Тетушка против

Глава 24

Тихо догорал закат.

С ним тихо догорал Рауль.

Сидя у окна, он безразлично следил за тающими всполохами алого и спрашивал себя: а чего еще он ожидал? После всего, что Пруденс узнала о мужчинах его семьи, после всего, что слышала про самого Рауля? Его слава, которой он так гордился, догнала и пнула его под зад, а еще и предки подгадили.

Этим утром она видела, что ему подчиняются мертвецы, разрывая на части Кристин, — какая женщина после такого захочет замуж? Хорошо хоть ей все еще хватает мужества, чтобы остаться в замке, а не бежать отсюда сломя голову.

Тихо скрипнула дверь, и появилась Жанна.

— Твоя Пруденс накрывает на стол, — сообщила она, по-прежнему кислая и недовольная. — Ты знал, что она рассчитала прислугу? Не решит ли Лафон, что мы пренебрегаем его добротой?

— С какой поры тебя волнует Лафон? — безучастно откликнулся Рауль.

— Меня волнует, что твоя Пруденс распоряжается тут, как у себя дома.

— Это я попросил ее выставить их. И перестань уже называть ее «моей Пруденс».

Жанна подумала и вошла, прикрыв дверь. Уселась на диван, глядя на брата с нежданным сочувствием.

— Ты не можешь не признать, что она права, отказывая тебя.

— Я все признаю, — вспылил Рауль, который только что говорил себе то же самое, но все равно ее слова обожгли новой вспышкой боли, безнадежности и бешенства. — Так что хватит об этом.

— Посмотри на себя, — безжалостно продолжила она, — разве ты способен позаботиться хоть о ком-нибудь? Все, что ты придумал ради Соланж, — это жениться на деньгах, но даже этого не смог для нее сделать. Ты импульсивный и ненадежный, Рауль, и только молодая глупышка вроде Жозефины Бернар способна увлечься тобой.

— За что ты меня так ненавидишь? — изумился он.

Жанна прищурилась, разглядывая его.

— Ты слишком похож на отца, — признала она хладнокровно. — Он тоже творил все, что ему вздумается, совершенно не думая о нас с Соланж. Увлекался всякими дикими идеями и не мог вовремя остановиться.

Этого уже Рауль совершенно не мог вынести.

На отца, который распорол грудь мертвого садовника, превратил Люку в мумию и убил собственную сестру?

Он резко встал и распахнул дверь в коридор.

— Тебе лучше уйти, — велел рвано и услышал:

— Ваша светлость, мне надо кое-что сказать.

Пруденс стояла в коридоре с занесенной рукой, явно собираясь постучать. Она выглядела такой же раздавленной, как и сам Рауль, и это принесло хоть каплю утешения.

— Мне кажется, вы уже все сказали, — отрезал он.

— Это важно, — настойчиво проговорила она и понизила голос: — Бартелеми Леру сбежал вместе с вещами.

— Ну и черт с ним.

— Он ведь отправится… — она замолчала, бросив на Жанну опасливый взгляд.

В гильдию, конечно. Сдаст свой экзамен, растрезвонив о последнем, самом важном ингредиенте Кристофа Флери.

— Плевать, — тяжело закончил за нее Рауль. — Оставьте уже меня все в покое.

Пруденс печально взглянула на него и отступила назад, сдаваясь. Жанна тоже ушла, и наконец-то в комнате воцарилась благословенная тишина.

Хрипло рассмеявшись, Рауль вернулся на свое место у стола, мимолетно огорчившись тому, что закат уже закончился.

Значит, ко всему прочему теперь жди беды еще и от гильдии.

Он уедет в столицу и соблазнит там еще с десяток монахинь. Или нет, найдет себе богатую покровительницу. Или нет, растворится в игорных домах, спуская последние жилеты. Или…

Или останется на своем месте, приступит к службе у Лафона и продолжит добиваться Пруденс, снова и снова доказывая ей, что она была неправа. Да, так он и поступит. Она еще пожалеет и однажды сама придет к нему!

Тут тяжестью могильной плиты его снова накрыли сомнения: Жанна подтвердила все самые страшные опасения. Он слишком Флери, чтобы быть достойным такой женщины, как Пруденс.

Заглянула Соланж, чтобы оставить ему тарелку с ужином, увидела лицо Рауля и молча вышла, не решившись заговорить.

Он вспомнил: последнее, что он ел, — это та лепешка с маслинами, которую всучила ему Пруденс. Вместо обеда он метался по замку, ужасаясь самой мысли о ее возможном отъезде.

Какая пропасть отделяла того, утреннего Рауля, влюбленного и полного надежд, от Рауля ночного — разбитого и оцепенелого.

Яркая луна поднялась над миром и заглянула в окно. Он прикрыл глаза, потому что даже такой скудный источник света слепил его.

И нисколько не удивился, услышав тихий шелест юбок и нежный голос:

— Да, мой мальчик, любовь убивает.

— До вас ли сейчас, бабушка, — не поднимая век, проворчал он.

— Я была совсем девочкой, когда король отдал меня в жены незнакомому мужчине, много старше меня. Кристоф пугал меня: шумный, грубый, огромный. Восемь лет я каждую ночь молилась, чтобы он не вернулся из похода.

Рауль посмотрел на нее с жалостью. Кристин неслышно расхаживала по комнате, благородная красивая дама в старинном домашнем платье. Луна ярко подсвечивала витую серебряную канитель на ее манжетах и подоле.

— Но он вернулся.

— Вернулся, — согласилась Кристин. — Осыпал меня драгоценностями и сразу же взялся за строительство замка. Со временем я начала находить привлекательными его свирепость и силу — казалось, такой мужчина никому не даст меня в обиду. Мне понравилась его жестокость, ведь она всегда была направлена на других. Со мной-то он был добр, пока не пронзил мечом.

— Мне жаль, — искренне сказал Рауль. — И простите за это утро. Обычно я так себя с дамами не веду.

Она остановилась, глядя на него бездонными темными глазами, откуда просачивалась сама вечность.

— Если подумать, — проговорила насмешливо, — то я даже сделаю тебе одолжение, убив. С какой поры Флери извиняются перед врагами? Не могла же кровь стать настолько жидкой.

— Многое изменилось за триста лет, — пожал плечами Рауль, — свирепость нынче не в моде. Но так ли необходимо меня убивать? Неужели нельзя обойтись без таких крайностей?

— Этот род должен прерваться, — упрямо проговорила Кристин.

Что же, значит, и сестры тоже.

Тело отозвалось само: спина выпрямилась, оторвавшись от спинки стула. Стопы вжались в пол всей поверхностью, мышцы бедер напряглись. Правая рука, небрежно лежавшая на столе, чуть сдвинулась. Рауль превратился в пружину, вот-вот готовую распрямиться. Сколько там дуэлей на его счету? Сколько еще будет?

В комнате резко-сладко запахло лилиями, болотной тиной и гарью.

Надо было поесть, успел подумать Рауль. И немного поспать. И еще хоть один раз поцеловать Пруденс.

И его пальцы сомкнулись на рукояти меча. Холод гарды впился в ладонь, проясняя голову.

Кристин бросилась, стремительно превращаясь в страшилище, каким была на болоте. Рауль неотрывно смотрел в летящую на него смерть, но стул уже с грохотом полетел назад, когда он вскочил на ноги, а рука рванула оружие на себя. Рана на плече полоснула болью, да и черт с ней. Тяжелый, слишком длинный меч неохотно покидал дубовые ножны, и стало понятно: не успеет. Опоздал, дрянная прабабка прикончит его раньше.

Ее скрюченные когтистые руки сомкнулись у него на шее, а прямо в лицо пахнуло трупным разложением, Рауль отчаянно рванул на себя рукоять, и тусклая сталь чуть поддалась, попала под свет луны.

И Кристин вдруг отпрянула. На ее чудовищном лице отразился чистый, первобытный ужас, она инстинктивно прикрыла грудь, куда клинок вошел триста лет назад.

— Тот самый меч, — прохрипела она. — Снова!

Все его мышцы скрутились в жгут. Казалось, древнее оружие восторженно запело, вырвавшись на свободу, придало мощи его движениям. Взмах — выпад! Острие легко прошло через руки Кристин и мягко вонзилось в давно остановившееся сердце.

Чудовище перед ним улыбнулось, обретая нежную красоту. И с тихим шорохом фигура осыпалась прахом.

Опустив меч, Рауль просто дышал, пытаясь осмыслить произошедшее. Теперь-то точно всё?

Замок издал тихий стон, прокатившийся по всем спящим покоям, и содрогнулся. Глухой, всепроникающий гул, зародившись в самых недрах, нарастал. Стены, столетиями крепко стоявшие, закачались и пошли трещинами. С потолков хлынул дождь камней, штукатурки и вековой пыли, застилая глаза и забивая дыхание.

— Вы ее убили! — Пруденс в ночной рубашке появилась на пороге. В ее руках плясал, ходил ходуном кристалл света.

— Надо убираться отсюда, — Рауль схватил ее ладонь и помчался по коридору к комнатам сестер. Замок штормило, как корабль в ненастье.

Жанна и Соланж уже и сами бежали навстречу, спотыкаясь и вопя от ужаса.

— Что происходит?!

Ответом стал новый, еще более громкий треск сводов прямо над ними. Лопались окна, стреляя осколками во тьму, падали карнизы и дымоходы, полы вздыбливались волнами. Парадная лестница перекосилась и просела посредине, но пока еще держалась. Приходилось пробираться между камнями и обломками, одновременно уворачиваясь от летящих вниз люстр и лепнины. В холле кричали и корчились портреты многочисленных Флери, Жанна ухватила один из них — самый главный, Кристофа, и вместе с ним понеслась вон.

На улице оказалось свежо и звездно.

Мюзетта стояла на подъездной аллее и, задрав голову, глазела на корчащийся в предсмертных муках замок. Его очертания искажались, отваливались целые крылья, грохот стоял невообразимый.

— Ишь ты, — проскрипела она. — А старик-то мой в городе. Расскажу — не поверит!

Рауль оглядел женщин вокруг себя. Соланж прижимала к груди шкатулку с монетами Лафона. Жанна вынесла портрет, который притих — или им всем показалось? Возможно, не было криков, а трещали гобелены? Карманы Мюзетты были набиты яблоками. Сам он так и держал в руке тяжелый меч Кристофа. И только Пруденс ничего не успела с собой прихватить.

Меж тем, она мрачно передала Мюзетте кристалл, наклонилась, бесстыже оторвала кусок своего подола и молча принялась заматывать шею Рауля.

Ах да, Кристин и ее когти!

Оглушительный скрежет распорол ночь, и высокая башня, веками бросавшая тень на округу, — гордый символ рода Флери — задрожала, накренилась под немыслимым углом и рухнула. А за ней сложились внутрь и стены. От былого величия остались лишь дымящиеся груды камня, вздыбленные балки, да пока еще робкое пламя, начавшее лизать гобелены.

— Все-таки, вы разожгли камины, — заметил Рауль.

— Ну разумеется, — с достоинством отозвалась Пруденс. — Что же. Надо признать, мы подготовились к отъезду даже раньше, чем я планировала.

Он засмеялся и тут же закашлялся: все же Кристин от души повредила ему горло.

— Но куда же мы теперь пойдем? — спросила Соланж, а Жанна вдруг громко, сухо зарыдала. Она-то была действительно привязана к этому склепу.

— Надеюсь, что поедем, — ответила Пруденс. — Не может такого быть, чтобы жители деревни не прибежали посмотреть на руины.

— Помародерствовать, вы хотите сказать.

— И это тоже.

***

Мерно раскачивалась, поскрипывая, телега. Свежая солома щекотала щеку. Рауль лежал, глядя на уже светлеющее небо, прислушиваясь к всхлипам Жанны и болтовне Пруденс с крестьянином, погоняющим тройку осликов.

— Оно и верно, — говорил он, — коли замки на глиняных холмах строить, то они всенепременно рухнут. Еще дед мой говорил, что свалится, вот и свалилось. Дед-то мой всегда был прав.

— Свалилось, ого-го как свалилось, — охотно соглашалась с ним Пруденс.

— Я только надеюсь, что мы прибудем в Арлан до того, как город проснется, — прошептала Соланж. — Это же совершенно не комильфо: мы одеты как самые бедные крестьянки! А ты еще весь в окровавленных повязках, как будто тебя тут били.

Ему было тепло и сонно. Некая Луизетта, все твердившая о каких-то корабликах и норовившая показать старый шрам на щиколотке, сердобольно сунула ему кусок пирог, и Рауль жадно съел его стоя, пошатываясь от усталости. А потом появилась телега, в которой все расселись, а он упал навзничь, и не осталось в этом мире силы, заставившей бы его подняться.

Родовой замок рухнул.

Зарождающиеся чувства к Пруденс приказали долго жить.

Уверенность в исключительности своей семьи погасла.

Ни денег, ни любви, ни гордости.

Скрипучая телега, солома под щекой и ни одной целой рубашки.

Никогда в жизни Рауль не чувствовал себя таким уязвимым, слабым. Болело плечо, свербило в горле, желудок крутило от голода, не спас кусок пирога, а в голове царили заброшенность и опустошение.

И только меч — слишком тяжелый, непомерно длинный, убаюканный дубовыми ножнами — покорно лежал под рукой, обещая никогда его не предать, не оставить.