Тайна проклятого дара

Глава 3 Гости званые да желанные

Седмица пролетела как один день. Хотя казалось порой, что время тянется мучительно медленно, будто толстая шерстяная нить в слишком узком для неё игольном ушке.

И вроде бы происходило что-то: люди лихие объявились за тридцать вёрст отсюда, обоз с пушными шкурами, ехавший к Торугу, ограбили. А князь в ответ вновь отправил часть дружины прочёсывать леса. В Листвянке тоже новостей хватало – дед Глузь спьяну сломал соседке, бабке Овсянихе, забор и теперь чинил его уж который день. Удивительно, что так долго, ибо сломал-то за один присест. Овсяниха от такого расстройства надумала в очередной раз помирать – не вышло. А жёнка бондаря Сергия, половину лета неловко переваливавшаяся с ноги на ногу, как утка, благополучно разродилась мальцом.

Но если раньше Яринка от подобных известий лишь отмахивалась, то сейчас и вовсе будто не слышала. Ходила, погружённая в думы, и настроение её колыхалось туда-сюда, как утлая лодочка на речных перекатах.

День после Ивана-травника она проспала. Встала ближе к вечеру, голодная и употевшая под мягким тёплым одеялом. Ополоснулась, переплела косу, пополдничала кашей с ягодным вареньем. Вышла на улицу, позёвывая в кулак, и тут услышала голоса из-за калитки.

Беседу вели бабка Агафья и староста Антип, злой, как сам диавол.

– Прошенька мой пришёл к обеду весь исцарапанный да побитый, с выдранными волосьями, – пыхтел он сердито. – И молчит, окаянный, не признаётся, кто его так уважил, хотя видно, что бабьё лупило. Это где такое видано, чтобы на безвинного спящего человека в чистом поле напасть, одеяло сверху набросить и отмутузить до синяков?! Смотри, Агафья, ежели узнаю, что твои девки в этом бесчинстве участвовали…

– Мои девки сегодня со двора и не выходят, умаялись после ночной вылазки, – степенно ответила бабка. – А насчёт безвинного Прошки я бы крепко поспорила. Раз отлупили, значит было за что. Али сам не догадываешься? И неча моих внучек зазря чехвостить. За своим отпрыском следи, клейма ставить негде. А будешь и дальше гадости говорить про Яринку с Варей – не видать тебе ни мёду справного, ни зелий от грудной жабы да парши, понял?

– Да я… – так и поперхнулся от злости Антип. – Да и не надо! Посправнее твоей старшой травники в округе имеются, к ним пойду!

– Иди-иди, и Прошку своего падлючего забери! – не осталась в долгу Агафья. – Может, у тех травников девки найдутся, к которым он лапищи начнёт тянуть, а от здешних отстанет!..

Яринка дальше слушать не стала – кинулась через двор к ограде, за которой обильно росли капуста, морква да лук всяческих видов. Там и вцепилась в ствол любимой берёзки с веткой поперёк забора, утирая выступившие от смеха слёзы.

Похоже, Варька, как проснулась, сразу удрала из дому, чтобы сообщить остальным девкам о гнусных Прошкиных делах. И те даже работу на поле ненадолго забросили, чтобы отомстить подлецу. Это что же получается, бабка их всех прикрыла? Ведь с утра в гости точно никто не заходил, она бы и сквозь сон услышала шумных сестрёнкиных подружек. Потому как щебетали они громче птиц, что весной ищут себе пару для продолжения рода.

«Хорошая она всё-таки, – с нежностью думала Яринка про Агафью. – И, если вспомнить, в присутствии других ведь нас не ругала никогда. Дома и за уши трепала, а на людях – ни-ни. Потому что мы одна семья».

Она прижалась спиной к шершавому стволу и прикрыла глаза. Солнце потихоньку клонилось к закату, лучи его ласково щекотали нос и щёки. В воздухе разливались ароматы полевых цветов и мёда – за репищем как раз стояли улья. А чуть ниже по косогору и до самой Коврижки, чьё русло огибало деревню стальной подковой, тянулся огромный луг с травой по пояс, а кое-где и по грудь. Её за нынешний год один раз уже скашивали под корень – через месяц снова вымахала, как ни в чём не бывало.

Настроение у Яринки было таким хорошим, что хотелось взять и запрыгать на месте, как серая котишка Мурка вокруг клубка бабкиных ниток. Одного только не хватало для полного счастья – Дара под боком. Ярина невольно замечталась. Вот снимут они проклятие – не могут не снять, обязательно что-нибудь придумают! – и заживут дружно, как Варька и хотела. Он и без лешачьих умений хорош и наверняка в помощи по хозяйству отказывать не будет.

А ещё Дар целовался так волшебно, что ноги подкашивались. Опыта в любовных делах у Яринки было мало, и весь сплошь дурацкий. Парни лезли к ней то со слюнявыми лобзаниями, то сразу же совали руки, куда не следовало бы. Ещё зачастую и под хмельком!

Дар же нынешней ночью будто пробовал её на вкус, как незнакомое, но изысканное лакомство. Осторожно, не спеша, не пытаясь схватить сразу всё. Никогда в жизни она подобного не испытывала. От воспоминаний вновь тягуче заныло внизу живота. Скорее бы седмица прошла!

И тут тонкие ветви-прутики берёзы, опушенные охапкой листьев, с тихим шелестом наклонились и сначала нежно пощекотали ей кончик носа, а затем погладили по щеке. Ей бы самое время испугаться, но нет, новые слёзы – уже от умиления – так и брызнули из глаз. Она развернулась стремительно, уткнулась носом в крапчатую кору и зашептала:

– Моя хорошая, передай Дару привет от меня, скажи, что я тоже… Скучаю, очень-очень!

И торопливо, пока не заметил кто-то из домочадцев, несколько раз коснулась губами берёзового ствола.

Следующий привет случился через два дня. Яринка сидела под берёзой, перебирая корзину с мелкими подосиновиками да маслятами, – бабка обменялась с кем-то из соседей на жбан мёда. Очищала грибы от хвои, налипших прошлогодних листьев да вездесущих слизней. И только с досадой подумала, что надо бы у Дара попросить действенного средства от этой напасти, как почувствовала резкий укол в босую ступню. Ахнула от неожиданности, наклонилась и увидела в траве здоровенного ежа размером с кошку. И как только пролез под забором такой упитанный?

Ёж встряхнулся и сбросил с колючей спины прямо к Яринкиным ногам свёрток из листа лопуха, перетянутого на концах длинными пучками травы. Внутри оказалась земляника – меленькая, но ровная, одна к одному. Не меньше двух пригоршней мужской руки. Яринка сунула одну земляничку в рот и замычала от удовольствия – ягода растеклась по языку сладчайшим соком…

Остановилась с трудом, когда от лесного дара осталась едва ли половина. Надо же ещё домочадцев угостить!

Ёж продолжал топтаться у ног, пофыркивая и тяжело дыша.

– Маленький, да ты пить, наверное, хочешь! – догадалась Яринка. – Я сейчас, сейчас, ты только погоди!

И ринулась в дом, прихватив корзину с грибами. Здесь она налила в миску воды, сгребла из корзинки со стола варёное яичко, затем чуть подумала и завязала в чистую тряпицу два пирожка – с творогом и малиной.

Колючий гонец охотно полакал колодезную воду, умял почищенное яйцо, глянул сначала на свёрток и девицу, опустившуюся перед ним на колени, затем снова на миску и скорлупу от яйца – и с тихим вздохом, в котором явственно читалось почти человеческое: «Да как вы мне надоели, два дурака, со своей любовью!», подставил спину под новую ношу. Яринка с улыбкой наблюдала, как он проворно перебирает лапками вдоль забора, пытаясь найти дыру, в которую можно пролезть.

Затем ещё на несколько дней округу затянуло серыми дождевыми тучами, и гости из леса не приходили. Привычно шелестела ветками берёза, никак не отзываясь на прикосновения. И Яринка в редкие минуты безделья бродила по избе и двору, вся в тоске и печали. В чувствах Дара она не сомневалась. Девок, которые не по нраву, спасать от гибели в чужую вотчину не кидаются. Ещё и рискуя собой. Но он ведь не просто парень, а проклятый лешак, что ходит в холопах у колдуна. И пусть власти у него местами поболя, чем у князя, – зачем она, если нет настоящей свободы?

«А вдруг беда какая приключилась? Вдруг колдун узнал, что у него невеста теперь есть, и наказал за это жестоко? – переживала она. – Или же водяной решил отомстить, или полевик, что я по его владениям безнаказанно бегала? И теперь Дар томится взаперти, и никто ему даже воды не подаст?»

Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Яринка решила заняться делом – простирнуть немногочисленные нательные сорочки, а потом дошить Дару пояс и новую рубаху. Обережные узоры по вороту и рукавам потом пустить можно. Вдруг лешаку и вовсе носить их опасно, пока проклятие не спадёт?

Она собрала бельё в огромную корзину, поволокла в предбанник – к речке идти в сырую дождливую погоду не хотелось. И едва прошагала мимо дощатого нужника, стоявшего близёхонько к забору, как за ним раздалось басовитое хрюканье.

В дыре, так и стоявшей незаделанной после ежиного прихода, торчал здоровенный серый пятак. Яринка поначалу аж обмерла, затем перекрестилась. Видение не исчезло, лишь хрюкнуло ещё громче, будто с насмешкой.

«Да это ж кабан!» – догадалась она.

Перехватив сучковатую палку, Яринка двинулась к забору. Чего пришёл, громадина такая? Здоровый да неповоротливый, почешется боком о забор и повалит! Она торопливо придвинула к забору деревянную колоду для рубки дров, поднялась и взглянула вниз.

Кабан, похоже, явился через луг, только тамошняя высоченная трава скрыла бы его целиком. Сейчас он вжимался задом в кусты смородины, и на мясистой его спине стояла привязанной корзинка, доверху наполненная отборными белыми грибами. Но откуда их столько всего через седмицу после Ивана-травника? И красивые, один к одному! Яринка представила, какими вкусными они будут, если потушить их в сметане, и рот невольно наполнился слюной.

Зверь вновь хрюкнул, уже с явным недовольством – долго, мол, ещё будешь стоять? Она отогнула одну из досок, с трудом протиснулась со двора наружу. Но едва успела взять корзину в руки, как кабан вдруг жалобно взвизгнул и принялся чесать пятачком бока. Выходило у него это плохо – слишком неповоротливый, чтобы изогнуться, как следует.

– Гнус кровопийственный тебя донимает? – пожалела его Яринка. – Погоди, хрюнечка, я скоро вернусь!

Дома она с хитрющей улыбкой показала Варьке лукошко с лесными дарами, дождалась восхищённого аханья и жестами поманила её на улицу. Сама же прихватила несколько тряпиц, сосуд с полынным маслом и тот самый пояс, который едва успела закончить. Его она и положила в опустевшую кабанью корзинку, присовокупив туда же один из пирогов с заячьей требухой, которые вчера пекла бабка.

Варя поначалу аж вскрикнула, увидев за забором громадного зверя. Яринка сердито шикнула, напомнив про принесённое им лакомство, а затем скормила четвероногому гонцу пару морковок, вытащенных прямо с грядки, и принялась тереть покрытые щетиной бока тряпицей, вымоченной в масле. Вблизи кабан был не только страшным, но ещё и плохо пах. Но Яринка не морщилась, терпела – гостинец же от Дара передал. Варя постояла рядом, затем шмыгнула носом и принялась помогать.

Вскорости кабан, довольно хрюкая, побрёл назад, ломая кусты и унося на спине полупустое лукошко. Небо над головой потемнело, снова начал накрапывать дождь. Сёстры стояли рядом, уставшие, насквозь пропахшие полынью и зверем, который привык валяться в грязи, и довольно улыбались.

– Я девкам сказала, что Яринка жениха нашла, – шепнула вдруг Варя. – И он Прошку за поганым делом и видел. А что в лесу околачивался – так послали гонцом из Торуги в Коледовку, а через лес самая удобная дорога проходит.

– Может, не надо было? – забеспокоилась Яринка. – Он только в человека начал оборачиваться. А если нечаянно истинный облик примет?

– Истинный его облик как раз человечий, – стояла на своём сестра. И в этом вопросе ей можно было верить, уж побасенок она на своем веку слыхала прорву и от заезжих сказителей, и от местных стариков. – Главное – в церкву его не водить пока, вдруг пучить да крючить начнёт. Хорошо, что у нас в Листвянке её нет.

Затем помолчала немного и добавила:

– Дар у тебя хороший. Я над его словами подумала и решила с Ванькой поговорить. Оказывается, куколку ему батька дарить запретил, мол, деньги лучше потратить на что-то полезное. Он и купил платок да коромысло.

– Девятнадцать зим парню, а батьку до сих пор слушает, – покачала головой Яринка. – Дурной знак.

– Хороший, – Варька довольно прищурилась. – Как батьку слушает, так и меня слушать начнёт. Это в браке первейшее дело.

– Варя, ну ты даёшь! Думаешь о выгоде, как прожжённая баба! Ты хоть немного его любишь?

– Я не прожжённая, а мудрая, – степенно ответила сестра. – Насчёт любви – не знаю пока. Но мужик, который махоньких утяток жалеет, – хороший мужик. Ни жену с малыми детьми, ни скотину тиранить не будет.

Яринка только присвистнула. Ей бы Варькину уверенность! В хозяйственных делах, работе по дому и в поле, сборе целебных трав и составлении мазей, сбивании сметаны и варке хмельного мёда на продажу она разбиралась хорошо. А вот в отношениях между парнем и девкой не понимала ничегошеньки.

Но точно была уверена, что Дар ей по нраву. Как и она ему. И пусть они знают друг друга без малого семь деньков, всё равно их чувства взаимны. А это ли не главное?

На седьмой день после Ивана-травника Яринка не легла спать и после полуночи – так ей хотелось расквитаться уже с шитьём.

Они всласть намылись с сестрой в баньке после того, как полечили кабанчика от гнуса, постирали сорочки. Так как погода стояла ненастная, бельё развесили сушиться в светелке на чердаке, где стоял топчан с периной для сна. Обычно тут жили редкие гости – или сами девицы, если приехавшие не могли по каким-то причинам взобраться наверх, как покалеченный дядька Борис.

Здесь Яринка и ночевала уже которую ночь, в тишине, покое и уюте. Не так жарко, как в самой избе. Пахнет хорошо, свежим сеном и выстиранным бельём. Вдобавок затяжной дождь сегодня прекратился, и ночное небо в полуоткрытом оконце подмигивало россыпью звёзд.

Сейчас она открыла нараспашку и дверцу чердака – напустить побольше свежего воздуха. Отсюда в темноту двора уходила узенькая дощатая лесенка, которая оканчивалась практически в зарослях марьяшки, чьи белые венчики поникли, отяжелевшие после дождя.

До чего ж хорошо пахнет на улице! Яринка прикрыла глаза и блаженно зажмурилась. Так сладко, необычно! Она силилась понять, что это за аромат, затем до неё дошло – розовые лепестки. Лавочник, отец Ваньки, однажды привёз горсточку с самого княжеского подворья. Яринка их охотно выкупила, а потом использовала в притирках для лица и волос. Толку с них особого не было, краше она не стала. А вот дивный аромат сопровождал её долго, до следующего мытья.

Но откуда он здесь, когда запасы уже кончились?

Сбоку почудилось шевеление, Яринка вздрогнула, повернула голову и обнаружила, что вверх по лесенке ползут неведомые колючие побеги, покрытые аккуратными мелкими листьями. Вот она моргнула удивлённо, и прямо на её глазах завязались и тут же распустились алые бутоны дивной красоты. Такие же побеги расползались по земле вокруг избы, оплетая лавки, крыльцо и даже валявшиеся неподалёку вёдра.

Аромат от этого благолепия исходил воистину сказочный – давленая малина прямо с куста, вперемешку с травяным соком.

«Розы», – догадалась она, и сердце забилось в груди часто-часто. Такое мощное чародейство обозначало лишь одно – творящий его колдун где-то совсем рядом.

Или не колдун, а просто существо, которому подвластна природная стихия.

Дар смотрел на неё, выглядывая из-за забора, и улыбался.

– Ты такая красивая в этих цветах, – сказал он, не здороваясь, будто и не уходил никуда. – У хозяина на подворье есть иноземные картины в золочёных рамах, на них намалёваны красавицы из разных земель. Но ты… Ты лучше них всех.

Тёмные с проседью волосы были перехвачены шнурком. Рубаху и пояс он надел те, что подарила Яринка, а вот портки сменил на более плотные. Но главное – на плечах ладно сидел скроенный кафтан из зелёного сукна, ничуть не уступавший тем, что водились у княжьих людей. Яринка так залюбовалась видом жениха, что и сама его не поприветствовала. Только ляпнула невпопад:

– Что такое картина? И эти розы иноземные – они настоящие?

– Про картины я тебе потом расскажу, – пообещал Дар. – А розы – не совсем, это морок такой лешачий, но неопасный. Хотел тебя красотой порадовать. Ну что, пригласишь в гости?

– Конечно! – она так и подхватилась с места. – Сейчас только масляную лампу запалю. Домашние уже спят, ты сюда ко мне забирайся. Я как раз вторую рубаху тебе дошила, примеришь. Голодный?

– Нет, – Дар помотал головой. – Я недавно с рынка, что в Торуге, там и поел в трактире. Пора к обычной жизни привыкать, раз теперь повод появился из чащи нос высунуть. Мне-то через лес недалече, одна нога здесь, другая там. Не телепаться семь дней, как людям без лешачьей силы в крови.

Два удара сердца – и он перемахнул через забор, словно дикая коза. Ещё миг – и сапоги его ступили на дощатые половицы, усыпанные слоем сена. За спиной его виднелось звёздное небо. Яринка тихонько рассмеялась от счастья, ударившего хмелем в голову, Дар же молча распахнул объятия.

Он тоже пах свежевыстиранным бельём, а ещё травяным соком. За седмицу на нижней половине лица отросла щетина, от которой он оставил аккуратную волосяную полоску вокруг рта и на подбородке. Яринка уколола об неё кончик носа и возмущённо зафыркала.

– Пришлось отпустить, – покаялся Дар шёпотом, поглаживая её по волосам. – А то другие лесовики сказали, мол, так положено. Без хотя бы малых бороды с усами в ваших краях или отроки ходят, или содомиты. А мне ж перед твоей роднёй надо прилично выглядеть. Надумают ещё срамоту какую-нибудь…

– Ты поэтому так нарядился?

– Нет, для тебя. Ночью мне кому ещё показываться на глаза? Просто… привыкаю. И да, я это всё не украл, не подумай плохого. Монеты со старинного клада обменял на торжке на ваши медяки да серебрушки, на них и купил. И вот ещё!..

Он сунул пальцы в кожаный кошель, висевший на поясе, и достал оттуда ожерелье из медных и стеклянных шариков, блеснувших при скудном свечном пламени зелёным. Бусины мягко зашуршали, ложась в Яринкину ладонь.

– Это ж так дорого! – ахнула она. – Я такие в Листвянке только у старостиной жены видела.

– Не дороже тебя, – Дар чмокнул её в лоб. – Я же обещал, что будешь в золоте да аксамите ходить. Это вот первый к ним шажок. Побрякушки драгоценные я, правда, брать сегодня побоялся. Вдруг проследил бы кто за мной? Пришёл в рубахе да домотканых портках, а ушёл с дорогими цацками и в богатой одёже? Подумали бы, что вор. А золотишко из кладов старое, его лучше сбывать потихоньку, а не тебе носить. Мало ли, по какой причине оно в землю закопано. А если на нём тоже проклятие?

Яринка бы век так стояла, прижавшись щекой к его плечу, и слушала. Про потаённые клады, про лесные обычаи, да даже про жизнь у колдуна! Страшно, но очень интересно ведь. Дар, видимо, это понимал, потому продолжал говорить. Сообщил со смешком, что вепрь по имени Секач вернулся позавчера не только с гостинцами, но и благоухающий полынным маслом, от запаха которого шарахались все сородичи. Сам же кабан был счастлив, насколько может быть счастлив дикий зверь, – наконец-то его прекратили донимать вши да власоеды.

– Заявил мне на своём, на зверином, мол, всегда ты у нас был не от мира сего, зато невесту выбрал достойную, сердцем добрую, к зверям милосердную. Я, говорит, одобряю, – со смехом вспоминал Дар. – И щёки так важно дул, будто он лешак, здешним хозяйством заправляющий, а не я.

– Это теперь весь лес в курсе, что у тебя невеста появилась? – Яринка тоже заулыбалась. – Варя девкам растрепала, сейчас и по деревне слух пойдёт. Скоро и бабка узнает.

– Ну, весь или нет, а моя часть точно в курсе. Звери по болтливости своей от людей не шибко отличаются. А птицам ещё и проще, крылья за спиной, за час уже сплетню по всем закоулкам разнесли. А колдун далече отсюда, к нему зверьё моё не ходит, не летает и не ползает. Не любит его. И товарищи мои по несчастью тоже языки прикусят. Противиться его воле никто из нас не в силах, но уж не говорить всей правды – милое дело. Кстати, вспомнил я одну историю, ягодка. Десять зим назад одна девица увела-таки лешака из его владений, отвоевала своё счастье.

– Да ты что! – Яринка вмиг подобралась, отодвинулась в сторону, чтобы сладкий любовный морок не туманил разум. – Рассказывай скорее, да в подробностях!

Дар плюхнулся в кучу сена в углу, скинул сапоги и довольно охнул, вытягивая уставшие ноги. Яринка примостилась рядом.

– Я сам не знаю подробностей, ибо ещё в те годы старался больше времени в лесу проводить, нежели на его подворье. Но хозяин наш заявил, что освободит лешака от проклятия, если девица явится к нему ни голая, ни одетая, ни пешком, ни верхом, ни с подарочком, ни без подарочка. Она завернулась в рыбацкую сеть, приехала на детской палочке с лошадиной головой и притащила птицу, которая улетела, едва колдун взял её в руки. Ох, как он тогда рассердился! Да делать нечего, отпустил. Правда, потом жилось им нелегко, лешака по старой памяти всё тянуло в чащу. Среди людей тоска замучила. А хозяин наш с тех пор строго-настрого запретил детские игрушки да рыболовные сети на подворье таскать. Жаль, такая хорошая задумка была…

Дар снова сник, как в первую встречу, когда спросил Яринку, взаправду ли она пойдёт за него замуж, и заранее боялся ответа.

Яринка же и тогда не стала поддаваться смурным мыслям, и сейчас не собиралась этого делать.

– Значит, что-нибудь придумаем, – заявила она твёрдо. – И насчёт тяги к лесу… Если в бабкином доме жить будем, так вот он, под боком. Хоть каждый день в чащу бегай.

– Я примаком к твоей родне не пойду, – мигом нахмурился Дар. – Ещё не хватало! Уж найду, какой из кладов выкопать да продать. Хватит и на хоромы, и на золото с аксамитом. Только об одном переживаю, что будет у тебя со мной морока одна.

– После того как с репища у нас в одну ночь сорняки пропали, а вода в кадушку словно сама собой набралась? За такого мужа, как ты, наши бабы ещё и передрались бы. Так что не выдумывай. Я рубаху тебе ещё одну сшила. Встань-ка, примерить хочу по плечам, хватит ли ширины.

Она взяла в руки пошитую одёжку, встряхнула, избавляя от древесной пыли и возможных заноз. Сзади раздался шорох. Яринка повернулась и обнаружила, что Дар вешает рубаху, в которой пришёл, на верёвку, где уже болтались не только выстиранное бельё, но и кафтан.

– Ты чего? – выдохнула она, не в силах отвести взгляда от поджарого живота, по которому внутрь портков уходила дорожка жёстких волос. Сглотнула, когда лешак отодвинул сорочку, что висела на пути, и вышел на середину светелки. На груди его болтался незнакомый то ли оберег, то ли просто монетка на шнурке, Яринка даже приглядываться не стала. До монетки ли ей сейчас, когда под кожей, которая даже на расстоянии пахнет сухими травами и теплом чисто вымытого тела, вот так перекатываются мышцы? Когда мужская грудь, едва опушённая тёмными волосками, кажется такой… бесстыдной?

– А чего я? – нахально подмигнул он. – Сама же сказала, что надо мерять. Так давай, я готов.

Яринка, чувствуя, как от жара начинает пощипывать уши, подошла. Приложила рубаху к плечам – как раз, зря переживала. Сейчас впору было переживать о собственных ощущениях. Что с ней происходит? Или она мужиков в одних портках никогда не видела? Да их на поле ежедневно вот так по десятку ходит. Как от работы упарятся, рубахи побросают на уже скошенное и дальше пошли.

Но деревенские-то поплоше выглядели, чего уж там. Вон, Прошка весь в родинках да пятнах, ещё и пузо преогромное от сытой жизни. А Ванька, жених Варьки, был щеками пухл, а телом худощав и бледен. Да и разоблачаться на людях не любил, стыдился. Об остальных и говорить нечего, и смотреть не на что – самые обыкновенные мужики.

А Дар напоминал хищного зверя, который вышел на охоту за наивной девкой-зайчишкой. И нет, Яринка доверяла ему и знала, что дурного он не сделает… Но доверяла ли она сейчас самой себе?

Он будто чувствовал её смятение – усмехался вроде по-доброму, но так многозначительно, что уши продолжало жечь, будто крапивой. А затем вытянул рубаху из Яринкиных рук, кинул себе за спину, попав точнёхонько на верёвку, – и положил ладони ей на плечи.

– Чего глаза прячешь? Или не по нраву я тебе?

Яринка едва не фыркнула от возмущения. Понимает же, что к чему, и сам её дразнит!

– Или смущаешься? Так зря, обещал же, что не трону, пока с колдуном и со свадьбой вопрос не решён, и слово своё сдержу. Но ходить-то мне перед тобой в таком виде разве нельзя? – Он довольно оскалил зубы. – Чтобы ты видела, какое сокровище в мужья берёшь.

Вот уж сокровище: сам красив, а язык остёр, как бритва, даром что дичком в лесу живёт. Зубоскал похлеще здешних парней! Тем Яринка и ответить при случае могла, а здесь…

«Постой-ка, – вдруг мелькнула мысль. – А чего это не могу? Ему смущать меня, значит, можно, а мне стой да терпи? Не на ту напал!»

– Точно не тронешь?

– Обещал же, – тихонько шепнул он, привлекая её к себе. – Ничего не сделаю плохого и постыдного, ничем таким не обижу.

– Ладно, – Яринка постояла чуток, набираясь смелости, а затем обняла жениха крепко-крепко и провела кончиком носа от ямки у плеча до межключичной впадинки. Дар дёрнулся и с шумом вдохнул сквозь стиснутые зубы.

– Ты что творишь?!

– А что, нельзя? – Яринка захлопала ресницами. – Я же обещания такого тебе не давала. Неужто не нравится?

И скользнула уже губами вверх по его горлу до самого подбородка.

– Ярина! – зашипел Дар, кадык на шее дёрнулся под её губами. – Ты играешь с огнём!

– Так вели прекратить, и я тут же перестану, слово даю!

Ладони её легли на мужскую спину, пальцы пробежались по лопаткам сначала мягкими подушечками, затем – ногтями. И вот тогда Дар тихо зарычал ей в самое ухо.

– Зар-р-раза, да ш-штоб тебя…

– Леший утащил? – она рассмеялась. – Так утаскивай, чего стоишь.

Зря она это сказала – Дар тут же подхватил её на руки, будто она ничего не весила, и понёс к валявшейся в другом углу перине. Яринкино сердце стучало так, будто вот-вот выскочит из груди.

Похоже, сейчас ей впервые в жизни придётся сполна ответить за собственное ехидство. Но от одной мысли об этом вскипала в жилах кровь. И не верилось, что потом он передумает и уйдёт, окончательно поняв, что невеста его не так уж и хороша и вообще бесстыдница.

Но коварство Дара воистину не знало границ – он просто вытянулся на перине во весь рост, а её положил на себя. Принялся целовать, медленно и сладко – в губы, в изгиб между плечом и шеей, в мочку левого уха. Яринка плавилась в его руках, как масло в кринке, которую нерадивая стряпуха оставила на самом солнцепёке. Всхлипнула, почуяв, как в бедро ей упирается что-то горячее, твёрдое. Нечто такое, чему явно тесно в мужских портках.

И тут он бросил её целовать, а затем и вовсе заложил руки за голову.

– Я-то держу слово, сладкая моя невестушка. Обещал не трогать – и не трону больше. Так что давай уж сама, раз ничего такого не обещала.

– Ты! – у Яринки от возмущения вкупе с горячим желанием аж помутилось в глазах. – Да я тебе!..

И хотела было стукнуть его ладонью по голой груди, да коварный лешак вмиг сгрёб её запястья правой пятернёй, а левой обхватил за талию. Она и пикнуть не успела, как уже вытянулась рядом с ним, обездвиженная и гневно сопящая.

Больно не было. А вот обидно – очень даже.

– Нельзя, ягодка, – потихоньку шептал Дар в ухо, пока она лежала, повернувшись к нему спиной и едва не плача от невозможности унять пламя внизу живота. – Ты же сама меня потом не простишь. Не хочу я, как ваши деревенские, свататься приходить, когда невесту повалял уже по всем кустам и узнал и вдоль, и поперёк, и спереди, и сзади. Неправильно это.

Яринке очень хотелось с ним поспорить. Нет стыда в том, чтобы любить друг друга даже до брака, если сговорились уже, если обоим вместе сладко да хорошо! Неужто бросил бы, когда узнал, что невеста горяча? Сам же эту черту в ней нахваливал в первую встречу!

А Дар помолчал недолго и вдруг признался:

– Я на подворье у колдуна какого только сраму не нагляделся. Он же привечает колдовок да ворожей разных, а они за это своим чародейством его могущество поддерживают. Ох, чего они только не творят, ты бы видела! И с двумя, и с дюжиной, и при всех, не стесняясь. И зовут ещё – присоединяйся, мол. Только сам колдун ими брезгует. У него своя полюбовница есть, самая сильная из ведьм, Ольгой кличут. Красивая баба, умная, но опасная. Говорят, у неё в междуножье зубы растут, и только хозяина она укусить ими не может. Потому и шарахаются от неё остальные, мало ли…

– Зубы? В междуножье? – Яринка аж вздрогнула. Любовный жар, что перекатывался в теле тягучим клубком, растаял в один миг. – Ужас какой!

А затем новая думка в голову пришла, нехорошая. Раз уж такой разврат у колдуна творится, значит, и Дар тоже в нём участвовал? И так горько ей стало, аж слёзы в глазах защипали. Хотя, если здраво рассудить – они знакомы всего седмицу. Мало ли, что там до неё было? Лучше не спрашивать, зря только душу растравишь, да тревоги разбередишь…

И спросила, конечно, не удержалась. Дар внимательно на неё посмотрел, затем осторожно вытер предательскую влагу с её щёк.

– Честно тебе сказать? Ничего у меня ни с кем не было. Навидался-то я действительно всякого, тут опыта у меня столько, сколько у иных султанов заморских с их гаремами не бывает. А вот самому… нет. Я однажды глянул, как помощницы Ольги с другими лешаками, хмельного упившись, свальный грех устраивают, да причём в их нечеловеческом обличии – и будто отрезало. Потому на подворье и не появляюсь без крайней нужды. Лучше уж в лесу под ёлками спать, коренья жрать да с Секачом наперегонки бегать смеху ради. В последние пару-тройку лет ещё за тобой подглядывал.

Дар приподнялся и сел. Яринка даже впотьмах отчётливо видела, что он сам донельзя смущён, щёки аж полыхают.

– Не подумай дурного, я не смотрел, когда ты в реке плескалась да мокрая в одной рубахе из воды выскакивала. Хотя аж скулы сводило, так хотелось глянуть. Но когда закрывал глаза и думал о тебе, видел не всякое срамное, а глаза твои. Словно листья папоротника по осени, зелёно-рыжие. И взгляд твой – ласковый и строгий. И когда я о нём вспоминал – даже там, у колдуна, становилось легче.

Остатки гнева словно канули в небытие. Она сама уже села рядом с женихом, смущённо потерлась носом о его плечо. А тот вздрогнул и вдруг выпалил:

– Я не за себя боюсь, за тебя, понимаешь? Хозяин наш – злодей, конечно, но правила вежества хотя бы на людях соблюдает. И девок невинных не трогает. И если его слушаться во всём, можно как-то и прожить, охранники у него вон, как сыр в масле катаются… Но в последние годы он всё чаще требует заблудившихся людей не гнать из лесу, а ему приводить. Только пропадают они потом с концами, и куда – неизвестно. А я среди прочих его холопов самый непокорный и никого не привожу. Наоборот, стараюсь так народ шугнуть, чтобы вообще в чащу не лезли. Не хочу в его злодеяниях участвовать. Мало ли, может, он их жрёт заживо или кровь сцеживает для чернокнижных зелий. Ну, хозяин и злится. Раньше, бывало, и кнутом драл под горячую руку, сейчас терпит, скрипя зубами, – со мной порядок в окрестных лесах держится, звери да птицы других лешаков так, как меня, не слушают. Но найдёт моё слабое место – отомстит непременно. Поэтому и нельзя нам ни жениться, ни иного чего, пока он жив.

Дар замолк, оборвал сам себя на полуслове и опустил голову. Но Ярина поняла. Прижалась к его плечу ещё крепче.

– Прости, – виновато шмыгнула она носом.

Дара, её Дара – и кнутом?! За то, что был в первую очередь человеком, а не нечистью?

Лешак сжал кулаки.

– Чтоб он провалился, змей подколодный. Своими бы руками задушил, если бы проклятие не мешало. Сдохну, пока подберусь к нему вплотную. Или с ума сойду.

Яринка гладила его по руке, успокаивая.

– Теперь, кажется, моя очередь настала сказать тебе: «Не кручинься». Что-нибудь придумаем! У одной девки получилось, значит, и у нас получится. Надо голову только поломать как следует. Тут не сила нужна, а хитрость…

Так они и сидели бы, обнявшись, долго-долго. И любовалась бы Яринка украдкой на то, какой жених её ровный да хорошо сложенный. Если вниз смотреть, лёжа щекой на его плече, так хорошо всё видно. Даже то, на что невинным девицам и через одежду-то смотреть не полагалось, особенно до брака.

Да только вдруг из кучи сена в противоположном углу раздался внезапный визг.

– Чужааак! Хозяин, чужааак у дома!

Прежде чем Яринка успела заорать со страху, Дар сгрёб её в охапку и прикрыл рот ладонью.

– Тише-тише, ягодка, это свои, – и уже совсем другим тоном, высокомерным да недовольным, процедил: – Михрютка, у тебя совсем остатки разума под шапкой сгнили? Чего орёшь, как полоумный, чего невесту мою пугаешь?

– Прости, хозяин! – так же визгливо, но уже чуть тише отозвался голосок, и из соломы вылез человечек. До чего ж престранный: рубаха на нём алая, будто гребень петушиный, портки цвета запёкшейся крови, ступни босые да грязные, сам неподпоясанный. На вытянутой голове сидела широкая пятнистая шапка, ну точь-в-точь как у мухомора в лесу: красная, а сверху словно белый бисер просыпали. И росточком с мужскую ладонь будет, не боле.

– Это кто? – испуганно прогудела Яринка в Дарову ладонь. Отодвинула её от лица и добавила. – Я его визг слышала, когда мы в первый раз с тобой встретились, он про веники баял…

– Моховик, – с досадой поморщился Дар. – Помощничек в делах злодейских, растудыть его в качель.

– Злой ты, хозяин, – надул губы Михрютка. – Я тебе помогаю, перед колдуном покрываю, а ты…

– И лезешь вечно не в своё дело, за что и браню я тебя постоянно. А ты ещё и Яринку второй раз напугал.

– Так чужак же, – жалобно напомнил человечек. – Чичас всех разбудит, и старшая хозяйка вам всыплет по первое число.

Яринка решила ничему не удивляться. Ну, моховик. Маленький, размером меньше кошки. Подумаешь! Влюблённого в неё лешака уже ничего не переплюнет.

– Где чужак? – поднялась она с перины.

– Там! – снова взвизгнул моховик, указывая тонким корявым пальцем в окошко.

Если на сам чердак можно было забраться со двора через дверцу, то окошко его выходило практически к забору по левую сторону избы. За ним как раз росли те самые смородиновые кусты. Сейчас из них торчала голова Ваньки, жениха младшей сестрицы. Увидев Яринку, он заулыбался во весь рот.

– Яринка, здравствуй! А я к тебе! – Он сделал шаг и тут же зашипел – кусты по ту сторону никто не подстригал и не прореживал, и они успели изрядно зарасти чертополохом да колючками. – Поблагодарить хотел жениха твоего, ну и тебя тоже, что Варю надоумили со мной поговорить… Ой!

И тут же опустил взгляд. Было, отчего: Дар со свойственным ему нахальством высунулся между Яринкиным плечом и оконным проёмом едва ли не по пояс – как был, без рубахи.

– Благодари, – осклабился он многозначительно, и Ванька смутился ещё больше.

– Я не вовремя, да? Извиняйте, не хотел, слово даю, что не нарочно!

– Ладно уж, – махнул рукой Дар, скорчив при этом такую мину, будто их с Яринкой прервали на самом интересном месте.

Яринка возмущённо пихнула его в бок локтем. Лешак тут же прекратил изгаляться над наивным парнем, покаянно ткнулся ей лбом в плечо и сказал уже нормальным тоном:

– Сейчас спустимся, поговорим. Заодно и познакомимся. Чай, не чужие теперь.

Ванька стоял у забора, неловко переминаясь с ноги на ногу, – слишком худоватый и неказистый для жителей богатой Листвянки, которые в целом выглядели намного сытнее. Но если подойти поближе, можно было разглядеть и добрые светлые глаза, взирающие на мир с любопытством ребёнка, и кудри, что задорно топорщились надо лбом, и изгиб рта, который бывает лишь у весёлых людей, не привыкших держать камни за пазухой. Удивительное дело, и как такой парень вырос в семье лавочника, что думал день и ночь лишь о содержимом сундуков да кошелей?

Он, не чинясь, протянул Дару руку для приветствия, и тот хлопнул по ней ладонью так же легко, без раздумий.

– Рад знакомству. Я Иван, сын здешнего лавочника Игната. Ты из наших краёв? Чьих будешь?

– Из Торуги, на княжеском подворье служу. Езжу гонцом по всяким поручениям, – чуть с заминкой ответил Дар. – Как мимо Листвянки еду, так к Яринке и захожу. Сегодня вот ночью получилось. Звать меня Даром, а из какого роду я – к сожалению, не знаю. Сирота.

– Ничего, – Ванька посмотрел на собеседника с сочувствием. – Раз Яринке ты по нраву, значит, и мне тоже родичем будешь. Не страшно ездить в одиночку? У нас тут тати по окрестностям ошиваются, на позатой седмице двух мужиков из соседней деревушки обокрали да изувечили…

– Не боюсь, – мотнул головой лешак, затем с деланной хитрецой прищурился, предвосхищая дальнейшие расспросы. – Я родню Яринки больше боюсь, потому коня и привязываю в лесу. Он злой, только меня к себе и подпускает, лиходеям и вовсе башку копытом проломит, пусть только ближе подойдут. Да и волка не пожалеет.

– Так ты ещё сватов не засылал? – вытаращил глаза Ванька. – И среди ночи при этом к Яринке ходишь? А если кто чужой увидит? Хочешь, чтобы слухи про неё нехорошие пошли?! Ты ж чужак, тебя никто тут не знает!

– На днях зашлю, – Дар поднял обе раскрытые ладони, словно показывая, что пришёл без злого умысла. – Думаешь, легко найти в середине лета в княжеском дворе незанятого человека, который не только сам уважение среди народа имеет, но и близких знакомцев в вашей Листвянке? И придёт за меня словечко доброе замолвить? Меня родичи Яринины и погонят взашей, чужака. Кто родную кровинку отдаст незнакомцу из неведомо какого роду-племени?

Ванька согласно кивнул – и впрямь, как тут быть, если знакомых нет? Тем более про характер Яринкиной бабки знала вся округа.

Постепенно завязалась беседа. Ванька охотно рассказал про работу в лавке и про батькиных охранных псов, которые тоже злющие, не хуже Дарова коня, но это потому, что их обучали припасы от воров охранять. А в отношении к домашним и тем, кто с чистым сердцем в гости приходит, добрее и ласковее неразумных щенков.

– В псарне обучены, чтобы не только охраной были, но и защитой, и другом, – объяснял Ванька. – А ты как, любишь животину? Небось, в лесу всякого интересного насмотрелся, пока с поручениями ездишь?

Яринка испугалась – у Дара от такого вопроса аж глаза в темноте зелёным блеснули. Ибо и ежу понятно: хочешь приятное сделать лесному хозяину – спроси о зверях, что в его вотчине обитают.

Хорошо, Ванька ничего не заметил! А лешак охотно начал рассказывать о белках, меняющих шубу с рыжей на серую каждую осень, о закромах, которые они набивают доверху орехами и желудями, да так про них и забывают из-за скудной памяти. О зайцах, что зря слывут среди людей трусами, ибо могут вдарить задними лапами по носу даже волка, если тот покусится на зайчат. О медведях, которые после зимней спячки выползают на свет божий и падают ничком в густую траву, накапливая хоть какие-то силы под ласковым солнышком. И только потом идут искать пропитание.

Яринка потихонечку выдохнула. Нет, Дар не сболтнёт лишнего. Всё, о чём он рассказывал, знал любой пастух или охотник. Но Ваньке, сыну небедного лавочника, в чащу без крайней нужды не ходившему, его байки оказались в диковинку. Он стоял, едва рот не разинув, так ему было интересно.

Один раз только отвлёкся – на оберег, висевший у Дара на шее.

– Символ древних богов, да? – уважительно присвистнул он. – Я где-то видел уже подобное, не могу вспомнить где.

– Вроде того, – быстро сказал лешак, пряча оберег под ворот рубахи. – Всё, что от семьи моей осталось.

И продолжил разговор, как ни в чём не бывало. Тем более Ванька слушал охотно, а порой ещё и вопросы задавал о жизни того или иного зверя. Похвалился, что даже малевать их пробовал угольком на бересте, правда, батька-лавочник за это его выпороть грозился. Мол, глупости оно всё, только бесов тешить. Дар фыркнул с презрением и тут же поведал, что у иноземцев есть обученные люди, малюющие красками по холстине целые сады и красавиц, которых потом королям не стыдно показать. И никаких бесов это не тешит, а вот высказывания подобные отлично тешат чужую глупость и малограмотность.

Яринка не стала прерывать затянувшуюся болтовню, тем более она оказалась очень интересной. Но на всякий случай отправилась проверить, не разбудили ли они кого-нибудь. А то увидят её с чужаком любопытные соседушки и назавтра же бабке обскажут всё в подробностях, ещё и приукрасят. Мало ли, кого черти вынесут ночью за калитку.

Сама она из россказней Дара мало что поняла, но всё равно порадовалась, что жених у неё такой умный и уж грамоту наверняка не по одной книжке учил.

«Точно из знатных, у колдуна бы шиш его так наукам наставляли, – думала Яринка, обходя избу вдоль забора. Во дворе было тихо, даже собака не лаяла и не гремела цепью. – Украли его двенадцать зим назад, и ему точно было не меньше десяти. Значит, сызмальства обучали».

И оберег у него интересный, вроде бы даже с позолотой, а может, и из чистого золота. Яринка на чердаке не приглядывалась, что висит у Дара на груди, ибо тело жениха, снявшего рубаху, заинтересовало её намного больше. А когда глазастый Ванька на него указал, и сама присмотрелась повнимательнее.

Потускневший от соли, пота и времени, оберег представлял собой небольшой и плоский, словно монета, кругляш, на котором вставал на дыбы конь с длинным хвостом и развевавшейся по ветру гривой. Интересно, чей он? Хорошо бы поузнавать, не носит ли кто из княжьих людей подобные. Выходцы из благородных родов частенько считали себя потомками того или иного первозверя: тура, коня, сокола, медведя или ещё кого, такого же сильного и свободолюбивого.

Эх, съездить бы в город, поговорить с людьми! Да только никого ж она там не знает, кто ей, чужачке, откроется? Ещё и засмеют: небось девка-дура отдалась заезжему молодцу, даже имени не спросив, только оберег и запомнила. А теперь затяжелела от него и концов сыскать не может.

Она оглядела канавку у дороги и двор соседей Евсеевых. За ними возвышался кабак с закрытыми ставнями и запертой дверью. Вот уж где стояли засовы похлеще, чем в лавке у Ванькиного отца! Товар украденный хоть найти потом можно, те же псы по запаху отыщут. А брагу с медовухой – нет, только и гадать останется, в чьём ненасытном брюхе они осели.

И тут в кустах кто-то заворочался и захрюкал. Ярина сразу и не подумала испугаться – может, это Секач? Если уж моховик Михрютка не побоялся залезть в избу, то кабан вполне мог ждать хозяина где-то неподалёку.

В общем, она не отскочила, и зря – «кабан» вдруг с кряхтением встал на задние лапы, точнее ноги, и в свете луны, что как раз выкатилась из-за туч, показалась помятая Прошкина морда. Волосы, торчащие из-под шапки, прилипли к потному лбу. Рубаха разорвалась на груди, и в прорехах торчала неопрятная волосня, покрывавшая почти бабьего вида титьки – плод неуёмного потребления пирогов с ягодами да пива. Вот и сейчас от него несло сивушным духом.

– Напугал, дурень, – сердито выдохнула Яринка.

В голове тут же мелькнула мысль, что ещё седмицу назад она охотно назвала бы сына старосты лешим, но после знакомства с Даром… Как можно было вообще равнять эту образину с красавцем-лешаком?!

– Т-т-ты, – просипел в ответ сын старосты, смрадно дыша. – Я т-т-тебя, с-с-стервь… С-сглазила меня, небось. Девки надо мной с-смеются!

Он вытер с мурла пьяненькие слёзы и погрозил ей пальцем.

– Ходишь важная, как пава в тереме богатея… Брезгуешь мною.

– Совсем ополоумел, что ли? – Яринка отшатнулась в сторону. – На кой бес ты мне сдался? Домой иди, проспись!

– А ну с-стой! – зашипел Прошка не хуже змеи и шагнул из кустов, протягивая лапищи. – Неча хвостом вертеть, а потом пятиться! Ууууу, так бы и порешил всех баб! Все о мошне с серебром думаете, за неё и ноги раздвинуть готовы, а сами…

Сын старосты был пьян, и хмельная злоба придавала ему сил. Он скрючил пальцы на манер старой рассказчицы побасёнок, что изображала перед слушавшими её детьми бабу Ягу и потянулся к Яринке. Но испугаться она не успела. Едва уловимое движение сбоку – и она удивлённо ойкнула, схваченная за плечи и отдёрнутая в сторону. А Прошка с матюками и хрюканьем, достойным вепря Секача, со всей дури впечатался рожей в забор.

Тот дрогнул и заскрипел. С берёзы, что подпирала доски со стороны двора, на голову Прошке с шуршанием рухнуло прошлогоднее птичье гнездо.

– Т-ты кто? – рыкнул он, обернувшись и увидев незнакомого черноволосого мужика в дорогом кафтане.

– Жених это Яринкин, – ответил вместо Дара Ванька. – А тебе чего не спится? Шатаешься ночью, честной народ пугаешь, ещё и под хмельком. Не стыдно завтра будет в глаза отцу смотреть и соседям?

Ох, как же перекосилась морда у Прошки! Небось и протрезвел махом. У самого глаза загорелись не хуже, чем у лешака.

– Жених? – зарычал он сквозь стиснутые зубы, не сводя глаз с Дара. – Ишь, выискался! Ты кто таков? Откуда взялся? Ты вообще знаешь, кто я?!

– Знаю, – подтвердил Дар, и на лице его заиграли желваки. – Пугало огородное, которое за девками в поле подглядывает со срамными помыслами. Руки хоть мыл потом? Хотя, судя по виду твоей рубахи, мытьё и стирка тебе вовсе не любы. Зря, может, и бабы бы в твою сторону смотрели ласковее.

Прошка замер, переваривая услышанное. Так его ни разу в жизни не оскорбляли.

– Дар, ты что? – Яринка похолодела. – Это ж сын старосты! Антип и так житья нам не даёт, а если ты Прошку покалечишь…

– То есть в рожу двинуть ему нельзя? – лешак с деланной грустью оттопырил нижнюю губу, а потом ухмыльнулся: – Ладно, не очень-то и хотелось. Я к нему, вонючему, и прикасаться не хочу, брезгую. Да и опасно это, вдруг кулак в брюхе застрянет. Не у всякой бабы, что двойню носит, такое имеется.

– Да я т-тебя… – от злости Прошка принялся заикаться. Глаза его налились кровью. – Да я т-тебя, с-с-с…

– Сожрёшь? – подсказал услужливо Дар, отодвигая Яринку за спину. – Страшно-то как, я и портки уже обмочил. В твоё пузо мы с невестой, поди, вдвоём вольготно поместимся. Иван только поперёк горла встанет, уж больно локти у него острые.

Может, Прошка и побоялся бы лезть на высокого и крепкого парня, к тому же богато одетого. Явно не из простых и приехал издалека, а ну как прямиком с княжеского подворья?.. Но Ванька не выдержал и хрюкнул со смеху, и это стало последней каплей. Прошка взревел быком во время весеннего гона и кинулся на обидчика.

Дар сдержал обещание и бить в рожу не стал. Вместо этого сдвинулся к Яринке, а сам подставил ногу. Неуклюжий Прошка не успел остановиться, наткнулся на неожиданное препятствие и с воплем рухнул в траву.

– Всю округу, небось, перебудил, – посетовал лешак, поднимая изрыгающего хмельную брань Прошку за шиворот. – Охолонуть бы этой скотине немного. Где тут у вас родник какой или колодезь?