Тетушка против

Глава 32

Рауль прекрасно понимал: Пруденс согласилась выйти за него лишь потому, что Жозефина сотворила с ней страшное, лишила опоры и выбила почву из-под ног. А он всего-то поймал мгновение уязвимости. Возможно, другой мужчина, более порядочный и достойный, не стал бы пользоваться слабостью любимой женщины. Возможно.

Но граф Флери обладал именно той степенью цинизма, чтобы не терзаться бесполезными размышлениями, а накрепко вцепиться в хвост удачи и начать действовать. Главное — не дать рассудительности взять верх над обидой, или что там руководило Пруденс.

Поэтому он велел Теодору разбудить его на рассвете, не желая откладывать визит к епископу на более приемлемое время.

Франсуа Лемьер был со всех сторон приятным человеком. Ленивый и добродушный, как и два его пушистых кота, он не обладал хищной амбициозностью столичных священнослужителей, а предпочитал проводить свои дни в разморенной неге, время от времени карая с кафедры заядлых грешников. Они завели знакомство одним августовским вечером, когда Рауль уворачивался от докучливого внимания ревнивого мужа и не нашел другого укрытия, кроме небольшой часовни.

…Он до сих пор помнил мелкий настырный дождь, который так и норовил просочиться под плащ. Запах воска, сырости и ладана в полутемной ризнице, гневные крики обманутого рогоносца за дверью и звяканье шпаги. Невысокого полноватого аббата (еще не епископа) с огарком свечи в руках.

— Ищете спасения души или бежите от более осязаемых угроз? — насмешливо спросил он.

— Я вас умоляю, святой отец, — закатил глаза Рауль, стряхивая с одежды лепестки роз, в которые его угораздило прыгнуть с балкона. До чего же грубы и неотесанны провинциальные мужья — нет, чтобы поблагодарить за заботу об их женушках… так и норовят проткнуть тебя насквозь, ослы деревенские! Вызвать такого на честный поединок — и хлопотно, и позорно для клинка. Да еще и кафтан испачкаешь…

— Грязь порой летит дальше шпаги, — наклонив голову, согласился священник. — Ваша тактика впечатляет: бегство как высшая форма презрения.

В тот драматический вечер епископ не просто спрятал прыткого аристократа, но и, забавляясь чужими приключениями, предложил распить красного вина. За первой бутылкой последовала другая, и их беседа, чрезвычайно очаровавшая обоих, длилась целую неделю. За это время они осушили все бочонки из запасов женского монастыря и переключились на подвалы мужского.

Их дружба расцвела, как вездесущий чертополох: колючая, пьяная и жизнелюбивая. Рауль спасал епископа от визитов настойчивых аббатов, устраивая срочные молебны, дабы изгнать с полей засуху или дожди (на самом деле они просто уединялись в охотничьем домике Флери, распивая мускат, до тех пор, пока эта обитель добродетели не оказалась проигранной в карты). Франсуа помогал Раулю избегать общества утомительных кокеток, приглашая на душеспасительные беседы, во время которых они вместо изучения священного писания просто играли в триктрак.

Как часто после долгих возлияний Рауль приезжал к епископу, полный раскаяния:

— Ваше преосвященство, я продул вчера того гнедого, который проявил потрясающую резвость на прошлом забеге.

— М-м-м… сколько это в бутылках муската?

— Тридцать, а то и сорок!

— Что же, сын мой, грех невелик. Прочти три аве-марии и купи мне калиссонов…

Зная епископа как облупленного, Рауль прекрасно понимал, что история с поспешной женитьбой не вызовет в нем протеста. Его преосвященство искренне забавлялся чужими превратностями судьбы и никогда не отказывался от хорошей авантюры.

Поэтому Рауль вскочил с постели со скоростью вымуштрованного солдата, едва Теодор коснулся его плеча. Превратившись во взбудораженный вихрь, одевался наспех, как придется, а на волосы и вовсе натянул парик, не желая тратить время на прическу.

— Жан уже запрягает? — спросил он, с трудом натягивая узкие новые сапоги.

— Запрягает, — согласился Теодор, изо всех сил таща голенище вверх, — для госпожи Пруденс.

— Как? Она уже проснулась? И куда-то собирается? Что за женщина! Найди другого возницу!

И он слетел вниз, надеясь перехватить Пруденс, выяснить, что у нее за дела в это время, и, может, сорвать пару поцелуев.

В скучном незнакомом дорожном платье — ни рюшечки, ни ленты — она стояла в саду, дожидаясь, когда Жан подаст экипаж. Увидев Рауля, переменилась в лице:

— Ваша светлость, вы заболели? Вызвать доктора?

— Да с чего бы это, — удивился он, — здоров как бык.

— И на ногах? В такое время?

— У меня срочное дело к епископу Лемьеру, — глядя на нее со значением, ответил он.

Пруденс разволновалась еще больше, спряталась за строгой хмуростью:

— Хоть бы побрились, право слово. К чему такая спешка?

— Вы действительно не понимаете, к чему? — он перешел на соблазнительное мурлыканье, придвинулся ближе, коснулся кончиков ее пальцев.

Она отпрыгнула, оглянулась на спящий дом и заговорила деловито, назидательно:

— В ближайшие три недели все будут очень заняты. Герцог Лафон наверняка отправится в Лазурную гавань заранее, чтобы лично следить за подготовкой резиденции, и вы поедете с ним. У меня тут будет дел невпроворот с нарядами ваших сестер. Сколько его величество пробудет в наших местах? Месяц? Два? Потом понадобятся обязательные церковные объявления о браке, три воскресенья подряд… Итого, мы поженимся ближе к весне, так может, вы все же найдете время побриться?

— Да нет же, — возразил он, забавляясь тем, как старательно она сохраняла свою важность, а ведь голос-то подрагивал! Его Пруденс, очаровательная в своей сдержанности, вибрировала как натянутая струна, вот уж бальзам для израненного ее отказами сердца. — Мы поженимся в ближайшую субботу.

Она пришла в такое смятение, что и сама не заметила, как ухватилась за его локоть, ища опоры.

— Но ведь это через три дня. Вы с ума сошли?

— Сошел, — легко согласился Рауль и засмеялся. — Только заметили?

— Я не могу в субботу, — в истинной панике запротестовала она. — Господин Бушес привезет новую партию сыров на пробу…

— Не валяйте дурака, Пруденс, — все еще смеясь, он увлек ее на старую каменную скамью под раскидистой оливой, усадил рядом с собой, переплел их пальцы.

Она притихла, квадратными пустыми глазами таращась в пустоту. Казалось, ее разум не в силах переварить услышанное. Из крепкой деревянной двери конюшни, расположенной через лужайку, выглянул Жан, увидел, что госпожа Пруденс занята, крякнул и снова скрылся.

— Послушайте меня, — мягко заговорил Рауль, поглаживая ее ладонь, — есть много причин, по которым я спешу со свадьбой. Как и всякий страстно влюбленный мужчина, я нетерпелив, и при одной только мысли о том, что вот-вот я заполучу вас целиком и полностью… — тут он умолк, и бурная фантазия щедрыми мазками нарисовала обнаженную, роскошную Пруденс на смятых простынях. Сглотнув, он постарался отогнать это видение, пока оно окончательно не лишило его самообладания. Пруденс же крупно вздрогнула от его слов, но ничего не сказала. — Но есть и другие обстоятельства, — кое-как справившись с острым приступом вожделения, хрипло продолжил он. — Его величество капризен и непредсказуем. Узнав о том, что я собираюсь жениться на простолюдинке, он может отозвать стародавний эдикт о брачной вольности.

Тут он, конечно, кривил душой: вряд ли Гийом пошел бы на такой шаг, рискуя вызвать негодование всей древней знати. Но в любовной войне любые средства хороши, а Рауль остро ощущал, что ему просто необходимо завалить Пруденс разумными аргументами, взывая не к ее чувствам, но к практичности.

— Задним числом же, — продолжал он увлеченно, — после венчания, даже у короля не выйдет отменить наш союз. Церковь не допустит такого вмешательства в святость таинства. Конечно, Гийом может разозлиться, да и что с того? Вы станете графиней Флери, — тут она издала тихое фырканье, и Рауль твердо повторил, пусть привыкает: — графиней Флери. Оскорбить вас будет все равно что оскорбить весь мой род и привилегии, полученные от Луи Беспечного.

И поскольку Пруденс продолжала молчать и даже головы в его сторону не поворачивала, Рауль преподнес ей еще один довод:

— И еще: явись я ко двору всего лишь женихом, а не мужем — его величество всенепременно подсунет мне самых очаровательных грешниц из свиты, просто чтобы испытать меня искушением. О да, это вполне в королевском духе. Он обожает такие игры.

— Вас будут искушать — а вы не поддавайтесь, — наставительно велела Пруденс.

— И не поддамся, — горячо заверил ее Рауль. — Но пожалейте же вы меня, отказывать женщинам так утомительно. А на то, чтобы дразнить новобрачного, даже распущенных нравов двора не хватит.

Она еще немного посидела неподвижно, явно обдумывая его слова, потом бросила:

— Подождите, я скоро, — и скрылась в доме.

Действительно, Пруденс не обманула его и появилась через каких-то пару минут, держа в руках лист плотной бумаги. Рауль тут же узнал темно-коричневые чернила на основе дубовых орешков, устойчивые к подделке. Декоративные виньетки, водяные знаки, сургучную печать. Банковский вексель!

— Уж не приданое ли вы приготовили, Пруденс? — настороженно спросил он. С одной стороны, это явно подтверждало ее готовность стать его женой, с другой — деньги, фи! Разве хочется о них думать, пылая от любви?

Она окинула его скептическим взглядом.

— Если бы я выходила за богача, то, уж будьте уверены, озаботилась бы и приданым. У вас же, ваша светлость, считай и нет ничего, кроме фамильного гонора. Нет, это мой вклад в предприятие с болотными кристаллами. Вы вносите землю, Бартелеми — алхимические познания, а я — деньги и свои способности к управлению. Как по мне, без твердой руки два таких мечтателя всенепременно провалят все дело.

— Как вам угодно, — расстроившись, буркнул Рауль. Нет, ему не жаль было поделить предприятие на троих, но казалось очень обидным, что Пруденс пропустила мимо ушей все трели, которые он ей напевал этим утром.

— Мы оформим наш договор, — смягчившись, произнесла она тихо, — у господина Рошара завтра же… До свадьбы в субботу.

— Пруденс! — ахнул он и заключил ее в объятия, кружа и целуя. — Вы согласны, согласны!

— Поставьте меня, поставьте! Что за несносный вы человек!

Он неохотно послушался, но все равно был не в состоянии удержать руки при себе, слишком счастливый и даже испуганный — а удастся ли то, чего он так страстно хочет? Не появится ли на пути новых помех?

Заправив выбившуюся прядку светлых волос, он коснулся ее щеки и нежно пообещал, снова и снова терзаясь самыми непристойными мечтами:

— Вот увидите, от моих ласк и поцелуев вы забудете все, что прежде знали о любви.

А она вдруг растерялась, неуверенно отступила, нервными пальцами поправляя манжеты.

— Ваша светлость, вы видите меня другой, не той, кто я есть на самом деле, — едва слышно, но с искренней решимостью быстро произнесла она. — До встречи с вами я вовсе не думала ни о какой любви, держась от мужчин на приличном расстоянии. И если уж говорить совсем правду — никто и никогда даже не пытался ухаживать за мной.

— Как такое может быть? — изумился Рауль. — Да слепые они все разве?

Осознание подступало медленно, ведь он так прочно создал свой образ Пруденс — соблазнительной, опытной, роскошной женщины, которая отвергала мужчин десятками. Она казалась такой уверенной в своей сдержанности, такой притягательной… Да нет, невозможно! Его первое влечение к ней и было основано на той зрелой чувственности, которая угадывалась под строгими платьями. Это уже позже Рауль разглядел и ее надежную простоту, и практичность, и острый ум.

За всю свою долгую жизнь, полную самых разных интрижек, Рауль никогда не связывался с девственницами. Много мороки, к тому же их головы вечно забиты всякой чепухой. Он предпочитал веселых дамочек, умеющих получать удовольствие в постели и не обремененных излишней моралью. И теперь ощутил щемящую неловкость и стыд: его флирт, намеки, пошлые комплименты показались фальшивыми и вульгарными. А уж ревность к прошлому Пруденс — и вовсе запредельной глупостью!

Нежданная невинность порождала смешанное: и еще более яркое желание, и колкое беспокойство. А если он покажется ей слишком грубым, слишком распущенным, слишком отталкивающим в своей искушенности? Сможет ли он быть достаточно нежным? Не разочарует ли ее?

Весь прошлый опыт вдруг оказался бесполезным и даже вредным, и сердце Рауля сжалось от мучительного сожаления: ах, если бы они пришли к их любви равными, впервые открывая ее для себя!

И пусть он чувствовал себя немного обманутым мистификациями Пруденс, но одновременно это известие придавало их отношениям новую чистоту и хрупкость.

— Я очень ясно вижу, кто вы есть, — проговорил он с улыбкой, за которой прятал настоящую бурю, сминавшую все его представления о женщинах, о себе, о прошлом и настоящем. — Будущая графиня Флери, женщина, которую я буду беречь и любить до конца своих дней.

И, легко коснувшись ее лба губами, он попрощался, торопливо направился прочь, пока эта улыбка не дала трещину, рассыпавшись глиняными осколками.

И запоздало вспомнил, что так и не спросил, куда она собирается. Наверняка к зеленщику или мяснику, ничего особенного.

***

Франсуа Лемьер обосновался в тихом, заросшем кипарисами и лавром переулке прямо за апсидой кафедрального собора. Парадному епископскому дворцу он предпочел скромный дом каноника, приглянувшийся ему за тенистый внутренний дворик и близость к соборной кухне, поскольку его единственный слуга не был силен в готовке.

Рауль мог бы найти дорогу сюда с закрытыми глазами — как часто он приезжал после долгих возлияний или бурных ночей, желая припасть к чему-то благостному и доброму.

Над выгоревшей черепицей слабо вился дым — значит, верный Мартен уже развел очаг.

Рауль прошел по каменной террасе. На скамье лежала забытая книга сонетов, заложенная пером, а рядом — покрытая разноцветной шерстью лежанка. Читал своим котам на ночь?..

Ему открыл сухонький, как вяленая оливка, старик в поношенном камзоле поверх ночной рубахи, шерстяных чулках и войлочных тапочках. Вытаращил глаза:

— Ваша светлость? Уж больно вы рано… или поздно. Ни так ни сяк! — он открыл дверь пошире, пропуская гостя в тесную прихожую, где на вешалке рядом с неаккуратно залатанной рясой соседствовал охотничий плащ.

— Наш-то, — подсвечивая лестницу тусклым кристаллом света, монотонно и доверительно заговорил Мартен, великий ворчун, эконом и камердинер в одном лице, — давеча помирать собрался.

— Быть не может!

— Может, может, если жареным каплуном объесться. Лег, стало быть, на кровать и говорит слабым голосом: «Последний час настал, мой верный друг. Позови же быстрей меня исповедовать отца… Нет, Франциск вороват, Филипп трусоват, Винсент кривоват… Ни одной приличной рожи не найдется, чтобы отойти спокойно в мир иной… А не осталось ли у нас еще чего вкусного на кухне?» Так и выжил, стало быть.

Рассмеявшись, Рауль вошел в небольшую спальню, которую почти целиком занимала далекая от аскезы кровать с балдахином. Франсуа спал в центре, на его животе и груди свернулись клубком две кошки. Из-под одеяла выглядывала пятка в полосатом вязаном чулке.

На стене висело расписание постов, исправленное Раулем там и тут.

— Ваше преосвященство, — громким шепотом позвал Мартен, — прибыл граф Флери. Прилично одет и трезвый.

— И покарают его грешную голову громы небесные… — грозным, хорошо поставленным голосом отозвался святой отец, всхрапнул, а потом резко сел на кровати. Кошки посыпались на кровать и с громким мявом прыснули в стороны. — Рауль? Разве ты не должен быть в замке, предаваться размышлениям о бренности бытия?

— Замок рухнул и сгорел, — признал Рауль, опускаясь в продавленное кресло.

Франсуа погрозил ему пальцем и снова упал на подушки.

— Я не отпускаю грехов до завтрака… Замок-то тебе чем помешал? Так скучно было?

— Я случайно, — рассеянно отозвался Рауль, по-прежнему погруженный в собственные раздумья. — Да и черт с ним, с замком, кому какое дело. Случаются вещи и пострашнее.

— Не богохульствуй, сын мой, — сонно проворчал епископ. — Что может быть страшнее потери фамильного наследия?

— Я женюсь, святой отец.

— Эта новость и не новость. Как там звали твою невесту? Жюстина? Жюльетта?

— Жозефина. И женюсь я на ее почтенной тетушке.

— На ком?

Тут Франсуа снова сел, нащупал под подушкой митру и водрузил ее поверх ночного колпака.

— На Пруденс Робинсон.

— Пруденс, Пруденс, что-то знакомое… А! Не та ли эта жестокосердная экономка, которая пытает горничных каленым железом?

— Она самая.

— Раз трезв в семь утра — должно быть, великих достоинств особа, — ухмыльнулся Франсуа, устраиваясь поудобнее. — Мартен, тащи сюда кофе, да себе тоже свари!

— Туточки, ваше преосвященство, — откликнулся слуга, успевший незаметно уйти и незаметно вернуться. Он выдал каждому по кружке кофе, не обделив и себя, и уселся прямо на краешек постели, блестя глазами от любопытства. Рауль перевел взгляд с одного веселого лица на другое и вздохнул.

— Итак, сын мой, — поторопил его Франсуа, — когда мы виделись с тобой в последний раз, ты твердо намеревался связать себя узами брака с кошельком девицы Бордо…

— Бернар.

— А потом выяснилось, что ее тетка богаче?

— Совершенно бедна.

Они переглянулись.

— Ясное дело, — заключил Мартен. — Его светлость спятил.

— Влюбился, — скрупулезно поправил Рауль.

— Шепни своему другу на ушко, если эта Пруденс тебе угрожает, — предложил Франсуа обеспокоенно.

— Да я ее едва уговорил выйти за меня, — пожаловался он. — Никогда не встречал таких несговорчивых женщин!

— А что племянница-то? — затаив дыхание, спросил Мартен. У него был вид человека, который читал захватывающий роман. — Плачет или посуду бьет?

— Насколько я понимаю, Жозефина пока и не догадывается о том, что в субботу Пруденс станет графиней Флери.

— В какую угодно любую субботу? — тут же спросил Франсуа.

— В любую ближайшую субботу. Обвенчаете нас через три дня?

— Ах ты, дьявол тебя забери, господи прости! — вырвалось у него глубоко изумленное.

Он почесал в затылке, глубоко вздохнул, залпом, как коньяк, допил кофе, собрался. На его круглом лице проступила сосредоточенность.

— Три дня, — Франсуа уставился на Рауля, сопоставляя масштаб безумия с церковными канонами. — И как ты собираешься обойти церковные оглашения три воскресенья подряд?

— Но брачные привилегии Флери…

— Отменяют сословные и религиозные препоны, но не каноническое право полностью! Однако, — его глаза хитро сузились, — есть лазейка. Чрезвычайные обстоятельства. Нужна веская причина для такой спешки, очень веская. Что предложишь, сын мой?

— Какая-нибудь угроза? — неуверенно предложил Рауль, растерявшись. — Нашествие пиратов?

— Так далеко от моря? Даже коты не поверят.

— Беременность невесты, — азартно предложил Мартен, — классика.

— Чтобы Пруденс меня убила? — возмутился Рауль. — После того, как я едва уговорил ее?

Франсуа задумался, поглаживая митру. В комнате воцарилось напряженное молчание.

— Духовная опасность для жениха, — после долгой томительной паузы озвучил он. — Если этого повесу немедленно не венчать, то наш граф, одержимый блудным бесом, может впасть в ересь и разврат… да проиграть последнюю рубашку! Бессмертная душа под угрозой. Паства взволнована. Я, как пастырь, обязан спасти беднягу.

— Близко к истине, — ухмыльнулся Рауль. — Одобряю.

— Вы с предыдущей невестой до официального объявления помолвки не дошли? Значит, письменного расторжения не понадобится. Найди двух благонадежных свидетелей, да не конюха с кухаркой! Мартен, запроси заверенную копию брачной привилегии Флери в соборном архиве, подкупи архивариуса, чтобы поторопился. Метрики… Где крестили твою Пруденс? Придется найти… ну, на этот счет есть у меня умелец. Теперь — место и время. Не в соборе, конечно. Здесь, в моем оратории. На рассвете, пока город спит. Только регистрационная книга, крест, кольцо и… — он коварно улыбнулся, — твоя подпись на векселе.

— На каком векселе? — с деланым простодушием распахнул Рауль глаза.

— На том самом векселе — за душу спасенную и каноны попранные, — провозгласил Франсуа. — Сорок…

Мартен кашлянул.

— Пятьдесят бутылок муската, — поправился святой отец, — да не дурного, а приличного.

— Помилуйте, откуда? — Рауль вспомнил, как Пруденс его вечно ругала за неумение торговаться. — На двадцать едва наскребу.

— Пятьдесят, — неумолимо постановил Франсуа.

— Готовьте бумаги, — сдался он.