Тетушка против

Глава 22

— Вы как знаете, ваша светлость, но порядочные прабабки так себя не ведут, они внукам шарфы вяжут да сказки рассказывают…

Ворчание Пруденс перемежалось со слезливыми причитаниями Бартелеми:

— Но как же… что же теперь… без экзамена-то! Кто меня возьмет на работу? Столько лет обучения псу под хвост…

У Рауля не было сил им отвечать. Он медленно брел вверх по холму, рана на плече пульсировала, а безнадежность разрывала голову на части. Кристин, красавица Кристин, облепленная мертвецами по его повелению, так и стояла перед глазами.

Все Флери одинаково чудовищны, от этого откровения теперь никуда не деться. Придется научиться с ним как-то жить.

Пруденс легко коснулась его руки, участливо и встревоженно заглядывая в глаза:

— Вы спасали сестер, ваша светлость. Живых сестер от нежити.

— Оставьте это, — равнодушно обронил он, не желая сейчас никаких утешений.

Сам себе он казался мерзким и грязным, и сколько воды на себя не вылей — не поможет.

Замок, огромный и темный, отбрасывал липкие тени.

Будь оно все проклято, устало пожелал Рауль, все проклято.

***

Просочиться незамеченными не получилось. Молодая и глупая служанка, доставшаяся от Лафона, встретилась им у черного входа — и увидев, в каком состоянии вошедшие, понеслась с пронзительным криком по коридору.

— Вот поганка, — с глубочайшим неодобрением произнесла ей вслед Пруденс. — Бесшумность и аккуратность, сколько можно талдычить, бесшумность и аккуратность! А это какое-то безобразие.

Замок ожил, захлопали двери, и прибежали сестры Флери — явно напуганные и переполошные.

Соланж громко вскрикнула, разглядев пропитанную кровью одежду брата, а Жанна замерла, цепко его изучая.

— Та-а-а-ак, — ледяным голосом протянула она. — И во что это вы, господин алхимик, втянули его светлость?

— А я-то тут при чем? — испугался Бартелеми, пытаясь слиться со стеной. — Я тут и вовсе мимо проходил, они сами на болота явились!

— Сложно поверить, что граф проснулся поутру и решил изваляться в грязи да пораниться.

— Хватит, — устало оборвал ее Рауль. — Попроси принести мне воды и чистых повязок. Ничего особенного не случилось.

— Да-да, — глубокомысленно покивала Соланж, — самое обыкновенное дело.

— Мне кажется, мы имеем право на объяснения, — повысила голос Жанна. — Зачем тебя вообще понесло на болота?

— Я распоряжусь, — тут же сказала Пруденс и поспешила в сторону кухни. Рауль проводил ее взглядом и вздохнул.

— На болота — ради моциона, — сказал он. — Поскользнулся на кочке, ободрался об корягу. Все, мои дорогие, мне срочно нужен коньяк. Есть же у нас коньяк? Хотя бы бутылка? И чистая одежда — эта, кажется, безнадежна. Жаль, мой любимый кафтан… Еще и запах… Ну, вы и сами чувствуете.

— Допустим, — Жанна все же подвинулась, освобождая дорогу, но немедленно увязалась следом. — А эту свою сиделку или экономку… кем она у нас нынче числится… ты с собой зачем взял? Мы тут, между прочим, получили отвратительнейший завтрак из-за ее отсутствия!

— Затем, что сначала в моих планах было предложение, и уж потом только появились болота, — вышел из себя Рауль, у которого решительно не осталось никакого терпения на въедливые допросы.

— Кому предложение? — опешила Жанна.

— Сиделке… или экономке, — захихикала Соланж. — Моя дорогая сестрица, даже ты не можешь быть настолько слепой. Наш братец от этой дамочки глаз не может отвести, как влюбленный менестрель.

— Как предложение? — с запинкой выдохнула та.

— Неудачно, — буркнул Рауль.

— Так это Пруденс тебя приложила? — весело округлила глаза Соланж. — Неужели так сильно не хочет замуж за бездельника?

Вместо ответа он молча захлопнул перед ними дверь своей комнаты. Постоял, глядя на покои, которые когда-то занимал отец, а до него — поколения и поколения разных Флери. На мгновение захотелось все тут сжечь, но разве возможно спалить саму память, саму суть!

Поэтому он лишь добрался до стула и рухнул на него, невидяще уставившись перед собой.

Мысли текли разбродные, невеселые. Руки и ноги мелко дрожали после перенесенных потрясений. Он только что совершил преступление против собственного рода, отдав несчастную Кристин мертвецам. При жизни ее мучил муж, после смерти — правнук.

— Все Флери должны умереть, — хрипло повторил он, — каждый Флери.

Но только не хохотушка Соланж и не горделивая Жанна. Сестер он никому не отдаст.

Длинный меч в грубых ножнах так и лежал на столе, совершенно забытый. Рауль провел перепачканными пальцами по надписи: «иди и завоюй себе этот мир сам». Хохотнул, испытывая бессильное разочарование перед его владельцем, могучим воином, основателем рода… грешником и убийцей.

Вот на чем построено величие его семьи.

Но по крайней мере мрачная история Кристин и Кристофа, кажется, осталась позади. Все зловещие тайны утонули в болоте, а будущее…

Будущее еще предстояло завоевать.

Прибежал мальчишка-слуга с двумя ведрами воды. За ним следовал старый Жан с деревянной лоханью.

— Так ведь это, — покаянно сказал он, — камин-то еще не топили. Сквозняки, ваша светлость, а нечто застудитесь?

— Плевать, — отмахнулся Рауль, срывая с себя одежду.

— И коньяк, коньяк еще! — спохватился мальчишка и убежал, предоставив Жану помогать господину с мытьем. Особенно досталось волосам — каким-то образом в них застряли и ветки, и комья грязи, и черт знает что еще. Возможно, ошметки мертвецов.

Мальчишка — надо бы уже запомнить его имя — вернулся невероятно быстро, как будто кто-то передал ему бутылку уже в коридоре. Плеснул в чистый стакан довольно дешевого коньяка, протянул Раулю. Тот выпил его, так и стоя в лохани, и горячее облегчение прокатилось по венам.

Они все живы.

Пруденс их спасла — запоздало дошло до него. Если бы не ее раздражающая практичность, то Бартелеми ни за что бы не догадался про щелочь.

Благодарность пушистым комочком толкнулась в грудь. Или это был Жан с полотенцем.

— Вы только, ваша светлость, рубашку пока не надевайте, — протягивая ему чулки, попросил мальчишка. — Госпожа Пруденс не велела.

— Да неужели?

Мальчишка смутился.

— Говорит, заляпаете кровью, рубашек на вас не напасешься! Она скоро придет с целебной настойкой, у нее есть…

— Нисколько не сомневаюсь, что у нашей госпожи Пруденс есть все, — согласился Рауль, натянул чулки, бриджи, подумал, да так и остался полуголым. Раз уж велено.

Слуги унесли ведра и лохань, а им на смену тут же заступила невероятно сердитая Пруденс, уже успевшая переодеться в другое платье — другое из двух, которые у нее имелись, с этим пора было что-то делать. Она несла небольшую корзинку, откуда выглядывали белые тряпицы.

— Я ей говорю — непозволительно так вопить, — продолжая незаконченный спор, бурчала она, — а мерзавка мне: как не вопить, когда граф на чуду-юду похож. Стыд да и только за таких горничных.

— Рассчитайте или казните девчонку, мне все равно, — безразлично отозвался Рауль. — А впрочем, решите казнить — пригласите меня. Я нынче опытен в подобных вопросах.

— Ну да, ну да, — неопределенно отреагировала Пруденс, усаживая его возле окна и склоняясь над раненным плечом.

— Я ведь так и не поблагодарил вас, — спохватился он, с трудом фокусируясь на происходящем. — Кажется, я обязан вам жизнью.

Она окинула его скептическим взглядом.

— Вы опускаете, что это я втянула вас в эту передрягу, — напомнила едва не виновато. Рауль покосился на Пруденс с вялым любопытством: это было незнакомое выражение на ее лице. Но глаза неудержимо слипались. Он слишком рано встал и слишком многое пережил за это утро.

— И простите, что я в таком неподобающем виде, — заплетающимся языком пробормотал Рауль.

— Пфх! По-вашему, я прежде не видела неодетых мужчин?

Это мгновенно сбило с него всякую сонливость.

— А видели? — быстро спросил он и тут же устыдился своей торопливости.

Конечно же, Пруденс уже познала прелести любви. Она была взрослой, роскошной женщиной, явно не склонной к аскезе. На строгом севере, где чтили непорочность превыше всего, никто не посмел бы признаться в грехопадении. В столице, где больше всего на свете ценили внешние приличия, тоже. Но это был юг — с его раскаленным небом, серебристо-зелеными оливковыми чащами, лавандовыми полями и неумолчным стрекотом цикад. Жизнь текла здесь медленно, а кровь бурлила горячо и неистово. Знойная пылкость прорывалась в бурных спорах на улицах, в громком смехе, а больше всего — в песнях, посвященных не галантной грусти, а жгучему желанию, ревности, радости обладания. Стихи говорили о «меде губ», «огне в крови» и «дрожи прикосновений», а не о целомудрии и чистоте.

Сама природа — щедрая, жаркая, благоухающая — побуждала к чувственности. Томный послеполуденный жар, теплые ночи, наполненные шепотом звезд и ветра, свидания в тени высоких кипарисов не помогали устоять от искушения.

В столице любовь прятали в будуарах и салонах, здесь она цвела под открытым небом.

Однако одна мысль о том, что кто-то уже целовал Пруденс и раздевал ее, видел ее грудь и касался бедер, вызвала в Рауле такой бурный протест, что в голове что-то взорвалось, а мир затянуло кровавым маревом.

— Ну разумеется, — совершенно не замечая, что убивает его, безжалостно подтвердила она. — Наш дворецкий обварился паром из-за этой шкатулки для белья. Ну вы видели, очень модная штука на кристаллах! Пых! И там лопнул клапан. Одежду на бедном Гаспаре пришлось разрезать тут же, а потом облить его холодным молоком. Ох и переживал он из-за испорченного камзола…

— Дворецкий, — неверяще повторил Рауль, — пар, пых, молоко.

И едва не взвыл, когда на его рану плеснули настойкой — защипало до слез, задергало, опалило. Он рвано выдохнул сквозь зубы, пытаясь не потерять лицо и не застонать.

— Моя коварная Пруденс, — с низкой хрипотцой произнес он, — вы специально заговаривали мне зубы.

Она хмыкнула и взялась за тряпицы. Рауль сидел неподвижно, позволяя ей наложить повязку, и почти сразу заметил неприятное: Пруденс держалась отстраненно, изо всех сил стараясь не прикасаться пальцами к его коже.

— Вы теперь испытываете отвращение ко мне? — подавленно спросил он.

А она смутилась, руки дрогнули, ткань, размотавшись, упала к нему на колени.

— Тот поцелуй… два поцелуя… — неуверенно начала Пруденс, — это было неразумно…

— Постойте, — изумился он, поймав обе ее ладони, потому что вдруг испугался: а если сбежит, оставив его в сомнениях и страданиях? — Я говорю о том, что я сделал с Кристин.

— О, — она, кажется, обрадовалась, будто эта тема была приятнее поцелуйной, — тут вы меня действительно удивили, ваша светлость.

— Удивил? — как она вежлива в формулировках! Сказала бы напрямик: ужаснул.

— Лихо вы мертвецами раскомандовались, — кивнула Пруденс. — Вынуждена признать, прежде я вас недооценивала.

— Не ожидали, что я способен на такую дикость?

— В вас есть стержень, — она высвободила одну из ладоней и похлопала его по обнаженной груди, там, где сердце. Тут же вспыхнула и отпрянула.

— И что бы это значило?

— Что вы показали себя мужественным и решительным человеком.

Рауль молча смотрел на нее, мучительно ища хоть намек на шутку или издевку. Но Пруденс вернулась к повязке, серьезно сосредоточившись на том, чтобы она выходила аккуратной.

— И вы все еще считаете меня хорошим и порядочным человеком? — сглотнув, тихо спросил он. Как ненавистны были эти эпитеты совсем недавно и как желанны сейчас! Рауль находил интригующей репутацию порочного дьявола, но правда оказалась в том, что он не хотел становиться им на самом деле.

— Ну разумеется, — без колебаний ответила Пруденс и отошла на шаг, разглядывая его плечо. — Готово, ваша светлость. Можете одеваться.

— Спасибо, — вырвалось у него, он порывисто поднялся и благодарно, нежно поцеловал ее в лоб. Пруденс замерла, тихо дыша, а потом осторожно положила ладонь на локоть его здоровой руки.

— Я вот что думаю, ваша светлость… — прошептала она, поднимая на него потемневшие глаза.

Рауль в это мгновение не думал ни о чем вовсе. Она не шарахается от него, как от чумного, и явно одобряет поведение с мертвецами. Возможно… возможно ли, что он слишком строго себя судит? Ведь Пруденс не из тех женщин, кто легко ошибается!

— Кристин не может утонуть в болоте, — продолжила она грустно и решительно. — Это место принадлежит ей, она там хозяйка.

— Что?..

— Надо уезжать из замка как можно скорее.

На мгновение Раулю захотелось закричать на нее — все ведь уже позади, зачем она придумывает новые опасности! Но ползучая, отравленная правда этих слов все же медленно коснулась его сознания и угнездилась там.

Дух не может утонуть. Как это он сам не понял.

— Начинайте готовиться к отъезду, Пруденс, — неохотно попросил он, ежась от одной мысли о Кристин. Неужели она все еще здесь? Баюкает свою ненависть и выжидает?

— Я могу лично отправиться в Арлан, чтобы подобрать дом…

— Ни за что, — Рауль неосознанно повторил ее жест, стиснув локоть. — Не оставляйте меня здесь одного, умоляю вас. Я ведь и правда близок к помешательству! Клянусь, без вас я в одночасье сойду с ума в этом склепе.

Она смотрела с тем пронзительным пониманием, от которого ты чувствуешь себя особенно незащищенным, открытым для удара.

— Я напишу виконтессе Леклер, — решила Пруденс. — Вот увидите, как ловко она все устроит.

— А, — мигом успокоившись, Рауль даже улыбнулся, припоминая обстоятельства появления сиделки Робинсон. — Значит, рекомендательное письмо не было подделкой?

— Оно написано под мою диктовку, — призналась она, тоже улыбаясь.

Они напоминали отражения в зеркале, копируя мимику и жесты друг друга. Стояли так близко, что чувствовали теплое дыхание на своих лицах.

Миг, другой — и Рауль понял, что сейчас снова поцелует ее, и пусть все кошмары дожидаются своей очереди, не до них сейчас. Но тут в дверь бесцеремонно постучали. Вздрогнув, они шарахнулись в разные стороны, и Рауль поспешно взялся за рубашку.

А в комнату, не дожидаясь разрешения, ввалилась дуреха-горничная, поднявшая такой шум в коридоре.

— Госпожа Пруденс! — выпалила она, увидела Рауля, взвизгнула и закрыла лицо обеими руками, спасая себя от позора.

— Довольно, Манон, — холодно проговорила Пруденс. — Те, кто входит без разрешения, должны быть готовы к конфузам. Я понимаю, что помощь с гардеробом его светлости не входит в ваши обязанности, но если вы не перестанете издавать столько шума, мне позволено рассчитать вас. А теперь прекратите терзать мои нервы и объясните: почему вы ввалились сюда так непочтительно?

Девчонка торопливо уронила руки и, старательно не глядя на облачающегося господина, объяснила:

— Так ведь это… велено позвать.

— Кого позвать? Кем велено? Куда велено? — терпеливо уточнила Пруденс. Рауль даже забыл про пуговицы, залюбовавшись безграничной выдержкой этой женщины. На ее месте он бы уже запустил в девчонку чем-нибудь тяжелым.

— Госпожи Жанна и Соланж ждут госпожу Пруденс в гостиной, — собравшись с силами, отрапортовала девчонка.

— И для чего же? — резко спросил Рауль, смутно вспоминая, что успел наговорить своим сестрам в минуты помрачения.

— Не знаю, — залупала глазами служанка.

— Хорошо, — Пруденс невозмутимо направилась к выходу, а Рауль стремительно натянул жилет и поспешил следом.

— Я с вами.

Черт, черт, черт! Да ведь его дорогие сестрички похуже адских духов — узнав, что их брат сделал предложение бедной экономке, они растерзают ее похлеще стервятников.

— Вам бы отдохнуть, ваша светлость, — посоветовала Пруденс.

— Отдохну, — пообещал Рауль, любезно открывая перед ней дверь. Надо ли предупредить о предстоящей пытке? Или она сама разберется в происходящем?

Разберется, ну конечно же разберется. В противостоянии между избалованными графинями и бестрепетной Пруденс сомневаться в победителе не приходилось. Зато потом!

Потом эта женщина мокрого места не оставит от бестолкового графа, поставившего ее в столь сомнительное положение. Ах, бабушка Кристин, ну почему ты не добралась до меня прежде, чем разъяренная Пруденс!