Тетушка против

Глава 34

На следующий день Рауль снова поднялся на рассвете, измученный нетерпеливым ожиданием, ибо время тянулось медленно и неохотно.

Твердо намеренный хотя бы сегодня выглядеть безупречно, он торопливо натянул поверх ночной сорочки новенький шелковый шлафрок и отправился вниз, чтобы найти Теодора, принять ванну и превратиться в ослепительную версию самого себя, не позволяя Пруденс усомниться в ее решении.

Несмотря на ранний час, первый этаж уже проснулся. Привлеченный гомоном голосов, Рауль заглянул в столовую, да так и замер в дверях, заинтересованный происходящим.

Пруденс расхаживала туда-сюда, подобная полководцу, осматривающему войска. Мюзетта и Теодор, изображая господ, сидели за столом, а деревенские слуги подавали на стол. У окна перед манекеном с расстегнутым корсетом стояла юная девушка. Кухарка, то и дело хихикая, устроилась в углу на табурете.

— Луизетта, — ровно говорила Пруденс, — масло подается специальными щипцами, три правила: не уронить шарик, не помять его, не использовать столовый нож.

— Так он ведь скользкий, как угорь, — пожаловалась та, гоняя несчастный комок по тарелке.

Ничего не ответив, будущая графиня Флери подошла к высокому мужчине с подносом в руках и, встав на цыпочки, водрузила ему на голову толстую книгу.

— Спина прямая, подбородок вперед, налей вина господину Теодору. Да смотри не целый бокал, а чуть меньше половины.

— Да как же, — проворчал он, неуклюже двигаясь к столу.

— Ах, — жеманно уронила Мюзетта, — фамильная честь семейства Флери поругана этим мужланом.

Кухарка прыснула, а Пруденс обратилась к девушке у окна:

— Клементина, шнуровка — это целое искусство. Не затянешь — платье сидеть не будет, перетянешь — графиня задохнется. Начинай снизу вверх, крест-накрест. Пальцами, не крючком, пока учишься…

Бам! Книга упала на пол. Дзынь! Желая ее поймать, верзила выпустил из руки и поднос.

— Простите, госпожа Пруденс, — пробасил он испуганно.

— Ничего, это дешевое стекло, — вздохнула она.

— Я сейчас быстренько приберу, — вскинулась Луизетта, и шарик масла выскользнул из щипцов, шмякнувшись об пол.

— Вот позор так позор! — с восторгом взвыла Мюзетта. — Наши предки веками служили короне не для того, чтобы вы разбрасывались продуктами!

Кухарка снова засмеялась.

— Пожалуй, — сказала она, — ближайшую неделю господа обойдутся без масла. Ну что, госпожа Пруденс, спасем завтрак и мои нервы? Приготовлю яичницу и запеченные овощи в керамических горшочках, Пьеру только и останется, что донести их до стола целыми и невредимыми.

— И, пожалуй, мы пока уберем подальше фарфор и достанем серебро, — согласилась с ней Пруденс.

Рауль улыбался, глядя на ее спокойную собранность. Теперь, когда он знал, какой огонь может разжечь в этой практичной и рассудительной женщине, все в ней казалось ему восхитительным и наполненным двойственностью. Перед глазами так и стояла сцена, когда Пруденс порвала воротник платья — и никакой самый порочный опыт не шел ни в какое сравнение с этим неистовым порывом закоренелой девственницы.

— Ваша светлость! — Теодор повернул голову, увидел его и вскочил. Пруденс стремительно оглянулась — и так же стремительно покраснела. Луизетта постаралась сделать книксен. Мюзетта спряталась за соусник. Верзила шагнул вперед, надеясь скрыть собой осколки. А девушка у окна так сильно дернула шнурки корсета, что манекен покачнулся. Лишь кухарка осталась невозмутимой, преисполненная твердой уверенностью, что без ее булочек этот дом рухнет.

— Доброе утро, — широко улыбаясь, приветствовал он всю компанию. — Не обращайте на меня внимания, я только заберу своего камердинера.

***

Второй раз Рауль покинул спальню уже в полном боевом облачении: новехоньком кафтане, тончайшей белоснежной рубашке с пышным жабо и шикарном жилете. Пряжки на туфлях так и сверкали, тщательно накрученные кудри пружинили, а элегантности кремовых чулок позавидовал бы и столичный модник.

— Батюшки святы, — умилилась давешняя крестьянка, уронившая масло. Она встретилась ему в коридоре с охапкой белья. — Тьфу на вас, чтобы не сглазить, ну до чего хорошенький!

— Луизетта, рот, — донесся строгий оклик Пруденс откуда-то неподалеку, и горничная ойкнула, унеслась. А Рауль пошел на голос, как моряки следуют за сиренами.

В просторной комнате, залитой солнцем, пять молодых женщин осторожно распарывали наряды вдовы, перебирали нити, срезали галуны и пуговицы.

Пруденс замерла на коленях перед распахнутым сундуком, полным кружев, и затуманенным взглядом смотрела на это богатство. Ее лицо — почти влюбленное, нежное, очарованное — заставило Рауля испытать едва ли не приступ ревности. И к чему? К старым манжетам и пелеринам?

— Посмотрите, — прошептала она, ни к кому особо не обращаясь, и осторожно подняла воротничок, разглядывая его, — он будто соткан из лунного света и слез.

— Как поэтично, — хмыкнул Рауль, прислоняясь плечом к дверному косяку. Девицы дружно вскочили, чтобы сделать книксены, бросали на него любопытные, а то и вовсе восхищенные взгляды, и только собственная невеста не обращала ровно никакого внимания ни на жилет, ни на жабо.

Ей, видите ли, интересно дряхлое шитье!

— Пруденс, — позвал он слегка раздраженно, — пора завтракать.

Она посмотрела на него в растерянной задумчивости человека, глубоко провалившегося внутрь себя.

— Завтрак Теодор пообещал подать сам… Боже, какая тонкая работа, какая искусная…

Он засмеялся, вошел в комнату, протянул руку, чтобы помочь подняться с колен. После секундного промедления она все же приняла ее, встала, позволила подхватить себя под локоть и увлечь к лестнице.

Девицы так и замерли, изумленно глядя на эту сцену. Пруденс не обратила на них внимания, вот до чего эти дурацкие кружева заморочили ей голову.

— Не хочу добавлять вам новых хлопот, — негромко заметил он, изо всех сил желая вернуть вчерашнюю пылкость и напомнить о скором венчании, — кажется, вы и без того чрезвычайно заняты… Но с понедельника нам понадобится новая экономка.

Она даже остановилась на ступеньках, уставившись на него во все глаза.

— И правда, — согласилась растерянно. — Вот так фокус! Графиням не положено лично выбирать говядину у мясника. Если хотите знать, это никуда не годится! Не думаете же вы, что я стану тратить дни на визиты и светскую болтовню? Чирик-чирик-чирик — что за бестолковая растрата времени!

— Как пожелаете, — увильнул он от прямого ответа, гадая, как так получилось, что вместо страстной Пруденс он пробудил Пруденс ворчащую.

— Да и граф из вас получился несерьезный, — продолжала зудеть она, — ни охотничьих угодий, ни других владений, ни фамильных драгоценностей…

— Вот уже чего-чего, а фамильных безделушек с меня хватит, — возразил он. — Я невероятно счастлив, что ничего не осталось.

— Конечно счастливы, беззаботный вы мотылек. Вот мой покойный супруг был весьма рачительным хозяином!

— Кто? — опешил Рауль.

— Что? — нахмурилась она.

— Вы были замужем, Пруденс?

— Я?! Да вы с ума, что ли, сошли! — расфыркалась она и легко преодолела остаток ступенек, оставив его смятенно глядеть ей в спину.

Мир, который едва-едва обрел устойчивость, снова пошатнулся.

Пруденс не девственница, а вдова? Но для чего ей понадобилось скрывать такое, да еще и заявлять о своей невинности? Он ведь ясно дал понять, что примет любое ее прошлое!

Или она не поверила в серьезность его намерений? Или лгала по каким-то другим причинам? Но как же так легко прокололась? Это совершенно не в ее духе!

Рауль медленно вошел в столовую, раздираемый целой бурей чувств и мыслей. В то, что Пруденс решила сознательно его соблазнить, он все-таки не верил, поскольку находил себя совершенно не в ее вкусе. Если бы она выбирала себе мужчину, будучи в трезвом рассудке, то это был бы надежный, обеспеченный, солидный человек. Раулю нравилось думать, что он взял эту крепость штурмом, не оставив Пруденс и шанса к сопротивлению. Но что, если все это лишь мистификация?

Все равно, угрюмо сказал себе он, усаживаясь прямо напротив нее. Даже если у этой женщины в прошлом толпа мужей, если она мошенница, ловкачка или наоборот, бывшая монахиня — он женится на ней, а там уж они разберутся, кто такая Пруденс Робинсон на самом деле.

Но вихри ярости, отчаяния, ревности, обиды, непонимания раскачивали его решимость, и он ощущал себя крошечной лодкой в бушующем море.

Покойный муж… покойный! В любом случае, он уже умер, так что и дело с концом, уговаривал себя Рауль, до боли в мышцах пытаясь сохранить спокойным лицо.

Нет, он не станет устраивать ей сцен перед венчанием. Сейчас главное продержаться до субботнего рассвета, и если это выглядит как трусость, что же, он готов стать трусом.

Пруденс, непривычно бледная, время от времени прикладывала руку ко лбу, будто проверяя, нет ли у нее жара. Вся ее утренняя деловитость растаяла, и теперь она выглядела почти больной, вяло отвечая Соланж на расспросы о более глубоких декольте и более широких юбках для современных панье.

— После завтрака, — дождавшись паузы, уведомил всех Рауль, — мы отправимся с Пруденс по делам.

Она только коротко взглянула на него, но не стала спрашивать по каким, а молча уставилась в свою тарелку. Зато Жанна не осталась в стороне:

— Если ты намерен на потеху всему городу вывезти нашу экономку на прогулку…

— Нет, не собираюсь, — коротко ответил он.

— Или еще каким-то образом выставить нас на посмешище…

— Не сегодня.

— Но братец, — сказала Соланж, — у Пруденс множество дел наверху.

— Подождут до завтра.

За столом воцарилась странная тишина. Кажется, он говорил с ними слишком грубо, и теперь сестры не знали, как себя вести с таким Раулем.

Тем лучше — у него не хватит сил на объяснения.

***

В экипаже Пруденс явно стало лучше, она повеселела, на щеки вернулся обычный румянец, а глаза заблестели.

— С вами все хорошо? Вы едва не рычали в столовой, — спросила она со спокойным интересом и без всякого осуждения.

Какая безмятежность!

А может, ему все послышалось? Ведь невозможно, чтобы она не понимала, какую новость на него обрушила! Или Пруденс уверилась в своей безграничной власти над ним? Решила, что может крутить влюбленным дураком, как ей заблагорассудится?

— Да вот нашло что-то, — процедил он и дернул жабо, безжалостно сминая нежную кисею, воздуха не хватало. — Вы никогда не думали о том, что любовь — довольно паршивая штука? От нее люди явно глупеют.

— Много лет, — ответила она без промедления. — Моя мать…

— Ушла за моряком, я помню. Расскажите мне побольше о себе, порой мне кажется, что я совершенно вас не знаю.

— Но ведь мне нечего добавить, — удивилась она. — Я росла в деревушке на побережье, после смерти родителей продала нашу лачугу и перебралась в Пор-Луар…

— Пор-Луар? — быстро переспросил он. — В этот портовый город, полный соблазнов?

— Я много работала, и все соблазны проходили мимо, — Пруденс усмехнулась. — Как вы помните, я занималась починкой кружев, сама их плести так и не научилась. Видите ли, у меня нет никакого воображения.

— Отчего же, моя милая Пруденс, — старательно подавляя яд в своем голосе, усмехнулся он, — сдается мне, с воображением у вас как раз все в порядке. И сколько лет вы прожили в Пор-Луаре?

— Семь. Потом со мной связался поверенный Бернаров, сообщив, что Пеппа осталась сиротой.

Так долго! За эти годы можно было с десяток раз выйти замуж и овдоветь, при должном упорстве. Прекрасно понимая, что его расспросы лишь усугубляют мучения, Рауль резко отвернулся. Часть его — собственническая, грубая, темная сила — требовала вытряхнуть из Пруденс все ее тайны. Но он продолжал хранить ледяное молчание, снова и снова подавляя в себе приступы слепого бешенства. Сказывалась придворная выучка — в столице маски врастали в лица, а притворство становилось необходимостью в тонком искусстве выживания в клубке дворцовых интриг.

Нужно приложить все усилия, чтобы сохранить хрупкий мир, ведь ее согласие и без того кажется не особо надежным.

— Так куда мы едем? — спросила Пруденс.

— К виконтессе Леклер, — ответил он размеренно. — Мне показалось, вы захотите, чтобы она стала вашей свидетельницей на венчании.

— Констанция? — со странным напряжением протянула она, и Рауль внимательно посмотрел на нее.

Пруденс ерзала на неудобном сиденье, неуверенно теребя бахрому обивки.

— Что не так?

И, поскольку она лишь кусала губы и отводила глаза, он велел настойчиво:

— Да говорите же!

— Видите ли, в чем дело… Констанция вас недолюбливает.

— С чего бы это? Кажется, я не имел прежде с ней никаких дел.

— Ваша репутация, — лаконично объяснила она. — По крайней мере, Констанция не одобряла вашу помолвку с Пеппой. Не думаю, что она поддержит мое решение выйти за вас.

— Посмотрим, — он недобро усмехнулся, — как она выскажет свое неодобрение мне в лицо.

Пруденс вздохнула, в эту минуту она показалась такой беззащитной и несчастной, что он невольно смягчился. У нее ведь, если подумать, в этом мире нет никого, кроме него. И даже единственная приятельница вот-вот отвернется.

Остро захотелось убедиться, что он не придумал себе свою Пруденс, ту, которая теряла самообладание от его прикосновений. Раулю так нужно было знать, что каким бы ни было ее прошлое, в настоящем она хочет только его! И хочет так сильно, что готова принять его вместе с единственным рухнувшим замком и всеобщими шепотками.

— Как же мне надоели, — Рауль стремительно пересел рядом с ней и провел ладонью по плотной темно-синей шерсти ее рукава, — ваши наряды, которые защищают вас, как доспехи. Будь моя воля — вы носили бы только шелка, такие тонкие, что тепло вашей кожи чувствовалось бы сквозь ткань. Чтобы плечи были открыты, и я мог бы их делать так, — его губы коснулись колкой материи на плече, обозначая желания, — я бы пересчитывал ваши позвонки поцелуями, — рука накрыла жестко зашнурованную спину. — Я бы…

— Что? — она повернула голову, прижимаясь щекой к его щеке. — Вам, поди, и лиф захотелось бы пониже?

Он сглотнул и лишь опустил глаза на пышную грудь, до которой ему нипочем было не добраться сквозь препоны корсета и шерсти. Засмеялся, целуя волосы Пруденс, и вынужденно закинул ногу на ногу. Кого он собирался обыграть в этой игре, если в итоге сам себя разрывал в клочья?

***

Виконтесса Леклер приняла их на террасе, где нежилась в еще теплых лучах с книгой в руках. Осень в этом году выдалась ласковой и неторопливой, и лишь редкие порывы холодного ветра намекали о неминуемой зиме.

— Кажется, я ввела ранние визиты в моду, — с улыбкой заметила она, откладывая в сторону томик «Истории молодой крестьянки» с розами на обложке. — Ваша светлость, Маргарет! Какой неожиданный дуэт!

Рауль изящно поклонился, целуя ее пальцы. Эта «Маргарет» ножом располосовала его сердце, надменное имя женщины, с которой он не был знаком. Его Пруденс, все еще чуть розовая после возни в экипаже, не имела к ней никакого отношения.

— Прошу прощения, что мы приехали в такое время, — сказал он, усаживаясь на кресло, — но наше дело не терпит никаких отлагательств.

— Правда? Что же такого снова стряслось с семейством Флери? — не без иронии спросила Леклер.

Можно подумать, они какие-то авантюристы, то и дело попадающие в передряги!

— Пруденс? — он предложил ей самой сообщить новости.

Она кивнула ему, кивнула своей приятельнице, села, тщательно расправила юбки, коснулась того места на плече, куда касались его губы, будто ища в этом жесте решимости, и выпалила, не особо-то утруждая себя церемониями:

— Я выхожу замуж послезавтра. Хочу, чтобы ты стала моей свидетельницей, Констанция.

Леклер не пошевелилась, не потеряла легкости своей улыбки и благожелательности, ее тонкие ноздри едва заметно раздулись, вот и все.

— Какое приятное известие, — медленно проговорила она и впилась пронзительным взглядом в Рауля. — И кто же счастливый избранник, позвольте узнать?

Он снова поклонился, пусть ему и не нравилось, что его изучают как бабочку на булавке.

— Послезавтра Пруденс станет графиней Флери, — подтвердил он догадки Леклер.

— Я не слышала троекратного объявления на этот счет.

— Его преосвященство счел возможным не терзать влюбленного жениха длительным ожиданием.

— Ах вот как. Для меня будет честью присутствовать на столь знаменательном событии, Маргарет.

И поскольку она все еще не спускала глаз с Рауля, Пруденс кашлянула, привлекая к себе внимание.

— Это всё? — спросила она едва не возмущенно. — А как же долгие тирады о том, что из повес выходят дурные мужья?

— Для молоденьких дурочек вроде Жозефины, — Леклер звонко рассмеялась и наконец обратилась к невесте, оставив жениха в покое. — Нет ничего, что я могла бы тебе сказать и чего бы ты сама не знала, моя дорогая. И коли уж ты сочла его светлость пригодным в мужья, то так тому и быть. Не самый удачный выбор, на мой вкус, но мне остается лишь довериться твоему наитию.

— Это не наитие, — мрачно возразила Пруденс. Кажется, дамы забыли о том, что Рауль тоже здесь. — Не больно-то я верю в эту затею, честно тебе скажу. Но вроде как женщины нашей семьи бессильны перед любовью.

Он ухмыльнулся, довольный ее прямотой. Все правильно. Пруденс влюблена в Рауля. За кем там была замужем Маргарет — кому какое дело.

— Скажи мне только одно, — Леклер наклонилась и взяла ее за руку. — Жозефина знает?

— Еще нет. И я бы хотела попросить тебя взять на себя эту миссию. Видишь ли, меня она категорически не хочет видеть. Пожалуйста, Констанция, — она почти умоляла, как больно такое слышать! — расскажи ей все завтра.

— Ни за что, — отрезала виконтесса.

— Конечно, — Пруденс поникла, — я понимаю… Кому захочется оказаться внутри такой драмы.

— Я навещу ее сразу после церкви, и ни минутой раньше, — закончила Леклер. — Твоя племянница очень деятельная девочка, ни к чему ей давать время, чтобы вмешаться.

— Но что она может?

— Ты шутишь? — изумилась хозяйка дома. — Как минимум — прервать церемонию.

Она вскочила на ноги, театрально прижала руки к груди и запричитала тонким страдающим голоском:

— Ваше преосвященство, остановитесь! Этому браку есть законное препятствие. Граф Рауль Флери дал мне тайное обещание стать моим мужем, и Маргарет Ортанс Пруденс Робинсон прекрасно об этом знает! Моя тетя, моя опекунша запретила нам объявлять о помолвке, а теперь сама выходит замуж за человека, связанного словом с ее племянницей! Это обман перед церковью и людьми!

Чем дольше она она тараторила, тем большим ужасом наливались глаза Пруденс.

— Довольно, — вмешался Рауль. — Разве вы не видите, что пугаете невесту?

— Священник обязан будет отложить венчание до выяснения обстоятельств, — возвращаясь на место, закончила Леклер. — Так что самое лучшее время для откровений — сразу после свадьбы, но до того, как слухи разлетятся по городу.

— Какая же унизительная роль у меня в этой истории, — пробормотала Пруденс, прижимая ладони к пылающим щекам.

— Выше нос, моя дорогая. Зато ты получишь самого красивого мужа в нашем городе!

Она жалобно посмотрела на Рауля:

— Кто мог знать, что дойти до венца так сложно?

А в первый раз проще было? Кем он был, ее рачительный супруг, трудолюбивым виноградарем?

И новый вихрь ревности закрутил Рауля до темноты перед глазами.

Нет, он не удержит в себе этот шторм, и кто знает, к каким разрушениям он приведет.