Тайники души

Элизабет Хардвик

Тайники души

Аннотация

Элизабет Хардвик

Тайники души

Пролог

— Ты обязательно должна приехать, Робин! — кричала Дотти в трубку. — Я уже давно прожужжала Люку все уши о том, какая ты замечательная! Он будет страшно рад, если мы погостим у него недельку. Ты увидишь, Этрета — чудесное местечко! И потом, ты же не можешь просидеть всю жизнь, запершись в квартире!

Робин отняла трубку от уха и задумалась. В словах Дотти был определенный резон. Прошедший год стал для нее тяжелым испытанием, и ей все еще не хотелось знакомиться с новыми людьми. До сих пор она чуть ли не силой заставляла себя появляться на работе, а каждая деловая встреча превращалась в сущее мучение. Но, может быть, действительно пора встряхнуться и зажить нормальной жизнью?

Поездка во Францию не самый худший способ вырваться из плена воспоминаний. Робин уже бывала там несколько лет назад, когда училась в парижской Школе изящных искусств. На фоне одинаковых, похожих на серых мышек француженок, с их пепельными волосами и острыми носиками, смуглая и черноволосая Робин выглядела экзотической красавицей и пользовалась у студентов бешеным успехом. Каким далеким и нереальным казалось теперь то время…

Впрочем, яркая и головокружительная суета парижских улиц сейчас нисколько не привлекала ее. Другое дело — скалистые берега Нормандии, куда зовет ее Дотти.

Милая, верная Дотти! Они стали лучшими подругами с того самого дня, когда в выпускной класс колледжа Элеоноры Аквитанской впервые вошла нескладная долговязая девчонка с морковно–рыжими волосами и огромным ртом, всегда готовым еще больше растянуться в улыбке. Уже через неделю Робин казалось, что Дотти была рядом с ней всегда.

Между ними возникла та особенная доверительная дружба, которая часто возникает между совсем молоденькими девушками. Они поверяли друг другу свои сердечные тайны, свои первые увлечения и разочарования. Дотти, более живая и легкомысленная, засыпала Робин бесконечными признаниями в самых горячих чувствах то к одному, то к другому молодому человеку, озабоченно советовалась, как ей лучше поступить в том или ином случае, и с очаровательным безрассудством тут же пренебрегала разумными советами более рассудительной подруги.

Каковы бы ни были причины, побудившие Дотти сменить колледж всего за год до выпуска, она никогда не рассказывала о них. Хотя, судя по ее воспоминаниям о тех или иных событиях, ей там тоже жилось неплохо.

Заметив эту странность, Робин попыталась расспросить подругу, но Дотти либо отмалчивалась, либо отшучивалась, упорно избегая говорить на эту тему. В конце концов Робин перестала задавать вопросы, чтобы случайно не обидеть ее.

Несколько лет они были неразлучны и только в этот последний год несколько отдалились друг от друга. Дотти, незаметно превратившаяся из рыжей нескладехи в ослепительную красавицу, делала успешную карьеру на театральных подмостках. А Робин… Робин было не до подруги, пусть даже самой лучшей.

И вот теперь Дотти позвонила, чтобы предложить Робин провести неделю во Франции, в доме ее брата Люка.

Ох уж этот Люк! Дотти, видимо, обожала своего брата. Его имя не сходило у нее с языка. Если верить ей, во всем свете не было человека более достойного, остроумного и приятного, чем Люк. Дотти не упускала случая вставить в любой разговор замечание вроде: «А вот мой брат Люк считает…» Эти суждения обычно оказывались уместными и верными, поэтому все охотно прощали Дотти привычку делиться ими.

Робин никогда не встречалась с братом подруги. Как ни странно, никто из членов семьи Дотти никогда не навещал ее в колледже. Ее родители никогда не появлялись на праздниках и официальных церемониях. Даже чтобы забрать Дотти на каникулы, присылали машину с шофером.

Робин иногда испытывала чувство неловкости перед Дотти. Ее собственные родители не упускали случая навестить дочь. Ей казалось, что в такие дни Дотти особенно чувствовала свою заброшенность, хотя ничем не выказывала этого. Робин поделилась своими опасениями с матерью, и та принялась с удвоенной силой заботиться о Дотти: привозила ей такие же гостинцы, как и Робин, интересовалась ее школьными делами и проблемами. Несколько раз Дотти гостила в доме у Робин, хотя никогда не делала ответных приглашений.

Что же касается Люка, то Робин не удивляло его постоянное отсутствие. Маленькие девочки часто склонны превозносить до небес старших братьев, но старшие братья, увы, редко интересуются маленькими девочками.

И вот теперь Робин предоставлялась возможность увидеть это ходячее совершенство во плоти.

Голосок Дотти продолжал отчаянно звенеть в трубке. Робин рассеянно скользнула взглядом по стоящей на полу и прислоненной к стене картине. И, как это уже бывало множество раз, не смогла оторваться от нее. Одинокая сосна на самом краю утеса. Мощный ствол изогнут в безнадежном стремлении удержаться, причудливо переплетенные корни вцепились в каменистую почву. Густые коричневые и серые тона и темная хвойная зелень обладали какой–то странной притягательностью. Робин с усилием отвела глаза. Пора кончать с этим безумием. Завтра же картина отправится в галерею, а она…

Робин снова прижала трубку к уху.

— Решено, Дотти, я еду во Францию. Нам действительно пора повидаться. И знаешь что… спасибо тебе.

1

Паром, доставивший Робин в Гавр, опоздал почти на час, так что, когда она на взятом в аренду маленьком автомобильчике добралась до городка Этрета, было уже больше шести часов вечера. Немало времени ушло на то, чтобы растолковать местным жителям, куда она хочет попасть, и еще больше на то, чтобы понять ответные объяснения. Учительница французского часто говорила Робин, что ее французский не слишком хорош, но только теперь она поняла, до какой степени он плох. Тем не менее она довольно уверенно выбралась на указанную ей дорогу, вьющуюся узкой лентой между бурых скал, и двинулась по ней, напряженно высматривая дорожные указатели. С каждой милей делать это становилось все труднее. К вечеру резко похолодало, и над дорогой стелились влажные полосы густого, липкого тумана. Когда белесая пелена окончательно затянула лобовое стекло, Робин не без труда отыскала ровное местечко на обочине и припарковала машину. Ситуация выглядела совершенно безнадежной. Робин выбралась из салона и принялась кричать, отлично осознавая бессмысленность этого занятия. Все ее жалкие «Эй, кто–нибудь!» и «Помогите!» безвозвратно исчезали в тумане.

Справа уходил вниз почти отвесный обрыв, так что Робин осторожно перебралась через шоссе и медленно двинулась вперед по левой стороне. Уже через десяток шагов машина скрылась из виду, зато прямо перед ней из тумана проступили очертания поросшего мхом огромного валуна с выбитой на нем стрелой и надписью «Медвежий угол». Не веря своим глазам, Робин читала и перечитывала написанное, потом выудила из кармана бумажку, на которой были записаны инструкции Дотти. «Медвежий угол» — именно так называлось поместье Люка Харрингтона, брата Дотти. Робин была почти у цели!

Она не решилась ехать дальше на машине, опасаясь потерять дорогу в тумане, и отправилась в указанном направлении пешком, уповая на то, что дом Люка окажется не слишком далеко от шоссе.

Дорожка петляла между деревьями, забираясь все выше. Туман здесь был не таким плотным, и вскоре Робин удалось разглядеть впереди, чуть в стороне от дороги, большой каменный дом, очевидно тот самый, который она искала.

Но чем ближе Робин подходила, тем сильнее ее одолевали сомнения. Дом выглядел так, словно в нем уже давно никто не жил. Двухэтажный и приземистый, он, казалось, врос в землю. Стены, сложенные из тяжелых каменных блоков, обросли склизким, отвратительного вида мхом, окна нижнего этажа были грубо заколочены досками, на крыше во многих местах не хватало черепицы.

Очевидно, решила Робин, хозяева давно покинули неуютную старинную постройку, и где–нибудь поблизости наверняка обнаружится новый дом, меньше и комфортабельнее. Не могла же Дотти всерьез приглашать ее погостить в этих развалинах!

Но все рассуждения Робин, такие, казалось бы, стройные и логичные, вдребезги разбивались об один–единственный факт: нигде поблизости не было заметно даже следа какого–либо иного жилья. Дорога, по которой она пришла, широкой дугой огибала старый, запущенный сад и упиралась в старинные, насквозь проржавевшие ворота, закрывающие сквозную арку в центре фасада громоздившегося перед ней архитектурного монстра.

Некоторое время Робин раздумывала, не повернуть ли обратно, как вдруг до ее слуха донесся какой–то странный звук. Неясный, приглушенный туманом, он, тем не менее, явно исходил со стороны дома.

Робин замерла на месте. Желание отыскать источник звука боролось в ней с другим, не менее сильным желанием повернуться и со всех ног броситься к машине. Но даже если ей удастся выбраться из этого неприятного места, что делать дальше? Провести остаток вечера, а возможно, и всю ночь на дороге в ожидании, пока рассеется туман? Ну уж нет! Она и так потеряла целый год, трусливо пряча голову в песок. В конце концов, она приняла приглашение Дотти именно для того, чтобы перестать убегать от жизни.

Робин усмехнулась своим мыслям. Надо же было так случиться, что при первом же выходе в большой мир она оказалась в столь нелепой ситуации.

Оставалось одно: пойти и проверить. Если странный звук обязан своим происхождением человеческому присутствию, она сможет спросить дорогу к дому Люка Харрингтона. Если же дом действительно необитаем… что же, вернуться к машине она всегда успеет.

Осторожно ступая по влажной траве, Робин добралась до глубокой, темной арки и потянула на себя тяжелое медное кольцо. Проржавевшая створка неохотно, со скрипом и скрежетом подалась на пару дюймов и снова застыла.

Сзади послышался шорох. Робин повернулась, и во рту у нее мгновенно пересохло, а колени противно задрожали. Перед ней, отрезая все пути к отступлению, стоял самый огромный пес, какого она когда–либо видела, с большой головой, мощным телом и тяжелыми, когтистыми лапами. Гладкая темно–серая шкура делала его похожим на ужасный призрак. Налитые кровью глаза горели отнюдь не дружелюбным огнем.

Робин пятилась, пока не прижалась лопатками к холодному металлу ворот. Пес сморщил верхнюю губу, обнажая острые клыки. Из его пасти вырвалось глухое утробное рычание, похожее на далекие раскаты грома. Робин вся сжалась, завороженная неумолимой свирепостью его взгляда.

— В чем дело, Гарм? — Раздраженный мужской голос прозвучал совсем близко, хотя Робин по–прежнему никого не видела. Но, так или иначе, это был человеческий голос, и он обещал спасение.

Пес, не оборачиваясь, помахал хвостом, но продолжал рычать.

— Гарм! — раздалось вновь, и у Робин отчего–то по спине пробежала дрожь.

Голос был явно мужской, но звучал он приглушенно и гулко, словно из–под земли. В другой обстановке она первая посмеялась бы над своими страхами. Но серая пелена тумана и зловещее сооружение за спиной угнетающе подействовали на ее воображение, а таинственный бесплотный голос только усилил впечатление. Теперь Робин уже не была уверена в том, что он принадлежит человеческому существу, а стоящий перед ней чудовищный зверь собака, а не исчадие ада.

Она не сводила глаз с огромной пасти с острыми желтоватыми клыками. Один прыжок — и эти клыки сомкнутся на ее нежном горле…

— Предупреждаю тебя, Гарм, если ты снова начнешь раскапывать кроличьи норы, я не буду бегать за тобой и объяснять каждому кролику, что ты просто так развлекаешься!

Все–таки это был человек! Звучащая в голосе ирония не оставляла никаких сомнений в этом. К тому же он говорил по–английски, что было большой удачей для Робин. И он был хозяином пса, а значит, ее единственно возможной защитой. Набравшись храбрости, Робин рискнула подать голос.

— Помогите!

Ее губы так пересохли от страха, что крик больше походил на жалобный писк. Но и его хватило для того, чтобы пес, зарычав громче, припал к земле и изготовился к прыжку.

— Помогите!

На сей раз зов прозвучал достаточно громко, чтобы быть услышанным не только собакой. По крайней мере, Робин надеялась на это.

— Что за чертовщина? Ко мне, Гарм! — скомандовал мужчина, по–прежнему оставаясь невидимым.

Пес тут же перестал рычать и попятился.

Робин с трудом сдержала крик ужаса, когда в двадцати шагах от нее зашевелился земляной холм и на поверхности показалась сначала перепачканная рука, затем голова, и наконец из ямы выбрался человек. Огромного, как со страху показалось Робин, роста, он был с ног до головы перемазан глиной. Запорошенные пылью, спутанные волосы неопределенного цвета падали на лоб. Нижнюю часть лица скрывала многодневная щетина, не прибавлявшая ему привлекательности. Из–под густых бровей сердито смотрели колючие черные глаза. На скуле алела свежая ссадина.

Пес наконец–то перестал гипнотизировать Робин взглядом и, подбежав к хозяину, уселся у его ног, словно бы потеряв всякий интерес к своей жертве. Впрочем, Робин отлично понимала, что, попытайся она бежать, бестии не стоило бы никакого труда догнать ее. Если, конечно, такова будет воля хозяина.

Нет, Робин была не так глупа, чтобы обращаться в бегство. Стоящий перед ней мужчина был очень опасен, возможно даже опаснее своего пса, и единственно разумным в этой ситуации было не показывать, насколько она в действительности испугана.

Это оказалось нелегким делом, особенно когда мужчина, наклонившись, вытянул лопату, нехорошо блеснувшую остро заточенной кромкой, и с размаху вогнал ее в кучу земли перед ямой.

Очень неприятной была эта яма, примерно шести футов длины, трех футов ширины и неизвестно какой глубины. И ассоциации, которые она вызывала, тоже были зловещими.

Робин облизнула пересохшие губы и выдавила из себя подобие улыбки.

— Привет, — неуверенно произнесла она.

Человек не торопился отвечать. Опершись на лопату, он не спеша оглядел ее всю, от растрепавшейся прически до кончиков насквозь промокших замшевых туфель, криво ухмыльнулся каким–то своим мыслям и наконец небрежно бросил ответное «привет».

— Чем это вы там занимались? — Робин мотнула головой в сторону ямы и тут же подумала, что это, пожалуй, не самое удачное начало для разговора.

— А вы уверены, что вам действительно хочется это знать? — Его встречный вопрос был полон сарказма.

Да, это был англичанин, и, судя по его речи, получивший хорошее образование. Тем более странными выглядели его появление в этом месте, его подозрительное занятие и отталкивающий внешний вид, совершенно не вяжущийся с культурной речью.

В других обстоятельствах Робин страшно обрадовалась бы встрече с соотечественником в чужой стране и у них наверняка нашлось бы, о чем поговорить.

В других обстоятельствах.

— Не вижу причин для такой таинственности, — с напускной беззаботностью произнесла она. — Так что же это?

Ее собеседника разговор, кажется, начал забавлять.

— Попробуйте угадать, — предложил он. — Я очень удивлюсь, если вы умудритесь ошибиться.

Он продолжал откровенно разглядывать ее, и к горлу Робин подкатил противный холодный ком. Она с усилием сглотнула. В конце концов это просто смешно. Все, что ей нужно, — это узнать дорогу к дому Люка Харрингтона, а не разгадывать загадки подозрительного незнакомца. Очень подозрительного незнакомца.

Робин решила начать отступление.

— Послушайте, мне действительно очень жаль, если я побеспокоила вас…

— Вы скорее побеспокоили Гарма, чем меня, — холодно отозвался мужчина.

— Гарма?.. Ах да, вашу собаку, — с запозданием поняла Робин.

Огромный пес, до сих пор с безразличным видом сидевший у ног хозяина, вдруг вскочил и снова угрожающе зарычал на Робин.

— Вам не стоит называть его так, — со странной усмешкой заметил незнакомец. — Он этого очень не любит.

Робин моргнула.

— Мне казалось, что вы только что сами называли его Гармом.

— Все верно, — согласился он. — Но я не называл его, — тут мужчина понизил голос, — собакой.

— Но ведь…

— Мы с вами оба знаем, кто он такой, но нет никакой нужды говорить об этом вслух. Гарм очень чувствителен в этом вопросе и может сильно расстроиться. А мы ведь не хотим, чтобы он расстроился, верно?

Робин посмотрела на продолжающего рычать пса.

— А что это за… Я хотела спросить, какой он породы?

— Бладхаунд. Гончая по крови. Вы хотите спросить что–нибудь еще или мы можем завершить нашу милую беседу? Мне нужно до ночи успеть закончить эту могилу, так что, с вашего позволения…

— Так это действительно могила? — прошептала Робин, охваченная новым приступом паники.

Она вдруг почувствовала, что ужасно замерзла, словно сырой, холодный туман проник и внутрь ее тела, пробирая до самых костей. Робин никогда не была поклонницей страшных историй про мертвецов и вампиров, но окружающая ее действительность все больше напоминала готический роман.

— А кого вы… — она оборвала вопрос на полуслове, инстинктивно предчувствуя, что если он будет задан, то ответ ей не понравится.

Медленно, маленькими шажками она начала двигаться вдоль стены прочь от незнакомца и его собаки. Ей приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не пуститься бежать. Ведь тогда она мгновенно превратилась бы в жертву, а ее недавний собеседник — в охотника. Нет, единственное, что ей остается, — это удалиться, не теряя достоинства.

Мужчина наблюдал за ее маневрами, не двигаясь с места.

— Вы, безусловно, правы, мистер… э–э–э… Я действительно отняла слишком много вашего времени, — пробормотала она с жалкой улыбкой, больше похожей на гримасу. — Я лучше пойду.

— Куда? — Вопрос прозвучал, как удар хлыста, и Робин вздрогнула.

— Простите?

Мужчина нахмурился.

— Мало кто сворачивает с шоссе на эту дорогу просто так. Здесь нет ничего, что могло бы заинтересовать туристов. Поэтому я спрашиваю вас: куда вы шли?

Шла… Какая угроза таилась в этом прошедшем времени!

Безусловно, сейчас был самый подходящий случай, чтобы спросить дорогу к дому Люка Харрингтона и, получив нужные указания — или не получив их, — благополучно вернуться к машине. Но Робин вдруг поняла, что ей ужасно не хочется объяснять этому подозрительному типу, куда она направляется. И зачем.

И все же необходимо было что–то ответить.

Она плотнее запахнула жакет, пытаясь защититься от пронизывающей сырости.

— Меня ждут друзья.

Да, это было правильнее всего. Намекнуть ему, что она не одна, что ее ждут, о ней беспокоятся и обязательно обратятся в полицию, если она в скором времени не вернется. Хотя в действительности Дотти вряд ли пошла бы на такие крайности, решив, что Робин просто передумала приезжать. Но этому человеку совсем не обязательно знать такие подробности.

— Должно быть, я просто сбилась с пути, — уже более уверенно продолжила она. — Мне пришлось оставить машину на шоссе из–за тумана, и, похоже, я свернула не на ту дорогу. Так что не буду вам мешать…

— Я уже сказал, что если вы кому–то и мешаете, то только Гарму.

— Но теперь он, кажется, уже успокоился? — В какой–то книге Робин читала, что любому преступнику труднее причинить вред человеку, с которым у него установилось что–то вроде связи, будь то даже простая беседа о ни к чему не обязывающих вещах. Иногда достаточно нескольких слов, чтобы преступник и жертва…

Проклятье! Она вовсе не жертва и не намерена быть ею! Она просто заблудившийся путник, который случайно наткнулся на… На что? Робин не была уверена, на что именно она наткнулась, но совершенно точно знала, что хочет немедленно убраться отсюда.

— Внешность бывает обманчива, — заметил мужчина. — Бладхаунды — прирожденные убийцы. Обычно их тренируют идти за своей добычей до конца.

— Вы что, пытаетесь напугать меня? — возмутилась Робин.

Губы мужчины скривились в подобии улыбки.

— Тут и пытаться нечего, — насмешливым тоном отозвался он.

Робин вспыхнула от смущения, но не отступила.

— Вы глубоко заблуждаетесь. Я не боюсь вас!

— Разве? — деланно удивился ее собеседник. — В таком случае, вы чертовски хорошо притворяетесь.

— Я не…

— Вот эта синяя жилка, которая бьется у вас на виске, — бесцеремонно прервал ее мужчина, — говорит о том, что и сердце у вас колотится как у пойманной пташки. К тому же у вас пересыхают губы, и вы все время их облизываете. Ваши улыбки выглядят натянутыми, потому что лицевые мускулы отказываются повиноваться вам. На верхней губе выступили капельки пота, хотя вы явно замерзли. А кисти рук так сильно сжаты в кулаки, что на ладонях должны остаться следы ногтей. Хотите, проверим?

И хотя каждое его слово было правдой, Робин не собиралась так легко сдаваться.

— А вы как думали? — воскликнула она. — Я заблудилась в этом дурацком тумане, промокла, вместо дома моих друзей набрела на это жуткое сооружение. — Робин ткнула пальцем в сторону дома. — А тут еще вы вылезаете из могилы, и вид у вас, между прочим, такой, словно вы пролежали в ней по меньшей мере месяц. И вдобавок эта… этот бладхаунд, который того и гляди вцепится мне в горло. И вы хотите, чтобы я выглядела спокойной и собранной?

На мужчину эта тирада не произвела ни малейшего впечатления.

— Я вообще ничего не хочу, — холодно ответил он, — по крайней мере, от вас. Я не приглашал вас сюда. Я понятия не имею, кто вы такая, и это меня совершенно не интересует.

— И вам нужно закончить могилу, — подхватила Робин, с отвращением глядя на собеседника.

— Именно, — отозвался тот. — Терпеть не могу, когда на моей земле валяются трупы.

И он указал рукой на траву под деревьями. Робин пригляделась и увидела то, чего раньше не замечала: темный, бесформенный сверток, запакованный в брезент. На мгновение ей показалось, что под плотной тканью угадываются очертания человеческого тела, а затем навалилась вязкая, удушающая чернота и мир перестал существовать для нее.

Сознание возвращалось постепенно. Сначала непрекращающаяся дурнота и ощущение влаги на лице. Затем по непривычной позе и легкому покачиванию Робин поняла, что ее куда–то несут на руках. Ощущение было уютным и успокаивающим, и Робин решилась открыть глаза.

Первое, что она увидела всего в нескольких дюймах от своих глаз, было хмурое и неприятное лицо человека, который, как она тут же вспомнила, несомненно, был убийцей, возможно даже маньяком. Робин открыла рот, чтобы закричать…

— Не вздумайте поднимать шум, — предостерег мужчина, который, казалось, глядел только себе под ноги, но в то же время каким–то образом почувствовал, что она пришла в себя.

Робин молча забилась в его руках.

— Если вы сейчас же не угомонитесь, — сквозь зубы произнес незнакомец, — то я брошу вас прямо здесь и предоставлю вам возможность самой выяснять отношения с Гармом!

Краем глаза Робин заметила молчаливого серого призрака, скользившего по траве следом за ними, и покорилась. Они уже прошли в ворота и находились во внутреннем дворе, вымощенном каменными плитами. Отсюда дом уже не выглядел таким запущенным. По крайней мере, не было видно ни заколоченных окон, ни осыпающейся черепицы.

Робин понимала, что с каждым шагом ее шансы на побег уменьшаются, но, парализованная страхом, не решалась даже шевельнуться.

— Ну и денек у меня сегодня выдался, — снова заговорил мужчина, по–прежнему не глядя на Робин. — Сначала мне пришлось рыть могилу для несчастного мертвого пса…

— Мертвого пса? — перебила его Робин. От удивления к ней даже вернулся голос. — Вы хотите сказать, что собирались хоронить собаку?

При этих словах Гарм, мирно трусивший рядом, снова издал низкое недовольное рычание, обнажив желтоватые клыки.

— Тихо, Гарм! — осадил его хозяин. Пес тотчас же замолк, и Робин снова пришло в голову, что, несмотря на грозный вид Гарма, более опасным существом в этой паре был все–таки человек. — А вы что подумали? — продолжил мужчина, уже обращаясь к ней. — Впрочем, не говорите, догадаться несложно. Вам лучше бы выбросить из головы те глупости, которые вы себе напридумывали. Это был обыкновенный бродячий пес, впрочем довольно крупный, хотя с Гармом его не сравнить. Скорее всего метис овчарки. Он поселился здесь несколько недель назад и принялся таскать мелкую живность у окрестных фермеров. Думаю, что кто–то из них и разделался с ним.

— Разделался? Что вы имеете в виду?

— Трудно сказать, — пожал плечами ее собеседник. — Я бы предположил яд. На теле не было никаких следов…

Робин вновь ощутила подступающую дурноту и судорожно вцепилась в плечо мужчины.

— Только не начинайте снова! — раздраженно проворчал тот. — Решительно, там, наверху, кто–то очень сердит на меня и посылает мне одно испытание за другим. Сначала я обнаруживаю труп этой… овчарки в моем саду, потом мне приходится долбить закаменевшую землю, чтобы похоронить его. А в довершение всего появляется незнакомая дамочка с больным воображением, которая принимает моего пса, да и меня, похоже, вместе с ним, за адский призрак. Рассуждая здраво, нужно было просто оставить вас валяться там, где вы упали.

С этими словами мужчина пнул ногой деревянную дверь дома, пронес Робин через полутемный холл и не слишком аккуратно усадил — почти швырнул — ее на стул в помещении, которое, судя по всему, служило кухней. Не утруждая себя дальнейшими церемониями, он тут же повернулся и вышел.

Благодарение Небесам, пес последовал за ним!

2

Убедившись, что подозрительный незнакомец ушел, Робин с облегчением вздохнула и тут впервые обратила внимание на окружающую обстановку.

Это было невероятно! Робин никогда не могла бы предположить, что такое неприглядное внешне сооружение, как этот дом, может таить внутри такую роскошь.

Белоснежные, гладко оштукатуренные стены, темный мореный дуб кухонных шкафов и полок, тускло поблескивающий металл отделки и более яркий начищенной посуды могли бы принадлежать шикарной яхте. Над огромным камином, в котором пылал живой огонь, было укреплено резное деревянное панно с изображением охотничьей сцены. Каминную полку занимал великолепный чайный сервиз лиможского фарфора, а гигантский холодильник у дальней стены мог бы содержать провиант для целой армии.

Все еще не веря своим глазам, Робин поднялась со стула и сделала несколько осторожных шагов по выложенному темно–красной плиткой полу. Кончиками пальцев коснулась тяжелой дубовой столешницы…

— Не совсем то, чего вы ожидали, верно?

Звук его голоса застал ее врасплох. Робин снова испугалась и почти тут же рассердилась на себя за этот испуг и за то, что, занятая разглядыванием обстановки, даже не подумала о побеге.

Теперь исчезла последняя возможность. Он наверняка стоял в дверях, преграждая ей путь к отступлению. Робин повернулась, собираясь сказать ему что–то резкое, и снова застыла с раскрытым ртом.

— И здесь тоже не то, чего вы ожидали, — криво усмехнулся мужчина, забавляясь ее явным замешательством.

За те десять минут, что Робин провела в кухне, он успел умыться и переодеться и теперь уже не так напоминал разбойника с большой дороги. Даже отрастающая на щеках борода, казалось, приобрела более цивилизованный вид теперь, когда соседствовала с чистой и явно дорогой одеждой. Фигура у незнакомца оказалась не такой массивной, как ей показалось вначале, а сильные руки, которыми он совсем недавно без труда поднял и пронес ее через двор, оканчивались неожиданно–изящными кистями с длинными, нервными пальцами, которые могли бы принадлежать артисту. Ссадина на щеке была аккуратно заклеена пластырем.

Впрочем, ни во взгляде, ни в голосе мужчины теплоты не прибавилось. Робин решила, что, несмотря на разительную перемену во внешнем облике, этот человек ей по–прежнему неприятен.

— Вы нарочно создаете впечатление, будто ваш дом — ни на что не годная развалина? — набросилась она на него, обретя наконец дар речи. — Боитесь, что кто–нибудь напросится к вам в гости?

Несколько секунд он молча рассматривал ее, затем, по–прежнему не говоря ни слова, снял с полки начищенный медный чайник, наполнил его водой и, поставив на плиту, зажег газ. Затем, поймав вопросительный взгляд Робин, саркастически вздернул бровь.

— А вы сами как думаете?

— Ну разумеется, нарочно, — с удовлетворением заключила Робин. — Чтобы держаться подальше от незнакомых дамочек с больным воображением.

— В самую точку, — усмехнулся он. — Вы будете чай или кофе?

Вопрос был настолько простым и обыденным, что после всех привидевшихся Робин ужасов — может быть, у нее и вправду больное воображение? — показался ей до смешного нелепым. Или это она сама выглядела нелепо?

— Кофе, благодарю вас, — рассеянно ответила Робин, продолжая исподтишка разглядывать своего странного хозяина.

В тонком ярко–синем свитере, красиво облегающем его спортивную фигуру, и светлых брюках он выглядел в этой нарядной кухне так же естественно, как час назад — в грязном комбинезоне над свежевырытой могилой.

В кухне было тепло, и Робин, отогревшись, позволила себе снять влажный жакет и шляпку. Она бы с удовольствием скинула и разбухшие от влаги туфли, если бы не боялась, что ее жест может быть неправильно понят. Незнакомец, занятый приготовлением кофе, не обращал на нее ни малейшего внимания.

— А где Гарм? — вдруг вспомнила она. Несмотря ни на что, огромный пес продолжал пугать ее, и она предпочла бы быть уверенной, что он неожиданно не появится вновь.

— На улице, гоняет кроликов, я полагаю, — отозвался мужчина. — Я только что выпустил его за дверь.

Он повернулся к ней с кофейником в руках и вдруг замер. Убаюканная исходящим от камина теплом, Робин не сразу заметила, что он замолчал. Постепенно до ее сознания дошло, что происходит нечто странное, и она вопросительно подняла глаза.

Мужчина смотрел на нее так пристально, что Робин почувствовала, как ее щеки заливает краска смущения. Конечно, она прекрасно знала, что именно он видит сейчас. Вьющиеся темные волосы, обрамляющие строгое, печальное лицо с огромными яркими глазами и чуть великоватым ртом. Робин всегда знала, что обладает запоминающейся внешностью, но сейчас ей меньше всего хотелось быть узнанной, и она очень надеялась, что внезапное молчание объясняется не тем, что ее узнали.

Да нет, успокаивала она себя, вряд ли такое возможно. Правда, этот человек был англичанином и мог принадлежать к ее кругу. Но, судя по всему, он постоянно живет во Франции, а время, когда она вела бурную светскую жизнь и ее фотографии часто появлялись в газетах, далеко позади.

Однако время шло и пауза затягивалась. Робин начала укорять себя за то, что поторопилась снять шляпку. Стремясь дать выход растущему напряжению, она с улыбкой обратилась к застывшему в молчании хозяину дома:

— Не совсем то, чего вы ожидали, да?

— Вас я вообще не ожидал, — с неожиданной резкостью ответил тот.

Благодарение Небесам, он не узнал ее!

Но пусть даже он и не ждал ее, зато ее ждет кое–кто другой, и все, что ей нужно сейчас, — это вежливо распрощаться и продолжить свой путь.

Она поднялась.

— Пожалуй, я обойдусь без кофе, — сказала она, снимая жакет со спинки стула.

— Он уже готов, — возразил мужчина, разливая по чашкам темную дымящуюся жидкость и придвигая одну из них Робин. — Выпейте это. Вам нужно согреться. — Его тон был категоричен.

Это совсем не понравилось Робин, но она сочла лучшим не спорить. Она все еще была во власти этого человека, и перемены в его настроении заставляли ее нервничать.

Робин снова опустилась на стул, обхватила чашку обеими ладонями и отпила глоток. Кем бы ни был этот тип, но кофе он готовил отменный! Сидя напротив нее и прихлебывая из своей чашки, незнакомец продолжал испытующе смотреть на нее. Робин ужасно хотелось покинуть этот странный дом. Что, если просто подняться и выйти? — подумала она. Не станет же он удерживать ее силой!

Хотя почему бы и нет? От него можно ожидать чего угодно. У него даже нет необходимости применять силу самому, сообразила Робин. Она и так не сможет покинуть дом без его разрешения, иначе, выйдя за дверь, окажется один на один с чудовищным псом.

Угасшие было страхи принялись терзать ее с новой силой. Может, говорила она себе, он нарочно выпустил Гарма на улицу, чтобы лишить ее всякой надежды на спасение…

— Больное воображение и подозрительный ум, — словно бы про себя произнес он. — Какое потрясающее сочетание!

Он с отвращением потряс головой и, допив кофе, со стуком поставил чашку на стол.

— Интересно, что последует за этим? Откажетесь пить кофе — вдруг я добавил туда снотворного, дабы лишить вас возможности сопротивляться, когда потащу вас наверх, разумеется с самыми неблагородными намерениями? Уверяю вас, это еще не повод отказываться от столь великолепного напитка.

Робин до ушей залилась краской, потому что в его голосе звучала откровенная издевка. Но тем не менее поспешила отодвинуть от себя чашку.

— Скажите, — продолжил мужчина, — вы, наверное, обожаете читать на ночь страшные истории?

— Может, и так, — отрезала она. — Но я, по крайней мере, могу отличить действительно страшную историю от жалкой подделки.

— Неужели? — Теперь он рассматривал ее как какое–то редкостное, но не слишком симпатичное насекомое в стеклянной бутылочке, вздернув бровь с выражением преувеличенного удивления.

— Представьте себе, — заявила она. — И вообще, к вашему сведению, я предпочитаю хорошие старые детективы. К примеру, Конан–Дойля или Агату Кристи.

Он откинулся на спинку стула, вертя в тонких, нервных пальцах серебряную ложечку.

— Тогда вы должны признать, что у нас имеются все необходимые составляющие для красивого классического убийства. Загадочный уединенный дом, охраняемый огромным злобным псом. Его необщительный, хмурый хозяин. И ни о чем не догадывающаяся — или, вернее, догадывающаяся слишком о многом — беспомощная молодая женщина.

Именно так, с точки зрения Робин, все и выглядело. Тем не менее остатки здравого смысла подсказывали ей, что в нарисованной мрачной картине чересчур много театрального, чтобы отражать истинное положение дел.

Ее странному хозяину, похоже, доставляло болезненное удовольствие пугать ее, сгущая краски и намеренно выставляя себя с худшей стороны. Робин не понимала причин такого поведения, но инстинктивно чувствовала, что этот человек не таков, каким хочет казаться.

А что до собаки… Она уже имела возможность убедиться, что Гарм великолепно выдрессирован, а сейчас, отделенный от нее толстыми стенами дома, и вовсе не опасен.

И этот дом, так напугавший ее в первые минуты… Робин была уверена, что уже разгадала его тайну и что тайна эта сродни тайне его владельца. И тот, и другой снаружи выглядели совсем иначе, чем внутри, и различие это — она была убеждена — было создано намеренно, чтобы охранить свой покой. Внешняя неприветливость этого человека и его жилища служили скорее средством обороны, чем нападения.

Здесь мне нечего бояться, заключила Робин и уже смелее обратилась к своему молчаливому собеседнику:

— Мистер… не припомню вашего имени…

— А я не припомню, чтобы называл его… — откликнулся тот, не выказывая ни малейшего желания представиться.

Робин, хотя и ожидала чего–то подобного, почувствовала себя уязвленной. По крайней мере, этот человек мог вспомнить о хороших манерах!

— …или чтобы вы называли мне ваше, — с нажимом закончил он.

Робин почувствовала себя неловко. Брошенное мысленно обвинение в невежливости могло с тем же успехом относиться и к ней самой. Но тут в ней заговорило тайное упрямство. Действительно, решила она, нет никакой необходимости в знакомстве. Вполне достаточно будет вежливо попрощаться. Ну, может быть, еще попросить проводить ее до машины…

Робин поднялась, вновь надевая шляпку.

— Уже становится поздно, — сказала она, глядя в окно, где белесый туман начал приобретать тускло–серый цвет. — Мне нужно сегодня успеть добраться до места.

На самом деле шансы отыскать дом Люка Харрингтона в этой пелене были совершенно ничтожными, и Робин собиралась добраться до ближайшей гостиницы или хотя бы другого, более гостеприимного дома, откуда можно было бы позвонить Дотти.

— Надеюсь, помочь мне добраться до машины не противоречит вашим принципам? — поинтересовалась она, видя, что мужчина не сделал ни малейшей попытки подняться, чтобы проводить ее. — Боюсь, у Гарма могут появиться возражения, если я выйду из дома одна.

— Могут, — спокойно согласился он. — Я бы на вашем месте не рискнул проверять это.

Робин молча ждала, что последует. Если она правильно разгадала его характер, то он должен хотеть избавиться от ее общества не меньше, чем она — от его. Наконец, пробормотав что–то похожее на ругательство, мужчина поднялся со стула и шагнул в ее сторону.

Телефонный звонок, особенно пронзительный в тишине кухни, заставил Робин вздрогнуть. Мужчина тоже остановился и повернул голову к висящему на стене аппарату. Некоторое время оба молчали, глядя на разрывающийся от звона телефон.

— Звонят, — не выдержала наконец Робин.

— Я слышу, — спокойно ответил хозяин дома, по–прежнему не двигаясь с места.

— Вы что же, не собираетесь брать трубку? — спросила она.

— Не сейчас, — ответил он. — Возможно, позже.

— Но это может быть важно, — настаивала Робин. Она всей душой желала, чтобы странный незнакомец хоть в чем–то повел себя как нормальный человек.

— Если это действительно важно, я узнаю об этом, — отрезал он.

Звякнув в последний раз, телефон замолчал. Мужчина, удовлетворенно кивнув каким–то своим мыслям, подошел к аппарату, который, словно того и ждал, принялся звонить снова.

— Вот опять! — заметила Робин.

— Ну разумеется, — проговорил он, протягивая руку к трубке. — Десять звонков, затем повесить трубку и перезвонить снова. Наш семейный пароль.

— Ваш семейный… О–о–о!

Робин почувствовала себя глупо. Ничего удивительного не было в том, что этот человек, так тщательно оберегающий свой покой, нашел способ защитить себя и от лишних телефонных разговоров. К тому же она никак не могла вспомнить, действительно ли телефон звонил десять раз.

— А если звонков будет не десять? — стала допытываться она.

Мужчина досадливо вздохнул и прикрыл ладонью мембрану.

— Тогда я не отвечу, — лаконично пояснил он. — У вас есть еще какие–нибудь вопросы или я уже могу говорить?

Убедившись, что других вопросов не последует, он наконец поднес трубку к уху.

Что за странный тип, думала Робин, терпеливо дожидаясь, когда он закончит говорить и сможет проводить ее. Живет здесь, в этой глуши, в наполовину заброшенном доме и, похоже, совсем один, если не считать собаки размером со слона. Разговаривает по телефону только с членами своей семьи. Терпеть не может незваных гостей и в то же время тратит массу сил и времени на то, чтобы похоронить какую–то приблудную собаку. Земля здесь сплошной камень, и ему, должно быть, стоило немалого труда выдолбить такую здоровенную могилу.

От нечего делать Робин принялась снова разглядывать кухню, пока нечто сказанное ее хозяином в телефонную трубку, не привлекло ее внимание.

— Не надо так длинно извиняться, Дотти, — говорил он. — Скажи лучше, когда ты собираешься быть здесь? Послезавтра? — Мужчина недовольно нахмурился. — И как прикажешь мне до тех пор развлекать твоего гостя, когда он наконец изволит появиться?

Робин глядела на него широко распахнутыми, полными недоверия глазами. «Дотти» сказал он. Того, кто ему звонит, зовут Дотти. Вполне обычное имя для Англии, но здесь, во французской провинции, возможно ли такое совпадение?

— Очень мило, — проворчал мужчина, одарив Робин свирепым взглядом. Разговор так заинтересовал ее, что она уже открыто прислушивалась к нему, забыв о приличиях. — Послушай, Дотти, мы так не договаривались. Было решено, что я приглашаю вас с приятелем на уик–энд, а ты за это в Рождество берешь на себя родителей. Но я совсем не предполагал, что ты повесишь мне на шею этого Робина на несколько дней, а сама застрянешь в Ирландии. В конце концов, этот парень… Что ты сказала?

Робин прекрасно поняла, что именно сказала ему Дотти, когда его лицо на глазах помрачнело и налилось краской. Все имена были названы. Ни о каком совпадении не могло быть и речи.

Стоящий перед ней человек — каким бы невероятным это ни казалось — был Люк Харрингтон. Брат Дотти. И он до сих пор был уверен, что Дотти собирается привезти в гости своего приятеля. Мужчину. Ну, по крайней мере, с этим недоразумением сейчас будет покончено.

Она поймала на себе яростный взгляд Люка и шагнула вперед, раскрыв рот, чтобы объясниться. Но он движением руки остановил ее и отвернулся к стене, продолжая слушать, что говорит ему Дотти.

Невероятно! И это тот самый Люк, обожаемый старший брат ее подруги, ходячее совершенство и образец всех добродетелей!

Дело оборачивалось гораздо хуже, чем Робин могла ожидать. Но, полная разочарования, она, тем не менее, теперь смотрела на своего хозяина с новым интересом.

Похоже, Люк во всем являлся полной противоположностью сестры. Насколько Дотти была веселой, доброй и заботливой, настолько ее брат выглядел жестким и грубым. Даже внешне они были не похожи. Сколько Робин ни приглядывалась, не могла найти в нем ничего общего с Дотти, хотя что–то в его лице казалось ей смутно знакомым, словно они уже где–то мельком встречались.

— Нет, Дотти, — тон Люка был сух и резок, — я не стану пугать твою подругу моими дикарскими замашками. Да, я передам ей, как ты сожалеешь, что не можешь пока присоединиться к нам. Да, я буду очень гостеприимным по отношению к ней. — В его голосе сквозило нетерпение. — Что ты сказала? Быть добрым? — Он повторил последние два слова медленно, словно пробуя их на вкус, при этом его темные глаза испытующе глядели на Робин, которая не знала, куда деваться от смущения. — Конечно, я буду добр к ней, Дотти. Во всяком случае, постараюсь.

Робин хмыкнула. Насколько она успела изучить этого человека, доброта не входила в список его положительных качеств. С самой первой минуты, как они встретились, он только и делал, что дразнил ее и издевался над ней. И с этим человеком ей придется провести два дня наедине? Робин не была уверена, что готова на такой подвиг. Дотти должна ее понять.

Она протянула руку к телефону.

— Позвольте мне…

— Да, Дотти, мне тоже очень жаль, что ты не застала Робин здесь и не можешь сама извиниться перед ней. Попробуй позвонить завтра. — Он с грохотом швырнул трубку на рычаг и смерил Робин насмешливым взглядом.

Тот факт, что он приходится братом Дотти, ничуть не добавляет ему привлекательности, решила Робин.

— Почему вы не дали мне поговорить с Дотти? — набросилась она на него. — Ведь это была Дотти Харрингтон?

— Если вы не уверены в этом даже после того, как я несколько раз назвал ее по имени, то отчего так сердитесь, что не поговорили с ней? — усмехнулся он.

— А вы, стало быть, ее брат Люк?

— Какая потрясающая проницательность! — с шутовским поклоном воскликнул он.

Робин стиснула зубы, чтобы не наговорить дерзостей. Пусть ничто уже не может исправить ситуацию, в которой она оказалась, нужно, по крайней мере, постараться не ухудшать ее.

— Мистер Харрингтон… — начала она очень вежливо.

— Сойдет и просто Люк, — перебил он ее. — А вы, как я понимаю, Робин.

— Верно, — машинально ответила она.

— Робин означает «малиновка», — задумчиво произнес он. — Маленькая, яркая птичка. Вам вполне подходит это имя, — добавил Люк, смерив ее взглядом. — Всего около пяти с половиной футов роста.

— Почему вы считаете, что имя мне подходит? — вызывающе спросила Робин.

— Потому, что если бы постарался, я мог бы унести вас не только на руках, но и в кармане. Надеюсь, это не явилось для вас новостью?

— Можете надеяться и дальше. Кто я такая, чтобы лишать вас надежды? — возразила она.

Несколько мгновений он смотрел на нее, словно не веря своим ушам, затем расхохотался.

— Туше! — воскликнул он. — Но за мной остается право на ответный удар.

— Уверена, вы не преминете им воспользоваться, — ответила она. — Бить женщину — это как раз в вашем стиле, не так ли?

Веселость мгновенно сбежала с его лица, и на него опять вернулось выражение хмурой недоверчивости. Его взгляд, ставший снова колючим и пронзительным, шарил по лицу Робин, словно пытаясь отыскать в нем какой–то намек на тайное знание, заставившее ее произнести именно эти слова. Но Робин смотрела открыто и чуть удивленно, и Люк успокоился. Когда он снова заговорил, в его голосе звучала лишь тень былого напряжения.

— Ну что же, Робин, похоже, вас все–таки нигде больше не ждут, так что придется вам устраиваться здесь.

— Я правильно поняла, что Дотти не будет еще пару дней? — спросила Робин.

— Вы правильно поняли, — без улыбки подтвердил Люк. — Она договорилась в театре, что ее отпустят на неделю, но дублерша заболела, и теперь ее некому заменить.

Он взял со стола кофейник и снова наполнил свою чашку.

— Хотите еще кофе? — запоздало предложил он Робин.

— Нет, спасибо, — вежливо отказалась она и подумала, что Люк, должно быть, уже давно живет один и отвык ухаживать за гостями.

Все дело именно в этом, а не в отсутствии должного воспитания. Ну что же, если кто–то и захочет попытаться изменить его, то уж точно этим человеком будет не она, Робин.

И еще Робин подумала, что Дотти, возможно, еще не скоро удастся вырваться из Дублина. Подруга много рассказывала о том, как непредсказуема актерская жизнь. Отчасти именно поэтому она и хотела провести несколько дней во Франции, откуда никто не смог бы ее срочно вызвать. Но раз уж так получилось, то придется…

— Послушайте, Люк, — сказала Робин, — раз Дотти задерживается, думаю, лучше будет, если я…

— Надеюсь, вы не собираетесь перебраться в какую–нибудь гостиницу до приезда Дотти? — Он снова не дал ей договорить. — Сестра не простит мне, если я позволю вам это.

— Можно подумать, это станет для вас трагедией, — заметила Робин, которая именно так и собиралась поступить.

— Представьте себе, да, — твердо ответил Люк, и в его хриплом голосе прозвучали неожиданно–нежные нотки. — Дотти очень дорога мне. Она — особенная. И ее друзья всегда будут желанными гостями в моем доме.

Робин молча согласилась с ним. Она тоже считала свою подругу особенной и неповторимой. Но, несмотря на всю привязанность, которую испытывала к ней, не была уверена, что готова провести два дня наедине с ее братом.

Робин никогда не приглашали в гости к Дотти. Иначе она давно бы знала, что почувствует себя очень неуютно в обществе Люка Харрингтона.

— Вы, кажется, ожидали, что приятелем Дотти окажется мужчина? — спросила она.

— Дотти была так настойчива, когда просила меня быть полюбезнее с этим Робином, что я, естественно, предположил, что речь идет о мужчине. Для нее почему–то было очень важно, чтобы вы знали, что вам здесь рады.

Робин стало тепло от мысли, что Дотти так заботится о ней. И как жаль, что она задерживается!

— Действительно очень трогательно, что Дотти так внимательна, — согласилась она. — Вы, должно быть, еще больше сожалеете о ее отсутствии теперь, когда выяснилось…

— Что вы — женщина, а не мужчина? — подхватил Люк. — Не вижу, чтобы это как–то меняло бы ситуацию.

Еще как меняло, и это было более чем очевидным, учитывая уединенный образ жизни Люка. Робин не была ханжой, но ощущала некоторую неловкость при мысли о том, что ей придется провести две или даже три ночи в одном доме с малознакомым мужчиной. Правда, Люк до сих пор ничем не дал понять, что считает ее хотя бы привлекательной, не говоря уже о большем. Скорее всего он действительно предпочитает одиночество любой компании и воспринимает Робин просто как случайного гостя, навязанного ему обстоятельствами.

Решительно было что–то странное в том упорстве, с которым этот тридцатишестилетний мужчина избегал общества других людей, поселившись в столь уединенном месте, в доме, который снаружи выглядел как развалины, но внутри поражал роскошью.

Учитывая все это, Робин пришла к заключению, что уик–энд в этом доме покажется ей вечностью. Если, конечно, не удастся сбежать.

— Действительно очень мило с вашей стороны, что вы готовы на такую жертву, мистер Харрингтон… — снова начала она.

— Я уже сказал, что меня зовут Люк! — Его голос был резким и неприятным. — И насколько вы можете судить по нашему недолгому знакомству, «милый» — это не то определение, которое можно ко мне отнести.

О да, это она заметила, особенно в тот момент, когда он обещал отдать ее на растерзание собаке, если она закричит.

Робин тряхнула головой.

— И тем не менее…

— Послушайте, если вы заметили, уже темнеет, а у меня еще осталось дело в саду. Так что сейчас я покину вас, чтобы закончить… то, что начал. Примерно через час я вернусь, тогда и поговорим. Чувствуйте себя как дома. Здесь, на полке, кофе и сахар, на подставке — дрова для камина. Отдыхайте, грейтесь, а через час посмотрим, не изменятся ли ваши взгляды. Договорились?

Похоже, Дотти и впрямь много значит для него, подумала Робин. Чем еще можно объяснить такую перемену в отношении нее? Этот человек действительно, пусть и неуклюже, пытается заботиться о ней.

Идея похозяйничать самой на замечательной, уютной кухне выглядела заманчиво. Да и еще одна чашка кофе совсем не помешала бы. Но Робин прекрасно сознавала, что если через час что–то и изменится, то только одно: станет слишком темно, чтобы отправляться на поиски гостиницы, и она будет вынуждена остаться в этом доме по меньшей мере на ночь.

Робин подняла голову и встретила устремленный на нее немигающий взгляд черных глаз. На мгновение ей показалось, что в глубине этих глаз таится невысказанная просьба. Но нет, Люк смотрел на нее внимательно и испытующе, словно прикидывал, решится ли она возражать ему.

Робин выдержала этот молчаливый допрос, не отведя глаз. Она не спешила отвечать, в свою очередь разглядывая странного человека, которого так любила ее подруга, и пытаясь отыскать в нем хоть что–нибудь привлекательное. Кажется, Дотти говорила, что брат — писатель, хотя Робин не могла вспомнить, какие книги он пишет. Это отчасти объясняло его уединенный образ жизни, но никак не нарочитое стремление оградить себя от общества себе подобных!

Было что–то неправильное в сложившейся ситуации, и Робин, принимая во внимание все, что выпало на ее долю за прошедший год, не хотела быть втянутой в нее.

— Дотти ужасно огорчится, когда позвонит в следующий раз, если я скажу ей, что вы предпочли подождать ее приезда в гостинице, — вдруг сказал Люк.

Неужели по ее лицу так легко прочесть, о чем она думает?.. Но в том, что касается Дотти, он был прав. Ее подруга просто не поймет такого поступка. И она, Робин, вряд ли сможет объяснить ей страхи и сомнения, толкнувшие ее на это.

— Но вы же не можете всерьез хотеть, чтобы я осталась здесь! — воскликнула она.

Было более чем очевидно, что любая компания — в особенности ее компания — последнее, чего желал бы этот человек. Он достаточно ясно дал ей понять это раньше.

— Конечно нет, — прямо ответил Люк. — Но ради Дотти я готов смириться с этим.

«И вам придется сделать то же самое…» Этого Люк не сказал, но, безусловно, имел в виду.

И опять он был прав. Дотти пригласила Робин в Нормандию, чтобы помочь ей освободиться от груза пережитого за последние месяцы. И уехать из этого дома сейчас только из–за того, что подруга задержалась в театре, было бы черной неблагодарностью по отношению к ней. О, Дотти никогда не скажет этого прямо, но ее чувствительное сердце будет жестоко ранено таким поступком.

— Подумайте об этом, — сказал Люк, следивший за выражением ее лица, прежде чем повернуться и быстро выйти из комнаты, не давая Робин возможности еще что–либо сказать.

Через пару секунд громко хлопнула входная дверь, возвещая, что хозяин дома покинул его. Радостно залаял пес во дворе, и снова воцарилась тишина.

Робин осталась одна. Прежде всего она со вздохом облегчения опустилась на стул. Удивительно, сколько сил у нее отняла беседа с Люком!

Она попыталась сосредоточиться. Люк советовал ей подумать — конечно же о Дотти! Разве может она сейчас уехать? Но может ли остаться? Чем они будут заниматься, о чем будет говорить с этим человеком целых два дня?

Что же ей делать?

Впервые за прошедший год Робин выбралась в гости — и вот такая неудача! Она оказалась в доме, где меньше всего рады ее видеть.

Туман за окном почти почернел и, если только это возможно, сгустился еще больше. Даже погода ополчилась против нее!

Если она будет настаивать на немедленном отъезде, то рискует нарваться уже на откровенную грубость. Люк ясно дал понять, что намерен выполнить просьбу сестры. Попытаться бежать? Глупо и опасно, если вспомнить о собаке. И потом, это будет выглядеть так, словно она бежит от Люка Харрингтона.

А разве нет? Этот человек заставлял ее нервничать до дрожи. Само его присутствие где–то рядом казалось тягостным. Он…

Входная дверь заскрипела, открываясь, и снова хлопнула. В комнату радостно ворвался Гарм — Робин невольно вжалась в спинку стула, — а за ним вошел хозяин. Пес замер перед Робин, его глаза смотрели настороженно, чуткие ноздри трепетали, впитывая чужой запах.

— Все в порядке, Гарм, это свои, — успокоил его Люк, отпихивая пса коленом, чтобы подобраться ближе к камину. Протягивая к огню озябшие ладони, он сказал: — Кажется, сейчас не самое подходящее время для земляных работ. Придется подождать до утра, когда я хотя бы смогу видеть, что делаю.

— Уже совсем стемнело? — спросила Робин, просто чтобы посмотреть, как пес отреагирует на ее голос. Она сомневалась, что тот понимает значение слова «свои», да и ее вряд ли можно было отнести к этой категории.

Улыбка Люка больше напоминала оскал его четвероногого приятеля.

— Да, к тому же чертовски холодно. Я бы даже Гарма не выгнал на улицу в такую ночь.

Ну что же, подумала Робин, теперь от моего желания ничего не зависит.

— В таком случае, я принимаю ваше любезное предложение… По крайней мере, на сегодняшнюю ночь, — быстро добавила она, заметив, что недовольная гримаса на лице Люка сменилась удовлетворенной улыбкой.

Он насмешливо поклонился, словно принимая ее капитуляцию как должное.

— Приятно видеть, что ослиное упрямство не входит в список ваших недостатков, — издевательски заметил он.

Определенно ему следовало бы повнимательнее приглядеться к себе, прежде чем говорить о чужих недостатках!

Робин резко встала и перекинула через руку жакет.

— Будьте добры, покажите мне мою комнату, чтобы я могла перенести туда мои вещи из машины. И еще мне необходима горячая ванна. — После нескольких часов, проведенных за рулем, у нее болели плечи и шея, а сырость, казалось, навеки поселилась в теле. — Если это возможно, конечно, — запоздало добавила она, осознав вдруг, что еще не видела остальной части дома и что, несмотря на современную отделку кухни, в нем может не оказаться ванных комнат и горячей воды.

— Конечно, — отозвался Люк. — И вот что, дайте мне ключи от машины. Я заберу ее и поставлю во дворе.

— Совершенно необязательно, чтобы вы делали это, — возразила Робин. — Если на улице такой туман, как вы говорите, будет чересчур опасно ехать на машине, и я просто заберу из багажника сумку. А если проехать все–таки можно, значит, я отлично справлюсь с этим сама.

— Глупости! — отрезал Люк. — Я знаю эту дорогу как свои пять пальцев и могу проехать по ней с закрытыми глазами. А вот отпускать вас одну было бы неблагоразумно. — Его взгляд вспыхнул мрачным пламенем, когда он приблизился к Робин. — Что я буду делать, если вы не вернетесь? — с оттенком угрозы в голосе спросил он.

Словно загипнотизированная его взглядом, Робин молча пошарила рукой в кармане жакета и протянула ему связку ключей. Люк, не говоря ни слова, сунул их в карман брюк.

— Да, я забыл спросить: вы умеете готовить?

Робин моргнула.

— Что, простите?

— От вашего зоркого взгляда наверняка не ускользнул тот факт, что я живу здесь один. Большую часть времени я прекрасно обхожусь консервами и замороженными продуктами. Это вполне питательно, но чересчур однообразно. Дотти обычно готовит для меня, когда живет здесь. — Вскинув бровь, он вопросительно посмотрел на Робин.

Другими словами, ей предлагалось приготовить ужин себе — и ему, конечно.

— Мистер… Люк, — Робин вовремя поправилась, заметив раздражение, появившееся на его лице, — вы имеете в виду что–нибудь конкретное?

Он пожал плечами.

— Дотти особенно удается мясной пирог, но не уверен, что вы умеете его готовить.

Робин улыбнулась про себя. С чем с чем, а с мясным пирогом проблем не будет, если только…

— Я испеку пирог, если у вас найдутся все необходимые продукты.

Она была уверена, что найдутся, иначе Люк не стал бы упоминать об этом блюде.

— В холодильнике, — лаконично ответил он.

Так она и думала. Ну что же, приготовить ужин было бы самым меньшим, что она может сделать для Люка в благодарность за гостеприимство, в особенности учитывая погоду за стенами дома.

Впрочем, погода внутри дома — если так можно назвать настроение его хозяина — была едва ли приятнее.

Может быть, такое простое и будничное дело, как приготовление ужина, внесет в эту странную ситуацию хотя бы видимость нормальности.

— Если не хотите больше кофе, я провожу вас наверх, — сказал Люк, направляясь к двери и жестом приглашая Робин следовать за ним. Иными словами, она не хочет больше кофе. По крайней мере, с точки зрения Люка.

Мысленно призвав себя быть терпеливой, Робин вслед за хозяином вышла из кухни. Она оказалась в небольшом, отделанном деревом холле, опоясанном галереей, идущей на уровне второго этажа. Попасть на нее можно было по двум прочным дубовым лестницам, расположенным по обе стороны от входной двери. На галерею выходили двери комнат. Днем холл, по всей видимости, освещался солнцем, проникающим сюда через высокие витражные окна. А вечером его заменяли укрепленные на стенах красивые светильники, переделанные, как решила Робин, из бронзовых канделябров восемнадцатого века, в которых восковые свечи заменили электрическими.

Очарованная необычной прелестью дома Робин вслед за Люком поднялась по лестнице на второй этаж и вошла в предусмотрительно распахнутую перед ней дверь маленькой комнатки с белоснежными стенами и темными дубовыми балками под потолком. Комната была обставлена просто и изящно и выглядела очень уютной. Вышитые розами занавески на окне были задернуты. Робин отогнула край одной из них и посмотрела наружу. Ничего, кроме темноты и тумана. Возможно, утром из этого окна откроется более приятный вид, решила она.

На стене висела картина, точнее набросок, вставленный в простую деревянную рамку. Изящная девичья головка, окруженная облаком вьющихся волос. Нежный овал лица, большие глаза, задумчивая улыбка.

Но Робин не смотрела на рисунок. Ее внимание было приковано к подписи в его нижнем углу. Так хорошо знакомой ей подписи.

— Теренс… — прошептала, почти выдохнула она.

— Что вы сказали? — отозвался задержавшийся в дверях Люк.

Робин проглотила застрявший в горле комок и сделала неимоверное усилие, чтобы казаться спокойной. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с духом и ответить, скрывая предательскую дрожь в голосе:

— Я сказала… этот портрет… Ведь это работа Теренса Пауэра?

Люк нахмурился.

— Возможно. Он жил в доме два года назад, во время моего отъезда. Парень, который оставил этот набросок. Художник. Один из приятелей Дотти. Кажется, его действительно звали Теренс, хотя я не могу поручиться за фамилию.

— Пауэр. Теренс Пауэр, — с трудом выговорила Робин. — Странно, — медленно продолжила она, — что я никогда не видела этого портрета.

— Не вижу в этом ничего странного, — ответил Люк. — Насколько я знаю друзей Дотти, все они мнят себя гениями, но публика почему–то не разделяет их убеждений. Удивительно, что вы сразу узнали автора.

— Там есть его подпись, — сказала Робин. — И он действительно был очень талантлив.

Теренс жил в этом доме. Возможно, в этой самой комнате он работал. Возможно, на этом самом месте, где сейчас стоит Робин, стоял его мольберт…

— Вы сказали «был»? — Теперь Люк говорил очень тихо.

— Он умер в прошлом году. — Робин до боли сжала кулаки, чтобы не разрыдаться. В конце концов, пора бы ей научиться спокойно говорить о его смерти. — Погиб в авиакатастрофе.

— Я не знал, — медленно произнес Люк. — Дотти никогда не рассказывала мне об этом.

Да, Дотти была почти так же потрясена смертью Теренса, как и Робин, и старалась не говорить о ней ни с кем. Даже с Робин.

Как странно было находиться в доме, который еще помнил Теренса живым. Эти комнаты словно сохранили эхо его голоса, тепло его рук. Этот набросок, сделанный им… Робин впервые обратила внимание на изображенную на портрете девушку и не удержалась от удивленного восклицания.

Ей эхом вторил голос Люка. Робин не заметила, как он подошел и теперь стоял за ее спиной, внимательно глядя на рисунок.

— Это же вы! — воскликнул он таким тоном, словно обвинял ее в преступлении.

— Я, — согласилась Робин. «Немного моложе и намного счастливее», — могла бы она добавить, но промолчала.

— Так вот почему у меня все время было ощущение, что я уже где–то видел вас, — сказал наконец Люк. — Теперь понятно, почему Дотти так бережно сохранила этот листок… — Он осекся. — Значит, вы были знакомы? — полуутвердительно спросил он.

Робин молча кивнула.

— Это Дотти познакомила вас? — догадался он.

Еще один кивок. Да, это Дотти познакомила их чуть больше двух лет назад, и это знакомство стало первым шагом к горячей, яркой, но, увы, такой недолгой любви. Однако об этом ей меньше всего хотелось рассказывать странному мужчине, волей случая и так узнавшему о ней больше, чем она намеревалась открыть.

Но он не знал одного. Того, что до сих пор наполняло неутихающей болью ее сердце.

Теренс Пауэр был ее мужем.

3

— Вам нужно еще что–нибудь?

Голос Люка застал Робин врасплох, она резко обернулась и чуть не уронила на пол миску с начинкой для пирога. Широко открытыми глазами она смотрела на стоящего в дверях мужчину.

Внешность Люка невероятным образом изменилась. Он наконец избавился от бороды, и теперь вместо грубого дикаря перед Робин стоял довольно молодой человек, высокий, сухощавый и спортивный, с короткими волнистыми волосами приятного золотисто–каштанового цвета. Тонкие черты лица выдавали хорошее происхождение, твердо очерченные губы и сильный подбородок говорили о решительности. Только глаза оставались прежними, темными и неприветливыми, да две глубокие складки, шедшие от крыльев носа к уголкам рта, придавали лицу выражение насмешливого презрения.

Робин с удивлением подумала, что, пожалуй, Люка Харрингтона можно даже назвать красивым. И уже в который раз спросила себя, что могло заставить этого человека так настойчиво избегать общения с людьми.

И еще одна мысль не давала ей покоя. Точнее, ощущение, что она уже видела этого человека и нужно сделать лишь небольшое усилие, чтобы вспомнить, где и когда.

Люк поймал ее взгляд и рассеянно потер гладко выбритый подбородок.

— Я немного распустился тут, пока был предоставлен самому себе, — пояснил он. — Дотти не понравилось бы, если хотя бы к ее приезду я не привел себя в порядок.

Робин улыбнулась.

— Полагаю, именно для этого и существуют младшие сестры.

Люк в сомнении покачал головой.

— А у вас есть сестры или братья? — поинтересовался он.

— Нет, — ответила Робин. — И еще одно «нет» в ответ на ваш первый вопрос. Мне больше ничего не нужно, по крайней мере для ужина. Я нашла в холодильнике все необходимое.

Обнаруженная рядом с ее комнатой ванная, выложенная терракотовой плиткой, подарила Робин полчаса ни с чем не сравнимого наслаждения от лежания в душистой горячей воде. Усталость постепенно покинула ее, и на смену ей пришло ощущение покоя и расслабленности. Даже выходки Люка не казались больше столь отвратительными, и Робин твердо решила впредь быть терпимее по отношению к нему. Хотя бы ради милой Дотти.

— Может, я могу чем–то помочь вам? — настаивал Люк. — Честно говоря, я чувствую себя немного виноватым, что заставил вас готовить. Я так давно веду жизнь отшельника, что это самым прискорбным образом отразилось на моих манерах, — признал он.

Робин задумчиво смотрела на него, понимая, что сказанное им сейчас было настолько близко к просьбе простить его за прошлое поведение, насколько такой человек, как Люк, мог себе это позволить. Однако она не сомневалась, что даже это подобие извинения было сделано лишь потому, что Робин любимая подруга его сестры. Люк Харрингтон отнюдь не производил впечатления человека, который придает хоть какое–то значение тому, плохо или хорошо о нем думают другие.

— Если у вас найдется красное вино, было бы очень неплохо подать его к пирогу. — И она улыбнулась со всей теплотой, на которую была способна по отношению к Люку.

Тот молча открыл небольшую дверцу в углу кухни и исчез за ней. Судя по всему, там находилось нечто вроде винного погреба, потому что через пару минут он вернулся, неся в руках покрытую пылью бутылку. Поставив ее на стол, он достал из ящика штопор и принялся возиться с пробкой.

Наблюдая за его действиями, Робин решила попробовать снова завязать разговор.

— Дотти что–нибудь рассказывала вам обо мне? — с любопытством спросила она.

— Разумеется, нет, — ответил он, ставя открытую бутылку на стол. — Иначе я не ждал бы мужчину.

— Забавно, — пробормотала несколько задетая Робин, доставая из шкафчика бокалы. — В колледже мы были очень близкими подругами.

Люк разлил вино и протянул один из бокалов ей. Робин попробовала терпковатый напиток. Да, Люк знал толк не только в кофе. Еще одно очко в его пользу. Она подняла глаза, чтобы сказать ему об этом.

Люк все еще стоял нахмурившись, словно припоминая что–то. Внезапно его лицо озарилось радостью понимания.

— Ну конечно же! — воскликнул он. — Вы — Робби! Теперь я вспомнил. Дотти постоянно говорила о вас, когда появлялась дома. Целыми днями мы только и слышали: «Робби сказала то» да «Робби сделала это»!

Робин улыбнулась, услышав из уст Люка имя, которым Дотти звала ее в детстве.

— Если вас это утешит, — заметила она, — то в колледже Дотти также постоянно говорила о вас.

— В самом деле? — Лицо Люка потемнело, взгляд стал беспокойным. — И что именно она говорила?

— Ничего особенного, — ответила Робин, удивленная переменой в его настроении. — Просто ваше имя постоянно звучало по разным поводам.

Насколько Робин помнила, чаще всего Дотти говорила о том, что ее брат не похож на остальных мужчин. Теперь, познакомившись с Люком, Робин была готова целиком и полностью согласиться с этим. Интересно, чего так опасается Люк? Какую страшную тайну знает Дотти, всегда говорящая о нем с любовью и гордостью?

На всякий случай Робин решила сменить тему.

— Мы поедим в кухне или переберемся в столовую? — Должна же в этом великолепном доме быть столовая!

— Лучше здесь, если не возражаете, — немного подумав, ответил Люк. — В столовой сейчас наверняка ужасно холодно.

Робин наклонила голову, чтобы скрыть улыбку. Он явно старался не забывать о хороших манерах.

— Очень хорошо, — кивнула она. — В таком случае, не возьметесь ли вы накрыть на стол? Тогда я смогу приглядеть за пирогом.

Пожалуй, здесь не так плохо, как я опасалась, решила Робин, наблюдая за Люком, который быстро и ловко двигался по кухне, доставая тарелки и вилки. Здесь даже уютно.

Даже чересчур уютно. Робин так расслабилась, что не заметила, как начала мурлыкать песенку, как всегда делала дома за готовкой. Мысль о незримом присутствии Теренса в этом доме подействовала на нее умиротворяюще. Под его невидимой защитой можно было не опасаться непредсказуемого Люка Харрингтона, не думать о загадках, которые окружали его.

— Надеюсь, вам понравится, — сказала она несколькими минутами позже, доставая пирог из духовки и выкладывая его на блюдо.

— А вы разве не собираетесь составить мне компанию?

Робин аккуратно составила грязные миски в мойку.

— Я никогда не ем так поздно, особенно мясное.

Правда состояла в том, что долгое время ей приходилось буквально заставлять себя есть. За этот год она похудела на шестнадцать фунтов, что при ее росте было немало. Даже теперь, когда аппетит понемногу стал возвращаться к ней, она часто довольствовалась кофе или фруктами.

— Сядьте–ка, — повелительно сказал Люк, вставая и отодвигая стул, стоявший перед предназначенной для Робин тарелкой. — Сядьте, я сказал! — более жестко добавил он, видя, что она не шевельнулась.

— Я не Гарм, мистер Харрингтон.

— А я не мистер Кто–То–Там! Я уже дважды говорил вам, что меня зовут Люк, — холодно ответил он. — И я отлично понял, что вы не Гарм, — тот слушается меня с первого раза!

Робин вздернула подбородок и в упор посмотрела на него. Некоторое время две пары черных глаз прожигали друг друга насквозь. Наконец Люк протянул к Робин руку, словно предлагая перемирие, и спросил, безуспешно пытаясь смягчить свой хриплый голос:

— Вам будет легче, если я скажу «пожалуйста»?

Конечно, ей стало легче. Она совсем не была уверена, что сможет выстоять в этом поединке. Решительно Люк был не из тех мужчин, рядом с которыми можно расслабиться хотя бы на секунду. Но теперь она могла отступить, не потеряв лица.

Исключая тот факт, что ей действительно не хотелось садиться с ним за стол. С одной стороны, у нее совсем не было аппетита. С другой — она вдруг начала находить атмосферу этой кухни чересчур интимной.

Да что с ней творится в самом деле? Теренс умер почти год назад, и все это время никакой другой мужчина не мог занять ее мысли даже на минуту. Робин была не из тех женщин, которым мужчина необходим просто для удовлетворения самолюбия. Почему же она так странно чувствует себя рядом с Люком Харрингтоном?

Она искоса взглянула на него и тут же отвела глаза, чтобы не выдать своего интереса.

Это грубый, агрессивный и жестокий человек, напомнила она себе… Но Дотти так любит его! И он, кажется, тоже испытывает к сестре теплое чувство. Значит, в его сердце все же есть место чему–то хорошему. И потом, он ведь извинился за свое поведение и так искренне старался быть вежливым с ней…

— Ваш пирог остынет, — напомнил Люк, указывая на ее тарелку.

Робин послушно опустилась на краешек стула и принялась за еду. Чувство расслабленности и умиротворения, согревавшее ее совсем недавно, теперь улетучилось, не оставив ни следа.

Может быть, завтра она сможет отправиться в город. Если они с Люком проведут день порознь, то сумеют отдохнуть от общества друг друга — общества, которое обоим так неприятно. Дотти приедет только послезавтра, и у нее не будет повода огорчаться.

Кого она стремится обмануть! Ей просто хочется сбежать от этого человека, находиться рядом с которым становится выше её сил!

— Вы выглядите маленькой девочкой, перед которой поставили тарелку овсянки и велели не выходить из–за стола, пока она не съест все до конца, — с отвращением заметил Люк.

Робин слабо улыбнулась. Сравнение и впрямь было точным.

— А вы почему не едите? — спохватилась она.

— Жду вашего приглашения, — отозвался Люк и тут же отправил в рот довольно большой кусок. Некоторое время он молча жевал, затем на его лице появилось выражение восхищения. Он даже прикрыл глаза от удовольствия. — Я думал, что Дотти замечательно готовит это блюдо, но вы, безусловно, превзошли ее, — признал он.

— Так уж и быть, я не стану передавать ей ваши слова, — ехидно заметила Робин. — Но, честно говоря, в этом нет ничего странного: мы обе учились готовить его у одного и того же повара, только у меня было больше возможностей практиковаться.

— О чем вы говорите? — поднял бровь Люк.

— Это коронное блюдо моей мамы. — Как всегда, при воспоминании о матери на глаза Робин навернулись слезы, а в горле встал жесткий комок. Она поспешила отпить вина, чтобы проглотить его, и на сей раз ей удалось взять себя в руки. — Дотти приезжала к нам на каникулы, — продолжила она. — И ей так понравился этот пирог, что она уговорила маму дать рецепт.

— Надеюсь, у вашей мамы не одно коронное блюдо? — поинтересовался Люк. — И вы не откажетесь в следующий раз познакомить меня и с другими шедеврами?

— Это несложно, — улыбнулась в ответ Робин. — Я вообще люблю готовить.

— Похоже, я еще очень многого не знаю о вас, — заметил он.

— То же самое я могу сказать и о вас, — ответила она. — Вы, кажется, писатель?

— Кто вам сказал, что я писатель? — резко спросил Люк, подавшись вперед всем телом и свирепо глядя на Робин. Пока она ошеломленно глядела на него, он вдруг безнадежно махнул рукой и снова откинулся на спинку стула. — Можете не отвечать, — вздохнул он, — и так понятно: Дотти!

Робин только покачала головой, устав удивляться перепадам его настроения.

— Простите, мне и в голову не приходило, что это ваша семейная тайна, — сказала она. — Вы, должно быть, пишете под псевдонимом?

— Что заставляет вас так думать? — осведомился он.

— Ну, я стараюсь по мере сил следить за новинками литературы, — скромно заметила Робин, — но я никогда не слышала о книгах, написанных Люком Харрингтоном. Поэтому и подумала, что вы пишете под псевдонимом. И позвольте мне высказать еще одно предположение: вы кажетесь мне человеком, который не хотел бы, чтобы вокруг его имени поднялась шумиха. Вот и все. Скажите мне, если я заблуждаюсь.

Пока Робин говорила, Люк не переставал сверлить ее мрачным взглядом своих черных глаз, так что закончила она уже менее уверенно, чем начала.

Что такого она сказала? Никто не предупреждал ее, что его работа — запретная тема для разговора. О чем вообще можно говорить с человеком, который взрывается в ответ на самые безобидные замечания? И почему, почему при одном только взгляде на него по ее спине пробегает дрожь?

Наступившее напряженное молчание было нарушено телефонным звонком.

Хорошо бы это была Дотти, подумала Робин. Уж на сей раз она добьется разрешения поговорить с подругой! Она молча считала звонки. Шесть… восемь… десять!

Телефон замолчал, затем зазвонил снова. Наверняка это Дотти!

Должно быть, намерения Робин были ясно написаны на ее лице, потому что Люк, прежде чем снять трубку, бросил на нее предостерегающий взгляд.

— Слушаю! — сказал он, и почти тут же на его лице возникла издевательская гримаса, обращенная к Робин. — Шарлотта! — воскликнул он и быстро–быстро заговорил по–французски.

Робин разочарованно отвернулась, продолжая украдкой прислушиваться к разговору, хотя ей удавалось понять лишь отдельные слова.

— Шарлотта, дорогая… — говорил он. — Так давно… Я скучал… Когда мы будем…

Все остальные слова сливались в сплошную мешанину звуков, так что в конце концов Робин перестала слушать.

Интересно, кто такая эта Шарлотта, подумала она. В голосе Люка слышалась сейчас такая же теплота, как тогда, когда он говорил о Дотти. Неужели в его сердце есть место и другим привязанностям? Эта женщина знала семейный телефонный код — значит, она принадлежала к числу самых близких друзей. Похоже, Люк отнюдь не ведет жизнь отшельника, как это ей представлялось, даже если не считать более или менее редких визитов Дотти.

Впрочем, ничего удивительного в этом нет. Привлекательный тридцатишестилетний холостяк вполне может позволить себе встречаться с женщиной. Странно было бы, если бы он этого не делал!

Робин механически собирала со стола посуду, размышляя, какой должна быть женщина Люка. Конечно, это совсем не ее дело, просто интересно было бы попробовать представить себе ее. Наверное, у нее просто ангельское терпение, если она способна выносить постоянные и неожиданные перепады его настроения. А может, именно поэтому она не живет в этом доме постоянно, а наезжает изредка, как солдат, который, отдохнув в тылу, затем вновь выходит на линию огня.

— Не поделитесь со мной шуткой, тогда мы посмеемся вместе.

Он снова, уже не в первый раз, застал ее врасплох. Робин так загадочно улыбалась своим мыслям, что это вызвало раздражение закончившего разговор Люка. Все–таки у него отвратительная манера подкрадываться неслышной кошачьей походкой и неожиданно возникать из–за спины. Как сейчас, например.

— Никаких шуток, — ответила она, незаметно отодвигаясь от него подальше. — Я просто блуждала мыслями очень далеко отсюда, чтобы не мешать вам наслаждаться беседой.

— Как это мило, — саркастически произнес Люк.

— Я тоже так думаю, — отрезала она, делая вид, что не замечает издевки.

— У нас будет что–нибудь на десерт?

— Да. Через десять минут.

— Отлично. Мне как раз нужно кое–что сделать.

Он резко повернулся и вышел из кухни.

Робин снова принялась за готовку. Простые, привычные действия успокаивали ее, и, пока руки занимались знакомой до мелочей работой, можно было спокойно думать о чем угодно.

Этот телефонный звонок пришелся очень кстати, пусть звонившая оказалась не Дотти. Он не только дал Робин пищу для размышлений, но и избавил ее и Люка от необходимости продолжать ставший тягостным разговор.

Робин решила из осторожности впредь не заговаривать ни на какие темы, способные вызвать новый взрыв раздражения у Люка. Проблема была лишь в том, что она понятия не имела, какие именно темы могут его вызвать.

Робин выложила в вазочки печенье и начала заливать его приготовленным кремом, когда телефон снова зазвонил. Десять звонков. Пауза. Снова звонки. Значит, это кто–то из членов семьи.

Или еще одна подружка Люка, добавила Робин про себя.

Телефон все звонил и звонил. Где бы ни был хозяин дома, он или не слышал звонков, или не мог подойти к телефону. Должна ли она в такой ситуации ответить? Люк придет в ярость, если она сделает это. Но оставить телефон разрываться от звона тоже неправильно. Возможно, кто–то будет очень беспокоиться, думая, что с Люком что–нибудь случилось. Если она просто скажет, что он на минуту вышел…

— Оставьте это!

Резкий окрик заставил Робин отдернуть руку от аппарата, словно тот был из раскаленного металла. Люк вошел в кухню так стремительно, что Робин едва успела убраться с его пути.

Просто смешно, сказала она себе, пока Люк слушал, что ему говорит голос в трубке. Она всего лишь хотела ответить на телефонный звонок, а он набросился на нее так, словно она рылась в его личных бумагах! Но, судя по выражению бешенства на лице Люка, по его мнению, это было одно и то же. И здесь какие–то секреты! Нет, она просто не может больше оставаться под одной крышей с этим…

— Дотти хочет поговорить с вами.

Робин с укором посмотрела на Люка. Звонила Дотти и хотела поговорить с ней, Робин, так что, если бы она и взяла трубку первой, ничего страшного не произошло бы.

Глубоко вдохнув и выдохнув, чтобы успокоиться, она поднесла трубку к уху и бодро приветствовала Дотти.

— Как здорово, что ты все–таки решилась! — В голосе подруги звучало столько искренней радости, что Робин стало неловко. — Как тебе нравится «Медвежий угол»?

— Очень интересно, — пробормотала Робин, не желая высказывать все, что думает, в присутствии Люка.

Дотти счастливо рассмеялась.

— Я бы спросила еще, как тебе нравится Люк, но подозреваю, что получу точно такой же ответ!

— Думаю, ты права, — ответила Робин, покосившись на Люка.

— Он по–прежнему строит из себя неандертальца? — поинтересовалась Дотти. — Знаешь, он обещал мне следить за своими манерами…

— Твой брат ведет себя вполне достойно, — заверила ее Робин. — И он очень любезен со мной.

По крайней мере, иногда вспоминает, что должен быть вежливым, — так было бы точнее, но Робин не хотела расстраивать подругу, жалуясь на ее брата, да еще в его присутствии. Возможно, потом, когда Дотти наконец приедет, они вместе посмеются над всей этой историей… Если Дотти приедет.

— Послушай, мне действительно ужасно жалко, что приходится задержаться здесь. — Дотти словно услышала мысли Робин. — Но я уже заказала билет на самолет. Прилечу из Дублина прямо в Руан и послезавтра утром буду у вас. Надеюсь, вы с Люком сможете до тех пор обойтись без меня?

Дотти рассмеялась и повесила трубку.

Смогут ли они с Люком? По крайней мере, она, Робин, постарается. Но мгновенный взгляд на мрачное лицо Люка сказал ей, что это будет очень и очень нелегко.

4

— Ваша мама никогда не говорила вам, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок? — спросил Люк с лукавой искоркой в глазах, отодвигая пустую вазочку из–под десерта, который Робин подала ему всего несколько минут назад.

Она поспешила отвлечь его десертом сразу же, как только повесила трубку, чтобы избежать необходимости обсуждать свой разговор с Дотти. Она вовсе не собиралась делиться с Люком своими мыслями на эту тему, хотя, судя по его заинтересованному взгляду, он был бы не прочь их узнать.

Робин взяла со стола бокал и отпила еще вина. Весь последний год она не прикасалась к спиртному, да и раньше пила вино лишь изредка, в компании, чтобы расслабиться и стать общительнее. Но здесь ее общительность никому не нужна, и меньше всего ей самой.

Зачем тогда, спрашивается, она попросила его поставить на стол вино?

Может быть, потому, что после нескольких месяцев почти полной изоляции ей хотелось хотя бы иллюзии нормальной человеческой жизни? Удовольствия сидеть за столом вместе с другим человеком, болтая о разных пустяках и попивая вино? Возможно. Но и сидящему напротив нее мужчине должно было хотеться того же самого. Робин уже достаточно знала о нем, чтобы понять: образ жизни Люка весьма далек от нормального, хотя, похоже, отшельничество ничуть не тяготит его, более того, он в отличие от Робин наслаждается им.

— Моя мама, конечно, говорила мне нечто подобное, — наконец ответила она на вопрос Люка. — Но знаете, для того чтобы это стало правдой, у мужчины должен быть не только желудок, но и сердце.

Веселость сбежала с лица Люка, а губы скривились в знакомой безрадостной усмешке.

— Насколько я понимаю, вы намекаете, что применительно ко мне эта мудрость не работает, потому что у меня нет сердца.

Робин вздохнула.

— Я ни на что не намекаю. Я просто ответила на ваш вопрос. Прошу прощения, если допустила бестактность.

— Нет, — помолчав, ответил Люк, — это я прошу у вас прощения. Я так давно довольствуюсь компанией одного Гарма, что почти забыл, что это значит — жить рядом с другими людьми. Мое общество вам в тягость, не так ли?

— Не очень, — с облегчением отозвалась Робин. — И я даже в чем–то могу вас понять. Если бы ситуация повернулась наоборот и в мою частную жизнь вторгся совершенно незнакомый человек, я бы тоже не слишком обрадовалась.

Впрочем, даже в страшном сне Робин не могла вообразить ситуации, в которой Люк постучался бы в ее дверь с просьбой предоставить ему ночлег.

— Это не совсем верно, — возразил Люк. — Я был предупрежден о вашем приезде.

— О нашем приезде, — поправила его Робин. — Вы ожидали, что Дотти тоже будет здесь и позаботится обо мне.

Он тяжело втянул в себя воздух и с шумом выдохнул его.

— Может быть, попробуем начать наше знакомство сначала, Робин… Я только сейчас понял, что не знаю вашей фамилии. Дотти всегда называла вас только по имени. — И он выжидательно посмотрел на Робин.

Та колебалась. Она не собиралась скрывать от него свою фамилию. Вопрос был в том, как именно ей представиться: Пауэр или Уайт?

Выйдя замуж за Теренса, она взяла его фамилию, но на работе продолжала пользоваться девичьей, потому что имя Робин Пауэр никому ни о чем не говорило, а Робин Уайт было уже довольно известно в ее кругу.

— Пауэр, — сказала она наконец. — Робин Пауэр, — повторила она уже тверже и, чтобы исключить всякие сомнения, добавила: — Миссис Пауэр.

— Миссис Пауэр… — повторил Люк. — Фамилия пишется так же, как у Теренса Пауэра, художника?

Робин кивнула. Ей казалось, что Люк непременно должен знать эту часть ее биографии, но как же трудно оказалось произнести необходимые слова! На ее глаза снова навернулись слезы.

— Боже мой, что я за идиот! Мне и в голову не приходило… Простите меня, пожалуйста!

— Все в порядке, — успокоила его Робин, незаметно смахивая слезы. — Мне нужно было сказать вам об этом раньше, тогда, когда я увидела рисунок, но я…

— Вы не хотели обсуждать со мной вашу личную жизнь, — догадался Люк. — Но Дотти… она–то должна была меня предупредить!

— Нет, не должна была, — заявила Робин. — Какая теперь разница… Я была замужем, и мой муж… — Она судорожно сглотнула. — Мой муж умер.

Люк посмотрел на ее левую руку, где на безымянном пальце до сих пор блестел тонкий золотой ободок.

— А я ведь даже не заметил, что вы носите его, — немного растерянно и с обращенным к самому себе укором произнес он.

— Я уже сказала, это неважно. — Робин почувствовала настоятельную необходимость сменить тему: эта была еще чересчур болезненной.

Люк хотел было не согласиться с ней, но поднял глаза на ее побледневшее лицо и мягко спросил:

— Так мы начнем сначала, Робин?

К чему это все? Она пробудет здесь совсем недолго, и их пути вряд ли еще когда–нибудь пересекутся. Но ради Дотти…

— Конечно, Люк, — легко согласилась она и, памятуя о малоприятном начале их знакомства, поинтересовалась: — А где же Гарм?

— Я решил, что лучше ему пока побыть снаружи, — объяснил Люк. — Я как раз выходил покормить его, когда позвонила Дотти.

— Если вы выставили его на улицу из–за меня, то, пожалуйста, впустите обратно. — За окном страшно выл ветер, и ветки деревьев царапали по стеклу. — Думаю, он быстро поймет, что я не представляю для вас угрозы.

— Я не был бы в этом так уверен, — туманно ответил Люк.

Робин некоторое время смотрела на него, пытаясь понять, что именно он имел в виду, но затем оставила бесполезное занятие. Может быть, в устах другого человека эти слова показались бы приглашением к флирту, но Люк… Мотивы его поступков оставались загадкой для Робин.

Внезапно она поняла, какое чувство может испытывать к ней человек, готовый устроить похороны для мертвой бродячей собаки.

— Скажите, Люк, — спросила она, — вы в детстве не подбирали выпавших из гнезда птенцов и брошенных котят?

Вопрос сбил его с толку.

— Не делал ли я — чего? О чем вы говорите, Робин?

— Не надо жалеть меня, Люк, — сухо пояснила она. — Я не выношу жалости. — В том числе и жалости к самой себе, могла бы добавить Робин.

Она повернулась к мойке и включила воду, чтобы сполоснуть посуду после ужина. Вдруг сильная рука схватила ее за плечо и развернула, так что Робин оказалась лицом к лицу с разъяренным Люком.

— Я и не думал жалеть вас! — прорычал он. — И никогда, слышите, никогда не смейте мне указывать, что я должен делать и чего не должен!

Она отстранилась от него.

— Я и не собиралась…

— Нет, вы собирались! Более того, вы только что сделали это. Вы… Проклятье!..

Он оборвал себя на полуслове и неожиданно, наклонившись к ней, впился в губы Робин жарким поцелуем.

Ошеломленная, она сначала не сопротивлялась, замерев в прочном кольце его рук и каждой клеточкой ощущая напряжение всех мышц его тела, пока он целовал ее. Более того, она даже почувствовала прилив давно забытого желания, поднимающегося из глубины ее существа, словно раскаленная лава, и грозящего затопить все другие чувства. Под этим безудержным напором толстая корка льда, покрывшая ее сердце после смерти Теренса, треснула и начала таять…

Только не этот человек! Кто угодно, только не он!

Робин, задыхаясь, отвернула голову от Люка.

— Прекратите! — выкрикнула она, вырываясь из его объятий. — Я не хочу…

— Нет? — Он продолжал удерживать Робин, глядя на нее с непередаваемой усмешкой. — А мне показалось…

— Отпустите меня, — потребовала Робин, отталкивая его руки. — Я не такая женщина, за которую вы меня принимаете.

— А с чего вы взяли, что я принимаю вас за «такую» женщину, что бы это ни значило? — притворно удивился он.

— Я не отчаявшаяся вдовушка, которую нужно немедленно утешить.

— Я думал, мы уже покончили с этим, — медленно произнес он, отступая на шаг. На его виске стремительно пульсировала жилка. — Я просто поцеловал вас. И уверяю вас, вовсе не рассчитывал, что этот поцелуй завершится победным шествием в спальню. Ну хорошо, в следующий раз вам придется попросить самой.

— В следующий раз? — Робин не верила своим ушам. Она еще вся дрожала от пережитого потрясения.

— Я не сказал, что это будет обязательно со мной, — усмехнулся Люк. — Хотя кто знает…

Она знала. Более того, была уверена, что никогда в жизни не попросит Люка Харрингтона снова поцеловать ее! Разве что…

Робин обессиленно опустилась на стул. Ее губы еще горели от прикосновения чужих губ, кровь гудела в ушах словно колокол. Как она могла позволить этому ужасному человеку поцеловать себя?

Хотя, если быть честной, она и не позволяла ему этого. Просто Люк действовал слишком быстро и неожиданно, так что она не сразу поняла, что происходит, и не смогла воспротивиться его действиям.

Люк Харрингтон. Почему из всех мужчин на свете это был именно он, так непохожий на ее мужа. Теренс был огромным, добродушным, жизнерадостным блондином. Улыбка не сходила с его губ. Их дом с утра до вечера полнился гостями и звенел смехом. Люк же, похоже, вообще не знает, что это такое.

— Поздоровайся с очаровательной леди, Гарм!

Огромный пес одним прыжком влетел в кухню. Хозяин следовал за ним по пятам.

— Вряд ли он решит попробовать вас на вкус, — язвительно заметил Люк, наблюдая за Робин, которая при появлении собаки боязливо поежилась. — Вас слишком мало, ему не хватит и на один зуб.

Робин покраснела, поняв, что он намеренно пытается задеть ее. Но в данных обстоятельствах это было лучше, чем его попытки быть любезным с ней.

— Привет, Гарм, — поздоровалась Робин с псом, протягивая руку, чтобы он мог ее обнюхать. Огромная морда деликатно ткнулась в ладонь.

— Собаки чаще нападают на тех, кто их боится, — заметил Люк. — Они очень тонко чувствуют подобные вещи.

И не только собаки, подумала Робин. Впрочем, она вовсе не боялась Люка, просто находила его до отвращения таинственным и противоречивым. Особенно после того, что только что случилось.

Как за такое короткое время зародившееся в нем сочувствие к ее судьбе могло превратиться в страсть, с которой он целовал ее?

— Хороший мальчик! — Робин потрепала Гарма по голове, когда он попытался лизнуть ее руку. — Пускай даже ты делаешь это только потому, что чувствуешь запах мясного пирога.

— Вы напрасно недооцениваете силу своего личного обаяния, — хмыкнул Люк. — Возможно, я повел себя неделикатно, но это только лишний раз доказывает, что вы привлекательная женщина.

Робин молча отвернулась. Ей не хотелось сейчас слышать, что она — привлекательная женщина. И особенно не хотелось слышать это от Люка.

Принимая приглашение Дотти, она так радовалась возможности провести несколько дней вместе с подругой, что совсем не думала о предполагаемом присутствии ее брата. Конечно, она знала, что Люк будет жить в доме, но считала, что он не станет обременять женщин своим обществом. Может быть, так бы и случилось, если бы Дотти приехала вовремя…

Впрочем, вряд ли. Люк Харрингтон совсем не тот человек, которого можно не заметить. К нему нельзя остаться равнодушным: люди, подобные ему, могут вызывать лишь сильные чувства. Горячую любовь или не менее горячую ненависть.

Любовь?

Робин сильно сомневалась, что хоть одна женщина в целом свете может полюбить человека с таким переменчивым характером и чувствовать себя при этом счастливой. Она даже начала жалеть эту незнакомую ей Шарлотту…

— Сейчас же прекратите так улыбаться! — Голос Люка оторвал ее от размышлений. — Я уже начинаю ненавидеть эту улыбку Джоконды.

— Прошу прощения?

Гримаса на лице Люка была на редкость выразительной.

— Иногда вы так улыбаетесь, словно знаете какой–то ужасно забавный секрет, которым не намерены делиться с другими.

Разумеется, она не собиралась делиться с ним!

— На самом деле я просто устала и мои мысли бродят неизвестно где. — Робин нарочито зевнула. — Вы не будете возражать, если я пожелаю вам спокойной ночи и пойду спать?

Последнее было сказано из чистой вежливости. Робин намеревалась отправиться в отведенную ей комнату независимо от того, что думает по этому поводу Люк. Ее совершенно не прельщала возможность провести в его компании остаток вечера. И завтрашний день тоже!

Кривая усмешка Люка стала еще язвительнее, как будто он угадал намерение Робин.

— Чувствуйте себя как дома, — сказал он. — И оставьте всю посуду на столе: я сам вымою ее. Это меньшее, что я могу сделать в благодарность за прекрасный ужин. Наверху есть библиотека. Можете воспользоваться ею, если вам нужна книга, чтобы заснуть. Вторая дверь налево. Там множество кровавых историй, которые вы так любите.

— Благодарю вас, — холодно ответила Робин. — Надеюсь, Гарм не станет возражать, если я встану и выйду из кухни.

Люк оглянулся на собаку, которая теперь лежала, растянувшись у камина и опустив тяжелую голову на передние лапы.

— Попробуйте — и увидите! — издевательски предложил он.

Робин колебалась. Несмотря на размеры, пес был очень проворный и мог в два прыжка догнать ее. Конечно, он беспрекословно повинуется Люку, и тот сможет остановить его прежде, чем он схватит Робин своими ужасными клыками.

Если захочет остановить…

Робин встала и направилась к двери, краем глаза следя за собакой. Огромный зверь даже не поднял головы, только шевельнул ухом, прислушиваясь к происходящему. Робин с торжествующим видом вышла из кухни, удержавшись от того, чтобы посмотреть на выражение лица Люка.

Библиотека оказалась действительно большой. Робин нечасто приходилось видеть столько книг, собранных в одном доме. Все четыре стены от пола до потолка были заняты книжными полками, на которых плотно, переплет к переплету, стояли самые разнообразные книги. На гигантском письменном столе в центре комнаты тоже громоздились стопки книг, так же как и на подоконнике, и на полу под окном. Если Люк действительно ухитрился все это прочитать, то ему, должно быть, приходилось тратить на чтение все свободное время!

Она обратила внимание, что книги стоят на полках вперемешку, без всякого порядка: научные труды бок о бок с бульварными романами, сборники стихов — с кулинарными книгами. Наверное, хозяину дома стоило немалого труда найти нужную книгу. Впрочем, при его образе жизни времени у него хоть отбавляй.

Робин выбрала тяжелый том в кожаном переплете, посвященный фламандской живописи. Книга была редкой и старинной и должна была доставить ей много удовольствия.

В доме царила странная тишина, когда Робин возвращалась по галерее в свою комнату. Все лампы в холле были погашены, и свет падал только из приоткрытой двери ее комнаты. Пробираясь к себе мимо многочисленных закрытых дверей, Робин чувствовала, что по ее спине пробегает дрожь. Огромный и почти нежилой дом напоминал ей мавзолей.

— Я забыл предупредить вас, чтобы вы не пугались, если, проснувшись, не застанете меня дома.

Люк стоял у подножия лестницы, почти незаметный в темноте. Робин пришлось перегнуться через перила, чтобы разглядеть его.

— Вы куда–то уезжаете? — спросила она. Отчего–то ей стало не по себе при мысли о том, что она останется одна в огромном пустом доме. По сравнению с этим даже общество Люка казалось не таким невыносимым.

Он пожал плечами.

— Каждое утро я выхожу на прогулку с Гармом. И обычно это занимает не меньше двух часов.

Ну разумеется, такой огромной собаке необходимо много бегать.

— Я могу пойти с вами, — быстро сказала Робин и почти сразу же пожалела об этом, вспомнив, что собиралась уехать на весь день в город.

— Можете, — равнодушно согласился он, — если у вас найдется подходящая одежда и обувь, чтобы карабкаться по холмам. Там, где мы обычно гуляем, не слишком много тропинок.

Робин как раз взяла с собой подходящую экипировку, потому что рассчитывала гулять по окрестностям с Дотти. Она много слышала о живописных нормандских пейзажах и хотела увидеть их своими глазами.

С Дотти, но не с Люком.

— В таком случае, можете присоединиться к нам около восьми часов. Если, конечно, это не слишком рано для вас, — не преминул он уколоть ее.

Его равнодушный тон говорил о том, что ему совершенно безразлично, пойдет с ними Робин или нет. Он выходит в восемь утра, и точка.

А почему бы и нет? Люк уже не раз давал ей понять, что ставит свои желания и потребности превыше всего. И, что самое странное, Робин начала понемногу привыкать к этому.

5

Ночью Робин спала беспокойно. Ей снилось, что она превратилась в огромную собаку и Люк читает ей лекцию о том, какие сложные, непостижимые и противоречивые существа — женщины. Робин хотелось возразить ему, но из собачьей пасти вылетало лишь негромкое поскуливание. Она проснулась, все еще возмущенная своим неожиданным бессилием, а затем, сообразив, что это был только сон, тихонько рассмеялась и поудобнее устроилась в постели, чтобы заснуть снова. Но сон не шел. Некоторое •время Робин ворочалась с боку на бок в тщетных попытках уснуть, но наконец сдалась и стала лежать тихо, вслушиваясь в темноту.

В противоположность другим старым домам «Медвежий угол» был удивительно тих. Ничто в нем не скрипело, не кряхтело, не постукивало, не скреблись мыши — Робин подумала, что их, должно быть, давно повыловил храбрый Гарм. Только шумел ветер за окном, да изредка откуда–то доносился жалобный крик ночной птицы. Наконец, измученная бессонницей, Робин решила спуститься в кухню и приготовить себе горячего молока. Это верное средство никогда еще ее не подводило. Она встала, накинула халат и толкнула дверь своей комнаты.

Сначала ей показалось, что дверь заперта, но затем Робин поняла, что ее просто подперли чем–то тяжелым. Навалившись всем телом, Робин сумела немного приоткрыть ее и в образовавшуюся щель увидела темно–серую шкуру Гарма. Пес спал, привалившись спиной к двери и вытянув мощные лапы. Открывающаяся дверь побеспокоила его, и он, не просыпаясь, издал уже знакомое Робин низкое предостерегающее рычание.

Робин снова захлопнула дверь и бросилась на кровать. Не было никаких сомнений, что Люк специально оставил у двери пса, чтобы помешать ей выйти. Должно быть, она действительно слышала сквозь сон, как он разговаривает с собакой около ее двери. Робин со всей силы стукнула кулаком по подушке. Пес за дверью завозился, устраиваясь поудобнее, громко зевнул и снова затих. Неожиданно для себя Робин тоже довольно быстро заснула.

Утром ее ждало еще одно потрясение. Проснувшись около семи утра, она подошла к окну, чтобы посмотреть, не улучшилась ли погода. Но, раздвинув занавески, застыла словно громом пораженная.

Чуть поодаль возвышался крутой утес. На вершине его, на самом краю, росла одинокая сосна. Странно изогнутый ствол, широко раскинутые ветви — все было до мельчайшей черточки знакомо Робин. Сотни раз она видела эту сосну и этот утес на картине в своей гостиной.

На картине Теренса.

Он подарил ей эту картину в тот день, когда сделал предложение. После его смерти Робин сняла пейзаж со стены, чтобы убрать в кладовку, потому что его вид пробуждал в ней слишком грустные мысли о недавней утрате, но так и не смогла этого сделать. Много–много часов провела она на диване в странном оцепенении, устремив взгляд на стоящую у стены картину. Подолгу перебирала в памяти каждую свою встречу с Теренсом, каждый час, проведенный с ним, упиваясь сладкой болью, которую причиняли эти воспоминания.

И вот теперь они нахлынули вновь…

Без четверти восемь Робин спустилась вниз. Люка нигде не было, но теплый чайник на плите в кухне ясно показывал, что он вышел совсем недавно. Робин снова зажгла газ, села за стол и задумалась. Неужели Люк ушел без нее? Она бы не удивилась этому, если бы сейчас было хотя бы пять минут девятого, но вряд ли он решится уйти на пятнадцать минут раньше им самим назначенного времени, просто чтобы позлить ее.

Она уже допивала кофе, когда услышала знакомый стук входной двери. Люк появился на пороге и смерил ее взглядом с головы до ног.

— Гмм… что–то вы не похожи на раннюю пташку, — сказал он вместо приветствия.

— Доброе утро, — со значением произнесла она.

— Доброе, если вы так считаете, — согласился Люк, но в его глазах плясали смешинки. — Надеюсь, вы хорошо спали ночью.

— Благодарю вас, я замечательно выспалась, — холодно ответила Робин, решив ни словом не упоминать о собаке.

Люк недоверчиво посмотрел на нее, потом подошел к плите и принялся готовить кофе для себя.

— Я попросил Гарма провести ночь у вашей двери, — сказал он, не оборачиваясь.

— Вот как? — заметила она с великолепно разыгранным удивлением. — Для чего?

— Я подумал, что так вы будете чувствовать себя в безопасности.

— В безопасности от кого?

Вопрос был резонный. Люк был единственным, кроме Робин, человеком в «Медвежьем углу», а уж ему–то Гарм никак не стал бы препятствовать, реши он войти в ее спальню.

— Ну… просто в безопасности, — невнятно пробормотал Люк. — Прошу меня простить, если я был не прав.

На самом же деле он ничуть не выглядел виноватым.

— Так вы все–таки собираетесь отправиться с нами на прогулку? — спросил он, присаживаясь к столу с чашкой кофе и оглядывая ее костюм — теплый вязаный свитер, джинсы и ботинки на толстой подошве.

— Это очевидно, — хмуро отозвалась Робин. Сегодня у нее совсем не было настроения пикироваться с Люком.

— Очевидно, — подтвердил Люк, с видимым наслаждением прихлебывая кофе.

Было уже начало девятого, но Люк, похоже, никуда не торопился. Это дало Робин еще один повод почувствовать себя рассерженной. Боясь опоздать, она спустилась вниз, не успев даже принять душ, а теперь ей приходилось просто сидеть и ждать, пока он позавтракает.

— Разве нам не пора идти? — наконец нетерпеливо произнесла она. Ей уже становилось жарко в теплом свитере, предназначенном для прогулок.

— Нам некуда спешить, — заметил Люк. — Холмы никуда не денутся ни за полчаса, ни даже за час.

Робин резко выпрямилась.

— Я подожду вас во дворе, — сказала она. В конце концов, она собиралась подышать свежим воздухом, и общество Люка для этого вовсе не обязательно.

— Отлично, — спокойно ответил он, с прежней неторопливостью отпивая еще глоток кофе.

Свежий, пожалуй даже чересчур свежий, воздух на улице помог Робин восстановить душевное равновесие. Туман совсем рассеялся, и день обещал быть ясным. Машина Робин, которую Люк перегнал с шоссе еще вчера, пока она принимала ванну, стояла во внутреннем дворе, соседствуя с «ситроеном» хозяина дома. Ворота были распахнуты настежь.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что Гарма во дворе нет, Робин решилась выглянуть за ворота. На месте вчерашней ямы темнел холмик свежевскопанной земли. Трупа собаки нигде не было видно.

Робин почувствовала легкий укол совести. Люку, должно быть, пришлось встать очень рано, чтобы закончить прерванную вчера работу. Понятно, что после этого ему хотелось спокойно отдохнуть за чашкой кофе, поэтому зря она так рассердилась на него.

Забавно. Каждый раз, когда поведение Люка начинало особенно раздражать ее, обязательно находилось что–то, что заставляло думать о нем лучше. Но стоило Робин мысленно хоть немного примириться с ним, тотчас же его очередная выходка сводила благоприятное впечатление на нет.

— Вы готовы?

Люк стоял в дверном проеме, держа Гарма за ошейник. Пес нетерпеливо перебирал лапами, его длинный, тонкий хвост возбужденно ходил из стороны в сторону.

— Готова, — немного резко ответила она. — Куда мы пойдем?

— Для вас это имеет какое–то значение? — усмехнулся он.

Внезапно ей в голову пришла мысль.

— Мы можем подняться на утес, который виден из окна моей комнаты? Тот, на котором растет сосна?

— Вы имеете в виду Па–о–Сьель? — уточнил Люк.

— Па–о–Сьель? Что это?

— Так здесь называют это место. По–французски это значит «Шаг в небо». Дерево нависает над шоссе, и местные жители твердят, что нужно срубить его, пока оно не свалилось кому–нибудь на голову. Но в действительности никто и пальцем не шевельнет. И знаете почему?

— Почему? — машинально спросила Робин, занятая своими мыслями. Она всегда удивлялась, почему Теренс назвал свою картину «Шаг в небо», а оказывается, он просто перевел название местечка на английский… Или здесь было что–то еще?

— Потому что в глубине души каждый ждет, что оно не рухнет, а взлетит. Это дерево растет там уже полвека и наверняка заслуживает награды за свое упорство. Мы, французы, знаете ли, романтичный народ…

Робин фыркнула. Понятие «романтичный» в приложении к Люку звучало особенно забавно. Чтобы не показаться невежливой, она поспешила сказать другое:

— Вы говорите «мы» так, словно вы тоже француз…

Люк бросил на нее острый, пронизывающий взгляд.

— Я очень давно живу здесь, — лаконично пояснил он.

Заперев ворота, Люк указал Робин на полузаросшую тропинку, огибающую дом. Гарм весело потрусил впереди.

Робин брела рядом со ставшим вдруг неразговорчивым Людом и вспоминала, как вчера он ее поцеловал. Со дня смерти Теренса ни один мужчина не целовал ее, и она чувствовала себя выбитой из колеи теперь, когда это произошло.

Наверное, больше всего потрясло Робин то, что Люку вообще пришло в голову поцеловать ее. Но сегодня утром ничто в его поведении не говорит о том, что он помнит этот поцелуй, подумала Робин, испытывая одновременно облегчение и легкое сожаление.

Постепенно красота окружающего пейзажа захватила ее. Тропинка вилась между зеленых холмов, то карабкаясь на них, то ныряя в лощины. То слева, то справа среди зелени мелькали вдруг белоснежные камни скалистых обрывов. Где–то далеко на горизонте иногда удавалось различить ровную синеву моря. А на вершине одного из холмов Робин с замиранием сердца увидела руины средневекового замка: нагромождение каменных блоков, в котором еще угадывались очертания арок.

Наконец Люк вывел ее на вершину знакомого утеса. Отсюда росшее на его краю дерево казалось еще выше, еще мощнее. Извилистые корни переплелись в клубок, вцепившись в каменистый грунт. Осторожно ступая по ним, Робин добралась до ствола и коснулась рукой шершавой красноватой коры.

— Держись, — прошептала она. — Держись крепче! Ведь ты–то знаешь, что в твоей жизни может быть только один полет, головокружительный и короткий, — туда, вниз, на шоссе. Полет — и неизбежное падение. Так что держись и не давай увлечь себя ложными надеждами…

Она скользнула взглядом вверх по стволу, до самой вершины, и ахнула.

Дерево жило своей собственной, непостижимой жизнью. Оно крепко держалось за скалу и не собиралось сдаваться на милость силе тяготения. Огромная крона его распласталась в воздухе подобно крыльям диковинной птицы. Она парила в лазурном небе, удерживаемая лишь толстым канатом ствола. У Робин закружилась голова…

— Осторожнее! — Насмешливый голос Люка вернул ей ощущение реальности. — А то улетите вместе с сосной.

Он устроился неподалеку на огромном валуне. Гарм носился поблизости, отыскивая кроликов, реальных или воображаемых.

— Как здесь красиво! — крикнула Робин, пробираясь к нему.

— Шшш! — отозвался он. — Это самый большой секрет во всей Нормандии.

— Но Дотти говорила мне, что летом здесь полно туристов.

— К сожалению, немногие в наше время умеют хранить секреты, — кивнул Люк. — И что самое страшное, больше половины побывавших здесь однажды возвращаются снова и снова.

Робин рассмеялась, чувствуя себя неожиданно легко и свободно.

— А я? Как думаете, я вернусь сюда еще?

Люк посмотрел на нее, затем на сосну, обвел взглядом залитые солнцем холмы и почти безоблачное небо и очень серьезно ответил:

— Думаю, вы обязательно вернетесь сюда, Робин.

Он поднялся с валуна и не спеша двинулся вниз по тропинке. Почему–то вдруг притихшая Робин поспешила за ним.

На повороте тропы она остановилась и в последний раз оглянулась на утес Па–о–Сьель. Вся боль и одиночество прошедших месяцев словно остались там, на обрыве, и с каждым шагом она все больше удалялась от них. Навсегда.

Она вдруг подумала, что теперь каждый раз, глядя на картину в гостиной, будет вспоминать не тонкое золотое колечко в огромной руке Теренса, а холодный ветер и пронзительную белизну нормандских скал.

Они возвращались молча, так же как и шли к холму.

Робин не хотелось разговаривать, она все еще находилась под впечатлением от встречи с парящей сосной. Ее не оставляла мысль, что дерево каким–то образом ответило на ее слова о безнадежности попытки взлететь и что в этом ответе звучала нотка сочувствия к ней…

Снова дает себя знать больное воображение, вздохнула Робин.

Люк, казалось, тоже был захвачен великолепием природы. Резкие морщины на его лице разгладились, выражение глаз сделалось задумчивым. Робин с удивлением отметила в нем эту перемену, но заговорить не решилась. Ей казалось, что она чувствует его желание побыть одному, и не только чувствует, но и разделяет его.

Когда они снова очутились в уютной кухне «Медвежьего угла», было уже больше одиннадцати утра. Прогулка закончилась, но чувство эйфории не покидало Робин. Сейчас ей хотелось быть в ладу со всем миром. Даже если это включает Люка Харрингтона.

— Вы снова делаете это! — резко сказал он, заглядывая ей в лицо.

— Делаю — что? — удивилась Робин, выныривая из своих грез.

— Загадочно улыбаетесь, — раздраженно пояснил Люк, наполняя чайник водой.

Робин сразу расхотелось улыбаться.

— Возвращаясь к сказанному вами вчера вечером… — начала она. — Моя мама говорила мне много разных вещей, в том числе, что никогда нельзя позволять мужчине узнать все твои мысли. Пусть он лучше теряется в догадках!

— Типично женское замечание, — проворчал Люк. — Надеюсь, вашей матери еще выпадет случай переменить свое мнение на сей счет.

Приподнятое настроение Робин мигом обратилось в свою противоположность.

— Она умерла год назад, — сказала она, делая вид, что целиком поглощена поисками чайной заварки в шкафчике. — У нее не выдержало сердце в день похорон моего мужа.

Люк на мгновение замер, затем снова принялся возиться с чайником.

Как некстати, что он затронул эту тему именно сегодня! Но что она могла ему ответить, кроме правды? И вот теперь не знала, что сказать, чтобы сгладить возникшую неловкость.