Тетушка против

Глава 38

Рауль не мог поверить в жестокость судьбы: он же сделал все возможное, чтобы заполучить Пруденс, — а оказалось, что как раз заполучить ее он не может. Мечты, больше всего связанные со скомканными простынями, сбитым дыханием и горячей кожей под губами, таяли на глазах.

Кольцо на руке будто бы нагревалось само по себе, требуя забрать свое, а он так и не мог придумать ничего выдающегося. Столько всего предусмотреть — и не позаботиться о самом главном!

С завтраком было покончено. Деверё поднялся первым, сославшись на дела службы.

— И мне пора, — заметила Леклер озабоченно. — Надо думать, Жозефина еще спит? Придется ее разбудить, пока кухарка не вернулась с рынка.

Пруденс порывисто схватила ее за руку:

— Только помягче с ней, умоляю тебя! Постарайся ее утешить хоть как-нибудь!

— Как?

— Не знаю… Она хотела увидеть короля, — тут Пруденс посмотрела на Рауля с отчаянной надеждой, и он немедленно воспрянул. Вот! Наконец-то эта женщина признала его искусство интриг!

— Пообещайте Жозефине короля, — великодушно кивнул он. — Герцог Лафон пришлет ей приглашение.

— В самом деле? — удивилась Леклер.

— Его светлость что-то обязательно придумает, — с непоколебимой уверенностью заверила ее Пруденс.

Виконтесса только хмыкнула и встала из-за стола.

— Вас подвезти до дома? — спросила она.

Франсуа зевнул, явно обрадованный тем, что скоро наконец сможет вернуться в постель. Мартен захлопотал, убирая тарелки.

— Да, пожалуй, — у Рауля снова испортилось настроение при мысли о том, какая суматоха поднимется дома.

— Не стоит, — тут же возразила Пруденс, чем изрядно его удивила. — Мы немного прогуляемся, если его преосвященство найдет для нас сухие плащи. Наши совершенно промокли.

— Мартен, выдай им что-нибудь из того, что мы храним для паломников, — махнул рукой Франсуа, совсем уже сонно кутаясь в рясу.

Накинув на себя бесформенные балахоны из самого дешевого сукна, Рауль и Пруденс тепло попрощались с Леклер, хозяином дома и Мартеном, а потом вышли на улицу.

Дождь закончился, и свежий воздух взметнул их тонкие плащи. Чисто вымытое солнце с любопытством поглядывало на проснувшийся город, пахло горячим хлебом, дымом, мокрым камнем и надвигающимися холодами. Ворковали голуби, грохотали колеса грузовых телег, звенели колокольчики почтовых экипажей.

Пруденс решительно нырнула в лабиринт узких переулков, находя неведомые тропки между заборами. Это были задворки города, с которыми Рауль прежде не был знаком, и теперь он понятия не имел, куда же она его ведет.

— Дорогая, вы выбрали странное место для прогулок, — заметил он с все нарастающим недоумением.

Она искоса посмотрела на него.

— За завтраком у вас было такое кислое лицо, — сказала задумчиво, — будто вас кормили лимонами. В жизни не видела такого расстроенного новобрачного.

— Я счастлив, — торопливо возразил Рауль, с тоской думая о том, что ничегошеньки-то она не понимает. Вот почему он всегда сторонился девственниц — пока им растолкуешь, чего от них хочешь! Но ведь Пруденс не наивная девочка, к своим-то годам должна бы уже знать, что происходит между мужем и женой после венчания.

— Знаете, — заговорил он как можно деликатнее, — почему появилась традиция уезжать после свадьбы в загородную глушь? Чтобы узнать друг друга получше.

— Кажется, именно с загородной глуши мы и начали свое знакомство, — усмехнулась она. — Но если хотите узнать меня еще лучше, то я вам расскажу. Мой отец был моряком.

— Наслышан, — буркнул Рауль.

— И я выросла на побережье.

— Кажется, вы уже упоминали об этом.

Она засмеялась и взяла его под руку, благо вихляющая тропинка расширилась, когда они миновали щель между сараем и оградой и вышли к зарослям ивы.

— После переезда в Арлан мне так не хватало большой воды, — вздохнула Пруденс. — Здесь, в сухопутном городишке, я оказалась в каменном мешке. Эти каналы такие скучные, медленные, но и от них может выйти толк.

Они брели против течения к окраине города, и редкие рыбаки не обращали на них никакого внимания.

— И вот, во время своих частых блужданий я познакомилась с владельцем грузового баркаса.

— Мы пришли сюда за покупками? — еще сильнее нахмурился Рауль.

— Каждую субботу Фабер грузит товар на телегу и везет его по окрестным деревенькам, а возвращается только вечером воскресенья… Сюда, ваша светлость.

Она раздвинула заросли тростника, приглашая его следовать дальше. Это было тихое безлюдное место, где канал делал петлю, скрытую от основного фарватера высоким берегом и бывшей пристанью, почти полностью разрушенной.

Баркас покачивался на воде — новый, крепкий, крупнее обычных, поскольку являл собой одну из тех дорогущих новинок, которым не требовались ни гребцы, ни парус, а только кристаллы. Выполненный из осветленного и облегченного алхимической обработкой дуба со вставками темного вяза, он щеголял изящной обтекаемостью форм для лучшего хода.

— Бог мой, — пораженно выдохнул Рауль, любуясь гладкими высокими бортами. — Чем, говорите, ваш торговец промышляет? Золотом?

— Тканями, — ответила она беззаботно, наклонилась, засунула руку под мшистый камень и вытащила тяжелый блестящий ключ.

Рауль вытаращил глаза.

— Вы собираетесь украсть эту лодку?

Она тихо рассмеялась.

— Кто же крадет у своих партнеров? Я некоторым образом помогаю господину Фаберу сводить дебет с кредитом в его торговой книге… И одной, и второй.

— Ну конечно, — слабея голосом, пробормотал Рауль. — Только контрабандистов нам не хватает.

— Возводите вы напраслину на честного торговца, — весело возразила Пруденс, — кто виноват, что пошлины в Пор-Луаре — настоящий грабеж среди бела дня, а еще местные поборы, особенно на ситец…

Она бродила среди останков причала, вглядываясь в высокую траву.

— Но зачем вы в такое ввязались? — хмуро спросил Рауль, которому вовсе не улыбалось вытаскивать жену из-за решетки. Деверё свой долг отработал, попробуй-ка заставь его помогать в следующий раз!

— Потому что мне нужны были личные деньги: за опеку над Пеппой вознаграждения не полагалось, а чинить кружева стало уже не по статусу. Ловушка для тетушки — заботиться о чужом состоянии, не имея и монетки для себя…

— Жозефина не назначила вам содержания?

— Сначала она была ребенком, а потом ей это и в голову не пришло.

— А сами вы, конечно, об этом не позаботились?

— Условия завещания не предполагали… Ага! Вот оно!

С торжествующим восклицанием она вытащила из тростника у самой воды узкую серебристую пластину, воткнула один край с длинными зубьями в ил и потянула другой конец вверх. Пластина выстрелила тонким полотном вперед, щелк-щелк-щелк — застрекотал неведомый механизм, Пруденс крякнула, задавая ему направление, и — бам! — с гулким звоном металл ударился о дерево борта, распугав ворон на руинах пристани. Между берегом и баркасом протянулся трап, на вид крайне ненадежный. Его ширины едва хватило бы, чтобы встать обеими ногами.

Рауль уже ни о чем не спрашивал, подчиняясь загадочной целеустремленности своей жены. Он молча смотрел, как Пруденс подхватывает юбки и с привычной ловкостью взлетает по просевшему от ее тяжести трапу. Показалось, что она вот-вот свалится в воду, баркас покачнулся, полотно под ней нещадно заходило ходуном, но Пруденс удержала равновесие. Мгновение — и она спрыгнула на палубу. Дзиньк! — пропел трап, распрямляясь. Повернувшись, эта непостижимая женщина протянула ему руку:

— Давайте, это не страшно. Но если что, тут неглубоко должно быть. Ведь мальчик, мечтающий стать мореплавателем, наверняка научился плавать?

Чувствуя себя идиотом, он повторил ее маневр, сердце зашлось от ненадежности тонкого металла под ногами, мир раскачался, лишившись всякой опоры. Шаг, другой, руки взметнулись в стороны, пальцы вцепились в воздух. Фух! И Рауль перевел дыхание, ощутив под собой палубу.

Убедившись, что он в безопасности, Пруденс крутанула рычагом, втягивая секции трапа на борт, а потом вставила ключ в дверь каюты и повернула его в замке.

— Добро пожаловать, ваша светлость, — сказала чуть хрипло, открывая дверь. — Не загородная глушь, зато не опоздаем к ужину.

— То есть?..

До него наконец дошло, стало изнуряюще жарко, тело налилось тяжестью, и Рауль застыл, пораженный острым откровением: всё Пруденс знала и всё понимала. И отчего он так расстроен, и что именно ему сейчас так сильно нужно. Стыд легкой волной пронесся по телу — а он-то разливался соловьем про более близкое знакомство! — и тут же сменился лихорадочным желанием: все равно, где, все равно, как, но они выхватили у этого навязчивого города несколько часов уединения.

Он жадно следил за тем, как она активирует кристаллы тепла, лежавшие в корзине у небольшого окна, достает из ящика новый отрез ткани и уверенно застилает им узкую постель у стены, — не сундук, как обычно в баркасах, а самую настоящую кровать.

Белоснежный лен взметнулся вверх и опал, а следом стекло к ногами Пруденс и дешевое сукно плаща.

Она замерла спиной к нему, и изгиб ее шеи тихо розовел под его взглядом.

Тогда Рауль шагнул вперед, закрыл за собой дверь, оказавшись в тесном пространстве, где потолок касался его макушки, положил руки ей на плечи, уткнулся носом в волосы, втягивая запах мыла и церковного ладана, впитавшегося за венчание.

Он позволил себе несколько минут неподвижности. Тихого шелеста волн за бортом, плавного укачивания воды, по-матерински ласково баюкающей баркас, нежного сумрака задернутых занавесок.

А потом мягко развернул Пруденс лицом к себе, погладил скулы, утопая в туманной серости ее глаз, поцеловал как можно бережнее, забирая себе легкое напряжение ее губ. Кто из них сейчас был более испуган? Неопытная старая дева или многое повидавший, но так и не понявший любви повеса?

Ряд крохотных пуговок на шелке — известная волокита — закончился слишком быстро, Рауль оказался не готов к белоснежной беззащитности плеч и рук Пруденс, к пышной груди, приподнятой простеньким корсетом, — зрелище, так часто преследующее его по ночам! Слишком взволнованный увиденным, он поспешно взялся за тесемки юбок и панье, не решаясь снова поднять глаза.

Крутая линия бедер, лишенная искусственных объемов, отозвалась ноющим пахом. Стало нестерпимо душно — ах черт, он-то все еще не снял даже плаща! И в суматошной борьбе с собственное одеждой — неужели нельзя было хоть без жилета сегодня обойтись? Жабо затрещало под пальцами, пуговицы посыпались по полу — он пропустил то мгновение, когда Пруденс, его решительная, смелая и прямолинейная Пруденс, избавилась от корсета. Тонкий хлопок белой сорочки безжалостно очертил все изгибы, Рауль немедленно запутался в коротких штанинах, едва не упал, рванувшись к этому роскошному, невыносимо желанному телу, и каким-то чудом не разбил нос, а увлек их обоих на кровать, застонав от облегчения.

Всё! Самое сложное позади, теперь-то можно не волноваться о крючках и тесемках, а приложить все усилия, чтобы замедлиться. Прислушиваться не к ритму загустевшей крови, а к тихим, несколько удивленным вздохам Пруденс, к ее прерывистому дыханию, к все более смелым прикосновениям. Вот она запустила пальцы в его волосы, пробежала пальцами по шее, а потом прижала ладони к спине Рауля. Плотно и спокойно, как будто опустила расплавленные печати. Представив себя заклейменным — на лопатках могли бы быть крылья, но свободы ведь не осталось, — он вспомнил покорность теплого воска и ощутил некое родство с ним.

Его фантазии о Пруденс все время менялись. Неистово мечтая очутиться между ее бедер, Рауль представлял себе то опытную женщину, то застенчивую старую деву, то скорбящую вдову. Она же оказалась самой обыкновенной, такой же, как остальные, — ее пот отдавал солью, а кожа нагревалась под поцелуями. Но было и что-то новое, пока еще непривычное, искреннее и доверчивое, большее, чем близость обнаженных тел. Уязвимость? Надо же, любить кого-то так отчаянно — страшно. Как будто ты открыт для любого удара, но и сам можешь смертельно ранить неосторожным движением.

Стоило прожить такую длинную и бестолковую жизнь, чтобы найти себя на этом баркасе, на чужой кровати, где в сполохах волнения и пульсирующего удовольствия принять неизбежное. Обладать Пруденс — все равно что держать на ладони собственное бьющееся и хрупкое сердце.

***

— Ваша светлость, у вас не найдется двадцати золотых монет?

Пруденс, наполовину одетая, сидела за небольшим столом, подсчитывая, сколько денег за испорченный лен оставить Фаберу.

Рауль, все еще пытающийся отдышаться, голый, счастливый и совершенно довольный жизнью, ничего не ответил и даже не пошевелился.

— Ваша светлость?

— Я отказываюсь отзываться на такое обращение, — лениво сообщил он. — Пруденс, это же совершенное безобразие! Мы поженились и даже успели консумировать наш брак… трижды, если ты сбилась со счета, а я по-прежнему какая-то там светлость. Обидно, между прочим.

— Рауль? — неуверенно и задумчиво произнесла она, будто осторожно входя в незнакомую реку. — Ну, не знаю. Как-то не звучит.

— Что тебе не звучит? — он все-таки приподнялся, ища на полу кафтан, чтобы достать монеты. — Прежде никто на мое имя не жаловался.

— Дело не в имени, — она чуть склонила голову набок, беззастенчиво любуясь им, — а в том, что мне нравится ваш титул.

— Вот так раз! — удивился он. — А кто без устали упрекал меня в аристократической бесполезности?

— И все же быть графиней приятно, — признала она, улыбаясь.

Рауль вытряхнул перед ней россыпь золотых.

— Подожди, когда к титулу прибавится состояние, — посоветовал он со смехом. — Только умоляю тебя, давай обойдемся без мускулистых виноградарей. У меня, кажется, и так нервы ни к черту.

Она задумалась, выкладывая монеты в стопку.

— Да и бог с ними, виноградниками, — легко отказалась от старой мечты. — Если болото начнет приносить доход, то мы построим огромный дом прямо в центре Пор-Луара и заведем столько прислуги, сколько удастся в него впихнуть.

— Ты хочешь уехать из Арлана?

— Не думаю, что мы с Жозефиной сможем жить в одном городе, — помрачнев, ответила Пруденс. — Так или иначе будем сталкиваться то тут, то там. Пеппа вряд ли простит меня хоть когда-нибудь, и все будет чересчур болезненно и сложно. Представьте себе, как ранена ее гордость: пусть ваша помолвка и не успела стать публичной, но ведь о ней многие знают. И вдруг вы женитесь на тетушке!

Он сочувственно поцеловал ее в плечо, не зная, как утешить. Дикая, но удивительно соблазнительная мысль зародилась вроде бы сама по себе: а что, если поговорить с Жозефиной самому? Предложить ей… ну может быть, какого-нибудь влиятельного кавалера из королевской свиты? Если перетряхнуть память, то наверняка отыщется хоть кто-то, падкий на юную красоту.

— Все как-нибудь наладится, — неопределенно пообещал Рауль, гоняя эту мысль по пустой после нескольких часов любви голове.

— Да, — согласилась Пруденс, — а теперь нам пора возвращаться в особняк. Могу себе представить, как нас встретят ваши сестры.

***

Как оказалось спустя какой-то час, даже самые пугающие ожидания не приблизились к действительности.