Тетушка против

Глава 12

Сильный и выносливый молчун, готовый всю свою жизнь ковыряться в земле? Да эта женщина несноснее самых богатых кокеток столицы — им-то хватало красоты Рауля и его песенок.

Чем выше они поднимались, тем сильнее тяжелело дыхание Пруденс, а ее и без того румяное лицо становилось все более алым. Рауль и сам изрядно устал, но больше всего его огорчало, что посох так и не пригодился. А ведь он мог стать героем, вместо этого все, что ему досталось, — стащить сварливую компаньонку с полянки и получить за этот поступок грозную тираду.

Бартелеми Леру плелся сзади, тихо жалуясь на злосчастную судьбу, определившую его в алхимики.

— А все моя мамаша! Она выпила всю кровь из отца, заставляя его откладывать каждую монетку, чтобы я выбился в люди!

— Она же не пила кровь на самом деле? — на всякий случай уточнил Рауль, чья няня обожала рассказывать ему страшные сказки и частенько про упырей.

— Лучше бы пила, право слово… Порой мы месяцами ели одни бобы, лишь бы заплатить за мое обучение.

— Не стыдно вам жаловаться? — резко оборвала его Пруденс и, кажется, попыталась идти быстрее, но тут же сдалась. — Вы проживете безбедную жизнь и сможете раз и навсегда запретить подавать вам на стол бобы. Где бы вы сейчас были, если бы ваша мать беззаботно транжирила деньги?

Рауль уловил в этом упрек в адрес его семьи и тихонько вздохнул. Флери действительно жили на широкую ногу, не думая о завтрашнем дне до тех пор, пока деньги вдруг не закончились. Возможно, вместо бриллиантовых запонок и трюфелей стоило купить фабрику или еще что-то практичное. Такая мысль прежде не приходила Раулю в голову, он-то мечтал найти сокровища, чтобы накупить сестрам украшений и платьев, сбыть их с рук поудачнее и коротать дни и ночи, припеваючи.

Представив, какой вой поднимет Соланж — до самых небес, — объяви он о том, что деньги за вино пойдут на дело, а не ее зимний сезон, он торопливо отбросил всякие мысли о фабрике, пусть и самой захудалой.

— И правда, — обрадовался меж тем Бартелеми, — я действительно могу запретить бобы в своем доме… Однажды, когда позволю себе купить дом.

— Уверена, что вам недолго ждать, — неодобрительно заметила Пруденс. — Ваша братия дерет втридорога.

— Это потому, что мы очень долго и трудно учимся. Попробуйте-ка запомнить, что будет, если смешать дистиллированную росу, собранную с лепестков ириса в полночь, с толченым опаловым стеклом, да и вылить это все в реторту с горящими серой и купоросом.

— Ерунда будет, — предположила Пруденс с той уверенностью, с какой делала все.

— Красивый разноцветный туман.

— Совершенно бесполезная вещь, — злорадно восторжествовала она, довольная собственной правотой. — Роса, собранная в полночь, ну надо же! Эти алхимики умеют обыкновенную воду преподнести как невероятную ценность.

— Зря вы так, — обиделся Бартелеми.

Тут они наконец добрались до арки в крепостной стене — Рауль помнил, что в детстве она была забрана решеткой, но потом отец снес все защитные механизмы. «Это смешно, — говорил он тогда, — что замок, готовый к любым осадам, за долгие века своего существования ни разу не был атакован».

Пруденс остановилась, чтобы перевести дух, и критическим взглядом окинула заросший сад. Дикий виноград и плющ стелились по старым стенам, корни огромных платанов разбили каменные дорожки, терновник образовал непроходимые заросли.

— Эй, Бартелеми, — позвала она, — есть у вас средство, чтобы привести эти кущи в надлежащий вид?

— Есть, — жизнерадостно ответил тот, явно вдохновленный тем, что долгий подъем остался позади. — Могу продать вам кирку за десять золотых.

Хмыкнув, Пруденс внимательнее присмотрелась к траве у себя под ногами и дернула несколько сухих стеблей, извлекая из земли мелкие луковицы.

— Черемша, — сказала она благосклонно. — Прекрасно подойдет к речной рыбе, которую собирался наловить Жан. Ваша светлость, вы тут самый высокий, дотянетесь вон до той плети винограда? Его листья мне тоже не помешают.

Рауль с готовностью встал на каменную скамейку, чтобы выполнить ее просьбу. На самом деле Пруденс была не намного ниже его, но, очевидно, она не относилась к тем женщинам, которые лазают за чем бы то ни было.

— А ведь время обеда, — мечтательно проговорил Бартелеми.

Рауль достал до виноградной ветки, дернул ее на себя, но та и не думала поддаваться. Пруденс, сложив руки на груди, наблюдала за этой борьбой с интересом. Стиснув зубы, он пообещал себе, что ни за что не проиграет, однако лоза была слишком упругой, слишком гибкой, чтобы сломаться без боя. Тут Рауль вспомнил о кристаллах, которые добыл в болоте, достал один из них, выбрал край поострее и рубанул как можно сильнее.

Вместо мутного сока из надреза выступила крупная капля крови, тяжело упала в траву, и оттуда вдруг стремительно выросла огромная золотистая лилия с тремя крупными лепестками, точно такая же, как на королевском гербе.

— Это вам, — обходительно сообщил Рауль, с легким поклоном прижав руку к груди.

— Я, кажется, просила виноградные листья, — недовольно буркнула Пруденс. — Что, по-вашему, мне сделать с этим цветком? Его даже в суп не добавить!

— Конечно, — он все-так доломал подрезанную лозу и спрыгнул со скамейки. — Прошу.

Она приняла его дар рассеянно, продолжая разглядывать лилию.

— Может, засахарить лепестки, — проговорила себе под нос.

— Вы сумасшедшие, — запричитал Бартелеми. — Это же неизвестное растение, которое выросло неизвестным образом! Нельзя его просто слопать, тут требуется тщательное исследование.

Рауль пожал плечами. Пока вокруг не расхаживали мертвые служанки, странности этого места мало его волновали. Очевидно, его воинствующий предок нашпиговал эти стены всякими зельями, а потом…

Вдруг ясно представился Кристоф Флери, который расхаживал по крепостным стенам, ожидая врагов. Ведь он так хорошо подготовился к их нападениям! Возвел огромную махину на лысом холме, отвалил кучу золота алхимикам и даже лабораторию спрятал в склепе. Но мимо сновали только крестьяне, вздыхая о скудности здешней земли, дающей так мало еды.

Если бы их граф вместо укрепляющих растворов полил почву внизу, у крестьян, чем-то плодородным — насколько больше вышло бы пользы.

Подумав так, Рауль вздрогнул, вдруг испугавшись, что Пруденс пробралась в его голову и начала командовать чужими мыслями так же естественно, как командовала всеми вокруг.

Бартелеми меж тем отложил все еще подергивающийся мешок с кровавой кувшинкой в сторону, опустился перед лилией на колени, достал из многочисленных карманов на кожаном фартуке острый нож и стеклянную колбу и примерился к лилии, чтобы аккуратно срезать ее.

— Бах! — на ухо ему громко сказал Рауль, посмеиваясь, и бестолковый юнец от неожиданности уронил склянку.

— Как вы с такими нервами людей-то грабить будете, — заметила Пруденс насмешливо.

— Я вовсе не… — пролепетал Бартелеми.

— Ваши цены — сплошной грабеж! — уведомила она и отправилась к кухне, помахивая веточкой одичалого винограда.

— Невыносимая женщина, — вслед прошептал юнец, по всей видимости изрядно уставший и голодный.

— Совершенно невыносимая, — мечтательно согласился Рауль.

***

Дома их встретил весьма холодный прием. Жанна, и без того раздраженная предстоящей миссией по продаже вина, не обрадовалась незваному гостю, тем более заляпанному болотной грязью. Разговоры же об алхимических растворах окончательно вывели ее из душевного равновесия. Неохотно поручив Мюзетте подготовить комнату (судя по ее гримасам, Бартелеми предстояло поселиться в самом крохотной и запущенной кладовой замка), она уведомила обоих, что они изрядно опоздали к обеду.

— Но вам подадут холодной дичи, — с видом человека, который совершает величайшее одолжение, сообщила она.

У Рауля от ее кислого лица сразу свело желудок, и он, перепоручив алхимика заботам старой служанки, быстро стянул с себя мокрые сапоги и сменил жилет на тот, что понаряднее. Взбив кудри и стряхнув с них лесную паутину, он отправился на поиски Пруденс. Уж эта женщина умела позаботиться обо всем, и ее обед наверняка был куда более сытным.

За то время, что Жанна проявляла чудеса негостеприимства, Пруденс успела исчезнуть в бесконечных лабиринтах замка. Рауль заглянул на кухню, потом в ее спальню, потом в комнату с дырой в стене, потом в винный погреб, где нашел мечтательную Соланж, снова и снова пересчитывающую бочонки. Совершенно выведенный из себя женским эгоизмом — никто-то о нем не заботится! — он вернулся к себе, решив совершенно отказаться от обеда. Схватив с кушетки гитару, Рауль вышел на балкон, преисполненный меланхоличного вдохновения, но тут его носа коснулся запах дыма и чего-то аппетитного, а потом из кустов внизу долетел хриплый мужской смех.

К счастью, Раулю и прежде доводилось спускаться по стенам, ведь ревнивые мужья часто имеют привычку возвращаться домой не вовремя. Поэтому он, довольно ловко цепляясь за выступающие камни и плющ, нагло захвативший все вокруг, сполз в сад, не утруждая себя беготней по лестницам и коридорам.

За зарослями могучего чертополоха, безжалостно вцепившегося в волосы и рукава, обнаружилась небольшая полянка, где Пруденс и Жан жарили каштаны в специальной сковороде с дырками. Хворост весело потрескивал в неглубокой яме, дым пах тимьяном и розмарином.

Оба предателя сидели рядком на поваленном дереве и живо обсуждали, что лучше использовать для рыбалки — червяков или хлебные шарики.

— Ваша светлость, — изумилась Пруденс, когда Рауль продрался через чертополох, шипя от острых колючек. — Дальше есть тропинка, ни к чему вам портить хорошую рубашку.

— К черту рубашку, — буркнул он, радуясь, что наконец-то нашел на кого излить свои обиды. — Пруденс, милая моя Пруденс, скажите пожалуйста: отчего меня в собственном замке кормят холодной вчерашней дичью?

Она поднялась, чтобы отцепить с парчи на его жилете фиолетовый репей.

— Боюсь, что госпожа Жанна зла на вас, — с усмешкой ответила Пруденс. — Добро пожаловать к нашему огоньку, ваша светлость, Жан набрал превосходных каштанов, когда возвращался от реки, где поставил сети. К графскому столу такое угощенье не подашь, но это правда вкусно.

— Нисколько не сомневаюсь, — сухо сказал он и вдруг спросил, устав дуться: — Но почему вас тут двое? Что же Мюзетта? Она в немилости?

Жан, ухмыляясь, перемешал каштаны. Каким-то чутьем, присущим хитрецам, он понял, что сейчас можно обойтись без особого пиетета по отношению к графу, более того — именно такое поведение и желательно.

— Моя старушка пошла войной против Пруденс, — сообщил он. — По правде говоря, со мной-то она воюет вот уже сорок лет. Так что в эти кусты у нас тактическое отступление.

— Глупости, — фыркнула Маргарет, опускаясь на свое место. — Я не из тех женщин, которые отступают перед кем бы то ни было.

Рауль уселся рядом с Жаном, жадно принюхиваясь. Если ему и было стыдно перед Бартелеми, брошенным на произвол судьбы, то совсем немного. Никто не звал его в этот замок и не обещал различных удобств.

— Так чем же не угодила Мюзетте наша милая Пруденс? — спросил Рауль с интересом. В прежние времена он считался знатоком дворцовых хитросплетений, и его нисколько не оскорбляло участие в сплетнях, пусть даже и совсем мелких.

Жан снял с огня сковородку и поставил ее на плоский камень рядом. Рауль тут же схватил один из каштанов, перебрасывая его из руки в руку, чтобы не обжечься.

— Мюзетта считает меня дамочкой самого низшего сорта, — спокойно объяснила Пруденс.

Слова были настолько вопиюще возмутительны, что он потрясенно уставился на нее, надеясь увидеть хотя бы следы улыбки на круглощеком румяном лице. Пруденс не могла произнести подобную нелепость, оставаясь серьезной и невозмутимой, но именно таковой она и оставалась, прямо глядя на Рауля с хмурым упрямством человека, готового к различным испытаниям.

А он так и застыл, будто громом пораженный, не сразу поняв, отчего у него выступили слезы и где-то запульсировала боль. Потом взвыл и уронил горячий каштан в траву, дуя на обожженную ладонь.

— Господь с вами, Пруденс, — проговорил он слабым голосом, — уж не того ли сорта дамочкой, которая крутит шашни с помолвленным красавчиком-графом?

Она продолжала в упор смотреть на него с особенно угрожающим видом, недвусмысленно обещавшим жестокую расправу за любое неосторожное высказывание. Рауль облизал пересохшие губы, преисполнившись ненавистью к своему живому воображению, и мягко сказал:

— Все потому, что Мюзетта глупая старуха. Ей никогда не доводилось встречать людей вроде вас, Пруденс. Никому из нас не доводилось, — подумав, добавил он.

— Хм, — отозвалась она неопределенно, однако все-таки смилостивилась, сменила фокус своего внимания на каштаны.

Он поднял с травы свой и смял пальцами — предусмотрительно подрезанная кожура треснула легко. Рассыпчатая сердцевина пахла осенним лесом и детством.

Отчего-то Рауль чувствовал себя взбудораженным, смущенным и раздосадованным. По зову горячей южной крови Флери было задрано великое множество женских подолов, как самых простых, льняных, так и расшитых золотом. Отец с хохотом гонялся за визгливыми молоденькими служанками по темным углам замка, и дед поступал точно также. Поколения ненасытных предков требовали приударить за Пруденс, ведь все располагало к этому: и загородная скука, и уединенность.

Если бы она была всего лишь его сиделкой — ну чего ей стоило скрывать свое истинное положение получше? — то Рауль бы уже сыпал комплиментами, улыбками, якобы невинными прикосновениями. Скорее всего, эта женщина без устали ставила бы его на место и указывала на недопустимость подобных вольностей, весьма вероятно, он бы успел пару раз схлопотать по физиономии. Впрочем, Пруденс, похоже, была не из тех, кто сражается с помощью пощечин, она безжалостно разила словами и взглядами.

Неслучившаяся интрижка приносила с собой горечь сожалений. Раулю могло быть весело — но весело не было. Его сердце оказалось разбитым, даже не успев затрепетать от чувственного волнения.

— Вы так вздыхаете, — проницательно заметила Пруденс, — будто эти каштаны наполнены печалью всего мира.

— Так оно и есть, — грустно согласился он, не решаясь поднять головы, чтобы не расстроиться еще сильнее, до того она в эту минуту казалась ему пленительной в своей недосягаемости.