Тетушка против

Глава 36

Гитара лежала на диване, но, оказывается, не всякие раны могут быть затянуты грустными серенадами.

Рауль тоже лежал — и безудержно страдал.

Жестокосердие Пруденс, которая походя, с явным удовольствием испортила жизнь глупой молодой служанке, не стало для него каким-то там откровением. Он и прежде понимал, что влюбился в женщину с неумолимым характером, готовую заставить прибираться даже мертвую Глэдис.

Но если решительность, упрямство и практичность — именно те качества, которыми он сам не обладал, — раньше его очаровывали, то теперь казалось, будто он разбился о них, как об острую гранитную скалу. И осколки, бывшие когда-то Раулем Флери, бессмысленно таращились по сторонам.

За часы, проведенные в постели, он пристально изучил потолок, складки балдахина, цветочные узоры на стенах — но так и не нашел ответа, зачем же Пруденс врет ему прямо в лицо.

А ее предположение, будто он пытается увильнуть от венчания, ранило глубоко и сильно. Он женится на ней, даже если небо грохнется о землю, неужели это не очевидно?

Устав, наконец, и от созерцания потолка, и от собственных терзаний, Рауль вскочил на ноги, преисполненный внезапным порывом немедля объяснить Пруденс, что к чему.

Оказалось, уже наступила ночь и весь особняк уснул, а он-то и не заметил. Но такая мелочь его нисколько не смутила, он стремительно пролетел по коридору, слишком увлеченный идеей увидеть невесту, может, даже в постели, не поднимет же она шума? Тут он представил себе Пруденс в одной сорочке, и в голове что-то заискрило, затянуло рябью, и разум не сразу догнал картинку: из комнаты струился слабый свет. Той самой комнаты, где днем работали швеи.

…Как и утром, она стояла на коленях перед распахнутым сундуком с кружевами, но теперь тут не было посторонних девиц и яркого солнечного света, а главное — фантазия, дурманящая Рауля, взяла и воплотилась в реальность.

Дыхание перехватило, рука в поисках опоры слепо нашарила косяк.

Впервые он увидел Пруденс такой: без многослойных юбок, тугого корсета, плотной темной ткани, прячущей ее едва не целиком. Только простой белый лен, мягко драпирующий тело. Ровный свет кристалла очерчивал линию прямой сильной спины, переходящую в плавный изгиб пышных бедер, круглое плечо с белоснежной кожей — ворот сорочки оказался развязан и съехал вниз. Подол сбился, обнажая беззащитную щиколотку.

Возможно, он мог провести вечность, пожирая глазами эту доступность, возможно, он не продержался бы и минуты, припав губами к ложбинке под шеей. Но тут его взгляд поднялся к отрешенному лицу, и в Рауля будто меч вонзили: по бледным щекам Пруденс лились безмолвные горькие слезы. Вожделение тут же улетучилось, уступив место глубинному страху: что могло заставить ее так плакать? Он видел эту женщину в самых сложных для нее ситуациях, когда племянница ранила ее снова и снова, но даже тогда она не горевала так сильно.

— Пруденс? — тихо спросил Рауль, входя в комнату. — Что такое, милая?

Она продолжала беспокойными пальцами гладить кружево, опустив голову и незряче глядя перед собой.

— Мой муж умер, — проговорила тихо и скорбно.

Меч в груди Рауля провернулся, причиняя новые мучения. Он зажмурился, переживая ослепительную вспышку боли, и спросил как можно мягче:

— Но ведь не сегодня?

— Прошли годы, — отрешенно подтвердила она, — и еще годы. Я потратила десятилетия, перебирая кружева, которые он мне подарил. Они пропитаны моими слезами.

— Вот эти самые кружева? — нахмурился Рауль. — Каким же образом…

И осекся, привлеченный слабым сиянием, исходящим из сундука. Как будто и правда голубовато-хрустальные слезинки сверкали над изящным плетением.

— И как же вы овдовели? — спросил настороженно.

— После тридцати лет счастливого брака Филипп просто не проснулся одним страшным утром. И моя жизнь разбилась вдребезги.

— Тридцать лет счастливого брака… — повторил он хмуро. — Пруденс, милая, а давайте закроем этот сундук.

— Не смейте, — она в испуге распахнула глаза. — Глупый мальчишка, как вам только не совестно шлендрать по моему дому в шлафроке!

— Тише, тише, вы всех перебудите, — он встал на колени по другую сторону сундука, коснулся рукой ледяной щеки. — Пруденс, вы ведь узнаете меня?

Она нахмурилась, но по крайней мере больше не повышала голос. Взирала с сомнением, прикрывала руками кружева, не позволяя к ним прикоснуться. Рауль изо всех сил не смотрел на ложбинку груди, чертова сорочка теперь сползла по-новому, решив наверняка лишить его рассудка.

— Пруденс, — снова позвал он, настойчиво пробиваясь сквозь морок, — может, теперь это вы пытаетесь увильнуть от нашего венчания? Вот и суете мне под нос какого-то Филиппа, лишь бы вывести меня из терпения. Я ведь чуть не рехнулся этим утром от ревности!

Казалось, будто молния расчертила ярким всполохом туман.

— Я не из тех женщин, кто увиливает, — яростно уведомила она.

— Ну тогда уберите руки от сундука, — негромко, но властно велел он, надеясь воспользоваться кратким возвращением настоящей хозяйки этого тела.

«Не думать о теле, не думать, не думать».

Да это же просто пытка какая-то!

И Пруденс — его верная, надежная Пруденс — послушалась. Она неохотно и явно с трудом оторвалась от кружев, отодвинулась, слезы снова полились, но Рауль поспешно захлопнул крышку, вскочил на ноги, рванул сундук на себя и вместе с ним быстро помчался к выходу, поскальзываясь в бархатных шлепанцах. Длинные полы его шлафрока путались в ногах, мешая движению, особенно вниз по лестнице.

Привидением в развевающихся белых одеждах Пруденс неотступно следовала за ним, всхлипывая и причитая, что потрясающе — шепотом:

— Мерзкий вор, как вам не стыдно обкрадывать почтенную вдову… Да вон в той пелерине я танцевала на балу у барона Жеро, знали бы вы, какую отвратительную говядину там подавали… а тот воротничок надевала каждое воскресенье к мессе… Чтобы вы ноги переломали, дьявольское отродье…

— Почтенная вдова, — ухмыльнулся Рауль, — а ругаетесь, как грузчик.

— Да мой Филипп насадил бы вас на свою шпагу, как перепелку.

— Повезло мне, выходит, что мы с ним не встретились. Пруденс, пообещайте мне, что в вас не вселится еще и этот достойный господин. Не хотелось бы сражаться с вами на дуэли. Предупреждаю сразу: я сдамся без боя.

— Слабак!

— Оскорбляйте меня потише, умоляю вас.

Входная дверь была закрыта на тяжелый засов. Не желая опускать сундук, Рауль прислонил его к стене, поддерживая коленом. Ударился, скривился, рванул задвижку.

— И что вы намерены делать с моими кружевами? Наденете их к обеду?

— Ну что вы, моя прекрасная госпожа, эта дрянь заслуживает более решительного обращения.

Засов, наконец, поддался, и Рауль вырвался в прохладный сырой сад. Полнолуние вступило в свои права — если бы не счастливая случайность, этой ночью его бы корчило от любви к Жозефине и нежелания этой любви. Самшиты изящными часовыми выстроились вдоль аллеи, с водостока капали остатки дождя, пахло прелыми опавшими листьями и влажной землей.

— Где-то тут был акведук, — он покрутил головой, соображая. — Должен быть, это же приличный сад!

— Разумеется, это приличный сад. Филипп лично нанимал садовников… за углом, в стене, бестолковый вы человечишко.

— Вот спасибо, Пруденс, — Рауль поудобнее перехватил сундук, завернул за угол и уронил свою гадкую ношу в каменную чашу под бронзовым краном, откуда поступала вода для полива. Откинул крышку, выругался, когда почтенная вдова со всхлипом попыталась снова к ним потянуться.

— Ну уж нет, — он перехватил ее за талию и переставил подальше. — И не смейте рыпаться, а то я сотворю нечто совсем бесстыдное.

— Что может быть бесстыднее вашей беготни по моему саду в таком непотребном виде!

— Тут столько всего сразу на ум приходит… И для сведения — я против вашего наряда совсем не возражаю. Будь моя воля… да как же открывается этот вентиль?

— Не трогайте вентиль, вы испортите кружево! И крутите уже сильнее…

Эта двойственность была похожа на то, как будто Пруденс время от времени выглядывает из соседней комнаты, отодвигая плечом вдову. Рауль с силой дернул проржавевший рычаг, и чистая холодная вода хлынула прямо в открытый сундук, смывая все пролитые над воротниками и манжетами слезы.

Искорки гасли одна за другой по мере того, как намокали нити.

— Черт знает что, — пожаловался Рауль, глядя на падающие струи. — Признавайтесь, Пруденс, вы всегда так увлекательно живете? До знакомства с вами я и в призраков-то не верил, а тут то бешеная Кристин, то мертвая Глэдис, то проклятый меч, то визжащие портреты, то любовные наговоры, то вот теперь вдовьи кружева. Я и не думал, что в нашем мире все это существует.

— Ваша светлость… — донеслось совсем слабое. Он быстро повернулся и увидел, что у нее зуб на зуб не попадает, такая крупная дрожь била всю Пруденс.

— В дом, — рявкнул Рауль, — быстро!

Обняв ее за плечи в попытке согреть, он поспешно повел бедняжку в тепло, то и дело поскальзываясь на влажной траве.

Внутри они, не сговариваясь, направились к комнате экономки возле лестницы, самому близкому источнику теплой одежды. Пруденс тут же содрала с узкой кровати одеяло и укуталась в него, как в плащ. Бессильно опустилась прямо на пол, прислонившись спиной к стене и блаженно застонала.

Рауль огляделся, с сожалением заметив, как много вещей еще не распаковано. Сел на пол рядом с Пруденс, касаясь плечом кокона из одеяла.

— Согрелись?

— Я не совсем понимаю, что со мной было, — прошептала она растерянно, — вроде как… я скорбела?

— По вашему мужу Филиппу, с которым прожили тридцать счастливых лет.

— Как?..

— Будь я проклят, если знаю — как. Скажу вам только одно: с самого раннего утра я метался между желанием придушить вас за вранье и страхом спросить, почему же вы мне не сказали о своем вдовстве.

Из складок одеяла прокралась ее рука и коснулась его пальцев.

— Почему же не спросили? — странным голосом спросила Пруденс.

Рауль усмехнулся, даже отчасти гордясь глубиной своего падения.

— Потому что до смерти боюсь потерять вас.

— Вы бы поосторожнее со словами… — попросила она по-прежнему странно, ломко и тонко, раскуталась из одеяла, подвинулась ближе, укрывая и Рауля тоже, обняла его и притихла, уткнувшись носом в бархат на его груди. Тепло моментально сменилось жаром, и стало понятно, что он тоже замерз, измучился, перепугался, устал от переживаний и беготни с сундуком, и больше всего на свете сейчас нуждается в этих объятиях. Накрыл рукой макушку Пруденс, перебирая ее волосы, и наконец-то выдохнул, расслабляясь.

— Вы уж больше не думайте лишнего, — сонно попросила она, — куда я от вас… ресницы, опять же…

И засопела, навалившись тяжелее. Он улыбнулся — в глазах защипало — и поцеловал растрепанную, чуть вспотевшую макушку.

***

Завтракал Рауль в постели, твердо намеренный вообще не вставать в этот день, чтобы опять чего не случилось. Спина немного ныла от долгого сидения на полу: Пруденс разбудила его лишь на рассвете, чтобы отправить наверх.

И теперь, наслаждаясь горячими булочками и контрабандным шариком холодного масла (сестрам в столовую, поди, не подали), он жмурился на солнце и раздумывал о том, как же половчее сообщить городу о мезальянсе.

Коротко постучав, в спальню вошла Пруденс в одном из домашних платьев, которое он ей купил. Удачный цвет и отличный крой — бессознательно отметил Рауль, радуясь тонкости своего вкуса.

— Вы еще не закончили? — с важным видом человека, пришедшего исключительно по делу, спросила Пруденс и пояснила без всякой необходимости: — Я хотела забрать поднос, Теодор занят, обучая Пьера…

— Соскучились? — спросил он, по-идиотски улыбаясь.

Она вспыхнула — и без того пышущие здоровым румянцем щеки совсем заалели, — бесцельно прошлась у изножья кровати, рассеянно трогая столбики балдахина. Рауль наблюдал за ней с интересом.

— А своих сестер, — спросила она, внимательно разглядывая резьбу на дереве, — вы намерены пригласить на венчание?

— Ни за что, — без раздумий ответил он. — Я дышать-то лишний раз боюсь, не то что устраивать переполох в собственном доме. Полагаю, они смогут пережить это известие после.

— Все не по-человечески, — пробормотала она. — А к поверенному поедем?

— После, Пруденс, все после. К счастью, ни у одного из нас нет состояния, чтобы составлять брачный договор. Бедняк женится на бесприданнице, экий парадокс!

— Смешно, — без тени улыбки согласилась она.

— Зато подумайте вот о чем, — он похлопал по простыне, — уже завтра ночью вы будете спать здесь, рядом со мной.

Или не спать — упоенно подумал он, но не решился озвучить это вслух, Пруденс и без того в его сторону не смотрела.

— А что же свидетель? — торопливо выпалила она, перебивая спальные разговоры.

— А что свидетель?

— Один из ваших… кгхм… друзей по карточному клубу?

— Вы даже не представляете, какие респектабельные люди там встречаются… Но нет, на этот счет можете не беспокоиться — завтрашним утром мы обойдемся без заядлых кутил.

— И все же…

— И все же это Арман Деверё.

Мигом забыв, что она смущена и взволнована, Пруденс вскинула голову и уставилась прямо в его лицо. Ее глаза сузились.

— Полковник Деверё? Глава королевской полиции в Руаже? — скептически уточнила она. — Вот уж не думаю. Говорят, сей жестокий и черствый господин предан исключительно службе и не водит знакомств с местной публикой. С тех пор как он прибыл сюда из столицы, Деверё не посетил ни одного приема. Он никогда не примет участие в тайном венчании, да еще и таком скандальном.

— Опять вы в меня нисколько не верите, — пожаловался Рауль. — А ведь я, кажется, вас еще ни разу не подводил, Пруденс… Я написал ему еще позавчера.

— И он вам ответил?

— Нет, но приедет без опозданий. Я думал о судье Прево, но люди боятся Деверё сильнее. А вы не представляете, как сильно мне хочется запугать злопыхателей.

Она так глубоко задумалась, что даже села на край его кровати.

— Подпись Деверё в метрической книге — это щит, который уже не пробить. Никто не посмеет оспаривать этот брак, даже ревнители канонического права или те, кого возмутит сословное неравенство. Как это вы додумались до такого?..

— Очень просто, — пояснил Рауль, забавляясь ее удивлением, — другие крупные чиновники мне ничем не обязаны, за взятки же вы меня наверняка отругаете, ведь это так расточительно. А Деверё я вытащил из одной пикантной истории — это было еще в столице. Я вам больше скажу: он получил должность в Руаже именно потому, что фамилия Флери в здешних местах хоть сколько-то да значит. Еще покойный отец хлопотал о почетной ссылке вместо бесчестной темницы. Я так и думал, что этот господин однажды пригодится… Правда, никак не мог предположить, что его услуги мне понадобятся в церкви. Деверё меня, конечно, терпеть не может, ведь я видел его унижение, но и отказать не посмеет — на память я, моя дорогая, не жалуюсь.

— Вы шантажируете начальника королевской полиции? — воскликнула Пруденс потрясенно и тут же приглушила голос, переходя на милое его сердцу шипение. — Ваша светлость, вы окончательно спятили?

— Я планирую самую грандиозную глупость в моей жизни, — ответил он с улыбкой. — А это дело серьезное. Тут следует подстраховаться со всех сторон.

Она тоже ему улыбнулась — с юной застенчивостью, превратившей ее в совершеннейшую красавицу.

— Завтра в это время мы будем женаты, — прошептала Пруденс неверяще. — Ведь будем?

— А почему нет? Деверё не приедет? Мартен перепутает кольца? Епископ свалится с простудой? На меня нападет рубашка, а ваш корсет попытается задушить вас? — с самым беспечным видом перечислил он свои страхи, не дающие ему покоя.

— Перестаньте! — возмутилась она суеверно.

Рауль засмеялся. Нет, всё определенно готово, и никаким дурным сюрпризам неоткуда свалиться на их многострадальные головы.