Тетрада Величко

Глава 15

Настоящее

Из-за всей этой суеты и требования охранников, они в обычную палату перешли только через два часа. Причем Руслан с Макаренко сумели это провернуть таким образом, что на пути им никто не встретился.

Кристина поговорила с Карецким насчет медсестер и санитаров, которые поднимались с ними в лифте. Понятия не имела, как это можно уладить. Возможно, устала просто, но разумные мысли в голову не шли. А вот паника нарастала.

— Я поговорю с ними. По крайней мере, всем запрещу общаться с репортерами, — Руслан курил у окна в коридоре у операционного блока. — Уже сказал, собственно, а то крутятся эти проныры по этажам. Охранники их на улицу выставили. Чай, не лето. Замерзнут, отправятся домой, дадут нам пока покой. Еще раз всем внушение сделаю.

Карецкий выдохнул дым, растер лицо, придавив глаза ладонью. Сам всегда отсюда всех гонял. Других бы уволил сразу за курение под операционным блоком. Но… день у них выдался о*****тельно сложный. И долгий. Кристина ни слова не сказала ему по этому поводу. Да и не ей жаловаться. Руслан устал так же ужасно, имел право на слабость.

Вновь на нее глянул.

— У нас хорошая система бонусов и доплат, Кристя, — добавил Рус, видимо, видя, что его слова не помогают и она накручивает себя еще больше. — Благодаря Кузьменко. Таких зарплат в обычной больнице нет. Многих это заставит задуматься прежде, чем открыть рот. Все ж понимают, что такие деньги не государство дает, — Карецкий саркастично хмыкнул. — С теми, кто ехал с вами, я поговорю отдельно. Мы же не левых людей с собой сразу брали — проверенных. Давно у нас работают, понимают ценность своих мест. Посмотрю, чем людей уговорить. Да и он, — Рус глянул в сторону палаты, у которой стоял один охранник (второй топтался в трех шагах от них), явно имея в виду Кузьму, — это продумает и проконтролирует. Тут и гадать нечего. Этот… — Рус нахмурился, словно вспоминая. — Макар, что ли. Которого Кузьма инструктировал, уже своим людям устроил ликбез на тему «глухоты и слепоты». Вроде и Вадим подключился. Он же сам их с вами отправил. Тоже знал, наверное, на кого рассчитывать можно.

Под конец — забыл о маскировке и политкорректности, чего много лет не случалось. Перешел на имя. Скривился, глянув по сторонам. Но уже не исправлялся.

— Решим, Кристя. С того света его вытащили, это пока главное. И со всем остальным справимся. В конце концов, задним числом уйдем с госбаланса, а в договорах учтено. Там есть такая пометка. Адвокаты у него — проныры опытные, и такое предусмотрели, — Рус снова хмыкнул, достав следующую сигарету. — Пункт о неразглашении включен в них уже третий год, только кто ж читает? А по судам тягаться наши тоже не захотят. Получать нормальную зарплату интересней, как ни крути.

— Мы же еще не перешли в частную собственность, — нахмурилась Кристина.

Честно говоря, не могла сейчас ничего толком сообразить, голова отключалась. Словно ватой набита, мозги отказывались работать.

— Ну так перейдем, — Карецкий скривился, прикусив фильтр сигареты. — Что нам мешает? — глянул на нее исподлобья.

Кристина не знала, что ответить. Раньше Рус это отвергал категорично… Или ей так казалось? Если в контрактах уже все прописано, как он говорил? Не могла, не в состоянии сейчас была это понять.

— Ладно, Кристя, короче, решим, — Карецкий снова растер лицо. — Сейчас нам дыхание перевести надо. И чтоб ты глупостей не натворила…

Она ответила ему саркастичным взглядом, намекая, что это уже неактуально.

А с остальным не поспоришь. Все находились на пределе своих возможностей.

Кузьма заснул, едва она позволила. Хотя, даже во сне, с трудом дал ей высвободиться из своей хватки, когда Кристя пыталась из палаты в коридор выйти. Матерям нужно же позвонить. Сначала не до того было. Когда? Не из операционной же. А как услышала про репортеров и каналы из докладов Макаренко, поняла, что тянуть некуда. Представила себе их состояние. Свою набрала, удостоверилась, что мама у тети Маши.

— Вытащили. Жив. Все уже под контролем. Все будет хорошо, — язык едва ворочался, если честно.

Сил не хватало даже стоять толком, говорила едва слышно. И мама это поняла, похоже.

— Хорошо, доченька. Мы поняли. Спасибо, — пыталась не затягивать разговор, но Кристина слышала, как ее голос дрожал. — Тут такое в новостях показывают! Не знаешь чему верить. Маша…

Кристина зажмурилась, попытавшись вздохнуть. Откинулась спиной на стену в коридоре операционного блока. Даже ноги не держали.

— Дай ей трубку, мам, — тихо сказала Кристина.

— Сейчас…

— Мам, — начала Кристина, услышав какой-то шум.

— Это я, дочка… — голос тети Маши дрожал и было слышно, что она на пределе.

Как же она ее понимала!

— Я знаю, мам, — очень давно ее так не называла. Но правда ведь. Все равно правда. Она ей такая же родная мать, как и Кузьме. — Все нормально, слышишь?! Я обещаю тебе, все с ним нормально будет. Все хорошо…

Мама Кузьмы разрыдалась.

Кристина очень бы хотела, чтобы они успокоились. Обе же не молодели. У тети Маши сердце тоже пошаливало. Да и у ее матери давление дало о себе знать, наверняка. При таком стрессе! Но что она им скажет — если сама на ногах не стоит от пережитого страха и ужаса? Так Кристина хоть сделать что-то пыталась, в действии была, боролась. А матери — в новостях за всем следили и ждали от них известий.

Сил не хватало. Плюнув на все, Кристина сползла по стене и села на пол, откинулась затылком назад, прижав телефон к плечу ухом.

— Мам, вы сейчас выпейте успокаивающего, обе. И от давления. И поспите, я вас очень прошу. Если еще и вы сляжете — мне легче не станет. Да и ему тоже, — с мягкой улыбкой, которая ощущалась в голосе, искренне заботясь о них, тихо попросила Кристина.

— Кристина, дочка, а к вам — можно? — голос тети Маши все еще дрожал и был полон слез.

Кристина вздохнула и посмотрела в сторону, где в шаге от нее стоял Макаренко, делая вид, что совершенно не слышит ничего. Но и одну ее никуда не отпускал. Да Кристина и не настаивала.

— Лучше не надо, мам. Сидите дома. Вместе. Не ходите никуда пока. И на вопросы никакие и никому не отвечайте. Вообще, двери не открывайте никому, — добавила она, когда ей в голову пришла пугающая мысль. — Минуту, — попросила она матерей.

Прикрыла телефон рукой и посмотрела на охранника.

— Его мать. Ее могут как-то использовать или угрожать? — начала она немного неуверенно, не совсем зная, что Кузьма говорил или не говорил своим людям по этому поводу.

Но Макаренко тут же включился, «испортив» всю свою маскировку по поводу «глухоты».

— Вадим сразу людей и туда отправил. Как только в себя пришел. Дежурят под домом, — кивнул мужчина.

Кристина кивнула с благодарностью.

— Мам, — снова в трубку. — Отдохните, хорошо? — еще раз попросила она. — А как только что-то решим, я наберу. Кузьма проснется — позвонит. Поговорите завтра. Я прослежу…

— Спасибо, Кристя. Спасибо, дочка! — тетя Маша немного расслабилась, кажется.

По крайней мере, ощущалось, что она ей поверила и как-то успокоилась.

— Отдыхайте, — прикрыв глаза, попросила Кристина, снова уперев затылок в стену. — Обе.

Попрощалась. Отключила связь.

Макаренко подошел ближе на шаг. Впритык.

— Вам помочь встать, Кристина Александровна? — тихо поинтересовался он.

Кажется, присел рядом с ней на корточки.

— Где я вас видела? — вместо ответа, спросила она, приоткрыв глаза и склонив голову на бок, глянула в его сторону.

Охранник улыбнулся как-то удивленно.

— В холле дома. На прошлых выходных. Я предлагал вас к квартире провести.

Кристина снова закрыла глаза. Точно. В бронежилете. Но как-то странно, если подумать…

— Вы же не охранником в жилом комплексе работаете? — недоверчиво спросила она, даже нахмурившись. — Не так держитесь. И Кузьма… — прикусила губу, расстроившись.

Совсем расклеилась. Ляп за ляпом делает.

— У нас там есть еще один офис. Важный. Занимает первый и второй этажи. Охраняем все, что надо охранять и что приказывают, — усмехнулся Макаренко, сделав вид, что не заметил ошибки. — За вами, бывало, присматривали тихо. За матерями. Считалось, что все вы — семья. Сестра.

Макаренко смотрел ровно. Хоть и стало понятно, что сейчас он иначе себе ракурс ее отношений с Кузьмой представляет. Но всем видом давал понять, что его это не интересует, и он будет четко выполнять приказ босса.

Кристина сейчас же была не в том состоянии, чтобы понять: честен ли он до конца? Но и Кузьма, и Вадим вроде бы ему доверяли. Так что решила все другие вопросы отложить пока.

— Как вас зовут? — поинтересовалась только.

— Богдан. Но можно и Макаренко. Это нормально. Как вам удобно будет. «Эй, ты» тоже подойдет, — добавил он с усмешкой.

Кристина даже недоверчиво присмотрелась. Точно, походило на то, что охранник пытался ее развеселить и «шутил». Наверное, она совсем плохо выглядит уже. Хотя что удивительного?

Вздохнула.

— Который час, Богдан? — накатила вдруг такая усталость, что не нашлось сил повернуть телефон и глянуть на дисплей.

— Без двадцати минут одиннадцать, — тут же ответил охранник.

Кристина попыталась прикинуть время.

— Сейчас я еще раз проверю все, и будем перебираться в соседний блок, — решила она. — Карецкий должен был…

— Хирург? Главврач? — уточнил Макаренко.

Кристина кивнула. Пыталась представить, как встанет сейчас, но тело пока не слушалось. А тут же идти три шага. Не хотела просто Кузьме мешать отдыхать разговорами по телефону. Да и он за мать мог начать волноваться, если бы услышал, как она нервничает. Ему сейчас это состояние не улучшило бы.

— Да, уже обсуждали пути перемещения, — ответил Богдан. И протянул ей руку, поняв проблему, видимо. — Давайте, Кристина Александровна. Помогу добраться до палаты.

В этот раз Кристина не отказалась. Через двадцать минут перешли в палату. Обособленную, оснащенную всем необходимым. В самом краю коридора. Отдельное крыло. Охрана одобрила. Да и Вадима устроили в соседней.

Кузьма даже не проснулся, пока его перевозили. А Кристина едва дошла, поняла, что все — все силы закончились. Наступил и ее предел.

— Иди спи, — заметил это состояние и Карецкий.

Тоже, кстати, выглядевший «выжатым» до дна.

— Я тут, — покачала головой Кристина, махнув рукой на софу, имеющуюся в палате для родственников, если те изъявят желание находиться в больнице с пациентами.

Благодаря постоянной «спонсорской» помощи у них было все здорово сделано. И такие палаты имелись в достаточном количестве. И оснащения хватало. Вот, теперь ему самому пригодилось…

Кристина поняла, что слезы сами по щекам побежали. Но это уже от бессилия и изнеможения полного.

Рус не прокомментировал. И насчет отдыха уже не возражал. Да и Макаренко, точно, помнил распоряжение Кузьмы ее «рядом» держать. Так что никто особо не спорил. Охранники помогли подвинуть софу ближе к кровати самого Кузьмы. Она с Русланом подключила все мониторы и аппараты, которые и сюда перевезли. Лишний медперсонал не звали. Минут через пять (проверив напоследок повязки и дренаж) Кристина отправила самого Карецкого спать. Русу тоже порядком досталось.

Ввела еще обезболивающее Кузьме, который слабо отреагировал на эти перемещения, хоть и пытался проснуться. Вновь ее руку искать начал.

— Кристина, маленькая моя…

— Спи, — прошептала ему, дрожащими от усталости и всех эмоций руками пригладила волосы.

Подумала, что надо бы протереть ему лицо. На подбородке так и остались следы уже запекшейся крови, где Кристина держала. Но поняла, что сейчас не справится. Буквально упала на софу, натянула плед, который достала из шкафа вместе с подушкой, и отрубилась.

Только отдохнуть не удалось.

Кристине снился сон. Старый, знакомый до мелочей. До последней тени. Изматывающий и ужасающий своей реалистичностью даже несмотря на то, что она уже знала — спит.

Она сидела на полу кухни в квартире, которую они когда-то давно снимали. Вокруг валялись марлевые тампоны, бинт, стояли бутылочки с перекисью и спиртом. В тарелке лежала иголка. Несколько. Мотки кетгута, который она когда-то использовала, чтобы тренироваться вязать узлы на факультетской хирургии; обычные нитки, толстые и грубые. Все в крови. Все. Везде багровые пятна. Ее руки мокрые от крови. Так много, что даже непонятно — откуда?

А прямо перед Кристиной, на этом же полу, лежит Кузьма. Мертвый.

Она не хирург. И не смогла ничего сделать. Не умела. Зашила кожу, мышцы. Криво, некрасиво. Неважно. Только, видимо, пропустила внутреннее повреждение, которого так боялась. Не заметила. Не знала, как проверить, растерялась. Не в ее силах, не станешь же вскрывать брюшную полость в таких условиях?!

Только все от страха за любимого из головы вылетело.

Не сумела убедить его в больницу пойти, не настояла. И он умер.

А Кристина смотрела на свои руки, покрытые его кровью, и понимала, что даже не плачет — воет диким воем. Как животное какое-то…

Стоит на коленях на полу у его тела, раскачивается, глядя на кровь Кузьмы повсюду, и воет от невыносимой, дикой боли, которая разрывает всю ее сущность.

— Мавка! Да проснись же! Кристина! Маленькая моя!

Хриплый, надсадный голос Кузьмы пробился в сознание, рассеивая старый кошмар. А еще больше — писк аппаратов, отслеживающих его состояние. И давление, и пульс, и сердечный ритм зашкаливали.

Подскочила на софе, потерянно моргая. Ничего вокруг не понимает: пытается осмотреться, прижала лицо руками, растерла. Кожа влажная, мокрая. В ужасе уставилась на руки, ожидая увидеть кровь… Еще не проснулась толком.

Нет, нормально все. Слезы. Только сейчас понимает, что плачет. Во сне, в реальности. Выдохнула.

— Мавка… — Кузьма пытался подняться в кровати. Хоть повернуться.

Видимо, она своим воем его разбудила и заставила поволноваться.

— Не двигайся! — подскочила к нему, хрипло шепча.

Прижала аккуратно за целое плечо, проверяя — не сдвинул ли он чего? Не нарушил ли?

Уже умудрился разобраться в механизме работы кровати, изголовье поднял. Кристина нажала на кнопку, опустив его в более приемлемое с ее точки зрения положение.

— Кристина, что с тобой?! — он ухватил ее ладонь своей рукой. Снова дернулся в ее сторону, напряженно всматриваясь.

— Да не двигайся же! — рявкнула она, с ужасом глядя на то, как он в кровати ерзает. — Сейчас все сдвинешь! — напряженно глянула на монитор. — Уймись, Кузьма. Тебе такое давление сейчас только во вред!

— Да нормально я себя чувствую! — огрызнулся он, не отпуская ее руку. — С тобой что?!

— Нормально?! — Кристина вдруг ярость испытала. — Нормально?! — стукнуть его захотелось, но она постаралась держать себя в руках. — Вот не введу тебе через два часа обезболивающего — увидишь свое «нормально», почувствуешь! Идиот упрямый! — со всей этой злостью крикнула в лицо Кузьме.

Страх, боль, эмоции от сна, которые еще не улеглись; старые страхи и обиды; недавний ужас, когда на все готова была, лишь бы не отпустить его — все это дикой какофонией смешалось в душе, в голове, не оставляя шанса успокоиться. Вернулась крупная, неконтролируемая дрожь, словно снова в лифте с ним поднималась.

— Что с тобой, малыш? — вместо ответа хрипло повторил он свой вопрос, напряженно всматриваясь в лицо Кристины.

Сжал ее пальцы на пределе своих сил, похоже.

— Ничего, — огрызнулась она, удостоверившись, что все повязки в норме вроде бы. Да и количество крови, отходящей через дренаж, не увеличилось. — Плохой сон.

— Какой?

Прицепился как клещ!

Кристина раздраженно глянула в его внимательные и сосредоточенные глаза. Где он силы берет, елки-палки? Ей бы такой запас или резерв не помешал бы. Ярость и злость бурлила внутри, а руки дрожали от слабости.

— Тебе — какая разница? — снова буркнула.

— Кристина, что тебе снилось? — упрямо повторил Кузьма, не отпуская ее руку.

Она посмотрела на него сверху вниз. Молча, ничего не говоря.

Никогда и никому этот сон не рассказывала. Ни ему, ни матери, ни Руслану потом, которые будили ее при очередном кошмаре. Отворачивалась и забивалась в угол, отказываясь объяснять причину рева и этого воя. С Романом уже полегче было. Хоть кошмары мучили, но появлялись уже реже. И только сном. Без воя.

Сложнее всего было в первые месяцы. Когда сама просыпалась или мать прибегала. Не спала два или три месяца толком. Кошмара боялась, от боли умирала, что он ушел, не захотев слушать ее. Бросил. Предал почти…

— Ты сказал, что закончил все опасное, — вместо ответа на вопрос о своем сне, со всей бушующей злостью, завела другой разговор Кристина.

Возможно, не стоило. Не лучшее время: в ней бурлит слишком многое, и он не в том состоянии, чтобы что-то требовать или обвинять. Но она не могла дать по тормозам. Обилие предельных эмоций и ужаса за последние несколько часов разрушили весь контроль.

— Говорил, что только политикой занимаешься. Что прошлое — закрыл! — с каждым словом голос становился все громче. И злее. В нем прорезались истеричные ноты. — Какого черта в тебя тогда стреляли, Кузьма?! Почему в тебя из четырех сотен других депутатов?!

Настал его черед уходить от вопросов, очевидно.

Кузьма сжал зубы так, что на лице бугры спазмированных мышц проступили. Кости словно обострились, проступая сквозь ткани. А из-за уже запекшихся пятен крови лицо вообще стало похоже на какую-то гротескную маску смерти.

Ее затрясло от этого еще больше. Кристина выдернула свою руку и пошла в ванную, примыкающую к палате.

— Молчишь?! — намочила полотенце под струей горячей воды. Отжала, сгоняя всю свою злость на несчастном куске махровой ткани. Но легче не становилось. — Почему ты меня все время обманываешь, Кузьма?! Почему вечно лжешь? Один решаешь за нас обоих?!

Понимала, что накручивает себя, а не получалось остановиться. Начала вытирать его лицо. Нежно и мягко, несмотря на всю злость.

Он молча смотрел на нее таким темным взглядом, что глаза черными казались. И тени вокруг них, как впадины. Надо будет еще растворы прокапать…

— Оттуда нельзя уйти, малыш. Я сделал максимум из возможного, — наконец, сипло прошептал он. — Или вот так, как сегодня, можно. Надо было отпустить меня. Тебе бы стало легче…

Повернул голову так, чтобы касаться ее мокрых пальцев щекой.

Ее заколотило. Натуральным образом затрясло. Руки заходили ходуном, все тело начало трястись. Отскочила от кровати, комкая мокрое полотенце в руках, словно этим могла успокоиться, вернуться самообладание. Воздуха не было достаточно, хватала открытым ртом, а легкие будто отторгали его.

— Твою… налево, Кузьма! — ругнулась излюбленным выражением Руса, хоть и застыдилась. — Точно же! Елки-палки! Как же это я сама не додумалась?! Идиот! — не выдержала, с размаху запустила этим полотенцем в стену.

Ткань шлепнулась с глухим звуком. И как-то медленно, словно на покадровой прокрутке, упала на пол. Кузьма сосредоточенно смотрел на нее через прищур. Но Кристину уже это мало интересовало.

— Какого черта ты меня с моста тогда снимал, а?! Жил бы себе уже который год спокойно, и меня не мучил, и сам жизни бы радовался, да?! Так?! — Кристина заорала.

Кузьма же просто почернел лицом. Дыхание хрипом вырвалось из легких, словно у него спазмом горло свело.

— Мавка! — были бы силы, наверное, рявкнул бы он. Встряхнул бы ее.

А так — зашипел с убийственной яростью. Только ее уже не волновало.

Сама не поняла, когда все предохранители настолько сорвало. Снесло все. Ухватилась за спинку кровати в ногах, просто потому, что за что-то держаться надо было. От адреналина уже подбрасывало, слова с трудом выговаривала. Ей его поколотить хотелось.

А он смотрел так тяжело и напряженно, с болью, с яростью, но и с черной виной, которую признавал за собой. Дышал все еще с таким усилием, словно и он задыхался. Будто не лежал в кровати, а в гору дрался. Или она его каменной плитой придавила.

Сзади хлопнула дверь. Но Кристина едва успела повернуться, чтобы увидеть собранное лицо Богдана, который одним взглядом оценил обстановку и тут же ретировался обратно в коридор. Видимо, решил, что несмотря на громкость, реальных угроз жизни босса нет. А ей хотелось, очень хотелось надавать Кузьме самых настоящих оплеух.

Тем более в этот момент, когда он снова попытался сдвинуться в кровати: то ли сесть, то ли выпрямиться, приподняв изголовье. Зря она его пожалела и обезболивающего добавила.

Звуковой сигнал повышенного пульса надрывался. Да и ритм частил. Она точно обеспечила и ему всплеск адреналина.

— Иди сюда, мавка, — тихо велел он, протянув в ее сторону целую руку.

Раскомандовался. Как же!

— Не дергайся! — на той же высоте голоса, рявкнула Кристина. — Я тебе запрещаю! Я прибью тебя, Кузьма. Обещаю! Вот на ноги поставлю, а потом сама прибью! Думаешь, я не поняла, что ты вечером придумал, да?! Опять все сам решил? Подохнуть и меня «освободить»?! На меня и мое мнение — плевать! Не думаешь ты обо мне ни капли, что бы там ни говорил! Сколько ты меня еще по бетону своей воли раскатывать будешь, Кузьма?! За что, скажи, ради Бога?

На глаза навернулись слезы обиды и злости на самого родного и любимого. Ядовитые, выжигающие нутро, душащие изнутри.

— Кристина, иди сюда или я сейчас встану! — он действительно попытался приподняться, уперев целую руку в матрас.

— Встанет он. Сейчас! Ага, давай! Я на это посмотрю, — ни на грамм не успокоившись, Кристина скрестила дрожащие руки на груди. Задрала нос, чтобы слезы по щекам не катились. — Давай-давай, вот дренаж заденешь, сам на пол свалишься от боли. А я на это полюбуюсь…

— Кристина, — Кузьма сжал губы.

Было видно, что ему уже чертовски плохо, но он точно не собирался сдаваться и отступать.

— Маленькая, я же…

— Нет, Кузьма! — она даже руки вперед выставила, прервав его. Знала эту «волынку». — Не начинай! И не думай говорить, что ради меня все делал. Неправда это! Ты свои амбиции удовлетворял! Добивался того, чего ты хотел, пустив мое мнение, мои мечты и самих нас — в «расход»! — вновь ухватилась за кровать.

И, наверное, не поняв, дернула. Кузьма покачнулся, и вдруг побледнел так, что одного цвета с подушкой стал, скривился. Зажмурился, на лбу пот выступил. Сцепил зубы. Но у него все равно вырвался хриплый стон.

Достаточно было секунды, чтобы ярость сменилась ужасом. Кристина в мгновение ока забыла обо всем и подлетела к нему, с колотящимся сердцем наблюдая за падением показателей артериального давления.

— Ляг! Немедленно! — надавила ему на лоб, заодно проверяя, нет ли лихорадки.

Он рухнул на подушку, шумно дыша сквозь зубы.

Быстро прошлась руками по плечам, проверяя повязки, отбросила одеяло, игнорируя попытки Кузьмы ухватить ее за руку.

— Что болит? Где? — все выглядело нормально.

И на бедре без проблем, казалось. А его колотило, хоть он и пытался этого не показывать.

— Нормально все, мавка, — прохрипел Кузьма. Цвет лица немного вернулся вроде. — Уже нормально. Холодно только. Дико. И словно все кишки наружу, — этот придурок попытался еще и криво улыбнуться.

Отчего она таки зарыдала в голос прямо над ним. Глянула сквозь эти слезы на содержимое полиэтиленовой емкости, присоединенной к дренажу. Кровотечения не открылось. Все казалось в норме. Но судя по клинике, он все-таки умудрился немного сместить трубку дренажа и та «проехалась» по внутренностям, раздражая чувствительные рецепторы в брюшной полости. Плюс слабость.

— Идиот! — всхлипнула, аккуратно вновь укутав его одеялом. — У тебя полметра трубки в животе, а ты дергаешься. Встать он собрался. Ха! Кровопотеря такая, что многим только этого хватило бы, чтоб подохнуть. Не говоря уже про все остальное. Растворы в тебя вливаю до сих пор. Но нет, упертый, дергаешься! — ворчала она, проверяя, удобно ли подушка лежит под его шеей. — Легче? — уже не вырывалась, когда он ухватился за ее ладонь.

Слабо, без былой цепкости. Даже не удерживая, а словно сам нуждался в поддержке. Только Кузьма такого не признает, не дождешься.

Опустилась на подлокотник в изголовье софы, которая так и стояла чуть ли не впритык к кровати. Наклонилась, прижавшись лбом к его лбу. Волосы так и остались скрученными в нелепый узел, как во время операции. Сейчас выбились из-под шапочки растрепанными прядями. Обо всем с ним забыла. Все неважно.

— Тебе еще матери звонить надо. И бодрым голосом желательно. Я ее с таким трудом успокоила. А ты тут трепыхаешься, — продолжала ворчать, целуя его лоб.

Что-то не понравилось. Встала, потянулась к тумбочке, взяла термометр, включила, сама засунула ему под мышку. Кузьма все это время держал ее ладонь, которую Кристина уже не забирала, и молчал. Даже глаза закрыл. Кристина понимала, что сил у него сейчас и так «кот наплакал», а он еще и дергается, пытается тут командовать.

— Мое же «прости» ничего не изменит, правда, малыш? — едва слышно, но упрямо пробормотал он, еле приоткрыв глаза.

Но цвет лица получше стал. Не серо-синюшный уже. И давление понемногу адекватным становилось.

— Слова вообще мало что меняют, Кузьма, — так же тихо выдохнула она, вновь сев на подлокотник. Иначе не доставала до его рук и головы. Кровать высокая. — Я вон, и на коленях перед тобой стояла, а толку? — хмыкнула.

Болезненные слова. Острые. Жалящие. Обоим от них больно. Обоих эти воспоминания травят, не позволяя и сейчас дышать свободно. Сколько всего на полу той квартиры для них осталось? Когда забыть сумеют? Или хоть отпустить на все четыре стороны…

Уже даже не злость бурлила. Обида осталась. Опустошенная, измученная, душащая. Но кричать — смысл какой, если чуть ему хуже — она рядом в могилу ложиться готова?

— Пить хочешь? — поинтересовалась, поглаживая мокрый и холодный лоб Кузьмы свободной рукой.

— А можно? — пытался следить за ней сквозь прищур, но то и дело отключался.

— Можно уже.

Забрала термометр, сигнализирующий писком об окончании измерения. Тридцать семь и один. Очень даже неплохо при его ситуации. Плеснула воды в стакан, который тут же стоял, на тумбочке. И осторожно прижала к его губам, поддерживая голову так, чтобы удобней было пить.

— Что тебе снилось, мавка? — прошептал Кузьма, сделав два-три глотка.

Обессиленно откинулся на подушку. Но старался смотреть на нее. Упрямец.

Кристина тяжело вздохнула, отставила стакан. Никогда это в слова не облекала. И сейчас не хотела.

— Что ты умер. Тогда, когда тебя Вадим притащил к нам домой с ножевым. Что я пропустила внутреннее кровотечение. Не спасла. Убила… — губы едва шевелились.

Но он побледнел еще больше, показалось. И снова сжал свои зубы так, что она услышала их скрип.

— Маленькая моя… Любимая, — выражение лица, словно снова боль дикая накатила на него.

И такое мучительное напряжение в глазах. Только ей и от своих эмоций чересчур больно.

Отвернулась. Он руку слабо сжал.

— Ты же всегда все делаешь. Сверх человеческих возможностей. Кристина! Посмотри на меня, — попросил, когда она не повернулась.

Не хотела. Секунды три сопротивлялась. Но все же сдалась.

— Часто снится? — словно сам теперь все додумывал и мысли ее в голове слоями поднимал, спросил Кузьма, сосредоточенно вглядываясь в глаза Кристины.

— Мавка? — потребовал ответа шепотом, когда она молча сжимала губы, шумно дыша из-за вновь подкативших слез.

— Какая тебе разница? — огрызнулась, выплеснув, показав свою боль и обиду.

Кузьма зажмурился от ее тона. Так давно не видела его настолько несдержанным и открытым! Видно, сил на притворство уже не осталось.

— Огромная… — хрипло выдохнул. — Любимая моя…

— Не говори так, Кузьма! — не кричала, умолять начала. Не хватало сил сдерживаться и самой. — Не мучь! Не представляешь, как это больно! — задохнулась, прикусила губу.

И вдруг само прорвалось. Понеслось из нее потоком:

— Каждую ночь раньше! Каждую! Даже на лекциях, если отключалась. Едва глаза закрывала. А тебя даже рядом не было, гад, чтобы я могла убедить себя, что все нормально! Я три месяца не спала перед тем проклятым мостом! Мне прыгнуть в воду — уже просто облегчением казалось. Все в голове спуталось: явь, сон. Тебя нет… Себя теряла, — опять упрек, снова обвинение.

И боль. Господи! Откуда в ней столько боли?! Где вмещается?! Сколько она ее в себе носит?

А Кузьма не прерывает. Только черным взглядом смотрит, все сильнее сжимает челюсти.

— Ты знаешь, каково это — спать с кем-то лишь для того, чтобы меня было кому разбудить, когда ты мертвый приснишься?! — бросила в лицо то, что травило душу больше всего. — Соглашаться на компромиссы, отдаваться физически потому, что это рядом чье-то присутствие гарантирует?! И не говорить, почему воешь каждую ночь. Представляешь, как это, Кузьма?! — не голос — наждак.

Слова горло царапают.

Слезы вновь затуманили взгляд. Его черты расплывались. В ушах стучит пульс. Словно часовой механизм в голове тикает. Как бомба.

А он ее руку держит. И Кристина не забирает.

— Хотя Рус и так понимал, кажется. Потом перестал спрашивать. Мать дольше пытала. С Романом проще было, я от самого его присутствия рядом просыпалась. Если коснется случайно. Чужое, не мое совсем… Но хоть от кошмаров избавляет… И тебе назло! Чтобы было, как ты сказал. Хотел, чтобы у меня в доме мужик был, на которого рассчитывать вроде можно? Всегда рядом, в мелочах положиться можно — получи! Чтобы видел: что ни тебе, ни мне от этого не легче! Чтобы ревновал и мучился, как я мучилась!

Впервые в жизни это голосом произнесла. На него смотреть не могла сейчас. Самой больно так, что сил нет. Снова выть диким зверем хочется. От обиды. И от отвращения к себе самой. От гнева на него.

— Сколько, мавка? — хрипло и опустошенно повторил он свой вопрос. — Сколько тебе это снится, любимая?

Наверное, не назови он ее снова так, сдержалась бы. А так…

Опять закричала. Просто, без слов. Грудью, горлом, выплескивая это из себя. Выдернула свою руку у него. Встала, отошла к стене. Обхватила себя руками, не сразу поняв, что начала раскачиваться.

— Постоянно, Кузьма! Слышишь?! Постоянно! Последние года два-три пореже, когда сказал, что вышел из дела. Когда снова обманул, а я так хотела тебе верить. Сегодня… — посмотрела на него снизу вверх сквозь слезы. — Я почти каждую ночь умирала вместе с тобой. Каждую ночь за эти годы! А ты мне говоришь: отпустила бы — полегчало?!

Не знала: на него смотрит, как на сумасшедшего, или сама давно разума лишилась? А внутри — даже не боль уже. Пустота. Выговорилась. Выпустила из себя это все впервые за долгие годы. В небольшое пространство этой палаты выплеснула, на него свалив все. И что дальше делать — не знала.

Уставилась в монитор, отсчитывающий показатели его жизнедеятельности, потому что в лицо смотреть — сил нет. Но и в этих скачущих цифрах всю боль Кузьмы видела. Все опустошающее признание им своей вины. Ненависти к самому себе.

Потому и не хотела говорить. Никогда не упоминала о своем потаенном с момента, как расстались. Слишком хорошо знала своего мужчину, чтобы представлять — как и это он на себя взвалит. Только не титановый же, как ни кочевряжится. Не все сердце и тело может вынести. Хоть и заслужил, наверное.

— Кристина. Маленькая…

Грудью хрипел. Не горлом. Как она кричала несколько минут назад. У него просто сил на крик не было. Вот и хрипел.

— Думал, что от этого как раз и освобождаю… Избавляю тебя от боли. Хотел, чтобы жила спокойно… В безопасности…

Кристина прижала пальцы к щекам. Растерла лицо.

И не отдохнула, и облегчения не почувствовала. Откат только от нервов и напряжения такой, что все вокруг снесло взрывной волной, считай. Разрушительная пустошь внутри нее. И снаружи та же пустошь ощущалась — он проецировал.

Здорово! В очередной раз друг друга грейдером «пережевали» своих упреков и обвинений. И что? Кому легче?

— Как чувствуешь себя? — наивно и глупо попыталась изменить тему. — Уже не морозит? Пить еще хочешь?

Вернулась к кровати, взяла стакан.

Но Кузьма только еле-еле головой покачал.

— Мавка… — шепотом, но даже в этот едва слышный голос такую боль и вину выплеснуть умудрился, что у нее в груди заболело. — Посидишь рядом, пожалуйста? — словно в этот момент поверил, что она развернется и уйдет, прикрыв дверь, как он когда-то, мучительно виновато попросил Кузьма.

Кристина не спорила. И не говорила ничего больше. Упреков не бросала. Уже не могла.

Села все на тот же подлокотник софы.

— Руку… дашь, маленькая? — тем же тоном спросил.

Это было ужасно.

Никогда от Кузьмы такого не слышала. Полного самоуничижения и ненависти к самому себе. Отсутствия непробиваемой уверенности в выбранном курсе движения, которая не отказывала ему даже при смерти.

В солнечном сплетении мучительно болезненный узел скрутился. Сжала пальцы, вдавила ногти в ладонь.

А он не настаивал больше. Посмотрел долгим-долгим взглядом. Тоже молча. Закрыл глаза. Лицо такое, словно внутри кислота разъедает кишки. Или она дренаж схватила и по брюшине у него тягает, вытаскивая нутро наружу. Но ни слова больше не говорит. Не считает себя вправе.

Не выдержала. С тихим то ли стоном, то ли воем, коснулась его щек, которые все же отмыла от крови, погладила лоб. Прижалась губами к его стиснутому рту. И сама сжала ладонь Кузьмы (которую он даже не поднимал уже, потеряв надежду и веру, что может требовать) своими пальцами.

— Я не представляю… Понятия не имею, как это все исправить, — таким хриплым, словно совершенно чужим голосом прошептал он, переплел их пальцы. — Ни одного варианта, мавка, как хоть каплю твоей боли мне искупить…

Распахнул глаза, уставившись на нее. А Кристина зарыдала в голос, уткнувшись в подушку рядом с его головой, впервые за всю их жизнь увидев покрасневшие и воспаленные белки карих глаз любимого мужчины, в которых выступили слезы.

Даже в детстве не видела, чтобы Кузьма плакал. Никогда.