Теодор

.Пустынная ночная дорога успокаивает и расслабляет. Федор Николаевич доверил управление машиной рефлексам и опыту, а сам погрузился в мысли. Фонарные столбы размеренно отсчитывали метры, редкие встречные машины проносились по краю сознания, полотно ночного шоссе манило вдаль. Федор Николаевич любил дорогу. Особенно ночную. Вроде как и делом занят, машину ведешь, но при этом ничто не мешает думать о своем. О семье, о взрослых, состоявшихся в жизни детях, о подрастающих внуках. Об ушедшей в мир иной три года как жене. Мысли крутились в голове, перемешивались, то исчезали, то возникали вновь. Дарили радостные моменты воспоминаний. Кололи ошибками и потерями. Все это было жизнью. Местами сложной, изредка беззаботной, но чаще хлопотной. И, несмотря ни на что – счастливой. Теперь это все становилось воспоминаниями. Разменяв девятый десяток, Федор Николаевич все чаще думал о конце. Не со страхом, нет. И не с сожалением. Он все чаще думал о том, что же потом? Что за чертой? Вечность или забвение? Нет, забвение ему не грозит. Дети, внуки – он верил в это – всегда будут помнить о родителях. Они с женой отдали все силы, и душевные и физические, своим детям. А те внукам. Вечность? Какая она? Ну что ж, скоро увидим. Нет, торопиться мы не будем. Федор Николаевич вспомнил забавную шепелявость маленькой Ксюши: "Дедуська, пойдем водочку квасить!" Да… они с большой прилежностью почти полдня красили на даче деревянную лодочку, сделанную папой, средним сыном Федора Николаевича. Лодочка получилась просто загляденье, всем семейством ее спустили на воду в лучах заката и дружно дули в парус, пока она не уткнулась носом в другой берег пожарного пруда за околицей.... Федор Николаевич улыбнулся, поправил морщинистые руки на руле. Машина тихонько шелестела по асфальту, где-то вдали мигал желтый огонек светофора, надо будет немного сбавить, переход, наверное… Пенсионер снова погрузился в свои мысли…

Что и как произошло Федор Николаевич не понял. Вот только что вроде мелькнула фарами встречная фура и растворилась в зеркале заднего вида… Но нет больше зеркала. Нет руля. Нет ночи. Есть яркое полуденное солнце, хлебный аромат колышащихся над головой колосьев, переливчатые трели жаворонков в вышине. Федор Николаевич почти не удивился. Можно сказать, он ждал этого момента. Только вот жаль, попрощаться не успел… Пенсионер приподнялся, сел. Рядом обнаружилась сумка, очень похожая на ту, в которой носят фотокамеры. Федор Николаевич встал, огляделся. Бескрайнее пшеничное поле, и полное одиночество. Из живых существ только жаворонки в небе да кузнечики в траве. Федор Николаевич поднял сумку, повесил на плечо. Внутри действительно оказалась фотокамера, только какая-то странная – нет названия фирмы, нет кнопки просмотра фотографий, нет отсека для фотопленки, только ручки управления параметрами съемки и кнопка спуска затвора. Оставлять камеру в чистом поле глупо, отдавать некому… Федор Николаевич сызмальства не брал чужих вещей, даже бесхозных, считая все, что не заработал сам – чужим, не своим. Вот и теперь решил найти ближайшее селение и спросить там, вдруг кто потерял. Хоть и выглядело это все крайне странно, особенно для того места, в которое, как думал пенсионер, он попал. На ад, как он считал, это было не похоже, а в раю разве кто-то теряет камеры? Федор Николаевич еще раз оглядел горизонт, приложив руку козырьком над глазами. Рука больше не была старчески морщинистой и немощной. Во всем теле пенсионер чувствовал силу и энергию, помолодевшие глаза усмотрели далеко-далеко вроде как дымок из печной трубы. Ну вот и ориентир, будем разбираться.... Путь к селению оказался неожиданно долгим. Несмотря на помолодевший и полный сил организм, Федор Николаевич прилично подустал. Дым, который заприметил пенсионер в поле, шел из трубы местного… кафе? столовой? Неожиданно в голову пришло слово "таверна", оказавшись самым точным определением этого заведения. Федор вошел внутрь и сел за ближайший стол.

Столешница почернела от времени и падавшей пищи, но была тщательно вытерта. Крепкая дубовая лавка даже не шелохнулась под тяжестью севшего на нее путника. В зале пахло слегка подгоревшим мясом, вином и копотью от освещавших помещение факелов. Посетителей почти не было, только Федор и четверо мужчин за столом в дальнем углу, неспешно употреблявших какую-то дичь и негромко переговаривавшихся между собой. Федор вдруг ощутил приличный голод и жажду, молодой организм требовал подкрепления после долгого пути под полуденным солнцем. Но как и что попросить? Какие тут порядки? Да и чем расплачиваться? Федор впервые оглядел себя. Стильная темно-зеленая рубаха с фиолетовой окантовкой, скроенная из нежного, похожего на плотный шелк материала, узкие, но не облегающие синие брюки, на поясе два небольших мешочка. В одном были монеты из красно-желтого материала с цифрами от одного до пяти, а в другом серые монеты номиналом один, пять и десять. Монет в мешочках оказалось довольно много, что вселяло надежду и оптимизм. Не успел Федор поднять глаза в поисках кого бы попросить поесть, как откуда-то из недр выскочил крепкий невысокий паренек и подскочил к столу. Длинная, прихваченная по поясу толстой веревкой рубашка и широкие штаны из грубой, похожей на мешковину материи создавали неповторимый образ.

– Рам Теодор! Рад вас видеть! Что будете кушать? Как всегда или что-то особенное?

Федор несколько растерялся. Похоже, его тут хорошо знали, правда, под именем Теодор, но это не так уж важно, паренек вряд ли ошибался.

– Как обычно.... эээ… – Федор замялся, не зная, как обратиться к пареньку.

– Пек Михась! – парень довольно улыбался. – Я тут новенький, недавно служакой устроился, вас всего раза три кормил, но, думаю, вы скоро запомните мое имя! – и умчался.

"Михась. Михаил по-нашему…" – размышлял Федор-Теодор. – "А вот Пек…и Рам.. это что? Титул? Прозвище? Фамилия?" Размышления прервал Михась, материализовавшись у стола с большим блюдом в руках. На блюде благоухал свежеприготовленный кусок мяса, искрилась бутылка красного вина. "Неплохо я тут …"обычно"… кушаю…" – подумалось Теодору. Гость кивнул "служаке", тот снял с блюда кушанья и умчался обратно, пожелав Теодору "доброй трапезы". Теодор-Федор с удовольствием уговаривал нежнейшее мясо, запивая чуть сладковатым, ароматным легким вином. Сытая истома и легкий, едва заметный хмель расслабили теперь уже молодого человека.

Мысли потекли плавнее, торопиться было некуда. В таверне его знали, а значит не прогонят, можно спокойно посидеть, послушать, приглядеться. То, что это не ад и не рай, было понятно и так. Федор не умер. Но куда попал? Дверь в таверну с грохотом отворилась, впустив немного уличного света и свежего воздуха, и на пороге показался.... Леха! Давний школьный друг Федора, с которым они взрывали после уроков самодельные петарды из селитры и спичечной серы, пробовали курить за гаражами, заглядывались на старшеклассниц, обсуждая их начинающие оформляться прелести. Леха был облачен в длинный, благородного глубокого синего цвета кафтан, отороченный золотой лентой.

– Рам Теодор! – воскликнул Леха, увидев гостя. – А я вас с самого утра ищу!

Леха сел рядом на скамью, подлетевший тут же "служака" Михась вытянулся в ожидании заказа.

– Пек, повтори мне то же, что и раму Теодору.

Федор глядел на Леху и не понимал что делать дальше.

– Слушаю, рам Лексис! – пек умчался выполнять заказ.

"Лексис… так вот как тебя тут зовут… Интересно, в каких мы тут отношениях?" – размышлял Теодор.

– Ну, рассказывай, как дела, как сам, какой шедевр создал? – Леха-Лексис дружелюбно, но с каким-то легким превосходством смотрел на Теодора. Теодор решительно не знал, что отвечать и как себя вести. Еще и шедевра какого-то ждут… Надо было что-то срочно придумывать.

– Да вот, с утра решил покататься на лошади, да неудачно упал, ездок из меня так себе… Головой вот приложился, гудит теперь, соображаю туго. Так что извини, если что, рам Лексис… – наугад выдал Теодор.

– На лошади? Это еще что такое? Никогда не слышал. Что-то новое? – Лексис, похоже, не понимал, о чем речь. Пек тем временем принес обед и тот принялся за трапезу.

– Ну да, лошадь. Животное такое, ездить удобно. Садишься на спину, ногами за бока держишься, уздечкой управляешь. Тыг-дым, тыг-дым, иго-го! – Теодор изобразил жестами процесс катания на лошадях.

– А, на лохаше чтоль? Ну так бы и сказал. А то выдумал "лошадь" какая-то. Видно, крепко ты головой приложился, друг мой.

Похоже, версия оказалась правдоподобной, Федор облегченно выдохнул..– Ты уж береги себя, ты нужен Двору. Другого такого аккуратного фотуграпа очень сложно будет найти. – Дружелюбно посоветовал Лексис. – Да, кстати, вот, держи гонорар.

Лексис протянул Теодору два мешочка, в точности таких же, какие уже были на поясе, только куда более туго набитые монетами.

– Я постараюсь уговорить Его Джентльменство дать тебе отдыху недельки на две-три, раз уж ты так неудачно головой приложился.

– Да, спасибо большое, рам Лексис, было бы очень кстати… – пробормотал Теодор, растерявшийся от полученной информации и денег.

– Ну что ты все "рам", да "рам".. мы ж с тобой практически равные! Давай без этих формальностей.

Теодор благодарно кивнул. Похоже, у них с Лексисом действительно были довольно теплые отношения, хотя Лексис, судя по всему, был несколько ближе ко "Двору". Теодор вдруг вспомнил о сумке со странной камерой и решил спросить у, видимо, друга.

– Слушай, Лексис, я тут в поле сумку нашел с камерой, не знаешь, чья может быть? – Теодор достал сумку и показал Лексису.

– Да, брат… сильно ты головой приложился… может, месяцок отпуска тебе попросить? Это ж твоя камера! Забыл? Тебе ж именно за фотугры платят во Дворе, а не за твои "шедевры" живописные, как все вокруг думают. Давай-ка я тебя домой провожу, а?

– Ясно… – пробормотал Теодор, хотя на самом деле ничего ему ясно не было. – Нет, спасибо, Лексис, я пока тут посижу. Да и вино еще осталось. Спасибо тебе. Я буду аккуратней.

– Ну как знаешь. Будь осторожен, пожалуйста. При Дворе тебя ценят и уважают. Ты нам дорог. И как друг прежде всего. – Лексис помолчал, потом наклонился к самому уху Теодора и тихонько и участливо произнес: – Не проболтайся о своем занятии, хорошо? Помни, ты придворный живописец, а это твои вспомогательные инструменты. А фотугры… это то, за что тебе реально платят. Я, конечно, во всем и всегда за тебя, но и ты будь внимателен. – и добавил уже громче и с улыбкой: – Лохаша себе посмирней в следующий раз выбирай.

Лексис встал, бросил на стол две серые монеты достоинством десять каждая, дружески пожал руку Теодору и вышел.

Теодор сделал глоток вкусного вина и задумался. Фотугры, живопись, камера-инструмент, тайна еще эта… Голова легонько кружилась, но не от вина, а от запутанности ситуации. Вино закончилось, от мяса не осталось ни кусочка. Подошел Михась, удовлетворенно сгреб оставленные Лексисом монеты, участливо взглянул на Теодора.

– Рам Теодор, вы в порядке?

– Да, спасибо. Сколько я должен за обед?

– Как обычно, двадцать менов. – пек улыбнулся. – Может, вас проводить домой? Как-то вы неважно выглядите, рам…

– Да, будь любезен, Михась. Голова что-то кружится… – Теодору было очень кстати предложение Михася, можно было не показывать виду, что не знаешь, где твой собственный дом. Теодор достал две серые монеты по десять менов и одну в один мен, как награду за услужливость пека, и протянул Михасю. Тот с почтением принял монеты, сердечно поблагодарил и через минуту они вдвоем уже шли по улице в направлении, как надеялся Теодор, к дому. Теодор с любопытством оглядывал окрестности, вертел головой то влево, то вправо, то назад, ссылаясь на головокружение. Наконец они подошли к богатому двухэтажному особняку, напоминавшему внешним видом маленький дворец. Ворота отворил, видимо, слуга, поклонившись Теодору. Салатовый кафтан с красной каймой смотрелся на привратнике неожиданно эффектно.

– Добро пожаловать домой, рам Теодор. – произнес привратник. Теодор кивнул.

– Пек Васяль, у рама Теодора кружится голова, будь любезен, помоги ему, пожалуйста, а мне пора обратно в таверну. – произнес Михась, поклонился Теодору и умчался.

Васяль помог Теодору подняться на второй этаж, открыл двери в покои рама. Услужливо подождал, смотря вниз и в сторону, пока Теодор разденется и ляжет в постель.

– Доброго отдыха, рам Теодор. На всякий случай напомню, если что-то понадобится, у изголовья в стене большая синяя кнопка. Я тотчас буду. – произнес Васяль и неслышно затворил двери снаружи покоев. Федор-Теодор остался наедине со своими мыслями в своем новом доме.

Федору Николаевичу не спалось. Проворочавшись часа два, он встал, тихонько оделся и вышел на улицу. В селении все спали, ни одного огонька. Ночь была ясной и тихой. Незнакомые ароматы ночных цветов наполняли воздух, какая-то поздняя птица негромко высвистывала нежную песенку, где-то рядом весело журчал ручеек. Федору Николаевичу подумалось, как было бы хорошо в такую чУдную ночь сидеть, обняв любимую, около ручейка, слушать ночную птицу и мечтать. Вновь нахлынули воспоминания, Федор вздохнул и посмотрел в небо. Огромная, неестественная Луна занимала едва ли не четверть небосвода. Она была гораздо бледнее привычной, но, благодаря размерам, прилично освещала окрестности. Привычного "зайца на велосипеде" на диске Луны Федор не разглядел, то ли из-за размеров, то ли сама Луна была не такой. Поискал Большую Медведицу, но не нашел. Не было ни Полярной звезды, ни так любимой Кассиопеи. Звезды выглядели гораздо ближе, казалось, протяни руку и прикоснешься. Такого эффекта Федор не видел даже когда гулял с женой южной теплой ночью по берегу моря. Но они были чужими. Млечный Путь вроде бы проглядывался на самом горизонте, но очень смутно и не на своем месте. Дорога заканчивалась у последнего дома в селении, Федор остановился и сел на кочку. Рядом раздалось тихое шуршание и показался острый носик ежа. Федор протянул руку, еж смело подошел ближе и принюхался. Пенсионер был бы рад угостить ночного странника кусочком яблока или молоком, но из дома он вышел с пустыми руками. Еж обиженно фыркнул и скрылся в густой траве. Федор Николаевич снова остался один. За последние годы он привык к одиночеству. Оно позволяло вести тихую, размеренную жизнь, что-то делать так и тогда, как и когда было легче и удобнее. Конечно, дети и внуки часто навещали, приглашали на дачу, пенсионер с удовольствием играл с внуками и обсуждал новости с детьми. Но с возрастом Федор стал все сильнее уставать от шума и скорости жизни молодого поколения… Луна медленно скатывалась за горизонт, унося с собой остатки призрачного света и навевая сон. Федор-Теодор вернулся в свой особняк и лег в постель.

Следующие недели, пользуясь отпуском, Теодор гулял по округе, изучая этот новый для него мир. Помня об официальном занятии, рисовал пейзажи, которые, на удивление, получались довольно сносно. На удивление, потому что в своем старом мире Федор Николаевич был сварщиком. Классным, опытным, востребованным и уважаемым, но сварщиком, а никак не живописцем. Да, в молодости был период увлечения фотографией, но успехом это не увенчалось, снимки получались заурядными и скучными, и Федор бросил это дело. А теперь вот с удовольствием рисовал… нет, писАл картины, радуясь такому приятному занятию.