Тетушка против

Глава 37

В день венчания Маргарет поднялась задолго до рассвета, чтобы сбегать в купальню, а потом одеться. Она развернула один из корсетов Рауля и тихо засмеялась: этот знаток женских нарядов выбрал шнуровку на спине. Порой он действительно не понимал, что творит.

Поэтому пришлось удовольствоваться своим собственным, довольно старым корсетом с боковой шнуровкой, который она давно наловчилась затягивать без посторонней помощи. Зато шелковое выходное платье благородного темно-синего отлива из Пор-Луара село превосходно.

Руки дрожали, когда она собирала волосы в узел. Глядя на свое отражение в маленьком тусклом зеркале, Маргарет то шепотом умоляла Пеппу простить ее, то ворчала на падающие шпильки, то застывала, не в состоянии поверить в происходящее.

Маргарет Ортанс Пруденс Робинсон выходила замуж за графа Флери — человека, с которым она знакома едва-едва месяц. И заново оценивала все, во что она верила, во что перестала и во что только собиралась поверить.

В это утро ее мысли то и дело возвращались к маме. К их крохотному домику на побережье, где гулял ветер, а за окнами шептали волны, ночи напролет — шурх-шурх-шурх. И где влюбленная молодая женщина растила дочь и месяцами ждала, когда же ее муж вернется.

Маргарет вспоминала и Пеппу — еще девочку, потерянно перебирающую своих кукол и напрасно ждущую родителей. Тогда казалось, что никогда на ее круглую мордашку не вернется улыбка. Очень хотелось утешить ребенка, но как? И перепуганная внезапной ответственностью тетушка вылила все старания во вкусную еду и удобную одежду, училась управлять шахтой, разбиралась в ведении дома, но ни разу не поговорила с племянницей по душам. Сожаления разрывали душу — ах, если бы можно было начать все заново! Она бы чаще обнимала Пеппу, а не проводила время, сражаясь за ее состояние. Но по крайней мере к своему совершеннолетию девочка пришла куда богаче, чем была прежде. Только сейчас казалось, что это невеликое утешение, деньги почему-то перестали занимать самое важное место в мире.

Прошлого не вернуть, признавала Маргарет, застегивая удобные кожаные башмаки, а сожаления дешево стоят. Вряд ли ее характер станет мягче и добрее, но ведь Рауль понимает, на ком женится? Не разочаруется же он слишком быстро? Не захочет однажды, вслед за Пеппой, свободы от безжалостной тирании?

За окном шел монотонный осенний дождь, и Маргарет пришлось достать плащ, заботливо уложенный в сундук горничными дома Бернаров. Рауль, кажется, не особенно переживал из-за черствости его Пруденс, он ловко противостоял ей своей беспечной нежностью. Насколько устойчивым выйдет это равновесие?

Глядя на темень на улице, она вынуждена была признать, что ее будущее столь же непроглядно. Не узнать заранее, будет оно солнечным или хмурым, но можно подождать, пока оно не превратится в настоящее.

Тихо открыв дверь, Маргарет приглушила свет кристалла и выскользнула в коридор. Бывали ли еще такие невесты, которые покидали свои спальни тайком, будто воришки? Если бы она выходила замуж как полагается, то с утра бы вокруг нее суетились камеристки, корсет оказался бы украшен вышивкой, а вместо скромного темного шелка она бы надела голубой бархат с золотым шитьем. На украшенные жемчужными нитями волосы легло бы кружево, а пир длился бы два дня.

Тут Маргарет невольно хмыкнула, осознав, каких хлопот она избежала. Хороша бы была новобрачная ее возраста и форм! Нет уж, лучше так, чем выставлять себя на всеобщее посмешище.

Рауль ожидал ее у черного входа, тоже облаченный в темный плащ. Он тотчас улыбнулся с деланым весельем, но она уже достаточно его изучила, чтобы заметить и напряженную морщинку между бровей, и нетерпеливость тонких пальцев, постукивающих по эфесу шпаги.

— Ну наконец-то, — приглушенно возликовал он, — уже светает, Пруденс.

— Вам померещилось, — возразила она, — еще скорее ночь, чем утро.

— Идите сюда, — не слушая, он схватил ее за руку, потянул было к двери, торопясь скорее отправиться к епископу, замешкался, быстро прижал Маргарет к себе, засмеялся в волосы, поцеловал в лоб, а потом снова рванулся наружу, снова притормозил, накинул капюшон на ее голову и потащил за собой под дождь.

Неброский темный экипаж без гербов ждал их за калиткой. Констанция Леклер подвинулась, освобождая место рядом с собой.

— Доброе утро, — сказала она невозмутимо, — вижу, вы все еще не передумали.

— Никогда, — заверил ее Рауль, отряхивая капли дождя с плеч Маргарет. Он был похож на щенка, который никак не мог сохранять неподвижность. А она, наоборот, становилась все более скупой на слова или движения, превращаясь в молчаливую статую.

— Спасибо, — Маргарет едва нашла в себе силы обратиться к Констанции, — что приехала.

— В моем положении нет другого способа оказаться в центре любовной заварушки, — усмехнулась та. — Дорогая моя, да на тебе же лица нет! Замужем не так уж и страшно, уверяю тебя. Просто следи за тем, чтобы супруг вовремя получал завтрак и не пропускал ужинов, а в остальном он сам о себе позаботится.

— Пруденс ничего не боится, — заверил ее Рауль и продолжил с отчаянной светскостью: — Удивительно лиричная сегодня погода, не так ли? Дождь на свадьбу — это к счастью!

— Льет как из ведра, — согласилась Констанция.

Маргарет отодвинула занавески, чтобы взглянуть на начинающее сереть низкое небо. Арлан еще спал, улицы были пустынны и тихи, шум дождя заглушал стук копыт по мокрой мостовой.

Ехать было недалеко, и совсем скоро экипаж остановился на скромной улочке за собором. Возле небольшой калитки в каменной стене их ждала невысокая фигура, закутанная в плащ.

— Сюда, господа, — размахивая кристаллом света, тихо позвала фигура сухим старческим голосом и тут же заторопилась с новостями: — Нашего-то едва добудился. Он все заверял меня, что ваша светлость в жизни не явится в такую рань, а значит, и ему можно поспать часок-другой…

Они прошли через заросший лавром внутренний дворик и оказались в небольшой домашней часовне с выбеленными каменными стенами и высокими стрельчатыми окнами.

Фигура сбросила накидку и оказалась старичком-слугой в потрепанном, но чистом камзоле. Маргарет ощутила на себе быстрый любопытный взгляд, оцепенение нарастало, и она просто стояла неподвижно, пока Рауль снимал с нее плащ.

— Мартен, но вы же смогли поднять его преосвященство с постели? — беспокойно спросил он.

— А то как же, — старичок проворно забрал у них мокрые плащи и аккуратно развесил их на крючках в стене. — Облачается и зевает, зевает и облачается. Ох, тяжела она, наша служба… но не тяжелее вашей, полковник, — тут же подобострастно добавил он.

В часовню ступил прямой как палка мужчина лет пятидесяти в темном сюртуке, худое лицо выражало усталую скуку. Он оглядел притихшую компанию, коротко склонил голову, здороваясь.

— Ваша любезность, граф, — произнес с насмешливой вежливостью, неприятной и колкой, — не знает границ.

— Острый приступ матримониальности, — донеслось от алтаря. — Простите нашего пылкого друга, Арман, но ведь и вас однажды лишала рассудка любовь.

Лицо полковника скривилось, а епископ Франсуа Лемьер в будничной фиолетовой рясе прошелся вокруг алтаря, самолично зажигая свечи. Запах ладана смешался с сыростью, мрак неохотно уступал место свету.

Некстати вспомнилось, как бурно алхимики боролись со священниками за то, чтобы использовать на службах кристаллы, но традиции победили.

Все вокруг казалось ненастоящим, призрачным, будто долгий и странный сон. И только холод покусывал пальцы и касался щек, доказывая, что Маргарет живой человек, да горячая рука Рауля на локте не давала окончательно заплутать между придуманным и истинным.

— Ваше преосвященство, — воскликнул Рауль с явным облегчением. — Как же я счастлив вас видеть!

— Сын мой, — проворчал тот, — хотел бы я ответить тебе взаимностью в столь неестественный для всякого божьего человека час… Мартен, эти свечи чадят! Ты хочешь, чтобы мы вышли отсюда, как трубочисты?

— И ничего не чадят, — возмутился старичок, — я вчера самые дорогие купил, как его светлость и велел. И фитильки подрезал!

Он притащил толстую кожаную церковную книгу и положил ее на аналой. Достал из кармана чернильницу, заботливо открыл, потом извлек гусиное перо, подул на очин, отступил назад, кивнул сам себе.

— Все готово. Как в соборе, только тише.

— Тише? — сухо парировал Деверё. — Я бы сказал, что контрабандисты производят больше шума, чем наш непоседливый граф. А ведь прежде вы обожали находиться в центре внимания.

— Я там и окажусь, Арман, — ответил Рауль с нервным смешком. — Уже скоро.

— Нисколько не сомневаюсь…

— Дети мои, подойдите, — епископ благодушно потушил намечающуюся перепалку. — Свидетели, встаньте по обеим сторонам от наших влюбленных пташек.

Констанция мягко подвела Маргарет к алтарю, ее шепот был теплым и ласковым:

— Держись, моя дорогая. Клянусь, даже тетушки имеет право на счастье или хотя бы на приключение. Ни о ком и ни о чем не думай сегодня.

Она и не думала — просто сосредоточилась на том, чтобы держать спину прямо и стоять ровно.

Епископ открыл требник, и его голос обрел силу:

— Дорогие братья и сестры, мы собрались в это дождливое утро, чтобы составить союз сего мужа и сей жены…

Слова наполняли крохотное помещение нагромождением смыслов, которые все ускользали от Маргарет. Она пыталась их понять и никак не могла — что-то о святости брака, его нерасторжимости и обязанностях супругов… Сознание уплывало от нее, снова и снова возвращая то на побережье, то в крохотную комнатку, которую она снимала в Пор-Луаре и где проводила дни и ночи, склоняясь над чужими кружевами. Ни одна из дорог, протоптанных и запутанных, не могла привести Маргарет к этому алтарю, но вот она перед ним.

— Рауль Кристоф Флери, соглашаетесь ли вы свободно взять в супруги Маргарет Ортанс Пруденс Робинсон, здесь присутствующую?

Она вздрогнула, когда прозвучал вопрос, разрушивший чары прошлого. Обернулась к мужчине, стоявшему подле нее, и поняла, что нисколько не волнуется из-за его ответа. Кажется, Рауль и правда ее ни разу еще не подводил.

Он выпрямился. Его голос прозвучал громко и четко, без тени сомнения, эхом отозвавшись под сводами:

— Да, я желаю того.

— Маргарет Ортанс Пруденс Робинсон, соглашаетесь ли вы свободно взять в супруги Рауля Кристофа Флери, здесь присутствующего?

Наступила тишина. Маргарет чувствовала чужие взгляды: любопытный Мартена, насмешливый Деверё, теплый Констанции, нетерпеливый Рауля. Запах воска и камня. Ритуальная формулировка отдавалась в ее сознании легким эхом: свободно. Да, это был ее безумный, ее собственный выбор.

Она подняла подбородок и встретила дружелюбный взгляд епископа. Ответила мягко и спокойно, обретая твердую почву под ногами и оставляя позади все сомнения.

— Да, я желаю того.

Рауль едва слышно выдохнул, его плечо коснулось ее плеча — быстрое, горячее прикосновение. Святой отец едва заметно улыбнулся.

— Не знает ли кто законного препятствия к сему браку? — торжественно спросил он, обращаясь уже ко всем присутствующим.

Вот он, момент, который так страшил ее! Однако двери часовни остались закрытыми, не распахнулись с грохотом, впуская разъяренную Пеппу. Только оглушительно заколотилось сердце: бу-бум! бу-бум!

— Никто, — твердо ответила Констанция.

— Никто, — сухо, словно рапортуя, отчеканил Деверё.

— Никто, — заулыбался Мартен, снова поправляя чернильницу.

— Никто, — едва не угрожающе добавил Рауль, бросая вызов миру, который мог бы возразить.

Епископ кивнул, и Маргарет почувствовала, как что-то внутри нее сдвинулось, будто огромный камень покатился с души, оставляя после себя пустоту и облегчение.

Мартен же снова засуетился, достал из кармана бархатный мешочек, бережно вытряхнул на ладонь два простых золотых кольца.

— Без камней, как и полагается честным людям, — хитро прищурившись, пояснил он, — хотя его светлость требовал бриллиантов размером с голубиное яйцо. Вот уж еле отговорил, моя прекрасная госпожа.

— Спасибо вам за это, — искренне поблагодарила Маргарет. Еще не хватало таскать на себе булыжники!

Рауль развел руками — мол, хотел как лучше. Разве он виноват, что вокруг него люди, ничего не понимающие в роскоши?

Пока епископ бормотал над кольцами краткую молитву, он уже весь извелся, желая как можно быстрее покончить с формальностями.

— Спокойнее, граф, — даже холодный Деверё не удержался от замечания. — Вам как будто перца в штаны насыпали.

— Дело почти сделано, — подхватила Констанция. — Потерпите еще минутку.

— Если бы минутку, — страдальчески простонал Рауль, но послушно взял у епископа то кольцо, что пошире — как неловко, когда пальцы жениха тоньше, чем у невесты, ужаснулась Маргарет, — и одним быстрым движением надел его. Она ощутила непривычный вес металла и улыбнулась, привыкая к нему.

— Прими в знак моей любви и верности… — кашлянув, подсказал его преосвященство.

— Да, — согласился Рауль, уже протягивая свою руку, — вот всё это.

Констанция прыснула.

Маргарет повторила нужные слова и немного замешкалась, глядя на мелкие шрамы на его ладони — следы неосторожной юности? — а потом кольцо легко скользнуло на палец, и Рауль тут же сжал руку в кулак, будто пряча сокровище.

— И подпись, ваша светлость, — шепнул Мартен, протягивая перо. — Только осторожнее, чернила еще не впитались.

Она смотрела, как рука Рауля дернулась, оставив первую букву корявой и некрасивой, зато остальные завитушки могли похвастать аристократическим изяществом.

Бумага метрики была плотной, шероховатой. Перо едва не выскользнуло из пальцев Маргарет, когда в глаза бросилась фамилия, с которой она прожила тридцать четыре года. Стараясь выводить буквы четко, как в старых счетах шахты, решительно и быстро написала рядом: Маргарет Ортанс Пруденс Флери.

Флери. Флери. Флери.

Какое легковесное, смешное звучание, как будто птичка жизнерадостно чирикает на ветке. То ли дело Пруденс — каменная глыба.

Рауль рассмеялся над ее плечом. Маргарет отошла, уступая место свидетелям, и встала совсем рядом с ним, они касались друг друга лишь рукавами, и казалось, что не бывает прикосновения откровеннее, ярче.

— Записано и зарегистрировано второго октября сего года, — радостно завершил епископ, заверяя метрику собственной подписью и печатью, с глухим стуком упавшей на воск. — Слава Тебе, Господи, женаты. А теперь, мои дорогие сообщники, давайте уже позавтракаем. Творить историю на голодный желудок — дело до крайности утомительное. Арман, не изображайте из себя ледышку, могу поспорить, даже вы иногда закусываете не только мошенниками, но и булочками.

— С абрикосовым конфитюром, — поддакнул Мартен, — а какой сыр нам привез мэтр Бушес!

Маргарет подняла на Рауля потрясенный взгляд:

— Это же мои сыры, — обиделась она. — Он же их нам вез!

— Вы были немного заняты, моя дорогая, — он поднес к губам ее руку, сияя счастливыми черными глазами. Поцелуи нахально двинулись к запястью, но Деверё пресек все безобразия:

— Потерпите до спальни, граф. День и без ваших воркований начался отвратительно.

— А по мне — превосходно, — возразил Рауль и обернулся к Мартену: — Где там ваши булочки? Ведите скорее, друг мой.

***

Только сев за стол, она поняла, насколько голодна. Нервы, ранний подъем, бессонные ночи — все это пробило дыру в ее желудке. Запах крепкого кофе смешивался с ароматом только что испеченных булочек с шафраном, поджаренной на оливковом масле ветчины и душистой запеченной тыквы. Мартен, красный от беготни, расставлял на грубом дубовом столе глиняные миски и фаянсовые тарелки.

— Чтобы столько приготовить, нужно совсем не ложиться, — Маргарет окинула жадным разнообразные яства.

— Ах, моя дорогая, — рассмеялся епископ, — этот пройдоха научился не только ловко таскать еду с соборной кухни, но и не отказывает истинно верующим, желающим одарить чем-то своего духовного пастыря.

— Вас канонизируют, — пообещал Рауль, подкладывая Маргарет в тарелку хрустящие артишоки и крохотные луковки. Он улыбнулся хозяину с преданностью и надеждой. — А скажите мне, ваше преосвященство, неужели в ваших обширных владениях не найдется укромного уголка? Охотничьего домика в лесу? Или, скажем, кельи для благочестивых размышлений? Только с камином, прошу вас. И желательно без вездесущих мышей.

Епископ, с аппетитом уплетающий бублик с анисом, лишь сокрушенно покачал головой.

— Увы, сын мой, — вздохнул он с напускной скорбью. — Все мои укромные убежища либо завалены фолиантами, либо оккупированы теми самыми хвостатыми богословами, которых ты справедливо опасаешься. А главное, — он поднял увесистый палец, — завтра воскресная месса. И вы с новобрачной обязаны на ней присутствовать. Чтобы весь Арлан смог увидеть своими глазами: ба! да наш неугомонный граф обвенчался со своей грозной экономкой! Никаких домиков. Никаких уединений. До завтрашнего утра вы — открытая книга для всеобщего прочтения. Или, точнее, — он хихикнул, — свежая страница в городской хронике скандалов.

Рауль скривился, как лишенный лакомства ребенок.

— Но тогда завтра сразу после мессы…

— Вы отправитесь прямиком к герцогу Лафону, — сказала Констанция.

— Прямиком, — кивнул епископ. — Его сиятельство наверняка захочет устроить прием в вашу честь — ведь ему такой мезальянс на руку. Можно сказать, вы своей свадьбой прокладываете дорожку к алтарю для его цветочницы.

— А там уж и в Лазурную гавань пора будет ехать, — приуныл Рауль. — Но это же бесчеловечно! Мы только что поженились! Неужели у нас нет права на…

— На скромную брачную ночь вдали от суетливого мира? — вставила Констанция, пряча улыбку за кофейной чашкой. — Несомненно, такое право есть — у приличных новобрачных, а не всяких авантюристов. Куда вы собрались, Рауль? Ваши домашние хоть знают о новостях?

Он раздраженно отшвырнул салфетку, откинувшись на спинку стула. Маргарет слушала их разговор безо всякого смущения, больше увлеченная завтраком, чем предстоящей ночью. Она не могла переживать обо всем без остановки! Ей нужен был отдых от волнений, в конце концов.

Возможно, какая-то трусливая ее часть даже радовалась тому, что новоиспеченный супруг не уволок ее в какую-нибудь далекую келью. Ведь кто знает, не пришлось бы ей там раздеваться… вот совсем.

В доме, где за стенкой спят его сестры, Рауль вряд ли позволит себе вольности. А это еще что за тонкая струна заныла? Разочарование?

Ах черт, ну вот, пожалуйста, она снова растрепыхалась!

Рауль порывисто наклонился вперед, и в его глазах вспыхнул знакомый азартный огонек.

— Старина Мартен, а не прогуляться ли вам сегодня по Арлану?

Старик с любопытством уселся рядом с ним и налил себе кофе.

— Да-да, ваша светлость?

— Прошвырнитесь по рынку. Загляните в «Зеленого ангела» и «Трех голубей». Посидите с кумушками у безобразного фонтана.

— Для чего же мне все это делать?

— Шепните там, уроните здесь… О том, что бедная госпожа Робинсон была попросту сметена неодолимым напором.

Мартен прищурился, стараясь понять.

— Сметена, ваша светлость?

Маргарет отложила вилку, подозрительно навострив уши.

— Я не из тех женщин, которых сметают, — на всякий случай предупредила она. Констанция безмятежно наслаждалась виноградом. Епископ ухмылялся. Деверё дегустировал конфитюр с видом человека, уверенного, что однажды его отравят.

— Именно, — воодушевился Рауль, — Этот город должен уяснить: у Пруденс Робинсон не осталось ни единого шанса. Кто же устоит, если опытный сердцеед решает покорить даму? Она была ослеплена моим натиском, оглушена моим пылом! Я захлестнул ее волной восхищения, комплиментов и брачных предложений, бедняжка просто растерялась. Суть в том, что Пруденс Робинсон пала жертвой неотразимого обаяния графа Флери, известного красавца и повесы. Запомнили?

Мартен медленно кивнул, сосредоточенно запоминая.

— Ослеплена, оглушена, растеряна…

Деверё фыркнул.

— Полагаю, это называется «легенда, достойная местных баллад»?

— Ах да, Мартен, не забудьте всем и каждому рассказать, кто именно был моим свидетелем.

На это глава полиции только поджал губы, но не стал возражать, давая молчаливое добро на то, чтобы его именем прикрылись.

Маргарет восхищенно покачала головой. Безумно. Нагло. Но Рауль действительно собирался защитить ее репутацию своим клеймом распутника и повесы. Бессильная старая дева против такого игрока… Да, ее поймет каждая женщина этого города.

— И про духовную опасность для жениха упомяните, — безмятежно добавил епископ, почесывая пузико кошки, нагло прыгнувшей ему на колени.

— Про что? — поперхнулся Деверё.

— Одержимость блудным бесом и склонность к ереси и разврату… А вы думали, по какой причине я пошел на столь поспешное венчание? Радею о душе нашего распутного графа…

Под смущенное хихиканье Констанции Маргарет медленно повернула голову к Раулю и не мигая уставилась на него. Он выдержал ее взгляд стоически.

— Да, моя милая Пруденс, — горько провозгласил он, — только вы и можете меня спасти… А эти люди не позволяют нам даже на одну ночь уехать из города!

И он мученически постарался улыбнуться, да вышла лишь жалкая гримаса.