горела огнями зажженных крепостных огней — оплот свободного человечества и лорд Алар, сверяющий свой план дел на день, с моим планом. Все работало.

«Второй свободный город», — попросила я.

Мастер Соно, уже не раб — мужчина в одежде по обычаям людей, истово спорил с Юранкаром по поводу насколько я разглядела содержимое пригнанных телег — древесины. У мастера Соно был план постройки мануфактуры, уже восьмой по счету — первые семь работали.

«Динар», — озвучила следующую просьбу.

И пожалела, что попросила.

Динар был рядом. Молодой медноволосый правитель Далларии не постарел за пятьдесят лет, он возмужал, стал старше, но не более того — вероятно сказалась кровь ракардов. Глядя на него, я вдруг подумала, что в его жизни было мало поводов для улыбок — на лице оставили печать лишь злость, упрямство, упорство, сосредоточенность. Словно всю свою жизнь он прожил в попытке достижения лишь одной своей цели… и этой целью была я.

— Сколько? — услышала я его полный боли вопрос.

— Семнадцать ночей, — глухо ответил шенге.

Динар вскинул лицо, с тревогой вглядываясь в стоящего рядом со мной орка, и хрипло вопросил:

— Она не отвечает даже кесарю?

— Нет… — совсем тихо ответил папа.

И я не смогла смотреть на них обоих — я посмотрела на себя. Я лежала на тахте под деревом в саду во дворце кесаря. Наверху радостно сияли оба солнца и светлое и черное, от которого становилось тепло. Правда едва ли этот свет согревал меня… Моя кожа была белее белоснежной сорочки и белого, укрывающего по плечи покрывала, или казалась такой, оттеняемая черными волосами. И глядя на себя сверху, я бы сказала, что я труп… если бы точно не знала, что это вот я, и я сейчас себя вижу.

«Кесарь», — вдруг неожиданно попросила я.

Сатарэн послушно отразил высокого светловолосого императора Эррадараса, стоящего у окна в нашей спальне, заложив руки на за спину и глядя вниз… на меня, шенге и Динара. Прочитать что-либо по выражению его лица было невозможно, и как оказалось не только мне.

— Сын? — услышала я голос пресветлой Эллиситорес.

Араэден лишь мотнул головой, пресекая вопросы, и продолжая смотреть вниз. На меня, которая сейчас очень была похожа на труп. С такого расстояния так вообще – явный такой труп.

— Моя вина, — вдруг тихо сказал кесарь.

Пресветлая хотела было возразить, даже сделала шаг, но кесарь остановил ее злым:

— Синее пламя следовало уничтожить еще в Рассветном мире. Следовало… а я оставил врага за спиной.

— Разве он был твоим врагом? — тихо спросила Эллиситорес.

— Нет. Но разве от этого сейчас легче? — прозвучал ледяной ответ.

Пресветлая не стала спорить. Мягко подойдя, она осторожно коснулась руки сына, и едва слышно спросила:

— Она будет жить?

Кесарь не ответил. И светлая, вдруг нарушая все правила этикета дочерей Света, обняла его со спины, крепко прижавшись и пытаясь разделить эту боль с сыном.

Я не смогла смотреть больше…

Просто не смогла.

«Эдогар!» — почти выкрикнула.

Глава моей канцелярии безбожно пил. Он, дракон Тэхарс, огромный лысый гном Ошрое и не такой уж огромный на их фоне орк, сидели и пили в моей канцелярии. Нагло вообще сидели и пили! Сдвинув мой стол в сторону, мешая остальным сотрудникам канцелярии работать, и выражаясь такими выражениями, что у меня вяли уши.

— Да ослицу тебе в…(пусть будет жены), — рычал незнакомый мне орк, — двести голов в полугодие и точка!

— Сам с ослицей… (пусть будет женись), мы платим драконьими шкурами!

— Да мы их с вас одним щелчком снимем! — взъярился орк.

— Господа, я предлагаю снизить градус эмоциональности переговоров, — собственно предложил Эдогар, вопреки собственному предложению, добавляя каждому в гномий взвар еще и драконьего спирта.

Все выпили, после чего Ошрое важно напомнил:

— Как дипломатический посредник на данных переговорах, присоединяюсь к предложению светоностного коллеги… хотя он и бесит.

— Спасибо, коллега, я тоже от вас не в восторге, — оскалился Эдогар.

Я же попросила у Сатарэна:

«Покажи ближе договор».

Договор мне не понравился сразу. Драконы, следуя моему совету, действительно пытались договориться с орками о поставках поголовья скота на убой, и, судя по всему, передо мной сидел глава орков Хагартар Жрец Солнечного полумесяца (понятия не имею где тут логика в его имени), но вот условия… условия были странными.

И я, как-то даже не задумываясь, потянулась к писчему перу Эдогара, выхватила его из дрогнувших рук, и на свободном листке написала вопрос:

«Тэхарс, как часто драконы меняют кожу?»

За столом, пьющие в этот момент представители разных народностей разом и застыли.

«Тэхарс, не заставляй меня вспомнить о жгучем желании прикопать тебя под кустом по-тихому!» — раздраженно потребовала я.

— Эээ… — протянул дракон. И потрясенно вопросил: — Императрица?

«Ответ, Тэхарс. Я просила ответ, а не вопрос!!! Ослицу тебе в… пусть будет спутники жизни!»

— Эээ… — пить дракон передумал, и даже отодвинул кружку подальше. — Примерно раз в сто лет… пресветлая императрица.

«К гоблинам условности. Уважаемый Хагартар Жрец Солнечного полумесяца, как часто производят потомство ваши коровы?»

Могучий, раза в полтора больше моего шенге орк с чертами лица чем-то напоминающими лица ракардов, выпрямился, став еще больше и могучее и с достоинством ответил:

— Не коровы – буйволы!

Да мне без разницы вообще.

«Благодарю за пояснение, — вежливо отписалась на листке. — Так как часто производят потомство ваши буйволы?»

Орк почему-то оглядел всех присутствующих, прежде чем ответить:

— Раз в год.

Нормально так.

И я с чистой совестью взялась черкать договор — сто голов скота за одну шкуру значилось теперь в нем. И это было гораздо более справедливо, чем двести голов за пятьдесят шкур.

— Это как-то…- начал было орк.

«Справедливо?» — ехидно поинтересовалась я.

И на это Хагартару Жрецу Солнечного полумесяца сказать было нечего.

«Тэхарс…» — начала было я.

— Понял, сам прикопаюсь, — проявил невероятную покладистость дракон.

И тут Эдогар осторожненько поинтересовался:

— Пресветлая императрица, означает ли ваше появление улучшения в вашем состоянии и в целом…

— Короче ты жить будешь? – прямо спросил Тэхарс.

— Смоляная Блестючка! — вдруг всхлипнул Ошрое, вытирая скупую, но все же имеющуюся слезу.

И что тут скажешь.

«Пресветлый Эдогар, я еще не разобралась в своем состоянии. Тэхарс не уверена. Великий Ошрое Топор Ручка, искренне рада видеть вас. Уважаемый Хагартар Жрец Солнечного полумесяца, невероятно приятно познакомиться».

И в этот момент распахнулась дверь. Мне даже смотреть не надо было, я уже знала, что там кесарь.

— Как? — прозвучал в мгновенно заполнившейся тишиной императорской канцелярии.

Подхватила отдельный листок, и написала на оитлонском:

«Сатарэн пробился ко мне».

Кесарь ко всеобщему удивлению не стал никого выгонять, он взял листок и подхватил перо, отнес к моему столу, тяжело опустился на стул и спросил все так же на оитлонском:

— Как ты себя чувствуешь?

«Странно, — написала я. — Здесь холодно, темно. Было очень одиноко, но сейчас Сатарэн приплыл».

Араэден на миг прикрыл глаза, судорожно вздохнул и задал следующий вопрос:

— Где-нибудь есть свет?

«Есть. Наверху. У меня нет сил плыть к нему.»

Он промолчал. Чувствуя какую-то необъяснимую вину, пояснила:

«Раньше хватало, сейчас нет».

Я сейчас видела его лицо. Оно казалось каменным и лишенным эмоций, но я уже слишком хорошо знала кесаря, чтобы отчетливо понять то, что он не хотел говорить «Ты умираешь!» — читалось во взгляде его ледяных глаз. Но произнес Араэден иное:

— Сатарэн приплыл.

Это не прозвучало вопросом, но подразумевало его.

«Да», — ответила я, взглянув на рыбку.

И внезапно поняла, что перестаю ее видеть… Сатарэн расплывался на моих глазах, а вместе с ним расплывался и его глаз, и кесарь, и писчее перо, упавшее безжизненно на лист бумаги…

— Дыши! — услышала я яростный крик императора.

И перестала слышать что-либо вообще. Силы покинули внезапно, я больше не могла сидеть на дне омута – легла, скептически размышляя о том, что дышать под водой вообще в принципе проблематично и фактически невозможно.

Хотелось закрыть глаза и уснуть. Хотя бы просто поспать, я безумно устала… И глаза закрылись сами собой, отрезая от света на верху, от одноглазой рыбы, от всего…

Я так устала…

И дышать… ведь невозможно дышать под водой.

— Нет ничего невозможного! – прозвучало так явственно, что глаза я открыла снова.

Передо мной сидел кесарь. В белом, рубашке и брюках, но босиком, что странно. А рядом с ним в воде висел Сатарэн, и он перестал расплываться.

— Очень осторожно – протяни ко мне руку, — приказал Араэден.

Он мог бы протянуть свою, и даже обе, он сидел совсем рядом, а я обессилено лежала у его ног, но почему-то «протяни руку ко мне». Очередной гоблинский закон магии?!

Я не стала спорить, я попыталась сделать… и не смогла. Приподнялась, посмотрела на свои руки и поняла, что не могу пошевелить ни одной из них, не то чтобы поднять. И вдруг со всей очевидностью поняла — у меня есть основательный шанс остаться здесь. Навечно!

— Едва ли подобный расклад тебя обрадует, нежная моя, — довольно жестко произнес кесарь.

«Почему?» — мысленно спросила я.

Надеялась, что услышит.

Не знаю, услышал или просто догадался, с проницательностью кесаря спорить было бы глупо, но взглянув мне в глаза, Араэден ответил:

— Потому что в этом случае я останусь с тобой. Навечно. Как тебе перспектива?

Меня передернуло от перспективы. Нет, я все понимаю, омут там, вечное спокойствие, мысли всяческие, но на кесаря я не подписывалась!

— Думай, — все так же глядя на меня, приказал император. — Если я правильно определил способности Джашга твой любимый папа стихийный пророк. Он очень многое чувствовал в отношении, но едва ли осознавал – иначе не допустил бы нашего брака. Но предчувствия были, и многое он вложил в тебя мудрыми наставлениями. Это фразы-ключи. Я пытался выяснить, но они как татуировки Грахсовена – активировать может только носитель. Вспоминай все связанное с водой. Все, что шенге говорил тебе.

Вспоминать… думать… слова о воде… у меня сил не было на все это, хотелось просто спать. Тихо спать. Спать…

Глаза начали закрываться сами собой…

— Нежная моя, — очень ласково произнес кесарь, — учти, я никуда не денусь, и в замкнутом помещении у меня настроение портится. К слову, появляется желание убить кого-нибудь. Ты не вариант, а вот рыбка… я бы на твоем месте не стал меня провоцировать.

Я открыла глаза исключительно, чтобы переглянуться с миром. Нет, ну кесарь это конечно кесарь, но убивать целый мир… С другой стороны рядом со мной сидит тот, кто вообще себе империю вернул за пару часов. И Сатарэн тоже об этом вспомнил…

«Все, уже думаю!» — нервно заявила я.

Собирающийся свалить Сатарэн подумал и остался.

«А лучше бы сваливал, — сообщила ему.

Моргнув рыбьим глазом, мир взял и ответил:

«Ты нужна мне».

И в одной этой фразе было так много.

Я полежала еще секунду, собираясь с силами, а затем резко, рывком, не знаю из каких оставшихся возможностей, подняла левую ладонь.

Кесарь подхватил мгновенно. Сжал мои пальцы так крепко, стальной хваткой, словно капкан сжался, но боли не было – было ощущение надежности и силы. Затем рывок и через мгновение я больше не лежала на песчаном дне — полусидела в объятиях Араэдена, практически чувствуя тепло его тела.

— Умница, — прошептал он, скользнув губами по щеке. — Теперь фразы, нежная моя, все что вспомнишь, даже то, что покажется глупостью. Ты сможешь.

Сможешь «что»?

У меня было ощущение, что с перемещением в объятия кесаря у меня вообще больше никаких сил не осталось, зато появилось четкое осознание – теперь-то он точно останется со мной. Навеки! Между прочим — в замкнутом пространстве.

— Едва ли, — насмешливо ответил Араэден. – Я маг Земли, ты в моих руках. Любимая моя, тебе напомнить о крайне успешном способе перемещения между мирами?!

Оторопев, уточнила:

«Но мой кесарь, так то было между мирами, а я сейчас как бы умираю, разве нет?»

— Вообще да, но когда меня волновали подобные мелочи?! – издевательски напомнило о своей истинной сути вообще по факту Зло Всемирное!

«Я уже вспоминаю! Вспоминаю я!» — нервно подумала.

— Незаметно, — язвительно констатировал кесарь.

Нет, оставаться с ним в одном помещении навечно явно не вариант, с его-то паршивым характером…

— Поверь, ты даже представить себе не можешь, насколько у меня действительно паршивый характер, — усмехнулся пресветлый. И упорно напомнил: — Вспоминай.

Я попыталась. Вода, шенге — любые ассоциации. Я очень пыталась вспомнить нужное, но почему-то вспомнилось утро в Готмире, сияние магического полога, искажающее солнечный свет, горная река, выходящий из воды Аршхан, полуобнаженный, с мокрыми волосами, по которым стекают хрустальные капли и темным, жадным взглядом глаз истинного ракарда…

— Нежная моя, ты только что подписала смертный приговор одному истинному ракарду! — вдруг сообщил кесарь.

«А вот не надо влиять вашим откровенным шантажом на мой напряженный вспоминательный процесс!» — раздраженно ответила я.

И вспомнила другое — огромный пузырь воздуха под толщей воды, удивленных проплывающих мимо рыб, теплые сильные ладони Аршхана на моей талии, ночную рубашку влажной тканью облепившую мое тело и ощущение того, как я тону в черных чуть раскосых глазах.

— Убью! — тихо, но очень отчетливо произнес кесарь.

«Так, вот не надо! Там дальше был шенге!» — возмутилась я.

— Что-то мне подсказывает, что он был тоже был весьма недоволен поведением «истинного ракарда»! — ледяным тоном произнес Араэден.

И вот в этом он был полностью прав, а я с некоторым стыдом вспомнила последовавшую за всем этим лекцию о нравственности в орочьих племенах, и про то, что если назвался подберезовиком и все такое…

А затем ярким воспоминанием я и шенге в горах, рядом с горным озером и слова папы, про то, что у доброго человека взгляд ясный, у злого — мутный, как лужа…

— Нет, не то, — сказал кесарь. — Дальше.

Ему легко было говорить, лично я бы сейчас с удовольствием еще раз вспомнила о том, как Аршхан выходит из воды…

— Кари!

И мысли про любование природой пришлось отставить. Посидела, вспоминая наши разговоры с шенге, и вспомнила вдруг: «Утыррка не слушать сердце. Сердце болеть».

И букет асоа выпадающий из моих рук, когда я стояла под дверью спальни Лоры и слышала их с Динаром разговор… Прекрасная принцесса Лориана, ты все же получила того, кого любила так сильно…

— Любила? Грасховена?! Нежная моя, ты разбираешься в политике, экономике и даже в военном деле великолепно проявила себя, но область отношений между мужчиной и женщиной определенно не твое. «Лора» и «любила» — определенно не сочетающиеся вещи. Самолюбие, самовлюбленность, эгоизм, эготизм — уже гораздо ближе к реальности.

Несомненно, в этих словах присутствовала кое-какая правда, но по факту:

«По факту она его получила».

— По факту ему следовало вообще сдохнуть, но кое-кому слишком приглянулся ржавый нож Мрано! — раздраженно выговорил кесарь.

«Это был двуручный меч!» — гордо возразила я.

— Не буду спорить по данному лишенному смысла поводу, но не могу не отметить твою странную тягу к ржавым украшениям и чрезмерному желанию носить их не на груди, а в ней! — откровенно зло сообщил Араэден.

«Он мне шел!» — еще более гордо заявила супругу.

— Он тебе «лежал»! — разъяренно поправил кесарь.

Нет, ну с этим спорить было глупо.

«В любом случае вы лишили меня самого драгоценного украшения всей моей жизни!»

— Дешевого ржавого ножика оставившего тебя в принципе без жизни. Нежная моя, мне кажется или твои воспоминания несколько покинули обозначенное мной русло?

Не знаю. Мне вдруг показалось, что я, кесарь и вечность – не так уж и плохо. В любом случае нескучно, и с ним вместе оказалось на удивление интересно делиться воспоминаниями.

— Поделиться с тобой воспоминаниями? — язвительно поинтересовался супруг.

И жестко ухватив за подбородок, развернул к себе, заставив взглянуть в его глаза…

Миг…

Одно короткое мгновение…

И я увидела себя, лежащую среди древних указов кесаря на столе в заведении «Крылья феникса». И я увидела себя глазами пресветлого… Широко распахнутые ресницы, приоткрытые раскрасневшиеся губы, румянец на щеках и дикое, неистовое желание обладания охватившее того, кто смотрел на меня… Безумное. Сжигающее. Болезненное. Яростное… И отчетливо прочитанное моим супругом «…за такое и магии в очередной раз лишиться можно…»

«Ну… было неплохо» — смущенно созналась я.

— Приятно слышать, но я хотел напомнить об ином, — сухо отозвался кесарь.

С сомнением посмотрела на кесаря, и подумала «а о чем?».

Насмешливо взглянув на меня, Араэден напомнил:

— «За такое и магии в очередной раз лишиться можно».

«Да я уже признала, что было неплохо. Или вы желаете продлить ваше «приятно слышать»? — язвительно поинтересовалась я.

Яростно сузив глаза, кесарь ледяным тоном ответил:

— Да, желаю. Начинай.

Уже! Начала, догнала, начала повторно, и потом начала снова!

Но так как кесарь продолжал внимательно взирать на меня, все же сочла своим долгом пространно заметить:

«Ваш трехсотлетний опыт, несомненно, был ощутим, да».

Кесарь насмешливо изогнул бровь.

Я, прокрутив воспоминание повторно, так же добавила:

— Ваше желание в отношении меня… ммм… неожиданно, но объяснимо с точки зрения опыта, темперамента и сказки про одинокого орка. Но пересказывать я вам ее не буду.

— Не переживай, я в курсе сего повествования, — саркастично заверил кесарь.

Вопросительно посмотрела на него.

Однако не реагируя на молчаливый вопрос, император жестко напомнил:

— Мудрость шенге, связанная с водой, нежная моя. А пошлые сказки я тебе расскажу потом. Много!

Внезапно подумалось, что здесь очень даже недурственная тихая заводь, мне все нравится.

— Да, — поддел кесарь, — тебе здесь все нравится… ну кроме договора драконов с орками.

— Чем вообще Тэхарс думал?! — мгновенно взвилась я.

Но, не позволяя сменить тему, кесарь методично повторил:

— Мудрость шенге. Связанная с водой и силой. Не заставляй меня целовать тебя повторно здесь, я не уверен, что в такой… степени присутствия, сумею повторно заставить тебя не жалеть об утраченной магии.

Я все так же удивленно смотрела на него, на резкие хищные черты его властного лица, в глаза, столь чуждые человеку, на линию плотно сомкнутых губ… о да, я знала, на что они способны, особенно прибегнув ко всему трехсотлетнему опыту Араэдена, но… Но проблема в том, что цена любви кесаря слишком высока… непомерно высока для меня.

И я отвернулась, задумчиво глядя в сгущающийся сумрак, и понимая, что Сатарэна здесь больше нет… и я бы кстати тоже с удовольствием осталась здесь одна.

— Почему? — вдруг спросил кесарь.

— Почему я хочу остаться одна? – безразлично уточнила у него, желая отделаться и от императора, и от его рук, стальной хваткой сейчас удерживающих меня.

Хотелось просто лечь, закрыть глаза и поспать… спать… не просыпаться…

— Почему моя любовь для тебя проблема?! — как-то очень зло спросил пресветлый.

Зло и возмущенно даже.

Открыв медленно закрывающиеся глаза, я нашла в себе силы повернуть голову и таки тоже возмущенно посмотреть на кесаря. Но в его глазах понимание ситуации отсутствовало как таковое, я видела гнев, злость, даже ярость, с трудом сдерживаемую, и ни намека на муки совести…

— Мой кесарь, да вы издеваетесь! – наконец облекла я свое возмущение в словесную форму.

Лицо пресветлого ожесточилось. Это как хищный хищник стал еще более хищным… словно в Готмир попал.

— Знаешь, нежная моя, в юности я искренне полагал, что женщинам как-то иначе свойственно реагировать на признание мужчины в чувствах. Как минимум, предполагалось, что женщинам после получения подобной информации становится как-то радостно и лестно.

Скептически воззрившись на супруга, мрачно заметила:

— Это в том случае, если женщина плохо вас знает. Или в том случае, если женщина глупая и плохо вас знает. Или в том случае, если она вас вообще не знает. Или…

— Достаточно! – жестко оборвал меня кесарь.

Издевательски изогнула бровь, намекая, что я бы как раз с удовольствием продолжила.

И вдруг Араэден произнес:

— Чего ты хочешь, Кат?

Удивленно моргнув, подумала и предположила:

— Консолидация власти над человеческими государствами в моих руках, равенство всех рас Сатарэна, ммм… развод?

На последнем слове губы кесаря сжались еще сильнее, мне вдруг даже зубной скрежет послышался.

— Вы спросили — я ответила, не вижу повода для гнева! — язвительно сообщила супругу.

— «Развод»?! — едко переспросил он. — Нежная моя, если ты так желаешь развода, можно было бы просто оставить меня в Закатном мире подыхать в могильнике оборотней. Но ты, по каким-то видимо понятным только тебе одной соображениям, все же пришла за мной, разве нет?

— Что значит «по понятным только тебе одной соображениям»?! — возмутилась я. — Мой кесарь, позвольте ознакомить вас с одной простейшей логической цепочкой: Подыхаете вы, подыхает мой мир! Только я одна вижу в этом причину моего следования за вашей уникальной личностью, отличающейся крайне непонятным мне желанием вечно подставлять врагам спину под удар, а потом героически сражаться с ножиком в груди?!

— У тебя научился! – неожиданно вспылил кесарь.

— Вот только не надо обобщать! — вспылила уже я. — Мне ржавый меч Мрано даже шел!

— Лежал.

— Не придирайтесь к деталям! — потребовала разъяренно.

В ледяных глазах кесаря сверкнула издевка, и он мне издевательски и ответил:

— Любовь моя, я лишь указал на тот неоспоримый факт, что мне как раз кинжал шел, а вот тебе он лежал!

Возмущенно открыв рот, я его так же возмущенно закрыла, судорожно выдохнула, посидела, постукивая пальцами по ладони все так же обнимающего меня кесаря, и гордо заявила:

— Это детали!

— Но неоспоримо существенные, — заметил Араэден.

Бросив на него гневный взгляд, прямо спросила:

— Я так понимаю, вы мне и жить спокойно не давали, и умереть в умиротворении мне тоже не светит?

И кесарь вдруг закрыл глаза. Посидел, пару секунд, снова открыл, спокойно посмотрел на меня и холодно ответил:

— Нет.

Я медленно сузила глаза. Ситуация… злила. Злила до безумия.

— Чего вы добиваетесь, мой кесарь?! — спросила не сдержавшись.

Ответ был до крайности прямолинеен:

— Тебя.

Язвительно усмехнувшись, поинтересовалась:

— В каком качестве?

— Странный вопрос, — язвительнее в разы ответил Араэден. — Особенно если учесть, что его задает жена, обращаясь к мужу.

Легкое касание к моей щеке и вопрос уже кесаря:

— А чего ты ожидала, вступая в брак, нежная моя?

Я отвернулась. Несколько секунд смотрела в темноту, подбирая слова, а вот затем нанесла удар:

— Уважения!

И не давая ему возможности ответить, я четче обозначила свою мысль:

— Вступая в этот брак, я ожидала уважения! Уважения ко мне, к моей личности, к моему происхождению, к моим решениям! Уважения! А не снисходительного: «Пусть забавляется, меньше к оркам бегать будет». Уважения, а не многочисленных любовниц, которых вы даже не потрудились скрывать, поставив тем самым меня в унизительное положение при дворе! Уважения, а не попытки превратить меня в свою постельную игрушку! У вас еще есть ко мне вопросы, мой кесарь?

И я развернулась, с вызовом глядя в кристальные ледяные серые глаза императора.

Араэден молчал, так пристально глядя на меня.

— Такая маленькая деталь, да? Вероятно, вы даже не принимали ее во внимание? — язвительно поинтересовалась я.

— Нет. — Хрипло ответил пресветлый.

Я победно улыбнулась, и вновь откинувшись на его грудь, тихо сказала, все так же глядя в темноту:

— Брак без обоюдного уважения – нежизнеспособен. Потому что брак — это, как ни крути, партнерские отношения. В нем супруги либо работают в команде, и тогда это успешный брак, либо становятся противниками… и подобное ведет в никуда. Вы никогда не задумывались над тем, по какой причине я запретила себе даже думать об Аршхане?

— Мне было бы интересно узнать, — глухо сообщил кесарь.

Помедлив секунду, я рассказала:

— Он ответил «Нет» на мою аргументированную просьбу. На жизненно важную для моего отца просьбу. Он просто ответил «Нет». Мне много раз говорили, что я совершенно не разбираюсь в отношениях между мужчиной и женщиной… В отношениях возможно и нет, но в позиции свысока, в нетерпимости, в неуважении проявляющемся в нежелании понять позицию оппонента… Аршхан мог сколько угодно говорить о своей любви позже, но именно в тот момент я поняла, что нам не по пути – он не считает меня равной себе.

Помолчав, добавила:

— Динар — считает. Считал изначально. Он совершил и… совершает много ошибок, но два неоспоримых преимущества у него есть — он учится на своих ошибках, и для меня он равный партнер, а не кто-то, кто дозволяет себе свысока соизволить обратить внимание на мнение женщины.

Кесарь не произнес ни слова.

А я уже видимо не могла остановиться:

— Вы затронули тему чувств. Ваших. И изволили выразить свое явное неодобрение моей реакцией на ваши слова о любви, заявив, что «женщинам как-то иначе свойственно реагировать на признание мужчины в чувствах». И вот знаете, мне вот крайне любопытно, а какой реакции вы ожидали от меня?

Усмехнувшись, кесарь ответил:

— Менее всего, нежная моя, я ожидал коварного притворства и бегства, едва я покинул Сатарэн. Согласись, было довольно неожиданно оставив нежную и самолично подарившую страстный поцелуй жену, а застигнуть откровенно подыхающую бунтарку.

— Я не подыхала! Поцелуй не был страстным! Притворство – увы, это единственное орудие, что вы мне оставили, наложив на меня руну покорности, руну стирания памяти, руну власти… Ммм, я все руны перечислила, или там имелась еще парочка неучтенных?!

Откинув голову, взглянула на супруга — судя по его взгляду, рун там еще оставалось навалом.

— Я все же спрошу еще раз, мой кесарь, — ядовито прошептала я, — какой же реакции вы ожидали от меня? От меня, выросшей в мире, где единственным злом были вы! От меня, знающей, что вы лично убили моего дедушку, принеся его в жертву как последнего мага Жизни, и не добившись результата обратили свой взор на единственную, кто унаследовал его дар?! От меня, которая по вашей воле стала изгоем в собственной семье? От меня, превосходно знающей обо всех ваших любовницах и да, ко всему прочему я знала, что многие из них не дожили до старости. Сколько девушек исчезло в Рассветном мире во время вашего правления, мой кесарь? Десятки, сотни, тысячи?!

Араэден вместо ответа жестко спросил:

— А скольких твоих родственников убила семья Грахсовена?

— О, у нас с ним полное равноправие и в данном вопросе, — ехидно ответила я. — Они веками убивали нас, мы веками их, там практически равный счет в итоге. И опять же – территории Готмира изначально были спорными, и по справедливости их вообще следовало бы вернуть племенам серых гоблинов, но кого и когда в нашем мире интересовала справедливость? Мы коварно боролись за земли всеми доступными нам способами, они делали то же самое. В результате мы потеряли моего дядю и двух кузенов, они — всех братьев Динара и парочку дядей. Но…

Я выдержала паузу и торжествующе добавила:

— Но нельзя не признать того факта, что никого из наших родственников не убивали мы лично! Вам же, мой кесарь, подобным похвастать не суждено!

— Было бы чем… гордиться, — съязвил Араэден.

— Что имею — тем и горжусь! – непримиримо заявила я.

— Ммм, — издевательски протянул кесарь. И поинтересовался: — Стоит ли принять все озвученное тобой, как подтверждение факта твоей определенности в отношении Грахсовена?

Определенности?!

— В последнее время, я в целом перестала питать какие-либо надежды в отношении определенности… — призналась я. — Динар… тот которым его знала я, остался ли он тем, кого я знала? И сколько в нем осталось от того молодого мужчины, которого я знала?

Помолчав, вдруг тихо выговорила:

— Я выросла на сказках, в которых любовь всегда побеждала. Всегда. Если это настоящая любовь. Я знаю — наивно и глупо, но до пятнадцати лет я росла в башне, и единственной возможностью вырваться из нее – было чтение… Я так хотела… любви. Такой как у мамы с папой… Такой как в романах. Такой, которую мне преподнесет настоящий принц… А потом все рухнуло. Я оказалась слишком умна, чтобы игнорировать факты очевидных измен отца матери…Так разбился первый из хрустальных замков моих фантазий о любви. Принцы, чурались меня как чумной. А те, с кем я начала общаться когда вы швырнули меня в стремнину политических игр представляли собой старцев, давно утративших вкус к плотским утехам… Но я все равно верила. Глупо и наивно, как уже было сказано выше, но я верила. Даже не до конца осознавая это. Осознание пришло, едва Динар показался в лодке, подплывающей к островам… Я знала, что он подвергся вашему воздействию… Знала, что в Рассветном мире прошло более полусотни лет… Знала все… и в то же время верила, что он узнает меня с первого взгляда, как узнала его я…

Боги, кому я это рассказываю?! И зачем?! И я внутренне сжалась, ожидая язвительных слов, угроз, осуждения… чего угодно, только не тихого:

— Тебе ведь уже известно – это был не Динар.

И я почувствовала, как слезы жгут глаза.

— Известно, — подтвердила едва слышно, — только все равно больно.

И кесарь обнял крепче. Неожиданно для него не иронизируя, не издеваясь, не говоря ничего по типу «Я сравняю его с землей», просто разделяя эту боль вместе со мной, и от этого… стало теплее.

— Хочешь, я открою для тебя путь в Рассветный мир? — вдруг спросил Араэден.

— Нннет… — выдохнула я, вспомнив Сатарен и его радостное «Пробился». Затем мрачно добавила: — И вы об этом знали! Вы с самого начала об этом знали! Вы ни на секунду не сомневались даже, что опять победите! Вы…

— Это не победа, Кари, — мягко оборвал меня он. — И да — я знал.

Приняв это к сведению, еще более мрачно резюмировала:

— Таким образом — вы мне солгали.

— Я никогда не лгал тебе, — раздалось в ответ.

Откинув голову назад, посмотрела на супруга, и услышала слегка издевательское:

— В отличие от тебя, я ко всему прочему изначально учел разницу во времени наших миров, не став акцентировать твое внимание на очень важном моменте — я мог и могу вернуть тебя в тот миг, когда мы покинули Рассветный мир. В конкретное время, а не только в мир.

У меня от изумления кажется даже рот приоткрылся.

— Именно этим, нежная моя, опыт и отличается от необдуманного энтузиазма юности, — поддел кесарь.

— М-да… — только и смогла сказать я.

Коварная усмешка кесаря была слабым утешением потрясенной мне.

Скептически полюбовавшись ею, я поинтересовалась:

— И каковы были бы ваши действия, реши я в конце года все же вернуться в Рассветный мир?

Пожав могучими плечами, кесарь с улыбкой ответил:

— Мы вернулись бы в Рассветный мир.

— МЫ!!! — прошипела я.

— Мы, — спокойно подтвердил кесарь.

Решила что сдохну тут исключительно вот из чувства упрямства.

— Мы сдохнем исключительно из твоего упрямства, — мягко поправил кесарь.

Что ж, в таком случае глянем на ситуацию под другим углом – убью, наконец, своего главного врага!

— А ситуация приобретает неожиданный поворот, — усмехнулся кесарь.

— Я сдохну с чувством полнейшего удовлетворения от собственной победы, — язвительно заявила супругу.

— Ммм, — протянул Араэден, и вдруг очень коварно поинтересовался: — Ты оставишь нашего ребенка сиротой?

— Адрасик еще у нас? – сильно удивилась я.

Просто учитывая, что его родителей мы с главным арахнидом воскресили, я полагала что…

— Любовь моя, если уж я сделал тебя матерью, то окончательно и бесповоротно, так что ребенок наш, — насмешливо сообщил кесарь.

Да, непорочное зачатие оно такое непорочное, но в то же время железно зачатие…

— Мой кесарь, не будьте еще большей сволочью, чем вы уже есть – верните ребенка родителям! — потребовала я.

Но в ответ услышала издевательское:

— Нежная моя, решения в отношении наших детей мы всегда будем принимать совместно. Будем откровенны — я не самый лучший сын…

— В смысле «самый ужасный из сыновей умудрившийся убить обоих своих отцов, родного и не очень»? — язвительно поддела я.

— Полагаешь, следовало оставить их в живых? — раздраженно поинтересовался кесарь.

— Да я не к этому, просто сам факт, — язвить так язвить.

— Логично, — неожиданно согласился кесарь.

Мы посидели, глядя в пустоту беспросветной мглы вокруг, и я все же спросила:

— Что с Элиэ?

Просто кесарь, конечно, сволочь, но не до такой же степени, чтобы не отдавать ребенка матери.

— Спасибо, за столь лесное мнение о моей персоне, — насмешливо произнес Араэден. Но затем тихо добавил: — Я не хочу тебе об этом рассказывать, нежная моя.

Вновь запрокинув голову, посмотрела на кесаря, получила в ответ усталый, ничего не выражающий взгляд ледяных глаз, только усталости было больше, чем льда — кажется, я научилась читать эмоции Ледяного Света.

— Частично, — улыбнулся император.

Улыбнулась в ответ, и все же вернула тему разговора к Элиэ:

— Она же была в числе ваших убийц, — я просто не могла никак соотнести кесаря, который ринулся на помощь женщине, которая некогда принимала участие в его мучительной гибели. Слишком резкий диссонанс между тем расчетливым императором, которого я знала и… тем, кто вопреки всему пришел спасти ребенка своих врагов.

— Ключевое слово «ребенка», — кесарь провел костяшками пальцев по моей щеке. — Я отношусь к категории тех, кто не винит дитя в преступлении родителей.

— Хорошая попытка уйти от темы, — похвалила я, — но все же — что с Элиэ?

Кесарь промолчал. Но едва ли его молчание могло воспрепятствовать мне сделать определенные выводы – к примеру, вспомнить о безмерной любви Властителя Ночи к любованию лицами мужей попользованных им женщин. И как бы я это вспомнила, но…

— Он ведь не мог опуститься до этого, — прошептала потрясенно. – Жена его старшего сына была на последних сроках беременности, он…

— Это последнее, о чем тебе стоит сейчас думать, — очень мягко произнес кесарь.

Может быть он был прав, да вероятнее всего прав, вот только… от этого не легче.

— А что Араэн принц Ночи? — тихо спросила я.

— Пытается сохранить жизнь той, кто упорно больше жить не желает, — ответил император и язвительно добавил: — Мы с ним в сходных ситуациях, не находишь?

Я не находила, у меня был шок.

— Она же вернулась к жизни и у них ребенок. Почему так?..

Тяжело вздохнув, кесарь ответил:

— Разница в мировоззрении, в воспитании, в менталитете. Пресветлых дочерей Эрадараса воспитывают крайне… нежизнеспособным образом. Трактат, который я не советовал тебе читать, регламентирует жизнь, мысли, поступки, и даже желания леди. Испытывать влечение и страсть — недостойно дочерей света. Недостойно до такой степени, что мужья вынуждены по утрам накладывать руну забвения на жен, дабы избавить тех от нравственных терзаний по поводу всего произошедшего ночью. Это проблема моего народа, нежная моя, проблема, которую мы, я уверен, решим, и вероятно будущим поколениям будет легче свыкнуться с некоторыми аспектами взаимоотношения мужчины и женщины.

Ммм, целый монолог.

— Мужья вынуждены накладывать руну забвения на жен, но собственных дочерей воспитывают все тем же нежизнеспособным образом, соблюдая традиции, да?

— Да, Кари, — тихий ответ кесаря.

Я вдруг подумала, каково было ему, рожденному от насилия над пресветлой?

— Сложнее, чем ты можешь себе представить, — усмехнулся Араэден.

Вдруг поняла, что не хочу представлять. Просто даже не хочу. Совершенно. И в то же время:

— Ваша мать от вас не отказалась?

— Нет, нежная моя. Моя мать сильная женщина. Она отдала свою силу этому миру, связав мою жизнь с Сатарэном, потому что ей было известно, что император Ашеро, ее муж, убьет меня, как только я покину чрево матери.

Я замерла, напряженно глядя на кесаря.

Как я раньше об этом не подумала? Ведь даже у нас, наделенные властью не терпят бастардов своих жен. Бастарды от мужа считаются нормой, но женщинам подобная вольность не прощается, пусть даже беременность наступила вследствие насилия.

— Как вы выжили? — потрясено спросила я.

Араэден лишь улыбнулся в ответ, а затем спокойно сообщил:

— Императора я убил с удовольствием, нежная моя.

И эти слова сказали о многом. Как минимум мне, которая уже достаточно хорошо знала кесаря.

— Отомстили ему за мать? — даже не вопрос, просто заметила.

Но вместе с тем, вспомнила и еще кое-что:

— В таком случае могли бы быть повежливее с Эллиситорес, а не доводить маму до слез, — намекая на гарем, и все случившееся далее, сказала я.

Кесарь скользнул ладонью по моей щеке, подцепил за подбородок, заставил меня запрокинуть голову и едва вынудил таким образом взглянуть в его глаза, вкрадчиво поинтересовался:

— Нежная моя, ты действительно полагаешь, что заведя гарем, моя мать беспокоилась обо мне?

Удивленно моргнув, ответила:

— А вы пытаетесь намекнуть, что нет?

Араэден улыбнулся, выразительно глядя на меня. Едва ли я могла осознать намек, который в этой улыбке явно наличествовал. И кесарь, поняв это, насмешливо уведомил:

— Для женщин моего народа исполнение супружеских обязанностей тяжелая повинность. Тяжелая, постыдная, абсолютно не добровольная. Воспитание определяет сознание, нежная моя, соответственно среди пресветлых леди нет тех, кто с воодушевлением принимал бы желания и потребности мужа. Регулярные интимные отношения с супругой не считаются нормой, и чаще всего используются исключительно в качестве наказания.

С некоторым сомнением глядя на кесаря, уточнила:

— Элисситорес беспокоилась обо мне?!

Усмехнувшись, он кивнул. А затем, видимо опережая мой закономерный вопрос на тему: «Какого гоблина вы тогда уничтожили весь свой гарем?!», Араэден добавил:

— Но проблема заключается в том, что в отличие от пресветлых леди, чьи помыслы достаточно регламентированы и прозрачны, человеческие женщины отличаются тщеславием, коварством, ревностью и желанием убирать соперниц с пути. Именно по этой причине в домах пресветлых гаремы располагаются строго на мужской части.

— Как у вас все… пусть будет непросто, — заметила я.

Затем, поразмыслив над ситуацией, скептически поинтересовалась:

— И сколько девушек в вашем гареме мечтали меня убить?

Кесарь лишь улыбнулся.

Я же сделала закономерный вывод:

— То есть не только я была возмущена и озадачена нашим с вами совместным проживанием в одной спальне!

На это мне снисходительно ответили:

— Да, не только ты, нежная моя.

И он, погладив, отпустил мой подбородок, все так же с улыбкой глядя на меня. Укоризненно глянув на него, не стала добавлять, что наш пресветлый вообще извращенец, но я в принципе всегда об этом знала – он вообще себе в спальню четырнадцатилетних забирал.

— Не в спальню, — мягко поправил Араэден.

Скептически изогнула бровь, намекая, что как бы – кому он это говорит-то? На смотрины к кесарю свозили девиц от четырнадцати и до семнадцати, и я это точно знаю.

— На смотрины, — не стал отрицать мой супруг, — но не в постель. Поверь, едва ли можно получить удовольствие, соблазняя практически детей. И точно так же крайне сомнительно получать удовольствие в постели с женщиной, чьи мысли в самый интимный момент сводятся к тому, что надо выпросить привилегии для отца, пост для брата, золото для себя, и как на утро она утрет всем нос тем, что провела ночь в постели императора Прайды.

Да, что-то я как-то не подумала о данной стороне жизни способных к чтению мыслей. Хотя с другой стороны было бы о чем думать – с чтением мыслей у нас кесарь такой один. И в то же время мне вдруг стало крайне интересно:

— А что же вы с ними делали?

— Учил, — с улыбкой ответил император. — Впоследствии большинство возвращал не тронутыми, часть оставалась при дворце.

— Да? – не скрывая недоверия, переспросила я. — Откуда же тогда слухи, что девушки исчезали?

— Полагаю примерно оттуда же, откуда и слухи о твоей мифической третьей груди, — съязвил Араэден.

Ну да, логично.

— Логичная моя, — кесарь вновь погладил по щеке, — у нас ребенок, империя и коронация Араэна.

На последней фразе я приподнялась, а затем и вовсе развернулась и стоя на коленях, переспросила у сидящего кесаря:

— Что?

— Что конкретно «что»? — улыбнулся он.

В льдистых глазах мелькнули смешинки, но они были лишь отсветом вернувшегося к нам сверкающей рыбкой Сатарэна.

— Коронация Араэна? На трон МОЕГО Тэнетра?

Не особо сдерживая улыбку, Араэден поинтересовался:

— Чем тебя кандидатура не устраивает, нежная моя?

Молча развела руками, даже не зная, стоит ли намекать на то, что именно принц Ночи был в числе убийц собственно кесаря всего год назад по местным меркам.

— Мой кесарь, — изрекла в итоге, — буду откровенна – вам откровенно не идет ни всепрощение, ни склероз! Никакого Араэна, трон займет Адрас!

Никаких возражений со стороны императора Эррадараса не последовало — он просто смотрел на меня не особо старательно скрывая улыбку, изогнувшую его губы. Я же продолжала возмущаться:

— Адрас и только Адрас, я не желаю более терпеть врага во главе империи темных! Чем вы только думали?!

— Действительно, — усмехнулся кесарь.

И складывалось такое ощущение, что посмеивался он надо мной.

— Совсем немного, — не стал отрицать пресветлый.

Возмущенно выдохнув, опустилась на илистый песок, все так же гневно глядя на кесаря. Он, чуть склонив голову, очень мягко произнес:

— Любимая моя, у тебя будет шанс возвести на престол Тенэетра нужного тебе правителя, если ты сейчас вспомнишь фразу шенге, связанную с водой.

И он изогнул бровь, недвусмысленно намекая, что ждет моего ответа.

Подплывший Сатарэн тоже его ждал, а я все еще никак не могла успокоиться. Как так можно вообще? То спину Къяру подставляем, а то Араэна на нами же завоеванный престол.

— Если быть конкретными, то мной, а не нами, нежная моя, — провокационно напомнил кесарь.

— Я присутствовала! — возмущенно напомнила.

— Ммм… — многозначительно протянул Араэден, явственно издеваясь.

— Я вдохновляла вас на бой! – не отступала жертва извращенной пресветлой логики. — И вообще вы мой муж, соответственно, все что ваше — мое, победа так же. Никакого Араэна на МОЙ престол!

— Мне очень понравилась фраза «все что ваше — мое». Хорошо звучит. Так что у нас с фразой, нежная моя?

Неодобрительно посмотрев на улыбающегося императора Эрадараса, раздраженно подумала, что это просто невыносимо. Недоглядишь за Тэхарсом, он тут же с орками кабальный договор подписывает, не доглядишь за кесарем — так у него склероз очень несвоевременно проявляется.

— Этот темный убивал вас трое суток! Трое суток! Вы что, Мать Прародительница, чтобы прощать врагам нашим?! Что на вас вообще нашло?! Это додуматься надо было! Это…

Договорить кесарь не дал. Плавно поднялся, заставляя встать и меня, прижал к себе практически рывком, коснулся моей щеки, и глядя в мои глаза, тихо произнес:

— Кари, мудрость вождя орков Лесного племени. Сейчас. Вода и сила. Ну же?!

Я дернулась, все так же безумно возмущенная вообще его попустительством в плане принца Ночи, и вдруг очень отчетливо вспомнила — теплый вечер, охт лесного племени, огромное бревно которое папочка принес для меня, и проникновенные слова шенге:

«Утыррка иметь магию, но Утыррка должна знать — земля хранить силу. Сила, — папа указал рукой на окружающее пространство, — везде. Дерево, птица, трава — везде».

И глядя в льдистые глаза кесаря, я прошептала великую мудрость орков:

— Сила — как вода. Много есть. Хранить силу — плавать в озере, наполнив рот водой и боясь умереть от жажды…

Я только прошептала, но практически сразу ощутила, как вода вокруг становится светлее, как я делаю вдох полной грудью, как по венам струится сила, напрочь лишая меня той тяжести, что оказывается невыносимо давила, заставляя обессилено лежать на земле, не в силах даже шевельнуться. И сила, она окутывала меня мерцающим коконом, окутывала все плотнее, практически вырывая из объятий кесаря, и заставляя оттолкнувшись от земли, плыть вверх. Туда где свет. Где жизнь! Где, между прочим, чуть Араэна на трон не посадили!

***

Первым ощущением была боль. Боль в легких, в которые воздух врывался едва ли не разрывая их, боль в глазах от солнечного света, боль в каждой словно затекшей и затерпшей мышце.

— Утыррка, — прорычал папа, подхватывая меня на руки и прижимая к себе.

И я распахнув плохо поддающиеся веки, взглянула на самого родного и близко мне папу на свете. У меня, к сожалению, не было сил, чтобы его обнять, но я хотя бы теперь могла смотреть, чувствуя, как по щекам текут слезы…

Зато у меня хватило сил, едва услышала едва слышный стон, повернуть голову… Кесарь медленно поднимался с земли, вытирая льющуюся с губ кровь, поданным рабыней платком. Но едва ли это могло помочь — вся белоснежная рубашка и частично брюки были залиты алой кровью императора.

Араэден мгновенно прочитавший мои встревоженные мысли, лишь глянул, открыл портал и исчез, не желая кому бы то ни было демонстрировать свою слабость и оставляя меня в диком потрясении — откуда столько крови?!

— Шенге… — прошептала я, глядя на то место где теперь не было кесаря…

И это было единственное, на что меня хватило — я потеряла сознание мгновенно.

***

В себя приходила почти счастливая — шенге был рядом. Орк бережно растирал мои ноги, руки, убирая боль и возвращая мышцам подвижность. Так что в какой-то момент я смогла сжать его пальцы, но не могу сказать, что это принесло мне радость – меня мгновенно приподняли и в рот полилось что-то горькое настолько, что появилось желание снова упасть в обморок.

Но папа сказал:

— Утыррка должна пить, — и я послушно все выпила.

Хотя вообще хотелось плеваться.

Но вместо этого, я откашлялась после невероятнейшей гадости и задала первый вопрос:

— Где кесарь?

Вторым моим действием была попытка открыть глаза. Удалось, не с первого раза, но удалось — я настойчивая. Обнаружилось, что я лежу уже не в саду, в котором пришла в себя, а в императорской спальне. Рядом со мной сидел папа, у окна обнаружился Рхарге, радостно оскалившийся едва я на него посмотрела, а вот с другой стороны стоял огромный лесной орк, которого я помнила еще совсем орченком.

— Рух… — прошептала потрясенно, глядя на огромгого орка повыше даже Рхарге.

— Утыррка, мой любимый веселый орк, — прорычал Рух, подавая шенге вторую порцию явно гадости.

Гадость была зелено-болотного цвета, пахла так, что хотелось нос закрыть рукой, и в целом не вызывала аппетита вообще никакого.

— Утыррка пить, — непреклонно сказал шенге, приподнимая мою голову и заставляя вот это вот пить.

Дохлые гоблины, на дне чего-то там, где было темно, оказывается, собственно было еще не так плохо. Но папа был суров, непреклонен и вообще вождь, так что мне пришлось все выпить. И после, лежа на подушках и мечтая сдохнуть, я вот искренне недоумевала почему это мне приходится пить всяческую гадость, а кесарю нет? Где справедливость вообще?!

— Шенге, Ледяной Свет тоже пить всякую гадость? — доглотав оную, поинтересовалась я.

Суровый вождь Лесного племени отрицательно покачал головой, и произнес:

— Ледяной Свет приходить, когда Утыррка перестать дышать полностью. Сидеть рядом. Долго. Сражаться со смертью за Утыррка. Потом начать умирать. Много крови, долго. Утыррка вернуться к жизни три дня назад. Я не видеть Ледяной Свет с этого момента.

И мне стало нехорошо. Как-то вот очень нехорошо. Вообще и так не то чтобы было отлично — тело болело, затекшие мышцы ныли все и каждая, казалось в них впиваются сотни тонких игл, и это было гоблински больно, но я была жива. Я жила, и точно знала, что теперь буду жить дальше, а кесарь?

— Шенге, — я попыталась сесть, и мне это удалось раза с пятого, и то, потому что папа поддержал, а Рух пару подушек подложил под спину, — нужно найти Ледяного Света. Очень нужно.

Менее всего я ожидала, что после этих слов папа нахмурится, и прорычит:

— Ледяной Свет убивать Утыррка! Приносить в жертву! Ледяной Свет…

Недоуменно глядя на папу, я переспросила:

— Что?!

Ответил Рхарге.

— Утыррка, мы знаем, что Ледяной Свет принес тебя в жертву, нарушив данное племени обещание.

Теперь я очень недоуменно смотрела на Рхарге. Орк, тяжело вздохнув, подошел, присел на корточки перед кроватью, взял меня за руку и рассказал:

— Когда Ледяной Свет принес тебя, умирающую, в охт, Джашг не мог тебя спасти, без силы Ледяного Света. Ледяной Свет давать силу и давать клятву, говорить, что никогда не причинит вред Утыррка. Он нарушить клятву. Он убить тебя.

Ммм, не то чтобы я любила кесаря, а даже и наоборот, если честно, но справедливости ради:

— Шенге, — я виновато опустила взгляд, — Ледяной Свет не убивал меня, я вспомнила твою великую мудрость, призвала силу, когда он думал, что у меня ее больше нет, и убила себя сама…

И вот после этих слов смотреть на папу мне лично было страшно, особенно когда я услышала глухой полный ярости рык. И нет, к папе у меня претензий не было, я бы тоже была в ярости, если бы моя дочь себя очень неслучайно взяла так и убила, но и легче мне от понимания его чувств не было.

Все так же виновато глядя на собственные руки и только, добавила:

— Кесарь убивал Динара, что мне было делать?

— Утыррка! — в бешенстве прорычал мой папа.

— Утыррка очень, очень, очень глупый орк! – не сдержался Рхарге.

Я вообще считаю, что нет… но вот если бы у меня была дочь, и она себя зарезала ради любимого – вряд ли я бы порадовалась факту ее жертвенности, так что папу понять было можно, конечно, но с другой стороны… что сделано, то сделано.

— Зато Динар жив…- выдвинула я робкий аргумент.

На мой аргумент, раздался еще более явственный рык шенге. Я подняла взгляд на папу и поняла, что меня будут воспитывать. Сурово и жестко воспитывать, и, кажется даже прочтут лекцию на тему излишнего стремления протыкать себя всяческими ржавыми мечами и прочая. Но так как в данный момент я едва ли была в состоянии подобную лекцию выслушать, папа лишь прорычал укоризненно:

— Утыррка!

Я улыбнулась — это было самое любимое из всех моих имен.

— Утыррка сожалеть, — на оркском солгала я.

— Утыррка не жалеть ни единой секунды, — возразил Рхарге. — Утыррка быть маленький влюбленный орк, и поступить как влюбленный орк.

— Утыррка любить Алое пламя? — удивленно переспросил Рух.

И я поняла что никакой он не взрослый — вымахал больше Рхарге, это да, но похоже еще совсем подросток.

— Утыррка ребенок, — вставил свое весомое слово шенге, — и Утыррка так и не слушать свое сердце.

Я почему-то почувствовала себя виноватой. А папа, глянув на Рхарге и Руха, вот одним этим взглядом, выставил обоих за дверь. И когда та за ними захлопнулась, великий вождь Джашг повернулся ко мне и началось.

— Как ты могла? — на оитлонском, чистым, не исковерканным произношением языке, вопросил папа. — Как ты могла?!

Я невольно сжалась под одеялом, а шенге продолжил:

— Утыррка, дочь моего сердца! – он ударил себя могучей рукой в волосатую грудь. — Дочь моей души! Моя дочь! А дети не должны умирать раньше родителей! Такого не должно быть, Утыррка!

Он свирепо смотрел на меня и был так зол, как не был даже когда застукал нас сАршханом там, под водой.

— Пять десятков лет я думал, что Ледяной Свет убил тебя. Каждый день просыпался с воспоминанием о белой шкуре, залитой твоей алой кровью! Пятьдесят лет ощущения вины, за то, что не уберег, поверил врагу, позволил себя обмануть! Я винил себя в твоей смерти!

— Шенге… — потрясенно прошептала я.

— Джашг был плохой отец для Утыррка! — вновь перешел он на оркский. – Джашг смотреть на других детей каждый день, и думать про Утыррка! Видеть счастливые улыбки, и вспоминать кровь Утыррка. Много крови… Я быть могучий дерево сломленный утратой! Утыррка поступать плохо!

Я опустила голову, скрывая слезы.

— И не учить ошибка прошлого, — продолжил устало папа. — Ничему не учиться. Зачем Утыррка оживлять Джашга? Чтобы он, узнав о том, что она жива, видеть ее медленный смерть?!

А, то есть за, то, что я их спасла, мне сейчас тоже достанется.

Так и вышло:

— Джашг стар! — прорычал папа. — Рхарге и Рух связаны кровью, их жизнь продолжилась бы, но Джашг готов был умереть, Утыррка. Я узнал, что ты жива. Что ты на острове Свободных людей и мир слушает тебя, я был счастлив и готов умереть… но я не готов был видеть как умираешь ты!

Шенге потянулся, сгреб меня оромными лапами, прижал к своей груди и прорычал, укачивая как ребенка:

— Утыррка, любимый дочь Джашга, видеть твою смерть невыносимо. Зачем Утыррка отдавать все? Зачем?

Чувствуя, как глаза жгут слезы, тихо ответила тоже на оркском:

— Потому что Джашг любимый шенге Утыррки, Утыррка не могла иначе. Просто не могла…

Папа глухо простонал, прижимая меня к себе, и не сказал больше ничего.

Мы просидели так долгое время, пока я вновь не заснула на руках у шенге, ощущая себя все еще безумно слабой, настолько, что даже лечь обратно я не смогла бы.

***

Следующее мое пробуждение было на закате. Точно на закате, потому что вся спальня окрасилась в нежно-розовые тона, и поэтому открыв глаза я даже не сразу поверила увиденному — в спальне сидел Адрас, рядом с ним висели Мрак и Тень, а огромный шенге стоя у окна осторожно держал махонького, вообще очень крохотного особенно в сравнении с орком младенца.

— Адрас, — прошептала я, улыбнувшись брату. — Мрак…

Мрак метнулся ко мне быстрее, обнял, невесомо, отстранился, вглядываясь в меня алыми прорезями глаз, и посторонился, уступая место принцу Мрака.

Темный подошел, присел на край постели, протянул руку, коснулся моего лба, погладил по щеке, и спросил:

— Как ты, Катрин?

— Понемногу прихожу в себя, — улыбнулась ему.

Мрак устроился на постели с другой стороны, лег, подпирая голову монстрической лапой и тоже внимательно смотрел на меня.

— Юранкар передает тебе привет, — сообщил Адрас. — А так же мастер Соно, Ошрое Великий Топор Ручка, и особенно моя мать…

На последнем слове его голос дрогнул, и принц резко отвернулся, пытаясь скрыть эмоции.

— Как она? — мгновенно спросила я.

— Жжжива, — Адрасу нелегко далось это слово.

Я понимала его чувства.

— Ну,- бодро улыбнулась, — все благодарности за ее оживления можешь передать своему отцу. Эту сволочь уже похоронили?

Принц быстрым движением смахнув слезы, повернулся и удивленно посмотрел на меня.

— Для оживления людей, и тебя, и вообще всего до чего смогла дотянуться, я использовала силу Арахандара, — сообщила я брату. – Так что он умер с пользой. С огрооооомной пользой.

Выражение лица Адраса стало непередаваемым.

Шенге, прекратив баюкать уже спящего младенца, посмотрел на меня и спросил:

— О чем Утыррка говорить с темным принцем?

Да, сложности перевода, я как-то подзабыла, что шенге и орки не знают местного языка.

Попыталась приподняться на постели, и Мрак любезно помог мне, это, во-первых, и укутал, во-вторых. И вот в полусидячем положении, я приступила к светским обязанностям.

— Шенге, это Адрас, мой брат, и его Тень и Мрак – темные сущности, я еще не разобралась откуда Тень взялась, но сейчас узнаю.

Папа величественно, даже не знала, что он так умеет, склонил голову, Адрас поднявшись, отвесил грациозный поклон и тогда уже ему на языке пресветлых, который странным образом практически идентичен языку темных, сообщила:

— Адрас, это мой папа Джашг, вождь Лесного племени.

Принц Мрака чуть не рухнул.

Быстрый взгляд на меня, бледную немочь, на могучего орка, на меня…

— К сожалению, не родной отец, — решила я помочь ему в понимании ситуации, — но зато самый настоящий.

Адрас никак не став это комментировать, вдруг спросил:

— А ребенок?

— Мой! — гордо заявила я, чувствуя себя практически матерью. — Извини, но его тоже зовут Адрас.

Это темный пережил уже с трудом, но Тень, вообще кстати не ехидничая, смоталась и принесла ему стакан воды, и Адрас его даже почти до конца допил, когда я решительно добила его последней новостью:

— И на престол Тэнетра взойдешь ты.

Подавился.

Рух, подойдя, заботливо похлопал пытающегося откашляться принца по спине, и если в сравнении с людьми темные еще были ничего, то в сравнении с могучими орками… в общем я попросила:

— Рух, осторожнее, — но было уже поздно, кажется Адрасу грозил синяк на полспины.

Рхарге, с улыбкой понаблюдал за всем этим и спросил у меня:

— Что Утыррка говорить смуглому?

— Утыррка говорить Адрасу, что он быть император, — ответила я.

И Рух передумал продолжать избиение принцевой спины. Все-таки одно дело принц, и совсем другое целый император. И даже руки быстро убрал за спину, и отступил на шаг, а Адрас, выпрямившись и не сдержав страдальческого выражения скривился, но почти сразу взял себя в руки и спросил:

— Почему я?

О, я могла бы дать на это полномасштабный и развернутый ответ, но сказала просто:

— Ты мне нравишься, а Араэн и Къяр нет.

Адрас вопросительно изогнул бровь.

— Ты Араэдена не убивал и даже не пытался, — выдвинула я второй аргумент, не такой весомый как первый, но тоже имеющий право на жизнь.

Бровь темного скептически надломилась и я поняла, что без обоснования дело не выгорит. Страдальчески вздохнув, обмякла на подушках и произнесла уже серьезно:

— Адрас, ты единственный из оставшихся принцев наполовину тэнетриец, а на другую человек. Соответственно твоя кандидатура устроит как темных, так и те человеческие королевства, что отныне вновь населяют Сатарэн и большей частью находятся на темной части этого мира.

Он выслушал меня молча, а затем тихо произнес:

— Катрин, это огромная ответственность, я…

— Ты тот, кто осознает, насколько это значительная ответственность — а значит ты уже лучший кандидат на престол, — я улыбнулась практически брату.

Хотелось потянуться и обнять, прижаться к его груди и поверить в то, что я сумела вернуть его к жизни. Плевать каким образом, но вернула. И больше никогда, никакой магии, вообще. О, Великая Мать Прародительница, больше никакой магии! Сейчас, глядя на Адраса, я молча давала клятву самой себе, что сделаю все, только бы не допустить больше ни массовой гибели людей, ни смерти тех, кто мне дорог. Кстати, о тех кто дорог:

— Адрас, где император Эрадараса? — спросила я.

Еще хотела спросить о Динаре, но кесаря принц Мрака знал, а вот о Динаре был не в курсе. Но как оказалось — Адрас и на тему кесаря тоже едва ли мог что-то сказать.

— Он был с тобой, — нахмурившись произнес принц. — Араэден дал инструкции мне, отдал приказы Араэну, лорду Кеанрану и Даиру… ммм… прости, я не запомнил имени, полный титул — айсир Грахсовен, насколько я понял, он прибыл из твоего мира и сейчас под его управлением человеческие маги Тэнетра. После чего, император занялся тобой, успешно, как я вижу.

Да уж, успешнее некуда. Вопрос только куда сам кесарь делся.

Адрас, прищурился, пристально глядя на меня, и спросил:

— Катрин, что не так?

Судорожно сглотнув, я практически взмолилась:

— Найди мне Араэдена. Пожалуйста…

Мой брат не стал ничего больше спрашивать — взгляд на Тень и Мрак и те растворились, исполняя приказ. Адрас же поднялся, подошел к постели, обнял меня, развернулся и вышел — призвать портал в спальне кесаря он не мог, но шагнул в искрящиеся грани, едва вышел за порог. А я поняла, что меня потряхивает нервной полной ужаса дрожью.

— Утыррка волноваться? — спросил Рух.

— Утыррка думать где Ледяной Свет, — прошептала я.

Не то чтобы я там сильно переживала, просто…

— Ледяной Свет имеет дурацкий привычка подставлять спину врагам, — сообщила я оркам.

Шенге, с усмешкой, обнажившей клыки, глянул на меня и сказал:

— Ледяной Свет имеет дурацкий привычка отдавать все Утыррка. Силу, жизнь, магию.

Я напряженно посмотрела на папу.

— Утыррка думать, что Ледяной Свет гордый как волк — уходить и умирать молча? — озвучил мои смутные опасения шенге.

И я была вынуждена признать:

— Он может.

Хотелось бы сказать по-другому, и вообще что-нибудь другое, но…

— Этот ребенок, — я посмотрела на маленького Адраса, — сын мужчины и женщины, которые убивали Ледяного Света. Убивали долго и мучительно. Но он все равно едва услышал ее предсмертный зов, перенесся к ней и спас ребенка. Ледяной Свет знал, что это ловушка, и все равно спас ребенка.

Я оборвала себя, осознав, что от нервов и слабости уже заговариваюсь. И все же:

— А еще Ледяной Свет любит подставлять спину врагу, а потом сражаться с целым войском с ядовитым кинжалом в этой самой спине! А потом он любит сидеть и умирать до самого утра! А потом…

Шенге подошел и очень аккуратно и бережно переложил ребенка мне на руки. Маленький Адрасик хотел было закричать, недовольный тем, что его потревожили, но едва я нежно обняла его, перестал кривить мордочку и заулыбался. Такой удивительный смуглый малыш с ярко-синими глазами и уже заметно прорезающимися клыками.

— Если родители погибать, любви нужно больше, и больше тепла, — сказал папа.

Я понимала это, и все же:

— Его родители живы, — глядя на маленького, качать которого как это делал шенге у меня не было сил, — но это сложный мир, светлые леди слишком хрупкие для его реалий, и мать Адраса сейчас не в состоянии принять своего ребенка.

Папа присел на корточки рядом с кроватью, внимательно глядя на меня, и этим взглядом давая понять, что он хочет услышать дальше. Недолго думая, сдала все явки с паролями, честно объявив:

— Они извращенцы. И темные, и светлые. А еще имеют виды на женщин гномов!

На последней фразе у уже немаленького Руха отвисла челюсть. И вот долго можно было бы думать с чего бы, но тут Рхарге спросил:

— Женщины гномов тоже лысые и бородатые?

— Да-да, и бороду заплетают в косичку!- окончательно опозорила я светлых вместе с темными.

Орки мрачно переглянулись, судя по всему, одного этого им хватило для явственного осознания, что пора валить отсюда.

— Вообще сам мир очень хороший, — я аккуратно легла на бок, перекладывая маленького Адрасика и забирая у него прядь моих волос, с которой малыш начал играться. Не знаю, но мне кажется, он был каким-то слишком развитым для ребенка двадцати дней от роду, с другой стороны кесарь вон тоже родился от темного у светлой и итог впечатляющий… наверное. В смысле будет, если с ним все хорошо… надеюсь с ним все хорошо…

— Утыррка сильно волноваться, — заметил Рух.

— А где Динар? — спросила я.

Почему-то мне не ответили ни шенге, ни Рхарге, и только Рух нехотя сказал:

— Алое Пламя быть здесь час назад. Узнавать как Утыррка, смотреть из-за двери.

— И не войти? — мгновенно спросила я.

Под моим взглядом Рух развел лапами и сообщил:

— Алое Пламя не мог. Ледяной Свет защищать чертоги. Входить только Рух, Рхарге, Джашг, тот, кого ты и Ледяной Свет зовете братом Адрасом, и тощая леди. Больше никто.

Что ж, этого следовало ожидать… наверное.

Раздался осторожный стук в дверь, и почти сразу Элиситорес вошла держа бутылочку с молоком, прикрыла за собой двери, увидела, что я в сознании и, несмотря на всю выдержку и силу духа, присущую этой светлой, вдруг привалилась спиной к двери, и сползла по ней вниз, глядя на меня и не сдерживая слезы.

— Элиситорес! — испуганно воскликнула я.

Эллара лишь отмахнулась, вытерла рукавом слезы, и запрокинув голову, попыталась успокоиться. Мы все молчали, орки потому что были тактичными и чуткими, и я, которая узнала эту женщину совсем с другой стороны, после рассказа кесаря.

— О, Звезда моя, — Элиситорес поднялась, тяжело дыша и отчаянно пытаясь сдержать,- Кари, твой свет едва не ушел во тьму.

Она отступила от двери, постояла, приводя в порядок собственное дыхание и эмоциональное состояние, и вскинув подбородок, с легкостью и грацией присущей истинным дочерям света, подошла к постели, и… протянула бутылочку моему шенге. Папа потянулся, забрал у меня ребенка, устроил его на своей левой руке, и взяв бутылочку правой, начал кормить мгновенно ставшего серьезным малыша. И сосал светло-темный с таким сосредоточенным видом, что некоторое время мы все с умилением смотрели на это чудо.

— Удивительный ребенок, — сообщила мне Элиситорес, — он ест только из рук Араэдена и твоего… как я понимаю, отца?

И в этом вопросе было нечто большее, чем вопрос. Тактичная и воспитанная до кончиков ногтей элара никак не хотела оскорбить меня, но в то же время ее мировоззрение явно не воспринимало такого факта как мое кровное родство с огромными лесными орками.

— К сожалению, не родного, — успокоила я ее.

Элисситорес судорожно вздохнула, взглянула на меня с благодарностью за ее восстановленное душевно-мировозренческое спокойствие, и произнесла:

— Звезда моя, ты нас не представишь?

Я кивнула и собственно представила:

— Элисситорес, познакомься, это мой папа — великий вождь Лесного племени Джашг, это Рхарге — младший вождь и его сын Рух.

А потом уже на оркском:

— Шенге, это Элисситорес, мать Ледяной Свет.

Папа взглянул на эллару с явным удивлением, но склонил голову в знак приветствия, и продолжил кормить ребенка. Ребенка, о происхождении которого, у Элисситорес явно имелись вопросы.

— Звезда моя… — начала она.

И не успела договорить, как в комнату просочился Мрак, подлетел, и развел когтистыми лапами, демонстрируя, что он ничего не нашел… Я затаила дыхание. Следующей была Тень. Она подлетела не так близко, поклонилась и отрицательно покачала головой. Когда вошел мрачный Адрас, я уже знала, что он скажет. Ничего хорошего точно.

И кусая губы, я в отчаянии позвала:

«Сатарэн!»

Мир появился огромным пугающе нечеловеческим глазом, и мысленно ответил:

«Не знаю».

— Так, — откинувшись на подушки и игнорируя вопросительный взгляд Элисситорес, сказала я, — если он опять где-то с ножиком в спине сидит, я его сама убью! Лично! Всегда вообще мечтала!

Сказала на оитлонском, к счастью. Поэтому ни Мрак, ни Адрас с Элисситорес ничего не поняли, а папа лишь внимательно посмотрел на меня и приказал:

— Рух, Рхарге, искать. Утыррка спать и восстанавливать силы.

Посмотрела на него, чувствуя, как глаза заполняются слезами.

— Ледяной Свет не мог уйти далеко, — авторитетно сказал шенге. — Мы найти, Утыррка спать.

Он мог уйти на край света. Вообще куда угодно, даже в другой мир запросто!

Но шенге уверенно добавил:

— Ледяной Свет не оставлять Утыррка одна никогда. Он не мог уйти далеко.

Хотелось бы верить, очень хотелось бы, но:

— Шенге, вы не владеть магией в этом мире, поэтому…

Договорить не дал Рух. Усмехнулся, протянул лапу и над ней самым невероятным образом распустился цветок асоа.

— Мы не владеть сначала, — сказал орк, — но Утыррка давать жизнь и дыхание этого мира, а земля давать силу.

Я, наверное, вообще никогда не пойму принципы действия этой гоблинской магии!

— Самый веселый орк спать, — приказал Рхарге и они с сыном ушли.

Когда за ними закрылась дверь, шенге передал уже опустошившего бутылочку ребенка Элисситорес, подошел, поднял меня и унес в ванную, вовремя очень.

***

И там, когда я сидела в теплой воде, а рядом никого больше не было, папа сказал:

— Утыррка поступить глупо.

— Я это понимаю, — ответила, опустив голову.

— И продолжает поступать, — безжалостно добавил Джашг.

Я не знала, что на это сказать. Назвать свои поступки глупостью с одной стороны я могла, а с другой нет — я поступила и поступала так, как считала нужным. И может быть я не права, но я считала нужным сохранить жизнь Динара, согласиться на сделку с кесарем, сбежать, возглавить свободных людей, спасти столицу Тэнетра от вторжения высших, спасти Эрадарас от вторжения уже Тэнетра, и в целом.

— Утыррка поступать так, как считать нужным, — тихо сказала я.

Мой огромный неродной, но самый близкий папа, внимательно посмотрел на меня и вдруг сказал:

— Утыррка ни разу не спросить о своей семье.

Я боялась спрашивать. Боялась услышать ответ. Наверное, не хотела знать. В Рассветном мире прошло более пятидесяти лет, едва ли мои родители оставались живы… а мне гораздо проще было думать, что они все еще существуют.

— Черный король умер, спустя несколько месяцев после твоей гибели, не прощенный твоей матерью и не простивший себя сам.

Я застыла, глядя в воду перед собой.

— Проклятая принцесса не стала соблюдать траур, обложив податями и налогами подчиненные ей страны, она принялась строить новый Праер, величественный и прекрасный, Алое Пламя был вынужден вмешаться, не желая допускать уничтожения всего, что ты построила.

Папа… Лора…как же так?

Шенге продолжил:

— Алое Пламя разыскал Локар, тот, что остался тенью Ледяного Света в Рассветном мире.

Или Лора приказала Локару сделать это… Ничего не хочу говорить, или же заведомо обвинять, но… у Лорианы был кристалл-хранитель тени кесаря, и у нее было маниакальное стремление заполучить Динара – не трудно сложить два плюс два. Мы ведь Астаримана, у нас всегда есть запасной план, и видимо когда Динар отказал ей, Лора, как истинная Астаримана, просто приступила к реализации этого самого запасного варианта. И это нормально, правда, нормально… задело лишь то, что Динар на это купился. Это действительно задело.

— Что было дальше? — едва слышно спросила я.

— Дочь великого мага Жизни прийти жить в племя Лесных, — сказал шенге.

Невольно порадовалась за маму. Просто порадовалась. Я даже не сомневаюсь, что среди орков она была счастливой.

— И живет? – я посмотрела на шенге.

— Да. Она будет долго жить, — произнес папа.

Ну, вероятнее всего теперь да, когда отец уже не будет таскать ей букетами болячки от своих залетных актрис и постоянных любовниц. Наверное, я плохая дочь, раз смею так думать, но что было то было, мне с семнадцати лет пришлось оплачивать счета лекарей, и если бы за похождения отца мы расплачивались бы только золотом.

— Тебе не жаль Черного короля, — утвердительно произнес шенге.

— Наверное, на меня плохо влиять Ледяной Свет, — горько усмехнулась я.

Ну и собственно мысли о кесаре заставили встать.

— Так, — поднявшись в воде и заворачиваясь в полотенце, сказала я, — Утыррка иметь работу. Много-много работы.

Папа хотел возразить, но я сказала:

— Этот мир погибнет без меня.

Шенге вздохнул и кивнул¸ соглашаясь.

***

Из ванной я выходила гордо и уверенно, чтобы папу не пугать, в гардеробной пошатнулась, но все равно позвала рабынь. Вина бы еще… но при шенге пить было откровенно стыдно.

Зато было так здорово, когда я вышла, увидеть что папа стоит и ждет меня в коридоре, пристально разглядывая каждого из застывших элларов.

— Что-то не так? — поправляя покров, спросила я.

Великий вождь Лесных орков отрицательно мотнул огромной головой, взял меня за руку и повел как ребенка, все так же настороженно оглядываясь по сторонам, и я этому очень радовалась, потому что папа не увидел слез мо моих глазах. Слез тихого детского счастья. Просто счастья.

***

В императорской канцелярии все разом поднялись, едва мы вошли, радостно заулыбались мне, немного напряглись присутствию огромного орка, который, пристально оглядев все, безошибочно обратился к Эдогару, приказав на языке эллар:

— Призови Братьев Льда, во дворце чужой.

И пока я потрясенно смотрела на папу, шенге скупо ответил:

— Ледяной Свет учить языку.

Нормально, а я сидела переводила, а он… И тут вдруг очень нехороший холодок прошелся по спине, потому что… с чего кесарю учить шенге языку? Папа понял мой молчаливый вопрос и ответил по-оркски:

— Ледяной Свет не знать, сумеет ли выжить.

И Джашг не реагируя больше на мой взгляд, оплел канцелярию оркской защитой, используя силу мага Земли.

«Кесарь бессмертный, кесарь бессмертный, кесарь бессмертный» — повторила я про себя, пытаясь заставить себя же ощутить уверенность в этом.

Папа, глянув на меня, напомнил:

— Рхарге и Рух искать.

Не могу сказать, чтобы меня это сильно успокоило, но у них, по крайней мере, хоть магия была, а я сейчас едва ли могла использовать эту хрень, с вывернутой логикой.

Поприветствовав своих подчиненных, прошла к столу, села, сходу взявшись за стопку ожидающих меня документов, и едва ли успела взяться за первый, когда дворец содрогнулся. Основательно. Так что окна задрожали. Затем полыхнула сеть зеленого защитного плетения, не пропуская что-то…

В следующее мгновение распахнулась дверь, вошел Адрас, огляделся, недоуменно, посмотрел наверх на потолок, потом на шенге и мой отец спокойно ответил:

— Защита.

Темный принц удовлетворенно кивнув, подошел ко мне и сообщил:

— Араэн принц Ночи «просит» встречи.

— Оу, — протянула я, — это от его «просьбы» дворец пошатнуло?

Мой практически брат улыбнулся, подтверждая.

— А на возвращении сына он не настаивает? – поинтересовалась я.

Адрас перестал улыбаться и отрицательно качнул головой. То есть тоже не одобрял… прямо как я.

— Ты все равно теперь дядя, — уведомила его и сообщила Эдогару: — Впустите.

Принц Ночи явился угрожающей тучей. Весь в черном, с развевающимися от нескрываемого гнева темными волосами за спиной, несколько притормозив на входе, едва увидел севшего в кресло рядом со мной шенге, и остановившийся посреди канцелярии, потому что дальше его не пустили шагнувшие из пространства Снежные Братья. Да, охрана у меня была на уровне.

— Ваше темное высочество, какая встреча, — протянула я, не делая попытки подняться.

Во-первых, сил особо не было, во-вторых, желания.

— Со всем уважением, пресветлая императрица, — процедил Араэн, — мне бы хотелось знать, по какому праву Эрадарас позволяет себе вмешиваться во внутренние дела Тэнетра?

То есть принц Ночи уже в курсе, что трон ему не грозит? Шустро. Но не имеет значения.

Мило улыбнувшись темному, спокойно поинтересовалась:

— По праву сильнейшего?

На лице Араэна отразилась такая ярость, что шенге отреагировал глухим рыком, а Адрас невзначай встал так, чтобы если что прикрыть меня. Но, лично я вообще ничего не боялась. Более того – мне откровенно было за что мстить этому принцу, а потому:

— Уважаемый Араэн принц Ночи, — я продолжала мило улыбаться, — возможно, вы не заметили, но я не мой пресветлый озаренный сиянием супруг и я, — улыбка стала чуть шире, — ни жалостью, ни всепрощением не обладаю.

Темный выразительно изогнул бровь, недвусмысленно намекая, что я могу продолжать.

Кивком поблагодарив за любезность, собственно продолжила, и начала с удара:

— Я не считаю достойным передавать трон соседней державы в руки принца, не сумевшего защитить собственную жену.

Принц Ночи как от удара и дернулся. Встретила его полный ненависти взгляд с абсолютным спокойствием более сильной стороны, и полюбопытствовала:

— Еще вопросы?

Он мог бы задать их множество, но, и тут видимо плохая наследственность сказывалась, попытался задеть меня как личность, и вопросил:

— У вас ко мне какие-то личные счеты, пресветлая императрица?

— Естественно, — я сверкнула улыбкой, и любезно пояснила, — вы с вашей ныне супругой и подельником, трое суток убивали моего супруга. Не то чтобы я была сильно против, впрочем и не «за», учитывая, что речь идет о моем муже, но ваш поступок привел к тому, что в моем мире император Араэден воцарился на более чем три столетия. Личные счеты? Поверьте, если бы я озвучила все — это заняло бы наше с вами время до глубокой ночи. А потому, буду предельно откровенна — вы, по-моему, вполне обоснованному мнению, не подходите на роль правителя Тэнетра. Вы слабы, непоследовательны, не готовы брать на себя и нести ответственность, и не способны к защите. Таким образом я, и мой супруг, приняли решение о вашем отстранении от власти.

У темного дернулась щека, и Араэн прохрипел:

— Вы и ваш супруг? Приняли решение?! Пресветлая, я более двадцати суток правил своей империей, и ВАШ супруг не возражал!

Пожав плечами, невозмутимо ответила:

— А я возражаю. По причинам уже озвученным выше.

Прищурившись, принц Ночи переспросил:

— Не считаете меня подходящей кандидатурой?

— Да, — спокойно кивнула я, и злорадно добавила, — а еще у меня, в отличие от моего пресветлого супруга, память хорошая. Я бы даже сказала великолепная. И я не обладаю великодушием Араэдена, и никогда не прощаю врагов. Вопрос закрыт.

Темный стоял, с искренним и даже не особо скрываемым желанием придушить меня на месте, но прежде чем он успел хотя бы попытаться, шенге произнес:

— Ты не спросил как твой сын.

И в глазах принца Ночи словно что-то погасло.

А папа добавил:

— Тот, кто не заботится о своих детях, не способен позаботиться и о народе. Решение моей дочери справедливо, и потому, если ты призовешь меч, я не пощажу.

Араэн перевел потрясенный взгляд с меня на лесного орка, и обратно. В его взгляде вопрос прямо таки звучал, но я не собиралась ничего отвечать.

— Вы свободны, — произнесла любезно улыбаясь.

Когда принц Ночи выходил, он не стал сдерживать себя в стремлении выказать недовольство, так что дверь слегка пострадала, но это были сущие мелочи. Не мелочью однако было иное:

— Ты сумеешь взять Тэнетр под контроль? — обратилась я к брату.

Адрас кивнул и пояснил:

— Уже взял. У меня Тень и частично Мрак, Араэн на данный момент не обладает сущностью ночи. Причина по которой он явился сюда – право наследования. Он старший.

Подперев голову ладонью, я все еще была слишком слаба, чтобы даже сидеть, глубокомысленно заметила:

— Даже по старшинству право наследования у Араэдена, посему претензии принца Ночи несущественны. Как дела в Тэнетре?

Адрас улыбнулся, попытался создать для себя кресло, не смог, с подчеркнутым уважением посмотрел на шенге, взял ближайший стул, пододвинул к моему столу, сел, закинув ногу на ногу, и спросил:

— Что конкретно интересует?

— Повреждения столицы? – начала с основного, взяв услужливо поданный Эдогаром лист бумаги и внося пункт первый, под заглавием «Тэнетр».

— Уже приступили к восстановлению.

— Ресурс? — мгновенно спросила я.

— Магия, — ответил Адрас.

Не люблю я магию, и чем дальше, тем больше. Пора бы всем переходить на нормальные материальные ресурсы.

— Уровень разрушений? – задала следующий вопрос.

— Восемьдесят процентов, — прозвучал ответ. — За три дня справимся.

Ну, магия так магия, пусть восстанавливают.

Кивнула, и тут же посмотрев на брата, высказала:

— Не поняла, а чем этот двадцать суток своего правления занимался?!

На сей раз ответа не последовало, Адрас просто развел руками, намекая, что как бы не в курсе. Мои пресветлые естественно в курсе не были, а шенге глубокомысленно заметил:

— Утыррка принимать верное решение.

— Это точно, — вздохнула я.

И призвала Сатарэн.

За шесть часов напряженной работы я дважды прерывалась на еду, с шенге спорить было бесполезно, и выяснила множество информации. Итак, цивилизованных развитых государств теперь было — семь. Эррадарас, Тэнетр, человеческие королевства Мигран, Неирт, Ламена, орки и гномы. Пока еще о своей государственности не заявили драконы, орлы, песчаные демоны и дриады, но опыт подсказывал, что это лишь дело времени. Существенной проблемой стало то, что все три человеческих королевства возродились на темной половине мира, а жаль — мне бы не помешала парочка и на светлой, было бы проще наладить торговлю. Налаживать предстояло многое и многое. К примеру что-то нужно было делать с человеческими магами, которые в данный момент, под правлением Динара, сгруппировывались на Свободных островах, вместо того чтобы, как порядочные люди, примыкать к человеческим королевствам, или строить собственные.

— Эдогар, вызовите мне лорда Гранитного дворца, — приказала я, рассматривая странные сооружения, выстраиваемые человеческими магами под руководством бывшего правителя Далларии.

Лорд Кеанран явился практически сразу. Вошел в канцелярию, поклонился сначала шенге, а затем мне, и… ничего не сказал, потому что по дурацкой пресветлой традиции выдерживал паузу. Я, не обремененная подобными условностями, спросила прямо:

— Вам удалось восстановить злаковые культуры?

— Нам удалось блокировать магию, препятствующую их росту, — основательно уклончиво ответил пресветлый.

— На темной территории зерно есть, — сообщил Адрас.

А я взирала на лорда Кеанрана, и мне очень не понравилось то, как эллар упорно старался не смотреть мне в глаза. Это по меньшей мере вызывало подозрения, по большей — опасения. К сожалению, продолжить разговор не удалось, шенге поднялся и решительно произнес:

— Достаточно.

***

Спустя полчаса я сидела на своей кровати, держа одной рукой маленького Адрасика, второй бутылочку с молоком, которую малыш сосредоточенно опустошал, и задумчиво рассматривала ребенка. У полутемного были удивительно-синие глаза, правда на фоне традиционного для темных черного «условно белка». И все же синие, пронзительно синие глазищи на фоне черноты глаз.

Заглядевшись, едва не оказалась укушенной — малыш все время норовил отпустить соску и вцепиться в мою руку, даже не знала, что темные столь кровожадны с младенчества. Но при всем при этом – ребенок признавал только меня и шенге, более того, меня он предпочитал больше, чем орка. Искренне полагала, что по причине желания моей крови, но едва мелкий поймал мой палец, вместо того, чтобы прокусить его уже имеющимися клыками, лишь зачмокал, прикусив, но не кусая.

— Утыррка стать мама, — сказал шенге.

Улыбнулась папе, и, погладив маленького по бархатной щечке, отобрала палец и вернула в его ротик соску. Адрасик мгновенно посерьезнел, и вновь принялся есть.

И тут вернулся Рхарге, а я вдруг поняла, что напряженно ждала его или Руха весь день, просто не признавалась в этом даже самой себе. И, наверное, не знай я орков, пошла бы искать сама, но я доверяла им, не обладала по-крайней мере в данный момент магией (и гоблин ее знает когда эта вообще нелогичная штуковина ко мне вернется), и едва ли была способна ходить без помощи шенге. А потому я ждала. Напряженно, и сдерживая себя изо всех сил. Ждала и… молилась бы, но молиться тому, кого ждешь, это как-то странно было бы, так что просто ждала.

Рхарге, огромный и могучий, затмивший всей волосатой тушей дверь, остановился, посмотрел на меня и произнес:

— Ледяной Свет жив.

Стон облегчения огласивший императорскую спальню, я лично проигнорировала. И плевать, что это был мой стон. И даже все равно, что папа и Рхарге посмотрели на меня с неособо скрываемыми ухмылками, я просто спросила:

— Где он?

— Темная башня, — кратко ответил младший вождь.

То есть та рухлядь, что дорога ему как память.

— Вы его видели? — мой следующий вопрос.

Отрицательно мотнув головой, Рхарге пояснил:

— Доступ закрыт, сила Ледяного Света велика, не пускает, Рух сторожить его и тот, кто незримо быть в Дворец Утыррки.

То есть, орки приняли данное строение за мой дворец. Приятно. Вообще единственно приятное, что прозвучало во всем вышесказанном. Потому что кесарь мог быть только условно жив, очень условно, в смысле вполне мог сидеть в своей башне по собственному обыкновению с кинжалом в спине, и радостно предаваться прокрастинации с меланхолией. В смысле гордо дохнуть в одиночестве!

— Шенге, — позвала я.

И едва папа протянул руки, очень осторожно переложила запротестовавшего Адрасика к нему, следом протянула уже практически пустую бутылочку.

— Утыррка идти к Ледяной свет? — проследив за перекладыванием малыша, вопросил Рхарге.

— Утыррка знать, что Ледяной свет любить умирать, время от времени, — с трудом поднимаясь с постели, сообщила я.

А шенге вдруг спросил:

— Утыррка хотеть, чтобы Ледяной Свет жить?

И на постель я рухнула обратно. Посидела, неловко одергивая сорочку, и посмотрела на папу. Вопрос был по существу. Очень правильный вопрос. Вопрос, который даже задали в нужное время. Потому что шенге дал мне понять, что я контролирую Эрадарас, контролирую всю ситуацию, и, учитывая наличие орков, Адраса и Сатарэна на моей стороне, я могу контролировать весь этот мир. Сама. Без кесаря.

И папа поступил как всегда – не настаивая, не приводя доводов, просто дал это понять. Самой. Понять, что кесарь как политический союзник больше мне не нужен.

Просто не нужен.

Ни как император, ни как маг. Потому что перемещение между мирами то, что подвластно магам Земли, а шенге… маг Земли. И он, и Рхарге и Рух. Маги Земли, силу которым частично вернула я, частично, как я понимаю, кесарь. Кесарь, так же обучивший моего папу языку пресветлых…

И я посмотрела на шенге. Вождь Лесного племени чуть прищурившись, пристально смотрел на меня.

Под внимательным папиным взглядом стало неожиданно стыдно. С одной стороны за слабость, потому что я точно знала, что не оставлю кесаря умирать, с другой стороны за глупость — потому что лично мне, всему миру, да и всем в целом, было бы гораздо выгоднее, чтобы Араэден сейчас гордо сдох в одиночестве в своей башне.

И если в тот, первый раз, когда я бросилась за ним в другой мир, это еще можно было оправдать тем, что Сатарэн без кесаря Владыка Ночи подмял бы под себя в короткие сроки, то сейчас оправданий мне не было. Ни одного.

— Я у тебя очень плохая дочь, — тихо сказала шенге, снова поднимаясь с постели, — прости.

Практически ненавидела себя в этот момент.

И не могла смотреть на шенге.

Поднялась, ушла в гардеробную, накинула халат поверх сорочки, и все так же не глядя на шенге, вышла. Мне было стыдно. Мне было стыдно как никогда. Я отчетливо знала, что спасать кесаря глупо до невозможности… но я просто не могла поступить иначе. Не могла и все.

Но стоило выйти в коридор, как стало совершенно очевидно — до кесаря я не дойду.

Просто не дойду.

Потому что все стражники стояли застыв, и никто даже не пытался вспороть воздух острием сверкающих копий.

Я замерла, искренне сожалея, что успела сделать шаг от двери в наши с императором покои, и на какой-то миг мне даже стало страшно… но лишь на миг — уже в следующий дверь за моей спиной открылась и вышел Рхарге.

В тот же миг разом вздрогнув, отмерли стражники и во дворец словно снова вернулась жизнь.

— Утыррка испугаться? — поинтересовался с плохо скрываемой усмешкой младший вождь.

— В последний раз когда светлые так замирать, приходить плохой, очень плохой темный принц, — настороженно оглядываясь по сторонам, ответила я.

Рхарге похлопал по плечу и издевательски спросил:

— Хуже чем Ледяной Свет?

Обернувшись, возмущено ответила:

— Вот ты сейчас совсем не прав. Между прочим, для этого мира кесарь не так уж и плох.

Орк, хитро прищурился, и насмешливо уточнил:

— А очень-очень плох?

Ну, с этим не поспоришь, я и не стала собственно спорить.

И в этот момент передо мной вспыхнул, ослепляя, портал, и тут же был закрыт зеленой сетью защиты Рхарге, закрыт и уничтожен.

Невольно шагнула назад, прижимаясь к орку.

Второй портал возник на том месте, где только что стояла, и его тоже уничтожил младший вождь племени Лесных. Причем все происходило настолько быстро, что ни стражники, ни вбежавшие в коридор Снежные братья не успели ничего сделать, и только Рхарге успел среагировать.

— Утыррка стоит вернуться, — сказал орк, прижимая к себе огромной лапой.

— Не уверена, — нервно оглядываясь, ответила я, — мне нужно к кесарю.

— Ледяной Свет защищен, — возразил Рхарге.

— А гоблин его ведает, защищен он или нет, — выговорила в сердцах.

Следующий портал вспыхнул в конце коридора, и уничтожила его моя северная охрана, но это все равно было нонсенсом. Нонсенсом, на который если кто и был способен, то только Акъяр, даже не сомневаюсь, что это его рук дело. И вот спрашивается – зачем спасала? Мне было мало проблем?

— Добро всегда порождает зло, — глубокомысленно выдала я.

— Возможно – да, возможно – нет, — на чистейшем оитлонском ответил орк, продолжая придерживать меня как несмышленое дитя, которое рвется навстречу неприятностям, — но Ледяной Свет предупреждал, что Утыррку захотят отнять. Не сказал почему.

— А у них тут местное пророчество, — оглядываясь в поисках очередной попытки нападения, ответила я. — По пророчеству, тот на чьей стороне взойдет Черная Звезда, тот и в дамках.

Рхарге удивленно хмыкнул и сказал очевидное:

— Черная Звезда восходит на востоке.

— Черная Звезда это я, — пояснила невесело.

Рхарге странно на меня посмотрел, а я, вспомнив, как теперь выгляжу, вдруг спросила на оркском:

— А Джашг узнать меня, когда увидеть?

— Джашг узнать сразу, — величественно кивнул орк, и смущенно добавил, — Рух и Рхарге нет.

Вдруг поняла, что улыбаюсь. Просто улыбаюсь. Потому что папа меня узнал. Так и знала, что узнает. Вот чтобы кесарь не говорил, а папа узнал с первого взгляда. Доберусь до Араэдена, поиздеваюсь. Добраться бы.

— Утыррка нужно вернуться, — напряженно произнес Рхарге.

Утыррка очень сомневалась, что кое-кто темнопринцевской наружности не в курсе произошедшего с кесарем, и имелось сильное подозрение, что меня не хотят пускать к нему, чтобы не спасла. Къяр мог. В том то и проблема, что Къяр мог и быть в курсе, и не пускать, зная что один раз я кесаря уже с того света вытащила, а значит могу и вытащить повторно.

— Сатарэн, — позвала я.

Мир возник передо мной гигантским змеиным взглядом.

— Позови мне Мрак, — попросила я.

Глаз исчез, а через несколько мгновений появилось чернильное пятно, материализовавшееся рядом со мной призрачно-черной фигурой высшего.

— Здесь Акъяр, — сообщила ему. — Сможешь проверить, где конкретно?

Мрак всплеснулся чернильным пятном под потолок, и стек сверкающей темной смолой, обозначая места… фактически дыр в пространстве. И если бы галерея была яблоком, я бы сказала, что это очень, очень сильно изъеденное червями яблоко.

— Чертов гений! — вырвалось в сердцах.

А Мрак открывал все новые и новые «дыры».

Рхарге, внимательно следивший за его действиями, вдруг произнес:

— Эти темные сущности, которые ты зовешь Мраком и Тенью, они сильны. Очень сильны.

— Да, — согласилась я, — они были сильны и могущественны, они владели магией и правили тремя мирами. Но в какой-то момент они слегка забыли о том, что власть это еще и ответственность. Огромная ответственность, и в первую очередь перед теми, кем правишь. И высшие, считая себя богами, попытались уничтожить тех, кто покорно и вынуждено служил им. Высшие были сильнее, темные коварнее. Коварству темных поем мы песню, в итоге, как ты видишь, высших не осталось, темные вполне себе существуют.

Мрак, завершив с обозначением дыр в пространстве, вернулся и возник передо мной мрачным силуэтом некогда бога. Силуэтом, который, как и я понимал — глупо было бы соваться сейчас туда, где каждый шаг не отличается безопасностью.

Да, по всем законам логики, мне следовало бы вернуться в спальню, в отличие от дворца защищенную великолепно.

Вот только где я и где логика.

«Сатарэн» — призвала мысленно.

И отпустила руку Рхарге.

«К подножию Темной башни», — приказала, роняя халат с плеч. Все равно ведь намокнет, смысл таскать его за собой.

— Буду возле Руха, — сообщила я младшему вождю племени Лесных, прежде чем меня смыло водой.

И вот раньше бы не смыло, но дыр Акъяр понаделал знатно, так что Сатарэн проник сюда без каких-либо сложностей.

***

Меня вынесло действительно к Руху. Причем в самый интересный момент – огромный снаружи, но еще совсем маленький внутри, Рух деловито пытался взломать защиту Темной башни, и судя по паре десятков смятых заклинаний, сиротливо ссыпавшихся по незримой стене, делал это давно и упорно.

Когда мокрая я оказалась у его ног, орк вздохнул, поднял меня и почесав затылок произнес:

— Хорошая защита.

Откашлявшись, я выпрямилась, зябко обняв себя за плечи и стараясь игнорировать мокрую прилипшую к телу сорочку, и была вынуждена признать — да, хорошая.

Эту башню я видела издали, когда кесарь создавал себе дворец. Жуткое, мрачное серое строение, с почерневшей крышей и местами стенами, что говорило о факте ее многоразового поджигания. Хотя казалось гореть было нечему — в отличие от темницы, в которой содержался Элионей, эту башню не окружало ничего, помимо выжженного пространства и трех степеней защиты. Трех незримых стен, оставивших лишь темный отпечаток на черной земле. Место было жутким. Вообще я не понимала, как можно было оставить эту башню в качестве дорогого памяти архитектурного памятника. Это если и был памятник, то какой-то… вконец жуткий.

— Утыррка ведь не ходить туда? — встревожился Рух.

— Ходить, — скорбно призналась я.

— Зачем? – не понял орк.

— Утыррка понятия не имеет, — в последнее время я становлюсь все более честной, пора бы заканчивать с этим.

Неодобрительно глянув на меня, Рух сказал:

— Защита сильная, Утыррка не пройти.

А мне шелестом ветра вспомнилось «Для тех, кому я позволяю…»

— Утыррка войти, — сказала я, до крови царапая ладонь. – Для Утыррки путь к Ледяному Свету открыт всегда.

И грустно улыбнувшись Руху, я приложила кровоточащую ладонь к стене.

И стена мягко обступила меня сиянием серебристого дождя, пропуская внутрь.

***

Когда я обернулась — огромного орка уже не было видно. Не было видно ничего, кроме сверкающей серебристой стены и… костей элларов, некогда пытавшихся пройти сюда.

Дрожа от холода, я огляделась, с ужасом осознавая — как много их здесь. Тех, кто пытался убить кесаря, но в итоге погиб сам. И убил себя сам… Прошли годы, но эти самоубийцы, а назвать иначе тех, кто рискнул напасть на Араэдена я чисто логически не могла, лежали здесь. Пресветлые, скалящиеся ветру и свету двух светил оголенными черепными костями, с ошметками треплемых на ветру светлых волос… несколько темных, судя по позам заколовших себя самостоятельно, и умерших с этим явно потрясших их осознанием, потому что челюсти были отвисшими… Одну темную. Она была мертва давно, но повисшее на цепях тело все еще обнимала ссохшаяся кожа, иссиня черные волосы закрывали лицо, на черном кожаном платье не было видно ни единого пореза… я поняла, что не хочу знать, как она умирала.

И подойдя к стене в двух шагах от нее, вновь приложила кровоточащую ладонь…

«Для тех, кому я позволяю»…

Эта стена осыпалась золотыми искрами, и зарры пропустили меня, не причинив вреда.

Но это меня, а здесь, во втором круге ада, всех остальных они просто убили.

И их было так много, тех, кого смертоностной магии кесаря пришлось убивать. Много настолько, что у меня был бы шанс вновь испытать сомнительное удовольствие от буквального хождения по трупам, но те же зарры, слившись, образовали золотой сверкающий на солнце мост, позволяя мне пройти.

И я прошла. К третьей стене.

Открыла с содроганием, и едва та опала черным пеплом, поняла, что боялась зря – здесь трупов не было. Ни трупов, ни костей, ни останков.

Здесь не было ничего.

Выжженная, истрескавшаяся, покрытая пеплом земля.

Ступать на которую было страшно, но я все же сделала новый шаг. Потом еще один, и еще, и еще…

Здесь явно было что-то не так с пространством, изначально показалось, что до башни от третьей стены шагов десять, не больше, но я совершила все сто, прежде чем коснулась почерневшего от времени и пламени железного кольца, чтобы потянув его на себя, наконец, открыть дверь этой проклятой башни.

Открыть и замереть на пороге.

Потому что первое, что я увидела, была надпись: «Мир принадлежит мне!»

Надпись, нацарапанная прямо на почерневшем от пожара полу. Дерганная, выведенная явно едва способной двигаться рукой, с искажением допустимым для языка древних элларов. Но шаг вперед и более четкое: «Мир принадлежит мне!», и вот уже этот уверенный почерк был мне хорошо знаком.

Еще шаг, и я замечаю все ту же надпись на стенах. Сначала неровную, словно бы писал ребенок, но затем все более и более отчетливую, поднимающуюся выше и выше.

«Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!»…

Я стояла в центре башни, потрясенно оглядываясь.

Мыслей было так много…

Во сколько он научился писать? Два-три годика? Я не знаю, как растут местные дети, но Адрасик был очень смышленый, смог бы он написать такое в годик? Судя по нижней надписи, кесарю едва ли было больше…

«Мир принадлежит мне!»…

Я пошатнулась, поняла, что с трудом стою, но все так же продолжала оглядывать пол, стены, потолок и надпись… одну и ту же надпись абсолютно везде.

«Мир принадлежит мне!»…

И вздрогнула всем телом, едва услышала насмешливое:

— Я бы поинтересовался тем, что ты здесь делаешь, но в данный момент мне крайне любопытно, чем тебя надпись не устраивает?

Резко повернувшись на звук голоса, я, наконец, увидела кесаря.

Он сидел на полу, привалившись спиной к одноместной застеленной полуистлевшим покрывалом кровати и единственным, что было отчетливо видно в полумраке, а кесарь занял наименее освещенную часть помещения, были его сверкающие ледяной насмешкой глаза.

— Да ничем, — решительно направившись к супругу, ответила я, — разве что одной маленькой неувязочкой.

— Какой же? — безразлично поинтересовался император Эрадараса, даже не делая попытки встать.

Подойдя, я для начала обошла его с обеих сторон, выискивая кинжал где-нибудь в спине.

— Нежная моя, ты слишком плохого мнения о моих способностях к выживанию, — проследив за моими поисками, сообщил Араэден.

— Да как сказать, опыт, знаете ли, — язвительно ответила я, и, обойдя кесаря так, чтобы оказаться с ним лицом к лицу, присела на пол, вглядываясь в бледного, и судя по виду, явно переоценившего свои способности к выживанию императора.

— Ну я же выжил, — с едва тронувшей его губы улыбкой, произнес Араэден.

— Что-то мне подсказывает, что все те, кто возлежат между первой и третьей стенами, думали так же, — съязвила я.

И протянув ладонь, прикоснулась к его щеке — кесарь был ледяным на ощупь. Ледяным настолько, словно жизни в нем не осталось вовсе.

— Между первой и второй, — устало сказал император, и обессилено откинув голову назад, посмотрел на меня с едва читающейся насмешкой.

— И над чем потешаемся? – несколько враждебно поинтересовалась я.

— Ты очень плохая дочь, — обозначил свою абсолютную осведомленность кесарь. И добавил неожиданно жестко: — Зачем ты пришла, Кат?

Разведя руками, полувопросительно ответила:

— Потому что я очень плохая дочь?

Укоризненный взгляд и неожиданно откровенное:

— Я не уверен, что смогу покинуть эту башню, нежная моя.

И мое сердце сжалось так, что стало больно даже дышать. Вглядываясь в столь знакомые черты нечеловечески злого лица, я искала в себе силы сказать хоть что-то, и не находила ни сил, ни слов. Разве что вопросов было изрядно.

— Потому что ты вытащил меня? — спросила, срывающимся голосом.

Он не ответил, устало, так неизмеримо устало глядя на меня.

Со смертельной усталостью во взгляде.

— Нет, — прошептала, чувствуя, как с ресниц срываются слезы, — пожалуйста, нет.

Кесарь приоткрыл губы, собираясь было что-то сказать, но промолчал. А я смотрела на него, чувствуя, как задыхаюсь от слез, но все что смогла сказать, было дурацкое:

— Ты же оставишь меня матерью одиночкой?

Он улыбнулся, и хрипло ответил:

— Ты будешь прекрасной мамой, нежная моя.

Я запрокинула голову, пытаясь удержать слезы, хоть как-то удержать слезы и не скатиться в банальную истерику, которая как ничто идеально соответствовала бы моменту.

А на потолке тоже была надпись: «Мир принадлежит мне!».

— Кстати, о неувязочке, — вытерев слезы, вспомнила я, — по факту этот мир так и не стал твоим, он принадлежит мне.

И я с вызовом посмотрела на супруга. Вызов, который кесарь не принял, он улыбнулся и тихо ответил:

— Я знал, что ты полюбишь его.

И оказался прав. Как всегда. Во всем. По любому поводу…

— Увы — нет, — кесарь грустно улыбнулся мне, — я всегда проигрывал битвы за женщин. Что бы не предпринимал, как бы не старался… итог извечно оказывался печален.

Я молчала, пристально глядя на него, и искренне надеясь, что кесарь продолжит. Хотя бы говорить со мной. Но он замолчал, все с той же грустной полуулыбкой глядя на меня.

— Замечание про женщин, — я постаралась придать своему голосу больше язвительности, даже понимая, что император читает все мои мысли и уловку заметит, — насколько мне известно, их вниманием и стремлением быть с вами пользовались вы, мой кесарь.

Он усмехнулся, откинув голову, и тихо ответил:

— Нет, Кари, битву за каждую из значимых для меня женщин я проиграл. Сначала мать… Я бросил вызов тому, кто номинально считался моим отцом, когда мне было чуть больше восьми, и мне казалось — я победил. Убивая его и глядя как в его глазах гаснет искра жизни, я был уверен, что победил… Но император оказался коварнее, чем я когда-либо мог предположить, и когда я освободил мать, она была уже беременна. Ему оказалось до крайности легко манипулировать ею — он пообещал, что если она понесет, он позволит ей увидеть меня, ребенка, которого у нее отняли сразу после рождения.

В воздухе осталось недосказанным «отняли и заперли здесь, в башне».

— Это уже мелочи, — улыбнулся кесарь, — я выжил.

Хорошая формулировка… очень хорошая, только все равно больно так, что нет возможности сделать вдох.

— Затем Элиэ, — улыбка Араэдена приобрела слегка мечтательный оттенок. — Забавно, — продолжил он, — я полюбил в ней то, что осознал не сразу. Она была живой. Она любила жизнь. Она готова была сражаться за себя, свою семью, своего возлюбленного — мне оставалось лишь восхищаться.

— Восхищаться до такой степени, что вы позволили ей убить себя? — возмущенно спросила я.

Он тихо усмехнулся, посмотрел на меня, и произнес:

— Нежная моя, оглянись. Здесь я рос. Здесь меня убивали много, много, неизмеримо много раз. Делай выводы.

Я оглянулась.

Поняла.

Посмотрела на кесаря и тихо спросила:

— Вы знали, что они не смогут вас убить?

Он улыбнулся. Загадочно-уверенная улыбка на бледных губах и безумная тоска во взгляде.

— Это не тоска, это усталость, — едва слышно ответил Араэден.

Вновь криво улыбнулся, и произнес:

— Уже в тот момент я был проклят чтением мыслей, нежная моя. А это проклятье. Страшное, жестокое, неизменное. Для нее моя смерть была символом того, что она получит право на жизнь, на любовь, на свободу. Она так верила… а мне хотелось верить, что до нее дойдет простая истина — нельзя обрести счастье убивая. Силу, империю, власть… но не счастье. Я был слишком молод, Кари, я считал, что Элиэ во многом похожа на мою мать, как минимум в вопросах благородства.

Сидя перед ним на коленях, я потрясенно переспросила:

— И вы трое суток «надеялись»?!

Кесарь опустил взгляд, усмехнулся и все так же тихо произнес:

— Даже когда умерла надежда, я не смог убить ее.

Я сидела оглушенная этим признанием, в полном потрясении взирая на кесаря. Я не могла этого понять, просто не могла. Его убивали трое суток, так мучительно и жестоко, как умеют только темные, но, несмотря на всю адскую боль и безумные пытки, он не сопротивлялся? Почему?!

Посмотрев мне в глаза, кесарь усмехнулся и пояснил:

— Потому что Араэн поставил ее удерживать контур. Малейшее мое применение силы — и она погибла бы.

Судорожно вздохнув, уточнила:

— Он знал?

— Он да, — подтвердил кесарь. Усмехнулся и добавил: — Она и Элионей нет.

И на меня обрушилось все понимание той дичайшей ситуации.

— Это так… по-темному, — прошептала я, вспомнив с каким спокойствием и даже улыбкой, Арахандар Властитель Ночи подвергал жуткой смерти своих сыновей.

Араэден лишь улыбнулся. Я же, придвинувшись ближе, на всякий случай исследовала руками его спину, а то мало ли…

— Там нет никаких кинжалов, нежная моя, — прошипел кесарь.

— Да кто вас знает! — воскликнула я, отстранившись и снова сев перед ним, — с вашей то склонностью к мазохизму, я уже ни в чем не уверена.

Он улыбнулся. Самая теплая из всех улыбок императора, которую мне доводилось видеть.

— Что было дальше? — придвинувшись чуть ближе и взяв его за руку, практически шепотом спросила я.

Легкая усмешка, без тени веселья, и откровенно мрачное:

— Менее всего я ожидал, что им удастся вышвырнуть меня из этого мира. Ты поймешь, нежная моя, ты знаешь, что такое ответственность… Я нес ее за слишком многих. Я был единственным щитом между Тэнетром и Эрадарасом, я был единственным, что защищало малые народы, от поголовного истребления, я был единственной защитой для моей матери. Оказаться живым в Рассветном мире, осознавая, что их всех убьют… было тяжело.

— Вы не были живым, — вспомнила я, — вы были практически трупом.

— Без разницы, — ответил кесарь, — никакая физическая боль не могла затмить тревогу, пожиравшую меня сильнее с каждым днем. Я заигрался в любовь и благородство, я заигрался… а расплату понесли они.

Я лишь сидела, держа его ладонь, и понимая, насколько Араэден прав. Есть те, кто может позволить себе любить без оглядки, а есть те, на ком ответственность за многих, и у нас нет права на ошибку и чувства, потому что за наши чувства и ошибки кровью платят другие.

— Ты понимаешь, — улыбнулся император. — Ты всегда это понимала, нежная моя.

Я промолчала, с болью глядя на него, и спросила:

— А после вы потеряли Дарику?

Знала эту историю, практически полностью, и все же… хотела услышать от него.

Араэден посмотрел на меня и тихо ответил:

— Их обеих.

В моем взгляде отчетливо промелькнуло непонимание — Мейлина, насколько я помню, была вполне себе жива и здорова, даже в убийстве Динара радостно участвовала.

— Не особо радостно, — резонно возразил кесарь. Вздохнул, складывалось ощущение, что говорить ему все сложнее, и пояснил: — Я был слишком не осмотрителен. В поисках способа возвращения домой, я заходил все дальше и дальше, оставляя Дарику и ее дочь на все больший срок. Это было ошибкой. Мне следовало взять их с собой, пусть путешествие уже не было легким для Дарики, но следовало, я знал, что человеческая стая уже давно лишь стая – для активации агрессии им не хватало лишь искры… Я знал это, но я не думал, что ТаЭрхадан столь быстро захватит власть. Я просчитался. Моя вина.

Это были очень смутные времена, просчитаться было не сложно.

— Не сложно, — усмехнулся кесарь, — но я рос как представитель высшей расы, и считал себя гораздо дальновиднее людей… Моя ошибка.

Он вздохнул и продолжил:

— Дарику убили на глазах Мейлины. И эта та боль и потеря, которую не излечить никаким временем, но последовавшее за произошедшим насилие, оставило не меньший шрам в ее душе. Когда я сумел добраться до Мейлины, от улыбчивой смешной девочки не осталось ничего… Я потерял их обеих, нежная моя, окончательно и безвозвратно.

Долгая пауза и кесарь добавил:

— Мейлина не хотела жить. Я пытался, объяснял, доказывал — она не хотела жить, а я не мог винить ее за это, вина была исключительно на мне. И тогда я дал обещание, что если она будет жить, в Рассветном мире больше не будет войн. Войн и сильных магов, способных поднять народ на восстание.

Я смотрела на кесаря, с диким пониманием случившегося, стремительно переворачивающим все мое представление об истории, о ситуации с подвластными королевствами. И от этого понимания ни на миг не становилось легче… только больней. Араэден отчетливо видел это, но все равно продолжил:

— Я захватил и объединил человеческие королевства, заключил мир с теми из орков, кто ограничивался определенными территориями — Степные, во главе которых тогда еще стоял не ТаШерр, Горные — живущие на севере и Лесные, твой шенге тогда был лишь младшим вождем. Алое пламя и его потомки выступили против. У них не было территорий, сильное племя алчущее земель, женщин и власти. Собственно ТаЭрхадан принадлежал к этой власти силы. Я никогда не жалел, что уничтожил их.

Мой взгляд кесарь встретил, не опустив собственного, он действительно никогда не жалел.

— Мейлина осталась на освобожденной территории, — произнес Араэден. — Она хотела лично проследить, чтобы те, кто убил ее мать, больше никогда не рождались. Следила… но каким-то образом пропустила момент рождения и перерождения Динара Грахсовена. Сначала пропустила, а после умоляла меня не трогать того, кто стал ей как сын. Это была та причина, по которой Динар остался жив после возвращения из Готмира.

Невольно вздрогнув, выпустила его руку, собственные руки сложила на груди, и достаточно враждебно спросила:

— А я?

Кесарь протянул ладонь, прикоснулся к моему колену, обтянутому мокрой тканью, и устало ответил:

— А ты родилась благодаря мне, нежная моя. Благодаря моему вмешательству и тому, что я настоял на свадьбе Ароиля и Ринавиэль, этот брак был слишком не выгоден обеим династиям. И ко всему прочему от твоего отца была беременна так же старшая сестра твоей матери.

Я как сидела…

— Прости, — грустно улыбнулся кесарь.

— За что? — я невесело усмехнулась.- За правду о моем отце? Мне было известно, что он никогда не страдал верностью моей матери, при всей любви, которую скорее демонстрировал, чем не скрывал.

— Он все же любил, — счел нужным сказать кесарь.

Я лишь пожала плечами. Любовь – это то удовольствие, которое люди моего положения никогда не могли особо себе позволить, слишком велика ответственность за всех тех, кто от тебя зависит, так что для чувств… едва ли остается место.

— Интересно, — я посмотрела на супруга, — а что, если бы я родилась мальчиком?

Кесарь улыбнулся. Несколько долгих секунд смотрел на меня, а затем тихо произнес:

— Кари, прошло почти триста лет, ты полагаешь, я мог надеяться на то, что мои близкие все еще живы?

Я промолчала.

Араэден усмехнулся и пояснил:

— Я растил тебя как политика. Лучшего из всех в Рассветном мире. Слишком отчетливым было понимание, что вернувшись в Эрадарас я застигну лишь руины былого величия, но я принес мир в твой мир, я надеялся, что ты сможешь сделать то же и для моего.

Усмешка превратилась в грустную улыбку и кесарь добавил:

— Родись ты мальчиком — это разом решило бы множество проблем. Но этого не случилось. В чем-то жаль, в чем-то нет. Да, будь ты мужчиной, все было бы проще, но мне кажется лишь женщина может нести в себе столько жизни, столько жизненной силы, и быть достаточно гибкой, для того чтобы не ломаться и оставаться сильной несмотря на все обстоятельства. И в тебе столько жизни, нежная моя, столько упрямства и упорства, столько огня…

Его ладонь бессильно соскользнула с моей ноги и осталась на полу, я сдержала порыв прикоснуться к ней, пытаясь хотя бы согреть. С одной стороны мне было так тяжело от всего услышанного, а с другой – все обретало кристальную ясность. Правда легче от этого не становилось тоже. Понятнее, но не легче.

— «Слишком отчетливым было понимание, что вернувшись в Эрадарас я застигну лишь руины былого величия, но я принес мир в твой мир, я надеялся, что ты сможешь сделать то же и для моего», — повторила я сказанные им слова и вопросительно посмотрела на кесаря. — Не совсем поняла, — призналась супругу.

С усмешкой глядя на меня, он объяснил:

— Я бы не смог. Вернись я сюда спустя триста местных лет, я бы не смог… Но и бросить мир, поделившийся силой со мной и поддерживающий жизнь во мне едва я покинул утробу матери, не мог так же. До той встречи в твои пятнадцати лет, я собирался перенести тебя в Эрадарас и передать управление в твои руки. Я знал, что ты справишься. Я знал, что ты сможешь сделать для Нижнего мира гораздо больше чем я.

И учитывая, что он подарил моему миру собственно более чем трехсотлетний мир, по справедливости мне полагалось сделать не меньшее. Да, тяжелый миг осознания долга перед тем, кого я всегда считала злом.

— Я им всегда и был, — усмехнулся Араэден.

— Я тоже никогда излишней добротой не отличалась, — ответила рассеянно.

А потом с морозным ознобом, вызвавшим ощущение затаившегося в груди ледяного ужаса, я повторила про себя: «Но и бросить мир, поделившийся силой со мной и поддерживающий жизнь во мне едва я покинул утробу матери, не мог так же». Медленно подняла взгляд и посмотрела в ледяные практически погасшие глаза кесаря, боясь, в то же время понимая, что не могу не спросить.

— Что вы сделали? — голос сорвался на последнем слоге. Я судорожно сглотнула, и спросила уже громче и отчетливее: — Мой кесарь, что вы сделали?

Араэден не ответил, лишь по губам скользнула странная улыбка.

«Бросить мир, поделившийся силой со мной и поддерживающий жизнь во мне», — повторила про себя, пристально глядя на супруга.

— Так вот по какой причине вы были бессмертны! — догадалась я.

— Ты всегда была умной девочкой, нежная моя, — усмехнулся кесарь. А затем уже совершенно серьезно произнес: — Отныне бессмертием обладаешь ты. Не уверен, что сделал тебе достойный подарок, видит Свет, слишком часто я желал бы умереть, но не обладал подобной возможностью.

Сидя перед ним я молча смотрела на Араэдена, но гнев поднимался волной.

— Я не просила о бессмертии! — слова сорвались практически с шипением.

— Я знаю, — кесарь смотрел на меня вновь с улыбкой, — ты просила лишь дважды, один раз, чтобы я не трогал шенге, и второй раз, чтобы не убивал Динара. Я выполнил обе просьбы, нежная моя.

— Еще я просила о разводе, — горло сжало спазмом.

— Мы поступим лучше, я сделаю тебя вдовой, — усмехнулся кесарь.

Я не видела повода для улыбок, ни единого повода.

— Не хочу быть бессмертной, — прошептала я.

— Прости, нежная моя, я пытался этого избежать, — и он действительно просил прощения.

Судорожно вздохнув, еще тише добавила, напряженно глядя на него:

— Не хочу быть вдовой.

Во взгляде Араэдена тенью промелькнула боль, но лишь тенью.

— У всего есть цена, нежная моя, — очень холодно произнес он. — Я оставил тебе Динара, шенге и мою империю. Я сделал что мог. И я прекрасно понимаю, что ты не хочешь быть вдовой, но, увы, у тебя есть лишь один шанс избавиться от меня — моя смерть. Развод, не то, на что я согласился бы когда-либо в принципе. Поверь, мне проще умереть, чем отпустить тебя. Уходи.

Я не пошевелилась.

Сидя перед кесарем, я обхватила мокрые плечи ледяными уже руками и с горечью подумала, что, кажется, смерть от воспаления легких теперь мне не грозит… Вспомнился диалог в Прайде, когда кесарь сидел на холодных ступенях, а я беспокоилась о его здоровье, как же глупо я выглядела тогда в его глазах.

— Ты никогда не выглядела глупо, нежная моя.

— Даже в нашу брачную ночь? – спросила, чувствуя, как глаза жгут слезы.

Кесарь грустно улыбнулся, а затем тихо произнес:

— Твои мысли в момент нашего бракосочетания, твоя молчаливая просьба к отцу, которую он не пожелал ни понять, ни услышать… Ты никогда не выглядела глупо, нежная моя, ты с достоинством принимала даже самые страшные удары судьбы. Мне очень жаль, что одним из этих ударов стал я. Уходи.

Противоречия всегда были моей второй натурой, потянувшись, я обняла Араэдена, прижалась к нему и не стала никуда уходить.

— Если бы я не знал тебя так хорошо, мог бы подумать, что ты решила не оставлять меня, пока абсолютно точно не удостоверишься в моей смерти, — тоже обняв, выдохнул он в мои волосы.

— Примерно так, мой кесарь, — прижалась крепче к нему и из вредности добавила: — Ничего, мы вас потом пышно захороним и я еще станцую на вашей могиле.

— Голой? – неожиданно заинтересовался император.

— И не надейтесь!- ответила я.

Глупо, конечно, говорить подобное тому, кому больше надеяться не на что.

— Зачем? — прошептала, уткнувшись в его шею.

Он погладил по спине, не обращая внимания на то, что ткань моего платья была мокрой насквозь, и ответил:

— У всего есть цена, Кари, особенно у магии. Ты всегда игнорировала ее, как впрочем, и чувства.

— Да потому что в этой вашей магии гоблин ногу сломит! — высказалась я. – Как и в чувствах. Я не понимаю, неужели не было иных вариантов?

— Нет, нежная моя, других не было. В ином случае я бы не оставил тебя никогда, и ты знаешь об этом.

Знаю. Но, то что раньше казалось поводом для бесконечной борьбы до победы, причем я была абсолютно уверена, что моей… теперь обрело горький привкус поражения. Кесарь был злом, да, но злом привычным, известным и понятным уже практически… когда не выкидывал что-то вроде сражения с высшими с отравленным кинжалом в своем теле, или отдавания мне своего бессмертия!

— Не хочу, — прошептала, чувствуя, как по щекам текут слезы.

— Чего ты не хочешь, нежная моя? — устало спросил мой супруг, все так же обнимая.

— Не хочу, чтобы ты умирал, — совершенно искренне сказала я.

Тихий вздох и насмешливое:

— Хорошо, представь себе ты и я в нашей постели…

Представила. Судорожно вздохнула и решила:

— Я потерплю.

Он рассмеялся и сказал:

— Знаешь, нежная моя, а ты умеешь заставить мужчину искренне пожелать самому себе сдохнуть.

— У меня опыт, — прижалась к нему сильнее, — я лет с пятнадцати потенциальных женихов разгоняла, так что… опыт да.

Усмешка и усталое:

— Тебе придется рожать мне детей.

— Учитывая, что это мой долг, я тоже потерплю, — ответила, решив, что лучше так, чем остаться вообще без Араэдена.

— Мое чувство самоуважения уничтожается в геометрической прогрессии, — усмехнулся кесарь.

Я вытерла слезы, отстранилась от него, взглянула в бледные теряющие жизнь казалось по капле глаза и отставив лирику, начала с главного:

— Акъяр не отступится и не остановится.

Араэден сжал губы.

— Ты знаешь об этом, я знаю об этом, — продолжила практически безжалостно. — Сейчас, когда я потребовала утвердить на престоле Тэнетра Адраса, к Къяру примкнет и Араэн принц Ночи. И не мне тебе рассказывать о том, на что способны темные в деле достижения целей, но историю с высшими знаем мы оба.

Кесарь молчал, пристально глядя на меня.

Я продолжила:

— Ты дал шенге знания об этом мире и его языке, но в битве коварства против силы мы оба поставим на коварство, потому что знаем ему цену. Итог? Бессмертие, это замечательный дар, мой кесарь, но едва ли оно принесет мне счастье, когда до меня доберется Акъяр.

Усмешка и ледяное:

— Ты не учитываешь присутствия на Сатарэне айсира Грахсовена, нежная моя.

Я отвела взгляд. О Динаре говорить было… больно.

— Не можешь простить ему брак с Лорианой? – с легкой насмешкой спросил Араэден.

Можно было бы не отвечать, но я все же ответила:

— Не могу простить того, что он дал обмануть себя сначала Лоре, а после Синему пламени.

Когда произносишь то, что гложет изнутри, кажется, что станет легче, но нет — только больнее. Хотя казалось, я сполна испытала, что такое боль, когда он на Свободных островах демонстративно уделял все внимание Аджане. Наверное, есть чувства, которые следует просто отпустить… я отпустила. Динара. Я отпускала его много раз, вероятно, настала пора отпустить в последний.

— Стоит ли?- с грустной усмешкой спросил кесарь. А затем добавил: — Кари, я мог бы сказать многое, но скажу лишь одно — на его поцелуи ты отвечала… Но на мои, как бы они не кружили тебе голову, никогда.

Это был какой-то параметр измерения чувств, о котором я не знала?! Посмотрев на Араэдена, резонно ответила:

— А еще я отвечала на поцелуи Аршхана, причем с явным энтузиазмом!

Кесарь промолчал, пристально глядя на меня.

Я же высказала то, о чем ему явно полагалось знать с самого начала:

— Я никогда не боялась Динара, он был для меня врагом, но равным мне врагом. А что касается тебя, мой супруг, ты всегда был злом, бессмертным, неоспоримым, опасным до такой степени, что я боялась даже не за себя – за свою страну. Отвечать на поцелуи в данной ситуации было бы несколько странно, ты не находишь?

Кесарь промолчал вновь.

Судорожно выдохнув, я заставила себя произнести и фактическое признание в собственном поражении:

— Я не смогу жить без тебя, и я не сумею выжить без тебя. Можно было бы сказать много слов, но в храме Матери Прародительницы ты осознанно произнес брачную клятву, я осознанно поклялась выполнить свой долг.

И я посмотрела на кесаря, едва ли испытывая жалость — мы оба слишком хорошо знали, что такое ответственность. Любые чувства меркнут в сравнении с ней, если твоей ответственностью являются жизни многих и многих. И чтобы ни чувствовали я, он, и те, к кому мы что-то испытываем, ответственность смывает все, до самого основания, оставляя вместо цветущих садов первой любви, голые скалы того гранита, что является смыслом жизни правителей.

Араэден усмехнулся, и произнес:

— Приятно видеть в тебе столь отчетливое осознание ответственности, нежная моя, приятно, но вовсе не радостно.

Помолчал, тяжело вздохнул, протянув руку, коснулся моей щеки, его пальцы скользнули вниз, рука бессильно упала и император тихо сказал:

— Слушай внимательно, нежная моя. Очень внимательно, и постарайся не только слушать, но и слышать. Ты всегда мечтала победить, превзойти своего врага и учителя, одержать окончательную победу. Я дал ее тебе. Я дал тебе все, что мог, и даже больше. Ты сильный правитель, ты невероятно сильная, исполненная жизни и света девушка, и твоя целеустремленность относится к ряду тех, что способны уничтожить не только вставших на твоем пути людей и нелюдей, но и горы, и даже моря. В тебе есть огромная сила, Кари. Сила, которая позволит тебе уничтожить и Араэна и Акъяра. Поверь, я знаю тебя, и знаю их — ты сильнее.

— Кесарь… — начала было я.

Но он посмотрел так, что я замолчала мгновенно, и добившись тишины, продолжил:

— Если ты сейчас встанешь и уйдешь — тебе будет больно. День, два, возможно несколько, но ты из тех кошек, что всегда падают на четыре лапы. Ты встанешь и пойдешь дальше. И рано или поздно, в твоей жизни появится мужчина, Динар или нет решать будешь ты, но мужчина появится, и его ты сможешь контролировать. И это будет достаточно счастливый брак, нежная моя. Брак, в котором у тебя не будет боли, горечи от чувства поражения, и ненависти к тому, кто побеждает всегда. Со мной такого не будет. Я слишком сильно люблю тебя, нежная моя, слишком неистово, слишком всепоглощающе, слишком… С тобой всегда все было «слишком», Кари. Поверь, гораздо гуманнее позволить мне сдохнуть сейчас, чем день за днем убивать равнодушием, «потерплю» и тоской по Динару. Уходи.

Я смотрела на кесаря, тяжело дыша, и чувствуя, как слезы вновь срываются с моих ресниц.

— Прости, — едва слышное, и боль в медленно гаснущих глазах, — я хотел избежать этого разговора, но ты, слишком упрямая… Уходи, моя Черная звезда, и продолжай сиять так, как умеешь только ты. Иди.

Я упрямо осталась на месте.

— Кари, — его голос стал едва слышен, взгляд практически потух, — уходи и не делай глупостей. Ты юная девушка, мир огромен, он у твоих ног и принадлежит тебе, ты забудешь обо мне очень скоро, поверь.

Секундное молчание, и я все же спросила:

— А если нет?

Лицо Араэдена ожесточилось, взгляд сверкнул в темноте, и император произнес привычным мне ледяным тоном:

— А если нет, нежная моя, то ты будешь принадлежать мне. Вся, без остатка. Все или ничего, Кат, я заберу все, учти это.

Я учла.

Учла и приняла к сведению.

А потому, когда поднявшись на коленях, я потянулась к его губам, это было осознанное решение. Осознанное, обоснованное, и полностью мое.

— Кари! — протест не был засчитан.

Я прикоснулась к прохладным губам супруга, обнимая кесаря и пытаясь согреть, согреться, забыться. Забыть о многом, об очень многом. О страхе, о ненависти, о желании победить и надписи «Мир принадлежит мне». Забыть обо всем этом, и заставить себя вспомнить о том поцелуе во дворце Праера, когда от первого прикосновения закружилась голова и мысли унеслись прочь, о чувстве защищенности и уверенности, когда точно знаешь, что Араэден всегда рядом. И если существует любовь, что рождается из страха и ненависти, то моя была именно такой — мрачной как гранитные горы Готмира, несокрушимой как скалы, что способны выдержать даже самую сильную из бурь, и неизменной как сама жизнь, что всегда нуждается в защите. Моей несокрушимой защитой всегда был кесарь. А я, похоже, всегда была его жизнью.

— Скорее надеждой, — кесарь обнял меня, заглянул в мои глаза и хрипло спросил: — «Любовь, что рождается из страха и ненависти»?

Судорожно вздохнув, встретила его взгляд и честно ответила:

— Страх остаться без тебя, ненависть к самой себе за эту слабость.

Он улыбнулся, с болью которую даже не стал скрывать, а я глядя в его ледяные глаза, призналась в том, в чем не хотелось признаваться даже самой себе:

— Я не знаю, как жить без тебя, — прошептала, с трудом сдерживая слезы. — Я, несомненно, справлюсь, со всеми и всем, я переживу даже Акъяра и его власть надо мной, кратковременную власть, тут ты прав, ведь я сильнее, и ты научил никогда не сдаваться, но, мой кесарь, проблема в том, что я не хочу жить без тебя. Не хочу. Не хочу просыпаться, и знать, что тебя нет… Не хочу смотреть в небо Сатарэна, и видеть, что даже в нем светят два светила, а я совершенно одна. Ты мне нужен… хотя бы для ненависти.

Кесарь усмехнулся и хрипло произнес:

— Оригинальное признание в чувствах, нежная моя.

— Какие чувства, такое и признание! — парировала я.

Усмешка стала улыбкой с оттенком горечи.

Я мрачно добавила:

— И у меня нет желания спать с Акъяром. Пусть даже временно.

Кесарь, прекратив улыбаться, вдруг холодно спросил:

— А со мной?

Опустив взгляд, я несколько секунд смотрела на его мокрую после моих объятий рубашку, затем посмотрела в глаза супруга и тихо ответила:

— Я не хочу быть игрушкой. Женой, императрицей, союзником, той кто никогда не предаст и не ударит в спину… скорее кинжал из спины вытащит в очередной раз, но не игрушкой.

Скривившись, Араэден поинтересовался:

— Когда ты прекратишь напоминать мне о том злосчастном кинжале, нежная моя?

— Даже не знаю, мой кесарь, вероятно, когда вы прекратите увлекаться излишней жертвенностью, которая вам в принципе не свойственна по идее!

Ледяные глаза медленно прищурились.

Несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга.

— Семейная жизнь предполагает интимные отношения, нежная моя, — вкрадчиво сообщил кесарь.

— Я не понимаю, — откровенно возмутилась, — это что, краеугольный камень вашего принятия решения «жить или не жить»?

Глаза сидящего напротив меня мужчины прищурились еще сильнее. Лед, о в них было безумное количество льда, который едва ли когда-то растает в принципе, как мне казалось… но я упустила то мгновение, когда лед превратился в пламя! Рывок и прикосновение к моим губам, не отстраненное и умелое, как было когда-то в Праере, о нет, кесарь отшвырнул прочь весь свой опыт, не лаская расчетливо и взвешенно, а сжигая без жалости, сдержанности и барьеров. Я вскрикнула, инстинктивно дернувшись, и пламя превратилось в яростный огонь, сжигая все на своем пути — мое сопротивление, одежду, холод каменного пола, на котором я оказалась. Оно все еще существовало какой-то краткий миг, а потом исчезло, растворившись в обжигающих поцелуях, сильных прикосновениях, срывающемся дыхании и чувстве собственной хрупкости и слабости в руках кесаря.

Боль ошеломила, но исчезла почти так же быстро, как и мысли о происходящем. Их не было, мыслей. Не было ничего, кроме тепла обжигающих прикосновений, ощущения его дыхания, оглушенности собственным, срывающимся и хриплым, и поцелуев. Тысячи поцелуев, нежных, страстных, теплых, ласковых и исполненных жажды, таких словно я была воздухом, а он не мог мной надышаться. Безумное нарастающее ощущение своей важности, значимости, нужности… Я еще никогда не ощущала себя ценностью, превосходящие все иные даже не в десятки — в тысячи раз, когда каждый кусочек твоей кожи, твоего тела — дар богов, каждый поцелуй — спасение умирающего, каждый стон – лучшая мелодия в мире. И чувство принадлежности мужчине, заполняющее до невозможности вздохнуть, до тонкой грани между болью и удовольствием, до осознания того, что в этот миг я единое целое с тем, кого ненавидела и боялась всю свою жизнь… Ненавидела и буду ненавидеть всегда, но только не в этот миг, когда между нами не осталось пространства ни для страха, ни для ненависти… между нами не осталось ничего, лишь сорванное дыхание, хриплый рык окончательно утратившего контроль Ледяного Света и мой протестующий стон… я не хотела испытать это снова, слишком сильные ощущения для меня, слишком всепоглощающее удовольствие, слишком четкое осознание — ни с кем и никогда у меня не будет ничего подобного.

Кесарь навис надо мной, тяжело дыша и с нежной восторженной улыбкой глядя на мое явно раскрасневшееся лицо.

— Ни с кем и никогда, нежная моя, рад, что ты это понимаешь.

Я дышала, с трудом фокусируя зрение на окружающей действительности, с трудом приходя в себя, с трудом… переживая собственное поражение.

Заметно помрачнев, кесарь хрипло произнес:

— Я бы задал один из самых идиотских мужских вопросов на тему «Тебе не понравилось?», но проблема ведь не в этом, не так ли, любимая моя?

— Нет, проблема именно в том, что понравилось, — я подняла ладони, коснулась его лица, а затем тихо добавила: — И ты знаешь об этом.

— О том, что понравилось? — насмешливый вопрос.

— О том, что в этом проблема, — я грустно улыбнулась мужу и позволила рукам, соскользнув вдоль его тела упасть на что-то мягкое.

Даже не заметила, в какой момент здесь на полу появилась перина.

— В тот момент, когда я понял, что хочу быть сверху, — все еще оставаясь и сверху, и надо мной, удерживая свое тело на вытянутых руках, и частично даже во мне, сообщил кесарь.

Грустно усмехнулся, с болью посмотрел в мои глаза и едва слышно произнес:

— Но вот я смотрю на тебя, еще несколько секунд назад выгибающуюся от наслаждения в моих объятиях, но удовольствие схлынуло, и в твоем взгляде не любовь и нежность, Кари, в них горечь и сожаление. Нежная моя, лучше бы я сдох!

Невольно улыбнулась, глядя, как расплавленная лава ничуть не утоленного желания постепенно замерзает в его глазах, и ядовито предложила:

— Мм, представь, что на твоем месте только что был Акъяр… — Араэден застыл.- Ммм, или Динар.

Теперь все тело пресветлого напоминало натянутую и напряженную до предела струну, которая окаменела, но напряженность сохранила по полной программе.

— Так уж и быть, Аршхана на твоем месте я представлю себе сама, — откровенно продолжила издеваться над супругом я.

И кесарь, осознав это, медленно склонился, перенеся свой вес на локти, прикоснулся к моим губам, и хрипло произнес:

— Даже не надейся, нежная моя.

— Даже не надеюсь, — улыбнулась я, чувствуя и его поцелуй, который медленно перерастал из нежного, в откровенно жадный, и силу вернувшегося желания.

Мое сладкое забытье, в сравнении с которым любой хмель меркнет, а все тело наполняется сладкой, вызывающей ощущение полета истомой. Несмотря ни на что и вопреки всем доводам разума, мне было бесконечно хорошо и тепло и сладко здесь и сейчас, в его объятиях, под ливнем его поцелуев, от прикосновения его рук, от каждого движения… Есть что-то упоительное и правильное в сплетении мужчины и женщины, в единении сладком до стона, в чувстве беззащитности и хрупкости, охватывающем меня в объятиях Араэдена. И выплывать из этого сладкого омута мне не хотелось… наверное, будь я слабее, предпочла бы оставаться в нем всегда.

— Это одна из причин, по которым светлые воздействуют на своих жен, — Араэден мягко покинул мое тело, лег на бок и прижал к себе, провел пальцами по лицу, губам, с легкой полуулыбкой опустился ниже.

Я лежала, тяжело дыша, ощущая как все еще кружится голова, как волна тепла отказывается покидать мое тело, и сдерживая желание как кошка потянуться за его ладонью.

— Не сдерживай, — вдруг тихо попросил кесарь, — каждый твой, пусть даже неосознанный порыв стать ближе — делает меня счастливее настолько, что я едва ли смогу передать это словами.

По крайней мере, кто-то хотя бы говорить способен сейчас в отличие от меня.

— С тобой я способен говорить, даже находясь одной ногой в могиле, — усмехнулся Араэден.

«Или двумя», — пусть и мысленно, но все равно поддела я.

— Еще и про ядовитый кинжал припомни, — укоризненно посмотрел на меня кесарь.

Припомнила естественно, мысленно, но все же.

Говорить не хотелось. Ни говорить, ни думать, ни шевелиться… И я едва ли могла припомнить, когда еще в моей жизни мне было настолько хорошо.

— Это всегда… так? — откровенно смущаясь, но все же спросила у кесаря.

— Только если любишь, — отводя влажную прядь с моего лица, тихо сказал он.

— Искренне сомневаюсь, — скептически сообщила я, припомнив все рассказы об это Лоры.

Но кесарь усмехнулся, покачал головой и сказал:

— У меня было много женщин, нежная моя, но одно прикосновение к твоим губам, затмило все, что я испытывал когда-либо.

А уже следующее прикосновение укутало нас обоих по пояс теплым белым меховым одеялом, и я только тогда поняла, насколько замерзла без объятий пресветлого. Кесарь обнял чуть сильнее, согревая, и вдруг тихо спросил:

— Почему ты решила, что я убью Грахсовена?

Вопрос был очень неожиданным.

Подтянув покрывало так, чтобы прикрыть грудь, я нервно облизнула губы и язвительно поинтересовалась:

— А в чем конкретно я была не права?

Взгляд Араэдена стал откровенно осуждающим, и кесарь произнес:

— Ты знала, что для Мейлины Грахсовен практически как сын, неужели ты действительно думаешь, что она бездействовала бы зная, что ее мальчик умрет?

Я полежала, пристально глядя на мужа, который после всего этого был уже полноценно-полномасштабно мужем, помолчала, несколько секунд, вспоминая все события того жуткого жертвоприношения, и в итоге спросила:

— А ты не собирался его убивать?

— Собирался, — совершенно спокойно, со спокойствием воистину присущим Ледяному Свету ответил кесарь, — но оживить его мне было бы на порядок легче, чем тебя, и Мейлине было известно об этом.

Глядя в ледяные глаза супруга, мрачно уточнила:

— Ты издеваешься?

Легкая улыбка на губах, взгляд, в котором было столько нежности, что у меня перехватывало дыхание и неожиданно насмешливое:

— Динар — ракард. Для него честь и долг жизни значат гораздо большее, чем ты можешь даже представить. И именно долг заставил его, оставив детей и потомков, упорно продолжать искать путь к тебе. Это был его долг чести, нежная моя. Долг, который не позволял ему жить в той действительности, что стала его реальностью. Если бы ты не вмешалась в ритуал, айсир Грахсовен вернулся бы к жизни на руках Мейлины, не чувствуя себя ни виновным в своей смерти, ни обязанным вопреки всему и всем отыскать тебя среди миров.

Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами. Судорожно сглотнув, заставила себя прекратить думать о том храме, ржавом мече Мрано в моей груди и боли, ошеломившей, едва я пронзила себя насквозь. К дохлым гоблинам! Я заставила себя забыть о прошлом, потому что сейчас на порядок важнее было настоящее и вопрос, который я не могла не задать:

— Мой кесарь, и почему ты говоришь мне об этом только сейчас?!

Выражение лица пресветлого императора практически не изменилось, лишь вновь заледенел взгляд, когда Араэден спокойно ответил:

— Ты верила в его любовь, я не хотел делать тебе больно, нежная моя.

Благими намерениями…

— А что изменилось сейчас? — прямо спросила я.

Легкая полуулыбка, ледяной взгляд и убийственно спокойное:

— Я предупредил, Кари. Ты сделала выбор.

Я отвернулась, кесарь мгновенно прижал к себе, не позволяя забыть ни на мгновение о том, что он рядом, и уже навсегда. Коснулась пальцами его обнявшей мою талию ладони, скользнула пальцами по его руке, венам на ладони, пальцам… Мне оказалось неимоверно сложно это принять, то, что мы теперь вместе, и не как временные союзники, вынужденные супруги или единая команда, а мужчина и женщина… Дохлый гоблин, да я как-то еще себя и женщиной не воспринимала вовсе.

— Понимаю, что сложно, — он наклонился, прикоснулся губами к моим волосам, мягко переместил поцелуй на висок, и ниже, скользнув по щеке.

— Ты действительно понимаешь, как сложно быть женщиной? — съязвила я.

Усмехнулся, нежно поцеловал.

И я бы таяла в его объятиях, да что там говорить уже один раз растаяла, и даже не раз, но… это пресловутое «но»… у меня было какое-то четкое ощущение, что я перешла на сторону зла.

— И как? – поинтересовался кесарь.

— На стороне зла? Удобненько, — призналась я, — матрас хороший… Обстановка правда, пугающая.

И тихо спросила:

— Как ты жил здесь?

Не то чтобы я ожидала ответа, зная кесаря, но он все же ответил и я вздрогнула от его тихого:

— Как зверь.

Он помолчал, переплетая наши пальцы, нежно поглаживая, и явно с трудом подбирая слова.

— С большим трудом, — усмехнулся кесарь.

Нежно поцеловал, скользнул губами по щеке вниз, остановился, целуя плечо, а затем тихо спросил:

— Хочешь, я расскажу тебе сказку?

— Очень хочу, — даже не ответила, скорее попросила я.

Араэден усмехнулся, вновь прикасаясь губами к моей коже, и начал рассказывать:

— Давным-давно, примерно тридцать два года по летоисчислению этого мира, на свет родилось чудовище. Плод слабости не сумевшего защитить свою женщину мужчины, и результат насилия того, кто любил причинять боль. Чудовище родилось прежде, чем покинуло тело матери. Оно начало осознавать себя раньше, с трудом сохранив разум среди тысячи чужих наполненных эмоциями ненависти мыслей. О том, что его уничтожат, едва он родится на свет, монстр знал. Знал со всей отчетливостью. Даже знал как.

Кесарь умолк, его пальцы почти невесомо прикоснулись с к моим, после сжали и Араэден продолжил:

— До отрубания головы мой номинальный отец не додумался, нежная моя, но все остальное испытал с лихвой.

— Дилетант! — своеобразным образом попыталась поддержать я супруга.

— И не говори, — улыбнулся он.

Некоторое время мы молчали, я молчала даже мысленно, с замиранием сердца ожидая продолжения, но кесарь молчал. Он очень долго молчал, затем продолжил:

— Чудовища взрослеют быстро, еще быстрее учатся давать отпор. Когда император Эрадараса понял это, монстр был заточен в башню, две стены вокруг нее образовывали три круга защиты, которую, по мнению эларов пересечь не был способен никто. Но чудовище превратило клетку в логово, крайне защищенное, неприступное логово. И выцарапало себе еще семь лет жизни.

Я судорожно выдохнула. Жалости не было, было четкое понимание – они просто плохо знали кесаря. Они его очень плохо знали. Я бы даже сказала — совсем не знали. Потому что то, что для всех будет глухой стеной, кесарь превратит в ступеньку. Просто очередную ступеньку наверх. И станет еще выше, в то время как его враги останутся на прежнем уровне.

— Да, — подтвердил Араэден,- ты понимаешь.

Я понимала… не уверена, что мне было от этого легче, но с другой стороны — кесарем можно было восхищаться. Просто бесконечно восхищаться, четко осознавая — такие как он, не подстраиваются под окружающую действительность, они эту действительность ломают и выстраивают по собственному желанию, и для себя.

«Мир принадлежит мне!»…

— Надеюсь, мой кесарь, номинальный отец погиб столь же мучительно, как и фактический, — прошептала я.

— Мучительнее, — Араэден продолжал нежно целовать мое плечо, — дети более жестоки, любовь моя, и если в сражении с Властителем Ночи мне пришлось именно сражаться, то уничтожение императора Эрадараса являлось чем-то сродни избиению младенца…

— Ну, если так посмотреть, это фактически была месть младенца, — улыбнулась я.

— Фактически, — выдохнул кесарь.

И замолчал.

— Что было дальше? — тихо спросила, прикоснувшись к его пальцам.

— Борьба, — ответил вполне ожидаемое Араэден, — за власть, за империю, за народы, что присягнули мне в верности, за единство Эрадараса, на тот момент состоявшего из самостоятельных Великих Дворцов. И неизменное противостояние тех озаренных светом, кто не считал равным себе выродка Властителя Ночи. И Тэнетр воспользовался этим, начав полномасштабное вторжение.

Гоблины недобитые! В смысле уже добитые, к счастью Арахандара добили, и как же меня это радует. Все остальное, правда, не очень…

— Рассказать тебе другую сказку, нежная моя? — насмешливо поинтересовался кесарь.

— Угу, про вождя, очень выносливого, который всех фактически…

— Спошлишь?

— Нет, не буду, — я даже натянула покрывало повыше, прикрываясь под взглядом кесаря, в смысле прикрывая грудь, и тут на память пришел ну очень памятный момент, когда кесарь касался обнаженной груди Аршхана…

— Не смей! — прошипел император.

— Выглядело очень эротично, — все-таки съязвила я.

— Едва ли, — не согласился муж.

— О, поверь, мне со стороны было виднее, — продолжала вредничать я.

И я даже восстановила в памяти картинку бьющегося в цепях Аршхана и с самым каменным выражением на лице высасывающего из него энергию кесаря…

— Нежная моя! — очень ласково произнес Араэден.

Убийственно ласково, тоном который был хорошо знаком не только мне, но и всем айсирам Рассветного мира, это была та ласковость, за которой неизменно следовал удар, но…

— Эротично! – откровенно обнаглела я.

И с вызовом посмотрела на кесаря, ожидая санкций. Санкции последовали незамедлительно – рука императора очень плавно переместилась с моей талии, чуть пониже, я бы даже сказала существенно ниже. Но после всего, что между нами уже случилось, это не напугало вообще ничуть.

— А если бы сжал грудь, было бы прямо как с Аршханом, в смысле — ну очень эротично! – и я мило улыбнулась супругу.

Кесарь в демонстративной ярости сузил глаза, но после наклонился и поцеловал, так бесконечно нежно, что я сходу поняла – можно наглеть и дальше, и больше, и в целом практически бесконечно уже.

Но мысли о том, что наглеть можно запредельно, исчезли почти мгновенно, их смыло как пыль с травы теплым летним дождем, их унесло быстрой рекой, и они исчезли где-то там, в океане той нежности, которую могло подарить только настоящее чудовище, самый жестокий из монстров этого мира.

Удар застиг врасплох нас обоих!

Я замерла, еще до конца не понимая, что происходит, и широко распахнутыми от потрясения глазами глядя на кесаря, который навис надо мной, удерживая вес собственного тела на вытянутых руках.

И в этот миг удар нанесли повторно!

Ощутила его и содрогнувшимся подо мной каменным полом, и увидела трещиной, зазмеившейся по стене башни.

— Акъяр? — выдохнула встревожено.

— Или Динар, — хрипло ответил Араэден.

И посмотрел на меня. Сотня дохлых гоблинов, мне не хотелось, чтобы он останавливался. Не хотелось, чтобы все это прекращалось. Мне слишком хорошо было в этом состоянии безумного омута нежности, что дарил кесарь, чтобы думать о чем-то еще.

Но реальность, будь она проклята.

— Что значит «или Динар»? — пытаясь отдышаться, спросила я.

Он не ответил. Закрыл глаза на миг, пытаясь сдержаться, затем вновь посмотрел на меня и предупредил:

— Будет больно.

— А когда оно было легко? – раздраженно спросила я.

Кесарь посмотрел на меня так, что сходу стало ясно — боль это в принципе последнее, что он хотел бы мне причинить. Но есть наши желания, а есть реальность, и я прямо спросила:

— Ты еще не забрал у меня защиту этого мира, да? То есть ты все еще смертный?

Он промолчал.

Судорожно выдохнув, посмотрела в его нечеловеческие ледяные глаза, и честно призналась:

— Я могу тебя любить или ненавидеть, но только ты моя каменная стена, и ты же единственная защита.

Сжал зубы, на скулах дернулись желваки.

Я подняла руки, прикоснулась к его лицу, и прошептала:

— Мой кесарь, давай откровенно, тебе в гораздо большей степени подходит роль неубиваемого монстра!

Усмехнулся, глядя на меня с бесконечной нежностью, наклонился и прикоснулся к моим губам.

Боль… ну, богинями не рождаются, ими становятся путем страданий и боли, собственно обратный путь перерождения в нормальную императрицу тоже был не прост… И вообще становиться женщиной мне понравилось больше… дохлый гоблин, надеюсь меня впереди не ждет ничего вроде превращения из женщины обратно в девушку?

— Нежная моя, иногда твои рассуждения ставят меня в тупик, — прошептал кесарь, нежно целуя и пытаясь забрать мою боль.

— Араэден, будем откровенны, ты вообще меня из тупика всем своим существованием не выпускаешь!- прошипела, стараясь сдержать стон, потому что боль была адской.

Легкое прикосновение к губам, и он поднялся, попутно преобразуя перину на которой мы предавались не самым целомудренным вещам в кровать, а декор стен, попытался изменить на что-то более приятное, но…

— Оставь, мне все нравится, — повернувшись на бок и сжавшись, попросила я.

Он остановился, напряженно и с явной тревогой глядя на меня, я же с некоторым отрешенным интересом наблюдала за тем, как на безупречном теле императора Эрадараса словно из серебряных искорок формируется одежда.

— Правда, нравится, — попыталась слабо улыбнуться, и мстительно добавила: — К тому же мир давно принадлежит мне, иди и спасай его уже, наконец!

Араэден укоризненно посмотрел на меня, наклонился, поцеловал, поправил мои волосы, убирая влажные пряди с лица, и исчез в портале, оглянувшись, раз десять напоследок.

А я осталась дышать, очень маленькими вдохами и очень осторожно, как-то странно, непривычно и в целом некомфортно ощущая свою наготу под одеялом.

«Мир принадлежит мне».

Снова, снова и снова…

Я прочитывала каждую запись, с низу, там, где почерк был еще неуверенным, и до верху, где тот, кого сделали монстром, выводил каждый символ уверенной сильной рукой. И я пыталась думать об этом, а не о Динаре, но мысли вновь и вновь соскальзывали на рыжего полуорка, которого кесарь, так же как и меня, научил никогда не сдаваться. И с одной стороны это было правильно, а с другой… шенге доверял Динару. Я знала это. Папа бы не доверился Адрасу, или любому другому темному, но Динару он доверял. А значит, вероятнее всего Динар знал, что кесарь уязвим в данный момент. Знал и нанес удар.

И это… с одной стороны было логично и правильно, а с другой…

«- Утыррка идти к Ледяной свет?

— Утыррка знать, что Ледяной свет любить умирать, время от времени».

И последовавший вопрос шенге:

«Утыррка хотеть, чтобы Ледяной Свет жить?»

Папа знал.

Знал о том, что сделал для меня кесарь, вытащив из объятий смерти. Знал о том, что Динар этим воспользуется.

И, боюсь, в отличие от Динара, папа отчетливо знал, что я не оставлю кесаря умирать. Просто не смогу. Если бы в моей жизни не было шенге, не было той доброты и понимания, которым он научил, я бы… я бы поступила иначе, а так…

«Я у тебя очень плохая дочь, прости».

Внезапно поняла, что, обернись я в тот момент — увидела бы его улыбку. Улыбку отца, который понял, что научил дочь поступать правильно.

«Утыррка слушать свое сердце» — я услышала. И поступила не так как должна была, не так как было бы логично, и не так как политик. Я поступила правильно…

И вот он печальный итог – лежу голая, пусть даже и под одеялом, в жуткой искореженной башне, исписанной жутким, но очень уверенным почерком, любуюсь основательной трещиной в стене, и понимаю, что так я гораздо счастливее, чем если бы мне пришлось жить с мыслью, что самое страшное зло моего, да и этого мира тоже, умерло здесь в одиночестве, чувствуя себя никому не нужным и решив, что мне без него будет лучше.

Не будет…

Сильно сомневаюсь, что с ним все будет просто, легко и в целом замечательно, но без него лучше точно не будет…

А еще нужно будет как-то не покраснеть окончательно, когда меня увидит шенге, потому что папа он такой, он все сразу поймет, и о способе оживления сильно подозреваю, что так же догадается.

Я полежала еще несколько секунд, водя пальцем по белоснежной простыни, и позвала:

«Сатарэн».

Мир откликнулся привычно возникшим в пространстве сюрреалистичным глазом чудовища, и я попросила:

«Покажи, что происходит».

Происходящее отразилось существенным разломом возведенной под базу дворца горы, так что… у меня снова не было озера! Да достали уже!

Рывком села, просматривая происходящее далее.

Они ударили разом с трех сторон — Динар и человеческие маги, Акаъяр и Араэн Принц Ночи, к моему искреннему удивлению — местные орки.

Цель?

Целью была конкретно логово монстра, в смысле башня кесаря, в которой сейчас пребывала я. Но нападающие едва ли могли об этом знать, и они продолжали крушить МОЙ мир с трех сторон, используя все более и более сильную магию!

Какого дохлого гоблина они вообще объединились?!

«Что с дворцом и шенге?» — задала следующий вопрос.

И не сдержала улыбку — папа держал замок. Держал как мог, он и Рхарге оплетали все стены зелеными побегами отркской защиты, а потому из населяющих Радужный Дворец не пострадал вообще никто. Но и сдаваться тут не думали — спешно выстраивали боевое построение Снежные Братья, рассредоточивались по двору светящиеся серебром военачальники кесаря, через массированный портал перегонял своих воинов мой любимый Алрас, и темные без вопросов группировались в единые войска со светлыми, готовясь вероятно к открытию порталов, к нам летели драконы.

И даже не будь кесаря, с такой армией, полагаю, мы бы победили. Вопрос лишь в том какой ценой, и сколько осталось бы лежать в крови удобряя окружающую почву собственной же кровью.

И еще очень тревожил вопрос, что будет, если кесарь появится сейчас? Его появление могло как остановить, так и спровоцировать нападающих, значит опять прольется кровь.

Это было совершенно не то, чего я желала бы для Сатарэна.

«Перенеси меня в гардеробную», — попросила, осторожно поднимаясь с кровати.

Мир осторожным не был вовсе — меня снесло ледяной волной, протащило опять гоблины его ведают где и по каким подводным потокам, но вынесло там, где я и просила.

Зато теперь можно было не мыться, и оставшуюся на бедрах кровь я лишь досадливо вытерла первым подвернувшимся под руку. Только после позвала рабынь, голосом, потому как магия… она если и была, снова меня не слушалась. Не логичная субстанция, должна признать.

Прибывшие рабыни обрядили меня за несколько долгих минут, под еще два сокрушительных удара по Радужному Дворцу, который держался, и я была уверена точно — еще долго простоит.

А потом все стихло.

Тишина наступила настолько оглушающая, что я мгновенно поняла – там кесарь. Он уже там.

И закрыв глаза, в момент, когда на меня надевали покров, тихо позвала:

«Араэден».

Портал открылся мгновенно, оттуда показалась поданная мне кесарем ладонь…

Я так часто вкладывала пальцы в его руку, чувствуя себя его супругой, его императрицей, его командой… сейчас же вложила с трепетом, испытывая безумную неловкость после всего, что между нами произошло, и пытаясь перестать об этом думать. Сейчас не было место для отношений между мужчиной и женщиной, мы должны были быть командой, единой политической силой, которая гарантирует и олицетворяет единство этого мира.

И я уверенно вложила пальцы в ладонь кесаря, он помог мне перейти через портал.

Миг. И мы на вершине знакомой до боли белоснежной лестницы. Мы на вершине. Там внизу три абсолютно разные армии, решившиеся выступить единым фронтом, и их лидеры — Акъяр принц Ночного Ужаса, и он вновь вызывал лишь ужас, Араэн Принц Ночи — потерявший гораздо больше, чем думает, и Динар. Не тот которым его знала я, другой, старше, злее, ожесточеннее.

И один крайне забавный факт, который я просто не могла не озвучить:

— Забавно видеть, что нашими врагами являетесь вы, те кому я спасла жизнь! — громко произнесла я, становясь рядом со своим супругом и повелителем.

— А я говорил, нежная моя, жалость — всегда плохой вариант.

«Сказал тот, кому я тоже, между прочим, спасла жизнь», — ехидно подумала я.

Но взгляд в ледяные кристальные глаза, и я понимаю, что ехидства в наших отношениях будет все меньше, в них неуловимо, но уже очень отчетливо проскальзывало что-то иное… совершенно иное. Порыв ветра взметнул прядь платиновых волос Араэдена, легко коснулся моего покрова, но мы оба едва ли обратили на это внимание. Я стояла и смотрела на своего императора, он на свою императрицу… Мы были как два светила в небе Сатарэна – огромное ослепительно белое, не оставляющее ни тени для сомнений, и теплое, согревающее и дающее жизнь темное — Ледяной Свет и Черная Звезда.

Я постояла, несколько секунд глядя на кесаря с затаенной улыбкой, общий смысл которой не дошел еще даже до меня, и я боюсь еще долго не дойдет, но… пришло время действовать.

И отпустив ладонь своего супруга, я придерживая, так и не научилась достойно носить эти хламиды, нужно будет вообще фасон императорского одеяния сменить, я резанула кольцом ладонь, позволяя нескольким каплям крови упасть на лестницу, что мгновенно сократили для меня все полторы тысячи ступеней, всего в пять.

И вот по ним, вовсе не гордо и величественно, я снизошла к атакующим, свернув четко к оркам. Возглавляющего этих монстров в смеси костяно-кожанно-зубчатых одеяний и украшенных татуировками так, что живого в смысле свободного тела на них не осталось, я уже видела – он учавствовал в переговорах в моей императорской канцелярии, где безбожно пил в компании Тэхарса, гнома Ошрое и моего Эдогара.

А потому я даже сходу вспомнила имя:

— Уважаемый Хагартар Жрец Солнечного полумесяца, — да, понимание смысла его имени так и не снизошло до меня, — как это все понимать?!

И я обвела рукой его готовое к сражению воинство. Воинство восседало на в основном белых массивных испоганенных кожей, бахромой и прочими атртибутами гоблин его ведает какой моды конструкциях, а потому точной классификации не поддавались – то ли смесь лошадей с кем-то, то ли смесь буйволов опять же с кем-то. Если честно — я как-то не очень хотела знать с кем, меня сейчас иное интересовало:

— Вы договор с драконами подписали?

Здоровенный орк, который вот точно не ракард, да и строение тела имело существенные отличия от знакомых и любимых мной лестных орков, почесал сильно выпирающий клык, после, концом копья, на котором ветер трепал примотанные к палке привязанные тонкими алыми кусками чьи-то зубы, как-то неуверенно ответил:

— Ддда…

И это было именно тем, что мне нужно было услышать.

— В таком случае, происходящее сейчас является прямым нарушением подписанного вами же договора, потому как Крылатый народ является верным союзником Эрадараса! – отчеканила я, чувствуя как ноет шея, на которую приходился вес не только моих волос при запрокинутой голове, но еще и венца с покровом. Неудобно жуть!

И неудобно тут стало не только мне — орк явственно замялся.

— У вас существует военный конфликт с империей Пресветлых? — продолжила я.

Хагартар Жрец Солнечного полумесяца нехотя прорычал:

— Нет.

— Возможно имеются какие-либо претензии, к примеру мы нарушили ваши границы или эллары посягают на ваших женщин?

В стане орков послышались смешки, и глянув туда, я поняла что среди воинов представителей женского пола не мало, так вот… я бы тоже на них не претендовала на месте пресветлых, так что снова ответ «нет».

— Таким образом, — вновь продолжая смотреть на жреца, подытожила я, — вы только что осуществили попытку военного вторжения на территорию государства, не имея на то никаких моральных, исторических, экономических или же иных причин. Более того — орки видимо не умеют держать данное слово, раз начали атаку государства, являющегося прямым союзником тех, с кем вы же подписали мирный договор!

Жрец Солнечного полумесяца открыл было пасть, впечатлив размером выступающих клыков, пасть закрыл и…

— Мы всегда искренне рады видеть вас в числе наших союзников, уважаемый Хагартар Жрец Солнечного полумесяца, мы искренне чтим традиции и самобытность вашего народа, и я, как дочь вождя племени Лестных орков неизменно всегда буду прислушиваться к вашему ценному мнению, однако сейчас искренне прошу вас прислушаться к голосу разума. Это не ваша битва, это не тот военный конфликт в котором следует проливать кровь ваших воинов, и мы не враги – никогда не были ими, и не будем впредь.

Несколько секунд Хагартар Жрец Солнечного полумесяца пристально смотрел на меня, а затем совершил всего одно круговое движение собственным копьем — и небеса разверзлись призванным порталом.

— Я приношу свои извинения, Великая Черная Звезда, — хрипло произнес он.

— Извинения принимаются с пониманием и благодарностью, — чуть склонила голову я.

Исход орков был впечатляющим.

Чем-то мне очень напомнило мою свадьбу — там правда все похуже было, пообреченнее, и в целом у орков масштаб превосходил, но так, в общих чертах.

И вот когда за последним орком портал закрылся, я повернулась даже не к Араэну Принцу Ночи, я развернулась к Акъяру. И у меня просто зла не хватало!

Принц Ночного Ужаса выглядел не лучшим образом — вновь все то же изуродованное шрамами лицо, снова тело, чем-то напоминающее искореженное орочье, и взгляд багровых глаз в окружении черной радужки.

— Я спасла твою жизнь! — у меня дыхания на все то, что желала высказать — не хватало, но я все же вновь придерживая платье, направилась к темному принцу. – Я, наплевав на все предупреждения, на все знания о тебе и твоей семье, наплевав на доводы разума — спасла твою жизнь! И это благодарность?!

Акъяр, стоявший рядом с Араэном помрачнел сильнее, чем после ухода орков, но ему оставалось лишь отвечать мне — сделать, что-либо в присутствии кесаря он не мог при всем своем желании, так что слова – то единственное, что он мог себе сейчас позволить.

— Катрин, — глухо произнес он, глядя на меня.

— Кари Онеиро! — раздраженно поправила я. И укоризненно глядя на принца, тихо добавила: — Мне казалось, пример вашего отца научит хотя бы тебя многому. Пусть не его, — я кивнула в сторону медленно звереющего Араэна, но тебя! Ты же умен, Къяр. Ты достаточно умен, чтобы видя гибель своих братьев сделать верные выводы.

Темный принц смотрел на меня суженными от ярости глазами. Теплый ветер трепал черные как ночь пряди его волос, а в глазах рушилось что-то, рассыпалось на куски, ранило обломками… не меня – его.

— Нижний мир принадлежит мне, — еще тише сказала я, — мне! С силой Араэдена, поддержкой самого мира и моими способностями к созиданию…

— Мне стоит поискать для себя другой мир? – глухо спросил он.

— Я же говорю — ты умен, — полностью подтвердила его предположение я.

Судорожный выдох темного принца и хриплое:

— Что на счет Араэна?

Даже не взглянув на Принца Ночи, я прямо спросила:

— Ты действительно считаешь, что меня будет волновать судьба того, кто даже о собственном сыне не спросил ни разу?!

Быстрый взгляд Къяра на собственного брата и хриплое:

— Ребенка убил Араэден, Катрин. И Элиэ и ребенка.

Я лишь изогнула бровь, насмешливо глядя на принца Ночного Ужаса. И под моим насмешливым взглядом его лицо приобрело сначала странное, после абсолютно жесткое выражение лица.

— Скажи мне Къяр, кому стоит верить больше – тому, кто дал себя убить, лишь бы не навредить любимой девушке и триста лет стремящемуся вернуться домой, потому что переживал за мать и тех, кто был предан ему, или Властителю Ночи, который на твоих глазах добил твоих же братьев, и то же самое собирался сделать с тобой?! Это не говоря уже о планах твоего отца начать новую жизнь в новом мире, полностью уничтожив этот напоследок!

И тут заговорил Араэн Принц Ночи:

— Это все ложь!

— Серьезно? — я все же взглянула на того, кто теперь, после всего, что я знала, был мне просто отвратителен. – Где же сейчас Элиэ, Араэн бывший наследник Ночи? Где та, которую ты трое суток держал рядом, заставляя смотреть на пытки элара исключительно по одной причине — Араэден как и ты знал, на ком замкнут защитный контур.

И так как мы тут были не одни, а за темными принцами имелось еще и внушительное войско собственно темных, видимо вставших на сторону того, кого считали «наследником», я, повысив голос, сообщила:

— Араэн Принц Ночи утратил свою темную сущность и свою силу, соответственно, более не может именоваться наследником Тэнетра. Ависей принц Ночного ветра и Анрахар принц Тени, были убиты собственным отцом. Соответственно, по праву старшинства, а так же наличия двух темных сущностей единственным легитимным правителем темных является Адрас принц Мрака и Тени! Таким образом все вы, вставшие на сторону того, что утратил права на престол, соответственно можете быть названы предателями своей родины, своего народа, своей страны! Темные, вы готовы к последствиям такого решения?!

Блеск портала и рядом со мной вышел Адрас.

Его взгляд на подданных и еще один портал, за которым виднелись горизонты Тэнетра, и который был последним шансом для предателей одуматься. И Адрас был не один – за его правым плечом реял Мрак, за левым скалилась Тьма. Выбор темных стал очевиден.

Предпоследним исчез Араэн Принц Ночи — самостоятельно он с трудом бы открыл портал, но Къяр помог, постаравшись сделать это максимально незаметно и безболезненно для гордости самого бывшего наследника.

Когда мы остались втроем — я, Къяр и Адрас, принц Ночного Ужаса тихо произнес:

— Схема экранирования замкнутая на Элиэ — была моей идеей.

— Всегда знала, что ты чертов гений, — грустно улыбнулась я.

Къяр усмехнулся, склонил голову, предназначая поклон лишь мне, и удалился, исчезнув в портале.

А мне предстояла одна из самых сложных битв в моей жизни.

— Открой мне, пожалуйста, портал к островам Свободных людей, — попросила я Адраса.

«Мне нужно с ним поговорить», — относилось уже к кесарю.

И портал для меня открыл Араэден. Оглянулась, посмотрела на своего супруга, по совместительству он же император, он же всемирное Зло, он же моя незыблемая каменная стена, он же… он давно уже стал всем для меня, мне просто следовало понять это раньше.

От территорий береговой крепости до собственно Свободных островов проложили навесной мост. Технологии определенно были оитлонские, так что я почувствовала себя практически как дома, вступив на мост и не вольно коснувшись рукой стальных канатов, его удерживающих. Сразу за мной шел лорд Альрис, заметно пребывающий в сомнениях, где-то там дальше Динар, я не оглядывалась, но точно знала, что он тоже идет за мной.

— Новости? – обратилась к своему заместителю по человеческим поселениям, снимая рывком и покров, и венец с головы – неудобно все же.

— Стена отстроена, прибывшие человеческие маги принимали активное участие в возведении сооружений, так же мы построили дома, городские многоэтажные в соответствии с вашими эскизами и чертежами и три одноэтажных загородных поселения. Активно производится взращивание пшеницы, ржи, ячменя. Владетель Гранитного дворца лорд Кеанран оказал всестороннее содействие, не побоявшись преодолеть просторы Эхеи. Жертвоприношений в ваше отсутствие не происходило. Помимо…

— Вашей сестры, — да, я это прекрасно помнила, да и в целом попытки отравления плохо забываются. — Мне жаль.

Лорд Альрис шел молча несколько шагов, затем глухо произнес:

— К сожалению, ужин не попробованный вами, съели другие.

Я остановилась, взволнованно посмотрела на него и спросила лишь:

— Сколько?

— Двенадцать человек. Один из них мой сын. Так что… скорбеть о сестре я не буду.

Я пошатнулась, горечью ощущая привкус собственной вины. Моей вины! Потому что виновна была я — я ощутила яд, я должна была предпринять все, чтобы ликвидировать отравленную еду, а вместо этого ринулась спасать Акъяра. И одного спасла, в итоге спасла несколько городов, а тех, кто находился в моем прямом подчинении… не смогла.

— Мне так жаль… — прошептала, чувствуя как глаза жгут слезы.

— Мне тоже, — глядя поверх меня на просторы плещущейся Эхеи, хрипло ответил лорд Альрис. – Булочки для вас пекла она, одну дала моему сыну, чтобы… проследить, насколько действенным будет яд. Вам отнесли ужин, лишь после того, как Дарн дурно себя почувствовал, и его отнесли в детскую.

У меня не было слов. Я даже не знала, что можно сказать в качестве утешения после такого…

Протянув руку, коснулась его ладони, сжала… просто не зная, как можно поддержать в горе отца, потерявшего собственного ребенка.

Но лорд Альрис был воином, и как воин он сдержался, и произнес лишь:

— Айсир Грахсовен. Вы уверены, что можете доверять ему? И почему «айсир»?

— Потому что правитель, — я заставила себя идти вперед, и лорд Альрис последовал за мной, — в моем мире те, кто правил носили звание «айсир».

— В нашем — это лорды? — уточнил мужчина.

— Не совсем, несколько иная иерархия, — я заставляла себя говорить об отвлеченных вещах, а сама все пыталась вспомнить того мальчика, Дарна, который, кажется всегда бегал вокруг… бывшей любовницы кесаря. И он безмерно любил свою тетю, был так рад ее возвращению. По-моему, единственный, кто был ей рад. Для всех остальных та, что сбежала, чтобы стать наложницей эллара вовсе не являлась образцом благочестия. Мне следовало бы обратить на этот нюанс больше внимания.

Гораздо больше.

***

Когда я появилась на Свободных Островах, повсюду послышались крики — приветственные, ликующие, радостные. Мне действительно были рады. На сторожевых башнях зазвенели колокола, люди выбегали из новоотстроенных домов, дети высыпали смешной пестрой толпой, и я заставила себя улыбнуться, стараясь не думать сейчас о том мальчике, который уже не выбежит…

За то время, пока я дошла от ворот к ступеням ратуши, собрался, кажется, весь город, обнять мне хотелось каждого, но не удержалась я, лишь увидев среди подошедших бывшего раба.

— Мастер Соно! — мой изумленный возглас, кажется, доставил ему неимоверное удовольствие.

Мужчина приблизился, и собирался опуститься на колено, но я остановила его, обняла, и отстранившись, спросила:

— Как вы здесь оказались?

— Переговоры о поставках тканей, великая пресветлая императрица! – отрапортовал он, и несколько смущенно пояснил: — Юранкар обычно договаривается, но тут Эхея, сами понимаете, темным ходу нет.

Я понимала. И я была счастлива, что дело движется, все работают, и вот уже даже переговоры где явно ткани пойдут бартером в обмен на зерно.

— Постараюсь посетить город сегодня, — сказала я, — если вы завершите с переговорами, я…

— Да вы выздоравливайте! — перебил меня мастер Соно. — Пресветлая императрица, самым страшным в эти дни была мысль, что вас не станет, а без вас все это… — он даже договаривать не стал, лишь улыбнулся и добавил: — Мы все рады вам. Мы очень рады.

И он отступил, испуганно глянув куда-то за мое плечо. Я оглянулась – там стоял мрачный Динар. И нам предстоял не менее мрачный разговор.

— Лорд Альрис, распорядитесь о напитках для меня и айсира Грахсовена, — попросила я, взбегая на ступени ратуши.

И чувствуя при этом некоторый дискомфорт. Как бы ни был нежен Араэден, последствия того, что я стала женщиной, все-таки ощущались. И это одновременно и злило, и… восхищало. Странная смесь чувств к собственному супругу — кесарь превосходил меня практически во всем, кроме экономической составляющей правления, в остальном же…

Я на миг остановилась, едва стражи распахнули двери ведущие в ратушу, взгляд скользнул по тонким пальцам невольно потянувшейся к ручке руки, почему-то заставляя вспомнить стальные мышцы того, кто окончательно стал моим мужчиной, его прикосновения, поцелуи… Ненавижу же!

Ненавижу всем сердцем, даже сейчас! Ненавижу настолько, что готова швырнуть в него тарелкой, или парой сотен тарелок, но и только… Просто знала что этим, никакого вреда ему не причиню. Мир чувств жены и женщины, в который я столь основательно вляпалась, уже раздирал противоречиями.

Стараясь не думать об этом, направилась в свой кабинет, чуть поморщившись пока поднималась по лестнице. Вошла, подошла к окну и остановилась, разглядывая главный город Свободных островов. На новые здания, ныне обживаемые владельцами, на висячие сады с зеленью и травами, которые на данный момент оставались уникальными и произрастали только здесь.

На огромные висячие разводные мосты, которых построили четыре штуки!

И с одной стороны плохо, что они сделали ставку на Эхею и накладываемые ею ограничения, которые, как я уже знала, были способны обойти что кесарь, что Акъяр, с другой – это давало некоторые преимущества городам освобожденных мной рабов, к примеру вот у мастера Соно появился повод обрести опыт торговых переговоров.

— Кат, — раздалось глухое позади меня.

Не нашла в себе сил обернуться.

Несмотря ни на что, я ощущала себя предавшей. Знала, что предал он, знала и в то же время почему-то ощущала предательницей себя. Совершенно нелогичное ощущение. Совершенно нелогичная ситуация.

И вопросы, время для которых пришло.

— Ты женился на Лориане, — тихо сказала я, не оборачиваясь.

Медноволосый правитель Далларии подошел ближе, так близко, что я ощущала тепло его тела. Мой огненный рыжий весь волосатый и огненный выносливый вождь.

— Женился, — все так же глухо подтвердил Динар.

Мой слишком выносливый вождь.

— И как? — еще тише выдохнула я.

Вместо ответа, Грасховен задал свой вопрос:

— Зачем ты спасла его?

И я все поняла.

Поняла больше, чем он хотел сказать.

Медленно развернулась, присела на край подоконника и посмотрела на Динара. Мой многолетний враг, мой несбывшийся насильник, мой дважды похититель, мой союзник, мой любимый, мой практически второй муж… В свете склоняющейся к горизонту Черной Звезды ракард выглядел… так удивительно и прекрасно. Огромный, с длинными черными с алым отблеском волосами, широким могучим торсом, сильными непримиримо сложенными на мускулистой груди руками и пронзительным взглядом серых глаз. Осуждающим взглядом серых глаз.

Ну что ж, Катриона, ты большая девочка, давай-ка сложим два плюс два — о силе кесаря Динар знал. О его неубиваемости знал тоже. И можно было бы представить, что он пришел в этот мир за мной и планировал со мной его и покинуть, но… мы оба слишком хорошо знали кесаря, а Динар, к моему искреннему сожалению и стыду, гораздо раньше понял, что Араэден никому и никогда меня не отдаст. И как лучший из всех военачальников которых я когда-либо имела честь встречать, Динар относился к категории тех, кто не оставляет врагов за спиной.

А значит:

— Ты согласился провести в этот мир шенге и Рхарге с Рухом, потому что знал о последствиях? — тихо спросила я.

И я знала ответ, уже задавая этот вопрос. Знала, глядя на самого прекрасного из всех ракардов во всех мирах, знала… отчетливо понимая, что на его месте я поступила бы, возможно, так же.

А возможно и нет.

— Вариант с отрубанием головы сработал бы только в одном случае, Кат, — пристально глядя на меня, подтвердил Динар.

Помолчал, и все так же глядя мне в глаза, добавил:

— Было два сценария развития событий — кесарь отдает свою силу, спасая лесных орков, или отдает свою неуязвимость тебе, вытаскивая после того, как ты спасешь лесных орков.

Потрясающе. Просто потрясающе! Я… у меня не было слов. У меня просто не было слов. Была доля уважительного восхищения, потому как не признать того факта, что Динару удалось обыграть даже явно находящегося в курсе этого плана кесаря, я не могла. Причем — Динар выиграл. Не имея возможности скрыть козыри — выиграл!

Об этичности методов говорить, правда, не приходилось, но среди тех кто правит редко имеет значение такой параметр как этика, мораль и прочее, важен результат. Динар его практически достиг.

— А Акъяр? — спросила я.

— Осознавал ли я, что устранив кесаря, буду иметь дело с очередным в тебя влюбленным? — издевательски поинтересовался Динар. И тут же ответил: — Естественно. Или ты искренне веришь, что я собрал здесь всех человеческих магов исключительно из человеколюбия?!

Я смотрела на правителя Далларии со смесью уважения, признания его тактики и веры в успешность стратегии, и вместе с тем…

— Динар, я могла не спасти шенге, — тихо сказала, пристально глядя в его глаза.

— Не могла, — так же тихо ответил он. — Ты маг Жизни.

Зажмурившись на миг, вновь распахнула ресницы, с болью посмотрела на него, и почти прошептала:

— Динар, я бы не смогла, если бы не жизнь Арахандара Властителя Ночи.

Он сузил глаза, я же продолжила:

— Другой мир, другие правила. Возможно, магия элементалей неизменна для любого из миров, но моя магия — поддавалась мне в полной мере лишь в Рассветном мире. Только в Рассветном мире. Полагаться на магию, было не самым лучшим решением.

Ракард кивнул, и спокойно возразил:

— Я полагался не на магию, Кат.

С сомнением посмотрела на него, и Динар пояснил:

— Я полагался на то, что ты никогда не брала в расчет — на чувства, Кат. На твои чувства к шенге, на любовь кесаря к тебе.

Что?! Дурацкий вопрос, но я все же не удержалась и спросила:

— Ты знал, что Араэден любит меня?!

Под издевательски-пристальным взглядом ракарда, смутилась, и смущение стало только сильнее, когда Грасховен озвучил:

— Об этом все знали, Кат. Все и давно. Но до тебя, как я вижу, это дошло в последнюю очередь.

Я опустила взгляд.

Внезапно посмотрела на всю эту ситуацию не как женщина, как политик, и яснее осознала – Динар был достоин оваций. Как политик, я могла бы ему только аплодировать. Потрясающе! Он пришел в мир, о котором не знал ничего, за несколько недель добрался до меня, способствовал уничтожению Властителя Ночи, наладил контакт с пресветлыми лордами, взял под контроль человеческих магов, и да – держал в неведении столь наивную дуру как я, потому как информацию о присутствии шенге в этом мире он держал в тайне от меня. До поры до времени. Что ж, не удивительно, я и есть по сравнению с этим Динаром малолетняя наивная идиотка. И сейчас он смотрел на меня как на наивную малолетнюю идиотку, которая своим душевным порывом сорвала весь его план. Тщательно выверенный, эффективный, безукоризненно воплощенный план.

Вскинув подбородок, пристально посмотрела на Динара. Ракард был зол. Действительно зол.

— Только не говори мне, что шенге обо всем знал, — неожиданно попросила я.

Не знаю почему. Что-то во мне не хотело верить, что шенге знал, что-то… А потом я вспомнила ту правду, которую «знал» шенге. Правду в которой кесарь убил меня, чтобы перенестись в свой мир!

— Ты осуждаешь меня за ложь? – издевательски поинтересовался Динар.

— А ты считаешь, что поступил верно? — со значительной долей язвительности, вопросила я.

— А ты полагаешь, что Джашгу гораздо больше понравилась бы та правда, в которой его дочь стала самоубийцей?! — вдруг сорвался он.

Только вот в этой ярости увидела не злость, а боль. Боль, от потери, боль от осознания своей беспомощности в тот момент ритуала, боль от одиночества.

— Динар… — прошептала, чувствуя, как сильно хочется его обнять.

Но как отрезало, едва даллариец хрипло спросил:

— И как кесарь в постели?

Я смахнула слезы и холодно ответила:

— Триста лет опыта, Динар.

А затем спросила уже я:

— Сколько лет ты лгал шенге?

Даллариец сделал еще шаг, встав вплотную ко мне, наклонился и выдохнул в лицо:

— Мне не пришлось лгать, Кат. Я просто не стал опровергать сделанные лесными выводы.

И он выпрямился, уничижительно глядя на меня с высоты своего роста и прожитых лет. В этом взгляде было многое – горечь, боль, злость, почти ярость, и в то же время…

— Лучше бы сдох я, Кат, — хрипло произнес Динар.

Но затем выпрямился, и добавил:

— Впрочем, так я думал лишь первые сорок лет. До того, как произвел расчеты и понял, что он забрал бы тебя в любом случае.

Покачав головой, призналась с усмешкой:

— До сих пор не могу понять, как вы вообще производите расчеты в отношении этой неизмеримой, малопонятной и в целом изменчивой как погода по весне магией.

Пожав плечами, Динар глухо ответил:

— Опыт, Кат. И долгие годы одиночества.

Я смотрела на него, чувствуя как слезы жгут глаза.

Несколько долгих секунд, а после, наплевав на все, — неправильность и нелогичность своего поведения, злости на Динара, негодования по поводу его «плана» и прочего, просто поднялась и обняла, крепко прижавшись к ракарду. Он мог быть тысячу раз неправ, но это не отменяло того, что я, несмотря на сотню причин отрицать это, все равно его любила. Динар сжал в ответ, с такой силой, что на миг стало тяжело дышать… впрочем и так было тяжело, настолько что даже вздохнуть больно.

— Мне следовало понять, — целуя мои волосы, хрипло прошептал Динар, — еще тогда, когда я увидел, как ты светишься в охт лесных, мне следовало понять, что ты не оставишь умирать даже врага. Ты слишком добрая, Кат, слишком.

Хотелось бы возразить, но нечем было.

— Я — дурак, — прохрипел ракард, — просто дурак.

— Ну, по факту, ты победил того, кто всегда оставался непобедим. Достойный повод для гордости, Динар, и несомненный признак твоего ума, — прошептала в ответ.

— Одно маленькое «но», Кат, ты встала на его сторону, и чаша весов несколько склонилась в пользу вновь неубиваемого и непобедимого кесаря, — с горечью подытожил даллариец.

Запрокинув голову, я посмотрела в его серые глаза и тихо спросила:

— Полагаешь, я могла бы поступить иначе?

Динар усмехнулся, и глядя на меня практически с болью, хрипло ответил:

— Ты – нет. Жаль, я слишком поздно понял это. Впрочем… твоя жестокость в отношении местных жителей, на некоторое время, практически убедила меня в обратном.

И он попытался отстраниться. Попытался… Только попытался, потому что в следующий миг вновь сжал меня в объятиях и хрипло прорычал в мои волосы:

— Я не могу жить без тебя.

Сжал сильнее и с горечью, неимоверной горечью, так же хрипло добавил:

— Пятьдесят семь лет, Кат, пятьдесят семь лет я убеждал себя, что той, кого я любил уже нет, что ты изменилась даже внешне, ведь признаки были еще в Рассветном мире. Я списывал свои чувства на все что угодно – страсть, неутоленная жажда заполучить твое тело, ненависть перешедшая в любовь, чувство долга, ведь ты отдала свою жизнь ради спасения моей. Я мог лгать себе бесконечно… но этой лжи хватило лишь до того момента, как я увидел тебя на скалах Свободных островов. И я понял, что узнал бы тебя из тысячи. Из сотен тысяч таких же хрупких окутанных мраком стойких фигурок.

Он судорожно выдохнул, и простонал:

— Ударом было увидеть тебя настолько красивой. Безумно красивой. Красивой до такой степени, что ты затмеваешь свет светила. Обоих местных светил. Ударом стало осознать, что мне довелось увидеть своих внуков, а ты все та же юная девушка. Я прожил целую жизнь с мечтой о тебе, Кат, а ты оказалась краше, чище, идеальнее, чем во всех моих воспоминаниях. Убийственно осознавать, что нас теперь разделяет целая жизнь. Моя жизнь.

Я плакала. Не знаю как давно, не знаю как сильно, просто, когда попыталась спросить, удалось не с первого раза.

— Ты был счастлив… с ней?

— Ну ты и дура, — очень тихо ответил Динар.

— Зато не настолько идеальная, как ты себе нафантазировал, — парировала я.

Он отстранил меня от своей груди, перевел выразительный взгляд с меня, на мокрое пятно, которое я на нем оставила, с нескрываемым скепсисом посмотрел на меня, хмыкнул и произнес:

— Ну да, не настолько… А раз так в сто идеальнее, чем мне хотелось бы.

И я зажмурилась изо всех сил, стараясь сдержать слезы.

Потому что мне вдруг внезапно, неотвратимо и так сильно захотелось… сбежать. Просто сбежать, ощущая тепло рук Динара на своей талии, и забыв обо всем на свете… Например, о том, что у меня есть муж, который мне уже полноценно муж, или о том, что у меня есть отец, который явно сочтет мой поступок недостойным дочери племени Лесных орков. Мне не хотелось сейчас даже думать о том, насколько по факту подло и неправильно поступил Динар… И пусть ему пятьдесят… в смысле семьдесят, или даже восемьдесят, математика не всегда была моей сильной стороной, я просто хотела быть с ним.

Дурацкий душевный порыв. Совершенно дурацкий и такой мне не свойственный. Эгоистичный до безумная, безответственный и постыдный, но…

— В чем заключался план нашего исчезновения с Сатарэна? — я судорожно сглотнула.

Динар вопросительно выгнул бровь. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Мое сердце билось все чаще, его, кажется, перестало биться вовсе, он даже дыхание задержал.

Но лишь на миг.

Уже в следующий, Динар судорожно выдохнул и произнес:

— Готмир.

Я вновь прижалась к нему, зажмурилась и мысленно позвала:

«Сатарэн».

Волна воды накрыла нас с головой в тот миг, когда дверь открылась и стражник принес поднос с напитками.

Он шагнул в мой кабинет, а мы шагнули в новую жизнь.

Я бы даже сказала — влились в нее на огромной скорости!

***

Поток воды этого мира вынес нас у стен города гномов. Огромные лысые бородачи потрясенно смотрели на то, как натужно откашливающуюся пресветлую императрицу подхватывает на руки, и уносит прочь в темноту грота внушительный рыжеволосый ракард, и это чистой воды безумие, явственно отразилось в их потрясенных взглядах.

Бывший правитель Далларии не бежал – он мчался, прижимая меня к груди, как самое ценное сокровище своей жизни, и отчетливо осознавая, насколько сейчас собственно рискует своей жизнью. А я просто старалась не думать об этом, и даже примерно не просчитывать сколько мгновений кесарю хватит на то, чтобы нас настигнуть.

Насколько я знала кесаря – несколько секунд, не более.

И Динару так же это было известно.

Мы рисковали.

И это был не тот риск, который дело благородное, это было наваждение, безумие, порыв, все что угодно, кроме нормального обоснованного риска, но к дохлым гоблинам все!

Просто к дохлым гоблинам!

Я всегда была послушной дочерью, верным союзником, опасным врагом, благочестивой женой… Слишком правильной, чтобы подумать о себе, слишком ответственной, чтобы об этой ответственности забыть. И я ни на миг не сожалела, что отдалась Араэдену, то волшебство, которое он подарил мне едва ли оставляло место сожалениям, но жить с тем, кто сильнее, умнее, беспощаднее, коварнее и опытнее в тысячи раз… Знаю, что это мой долг, но мне так хотелось испытать хоть капельку безумства, хоть толику свободы, хоть что-то альтернативное статусу супруги пресветлого императора и почитаемой всеми богини.

И когда сияние полога, подобного тому, что окружал Готмир, пропустило нас, я судорожно выдохнула, стараясь не думать вот обо всем вот этом. Вообще ни о чем не думать, кроме тяжелого дыхания остановившегося Динара, и четкого осознания… что я сбежала от мужа. Просто взяла и сбежала от мужа, прекрасно осознавая, что мой собственно муж сейчас достиг такого уровня магии, что с легкостью сравняет с землей и Оитлон, и Острова Свободных людей, и вообще практически все, что пожелает.

— Кат, — тихо позвал Динар.

Я вопросительно запрокинула голову, глядя на него.

— У меня не триста лет опыта, — вдруг судорожно сглотнув, признался Динар.

— А у меня нет сейчас магии, чтобы стукнуть тебя ближайшим валуном по голове для пущей прочистки мозгов, — мрачно сообщила я.

Айсир Грахсовен широко улыбнулся и шагнул в новый мир, крепко прижимая меня к своей груди.

О, Великий Белый Дух, если бы у меня было время подумать, я бы подумала… а так это был бунт. Безжалостный и беспощадный бунт против правил, условностей, обязанностей и ответственности. От всего того груза, что сковывал меня с моего рождения, а по факту и до него.

Яркая вспышка света…

Ослепительное сияние звезд…

Вызывающее смятение воспоминание, о поцелуях кесаря.

И ветер нового мира в лицо!

***

Если бы новый мир принес только ветер, я бы порадовалась, но увы — вот еще недавно мы с Динаром стояли, окруженные мягким светом магического полога вторгшегося в Сатарэн Готмира, а вот уже сейчас замерли под прицелом сотни стрел, ну и так, чтобы стрелам скучно не было, пары сотен копий заодно. Все это богатство удерживали сильно раскрашенные в черные полоски маскирующей живописи воины размером примерно с Динара в его ракардской стадии, а потому рыжий мгновенно сменил облик на свою огненную ипостась. Воины моментально напряглись, а кто-то взвыл, призывая воду, и та внушительным магическим ковшом зависла над нами, грозясь обрушиться немалой силы водопадом.

— Ддддддорогой, — настала моя очередь судорожно сглатывать, — я как-то не так представляла себе финал побега.

— Кат, я думаю, — напряженно отозвался он.

— Ладно, — легко согласилась я, уютнее устраиваясь на его руках, — просто побуду женщиной в наивысшепатриархальном смысле этого слова.

— Это как? – не понял рыжий.

— Это я буду молчать, пока ты будешь нас спасать, — милостиво уведомила его.

Взгляд Динара сделался крайне скептическим, но сказать что-либо он не успел — из ощетинившейся орды раздалось рычащее:

— Женщина мой!

Я аккуратненько слезала с рук моего огненного рыжего, огляделась в поисках ближайшего пригодного для сидения места, обнаружила валун, прошла к нему, присела со всей малосвойственной мне грациозностью, и указав на воинственную банду, великодушно предоставила Динару возможность меня спасать.

Далее, философски размышляя о сущности бытия, и принципиально не рассуждая о том, что шенге меня убьет, а Динар мог бы выбрать мир и получше, я пронаблюдала за тем, как сначала огненный и весь волосатый рыжий всех бьет, затем как значительно поредевшая орда гоняется уже за ним, после…

— Довольно неожиданный поступок, нежная моя, — раздалось рядом.

Резко повернула голову на звук — кесарь вольготно устроился в кресле, которое видимо создал сам, ну или перенес из своего дворца, это уже детали.

— Ты абсолютно права, на счет того, что неожиданность — это уже скорее деталь, нежели главный фактор, — усмехнулся император.

Промолчав, перевела взгляд на Динара, который снова побеждал, в смысле роль догоняющего была у него, орда же бежала, теряя своих соплеменников.

— Почему? — очень спокойно, с вызывающей дрожь убийственной ласковостью спросил кесарь.

Что я могла сказать? В этот момент убегал опять Динар, а самый здоровенный из разукрашенных в черные полоски громил непрерывно поливая его водой, пытался достать еще и копьем, причем оно у него было самовосстанавливающееся — то есть только бросит одно, в руке тут же материализуется другое. Но в целом…

— Не знаю, — ответила я мужу.

От которого сбежала. Практически сразу после того, как собственно он стал мне мужем в полном смысле этого термина.

— Я предупредил, Кари. Ты сделала выбор, — каждое из слов тяжело падало в моей душе, как огромные валуны на дно кристально чистого горного озера.

Поднимая всю ту муть и негодование, что на дне скопились!

— А я женщина, имею полное право на ошибки, безумства и отступления от идеала, — нагло ответила супругу.

Но это было лишь первым порывом, вторым, едва взаимодействие между Динаром и вождем орды скатилось до банального, а не магического мордобоя, я развернулась к императору, и глядя в его потемневшие от ярости ледяные глаза, честно призналась:

— Араэден я боюсь. Наших отношений, своих чувств к тебе, тебя. В основном тебя, мой кесарь.

Он медленно выдохнул, и это было единственным, что продемонстрировало эмоции, которые пресветлый держал под свойственным ему железным контролем.

И задал лишь один вопрос:

— Ты простишь ему все?

— Все мы далеки от идеала настолько, что об этом порой лучше не думать, — устало ответила я.

И вновь посмотрела туда, где Динар вбивал местного вождя и мага в плодоносный слой почвы. У него неплохо это получалось — вбивать врага в землю в буквальном смысле слова. У него в принципе все и всегда неплохо получалось.

— Что тебя настолько ранило? — внезапно спросил кесарь.

Вздрогнув, я так отчетливо ощутила мокрую ткань платья, холод, давно сковавший меня, и дрожь, то ли от холода, то ли от чего-то еще. Холод и… чувство вины. И бесполезности. И эта горечь поражения, разливающаяся темной кляксой пролитых в воду чернил.

Теплый черный плед, по оттенку так напоминающий Мрак, мягко лег на мои плечи, и я тут же закуталась, сгорбившись, и только после…

— В попытке отравить меня, Аджана, сестра лорда Альриса и ваша бывшая… наложница, — я бросила осуждающий взгляд на кесаря и добавила, — убила собственного племянника. Ребенка. Проверила действие яда на… нем.

Араэден встретил мой взгляд совершенно спокойно, разве что в его глазах лед стал на тон темнее, но не более. И где-то там, далеко, Динар продолжал вбивать в землю местного вождя, и я не осуждала его за это, в данный конкретный момент я осуждала себя и… кесаря.

И ненавидела я сейчас тоже себя и… кесаря. Себя больше.

— Почему? — поинтересовался мой супруг, материализуя бутылку с вином в этом мире и собственной руке.

Опустив глаза, я уставилась невидящим взглядом куда-то в пространство перед собой, вспоминая тот момент, когда впервые увидела Аджану, когда решила помочь такой безумно, безукоризненно красивой девушке… а расплатился за мою ошибку ребенок. У меня такое чувство, что бы я не делала, кто-нибудь обязательно погибнет. Причем по моей вине. Исключительно по моей вине…

— Нежная моя, — император произнес это с той нежностью, которую более, после событий в башне уже не скрывал, — всего одна смерть настолько потрясла тебя?

— Не одна, — ответила, все так же глядя куда-то перед собой, — сначала был Адрас, мучительно погибший по моей вине и из-за моего незнания. А теперь из-за моей ошибки погиб ребенок. И виновна в его смерти я. Именно я.

— Нежная моя, — кесарь судя по звуку, отхлебнул вина, — начнем с того, что большая часть вины на мне, все же в отличие от тебя я знал, кого ты отпускаешь на свободу, закончим тем, что, не появись ты на Свободных островах мальчика принесли бы в жертву Речному богу.

Повернувшись, с недоумением посмотрела на Араэдена. Супруг, отсалютовав мне бутылкой, сделал еще глоток вина и пояснил:

— Человеческие наложницы, нежная моя, основной бич всех пресветлых леди. Выращенные в условиях убийственной конкуренции, существующие примерно в тех же условиях, и видящие единственную цель своего существования в постели лорда, они подвергаются искажению психики настолько, что иные жизни, кроме собственной, теряют значение. Остается желание победить любой ценой. И пока террариум достаточно закрыт, это не является проблемой, но… человеческие женщины, в отличие от эллариек, существенно коварнее и беспощаднее. Рано или поздно, одна особь завоевывает более-менее шаткое, но положение возле своего господина и повелителя. И вот тогда его супруга «случайно», но обязательно гибнет. Яды — наименее часто используемое средство, гораздо чаще – используется ментальное внушение, а процент человеческих магов в Эрадарасе, по факту, превалирует именно среди наложниц, конкуренция тому способствует, плюс нередко наследственность — как ты понимаешь, на ложе женщинам свойственно беременеть, так что среди наложниц много полукровок.

В моем взгляде сомнение отражалось все сильнее. Я понимала, что кесарь сейчас на что-то недвусмысленно намекает, но никак не могла понять на что. И супруг любезно пояснил:

— Моя матушка, в своей искренней заботе о тебе, собрала гарем, самой безобидной особью в котором, была Аджана. Самой безобидной и совершенно не наделенной магией. Остальные ею владели.

Я вспомнила строй неодетых девушек, их покорно склоненные головы, и Элиситорес, которая вела себя крайне несвойственно и несдержанно для пресветлой леди…

— Они же не собирались меня убить? – прямо спросила у мужа.

Кесарь вновь отсалютовав мне, сделал еще глоток вина, пристально взирая на свою беглую императрицу.

— Это немыслимо! — возмущенно воскликнула я.

— Это реалии Эрадараса, Кари, — мягко произнес Араэден, — вспомни пример с яблоком, который тебе столь наглядно продемонстрировал Адрас. Ты каждую ночь ночевала в моей постели, они сделали выводы.

Сидя с широко распахнутыми глазами, я потрясенно смотрела на него, и не могла, просто не могла поверить.

— Ты убил их, чтобы они не навредили мне? — спросила, чувствуя, как обрывается звук собственного голоса.

— Я удалил тех, кто собирался… навредить, а вот смертной казни подверглись те, кто посмел оказать влияние на мою лишившуюся магии мать, и планировал убить тебя. Или ты искренне полагаешь, что женам лордов свойственно в принципе появляться в подобных местах?

Закрыв лицо ладонями, я некоторое время сидела, просто не желая ни о чем думать.

— У Илери это хорошо получалось — не думать. Каким-то образом он узнал у орков о моих способностях к чтению мыслей, — внезапно произнес кесарь, — как итог — я чуть не потерял тебя в Рассветном мире. Это стало для меня хорошим уроком. Хорошим, но недостаточным — я позволил тебе отпустить Аджану, менее всего ожидая, что ты освоишь навык Илери и, обманув внезапным приливом чувственности, сбежишь на Свободные острова.

— Ты не оставил мне выбора, — глухо ответила, все так же закрывая лицо ладонями.

И мысленно добавила, вспомнив о руне забвения:

«Ты не оставил мне меня».

— Я поступил так, как поступают мужья в моем мире, вводя супругу в свой дом, — спокойно уведомил кесарь.

Раздвинув пальцы, скептически посмотрела на него. Спокойным Араэден не был, он был в бешенстве и уже почти допил все вино из бутылки. Но, если честно, я не видела причин для принесения извинений.

— Неужели? — с убийственной ласковостью поинтересовался император.

Убрав ладони от лица, пожала плечами, и невозмутимо ответила:

— Ты поступил так, как поступают мужья в твоем мире, я так, как в моем мире поступают принцессы — сбежала с любимым. Моя мать, если ты помнишь, поступила точно так же, сбежав с моим отцом, так что я фактически соблюла традиции своей семьи и…

— И если бы не я, нежная моя, тебя бы традиционно убили еще в утробе матери, как собственно и поступают с бастардами принцесс в Рассветном мире. И да, один маленький нюанс — ты не принцесса. Ты императрица. И жена, поклявшаяся у алтаря выполнить свой долг.

Непримиримо сложив руки на груди, мрачно посмотрела на кесаря. Тот, допив вино, распылил на мириады сверкающих частиц пустую бутылку, материализовал в своей ладони следующую, уничтожил пробку, сделал глоток багряной жидкости и, глядя не на меня, а куда-то в направлении линии горизонта, сухо сообщил:

— По вашему следу идут Къяр и Араэн бывший принц Ночи.

То есть опять по моей вине кто-то умрет. И что-то мне подсказывает, что этим кем-то будет явно Динар.

Огляделась в поисках рыжего, и обнаружила, что тот решительно направляется к нам, стремительно восстанавливаясь, для чего с каждым шагом менял форму из элементаля в ракарда и обратно. В результате данных манипуляций к нам он подошел уже полностью восстановившимся, и глаз вернулся на место, и синяк исчез, и рваная рана на груди затянулась… пострадала только одежда, и рубашка теперь висела живописными лохмотьями, целыми в ней остались лишь манжеты на рукавах.

И внезапно поняла то, в чем не хотела признаваться даже себе — я боюсь за него. Боялась изначально, отчетливо понимая, что ныне оживший и полностью восстановивший силу кесарь, его убьет. Просто убьет.

Когда я это поняла?

В тот, момент, когда Динар рассказал о своем плане. Успешном, более чем успешном плане, который я разрушила. И кутаясь в теплый черный плед, я все пыталась понять, что это было — побег или попытка спасти того, кто, несомненно, теперь обречен. Кто был обречен с самого начала. Потому что о его плане читающий мысли кесарь просто не мог не ведать!

— Нежная моя, ты знала, что я найду тебя? — вдруг нежно, действительно нежно, а не убийственно ласково спросил император.

— Знала? — я подавила судорожный вздох. — Я не знала, Араэден, я была в этом абсолютно точно уверена. Не убивай его…

Последнее прозвучало тихой мольбой.

И я не смотрела на кесаря сейчас, я смотрела на Динара, который шел к нам, не сводя с меня взгляда.

И тут кесарь сказал:

— Существует лишь один яд, способный убить тебя. Этот яд был изобретен мной, нежная моя, но на Сатарэн его принес не я.

Вдруг осознала, что не хочу об этом знать… просто не хочу. Не надо…

И кесарь не стал говорить, что еще одним планом Динара Грахсовена было отравить меня, чтобы кесарь, спасая, отдал мне свою силу. Был ли поступок Динара высокоморальным? Нет. Эффективным? Да. И это еще один крайне весомый довод в пользу его смерти.

Смерти того, кто был ее достоин еще в тот момент, когда попытался силой взять меня на перевале у Готмира, и в то же время:

— Не убивай его, пожалуйста, — сглотнув ком в горле, попросила я.

Араэден медленно сделал еще глоток вина. Я не смотрела на него, но взгляд супруга на себе ощущала очень отчетливо.

— Я повторю вопрос, — произнес пресветлый. — Ты простишь ему все?

Устало посмотрев на мужа, спросила в свою очередь:

— А за что я должна его прощать, Араэден? За то, что он такой же результат твоего воспитания, как и я?

— Ты другая, — возразил кесарь.

— Потому что в моей жизни был шенге! – воскликнула я.

Холодный взгляд ледяных глаз и сказанное крайне тихо, так, что я была вынуждена прислушаться, чтобы услышать:

— Нет, Кари, ты другая. Ты не ставишь жизни других людей выше собственных желаний. И никогда не ставила.

Изящная фраза, почти комплимент, кружево правды, приукрашенное восхищением, но… Но у всего сказанного была четкая суть, и в данный момент эта суть звучала приговором Динару. Потому что кесарь практически открыто сказал, что я исключительная, я другая, я достойная жизни… я, а не Динар.

— Ты действительно восхищаешь, нежная моя, — Араэден улыбнулся той улыбкой, которую, кажется, видела на его лице лишь я, — в какой момент ты поняла, что у него не будет шансов покинуть Сатарэн живым?

Прикрыв глаза, я судорожно попыталась найти слова, отстоять того, кто был мне дорог, как бы сильно нас не разделили время, условия жизни, и умение достигать желаемого…

— Так в какой момент? — все так же насмешливо-иронично поинтересовался император.

И я повторила слова Динара:

— «Мне следовало понять, еще тогда, когда я увидел, как ты светишься в охт лесных, мне следовало понять, что ты не оставишь умирать даже врага».

Повторив, я взглянула в глаза, вновь становящиеся ледяными, и задала вопрос, который просто не могла не задать:

— Ты тоже не знал?

Секундная заминка, взгляд полыхнувший болью, и хриплое:

— Что ты не оставишь умирать даже врага? Нет, нежная моя, я не знал. Видишь ли, я был так глуп, что в какой-то миг стал наивно полагать, что ты более не считаешь меня врагом.

Укор в его словах не ощутил бы лишь полный глупец, или тот, кто слишком умен. Примерно как я.

— Оставим наши отношения, в них и гоблин ногу сломит и перейдем к главному, — достаточно жестко сказала я, — ты проиграл Динару.

И кесарь отвел взгляд. Несколько долгих секунд он смотрел в сторону горизонта, попутно превратив путь вновь ставшего огненным элементаля в месиво, через которое Динар пытался прорваться со столь явным трудом, словно рвал паутину. Кесарь мог бы и не вмешиваться, в смысле мог бы не проявлять столь явно силу и очевидность своих возможностей, но Араэден тянул время, не позволяя Грахсовену подойти, потому что…

— Да, проиграл, — не глядя на меня, как-то безмерно устало произнес кесарь.

И странное дело, я знала об этом, но услышать все равно оказалось… страшно. Как-то очень странно, страшно и в целом неприятно было столкнуться с реальностью, в которой кесарь, мой кесарь, более не обладал статусом непобедимого. Это был первый шок, потрясший основы моего мироздания. Шок второй – кесарь признал свое поражение. Признал открыто, и услышать такое от того, кто никогда не проигрывал — тоже стало потрясением. Но вместе с тем, отшвыривая ненужные сейчас эмоции и мысли, я пыталась максимально минимизировать потери. Все что мне оставалось – это попытка минимизировать потери.

— Не убивай его, — уже не просьба, уже мольба.

Араэден резко повернув голову, посмотрел в мои глаза с тем холодом во взгляде, который был свойственен лишь ему. А я сидела, сжимая дрожащими пальцами края укутавшего меня покрывала, и не знала как его… остановить. И проблема была не в том, что я не могу уговорить кесаря не убивать Динара, проблема была совершенно в другом — Динар, и теперь я точно это знала, никогда, ни перед чем, и ни за что не остановится, в попытке вернуть меня.

Забавный факт — когда то принцы и короли сбегали прочь от ужаса, лишь узрев мой лик, а сейчас я отчетливо понимаю, что эти двое сильнейших мужчин будут бороться за меня до последнего. Кесарь, которому я уже фактически принадлежала, и Динар, который учился побеждать любой ценой гораздо быстрее, чем того хотелось бы пресветлому.

— То есть ты оправдываешь тот факт, что Динар использовал орков Лесного клана в своих интересах? — с каким-то даже едва заметно промелькнувшим любопытством поинтересовался кесарь.

— Оправдываю? Нет, — я отрицательно покачала головой, — но он лишь усвоил твой урок, Араэден, я ведь еще не забыла бабку рода Грахсовен лежащую в луже самовоспламеняющегося земляного масла.

На этот раз отводить собственный взгляд кесарь не стал — лишь смотрел на меня кристаллами, словно покрывающимися изморозью изнутри… несколько вымораживающе долгих секунд. Несколько бесконечно страшных секунд… Несколько ударов моего сжимающегося от боли сердца…

И кесарь судорожно вздохнул, едва осознал, что его молчание причиняет мне боль, и очень тихо произнес:

— Красное пламя не умеет останавливаться. Этот элементаль ставит цель — и достигает ее, не взирая на последствия. В свое время, его предок выжег целую область собственно Либерии. Да, нежная моя, до него там были леса, после — выжженная степь. Именно по этой причине кланы орков не стали вмешиваться в ту войну на уничтожение, что я начал. И из всех носителей огненной крови, единственным выжившим остался юный бастард Грахсовенов. Мейлина умоляла меня сохранить жизнь мальчику, к которому она привязалась — и я проявил жалость там, где не следовало. Знал, что совершаю глупость, но Мейлина — с момента гибели ее матери, она впервые вновь стала почти живой, она жила этим мальчиком. Для начала поддерживая его в столице Далларии, а после организовав целый остров развлечений исключительно для него — все что угодно, лишь бы ее мальчик был счастлив. Вообще все, лишь бы он никогда не испытал той боли, что заставила бы его тело принять облик ракарда… Но Готмир, полчища ядвитых муравьев и ад, через который не сумело бы пройти человеческое тело, но заставивший пробудиться оркскую сущность. Ты ведь уже понимаешь о чем я, не так ли?

Я понимала это еще до начала сего крайне неприглядного монолога. Я поняла это еще на Островах свободных людей. Я поняла это в тот миг, когда ты, мой кесарь, произнес «Да, проиграл». Я все понимаю, но я….

— Просто прошу, не убивай его, — очень тихо, попросила я.

— Просишь врага? — саркастично уточнил император.

Внезапно поняла, насколько ему больно, и насколько тяжело, но все же:

— Прошу тебя, — едва слышно выдохнула.

В ледяных кристаллах глаз кесаря промелькнуло столько боли, что я с трудом удержала порыв встать и подойти, знала что не стоит, Араэден не из тех, кто позволит себя жалеть, и в то же время, это был момент, в который мы оба понимали — останься Динар жив и пожалеть придется. Нам обоим.

— Нежная моя, ты же все понимаешь, — пристально глядя мне в глаза, напряженно произнес кесарь. — Год, два, три… десять, но он вернется. Вернется и сделает все, чтобы получить тебя, не взирая на жизни тех, кто встанет на его пути.

— Я… поговорю с ним, — жалкое оправдание.

— Он не услышит слова «Нет», — жестко подтвердил всю ничтожность моих потуг император.- Не пожелает и не услышит. И ты осознаешь это столь же ясно, как и я, не так ли?

Так…

Я опустила взгляд.

Я не знала, что делать.

Объективно, как политику, мне следовало бы принять решение об устранении Динара. Потому что опасен, потому что расчетливо и намеренно подверг опасности тех, кто давно стал мне семьей, потому что да – он никогда не слышал моего «Нет», ни в Готмире, ни в степи, когда насильно пытался сделать своей женой. И кесарь был прав — Динар не отступится никогда. За его плечами осталась жизнь, целая жизнь которую он прожил без меня, а потому терять ему нечего — он пойдет на все, чтобы воплотить мечту своей молодости, чтобы вновь назвать меня своей Шаниари… И кесарь повторно прав — отступать Динар не умеет, и не станет. Не сейчас так через год, два, три… десять, он вернется.

Но субъективно…

Субъективно, мне просто хотелось, чтобы Динар жил. Не мой, не со мной, не идеальный, и пусть остается той же жестокой, расчетливой и беспардонной сволочью, которой был всегда, но… живой.

— Знаешь, нежная моя, — вдруг тихо произнес кесарь, — впервые с того момента, как дар чтения мыслей проснулся во мне, я ему благодарен.

— Почему? – я все так же не поднимала, глаз, мучительно ища выход из создавшегося положения.

— Потому что в ином случае, Грахсовен был бы уже мертв.

Я вздрогнула, посмотрела на мужа и услышала иронично-саркастичное:

— У тебя не промелькнуло ни единой мысли о поцелуе. Ты обняла его как родного человека, но не как любовника. И твой порыв — это не бунт, любимая моя, это попытка спасти того, кто обречен, и ты предприняла ее мгновенно, как только поняла, что Грахсовен уже практически труп.

Я могла бы многое сказать по этому поводу, но суть заключалась в том, что каждое слово Араэдена было правдой, мы оба это знали. А Динар… все могло бы сложиться иначе, могло бы, я понимала это… как впрочем, и то, что едва ли он был бы мне верен, и в то же время, едва ли я могла бы быть счастливее с кем-то, чем с ним… наверное.

— Едва ли, — ледяным тоном произнес кесарь, — он не достоин целовать землю, по которой ты ходишь, мне жаль, что ты все никак не можешь этого понять.

Вскинув подбородок, жестко ответила:

— Мне не в чем его винить.

— Правда? — почти издевательский вопрос.

— Прекрати! — полупросьба-полуприказ.

Я встала, сбросив теплую шаль с плеч, встала, подставляя лицо ветру и вздрагивая от холода – платье все еще было мокрым, а мне все еще нужно было найти хоть что-то, хоть как-то, хоть что-нибудь, что позволило бы сохранить жизнь тому, кто да – был обречен. И, несмотря на все объективные обстоятельства, я отчетливо осознала — спасая кесаря, я подписала приговор Динару.

— Не жизнь, а сплошное гоблинское издевательство! — выдохнула в сердцах.

И посмотрела на Динара, который упорно рвал путы паутины реальности, созданной для него кесарем. Динар… несбыточная мечта, как первая любовь, в которой теплых воспоминаний пополам с болезненными, и в то же время… Я не знала, что мне делать, что сделать, для того чтобы сохранить жизнь тому, для кого приговор уже был подписан. И одна из подписей принадлежала ему самому.

И вот передо мной объективная реальность – Динара следует убить. Потому что он не остановится, не отступит, не прекратит и не станет жить той жизнью, в которой не будет меня. Просто не станет. Он прожил уже одну жизнь без меня, на вторую он не согласится даже под страхом смерти.

И… и я даже не знала, как выкрутиться из этой ситуации так, чтобы Динар остался жив, я…

Я вдруг вспомнила, что у меня есть муж.

Не в том плане, что я только что сбежала с первой любовью, а в том, что раз у меня есть муж, то собственно:

— Что будем делать? — нагло поинтересовалась у кесаря.

Пресветлый император как сидел, так собственно и остался сидеть – но степень потрясения была столь существенной, что вся изморозь из его глаз попросту исчезла.

— М-да уж, нежная моя, — явно приходя в состояние ярости, произнес кесарь.

Я понимала, причины его негодования, но – назвался груздем, не вопи, что ты подосиновик.

— Как мой муж ты обязан заботиться о моем душевном равновесии, мой кесарь. Вот и… заботься!

И с этими словами я с самым королевским достоинством вновь опустилась на камень как на трон. В конце концов – мужчина здесь кто? Правильно, не я, и Араэден это в полной мере доказал пару часов назад в физическом плане. Теперь пусть доказывает в моральном.

— Нежжжная моя, — прошипел император Эрадараса.

— Вот именно — у меня очень нежная душевная организация, и она не перенесет гибели Динара, несмотря на все объективные причины необходимости его устранения, — все так же нагло заявила я.

У меня был повод наглеть. У него – откровенно звереть от подобной наглости. Но… это Динар мог озвереть до состояния невменяемости, а кесарь это кесарь, как бы сильно он не был зол, он все равно держал все свои эмоции под контролем.

— И ты этим сейчас беззастенчиво пользуешься, нежная моя, — процедил в бешенстве император.

— Чем могу, тем и пользуюсь! — с вызовом заявила я.

Весь облик кесаря в этот момент казался сплошным выражением надвигающейся опасности, но… есть что-то потрясающе волшебное в том, что ты прекрасно знаешь — этот мужчина скорее убьет себя, чем нанесет вред тебе. Мне даже стало искренне жаль, что я не знала об этом столь важном нюансе в Рассветном мире — можно было бы начинать пользоваться уже там.

— Кари! — откровенно психанул, осознавший, что я все осознала собственно мой муж.

Воинственно сложив руки на груди, непримиримо посмотрела на супруга. Наглость — второе счастье. Иногда первое. А я вдруг отчетливо поняла, что мужчина, с такой нежностью целующий и с такой бережностью овладевший мной, никогда не причинит мне боль, даже моральную. И осознание этого воистину окрыляло меня, и бесконечно бесило кесаря, который, и он теперь это тоже понял — был в ловушке. Ловушке, имя которой — отношения с любимой женщиной.

— Нежжжжная моя, я тебя… — начал было кесарь.

— Нежно поцелуешь? — моя наглость зашкаливала, да, и мы оба знали об этом, как и о том, что он мне это позволит. И наглость, и возможность настоять на своем.

Как минимум, потому что счет, который я могла предъявить кесарю был в разы больше всего одного безапелляционно выдвинутого мной требования.

— Начнем с того, что требование не одно, — со вздохом, явно в попытке успокоиться, произнес кесарь, — когда мы вернемся, ты еще и освобождения рабов потребуешь в ультимативной форме.

— Не потребую, — совершенно честно ответила я, — шенге когда-то сказал великую мудрость «Полученное без труда — выброшенное». Так что этого требования не будет, но жизнь Динара это то, что я не готова обсуждать в контексте твоего отказа.

Мрачный, безумно мрачный взгляд и ледяное:

— Он останется вечной угрозой.

— Ты в принципе бессмертен, — парировала я.

— Он не остановится, — вновь кесарь.

— Дорогой, это последствия твоего великолепно преподанного урока – останавливаться мы не умеем, ни я, ни Динар, — я пожала плечами,- ты научил, тебе и пожинать плоды твоего обучения.

Взбешенный до такой степени, которую мне еще не приходилось наблюдать, кесарь откинулся на спинку кресла, извлек из вечности и небытия еще одну бутылку вина, открыл, сделал глоток, с яростью глядя на меня, а затем вдруг ядовито улыбнувшись, произнес:

— Нежная моя, начнем с того, что «плоды» своего «правления» пожинает в данный момент айсир Грахсовен. Ты бы присмотрелась к тем, кто напал на вас.

Я села ровнее, несколько напряженно посмотрела на супруга, после на Динара, который уже ничего не рвал, он стоял без движения, только горел весь, в прямом смысле, потом на войско, которое после поражения своего мага, теперь спешно перегруппировывалось, и — кажется, собиралось нападать.

И я как-то сразу к ним не приглядывалась, но сейчас, всматриваясь в эти могучие тела, в эти зауженные эволюционными процессами глаза, на их остатки некогда новеньких металлических охватывающих живот и поясницу пояса…

— Либерийцы! — выдохнула я, потрясенно осознавая, что весь этот разброд и шатание, это остатки некогда весьма весомой военной силы, с которыми мне приходилось весьма сложно, пока проблему собственно не решил Динар и…

И я вот сейчас не поняла, а что с ними такое?

— Грахсовен решил проблему, — издевательски-отстраненно пояснил кесарь. — Вверх посмотри.

Я запрокинула голову и с удивлением осознала — мы в Готмире! Мы сейчас находимся в Готмире! И если либерийцы здесь около полусотни лет, то деградация и так далеких от цивилизованности степняков вполне объяснима, но…

— Динар! — я возмущенно посмотрела на нынешнего императора Рассветного мира, фактически требуя объяснений.

Рыжий, бросив на кесаря откровенно полный ненависти взгляд, подошел, уже ничем не удерживаемый, и произнес:

— Кат, что конкретно тебя не устраивает?

— Да я даже не знаю, — честно не знала, — но либерицы в Готмире, Динар!

На миг смутившись, рыжий нехотя ответил:

— Сами виноваты.

— В чем? — вопросила я.

И тут Динар выдал совершенно потрясающую фразу:

— У меня было плохое настроение.

У меня медленно отвисла челюсть. Но я же принцесса, в смысле императрица, и мгновенно взяв себя в руки, я собственно сложив руки на груди, мрачно осведомилась:

— И кто еще пал жертвой твоего плохого настроения?

На лице ставшего уже ракардом, а не элементалем бывшего правителя Далларии одновременно отражалась и досада, и злость, и даже в некотором роде смущение. Но отвечать он все равно не торопился, и едва это стало ясно, кесарь издевательски уведомил меня:

— Готмир перенаселен.

— Динар! — у меня не было слов.

У Грасховена тоже, он бросил мрачный взгляд на Араэдена, и явно приготовился к последнему удару. Как оказалось – приготовился не зря.

— Лориана к слову так же находится здесь, — добил нас обоих кесарь.

— Динар!!! — я утратила дар речи.

— У меня… было очень плохое настроение, — повторил ранее сказанное рыжий.

— Потрясающе! — прошипела разъяренная я.- И где она?!

— В Хорнассе, — нехотя ответил император, собственно сославший свою императрицу.

А я… у меня не было слов!

Но магия имелась!

И я призвала ветер – он отозвался так, как отзывался в моем мире. Не сумев подавить улыбку, сложила ладони вместе, формируя кристалл, и раздвинув пространство уверенно шагнула к главному рудодобывающему городу Готмира.

Хорнасс встретил меня яркими огнями, тремя, вместо прежней одной, стенами ограждающими город, охраной, мгновенно вытянувшейся при нашем появлении, а Динар вошел за мной следом, и серыми гоблинами, которые с тряпками и щетками драили каменные стены, доводя их чуть ли не до блеска.

Серые гоблины работали!

Серые гоблины…

— Я так понимаю, у тебя очень долго было плохое настроение, — заметила, откровенно шокированная невиданным трудолюбием тех, кто ранее кинулся бы нас с удовольствием жрать, в прямом смысле.

— Лет так… пятьдесят, — уклончиво ответил Динар.

Звук его голоса не был громким, но от чего-то с гораздо большим усердием чем ранее серые гоблины принялись тереть камни, ворота уже открывались, почетный караул стоял возле подъемной решетки, с явным желанием ее открыть с одной стороны, и с таким же страхом совершить ошибку.

Сверкающий доспехами явственно какой-то генерал, не меньше, вышел вперед, все так же оставаясь под прикрытием решетки, и неожиданно дрогнувшим голосом вопросил:

— Пппппароль?!

— Сдохни! — мрачно вызверился Динар в ответ.

Судя по выражению лица генерала, он бы с удовольствием, но пароль явно был не тот. Динар и сам знал это, а потому издав тяжелый вздох, видимо в попытке успокоиться, произнес:

— Отдавшая жизнь.

Решетка отозвалась голубоватым сиянием, и поднялась отвесно вверх – стража построилась колонной, обозначая для нас путь. И почти все ощутимо… да дрожали они. От ужаса. Практически с трудом скрываемого.

— Знаешь, что-то мне подсказывает, что ты со своим плохим настроением, не далеко ушел от кесаря, в деле запугивания своего населения, — вступая на территорию города, отстраненно заметила я.

— Знаешь, Кат, а мне что-то подсказывает, что у меня был повод для паршивого настроения! — высказал Динар.

— Но это не повод срывать злость на ни в чем неповинных людях! — тоже высказалась я.

И рыжий остановился.

Так как я не останавливалась, то пройдя по инерции несколько шагов и осознав, что он не идет рядом, я развернулась и посмотрела на нового императора Рассветного мира. Динар же, молча указал на ближайшего к нему начавшего еще более заметно дрожать солдата и произнес:

— Воровство.

Молодой парнишка лет двадцати побледнел и кажется вовсе перестал дышать. Динар же указал на стоявшего следующим, и добавил:

— Изнасилование.

У следующего в вину вменялось:

— Дезертирство. Продолжать?

Наверное не стоило бы, но мне стало интересно, а потому указав на генерала, который, несмотря на полное отсутствие желания делать это, был вынужден следовать за нами, и поинтересовалась:

— А с ним что?

— Измена, — любезно уведомил Динар.

М-да.

И я уже хотела было задать следующий вопрос, как случилось — это!

Затрубили трубы, следом прогудели горны, кто-то ударил в главный монастырский колокол и остальные подхватили перезвон, а затем, из возвышающегося на самой вершине горы замка ранее наместника, выехала процессия. Возглавляла ее прекрасная всадница на белоснежном скакуне явственно либерийской породы.

И я узнала Лору даже издали…

Ее прекрасные золотые волосы сверкали в сиянии слегка искаженного пологом Готмира свете солнца, белоснежное платье с пурпурно-алым плащом, делало ее похожей на первые выскользнувшие из-под растаявшего снега цветы, зеленых глаз с такого расстояния не было видно, но изумруды сверкали столь ярко, что их зеленому сиянию не мешало и расстояние.

Но расстояние же и спасало…

Лориана Ароиль Астаримана Грахсовен приближалась все ближе и ближе, и я увидела то, чего, пожалуй не хотела бы видеть никогда — белоснежные пряди в ее золотых идеально уложенных волосах, лицо, на котором время оставило свой безжалостный отпечаток… Сколько ей сейчас? Семьдесят или чуть больше?..

— Сколько ей? — тихо спросила у Динара.

— За измену? Пожизненное, — зло ответил он.

Ну и собственно это было зря.

— Ты сослал ее в Готмир за измену? Надо же, какая неожиданность, а я думала дезертирство, или там изнасилование, — язвительность зашкаливала, да.

И Динар это естественно заметил.

— Язвительность едва ли уместна там, где речь идет о государственной измене, — мрачно ответил новый император Каридинара.

Как я узнала, что у Прайды сменилось название? Да очень просто! Подскакавшая пребывающая в изгнании императрица, несмотря на возраст все равно прекрасная, и я в глаз дам тому, кто скажет, что это не так, соскользнула с коня, при помощи двух стражников, присела в реверансе и благоговейно произнесла:

— О мой великий супруг повелитель Каридинара, мое сердце замирает от счастья, при виде вас!

Вот после этого, я очень тихо, но все же сказала:

— Рыжий, я убью тебя!

И у меня действительно имелся крайне достойный повод для этого — этот Далларийский рыжий гад, чей род был на четыреста лет младше нашего, фактически поставил мою сестру на колени! Мою сестру! Лориану Ароиль Астаримана из рода, который был да на порядок благороднее рода Грахсовенов!

Динар, мельком глянувший на собственную жену, между прочим, развернулся ко мне и тут мы оба услышали потрясенное от Лоры:

— Ррррыжий?..

Это несколько отвлекло от выяснения отношений между нами, а я повернулась к сестре, которая лишь сейчас обратила на меня внимание, и ее взгляд… ее взгляд… он метался по моему лицу, по одежде, которая была слишком похожа на мое платье созданное для коронации кесарем, и волосы, мои черные волосы, она не могла не догадаться…

— Кат… — голос Лоры дрогнул.

Только голос, а в глазах отражалось столь многое – неверие, непонимание, осознание, что вот я, столь же юная здесь, рядом с тем, кто всегда любил меня и… она знала об этом. Она знала. Я вдруг с ужасом это осознала — она знала. С самого начала, знала, что Динар любит меня. Но если тогда, гоблин его ведает сколько точно лет назад, была молода, прекрасна и уверена в себе, в себе и в том, что сумеет заставить его полюбить ее… То вот прошли годы. И в ее взгляде я вижу понимание того, что все ее надежды обернулись крахом. Не полюбил. Даже женившись. Даже произнося брачные клятвы. Даже на супружеском ложе. Не полюбил, несмотря на все уловки и ухищрения, которым Лориану обучали с юности, несмотря на весь ее арсенал, все чары, перед которым не пали всего трое Аршхан, Динар и кесарь. Но если к Аршхану и кесарю вопросов не было, как впрочем и шансов у Лоры, то вот Динар…

Прошли месяцы для меня… для нее годы, но я вдруг как наяву увидела свой кабинет в столице Оитлона древней Ирани, и услышала наш с ней разговор:

Ее полуиздевательское: «Когда Динар был со мной, он постоянно говорил о тебе. Постоянно. О том, какая ты забавная, о том, какая ты чудесная, о том, какая ты несносная, упрямая и безголовая… «Кат, Катенок, моя Катриона»… Слово «моя» проскальзывало очень часто.

Мое потрясенное: «Ты все это… выслушивала?»

И ее снисходительный ко мне недалекой и полный уверенности в неизбежном соблазнении Динара: «Конечно, я слушала очень внимательно и никогда не перебивала. Мужчины, Кат, странные существа — чем дольше они рассказывают о любви, тем сильнее привязываются к той, кто умеет слушать. А я слушать умею».

Но ее это не спасло… Ни умение слушать. Ни умение влюблять. Ни даже весьма коварный и успешно завершившийся план по устройству брака с Динаром.

«Не осуждай меня, Кат, но я влюбилась второй раз в жизни и опять-таки в мужчину, который достался тебе».

«За всю мою жизнь на меня обратили внимание только двое, Лора, Аршхан и… и Динар, а в твоей жизни мужчин были сотни, поклонников — тысячи! Мужчины всегда выбирали тебя, даже те, кто приходил свататься ко мне!»

«Кесарь выбрал тебя, меня он отверг с первого взгляда. Знаешь, как это больно, Кат? Меня с детства готовили для него, с самого моего рождения! Как доставить мужчине удовольствие, как говорить с мужчиной, как удерживать его интерес…»

Недоучили…

Надо же, когда-то я искренне верила, что все самое лучшее достается Лоре, все самое лучшее, даже Динар. И он ей действительно достался, но счастья в ее глазах я не вижу. И у меня по этому поводу ни злорадства, ни чувства удовлетворения – только боль за сестру, которая, что бы не случилось, — моя сестра. Моя семья. Моя сверхценность.

— Кат, — Динар стоял рядом, и напряжение охватившее его, ощущалось, несмотря на то, что на бывшего Далларийского правителя я сейчас не смотрела.

А я смотрела на Лору, униженную и брошенную, и ощущала, как чувство ярости медленно охватывает всю меня.

— Катенок…

— Я убью тебя! – не поворачивая головы, даже не глядя на Динара, задыхаясь от гнева, прошипела я. — Я тебя просто убью!

И рыжему бы сейчас заткнуться, так нет же:

— Кат, — он заступил мне дорогу, перекрывая возможность видеть Лориану, затем быстро, яростно и зло произнес: — За измену, я ее в принципе должен был казнить, Кат.

Вскинув подбородок посмотрела в его темнеющие от гнева глаза и прошипела:

— За измену?! За измену??? Динар, она не девочка с улицы, она Лориана Ароиль Астаримана!

Динар сделал шаг, чуть наклонился ко мне, а затем прорычал:

— И что, Кат? Она у нас белая кость и ей все можно, да?

— Да, Динар, — я уверенно выдержала его полный ярости взгляд, — она императрица Прайды! Она Астаримана! И ты не имел никакого права подвергать унижению ту, что фактически дала тебе престол Прайды!

Грасховен, мгновенно выпрямился, глядя на меня почти с нескрываемой ненавистью, я могла ответить ему лишь тем же.

— Ты понимаешь, насколько не права сейчас? – наконец выговорил он.

— Я понимаю, насколько права, — отчеканила, все так же глядя ему в глаза. — А вот ты явно не очень. Ты унизил не жену и не женщину, Динар, ты унизил императорский род Астаримана! Мой род! Мою семью! И мою сестру!

Он смотрел на меня, тяжело дыша и с трудом сдерживая слова, которые явно рвались в порыве ярости.

Но тут было одно «но»:

— Ты женился на императрице, — мне тоже было сложно произносить каждое из слов, не срываясь на крик. — Ты женился на императрице, Динар! В подобном браке приоритетной ценностью является сохранение короны, уважения к монархии и власти! Измены? И кто бы говорил! Для тебя целый остров разврата был создан!

На миг он опустил взгляд, затем вновь посмотрел на меня, но я уже не могла смотреть на него.

— Как ты мог? – отвернувшись, я с трудом сдерживалась, чтобы не заорать. — Просто как ты мог?!

— Кат…

— Лора — моя сестра, — я задыхалась практически. — Ты мог жениться на ней. Мог зачать детей, я все понимаю, ты знаешь, я бы поняла и это. Но ты не имел права, унижать мою сестру!

— Я не унижал твою сестру, Кат! – психанул Динар. — Я наказал свою жену, и имел на это полное право!

Запрокинув голову вновь посмотрела в его почти ставшие синими от гнева глаза. Посмотрела со всем негодованием, которое не видела смысла скрывать.

— Наказал жену? — переспросила, тяжело дыша.- Серьезно? Динар, а ты уверен, что имел право на это? Она тебе кто, маленький ребенок? Или может проворовавшийся чиновник?! Она взрослый человек, не являющийся твоим подчиненным! ОНА ИМПЕРАТРИЦА, Динар! Наказал жену? Из какого каменного века ты выполз, гоблины тебя пожри!

Он в бешенстве отступил. Я не видела смысла продолжать диалог, в котором хотелось только орать весь голос, срывая его до хрипа.

— Как ты мог? — я с трудом сдерживала слезы. — Просто как ты мог?!

Динар промолчал, сжимая зубы с такой силой, что казалось я, сейчас услышу скрежет. Скрежет, рык полный ярости, все что угодно, но не ответ.

Укоризненно покачав головой, я обошла Динара и направилась к Лоре, уже поднявшейся с колен. Моя сестра! Лориана Ароиль Астаримана! Он поставил ее на колени… Я задыхалась от ярости. Я задыхалась от бешенства. Я едва ли могла сдержать гнев.

Подойдя к Лоре, глянула на вершину холма, прикидывая расстояние до ворот замка, и уверенно свела ладони вместе, формируя портал. Лориана, о, Великий Белый Дух, моя всегда прекрасная, а ныне такая сломленная Лориана, стояла молча, с болью глядя на меня. Я тоже была сейчас едва ли способна говорить.

Рывком открыв портал, я молча протянула руку сестре. Лора взяла мою ладонь, чуть сжала, словно бы проверяя действительно ли это я, и шагнула вслед за мной в портал.

***

Мы вышли у самых ворот замка некогда градоправителя Хорнасса, которого… Динар в свое время убил, и вошли в строение, ничуть не изменившееся за эти годы в лучшую сторону. Скорее в худшую… время, оно везде оставило свой разрушительный отпечаток и ремонта эти серые стены не видели давно. Ни ремонта, ни света, ни достаточного количества прислуги. Во времена лорда Райхо здесь служило около двадцати человек, после прихода Динара и во время моего появления – около семи, сейчас — две пожилые служанки неуверенно застыли, глядя на свою императрицу. И ни поклона, ни трепета, ни уважения в глазах!

Что ж, мне хватило и этого, чтобы осознать, что за порогом замка нас ожидает как минимум запустение, но менее больно мне от этого не стало. Здание было в ужасном состоянии. В наводящем уныние состоянии. От прежних времен здесь не осталось ничего… Догадываюсь, что ранее замок выглядел весьма приятно благодаря стараниям леди Райхо, которая с безупречным вкусом сумела обставить интерьер своего дома в Готмире, но сейчас… Не было занавесок, не было гардин, исчезли все гобелены и картины… Серые потрескавшиеся от времени стены, грубо сколоченная мебель в минимальной комплектации – стол и две скамьи, ни кресел, ни диванов, полнейшее отсутствие ковров… Аскетизм достойный монастыря с настоятелем, установившим главной целью существования отрешение от всех мирских радостей. Еще, для этого места неплохо бы подошел такой термин как «тюрьма».

— Сколько ты здесь?.. — меня трясло до такой степени, что говорить едва ли получалось.

Лора, все так же держа меня за руку, тихо ответила:

— Двадцать лет.

Зажмурив глаза до боли, я постаралась сдержать даже не стон – мне выть хотелось! Двадцать лет! Двадцать проклятых лет! Почти вся моя жизнь! Двадцать лет в аду? В тюрьме? Как он мог?! Как он посмел? Какое он имел право так поступать с той, кто носит имя Астаримана?! Да и в принципе с женщиной… с женой… с матерью своих детей?!

— А… дддети? — спросила все так же, не разжимая век и отчаянно пытаясь сдержаться.

Лора гулко сглотнула и тихо ответила:

— Динар, властный отец, Кат. Наши сыновья обучались в Далларии в закрытых военных учебных заведениях, последний раз я видела каждого из них в их семь лет. Дочери… Дочери замужем.

— Пппо своей воле? — меня уже просто трясло.

— Не смеши меня, Кат, — хмыкнула Лора. — Они принцессы. Право выбора для таких как мы? У нас его нет.

Я открыла глаза и еще раз осмотрела место, которое было тюрьмой для моей сестры двадцать лет! Двадцать проклятых лет!

Отпустила ее руку, прошла к стене и со стоном оперлась о нее, запрокинув голову и стараясь не скатиться в истерику.

Даллария и Оитлон… Я упустила имеющиеся культурные различия. Существенные культурные различия. Это было моей ошибкой. Полностью моей ошибкой! Следовало учесть. Следовало просмотреть договор составленный кесарем, рассмотреть его с учетом культурных особенностей далларийцев. Потому что это у нас в Оитлоне у мужчины и женщин были равные, в том числе равные имущественные права, а в Далларии — нет. И это для меня, привыкшей к равноправию фразу «Наказал жену» неимоверная дикость, а для него – норма и традиция его страны, его культуры, его общества, в котором у женщины не было право на развод, на детей, на деньги, и на… выбор любовников.

И я не подумала об этом. Я даже ни разу не задумывалась об этом. Выросшая вначале практически вне социума, а после фактически над всеми его законами, я просто даже не подумала об этом. А сейчас мне оставалось лишь бессильно вспоминать и анализировать – в Далларии какая-то власть появлялась только у матери мужа. В остальном далларийским женщинам полагалось молчать и рожать. Или рожать и молчать. Тут уж как посмотреть. И если в браке, где мужчина любил все могла быть мягче, то в том, где мужчину вынудили…

— И насколько реальность семейной жизни отличалась от ожиданий? — тихо спросила я.

— Кардинально, — так же тихо ответила Лора. И помолчав, добавила: — У них другие традиции. Другие правила. Другие требования. И никаких прав.

Сползла по стене вниз, закрыла лицо ладонями и просто постаралась не думать об этом сейчас. Не думать. Просто не думать! Думать надо было тогда. Мне. Отцу. Советникам. Никто даже не поднял вопрос различия в культурах при обсуждении помолвки Лорианы и Динара. Никто. Ни одна живая душа!

И тут Лора сказала:

— Это моя вина.

Я убрала ладони от лица, с болью глядя на нее. А Лора… моя прекрасная Лора, устало, со всей тяжестью прожитых лет, прошла к скамье, с трудом опустилась на нее, посмотрела на меня и пояснила:

— Переоценила свои силы.

Горькая усмешка на лице пожилой женщины, где только глаза сохранили цвет и красоту ее молодости.

Лориана обхватила себя за плечи, и рассказала:

— Динар поставил условие, Катриона. Несколько условий, на которых он согласился бы… Я подписала договор, надеясь что…

«Что тебе это сойдет с рук, как и всегда»… — грустно поняла я.

Лора посмотрела на меня, улыбнулась, покачала головой и прошептала:

— Жизнь утекла, как песок сквозь пальцы. Я получила Динара, но он так никогда и не стал моим. Я стала императрицей, заняла твое место, как мечтала когда-то, но оказалось что у принцессы Оитлона свободы больше во стократ, чем у той, что связала себя брачными узами. Я оказалась не готова к исполнению своей мечты, Кат, и не готова принять обязанности, которые с такой легкостью выполняла ты. И мне бы понять это за тот месяц, что ты пребывала в Готмире, но я подумала… Динар ведь не наш отец, я думала будет… как прежде, только лучше. А лучше не было…

Лора… Лора…

Я сдержала стон, давно усвоив – нет смысла страдать о прошлом, если есть проблема ее нужно решать в настоящем, и не допускать повторения в будущем. А страдать… не в этой жизни, в этой на страдания как-то никогда нет времени.

— За что он тебя сослал? — все так же сидя на полу, прямо спросила я.

И Лориана опустила взгляд.

Несколько томительных секунд она молчала, словно искала оправдания, а затем вдруг сдалась и ожесточенно проговорила:

— Динар — тиран, Кат. Просто тиран. Он не простил никому и ничего, и установил режим на порядок жестче того, что имелся при кесаре. — Взгляд на меня и неожиданный вопрос: — Как Араэден?

— Прекрасно, — гневно ответила я, — сегодня, наконец, дошли до супружеского долга.

— И… как? – в глазах Лоры зажглось любопытство.

— Расплатилась в полной мере. Не уходи от темы — что ты вытворила?!

Она бы с удовольствием пообсуждала тему моей личной жизни, но под моим требовательным взглядом сдалась, вновь опустила глаза и нехотя проговорила:

— Попытка военного переворота.

Это было… ожидаемо. В смысле вполне в духе Астаримана — когда мой дед по отцовской линии попытался вычеркнуть отца из наследников, дед умер. Во сне. Случайно. Очень случайно всадив в себя нож раз двадцать. Впрочем, точных сведений у меня не было, имелись лишь отрывочные полученные после того, как я начала исполнять обязанности наследницы Оитлона, а всеобщей версией оставалась та, в которой дед мирно ушел во сне… Дворец правда потом потребовал ремонтно-восстановительных работ, половина армии была отправлена на границы, часть лояльных убитому королю военачальников закончили свою военную карьеру на плахе, но в официальной версии значилась мирная смерть во сне, да.

— И на каком основании ты решилась на столь ожидаемые, но все же радикальные меры? — поинтересовалась я.

Лориана могла бы солгать, но мы сестры — врать смысла не было. И она честно мне сообщила… в смысле как честно — в духе Лоры:

— Мой возлюбленный был готов рискнуть своей жизнью, чтобы спасти мою.

— Угу, — выдала я, пристально глядя на сестру. — Тебе было около пятидесяти, а он был явно моложе, амбициознее и увереннее всех врал про твою неземную красоту и свое навеки занятое тобой сердце?

Отвернувшись, она глухо ответила:

— Примерно так.

Снова откинув голову назад, прижалась к холодной стене и посмотрела на потолок. Внезапно подумалось, что этому потолку очень не хватает надписи «Мир принадлежит мне». И стенам этой надписи не хватает тоже… Но вместе с тем, это заставило вспомнить, что у меня есть мир, который принадлежит мне. Мой мир. Мой дом. И мои правила, потому что в отличие от Лоры мне повезло в дух вещах — меня любили, страстно, искренне, самозабвенно, больше жизни и… даже если бы не любили, правила все равно были бы мои. Двадцать лет в Готмире? За двадцать лет, вся эта территория подчинилась бы мне, по той простой причине, что я, как и кесарь, никогда не сдаюсь. И тюрьма очень быстро стала бы надежным тылом, а Готмир отправной точкой старта войны за независимость.

Но Лора не я.

Двадцать лет…

Тяжело вздохнув, посмотрела на сестру и уверенно сказала:

— Я тебя здесь не оставлю. Не здесь, не так и не в таком состоянии. Выбирай, Прайда… в смысле ваш Каридинар, или мой мир?

Странно на меня глянув, Лора усмехнулась и горько произнесла:

— «Катриона». Он хотел назвать столицу новой империи «Катриона». А потом не стал. Знаешь почему?

Я промолчала, но ей моей реакции и не требовалось.

— Он понял, что не сможет слышать такие фразы как «Мне надо в Катриону», «Встретимся в Катрионе», «Хочу в Катриону». В итоге столица носит название Кариград. Как тебе?

Я подумала и честно ответила:

— Это странно слышать, учитывая, что в итоге, он уничтожил мою сестру.

Теперь промолчала она, я же продолжила:

— Ты не права, да, тут я спорить не буду. Ты более чем не права — если я правильно понимаю, поженившись, с детьми вы не затягивали, значит на момент твоей попытки военного переворота, вашему наследнику… мне очень жаль что я не знаю кто у вас родился первым, сын или дочь…

— Сын, — тихо сказала Лора.

— Сын, — эхом отозвалась я. Грустно усмехнулась и прошептала:- Мне искренне жаль, что я даже не знакома со своими племянниками, но это моя боль. А твоя ошибка… На момент попытки военного переворота твой сын уже был в должности императора? Не так ли? Тридцать лет. Ему было тридцать лет и у него был отец, который не стремился править, да? Значит, правил твой сын.

Лориана опустила взгляд.

Я не знала, что ей на все вот это высказать, и имеет ли смысл что-то высказывать. Совершенное Лорианой было ужасно с точки зрения политика, и с точки зрения семейных ценностей, но с другой стороны Лора всегда была слишком далека от политики, а семейные ценности ей прививала бабушка, так что… результат вовсе не удивителен — в свое время бабка Велерея очень даже пыталась сместить сына с престола и править самостоятельно. Тогда вмешался кесарь, а сейчас… Сейчас я отчетливо понимаю, что Лориана оставшись без защиты — моей, отца, кесаря, благополучно сама себе вырыла яму и провела в ней двадцать лет. И мне было больно за сестру, за ту прекрасную Лориану Ароиль Астаримана которой больше нет, но в то же время — какой счет я могла предъявить Динару. Никакого, кроме разве что содержания моей сестры в ненадлежащих условиях. На это он права не имел. Я могла бы принять изоляцию, принять и понять, но Готмир, но дворец градоправителя Хорнаса, ставший практически убогой кельей? Этого я не понимала. И этим изгнанием, этими двадцатью годами проживания в столь страшном месте он унизил не просто Лору, а весь род Астаримана, включая собственных детей и институт монархии Оитлона как таковой.

И когда Динар вошел, все что его ожидало — мое гневное молчание. И мой гневный взгляд. И злость, на которую я имела полное право.

— Ммм, — мгновенно все поняв произнес уже бывший правитель Прайды… в смысле Каридинара, — что-то мне подсказывает, что на тебя нахлынула ностальгия, и ты меня сейчас будешь тут ностальгически душить. Мне приказать приготовить ванну?

Вероятно ранее, я бы высказала ему все, что по данному поводу думаю, но сейчас… я промолчала, все так же пристально и зло глядя на Динара. И сардоническая ухмылка мгновенно покинула его лицо, взгляд потемнел, руки опустились. Не надолго. Грахсовен почти сразу непримиримо сложил их на груди, выпрямился и вопросил у меня, а не у застывшей в неестественной позе Лорианы:

— Ты полагаешь, я должен был поступить иначе?

— Да, — очень тихо ответила я. И с грустной улыбкой добавила: — Ты обязан был поступить иначе. Лориана принадлежит к гораздо более древнему роду, нежели твой собственный. Ты унизил не жену, ты унизил монархию Оитлона. И собственного сына, Динар. Ныне властвующего императора ты унизил так же, ведь в заключение находится его мать.

— Знала бы ты какая из нее вышла мать! — прошипел разъяренный Динар.

— Едва ли хуже моей, — устало парировала я.

И с трудом поднялась, но встав, все так же опиралась спиной о стену. Я была растеряна, растоптана и… зла на Динара. Безумно зла на Динара. Но он смотрел на меня и явственно не понимал, причин моего гнева.

Вздохнув, тихо пояснила:

— Это плохая практика – показательно ссылать членов своей семьи за измену. Очень плохая практика, Динар, она порождает желание других членов семьи, как впрочем, и просто других — последовать данному прецеденту. Именно это и создает определенное правило, которого придерживаются наиболее сильные монархические семьи — внешне, семья должна выглядеть единой. Монолитом. Основанием, на котором зиждется государство. Измены, попытки военных переворотов, адьюльтеры — скрываются максимально. Для народа, для всех иных стран, монархическая семья должна быть целостной и нерушимой. Это важно, Динар. Это жизненно важно для сохранения монархии. Мне безумно жаль, что ты этого не знал, не понял, или не пожелал принимать во внимание, но… Астаримана следовали этому правилу всегда, и именно по этой причине наша династия насчитывает более четырехсот лет, а сколько у власти находился род Грасховен, Динар? Ты помнишь? На момент моего двадцатилетия — всего семьдесят пять лет!

Криво усмехнувшись, Динар зло поинтересовался:

— То есть ты хочешь мне сказать, что приведя справедливый приговор в исполнение, я оскорбил весь ваш род Астаримана?

Как объяснить очевидное правителю, который никогда особо не смыслил в коварстве человеческой натуры?

Устало покачала головой, не вербально ответив «нет», помолчала и все же попыталась подобрать слова:

— До тех пор, пока семья нерушима, а семейные ценности занимают важное место в сознании и мировоззрении наследников престола, они не… не поднимаются брат на брата, а принимают и признают право на наследство старшего сына или дочери.

Помолчав, добавила:

— Заметь, несмотря на все сложности наших отношений с Лорой, она никогда не претендовало на мое место наследной принцессы Оитлона.

Динар молча смотрел на меня, ожидая продолжения. И я продолжила:

— А теперь скажи мне, существует ли подобное единство и признание права на пост императора среди твоих детей?

Ответом мне было… молчание.

— Или после ссылки Лоры, твой младший сын попытался свергнуть с престола старшего?

Рыжий отвел взгляд.

О, Великий Белый дух, как же я хотела бы сейчас быть неправой. Просто ошибиться. Хоть в чем-то…

И тут Динар сказал:

— Если бы ты была здесь, все сложилось бы иначе.

— Да, — тихим эхом отозвалась я, — я бы как минимум не позволила бы никому так поступить со своей сестрой. А как максимум, вместо абсолютной монархии ограничила бы тебя конституционной, потому что очень часто, Динар, одна голова это хорошо, но два десятка — лучше. Ты мог как минимум посоветоваться с министром Авером, обратиться к Хайто, вызвать к себе Свейтиса. Да, Райхо не стал бы с тобой сотрудничать, после того что ты сотворил с его матерью и убил его отца, но остальные — они могли бы научить, Динар, научить многому.

Грасховен промолчал, я же добавила:

— Ностальгия? Да, Динар, небольшая ностальгия по тем временам, когда в этом же замке, тогда пребывающем в куда мене плачевном состоянии, я пыталась объяснить тебе, по какой причине руда Готмира ни гоблина не нужна твой аграрной Далларии. Мне очень жаль, что в тот памятный момент, я не объяснила тебе так же и многого другого, а следовало бы. Следовало бы указать на культурные отличия наших государств. В этом случае мне бы сейчас не пришлось с ужасом спрашивать — сколько сыновей у тебя осталось, Динар?

Он судорожно вздохнул и едва слышно ответил:

— Один.

И я поняла, что не могу больше.

«Мой кесарь», — позвала мысленно, зная, что услышит.

Услышал. Сверкнувший рядом портал, теплый плед окутавший мои плечи и ледяной приказ застывшей Лориане:

— Айсира Грасховен, если вы желаете что-нибудь забрать отсюда, поторопитесь.

***

Мы вышли на кладбище Праера… или как его теперь называли Кариграда. С места захоронения членов императорской семьи открывался вид на великолепно отстроенный за эти годы город, на прекрасный императорский дворец, ослепительно сверкавший позолотой даже на таком расстоянии – судя по блеску, дизайн утверждала Лора. И я даже не хочу думать о том, сколько золота ушло на отделку.

Не хотелось думать и о многом другом, но я заставила себя посмотреть на могилы, вчитаться в надгробия. У Динара с Лорой было много детей… Не все дожили до двадцати — две маленькие девочки скончались в год своего рождения, судя по дате собственно рождения, они были близняшками или же двойняшками. Не понимаю, почему погибли? Здесь же был шенге, Аршхан, Динар… как же так? Дальше не лучше «Любимому сыну, от любящей матери» — надгробие так же покрытое золотом… что-то мне подсказывало, что эти похороны устроила Лора. Как минимум памятник. Судя по датам на надгробии Дэлин Астаримана Грахсовен прожил всего двадцать семь лет. И его семья, жена и дети, ненадолго задержались на этом свете…

— Нежная моя, твоей вины в этом нет, — обняв со спины и прижав к себе, тихо произнес кесарь.

— Есть, — практически шепотом, отозвалась я, — это все исключительно моя вина. Мне следовало подумать о том, что получится, если соединить военную автократию Далларии и монархический институт Оитлона.

— Тогда скорее моя вина, — Араэден обнял чуть крепче.

— Моя, — возразила супругу. — Ты поступил правильно, ограничив в полномочиях Динара, и заставив все государства присягнуть на верность роду Астаримана. О том, что рожденные с кровью и традициями иной монархии наследники Астаримана начнут борьбу за власть друг с другом, следовало подумать мне. Или как минимум моему отцу.

— Или Динару, — мягко указал на виновника кесарь.

Мрачно глянула на него, обернувшись, после чего вновь посмотрела на могилы и произнесла:

— Динар даже представить себе не мог, подобного развития событий. Едва ли он даже в самом кошмарном из снов мог представить себе, что его сыновья начнут войну, и брат пойдет на брата. В Далларии совершенно иной принцип правления — подчиняются сильнейшему, причем тому, кто сильнее физически, а не опытнее в подковерных играх. Отстоял мордобой с братьями — возглавил страну и армию, и да — ударов в спину не последует, иной менталитет. Астаримана же… впрочем, ты знаешь.

— Знаю, нежная моя, — он едва ощутимо поцеловал мои волосы,- именно поэтому, мне всегда гораздо больше нравился род Уитримана.

Грустно улыбнулась ему, и вновь посмотрела на могилы.

В истории не существует фразы «если бы», ведь история неизменна. Но это история, в политике учат извлекать все уроки суровых событий летописи человечества. Я вдруг подумала о том, каково было Динару стоять здесь и смотреть на могилы своих детей…

— Забавно, что ты неизменно оправдываешь его, — заметил кесарь.

Судорожно вздохнув, едва слышно простонала, и тихо ответила:

— Нет смысла обвинять или оправдывать, каждый из нас действовал в благих целях. Ты, мой кесарь, желал вернуться домой, и если не спасти мать и сторонников, то хотя бы отомстить за их смерть. Я, предпочла умереть сама, чем видеть, как погибнет Динар. Он, под давлением чувства вины, сделал все, что мог для сохранения целостности империи. К сожалению, к моему бесконечному сожалению, никто из нас не учел, что дети Лоры и Динара станут теми, кем они собственно и могли стать — сильными, как все Грасховены, и коварными, как все Астаримана, лидерами — готовыми на все ради власти.

Помолчав, грустно добавила:

— Ошибка Динара была лишь в одном – он пошатнул основы монархии, предав гласности попытку военного переворота Лорианы и сослав супругу и мать своих детей. Это стало спусковым крючком.

Кесарь промолчал.

Но мы оба знали, что сказать он мог бы многое. Например то, что если бы не Динар, спусковым крючком стал бы неверный поступок кого-то иного. Когда-то Араэден назвал те существующие к моменту его воцарения сорок семь постоянно враждующих между собой королевств — львицами, сражающимися за труп гниющей лани. Верное сравнение. Междоусобные, межгосударственные, межконтинентальные. Войны были всегда… а потом появился кесарь и войны перешли на совершено иной — дипломатический уровень. Так иногда бывает, когда появляется одно мировое Зло, и все судорожно и в страхе объединяются скованные цепью ненависти к тому, кто был непобедим.

Страшная мысль — иногда для объединения, нам нужно именно Зло.

И все королевства Прайды были единым целым, несмотря на разницу в культуре, традициях, вероисповедании и менталитете, именно потому что… у нас не было выбора. Активные военные действия означали мгновенное появление кесаря, а история уничтожения Мирата была известна всем…

Но это мысли о прошлом. Очень глупые мысли о прошлом – думать следовало о настоящем.

А в настоящем имелись потомки Лорианы и Динара, дикая смесь далларийской силы, гордости и некоторой наивности, и оитлонских коварства, тщеславия и величия. И проблема в том, что все козыри в этом мире кесарь оставил для моего рода, рода Астаримана, против них не мог восстать никто… кроме них самих. Они и восстали – мать на сына, следом брат на брата… все в традициях нашего рода. Вот только это больше не было внутриполитическим кризисом Оитлона, это привело к куда более страшным последствиям.

Ну и еще один маленький нюанс — род Астаримана всегда был малочисленным, максимум два наследника, но в основном один. В таких условиях особо воевать за власть некому, но это в роду Астаримана. Род моей матери Уитримана был значительно многочисленнее, средним считалось иметь от четырех до пяти детей, а в Далларии девять и больше… Так что, один просчет, второй просчет, недостаток правильного воспитания, и мы имеем в последствии междоусобное побоище — одно уже состоявшееся, и, учитывая, что у Динара с Лорой так же имелись дочери, которые дадут потомство с кровью Астаримана, еще парочка войн гарантированно у нас в перспективах.

И я не знала, что с этим делать.

Просто не знала.

Откровенно говоря, без кесаря этому миру грозила новая череда войн. И я судорожно искала способы остановить грядущее, изменить ситуацию, спасти хоть кого-то.

— Нежная моя, ты желаешь невозможного, — с легкой иронией произнес кесарь.

И в этот момент я отчетливо вспомнила главный урок, который мне преподал мой муж:

— Нет ничего невозможного.

И я развернулась к Араэдену, с вызовом глядя в его ледяные, всегда такие холодные глаза, за которыми, и кажется, знала об этом только я, плескалось неисчислимое количество нежности. Нежность читалась в его взгляде и сейчас, нежность и… напряженность стремительно производимых расчетов.

Просчитал, и я даже не берусь понимать что конкретно, потому как магия в целом была вне моего понимания, посмотрел на меня и уверенно сказал:

— Нет.

— И почему же? — все так же с вызовом, поинтересовалась я.

Ироничная усмешка скользнула по тонким губам и кесарь спокойно ответил:

— Потому что я не бог, Кари.

Я подняла руку, смахнула несуществующую пылинку с рубашки Араэдена, вновь посмотрела в его ледяные глаза и напомнила:

— Мой кесарь, нужно было думать об этом до того, как ты сделал меня практически богиней. И до того, как женился. И даже до того, как собрался героически умереть в своем логове. Знаешь, это как с орками — назвался груздем, не вопи что ты подберезовик.

— Я не вопил! — прошипел кесарь.

— Это уже детали, а основную мысль, я полагаю, ты уже понял. И да, вот это, — я обвела рукой кладбище, — меня не устраивает.

— Нежная моя, — пресветлый император заботливо поправил окутывающий мои плечи плед, — все началось с того, что тебя не устроила смерть айсира Грасховена.

Вот же дохлый гоблин.

— Он все еще живой, — язвительно напомнил мне супруг.

Устало покачав головой, тихо сказала:

— Араэден, я не для того сбегала с ним Сатарена, чтобы ты его сейчас убил.

Кесарь хотел было возразить, но он слишком давно считывал все мои мысли и чувства, считал и сейчас.

— Я не для того умирала, чтобы ты убивал его, — прошептала едва слышно.

— О да, ты нашла именно тот аргумент, который, несомненно, пробудит во мне милосердие, — съязвил император.

Подумала и капризно напомнила:

— Мне было больно.

И железная вдержка кесаря мгновенно дала сбой.

— Я знаю, Кари! — прорычал он, с трудом сдерживая гнев. — Поверь, именно я превосходно об этом знаю! Но мы сейчас не будем говорить о моих чувствах, нежная моя, потому что они едва ли тебя интересуют, не так ли?

Я подумала о том, что кладбище в принципе не лучшее место для разговоров о чувствах, если конечно это не чувство потери и сожалений об усопших.

Кесарь запрокинул голову, постоял, тяжело дыша и похоже пытаясь успокоиться, затем произнес:

— Монархическое развитие Оитлона на шаг опережало в развитии иные династии, еще на момент моего воцарения. Да, правитель Далларии в качестве мужа был не самым лучшим выбором для Лорианы, но отбрось эмоции, и скажи мне откровенно – а кто еще мог бы сдержать ее лишенные заботы о процветании империи порывы?

Что ж, это был хороший вопрос. Я мысленно прикинула возможных кандидатов на роль мужа Лоры и… ну и собственно да, особо подходящих кандидатур не вспомнила. Собственно Лориану с трудом контролировал даже отец, а уж когда она получила власть, то… Ослепительно сверкающий покрытый золотом дворец уже был доказательством крайне неосмотрительных решений моей сестры, так что…

— Ты, — тихо сказала я.

— Что «я»? — ледяным тоном уточнил Араэден.

— Ты единственный, кто мог бы ее не просто сдержать ее лишенные о процветании империи порывы, но и задушить их на корню.

Представила кесаря и Лору рядом — потрясающая, кстати, получилась бы пара, правда… правда боюсь, лично я опять бы страдала на тему «Лоре всегда достается все самое лучшее», и, на этот раз мои страдания были бы более чем оправданы.

— Мда… сочту комплиментом, — мрачно произнес император.

— Это правильное решение, — мгновенно оживилась я, и собственно с этого момента обрекла моих племянников на вымирание, напомнив: — Ты сказал, что мог бы вернуть меня в любой момент времени в Рассветном мире.

— Вернуться с тобой, — мягко, но непреклонно напомнил Араэден.

Мог бы и не напоминать.

— Мог бы, — с настолько ледяной учтивостью, что стало даже как-то не по себе, произнес кесарь.

«Не по себе» испарилось стоило лишь вспомнить исполнение супружеского долга в страшной башне с потрясающей росписью на стенах, и да — я вспомнила, что наглеть теперь можно.

— Нежная моя, я бы порекомендовал вспомнить о своей рассудительности, — прошипел Араэден.

Почему-то в этот момент я вспомнила о его поцелуях…

— Ты чудовище! — уже почти прорычал кесарь.

Но… мы оба прекрасно понимали, кто победил в этой битве. И я мило улыбнулась супругу. Разъяренный кесарь несколько секунд гневно смотрел в мои глаза, но осознав, что ни его гнев, ни ярость не возымели нужного эффекта, прошипел что-то неразборчивое, постоял, с ненавистью глядя на линию горизонта, и, наконец, окончательно признав свое поражение, произнес:

— Идеи? Предложения?

На все это я могла ответить лишь возмущенным:

— Мой кесарь, я вот сейчас не поняла, кто из нас муж и мужчина?

Да, я такая, наглеть так основательно.

— Я заметил!

Требовать, так по полной программе.

— Поверь, и это не осталось без моего внимания!

— А чему ты удивляешься? — вот это я проговорила уже вслух. — Дорогой, я продукт воспитания Астаримана, Лесных орков и твоего.

— Мне это понимать, как «Любимый, во мне в равных долях взращено коварство, доброта и непобедимость»?

Подумав, пожала плечами, и заметила:

— Я полагаю не совсем в равных долях, шенге все же сумел повлиять на меня куда больше, чем все думали.

— Это я уже тоже понял, — и кесарь необъяснимым образом вдруг успокоился.

И я откровенно не поняла, по какой причине на Араэдена снизошла какая-то удовлетворенно-счастливое спокойствие.

— Боюсь, ты не скоро это поймешь, нежная моя, впрочем, в этом вся ты.

Пресветлый император взял мою ладонь, осторожно сжал пальцы и закрыл глаза.

А затем вдруг произнес:

— Пообещай мне только одно, нежная моя.

— Никогда не предавать? — мгновенно уточнила я.

Кесарь открыл глаза и с какой-то затаенной насмешкой посмотрел свысока.

— Мм, не изменять? — сделала следующее вполне логичное предположение.

Ледяные глаза мгновенно сузились, потемнев, и меня уведомили:

— Поверь, у тебя не будет ни возможности, ни повода.

И он посмотрел на меня так, что… кажется, гарема у нас не будет.

— Даже не надейся, ты для меня единственная — была, есть и будешь. И да, тебе достался очень выносливый, пусть даже и не орк.

В этот момент я вдруг испытала крайне противоречивые чувства. С одной стороны про темперамент кесаря ходили такие слухи, что нести этот груз одной, мне представлялось едва ли возможным. С другой – триста лет с лишним, это все-таки возраст, так что, есть шанс, что и без гарема выживу. С третьей… необъяснимое чувство удовлетворения и очень робкого… счастья? Не знаю, почему. Измены — норма в жизни любых правителей. И я внезапно поняла, что единственный пример верности между супругами я видела в охт Лесного племени. Но если отпросить все чувства, то откровенно говоря, известная модель семейных взаимоотношений все-таки выглядела менее страшной, чем неизвестная. Неизвестность в принципе пугала.

— Может хотя бы один, совсем маленький, крохотный такой гарем? — нервно предложила я.

— Нет! — последовал уверенный и очень злой ответ.

И кесарь сейчас даже не улыбался.

Ладно, подумаю об этом завтра.

— Так что там у нас в условиях? — вопросила у супруга.

— Ты чудовище! — повторил разъяренный кесарь.

— Повторяешься, — съязвила я.

Он ответил ледяным взглядом, а затем вдруг лед в его глазах словно начало сносить талой водой, и глядя на меня с уже не скрываемой болью, Араэден тихо попросил:

— Пообещай мне, что каждую из неизменно последующих смертей, ты не будешь считать своей виной, нежная моя.

И улыбка на моих губах померкла.

Не то, чтобы она была явственной и победной и до этого, но теперь даже от намека не осталось ничего. Я резко развернулась, скрывая от супруга если не мысли, то хотя бы слезы, задрожавшие на ресницах.

«Каждую из неизменно последующих смертей…»

Смерти будут, я это понимала как политик. И когда-то я принимала как данность, что любое из моих решений неизменно влечет за собой чью-то гибель… Но с тех пор изменилось многое, слишком многое. Я размякла. То ли слишком привыкла к тому, что за моей спиной всегда стоит кесарь и любые жесткие решения принимает он, то ли… просто стала слабее. Еще бы понять с какого момента? Когда-то я спокойно сидела на допросах Мрано, вынеся ему приговор без жалости и сожалений, потому что на карту было поставлено благополучие моего государства, а значит сотни тысяч жизней тех, кто от меня зависел. Не так давно я вынесла приговор лорду Ларвейну, владетелю Лунного замка, и да — не испытывая никаких сожалений. Вообще никаких. Когда все изменилось?

— Иногда, нежная моя, ты совершенно не замечаешь очевидных вещей, — Араэден обнял. — Выносить приговоры осознанно — это одно, понимать, что из-за твоего необдуманного решения погиб сначала Адрас, а после на свободных островах сын лорда Альриса — совсем иное.

Я судорожно вздохнула, глядя на могилы вокруг меня, и чувствуя всем телом и всей душой тепло и поддержку кесаря. Надежность его рук. Незыблемость его силы. И четкое осознание — если оступлюсь, он поймает, если совершу ошибку — исправит, если мне будет тяжело — поможет. Что ж, если рассматривать ситуацию объективно, я находилась в весьма выгодном положении… наверное.

— Нежная моя, для вероятностей давно не осталось и повода, во мне ты можешь быть уверена так же, как в том, что сейчас сияет солнце.

— Ну, — я глянула на солнце этого мира, и поразилась тому, насколько же я успела привыкнуть к тому, что светил в небе обычно два, — знавала я один договор, в котором стороны установили, что будут хранить мир

э пока светит солнце…

— Ммм, дай угадаю — едва небо заволокло тучами, все соглашения были разорваны.

— Ага, — кивнула я.

И запрокинув голову, посмотрела на мужа и… ну будем откровенны — мировое Зло, Жуткий Страх этого мира, а впрочем и своего собственного, монстра, тирана, деспота, и… того, кто, кажется, целиком и полностью был моим. Моим личным Всемирным Злом. Ну и еще немного практически… богом.

— Практически?- иронично переспросил кесарь.

— Фактически, — окончательно определилась в терминологии я, и назвала точку отсчета: — Как можно раньше.

Кесарь посмотрел в мои глаза долгим, пристальным взглядом, затем медленно наклонился, мягко прикоснулся к губам и солнце Рассветного мира ослепило! Солнце сменялось солнцем, день ночью, звезды светлым синим небом, ветер бушевал вокруг, меняя окрестности, стирая могилу за могилой, уничтожая надгробие за надгробием, а после… В какой-то миг все практически исчезло. Все, кроме чувства абсолютной уверенности в кесаре и том, что он все сделает. И мы сможем исправить, если не все, то хотя бы часть произошедшего.

И удивительно, я готовилась к боли, но ее не было. Ни капли. Ни оттенка. Ни малейшего намека. Жар поцелуя Араэдена, тепло и сила его рук, и вихрем несущийся мир вокруг нас…

К моменту, как все закончилось, я оказалась не готова.

Впрочем едва ли, к подобному можно приготовиться

Вспышка…

Мой крик…

Яркая россыпь звезд на черном небосклоне…

Звезды… они были повсюду… Мерцающие, манящие, болью взрывающие мое сознание…

И вдруг меня затопило светом.

Нежным голубым светом летнего неба в Рассветном мире…

Я распахнула глаза и посмотрела на кесаря, все так же крепко, и в тоже время так нежно обнимавшего меня, и на миг вдруг показалось, что мы здесь одни… совсем одни.

Но почти сразу:

– Динар…

Голос Мейлины раздался совсем близко.

Я резко повернула голову и увидела…

Храм.

Храм, в котором нас всех практически принесли в жертву сегодня! Увидела отчетливо и ярко, отмечая каждую деталь и едва сдерживая крик ликования, потому что… потому что тут был шенге! И Рхарге! И ТаШерр!

– Динар, я прошу тебя, – вновь взмолилась Мейлина.

И я выразительно посмотрела на кесаря. Выразительно. Очень выразительно! Выразительнее некуда, потому как это был явно не тот момент времени, стоило бы возращаться, но… одними губами Араэден практически беззвучно ответил: «Максимально ранний».

То есть вернуться вот до всего этого было нельзя?

Император молча кивнул.

Ненавижу магию. Нет, вот действительно, если я что-то и ненавижу в этом мире сильнее, чем кесаря, то только гоблинскую магию!

А между тем на заднем фоне стремительно развивались уже виденные мною ранее события, и я вновь развернулась к происходящему, услышав шорох шагов…

Шорох шагов, как оказалось, Мейлины.

Она замерла в шаге от повелителя Далларии. А Динар… Динар стоял на коленях перед залитой кровью белоснежной шкурой, на которой совсем недавно сидела я. Рядом валялся окровавленный меч Мрано, который уже выполнил свое предназначение и теперь мог ржаветь с чистой совестью. Никому не нужные висели уже и бесполезные прикованные к столбам цепи, и да, они теперь точно могли ржаветь с чистой совестью.

– Сынок, – голос ведьмы Вишневого острова дрожал от несдерживаемых слез.

Рыжий, казалось, не слышал. Ничего не слышал. Он стоял все так же на коленях и смотрел туда, где совсем недавно была я… На его бесстрастном лице не читалось никаких эмоций. В его серых глазах плескался океан боли…

Мне было так больно за него. Больно даже в этот момент, когда я уже прекрасно знала, что и жертва моя была бессмысленна и напрасна, и поступок не слишком благоприятно повлиял на исход событий. Возможно, было бы гораздо лучше, если бы я не вмешалась в ритуал и не убила себя, возможно… В этом случае был бы убит, а затем оживлен Динар и ему не пришлось бы столько лет терзаться чувством вины и чувствовать себя существующим исключительно благодаря тому, что кто-то другой отдал жизнь за него. Но в то же время – едва ли я могла бы поступить иначе. Сильно сомневаюсь, что я смогла бы поступить иначе, даже зная все это. Потому что Динар был мне дорог. Несмотря ни на что, несмотря на многолетнюю вражду, нарушение обещаний, то как он поступил с орками… впрочем нет, это я едва ли готова была простить, как минимум один раз в морду Динар у меня получит… получил бы… О, Великий Белый Дух, спасибо что избавил меня от этого груза вины.

— Не за что, — у самого моего уха, прошептал кесарь

«Пора прекращать молиться Великому Белому Духу и переходить на Мать Прародительницу».

— О, это будет даже занятно, — все так же почти беззвучно прошептал Араэден, — непременно позови меня в тот эпический момент, когда начнешь совершать молебен самой себе же.

Вот ты… но ругаться в такой момент было бы не слишком разумно. Ничего, дома скандал устрою.

— Подготовить тарелки, или перейдем на фарфоровые сервизы?

Нет, к проклятым гоблинам, просто придушу!

— Идея несколько устарела, нежная моя, удушениями следовало заняться до того, как ты фактически вернула мне бессмертие, — язвительно напомнил император Эррадараса.

Не придумала ничего лучше, чем ядовито ответить: «Ничего, остается еще вариант с отрубанием головы! Между прочим я злопамятная. Конкретно — очень злопамятная. И имей советь, у меня трагичный момент здесь намечается».

И я была права, по поводу трагичного момента. Потому что впереди меня ждала трагедия. Моя личная трагедия…

Вспыхнул портал – из него вышли Джашг и Рхарге, следом один из лесных орков привел маму и отца. Лориана, уже пришедшая в себя, с радостным возгласом соскочила с алтаря и бросилась к отцу. Король Оитлона даже не увидел этого… Отец стоял и смотрел на пятно крови на белой расстеленной шкуре… Он все понял с первого взгляда. Он понял, а мама – нет.

– Лора, где Катриона? – дрожащим голосом спросила она, растерянно обнимая дочь, которая осознав что радостных объятий от отца не дождется, быстро перепорхнула к матери.

Лориана замерла, затем неловко отступила. А мама…

– Джашг, – обратилась она к шенге, – а Кат, она сейчас тоже из портала выйдет, да?

Ей не ответили. Никто не ответил. Мама переводила вопросительный взгляд с одного на другого… Все отводили глаза.

– Нет… – прошептала королева Оитлона. – Нет, пожалуйста… Нет!

Я знала, что будет дальше — мама заплачет, обессилено оседая на каменный пол, а отец не поддержит ее, фактически подтвердив сопричастность к моей гибели, ведь Лора молчать не станет и да, она расскажет маме правду. Она, моя младшая, лицемерная, тщеславная, но все-таки сестра, в критический момент отбросила все свои жизненные принципы и попыталась меня спасти. Попыталась, пойдя против отца и нарушая прямой приказ кесаря, и пусть ничего не вышло, но Лора хотя бы попыталась… а отец нет.

Я вдруг поняла, что не хочу, чтобы мама знала об этом. Чтобы хотя бы узнала когда-нибудь об этом, особенно в той трактовке, которую явно озвучит Лориана, потому что измены, о которых все-таки догадывалась, она еще могла просить отцу, а вот гибель своего ребенка — нет.

И я, на какой-то миг, оцепенев от ужаса, что не смогу произнести ни одного слова, едва слышно, но все же выговорила:

— Мама…

И все изменилось мгновенно.

Резко повернулась ко мне прекрасная Ринавиэль Уитримана королева Оитлона, в чьих глазах едва ли промелькнуло узнавание. Она узнала кесаря. Все узнали кесаря. Его в принципе сложно было не узнать, но меня… Я видела непонимание в глазах мамы, во взгляде казалось сломленного отца, меня не узнали Мейлина, Аршхан и даже Рхарге, но не Динар и папа. В огромных карих полных доброты глазах орка появились слезы, и он прорычал тихое:

— Утыррка.

И отпустив ладонь кесаря, я подбежала к папе и мгновенно была сжата в самых крепких, самых бережных, самых осторожных объятиях. И прижавшись лицом к такой знакомой шкуре, скорее на ощупь узнала безрукавку, которую вышила для папы, и запоздало поняла, что она сейчас вся будет мокрая от моих слез.

— Утыррка, — с нежностью и болью произнес папа, успокаивающе гладя огромной лапой по голове.

Я внезапно осознала, что чувствовал кесарь, когда обнял свою мать… Потому что это он прожил триста лет с пониманием что все кончено и осознанием, что больше никогда не увидит Элисситорес, а она этого не знала. Я вспомнила их встречу, и его сдержанность – сдержанность, имевшую целью сберечь ее чувства, не дать осознать, как тяжело пришлось ему, потому что… мы всегда бережем чувства тех, кто нам дорог, потому что их боль, давно стала нашей болью.

И потому я солгала с чистой совестью:

— Все хорошо, папа.

Я сказала это на оитлонском, запоздало осознав, и торопливо добавила на оркском: — Утыррка скучать. Утыррка не знать, что шенге узнать Утыррку.

— Разве можно не узнать Утыррку? — папа отстранил от себя, вытер мои непрекращающиеся слезы и произнес: — Душа Утыррки светится, всегда светится, как бы сильно не изменилось лицо.

Я невольно улыбнулась, но слезы… они словно жили своей отдельной жизнью и все текли и текли по моему лицу, а шенге… он всегда был самым умным папочкой на свете и он догадался почти сразу:

— Сколько лет Утыррки не было в Рассветном мире?

— Оу, — я призадумалась, начала считать и не слишком уверенно ответила, — чуть больше пятидесяти.

Шенге прищурил глаза и прорычал:

— Утыррка думает сердцем. Сердце не хочет боли тех, кто дорог. Утыррка вернулась в момент своей смерти.

И почти сразу, шенге, перевел взгляд на кесаря, и произнес:

— Ледяной Свет дал слово. Связывая свою жизнь с дочерью Лесного племени, ты дал слово! Мне!

И указав на кровавое пятно, практически прорычал:

— Это твое слово, Ледяной Свет?!

В ответ на вопрос, кесарь молча сложил руки на груди и посмотрел на меня.

— А вот это уже подло, — не выдержала я.

— Мне озвучить мою версию событий? — саркастично поинтересовался кесарь.

О нет, в его версии все будет явно не столь приглядно, как может быть в моей и в общем:

— Это я порезалась, — нагло солгала папе. — Случайно.

Шенге неодобрительно покачал головой, и выдал очередную оркскую истину:

— Путь лжи широк и удобен, но ведет к пропасти. Путь правды тернист и суров, но ведет к вершине горы. Какой путь выберет Утыррка?!

Дохлый гоблин, стоило только вернуться домой, как получите и распишитесь — вот вам порция очередных нотаций. Но правду сказать пришлось:

— Шенге, этот, — я указала на мужа, — коварно промолчал, не сообщив, что потом оживит Динара. А этот, — я указала уже на Динара, — коварно почти сдох. В общем, это все они виноваты. Правда. Утыррка вообще вела себя очень хорошо и даже дошла до того, чтобы слушать свое сердце.

На это кесарь произнес на элларийском:

— Интересный способ прослушивания своего сердца.

— Сказал любитель таскать ржавые кинжалы в спине, — не осталась в долгу я.

И посмотрела на папу. Большими честными глазами.

Шенге мой взгляд не обманул ни на миг, и он спросил прямо:

— Утыррка убивать себя?!

Так, что-то мне уже не очень хочется оставаться в этом мире, и вообще там на Сатарэне еще дел полно, и…

— Немножко да, — тяжело вздохнув, сообщила я.

— Немножко?! — прорычал шенге.

И вот я не поняла, с каких пор самоубийство это вообще что-то осуждаемое у орков? Нет, ну я понимаю там девичья честь и все такое, связанное с тем, что если назвался груздем, не вопи, что ты подберезовик, но это про честь, об убийствах меня любимой речи вообще не шло.

— Утыррка спасать Динара, — сдалась я.

И тут Мейлина не выдержав, закричала:

— Динару не грозила смерть!

И тут уже я не выдержала, и рявкнула ведьме Вишневого острова:

— Надо было как-то раньше об этом сказать, вы не находите?!

Мейлина вытерла уже злые слезы, и прошипела:

— О чем с тобой вообще можно разговаривать, если единственная мысль, которую ты вынесла из нашего последнего разговора, была — «кесарю следует отрубить голову, потому что с отрубленной головой еще никто не выжил»?!

Невозмутимо пожала плечами — все таки здравая, между прочим мысль была, но… едва ли я теперь хоть кому-то позволю ее привести в исполнение.

— Могла бы хотя бы Динару сказать, — вполне резонно заметила я.

— Я НЕ МОГЛА! – Мейлина пошатнулась, отошла к алтарю и оперлась о него. – Араэдену требовалось сильное, безумно сильное желание жить, для того, чтобы открыть портал. Я не могла сказать. Все что мне осталось – объяснить Динару случившееся после того, как вы покинете этот мир. А ты, — ведьма стремительно возвращала себе молодость и черный цвет волос, — ты взяла, и вогнала в себя эту ржавую железяку!

— А вот давайте без оскорблений реликвий рода Мрано! — возмутилась я.

И поняла, что не могу смотреть на папу. Не могу. Просто вот не могу. Не могу и не буду. Не…

— У Утыррки не было выбора, — наконец выговорила я, ощущая на себе злой папин взгляд. Подумала и добавила: — Утыррка больше так не будет. Честно. Наверное…

«Мне конец», — промелькнула отчетливая мысль.

Но… как оказалось иметь мужа, это так же здорово, как и настоящего папу – кесарь подошел, взял меня за руку, привлек к себе, и произнес на оркском, глядя на шенге:

— Утыррка иметь большое сердце. Я недооценил ее силу и отвагу. Моя вина.

И тут шенге прорычал:

— Ледяной Свет давать клятву. Обещать ценить жизнь Утыррки больше собственной!

— Я сдержал клятву, Великий Джашг. Моя Черная Звезда жива, и живет. Но у Кари большое сердце, и она рискнет своей жизнью снова… ради вас. Не допустите этого.

При этих словах, я даже как-то напряглась. Запрокинув голову, посмотрела на кесаря и сообщила:

— Не поняла.

Кесарь улыбнулся мне, очень нежно, с легким оттенком снисходительности, но так, как улыбаются, глядя только на очень любимого… ребенка, и пояснил:

— Мы вернулись в прошлое, нежная моя.

— В смысле в прошлое Рассветного мира? – не поняла я.

— В прошлое, — многозначительно произнес Араэден.

Нервно сглотнув, прошептала:

— Я вот сейчас не поняла, у нас что, на Сатарэне все осталось по-прежнему? То есть как до моего появления?

Император Эррадараса величественно кивнул.

— Ты издеваешься?! — не сдержалась я.

Судя по взгляду Араэдена – он не издевался. Он поставил меня перед фактом.

— Тысяча дохлых гоблинов! — выругалась я.

— Катриона, что ты себе позволяешь?! — возмутилась мама.- Где твое воспитание?

Не знаю где сейчас мое воспитание, но с удовольствием бы узнала где заныкалось душевное равновесие.

— Это мне что, всех оживлять по новой? — я возмущенно смотрела на кесаря. — А Адрасик? Ты обещал сделать меня матерью! Где мое непорочное зачатие? Где мой ребенок? Где?!.. Это в смысле мы сейчас вернемся и начнем все заново?!

У меня слов не было.

Но кесарь, улыбнулся, с легкой укоризной глянув на меня за то, что все вышеуказанное я произнесла на оитлонском, и уверенно произнес:

— Мы справимся.

Затем оглядел присутствующих и добавил:

— И здесь, и там.

Да я знаю, что справимся, но чтоб тебя гоблины пож… а впрочем, так, я не поняла:

— И здесь и там? — переспросила у мужа.

Кесарь величественно кивнул в ответ. Но так как я продолжала взирать на него с непонимающим негодованием, пояснил на языке пресветлых:

— Готмир, Кари. Путь открыл Динар. Открыл бы… Но теперь я маг Земли, я знаю путь, и я усвоил уроки прошлого. Готмир станет вратами, ты сможешь перемещаться между мирами с легкостью и синхронизацией временного потока, нежная моя.

Я поняла не сразу, но затем широкий горизонт бескрайних возможностей начал медленно открываться моему воображению. Посмотрела на мужа и прямо спросила:

— И когда мы вернемся на Сатарен?

— В лучшем случае в момент моей смерти, в худшем — в момент нашего прошлого появления.

Постояв, я оценила масштаб. Вернуться на Сатарен в момент смерти кесаря? О да, это было бы более чем здорово, столько напрасных смертей удалось бы избежать, и стольких ошибок… И если я действительно хочу избежать их, то пришло время действовать.

— Динар, — мне пришлось сделать шаг в сторону, чтобы увидеть его, уже стоявшего на ногах, а не на коленях перед окровавленной белой шкурой, а просто стоявшего, — ради меня, убей Синее пламя. Желательно сейчас, пока этот маниакально желающий отмщения, еще не начал свой кровавый путь.

Это был шаг номер один.

Шаг номер два:

— Мама, — я посмотрела на прекрасную королеву Оитлона, — отец не идеальный муж, но без тебя он умрет и очень быстро.

В огромных черных глазах прекрасной Ринавиэль Уитримана заблестели слезы непонимания и горя. Как-то одновременно. И что я?.. Я точно могла сказать, что если мама уйдет к Лесным оркам, она будет по-своему счастлива, потому что… у дедушки в доме, была примерно та же атмосфера добра, тепла и поддержки, что существовала у племени Лесных, и в то же время — она королева. У королевы есть желания, и есть долг. Выйдя замуж — мама выбрала долг. А если уж назвался груздем… впрочем, не имеет смысла говорить об этом.

— Отец, — я взглянула на короля Оитлона, прекрасного даже в этом возрасте Ароиля Астаримана, человека который был мне отцом, но… не папой. Человека, который предавал меня бесчисленное количество раз, но того, кто оставался королем! — Весь совет министров ввести в курс положения дел в Альянсе Прайды. И займись воспитанием Лоры – императрица из нее вышла аховая, в том смысле, что только стонать от отчаяния и остается. Так же верни Свейтиса и Райхо, абсолютную монархию придется конституционно ограничить и… я проконтролирую.

Араэден погладил большим пальцем мою ладонь, подтверждая, что таки да – проконтролировать я смогу.

И тут Динар произнес:

— Кат, это все, что ты хочешь мне сказать? — в его голосе отчетливо ощущался гнев.

Я развернулась к правителю Далларии и тихо ответила:

— Да, Динар. Пока все. Но после того, как ты принесешь мне голову Синего пламени, я расскажу тебе о том, что следует сделать, чтобы не хоронить собственных детей. И поверь, это будет долгий, очень долгий разговор.

Он не верил. В синих глазах правителя Далларии все так же разгорелось пламя ярости, и собственно взгляд метался от меня, до моей руки, которую уверенно держал кесарь, а я… ни капли этому не возражала. И Динар понял все. Абсолютно все. Ярость, гнев, непримиримость и сжатые настолько, что побелели губы. О, я знала это упрямое выражение его лица, я знала, что он будет сражаться за меня, будет сражаться несмотря ни на что, вопреки всему, будет, потому что Динар это Динар, он как и мы с кесарем никогда не сдаемся.

— Я люблю тебя, — вдруг сказала на Далларийском, так чтобы понял лишь он, — любила, люблю и часть моего сердца будет любить тебя всегда. Я умерла за тебя, Динар, и умру снова, если потребуется… никогда не забывай об этом.

Это было прямым текстом. А между строк: просьба, мольба, почти крик — не вынуждай меня умирать ради тебя снова.

И гнев в его синих глазах сменился болью.

А мне вспомнилась бескрайняя степь и его заклинание, его клятва, его истина: «Много веков я блуждал по дорогам степей и равнин, горы были мне пристанищем, ибо там царил ветер! Ветром, свободным, вольным и одиноким, был я… И забыл я заветы предков, забыл вольный дух Великой Сахи, забыл себя… Ты стала моим пробуждением, ты подарила надежду, с тобой обрел утраченное… Имя тебе Надежда, ибо подарила мне ее, имя тебе Истина, ибо с тобой обрел себя, имя тебе Любовь, ибо стала ее олицетворением, но я назову тебя Шаниари – женщина… моя женщина! Ибо в имени этом и Любовь, и Надежда, и Вера, и Нежность, и Святость, и Истина, и Желание»… И мечта. Сильно подозреваю, что несбыточная… и рука кесаря, сжимающая мою ладонь, прямое тому подтверждение.

А Динар… Динар действительно оказался копией моего отца, как я и думала находясь в Готмире. … Когда-то я слышала, что старшие дочери выбираю в мужья тех, кто походит на их отцов… Что ж, в этом плане Динар был бы моей идеальной парой, но… моим папой уже давно стал шенге, моим истинным папой, так что Араэдена я выбрала осознанно и сильно сомневаюсь, что когда-либо пожалею об этом.

Потому что я помнила и другие сказанные Динаром слова: «Ты стерва, Катриона! Ты жестокая и сильная тварь, которая пойдет по головам, если нужно, и сметет всё и всех на своем пути и… и это восхищает в тебе! Восхищает твоя стойкость, твоя сила, твое умение выжить в любых условиях. Ты даже в Готмире устроилась с комфортом! И именно эта внутренняя сила делает тебя невероятно привлекательной, Кат!»

Мне бы очень хотелось верить в то, что я стерва, Динар. В то, что я жестокая и сильная тварь, которая пойдет по головам, если нужно, и сметет всех на своем пути, но…

Это не так.

Я ранимая, добрая, искренняя и верная. Я не хочу идти по головам, не хочу сметать всех с пути, не хочу быть жестокой… И я не хочу причинять окружающим боль! Сделать их счастливыми, вести к процветанию оба мира, и Рассветный и тот, что стал тоже моим.

И я хочу, чтобы меня любили… просто так, за то, что я есть! Такую какая я есть. Без осуждения, с полным принятием моих решений и поступков, с пониманием и нежностью. Но из всех кого я знала, так сильно меня любили лишь двое – шенге и… кесарь.

— Удивительно, как же долго ты шла к пониманию этой истины, нежная моя, — с нескрываемой иронией на языке светлых, произнес кесарь.

Можно было бы конечно промолчать, но:

— Успешный брак это работа обоих партнеров. Успешное начало отношений – инициатива и соответственно задача мужчины. Мой кесарь, мне имеет смысл говорить сейчас о том, что фразы типа: «Какая жестокая насмешка судьбы» и спустя пять лет «Катриона, вы станете моей женой?» это несколько не те слова, которые способствуют зарождению чувств у женщины?! Как впрочем, и осознанию истинного отношения сообщившего вот это вот все мужчины!

Мы говорили между собой на языке пресветлых, а потому не были поняты окружающими, но всем стало ясно, что лично я негодую, а лично кесарь сейчас конкретно не прав. И вот для меня гнев императора Прайды уже даже как-то привычен стал, а отец побледнел, Лора вообще быстро спряталась за Динара, Аршхан призвал тьму, готовясь дать отпор, и только Лесные орки с изумлением взирали на меня.

— Нет, ну он сам виноват, серьезно, — уже на оитлонском произнесла я.

Шенге укоризненно посмотрел на меня и произнес:

— Утыррка злится.

— Утыррка готовится к бою, — резко выдохнув, призналась я.

И бой предстоял нешуточный. И ох как я оторвусь!

Но начнем с главного:

— Дворец верни, — потребовала я у кесаря.

Именно потребовала. Но когда в глазах моего бессмертного полыхнула ярость, я ответила не менее яростно:

— Это между прочим мой дворец! Мой сад! Мое озеро! И мои рыбки! А ты все уничтожил! Вот ты уничтожил, ты и восстанавливай! И быстрее, пожалуйста, у нас времени не то чтобы очень много.

Мой взгляд в его глаза, его ледяная ярость в ответ, но… есть вещи, в которых я могу уступить, а есть те, за которые буду бороться до конца.

«Восстанови мой дворец!» — потребовала мысленно.

И уже всем оставшимся:

— Храм нужно покинуть. Сейчас. Шенге?

Мой папа кивнул и открыл портал сначала для моих родителей в Оитлон, потом для себя и Рхарге в охт Лестного племени. Аршхан попросил, как и всегда:

— Глаза закрой.

Закрыла, вовремя — у ракарда все порталы были жутко яркие.

Когда открыла – на платформе полуразрушенного храма оставались только я, кесарь и Динар. Причем Мейлину и свою бабушку Грахсовен уже отправил подальше отсюда, а вот сам остался и теперь стоял, сжимая кулаки и пристально глядя на меня.

Но это был уже не мой бой… к сожалению.

— Алое пламя, однажды я пощадил тебя, из-за слез женщины, что мне дорога.

Я знала, что речь сейчас идет о Мейлине, и как оказалось, Динар знал это тоже.

— Лучше бы убил, еще в младенчестве, — хрипло произнес он, с ненавистью глядя на кесаря. — Это было бы гораздо милосерднее, чем… так.

Мне стало так больно… за Динара. Больно настолько, что сердце сжалось, а дыхание перехватило. Пытаясь абстрагироваться от ситуации, с насмешкой над самой собой подумала, что за свою жизнь я по-настоящему любила всего двух мужчин. Один – был моим непримиримым врагом. Второй – являлся и является всемирным злом. Как-то не те приоритеты ты выбираешь в жизни, Катриона, совсем не те…

Но я смотрела на Динара, а перед глазами бескрайняя степь и тихие слова: «Много веков я блуждал по дорогам степей и равнин, горы были мне пристанищем, ибо там царил ветер! Ветром, свободным, вольным и одиноким, был я… И забыл я заветы предков, забыл вольный дух Великой Сахи, забыл себя… Ты стала моим пробуждением, ты подарила надежду, с тобой обрел утраченное… Имя тебе Надежда, ибо подарила мне ее, имя тебе Истина, ибо с тобой обрел себя, имя тебе Любовь, ибо стала ее олицетворением, но я назову тебя Шаниари – женщина… моя женщина! Ибо в имени этом и Любовь, и Надежда, и Вера, и Нежность, и Святость, и Истина, и Желание»…

Но свой выбор я уже сделала. Я сделала его однажды, когда Аршхан сказал мне свое непоколебимое «Нет», и я сделала его повторно, когда Динар осудил мой приказ казнить старуху на Свободных островах. Он осудил, потому что в нем, из-за его менталитета и воспитания, превалировало уважительное отношение к старшим, а я… я не могла поступить иначе, потому что уважение уважением, но оставь я тот поступок без публичного наказания — детей начали бы приносить мне в жертву десятками.

И, наверное, мне стоило сказать об этом, но, почему-то, я вдруг сказала совершенно иное:

— Динар, помнишь сказку про выносливого орка?

Рыжий вопросительно вскинул бровь.

— Вот он, самый выносливый, — и я указала на кесаря.

И на меня мгновенно с яростью посмотрели оба. И «весь рыжий и волосатый» и «ну очень выносливый орк».

Развела руками, невозмутимо пожала плечами и сообщила:

— Но факт остается фактом.

Затем добавила уже без шуток:

— Мне нужна голова Синего пламени.

— В прямом смысле? — вопросил Динар, вообще с трудом сдерживаясь.

— Более чем, — серьезно ответила я.

Потому что я, конечно, добрая и ранимая, но оставлять врагов за спиной, это уже не доброта, это идиотизм. И я открыла портал для Динара. Пристальный взгляд серо-синих глаз, и он молча шагнул в проход.

А мы с кесарем остались одни в разрушенном храме, с кучей уже никому не нужных артефактов и пятном моей крови на белоснежной шкуре.

— Нежная моя, ты невыносима, — ледяным тоном уведомил кесарь.

Не поддавшись на провокацию, непримиримо напомнила:

— Дворец. И парк. И сад. И озеро с рыбками. И как можно быстрее, я хочу успеть.

— Успеть к чему? — вопросил кесарь, рывком поднимая нас в небо, вместе с остатками храма, и начиная восстанавливать все, что до этого сам же создал, ну а потом разрушил.

И это было волшебно – прекрасная магия светлых, серебристыми всполохами устремившаяся вниз и дворец, возрождающийся на глазах… Действительно волшебно, я была готова смотреть и смотреть на это, но… но время и нам действительно нужно было успеть.

— Успеть спасти песчаных демонов. И орлов. И работников твоей канцелярии. И морских драконов и не морских драконов тоже. И Арахандар, его нужно казнить быстрее, чем он принесет в жертву своей необоснованной тяге к власти, как темных, так и светлых.

И я посмотрела на кесаря. В его ледяных глазах медленно таял лед. Медленно, неотвратимо и так волшебно.

Я улыбнулась и спросила:

— Мы ведь успеем?

— Все для тебя, нежная моя, — тихо ответил он.

А внизу под нами в саду запели птицы, восстанавливался дворец и плескались в озере, вернувшемся в берега, мои золотые рыбки.

— Спасибо, — прошептала я, все так же глядя на Араэдена.

Кесарь улыбнулся и в этой улыбке, больше не было ничего убийственного. Совершенно ничего. И когда его губы накрыли мои, я обняла в ответ, прижимаясь крепче и ощущая переход, сначала в Готмир, а после головокружительный, выбивающий весь воздух из легких перенос на Сатарен.

***

Возвращение в мир, который уже стал мне родным, произошло в том же месте, куда мы перенеслись ранее. Вот только на местный год раньше! То есть в момент, когда кесаря только-только убили. А потому обстановочка изменилась – здесь, потрясенные, ошарашенные нашим появлением, несколько окровавленные стояли Араэн Принц Ночи, Элионей, брат кесаря и Элиэнара, та, ради кого кесарь позволил себя убивать трое суток… Я вдруг подумала, что между мной и кесарем на самом деле очень много общего – к примеру мы оба отличаемся склонностью к благородному подыханию из-за тех, кого любим.

— Нежная моя, убивать, естественно не буду, но отшлепать могу, — прошипел, явно уязвленный Араэден.

— На правду не обижаются, — парировала я.

Пресветлая в момент нашего появления к слову рыдала, опустившись на колени перед окровавленной каменюкой, на которой, я так понимаю, они и убивали кесаря. А вот Араэн и Элионей застыли, но лишь на миг.

Оба были воинами.

Оба мгновенно призвали клинки и… рухнули на колени, как подкошенные.

Да, мальчики, сюрприз! Это уже не тот кесарь, которого вы так радостно убивали трое суток, садисты гоблинские, это новый трехсотлетний, опытный, крайне выносливый и непобедимый Араэден Элларас Ашеро, самый чудовищный из монстров своего мира, и самый сильный. Я бы даже сказала — почти бог.

Но, как и всякая очень логичная принцесса, я сказала иное:

— Хочу Адрасика.

И да, я не буду объяснять, где тут логика.

— Я так и понял, — съязвил кесарь.

Призвание портала и Араэна смело вместе с Элие к темным. А вот Элионей остался, хрипя, судорожно пытаясь встать с колен, и искренне недоумевая, почему это не выходит.

— Труп? — неожиданно предложил мне решать судьбу своего убийцы кесарь.

Я подумала и решила:

— Ну почему же сразу труп, руки-ноги есть, а в Готмире рабочих как раз не хватает.

Араэден посмотрел на меня, я мило улыбнулась в ответ. Рассветный мир не приемлет магии светлых, оказавшись там, Элионей останется без каких-либо магических способностей, а вот физическая выносливость вполне может пригодиться, и вообще пусть идет работать, труд между прочим облагораживает, и все такое.

— Интересное решение, — согласился кесарь.

И Элионея смело в мир, где его ожидала масса сюрпризов.

Нам же предстояло действовать, и действовать быстро.

Я сжала руку кесаря, он нежно погладил мою ладонь большим пальцем и второе пришествие началось.

***

Портал, вспышка, Долина Орлов и атака темных, захлебнувшаяся с появлением кесаря. Араэден действовал быстро и жестко, он не убивал – он казнил. Мой чудовищный бог Зла. Мой безжалостный, невероятный, несокрушимый бог Зла. Говоря откровенно, его сила возросла. Существенно возросла. И если в первый наш визит далеко не вежливости, мы застали обломки империи, то сейчас, явившись сюда в момент, нападения Тэнетра ни о каких обломках речи уже не шло – мы дали отпор захватчикам. Жесткий, сокрушительный отпор. Отпор тем, кто уже наивно поверил в свою безнаказанность! Тем, кто решил, что земли Эрадараса остались без защитника. Тем, кто пришел убивать, но был убит сам.

Кесарь выкашивал ряды темных с божественной легкостью, отражая любые попытки противостоять, ломая все щиты прибегнувших к магии тэнетрийцев, и зарры, те зарры, что в наш первый приход были лишь искрами, теперь сбивались в стаи — стаи сверкающих золотом драконов, сжигавших и магию темных, и тех из них, кто сам являлся магами. Кесарь сеял смерть с легкостью бога, карающего бога.

Моя задача была совершенно иной.

— Мне нужен кто-нибудь на «А», — сказала мужу.

Движение его руки, и к нам, стоящим на вершине каменного плато, притянуло одного из возглавляющих атаку на орлов тэнетрийцев. Мужчина упал у моих ног, и подняться ему было уже не суждено.

— Ничего личного, — присев рядом с ним, произнесла я, прикасаясь к обнаженной груди, потрясенно взирающего на меня темного.

И закрыла глаза…

Когда идешь знакомой тропой, идти можно даже не глядя… Я и не смотрела. Ни на того, кто хрипел, теряя свою жизнь, ни на тех из великих орлов, которых успели убить темные, и которых сейчас стремительно возрождала я. Мне хватало сумрака зажмуренных глаз и чувства тепла, наполняющего тех, кому я давала второй шанс вдохнуть воздух этого мира.

И тут в сумрак моего восприятия, ворвался огромное переливающееся око.

«Вернулась!» — торжествующе сказал мир.

«Я, собственно, и не уходила», — мысленно ответила ему, вливая отнимаемую у темного жизнь в два разрушенных гнезда, возвращая к жизни едва вылупившихся орлят и восстанавливая разбитые при падении яйца… в них тоже была жизнь.

«Но ты сбежала, — не согласился Сатарен».

«Я пыталась спасти того, кто был обречен», — ответила, ни на миг не переставая возвращать жизнь орлам.

«Спасла? — заинтересовался мир».

«Хотелось бы верить, что да…»

Темный под моей ладонью содрогнулся в агонии и утратил последние капли жизни.

Я открыла глаза и поднялась. Кесарь стоял рядом, незыблемой непоколебимой стеной силы, в небо поднимались оживленные мной орлы, и опустившись на колени стояли умнейшие из темных, которым хватило мозгов, не вступать в бой с тем, кто не ведал поражений в принципе.

В зеленоватом небе вспыхнула руна подчинения. Вспыхнула, рассыпалась на мириады собственных уменьшенных копий, и рухнула на голову каждого из подчинившихся темных. Огромные орлы, поднявшись на крыло, встречали потрясенным клекотом своих убитых сородичей, матери понеслись к детям, отцы срывали с себя путы, тайшени, дикие кошки темных, стояли, не зная как реагировать на происходящее.

— Время, — напомнила я супругу.

Портал вспыхнул перед нами.

***

Наступление темных на Эрадарас захлебнулось в их же крови. Я выпила пятерых сильнейших из тэнетрийских магов, возвратив к жизни гигантских орлов, драконов, дриад, песчаных демонов и морских монстров. Кесарь тем временем подчинил всех темных, сунувшихся на нашу светлую территорию. Всех! Мы действовали быстро, жестко и безжалостно. Для жалости поводов не было – слишком живы были воспоминания о том, первом пришествии, и я никогда не забуду останки тех, кто едва родился на свет, но темные не пощадили даже младенцев.

Так что мы были чем-то вроде возмездия.

Справедливого, неотвратимого и непоколебимого возмездия.

К сумеркам эта истина дошла, наконец, до главного арахнида Тэнетра, и в спальне кесаря, где я только прилегла, наконец, уже просто шатаясь от усталости, раздался требовательный звон.

Я перевернулась на спину, раскинув руки и думая о том, что разговора с Арахандаром и его сыновьями я сейчас не выдержу. В смысле сам разговор вполне, а вот божественный отъем сил арахнида, для возрождения тех человеческих городов, что он уничтожил – едва ли. И в то же время — я безумно соскучилась по Адрасу и Мраку.

— Я могу перенести сюда Адраса, — кесарь вышел из ванной комнаты, одетый лишь в полотенце, обернутое вокруг бедер.

Внезапно подумала, что в момент исполнения супружеского долга, эпическое ЭТО я так и не увидела… как то не до того было.

— Я бы мог продемонстрировать, но едва ли ты впечатлишься увиденным, нежная моя, а я, увы, с трудом выдержу твое явно сопутствующее сравнение… ммм… органов.

Логично.

Вновь откинувшись на подушку, я была вынуждена признать:

— Безумно устала.

Араэден подошел, лег рядом, устроившись на боку, провел пальцам по моей щеке, губам, шее, и его прикосновения провокационно спустились к пуговицам на платье.

Немного поразмыслив, сообщила:

— И голова болит.

— Достойно лгать — это искусство, нежная моя, и ты им еще не овладела, — произнес кесарь, безжалостно расстегивая первую пуговку.

Выразительно посмотрела на супруга. Супруг, был вынужден вспомнить, что он не только Мировое Зло, но еще и муж, а безжалостность в отношениях с любимой женщиной все-таки неуместна. И ладонь, вынужденная прервать попытку приступить к супружеским обязанностям, сжалась в кулак, на то краткое, но явственное мгновение, что кесарь фигурально выражаясь, пытался взять себя в руки, а после благочестиво и уже без намеков и принуждений, легла мне на живот, согревая теплом той нежности, что неизменно уничтожала весь лед в глазах Араэдена, когда Ледяной Свет смотрел на меня.

— Я, наверное, никогда к этому не привыкну, — глядя на него, тихо прошептала я.

— К чему? — улыбнулся Араэден.

— К этой бесконечной нежности в твоих глазах, — все так же шепотом, едва слышно вымолвила я.

Его улыбка стала чуть шире, и кесарь произнес:

— Она была там всегда, нежная моя. Всегда, когда я смотрел на тебя.

Как же мне искренне, бесконечно, основательно, сокрушительно и безумно жаль, что я раньше об этом не знала… Если бы знала, в Прайде уже лет пять все было бы по-моему.

— Ты чудовище, — усмехнулся кесарь.

Я бы возразила, но за сегодня я безжалостно убила пятерых темных… и не испытывала по этому поводу ни малейшего сожаления, лишь искренне пожалела, что еще не вымыла руки.

— Хорошо, ты чудовище с немытыми руками, — Араэден поднялся, подхватил меня на руки и понес в ванную комнату.

А я смотрела на его нечеловечески жестокое лицо, острые хищные черты, выдававшие силу и характер этого монстра, на прямые пряди платиновых волос и видела… заботу, нежность и бесконечную любовь. Удивительно, насколько внешность кесаря, оказывается не соответствовала его внутренней составляющей.

— Не обольщайся, — посоветовал пресветлый.

— Не обольщаюсь, — коварно заверила я. — Но между тобой и шенге много общего.

— К примеру?

Кесарь внес меня в ванную комнату, поставил на пол и начал расстегивать мое платье.

— К примеру, вы оба очень страшные на вид, но…

— Но любим тебя, — Араэден ловко расстегнул платье, и оно упало к моим ногам.

За платьем последовали сорочка и нижнее белье, а после, прижав совершенно обнаженную меня к себе, кесарь склонился к моим губам и тихо произнес:

— В свое время твой шенге был грозой всех орочьих племен. Перед ним склонили голову Степные, Горные и Ледяные. Джашг был силой, с которой пришлось считаться даже элементалям, и жестокость этого орка в свое время потрясла даже меня. Но монстром он не был. Садистом и чудовищем тоже – он был последней надеждой своего племени и он выстоял. Когда были уничтожены практически все носители крови Алого пламени, Джашг был первым, кто заговорил о мире и мирном договоре. Маг Жизни, единственный из всех оркских вождей, способный оживлять своих павших, он больше не хотел видеть их смерть. И мы заключили договор, я и вождь объединенных Лесных племен. Позже договор о ненападении подписали и остальные вожди орочьих племен, и несколько веков, мы не нарушали обозначенные границы. А потом ты попала в Готмир.

Кесарь обнял меня крепче и едва слышно добавил:

— Место, закрытое для меня условиями договора, нежная моя. Но Джашг выслушал послание Локара, а дальше…

Продолжать он не стал, впрочем и смысла продолжать не было. Я все поняла. Шенге нашел меня по его просьбе, а вот взял под опеку и удочерил, уже вопреки.

— Именно так, нежная моя, — усмехнулся Араэден.

Нежное прикосновение к моим губам и сказанное почти беззвучно:

— В отличие от тебя, я умею лгать, Кари. Рожденный и выросший в Эрадарасе, я более чем великолепно овладел этим искусством, в ином случае, Джашг никогда не отпустил свою едва обретенную дочь с Аршханом, потому что за тебя, твой отец… не родной, а тот, кто стал настоящим, сражался бы до конца.

И подхватив меня на руки снова, кесарь отнес к ванной, опустил в теплую воду и сел на бортик, с улыбкой глядя в мои потрясенно распахнутые глаза.

— Когда все вот это закончится, я хочу узнать о тех событиях подробнее, — наконец справившись со смятением, решительно заявила.

— Ты всегда сможешь спросить у шенге.

— А он расскажет? — с сомнением уточнила я.

— Не уверен, — откровенно признал кесарь.

Я тоже не была уверена, но одно знала точно – иногда, те кто очень страшен снаружи, бывают удивительно добрыми внутри. По –своему добрыми, конечно, у обоих доброта была своеобразная, но была… И как-то невольно при мыслях о доброте, я вспомнил того, кто в далеком детстве был добрее всех — моего дедушку. Дедушку, которого кесарь просто убил.

И я посмотрела в глаза, ледяные глаза кесаря, в которых… в которых не сумела прочесть ничего.

И вот вопрос, Кат, не сумела, или не захотела?

— И первое, и второе.

Араэден нервным движением руки отбросил прядь платиновых волос назад, посмотрел почти с ненавистью куда-то в никуда и резко, даже как-то зло заговорил:

— Мне не было нужды убивать Уитримана, нежная моя, и тебе как никому известно об этом. Зачем убивать, если я мог просто выпить его силу?

— Эммм… — почему-то об этом я как-то ранее не подумала.

И тут кесарь хрипло добавил:

— Но вина за его смерть лежит на мне.

Его рука сжалась в кулак, несколько секунд молчания, и едва слышное:

— Триста лет, нежная моя, триста лет… В какой-то момент я практически сдался. Яд я изготовил для себя.

Одна из великих мудростей, поведанных мне когда-то давно министром Авером: «Людям нравится иметь причины для того, что они делают». Но я смотрела на своего супруга, заклятого, ненавидимого, вызывающего ужас, и отказывалась вообще думать о причинах, по которым, протянув руку, прикоснулась к его лицу. Прижала ладонь к его щеке и, ощутила, как дернулись мышцы от моего прикосновения… Он удивительно остро, реагировал на мои прикосновения, и в то же время не отстранялся, даже рефлекторно, словно мои прикосновения, были для него значимее всего на свете, важнее жизни, значительнее всей той прорвы магии, которой он теперь обладал…

Улыбка, невольно скользнувшая по моим губам, и ощущение своей власти над тем, кто всю мою жизнь был чудовищным, непобедимым и жутким Злом Рассветного мира.

— И кто здесь чудовище? — прошипел естественно прочитавший все мои мысли кесарь.

— Я! — гордо ответила супругу. — Даже скрывать не буду — я! Нравлюсь?

— Ты знаешь ответ, нежная моя, — тихо ответил Араэден.

Знала. Видела. Читала в его взгляде, и в его желании, и в той нежности, которую ощущала почти физически рядом с ним. Но, я, конечно знаю, уже практически уверена в том, что меня любят, но… верилось во все это с трудом. С основательным гоблинским трудом. С… ощущением фантастичности происходящего, нереальности…

— Почему «нереальности»? — осведомился кесарь.

— Нет, ну знаешь, достаточно странно поверить в то, что ты в принципе способен любить, — честно призналась супругу.

Подумала, и, вспомнив события в башне, добавила:

— Впрочем на практике все конечно уже несколько… ммм… неоспоримо, — я едва ли могла подобрать словесное описание самого акта исполнения супружеского долга, — но в теории… О теории я подумаю завтра.

И устроившись удобнее на постели, подумала и о том, что нужно все же поспать. Грядущий день обещал быть сложным. Не таким сложным, как тот, в который мы перенеслись в Эрадарас впервые, но все же сложным. Впрочем, пугает лишь неизвестность, а неизвестности больше не было.

— Удивительное ощущение, — прошептала я, обнимая подушку и позволяя кесарю обнять меня. — Меня всегда учили, что для истории нет сослагательного наклонения, в ней неуместно «а если бы», неимоверное удовольствие осознавать, что теперь я могу исправить все ошибки прошлого, — и я закрыла глаза, проваливаясь в сновидение и чувствуя, что все будет хорошо.

И даже больше чем хорошо — все будет, по-моему.

— Арахандара в расход,- уже совсем сонно, прошептала или подумала я.

***

Он услышал легкие шаги, укрыл любимую и поднялся прежде, чем Элиситорес вошла в спальню.

Его мать была прекрасна. Так же прекрасна, как в тот день, когда его практически убили, вышвырнув из Нижнего мира на более чем триста лет. Его мать… Араэден шагнул к остановившейся пресветлой и улыбнулся той единственной, кто до рождения его Черной Звезды был достоин его любви и уважения. Той, кто была слишком умна, чтобы не заметить, произошедших в нем изменений.

— Сын… — голос пресветлой сорвался.

Сама она остановилась, вглядываясь в ребенка, ради которого отказалась от магии, и находя в нем новое… так много нового. Элиситорес чувствовала силу, она ощущалась и ранее, заставляя тех, кто называл его грязной кровью за спиной, все же склоняться перед императором Эрадараса, но сейчас… Сейчас она смотрела на сына, и ощущала магию, равной которой не чувствовала никогда. Он словно светился силой. Он словно стал центром мира. И он улыбался, ничего не спрашивая, не задавая вопросов, не спрашивая о ней… словно знал.

— Сын, — она подошла ближе, с замиранием сердца вглядываясь в императора, и в то же время понимая — что-то не так. Что-то не то… что-то…

— Этот разговор, — она приблизилась к нему, вскинув ладони, обняла его лицо, — он происходит впервые?

— Нет, мама, — на тонких хищных губах появилась полная нежности улыбка, — не впервые.

Элиситорес приняла ответ с достоинством дочери Света, ее руки соскользнули на грудь сына, ладони замерли, улавливая размеренное биение его сердца. Спокойное, и размеренное. Так много вопросов… они роились в голове безжалостными заррами, смертоносной магией, подвластной только ее сыну, ее гордости, ее силе, ее надежде, ее дыхании. Она сдержала порыв обнять его, и так позволив себе больше, чем полагалось элларе, и лишь спросила:

— Ты позволишь мне узнать истину, сын?

Араэден сделал шаг, и обнял ее сам, впервые позволив себе, императору Пресветлых, проявить чувства. И Элиситорес растерялась, не зная как принять, как поступить, как повести себя в данной ситуации, великая книга «Шепот шагов дочерей света» запрещала проявление любви и заботы по отношению к выросшему сыну, но… Но что-то в его движениях, что-то в нем, заставило ощутить, что его не было долго. Безумно долго, а не те двое суток, что она сходила с ума от тревоги.

— Сколько тебя не было? — обнимая сына, тихо спросила Элиситорес.

— Больше трехсот лет, — тихо ответил он.

И пресветлая задохнулась на миг, перестав дышать от ужаса.

— Триста лет… — эхом повторила она. — Но… но как?

Он не ответил, взяв за руку, подвел к окну, создал два кресла и, опустившись в свое, указал матери на соседнее. Его прекрасная мать… Великий император Эрадараса смотрел на элару, грациозно опустившуюся в кресло, и думал о том, что никогда не расскажет ей, и так много вынесшей в этой жизни, что его не было в Нижнем мире более года. Что, Элионей, ее младший сын, окажется слабохарактерной мразью, позволившей своему «двору» публично предать его мать остракизму и заточить в темницу, оставляя практически без еды и воды, в условиях, в которых едва ли была способна выжить человеческая женщина, но смогла существовать пресветлая. Он знал, что не расскажет, но… Как сказала его любимая: «Меня всегда учили, что для истории нет сослагательного наклонения, в ней неуместно «а если бы», неимоверное удовольствие осознавать, что теперь я могу исправить все ошибки прошлого», и Араэден в полной мере разделял ее мнение. И мнение, и неимоверное удовольствие, и осознание того, что сегодня никто не погиб. Ни Великие орлы, ни драконы, ни дриады, ни песчаные демоны. Никто.

И его Черная звезда с ним, без ненависти в душе.

— Ты улыбаешься, — тихо заметила Элиситорес, — в твоей улыбке нет циничной горькой усмешки, как бывало раньше, твоя улыбка светится счастьем.

— Я счастлив, мама, — тоже тихо, не желая разбудить ту, что была его счастьем, отозвался Араэден.

Она обернулась, заметив быстрый взгляд сына, и увидела крепко спящую девушку. Увидела и не сдержала изумленного возгласа. Элиситорес была магом. В те, далекие времена, когда избиралась невеста будущему правителю, она была сильнейшей из дочерей Света, и даже утратив магию, сохранила многое — вдовствующая императрица прекрасно видела в темноте, и потому разглядела даже то, во что не могла поверить.

— Мой сын, — голос оборвался, — мой сын, ее кожа, черты лица… Она элара? Но почему ее волосы чернее тьмы? И твой взгляд… Она ведь не Элиэ, мой сын!

Элиситорес повернулась, с тревогой всмотрелась в него, и прошептала то, во что не смогла даже поверить:

— Но ты и смотришь на нее не так, как смотрел на Элиэнару. В твоих глазах нежность, мой сын, ее столь много… Кто она, сын?

Но не ответив на вопрос, Араэден даже с некоторым интересом спросил:

— На Элиэ я смотрел иначе?

Элиситорес не привыкла говорить о чувствах, а чувства мужчины к женщине и вовсе были под запретом для обсуждений любой пресветлой, но то, что она не могла сказать раньше, императрица высказала сейчас.

— Когда ты смотрел на Элиэнару, твои глаза искажали свет реальности. Ты смотрел, желая, но был слеп, ты видел то, чего не было в ней, чего не было в тебе. Я говорила тебе.

Он улыбнулся в ответ. Сильный, уверенный, могущественный и… счастливый. Так непривычно для себя — счастливый.

«Нет, ну знаешь, достаточно странно поверить в то, что ты в принципе способен любить», — призналась его нежная.

Он промолчал. Для него вопрос о его способности любить был закрыт еще пять лет назад, а вот в то, что он счастлив, не верилось до сих пор. Он ощущал, но не верил. Сложно поверить в счастье, если изначально с самого рождения, окружен лишь ненавистью.

— Я расскажу тебе сказку, мама, — он откинулся на спинку кресла, позволив себе ощутить тяжесть этого дня, — она не относится к тем историям, что несут в себе мораль или призваны развлекать детей, она о монстре, который был зачат в ненависти, которого убивали едва он появился на свет, который выжил вопреки всему.

Араэден улыбнулся. Сейчас, с высоты прожитых лет, с высоты скалистых гор его опыта, все прежние испытания казались… мелочью. Незначительной, несущественной мелочью. Все что терзало долгие годы — отступало, все кто терзал… уже не дышали. Почти все.

— Мы, элары, столь ничтожное значение придаем любви, — продолжил, отстраненно вспоминая события прошлого, — столь малое. Договорные браки, в которых главным фактором выступает выгода. Гаремы с наложницами, которых используем, едва ли относясь к ним как к равным. Холодность, сдержанность, отстраненность в общении с теми, кто входит в круг доверенных лиц, ведь с раннего детства нам преподносят как единственно верное уверенность в том, что ни в ком нельзя быть уверенным. Но даже в пресветлом Эрадарасе, что возносил в абсолют ложь, лицемерие, притворство и жестокость — я был изгоем. Чудовищем. Монстром. Злом. Я.

Он усмехнулся, с горечью, которую не видел смысла скрывать при матери, и вернулся к рассказу:

— Меня убивали трое суток. Тот кто был врагом, тот кто был мне братом, и та единственная, кого полюбил.

Элисситорес не сдержала тихого вскрика.

— Нет, мама, это не конец, — улыбнулся Араэден, — это начало. И все что я сейчас испытываю к этим троим — благодарность. Впрочем, едва ли они узнают об этом.

Улыбка. Убийственная улыбка, после которой летели головы, ведь благодарность едва ли отменяла даже не месть — кару.

— Когда им удалось вышвырнуть меня из Нижнего мира, это было… жестоко. Даже по меркам нашего жестокого мира. Но в мире, где правят люди, которых мы считаем ничтожной недостойной нам расой, спасшая меня ведьма, ставшая мне второй матерью, после нескольких лет бесплодных попыток вернуться, сделала предсказание: «Когда в сердце твоем воцарится нежная страсть, отдавшей жизнь за любовь позволь дышать».

— Ооо…- только и выдохнула Элиситорес.

Араэден едва ли позволил улыбке тронуть его губы, и продолжил:

— Предсказание, которое я, фактически уничтоженный из-за любви, счел издевательством, нелепым набором слов, несусветной глупостью, недостойной внимания фразой… Но время шло. Минуты, часы, сутки, годы, десятилетия, сотни лет… Я сумел найти способ вернуть получить магию, не свою, ту, что приносила мучительную боль при использовании, но найти путь в Эрадарас я не смог. Для того, чтобы осознать, что Дарика была права, мне потребовалось чуть больше сотни лет. К этому моменту я уже смирился с потерей тебя, моих союзников и даже уничтожением Эрадараса. Я знал, что без меня светлые падут под натиском Тэнетра. Я прекрасно это знал… Когда миновал первый год в Рассветном мире, надежды на спасение моей империи не осталось. Когда прошло пять лет — я практически утратил веру в то, что мне доведется увидеть тебя хотя бы еще раз. Когда миновало пятьдесят лет — мне пришлось смириться с мыслью, что спасать более некого, все что осталось — месть. Но время продолжало неумолимый бег…

Он замолчал, с ожесточенной застарелой болью вспоминая тот жуткий миг осознания…Очередного осознания полного поражения.

— Сто пятьдесят лет, — продолжил почти равнодушно.

Сейчас он мог сказать об этом с равнодушием пресветлого, преодолевшего и эту преграду, а тогда… тогда он подыхал.

— Двести, — голос сорвался. — Двести лет в заточении, скованный Рассветным миром, утративший надежду даже на месть. В какой-то момент мне хотелось сдаться, я понимал, что возвращение утратило смысл, о как отчетливо я осознавал это. Но упорство… И упрямство. Цель была поставлена, единственная цель, ради которой еще имело смысл жить… И вот тогда я вспомнил предсказание Дарики. К тому моменту изучение переходов между мирами позволило подвести под ее слова хоть какую-то научную базу. По факту получалось, что мое тело было перенесено в Рассветный мир, а душа осталась здесь. Я бы мог сказать — сердце, но увы — сердце своим биением слишком очевидным делало факт своего наличия. Смирившись с предсказанием, я начал действовать.

Он усмехнулся, и с горечью признал:

— Я был наивен. Даже тогда. В тот момент, когда жизненный опыт, казалось, мог бы дать мне многое. Но я был наивен… наивно было полагать, что я сумею влюбиться в женщин той расы, что считал ниже своего достоинства. Той расы, чьи мысли я читал с такой легкостью, как если бы они звучали вслух. Тщеславие, гордыня, тупость, скудоумие, ограниченность… Женщина следовала за женщиной, но любовь… Невозможно любить тех, кого презираешь. Тех, чей эгоизм превосходит Великие Серые горы, тех, кто… Впрочем, неважно. Осознав, что взрослые женщины едва ли способны вызвать отклик в моем сердце, я начал отбирать тех, кто был совсем юн. Я жаждал полюбить, видя лишь в этом единственный путь вырваться их мира, ставшего моей тюрьмой. И помня ту, что любил когда-то, я начал пытаться создать свою Элиэ… Мне привозили принцесс, юных, хрупких, прекрасных как могут быть прекрасны только цветы. Я выбирал лучших из лучших и оставлял в своем дворце. Их обучали. История, философия, политика — мне нужна была женщина, равная мне хотя бы по меркам Рассветного мира, но… человеческие женщины что осознают свою красоту, редко стремятся к чему-то большему. Пустышки, пустышки, пустышки… Мало кто проходил барьер десятилетнего обучения, еще меньше было тех, кто был способен вызвать во мне хотя бы отголосок интереса, и никто, никто из них не затронул моего сердца. Так миновала еще сотня лет.

Он вновь замолчал, отвернулся и, глядя в окно, за которым сияла не одна, а несколько лун, продолжил:

— Что ж, я осознал, что полюбить не в силах. Я выдержал и этот удар. Пожалуй, единственное, чего я желал в тот момент — смерти.

Элиситорес едва подавила вскрик.

— Я начал изготавливать яд. Для себя. Смысл жить? Я не видел его более. Миновало триста лет… мне было некуда возвращаться, мне было не зачем оставаться в Рассветном мире… отчаяние и осознание собственного поражения. И чувство одиночества, безумное, бесконечное, убийственное ощущение одиночества… Пришедшее в тот момент послание моей бывшей фаворитки вызвало скорее раздражение, чем желание помочь.

Араэден остановился на миг, восстанавливая в памяти события тех дней.

— У Велереи Астаримана имелся сын. Не слишком достойный молодой человек, с не слишком достойным поведением — отправившись на сватовство к одной принцессе из рода Уитримана, он умудрился попользоваться двумя ее младшими сестрами. И если одну из них он не любил вовсе, то Ринавиэль Уитримана, четвертая из дочерей мага Жизни, завоевала его сердце. Он бежал с возлюбленной, и возвратился в Оитлон лишь тогда, когда положение своей невесты скрывать уже было невозможно. Вдовствующая королева Оитлона рвала и метала — кандидатуру, выбранную ее сыном, она не одобряла совершенно, и нижайше умоляла меня вмешаться. Что ж, я прибыл в древнюю столицу королевства Ирани, но когда увидел находящуюся на последних сроках Ринавиэль… Принцесса из рода Уитримана была прекрасна — золотистые локоны, удивительные глаза и дар мага Жизни, доставшийся от отца лишь ей единственной из всех сестер. И ребенок, тот которого она носила под сердцем, так же обладал силой… И я решил, что это мой последний шанс. Вот только, мне нужна была та, что сумеет меня понять, та, что станет моим подобием, та… кто не будет пустышкой. И я принял меры. Ароиль Астаримана получил разрешение на брак, Велерее пришлось с этим смириться.

Вздох и ожесточенное:

— Кари родилась спустя несколько месяцев, но… черные волосы, черные глаза… Она была не той, кого бы я смог полюбить, она не стала бы похожей на Элиэ, а я… мы, эллары, так недооцениваем любовь… это был мой просчет. И глядя на черноволосого младенца, я едва ли слышал мольбы Велереи дать ей шанс вырастить ту, кого примет мое сердце. Велерея была умна, настойчива и исполнительна. Дать ей шанс? Почему бы и нет. Но Кари… я слишком устал от одиночества, слишком. И я усилил заклинание, намеренно превращая ее в изгоя, лишая красоты, что так кружит голову девушкам, лишая влияния родителей, лишая… практически всего, чего был лишен я.

Несколько долгих секунд Араэден молчал, все так же глядя в окно, затем вернулся к рассказу:

— Спустя год родилась Лориана. С точки зрения своеобразной селекции — она была идеальна. Белокурая, зеленоглазая, и благодаря магии Велереи получившая лучшее от обоих родителей. В ней не было магии, но Велеря попыталась решить и эту проблему, а у меня появилась надежда. Надежда, позволившая мне прожить еще четырнадцать лет. И я не знаю, на что надеялся больше — получить ту, что сможет тронуть мое сердце, или ту единственную, кто сможет меня понять, кто избавит меня от изматывающего одиночества. Четырнадцать лет миновали, длясь для меня как четырнадцать сотен лет, и в назначенный день Ароиль Астаримана представил мне свою младшую дочь. Разочарование… было убийственным. Мне представили очередную пустышку. Прекрасную внешне, абсолютно бездарную внутри. Полюбить ее? Едва ли я хоть когда-либо мог бы опуститься до подобного… И я приказал представить мне старшую дочь.

Он вдруг улыбнулся, посмотрел на мать, внимавшую ему затаив дыхание, и сказал:

— День, который я помню до мельчайших подробностей. Чего я ждал? Я ожидал увидеть чудовище, такое же как и я, но открылась дверь, и мое сердце перестало биться.

Элиситорес невольно улыбнулась и спросила:

— Она была прекрасна?

Он усмехнулся, покачал головой и ответил:

— Она была чудовищем. Лицо, вызывающее желание отвернуться у всех людей, черные волосы, черные глаза, вместо девичьей хрупкости и тонкости — неповоротливость и тело почти гоблина. Мое заклинание сработало так, как я и планировал. Просчет был в ином… В ней была жизнь. Живой острый ум, доброта, несмотря на условия ее детства и взросления, самоирония, язвительность… И притягательность до такой степени, что я не мог отвести от нее взгляд. И ее мысли… Они неслись словно горный ручей, изумляли, в чем-то смешили, в чем-то были острее бритвы. И впервые за триста лет, я почувствовал интерес, любопытство и не сразу, далеко не сразу осознал, что она, являющаяся абсолютным антиподом Элиэ, абсолютно и полностью покорила мое сердце. Поверить в то, что я влюбился практически с первого взгляда? Я не мог, не смог, не пожелал…

Подавшаяся чуть ближе Элиситорес выдохнула лишь изумленное:

— Почему?

Араэден ответил не сразу, но все же ответил:

— «Когда в сердце твоем воцарится нежная страсть, отдавшей жизнь за любовь позволь дышать». Предсказание. Предсказание, которое я уже привык считать спасением, обернулось приговором. До встречи с Кари все казалось таким простым — мне нужно было полюбить, а затем убить любимую, открывая путь домой для себя, и той, что я сделал своим избавлением от одиночества. И до того момента, как мое сердце забилось быстрее, мне казалось, что это просто. Цель, расчет, действие… Но так полагают лишь те, кто не влюблен. Потому что жизнь той, кто нашла отклик в сердце, становится важнее любых целей, важнее любых свершений, важнее всего… И глядя на Кари я отчетливо осознал – я никогда не смогу ее убить. Кого угодно, но только не ее.

Едва заметная улыбка и тихое:

— Любовь удивительное чувство. Любовь, это нежность, возведенная в абсолют. И это страх оказаться отвергнутым, возведенный в тот же абсолют. И никаких полутонов, полутеней, размытых границ, все четко до остроты лезвия, все разграничено столь жестко, что совершая шаг, просчитать последствия нереально, и потому… впервые в жизни мне было страшно сделать шаг. И этот страх совершить ошибку… не отступал. Я не ведал правильного пути. С одной стороны часть меня желала забрать ее уже тогда, оставить во дворце, не прикасаться, нет, но беречь и обучать. Возможно, это был бы верный путь, возможно… но я не смог. Видеть страх в ее глазах, было слишком невыносимо.

Он создал бокал с вином, сделал медленный глоток и продолжил:

— Пять лет. Ее обучали те, кого отбирал я. Ей передали власть и ответственность, даже больше, чем я дозволил, но…Кари справлялась. Более чем справлялась. Воспитанная вдали от дворца, вне человеческой морали и без влияния социума, она становилась сильнее с каждым днем. Политика, экономика, дипломатия — в свои двадцать она превзошла всех правителей сорока семи подвластных Прайде королевств. Ее речь, ее аргументация, ее умение парировать, жесткость, несгибаемость, способность ставить цели и достигать их любыми способами. Я… восхищался. Издали, чаще тайно, чем явно присутствуя на советах Альянса, я восхищался, я смотрел на нее, и с каждым днем все сложнее было держаться вдали… Кари оказалась умна, более чем умна. Сильная, несгибаемая, принципиальная и невероятно умная девушка, которая… никогда не видела во мне мужчину. Зло, тирана, деспота, правителя — но не мужчину.

Усмешка и ироничное:

— Глупые женщины пытались добиться моего расположения любыми способами, а умная Кари разумно держалась подальше. Как можно дальше. Она никогда не поднимала взгляда во время аудиенций. Никогда не пыталась использовать то, что уже давно было очевидно для всех — мою поддержку и лояльность. Никогда не делала ставку на то, что она женщина. Просьба от Кари? За пять лет я не услышал ни одной. Даже когда она находилась в практически безвыходном положении, когда Даллария начала претендовать на принадлежащие ей земли… Я практически создал ситуацию, в которой единственным выходом для нее было обращение за помощью ко мне, но… Кари разобралась и с этим. Жестко, разумно, логично и с наименьшими потерями для Оитлона. И это стало провалом для меня.

Он вновь не удержал усмешку, в которой все так же была горечь.

— Я сделал все, чтобы ни один мужчина не взглянул на нее, но Кари завоевывала не внешностью — умом, живостью, целеустремленностью и огромной жизненной силой. Я устранял всех, кто начинал видеть в ней не только политика, но был один, кого я поклялся не трогать — Динар Грасховен. В результате, за несколько месяцев Кари умудрилась дважды влюбиться и оба раза выйти замуж.

— О! — только и воскликнула Элиситорес.

— Это же Катриона, — Араэден усмехнулся, — дай ей точку опоры, и она перевернет любой мир.

Потрясенная пресветлая, пытаясь осознать услышанное, уточнила:

— Ее второй любовью и мужем стал ты?

И услышала смех. Тихий, император не желал будить ту, что стала его сердцем, но искренний и не скрывающий издевку над самим собой.

— О, нет, — произнес он, наконец, — я с трудом успел стать третьим.

— Тттретьим? — не понимая, переспросила Элиситорес.

Араэден отсалютовал матери кубком, и сообщил:

— Было еще два крайне настойчивых претендента, Акъяр и Арахандар.

И пресветлая потеряла дар речи.

Не ведая, как реагировать на подобное, она произнесла:

— Сын, пресветлые из уст в уста передают рассказы о странном. Говорят, что ты способен убивать, не призывая магию, а та, что следует за собой, оживлять твоих павших сторонников.

И Элиситорес умолкла, не посмев задать вопрос, лишь намекнуть.

Араэден улыбнулся и процитировал строку из великого писания:

— «И возвратится дыхание жизни Эрадараса, и воссияют Белый свет и его Черная звезда, и тьма покорится свету».

На миг замерев, Элиситорес потрясенно вспомнила:

— Кари… ты назвал ее звездой.

— Кари Онеиро, — уточнил кесарь. — Черная звезда. Моя Черная звезда. Мой свет. Моя богиня. Мое дыхание. Моя жизнь. Мое счастье.

Но его мать лишь испуганно вопросила:

— Пророчество? Богиня? Мой сын, ты бросишь вызов Тэнетру? Этого не позволят, Араэден, ни темные, ни светлые, ни орки, ни…

Она остановилась, заметив его загадочную полуулыбку.

— Мои волнения напрасны? – мгновенно вопросила она.

— Более чем, — мягко уведомил император Эрадараса. — Есть лишь одна битва в исходе которой я неуверен — битва за ее любовь.

— Но, — несколько растерялась пресветлая, — она спит в твоей постели, сын.

— Едва ли это остановит ее, если она захочет уйти.

Он произнес лишь это, но Элиситорес услышала большее. Гораздо большее.

— И ты… отпустишь? — едва слышный вопрос.

— Никогда.

Усмехнулся, сделал глоток вина, и почти беззвучно добавил:

— Но и это ее не остановит.

Для той, кто был воспитан как лишь отражение сияния сначала мужа, после сына, подобное было столь кощунственно, что не сдержавшись, она гневно вопросила:

— И что тогда, Араэден?

Он смотрел на мать, с грустной улыбкой осознавая, что для нее этот разговор, столь тяжелый, лишь первый… для него второй.

— Мы, элары, так мало значения придаем любви, — тихий бесцветный голос, в котором чувствовалась горечь всех прожитых лет, — мы не берем ее в расчет. Не стремимся к ней. И проживаем в ледяном сиянии всю жизнь, отрицая любые чувства, кроме ненависти. Как объяснить тебе, мама, что такое любовь? Это чувство, что сильнее самой истовой ненависти в миллиарды раз. Это абсолютное осознание того, что жизнь без любимой теряет смысл. Это делать вдох и понимать — твой воздух, это твоя любимая. Дышать без нее немыслимо. Что будет если она уйдет? Я пойду за ней.

Эпилог

Моя жизнь… о… она была прекрасна!

Лучше, чем я могла бы себе представить хоть когда-либо!

Она была сказкой, волшебной, искрящейся, радостной, победной и в целом… мне нравилась.

А впрочем, может ли быть иначе, если судьба, сила и магия, дали мне столь невероятный шанс, как начать все сначала. Имея опыт, знания, возможность привести в мир Эрадараса свою команду, и в целом получить возможность учесть все ошибки прошлого.

И я их более чем учла!

Некоторых трудов стоило разыскать Юранкара, ну и собственно он был крайне изумлен тем, что его имя известно пресветлой императрице Эрадараса, еще одним забавным моментом стала встреча с Адрасом. Мой самый любимый, ну и в принципе единственный братик на свете, несколько… был потрясен, когда мы с кесарем появились в его замке. Во-первых, он, как и любой темный, в принципе был шокирован тем, как легко кесарь может перемещаться на темной территории, во-вторых, призванный им Мрак, вместо того, чтобы исполняя приказ хозяина, стать его защитой, кинулся ко мне. Так что сначала я пообнималась с Мраком, и только потом кинулась не шею братику, честно признавшись, что безумно скучала… Выражение лица Адраса сложно было описать словами, но родственные души тянутся друг к другу сквозь миры и времена, а темные, слава богам, подчиняются своим чувствам. Так что Адрас поселился во дворце императора Эрадараса уже на второй день после нашего второго пришествия.

Некоторое время ему было непросто, привыкнуть к столь резким изменениям, но он был наполовину темным — в работу включился практически сразу.

Между тем нас все так же пытались вызвать на связь представители Тэнетра. Настойчиво, требовательно, яростно… и безуспешно. Мы игнорировали. И я, и кесарь и Адрас. Мы работали, восстанавливали старые карты Нижнего Мира, мотались по местам, где ранее были человеческие города, и планировали карту дорог, мостов, и коммуникаций. Мы создавали империю одновременно и на осколках былого величия, и собираясь включить в нее два существующих вполне себе даже величия.

Между тем, Арахандар Властитель Ночи явно заподозрил неладное, и все настойчивее требовал встречи, еще не ведая… что для него это станет концом. Более чем.

Особенно, если учесть что как оказалось, экспансия темных в Эрадарасе уже шла полным ходом. В момент первого прибытия, я полагала, что столь плачевными дела в империи пресветлых стали после более чем годового нахождения большей части территорий эларов под Тэнетром, но… увы.

На одном из совещаний, я сообщила присутвующим:

— Все несколько хуже, чем я полагала, мой кесарь, Тэнетр довольно давно начал экспансию на территории светлых. У вас в обращении валюта темных, ваши рабы сбегают к темным. Если в прошлый раз они уже убедились в том, что нахождение во власти темных оказалось довольно сомнительным удовольствием, то на данный момент…практически все расы на стороне темных. Темные фактически победили… и хуже всего то, что они одержали победу в идеологической войне… Знаете, какое самое страшное пожелание ходит среди свободных людей? «Чтоб тебе при светлых жить!». И… как бы ни было мне неприятно сообщать вам об этом, но в создавшемся положении виновна заносчивость, безжалостность и высокомерие эларов. И если мы с вами мним себя богами вполне обоснованно, то пресветлые делают это просто во имя тщеславия.

Элиситорес и Адрас на мое сообщение отреагировали примерно одинаково.

— Увы, я с искренним сожалением вынуждена признать твою правоту, звезда моя, — произнесла пресветлая.

— Идеологическая война ведется довольно давно, и весьма успешно. В Тэнетре, несмотря на массу ограничений, люди все же свободны, а экономика Эрадараса опирается конкретно на рабовладение, — Адрас быстро стал частью нашей команды, и что мне нравилось больше всего — он всегда говорил четко и по делу.

В отличие от сохранившейся канцелярии кесаря.

Ооо, заседание на совете «Достойных» было достойно название — лучшая пыточная во всех мирах.

Собрание высокородных идиотов, большая половина которых в итоге переметнулась на сторону темных, и была казнена в момент нашего первого пришествия, и меньшая часть, которая в принципе не соображала о чем речь, когда переходила на такие понятия, как экономика.

Я же просто понять не могла, как вообще можно было называть экономикой то, чего не существует?! Я слушала витиеватую речь Личного Советника Пресветлого и медленно, но верно обалдевала…

У них нет дорог!

Нет торговли!

Нет ремесленников!

Нет даже местной валюты!

У них есть Магия!

И гордость!

И честь!

И масса «табу» для светлых!!!

Рабовладельческий строй в худшем своем проявлении!

И при всем этом, меня пытались убедить в том, что Эрадарас самая сильная, прогрессирующая и экономически развитая империя в мире. Ну, просто Тэнетр чисто юридически империей не являлся, он был «владением», собственно потому у него имелся не император, а Властитель Ночи, но не суть…

Суть заключалась в том, что дослушав трехчасовое выступление почтенного Эаруада Личного Советника Пресветлого императора, я с великим наслаждением произнесла фразу из двух слов:

— Вы уволены.

И испытала неимоверное удовольствие, созерцая его вытянувшееся лицо.

— Пресветлый Эдогар, вы назначаетесь главой императорской канцелярии, — к слову мой в прошлое пришествие преданный глава канцелярии по факту имел должность четвертого заместителя секретаря почтенного Эаруада Личного Советника Пресветлого императора, а потому сказанное мной повергло «достойных» в шок, но… когда меня останавливали такие мелочи?!

А в целом я уже даже несколько начала симпатизировать темным… в наше прошлое пришествие они уже настолько дискредитировали себя сами, что даже как-то свободнее дышалось. Серьезно, с остатками населения было проще создавать новое государство, а с другой стороны опять же когда меня останавливали трудности? Да никогда.

И если в первый раз я перекраивала Эрадарас с осторожностью, то теперь на моей стороне был кесарь. И его сила, несгибаемая и неумолимая, стала основой моей власти.

И все же — мне нужна была единая империя, а не единая деспотия.

Решение об устранении Арахандара было неизменным, но остальные темные… Я мучительно искала выход из положения, стремясь получить результат ценой наименьшего количества смертей. И это было сложно. Сложно потому, что когда мы появились в Нижнем мире в первый раз, существенная часть тэнетрийцев была согнана к границам Эрадараса, и территории человеческих городов, которые следовало возродить, были пусты, сейчас же… Я не хотела смертей. Никаких более. Просто не хотела.

И мы начали войну.

Неожиданное решение, правда, но действенное — слухи о том, что кесарь способен убивать одним взглядом, а я возвращать к жизни наших павших в Тэнетре распространились быстро. Поэтому единственной тактикой, которую темные могли сейчас использовать – отступление.

И они отступали, консолидируясь в столице, освобождая нужные мне территории и мучительно ища выход из положения, по слухам которые исправно доставлял мне Юранкар — Арахандар с сыновьями не вылезал и зала совещаний.

Дни бежали за днями, увлекая за собой недели… Светлые вели успешное наступление и на карте с каждым днем победно вспыхивали новые территории… Кесарь практически не бывал во дворце, но иногда появлялся ночью, стремительно смывал с себя пыль и грязь сражений, и забирался в мою, ну ладно, уже нашу, постель. И на сон оставалось все меньше времени.

Страсть — самый сладкий из всех ядов…

Самый сильный, самый стойкий, самый пьянящий… и противоядия от него, боюсь, не существовало.

Я составляла список вопросов, которые следовало обсудить с Араэденом, но одно его прикосновение, забывалось абсолютно все. Не от страсти, не от помутнения разума, а от того как он это делал. Как обнимал, прижимая к себе каждый раз так, словно не верит в то, что я рядом, каждый раз с нескрываемым облегчением, словно я была единственным, в чем он нуждался… Каждый раз как в первый. И нежность, бесконечная, затягивающая, обволакивающая, уносящая куда-то, где не было ничего кроме нас двоих, нежность.

Это завораживало…

Счастливый блеск в его глазах, поцелуи, от которых в моих все расплывалось, и удивительное понимание — он ни с кем и никогда не был таким, как со мной наедине. Раньше он улыбался лишь когда злился, а сейчас…

— А сейчас ты принадлежишь мне.

— Интересная интерпретация слова «счастлив», — не сдержалась от язвительного замечания я.

Араэден лишь улыбнулся в ответ. Так, как он улыбался лишь мне, исключительно мне, только мне, всегда мне… Склонился надо мной, и накрывая мои губы поцелуем, прошептал:

— Хорошо, буду предельно откровенен. Ты принадлежишь мне, и я могу быть счастлив.

Наверное, я никогда не смогу его понять. Для меня счастье состояло из десятков необходимых составляющих. Мне нужно было, чтобы мы одержали победу над Тэнетром с минимальным количеством потерь, нужно было как-то убрать пресветлого владетеля Лунного Дворца, а он, гоблин недоделанный в наше второе пришествие как-то поумнел, и больше даже не пытался меня отравить, мне нужно было решить кого посадить на престол в Прайде, нужно было договориться со Свободными островами и да — орки отказывались заключать договор с драконами, и… мне для того, чтобы быть счастливой нужно было вот все это.

— А мне нужна лишь ты, — с легкой загадочной и слегка снисходительной насмешкой уведомил великий император Эрадараса.

— О да, я заметила! — возмутилась я, едва ощутила, куда движется его рука.

Кесарь был ненасытен. Ненасытный монстр Нижнего мира, который, кажется, был бесконечно болен… мной. Мной, мной, мной и только мной. Болен настолько, что не желал излечения. Я была его дыханием, его потребностью, его эмоциями, его чувствами, смыслом его жизни, его счастьем.

Иногда я украдкой наблюдала за ним. Не то чтобы мне это было нужно, или я каким-то образом сомневалась в его силе, просто темные, Арахандар явно собирал силы для удара, а кесарь и вся эта его любовь подставлять спину под удар отравленным кинжалом! В общем, отвлекаясь от своих дел, я порой призывала Сатарэн и… тайком подглядывала за ним.

И в такие моменты контраст был невероятен.

Ледяной Свет, как точно охарактеризовали его лесные орки, где бы он ни был — на совете, в пылу боя, среди союзников или врагов, оставался неизменен. Пристально-внимательный взгляд, в котором проскальзывает ледяная сталь, абсолютная сосредоточенность на работе и в то же время стальная уверенность, ледяное спокойствие — недоступный, безупречный, идеальный и неизменно опасный.

Но вот он ощущает мое присутствие, поворачивает голову, ловит мой взгляд и лед его глаз отражает лишь нежность, бесконечную сияющую нежность… И в то же время легкую насмешку.

Вспышка портала уже его передо мной, все тот же насмешливо-ироничный взгляд и несколько издевательское на оитлонском, так чтобы поняла только я:

— Нет, нежная моя, никаких ядовитых кинжалов в моей спине нет.

— Ну, мало ли, — безумно смущалась, когда он ловил меня на этом, — учитывая твою любовь к мазохизму и самопожертвованию…

— Кто бы говорил, — парировал кесарь. — Но если ты желаешь убедиться в отсутствии ядовитых орудий в моем теле, я могу предоставить тебе такую возможность прямо сейчас.

И главное для того чтобы убрать глаз Сатарэна мне хватало одной мысли, а с кесарем так просто не отделаешься. И не отделывалась же — чаще всего сразу после завершения, Араэден возвращался во дворец, и не важно чем была занята я, потому что хватало одного единственного убийственно ласкового «Нежная моя, ты хотела меня видеть?», чтобы с поля зрения самого кесаря исчезли все, кроме меня. И иногда я подумывала, что здорово быть Тэхарсом – сиганул себе в окно и полетел. Или Эдогаром – открыл портал, и свалил. Или Адрасом, не то чтобы он в таких ситуациях безжалостно оставлял меня на растерзание кесарю, как остальные, просто Адрас основное время проводил в Тэнетре, собирая сторонников и продолжая убирать темных с мест прежнего расположения человеческих городов.

А кесарь…

— Знаешь, иногда мне кажется, что такими темпами мы вообще никогда никого не победим, — потеряв очередные полдня на исполнение супружеского долга, посетовала я.

Араэден с насмешливой полуулыбкой наблюдал за моим очередным приступом негодования.

— Три делегации, — продолжила возмущаться я, прикрывшись простынью и сложив руки на груди,- у меня три делегации сидят и ждут! Три! Не одна, не две, а целых три! А ты! Ты…

— Ммм, и что же я? — полюбопытствовал кесарь.

Собственно на этом я затыкалась, потому что… Потому что понимала, что Араэден любит меня. Меня, меня, снова меня и только меня. Любит безумно, с болезненной маниакальной страстью, любит до такой степени, что трезвую голову в нашем браке, кажется, сохраняла только я, потому как именно я настаивала на максимально мирном урегулировании конфликта с Тэнетром, именно я хотела сменить рабовладельческий строй в Эрадарасе на феодальный… хотя бы… для начала. А всем, чего хотел кесарь — была я. И дело даже не в том, что будь его желание мы бы вовсе не выходили из спальни, нет, в его отношении было что-то гораздо большее, чем только страсть… много большее.

Он жил мной.

Только мной.

Исключительно мной.

Соответственно, лично ему было плевать на то, сколько делегаций меня ожидают — по мнению кесаря, они вполне могли подождать меня и трупами, в смысле в безжизненном состоянии, так что я старалась… избегать возможности вместо дипломатических переговоров проводить похороны или ритуал оживления. Просто и в том, и в другом случае это время и силы, ко всему прочему я не очень любила что похороны, что оживления, чем Араэден и пользовался, проявляя тем самым невероятное коварство, усиленное вдвое по причине того что светлые были сами по себе коварны, темные тоже сами по себе очень коварные, а кесарь это два в одном! В смысле он был в два раза коварнее всех своих родственников! Вообще всех! Я так понимаю, даже Властитель Ночи мог уже идти и плакать в уголке от зависти.

Одна маленькая проблема – рыдать от зависти Арахандар явно не любил.

***

Экономику Эрадараса я создавала рекордными темпами. Освобождение рабов, внедрение в человеческие общины достойных мастеров из Оитлона, и строительство не только городов, но и заводов. В то утро я как раз инспектировала новый ткацкий завод где меня ожидали мастер Соно, и мастер Тод, привезенный из Оитлона и еще несколько не привыкший к зеленоватому цвету небес, но зато уже проявивший ту основательность в подходе к строительству, которой так славились оитлонские мастера.

Заводы строили рабы, вкладывая в производство не только знания, но и всю душу. «Полученное без труда — выброшенное» — эту мудрость шенге я и использовала в качестве главного принципа освобождения из рабства. Свободу получали лишь заслужившие ее, а потому у тех кто желал снять оковы имелся стимул, основательный стимул быть максимально старательными. И глядя на то, с какой самоотдачей работали люди, я вполне могла гордиться своей расой.

Кислая мина Эдогара правда не радовала, он все еще не мог свыкнуться с тем, что рабство медленно, но основательно и уверено уничтожается, но уже оставил свои попытки доказать мне, что люди все-таки на ступень ниже в своем развитии, нежели элары. Впрочем, все лорды Великих Дворцов заткнулись по данному поводу, едва я милостиво уведомила их, что являюсь чистокровным человеком.

Забравшись на холм перед поселением, я осмотрела радостный пейзаж — заводы, мануфактуры, сырьевой рынок в трех тысячах шагах, и растущий ремесленный городок, и все это в часе верховой езды от столицы светлых.

— Полагаю, это будет потрясающий день! — воодушевленно заявила я своим сопровождающим.

И собственно зря я это сказала, потому что потрясло, так потрясло…

Для начала потрясло холм, и я удержалась на ногах, исключительно благодаря Эдогару, все же реакция у пресветлых лордов была по-хищному быстрая, более того – глава моей канцелярии и как воин оказался на порядок лучше всех нас. Ну, потому что мы, во-первых, не были воинами, а, во-вторых, лично я никогда не думала, что похищение может начаться землетрясением, и потому, когда Эдогар выставил щит, я, цепляясь за его руку в попытке удержаться от падения, с изумлением спросила:

— А что вы делаете?

Пресветлый вместо ответа, попытался призвать портал, но нападающие были готовы именно к этому, и заискрившийся сияющий портал элара, сменился багрово-алым порталом темных, собственно в этот момент я и поняла, что происходит.

Следующий щит выплетала уже я, отчетливо видя бегущую к нам стражу города, пресветлых магов в серебряных доспехах, призывающих магию и потому тоже засиявших, и даже рабов, которые узрев неладное, кинулись меня спасать, что на самом деле было очень приятно, если честно, но… не очень эффективно, к сожалению.

Как впрочем и мой щит.

— А что вы делаете? — изумленно вопросил Эдогар, наблюдая убогую конструкцию из криворуко переплетенных лиан магии Жизни, которые на вид были достаточно… эм… неприспособленными к чему-либо.

Потому что нормально плести я так и не научилась, плетение в целом видимо не мое, я бисером вышивать даже не научилась в свое время, а сейчас… время было упущено.

Из увеличившегося портала вышел издевательски ухмыляющийся Арахандар Властитель Ночи и щит Эдогара снесло вместе с моим главой канцелярии, а удар появившегося пресветлого брата кесаря снес к гоблинам спешащих на помощь своей императрице магов, и в следующую секунду, перехватив меня за талию, главный арахнид Тэнетра совершил самую срашную ошибку в своей жизни – похитил меня.

***

В момент переноса через портал, я благоразумно зажмурилась, а потому, едва мы перенеслись, ни стонов, ни стенаний, ни жалоб с моей стороны не последовало.

— Ваша «богиня»! — издевательски возвестил Арахандар и я открыла глаза.

Сказать, что Властитель ночи был идиотом, это не сказать ничего, потому что он был… неимоверно тупым идиотом. Я с трудом сдержала улыбку, оглядываясь… Когда Юранкар сообщил о том, что темные строят что-то грандиозное, он забыл упомянуть такую маленькую деталь, как брачное ложе посреди этого свежевыстроенного черного храма.

То есть этот, который Властитель гоблин его пожри ночи, решил поиметь меня на глазах у максимального количества присутствующих. Отче не постеснялся даже своих сыновей — Араэн, Ависей, Анрах и даже Акъяр принц Ночного ужаса, все были тут. Более того, находились в пределах круглого черного храма, в то время как остальные расселись за черными колонами, приготовившись к зрелищу.

И… судя по тому, с каким интересом сейчас все они смотрели на меня, явно ожидалось, что мне сейчас полагается кричать, просить о пощаде, и в целом молить о спасении. Боюсь, я была не в силах оправдать их ожидания, потому что лично меня разбирал смех — мы искали повод уничтожить Арахандара, сохранив жизни его сыновьям, и не подвергая тотальному уничтожению тэнетрийских лордов, принесших клятву верности Властителю ночи и в соответствии с этой клятвой поклявшиеся защищать его или его честь до конца.

Но, гоблин кроется в деталях, а в настоящий момент свою собственную честь Арахандар низвел до нуля, потому как — одно дело небрежная война, имеющая целью исследование возможностей противника, и совсем другое похитить беззащитную жену своего же сына.

— Извини, дорогая, наше знакомство начнется сразу с самого пикантного. Ты не возражаешь? – поинтересовался темный, перекидывая через плечо мой покров, и открывая себе маленькую часть шеи — от воротника до линии волос там едва ли было кожи на ширину пальца, но это определенно никого не смутило.

— Как же, как же, — я все так же с трудом сдерживала улыбку, — ваше незабвенное желание наблюдать лица мужей, чьими женами вы попользовались, воистину незабвенно. Честно, и хотела бы забыть, да не могу.

Пальцы, коснувшиеся моей кожи, замерли.

О, да, это был маленький нюанс о котором прекрасно осведомлена была я, но едва ли с кем-то иным Властитель ночи был столь же откровенен.

И едва он замер, я развернулась, лучезарно улыбнулась «свекру» и поинтересовалась:

— Как здоровье? С женщинами все так же трудности?

Темный застыл массивной статуей абсолютного непонимания ситуации. Решила добавить диссонанса в его восприятие реальности и демонстративно сняла с головы покров. Мои черные волосы, до того скрытые ото всех и потому предположительно долженствующие быть светлыми, как у эллар, иссиня-темным водопадом опали на плечи и спину, вынудив Владыку ночи потрясенно отступить.

— Да-да-да, сюрприз, я не пресветлая, — издевательски объявила темным.

И мысленно поинтересовалась у супруга, который всегда слышал, мои к нему обращения:

«Спасать меня будем, или как?»

После чего, оглядевшись, обнаружила столик с напитками, и, продемонстрировав всем, что я не только не пресветлая, но и не гордая, сходила, налила себе бокал вина, вернулась в центр ожидаемого действа, и за неимением иных мест, грациозно опустилась на край демонстративно-жертвенной кровати.

Честно, мне лично было даже интересно, что будет дальше и я вполне готова была присоединиться к зрителям, напряженно вспоминая где там конкретно у нас на карте были уничтоженные города, потому как в первое пришествие, я таки возродила не все… два остались на болотах, еще один на берегу Эхеи, частично уничтоженный при формировании самой реки, ну и так по мелочи пару поселений близ моря. В общем работы хватало, энергетический донор, еще не осознавший что ждет его впереди, потрясенно взирал на охамевшую жертву.

— Что? — ехидно поинтересовалась я.

Ависей, принц Ночного ветра, нервно глянул на отца и спросил:

— Она нормальная?

Издевательски подмигнув ему, сделала глоток вина, и вновь посмотрела на Властителя Ночи. Темный стоял, пристально взирая на меня, и никак не мог постичь происходящего. Ну просто я и его, и его склонности уже знала, а он мои нет. Второе пришествие, ты прекрасно! И я сделала еще глоток вина, отсалютовав оторопевшему Арахандару. Мне было что праздновать – он вообще сделал нам с кесарем потрясающий подарок, похитив меня.

Оттолкнувшись от колонны, которую подпирал плечом, Араэн подошел ко мне, присел, вглядываясь в мои глаза, и произнес:

— Не светлая, но и не темная — глаза черные. Кто ты, императрица Эрадараса.

Подавшись вперед, коварно произнесла:

— Начнем с того, что императрица не Эрадараса, а всего Нижнего мира, и закончим тем, что ты не мужик. Согласись, ставить под удар любимую женщину, убивая того, кто в нее был влюблен, как-то не по-мужски.

Принц Ночи окаменел, а затем медленно поднялся, не сводя с меня полыхающего ненавистью багрового взгляда. Издевательски отхлебнула еще вина, поднялась, все так же с бокалом подошла к границе храма, остановилась в шаге от колонн, и оглядев присутствующих, чьи взгляды напоминали угольки в ночи на ветру. Вообще в целом не знай я о культуре темных, я бы, вероятно сочла происходящее нормой для тэнетрийцев, но я знала Юранкара, я знала Адраса… происходящее выходило за рамки даже местных норм морали и этики.

— Слушайте, великие лорды Тэнетра, а вы не находите странным желание вашего правителя публично доказать что он все еще способен… ммм… на что-то способен в постели?

Ряды тэнетрийцев замерли.

— Нет, ну правда, — продолжила я, с интересом разглядывая кубок, — это какое-то нездоровое стремление продемонстрировать всему высшему обществу, что он еще…может, наталкивает на здравую мысль, что у некоторых, не будем указывать пальцем, — и я указала кубком, — имеются существенные проблемы со здоровьем.

По рядам раздался смех, неявный, но смешки имелись, то есть — я была права. Нет, я и так это знала, но тот факт, что и темное общество посвящено в проблемы Властителя Ночи был до крайности забавным.

— Бедный, бедный Арахандар, как это печально и убого – желать изнасиловать жену собственного сына, только ради того, чтобы доказать, что вы еще на что-то способны подданным, которые, похоже давно в курсе, что способности уже… нет.

Уничтожение мужской гордости — изысканное удовольствие, которое можно себе позволить в исключительно редких случаях. Но мой случай был именно таким.

И мне не жаль, что темный этого не понял.

Говоря откровенно, Арахандар в принципе мало что понял, и когда двинулся ко мне, отшатнулся, едва между мной и ним возник кесарь.

— Шах и мат, — объявила я «родственничку».

«Мне бы карту, кажется, я не все помню», — сокрушенно призналась мужу.

Но кесарь на меня даже не взглянул, у него в данный момент намечалась схватка века, а потому он, как истинный воин начал с высокопарного:

— Приветствую тебя, Архагарандар Властитель Ночи, из рода Архаэров впитывающих силу.

Я чуть вином не подавилась. Что значит «Приветствую тебя»?! Мы убивать будем этого, или как? И вообще, о каких приветствиях может идти речь, если меня вообще, между прочим, похитили!

— Кровожадная моя, — очень тихо, на оитлонском прошипел кесарь.

То есть «Заткнись, нежная моя, я занят». Очаровательно! Просто очаровательно! Меня тут изнасиловать собирались, но это мелочи, а вот приличия и этикет – наше все! Реверансов еще не хватает.

Но, я так поняла, все еще было впереди, в плане реверансов, потому что наглый, бесчестный, постельнонемощный и в целом коварный, подлый и постельнопроблемный Властитель ночи, внезапно сделал вид, что никого вообще не похищал, а постель тут так, случайно оказалась, ну там или враги подкинули, и полным величия тоном ответил сыну:

— Приветствую тебя в землях Тэнетра, Великий Араэден Элларас Ашеро из Радужного рода и рода Архаэров впитывающих силу.

Потрясающе!

Просто потрясающе! Я месяц как самая умная ждала когда смогу этого прикончить, а у них… этикет, к дохлым серым гоблинам!

Злая как серогоблинская самка, я гордо прошествовала мимо супруга и свекра к столику с напитками, и так как там ближе всех был принц Ночного Ужаса, мрачно попросила:

— Къяр, налей чего-нибудь покрепче этого… разведенного, стремящегося к соблюдению всех правил этикета, меееееееееедлииииительного поила.

Выражение жуткого лица Акъяра приняло несколько потрясенное выражение и я поняла, что:

— Короче пить у вас нечего. Ладно, прикончу арахнида, смотаюсь к гномам, у них хотя бы есть что пить.

И тут появился Мрак. Сначала он, окутавший меня привычной темной шалью, и Адрас, который так же перенесся ко мне, и теперь стоял рядом, в любой момент готовый защитить. Ну и собственно можно было бы предположить, что именно его кесарь и ждал, чтобы начать убивать уже этого, который меня давно бесит, но… тут Арахандар решил поприветствовать и этого своего сына.

— Приветствую тебя в землях Тэнетра, Адрас принц Мрака из рода Архаэров впитывающих силу! — уже не столько величественно, сколько гневно произнес Властитель ночи.

— О, да, еще праведный гнев изобрази! — не сдержалась я.

И когда все присутствующие на меня возмущенно посмотрели, я не сдержалась окончательно:

— Что? Я в чем-то не права? Или вы полагаете, что можно для начала изнасиловать мать одного сына, потом на глазах второго сына убить уже его мать, затем похитить меня, и вот после всего этого вдруг, неожиданно, я бы даже сказала — внезапно, вспомнить о правилах этикета! Изумительно линейное поведение!

Адрас успокаивающе коснулся моего плеча. Да, разошлась что-то, но у меня сегодня в планах было еще и посещение Рассветного мира, и в целом работы непочатый край, а тут, похоже, все грозило затянуться. Чертовы дохлые гоблины! И сложив руки на груди, я, насупившись, подумала о том, что… что… что кажется, в общем, в Рассветный мир я сегодня не попаду. Сейчас у этих все с реверансами закончится, потом мне нужно будет человеческие города оживлять, потом кесарь уложит в постель и оттуда не выпустит дня три, пока мои силы не восстановятся. Причем ничего интимного не будет, будут бульон, суп, сок, вода, опять бульон… И вот почему именно сегодня, а? У меня на сегодня были планы. Другие планы! И на завтра!

— Катрин, — очень мягко произнес Адрас.

— Бесит, — честно призналась брату. И психанув, высказала уже мужу: — В общем так, или ты его убиваешь, или я ему такую таможенную войну устрою, что сам повесится!

Кесарь лишь насмешливо посмотрел на меня и укоризненно покачал головой, короче это опять что-то типа «Заткнись, любимая». Напьюсь. Точно напьюсь. Все три дня пить буду, все равно делать больше будет нечего.

Случившееся далее стало полнейшей неожиданностью — время застыло.

Просто застыло, застыл Мрак, все так же укутывающий меня, застыли темные, застыл арахнид, которого я уже больше месяца искренне желала придушить собственными руками, но в последние дни как-то особенно сильно. И единственным, кто не застыл, был Араэден.

Я в какой-то момент даже напряглась, решив, что это нападение высших, но… кажется к ним все происходящее не имело отношения, и единственными кто был способен двигаться в этом янтаре застывшего времени были мы с кесарем. И единственными, способными говорить, кажется тоже мы.

— Мой кесарь, что происходит? — не выдержала я в итоге.

И получила крайне напряженный ответ:

— Я пытаюсь понять это, нежная моя.

И проговаривая все это, Араэден продолжал пристально всматриваться в меня. Очень пристально. Словно увидел что-то, чего ранее не замечал, а теперь не в силах поверить в это.

— Примерно так, — согласился Великий император Эрадараса.

В смысле на данный конкретный момент только Эрадараса, но я искренне надеялась, что через минуту-другую он уже станет императором всея Сэтарена и вообще:

— Долго мне еще тут стоять?!

— Нежна моя, — кесарь, словно вовсе позабыв о важности и ответственности данного момента, невообразимым образом вдруг потерял всяческий интерес к нашему постельноневоздержанному врагу, и направился ко мне, со словами: — Давно ли ты стала такой кровожадной?

Потрясающе!

У нас тут враг недобитый стоит, а супруг, наконец то, озаботился моим моральным обликом.

— Я была кровожадной всегда! — зло ответила подошедшему вплотную кесарю. — Я была кровожадной до рождения, я была кровожадной после рождения, потом я была кровожадной наследницей Оитлона, следом не менее кровожадной императрицей Прайды, а потом…

Араэден улыбнулся. Это была какая-то новая грань его бесконечной нежности ко мне, что-то восхищенно-изумленное, что-то чего я раньше вроде бы не замечала, что-то такое…

— Ты… в порядке? — кроме кровожадности, у меня еще наличествовал и такой недостаток как отсутствие терпения.

— Я? — переспросил он.- Да. Более чем.

Протянув прикоснулся к моей щеке, нежно, так нежно как умел только он, вновь улыбнулся, глядя мне в глаза и произнес:

— Люблю тебя.

И пока я стояла, потрясенно хлопая ресницами, этот… этот… этот…

Не спрашивая, не интересуясь моим мнением, и полностью игнорируя мою насущную необходимость присутствовать при казни главного арахнида, взял и перекинул меня порталом в Радужный дворец! Молча! Вообще наплевав на все! Меня!

— Та-а-а-ак, — протянула я, понимая, что вот теперь будет скандал.

Будет не просто скандал! Будет самый грандиозный скандал в его жизни! Его три дня убивали?! Ничего, я побью рекорд и буду убивать четыре! А лучше пять! Впрочем шесть тоже неплохое число!

Я…

Я…

Я…

Окончательно психанула и перенеслась к гномам.

***

У гномов были праздник, самогон и свадьба. То ли двойная, то ли тройная, потому что махнув приветственно рукой, я прошла мимо, мимоходом же и отметив, что у трех гномок бороды украшены цветами. И уже потом, запоздало поняла, что это свадьба, и вообще надо бы остановиться и поздравить, но… Я уже миновала голубой энергетический порог Готмира, а возвращаться вроде как плохая примета. И оправдание тоже так себе, если честно, но я была слишком расстроена. Просто вконец расстроенная я была!

***

Перенос в Готмир был как и всегда легким, даже легче, чем последующее создание портала в охт Лестного племени.

И вот только там, ступив на зеленые травы устилающие яркие цветущие всеми цветами радуги поляны вокруг селения, я ощутила как приходит спокойствие и отпускает раздражение.

— Утыррка! – раздался детский гомон.

И навстречу мне выбежали орчата. Маленький, о Мать Прародительница, все еще маленький Рух, каждый раз обнимая его, я вспоминаю, каким большим и суровым он вырастет, и… никак не могу привыкнуть к этому. Вероятно, должны пройти годы, прежде чем привыкну… а может и не привыкну никогда.

— Утыррка, бежать бить серый гоблин? — радостно предложил мне Рух.

И я бы даже ответила «Да, погнали», но… хотелось к шенге, и кажется те три глотка вина были явно лишними, потому как голова кружилась немилосердно.

— Идем к Дашг, — внесла я свое предложение.

И визжащая толпа орчат умчалась вперед, оглашая весь охт криками о том, что я пришла, а я… неторопливо шла рядом с приглядывающимся ко мне очень подозрительно Рухом.

— Утыррка грустить, — заметил он в итоге.

— Утыррка злая как самка серого гоблина, — вздохнула я. И добавила: — Ледяной Свет сволочь!

Рух с неожиданной серьезностью покивал, и вдруг сказал:

— Ледяной Свет злой, но не для Утыррка. Ледяной Свет любить Утыррка, отдавать за нее всю сила, до последней капли, никто не верить, но Ледяной Свет такой. Он… любить Утыррка.

— Рух, Ледяной Свет — сволочь! Хуже гоблина. Хуже кеса… а, гоблины, он и есть кесарь, — я сбилась с оркского в итоге. И вновь перейдя на язык лесных, вынесла свой не поддающийся изменению вердикт: — Сво-лочь!

Как он мог вообще?

И что теперь делать? Мне жизнь Арахандара жизненно необходима для восстановления человеческих городов! Мне… Мы это месяц планировали! Я… я карту составила! Я…

Шенге встретил на входе в селение.

Молча подошла к нему и уткнулась лбом в родную шерсть самого любимого папы на свете.

— Ох, Утыррка злится, — без слов понял папа, и погладил по волосам.

— Ледяной Свет — сволочь! — пожаловалась я шенге.

Великий могучий вождь лесного племени вздохнул, и спросил на оитлонском:

— Кого он опять убил?

— Да в том то и дело, что никого! — возмущенно воскликнула я, и запрокинув голову, уже практически не сдерживая слез, призналась: — Он не убил Арахандара Властителя Ночи. Он. Его. Не. Убил! Чем он думал вообще? Мы месяц это убийство планировали!

Шенге неожиданно улыбнулся и уточнил:

— Утыррка планировала?

— Естественно я, кто же еще, — моему негодованию не было предела. — Почему мужчины такие? Или это способ поиздеваться?! Нет, ну всех подряд направо и налево убивал, вообще без проблем, а тут одно единственное убийство! Я бы даже сказала — казнь! Причем все было прекрасно, арахнид даже сам, самолично, при свидетелях меня похитил! То есть даже весомый повод вот тебе, на блюдечке! Я…я…я…

— Злишься, — подсказал папа.

— Да я в бешенстве! — не стала отрицать очевидного. — Единственный, чьей силы хватило бы на восстановление всех человеческих городов — Арахандар! Единственный! Что сложного взять и прибить гада! Тем более второй раз, то есть уже даже опыт есть! Но нет, он… он…

И тут я подумала, а что если он там опять своим излюбленным делом занялся? В смысле нарушает целостность спины и все такое?

— Локар, — позвала напряженно.

Сущность, привязанная к крови кесаря появилась мгновенно, чудовищным призраком зависнув рядом.

— Император знает где вы, императрица, — уведомил он меня.

Радует конечно, но:

— А сам он как?

— Замечательно, — Локар взял за правило кланяться мне при каждом ответе.

Это несколько раздражало, я уже как-то привыкла к его ехидству и отсутствию почтения, теперь вот… приходилось привыкать заново.

— Он там весь замечательно? — поинтересовалась я. – В смысле в спине или груди остро-режущих предметов не наблюдается?

Локар хохотнул, хоть беззвучно, и то радует, и вновь с почтением произнес:

— Великая императрица, великий император полностью цел и невредим. Властитель Ночи взят в плен. Тэнетр склонил голову перед Адрасом властителем Мрака.

И все вот это без меня…

— Араэден — сволочь! — вот честно, у меня других слов не было.

Локар вновь поклонился и исчез… кажется умотав ржать дальше!

А папа взял меня за руку и повел в охт.

И вот когда шенге вот так брал меня за руку, я начинала чувствовать себя очень-очень счастливой девочкой, которую любят так сильно, как только может любить самый настоящий папа.

— Утыррка голодна? — перейдя на оркский спросил он.

— Утыррка… — я задумалась, нет, есть мне не хотелось вовсе, даже немного подташнивало. Но так, в принципе: — Утыррка идти с орчатами собирать ягоды!

Решила я.

Шенге странно на меня посмотрел и непреклонно сказал:

— Нет, Утыррка посидеть со старый Джашг у костра, и отдохнуть.

Это немного удивило. Папа всегда был не прочь, чтобы я, как все нормальные орчата, побегала вокруг охт, тем более собирая ягоды. Но сейчас сказал все таким тоном, что я не рискнула спорить.

Мы прошли к костру в центре охт, и Джашг отдал приказ разжигать праздничный костер, а лично Руху принести для меня ягоды.

И потом я сидела, на бревне, которое принесли специально для меня, рядом с папой, и глядя как разгорается костер, для которого уже свежевали нескольких кабанов, вдруг поинтересовалась:

— А по какому поводу праздник?

Шенге искоса взглянул на меня, улыбнулся и не стал ничего говорить вообще.

— Нет, ну мало ли, может свадьба, — радостно жуя кислые, но какие-то удивительно вкусные ягоды, предположила я. — У гномов кстати свадьба, даже три.

— Надо навестить Ошрое Топор Железная Ручка, — серьезно сказал папа,- поздравить. У гномов редко бывают свадьбы, это праздник для всего подгорного народа.

Упс, как неудобно. А я проскочила мимо, даже толком не поздоровавшись. Надо будет на обратном пути извиниться, поздравить и вообще… вообще у гномов был самогон потрясающий, но… у орков было лучше. И я смотрела на огонь, на то как носятся по лестному охт орчата, как орчанки сноровисто накрывают поляну, и чувствовала себя почти бесконечно счастливой…

Почти, потому что Арахандар не убит, человеческие города не восстановлены! Потрясающе просто! Я надеюсь, у кесаря есть объяснение, потому что в конечном итоге у него будет одно из двух – или объяснение, или отсутствие посуды! Всей! Я еще и окна перебью!

— Утыррка опять злится, — заметил папа.

— Да что-то как-то вообще, — грустно согласилась я. — Динар не появлялся?

Шенге отрицательно покачал головой.

— Чудесно просто, — прошипела вконец злая я, — то есть у меня полный набор – и Арахандар жив, и элементаль Синего пламени на свободе бегает! Слов нет! Надо было за Аршхана замуж выходить, этот вот точно был безжалостный! Он даже меня не пожалел, что о других говорить. И хороший же был ракард, но нет, мне подавай жалостливых! Или это я так на них действую? Динар до меня радостно всем гарантировал извлечение печени путем отрезания, кесарь вообще целое княжество с землей сровнял, но вот он печальный итог – никто никого не убивает! Это вообще нормально?!

Папа слушал меня и посмеивался, а я вдруг подумала – надо будет к Лоре смотаться, поделиться с ней житейской мудростью по поводу мужиков, но… но даже она не скажет: «Я же тебе говорила не ходи замуж за кесаря», потому что Лориана как раз сказала обратное. А ныне, после моего рассказа о ее печальном будущем в случае замужества с Динаром, замуж выходить вообще отказывается. И императрицей отказывается быть тоже! Прекрасная принцесса Оитлона поступила абсолютно уникальным образом – она папу с мамой отправила в Прайду, а моего министра Авера назначила временным правителем. Теперь у меня странствующая сестренка, которая наслаждается жизнью и вообще имела ввиду все правительственные обязанности, и отец, который разрывается между двумя государствами и в целом у него даже на любовниц времени не осталось. Мой родной отец теперь был… ну как я последние пять лет пребывающая в должности наследницы престола. Вот примерно так же. И вариантов избавиться от империи и Альянса Прайды у отца не было. В смысле был, один – рождение наследника с кровью Астаримана. А потому новый император мог надеяться только на внука или внучку, но Лора слала лесом всех кандидатов в мужья. На нашей последней встрече, отец спросил, нет ли у меня зелья, от которого Лориана может забеременеть, пусть даже бастардом. Я просто не смогла сообщить новому императору Прайды, что вообще-то с юности Лора пьет зелье как раз таки с противоположным эффектом, бабка Велерея была прекрасной травницей и кое-что моя сестричка от нее все же унаследовала, но… Добивать Ароиля Астаримана еще и этой информацией я не стала, ему и так хватало радостей в его правящей жизни.

И, когда-нибудь мне придется решать эту проблему, но… я подумаю об этом завтра. Или послезавтра. Учитывая, что я полноценный, хоть и плохо обученный маг Жизни, жизнь у Ароиля Астаримана будет долгая, я бы даже сказала очень долгая, а там может Лора уже нагуляется, наконец. В конце-концов она Астаримана, должна же у нее, в конце концов совесть проснуться… Хотя о чем это я, где совесть, и где Астаримана…

— Шенге, а орки иметь лекарство для беременности? Желательно очень эффективное, такое, чтобы наверняка.

Великий вождь Лесного племени рассмеялся, покачал головой и сказал:

— Утыррке не нужно зелье.

— Да гоблин его ведает, отец через пятьдесят лет жить еще будет, но вот сможет ли Лориана родить в семьдесят, уже вопрос.

— Утыррка все хочет заглянуть в будущее, — вновь посмеиваясь, сказал папа.

— Утыррка не хочет в будущее, правда не хочет. Утыррка просто думать на перед, — возразила я.

Шенге вновь как-то странно посмотрел на меня, похлопал огромной лапой по ноге и сказал:

— Утыррке надо успокоиться и думать о хорошем.

— Да я бы с удовольствием, — невольно вновь перешла на оитлонский, — вот прибью Арахандара и буду жить счастливо, и думать – ну только о хорошем! Вообще ни о чем плохом даже не подумаю… наверное. Это не точно, потому что еще дел масса, правление, империя, придется жестко добить всех несогласных с правлением Адраса, а это темные, с ними в любом случае нужно осторожно. С другой стороны у меня есть кесарь, так что осторожничать придется им. Правда еще есть высшие, но опять же у меня есть кесарь, так что если они к нам опять заявятся, то кто им лекарь? Не я точно. В общем если заявятся, их проблемы.

А потом был праздник.

Шумный, с песнями и танцами, с жаренными кабанами и разыгрывающими сценки из сказок орчатами, с теплом и уютом давно ставшего мне родным охт лестного племени, с кесарем, который, подошел, сел рядом со мной, молча обнял, и протянул руку шенге, здороваясь.

— Ненавижу! — честно призналась я, когда Араэден обнял, уместив голову у меня на плече.

— Знаю, — тихо ответил он, целуя мои волосы.

— Я тебе всю посуду в твоем дворце перебью!

— В нашем. Хорошо, нежная моя, я прикажу принести тебе… три тарелки.

Шикарно просто! За каким гоблином я вообще вышла замуж?!

— Интересная постановка вопроса, — отодвинув мои волосы, и легко касаясь губами шеи, произнес император.

Он еще и издевается!

Развернувшись к супругу, я выразила все свое негодование в одном:

— Какого дохлого серого гоблина ты решил оставить его в живых?! Объясни мне, будь так любезен. Потому что на данный момент, я вообще не понимаю, какого…

Меня остановил стальной блеск в его глазах. Не ледяной, нет, для меня у Ледяного Света больше не было никакого холода, но кошмарный несгибаемый характер, увы, в наличии имелся.

— Нежная моя, — очень тихо, но пробирающим до содрогания голосом произнес Араэден, — решения о том кого казнить, а кого нет – принимаю я. Принимал, принимаю и принимать буду.

И… хоть ты тресни. Араэден был бесконечно нежным со мной, терпеливым, понимающим и иной раз позволяющим мне многое, но да – решения всегда принимал он. И с одной стороны я, воспитанная в патриархальном обществе принимала это, потому что он мужчина, но с другой стороны:

— Ненавижу! — предельно конкретно высказалась я. — Ненавидела, ненавижу и ненавидеть буду!

Тихая усмешка, нежное прикосновение к моим губам, и неожиданный вопрос шенге:

— Ты не сказал ей?

Я, готовая высказать больше, чем уже озвучила, удивленно переспросила:

— Не сказал что?

Лесной орк улыбнулся, посмотрел на огонь, выражение его лица приняло очень серьезное выражение, и все вокруг затихли, готовясь услышать великую мудрость леса:

— Нет.

На мудрость это как-то не тянуло.

— Нет «что»? — уточнила я.

Кесарь обнял меня чуть крепче и тихо сказал:

— Я предоставлю тебе все сервизы Эрадараса. Вообще все, что способно разбиться. И окна во дворце в твоем полном распоряжении, как в принципе и во всей империи. Но если тебе и этого будет мало, уверен, Адрас с удовольствием поделится всеми фарфоровыми сервизами Тэнетра.

Я… начала внезапно осознавать масштабы катастрофы.

— Только не говори, что ты выдал Элиситорес замуж за этого постелепровального арахнида! — прошипела я.

Не то чтобы я так подумала, но пресветлые, эларийская честь, и свадьбы у гномов… все вместе как-то напрягало.

Кесарь рассмеялся, вновь прикоснулся губами к моей шее, и произнес:

— Нет. И женщины гномов тоже не пострадали.

Я уже даже не знала о чем думать. Исходя из того, что мне на откуп отдали все сервизы даже не дворца — империи, рассчитывать на что-то хорошее не приходилось.

В моей голове стремительно проносились мысли одна хуже другой, все хуже, хуже и хуже, и я уже подумывала о том, что вместо тарелок, мне очень даже подойдет нож, не то чтобы я умела пытать, но в жизни всему надо учиться, и…

И тут шенге сказал:

— Под сердцем Утыррка забилось иное. Маленькое. Хрупкое. Оно не хотеть тяжелых решений и казней, оно хотеть света, счастья, добра и много любви.

Я замерла, потрясенно глядя на папу. А шенге так же тихо продолжил:

— Утыррка не знать любви очень долго, Ледяной Свет тоже расти без нее. Но вы оба умеете любить. И маленькому сердцу, что бьется в Утыррка, понадобится вся ваша любовь.

Я продолжала сидеть, все еще не понимая, о чем папа вообще сейчас говорит.

И тогда Араэден пояснил то, что мой разум понимать отказывался:

— У нас будет ребенок, нежная моя.

Еще несколько секунд я сидела, не до конца понимая, что… стану матерью? Эта новость потрясла. Испугала. Вызвала тысячу вопросов и в то же время… у меня будет ребенок?

— У нас, — мягко поправил Араэден.

Святая Мать Прародительница! Почему-то я даже мысли подобной не допускала, не предполагала, даже не брала в расчет, хотя в принципе все закономерно – брак, муж, дети… У меня будет ребенок!

— У нас, — уже с явственным нажимом произнес кесарь. И угрожающе добавил: — Еще одно «у меня» и у тебя в принципе никогда не будет возможности убить Арахандара.

Дохлый серый гоблин!

— У меня! — упрямо повторила я. И добавила: — Так, значит теперь возрождение человеческих городов твоя проблема, мой кесарь. И разбирательства с лордами Великих дворцов! И Тэнетр. И…

Он мягко взял меня за подбородок, развернул к себе, посмотрел в глаза и тихо сказал:

— Хорошо, я разберусь. Что-нибудь еще, нежная моя?

Мне очень хотелось ответить что-нибудь язвительное, но… рука мягко соскользнула на живот, он накрыл мою ладонь своей большой и сильной, и чувствуя его тепло, его поддержку и в принципе его рядом, все что я смогла сказать, это:

— У нас будет ребенок…

— Да, нежная моя, — Араэден, с улыбкой прикоснулся к моим губам.

Может ли поцелуй дарить уверенность в завтрашнем дне? Может, если тебя целует сильный, несгибаемый и способный на все ради тебя мужчина. Но, когда ты женщина, сомнения остаются даже при таком раскладе. Ребенок?! Да какая из меня мать??? Из меня и дочь вышла так себе, а тут ребенок… Мой…

— Наш! — уже почти прошипел кесарь.

— Не мешай, я страдаю! — окончательно психанула беременная женщина.

И…

— Шенге, — я вдруг поняла, что чуть не плачу, — а Утыррка быть хорошей матерью?

— Самой лучшей, — улыбнулся великий вождь Лесного племени.

Следующим порывом было спросить про кесаря, но я вдруг подумала, что знаю Араэдена лучше, чем кто-либо во всех мирах. Теперь я его знаю. Каким он будет отцом? Самым лучшим. Самым заботливым. Самым добрым… для ребенка, но не для всех остальных. Так что, когда к нам заявятся высшие, я им не позавидую.

— О, нежная моя, единственный, кому я теперь могу позавидовать — это я сам.

— Почему? — прошептала, всматриваясь в ледяные глаза.

Он бережно пересадил меня к себе на колени, нежно поцеловал, обнял и очень тихо сказал:

— Потому что у меня есть ты, и есть надежда, что теперь ты всегда будешь со мной.

И я вот сейчас не поняла, а что, раньше такой надежды не было?

Он мог бы промолчать, потому что кесарь никогда не лгал, но вот в умалчивании был безупречно недостижим, но очень тихо, так, что я едва расслышала, Араэден ответил:

— Ты научила доверять тебе. Доверять абсолютно и полностью, доверять так, как я не доверял никому и никогда. Ты научила верить тебе, верить во всем и стараться понимать причину твоих поступков, даже если поступком был побег с айсиром Грасховеном… Нежная моя, мне хотелось убить его, убить прямо там, на месте, мучительно и жестоко, но… ты научила видеть причину твоих поступков и я увидел больше, чем хотел бы. Больше, чем поняла ты сама. И ты заставила уяснить, что ты никогда не проигрываешь, ведь проиграть может лишь тот, кто сдался, а ты не сдаешься. Этому научил тебя я, я знаю, я… не сожалею, это самое ценное из знаний, что я мог передать тебе. Но… теперь у меня есть шанс, доказать тебе, что быть со мной, не поражение, не вынужденность под давлением обстоятельств, а победа. Твоя и моя. Наша. Общая.

Конец

Постэпилог.

Я привычно перенеслась в гномам, от них, поприветствовав подгорный народ в Готмир, оттуда в королевский дворец Оитлона — министр Авер с рыданиями умолял меня об отставке, так что час я выслушала его нытье по поводу неподъемного груза правления в одиночку. Поглаживая обозначившийся животик, подумала о том, что, возможно, стоит вернуть моего секретаря Райхо обратно в Рассветный мир? Впрочем, едва ли я смогу обойтись без него на Сатарэне — да и его семья уже свыклась с зеленоватым небом, а у сына открылся магический дар, так что вряд ли Райхо захочет вернуться. Придется искать другую кандидатуру.

После я перенеслась в Праер. Отец, моему появлению на заседании кабинета айсиров, чуть не разрыдался, так что… еще час, я выслушивала его стенания, стенания министра Хайто и нытье Иленари. К счастью во дворце императора Прайды находился мой министр Свейтис, так что на сей раз нытье удалось совместить с работой — империя развивалась рекордными темпами, мы уже начали экспансию на север, подвластные королевства смирились с участью и введенными мной ранее ограничениями. Единственным, кто не смирился — был мой отец.

Пост регента на престоле империи и главы Альянса Прайды его уже не просто не устраивал, он его бесил. Не особо удивлена, все же большую часть его жизни в качестве короля Отлона правила бабка Велерея, а потом уже подключилась я, и отец как-то не совсем адекватно воспринимал работу по двенадцать-четырнадцать часов в день.

По факту большую часть дел сейчас вел Свейтис, контролировала я, но отец все равно был недоволен.

— Поговори с Лорой, — в очередной раз потребовал он.

Я кивнула, и продолжила работу с документами.

В итоге освободиться удалось только к вечеру, и когда я вышла из портала к Лоре, на минуту остановилась, любуясь огромным красным солнцем, медленно уходящим за горизонт и раскрасивший весь мир вокруг нежно-розовым цветом. Синим оставался лишь океан, а небо, облака, Лора, лежащая на пляже в неприлично короткой рубашке и толпа ее поклонников, тоже казались золотисто-розовыми.

— О, ты беременна! — нарушила все очарование летнего вечера Лориана.

— Представь себе, — язвительно-восторженно воскликнула я. – Кто-то из нас двоих снова беременный. И… это не ты.

— Начинается, — Лора взяла бокал с вином, поданный одним из ее… кавалеров, отсалютовала мне, и спросила: — За кого пьем? За мальчика, или за девочку? А, впрочем, прости, ошиблась — за светленького, или светленькую?

Выразительно посмотрела на нее. Лора мгновенно заткнулась, передала свой бокал одному из мужчин, встала и направилась ко мне. Я же, наклонившись, пока еще могу, сняла туфельки, подхватила подол платья и подошла к воде. Волна за волной набегали, согревая, расслабляя и как-то даже успокаивая.

— Как здесь красиво, — прошептала я, подошедшей сестре.

Она кивнула, тоже войдя по щиколотки в воду и задумчиво глядя в горизонт, за который медленно уходило солнце.

— Как ты? — спросила, после недолгого молчания. — Как мелкий Адрасик?

— С Араэденом, тоже на океан пошли, — ответила я.

— Ммм, — протянула Лора. — На рыбалку?

— Нет, там у морских драконов посвящение новых драконов. Важное мероприятие, раз в сто лет происходит.

На миг я закрыла глаза, вдохнула свежий бриз морского ветра, и, посмотрев на сестру, перешла уже к нашему важному:

— Лора, отец негодует.

— Не моя проблема, — мгновенно ответила моя младшенькая, — а свою настойку для повышения шансов на беременность пусть подсовывает кому-нибудь другому!

Начинается…

— Лора, три года, по-моему, вполне достаточный срок, чтобы «отдохнуть», — высказала я.

— Напротив, я только во вкус вошла, — парировала Лориана.

Я демонстративно оглядела «вкус». Семь мужчин подчеркнуто разной внешности. Вопросительно посмотрела на сестру.

— Люблю разнообразие, — нагло ответила она.

Потрясающе. Просто даже слов нет.

— Кат, ты прекрасно справляешься с двумя мирами, — Лора и лесть.

— Лориана, если ты не хочешь править, то будь так любезна, вспомни о своем долге наследницы империи, о своей чести и о том, что ты Астаримана, и хотя бы произведи на свет одного наследника. Мать Прародительница, я не прошу большего! — раздраженно произнесла я.

Прекрасная златоволосая зеленоглазая и фактическая императрица Прайды, выразительно посмотрела на меня, потом на мой животик, снова на меня…

— А зачем, Кат? С рождением наследников ты справляешься куда лучше, вот и справляйся, — вконец обнаглела она.

Что ж, не хочешь по-хорошему, будет по-моему. И я посмотрела на одного из мужчин ее гарема. Айсир Саитеро едва заметно кивнул в ответ. Лора-Лора, я тоже Астаримана, а значит, у меня всегда есть второй план… и тебе стоило бы это учитывать, прежде чем наглеть.

— Ты рождена в королевской семье, Лориана, — тихо произнесла я, вновь глядя на океан, — а значит — у тебя есть ответственность. Перед семьей, перед народом, перед самой собой. Мы — Астаримана, мы рождены, чтобы служить на благо своего народа. Это не просто, подчас более чем тяжело, но это наша судьба, наша роль, цель нашего существования. Прекращай пить, и задумайся о своем предназначении.

— О, начинается! Предназначение! Служение! — закатив глаза, простонала Лориана. И тут же перевела тему разговора: — Как кесарь?

И я невольно улыбнулась.

Просто улыбнулась. Это был потрясающе красивый вечер, теплый, наполненный шумом набегающих на песок волн, украшенный вечерней зарей и счастливый, бесконечно счастливый вечер.

***

Он сидел на песчаном холме, с болью глядя на двух молодых женщин, стоящих у самой кромки океана. Высокая, едва одетая, столь красивая внешне, и отвратительно пустая внутри Лориана совершенно терялась на фоне невысокой темноволосой девушки, одной рукой придерживающей ткань длинного платья, а второй едва наметившийся, аккуратный животик. Она снова была беременна, его Кат, и ей удивительно шло материнство. С чем сравнить беременную женщину? Он никогда не задумывался об этом раньше, а сейчас знал — с цветущим садом, с цветущим лугом, с яркой, светлой, сладкой упоительно прекрасной весной.

И хотелось прошептать, так чтобы ветер порывом донес до нее тихое «Моя Шаниари», но Динар стиснул зубы и промолчал.

«Много веков я блуждал по дорогам степей и равнин, горы были мне пристанищем, ибо там царил ветер! Ветром, свободным, вольным и одиноким, был я… И забыл я заветы предков, забыл вольный дух Великой Сахи, забыл себя… Ты стала моим пробуждением, ты подарила надежду, с тобой обрел утраченное… Имя тебе Надежда, ибо подарила мне ее, имя тебе Истина, ибо с тобой обрел себя, имя тебе Любовь, ибо стала ее олицетворением, но я назову тебя Шаниари – женщина… моя женщина! Ибо в имени этом и Любовь, и Надежда, и Вера, и Нежность, и Святость, и Истина, и Желание»…

«Моя женщина»…

— Брат, мне все интересно, когда ты собираешься преподнести ей мою голову? — поинтересовался Цвет, прикорнув в лучах заходящего солнца маленькой синей ящеркой.

— Никогда, — солгал Динар.

«Очень скоро, — подумал с улыбкой. — Уже очень, очень, очень скоро».