Тление

Лорел К. Гамильтон «Тление», 2023

Оригинальное название: Laurell K. Hamilton, «Smolder», 2023

Перевод: Андрей surgeon96 Ледов

Бета-ридер: Аня Sev

Переведено сайтом www.laurellhamilton.ru

Любительский перевод 18+

Эта книга посвящается всем тем, кому хватило смелости столкнуться со своими демонами и сразиться с ними.

1

Эдуард стоял в полукруге из зеркал, примеряя свадебный прикид, который ему полагалось надеть как моему шаферу. И года не прошло с тех пор, как я сама была шафером на его свадьбе, так что тут все справедливо. Он ненавидел свои шмотки почти так же сильно, как я ненавидела длинные платья вроде того, которое в последний момент меня заставила надеть его невеста, хотя я уже успела подумать, что смогу пойти в смокинге, как это сделали все мужчины. Настала очередь Эдуарда поверить, что он наденет смокинг, и обнаружить, что это лишь наполовину правда. Поскольку мой жених, Жан-Клод, либо сам создавал, либо участвовал в создании дизайна своего гардероба, у него были задумки на тему того, как оживить скучную традиционную одежду, которую большинство современных мужчин выбирают для свадебной церемонии. В обычное время его вкус не беспокоил Эдуарда, который одевался очень традиционно, однако теперь, когда мой шафер смотрел на себя в зеркало, его это парило, очень парило.

— Ты, должно быть, шутишь, — сказал он. Его голубые глаза уже начали светлеть в тон январского неба, что обычно означало готовность убить кого-нибудь.

Мы с Питером, его взрослым сыном, сидели в маленьких креслах, которые обычно ставят для матери невесты или других родственниц, потому что мужчины не обязаны посещать модные предсвадебные примерки. Эдуард был моим лучшим другом, но я ухмылялась, глядя на него, потому что кайфовала с моментов, когда мужикам приходится надевать что-то, что они ненавидят сильнее привычного смокинга.

— Отлично выглядишь, — сказала я, улыбаясь, и это действительно было правдой, в отличие от тех случаев, когда меня заставляли надевать платье подружки невесты.

Эдуард перевел взгляд на Питера в поисках альтернативного мнения.

— Это просто смешно, — он развел руками, чтобы Питер мог сполна оценить фрак из ткани и кожи, с высоким стоячим воротником, который обрамлял голову практически наполовину. Белокурые волосы Эдуарда сейчас казались желтее обычного — вероятно, из-за черной кожаной рамки вокруг? А может, дело было в его пустынном загаре, который не был загаром по стандартным меркам, но являл собой самый темный оттенок кожи Эдуарда, который мне только доводилось видеть.

— За исключением воротника пиджак смотрится отлично, а воротник не то чтобы плох, просто… — Питер неопределенно помахал рукой. — Он странный, словно его там вообще не должно быть, но мне нравятся кожаные вставки на плечах и волны на рукавах — похоже на боевые наручи из кожи. Это правда круто смотрится, Тед. Пустынный загар Питера выглядел куда темнее, чем у Эдуарда. Технически они были отчимом и пасынком, однако для них любовь была важнее генетики.

Взгляд Эдуарда немного смягчился и вновь обратился к зеркалам. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, как если бы считал в уме до десяти. Одернул края пиджака, будто бы они в этом нуждались, хотя пиджак на нем сидел идеально. Хвосты фрака невольно привлекали внимание к его заднице, а поскольку мы с ним никогда не выходили за рамки дружбы, мне было непривычно осматривать его тело вот так. Фраки всегда казались мне старомодными до тех пор, пока дело не дошло до примерок к нашей свадьбе, и тогда я вдруг поняла, что они куда сильнее выделяют задницы, чем это делают современные пиджаки.

— Почему он меня так бесит, если забыть о воротнике-стойке? — поинтересовался Эдуард.

— Может он просто слишком отличается от твоего обычного ковбойского стиля маршала США? — предположил Питер.

Глядя на Эдуарда, я, наконец, сказала:

— Эта штука смотрится на тебе лучше всего, что я видела с тех пор, как ты похудел для своей свадьбы. Ты выглядишь стройнее… изящнее даже, и за все те годы, что мы дружим, мне бы никогда не пришло в голову назвать тебя изящным.

Он кивнул, глядя на себя в зеркало.

— Вот в чем дело, я даже для себя выгляжу миниатюрно.

— Ты в потрясающей форме, я тебя никогда таким не видела, если, конечно, ты не налег на железо с тех пор, как я заметила тебя у бассейна во время свадебной поездки. Ты просто ходячие мускулы. Проклятье, Эд… — я осеклась и заставила себя продолжить. — Тед, до того уик-энда я даже не подозревала, что у тебя кубики на прессе есть.

— А их и не было. Со времен армии двадцать лет назад, так что за все то время, что мы знакомы, их не было.

— Все матери и дочери в моем классе по боевым искусствам думают, что у меня самый горячий папа, даже на фоне инструкторов-мужчин, — с ноткой гордости заметил Питер, в отличие от других двадцатилетних сыновей, которые соперничают со своими отцами. Да и сам Эдуард никогда не соперничал с Питером.

— Вот это похвала, засчитано, хоть я и не видела твоих инструкторов, — сказала я.

Питер ухмыльнулся.

— Ага.

— Учитывая, что ты теперь сам в их числе, это очень серьезная похвала, — заметил Эдуард и улыбнулся сыну с той гордостью, которую я не думала, что когда-нибудь увижу в его глазах в чей-то адрес. Когда мы только познакомились, то оба были очень одиноки, и вообще не думали, что это изменится. И вот мы здесь — оба счастливее, чем когда-либо. Порой жизнь прекрасна.

Питер выглядел смущенным, но польщенным.

— Почему не сказал, что дослужился до инструктора, Питер? Мои поздравления.

— Это неполная ставка.

— Но ты все еще в колледже, так что на данный момент неполная ставка это твой предел, — ответила я.

— От владения хорошей школой боевых искусств много денег не заработаешь, а уж инструктором тем более. Чтобы хватало на зарплаты штату, нужно выпустить целый конвейер учеников с крутыми поясами или предлагать кикбоксинг в качестве фитнес-класса — чего-то, что хорошо продается и позволит оплачивать сотрудников на полный день, — сказал Питер.

— Ты поговорил с Биллом, как я и предлагал, — заметил Эдуард.

— Это владелец школы, — пояснил для меня Питер, — И — да, я с ним говорил. Мне нужна более высокооплачиваемая должность, если я хочу пойти на полную ставку в додзё, — он изобразил пальцами кавычки, когда заговорил о полной ставке.

— Как дела на двойном специалитете? — поинтересовалась я.

— В этом семестре мне очень нравится курс о сверхъестественных приматах. Я даже не знал, что существует столько видов троллей. Кстати, ты слышала, что новые тесты ДНК разбили йети на три подвида вместо двух?

— Серьезно? Нет, не слышала.

— Я скину тебе ссылку на статью, которой поделился наш профессор.

— Будет здорово, — согласилась я.

— Теперь мне хочется своими глазами увидеть троллей, которые водятся в этой стране.

— Я видела малых троллей со Смоки Маунтин (национальный парк и горный хребет на границе штатов Теннесси и Северная Каролина — прим. переводчика). Я чуть было не добавила, что знаю парня, который защитил докторскую по троллям, но это мой бывший, Ричард Зееман, и в последний раз, когда они с Питером виделись, погиб наш общий знакомый. А сегодня день был хороший. Не стоит портить его плохими воспоминаниями.

— Правда? Когда?

— Они коренные обитатели Теннесси, там живет одна моя наставница. Не помню, рассказывала ли я тебе о Марианне.

— Та ведьма, которая научила тебя контролировать твою магию?

— Ага, видимо я о ней говорила.

Питер покачал головой.

— Натэниэл рассказал мне после той поездки, когда вы втроем с Микой разбирались, как работает магия между вами.

Я знала, что Натэниэл общался с Питером чаще меня, а Марианна не скрывала того факта, что она ведьма, так что, думаю, ничего страшного не было в том, что Натэниэл этим поделился. К тому же… Я посмотрела в лицо Питера, горящее счастьем жизни студента, который изучает новые штуки и делится ими, и поняла, что доверяю ему. Он знал, как хранить секреты.

— У тебя сейчас такое серьезное лицо, Анита, о чем ты думаешь? — спросил он.

Я улыбнулась.

— Сперва о том, что рассказ Натэниэла мог принести Марианне неприятности, но потом поняла, что доверяю тебе. Твоему суждению и твоей способности хранить тайны.

Он улыбнулся так, словно я сказала нечто восхитительное. Может, я так и сделала, но это была одна из лучших улыбок, что я видела на его лице с тех пор, как он наблюдал за своими родителями, идущими к алтарю.

— Спасибо, Анита, для меня это много значит.

— Ты это заслужил, Питер.

— Курсы по биологии теперь заходят ему больше, чем курсы по уголовному праву, — заметил Эдуард, все еще одергивая свой идеально сидящий фрак.

— По-прежнему метишь в сверхъестественный отдел правоохранительных органов или тролли уже завлекли тебя на тропу биологии?

— Я все еще хочу стать маршалом сверхъестественной ветви, как вы с Тедом, но я провалил тест на ликантропию, так что мне позволили остаться в программе, но не уверены насчет моего будущего в ней.

— Мне жаль, Питер, правда, — я похлопала его по руке.

— Это не твоя вина, Анита.

— Ты пострадал, защищая меня.

— Если бы я не вмешался, вертигрица убила бы тебя. Я не жалею о своем выборе, и ты не должна.

Я посмотрела в его спокойное и мудрое лицо, и подумала: когда это он успел так вырасти?

— Я стараюсь вести себя здраво и психологично, но мне правда жаль, что результаты теста мешают тебе пойти в армию или органы правопорядка.

— Я не перекидываюсь, мой тест неопределенный, как и у Теда.

— И в обоих случаях это моя вина.

— Я по-прежнему маршал, и тот факт, что нам обоим удалось сохранить значки, это отличный прецедент для того, чтобы Питер мог попасть в правоохранительные органы.

— Твоя правда, но если вы обляпались моей кровью в то время, как вас обоих цапнули верживотные, то почему хотя бы один тест не показал полноценную териантропию? В смысле, я ведь тоже не перекидываюсь, но в моих результатах всегда есть список каждого штамма, носителем которого я являюсь.

— Врачи не знают, — ответил Тед.

— Случай показался им интересным, потому что у нас одинаковый результат, и мы отец с сыном, они даже построили на нем теорию, но потом выяснили, что мы не кровные родственники.

— Последний раз я ходил вместе с Питером, чтобы врачи говорили с нами обоими.

— И пролил еще крови, — добавил Питер.

Эдуард кивнул.

— И пролил еще крови.

— Доктор Лилиан хочет завтра взять кровь у нас троих, чтобы сравнить образцы. Мне жаль.

— Не стоит, мы приехали, чтобы разобраться, что с нами происходит, — ответил Эдуард и вновь одернул свой фрак так, словно он сидел как-то неправильно, хотя ему ни одна вещь не была так к лицу, включая тот смокинг, который он надел на свою собственную свадьбу.

— А еще чтобы примерить красивые свадебные наряды, — улыбнулась я.

В этот момент к нам вернулась портниха. У нее с собой были брюки, которые должны идти вместе с пиджаком вместо временных, в которые она втиснула Эдуарда, чтобы понять, как на нем будет сидеть фрак. Эти были из черной кожи.

— Ты мне за это будешь ой как должна, — сказал Эдуард.

— Во-первых, я уже видела тебя в кожаных шмотках на заданиях под прикрытием. А во-вторых, ради твоей пляжной свадьбы я напялила вечернее платье с блестящими шлепками.

— Это было не так плохо, — сказал он, махнув рукой в сторону штанов, которые терпеливо протягивала ему портниха.

— Я примеряла настолько открытые платья, что сверкнула всем, чем только можно, на весь свадебный салон, когда запнулась об подол.

Он ухмыльнулся и покачал головой.

— Ладно, это честно.

— Ты разозлишься, если я скажу, что мне жаль, что я не видел тебя на примерке? — поинтересовался Питер.

— Да, — сухо ответила я.

Они с Эдуардом расхохотались. Я пыталась сдерживаться, но сдалась, и в итоге мы все смеялись до тех пор, пока Эдуард не вернулся в примерочную, чтобы влезть в свои с иголочки кожаные штаны.

2

Мы с Питером сидели в креслах, слушая, как чертыхается Эдуард, пытаясь втиснуться в штаны, когда зазвонил мой телефон. По рингтону я поняла, что это мой отец. Желудок сделал сальто, но я все же сняла трубку.

— Привет, пап, что случилось?

— Свадьба состоится независимо от того, что я скажу, да?

Я встала и ответила:

— Господи, пап, да, я выйду за Жан-Клода независимо от того, что ты скажешь.

Питер замер в своем кресле и посмотрел на меня так, словно тоже не мог в это поверить. А кто мог? Мой отец продолжал поливать ненавистью мужчину, которого я любила.

— Он вампир, Анита. В глазах церкви он в лучшем случае самоубийца, а в худшем — одержимый демоном труп.

— Пап, мы уже не первую неделю обсуждаем взгляды католической церкви на вампиров. Скажи мне что-нибудь новенькое.

— Я знаю, что свадьба — это большое событие, но почему вы не можете просто жить вместе, без брака?

— Поверить не могу, что ты подталкиваешь меня к тому, чтобы жить во грехе с вампиром. Разве это не то, что ты всегда ненавидел в людях рядом со мной?

— Если выбирать между сожительством с вампиром и браком с ним, то я знаю, что предпочту для своей дочери.

— Пап, я не собираюсь отменять свадьбу, и тот факт, что ты педалируешь эту тему, начинает чертовски меня раздражать.

— Не стоит браниться, Анита.

— Еще как стоит. Ты наезжаешь на меня и Жан-Клода. Ты даже не приехал в Сент-Луис, чтобы встретиться с ним лично, а уже судишь.

— Он вампир, Анита, мне не нужно с ним встречаться.

— Отлично, если это твое последнее слово, то я найду кого-нибудь другого, кто поведет меня к алтарю, либо, черт возьми, пойду к нему одна.

— Я приезжаю в Сент-Луис, чтобы встретиться с твоим женихом.

— Что?

— Я приеду, чтобы встретиться с ним, и померить свадебную одежду. Я не очень понимаю, зачем нужно столько примерок для смокинга, но ты сказала, что если я не приеду на первую, то могу вообще не попасть на свадьбу.

— То есть, ты просто так говоришь, что будешь на свадьбе?

— Нет, я приеду на примерку, чтобы у меня был выбор. Мне нужно познакомиться с этим… с твоим женихом. Я не могу поверить, что ты собираешься выйти за него, но хочу встретиться с ним до того, как ты это сделаешь. Я попытаюсь быть менее предвзятым на этот счет.

Я молча стояла с трубкой в руке, не зная, что сказать. Очевидно, мое лицо выражало весь шок, который я испытывала, потому что Питер поднялся с места и неуверенно маячил рядом, словно гадал, как я отреагирую на объятие, но уже подумывал рискнуть.

— Мне жаль, что моя вера мешает твоей свадьбе, Анита. Я хочу отвести тебя к алтарю, просто я не уверен, что смогу отдать тебя… вампиру.

— Я знаю, пап. Ты растил меня в уверенности, что они монстры, нелюди, убивать которых не преступление. И если бы ты растил меня иначе, я бы никогда не стала истребительницей и не встретила Жан-Клода.

— У меня не осталось сил на иронию, Анита.

— Хорошо, когда ты приедешь?

— Пока ищу кого-нибудь на замену, чтобы прикрыть меня на работе, так что на следующей неделе, если это не слишком поздно. Мы остановимся в отеле, я ведь знаю, что у тебя дома уже живут гости, которые будут на свадьбе.

— Ого, как быстро, ты меня удивил, папа.

— В хорошем смысле, надеюсь.

— Ага, в хорошем, потому что я, если честно, сдалась на тему вашей встречи с Жан-Клодом, не говоря уже о проводах к алтарю.

— Я пока не уверен на этот счет, но Джудит показала мне ту статью, которую ты прислала, о вампирах, ну, что их мозг функционирует, а значит, технически они не мертвы. Если медицина способна подтвердить, что вампиры отнюдь не ходячие мертвецы, то церковь должна узнать об этих новых исследованиях.

— Это здорово, пап, поблагодари Джудит за меня.

— Ты можешь сама поблагодарить ее, когда мы приедем.

— Отлично, так и сделаю. Напиши мне, когда будешь точно знать время прилета, я отправлю кого-нибудь, чтобы вас встретили.

— Кого-нибудь? А сама не приедешь?

Я поглубже вдохнула и медленно выдохнула, считая про себя. Он уже начал давить на чувство вины, а ведь еще даже не был в городе.

— Пап, я по уши в свадебных делах, а свадьба намечается большая — больше, чем королевская, ну, по крайней мере, мне так кажется, и я по-прежнему работаю, а еще ко мне приехали друзья. Мое расписание забито под завязку, но я или кто-нибудь еще обязательно встретит вас в аэропорту.

— Ладно, дашь какие-нибудь рекомендации по отелям?

— Несколько наших иногородних гостей зарезервировали себе номера в отеле. Когда будешь знать точную дату прибытия, сообщи мне, я уверена, мы сможем заказать вам комнаты на данном этапе. Я тебе напишу.

— Напиши Джудит или Джошу, я не дружу с переписками.

— Хорошо. Погоди, Джош тоже приедет? Мне нужно знать, сколько комнат для вас заказывать.

— Четыре, но я их сам оплачу. Мне не нужны одолжения от… твоего жениха.

— Стой, четыре? Для вас с Джудит одна, плюс Джош — это две, Андрия тоже едет?

— Да.

— Ты же не заставишь их с Кевином ночевать в разных номерах, пока вы в городе? Пап, они живут вместе не первый год.

— Нет, Андрия и ее жених не будут спать раздельно в этой поездке.

— Так, значит Андрия и Кевин — это третья комната. Кому нужна четвертая, папа?

— Увидимся на следующей неделе.

— Если ты повесишь трубку, не сообщив мне, для кого нужен четвертый номер, то можешь вообще не приезжать.

— Анита, ты же несерьезно.

— Я пиздец как серьезно.

— Мы тебя не так воспитывали, чтобы ты выражалась подобным образом.

— Блять, пап, я больше не играю в твои пассивно-агрессивные игры. Говори, для кого нужен четвертый номер.

— Я не люблю, когда от меня чего-то требуют, Анита, особенно если это мои дети.

— Мне тридцать два, пап, я не ребенок, и как один взрослый, ведущий диалог с другим, а также человек, который готовится принять тебя у себя, я имею право знать, кто ко мне приезжает.

— Твоя бабушка хочет помочь уговорить тебя…

— Нет уж, блять, хрен ей!

— Анита, пожалуйста, не выражайся.

— «Не выражайся»? Пап, когда я была ребенком эта женщина применяла ко мне вербальное и эмоциональное насилие.

— «Насилие» это слишком громкое слово, Анита.

— Да еб твою мать!

Я поняла, что кричу, когда из-за двери примерочной Эдуард поинтересовался, в чем дело. Я слышала, как Миллиган и Крейвен, наши телохранители на сегодня, выпроваживают народ из других примерочных. Миллиган заглянул к нам. Я отмахнулась от него, а Питер попытался объяснить ситуацию Эдуарду.

— Анита Катерина Блейк, мы растили тебя настоящей леди.

— Вы много кем меня растили, папа.

— Твоя бабушка волнуется за твою бессмертную душу, как и я.

— Пап, если ты тащишь с собой бабулю Блейк, то ты не планируешь покончить с предвзятостью в отношении нашей с Жан-Клодом свадьбы, потому что она запудрит тебе мозги, и ты не увидишь ничего, кроме ненависти и предубеждения против чего угодно сверхъестественного.

— Мама — добропорядочная католичка старой школы, ничего плохого в этом нет.

— Пап, она обожгла меня, когда мне было четырнадцать, чтобы я знала, каково мне будет в Аду. Ей казалось, что это заставит меня прекратить использовать мои силы, чтобы поднимать мертвых.

— Что? Ты говорила, это была случайность.

— Нет, пап, она говорила, что это была случайность.

— Почему ты мне не сказала?

— Ты все равно никогда мне не верил, зачем говорить?

— Это был ожог второй степени, Анита.

— Я в курсе, пап, поверь мне, я помню.

— Ты должна была мне рассказать.

— Рассказать, что твоя обожаемая святоша-мать схватила меня за руку и поднесла горящую свечу к моей коже?

— Она говорила, что ты играла со свечкой, и та упала.

— От упавших свечей не бывает ожогов второй степени, особенно если ты можешь отдернуть руку, пап.

Он замолчал. Я позволила тишине накаляться, потому что не знала, что еще сказать. У меня ушли месяцы терапии на то, чтобы все вспомнить и найти такое объяснение произошедшему, которое оправдало бы отца, когда он не защитил меня. Но мою бабушку ничто не оправдывает. Она могла гнить в своем обожаемом Аду, мне плевать. В трубке я услышала, как отец говорит с кем-то.

— Она сказала, что ты ее ударила.

— Она жгла мне кожу открытым огнем.

— У нее на лице был синяк, она мне сказала, что упала, когда ты обожглась. Ты ударила свою бабушку?

— Ты сам учил меня драться, пап, для чего еще это делать, как не для самообороны?

— Ты ударила свою бабушку прямо в лицо?

Я заорала:

— Она жгла мне руку, повторяя, что я буду вся гореть вот так, если не прекращу творить зло. Я защищала себя, используя навыки, которым ты меня научил, и спасла себя от ожога третьей степени, если не хуже.

— Я не могу поверить, что все было так, как ты рассказываешь, Анита.

— Ты всегда верил ей, — я больше не орала, даже не злилась. Я просто устала, ужасно устала.

— У вас обоих были отметины, я мог бы поверить тебе.

— «Мог бы»? «Бы»? — гнев вернулся, та ярость, которая, как я верила, осталась во мне после смерти матери, но терапия помогла мне понять, что этот гнев шел из детских воспоминаний. Не сказать, что я реально забыла произошедшее, скорее моя семья продолжала повторять свою версию так часто, что я просто сдалась и приняла ее за правду. Они любили меня, даже моя бабушка любила, они бы ни за что не навредили мне умышленно, верно? Неверно, пиздец как неверно.

— Анита, мне жаль.

— Чего тебе жаль, пап? — голос у меня был спокойный, слишком спокойный. Не так реагируют в ситуации, где есть столько эмоций. Теперь я знала, что это не только защитный механизм, но и деструктивный. Защитный потому, что он помогал мне пройти через это, а деструктивный — потому, что все те подавленные эмоции, которые я должна была прочувствовать, оказались просто похоронены во мне, и продолжали всплывать годы спустя.

— Мне жаль, что ты пострадала. Жаль, что ты оказалась в ситуации, когда тебе пришлось ударить свою бабушку.

— Она идеально играет в мученицу, пап, всегда так было.

— Анита, пожалуйста.

— Что «пожалуйста», папа?

— Я люблю вас обоих.

— Ну, раз ты так говоришь.

— Анита, я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, пап. Спасибо, что научил меня боксировать, потому что с тех пор она больше ни разу не поднимала на меня руку. Видимо, у меня реально крутой хук справа, как ты и говорил.

— Я не знаю, что сказать.

— Тогда давай прощаться, потому что я тоже не знаю.

— Я люблю тебя, — проговорил он.

— Ага, я тоже тебя люблю, пап.

Голос у меня был спокойный, лишенный эмоций — таким тоном ты говоришь «я люблю тебя», когда не имеешь этого в виду, но дело было не в этом. Я любила своего отца, хотела бы разлюбить, потому что если бы не любила, то могла бы послать его ко всем чертям, чтобы он больше не отравлял мне жизнь. Если бы я не любила свою семью, то давно бы порвала с ними связь, и просто жила бы счастливо той жизнью, которую сама построила, но я любила их. В тебе всегда будет та хрупкая часть, тот внутренний ребенок, который хочет, чтобы твои родные любили тебя, защищали, даже если в действительности они этого не делают. Какая-то часть тебя хочет, чтобы они покаялись и попытались все исправить. Нам хочется пережить этот момент из фильмов от Холлмарк (кинокомпания и канал, который выпускает семейные фильмы — прим. переводчика), который почти никогда не происходит за пределами экрана. Я была маршалом США с самым высоким числом легальных убийств на счету, я выше этой нелепой надежды, но надежда — лживая сука, которая играет с тобой крошечным обещанием, чтобы ты не захотел все бросить. Черт, черт!

Питер молча стоял рядом со мной. Он хотел меня обнять, что было бы ошибкой, но потом просто протянул мне свою руку. Я не приняла ее, но он так и стоял с протянутой ладонью и ждал, вдруг я захочу принять ее или что-нибудь в этом роде. Мне не нужно было держаться за что-то или кого-то, и когда я подумала об этом, то поняла, почему была так закрыта все эти годы. Потому что так безопаснее. Если ни на кого не полагаться, то никто и не подберется ко мне так близко, чтобы снова причинить мне боль. Так я жила, так я себя защищала, будучи несчастной и невыносимо одинокой.

Ладонь Питера по-прежнему была раскрыта, чтобы я могла взять его за руку, если захочу — никакого давления, настойчивости, уверенности в том, что я это сделаю. Он был чертовски смышленым для двадцатилетнего. Я такой в его возрасте не была. Черт, да я не уверена, что даже сейчас была настолько смышленой. Я взяла его за руку, и он мягко обнял мою ладонь своими пальцами, не пытаясь сделать что-то еще, просто ждал моих действий. В груди заныло. В книжках и фильмах разбитое сердце — это всегда про романтическую любовь, но на самом деле любая форма любви может разбить тебе сердце. Глаза у меня защипало, а горло сдавило, словно я вот-вот задохнусь. Что за хрень со мной происходит?

— Все в порядке, Анита, — произнес Питер — тихо и мягко, так, как говорят с суицидниками на крыше. — Что бы ты ни чувствовала сейчас, это нормально.

Я хотела ответить, что я в норме или что-нибудь в этом роде, но в итоге с моих губ сорвался всхлип, а затем еще один. Я начала падать и Питер подхватил меня так, как однажды я подхватила его, когда он был маленьким, и с ним случились плохие вещи. Я рыдала у него на груди, как чертов ребенок, потому что со мной тоже случились плохие вещи, и некому было защитить меня. Я спасла себя сама. Я по-прежнему спасала себя и остальных, но в тот момент я позволила Питеру спасти маленький кусочек меня — тот самый, которому все еще было четырнадцать, и который еще не понял, что моя бабушка ненавидела меня сильнее, чем любила, и что я ненавидела ее в ответ.

3

Я почти перестала плакать. Просто стояла, обнимая Питера за талию и прислонившись к нему, а он придерживал меня. Я чувствовала себя легко, воздушно, внутри меня было тихо, как после шторма. Мне такое несвойственно.

Питер осторожно приобнял меня и сказал:

— Мне всегда хотелось обнять тебя, но я себе это не так представлял.

Я выдавила смешок.

— Не оправдало твои ожидания, да? — вздохнула я, все еще прижимаясь головой к его груди.

— Не во всем, — он погладил меня по волосам на затылке.

Я вскинула голову и отстранилась. Его действия были на грани комфорта и чего-то большего.

— В чем-то мои ожидания полностью оправдались, — улыбнулся он мне сверху вниз, и это была хорошая улыбка, полная пережитого нами за годы знакомства — всего того, через что мы прошли вместе, как мы оба выросли, хотя мой рост был скорее внутренним, ведь я не вытянулась на десять дюймов (25 см. — прим. переводчика), в отличие от него.

— Спасибо, что доверилась мне, — сказал Питер, и в этот момент я знала: он понимает, чего мне стоило вот так расклеиться, и как сильно я должна доверять человеку, чтобы позволить ему поддержать меня в таком состоянии.

— Спасибо, что стоишь моего доверия, — ответила я.

— Блин, когда женщина говорит, что ты чего-то стоишь, это однозначно френдзона, — он сделал драматичное лицо.

Я рассмеялась и начала отстраняться, в этот момент открылась шторка и к нам зашли вампир и вергиена. Вампиром был Ашер — высокий, с золотистыми волосами, которые свободно обрамляли половину его лица. Открытая часть казалась почти нереально красивой. Вергиеной же был Кейн — высокий и смуглый, в его привлекательности сквозило что-то мрачно-торжественное. Первым заговорил вампир:

— Анита, что случилось?

Следом высказался Кейн:

— Еще одного ебыря нашла, откуда у тебя столько времени вообще?

Мне хотелось врезать ему по лицу, но я задумалась, достаточно ли он напросился, или же во мне просто бушует гнев после семейного разговора. Мои размышления прервал Питер — он двигался быстрее, чем я когда-либо видела. Вот мы стоим и обнимаемся, а в следующую секунду он уже на другом конце помещения, бьет Кейна в солнечное сплетение правой рукой, да так сильно, что тот скрючился, а затем ударяет локтем левой в скулу. Кейн попытался выпрямиться и замахнулся, Питер на всякий случай заблокировал удар левой рукой, а другая уже летела под подбородок Кейну — это был один из самых классных приемов, что я видела за последнее время. Кейн рухнул на спину, и на этом драка была закончена.

— Никогда не видел, чтобы ты так быстро двигался, Питер, — произнес Эдуард, стоя за нашими спинами в дверях примерочной.

— Или бил так сильно, — добавила я.

Питер уставился на свои руки так, словно не мог поверить в то, что только что произошло. Очевидно, он и сам впервые заметил, что двигается вот так.

Ашер посмотрел на своего любовника, который валялся на полу, затем на Питера, а после — опять на Кейна.

— Прошу прощения за то, что сказал Кейн, это была непозволительная грубость, но нельзя ли в следующий раз прибегнуть к словесным оскорблениям вместо насилия?

Из-за занавесок показался Миллиган, а за ним и Крейвен. Блеклые волосы Миллигана были подстрижены по-армейски. Он пытался отращивать их с тех пор, как получил положительный тест на ликантропию и его турнули из военно-морских сил, но его бесило, когда волосы прикасаются к ушам. Крейвен совсем недавно покинул службу, так что его черные волосы по-прежнему были подстрижены по всем канонам. Было странно видеть Миллигана на работе без его обычного напарника, Кастера, но мы разделили ребят так, чтобы опытные военные оказались в паре с новичками, которые еще только привыкали к работе телохранителя. Подход был удачный, но мне не хватало Кастера, да и Миллиган сделался совсем уж молчаливым — ему явно было некомфортно рядом с новичком.

Он заговорил первым:

— Блейк, если затеваешь драки с оборотнями, то я должен стоять по эту сторону занавесок.

— Учитывая, что речь идет о Кейне, оно и к лучшему, — ответила я.

Крейвен присел на одно колено и проверил пульс Кейна.

— Он же вергиена, не мог я так сильно его ударить, — пробормотал Питер с ноткой паники в голосе.

— Он жив, — произнес Ашер, но не с теми чувствами, которых ожидаешь в такой ситуации. Паршивый характер Кейна начал напрягать всех.

— Пульс есть, — подтвердил Крейвен.

Я услышала, как с губ Питера сорвался выдох облегчения, его плечи расслабились.

— Вот и причина, по которой мы здесь, — прокомментировал Эдуард.

— Ты теперь тоже так двигаться можешь? — поинтересовалась я.

Он покачал головой.

— Никто из нас так не двигался раньше. Мы стали быстрее и сильнее, но не настолько.

Питер отошел подальше от Кейна, чтобы успеть заметить, если тот метнется в его сторону для реванша. Он пятился до тех пор, пока не оказался рядом с Эдуардом. Его лицо было бледным.

— Я не понимаю, что произошло.

— Ты его сделал, — ответила я.

— Ты утратил контроль над своим гневом, — сказал Эдуард.

Питер просто кивнул в ответ.

— Давненько такого не было.

— Я научил тебя драться, и ты сам многое узнал в додзё, но с такими навыками приходит ответственность за выбор, когда их использовать и в каких масштабах. Сегодня так жестить не стоило, Питер, — сказал Эдуард.

— Я знаю, правда знаю, но он такое сказал, а ведь Анита только что говорила по телефону со своим отцом, и это просто… я потерял голову. Мне нечем себя оправдать, но мне жаль.

— Контроля ты не утратил, — заметила я, — ты действовал очень технично.

— Я хотел навредить ему, Анита, это ненормально. Я слишком большой и сильный, все становится только хуже. Мне нужно контролировать свои эмоции не меньше, чем тело, в противном случае кто-нибудь пострадает, а меня арестуют.

— Ну, если ты человека так ударишь, то реально его убьешь, — сказал Крейвен.

— Я не хотел никого убивать, — ответил Питер. Он выглядел напуганным, словно тень того мальчика, которого я встретила когда-то, промелькнула на его лице. Я не могла его винить.

— Ты здесь чтобы тренироваться с нами, так? — уточнил Миллиган.

Питер кивнул.

— Мы тебя научим, как справляться с твоей новой силой и скоростью, и как скрывать их.

— Ага, это тоже пригодится. В смысле, если я вот так буду двигаться в додзё, то все поймут, в чем дело.

— Ты быстр, парень, но не настолько быстр, как мы, — сказал Крейвен.

Питер уставился на него.

— Ты серьезно?

Крейвен широко улыбнулся — это была та самая улыбка, которой сверкают все атлетично сложенные мужчины с того момента, как понимают, что они сильнее и крупнее остальных.

— Серьезно, — подтвердил Ашер. — И, пожалуйста, помни, что, когда Кейн придет в себя, он сочтет произошедшее смертельным оскорблением.

— Это угроза? — поинтересовался Эдуард.

— Нет, это предупреждение. Пока я работаю над собой и своей уязвимостью, чтобы не быть тем, кого Анита называет мудаком, у Кейна все становится только хуже. Он здесь только чтобы сопровождать меня на примерку, потому что не доверяет мне, когда его нет рядом.

— Его ревность настолько усугубилась? — удивилась я.

— Боюсь, что да.

— Насколько все плохо? Нам ведь нужно следить за вашей безопасностью, — вмешался Крейвен.

Ему ответил Миллиган:

— Ты мало времени провел рядом с Кейном, но в следующий раз он наверняка попытается порвать парнишку, как только его увидит.

Ашер опустил голову и закрыл лицо руками, словно вот-вот заплачет, или он просто не хотел видеть Кейна на полу. Он так глубоко зарылся пальцами в свои волосы, что зачесал их назад, обнажив шрамы на левой стороне своего лица. Это дало мне понять, как сильно он расстроен, потому что Ашер никогда бы так не сделал перед таким количеством народа, если бы понимал, что именно он делает.

Питер ахнул.

Ашер застыл и очень медленно убрал свои руки, позволяя волосам упасть обратно, как темно-золотым занавескам, за которым он снова мог спрятаться. Когда он заговорил, его лицо было закрыто.

— Если к тому моменту, как Кейн придет в себя, юноша по-прежнему будет здесь, он нападет. Такое оскорбление он стерпел бы от Аниты и других членов нашей верхушки, но он слишком неуверен в себе, чтобы принять его от кого-либо, кого считает менее сильным, — голова Ашера не двигалась, пока он говорил, так что мы видели только его волосы. Он не показывал даже неповрежденную часть своего лица, а значит, его очень сильно задел этот тихий звук, сорвавшийся с губ Питера.

— Если всех это устраивает, то мы отправим Кейна в медицинский пункт «Цирка Проклятых», чтобы он очнулся уже там, — подал голос Миллиган.

— Меня устраивает, — сказала я.

— Да, — подтвердил Ашер, по-прежнему неподвижный, словно он боялся, что Питер еще раз посмотрит ему в лицо.

Пока Миллиган поднимал Кейна с пола, как мешок с картошкой, и пристраивал его к себе на плечи так, как пострадавших носят пожарные, я направилась к Ашеру.

— Что, если я повредил ему спину? — пробормотал Питер.

— Парень, при повреждении спины он бы либо сдох, либо исцелился, — ответил Миллиган и направился к выходу. Крейвен придержал для него занавески.

В дверном проеме Крейвен заколебался и произнес:

— Мы не должны оставлять тебя без присмотра.

— Мы за ней присмотрим, — сказал Эдуард. Меня немного беспокоило, что в это «мы» входит Питер, но он заслужил право быть включенным.

Миллиган рявкнул через плечо:

— Если Форрестер сказал, что присмотрит за ней, он присмотрит. А теперь пошли уже, отнесем вергиену в медпункт, пока он не очнулся.

Крейвен чуть было не отсалютовал в ответ, спохватился и догнал Миллигана. Я попыталась встать напротив Ашера, но он поворачивался так, чтобы его волосы мешали мне заглянуть ему в лицо. Кажется, я еще ни разу не видела его таким уязвимым. Проклятье. Я протянула руку, чтобы коснуться его волос, но Ашер отстранился и не позволил мне этого, так что я сдалась и взяла его за руку. Он не стал протестовать, но его тело было неподвижным под моим прикосновением, словно он изо всех сил старался слиться с мебелью.

— Ашер, пожалуйста, — начала я.

— Прости меня, — подал голос Питер.

— Твоя реакция была честной, не стоит за нее извиняться, — ответил Ашер, но в голосе у него была горечь, из-за которой слова прозвучали лживо.

— Это не потому, что ты думаешь.

— Теперь ты говоришь мне, что я не понимаю свой собственный разум. В тебе и правда есть надменность и красота юности.

— Я молод, но не так уж красив, по крайней мере, не рядом с тобой, — возразил Питер.

С губ Ашера сорвался звук, который был слишком горьким для смешка, но я не знала, как еще его назвать. Он высвободил руку из моей ладони, и я не стала протестовать. Сегодня у меня полно своих тараканов, и я не в состоянии разбираться с одной из классических проблем Ашера. Он был прекрасен, но красота и секс — это далеко не все.

Питер сказал:

— Ты так хорошо прячешь шрамы за волосами, что я вообще забыл об их существовании.

— Приятно знать, что ты способен забыть, как сильно я изувечен.

— Ты позволяешь мне видеть только идеальные части своего тела. Никки разрешает мне видеть шрамы на месте своего потерянного глаза — это часть него, но ты к своим шрамам так не относишься.

— О, они еще какая часть меня — та часть, которую я никогда не смогу забыть. Я столько раз мечтал о том, чтобы не иметь отражения, подобно вампирам из кино. Это избавило бы меня от перманентного напоминания о том, что я потерял.

— Ашер, если ты так к этому относишься, почему бы тебе не вернуться к пластическому хирургу? У него были надежды на твой счет, — вмешалась я.

Ашер покачал головой и его волосы шелохнулись, однако лицо не открыли. Питер был прав. Ашер веками использовал свои волосы, чтобы скрывать лицо. Казалось, он всегда знал, как упадет тень или свет, и что они подчеркнут. Он использовал все это на полную, чтобы прятать шрамы. Их было не так много — ему хватало волос, чтобы прятать их, даже если он смотрел на кого-нибудь в упор, но не на меня — не я прошла путь от неземной красоты, которая заставляла людей ахать от восхищения, к шрамам, которые вызывали вздохи вроде того, что сорвался с губ Питера.

По нашей метафизической связи я ощутила Жан-Клода — он был как отдаленное видение. Его проявление было столь аккуратным лишь потому, что если Ашер почувствует его присутствие, то обвинит меня в том, что я хочу его только потому, что вижу его глазами Жан-Клода. Это было довольно близко к правде, так что спорить трудно. Мы с Ашером сходились и расходились всего несколько лет, а Жан-Клод занимался этим веками. Дыхание силы, полное его эмоций, мягко попросило меня попытаться. Жан-Клод мог просто заговорить у меня в голове, но такой уровень силы между нами Ашер сразу заметит.

Я потянулась к его руке. Он замер, рука напряглась под моим прикосновением. Ашер покосился на меня — это был проблеск льдисто-голубых глаз сквозь заросли его золотых волос.

— С чего вдруг ты хочешь касаться меня, когда перед тобой нетронутая красота юности?

Я покрепче обхватила его ладонь. Жан-Клод исчез из той части моего разума, где я могла его чувствовать, потому что прикосновение усиливает любые способности. Если Ашер поймет, что взять его за руку была не моя идея, то это все испортит.

— Ты ведь знаешь, что мы с Питером не встречаемся.

— Только любовник бросится защищать чью-то честь столь резво и решительно.

— Тед, есть что посоветовать? — обратился к Эдуарду Питер.

— Твой бардак — тебе и убирать, таковы правила. К тому же, в этой сфере я Аните не помощник, предпочитаю разделение труда.

Питер сделал несколько шагов в нашу сторону, и, благодаря моей руке, сжимавшей ладонь Ашера, тот остался на месте. Однако Питер оказался понятливым и остановился — он предоставил вампиру пространство, в котором тот нуждался.

— Что-то из твоих слов подразумевает, что ты ко мне ревнуешь? — спросил Питер — это было не то, с чего, как я надеялась, он начнет.

Ашер рассмеялся — в этом звуке было столько горечи, что он походил на звон битого стекла в ушах.

— Никаких вампирских трюков, — предостерег Эдуард. — Иначе я включусь в ваш междусобойчик, а ты этого не хочешь.

— Нет, — согласился Ашер, — не хочу. Мои извинения, я потерял контроль на мгновение.

— Ты же не бросил свои таблетки? — уточнила я, потому что этот Ашер был таким же капризным, как раньше, а после того, как он всерьез занялся терапией и ему подобрали таблетки, которые действуют на вампиров, что было непросто, он больше себя так не вел. Врач даже написал об этом статью, потому что это был первый такой случай. Таблетки выровняли химию мозга Ашера и принесли колоссальные изменения в нашу жизнь. Он стал адекватнее, чем когда-либо, и все мы радовались этому. Кроме Кейна, очевидно.

— Нет, я не бросил свои таблетки, но я понимаю, почему ты спрашиваешь об этом, — он мягко сжал мою ладонь.

— Если таблетки по-прежнему работают, то что не так? — спросила я.

— Лекарства прочищают мне голову и помогают держать темперамент в узде, но теперь настала очередь терапии. Оказалось, работать над своими травмами куда сложнее, чем я предполагал.

Я сжала его руку в ответ и сказала:

— Я так горжусь тобой, ты работаешь над своими травмами вместо того, чтобы прогибаться под них.

— Их очень сложно прорабатывать. Мне жаль, что я усложнил тебе этот процесс, — подал голос Питер.

— Ты юн, по-другому ты не умеешь.

— Позволь мне попробовать по-другому. Но сперва скажи, мне можно говорить с тобой так, чтобы ты не подумал, что это флирт, потому что парни меня не интересуют, так что я с тобой не заигрываю, но хочу попробовать другие способы объясниться.

Ашер вновь рассмеялся, и это опять был горький смех, но уже не такой болезненный. Он тоже старался.

— Освобождаю тебя от своих притязаний. Я бы не хотел отношений с тем, кто реагирует на меня так, как это сделал ты.

— Дело не в шрамах, у тебя просто одно из самых красивых лиц, что я когда-либо видел. Эта мысль каждый раз мелькает в голове, когда мы видимся, но сегодня ты впервые позволил мне увидеть свое лицо целиком.

— Мне жаль, что ты нашел его отталкивающим.

— Нет, это не так, — возразил Питер и протянул руку, словно пытался выхватить слова из воздуха. — Я знаю, что шрамы у тебя остались от пыток святой водой, и знаю, что она горит на вампирской коже, как кислота, но знать в теории и видеть в реальности — это разные вещи.

— Все намного хуже, чем ты представлял, — сказал Ашер и попытался высвободить свою руку из моей ладони. Я ему не позволила, и он оставил попытки, но ощущение было такое, словно он остался на месте только из вежливости. Я попыталась выровнять дыхание сквозь закипающую внутри меня ярость. У меня реально не осталось ресурса на Ашера сегодня, но я старалась ради Жан-Клода.

— Проклятье, — выругался Питер. — Я неверно подбираю слова, но шрамы не так уж плохи, я просто удивился и повел себя по-мудацки. Прости.

— Извинения приняты, — ответил Ашер, но по голосу было ясно, что это неправда.

— Ашер, что ему сделать, чтобы все исправить? — спросила я, качнув его ладонью в своей, чтобы привлечь его внимание.

— Как ты там сказал про меня, «нетронутая красота юности»? — одной рукой Питер задрал низ своей футболки, обнажив шрамы на животе, которые простирались вверх поперек груди. Я знала, что они даже перекидываются через плечо, но для того, чтобы это продемонстрировать, ему пришлось бы снять футболку полностью. По шрамам было ясно, что это царапины от когтей. Их оставила вертигрица, которая должна была меня убить. Мы с Питером тогда едва не погибли, но мне хватило магии, чтобы исцелиться, а ему нет.

Ашер повернулся так, чтобы его волосы скрывали шрамы на лице, но при этом показывали его идеальный профиль, так что теперь он мог видеть отметины на теле Питера.

— Я дурак, прошу, прости меня — я забыл, что я не единственный, кто пострадал.

Питер оправил футболку.

— Я особо не сверкаю телом, даже если девчонки говорят, что они не против, но разве это возможно? Те, кому нравятся шрамы, кажется, любят их больше, чем меня самого. Это стремно по куче причин.

Питер никогда со мной об этом не говорил, но делился сейчас с Ашером и остальными, потому что пытался исправить ситуацию, в которой напряг Ашера. Это было храбро и умно. Я так сильно гордилась им, что обняла бы, если бы не думала, что это опять все испортит.

— За те столетия, что я прожил, у меня бывали любовники, которые предпочитали партнеров со шрамами, но ты прав, для них ты всего лишь шрамы, а не весь ты целиком.

— Вот именно, — подтвердил Питер.

— Я знал, что ты рисковал своей жизнью, чтобы спасти Аниту от оборотня, но не подумал о том, что это значит для обычного человека, который не является вампиром или оборотнем. Опять же, прими мои извинения за то, что я возомнил, будто бы юность лишает тебя твоих собственных ран.

— Все в норме, большинство обычных людей так и подумали бы, увидев кого-нибудь моего возраста.

— Я стараюсь не значиться в рядах обычных, — сказал Ашер.

— Ты бы и не смог там значиться, — улыбнулась я ему.

Он, наконец, улыбнулся мне в ответ — совсем чуть-чуть. Настоящего Ашера я могла видеть сквозь столетия, которые они с Жан-Клодом начинали, как соперники, потом стали любовниками и лучшими друзьями, потом — врагами, а теперь они, — вернее, мы, — пытались разобраться, какого черта между нами вообще творится. Они с Жан-Клодом были как возлюбленные, которые родились под несчастливой звездой, и в каждой жизни продолжали тщетные попытки наладить отношения, вот только в их случае этот процесс растянулся на одну жизнь, просто очень долгую.

Мне не хватало Ашера в спальне и парочке других мест, но я знала, что Жан-Клоду не хватает его больше, поэтому сказала:

— Ну, а теперь я, наконец, получу приветственный поцелуй?

На этот раз Ашер улыбнулся мне по-настоящему — эта улыбка озарила все его лицо, включая шрам, который находился в непосредственной близости от чувственного изгиба его рта. Я любила эту улыбку, потому что она была естественной, а не искусственной — ее задача не была скрыть шрамы. Я правда хотела любить Ашера, но он порой делал эту задачу чертовски трудной.

— В любое время, когда моя леди только пожелает, — сказал он и наклонился с высоты своего роста в шесть футов и один дюйм (185 см. — прим. переводчика), в то время как я привстала на цыпочки, чтобы встретить его на полпути. Его губы, как всегда, были мягкими, а поцелуй — нежным. Руки начали обнимать меня, но я втиснула ладонь между нами, чтобы наши тела не соприкоснулись полностью, и он не обнял меня слишком крепко.

Ашер тут же отстранился.

— Ты когда-нибудь простишь мне тот жестокий поцелуй?

— Будь я человеком, мне бы понадобились швы и недели, а может, даже месяцы на исцеление, чтобы я снова могла целоваться или есть, или еще что-нибудь делать ртом без боли. Блин, да у меня шрамы могли остаться, и мой рот никогда бы уже не был прежним.

Он отвернулся.

— Твои слова намеренно жестоки?

— Нет, но бессердечно честны — да.

Он вновь посмотрел на меня и в его бледно-голубых глазах стояли слезы. Это зрелище разбивало мне сердце, но я знала, что частично эта эмоция принадлежит Жан-Клоду, и что мы должны быть непреклонны с нашим красавчиком.

— Если в одной комнате с нами нет определенных ребят, то я не чувствую себя комфортно, когда ты меня обнимаешь, если только у меня нет каких-то других способов обуздать твою сверхъестественную силу, Ашер.

— Я был болен, Анита. Сейчас я принимаю лекарства и прохожу терапию, чего еще ты от меня хочешь в качестве доказательства искренности моего желания быть частью твоей жизни, как это было прежде?

— Мы вас оставим наедине, — сказал Питер.

Я немного отстранилась, чтобы видеть его и Ашера одновременно. Так я даже чувствовала, что Эдуард по-прежнему стоит в дверном проеме примерочной.

— Я этого не хочу. Мне нужны свидетели.

— Анита, я бы никогда не навредил тебе умышленно.

— Ты заявился сюда сегодня и ведешь себя, как в старые недобрые времена, когда ты был неуверенным в себе и ревнивым. С таким парнем небезопасно находиться рядом, так что лучше я буду настороже.

— Хочешь сказать, он причинил тебе боль? — уточнил Питер.

— Я причинял боль всем вокруг до тех пор, пока врач не подобрал мне лекарства, которые привели в порядок химические процессы моего мозга. Это хуже, чем зависимость, потому что без зависимости можно жить — она вне тебя, а то, что не так со мной, находится внутри. Я не могу, что называется, просто бросить, потому что я и есть свой собственный наркотик и своя собственная слабость, и без другого наркотика я не способен мыслить здраво.

— Звучит ужасно, — сказал Питер — кажется, вполне серьезно.

— Так и есть, mon ami (мой друг — прим. переводчика), так и есть.

— Я рад, что тебе подобрали лекарства, — сказал Эдуард.

Взгляд Ашера скользнул к нему мимо Питера.

— Благодарю.

— Можем отложить этот разговор до тех пор, пока не уединимся с Жан-Клодом и другими нашими любимыми, — предложила я.

— Ты действительно чувствуешь себя небезопасно, когда я обнимаю тебя?

Ясно, видать не светит нам дождаться приватной обстановки для этого разговора. Что ж, пусть так. Я посмотрела на Ашера, и откуда-то издалека, как звон колокольчика, донеслась до меня любовь Жан-Клода к этому мужчине, стоящему передо мной, однако мое собственное сердце оставалось холодным.

— Мы теперь снова любовники, Ашер.

— Но ты не влюблена в меня так, как я в тебя.

— Ты навредил мне, и Жан-Клод изгнал тебя на месяцы, но вот ты вернулся домой с Кейном, и он просто невыносим. То время, которое мы проводим вместе, тупо выводит его из себя еще больше, так что быть рядом становится все труднее и труднее.

— Мы снова любовники, но мы не вместе, потому что все это окрашено ревностью Кейна и его одержимостью, — резюмировал Ашер.

— В точку.

— Будь мы женаты, я бы с ним развелся, однако я сделал его своим moitié bête, звериной половиной. Подобный узел так просто не разрубить.

— Ага, это реально тот случай, когда «пока смерть не разлучит вас», — подтвердила я.

— Я не знаю, что мне делать с Кейном. Будь я тогда в здравом уме, я бы никогда его не выбрал.

Вмешался Эдуард:

— Вероятно, если бы не Кейн, ты бы не дал реального шанса своей терапии.

— Что ты имеешь в виду? — не понял Ашер.

— До того, как мы приехали в Сент-Луис на свадьбу, Анита рассказала мне о нем, потому что хотела, чтобы мы с Питером знали, что он потенциально опасен. Думаю, Кейн был как зеркало для твоей собственной ревности. В нем ты впервые увидел то, что видели в тебе остальные, и больше не захотел так жить.

— Я знал, что ты смертельно опасный враг, но не догадывался, что ты также и мудрый друг, — сказал Ашер.

— Я не твой друг, я друг Аниты.

— Я тебе не нравлюсь.

— Ты не дал мне повода для обратного.

— Справедливо, — Ашер повернулся ко мне. — Возможно, твой друг прав, и Кейн был нужен мне, чтобы я увидел свои собственные ошибки.

— Если так, то я благодарна судьбе за это, но Кейн по-прежнему остается проблемой.

— Что будет, если ты его убьешь? — поинтересовался Эдуард.

— Это может убить Ашера.

— Мне казалось, Ашер уже пережил однажды смерть своей слуги-человека.

— Пережил, — я не стала уточнять, что это был один из самых болезненных моментов в жизни Ашера, да и Жан-Клода тоже. Просто голый факт и едем дальше.

— Тогда почему бы ему не пережить и смерть зверя своего зова?

— Я по-прежнему влюблен в Кейна, — возразил Ашер.

— Я видел твою реакцию, когда Питер вырубил его. Не так реагирует влюбленный.

— Я люблю его, — продолжал настаивать Ашер.

— Но ты не влюблен в него, так? — уточнил Эдуард.

Ашер колебался, но все же ответил:

— Я не знаю.

— Все ты знаешь, просто не хочешь признаться себе в этом.

— Проясним кое-что, Тед, ты не можешь убить Кейна, если только он не попытается убить тебя или Питера, или еще кого-нибудь. Он пока еще не та проблема, которая требует незамедлительного решения, еще нет.

Эдуард пожал плечами.

— Как скажешь.

— Мы ведь не можем убить его только потому, что он потенциально представляет угрозу? — спросил Питер.

— Ты не можешь, — ответил Эдуард.

— Никто не может, — добавила я.

— Ты хочешь сказать, что Питер не может хладнокровно убить Кейна, но ты можешь, — заметил Ашер.

— Это был бы выход.

— Это может убить меня.

— И все же это выход, — сказал Эдуард. В этот момент я вдруг поняла, насколько же сильно ему не нравился Ашер. Они мало времени проводили вместе, но он слышал от меня всякое и видел последствия нанесенного вреда. Для Эдуарда этого было достаточно.

Я вмешалась:

— Нет, это не выход.

— Тед, не надо, — поддержал меня Питер.

— Тогда держите его подальше, пока мы с Питером здесь. Если он при мне навредит Аните, я не стану колебаться.

— Если он навредит Аните, это другое дело, — согласился Питер.

Эдуард посмотрел на своего сына, и его глаза сделались холодными и безжалостными, как январское небо перед бурей, которая с головой накроет тебя метелью.

— Ты сделал Кейна своим врагом, Питер. Он — верживотное, а значит, он быстрее и сильнее тебя, даже сейчас. Что ты будешь делать, если он атакует?

— Я буду защищаться.

— Ты убьешь его?

— Если он попытается убить меня.

Эдуард покачал головой.

— Нельзя так долго ждать, Питер, только не в случае с оборотнями.

— Я не могу просто взять и пристрелить его на месте.

— Я могу.

— А я не могу, — подала голос я.

— Я приложу все усилия, чтобы держать Кейна подальше от Питера, — сказал Ашер.

Эдуард проигнорировал его и посмотрел на своего сына.

— Самая большая разница между мной и Анитой заключается в том, что она не может. Не потому, что не способна выстрелить и убить Кейна. А потому что будет ждать того момента, когда почувствует, что это действие оправдано, однако к тому времени кто-нибудь уже может пострадать или погибнуть. Если бы Аниты здесь не было, чтобы остановить меня, я бы убил Кейна до того, как он кому-нибудь навредит.

— И тебя бы это не парило? — уточнил Питер.

— Нет.

— Тед, зачем ты говоришь мне все это?

— Я хочу, чтобы ты задумался над тем, что ты можешь сделать, а что не можешь, что ты хочешь делать, и где ты проводишь черту.

— Я думаю над этим, — сказал Питер.

— Хорошо, потому что если ты хочешь заниматься нашим семейным бизнесом, то должен решить для себя, какие у тебя правила, чтобы не тратить время в моменте, когда нужно действовать. В схватке с вампиром или оборотнем колебания будут стоить тебе жизни, Питер.

Питер перевел взгляд на меня — может, хотел подтверждения слов Эдуарда или ему просто было интересно послушать мое мнение. Я кивнула и сказала:

— Если ты заранее решишь для себя, как будешь действовать при определенных обстоятельствах, то в моменте просто сделаешь то, что нужно. И не станешь тратить время на перебор вариантов в голове.

— Но все обстоятельства продумать заранее невозможно, — возразил Питер.

— Это правда, но ты можешь продумать те, которые наиболее вероятны, например, что ты будешь делать, если Кейн атакует тебя, когда ты один? — ответила я.

— Убью его, если получится.

— Хорошо, — хором ответили мы с Эдуардом.

— Но ты не обязан убивать его. Разве ты не можешь просто вывести его из строя, как сделал сегодня? — предложил Ашер.

— Нет, если мы будем наедине, — ответил Питер.

— Объясни Ашеру, почему, — посоветовал Эдуард.

— Моя собственная скорость, сила и навыки застали врасплох нас обоих. В следующий раз это уже не будет сюрпризом. Он будет готов, а он сильнее и быстрее меня, к тому же, он может перекинуться в ту форму, в которой у него есть когти и клыки, — Питер повернулся ко мне. — Кейн способен выпустить когти в своей человеческой форме?

— Нет, насколько мне известно, — ответила я и вопросительно посмотрела на Ашера.

— Нет, не способен, — подтвердил вампир.

— Хорошо, но он все равно лучше меня в физическом плане, и теперь он знает, насколько я хорош, так что будет действовать жестче, возможно даже достаточно жестко, чтобы попытаться меня убить. Если он застанет меня одного, то, полагаю, именно этим он и займется.

— А если он сделает это у нас на глазах, как, вероятно, и произойдет? — поинтересовался Ашер.

— Если со мной будут Анита с Тедом, или Никки и еще кто-нибудь, я постараюсь драться до тех пор, пока его не обездвижат, но если я буду один или со мной не будет тех, на кого я могу положиться, придется разбираться самостоятельно.

— Ты не веришь, что я способен контролировать зверя своего зова?

Питер посмотрел на меня так, словно молча спрашивал, как бы поступила я.

— Скажи ему, как есть, — посоветовала я.

— Нет, да и как мне верить, если ты, по ходу, вообще не можешь его контролировать? Если смотреть правде в глаза, то он издевается над тобой и манипулирует, а ты ему это позволяешь. С чего мне доверять тебе свою жизнь и надеяться, что в моменте ты вдруг дашь ему отпор и вступишься за меня? Безопаснее спасать свою шкуру самостоятельно, пока ты просто стоишь в сторонке и заламываешь руки, гадая, как поступить.

Ашер оторопело уставился на Питера, потом перевел взгляд на меня.

— Ты тоже обо мне так думаешь?

— Ты хочешь правду или как? — уточнила я.

— Правду.

— Ладно, я думаю, ты бы просто стоял и смотрел, пока Питер умирает от рук Кейна, и ничего бы не сделал. Не потому, что хочешь смерти Питера, а потому, что ты не знаешь, как действовать в экстремальных ситуациях, особенно если вовлечен Кейн.

— Я настолько бесполезен?

— Когда речь идет о Кейне — да.

В голове у себя я отметила, что Ашер был в самом конце списка тех, к кому бы я обратилась за помощью в экстремальной ситуации, но решила придержать эту мысль при себе. Если ты хочешь, чтобы люди лучше старались, жестокую правду лучше выдавать порционно, к тому же, я не хотела причинять Ашеру боль. Я все еще любила его, ну, или Жан-Клод любил его за нас двоих. Так или иначе, мне было трудно вести себя с ним на сто процентов честно в этот момент.

— Значит, ты согласна, что Питеру стоит убить Кейна?

— Нет, я согласна, что Питер должен защищать свою жизнь, и если это значит грохнуть Кейна первым, то меня все устраивает.

— Даже если это повлечет за собой мою смерть?

Проклятье, он совершенно не упрощает мне жизнь, но это так в его стиле.

— Ашер, ты — мастер-вампир, а значит, ты можешь контролировать зверя своего зова, гиену. Я видела, как ты заставляешь вергиен, которые ненавидят тебя, нападать на людей, к которым они испытывают куда более теплые чувства, чем к тебе. Кейн твой личный зверь, твой moitié bête, твоя звериная половина, так что ты должен контролировать его и не позволять ему напасть на Питера, но ты не станешь — не «не можешь», а «не станешь». Если ты намерен суициднуться руками Кейна, то это твой выбор.

— И ты не будешь скучать по мне?

Я издала нечленораздельный звук — что-то среднее между отчаянием и яростью.

— Проклятье, Ашер, хорош выебываться. Не все в мире вертится вокруг тебя! Я не позволю твоим проблемам с Кейном вбить гвоздь в гроб Питера, все, конец блядской дискуссии. Если Кейн умрет и потащит тебя за собой, я буду оплакивать твою прекрасную задницу, но я больше не позволю тебе убивать или ранить тех, кого я люблю. Никогда!

— Я не знал, что Питер тебе настолько дорог.

— Погоди, ты считаешь, что если я испытываю к кому-то неромантические чувства, то Кейну можно их ранить или убивать?

Судя по его лицу, Ашер был озадачен моими словами. Господи, сегодня я слишком вымотана этим дерьмом. Мой телефон зазвонил — по рингтону я поняла, что это Рудольф Сторр, капитан региональной группы сверхъестественных расследований.

— Ответь на мой вопрос, Ашер, потому что на свадьбе будет куча людей, с которыми я не трахаюсь, и тебе следует уяснить, что если Кейн навредит им, то все равно вынесет себе смертный приговор.

— Тебе звонят по работе, — сказал он.

— Я в курсе. Перезвоню. Ты должен понять, что я только что тебе сказала, иначе Кейн учудит что-нибудь, и кому-то придется его убить, что может убить и тебя, а это разобьет сердце мне и Жан-Клоду, так что Кейну больше ничего с рук не сойдет. Ничего — вообще, совсем. Если он нападет на кого-нибудь, то меньшее, что он получит, это то, что сделал Питер сегодня. На примерке вокруг меня будет куча обычных людей, и Кейн не может набрасываться на них, потому что, если он грохнет кого-нибудь даже случайно, я всажу ему серебряную пулю промеж глаз.

— Он зверь моего зова. Он может пережить это.

Прежде, чем ответить, я медленно посчитала про себя.

— Ашер, ты же не идиот, так что ты намеренно упускаешь суть сказанного.

— Я думал, ты приструнишь его одной пулей, чтобы донести свою точку зрения.

Я покачала головой достаточно сильно, чтобы растревожить свои черные кудри. В этой драке я не могла использовать кулаки.

— Воспитывать Кейна — не моя работа, а твоя, но ты этого не делаешь, а значит, вынуждаешь меня делать мою.

— Ты ликвидируешь его, даже зная, что это может уничтожить меня вместе с ним.

— Если Кейн слетит с катушек и ударит кого-нибудь из моих подружек на свадьбе, или их партнеров, или кого-то из моих родных, или, блять, кого угодно, кто будет на моей свадьбе, кто…

— Анита, ты усложняешь, — оборвал меня Эдуард.

— Если ты можешь объяснить ему лучше, то вперед.

— Независимо от того, чья это будет вина, если Кейн убьет кого-нибудь, мы убьем его. Если ты вмешаешься, то умрешь первым.

Я вылупилась на Эдуарда, но его лицо было непреклонным. Я знала, что он серьезно. Не уверена, что смогу пристрелить Ашера. Выстрелить в Кейна и позволить Ашеру разбираться с этим — да, но наставить дуло между этих прекрасных голубых глаз, направить его в это лицо, которое мы любили… не уверена, что смогу, и, поскольку речь шла об Эдуарде, он должен услышать это от меня.

— Я не уверена, что смогу пристрелить Ашера, так что, если станет жарко, я займусь Кейном, а Ашер будет на тебе.

— Принято, — согласился Эдуард.

— Анита, как ты можешь так бесчувственно рассуждать о моей смерти?

— Мы уже планируем, как убрать Кейна и тебя — теперь ты понимаешь, насколько все серьезно?

— Я понимаю, что ничего для тебя не значу.

Мне вновь захотелось уточнить, не бросил ли он свои таблетки, но мой телефон опять зазвонил. Это был Дольф, и уж если он перезванивает мне так скоро, то это должно быть важно.

— Ашер, если бы ты ничего для меня не значил, я бы убила Кейна еще пару месяцев назад. Мне нужно ответить на звонок, — сказала я и отошла в сторонку. Не то чтобы он не мог слышать, что происходит на другом конце трубки, но я была так зла на него, что не хотела его видеть, пока разбираюсь с делами полиции.

— Привет, Дольф, что стряслось?

— Убийство.

— Какого рода?

— Есть вероятность, что это Солнышко.

Гнев смыло волной страха, а желудок завязался узлом.

— Господи, Дольф, я надеялась, что до нас не дойдет.

— Как и я, но у нас труп в «Мариотте» (международная сеть отелей — прим. переводчика). Служанка заметила дым и включила систему пожаротушения, так что место происшествия более-менее сохранилось, но опознавать жертву придется по зубам.

— Так это недавно обращенный вампир и сохранились его записи у дантиста? — уточнила я.

— Если это тот, кто заказывал номер, то да.

— Он местный? — когда я задала вопрос, мой голос звучал вполне обычно, но желудок не обманешь. Я теперь знала многих местных вампиров, потому что большая часть из них посещала Церковь Вечной Жизни, куда пару раз месяц ходили и мы с Жан-Клодом. В этой церкви мы обвенчаемся. Я начала воспринимать это собрание молящихся, как свое — аналогично у меня было с епископальной церковью, которую я посещала почти каждое воскресенье.

— Нет, если, опять же, это тот, кто заселился в отель.

— Назови имя — может, получится найти вампиров, которые его знают.

— Я не хочу обнародовать имя жертвы до тех пор, пока мы не оповестим членов семьи.

— Жертва состояла в браке?

— В ноутбуке есть фотографии в кругу семьи. Все снимки с вампиром сделаны либо ночью, либо в помещении, так что это, вероятно, не та семья, которая была у вампира до обращения, а нынешняя.

— Ясно, надо найти родственников. Что ты хочешь конкретно от меня?

— Ты по-прежнему наш эксперт по вампирам. Мне нужно твое мнение.

— Окей, буду на месте, как только смогу. Я на примерке к свадьбе, так что это может занять какое-то время.

— Прости, что прерываю.

— Все нормально. Тот факт, что я выхожу замуж, не меняет мою работу.

— Я все же извиняюсь за то, что отрываю тебя от приятных хлопот и вынуждаю заниматься этим.

— Все настолько плохо?

— Мы оба видали и похуже, просто кто-то в этом городе настолько ненавидит вампиров, что открыл шторы и позволил солнцу сжечь жертву. Я правда надеялся, что такой формат ненависти минует Сент-Луис.

— Ага, я тоже.

Дольф вздохнул, что он делал нечасто, будь то разговор по телефону или с глазу на глаз.

— Приезжай, как только сможешь, Анита.

— Один момент, Дольф. Когда были открыты шторы? В смысле, уже стемнело, это должно было произойти вплотную к закату.

— Я уточню и сообщу тебе, когда ты приедешь.

— Спасибо.

— Не стоит благодарностей, — он повесил трубку без прощаний, что было для него обычным делом.

— Мне надо идти, — сказала я, не кому-то конкретно, а вообще всем.

— Помощь нужна? — спросил Эдуард.

— Нет, мне нужно, чтобы ты остался здесь и закончил с примеркой.

— Уверена?

— Если этот убийца — Солнышко, то мне там делать почти нечего, — ответила я.

Он некоторое время изучал мое лицо, потом сказал:

— Позвонишь, если понадоблюсь.

— Безусловно, — ответила я.

— Дай мне десять минут, я сниму эти шмотки и могу ехать с тобой.

— Брюки все еще длинноваты для носки с такой обувью, — заметила портниха, войдя к нам.

— Какой еще обувью? — с подозрением в голосе поинтересовался Эдуард.

Я даже не попыталась скрыть улыбку, но все же пояснила:

— Обувь, если честно, самая консервативная часть этого образа, так что у тебя не будет с ней проблем.

— Ты возьмешь с собой Теда, но ты же не хотела оставлять меня одного, — вмешался Питер.

— Мне правда нужно разобраться с примеркой для Теда. Хоть что-то в этой чертовой свадьбе должно пойти по правилам.

— Если здесь я нужен больше, то я останусь, — сказал Эдуард.

— Спасибо.

Портниха перевела взгляд на меня.

— Визажист уже ждет вас вместе с одеждой, которую Жан-Клод подобрал на сегодня.

— Ой, — сказала я, — я вернусь, чтобы переодеться, после того, как съезжу на место преступления.

Она вскинула бровь над своими роговыми очками.

— Макияж и прическа займут какое-то время, миз Блейк.

— У тебя сегодня примерка свадебного платья? — поинтересовался Эдуард.

— Нет, это наряд для сегодняшнего свидания. Жан-Клод хочет, чтобы у нас были парные образы, как на выпускном или чем-то в этом роде, — ответила я, не в силах скрыть свой дискомфорт по поводу того, что мне придется наряжаться.

— Натэниэл так взбудоражен тем, что помогает Жан-Клоду с приготовлениями, — заметил Питер.

— И они держат все в секрете. Я даже не знаю, какого цвета на нем будет одежда, пока не увижу свое платье.

— Знаю, ты сейчас должна быть копом, но мне хочется увидеть это платье, — улыбнулся Питер.

— Прости, что у меня сегодня свидание, и я не увижу, как ты тренируешься с остальными, — сказала я.

— Мы приехали внезапно, — ответил Эдуард. — Ты не можешь отменить такое серьезное свидание только потому, что возникли изменения в расписании.

— Если бы ты такое отменил, мама была бы в ярости, — сказал Питер.

Эдуард коротко улыбнулся.

— Донна никогда не простила бы мне, если бы у нее был назначен профессиональный макияж и прическа, а я отменил бы встречу, аргументируя свой поступок чем-то меньшим, нежели вопросом жизни и смерти.

— Если бы маме пришлось так заморочиться, даже вопрос жизни и смерти не стал бы оправданием, — сказал Питер.

Эдуард ухмыльнулся.

— Ты прав.

— Я бы хотел увидеть тебя во всей красе здесь, поскольку не смогу присутствовать сегодня в «Запретном Плоде», — вмешался Ашер.

Я уставилась на него.

— Ты заведуешь манежем в «Цирке Проклятых» и не можешь быть в двух местах одновременно, а мне нужно, чтобы ты также закончил сегодня со своей примеркой, ведь ты тоже шафер.

— Поэтому я здесь, — ответил он.

— Еще мне нужно, чтобы вы с Питером и Эдуардом разобрались между собой. Чтобы ты не выебывался на них из-за нашего разговора. Мне нужно, чтобы вы поладили.

На лице Ашера появилось хорошо знакомое мне выражение, так что я добавила:

— А еще тебе запрещено флиртовать с ними или вести себя несносно.

— Ты так хорошо меня знаешь?

— Мы с Жан-Клодом разделяем много воспоминаний, так что да, знаю.

В этот момент на его лице появилось выражение, которое мне нечасто доводилось видеть — скорее что-то из воспоминаний Жан-Клода, нежели моих собственных. Ашер выглядел потерянным.

— Как же мне себя вести, если нельзя проявлять жестокость и флиртовать?

До меня дошло, что он это серьезно.

— Ашер, в тебе есть не только это.

— Правда? С того момента, как терапия и таблетки смыли все то, что было во мне сломано, я уже не понимаю, какой я. Знаю, это звучит смешно, учитывая, что мне почти семьсот лет, но я не знаю, как себя вести, если меня не переполняет ревность. Будто во мне ничего нет, кроме зацикленности на негативе.

— Ты куда больше, чем твоя болезнь, Ашер.

— Так ли это?

— Вот почему ты никак не поставишь на место Кейна? Потому что он как последний кусочек твоей болезни? — спросил вдруг Питер.

Ашер посмотрел на него так, чтобы Питер мог видеть лишь идеальную половину его лица.

— Что ты имеешь в виду?

— Может, беспокойство о Кейне дает тебе что-то, на чем можно зациклиться, когда как твои собственные навязчивые мысли ушли?

— Я… я не думал об этом в таком ключе.

— Избавиться от помешательства трудно, — сказал Эдуард. — А уж если оно растет из твоих собственных обсессивно-компульсивных мыслей, то тем более. Ты сильнее, чем показываешь, в противном случае тебе бы не хватило на это смелости.

— Ты действительно в это веришь? — спросил Ашер, глядя на Эдуарда сквозь водопад своих волос.

Эдуард кивнул.

— Да.

Пальцы Ашера пробежали вниз по рубашке — этот жест напомнил одну из привычек Жан-Клода. Это был признак нервозности.

— Спасибо.

— Когда избавляешься от зависимости, твоя жизнь теряет фокус. Приходится решать, какой ты теперь — прежний или готовый стать кем-то другим, — продолжил Эдуард.

Мне пришлось приложить титанические усилия, чтобы не спросить, от какой зависимости он избавился, потому что так глубоко и лично в его прошлое я еще не заглядывала — по крайней мере в эмоциональной сфере. Эдуард был моим лучшим другом, мы были знакомы десять лет, но он умел хранить секреты.

— Я словно раковина на берегу моря — красивая, но пустая, как если бы создание, что жило внутри, покинуло ее, — сказал Ашер.

— Потребуется время, чтобы заполнить себя, — заметил Эдуард.

— Ага, — согласился Питер. — Тебе как будто снова четырнадцать, и ты не знаешь, кто ты и кем станешь, когда вырастешь.

— Я столетиями был взрослым.

— В плане прожитых лет — быть может, но ты застрял, потому что был болен. Теперь ты можешь решить, кем станешь, когда по-настоящему вырастешь.

Ашер уставился на Питера, забыв про свои трюки с волосами, так что теперь были видны оба его глаза и края шрамов.

— Как ты можешь быть настолько мудр в столь юном возрасте?

— Я давно в терапии, плюс у меня отличный папа и смышленые друзья, — ответил Питер, переводя взгляд с Эдуарда на меня.

— Если ты прекратишь быть тем старым Ашером, мы поможем тебе узнать, каков новый Ашер, — сказал Эдуард.

— В твоих устах это звучит так просто, — проговорил Ашер.

Эдуард начал было качать головой, но остановился из-за своего воротника-стойки. Он нахмурился и сказал:

— Это непросто. Воссоздать себя после того, как избавился от старого образа жизни — это одна из самых сложных вещей, которая только может быть, но если ты будешь прислушиваться к себе, то построишь ту жизнь, которую хочешь, вместо той, в которой вынужден существовать.

У меня в голове крутилось столько вопросов, но он бы не ответил ни на один из них перед такой толпой народа, да и вообще вряд ли ответил бы, но главное было не это — я поняла, что он открылся Ашеру. Сделано это ради меня или ради Питера, или же Эдуард разглядел что-то в этом вампире, что заставило его потянуться навстречу? Может, спрошу потом, когда мы останемся наедине, и Эдуард посмотрит на меня так, как смотрит уже десять лет: тем взглядом, который говорит мне, что он знает вещи, которых не знаю я, и делиться не собирается.

— Ты поможешь мне, невзирая на мое отвратительное поведение?

— Отныне старайся получше, и прежде, чем ты скажешь, что легче сказать, чем сделать — я в курсе, что изменить свою линию поведения нелегко.

— Он правда хорош, когда речь заходит о помощи в таких вещах, — заметил Питер.

Я поразмыслила об этом секунду, затем кивнула.

— Он правда хорош.

Ашер развел руками.

— В таком случае, я приму эту помощь, ибо понятия не имею, что делать с этим новым собой. Я счастлив, что меня больше не терзают компульсивные мысли, но меня пугает тишина внутри. Я не понимаю, что с ней делать.

— Мы поможем тебе разобраться, — пообещал Эдуард.

— Но для этого тебе придется взять под контроль Кейна, — заметил Питер.

На секунду я задумалась о порядке озвученных действий, но на лице Питера была такая уверенность, а на лице Эдуарда — спокойствие, что я поняла: им нормально с Ашером, и, возможно, — лишь только возможно, — ему будет нормально с ними.

Портниха привлекла мое внимание:

— Макияж и прическа займут по меньшей мере два часа.

— Два часа?! Это же просто свидание, а не свадьба.

— Для свадьбы нам потребуется четыре, а может, еще больше.

У меня отвисла челюсть, и я молча вылупилась на портниху. Хотелось спросить, не шутит ли она, но я знала, что вопрос глупый. У этой портнихи напрочь отсутствовало чувство юмора, о чем я была прекрасно осведомлена. Я лишь надеялась, что визажист и парикмахер попадутся получше, но сомневалась в этом. Я направилась к выходу. Портниха крикнула мне вслед:

— Два часа, миз Блейк, после чего вам еще нужно доехать до клуба.

Я рявкнула через плечо:

— Я вернусь, и зовите меня «маршал Блейк».

4

Я вышла на улицу, окунулась в мягкие объятия ночного воздуха, и мне, наконец, стало чуточку легче дышать. Дело было не в тех, кто остался в магазине, а в свадебных шмотках, в моей семье, да и в самой свадьбе тоже. Большой день со своим «только смерть разлучит нас» приближался, и неизбежно вгонял меня в стресс, так что каждый раз, когда я выходила на улицу, мне становилось лучше. Разумеется, стоило мне войти внутрь, и все опять становилось плохо. В этот раз было весело из-за примерки Эдуарда, из-за того, что я могла видеть, как вырос Питер, и насколько он стал взрослее многих бессмертных, которых я знала, из-за того, как он надрал задницу Кейну, из-за того, что Ашер прикладывал усилия, чтобы стать лучше. Но все позитивные эмоции были связаны с людьми, а не с магазином и одеждой. Возня с моим свадебным платьем затянулась, потому что я забраковала все предложенные варианты, но в конце концов Жан-Клод помог мне выбрать одно. Я предпочитала полуформальные пляжные варианты, ну или что-то, в чем люди венчаются в маленькой церквушке в узком кругу близких и родных, которые тебе по-настоящему дороги. Тогда как я вообще могу выходить замуж за парня, в представлении которого свадьба должна быть как минимум роскошной?

— Ты просто любишь его, — ответил мне мужской голос из переулка за магазином.

Я обернулась с улыбкой.

— Привет, Дамиан.

Он вышел из тени в луч уличного света. Во всем своем шестифутовом (182 см. — прим. переводчика) великолепии славного датского викинга, он был красноволосым, зеленоглазым и настолько бледным, что даже этого слова казалось мало, чтобы описать цвет его кожи. Такое случается с рыжими, если они тысячу лет не видят солнца. Волосы у него были ярко-красные, как свежая кровь, а кожа по-настоящему молочно-белой — даже Жан-Клод не был настолько белоснежным, не говоря уже обо мне.

Мы стояли и улыбались друг другу так, как улыбаются любовники. Мимо нас прошли две хихикающие женщины и сфотографировали Дамиана. Он был одет по-рабочему, в форму менеджера «Пляски Смерти», первого сверхъестественного танц-клуба в стране, на нем было атласное черное болеро, а под ним рубашка цвета лесной зелени — она поблескивала на свету, так что я знала, что это шелк. Встречаясь с Жан-Клодом, я невольно узнала, как выглядит шелк при разных типах освещения. Обтягивающие кожаные штаны Дамиана были заправлены в сапоги до колена — тоже очень по-жанклодовски, но он все-таки хозяин клуба, так что ему выбирать дресс-код и все убранство до мелочей.

Женщины спросили, можно ли им сфотографироваться с Дамианом, и он с улыбкой согласился. Они сделали селфи втроем, потом с каждой по отдельности, и все это время Дамиан улыбался и выглядел потрясающе, но это было частью его работы.

Я стояла в дверях свадебного магазина и просто наблюдала, радуясь, что меня не замечают. На мне были военные штаны, толстовка на молнии и кроссовки. Под толстовкой легко спрятать все мое оружие: «Спрингфилд» EMP на талии с прицепленным рядом значком, «Зиг Сойер» P238 с другой стороны для перекрестного хвата, а также две запасные обоймы на ремне. Рядом с обоймами крепился нож «Спайдерко» с фиксированным лезвием. Большой нож, который я ношу на спине, сегодня остался дома — и я могла развалиться в любом кресле, как подросток. Ну или так это назвала моя мачеха, когда увидела, как я это делаю. В наручных ножнах на запястьях у меня два одинаковых ножа. Я носила их уже столько лет, что это ощущение на руках меня успокаивало. В большинстве классических женских шмоток я бы ни за что не смогла носить все это скрыто — ну, по крайней мере, это было бы не так просто. Я начала вспоминать, почему я вообще годами так одевалась, помимо полного отсутствия вкуса. К счастью, у Жан-Клода хорошего вкуса с лихвой хватит на нас двоих.

Я размышляла о том, стоит ли спасать Дамиана от его фанаток или просто помахать ему, пока я иду к своей машине, чтобы отправиться на место преступления, когда женщины наконец-то удалились, хихикая. Я сама редко хихикаю, и обычно делаю это в приватной обстановке, если вообще делаю.

Я уже направилась было к Дамиану, когда заметила другую группу женщин, одетых для похода в клуб — они шли в нашу сторону. У меня не было времени ждать, пока он напозируется с такой огромной толпой или с двумя парочками, что были позади нее. Дамиан схватил меня за руку и увлек в переулок за магазином — прочь с глаз и с тротуара.

К тому моменту, как он утащил меня обратно в тень, я уже смеялась. Не хихикала, но смех звучал выше, чем я обычно смеюсь. Я обняла Дамиана за талию, разгладила пальцами шелк и его тело под ним. Он обнял меня выше талии, чтобы не задеть оружие. В конечном итоге мы все-таки прижались друг к другу так близко, как только могли.

Дамиан улыбнулся.

— Я правда ценю, что ты вот так носишь оружие, и я не рискую пораниться об него, когда обнимаю тебя.

Я поплотнее прижалась к нему и ощутила, что его тело не было радо меня видеть.

— Ты еще не кормился, иначе был бы радостнее.

Его пальцы погладили меня по щеке.

— Я всегда тебе рад, — сказал он.

— Мне нужно ехать на место преступления, — заметила я.

Его объятие чуть разжалось.

— Кто-то в опасности?

— Нет, жертва уже мертва. Я там нужна просто как эксперт.

Дамиан улыбнулся и обнял меня покрепче.

— Сколько у тебя есть времени?

— Не особо много, да и здесь, в переулке… ты серьезно? — я вновь рассмеялась, и это точно не было хихиканьем, а скорее тем смехом, на который оборачиваются мужчины в барах, чтобы понять, кто это там так смеется. М-да, они были бы разочарованы, если бы увидели меня в таком прикиде.

— Я не имел в виду секс, — со смехом ответил Дамиан. — К тому же, это твой вечер свидания с Жан-Клодом. Я подумал о поцелуе.

— Это я устроить могу.

Он наклонился, а я приподнялась на цыпочках ему навстречу, прижимаясь всем телом, что было бы куда волнительнее, если бы он сегодня питался. Пока он этого не сделает, его тело не станет реагировать, что бы мы не делали.

Его тело напротив моего было смиренным, пока мы целовались — по крайней мере, ниже талии. Выше же его руки гуляли по мне, после чего он немного отстранил меня, чтобы коснуться моей груди. В этот момент мне захотелось, чтобы на мне была футболка навыпуск с хорошим вырезом, а не толстовка. Мои руки бродили по шелку рубашки Дамиана в поисках лазейки.

Его губы процеловали себе дорожку в сторону моего пульса на шее. Он колебался, и я ощутила, как его жажда прокатилась по мне так, словно была моей собственной. Он был моим слугой-вампиром так же, как я была слугой-человеком Жан-Клода, но за моими плечами не было столетий контроля над метафизикой. Так что не всегда разберешь, кто из нас кем управляет.

Я заговорила тихо и осторожно, боясь утратить контроль над собственным голосом, словно это был наш последний рубеж.

— Почему ты не ел?

— Я собирался покормиться в клубе сегодня, — его слова пробежались по моей коже, и этого оказалось достаточно, чтобы мой пульс подскочил.

— Как и всегда, — прошептала я.

— Да, — согласился он, а после лизнул кожу над бьющейся жилкой быстрым движением языка, и это вырвало у меня слабый невольный стон.

— Меня ждет полиция, — я произнесла это вслух, как серьезный взрослый с маршальским значком, но оставалась при этом под властью его тела.

Дамиан чуть отстранился от моей шеи — так, чтобы не прикасаться губами к коже во время разговора.

— Я должен быть сейчас в магазине и примерять свою одежду для свадьбы, — произнес он.

Глаза у него было ярко-зеленые. Его сила растеклась и поглотила зрачки, так что глаза сияли. Не будь я его мастером, он бы подчинил меня взглядом. Я могла отбросить контроль и позволить ему сделать это, позволить взять у меня кровь, заняться с ним сексом, позволить нам… я отстранилась так, чтобы просто стоять напротив, а не прижиматься к нему.

— Тебе нужно примерить шмотки и вернуться на работу в «Пляску Смерти», — сказала я, опустив взгляд, чтобы не пялиться ему в глаза. Не его магия заставляла нас желать друг друга, а моя.

— А тебе нужно заняться делами полиции, — сказал он.

— Мы должны вести себя, как взрослые, — добавила я.

— Да, должны, но мне нравится, что ты хочешь меня так же сильно, как я тебя.

Это заставило меня поднять взгляд. Его глаза потускнели и вновь стали обычными, хотя их трудно назвать обычными. Дамиан по-прежнему обладал самым ярким зеленым цветом глаз, что я когда-либо видела. Реально зелеными — как у кота, а не серо-зелеными, не зеленовато-голубыми и не ореховыми, которые большинство людей называют зелеными. Не вампирские трюки делали его глаза прекрасными — они всегда были такими, еще до его смерти.

— У нас запланировано свидание, — улыбнулась я.

В ответ он улыбнулся достаточно широко, чтобы мелькнули клыки — это было видно даже в сумраке переулка.

— Ты, Натэниэл и я.

Я ухмыльнулась в ответ.

— Ага, хотя Эйнжел продолжает напрашиваться четвертой.

— Я не против, просто не в этот раз.

— Продолжишь ее отшивать и порушишь ей самооценку, — сказала я.

Дамиан рассмеялся.

— Ничто не порушит ей самооценку, она красива и знает об этом.

— Ты прав, но, как и все уверенные в себе женщины, она перестанет предлагать секс, если ты продолжишь отказываться.

— Я не отказывался. Я сказал, что хочу сделать это вчетвером с тобой и Натэниэлом, а для этого нам нужно разобраться с нашим расписанием.

— Крик настоящей полиамории это «дай-ка я проверю свой календарь», — сказала я.

Мы оба рассмеялись, а потом просто молча глядели друг на друга.

— Я бы хотел поцеловать тебя на прощание, — сказал Дамиан.

— Я тоже, но, думаю, нам обоим нужно вернуться к работе.

— Нет, тебе нужно подготовиться к свиданию с Жан-Клодом.

— Ты прав, так что я пойду и займусь своими делами, а ты займешься своими, — ответила я.

— Тогда иди, — сказал он, глядя на меня.

Он не хотел, чтобы я уходила, да я и сама не хотела — не с этим повисшем в воздухе желанием. Если бы мы могли заняться кормежкой или сексом, нам бы хватило до следующего раза. Мы трое все еще разбирались с динамикой наших сил. Натэниэл был леопардом моего зова. Он не должен был стоять у руля, но его не парило место в нашем тройничке. Он помог Дамиану преодолеть свои внутренние конфликты, а потом и мне, так что теперь в моей жизни был еще один вампир, которого я хотела. Хотя я не была влюблена в Дамиана — еще нет.

— Я ухожу, — предупредила я.

— Иди, — ответил он, и выглядел при этом весьма довольным собой — довольный тем, что мне так тяжко оставлять его.

Я закатила глаза и направилась в сторону тротуара и ревущей толпы. Надо найти мой внедорожник и уже ехать на место преступления, после чего я смогу переодеться и отправиться на свидание с Жан-Клодом.

— Мне нравится, что ты хочешь меня, Анита.

Хотелось ответить, что я в курсе, но Дамиан не был так уверен в себе, как Эйнжел, поэтому я сказала иначе:

— Мне тоже нравится, что я хочу тебя, Дамиан, — я говорила серьезно, но сосредоточилась на том, чтобы идти вперед и не оглядываться. Просто на всякий случай.

5

Мне не раз доводилось стоять над трупами, пока Дольф маячил рядом, как башня высотой в шесть футов и восемь дюймов (208 см. — прим. переводчика). Капитан Рудольф Сторр возвышался над большинством людей, но, поскольку во мне было всего пять футов и три дюйма (160 см. — прим. переводчика), я привыкла быть коротышкой, так что его рост меня не напрягал. Волосы у Дольфа прямые и черные, подстрижены коротко, чтобы не задевать уши. Костюм на нем всегда свежий — в любое время дня и ночи, и он по-прежнему сложен очень крепко, а стрижется как футболист или рестлер. Наша с Дольфом обувь была в бахилах — его сияющие лоферы (ботинки без шнурков — прим. переводчика) и мои кроссы. Чем шикарнее становилась моя грядущая свадьба, тем меньше я заморачивалась с повседневными шмотками — в этом было что-то ностальгическое, из тех времен, когда мы с Жан-Клодом только познакомились. В ту пору я не узнала бы, что такое мода, даже укуси она меня за задницу. Сейчас это был протест против свадьбы, и я это понимала, но иногда ты просто действуешь так, как велит твой копинговый механизм (защитный механизм психики — прим. переводчика).

От тела реально ничего не осталось, кроме почерневших костей и черепа с разинутым в немом крике ртом, из-за которого бросались в глаза клыки среди обычных человеческих зубов. Я знала, что тело осталось нетронутым — оно было мертвым еще до сгорания, так что никаких криков тут звучать не могло, но, когда я смотрела на разинутый рот среди всех этих обгоревших останков, отделаться от такой ассоциации было трудно. Кости лежали в овальной дыре, прожжённой в ковре. Шторы были лишь чуть задеты огнем с одной стороны, когда находчивая горничная ворвалась в номер и спасла оставшуюся часть убранства комнаты. Тут реально почти ничего не сгорело.

— Вампиры горят так быстро и при таких высоких температурах, что комната не должна была остаться нетронутой. Горничная резво спохватилась, — заметила я.

— Так и есть — нам повезло, что большая часть номера сохранилась.

— Не хочу видеть еще одну такую же сцену, как в нью-йоркском отеле, — послышался из-за наших спин голос Пита МакКиннона. Мы обернулись ему навстречу, и я вдруг оказалась крошечной начинкой между двоих огромных мужчин. Плечи у МакКиннона были такие же широкие, как и у Дольфа, и ростом он был выше шести футов (выше 182 см. — прим. переводчика), хотя и не такой высокий, как Дольф. Они вместе играли в футбол в колледже, но волосы Дольфа по-прежнему были черными, а вот в шевелюре МакКиннона серого и белого теперь было гораздо больше, чем я видела, когда встретила его шесть лет назад. Дольф будто бы и не изменился вовсе, а Пит выглядел постаревшим и усталым — впрочем, таким он казался и при первой встрече. Он чуть прибавил в весе, но ненамного.

Я протянула ему руку и только потом поняла, что мы оба были в перчатках, а значит трогать нам ничего нельзя — даже друг друга.

— Привет, поздравляю с выдвижением на должность в Комитете, — сказала я.

— Спасибо, если бы я знал, что эта работа идет в комплекте с переездом в Вашингтон, штат Колумбия, я бы еще подумал. Моя жена не в восторге от того, что приходится жить так далеко от детей и внуков.

— Я рад, что ты здесь, Пит, — заметил Дольф, — но как ты умудрился прилететь так быстро?

— Скажем так, Сент-Луис в данный момент представляет интерес для некоторых оперативных групп из Колумбии.

— Тебе стоит рассказать об этом поподробнее, если хочешь получить доступ к моему месту преступления, — сказал Дольф.

Я была рада, что он сказал это первым. МакКиннон подарил ему выразительный взгляд, а после уставился на меня.

— Ладно, но мы можем попросить остальных покинуть помещение?

— Можем, — ответил Дольф и велел остальным покинуть номер, чтобы дать нам немного приватности. Спорить никто не стал — все просто ушли и вежливо прикрыли за собой дверь. Запах горелого ковра и штор был силен, но он не был так ужасен, как вонь обычной человеческой плоти у трупа. Плоть вампира горит иначе — чище. Это меньше похоже на горелое мясо и больше на что-то другое. На что именно эксперты все еще пытаются выяснить.

— Почему у Комитета Надзора по Сверхъестественным Делам такое особое отношение к Сент-Луису? — поинтересовался Дольф.

— Когда произошло первое убийство Солнышка, власти боялись, что это распространится здесь.

— Меня, кстати, так бесит это прозвище — «Солнышко», оно звучит так оптимистично. Будто этот вампир не погиб ужасной смертью, — сказала я.

— Можем звать как-то иначе, пока мы одни, — предложил МакКиннон.

— Мои слова по телефону тебя задели? — спросил Дольф.

— Нет, Дольф, просто… кажется, пресса пытается все это замять.

— Убийства Солнышка уже оккупируют первые полосы на каждом новостном сайте, — заметил МакКиннон.

— Я держусь подальше от новостей, — сказала я.

— Из-за слухов о свадьбе? — уточнил он.

— Ага.

— Почему ты здесь, Пит? И почему ты прибыл так скоро? — спросил Дольф.

— Из-за большой свадьбы.

Я уставилась на него. По его лицу невозможно было что-то прочесть. Он работал пожарным и специалистом по поджогам, но его нечитабельное лицо было очень коповским. Может, потому что он был следователем по делам о поджогах?

— Ты про нашу с Жан-Клодом свадьбу?

— Да.

— С чего вдруг моей свадебной церемонии быть на вершине списка интересов Комитета по Сверхъестественному Надзору здесь, в Сент-Луисе, когда речь идет всего об одной подозрительной смерти? — я изучала его лицо в поисках подсказки, но он продолжал рассматривать останки на полу у наших ног, и не встречался со мной взглядом. Он боялся того, что я в них увижу, или обращался со мной, как с вампиром, с которым не стоит встречаться взглядом? Я надеялась, что первое, потому что было бы прискорбно, если бы Пит МакКиннон верил слухам.

— Это вовсе не одна подозрительная смерть, Блейк, их сотни.

— Ты про пожар в Нью-Йорке, — сказала я.

Он кивнул.

— Я слышала, что общее количество жертв перевалило за сотню, — признала я.

— Сто восемьдесят восемь смертей, — ответил он. Тот факт, что он знал точное количество жертв, это плохой знак. Это могло означать, что они преследуют его во снах и наяву. Годы спустя, когда он будет ближе к восьмидесяти, чем к полтиннику, наверняка сможет назвать точное число погибших в нью-йоркском пожаре.

— Кто-нибудь уже взял на себя ответственность? — спросила я.

— Нет, если честно, мы еще ни разу не видели, чтобы группы ненавистников так рьяно и так часто отрицали что-либо.

— Обычно они прям горят желанием признаться в убийстве вампира, — заметила я.

— Это когда все жертвы вампиры, но тот, кто раздвинул шторы в Нью-Йорке, запер в ловушке сотню обычных людей. Шторы были раскрыты сразу после восхода солнца, почти все постояльцы еще спали, — он смотрел в сторону слегка обгоревшего окна, но по глазам я поняла, что он видит другое место преступления — куда более далекое, чем это.

— Так значит, Человек Превыше Всего и ЛПВ оба отрицают причастность к случаю в Нью-Йорке? — спросила я.

— Люди Против Вампиров заявили, что не потворствуют насилию ради достижения своих целей, обычно так и есть, — ответил он.

— Человек Превыше Всего потворствуют. Именно они подожгли Церковь Вечной Жизни шесть или семь лет назад, — возразила я.

— Кажется, еще они пытались тебя застрелить? — уточнил МакКиннон.

— Ага, ЛПВ скорее ненавидят вампиров, а оборотней считают жертвами болезни, но Человек Превыше Всего ненавидят всех сверхъестественных, включая некромантов вроде меня.

— ЛПВ говорят, что никогда бы так пренебрежительно не отнеслись к другим людям, — заметил Дольф.

— Хочешь сказать, они не взяли на себя ответственность ни за одно убийство? — спросила я.

— Нет, насколько мне известно, — ответил Дольф.

— ЧПВ говорят, что просто открыть шторы и позволить солнечному свету сделать всю работу — это для них слишком пассивно, — сказал МакКиннон, — вампиры должны страдать, а не умирать во сне.

— Они заявили об этом публично? — удивилась я.

Он коротко улыбнулся, но эта улыбка не достигла его усталых глаз.

— Нет, они теперь лучше управляются с прессой, чем в былые времена, но в частных интервью они считают такой способ умерщвления вампиров трусливым.

— Потому что вампир недостаточно страдает? — уточнила я.

— Вроде того.

— И какое же отношение предстоящая свадьба Аниты имеет к убийствам Солнышка? — поинтересовался Дольф.

— Я не говорил, что они связаны.

— Тогда почему, как только такое убийство произошло в Сент-Луисе, ты тут же подорвался на место преступления, и к тому же упомянул мою свадьбу?

— Эх, ладно, не справляюсь я с этим. Начальство в Колумбии будет недовольно.

— Ты таких ошибок не совершаешь, Пит, — заметил Дольф.

— Когда мы впервые встретились, ты показал мне доки по делу о поджоге, который считал пирокинетическим. Ты рисковал своей работой, сделав это без разрешения, потому что не хотел новых жертв, — сказала я.

— Я помню, — ответил МакКиннон. Он подарил мне взгляд своих усталых глаз, а затем вновь посмотрел на останки.

— Что ты можешь рассказать нам сегодня — сейчас? Что-то, что твое начальство хочет пока придержать? — спросила я.

Он улыбнулся мне и ответил:

— Они боятся, что твоя свадьба окажется под прицелом групп ненавистников.

— Мы в курсе, что ненавистники нас теперь ненавидят еще больше, потому что популярность Жан-Клода в средствах массовой информации заметно взлетела. Слишком много хорошей прессы для желудка ненавистника.

МакКиннон покачал головой, и его улыбка угасла.

— Я говорю не об этих группах ненавистников и всем том дерьме, с которым ты и твои друзья обычно имеете дело, я о том, что кто бы ни стоял за убийствами, его цель — лично ты и Жан-Клод. Они хотят навредить вашим близким.

Я нахмурилась и оглянулась на Дольфа.

— Ты же сказал, что этот вампир в городе новенький, не один из наших.

— Он никогда не бывал в Сент-Луисе, насколько нам известно.

Я вновь посмотрела на МакКиннона.

— Каким образом смерть новоприбывшего в город вампира может стать ударом по мне и Жан-Клоду?

— Я не уверен, что это так, может, это просто удобная цель, но информация, которую мы недавно получили, показывает, что группа, стоящая за… — он колебался, — за убийствами, хочет уничтожить Жан-Клода и всех, кто ему близок.

— Все ненавистнические группы так говорят, можете звать их Солнышками, если хотите, другого имени у меня для них нет, — сказала я.

Он покачал головой.

— Мне нельзя разглашать детали, но нам достоверно известно о наличии угрозы тебе и Жан-Клоду, и это связано с теми, кто стоит за убийствами Солнышка.

— Насколько достоверна эта информация? — уточнил Дольф.

— Достаточно, чтобы я прыгнул в самолет и прилетел навестить семью в Сент-Луисе, попутно рассказав вам обо всем этом до появления следующего убийства.

— Хочешь сказать, ты приехал к своей семье, чтобы получить возможность рассказать нам с Дольфом об этих угрозах в сторону Жан-Клода?

— Не только Жан-Клода, но и в твою сторону тоже, не забывай об этом. Кто бы за этим не стоял, они пользуются интернетом — это установлено нашей разведкой, которая ищет различные террористические вмешательства. Эти ребята хотят смерти Жан-Клода и его королевы, и они хотят этого еще до свадьбы. Для них, судя по всему, очень важно предотвратить бракосочетание.

— Почему? У нас такая хорошая реклама? — поинтересовалась я.

— Мы не знаем точно, я сказал жене, что мы навестим родных, а начальству сказал, что жена хочет к семье, сюда, в Сент-Луис — так и получил возможность рассказать вам.

— Спасибо тебе за это, Пит, — сказал Дольф.

— Я знаю, что Анита тебе как родная, и — да, я в курсе, что пару лет назад вы крупно поссорились, но какая семья без раздора? Я не хотел молчать и позволить чему-нибудь произойти, а потом встретиться с вами и… — МакКиннон посмотрел на меня. — Ты хороший коп, и ты правда стараешься быть на стороне хороших парней, хороших людей, или как там теперь еще выразиться, чтобы никого не обидеть.

— «Хорошие парни» меня устраивает, — ответила я.

Он улыбнулся.

— Приятно знать, ведь ты из хороших ребят, Блейк, и неважно, как тебе перемалывают кости в сплетнях, лучше всего тебе удается спасать жизни как обычных, так и сверхъестественных граждан. Ты должна это знать.

— Мы планируем усилить охрану ближе к свадьбе, но спасибо, что подбадриваешь меня.

— Нет, Блейк, ты не поняла. Усилить охрану нужно сейчас — буквально, прямо сейчас.

Дольф посмотрел на него.

— Твоя разведка узнала временные рамки?

МакКиннон кивнул.

— Они что-то планируют на этой неделе.

Я вылупилась на него.

— На этой, в смысле, прям вот на этой неделе?

— Да.

— Вот дерьмо, — выругалась я, одновременно выуживая свой телефон.

— Кому ты звонишь? — спросил МакКиннон.

— Для начала — Жан-Клоду, потом… всем, наверное, — я задумалась на секунду. — Тед Форрестер в городе — примеряет одежду шафера, так что ему тоже наберу.

— Форрестер будет в городе всю неделю? — уточнил Дольф.

— Они с сыном планировали задержаться на пару дней. Если честно, я оставила его в свадебном магазине, чтобы приехать сюда.

— Это ведь маршал Тед Форрестер? — спросил МакКиннон.

— Да, — ответила я.

— А что, есть еще какой-то? — поинтересовался Дольф.

— Его репутация мне известна. Было бы хорошо, если бы он смог остаться в городе на пару дней.

— Ты мог позвонить и рассказать мне все это. Я бы передал Аните, — сказал Дольф.

— Мог бы, но тогда бы я не смог находиться здесь сейчас, помогая ловить этих ублюдков. Солнышко активно действует по сети. Большая часть их группы вообще не должна присутствовать в городе, где происходит убийство, но ради того, что они задумали провернуть здесь, в Сент-Луисе, им придется приехать. Это наш лучший шанс задержать их лидеров.

— Со мной и Жан-Клодом в качестве приманки.

— Речь не только о вас двоих, они хотят разрушить всю вашу структуру власти до наступления свадьбы.

— В смысле — структуру власти? — не поняла я.

— Весь бизнес Жан-Клода, Мику Кэллахана и его Коалицию за Лучшее Понимание Между Людьми и Оборотнями, Рафаэля с его веркрысами, и всех оборотней, которые считаются вашими союзниками или любовниками.

— Нельзя грохнуть оборотня, напустив в комнату солнечного света, — возразила я.

— Нельзя, и они об этом знают, Блейк.

— Какие-то детали известны? — опередил меня с вопросом Дольф.

— Они даже в сети действуют осторожно, но продолжают твердить о какой-то штуке, которая способна убить любое чудовище. Повторяют все время, что не только солнце умеет сжигать.

— Огонь убивает всех, — пробормотала я, возвращаясь к своему телефону.

— Было бы лучше, если бы ты могла оповестить всех без обращения к телефону или компьютеру, — заметил МакКиннон.

— Твое начальство палит мои звонки? — уточнила я.

— Шпионить за американскими гражданами незаконно, — уклончиво ответил МакКиннон.

— Но, если я позвоню кому-нибудь, твое начальство узнает, что ты рассказал все без разрешения.

— Не только мои ребята узнают, но, вероятно, и плохие парни тоже. Они шарят в технике и не упустят возможность взломать аппаратуру ради слежки.

— И как, по-твоему, мне сообщить всем без телефона? — поинтересовалась я, сощурив глаза и всматриваясь ему в лицо.

МакКиннон слегка развел руками, типа он такой весь безобидный.

— Полегче, Блейк, я на твоей стороне.

— Тогда хватит юлить и скажи прямо, терпение никогда не было моей сильной стороной, и я плохо понимаю намеки, так что говори как есть.

Он почти улыбнулся.

— Я не был уверен, что Дольф в курсе всех твоих способностей.

— Все в порядке, Пит, мы с Анитой проработали наши спорные моменты по поводу сверхъестественного, — вмешался Дольф. — Мы поужинали вчетвером — Анита, Жан-Клод и мы с Люсиль, обсудили все, а после собрались еще раз, уже вместе с Дарреном и его женой. Он поэтому до сих пор жив и способен сдавать сперму в пробирку.

— Я думал, вампиры не способны выносить ребенка, — удивился МакКиннон.

Ответила ему я:

— Так и есть, но желающих стать суррогатными матерями достаточно. Если это сработает, то нас ждет первый подобный случай в мире.

— Ты не против этого? — спросил МакКиннон у Дольфа.

Дольф покачал головой.

— Нет. Эрика мертва всего двадцать лет — у нее в памяти живы события, которые помним мы с Люсиль. Сам бы я сделал иной выбор, но я еще никогда не видел сына таким счастливым, а это что-то да значит.

— Здорово, а ведь когда мы в последний раз по-настоящему разговаривали ты сказал, что этот чертов вампир так глубоко запустил свои клыки в Аниту, что его контроль выходит за пределы ее разрешения, и он способен видеть место преступления ее глазами, так что ты бы лишил ее значка, если б мог.

Я уставилась на Дольфа.

— Серьезно?

Он выглядел сконфуженным.

— В те времена у меня были неадекватные суждения о вампирах и оборотнях, и ты это знаешь. Моих извинений за то, что я сделал, пока проживал свое горе о жизни сына, которую он якобы будет вести, если сойдется с вампиром, никогда не будет достаточно. За некоторые вещи, которые я сделал тебе и твоему другу-вервольфу, ты могла бы лишить меня значка.

— Мы этот вопрос проработали, — ответила я.

— Так и есть, — Дольф перевел взгляд на МакКиннона. — Я в курсе, что она может выйти на связь со своими ментально. Она уже делала это при мне и Зебровски, и при отряде SWAT (штурмовая группа со специальным вооружением, спецназ — прим. переводчика), с которым обычно работает. Не уверен, делился ли кто-то из нас этой информацией с другими копами.

— Вы все так преданы ей?

— Она это заслужила.

— Даже от офицеров SWAT?

— Очевидно, в противном случае изрядная часть копов уже распустила бы языки, — ответил Дольф.

— Откуда ты знаешь, что я умею? — спросила я.

МакКиннон отвернулся, пряча от меня взгляд. Он реально опасался, что я использую силы Жан-Клода, чтобы прочитать его мысли или даже околдовать его. Я решила пока что на это забить.

— А это важно?

— Да, хотя сейчас ничто не может быть важнее выхода на связь с моими ребятами, но мы еще не закончили, МакКиннон, потому что я подниму этот вопрос снова.

— Меньшего я и не ожидал.

Мне не нужно было тянуться к Жан-Клоду — достаточно просто чуть больше сфокусироваться на нем. Он вздохнул сквозь меня, дав понять, что слышал большую часть разговора. Он был дико осторожен, когда я занималась делами полиции, потому что среди копов удивительно много народу с парапсихическими способностями, пусть даже крошечными. Инстинкт подсказывал им не сворачивать в темный переулок, и, хотя они не понимали, почему, но после выяснялось, что там их поджидал плохой парень. «Магия» могла вызывать у них мурашки или пробегать по телу, как адреналин. В любом случае, Жан-Клод умел находиться у меня в голове в присутствии копов лучше, чем любой из тех, с кем я связана метафизически, но у него-то за плечами были века практики. Больше, наверное, было только у Дамиана. Этот красноволосый вампир был более, чем на пять сотен лет старше Жан-Клода, но ему никогда не стать мастером такого уровня — да даже уровня Ашера. У Дамиана никогда не было зверя зова и он не пытался создать себе слугу-человека, каким я была для Жан-Клода. Хорошие навыки не всегда приходят с возрастом и практикой, иногда это просто способности. У Жан-Клода они были, а у Дамиана нет.

Я произнесла вслух:

— Ты можешь не прятаться так сильно, тут все свои.

В ответ он просто открыл линию нашей связи, и я вдруг оказалась у него в голове. Это в достаточной степени обескураживало, чтобы я невольно споткнулась и попыталась схватиться за что-нибудь, но рядом ничего не оказалось. Я почувствовала, как кто-то придержал меня под руку, и не была уверена, Дольф это или МакКиннон, потому что мои глаза в данный момент находились в другом месте. Я увидела Жан-Клода за столом и ощутила, что там есть зеркало с подсветкой. Жан-Клод находился в закулисье «Запретного Плода». У меня почти вылетело из головы, что он планировал выступить на сцене сам, что случалось нечасто, и объясняло наличие теней и другой косметики у него на лице. Обычно он просто объявлял номера или беседовал с толпой в перерывах, но раз в месяц выходил на сцену сам. Раньше он делал это каждые три-четыре месяца, но некоторые из старших вампиров начали возмущаться, что их король не должен вилять задницей на сцене, так что он стал выходить каждый месяц вместо четырех раз в год. Была куча причин, почему у нас с ним, как у пары, все работало. Обыкновение утирать нос тем, кто предъявляет нам претензии, было одной из них.

— Блейк, ты в порядке? — послышался голос МакКиннона.

Чуть ближе раздался голос Дольфа:

— Она в норме.

Тот факт, что именно Дольф так хорошо понимал вампирские трюки, помог мне прийти в себя и дать Жан-Клоду узнать то, что за последние пару минут узнала я, без слишком сильного погружения к нему в голову и потери ориентации в физическом пространстве. Способность сливаться так сильно, практически до смены телами, была одной из тех штук, которые пугали меня в начале. Я по-прежнему не слишком жаловала этот процесс, но благодаря этой штуке Жан-Клод узнал об опасности и мигом подключил всех наших, как по волшебству — а может, это и было волшебство. Грань между магией и парапсихическими способностями очень тонкая, и становится все тоньше, а может моя привычка называть свои способности парапсихическими в противовес магии была тем самым случаем, когда дама слишком рьяно протестовала.

Мои руки коснулись косметики на моем… его руки коснулись косметики на туалетном столике, после чего он отстранил меня достаточно, чтобы я парила в воздухе над ним, как невидимая камера. Это всегда так выглядит, когда мы чуть разделяемся во время связи — висишь в воздухе и пялишься вниз. Глаза у Жан-Клода были накрашены по-театральному драматично. Сочетание синих, черных, серых и серебристых теней сделало его обычно темные, почти черные глаза темно-синего оттенка, светлее обычного, ближе к кобальтовым. Он словно украл этот оттенок у вечернего неба на границе между сумерками и ночью, когда цвет переливается от лазурного к сапфировому. У меня ушла пара секунд, чтобы переключиться на его идеально уложенные черные кудри, спадавшие на плечи, как и на то, чтобы заметить, что он сейчас в рубашке, которую я прежде не видела. В голове пронеслась мысль, что это часть костюма, подобранная под макияж.

— Анита, ты в норме? — спросил Дольф.

Я закрыла глаза — физически, но это ни хрена не помогло мне перестать видеть Жан-Клода у себя в голове. Господи, я ведь собиралась выйти за него. Я была влюблена в него, и мы не первый год жили вместе, но все-таки иногда, в моменты вроде этого, его красота меня обескураживала. Неудивительно, что я так долго и так упорно сопротивлялась его чарам.

— Увидимся в клубе сегодня вечером, — сказала я. Я знала, что это прозвучало внезапно и неуместно, но это был единственный способ пробиться сквозь мое нынешнее состояние. Черт, да я годами нарабатывала технику, симулируя раздражительность и делая вид, что я ничуть не впечатлена, чтобы побороть свою реакцию на Жан-Клода.

— Она по-прежнему с кем-то говорит? — поинтересовался МакКиннон.

— Да, — ответил Дольф.

Жан-Клод шепнул у меня в голове:

— Не могу дождаться, когда увижу тебя в новом платье и туфлях этим вечером, ma petite.

— Я тоже не могу дождаться, когда увижу, во что ты одет, или во что не одет, — ответила я, и сама мысль о нем без одежды уронила меня обратно в его глаза. Если бы Дольф не держал меня под руку, я бы реально упала, потому что глаза Жан-Клода стали словно бассейны темной воды, в которой я могла утонуть, наслаждаясь каждой секундой до самого последнего вздоха. Именно этот страх помогал мне бороться с влечением к Жан-Клоду так долго. Сочетание его вампирских меток и моей врожденной способности чувствовать мертвых должно было помочь мне сопротивляться. Так какого черта сейчас происходит?

— Ma petite, неужто я вдруг сделался неотразимым? — я слышала улыбку в его голосе. Это помогло мне отстраниться достаточно, чтобы увидеть его лицо, и улыбка у него была самая что ни на есть соблазнительная. Я снова могла видеть весь этот непривычный макияж. Дух захватывало. В груди сделалось тесно просто от того, как он выглядит. Я снова начала падать в его глаза, будто была железом, а он — магнитом, которому я не могу сопротивляться. Когда мы только встретились, я зарывалась ногтями в свои ладони, болью помогая себе противиться его чарам, но теперь у меня были другие способы. Я толкнула силу в это прекрасное лицо, направила ее против этой неотразимой тяги, и Жан-Клод отпрянул, будто я попыталась рассечь его мечом, и ему пришлось парировать удар своим собственным, чтобы я не пустила ему кровь. Думаю, нас обоих все это застало врасплох, и мы просто отреагировали автоматически. Мы оба бросили в атаку практически самую чистую нашу силу. Жан-Клод перекрыл канал связи, чтобы мы больше не навредили друг другу, но все произошло так быстро и мощно, что меня аж встряхнуло в руках Дольфа. Движение оказалось достаточно внезапным, чтобы я стряхнула его с себя и начала падать. Жан-Клод перекрыл связь, чтобы защитить нас обоих, но именно МакКиннон и Дольф уберегли меня от падения в обгоревшие останки нашей жертвы.

— Что это за чертовщина была? — спросил МакКиннон.

— Никогда не видел ее такой, — заметил Дольф.

Я стояла на мысках и ладонях, в своих бахилах и перчатках, так что ничем не испортила ковер на месте преступления. Может, если бы ноги Дольфа и МакКиннона не попались мне по дороге, я бы припала на колени, но часть меня вспомнила, где я нахожусь, даже если остальная понятия не имела. Ни разу у меня не было такой реакции на Жан-Клода — только не от простого ментального контакта. Я так и стояла на своих четырех до тех пор, пока не перестала дрожать, после чего выпрямилась, оттолкнувшись пальцами, и вернулась на пятки. В какой-то момент мне захотелось все бросить и убежать с места преступления, чтобы увидеть, как Жан-Клод танцует на сцене. Желание это было таким сильным, что я уже начала поворачиваться к двери, когда спохватилась.

— Я себя тоже никогда такой не видела, — пробормотала я.

— Что? — переспросил Дольф.

Я повторила.

— Серьезно? — удивился МакКиннон.

Я кивнула.

— Серьезнее некуда. У нас с Жан-Клодом еще будет разговор на эту тему.

— Звучишь не слишком радостно, — заметил МакКиннон.

Я уставилась на него и это, должно быть, был хороший взгляд, потому что он вскинул свои руки вверх.

— Прости, Блейк, я просто комментирую.

— Может, тебе стоит попридержать свои комментарии.

В моей голове вновь зазвучал голос Жан-Клода. Я начала было укрываться щитами, когда он сказал:

— Это не я.

Я колебалась — слишком взвинчена была, чтобы устаканить все в своей голове, но Жан-Клод все понял, потому что сказал:

— Кто бы ни ослабил твою способность к сопротивлению, это был не я и не ты сама. Это нечто снаружи.

— Вот дерьмо, — с чувством ругнулась я, и волна страха окатила мою кожу холодом.

— Что случилось? — спросил Дольф.

— На нас напали, — ответила я.

— Где? — уточнил он. — Мы отправим подкрепление.

Я мысленно пообещала себе потом обнять его за то, что именно это стало его первой мыслью. Сейчас же я покачала головой.

— Не так атакуют — не физически, а магией.

— Что ты имеешь в виду? — не понял МакКиннон.

Я вновь покачала головой.

— Я имею в виду, что кто-то или что-то вмешалось, когда я только что связалась с Жан-Клодом. Мне здорово трахнули мозги. Я была будто очарована. Со мной годами такого не было. Черт, да ни один вампир меня так не прокатывал уже много лет.

— Ты уверена, что это не Жан-Клода малость занесло? — поинтересовался МакКиннон.

— Уверена, потому что одна из причин, почему ему так долго не удавалось завоевать меня, это мой страх перед подобной херней. Он бы не сделал этого ни случайно, ни нарочно — не тогда, когда на носу наша свадьба.

— Подожди, — начал МакКиннон, — ты хочешь сказать, что этого было бы достаточно, чтобы ты отменила свадьбу?

— Еще бы, черт возьми. Если он сознательно трахает мне мозги вот так, то я больше не хочу иметь с ним никаких дел. Это как метафизическое изнасилование, с той только разницей, что это настоящий афродизиак, который вызывает реальное влечение или того хуже — любовь. Если он провернул такое на расстоянии, то я больше никогда не захочу находиться с ним в одной комнате. Это было бы слишком опасно, а значит — никакой свадьбы.

— Ясно, но ты же не собираешься в самом деле отменить свадьбу, верно? — уточнил МакКиннон.

— Нет, но если это сделал не Жан-Клод, то это какой-то другой вампир или ведьма, что-то достаточно мощное, чтобы трахнуть мои мозги так, что я даже не заметила, что происходит, да еще и на расстоянии, — желудок у меня завязался узлом.

Я потянулась к цепочке на своей шее и выудила наружу крест, чтобы зажать его в руке. Обычно я просто оставляю его болтаться снаружи, но сегодня мне нужно было что-то поубедительнее.

— Насколько силен должен быть тот, кто прокатил тебя вот так, не будучи с тобой в одной комнате? — спросил Дольф.

— Силен как древний вампир. Черт, мне только что звонил отец. Он с семьей прилетает на следующей неделе.

— Я рад, что он в итоге решил отвести тебя к алтарю, — заметил Дольф.

— Нет, дело не в этом. Он наконец решился на встречу с Жан-Клодом, но по-прежнему хочет, чтобы я его бросила и не выходила за вампира.

— Зачем тогда вообще приезжать? — не понял Дольф.

— Потому что если он сейчас не примерит костюм, которую шьют ему на заказ, то портным не успеть к свадьбе. Я сказала отцу, что если он не приедет на раннюю примерку, то он свой выбор сделал, и я найду кого-нибудь другого, кто поведет меня к алтарю. Так что он приедет ради примерки и встречи с Жан-Клодом, но все остальное пока непонятно. Если честно, я не думаю, что мой убежденный католик-отец согласится прийти на свадьбу, не говоря уже о том, чтобы вести меня к алтарю.

— Мы с Люсиль можем встретиться с ним, пока он здесь, и рассказать, как проработали нашу ситуацию с Дарреном и Эрикой.

— Спасибо, Дольф, если у отца получится приехать до свадьбы, это было бы здорово.

— В смысле — если? — не понял МакКиннон.

— Я не могу позволить своей абсолютно человеческой и максимально далекой от полицейских разборок семье приехать в город, если у нас тут массовая атака вампиров. Если мастер вампиров способен прокатить меня, то у моей семьи нет и шанса против него. Черт, да у большинства моих сверхъестественных близких и то не будет шанса. Мой врожденный иммунитет к вампирским силам чуть ли не самый сильный среди всех нас.

— Не отменяй приезд своей семьи, Блейк.

— У меня нет выбора, МакКиннон.

— На самом деле, есть.

— Ты о чем?

— Комитет Надзора экспериментирует над кое-какими протоколами магической защиты.

— Пит, — вмешался Дольф, — ты только что учудил что-то с моим офицером?

— Я не собирался влиять на Блейк. Мне было велено осторожно проверить эту штуку в полевых условиях, если появится шанс.

Дольф вдруг навис над МакКинноном так, словно прибавил в росте на пару дюймов. Он чеканил каждое слово почти до боли, будто боялся, что если утратит контроль над своим голосом, то вообще не сможет держать себя в руках.

— Что-ты-сделал-с-Анитой?

МакКиннон развел руками, словно показывая, что он безоружен. Ни я, ни Дольф на это не купились.

— Что за херню ты со мной провернул, МакКиннон?

— С нами сотрудничает ведьмовский ковен. Предполагалось, что это будет заклинание для снятия вампирского воздействия на тот случай, если он захватит нас, чтобы лишить его возможности проворачивать ментальные трюки. Эта штука не должна была разрушить твой контроль и сделать вампира сильнее.

— Что за бред я сейчас услышала? — скривилась я.

— В точку, — согласился Дольф.

— Попробуй еще раз, медленно и четко, — посоветовала я.

МакКиннон перевел взгляд с одного из нас на другого, немного приподняв руки, словно мы велели ему показать их нам. Ладно, пока этого достаточно.

— Ведьмы сказали, что этот амулет или заклинание… не знаю точно, как правильно назвать эту штуку, и, поскольку Блейк шарит в магии получше моего, я хочу предупредить, что не разбираюсь в специальных терминах.

— Ладно, амулет, заклинание — что именно оно делает?

— Защищает от вампиров того, на кого оно наложено.

— С этой задачей прекрасно справляются освященные предметы, — сказала я.

— Только у верующих. Ты удивишься, как много агностиков и атеистов работает в правительстве.

— Не удивлюсь, — ответила я.

— Продолжай, Пит.

МакКиннон посмотрел на одного из своих старейших друзей так, словно не ожидал, что Дольф будет на моей стороне. Ему следовало уточнить этот момент, прежде чем заявляться на место преступления, которое находится в юрисдикции Дольфа.

— Это заклинание должно смыть силы вампира.

— Какие именно? — уточнила я.

МакКиннон моргнул, словно вопрос, который я задала, был слишком сложным.

— Ментальные.

— Точнее, — попросила я.

— Насколько точнее?

— Ни одно заклинание или амулет, или что там еще, не может перекрыть все вампирские силы.

— Нам известно, что оно не работает против сверхъестественной мощи, суперслуха и прочих физических способностей, — ответил он.

— Я про физические даже не заикалась, так что давай-ка спрошу еще раз. Какие силы эта чертова штука на тебе должна смыть?

— Ментальные силы вроде тех, когда зачаровывают взглядом.

— Я чуть нахрен не провалилась в глаза Жан-Клода, как какой-нибудь новичок, так что это не сработало.

— Прости за это, я не хотел ставить палки в колеса вашим свадебным делам.

— Спасибо, что правду сказал, — ответила я.

— Если бы ты отменила свадьбу и потеряла шанс наладить отношения с отцом, я бы больше никогда не смог смотреть на себя в зеркало, Блейк.

— Приятно знать, — сказала я.

— Какие еще вампирские способности должно пресекать это заклинание? — спросил Дольф.

— Ведьмы сказали…

— Хорош втягивать ведьм, МакКиннон. Ты подстроил все так, чтобы я открыла ментальную связь с Жан-Клодом, словно мы с ним какие-то подопытные свинки, и при этом заявляешь, что ни хрена не сечешь в магии. Отвечать за это тебе.

— Ладно-ладно, ты права.

— Так что еще должно делать это заклинание? — повторил Дольф.

— Защищать от вампирского взгляда, лишать вампа его особых способностей.

— Это еще что значит? — не понял Дольф.

— Некоторые вампиры могут вызывать панику у толпы, похоть или еще какую-нибудь вторичную эмоцию, иногда даже могут засунуть определенные мысли в чужую голову, — пояснил МакКиннон.

— Например, когда вампир, чтобы защитить себя, велит копу застрелить другого копа, — сказал Дольф.

— Да.

— Все мы такое видели, — заметил Дольф.

Я кивнула. Еще как видели.

— Тогда почему власть Жан-Клода над Анитой усилилась?

— Не знаю.

— А почему мои способности к сопротивлению ослабли? — спросила я.

— Да не знаю я, но я бы сказал, что это феерический провал полевых испытаний этой штуки, — ответил МакКиннон.

— Да что ты, — многозначительно уставилась я на него.

— Выходит, ты солгал мне и Аните, когда заявил, что твое начальство прослушивает ее телефон, и если она им воспользуется, то это выйдет тебе боком?

— Нет, это не было ложью, клянусь, но я бы больше переживал о группе ненавистников из интернета. Там есть серьезные хакеры. Мы обнаружили, что они пролезли… Я не могу сообщить, куда именно, но, скажем так, если телефон не закодирован так же хорошо, как сверхсекретные правительственные каналы, то эти хакеры могут прослушивать кого угодно из ваших ребят.

Я чуть не ляпнула, что, вообще-то, у нас была одна из самых крутых систем безопасности, которую только можно купить за деньги — ее поставили после того, как мы обнаружили жучков пару лет назад. Я понятия не имела, как там это все работает, но знала, что люди, которых наняли Жан-Клод с Рафаэлем, шарили в этом дерьме, и они уверяли, что в общем-то мы в безопасности. «В общем-то» — потому что хакинг — это как пытка. Рано или поздно, будь то система или человек, все ломается. Но сообщать правительственному служащему о том, что мы засекретили наши телефоны и прочее — идея так себе, особенно если этот служащий работает на Комитет, который тратит наши налоги на разработку заклинаний против вампиров.

— Вампиры теперь официально считаются гражданами. Разве поиск способов навредить им не нарушает закон?

МакКиннон фыркнул.

— Ты не захочешь знать, что спонсирует наше правительство. Там не только магия против сверхъестественных, Блейк.

— Так ты признаешь, что Комитет изучает враждебные магические способы воздействия на нас? — уточнила я.

Лицо МакКиннона на секунду перестало быть таким радостным, но потом он все же нашел в себе силы улыбнуться — довольно фальшиво.

— Стало бы наше правительство так поступать?

— Пит, — сказал Дольф. Всего одно слово, но для них двоих его было достаточно.

— Прости, Дольф. Я и так сказал больше положенного.

— Блеск, — вздохнула я. — Давайте вернемся к заклинанию, которое ты использовал против меня.

— Оно против вампиров.

— А, ой, против моего жениха и мужчины, которого я люблю. Так действительно звучит гораздо лучше.

Ему хватило такта смутиться.

— Когда ты это так формулируешь, звучит мерзко.

— Иначе и не скажешь, — ответила я.

— Скажи ей, что еще делает это заклинание, Пит.

— Я уже сказал — защищает от вампирского взгляда, от захвата воли и принуждения сражаться на стороне вампира, от любых эмоций, которые вампир может всколыхнуть в человеке.

— Не-а, ведьмы не так это представили. Не думаю, что они заявились на заседание правительства с фанфарами, копами и военными на подпевках, и сказали, что эта штука остановит эмоции.

Пит улыбнулся.

— Ты права, они сказали, что амулет или заклинание остановит вторичные вампирские способности, какими бы они ни были.

— Это очень широкий спектр, — заметила я.

— Поэтому они и выдали прототипы нескольким людям, чтобы протестировать в полевых условиях, когда реальной угрозы нет.

— Типа как сегодня, со мной и Жан-Клодом.

— Да.

— Скажи ты мне заранее, я бы с радостью помогла тебе протестировать эту штуку, но не смей больше вываливать на меня подобное дерьмо постфактум.

— Конечно, — согласился он.

— Твое слово, — надавил Дольф.

— Мое слово, — ответил МакКиннон.

— Я должна сообщить охране, что им следует поднять уровень тревоги, но не собираюсь использовать метафизику, пока на тебе эта штука.

— Я могу выйти.

— Какой радиус у заклинания?

МакКиннон вновь выглядел смущенным.

— Мы точно не знаем.

— Вы хоть знаете, как оно действует на обычное сознание? — спросила я.

— На обычных людей оно не действует.

— Только на вампиров? — уточнила я.

— У одного практика вуду были с ним проблемы, но, поскольку он, как и ты, поднимает мертвых, мы его исключили.

Я уставилась на него. Дольф задал вопрос, будто прочитав его у меня в голове:

— Почему вы его исключили?

— Я не вправе делиться этой информацией.

— Господи, МакКиннон, эта штука работает против людей, которые занимаются магией смерти?

— Мы искали то, что будет работать против всех немертвых, — ответил он, словно это был максимум, который он мог нам выдать.

— Я думала, ты умнее, МакКиннон, — сказала я.

— Она же некромант, Пит.

— Теперь я это понимаю, в смысле, я знал это и раньше, но не думал о ней вот так. Она же из наших, а не из… — он замолчал, когда мы с Дольфом уставились на него. Что бы ни было написано на наших лицах, это заставило его уткнуться взглядом в пол, как провинившегося мальчишку.

— «Не из них»? Ты это хотел сказал? — спросила я тихо, потому что не была уверена, зла я или просто разочарована.

— Мне жаль, Блейк, я приехал, чтобы помочь, а не навредить.

— Я пошла звонить своим, но к тому моменту, как я вернусь, я хочу видеть амулет.

— Не уверен, что после того, что случилось, тебе стоит касаться его, — ответил МакКиннон.

— Согласна, поэтому я и хочу его увидеть, а не потрогать, — я уже начала набирать номер, но задумалась, хочу ли я это делать перед МакКинноном или Дольфом, особенно перед МакКинноном. Если он говорит правду — а я уверена, что так и было, — у него останется запись нашего разговора, но это будут только голоса. А если он увидит, как я звоню, то у него будут данные о языке моего тела, выражении лица и прочие личные наблюдения.

— Пусть ребята вернутся к работе над местом преступления. Я позвоню из коридора.

Они согласились, что идея хорошая, поэтому Дольф открыл дверь и все, кто прохлаждался снаружи, вернулись в номер, а я вышла. В дверях я сказала:

— Хочу закончить наш разговор до твоего ухода, МакКиннон.

— Я буду на месте, когда ты вернешься, — ответил он.

Я хотела ответить, что лучше бы ему действительно быть на месте, но вслух сказала:

— Хорошо.

МакКиннон нас предупредил. В какой-то степени он был на нашей стороне, так что не стоит ему угрожать. Хотя мне ужасно хотелось это сделать, потому что он выбесил меня со своим амулетом. Была у меня пара догадок насчет магии внутри этой штуки, но сейчас важнее оповестить всех о повышении рисков в системе нашей безопасности, чем играть в крутого парня с МакКинноном. К тому же, мое эго не было задето, так что играть мне не придется.

6

Я никак не могла решить, кому же набрать первому, и в итоге остановилась на Клодии. Она у нас заведует охраной, так что на ней безопасность всего «Цирка Проклятых», в недрах которого обитал и спал в дневное время Жан-Клод. Безопаснее места у нас нет, но «Цирк» был еще и важной стратегической целью, потому что многие в курсе, что это место дневного отдыха мастера города. Тайное укрытие не будет тайным, если кто-то, кроме тебя, о нем знает, а о помещениях под «Цирком» помимо нас с Жан-Клодом знала куча народа.

Я нашла относительно пустое пространство коридора и набрала номер из списка избранных. Клодия быстро становилась моей лучшей подругой среди всех, что у меня были, и при этом не являлась моей любовницей.

— Анита, как там примерка шафера? — ее голос был наполовину смешливым, потому что наши охранники, которые знали Эдуарда, делали ставки. Ставили на то, что он возненавидит свои шмотки и откажется их надевать, на то, что возненавидит, но наденет их ради меня, на то, что шмотки ему понравятся (не самый удачный вариант), а еще на то, что, несмотря на отвращение, все равно наденет и будет выглядеть охренительно. На последний вариант поставила я.

— Я рада, что мы не выбрали черно-апельсиновую гамму, как многие от нас хотели — якобы женитьба с вампиром обязательно должна быть оформлена в стиле Хэллоуина, — сказала я.

Слово «апельсиновый» было у нас кодовым, и, если я его произношу мимоходом, это означало, что я подозреваю о слежке за разговором. Кодовым это слово было не только для меня, и, когда кто-то другой использовал его, оно имело тот же смысл. Будь разговор о походе в супермаркет или о заказе цыпленка в апельсиновом соусе из китайского ресторана, его повторили бы дважды, чтобы подчеркнуть, что это не случайность.

Когда Клодия мне ответила, ее голос уже не был таким радостным.

— Некоторые даже предлагали смешать апельсиновый с пурпурным, помнишь?

«Пурпурный» у нас означал физическую безопасность, так что ее формулировка указывала на то, что наша система безопасности тоже была скомпрометирована.

— Помню, но этому не бывать. Если ты знаешь Жан-Клода, то тебе сразу ясно, что все будет черно-белое. Я боялась, что будет слишком похоже на зебру, но в действительности смотрится отлично.

«Зебра» означала, что система безопасности накрылась медным тазом.

— Круто, что тебе нравится, и я рада, что ты отговорила Жан-Клода наряжать вас обоих в золотое.

«Золотой» означал, что кто-то находится в опасности прямо сейчас, о чем Клодия меня и спрашивала. Парочка офицеров в форме прошла мимо и покосилась в мою сторону. У нас были причины использовать кодовые слова. Все больше и больше людей, в основном из числа копов, собирались возле места убийства. Я направилась вглубь коридора, подальше от них, на ходу отвечая Клодии:

— Никакого золота, мы бы смотрелись как рождественские игрушки в огоньках.

«Рождество» означало, что я сейчас в порядке, никто не заставляет меня врать об этом, и меня не нужно спасать. Я даже искренне усмехнулась, представив нас на свадьбе, всех таких золотистых.

— Спасибо, что не вынуждаешь меня присутствовать. Я бы маячила надо всеми, как жираф.

Кодовым словом было последнее: с помощью «жирафа» она уточняла, угрожает ли кому-то другому опасность прямо сейчас, вдали от меня, и хотела знать, где и как это происходит. Насколько велика была угроза? Насколько высок этот жираф?

Мне снова удалось искренне рассмеяться.

— Поверь мне, Клодия, я и сама не хочу изображать хрупкую газель в чертовом платье.

«Газель» означала, что в данный момент угроза не критична.

— Мне все еще спорим о последних деталях платья и цветах. Он хочет, чтобы они все были белыми, но если мы с ним сами будем в белом, то мне бы хотелось побольше других оттенков.

«Оттенок» означал хаос и неизвестность, либо же мою неуверенность в том, что наша газель не является на самом деле жирафом.

В дальнем конце коридора открылась дверь. Я услышала женский голос — кажется, там кто-то плакал. Другой женский голос произнес:

— Ты сегодня спасла жизни.

— Можно не заморачиваться и остановиться на зелени, — сказала Клодия, пытаясь узнать, в курсе ли я, насколько серьезной была угроза в момент своего появления. Учитывая, что свадьба у нас реально будет черно-белой, какой угодно другой цвет мог оказаться кодом. Мы слишком часто использовали эти цвета, вот почему в коде появилась «зебра». Зеленый означал самый низкий уровень угрозы, поскольку белый мы использовать не могли. Зеленый, желтый, апельсиновый и красный означали степень ухудшения ситуации.

Дверь в комнату, откуда доносились голоса двух женщин, по-прежнему была открыта. Я поняла, что в проеме стоит офицер в форме и не дает двери закрыться. Эта сотрудница полиции смотрела в коридор так, словно кого-то ждала. Я не стала встречаться с ней взглядом на случай, если она решит, что это я должна подойти. На шее у меня болтался значок, да и ветровка на мне была маршальская, так что за гражданскую я в любом случае не сойду.

— Апельсиновые цветы отлично смотрелись бы при черном убранстве, но только если там есть еще и белые, да и трудно будет найти оранжевые цветы, которые понравятся нам обоим.

Теперь Клодия знала, что, когда на нас нападут, угроза будет серьезной, но не совсем ужасной. Сказав это, я поняла, что у меня недостаточно информации от МакКиннона, чтобы заявлять об этом настолько категорично, поэтому добавила:

— Вообще оттенков просто тьма, да и сами цветы должны быть свежими, так что у нас есть еще куча времени, чтобы выбрать, — я снова упомянула оттенки, намекнув, что не уверена насчет степени угрозы. Она может быть как красной, так и желтой.

— Как насчет красных или желтых цветов? — спросила Клодия.

— Желтый хорошо смотрится с черным, а вот с белым уже не очень, так что красный у нас главный претендент для моего букета.

— Мне кажется, красные цветы на фоне белого платья с твоим цветотипом сделают тебя совсем уж Белоснежкой.

Снова цвета. Она спрашивала, насколько велика вероятность того, что уровень опасности будет красным. Если я еще раз повторю этот цвет, то это будет подтверждением максимальной угрозы. «Белоснежка» позволяла ей уточнить, является ли целью только один человек.

— Скорее уж красной розой, чем Белоснежкой, — ответила я, стараясь звучать небрежно. «Красный» означал, что нужно принять все возможные меры предосторожности, а «красная роза» значила, что угроза направлена на всех нас. Понятия не имею, как мы будем использовать кодовые слова в наших обычных разговорах после того, как закончится свадьба. Скорее всего, Клодия и Бобби Ли придумают нам новый набор.

Женский плач из раскрытой двери раздался снова — на этот раз громче. Сотрудница в форме, наконец, поймала мой взгляд.

— Мне надо вернуться к работе, потом обсудим свадебные дела.

— Обсудим, — согласилась Клодия. — Ты там держи ухо востро.

— Ты же знаешь, что так и сделаю, — я уже направлялась к полисменше, которая смотрела на меня вопросительно.

— Знаю, что сделаешь, — Клодия вдруг замолчала, будто хотела еще что-то сказать, но у нас не было подходящих кодовых слов для этого.

— Жду у бара, капибара, — сказала я (в прощании использовано название животного, как и в коде — прим. переводчика).

Это заставило ее рассмеяться, как и было задумано. Когда твои друзья переживают за тебя, лучшее, что ты можешь сделать, это помочь им расслабиться. Я отключила звонок, слушая смех Клодии в трубке, и пошла узнавать, что там от меня хочет женщина в форме.

7

Офицер Кей Бичер была очень рада обнаружить другую женщину со значком в коридоре, потому что у нее были месячные, и она боялась, что вот-вот заляпает свои форменные штаны. Я поддержала ее, как могла только другая женщина, и отпустила, заняв ее место в дверях. Другая женщина — темноволосая, в розовой форме горничной с белым фартуком — сидела в комнате на полу, навалившись на кровать, и рыдала в салфетки «Клинекс» из упаковки, что валялась рядом.

Бичер представила нас друг другу.

— Мона, это Анита, маршал США, она побудет с тобой пару минут.

Тот факт, что нас обоих назвали по имени, заставил меня вскинуть бровь, но Бичер прошептала:

— Она ужасно расстроена, лучше обращаться по имени.

Я кивнула, будто бы поняла, о чем она, но, кажется, все-таки поняла.

— Спасибо… Кей.

— Просто помоги ей сохранять спокойствие до тех пор, пока капитан Сторр не отпустит ее домой.

Я шепнула в ответ:

— Это она погасила огонь?

— И спасла всех, — ответила Кей и решительным шагом направилась в сторону уборных, которые находились за пределами номеров, имевших отношение к происшествию. Правило, которое ты узнаешь на первой лекции по осмотру места преступления: нельзя пользоваться ванной комнатой, в которой могут сохраниться улики, если только тебе не сказали, что можно, потому что там уже все осмотрели. Судя по всему, офицеру Кей придется искать общественный туалет, если только кто-нибудь, не связанный с этим преступлением, не пустит ее в свой номер. Придется мне здесь немного задержаться.

Мона шмыгнула носом в салфетку, глядя на меня своими мутными, полными слез глазами.

— Как вас зовут… Анна?

— Анита, — поправила я.

Она слабо улыбнулась.

— Анита.

Я подарила ей ободряющую улыбку, размышляя о том, как приятно в кои-то веки побыть для кого-то источником успокоения, а не угрозы. Были причины, почему мне редко доводилось играть роль хорошего копа. Ой, подождите, я же ни хрена этого не умею, но я все равно улыбнулась и попыталась выглядеть настолько безобидно, насколько позволяли мои габариты, а не опасно, как намекали навешанные на меня бронежилет и оружие.

Мона улыбнулась мне в ответ.

— Вы очень храбро поступили, разобравшись с пожаром с помощью одного только огнетушителя, — заметила я.

Ее улыбка стала чуть бодрее, но уголки губ дрогнули, и она угасла.

— Я не хотела, чтобы то, что случилось в Нью-Йорке, повторилось и здесь.

— Там было паршиво, — согласилась я. — Еще раз спасибо, что защитили всех в этом отеле.

— Я видела в новостях всех этих несчастных.

— Ага, — сказала я, и, поскольку мне плохо давались паузы, спросила: — Вы случайно не видели, никто не покидал номер перед тем, как вы вошли?

Она покачала головой.

— Вы много комнат открыли перед тем, как нашли нужную?

Мона моргнула и нахмурилась.

— Что?

— Когда срабатывает пожарная сигнализация, это, должно быть, очень страшно, и все пытаются выбежать наружу, но вы взяли себя в руки и нашли источник огня.

Она кивнула.

— Мне было очень страшно, но я почувствовала дым, и знала, что в одном из номеров остановился вампир, поэтому все, о чем я могла думать, это то происшествие в Нью-Йорке. Я не могла допустить, чтобы у нас произошло то же самое.

Я подумала о том, что она никак не могла учуять дым — ковер лишь чуть-чуть занялся огнем, но, может, ей показалось, что почуяла, потому что она увидела пламя, и дым пришел ей на ум ассоциативно. Память — штука забавная, она заполняет пробелы тем, что ты только предполагаешь, а не тем, что произошло в реальности.

— Вы заметили всполохи пламени в проеме под дверью? — спросила я.

— Нет, дверь сидит плотно, там нет проема.

— Что ж, полагаю, повезло, что пожар в Нью-Йорке засел к вам в голову, вот вы и ринулись к нужной двери, прямо в номер вампира.

— Что?

— Об этом инциденте трубили по всем новостям, поэтому неудивительно, что вы, работая в отеле, прокручивали этот пожар у себя в голове.

Мона кивнула, но выглядела при этом озадаченно или еще как-то. Я не могла прочесть по выражению ее лица. Она в шоке? Такое бывает после того, как чрезвычайная ситуация уже сошла на нет, даже если ты сам в ней не пострадал. Ее должны были осмотреть. Кто-то же должен был это сделать.

— Вы сами не пострадали, не обожглись?

Она покачала головой, пялясь в одну точку перед собой, но я не думаю, что она видела там что-то сверхъестественное. Это просто было место, куда она смотрела, попутно переваривая произошедшее.

— Мона, вы в порядке? — я глянула в коридор, выискивая там других полисменов, чтобы ко мне подозвали Дольфа, но все они были слишком далеко — мне пришлось бы кричать, чтобы они подошли. Мне не хотелось подставлять Кей или объяснять кому-то, почему ей пришлось покинуть свой пост. У женщин может быть сестринство, даже если это женщины-копы, но я знала, насколько это трудно — быть одной из парней, когда биология постоянно напоминает тебе, что на самом деле это не так. Тяжелые месячные могли разрушить репутацию, даже если у Кей она была очень хорошей. Может, она будет находить тампоны на своем столе, в своем шкафчике, в служебной машине, и ей придется делать вид, что это ее не парит, потому что, если она покажет свои реальные чувства, шутка затянется навечно. Черт, да она в любом случае может затянуться навечно. Нет уж, лучше я постою здесь, в дверях, пока она не вернется, либо пока не появится кто-то старше меня по званию, а именно — Дольф. Будучи маршалом США, технически я не являлась звеном цепи местного подразделения правоохранительных органов. Маршалы — они вроде прапорщиков в армии. Ты знаешь, какое у нас звание, но не очень понимаешь, где именно наше место в структуре, и никогда не поймешь, кто может отдавать нам приказы, а кого мы имеем право игнорировать.

— Я думала, они начинают двигаться, если загорелись, — отстраненным голосом произнесла Мона — так, словно не собиралась говорить это вслух. Она явно проживала своего рода посттравматический шок. Скорая или кто-то из медиков ее вообще осматривал?

— Обычно они не двигаются, просто горят, — сказала я.

Она моргнула и перевела взгляд на меня, ее карие глаза вышли из орбит, показывая белки.

— Оно двигалось — потянулось наружу, все в огне, сплошь обгоревшие кости, и все же оно потянулось ко мне.

— Пока вы поливали его пеной из огнетушителя, — сказала я.

— До этого.

— До? — переспросила я.

Она кивнула.

— Раскрытые шторы впустили в комнату последние лучи перед закатом. Когда солнце зашло, вампир проснулся, — пояснила я.

— Он весь горел, весь был объят пламенем, и все равно двигался, кричал. Это было ужасно.

— Вы потушили огонь не для того, чтобы спасти отель, вы потушили вампира, потому что, сгорая, он ожил, — поняла я.

Мона кивнула.

— Он горел заживо. Я знаю, что он мертвый, но когда он кричал от боли, то не казался таковым. Он казался живым, а теперь он мертв. Они сказали, что это истинная смерть.

— Теперь он действительно мертв, — подтвердила я.

— Я не знала, что они способны вот так чувствовать боль, — сказала Мона.

— Ага, вампиры чувствуют боль — совсем как мы.

— Если бы это случилось утром, как в Нью-Йорке, ему было бы больно?

— Нет, он бы спал дневным сном — ни боли, ни пробуждения.

— Но в ту комнату утренние лучи не проникают, так что этого произойти не могло.

Что-то в ее формулировке показалось мне странным, а может, я просто видела мотив там, где обычный человек пытается справиться с необычным событием в своей жизни. Мне нужен другой офицер, чтобы разобраться, в чем дело, прежде чем я сделаю ошибочные выводы. Я мало кого из обычных людей опрашивала, но знала, что их реакции могут сильно отличаться от реакций вампиров и оборотней. У вампов за плечами были декады и века тренировок по контролю над эмоциями и языком своего тела — это больше, чем бывает у большинства людей. Оборотни же могут почуять страх и гнев, и неважно, как хорошо ты контролируешь свое тело — над автоматическими реакциями нервной системы ты не властен. Они сдадут тебя с потрохами, если в дело пойдет нос оборотня, то же самое касается их суперслуха, да и вампирского тоже. И те, и другие поймут, что твой пульс подскочил — зачастую даже раньше тебя самого.

Я смотрела на женщину, тихо сидевшую на кровати, на пачку «Клинекса» у нее в руках, о которой она уже забыла, потому что пялилась в стену. Она была бледной, а ее кожа покрылась испариной. И то, и другое могло быть признаком шока. Надо выяснить, может ли кто-то с более объемным багажом медицинских знаний, чем у меня, осмотреть ее. Насколько я могла судить, с ней явно что-то не в порядке. Блин, я вообще не привыкла разбираться с обычными людьми. Копы не в счет, сотрудники «скоряка» тоже. Они все ведут себя нестандартно в чрезвычайных ситуациях — еще нестандартнее, чем вампиры и оборотни.

— Этот вампир напал бы на меня, если бы не умер? — спросила Мона.

— Не знаю, вы тушили огонь, так что вы пытались ему помочь.

— Я не задернула шторы, — возразила она.

— Вы старались помочь, как могли.

Она кивнула, будто бы для нее это что-то значило. Я выудила телефон и напечатала Дольфу, стараясь не раздувать ситуацию с Моной. Какое-то время я размышляла, что именно ему написать, и в итоге отправила следующее: «Ты мне нужен в комнате горничной. Тут что-то не так.»

— Мы с вами раньше встречались? — спросила вдруг Мона.

Я покачала головой.

— Нет.

Она нахмурилась. Я отступила чуть дальше в дверном проеме, чтобы получше видеть коридор, но при этом не выпускать из глаз женщину на кровати. К моему облегчению офицер Кей Бичер шагала в нашем направлении крайне решительно. Я заметила Дольфа — он вышел из номера сразу за ней. Он был намного выше, но мне не нужно было выбирать, на кого из них смотреть.

Кей подошла с улыбкой и поблагодарила меня. Дольф у нее за спиной стоял с нечитаемым и очень серьезным лицом. Она даже обернулась, словно гадала, не влетит ли ей за то, что оставила свой пост на меня. Я подала голос прежде, чем она успела втянуть себя в неприятности.

— Кей, как хорошо, что ты здесь. Мона, офицер Кей вернулась, побудете с ней пару минут? Я скоро вернусь, — я даже улыбнулась, пока говорила это.

Мона кивнула и посмотрела на Кей так, словно ни разу ее не видела, а потом опять уставилась в стену. Стена не казалась мне такой уж интересной — обычная стена в отеле, с комодом, телевизором и зеркалом. Стандартное отельное убранство, но вдруг я поняла, что ошибалась. Зеркало занимало куда больше места, чем обычно. В большинстве дешевых номеров зеркало устанавливают с внутренней стороны двери в ванную или на дверцах шкафа. У многих отелей там была бы картина. Мона смотрела не в стену. Она смотрела на себя. И смотрела так, будто не узнавала того, кого видит. Может, это просто последствия шока, а может и что-то другое.

Когда я вышла наружу, Дольф ждал меня в коридоре. Лицо у него было выжидающе-нейтральное. Он знал, что без серьезной причины я бы не стала его звать. Я прошла мимо него чуть дальше по коридору, и мы оказались ближе к месту преступления и толпе снующих туда-сюда людей. Я остановилась, не доходя до злополучного номера, чтобы никто нас не подслушивал.

— Анита, да говори же, — сказал Дольф.

Я рассказала то, что узнала от Моны.

— Это немного, — констатировал он.

— Факт, но она наверняка ничего настолько ужасного раньше не видела, так что, может, это просто шок.

— Но ты так не думаешь, — заметил он.

— Мне бы хотелось опросить ее и выяснить это.

— Она — героиня. Ее образ в средствах массовой информации уже сформирован, — сказал он.

— И?

— Нам нужно знать точно, прежде чем мы поменяем линию повествования, вот и все.

— «Поменяем линию повествования», — повторила я. — Ого, Дольф, ты разобрался в том, как иметь дело с прессой.

Он улыбнулся, а потом вновь сделался серьезным — на тот случай, если на нас сейчас кто-нибудь пялится. У него была определенная репутация, которая не позволяла улыбаться своим подчиненным на месте преступления.

— Я просто говорю, что мы должны действовать осторожно, Анита. У нас тут горничная-героиня, которая спасла отель от пожара, а ведь свежи еще известия о происшествии в Нью-Йорке. Убийства Солнышка неделями занимают первые полосы.

— Я в курсе, — сказала я.

— Ты можешь вести себя дипломатично с нашей героиней?

— Я могу вести себя осторожно. Не уверена, что понимаю, как работает дипломатия.

— Сойдет, — ответил Дольф. — Можем включить камеру на жилете офицера Бичер — так мы все запишем.

— Отличная идея.

— Ты правда считаешь, что эта женщина имеет отношение к убийству?

— Не знаю, но тут что-то нечисто, и прежде, чем мы коронуем ее титулом героини, я бы хотела выяснить, что именно.

— В коридоре есть камера, — заметил он.

— Мы можем посмотреть запись перед тем, как вернемся?

Он кивнул.

— Можем.

— Мне нужно поговорить с офицером Кей до того, как мы уйдем?

— Я сделаю так, чтобы она оставалась на месте, и никто другой не разрешил ей покинуть пост, пока мы не вернемся.

— Круто быть начальником, — заметила я.

Дольф вновь коротко улыбнулся.

— Лучше, чем им не быть.

— Аминь, — согласилась я.

Его улыбка стала чуть шире, а потом он заглянул в номер, чтобы велеть офицеру Кей оставаться на посту. Затем мы направились к остальным, чтобы Дольф мог раздать им приказы. Я даже позволила МакКиннону посмотреть запись с камеры наблюдения вместе с нами. Пока я не использую свои парапсихические способности в его присутствии, все должно быть нормально, а если это изменится, я ему скажу, чтобы свалил нахрен подальше. Может, за то, что он провернул свой маленький амулетно-заклинательный эксперимент со мной и Жан-Клодом, я и просто так ему это скажу, но сперва мы должны раскрыть убийство. Я всегда могу повыпендриваться позже.

8

Начать выпендриваться я решила в тот момент, когда поняла, насколько крошечным был офис управляющего. Места едва хватало для плеч Дольфа и МакКиннона, не говоря уже об управляющем и обо мне самой. Я улыбнулась и сказала:

— Мы сейчас вернемся.

Я махнула Дольфу и МакКиннону в дальний конец коридора, где нас не смогут подслушать.

— В чем дело, Анита? — спросил Дольф.

— Комната совсем крошечная. Не хочу я находиться в таком тесном пространстве, когда рядом амулет МакКиннона.

— Других реакций у тебя на него не было, — возразил МакКиннон.

— Потому что я на цыпочках хожу со своими парапсихическими способностями с тех самых пор, как он на меня подействовал. Но некоторые из моих сил срабатывают почти автоматически — я даже не думаю о том, чтобы задействовать их. Что будет, если они сработают, пока ты тут об меня обтираешься? Насколько хуже будет эффект при соприкосновении на физике?

— Я… я не знаю.

— Тогда сними амулет, запри его в своем бардачке и не вытаскивай, пока не покинешь Сент-Луис.

— Он просто слишком силен или не годится в качестве средства защиты? — поинтересовался МакКиннон.

— Пока рано судить, но из-за него я потеряла свой контроль и защиту от вампиров. Что случится, если ты используешься его, когда я нахожусь рядом с кладбищем, и случайно подниму там зомби, которых не смогу контролировать? Что если на нас нападет вампир, ведь Дольф рассчитывает, что мои способности спасут наши задницы, но твой амулет превратит меня в очередную жертву?

— А на вампира он подействует? — поинтересовался Дольф.

— В смысле, лишит ли он его контроля? — уточнила я.

— Да, — подтвердил он.

Я призадумалась прежде, чем ответить.

— Жан-Клод не подначивает меня энергетическими игрищами так, как это вышло сегодня. Мы женимся, так что ему теперь нет нужды пускать в ход свои вампирские трюки, поэтому, думаю, амулет использовал нашу связь, чтобы лишить контроля нас обоих.

— Нам сказали, что эта штука защитит от вторичных вампирских сил, — напомнил МакКиннон.

— Насколько я могу судить, она лишь гарантирует, что вампир слетит с катушек. Может, если он будет слабее мастера, амулет и сработает так, как было заявлено, но, если нет, думаю, все станет только хуже. Блин, да даже если убрать вампирский взгляд, у них по-прежнему остается суперсила и огромная скорость.

— Нет, дело во взгляде — именно он заставляет людей думать, что вампиры быстрее и сильнее их.

— Ты что, смеешься?

— Оборотни действительно сильнее и быстрее, но вампиры обманывают нас, используя свои вторичные способности.

Я посмотрела на Дольфа, и он без слов дал мне понять, что я могу пуститься в объяснения.

— Ты у нас эксперт по вампирам, — сказал он.

— Он т в о й друг.

— Мне казалось, мы как минимум друзья по работе, — заметил МакКиннон.

— Каково тебе будет, если я заставлю тебя и твою жену причинить друг другу вред в качестве эксперимента — просто чтобы посмотреть, что будет? Мы все так же останемся друзьями после этого?

Эмоции пробежали по его лицу, как облака в ветреный день, пока он пытался собраться с мыслями, а может, просто выигрывал время, чтобы подобрать тот ответ, который выставит его в лучшем свете. Так поступает большинство людей — они представляют все так, чтобы выглядеть героями, а не злодеями. Я надеялась, что МакКиннон выше этого.

— Если бы ты это сделала, не понимая, что это причинит нам боль, думаю, я бы постарался прислушаться к твоим объяснениям и принял бы твое чистосердечное извинение.

— Я уже не доверяю тебе так, как раньше, но забудем об этом. Вернемся к тому факту, что ты работаешь на правительственный научный центр, который считает, что вампиры не сильнее и не быстрее обычных людей. Как, черт возьми, ваши эксперты могли допустить такую дезинформацию?

— Я не вправе раскрывать имена наших экспертов.

— Если это Джеральд Мэллори, то он десятки лет ни хрена не делает, кроме как закалывает вампиров в моргах. Может, он и забыл, как все устроено, но если ты используешь амулет в полевых условиях и выйдешь против вампа, который не увешан освященными предметами перед закалыванием в морге, то ты просто лишишь его контроля над собой. Магия превратит вампира в машину для убийства, которая будет просто крошить всех подряд, потому что ты отнял у вампира способность контролировать жажду крови. Ты понимаешь, к чему я клоню?

— Не уверен.

— Она о том, что даже если вампир не планировал нападать, амулет заставит его это сделать.

— Нам сказали, что амулет просто снимает чары, и вампиры перестают казаться человечными, он обнажает их внутреннего монстра.

— Тот, кто это сказал, прекрасно знал, как на самом деле действует этот амулет.

— Ты не можешь знать наверняка, что это не ошибка, Блейк.

— Сотню баксов ставлю, что они все знали, и еще — что они верят, что хороший вампир — это мертвый вампир.

— Мы бы никогда не стали просить совета у того, кто так считает, — возразил МакКиннон.

— И они об этом знают, так что свои самые мерзкие суждения они оставили при себе, чтобы никто не мешал их планам.

— Я не верю, что те, кто создал этот амулет, осознавали, на что он способен.

— Большинство ведьм не особо шарят в вампирах. Их магия — это магия жизни, и для создания такого амулета им бы пришлось прибегнуть к консультации эксперта по вампирам, не так ли?

МакКиннон отвернулся, чтобы мы не могли видеть его глаз. Думаю, его холодный коповский взгляд исчерпал себя, и он больше не мог скрывать того, что на самом деле думает. Получается, я заставила его усомниться в парочке экспертов из Комитета по Надзору. Отличненько.

— Если это реально Джеральд Мэллори, то он сделает все, чтобы закон вернул нас в те времена, когда вампира можно было просто убить на месте. Он их ненавидит той самой ненавистью, какая бывает у белых расистов, или у мужчин, которые презирают женщин и одновременно помешаны на них. Вот до такого помешательства у него доходило в последний раз, когда я с ним виделась и работала.

— Я не говорю, что Джеральд обсуждал что-то с нашим Комитетом, но он о тебе тоже не слишком лестно отзывался.

— Он мне в лицо сказал, что он обо мне думает.

— Сомневаюсь.

— Он считает, что я сплю с врагом, что Жан-Клод соблазнил меня своими вампирскими чарами, и что я не влюблена в него, а мне просто оттрахали мозги и поработили, и что я полностью перешла на его сторону, потому что я — некромант, а некроманты это почти такое же зло, как и вампиры.

— Он правда тебе все это сказал? — удивился МакКиннон.

— Нет, он назвал меня блядской гробовой подстилкой, фанаткой пушистиков, шлюхой вавилонской и злобной потаскухой, которая предала свою человечность, чтобы встать в одни ряды с дьяволом.

— Он назвал тебя так при свидетелях? — уточнил Дольф.

— Нет, если не считать вампира, которого он пытался угандошить, и это так затянулось, что вампир был рад, когда все, наконец, закончилось. Этот клыкастый не стал бы давать показания против охотника на вампиров, да в те времена ему никто и не поверил бы.

— Как давно это было? — спросил МакКиннон.

— Господи, восемь, нет, девять лет назад. Меня с тех пор в Вашингтон, штат Колумбия, не приглашали, по крайней мере не для охоты на вампиров.

— Ты ездила в Колумбию на переговоры с двумя Комитетами. Один по правам зомби, другой по правам вампиров, — напомнил Дольф.

— Ага, первый прошел ничего так, но к тому времени, как меня пригласили на второй, антивампирское лобби уже успело очернить мое имя, и со мной разговаривать не стали вовсе.

— Ты мне про это не рассказывала, — удивился Дольф.

— Ты сам тогда был против всего сверхъестественного, Дольф.

— Прости, что в то время я не мог поддержать тебя.

— Ты пригласил нас с моими любимыми в свой дом. У нас с тобой все хорошо, — успокоила я его и посмотрела на МакКиннона. — А с тобой — нет.

— Что мне сделать, чтобы это исправить? — спросил он.

— Для начала отнеси амулет в машину, а там посмотрим, — ответила я.

МакКиннон просто развернулся и направился к своей тачке. Когда он уже не мог нас слышать, Дольф сказал:

— Этот амулет действует не только против вампиров, Анита.

— Против всех, кто работает с магией смерти.

— Не думаю, что МакКиннон знал об этом заранее, — сказал Дольф.

— Ты его лучше знаешь, но даже если и так, его начальство точно было в курсе.

— Они отправили его проверить амулет на вампирах или на тебе?

— И то, и другое.

— Они использовали его, чтобы добраться до тебя, — резюмировал Дольф.

— Думаю, они точно знали, куда он направится, и сделали из него троянского коня.

— Думаешь, Комитет Надзора по Сверхъестественным Делам пытается найти лазейку в твоей защите?

— Скорее всего они пытаются прикрыть себе задницы на тот случай, если я слечу с катушек когда-нибудь, либо же активно ищут способ избавиться от меня и Жан-Клода.

— Если с катушек слетит он сам? Или ты считаешь, что Комитет, который должен защищать сверхъестественных граждан этой страны, на самом деле собирается делать с точностью до наоборот?

— Понятия не имею, но готовиться надо к тому, что твой враг может сделать, а не к тому, что он собирается сделать.

— МакКиннон идет назад, — предупредил Дольф.

Я натянула улыбку и посмотрела в сторону МакКиннона, который шел к нам. Друг он мне или враг? Тот факт, что мне пришлось задать себе этот вопрос, уже был ответом. Я буду вести себя с ним дружелюбно, но мы больше не друзья.

9

Мы втроем протиснулись в офис управляющего. Мне едва хватило места, чтобы забиться в угол, где я могла встать над душой управляющего. Он вывел запись с видеокамеры на маленький монитор.

— Я отмотал к тому моменту, когда на этаже сработала пожарная сигнализация.

— Спасибо за ваше участие, — поблагодарил его Дольф.

— Я сохранил видео, на котором Мона выбегает из номера с огнетушителем в руках, чтобы сообщить начальству о произошедшем. Решил, что, если отправлю запись сейчас, когда новость о пожаре в Нью-Йорке еще мелькает в новостях, для Моны это будет хорошим бонусом.

— Вы молодец, — похвалил его МакКиннон.

— Я видел запись с камер из Нью-Йорка. Мона — настоящая героиня, и я хочу, чтобы начальство знало об этом.

Я думала, МакКиннон на это ответит, что он лично побывал в том отеле в Нью-Йорке, но он промолчал, так что я забила и сосредоточилась на зернистом черно-белом видео с камеры наблюдения. Появилась Мона — она посмотрела в сторону дальних дверей вниз по коридору, а потом исчезла из поля зрения камеры, чтобы вернуться уже с огнетушителем. Она направилась прямиком к двери, постучала и, хотя запись была без звука, судя по всему, Мона представилась и даже подождала ответа, прежде чем использовать свой ключ-карту, чтобы войти.

— Она постучалась и представилась перед тем, как войти? — уточнил МакКиннон.

— В момент стресса многие люди повторяют заученные поведенческие паттерны, — пояснил Дольф.

— Может, и так, — сказала я.

Дольф глянул на меня. Я перевела взгляд обратно на экран, на котором дверь номера закрылась, впустив внутрь нашу героическую горничную.

— Можете проиграть вот отсюда, пожалуйста?

Управляющий пожал плечами и нажал кнопку, так что мы несколько минут пялились на закрытую дверь. Ничего не происходило и никто не носился по коридору в панике от пожарной тревоги.

— На этаже никого не было, кроме жертвы? — уточнила я.

— Отнюдь, у нас все забито под завязку на этой неделе.

— Тогда почему никто не открыл двери и не выбежал в поисках безопасного места, когда сработала сигнализация?

— Многие постояльцы в этот момент были на ужине или просто отсутствовали в номерах. Нам повезло, что это случилось не на рассвете, как в Нью-Йорке.

— В комнаты на этой стороне утренние лучи не проникают, — проговорила я, повторяя фразу Моны.

Управляющий уставился на меня озадаченно, но все же поразмыслил над тем, что услышал.

— Думаю, да, а что?

— Вампиру, чтобы загореться, нужен прямой солнечный свет.

Он вновь уставился на экран, где в данный момент мы наблюдали пустой коридор.

— Выходит, нам повезло, что единственный вампир в нашем отеле выбрал себе этот номер.

— Вроде того, — ответила я.

По коридору на записи пробежал мужчина, потом еще двое людей — они несли с собой маленького ребенка, а после них, держась за руки, пробежала парочка. Лица у всех были напуганные.

— Поставьте на паузу и скажите, когда это было, — попросил Дольф.

Управляющий остановил запись и сверился со временем, после чего сообщил его нам.

— Как раз после того, как включилась пожарная тревога, — сказал МакКиннон.

Управляющий нахмурился.

— Но Мона вошла в номер потому, что почуяла дым. Она обнаружила его раньше, чем детекторы?

Мы с МакКинноном синхронно покачали головами. Дольф просто начал писать что-то в своем извечном блокноте.

— Ого, это еще больше впечатляет, что она почувствовала дым раньше детекторов, — произнес управляющий, наблюдая за пробегающими в панике людьми на экране. Все это время дверь в злополучный номер оставалась закрытой.

— Как вы узнали, каким образом Мона справилась с огнем? — спросила я.

— Пожарные обнаружили ее в номере. Она сказала, что испугалась, что оно загорится снова, и решила остаться до их прибытия.

— «Оно»? — переспросила я.

— Вампир. Мона боялась, что он опять начнет гореть, так что осталась в номере с огнетушителем. Я видел, что осталось от бедного ублюдка — сам бы я не стал торчать рядом с такими останками. Мона заслуживает медаль.

— Когда приехали пожарные уже было темно, верно? — уточнила я.

— Ага, — подтвердил он.

— Значит, солнце уже зашло, так с чего вампиру загораться вновь?

Управляющий нахмурился и вновь уставился в экран. Теперь там были пожарные. На это ушло несколько минут, но один из них помог Моне выйти в коридор — в руках у нее ничего не было. Видимо, кто-то из них забрал у нее огнетушитель еще в номере. Мона казалась ошеломленной и опустошенной — совсем как когда я встретила ее лично.

— Мисс Кастель всегда так спокойна в стрессовых ситуациях? — поинтересовался Дольф.

— Нет, в смысле, она неплохо держится, но я ее недооценивал.

— Когда я ее увидела, у нее не было аффекта — такая реакция для нее нормальна? — спросила я.

— Аффекта?

— Ее лицо было совершенно пустым — для нее это норма?

— Нет, нет, думаю, она такая же, как и все мы.

— Вы не в курсе, есть ли у нее какие-нибудь медицинские диагнозы? — уточнила я.

— Нет, почему вы спрашиваете?

— Капитан Сторр вызвал меня довольно поздно, так что я хочу знать, осматривал ли ее кто-нибудь. Она, по ходу, в шоке.

— Фельдшер из пожарной службы ее осмотрел, — ответил Дольф.

— Ладно, — сказала я.

— Мона же в порядке, верно? — управляющий уставился на нас снизу вверх со своего стула. Ему, кажется, реально было до этого дело. Что ж, молодец он.

— Она в порядке, — ответил ему Дольф.

Управляющий перевел взгляд на меня, я улыбнулась и сказала:

— Я просто хотела убедиться, что о ней позаботились, вот и все.

— Уже можно остановить запись, — сказал Дольф.

— Спасибо, что позволили нам ее увидеть, — поблагодарил управляющего МакКиннон.

Я улыбалась и старалась казаться милой, пока мы выбирались из тесной комнатушки и искали место, где бы нас не могли подслушать, чтобы обсудить вероятность того, что наша героиня на самом деле наш убийца.

10

— Не может быть, чтобы человек из коридора сквозь закрытую дверь почуял запах дыма раньше, чем сработали детекторы, — сказал МакКиннон.

Я прислонилась к комоду в пустом номере и согласилась.

— Может, веркрыса бы и почуяла, но я не разбираюсь в чувствительности детекторов дыма, так что не мне судить.

— Почему не любой оборотень, а именно веркрыса? — поинтересовался Дольф.

— У крыс один из самых чутких носов среди зверей — даже лучше, чем у собак, — ответила я. Дольф сделал пометку в блокноте.

— Ну, в оборотнях я не разбираюсь, но человеку не превзойти дымовой детектор, — сказал МакКиннон.

— Она взяла огнетушитель и только после этого вошла в номер, — напомнила я.

— Поэтому она сперва постучала и представилась, — добавил МакКиннон.

Я кивнула.

— На тот случай, если вампир уже проснулся на ночь. Если бы он ей ответил, Мона бы спросила, не нужно ли ему чего, или сказала бы, что зайдет позже.

Мы с МакКинноном кивнули друг другу. Дольф просто стоял и делал пометки в блокноте, размышляя про себя. Я начала подозревать, что он просто рисовал там каракули, и это помогало ему думать, но, может, он реально делал там важные заметки. Я бы не стала затевать с ним драку, чтобы узнать, что он там пишет, а без лестницы я была слишком мелкая, чтобы заглянуть ему в блокнот.

— Значит, мы все считаем, что она сама распахнула шторы и подождала, пока появится огонь, и при этом рассчитала все так, чтобы жертвой оказался только вампир? — уточнил Дольф.

Мы с МакКинноном переглянулись, затем посмотрели на Дольфа.

— Да, — подтвердила я.

— Мы так считаем, — добавил МакКиннон.

— Пойдем поговорим с нашей героиней, — сказал Дольф.

11

Я говорила бы слишком прямо и усложнила бы ситуацию, так что Дольф просто попросил Мону Кастель выйти к нам, чтобы сделать официальное заявление. Она не стала звонить адвокату и не разглядела в этом приглашении подвоха. Она пошла за Дольфом — кроткая, как ягненок, а он находился рядом с ней, весь такой доброжелательный, как волк, спрятанный в безупречный костюм, до тех самых пор, пока офицер Кей Бичер не проводила Мону к его машине. Дольф ей сказал, что ему нужно переговорить с коллегами, после чего он тут же вернется, а сам махнул нам с МакКинноном, чтобы мы шли за ним — подальше от машины. Дольф начал было говорить, но заметил, что в нашу сторону направляются люди с телефонами. Раньше только СМИ заставляли тебя париться о потенциальной видеосъемке. Теперь любой мог стать причиной утечки информации о расследовании в сеть.

Дольф направился обратно в сторону отеля, а мы последовали за ним. Я ощутила толчок в свои метафизические щиты, и это заставило меня осмотреться. За полицейской лентой столпилась группа людей — большая часть из них тыкала в нашу сторону своими телефонами, а офицеры в форме изо всех сил старались держать зевак в узде. Что бы меня ни привлекло, этого не было рядом с лентой, так что я остановилась и всмотрелась поглубже в толпу и в сторону припаркованных машин. Там, где-то там.

Дольф поравнялся со мной и спросил:

— Что ты видишь?

— Не вижу, а чувствую.

Мой телефон брякнул сигналом, с которым у меня приходят текстовые сообщения, и, поскольку, я не знала точно, что именно почувствовала, я проверила входящие.

Сообщение было от Итана: «Мы припарковались и ждем тебя. Клодия вызвала дополнительную охрану». Я напечатала в ответ: «Хорошо». Что же я ощутила? Это не походило на Итана — мы с ним были связаны метафизически, но, как правило, он в моей голове звучал тише других. Что бы я там ни почувствовала, оно казалось намного громче. Я напечатала: «Кто еще с тобой?». Ответ: «Ру».

Ру был из числа моих Невест — они фактически служат пушечным мясом для мастера-вампира, который их создал. В моей голове они все звучали, как блаженная тишина, потому что могли чувствовать мои эмоции, но в обратную сторону это не работало, в отличие от связи с Итаном.

Мы с Дольфом и МакКинноном собрались в кучку.

— Прибыла моя дополнительная охрана в лице Итана Флинна и Ру Эрвина — они подстрахуют меня, когда рядом не будет копов. Я с ними переписывалась.

— А Мердок сегодня не с тобой? — удивился Дольф.

— У Никки есть другие дела, — ответила я.

Будь мы сейчас только вдвоем с Дольфом, я бы объяснила, что сделала ошибку, поцеловав Никки на публике, и эта фотка уже успела завируситься. Поговаривали, что я планирую бросить Жан-Клода ради своего красавчика-телохранителя. Чтобы успокоить СМИ и заставить их прекратить раскапывать на меня грязь, мы немного перегруппировали мою охрану. Поскольку Никки был моим стандартным телохранителем, а также любовником и одним из тех, в кого я была влюблена, было странно, что его нет сейчас на парковке, чтобы прикрыть мою задницу.

— Все в порядке? — спросил Дольф.

Я кивнула, но тут на меня снова что-то нахлынуло. Что-то было не так.

— Что-то не так, я будто упустила то, на чем должна была сосредоточиться.

— А не мог амулет МакКиннона повлиять на твои способности?

— Поскольку я не знаю, что он умеет и уже делает — мог.

— Я не хотел навлекать перманентных помех, Блейк.

— Пойдемте-ка внутрь, — сказал Дольф.

Мы вернулись в тишину отеля, пропитанную воздухом из кондиционера, и обнаружили неприметную переговорную, хотя управляющий нам сказал, что она понадобится ему для встречи с персоналом, чтобы проинформировать начальство о текущей ситуации. Дольф его уверил, что мы займем переговорную ненадолго. Я думала, мы там обсудим стратегию расследования или следующий этап наших действий. Чего я не ожидала, так это что Дольф мне скажет:

— У нас нет действующего ордера для этого дела, Анита.

— Я в курсе.

— Оно не попадает под юрисдикцию сверхъестественных маршалов.

— Ты сам позвал меня, а теперь выгоняешь?

— Если группа ненавистников наймет Моне адвоката, ты будешь втянута в допрос, а это даст им основание заявить, что мы используем сверхъестественное влияние, чтобы заставить подозреваемую сознаться.

— С каких пор я вдруг стала оказывать «сверхъестественное влияние»?

Дольф выразительно на меня посмотрел.

— Что?

— Я тебе потом расскажу, что мы выясним.

— И все?

— Мы будем держать тебя в курсе, — добавил МакКиннон.

Дольф повернулся к нему с таким взглядом, какой я уже видала. Ничем хорошим этот взгляд ни для кого еще не заканчивался. МакКиннон этот взгляд тоже знал, потому что он спросил:

— Что?

— Ты не вправе говорить Аните: «Мы будем держать тебя в курсе». Я буду держать в курсе вас обоих.

— Это расследование связано с тем делом, которое веду я, — сказал МакКиннон.

— Я и не отрицаю, но все же это расследование мое. Я допустил тебя к нему, потому что уважаю тебя, как профессионала, и потому что ты мой друг, но не тебе решать, как много информации о деле получит Анита.

МакКиннон некоторое время смотрел на него, затем кивнул.

— Я нарушил границы между тобой и твоей коллегой, я понял.

Я хотела поблагодарить Дольфа за то, что он вступился за меня, как за профессионала, но этим бы только сыпанула соли на рану МакКиннону, а я не хотела усугублять ситуацию. Мы с ним уважали друг друга и даже симпатизировали друг другу, как коллеги по работе и обладатели общего друга.

— Хорошо, — сказал Дольф и повернулся ко мне, когда мы вышли из переговорной. — Надеюсь, ты понимаешь, почему я не могу позволить тебе остаться на допросе.

Я кивнула.

— Я понимаю, мне это не нравится, но я понимаю.

— Итак, мы заставим нашу героиню сделать официальное заявление, — произнес он достаточно громко, чтобы другие полисмены, проходившие рядом, его услышали. Я могла не успеть подстроить свои ответы нужным образом. Публичная жизнь с Жан-Клодом сделала меня абсолютно непригодной для работы под прикрытием, но, посмотрим правде в глаза, — я никогда не была хороша в этом деле.

— Что ж, тогда я свяжусь со своими и вернусь ко всем этим свадебным заморочкам.

МакКиннон рассмеялся.

— Ты звучишь скорее как страдающий жених, чем как счастливая невеста.

— Поверь мне, МакКиннон, если не считать длинного платья, то я реально страдающий жених.

Он усмехнулся, и даже у Дольфа эта моя фраза вызвала улыбку. Несколько новых офицеров ждали, когда Дольф освободиться, чтобы поговорить с ним прежде, чем он покинет место преступления, так что я оставила их заниматься полицейскими делами. Мне на самом деле хотелось посмотреть на Эдуарда и Ашера в костюмах шаферов — просто чтобы увидеть реакцию Эдуарда. Я глянула на часы и поняла, что он уже, наверное, переоделся в обычные шмотки. Черт, я пропустила чуть ли не единственную часть всего это безобразия, которую действительно ждала. Надеюсь, Питер сделал фотки.

Мне нужно было пройти сквозь толпу зевак с их телефонами и миновать парочку репортеров, но большинство из них просто хотели услышать мои комментарии по поводу расследования. Я знала, что этого делать не стоит, поэтому быстро продвигалась сквозь толпу. Никогда не смотри им в глаза, не останавливайся, не издавай тех звуков, которые могут быть истолкованы, как комментарии, потому что буквально что угодно можно вывернуть как угодно, хотя ты этого и не говорил.

Я не стала осматриваться в поисках Итана и Ру, потому что если охрана приехала на разных машинах, их не стоит палить — тогда репортеры и плохие парни не узнают, что у тебя есть прикрытие. Мне также не нужно было объяснять это им самим — они знали свою работу, так что я просто направилась к своему внедорожнику, игнорируя вопросы и комментарии от людей из толпы. Я уже вынула ключи и почти поравнялась с машиной, когда ощутила что-то или кого-то, кем бы оно ни было, и это заставило меня мельком оглядеться по сторонам. В словесном притворстве я не слишком хороша, но у меня неплохо получается выискивать опасность, не привлекая к себе внимания. На парковке было шаром покати — только машины и пустые пятна света под фонарями. Копы сдерживали толпу, но многие люди наверняка просто ждали разрешения вернуться в свои номера и забрать вещи, чтобы уйти. К тому же, большинство людей не покидают место интересного преступления — сперва они снимут какое-нибудь видео на свои телефоны и запостят его в интернет. Смартфоны подняли зевак на новый уровень.

Высматривать было нечего, но у меня мурашки бегали по спине и по шее, намекая, что если я чего-то не вижу, то это вовсе не значит, что этого чего-то здесь нет. Мне не нужно было взывать к своей некромантии, потому что она всегда со мной — все, что нужно, это перестать сдерживать ее, и просто выпустить кота из мешка. Она потекла из меня, как дуновение ветерка. Чтобы нащупать мертвых поблизости много силы не требуется. У меня была куча метафизических способностей, но некромантия стала первой магией, которая во мне возникла, и я не могла отрицать ее или спрятаться от нее. Большинство людей проводят жизнь в попытках обрести больше магии, больше могущества. Я свою проводила, стараясь взять все это под контроль.

Я послала силу на поиски, расширяя круг от себя — сила должна была распознать то, на что наткнется, но, что бы она ни нащупала, это не был вампир, гуль или зомби, или какой-то иной вид немертвого. Некромантию отметаем, но есть куча других трюков. И все они нечеловеческие — ну, по крайней мере, не совсем человеческие. Я и сама уже не была человеком, и как только я об этом подумала… то обратилась за помощью к новой части себя, которая еще не была толком настроена. Что бы там ни трубили в интернете, я не вампир, однако у меня есть вампирские способности, хотя они не были моими изначально. Я нащупала метафизические нити, которые связывали меня с Итаном и Ру — разного вида нити, но когда я сосредоточивалась, то чувствовала нашу связь. Где-то на границе, которую я едва могла распознать, было что-то, нет, кто-то иной. Этот кто-то не казался похожим на Итана, который был в числе зверей моего зова, а вампиров я исключила, так что остаются Невесты. У меня их только три. Никки сейчас помогал измерять способности Эдуарда и Питера в тренировочных залах под «Цирком Проклятых», а Ру прибыл вместе с Итаном, так что оставалась только…

— Родина, я знаю, что ты здесь.

— Но где именно? — произнесла она вслух — голосом она управляла неплохо, так что я не стала доверять направлению, из которого он послышался.

— Меня реально бесят эти дурацкие игры, и ты это знаешь.

Она рассмеялась, и этот звук будто бы шел из нескольких направлений одновременно. У нее за плечами были века практики в шпионстве и убийствах исподтишка.

— Как моей Невесте, тебе должно быть физически больно, когда я несчастна. У тебя не должно быть возможности идти против моих желаний.

— Нет, не должно, — ответила она — на этот раз голос прозвучал с какой-то новой стороны, как будто она скакала вокруг меня.

— Мазохизмом развлекаешься, Родина?

— Боль, которую я испытываю, не идет в сравнение с наслаждением, которое я ловлю, мучая тебя.

— Это не мучение, ты просто меня раздражаешь.

— Выходит, мне нужно лучше стараться? — что-то в ее голосе заставило мою спину покрыться мурашками, как будто я на самом деле боялась ее. Я не должна была ее бояться. Родина была привязана ко мне той магией, которая не позволяла ей навредить мне. Эта связь могла даже заставить ее отдать за меня свою жизнь. И все же, стоя в полумраке парковки, я реально хотела знать, где, блять, она сейчас находится — просто на всякий случай. Она верлеопард, а они чертовски быстрые — даже среди оборотней. Если вытащу пушку, придется ее застрелить, а это уже перебор, ведь она, вроде как, мой телохранитель, так что я потянулась за ножом. Если она совсем рядом, то волшебным образом появится в поле зрения прежде, чем я успею вытащить нож, и коснется пальцем моего горла или сделает еще что-нибудь такое же стремное — просто чтобы дать мне понять, что она могла бы меня убить.

Нож уже был у меня в руке, а она так и не появилась. Я устала от этих игр.

— Родина, из-за всей это херни я опаздываю.

— Тогда садись в машину и уезжай, — раздался ее голос тем прыгающим эхом, которое мешало определить ее местоположение, но даже сквозь всю эту театральность было слышно, как она наслаждается собой. Внезапно я почти наверняка поняла, где она прячется.

— Вылезай из-под моей тачки, Родина.

— Это просто догадка.

— Объясняю на пальцах: я приказываю тебе выйти из укрытия.

— Ты не знаешь, где я сейчас нахожусь.

— Я дала тебе прямой приказ, — сказала я.

— Выхожу, — ответила она — на этот раз без прыгающего эха. Я так и не поняла, выскочила она или выкатилась, но Родина вдруг оказалась рядом с моим внедорожником. Когда я впервые встретила ее в Ирландии, она была стройной, пять футов и шесть дюймов ростом (167 см. — прим. переводчика). Ее блондинистые волосы немного отросли — достаточно, чтобы я поняла, что они будут виться, если она отпустит их до плеч. Краска, которой она раньше пользовалась, уже смылась, оставив ее натуральные светло-желтые волосы поблескивать в полумраке, поскольку она стояла за пределами пятна света от фонаря над моей машиной. Всегда паркуюсь под фонарем, если есть такая возможность — пережитки того времени, когда я еще не была в числе тех стремных созданий, на которых боишься наткнуться в темноте. Родина использовала тень и свой черный прикид, чтобы скрываться, и только волосы ее выдавали. Возможно, она прочла мои мысли, потому что тут же натянула капюшон своей толстовки, так что на виду остался лишь бледный, чуть вытянутый овал ее лица.

— Я скучаю по своей маске, — сказала Родина, потому что она реально могла читать мои мысли, а вот я ее — нет. Концепт Невест Дракулы заключался в том, что они должны знать его мысли и чувства, чтобы идеально служить ему, а вот самому Драку не было нужды знать что-либо о них, поскольку все сводилось к его персоне. Я не хотела, чтобы вся жизнь Родины вертелась вокруг меня, так что просто стояла и смотрела на нее, гадая, о чем она думает, что чувствует, и понятия не имела, что у нее в голове, как будто мы с ней не были связаны метафизически на веки вечные — ну, или пока одна из нас не умрет.

— Мне жаль, что тебе ее не хватает, — наконец, ответила я, потому что мне реально было жаль, что она тоскует по жизни облаченного в маску и балахон Арлекина. Арлекины скрывали свои личности, почти стирая их, и никогда не снимали маски на публике, а тело прятали в черном — прямо как Родина сейчас. Если бы на ней была одна из этих обезличивающих масок, то в зависимости от цвета я могла бы понять, пришла она убить меня (черный), навредить мне (красный) или просто поговорить со мной (белый).

— Сперва — нет. Я упивалась отсутствием необходимости скрываться. Думала, что смогу найти себя, — с ее губ сорвался звук, который должен был быть смехом, но он казался таким горьким, что следовало подобрать другое слово.

— Мне жаль, что тебе не нравится твоя новая жизнь, — сказала я.

— Я была из числа самых пугающих ассасинов в мире, одной из лучших дознавателей в наших рядах, а теперь я всего лишь элитная сиделка, которой не дозволяется причинять вред репортерам и гражданским, когда они снимают все вокруг на свои телефоны и постят результаты повсюду. Больше никому не нужны шпионы, ведь обычные люди всем вокруг дали глаза и уши.

— Мне жаль, что ты так несчастна, Родина.

— Но ты также и зла на меня за то, что я несчастна — я чувствую это, слышу. Твои мысли и чувства вторгаются в меня так, как никогда не вторгались силы моего мастера, для которого я была зверем зова.

— Я устала извиняться.

— Хорошо, потому что мне не нужны извинения, моя королева, мне нужна цель.

— Ты, как и все, запуталась, пытаясь понять смысл своего существования.

— Что ж, хреново. Как ты бы сказала на моем месте.

— Ага, экзистенциальный кризис и поиск себя — это полный отстой, — мой голос звучал как обычно, но я знала, что лицо и поза у меня ему не соответствуют. Нож по-прежнему находился у меня в руке, потому что Родина даже для самой себя была какой-то странной. Я видела ее на тренировках с другими телохранителями и знала, на что она способна.

— Ты понятия не имеешь, на что я способна, моя белая королева.

«Белая королева» была одной из новых кличек, которую она для меня придумала — думаю, это лучше, чем «темная королева» или «злая королева», которые она использовала с тех самых пор, как мы познакомились.

— Никки не способен так хорошо читать мои мысли, как это делаешь ты — по большей части он ловит только эмоции. Почему так?

— У меня были эпохи, чтобы отточить свои тайные навыки, ему же и века не стукнуло.

— Ты же понимаешь, что это не ответ, да?

— Это ответ, моя королева. Я не виновата, что ты еще моложе Никки, а понимаешь и того меньше.

— Почему ты вообще прячешься на парковке, а, Родина?

— Я следила за тем, чтобы никто не подстерег тебя из засады.

— Ладно, можешь вернуться в машину, а потом все езжайте за мной.

— Мне приказано ехать в одной машине с тобой на тот случай, если некто попытается разделить тебя с твоей охраной.

— Кто тебе приказал?

— О, глава охраны, моя королева.

— Клодия приказала тебе ехать со мной или она приказала, чтобы кто-то из вас ехал вместе со мной?

— Мне. Ваша американская пресса и народ ведут себя крайне гетеронормативно независимо от того, о чем идет речь, так что с их точки зрения женщина в одной машине с тобой угомонит слухи о том, что ты хочешь сбежать с Никки и бросить Жан-Клода у алтаря.

Я знала, что Клодия не стала бы так распинаться и подробно все расписывать. Она просто приказала им троим встретить меня здесь и разделить между собой обязанности телохранителей, но одним из преимуществ «королевы» было право менять все без чьего-либо разрешения. Не поеду я с Родиной сегодня.

12

Ру, брат Родины, сидел на пассажирском рядом со мной и выглядел как точная копия своей сестры, просто он был на дюйм выше и чуть более мускулистый, хотя по-прежнему оставался изящным. А, ну и волосы еще — он выкрасил свой светлый блонд в насыщенный каштановый, так что в полумраке салона моей машины цвет казался черным. Я не была уверена в том, как отношусь к перемене цвета, а Родина вообще его ненавидела, потому что из-за него они сильно отличались друг от друга. Наверное, для тройняшек это странно. Родина попросила, чтобы я не воспринимала их как близнецов даже у себя в голове, потому что они с Ру слышат мои мысли, и тот факт, что их брат уже мертв, не менял того факта, что они были тройняшками, а не близнецами. Поскольку Родриго погиб, приняв на себя выстрел из дробовика, который предназначался Натэниэлу, Дамиану и мне, я могла пойти на уступки и называть оставшихся брата и сестру тройняшками.

— Куда поедем? — спросил Ру.

— Обратно в свадебный магазин, чтобы я могла переодеться для сегодняшнего свидания, — я написала Эдуарду и Питеру, и мне, черт возьми, было жаль, что я пропустила примерку Эдуарда с Ашером, когда они нарядились в свои одинаковые, но в то же время разные по цвету костюмы шаферов. Питер уверил меня, что у него есть фотки, так что я немного повеселела. Он также спросил, не нужна ли мне помощь на месте преступления. Я была почти уверена, что это сообщение было напечатано под диктовку Эдуарда. Я ответила, что на сегодня с расследованием покончила, и еду заниматься своим свиданием. Питер с Эдуардом уже были в тренировочном зале, вместе с телохранителями, и готовились к тренировке. Они проверят свои способности, выступив против настоящих оборотней — впервые с того момента, как заразились. Жаль, что я это пропущу, особенно после того, что Питер провернул с Кейном, но, как они сами сказали, я не могу заставлять любовь своей жизни ждать меня в ночь свидания.

Голос Жан-Клода вдруг зазвучал у меня в голове:

— Я в восторге от того, что являюсь любовью твоей жизни, ma petite, не могу дождаться, когда увижу тебя сегодня.

Я сидела в полумраке своего внедорожника и улыбалась, как идиотка, глядя в телефон, а Ру молчал рядом со мной.

— Значит, сперва в свадебный магазин, а потом в «Запретный Плод?», — уточнил он.

— Да, можешь написать Родине и Итану?

— Если ты опустишь щиты, Итан сможет прочитать твои мысли, а мы с Родиной всегда знаем, когда ты думаешь о Жан-Клоде.

Я с трудом удержалась, чтобы не нахмуриться, потому что меня бесило, что так много людей знают обо мне такие личные вещи, и я не могу этому помешать.

— Просто напиши им, пожалуйста, давай хотя бы сделаем вид, что мы нормальные.

— Я напишу, но почему часть тебя продолжает хотеть быть нормальной?

Я уставилась на него, но он смотрел в свой телефон, печатая большими пальцами.

— А тебе никогда не хотелось быть нормальным?

— Нас с рождения обучали быть Арлекинами — это для меня норма.

Я завела машину и на автомате напомнила Ру, чтобы он пристегнулся, а потом поняла, что он уже это сделал. Родина бы заставила меня ей приказать.

— Вы с сестрой единственные мои знакомые, чьи родители оба были Арлекинами. Всех остальных пригласили или приняли туда, когда они уже были взрослыми.

— За многие века были и другие рожденные в Арлекине, однако это всегда слыло редкостью, поскольку женская половина пары не способна служить темной госпоже на поздних стадиях беременности.

— Выходит, есть и другие Арлекины, которые с рождения вошли в семейный бизнес?

— Да, — ответил он.

Я покосилась на его профиль, выруливая с парковки и направляясь на магистраль I-70 (межштатная автомобильная магистраль, которая в числе прочего имеет развязку в Сент-Луисе — прим. переводчика).

— Ты не хочешь говорить ни о них, ни об этом вообще.

— Нет, не хочу.

Мне ужасно хотелось спросить, почему, но эта тема явно его огорчала, так что я решила ее слить, но Ру знал, что я чувствую, и чего мне на самом деле хочется.

— Один из них был нашим другом, а другой — врагом.

— Ру, ты не должен говорить об этом, если не хочешь.

— Ты жаждешь узнать.

— Но ты не обязан мне рассказывать.

Он посмотрел на меня.

— Ты — мой мастер, моя королева, тебе лишь стоит попросить, и я должен все сделать, — он поежился. — Тебе в самом деле не нравится, когда я напоминаю о прямых приказах, которым должен подчиняться.

— Не-а, не нравится, — подтвердила я, сосредоточившись на вождении.

— Я не понимаю, почему ты настаиваешь, чтобы мы нашли себя и свои собственные жизни, но ценю, что ты желаешь этим добра.

— Я правда желаю добра, но давай разберемся — мои благие намерения не слишком хорошо оборачиваются для тебя и Родины, верно? — я покосилась на него как раз в тот момент, когда он улыбнулся.

— У нас что-то вроде личностного кризиса.

— Родина сказала, что ждет от меня цели.

— Да, это именно то, чего нам не хватает. Цели. Мы с младенчества росли во служении королеве и Высшему Совету Вампиров, как телохранители, шпионы и ассасины. Когда королева погрузилась в свой сон, остальные члены Совета взяли над нами контроль и посылали нас в мир, чтобы воплощать свои стремления и стремления всех вампиров.

— Но вы не вампиры, вы верлеопарды.

— Наш мастер был вампиром, его интересы — это наши интересы.

— Думаю, мои интересы кажутся скучными по сравнению с разъездами по всему миру, шпионством и убийствами.

— Мы не всегда путешествовали, однажды мы помогали хранить те сокровища, что Совет Вампиров накопил за минувшие эпохи.

— Большая, наверное, коллекция.

— Так и есть, может сравниться только с Британским Музеем, но даже там не хватает столь многого из древних времен. Им приходилось выкупать экспонаты, мы же способны собирать их лично — еще тогда, когда эти вещи были новыми, и люди еще только начинали писать и говорить о них.

Я поразмыслила об этом, ведя машину сквозь ночь. Пока еще было слишком светло, чтобы назвать это темнотой, но уже появилась та интимность, которую обретают салоны машин после заката — днем такого не бывает.

— И есть члены Арлекина, способные расшифровать археологические находки, которые еще никто не успел исследовать?

— Да.

— Если я прикажу вам заняться этим, это будет интересно?

— Мы можем спокойно отправиться в Соединенное Королевство, однако большая часть мира не будет нам так рада.

— Вампирам не будут, но оборотни же могут путешествовать и в другие страны.

— И как мы объясним, что живем уже тысячи лет, Анита? Люди поймут, что у нас либо есть связь с вампирами, либо что-то еще, что делает нас бессмертными и крайне нелегальными на территории их страны.

— Могу поспорить, Британский Музей будет рад возможности принять вас с Родиной у себя.

— Ты отправишься с нами?

— Не знаю, пока не могу сказать. Надо поговорить с Жан-Клодом и разобраться, как там работает вампирская политика.

— Ты в самом деле желаешь нам счастья. Я чувствую, как мысли о том, чтобы дать нам этот шанс найти то, что будет нам интересно, дарят тебе надежду.

— Мне нравятся, когда мои люди счастливы — почему все думают, что это странно?

— Ты понятия не имеешь, насколько большинство людей мелочны и эгоистичны, Анита.

— Я коп, я в курсе, что люди так себе, но я стараюсь такой не быть.

С его губ сорвался тихий звук, похожий на смешок.

— Я обсужу с Родиной эту твою идею, возможно, это поднимет ей настроение.

— Ты кажешься подавленным, а она так вообще в депрессии и опасна. У вас обоих странное состояние сегодня, в чем дело?

— Сегодня наш день рождения.

— И почему это вас огорчает? — еще задавая этот вопрос, я уже поняла, почему. — Черт, день рождения у вас троих, а вашего брата уже нет.

— Да, в этом году он нам снится.

— У вас одинаковые сны? — удивилась я.

Ру покачал головой.

— Нет, но как минимум один раз за ночь Родриго приходит в наши сны.

— Думаю, это нормально, учитывая ваше состояние и день рождения.

— В прошлом году этого не было.

Я покосилась на него, затем вновь уставилась на дорогу.

— Может, тогда у вас просто не было времени, чтобы пережить утрату?

— Возможно, но это пугает — видеть его, когда я закрываю глаза, а потом просыпаться и чувствовать, что утрата снова свежа, будто бы на секунду я забываю, что он мертв, а потом вспоминаю.

— Звучит ужасно, я даже представить не могу, как прохожу через что-то подобное с теми, кого я потеряла.

— Спасибо.

— Мой терапевт может подобрать вам психолога, чтобы пережить горе.

— Это не похоже на горе, Анита.

— А что же тогда? — спросила я.

— Меня будто преследуют.

Я вновь уставилась на него, а потом опять на дорогу.

— Родина чувствует то же самое?

— Сны заставляют ее скучать по нему больше, мои же… я не всегда соглашался с выбором своих родственников, но мы же семья, так что я шел за ними и делал то, что они делали. Ты дала нам с Родиной слишком много вариантов бытия, слишком много решений, которые мы не принимали вместе. Родине кажется, что она теряет меня, как потеряла Родриго, а я чувствую, что предаю свою сестру. Я любил Родриго, но также боялся его. Я понял, что соглашался со многими вещами потому, что не хотел становиться его жертвой или жертвой Родины. Куда лучше было оставаться их союзником.

— Я видела жестокость Родриго, когда он убил Домино.

— Прости, что напомнил тебе о твоей собственной утрате.

— Нет, Ру, я не об этом. Я в том смысле, что Родриго был пугающим.

— Но он был моим братом, и я любил его.

Я подумала о своей собственной семье.

— Семья это порой пиздец как трудно.

— Мне ужасно его не хватает, и, если бы я мог оживить его, я бы это сделал, но в моих снах он ненавидит тебя, угрожает тебе и Жан-Клоду, и Натэниэлу, и Мике, и всем тем, с кем я сблизился. Он хочет делать с ними ужасные вещи, а я не хочу. Во снах я выступаю против него так, как никогда бы не выступил в реальной жизни.

— Во сне мы прорабатываем свои проблемы куда усерднее, чем нам кажется, — заметила я.

— Вероятно, что так, — мягко согласился Ру. Он сгорбился, будто бы у него что-то болело. Не думаю, что болело физически, хотя иногда разбитое сердце ощущается физически, и никто не может разбить тебе сердце так, как это делает твоя семья.

Я не знала, что сказать, чтобы облегчить его боль, так что промолчала. Просто протянула руку и коснулась его ноги. Ру был оборотнем — прикосновение приносит им даже больше комфорта, чем людям. Я собиралась просто похлопать его, но Ру накрыл мою ладонь своей, прижимая ее к бедру. Я перевернула ладонь, чтобы он мог взять меня за руку.

Он держался за мою ладонь и его плечи начали вздрагивать. Я вдруг поняла, что он плачет.

— Я чувствую себя потерянным, Анита, я так потерян.

Я сжала его руку и сказала:

— Я с тобой, Ру.

Он обхватил мою ладонь своими двумя и плакал, не глядя на меня. Так мы и ехали в темноте, пока не оказались неподалеку от свадебного магазина под названием «Пока смерть не разлучит нас и после» — там Ру взял себя в руки и перестал плакать.

— Мне нужно вытереть лицо, но ты можешь, пожалуйста, снова взять меня за руку после того, как я закончу?

— Конечно, все, что тебе нужно.

Он отпустил мою ладонь и вытащил салфетку из кармана своего пиджака, вытер лицо, высморкался, поправил одежду и оружие под ней, а потом снова протянул мне свою руку, и я приняла ее. Так мы и держались за руки, пока я не свернула на набережную, где большинство узеньких улочек вымощены камнем и полны туристов, которые почему-то ни капельки не сомневались в том, что я никого из них не задавлю. Когда я уезжала на место преступления, на улице было полно счастливых людей, которые прогуливались и делали фотки различных вампирских заведений, ожидая, когда те откроются на ночь. Сейчас же все было под завязку забито припаркованными машинами, потому что все уже открылись. Когда-то набережную прозвали Кровавой площадью, и все местные заведения тут были сугубо для взрослых, как, например, «Запретный Плод», но с течением времени вампиры стали более мейнстримным явлением, и заведения тоже. Сперва появились пафосные рестораны, где вампиры хоть и не могли есть, но могли готовить. Люди платили просто за то, чтобы в ресторане большая часть персонала была вампирами. Был даже один новый ресторан, куда вампиры приводили людей, и те ели, пока вампиры наблюдали за ними. На самом деле, Жан-Клод был негласным партнером этого заведения. Его шеф-повар лишь недавно стал вампиром — всего пару лет назад, но ему не повезло: это произошло в той стране, где вампиры считались монстрами вне закона, которых можно убивать на месте. Шеф был известен на весь мир, так что дело вышло громкое, и его трудно было замять, поэтому Жан-Клод пригласил этого вампира в Америку, чтобы открыть ресторан, который будет и обычным, и для кулинарных вуайеристов одновременно.

Пока я искала, где припарковаться, Итан и Родина ехали прямо за нами. Мне нужно было найти два места, в идеале не очень далеко друг от друга. Телохранители могут выполнять свою работу только если находятся рядом с тобой, но в те ночи, когда на сцене выступал Жан-Клод, найти свободное место на набережной было еще труднее, чем в другие дни. Хотя я знала, что мы скоро увидимся, я не хотела тянуться к нему по нашей метафизической связи — на случай если он занят посетителями или объявляет о выходе на сцену кого-то другого. Трудно общаться с людьми вокруг или танцевать, когда кто-то пытается поговорить с тобой у тебя в голове. Мы, наконец, обнаружили свободное место для парковки, после чего Ру с Родиной отправились вместе со мной в магазин, а Итан уехал искать место для второй машины.

— Если честно, когда Клодия сказала, что подумывает приставить к тебе трех-четырех человек на постоянке, я решил, что она перегибает палку, но теперь я рад, что она это сделала, потому что мне пришлось бы оставить тебя, пока я ищу, где пристроить машину, — сказал Итан из окна черного внедорожника. Мы снабдили такими всех наших охранников.

— Есть такое, — ответила я.

Машина позади Итана начала сигналить. Он хотел мне что-то ответить, но раздался еще один сигнал. Я махнула, чтобы он ехал, и мы втроем отошли ближе к припаркованным тачкам, чтобы пропустить Итана и вереницу нетерпеливых водителей за ним.

— Стало быть, ты отправляешься в свадебный салон, чтобы сделать профессиональную укладку и макияж перед визитом в «Запретный Плод». Я бы поступила иначе, — сказала Родина.

Я глянула на ее толстовку с капюшоном, черные военные штаны и ботинки. На мне сейчас было примерно то же самое, только вместо ботинок у меня кроссовки для пробежки. Ру был одет совсем как Родина, только его толстовка была на молнии. Моя казалась почти идентичной. Я рассмеялась.

— Если вы будете моим стандартным набором телохранителей, нам следует заранее планировать, во что одеться, чтобы не выглядеть одинаково.

Родина что-то ответила, но я не расслышала ее из-за сигналящих машин и толпы людей на тротуаре. Я покачала головой, дав понять, что не слышу, и она шагнула ближе. Ру осмотрелся и мы сгруппировались в кучку, чтобы Родине не пришлось повторять еще раз.

— Я сказала, что нас учили одеваться еще более идентично, чем сейчас, — Родина уставилась на Ру, который высматривал по сторонам плохих ребят, так что ее колкого взгляда он не заметил. Думаю, она намекала на его новый цвет волос, а не только на их отсутствующего брата.

— Ты сегодня готова для службы? — спросил Ру.

— Что? — не поняла она.

— Ты готова для службы или тебе нужно взять выходной? — уточнил он, по-прежнему не глядя на нее.

— Я… — Родина немного приосанилась. Я даже не поняла, что она сутулится, пока она не выпрямилась. — Я всегда готова для службы, если ты готов, младший брат.

— Ты научила меня всегда быть готовым, — ответил он.

Она медленно выдохнула и улыбнулась мне. Эта улыбка даже дошла до ее глаз, хотя, когда глаза черные, приходится попотеть, чтобы заставить их выглядеть дружелюбно, но ей это удалось.

— Пойдемте внутрь, дабы облагораживание свершилось вовремя и Жан-Клоду было, на что посмотреть.

Она говорила не о себе, но я не стала спрашивать, хочет ли она прихорошиться для Жан-Клода — ведь кто бы не хотел?

13

Два часа спустя я сидела перед зеркалом и пялилась на абсолютно незнакомого мне человека. Это была я — где-то там, но сама бы я никогда в жизни не намазала на себя столько штукатурки. Глаза у меня казались просто огромными и очень темными. Кожа у меня хорошая — спасибо генетике — но визажист сделал ее еще более гладкой, так что теперь она казалась безупречной. Сперва меня выбелили, потом наложили румяна, чтобы добавить цвета, а потом использовали два вида пудры. Одну для контуринга, а другую — для финального покрытия. У меня вдруг нарисовались высокие скулы, которых никогда не было. Я никак не могла понять, изменили ли мне костную структуру лица или просто подчеркнули ее так, чтобы я могла ее видеть.

Локоны у меня теперь были еще кудрявее и мягче, чем когда-либо, потому что парикмахер использовал щипцы, чтобы превратить мою кипу волос в идеальные завитки. Я и не знала, что мои волосы могут так круто выглядеть. Жан-Клод наверняка пользовался щипцами в те ночи, когда выходил на сцену. Кто ж знал?

— Я сама на себя не похожа, — тихо сказала я. Я не обращалась к кому-то конкретно.

— Ты знаешь, что похожа, — сказал Ру, выйдя из тени, которую сформировали яркие лампочки по периметру зеркала.

Я посмотрела на его отражение в зеркале у меня за спиной.

— Это не я.

— Теперь ты действительно выглядишь как наша темная и распутная королева, — заметила Родина из теней с другой стороны меня.

Я нахмурилась и обернулась в ее сторону.

— Ну спасибо за «распутную».

— Твои туфли просто кричат «трахни меня», да и платье им под стать.

— Она надела это для мужчины, которого любит, — вмешался Итан, встав позади меня. — Это романтично, а не распутно.

Он предложил мне руку, чтобы помочь встать. В обычной ситуации я бы ее не приняла, но сейчас на мне были шпильки высотой в пять-с-половиной-мать-его-дюймов (14 см. — прим. переводчика). Самые огромадные и чуть ли не самые тонкие и острые шпильки, на которых мне только доводилось стоять, не говоря уже о том, чтобы ходить, так что я не только приняла предложенную мне руку, но и реально оперлась на нее, чтобы встать.

Я поднялась на каблуки еще раз перед тем, как снова опуститься за стол для нанесения последних штрихов, и стоять на них оказалось еще сложнее, чем в первый раз. Всего два шага, а я уже цепляюсь за руку Итана.

— Как мне пройти на них хоть пару ярдов (чуть меньше двух метров — прим. переводчика) до «Запретного Плода» и не впечататься лицом в мостовую?

— Мы тебе поможем, — пообещал Итан.

Ру с улыбкой подошел ближе, чтобы взять меня за другую руку.

— Мы с радостью сбережем твои шаги так же, как и твое тело.

— Это просто каблуки, а не враг, с которым нужно сражаться, — сказала Родина, и ее голос сочился пренебрежением.

— Хочешь попробовать на них пройтись? — поинтересовалась я.

Она посмотрела на мои туфли и ее взгляд поднялся вверх, по линии моих практически обнаженных ног, к мерцающему и колыхающемуся подолу моего бисерного платья. Это платье так сияло, что буквально каждое движение создавало новый эффект от падающего света, поэтому я чувствовала себя, как синий диско-шар. Оно было на тонюсеньких бретельках, которые я обычно не ношу, потому что природа слишком щедро меня одарила, чтобы пренебрегать лифчиком с таким платьем, но сегодня мне приготовили один из самых лучших пушапов, которые я только надевала. Я даже не знала, что лифчики с таким эффектом могут и приподнимать, и разделять груди вот так.

— Подойдите и посмотрите на себя в полный рост, — сказал Феликс — вампир, который вместе со своей половинкой владел салоном «Пока смерть не разлучит нас и после». Он передвинул занавес в одну сторону, чтобы обнажить полукруг из зеркал, в котором ранее стоял Эдуард. Я находилась не в примерочной, а в занавешенной зоне, где обычно готовят невест, и где меня саму будут готовить через пару месяцев.

— Не хочу я смотреть, просто отвезите меня в «Запретный Плод» и пусть Жан-Клод это увидит. В конце концов, это все для него.

Феликс поцокал языком и тяжко вздохнул. Он уже понял, что готовить меня к свадьбе будет малоприятно. Сам он занимался прической и макияжем, так что весь объем моего презрения к девчачьим штучкам и свадебным делам он не получил, но он видел достаточно.

— Барнабас занимается вашей одеждой, но я впервые работаю с вашими волосами и лицом. Я хочу, чтобы вы увидели результат в зеркалах, чтобы мы поняли, с чего начать, когда будем обсуждать ваши пожелания для свадебной прически и макияжа.

Настала моя очередь вздыхать.

— Ладно, покончим с этим, а потом отвезите меня к Жан-Клоду. Я в курсе, что туфли — это месть за то, что я хотела, чтобы мы оба надели удобные спортивки на наше последнее кино-свидание дома. Клянусь, я никогда больше не стану выбирать ему одежду для таких случаев.

— Удивлена, что у нашего короля есть спортивные штаны, — сказала Родина.

— Нет их у него, он купил дизайнерские ради нашего свидания, — ответила я, пока Итан и Ру вели меня через занавески, которые придерживал Феликс. Я неплохо справлялась до тех пор, пока мы не добрались до ковра перед зеркалами — тогда-то я и вцепилась отчаянно в их ладони, потому что без их поддержки я бы точно упала. Я оперлась на их руки, как на костыли, чтобы шагнуть на маленькую платформу. Я не стала возражать, когда Итан придержал меня за локоть, чтобы я не потеряла равновесие. Мне казалось, Жан-Клод, наконец, научил меня ходить на каблуках — до этого момента. Очевидно, был какой-то предел высоте каблуков, с которыми я справлялась, и конкретно эти его превысили.

Я так сосредоточилась на своих ногах, пока поднималась на платформу, что не смотрела в зеркало до тех пор, пока не оказалась на ее вершине. Итан отпустил мой локоть и, заметив, что я не возражаю, отпустил также и мою руку. Я не упала, так что Ру тоже начал меня отпускать. В какой-то момент я вцепилась в него, а потом поняла, что если я даже стоять не могу в этих туфлях, то свидание официально провалено, если только один из них не понесет меня туда на руках. Я поглубже вдохнула и медленно выдохнула, после чего отпустила ладонь Ру. Он маячил рядом на случай, если мне понадобится помощь, но теперь я, наконец, стояла без посторонней помощи.

Я уставилась на свои босоножки на ремешках, осознавая, что мерцающий синий лак на пальцах моих ног сочетался или, по крайней мере, подходил к этим туфлям. Натэниэл уговорил меня накрасить ногти именно синим цветом, которым я раньше не пользовалась — стало быть, он знал, какого цвета будет на мне одежда этим вечером. Внезапно я поняла, что мужчины моей жизни сговорились между собой. Ну хоть ногти на руках и ногах сочетаются — у меня так не всегда бывает.

— Эти туфли чудесны, но, пожалуйста, посмотрите на себя целиком, миз Блейк, — сказал Феликс. Он пытался звучать нейтрально, но я слышала предвкушение в его голосе. Будучи вампиром, он не мог его скрыть, ну, или просто не мог дождаться, когда меня, наконец, накроет восхищением от созерцания его работы по моему облагораживанию.

Я подняла взгляд. Из зеркала на меня смотрела незнакомка. Каблуки сделали меня высокой — черт, да я теперь всего на полдюйма (чуть больше сантиметра — прим. переводчика) ниже Натэниэла. Мои волосы спускались идеальными завитками почти до самой талии. С ними что-то такое сделали, что они обрамляли лицо, но не торчали вперед, как обычно. Волосы казались мягкими, их хотелось потрогать, но в то же время они держали форму. Волосяная магия какая-то.

Платье было из бисера и кристалликов всех оттенков синего от темно-синего до королевского, и потом от небесного до нежно-голубого с небольшим количеством черных бисерин и чистых мерцающих кристалликов, которые поблескивали на свету. Подол едва прикрывал мне задницу и переливался камушками, так что походил на ожерелье, которое я надела на противоположную часть тела. Это реально было произведение искусства — жаль, что оно на мне.

— Вы восхитительны, миз Блейк, — заметил Феликс.

— Ты всегда красива, — сказал Итан, — но это… сейчас от тебя просто дух захватывает.

Я наконец осмотрела свое тело, лицо и всю себя, а не только волосы и одежду. Шпильки чертовски вытянули мне ноги — никогда такого эффекта не видела. Упражнения, которые я делала, чтобы быть в форме и спасать жизни — свою и чужие — сделали мои ноги сильными, и край платья обрамлял мои изгибы, как сияющее объятие. В талии оно сидело свободнее, потому что там я не такая пышная, как в других местах. Фигура у меня как старомодные песочные часы, только мускулов на руках побольше, но как бы я ни старалась и не тягала железо, дальше определенной планки мускулатуру мне не развить. Тело было сильным, крепким и женственным. Я ничего не смогу сделать, чтобы перестать выглядеть, как девчонка. Ранние годы своей жизни я провела, одеваясь так, чтобы спрятать все, что открывало это платье. С приближением свадьбы я даже вернулась к своему старому стилю в одежде. Я любила Жан-Клода, но все еще не понимала, что он видел во мне физически. Он был самым красивым мужчиной, которого я только встречала, и флиртовал со мной с самого начала. Я никогда не понимала, почему. Теперь, когда я смотрела в зеркало, мое лицо, наконец, было ему под стать. Надо сказать, что он выглядел идеально, просто встав с кровати, а на меня ушло два часа работы профессионала, но это был первый раз, когда я не могла спорить с тем фактом, что я красива. Хотелось бы, но не могла.

Я вспомнила, как моя бабушка говорила мне, что я уродлива, что ни один мужчина меня не захочет, и лучше бы мне заняться карьерой, чтобы содержать себя в будущем, но я держалась за мысль, что выгляжу как более бледная копия своей матери, а ее мой отец называл самой красивой женщиной в мире. Спустя два года после ее смерти он женился на Джудит, которая оказалась ее полной противоположностью. Моя невысокая, фигуристая и кудрявая латиноамериканка-мать была, по его словам, самой красивой женщиной в мире, о чем он не уставал повторять вплоть до самого дня ее смерти, так почему же его второй женой стала высокая, худая и голубоглазая блондинка, такая же бледная, как и он сам?

Мои карие глаза казались почти черными, огромными, и сияли на моем лице, обрамленные драматичным макияжем. Красная помада очертила мою нижнюю губу чуть за ее пределами, так что рот казался капризно надутым, губы полными и… Родина была права, я смотрелась как первоклассная девушка из эскорта.

— Я забираю свои слова назад, — сказала она и подошла, чтобы встать рядом со мной. Теперь она казалась ниже меня. В обычной жизни без каблуков она выше на три дюйма (чуть больше семи сантиметров — прим. переводчика).

— Нет, ты права, это выглядит распутно, но я же должна быть под стать Жан-Клоду, а он сегодня будет раздеваться.

— Костюм Жан-Клода будет элегантен, потому что он всегда элегантен, — сказал Ру.

Я улыбнулась и согласилась, но глядя на свое отражение я по-прежнему не знала, как себя чувствовать. Нехорошо — самое близкое, что я могла придумать. То, что я видела в зеркале, не заставляло меня чувствовать себя хорошо, и, хотя я знала, почему, знала, что именно меня травмировало, и знала уроки, которые вынесла из своего детства, ничто из этого не меняло ситуацию. Я пошла на терапию, думая, что это меня «починит», исцелит, сделает меня целостной. Права я оказалась только насчет исцеления. Терапия не чинит тебя до того состояния, в котором ты был до того, как тебя сломали, она просто не может этого сделать, но если ты примешь все свои разбитые кусочки — даже те, которые ненавидишь, — то постепенно поймешь, что ты всегда был целым. Не потому, что тебя не ломали, а потому что ты обнаружил свою боль, все те места, которые болят и пугают тебя, заставляют ненавидеть других, ненавидеть себя — все самое темное, оно тебе нужно. Тебе нужны пугающие кусочки себя, как и счастливые кусочки, потому что только приняв все это, все жутки болячки, ты можешь стать целым. Я работала над тем, чтобы обрести целостность, и, глядя на прекрасную незнакомку в зеркале, я попыталась поверить, что это действительно я, и смириться с тем фактом, что моя бабушка была лживой сукой, и то, как обращалась со мной моя семья — это все неправильно. Человек, которого я называла отцом, человек, которому я хотела доверить вести меня к алтарю на моей свадьбе, сказал, что я выгляжу в точности как моя мать, но никогда не говорил мне, что я красива по-своему, и всегда рядом с ним была Джудит, которую он называл красивой, и которая была всем тем, чем моей матери никогда не суждено было стать.

Мои глаза в отражении заблестели, как камушки на платье и сандалиях. Я распахнула глаза пошире и постаралась не моргать, потому что не знала, водостойкая ли на мне тушь. Я не заплачу и не испорчу ее. Я была больше сама собой при оружии, но мне нужно хотя бы денек потренироваться выуживать пушку из маленькой сумочки прежде, чем я останусь довольна результатом. Сейчас я бы куда ловчее запустила в кого-нибудь этой сумочкой или проколола бы шпильками туфель. В этом прикиде я, блять, чувствовала себя жертвой. Глаза распахнулись еще шире и мелькнула слабая мысль: «Я не заплачу, я не заплачу, я не заплачу».

14

Феликс попытался узнать, не хочу ли я такую же прическу с распущенными волосами на свадьбу или их лучше поднять наверх, но Итан отвел его в сторонку и что-то спросил, чтобы Ру успел вывести меня из магазина прежде, чем я заплачу или закричу, или поведу себя, как полная дура. Я была так расстроена, что даже забыла про каблуки, и тут мы вышли на мощеную мостовую. Я едва не подвернула лодыжку и не упала. Меня спасло только то, что в последний момент я успела вцепиться в предплечье Ру. Родина рассмеялась и сказала:

— Поверить не могу, что это наша королева.

Ру повернулся к ней, все еще придерживая меня, и встал между мной и своей сестрой. Я не чувствовала от нее угрозы, но он знал ее лучше меня, так что я прижалась к нему и позволила ему разбираться. Сама я все еще пыталась справиться с накатившей на меня лавиной внутренних проблем. Пусть Ру разбирается с Родиной, пока я пытаюсь понять, как мои проблемы с родственниками могут повлиять на сегодняшнее свидание с Жан-Клодом.

— У нее не было столетий практики, чтобы довести себя до совершенства, — сказал Ру.

— Ребят, это шпильки на мостовой, тут кто угодно навернется, — добавила я, но осталась на месте, а Ру обнимал меня и стоял передо мной. Я направила все свои силы на раскопки эмоционального дерьма, которое пронизывало мое тело и голову. Эмоции — они не только в голове или сердце, они зарываются в твои кишки, льются по твоей коже, наполняют твои глаза, смачивают кончики пальцев на руках и ногах. Эмоции будут везде, если ты просто позволишь себе чувствовать, а я много работала над тем, чтобы научиться чувствовать вместо того, чтобы затыкать все поглубже до тех пор, пока оно не вспыхнет яростью и не заставит меня делать ужасные выборы. Я так сильно сосредоточилась на своих проблемах, что не расслышала слов Родины в свой адрес.

— Прости, Родина, что ты сказала?

— Я сказала: видела ли ты, как хотя бы один из нас навернулся? — спросила она, и ее взгляд миновал ее брата, чтобы посмотреть на меня.

Я знала, что под «нами» она подразумевает Арлекинов.

— Я видела, как вы лажали на боевых тренировках.

— Мы можем проиграть, но это не то же самое, что споткнуться на камнях. Ты чертовски смертна, моя королева.

— Да-да, я в курсе, что разочаровываю тебя, Родина, ты меня тоже не шибко радуешь.

— Я чувствую твои страдания и смятение, и испытываю боль от того, что ты несчастна, но сегодня мне почему-то все равно.

— Я спрошу тебя еще раз, сестра, готова ли ты служить сегодня? — спросил Ру.

— Я могу защитить ее от кого угодно.

Ру прижал меня ближе к себе. На каблуках я была выше него, так что могла видеть, как Родина уставилась на нас поверх его плеча. Я обняла его и пристально посмотрела на Родину, опустив голову так, чтобы поглубже вдохнуть запах кожи Ру. Там был не только он — его леопард тоже был под этой кожей. Благодаря жизни с Микой и Натэниэлом леопарды для меня теперь пахли домом. По взгляду Родины было видно, что она в ярости. Моим единственным извинением за следующий поступок была та боль, которую я испытывала, и та, которую испытывала она, а я лучше затею ссору, чем буду разбираться со своим эмоциональным дерьмом. Так что я улыбнулась поверх плеча ее брата и пристроилась к нему так близко, что, пожалуй, не смогла бы нормально двигаться, если бы на нас вдруг напали. Это было по-детски глупо, но у нас с Родиной все время так.

Ру смотрел на свою сестру, но его тело отреагировало на спонтанные обнимашки — не так, как обычно реагируют мужчины, просто часть напряжения, о котором я не подозревала, отпустила его, и в итоге по тому, как он пристроился в моих руках, стало ясно, что он хочет, чтобы его обняли. Это напомнило мне о том, как мы держались за руки в машине, но сейчас оно было интимнее. Не в сексуальном смысле, а как когда тебя обнимает тот, кому ты доверяешь, и кто тобой не воспользуется. От этого чувства подначивающая улыбка сползла с моего лица, потому что я хотела быть достойной доверия Ру. Играть в дурацкие игры с его сестрой было недостойно и даже жестоко. Ру, очевидно, почувствовал перемену в моем теле, потому что немного отстранился, чтобы сохранить контакт, но при этом передвинулся так, чтобы я могла прижиматься к нему справа, а левая половина его тела могла свободно двигаться. Они с Родиной были амбидекстрами (те, кто умеют одинаково хорошо пользоваться обеими руками — прим. переводчика) в драке, как и большинство Арлекинов. Ру ослабил наши объятия, чтобы мог лучше защищать меня.

— Можешь ли ты защитить ее от эмоциональной боли, сестра?

— Никто этого не может.

— Я обнимаю ее и стараюсь успокоить, а что делаешь ты, чтобы помочь?

— Я вижу, как она наслаждается успокоением, — сказала Родина, и по голосу было ясно, что она ревнует. Сестры таким тоном обычно не говорят. Я знала, что они с Ру не были парочкой, но она, судя по всему, меня ненавидела, так какого черта она ревнует в такой момент? Я мысленно отбросила свои личные эмоциональные заморочки и подумала о том, что Родина могла чувствовать сегодня. Блин.

Я отстранилась от плеча Ру и посмотрела на нее в упор.

— Мне жаль, что ты страдаешь, Родина.

— Ты не можешь знать, что я чувствую. Я тону в твоих эмоциях, а ты вообще не способна чувствовать мою боль.

— Если бы ты сообщила Клодии, что сегодня ваш день рождения, она бы поняла.

— Ру, как ты мог сказать ей? Из всех ты сказал именно ей.

— Она держала меня за руку в машине, пока я плакал.

Родина каким-то непонятно диким взглядом уставилась на нас.

— Ты успокаивала его?

— Да, — ответила я.

— Так, как я успокаиваю ее сейчас, — добавил Ру.

— Злая королева не нуждается в успокоении, ей нужна месть, насилие, а не слезы и держание за руки.

— Мамочка Тьма была социопаткой. Это несколько сужало ее эмоциональный спектр, — ответила я.

— Она была великой силой, тебе с ней не сравниться! — рявкнула Родина. Парочка на тротуаре позади нее остановилась — женщина прижалась поплотнее к руке мужчины. Я поняла, что на узкой улочке, где мы стояли, на нас и другие люди пялятся. Вероятно, уже давно, но я была слишком занята обнимашками с Ру, чтобы заметить.

— Сестра, ты привлекаешь внимание.

Родина оглянулась на парочку и открыла рот, набрав воздуха в легкие, будто хотела заорать на них, но потом вдруг опомнилась — ну, или по крайней мере задумалась над тем, что делает. Тишину прорезал голос Ру:

— Я спрошу еще раз, Родина, готова ли ты служить сегодня?

Ее спина напряглась, а плечи выпрямились, как будто внимание застало ее врасплох. Голос у нее был таким же напряженным, как и все тело.

— Мы трое созданы быть готовыми, и, поскольку твой брат не может сейчас быть здесь, чтобы доказать, что он достоин, это сделаю я.

Родина отступила подальше и теперь я могла полностью видеть ее. Она убедилась, что стоит четко напротив меня, прежде чем медленно и изящно поклониться, как если бы на ней было надето что-то старинное или хотя бы шляпа, которую она могла снять. Она выпрямилась и с улыбкой приблизилась.

— Могу я предложить леди руку на нетвердой почве?

Открылась дверь магазина и вышел Итан. Он уставился на нас.

— Что я пропустил?

— Свой долг, — ответила Родина.

— Только не надо опять становиться мрачной и жестокой, — попросила я.

— Он был небрежен в вопросах твоей безопасности, — парировала она.

— Ты чего так долго? — спросила я Итана.

— Звонила охрана «Запретного Плода». Хотят, чтобы я подогнал одну из машин на парковку рядом с клубом.

— Что-то случилось? — уточнила я.

— Думаю, они просто нашли место на парковке поближе, вот и все, — ответил он.

— Вместо того, чтобы ждать, пока я дойду до машины и ты отвезешь меня к клубу, я могла бы просто пойти пешком, — сказала я.

— В этих туфлях? — поинтересовался он.

— Да, мы с Жан-Клодом обсудим туфли, но сейчас я просто хочу поскорее оказаться в клубе и сесть.

— Тогда позволь мне проводить тебя, моя леди, — предложил Ру.

— Если кто-то увидит ее под руку с мужчиной этим вечером, особенно в таком платье, поползут слухи, дорогой брат.

— Ненавижу соглашаться с Родиной, но она права, — сказал Итан.

— Если я провожу ее, мы будем как две подружки, которые хотят весело провести вечер. Любой мужчина подле нее породит слухи. Какими бы продвинутым ни были сегодня ваши СМИ, они по-прежнему чудовищно гетеронормативны.

— Некоторые женщины моей жизни это заметили, — согласилась я.

— Тогда позволь мне защищать не только твое тело, но и твою репутацию, — Родина театральным жестом предложила мне свою руку.

Я покосилась на Ру. Он изучал свою сестру внимательным взглядом, а потом, наконец, кивнул и чуть подтолкнул меня вперед, чтобы я могла взять ее под руку. Я так и сделала, а она, клянусь, поиграла мышцами под моей ладонью, как парень, который пытается произвести впечатление. Я уже поняла, что она была такой мрачной и даже враждебной из-за смерти своего брата и их общего дня рождения, но это не помогало мне понять, куда заведут ее эмоциональные американские горки. Жирным плюсом тут был тот факт, что эта ситуация позволила мне справиться с моим собственным расколбасом. Родина находилась очень близко, а на мне туфли, в которых невозможно ни драться, ни бежать — это заставило меня взять себя в руки, потому что только так можно выжить. Травмы прошлого остались в прошлом. Я уже прожила опыт нежной заботы со стороны своего любящего семейства, но, если один из Арлекинов слетит с катушек и бросится на меня, я могу этого и не пережить. Я знала — Жан-Клод считал, что с телохранителями я буду вне опасности, но, когда опасность представляет один из них… нам с ним предстоит серьезный разговор о моде и безопасности.

— Анита, ты не против, если я возьму машину и встречу тебя уже в клубе? — спросил Итан.

— Не против, увидимся внутри.

Он еще раз посмотрел на нас троих, как будто видел больше, чем я, но в конце концов направился к своей тачке.

— Раз уж я одета, как буч, а ты напомажена, как фемка («буч» и «фем» — стереотипные образы мужеподобной и феминной лесбиянок — прим. переводчика), я могу сыграть эту роль, — улыбнулась Родина той улыбкой, которую язык не поворачивался назвать как-то иначе, кроме как развратной.

— Ты слишком феминна для буча, — возразила я.

Теперь ее улыбка нравилась мне больше.

— Я поделюсь с тобой своей помадой, — сказала я.

Улыбка Родины вновь изменилась — сложно сказать, как именно, но теперь в ее глазах стояла печаль вместо привычной ярости. Я отпустила ее руку, и ее глаза вновь наполнились привычным цинизмом. Помаду я выудила из своей крошечной дизайнерской сумочки и предложила Родине.

В ее глазах промелькнула неуверенность прежде, чем она взяла тюбик. Ру протянул ей свой телефон, чтобы она могла использовать его, как зеркало. Родина накрасила губы алым, и я вдруг поняла, что никогда не видела ее в чем-то близком к моему любимому цвету. Я наблюдала ее в готично-черном и с черной помадой, с бесцветным блеском на губах, но никогда не видела с красной. Красная помада отлично смотрелась с ее черными глазами, темными бровями и ресницами. Ее светлый блонд вдруг оказался почти белым, как если бы она сменила всю свою готическую палитру.

— Тебе идет, — сказала я, и она знала, что я это серьезно, потому что она могла чувствовать то, что чувствую я. Эти непривычные алые губы изогнулись в улыбке, которая наполнила ее глаза откровенным удовольствием. Я ответила ей такой же улыбкой и добавила: — Пойдем посмотрим, как раздевается один из самых красивых мужиков в мире.

Родина немного качнула головой, но ее улыбка никуда не делась, когда она сказала:

— Ты и правда не возражаешь, что другие желают его.

— Если бы меня это парило, мы бы уже давно расстались, — я сунула помаду обратно в сумочку и нырнула рукой Родине под локоть. — Пойдем смотреть шоу.

Она улыбнулась и снова поиграла мышцами под моей ладонью.

— Да будет так, как пожелает моя королева.

Я улыбнулась и изо всех сил постаралась ей поверить, попутно спрятав свои сомнения поглубже, чтобы она их не почувствовала. В следующем году прослежу, чтобы в день рождения у них с Ру был выходной.

15

Мы шли мимо очереди из людей, которые еще надеялись попасть в клуб, пока багрово-неоновая вывеска «Запретного Плода» не окрасила все вокруг алым, и бусины на моем платье уже не казались такими синими. За нашими спинами люди возмущались, что мы не встали в конец — никто не любит тех, кто лезет без очереди. Я со своим ярким макияжем и платьем, видимо, сама на себя не походила, так что охранники в черных футболках у дверей остановили меня со словами:

— Простите, мисс, но вам придется ждать своей очереди.

Я посмотрела на парня, который заговорил со мной.

— Ты, должно быть, новенький, — сказала я.

Женщина в толпе крикнула:

— Это невеста Жан-Клода!

Ага, не по имени назвала, а просто указала на мою принадлежность Жан-Клоду — чертовски патриархально.

Охранник сказал:

— Черт, — и тут же извинился за ругательство в том числе.

Народ в толпе, впрочем, вспомнил мое имя, потому что оттуда начали кричать:

— Анита! Анита! Посмотрите сюда!

Им не мое внимание было нужно, а моя фотка. Раньше я бы попыталась спрятаться, но Жан-Клод одел меня так, чтобы меня видели, и у нас было достаточно практики в этом году, чтобы я с улыбкой обернулась. Родина улыбнулась вместе со мной, а потом отстранилась, так что я вдруг оказалась на ступеньках одна, и мне даже удалось помахать толпе, не кривя при этом лицом и не тыкая средним пальцем навстречу вспышкам снимающих меня телефонов. Меня ослепило, перед глазами замелькали пятна, и я отвернулась, а потом охрана у дверей, наконец, пустила нас внутрь. Ру придерживал меня за локоть, чтобы я не навернулась на своих каблуках, потому что из-за вспышек я плохо видела. Если вы гадали, почему телохранители знаменитостей носят темные очки, то это не для того, чтобы выглядеть круто — это чтобы их не слепили вспышки от фотокамер и телефонов. Только нам, знаменитостям, приходится слепнуть на пару секунд. Ладно, тем из нас, кто встречается со знаменитостями.

Я была рада, что рядом со мной шел Ру, чтобы помочь мне удержать равновесие и пройти через двери. Родина шла позади, и это тоже радовало, потому что из-за туфель и вспышек я была куда менее дееспособна, чем обычно. Я напомнила себе, что делаю это ради Жан-Клода, и мы оба знали, что рядом со мной сейчас охрана. Я мысленно повторяла это, проклиная себя за беспомощность. Не самое мое любимое чувство, да и выглядеть потрясающе никогда не было в списке моих приоритетов, но… я была в безопасности, никто не пытался мне навредить, я в безопасности. Я даже вооружена, и, если кто-нибудь выпрыгнет на меня, я могла защитить себя, но сейчас мне нужно было сражаться со старыми травмами и не беситься на эту тему, не винить в этом Жан-Клода или посетителей с их телефонами, да и Ру с Родиной тоже. Раньше я бы сбежала, но сейчас я уже лучше владела собой и справлялась со своими слабостями.

Я почувствовала, как что-то шевельнулось во мне и мелькнуло ярко-желтыми глазами на бархатно-черной морде. Это был мой леопард внутри меня — там, где я представляла своих внутренних зверей своим человеческим мозгом. Леопард среагировал на мою тревогу: он пытался защитить нас, но проблема была в моем гневе. Благодаря терапии я не пыталась ни с кем поцапаться, но гнев по-прежнему жил внутри меня, ища лазейку, и мои внутренние звери помогали мне справляться с ним, если под помощью понимать попытку прорваться наружу из моего тела и испортить вечер.

Ру прижал меня поближе к себе, и под сладостью его кожи было что-то тяжелое — где-то там скрывался его леопард. Они с Родиной оба были леопардами, так что приструнить моего они мне не помогут. Для балансировки мне нужно другое верживотное, и, словно я позвала его, Итан возник рядом, пробираясь вперед мимо Родины, и забрал меня у Ру. Он обнял меня, а я зарылась носом ему в грудь, но этого было недостаточно. Мне нужна была голая кожа. Он сунул мне свою руку, другой продолжая прижимать меня к себе. Я ткнулась носом в обратную сторону его ладони и почуяла там его радужного тигра: голубого, белого, красного и золотого. В нем одном было достаточно звериных запахов, чтобы стабилизировать меня. Леопард, который карабкался вверх внутри меня, рыкнул во тьме, и следом из тропической зелени показались тигры — джунгли появлялись вместе с ними каждый раз, словно это помогало мне уловить их движения. Золотистые глаза леопарда потухли во тьме, а тигры окружили меня.

Мне удалось, наконец, поглубже вдохнуть и отпустить свою ярость. Терапия помогла мне проработать мои проблемы с гневом, но ничто не могло избавить меня от него. Я посмотрела на Итана. На макушке волосы у него белые, а стрижка короткая, так что основная масса волос находилась наверху. Темно-красная прядь шла ото лба к затылку и выглядела так, словно он побывал у профессионального парикмахера, но это был его естественный цвет — единственный намек на его красного тигра, потерянный в белом и сером, которые символизировали его белого и голубого тигра соответственно. Глаза у него были насыщенного серого оттенка, и если не знать наверняка, то никогда не догадаешься, что это тигриные глаза на человеческом лице. Ничто в его человеческом облике не выдавало присутствия золотого тигра, но я чуяла этот запах на его коже.

— Спасибо, — поблагодарила я Итана, и музыка в клубе звучала достаточно тихо, чтобы он меня услышал. В некоторых стрип-клубах музыка всю ночь орет так, что ты даже своих мыслей не слышишь, но в «Запретном Плоде» было иначе.

Итан улыбнулся мне и сказал:

— Не за что, это часть моей работы.

Я кивнула и ответила:

— Все равно спасибо.

Родина оглянулась и сказала:

— Нас снимают.

Она говорила достаточно тихо, чтобы ее не расслышали в толпе на границе того полукруга, который они с Ру образовали вокруг нас в качестве стены. Женщины вытащили свои телефоны и снимали то, как мы с Итаном обнимаемся. Им пришлось вырубить вспышки, потому что этого требовали развешенные повсюду знаки, так что фотки будут не самого лучшего качества. Ну круто, что тут скажешь.

— Позовите охрану и напомните им, что нельзя снимать наших исполнителей и членов их семей внутри клуба, — сказала я.

Ру хотел было найти кого-нибудь из охранников, но фигура в черной футболке уже отгоняла посетителей, попутно разъясняя, что, если они нарушат еще хоть одно правило клуба, их вышвырнут без компенсации.

У Базза по-прежнему были короткостриженые черные волосы и светлые глаза. Сложен он был как старомодный тягатель железа, и, казалось, футболка на нем лопнет, если он хорошенько напряжет свои мускулы. Он вампир, так что у него до конца вечности не будет необходимости поддерживать форму упражнениями.

— Прости, Анита, у меня на входе новые парни.

— Надеюсь, с дверями они справляются лучше, чем сейчас.

— Отчитаю их позже. Давай провожу тебя к столику, но мне придется раздобыть еще один стул. Я не ожидал, что вас будет четверо.

— Я могу постоять, — предложил Итан.

— Не, ты обзор спиной закроешь, — ответил Базз, ведя нас между маленькими столиками, которые заполняли помещение возле сцены, в сторону нашего, ну, вернее, моего, поскольку он всегда был зарезервирован для меня и моих телохранителей. Когда я была здесь в последний раз, со мной был Никки. Я вдруг почувствовала, что скучаю по нему. Он так долго был моим главным телохранителем, что я привыкла к его обществу практически везде, и я была влюблена в него, так что это тоже считалось. Бесило, что из-за слухов пришлось от него отказаться.

Итан знал, что не стоит выдвигать для меня стул, но Ру еще этого не усвоил, поэтому у нас случился тот неловкий момент, когда я пыталась помочь ему подтолкнуть меня к столику, и провалилась в своих нелепых попытках. Мы, наконец, разобрались с этим делом, но лишь потому, что Ру был сильнее обычного человека, и мог просто придвинуть стул вместе со мной. Мне никогда не удавалось понять, как вести себя грациозно, если мужчина пытается провернуть эту штуку со стулом, и уж если Жан-Клод не смог объяснить мне это, то никто не сможет.

Ру наклонился и шепнул:

— Я запомню, что не нужно пододвигать тебе стул.

Я шепнула в ответ:

— Спасибо.

Родина хотела сесть рядом со мной, но Итан пролез вперед и взялся за спинку стула. С минуту они пялились друг на друга, пока Ру занимал свободное место на дальнем стуле, оставив их разбираться между собой. С Итаном обычно было легко — он не пытался доминировать ни над кем из моих охранников, так почему же он вдруг хочет утвердить свою позицию сейчас, с Родиной?

— Мы все это обсудили и пришли к соглашению, — произнес Итан. Он звучал серьезно и ничуть не радостно — давненько я его таким не видела. Говорил он тихо, так что никто, кроме нас, его не слышал.

— Я не давала согласия, я просто промолчала, — тихо парировала Родина.

Вернулся Базз с дополнительным стулом.

— У вас все нормально?

— Толпа начинает замечать, — ответил Ру.

Я оглядела зал, и он был прав — люди пялились на нас в открытую. Этим мы слухи не уймем.

— Вы двое, просто сядьте, — велела я.

Они продолжали пялиться друг на друга. Что за хрень тут творится?

— Итан, сядь рядом со мной. Родина, возьми стул, который принес Базз.

Итан опустился на стул рядом со мной, и Родина позволила ему это. Базз отодвинул стул для нее, и ей удалось провернуть этот трюк с присаживанием гораздо лучше, чем мне — она сделала это грациозно, а не неловко. Может, стоит потом спросить у нее, как это делается?

Базз отступил немного и окинул нас взглядом. Итан положил руку на спинку моего стула — не думаю, что он хоть раз так делал. Родина уставилась на него.

— Ребят, у вас все в порядке? — поинтересовался Базз, но смотрел он при этом на меня.

Я оглядела трех своих телохранителей, и только Ру встретился со мной взглядом — остальные были слишком заняты друг другом. Я нахмурилась, но ответила:

— У нас все в порядке, спасибо, Базз.

— Хорошо, кричи, если что-то понадобится.

— Обязательно, Базз.

Он еще раз посмотрел на нас и ушел. Я повернулась к Итану и Родине.

— Так, что происходит?

Итан смотрел на нее, а Родина перевела взгляд на меня. Он улыбался, а она нет.

— Он вызвался.

— «Вызвался»? В каком смысле?

Итан наклонился ко мне так, что его рука вместо спинки кресла обнимала уже мои плечи. Меня разрывало от желание велеть ему убрать руку, но он, кажется, делал это только для того, чтобы побесить Родину. Заговорил он так тихо, что мне пришлось наклониться к нему, чтобы услышать.

— Арлекин пытается доминировать над всеми нами, мы устали от этого.

— И что, это должно оправдать обнимашки на публике, хотя мы с тобой не встречаемся?

Родина наклонилась к нам, прижавшись к Итану, и выглядело это так, словно у нас троих тут очень личный разговор.

— Твои охранники никак не возьмут в толк, что мы — Арлекин, величайшие войны и тайные агенты на земле, и они должны подчиняться нам.

Итан наклонился к Родине так, что его губы почти коснулись ее лица, но зато нас никто не видел, когда он сказал:

— Некоторые из вас с треском проиграли нам на тренировке, и в этот раз никому из вас не победить. И это величайшие войны на земле?

— Смерть нашей темной королевы ослабила многих из нас, но не обольщайся, тигр. Тренировка — это не битва, и не будь при нас судей да правил, что сдерживают от убийства, ты бы тут не сидел, преуменьшая наши способности.

— А, так великий Арлекин может победить лишь убийством, а не лучшими навыками в драке.

— Я не это сказала, — почти прорычала Родина, и теплое дыхание ее зверя коснулось всех нас.

Итан набрал воздуха в легкие, чтобы ответить, но я коснулась его щеки, и он посмотрел на меня.

— Я понимаю, что Арлекины пришли все такие опасные, и это подрывает авторитет других опасных ребят. Я в курсе, что у нас есть проблемы с их внедрением в нашу охрану, но я все еще не догоняю, почему ты сидишь тут рядом со мной и метишь территорию, как будто мы с тобой встречаемся.

Родина отстранилась достаточно, чтобы стрельнуть холодным и жестким взглядом.

— Ты для нее лишь еда, не более.

Я ощутила, как он вздрогнул от ее замечания — и эмоционально, и физически.

— Итан — мой любовник, и никто из тех, кто есть в моей жизни, не считается просто едой. Я никак не пойму, почему вы вместо того, чтобы охранять меня, решили поцапаться друг с другом.

Ру тихо ответил с противоположной стороны стола:

— Некоторые из нас желают знать, кто и где стоит на ступеньках в иерархии, и, чтобы предотвратить бойню, которая распотрошила бы твою охрану, они подумали, что выше находятся те, у кого есть привилегия делить с тобой постель. У Итана она есть, а у Родины нет.

Родина уставилась на него с шипением и огрызнулась:

— Как и у тебя, дорогой брат.

— Ты привлекаешь к нам внимание, — предупредил Итан.

Прежде, чем оглядеться, Родина взяла себя в руки, так что ее лицо вновь сделалось приятным. Большинство Арлекинов превосходные актеры, ведь для настоящих шпионов необходимы высокие навыки работы под прикрытием. Люди вокруг начали замечать, что мы ссоримся. Это заметили не все в зале, но достаточно народу, чтобы новость как минимум разлетелась в Твиттере к концу ночи. Анита Блейк или, что вероятнее, невеста Жан-Клода в центре любовной ссоры между своими телохранителями незадолго до того, как ее жених выйдет на сцену.

Ру придвинул свой стул поближе и задал свой вопрос еще раз:

— Сестра, готова ли ты служить сегодня?

— Я всегда готова служить нашей королеве, кем бы она ни была.

— Тогда возьми себя в руки.

Ее гнев, который она пыталась запихнуть поглубже, ужесточился, поднялся наружу в порыве ярости — теплой, словно она была костром, у которого можно согреть руки холодной ночью. Это не было жаром ее леопарда, подступившего к поверхности, хотя по ощущениям это было нечто среднее между жаром и электричеством, и оно танцевало на моей коже, слегка покусывая ее. Боже, как же она сильна, но я наклонилась ближе к ней не из-за силы. Я жаждала ее гнева. Внезапно я почувствовала голод, потому что даже если ты наелся до отвала, насыщенный десерт перед носом все равно кажется тебе соблазнительным, а эмоциональная боль Родины превратила ее в двойной шоколадный капкейк с посыпкой.

Я наклонилась к лицу Родины, и ее сила покусывала мою кожу, словно я приближалась к оголенному проводу. Мой собственный леопард моргнул ярко-желтыми глазами и с моих губ пролилось горловое мурлыканье, которое перешло в рычание, поэтому я не была уверена в том, что оно означало — мою радость или недовольство моего леопарда, а может, и наоборот. В одном мы были солидарны: Родина вдруг превратилась из хищника в добычу.

Итан так неожиданно сунул свое запястье между нами, что я чуть не врезалась в него лицом. Я почуяла запах его тигров, и леопард погрузился обратно во тьму, но не ему хотелось напитаться от женщины, сидящей напротив меня — скорее, это был мой внутренний вампир. Он был охоч до эмоций, а не до крови, но это все равно считается вампиризмом. Я ненавидела эту штуку, но постепенно училась принимать ее и брать под контроль.

Я опустила руку Итана и посмотрела Родине в глаза. Они были как черные зеркала: черное на черном и немного белого вокруг. В них виднелось отражение — сияющие всполохи света. Я начала было оглядываться, чтобы понять, что же это там отражается, но рука Итана скользнула вверх по моей спине, обхватив мою шею, и удержала меня от поворота головы.

— Отпусти, — велела я.

— У тебя глаза горят, — ответил он.

Я вновь посмотрела в глаза Родины и увидела там темные всполохи своих собственных карих глаз, наполненных силой, как если бы я реально была вампиром. Если бы Итан меня не удержал, я бы сверкнула ими на весь клуб, и подтвердила целую кипу слухов о себе. Я осталась на месте, и рука Итана уверенно лежала на моей шее сзади — мне следовало поблагодарить его за напоминание, но я не могла отвести взгляд от Родины и сияния моей силы в ее глазах. Родина наклонилась вперед, ко мне, и я видела, как отражение моей силы увеличивалось в ее глазах до того самого момента, когда она поцеловала меня, и тогда отражение будто бы пролилось ей в глаза, а я на секунду увидела свои собственные глаза на ее лице. Их темно-карий оттенок превратился в коньячный бриллиант, и тут наши с Родиной губы встретились — я пила с ее губ, пробуя густую сладость своей собственной помады вперемешку с ее яростью.

16

Хватка на моей шее усилилась, в ухе раздался голос Итана:

— Анита, перестань, люди смотрят.

Я попыталась разорвать поцелуй и отстраниться от перечной сладости рта Родины, состоящей из смеси нашей общей помады и приправы из ее гнева, но она обхватила меня руками, не желая прерывать поцелуй. Никто из тех, на чьей ярости я кормилась прежде, не хотел продолжения банкета. Обычно они все пугались и пытались вырваться, чтобы сбежать, но Родина хотела приблизиться, и где-то между ее нетерпеливыми руками и ртом я провалилась в ее сердце и разум еще глубже прежнего. Одиночество — она была так одинока и потеряна, как никогда в своей жизни, и скорбь, невыносимая скорбь по ее брату, ее королеве и той единственной жизни, которую она знала — все это она потеряла. Ей нужно было заполнить чем-то эту пустоту, но я ничего ей не дала. В отличие от Никки, которого я приняла и пустила в свою жизнь и в свое сердце. Мне хватало контроля, чтобы держать Ру и Родину подальше от моих эмоций. Я даже не позволила им войти в основной список своих телохранителей. Я не кормилась на них. Теперь я их королева, и этот статус обязывал меня заполнить пустоту внутри них, которую создала Мать Всей Тьмы у каждого из своих Арлекинов. Место, из которого они черпали силу, место, которое создавало у них чувство принадлежности к чему-то большему, чем они сами. Все члены Арлекина были как военные ветераны, которые пытаются адаптироваться к жизни гражданских, вот только Арлекины служили не одну человеческую жизнь, а тысячи лет. Как вообще восстановиться после потери такого масштаба?

Я отстранилась, и на этот раз Родина мне это позволила. Ее глаза вновь стали черными — моей силы в них больше не было. Наша общая помада размазалась по ее бледному лицу. Бледно-золотистая россыпь веснушек на ее щеках казалась декоративным элементом, как если бы она нанесла блестки на лицо, но они почему-то забыли, что должны сверкать. В этот момент все читалось на ее лице — скорбь, утрата, все, что показала мне моя магия. Родина была обнажена — исчезла вся ее крутость, ярость, жестокость, заигрывания. Все, что она использовала в качестве щита, за которым пряталась — этого больше не было. Это даже хуже, чем раздеть кого-то на публике — это обнажало душу, но только с расстояния в несколько дюймов. В толпе никто ничего не увидел, но я видела, Итан видел, а когда Ру поднялся с места и положил ладони на плечи своей сестре, наши с ним глаза встретились, и я поняла, что ему не нужно видеть лицо Родины, чтобы знать, что она чувствует, потому что он чувствовал то же самое. Все это было в его глазах тоже — не благодаря магии, а просто потому, что в данный момент он не пытался спрятать это от меня.

Родина посмотрела на своего брата, а затем вновь на меня.

— Моя королева, я не готова служить сегодня.

Я не знала, обнять мне ее или ляпнуть: «Да ладно?», поэтому не стала делать ничего из этого. Свалим на взрослый подход и нелюбовь к обнимашкам.

17

Ру с Родиной вернулись в свои покои в «Цирке». Раньше я бы сказала, что он забрал ее домой, но теперь я слишком глубоко заглянула в ее сердце. Она не считала это место домом. Этот факт огорчал меня, словно я никак не могла стряхнуть с себя ее эмоции. Я стояла в туалетах для танцоров за кулисами, пытаясь привести в порядок свою размазанную помаду, а в дверях дежурил Итан. Штука в том, что я обычно не пользуюсь базовым макияжем, так что у меня ничего с собой не было, чтобы накраситься после того, как я смою помаду. Теперь на участке лица от носа до подбородка моя кожа выглядела несколько иначе — то ли из-за текстуры, то ли из-за цвета, — и я понятия не имела, как это исправить. Предполагалось, что я подожду здесь, пока мы не решим, безопасно ли мне находиться рядом с Жан-Клодом или Натэниэлом, поскольку моя с ними связь была куда глубже, чем с Родиной или даже с Итаном.

В дверь постучали и раздался голос Итана:

— Натэниэл пришел, чтобы стать ягненком на закланье.

— Как ты его назвал? — переспросила я.

— Я сам вызвался, — сказал Натэниэл через дверь.

— А если все выйдет из-под контроля? — поинтересовалась я.

— Тогда займемся сексом, как занимались им уже сотни раз. Мне сегодня не нужно выходить на сцену.

— Ты можешь пропустить выступление Жан-Клода с хореографией, которую ты сам ему поставил.

— Потом посмотрю, как он это делает.

— Жан-Клод хотел, чтобы я увидела его выступление, и сегодня у нас с ним свидание, а теперь все может сорваться.

— Свидание можно перенести, Анита.

Я уставилась на себя в зеркало — аккуратный макияж, завитые волосы, платье, дурацкие каблуки… и теперь из-за того, что я не могу контролировать собственные силы, все это, блин, пропадет зря.

— Анита, ничего не пропадет. Ты можешь опять надеть это платье для Жан-Клода, если, конечно, мы его не порвем.

Я увидела, как в зеркале расцвела моя улыбка.

— Думаю, мы сможем сохранить платье в целости, — сказала я, улыбаясь еще шире.

— О-о, — умилился Натэниэл через дверь, и я по тону голоса поняла, что он улыбается.

Я рассмеялась и сказала, что он может войти. Дверь открылась, и вот он передо мной — одна из любовей всей моей жизни. Волосы он убрал под фуражку, которая больше напоминала шляпу, но поля у нее были слишком узкие, и как бы не назывался этот головной убор, он создавал иллюзию, что волосы у Натэниэла короткие. Он должен был сидеть в зале, вместе со зрителями, и смотреть шоу, так что сокрытие волос — это необходимость. Натэниэл закрыл за собой дверь, прислонился к ней, убрав руки за спину, и оглядел меня с головы до ног — со всей этой прической, макияжем, до самых каблуков.

— Ого, ты выглядишь потрясающе.

— Спасибо, думаю, это все не очень в моем стиле.

Он подарил мне теплую улыбку и оттолкнулся от двери, чтобы пересечь комнату и подойти ко мне.

— Ты всегда красива, но ты права, это не похоже ни на что из того, что я на тебе видел. Это как белье или костюм, созданный для тебя, или мне стоит сказать «для Жан-Клода»?

— Хочешь сказать, ты не помогал ему выбирать ничего из этого?

Натэниэл ухмыльнулся.

— Я видел наряд, и, может, помог с цветом, но за вычетом туфель тут нет ничего, что было бы в моем вкусе.

Он стоял напротив, и с моими каблуками наши глаза находились вровень друг другу. Он обнял меня за плечи, а мои руки автоматически обвили его талию. Странно было смотреть на него прямо вместо того, чтобы прижиматься к его плечу или смотреть снизу вверх. Глаза у Натэниэла лавандовые, а не голубые, как ему пришлось написать в своих официальных удостоверениях. Ашер прозвал его нашим цветочноглазым мальчиком. Мне впервые не нужно было вставать на цыпочки или опираться на него для поцелуя. Все было на своих местах. Губы полные и чуть надутые, созданные для поцелуев. Будь он девушкой, то походил бы на старомодных фотомоделей, но Натэниэл поднимал слишком много тяжестей и пробегал слишком много миль, чтобы иметь такие формы. Он прервал поцелуй и отстранился, улыбаясь мне.

— Я теперь знаю, что ты замутила с Родиной, потому что чувствую ее запах на твоих губах. Это чертовски возбуждает.

Я вскинула бровь.

— Серьезно? Ты заинтересован в Родине, а я и не в курсе?

— Ты же знаешь, что нет, но ты также знаешь, что я вуайерист. Меня возбуждает, когда я наблюдаю за тобой с кем-то, а с кем-то новым это еще круче.

Раньше я могла бы вызвериться на него за такой комментарий, но сейчас я просто рассмеялась, потому что что правда, то правда.

— С тобой реально что-то не так, и ты это знаешь.

— Но ты все равно меня любишь, — заметил он.

— Как раз поэтому я тебя и люблю — потому что твои неровности подходят моим неровностям.

— Выходит, две неровности рождают гладкость? — поинтересовался он.

— Да, именно это я и имела в виду, — с улыбкой ответила я.

Натэниэл улыбнулся мне в ответ и наши улыбки встретились, чтобы перейти в еще один поцелуй. Поцелуй, полный нетерпеливых губ, языка и зубов, когда Натэниэл прикусил мою нижнюю губу так, что у меня подкосились ноги, и на секунду я забыла, что на мне неустойчивые каблуки. Я вцепилась ему в плечи, а он в тот же миг обхватил меня за талию.

— Ого, — сказала я. Натэниэл выглядел очень довольным собой. — Не будь на мне этих туфель, я бы укусила тебя в ответ, но в таком платье мне нас двоих не удержать, — добавила я.

— Отметинами от зубов украсишь меня позже, в кровати — так ты сможешь остаться на каблуках. Это самые острые шпильки, что я на тебе видел.

— А, так вот почему тебе так понравились туфли — ты хочешь, чтобы эти шпильки прижимались к твоей заднице, пока ты меня трахаешь.

Я ощутила, как он вздрогнул под моими ладонями, и его руки почти конвульсивно сжались на моей талии.

— Боже, да.

Натэниэл стрельнул глазами в зеркало за моей спиной. Внезапно он сделался устойчивее в наших объятиях, и взгляд на его лице уже не был таким подчиненным — он становился более доминантным. Когда Натэниэл только появился в моей жизни, его сабмиссивность была настолько всепоглощающей, что он представлял опасность сам для самого себя, если бы оказался в плохих руках, но вместе мы выяснили, что мы оба свичи (свич может быть как доминантом, так и сабмиссивом — прим. переводчика). Я по глазам видела, как его сабмиссивное сознание растворилось, уступив место доминантной стороне.

— Мне нравятся твои стринги, — заметил он.

Я покосилась в зеркало у себя за спиной и поняла, что сейчас я достаточно высокая, чтобы в отражении просматривались мои ноги. Никогда еще мне не удавалось мелькнуть в зеркале задницей.

— Я такая высокая.

— Никки помог бы мне настроить тебя на нужный лад, мне бы очень хотелось отшлепать тебя, пока ты в стрингах и на каблуках.

— Шлепнешь меня разок, и я грохнусь на пол, — ответила я, нервно рассмеявшись, но было в этом смехе и предвкушение. Они с Никки иногда доминировали надо мной в паре, и было что-то в их совместной динамике, что превращало моего по большей части сабмиссивного мальчика в такого доминанта, какого я прежде в нем и не подозревала.

— Можем заковать тебя с поднятыми вверх руками в мягких кожаных наручниках, чтобы ты могла висеть на них, пока мы покрываем отметинами твою красивущую задницу, — одна из его рук скользнула по моей обнаженной коже там, где кончался вырез у моего платья на спине. Это было нежное касание, но его взгляд, когда он рассматривал мое отражение, обещал вещи куда менее нежные. Настала моя очередь вздрогнуть в его руках.

— Не думаю, что даже в наручниках я смогу простоять достаточно долго на таких каблуках, — сказала я, откидываясь навстречу его руке и одновременно потираясь об него лицом, чтобы оставить поцелуй на теплой и мягкой коже его шеи.

Натэниэл прижался ко мне плотнее, а его пальцы скользнули между моими ягодицами.

— Мы можем найти тебе другие туфли и подходящие к ним стринги, — голос у него звучал ниже — первый всплеск тестостерона уже пронизывал его тело. Свободной рукой он приподнял мое платье до талии, а затем прижался ко мне спереди. Впервые наш рост идеально подходил для того, чтобы он мог упереться своей растущей твердостью в мой мягкий холмик. В обычной ситуации он бы уперся мне в живот — тоже приятно, но так гораздо лучше.

— Да, — выдохнула я.

Натэниэл отстранился, чтобы видеть мое лицо.

— Ты согласилась на шлепанье или тебя просто отвлекло вот это, — он начал тереться об меня. На нем были джинсы, а на мне — всего один слой шелковой ткани, так что мои нервы уже не выдерживали.

Я задрожала в его объятиях, мои веки затрепетали, и я прошептала:

— И то, и другое.

Раздался стук в дверь.

— Простите, что прерываю, — извинился Итан, — но ты околдовала Натэниэла или это ваше обычное влияние друг на друга?

Мы оба рассмеялись.

— Я в порядке, — ответил Натэниэл.

— В таком случае, Жан-Клод просит меня поторопить вас, чтобы макияж Аниты не отложил его выступление.

Я посмотрела на себя в зеркало и поняла, что Натэниэл заставил меня забыть о том бардаке, который устроили мы с Родиной вокруг моих губ и на подбородке. Смотрелось это так, как бывает, когда одну машину царапнуло дверцей другой, но во всем остальном она выглядит идеально.

— Идеально начиная отсюда, — резюмировала я, ткнув пальцем в зеркало.

— Ты всегда идеальна, — возразил Натэниэл, — но тебе повезло, что на мне куда меньше косметики, чем на других танцорах.

— Мне повезло, что у кого-то здесь больше косметики, чем у нас с тобой.

Он рассмеялся, и мы открыли дверь, чтобы Итан мог проводить нас в костюмерную, где танцоры, как конвейер красоты, ждали, пока их приведут в порядок, и дальше я уже могла вернуться на свое место в зале. Натэниэл помог мне смыть косметику там, где она была испорчена. Очевидно, все было в таком беспорядке, что нужно очистить кожу, чтобы наложить все заново. Итан держался в стороне, поскольку еще меньше меня понимал в косметике. Он держал свой пост у двери, внимая возможной опасности, но единственной опасностью тут были разборки между другими танцорами на тему того, какой оттенок базы под макияж мне нужен.

18

Базз вошел в тот момент, когда мне делали контуринг поверх наложенной базы.

— Я в курсе, что это вечер свидания, и Жан-Клод у нас босс, но тебе нормально будет в окружении публики?

Я отпихнула от себя кисти для макияжа и ответила:

— Я в норме.

— Уверена? Никогда не видел, чтобы ты здесь вот так теряла контроль.

Я уставилась на него в отражении и призадумалась на пару секунд, пока танцоры со своими кистями и пудрой порхали вокруг меня. Когда они закончат, останется только помада. Я сказала:

— Я хорошо себя чувствую, голова на месте. Думаю, я подцепила это от Родины и Ру.

— Они — твои Невесты, Анита, ты не должна ничего от них подцеплять, — раздался голос Итана со стороны двери.

— От Никки я подцепляю еще больше.

— Ты в него влюблена.

— У них сегодня день рождения — второй после смерти их брата. Полагаю, эмоций было слишком много, чтобы я могла их игнорировать.

— Вот блин, — сказал Базз. — Они не должны были работать сегодня.

— Я сделаю пометку на будущее, чтобы в следующем году им не пришлось, — ответила я.

— Я уже написал Клодии, — сказал Итан.

— Спасибо, Итан.

— Это часть моей работы и, поскольку Базз поднял эту тему — ты уверена, что готова явиться на публику сегодня?

— Я уже в порядке. Я правда думаю, что это из-за близнецов… — я закрыла глаза и протяжно выдохнула, — прощу прощения, из-за тройняшек и их утраты.

— Ты теперь кажешься нормальной, — заметил Натэниэл.

— Ты и правда звучишь лучше в моей голове теперь, когда они ушли, — признался Итан.

— Тогда покончим с помадой и отведите меня уже обратно на мое место.

— Толпа начинает волноваться, — предупредил Базз.

— В таком случае, хватит разговоров, — улыбнулся Натэниэл.

Я бы ему ответила, но высокий танцор уже наклонился ко мне с моей помадой в руках. Он велел мне сидеть спокойно и начал снова вырисовывать идеальные линии, которые стер поцелуй. Если начну вертеться, все испорчу, или даже если спрошу, как его зовут — я пока не запомнила. Он был из числа наших новых вампиров. Не в смысле вампир-новичок, а новенький на сцене. Голос Жан-Клода дыханием пронесся у меня в голове:

— Его имя Харт, позволь ему закончить твой макияж, чтобы я мог, наконец, увидеть тебя лично этим вечером.

Харт поежился и отстранился, держа помаду в руке.

— Сила нашего мастера окатила тебя.

— Он просит меня позволить тебе закончить с макияжем, чтобы наше с ним свидание состоялось.

— Ты везучая девочка, — заметил он, наклоняясь ко мне.

— Так и есть, — согласилась я, а потом замерла, чтобы он закончил красить мою нижнюю губу, делая ее полнее и краснее, чем она выглядела обычно. Стандартно я крашусь только помадой. Сегодня я была сама не своя. Я чувствовала воодушевление Жан-Клода по нашей с ним связи. Он был взволнован нашей предстоящей встречей, на которой увидит меня в этом наряде, который придирчиво подобрал, а также тем, что я увижу его сама. Я чуть сильнее сосредоточилась на нем, что могло позволить мне мельком увидеть его, но он закрылся от меня, так что я могла чувствовать только его эмоции.

— Дорогуша, если продолжишь омываться силой, я напортачу с помадой и придется начинать все заново — с базы, — предупредил Харт.

Я извинилась, а Жан-Клод у меня в голове растворился, чтобы не тревожить нового вампира.

19

Жан-Клод не хотел, что я увидела его до выступления, словно он вдруг сделался невестой перед свадьбой. В нашем с ним случае он сам помогал создавать дизайн моего платья, так что никаких сюрпризов для него в этом не будет, но, какой бы ни была причина сегодня, он хотел сделать сюрприз для меня — кто я такая, чтобы спорить? Это вечер нашего свидания, где только мы вдвоем, так что пусть будет, как ему хочется — в разумных пределах, разумеется. А вот дополнительный охранник, которого приставили в пару к Итану, вызвал у меня желание поспорить. В Грэхеме было шесть футов (182 см. — прим. переводчика), он был очевидно хорошо сложен — в той самой форме, которая сама за себя кричит: я-тягаю-железо-в-качалке. Волосы у него были черные и короткие, стрижка как у Итана, но из-за того, что структура волос отличалась — они были мягкие и совершенно прямые, — смотрелась иначе, что, скорее всего, было не моей мыслью, но я метафизически связана с теми, кто мог подмечать подобные вещи. Грэхем был сложен как и его высокий отец-скандинав, бывший военный, но волосы и темно-карие глаза, слегка раскосые по краям, достались ему от матери-японки. Откуда я все это знаю? Его родители были чуть ли не единственными, кто приходил в «Запретный Плод», чтобы посмотреть, как работает их сын.

Ничто из вышеперечисленного, впрочем, не было причиной, по которой я хмурилась в сторону Грэхема, сидящего, как и Итан, по другую сторону от меня. Он наклонился и улыбнулся — эта улыбка была близка к его типичной усмешке. Я напряглась в ожидании классических для Грэхема похотливых и стремных комментариев.

— Спасибо, что доверила мне сегодня свою безопасность, Анита.

Я моргнула и, наконец, выдала:

— Не за что.

Его ухмылка стала шире, и я уже приготовилась услышать одну из его типичных ремарок, но он вновь удивил меня.

— Джейк сказал, что, если я перестану быть занозой в заднице, он, возможно, возьмет меня на тренировки в новое подразделение телохранителей-вервольфов.

Джейк был из числа Арлекинов — один из первых, кто перешел на нашу сторону. Он также значился одним из наших главных инструкторов по боевым искусствам — в частности, по рукопашной. Видимо, он разглядел в Грэхеме что-то, чего не замечала я.

— Ты начнешь посещать уроки Джейка? — уточнил Итан, положив руку на спинку моего стула, чтобы удобнее было наклониться и не пришлось повышать голос.

Грэхем кивнул, очевидно польщенный тем фактом, что Джейк лично его пригласил. Мне пришлось приложить усилие, чтобы на моем лице не отразился весь шок, который я испытала. Я реально не думала, что Грэхем настолько искусен, но Джейк прожил много веков, так что я доверяла его мнению. Немногие Арлекины сохранили свои суперсилы, и Джейк был в их числе, так что, когда дело касалось скорости, скрытности и убийств, у него это выходило просто супер — даже по сравнению с другими оборотнями и вампирами.

— Жан-Клод хочет, чтобы в продвинутом классе занималось больше волков, — сказал Итан.

— Среди нас по-прежнему меньше всего бывших военных. Это не играет нам на руку в новых тренировках для охранников, — заметил Грэхем.

— В тех частях мира, где распространена ликантропия, не так много военных, — сказала я.

— И к тому же мусульмане считают волков собаками, а собаки у них считаются нечистыми, поэтому шансы, что они примут в свои ряды вервольфов, невелики, — добавил Итан.

— Стало быть, мало какие военные подвергаются нападению вервольфов, и их не списывают на работу в частном секторе, — согласилась я.

— Я просто радуюсь, что Жан-Клод решил позволить Джейку набрать волков в местной стае, прежде чем они начнут искать за пределами штата. Будь там больше волков из числа военных и полицейских, у меня бы не было шанса.

— Почему ты решил повысить свои навыки? — поинтересовалась я.

— Не хочется торчать у дверей «Запретного Плода», когда мне стукнет пятьдесят, как Баззу, а если и придется, то я хочу знать, что хотя бы пытался продвинуться.

Я кивнула и постаралась не показать, насколько меня удивила его серьезность. Мне хотелось спросить, не ходит ли он на какие-нибудь занятия или, может, читает книги по самопомощи, потому что то, что он сказал, было куда проникновеннее его обычных речей. Я попыталась вспомнить, сколько лет мы знакомы, и не смогла. Давно. Думаю, мне стоило дать ему шанс вырасти и измениться, как выросла и изменилась я сама, как это сделали люди, которых я любила. Я засунула Грэхема в коробку с мужиками, которые считали, что главное в жизни — это залезть к женщине в трусы и ходить в качалку, чтобы быть более привлекательными. Он бы очень плохо состарился, превратившись в одного из тех мерзких стариков, которые забыли, что им уже давно не двадцать пять. Было почти больно так ошибиться на его счет.

Освещение в клубе померкло, в толпе раздались визги и возбужденный шепот. Мы замолчали и посмотрели на сцену. Жан-Клод с Натэниэлом держали в секрете новые особенности выступления. Хотели, чтобы я увидела все неподготовленной, как и зрители в зале — не знаю, зачем, но Жан-Клод сказал, что хочет по-прежнему удивлять меня. Я ответила, что он и так постоянно это делает, но, каким бы ни был его мотив, для него это важно, так что я сидела в темноте вместе с остальными зрителями.

Я ждала, что кто-нибудь объявит выступление, как это происходило обычно, но музыка заиграла без предупреждений, и я понятия не имела, что сейчас начнется. У меня ушло несколько секунд, чтобы понять, что играет «Send Me An Angel», потому что это была перепевка, которой я раньше не слышала. Выбор песни оказался таким неожиданным, что я рассмеялась. Мягкий голубой свет прожектора покружился над толпой, над сценой, а затем взмыл вверх, к потолку, и там парил Жан-Клод — левитировал в самой высокой точке над залом. Обзор с моего столика был так себе, поэтому я не могла понять, почему в толпе все охают и возбужденно вскрикивают, но, может, это все просто потому, что там Жан-Клод. Я мельком увидела его штаны и рубашку без рукавов, но на этом все. Он медленно опустился и оказалось, что за спиной у него большие крылья — ангельские крылья с перьями. Они не махали, но под легким ветерком перья колыхались вместе с его длинными черными кудрями, которые оставляли его лицо открытым и не мешали ему висеть в воздухе, поэтому ничто не портило его красоту, когда он посмотрел на женщин, сидящих под ним. По ним было видно, что они уже сходят с ума и готовы выкладывать деньги, чтобы он подлетел ближе.

Крылья были частью его костюма, но ветер был его собственной силой, которая сопротивлялась гравитации и оставляла его на весу, позволяя ему парить над зрителями, пока те орали и пытались коснуться его, когда он пролетал у них над головами.

— К тому же, — подал голос Грэхем, — как может бедный вервольф соперничать вот с этим?

В иных обстоятельствах я бы сказала, что нет никакого соперничества, ведь мы полиаморны, но была слишком занята, наблюдая за полетом Жан-Клода. Охренеть.

20

Какая-то женщина поднялась с места и попыталась схватить Жан-Клода, но охранник мигом подоспел, чтобы усадить ее обратно, в то время как Жан-Клод поднялся выше — туда, где его было не достать. Я не сразу заметила, что у охранника длинные блондинистые волосы, а когда увидела их, то поняла, что это Нечестивец — один из Нечестивой Истины, и, словно моя мысль призвала его, среди столиков я заметила Истину. Из-за темных волос его почти не было видно в полумраке. Они вдвоем следовали за Жан-Клодом по залу, следя за тем, чтобы никто из посетителей не сорвался с катушек. Одеты они были, как сотрудники «Запретного Плода», вот я их и не приметила сразу. Между столиками лавировали еще как минимум четыре охранника. Судя по всему, Нечестивец направлял их, в то время как Истина оставался рядом с Жан-Клодом, пока тот парил над толпой, по большей части состоявшей из женщин. Истина находился так близко, что я поняла, насколько уязвим был Жан-Клод в своем полете. Я с трудом прогнала из головы место убийства, на котором сегодня была, чтобы он не прочел эти мысли во время своего шоу. Я доверила его безопасность Нечестивой Истине. Я бы кого угодно им доверила. Настолько они были хороши. Поборов свои страхи, я сосредоточилась на том, чтобы быть здесь и сейчас.

Итан покрепче приобнял меня за плечи, что успокоило нас обоих, поскольку верживотным нравится валяться большой щенячьей кучей — вернее, в данном случае, кошачьей. Я надеялась, что он ловит только мои эмоции, а не реальные воспоминания. Свои кошмары я предпочитаю держать при себе. Итан прижал меня еще ближе, словно без слов хотел донести, что все в порядке.

Грэхем наклонился ко мне и спросил:

— Что случилось?

Я покачала головой и хотела отпихнуть его подальше, потому что внезапно словила приступ клаустрофобии, когда они оба оказались так близко, но как только я коснулась обнаженной руки Грэхема, волна покоя окатила меня. Прикосновение к вервольфу успокаивало меня так, как никогда не успокаивало прикосновение к вертигру. Может, потому что волк был зверем зова Жан-Клода, но, как бы там ни было, теперь я могла уделить внимание Жан-Клоду и его представлению.

Он без усилий парил над возбужденной толпой и голубой прожектор следовал за ним, когда он описывал круги над зрителями. Он был так красив, что у меня сердце сжалось в груди, но поверх этого чувства была мысль, которая преследовала меня еще с нашего знакомства: «Как может кто-то настолько прекрасный желать меня?». Я привела себя в порядок, но кто мог сравниться вот с этим — с ним?

И вдруг он оказался надо мной, его кудри обрамляли лицо. Глаза были накрашены почти как маска домино (округлая черная маска, которая закрывает только область вокруг глаз и между ними — прим. переводчика) и казались еще больше, чем в тот момент, когда я увидела Жан-Клода по нашей метафизической связи чуть ранее. Легкий ветерок шевелил перья на его крыльях. Мне захотелось протянуть руку и коснуться их, чтобы понять, реально ли они такие мягкие, какими кажутся. Я смотрела ему в глаза, и их цвет потерялся в свете прожектора, так что они казались черными, как его волосы. Он потянул ко мне свою руку, а я потянула к нему свою, но позволила ему самому решать, каким будет это прикосновение. Это походило на сложносочиненный поцелуй, когда, слишком резко сунув руку вперед, ты рискуешь заехать человеку по лицу.

Он коснулся меня всего лишь кончиками пальцев, и на секунду ветер его силы растрепал мои волосы, создав ореол из кудрей вокруг моего лица, как если бы я была отражением Жан-Клода. Он улыбнулся той улыбкой, которая была лишь для меня, и снова взмыл над толпой — на этот раз быстрее, и его крылья трепетали, будто хотели взмахнуть, но не могли.

Люди в толпе кричали и хлопали, дополнительным охранникам пришлось удерживать их на местах, чтобы Жан-Клод не врезался в них, и никто его не схватил. Нечестивец и Истина держались рядом с ним, поспевая за счет своей сверхъестественной скорости. Они были вампирами, а не оборотнями, но не всем вампирам приходится уповать на ментальные трюки, чтобы казаться быстрее человека. Как я уже объясняла МакКиннону, некоторые вампиры действительно настолько хороши.

Жан-Клод завис над сценой, вернувшись в вертикальное положение из горизонтального. Одну ногу он поставил на пол, а другую держал чуть согнутой в колене, руки его были подняты вверх. Какое-то время казалось, что он пришпилен голубым светом прожектора, как бабочка, и вот он уже опустился на сцену. Сперва он опустил одну ногу, затем другую — чуть дальше, как если бы ему нужно было сбалансировать вес своих крыльев за спиной. Толпа оживилась, люди начали подниматься с мест, аплодировать, в руках у женщин замелькало такое количество купюр, что со стороны они казались раскидистым лесом.

Голубой свет прожектора начал потихоньку выцветать до более естественного цвета, и голос Жан-Клода наполнил зал. Я не была уверена в том, говорит ли он в маленький микрофон или это вампирские силы, впрочем, какая разница?

— Добро пожаловать в «Запретный Плод».

Толпа вновь оживилась, послышались крики:

— Жан-Клод! Жан-Клод!

А следом донеслись визги, как если бы взрослые пытались кричать, как маленькие дети — без слов, необдуманно. Стрип-клубы — одно из немногих мест, где женщинам дозволяется вести себя настолько раскованно, насколько они этого хотят. Я знала танцоров, которые работали и с мужской, и с женской аудиторией, но все они были солидарны в том, что женщины слетают с катушек гораздо чаще, чем мужчины. Сперва я была в шоке от этого факта, но где еще женщины могут сбросить с себя оковы социализации, которые требуют от них быть милыми, тихими и благопристойными, чтобы, наконец, перестать строить из себя все это — порой впервые в жизни. У меня много времени ушло на то, чтобы понять, почему женщины ведут себя здесь вот так, ведь хоть я и пыталась быть хорошей, я оказалась слишком прямолинейной, чтобы попадать под стандартный образ милой девочки. Я всегда говорила то, что думаю, и ненавидела, когда от меня ждали благопристойности только потому, что я женщина, и в таких местах я сдерживалась, поскольку мне не нужна была причина, чтобы отпустить все это. Мне пришлось повстречаться с женщинами, чтобы лучше понять представительниц своего пола, ведь сама я в этом деле была аутсайдером.

После того, как изменилось освещение, я смогла, наконец, разглядеть штаны и жилет Жан-Клода — они были из блестящего винила насыщенного оттенка синего, а может, и бирюзового. Ткань сияла под светом прожектора и меняла цвет при каждом движении. Крылья были белыми, но по краям переходили в синий.

— Вы искусили меня сойти с небес своей красотой, — когда Жан-Клод произнес слово «искусили», женщины в толпе бесновались так, словно в мозгу у них в этот момент всплыли все искушения, которым они когда-либо подвергались или отвергли, а когда он сказал «красотой», они воззрились на него так, словно одного этого слова было достаточно, чтобы каждая почувствовала себя красивой. Я сидела и наслаждалась реакцией аудитории на голос Жан-Клода, в то время как на меня он не действовал. Я была его слугой-человеком — это давало мне иммунитет к тем силам, которые он использовал в толпе. Его собственные вампирские метки защищали меня, а ведь когда я впервые переступила порог «Запретного Плода» десять лет назад, мне приходилось до крови впиваться ногтями в свои ладони, чтобы боль освобождала меня от чар его голоса. Сейчас он был намного сильнее. Я была счастлива, что могу просто наблюдать и не поддаваться. Повсюду на дверях висели предупреждения: «Внимание! Внутри находятся вампиры, оборотни и другие сверхъестественные создания. Переступая этот порог, вы даете согласие на взаимодействие с вами, а также на применение к вам любых сверхъестественных способностей». Я была ужасно рада, что слишком сильна, чтобы меня можно было вот так прокатить голосом.

Вновь заиграла музыка — на этот раз она звучала тяжелее, была более ритмичной.

— Чтобы узнать вас получше, я отдам свои крылья, и прошу вас, прекрасные создания, помочь мне обрести рога вместо них, — сказал Жан-Клод, схватившись за свой жилет, и разорвал его. Вместе с ним опали и крылья — двое охранников бережно подхватили их и отнесли за кулисы, но зрители этого не заметили, потому что наблюдали за танцем обнаженного по пояс Жан-Клода. Можно подумать, что с крыльями он бы привлекал к себе больше внимания, но это не так. Я была влюблена в него, и считала себя предубежденной, однако реакция толпы убедила меня, что я не одинока.

Единственным темным участком на бледном совершенстве его груди был крестообразный шрам от ожога. У меня на левом предплечье есть очень похожий. Жан-Клод получил свой столетия назад, когда кто-то ткнул в него крестом, пытаясь спасти свою жизнь. Мой же достался мне от дневных стражей одного вампира, которые заклеймили меня ради своего удовольствия, пока их хозяин еще не поднялся на ночь. Мы с Жан-Клодом убили тех, кто оставил нам наши шрамы. Он охотился на людей, а я — на вампиров. Он нуждался в пище, а я ликвидировала преступников. Пусть первый, кто безгрешен, бросит в меня камень.

Жан-Клод двигался и вертелся на сцене, пока толпа скандировала его имя, а кто-то даже попытался залезть наверх. Охрана задержала нарушителей и не позволила им подняться на сцену. Жан-Клод поддразнивал, танцуя прямо у них перед носом, пока охранники с трудом оттаскивали их назад. Нечестивец и Истина стояли по бокам от сцены — они вмешаются только если оборотни и Базз не смогут разобраться с проблемой. Мне не хватало роста, чтобы увидеть все элементы танца — пришлось бы встать, как поступило большинство зрителей за столиками. Некоторые женщины у сцены швырялись деньгами даже когда их оттаскивала охрана. Кружевные трусики розового цвета пролетели мимо телохранителей и приземлились на сцену. Я не заметила, чтобы кто-то снимал с себя нижнее белье. Люди что, принесли с собой чистое, чтобы бросить его на сцену? Надеюсь, что так.

Музыка изменилась, Жан-Клод схватил переднюю часть своих штанин и рванул вперед. Они поддались и оторвались одним куском, как по волшебству. Он швырнул их за спину, где кто-то из служащих поймал их и убрал за кулисы. Я мельком увидела стринги Жан-Клода. Он никогда так сильно не обнажался сцене — по крайней мере, я ни разу такого не видела. Обычно он ограничивался рубашкой. Теперь я поняла, почему штаны на нем были свободнее, чем он обычно надевал для своих выступлений: чтобы осталось пространство для кожаных сапог в облипку, которые поднимались до середины бедер. Сапоги были синие. Ни разу не видела его в таких. С моего столика Жан-Клод казался голым, словно на нем были лишь сапоги, потому что я слишком низкая и сидела на месте, пока большинство посетительниц стояли, размахивая деньгами, швыряя деньги или трусы, или… эти презервативы вообще были в обертке?

— Преисполненный Будда, не припомню, чтобы хоть раз все было настолько плохо, — почти проорал Грэхем, стараясь перекричать женщин, скандирующих имя Жан-Клода.

Я могла лишь кивнуть, соглашаясь с ним. Казалось, за нами поднимается океанская волна, которая откатилась назад только чтобы затем врезаться в берег — не знаю, как еще это описать. Я хотела оглянуться, чтобы посмотреть туда, но Итан взял меня за руку и поднял на ноги, и я поняла, что толпа собирается массово рвануть на сцену. Грэхем уже был с другой стороны от меня — за руку он меня не хватал, но держал оборону, готовый защищать меня.

Итан мертвой хваткой держал меня за руку и наполовину повел, наполовину потащил в сторону боковой двери рядом со сценой, которая предназначалась для сотрудников. Грэхем прикрывал нас с тыла. На сцене я заметила Истину и Нечестивца: они вели Жан-Клода в сторону второго выхода, который находился сразу позади сцены. Итан открыл нам дверь. Видимо, я засомневалась, потому что он сказал:

— С ним Нечестивая Истина. А мы с тобой.

После этого мы протиснулись в дверь, пока Грэхем сражался с толпой, чтобы мы смогли закрыть за собой дверь. К счастью, они не пытались войти за нами — просто хотели забраться на сцену.

Как только дверь закрылась, мы оказались в такой тишине, что было слышно биение сердец. Я вдруг поняла, что это, наверное, жутко, когда толпа вот так лезет на сцену, однако мы не были ее целью — только препятствием. Мы с Итаном уставились на ступеньки, которые вели к двери на сцену.

— Я считаю до пяти, — сказала я.

— Ты не можешь выйти туда, Анита, — предупредил Итан.

— Могу, — возразила я, сощурившись.

— Нельзя вредить зрителям, но они могут ой как навредить нам, — вмешался Грэхем.

В этом был смысл, поскольку мои тренировки в основном сводились к цели убить или покалечить кого-то. Я не коп. Я истребительница.

Дверь на сцену открылась, зашли Истина с Жан-Клодом, Нечестивец следовал за ними. Кто-то, кто сейчас находился на сцене, закрыл за ними дверь. Я мельком увидела толпу охранников, когда она закрывалась. И дрогнула так, словно кто-то рухнул на нее с той стороны.

Я попыталась понять, действительно ли меня пугает толпа снаружи, и нужно ли нам спасать оставшихся там охранников, когда до меня дошло, что Жан-Клод смеется. Глаза у него сияли, но не от вампирских сил. Энергетика выступления и реакция толпы вскружили ему голову. Он привалился к стене в своих потрясающих сапогах и стрингах, и казался пьяным — пьяным от силы.

— Ты наслаждался этим, — почти с осуждением заметила я.

— Зачем было снимать штаны после того, как толпа разъярилась? — поинтересовался Истина.

— Я это сделал, — ответил Жан-Клод, — потому, что это было частью выступления.

— Никогда не видел такой реакции у толпы, — сказал Грэхем.

— Что ты сделал со зрителями? — спросил Истина.

— Ничего из того, чего не делал бы прежде, — ответил Жан-Клод. Он стоял там, весь пышущий энергией толпы — я чувствовала, как она исходит от него волнами.

— Быть этого не может, они там с ума сходят.

— Мы должны помочь другим охранникам, — сказал Грэхем.

— Наша задача — защищать Жан-Клода, — вмешался Нечестивец.

Дверь вновь дрогнула под весом и напором толпы, которая хотела прорваться к Жан-Клоду.

— Нужно вызвать дополнительную охрану из других клубов, — сказал Истина.

— Либо успокоить толпу, — предложила я.

Все охранники синхронно уставились на меня, после чего Нечестивая Истина и Итан покачали головами.

— Ты не можешь туда пойти, — сказал Итан.

— Либо мы успокоим толпу, либо нужно звать копов, чтобы они сделали это за нас, — возразила я.

Истина посмотрел на Нечестивца. Тот сказал:

— Наши обязанности заканчиваются здесь.

— Если Жан-Клод устроил все это, когда мы охраняли его, то разобраться с этой проблемой — наша обязанность, — возразил Истина.

— Я этого не устраивал, — расхохотался Жан-Клод, слегка сползая по стене.

— Ты пьян от силы, — сказала я, и мне не удалось избавиться от осуждения в своем голосе.

Истина направился к боковой двери, через которую вошли мы, потому что дверь на сцену все еще сотрясалась под напором толпы, желающей прорваться внутрь. Нечестивец повернулся к Грэхему и Итану.

— Уведите отсюда Жан-Клода и Аниту.

— И Натэниэла, — добавил Истина.

— Все начальство, — поправился Нечестивец, после чего братья подошли к двери.

Жан-Клод отстранился от стены, пытаясь, видимо, идти за ними, но он был слишком пьян, поэтому ноги у него подкосились. Грэхем поймал его, и в тот момент, когда они соприкоснулись, энергия изменилась. У меня внутри будто щелкнул переключатель. Я почувствовала себя лучше, в голове прояснилось, и до меня дошло, что я «переела» через Жан-Клода. Он выпрямился, держась за плечи Грэхема.

— Побудь рядом со мной, Грэхем, сегодня в клубе что-то не так. Оно отыгралось на нас, но ему не нравятся волки.

— Если не ты это сделал, то это сделали с тобой, — заметил Нечестивец.

— Боюсь, что так, — подтвердил Жан-Клод.

— Ни один вампир не может прокатить тебя, ты же наш король, — вмешался Истина.

— Я так думал, но если бы они могли напасть, то сделали бы это не здесь и не сейчас — не тогда, когда я окружен похотью. Ибо я управляю ею.

— Ты теперь стабильнее, больше владеешь собой, — сказал Нечестивец.

— Мне тоже стало получше, когда Грэхем коснулся меня, но не настолько, — добавила я.

— Волк — зверь моего зова, ma petite.

— Как и мой, — сказала я.

— Твоя связь с волками обусловлена нашими общими метками и отсутствием третьего члена нашего триумвирата, однако первично она принадлежит мне. Это была первая сила, что пришла ко мне, ознаменовав меня мастером вампиров, — теперь Жан-Клод казался трезвым, как стеклышко, словно он только что опрокинул в себя дюжину чашек кофе и с головой нырнул в ледяную воду. На нем по-прежнему были высокие кожаные сапоги синего цвета и стринги, но одежда теперь не имела значения. Он каждым дюймом источал статус короля — доминанта для всех и вся. Большую часть времени он это прятал. Думаю, привычка, ведь он веками скрывался на виду у сильнейших вампиров, притворяясь смазливым щеголем и соблазняя нужных людей. Свою силу он поначалу скрывал даже от меня, а ведь я хороша в вычислении вампирского возраста и уровня их мощи. Стоя здесь, в прикиде, за который большинство людей сочли бы его пустоголовым красавчиком, Жан-Клод вдруг сбросил с себя всю маскировку. Его окружал покров силы и власти, который не требовал скипетра и не нуждался в поддержке толпы. Ум в его глазах и та уверенность, с которой он держался, говорили о том, что он может войти в тронный зал, одетый как стриптизер, и это ничего бы не изменило, ведь все по-прежнему приседали бы в реверансах, когда он проходит мимо, и верили бы, что у него есть право сидеть там, где ему вздумается.

21

Нечестивая Истина и Итан вышли первыми, потому что нас вперед они бы просто не пропустили. Базз вместе с другими охранниками стоял в сцепке, плечом к плечу, пытаясь удержать толпу подальше от двери. Кто-то из них опустил голову, другие использовали руку, чтобы прикрыть лицо. Я заметила у некоторых кровоточащие следы от ногтей. Толпа синхронно повернулась к нам, как многоликое чудовище, и я знала, что эта мысль не моя, а Жан-Клода. Он уже видел подобное, и не единожды. Меня вдруг окатило воспоминаниями о других залах и других толпах людей. По одежде можно было проследить, как менялась мода с течением веков. Белль Морт, создательница Жан-Клода, наслаждалась этим хаосом и тем, что за ним следовало.

Жан-Клод покрепче сжал мою руку, чтобы успокоиться, и потянулся через нашу общую связь за помощью. Грэхем был нашим ключом к вервольфам, хоть и не идеальным, потому что с ним мы не были связаны — только с его волком. Я была ключом к веркрысам, тиграм и верлеопардам, потому что они были моими зверями зова. Мои гиена и львица по-прежнему ждали своего особенного партнера, так что от них толку особо не было. Моя волчица свою половинку уже выбрала, и, поскольку нужда была велика, на мгновение мы во всех смыслах прочувствовали Джейсона и его неуверенность, потому что он ощутил то, как сильно мы сосредоточились на нем. Жан-Клод оттащил нас обратно, чтобы мы не упали вместе с Джейсоном и не уронили балерину во время выступления, так что мы вернулись туда, где валялись перевернутые столы и стулья, а толпа лезла на сцену, как муравьи на кусочек конфеты, и видны были лишь их тела, но не то, что под ними. На секунду меня поглотил ужас, как если бы там, в куче этих тел, действительно что-то было, расступись они в стороны.

Жан-Клоду не нужно было говорить, что он тоже это почувствовал. Я ощущала то, что он чувствует и думает, в какой-то момент все смазалось и я уже не могла понять, на шпильках я стою или в мягких кожаных сапогах. Грэхем не мог слиться с нами, потому что он не был нашим — лишь его волк принадлежал Жан-Клоду, а ему принадлежали все волки.

Я не была уверена, чья это мысль, но кто-то подумал: «Этого мало, недостаточно связи с нашими волками», и тогда я поняла, что это мысль Жан-Клода, потому что я бы не подумала о волках во множественном числе. «Придется сделать это» мелькнуло у него в голове, и я запнулась на своих шпильках, будучи не в состоянии ходить, пока не разберусь, в чьем теле я сейчас нахожусь.

Грэхем простонал:

— Что ты со мной делаешь?

— Мне жаль, волк, но ты недостаточно большой и страшный, а мне нужен именно такой.

Грэхем не мог толком сосредоточиться, но все же ответил:

— Я могу стать большим и страшным, если это то, что тебе нужно.

Жан-Клод улыбнулся ему, а Грэхем улыбнулся в ответ, словно его порадовало собственное остроумие. Он не был доминантом, а значит, большим и страшным он в принципе быть не мог, но он хотел дать отпор вместе с нами, стать нашим волком, а это дорогого стоит. Жан-Клод прекратил поиски других источников энергии и сосредоточился на том, что мы имели.

Я знала, что силы Жан-Клода возросли, но в действительности я не понимала, что это значит — до сих пор. Он наполнил аудиторию новыми воспоминаниями. Там был конкурс, на котором они голосовали за того, кого из охранников больше всего хотят увидеть на сцене «Запретного Плода». Я ощутила, что у некоторых женщин остались маленькие ссадины и синяки, так что боль заставила их усомниться в этой истории, однако Жан-Клод смыл их сомнения прочь так же, как его взгляд смывал боль от укуса, вот только на этот раз ему не пришлось встречаться с ними взглядом, да и не нужно было. Эти женщины просто вернулись за свои столики, а охранники пробрались (некоторые — прохромали), чтобы поставить на место перевернутые стулья, и посетительницы могли сесть. Жан-Клод стер их замешательство и желание поспешить в сторону сцены в попытке продраться сквозь охрану и подняться наверх, чтобы танцевать там и сдирать с себя юбки. Некоторые зрительницы были смущены, но это казалось милым. Были женщины, которые смеялись, словно что-то забавное происходило перед ними прямо сейчас. Некоторые охранники неплохо двигались на сцене, и Жан-Клод спросил, чье выступление гости хотят увидеть больше всего, и Грэхем выиграл по голосам.

Жан-Клод был занят внедрением воспоминаний о том, что этой ночью я вернулась в качестве приглашенной звезды под псевдонимом, который Натэниэл дал мне в тот раз, когда я впервые вышла с ним на сцену. Я была Ники задолго до того, как в нашей жизни появился Никки. В этот момент я так сильно заскучала по нему, что у меня сердце сжалось. Он должен был быть со мной сегодня. Он помог бы мне с контролем, потому что мы вместе прорабатывали свои проблемы, в отличие от Родины и Ру.

Сквозь меня пронеслось дыхание Жан-Клода:

— Взбодрись, ma petite, мы увидим твоего льва позже этим вечером, а сейчас мне нужно почувствовать твою ладонь в своей, и чтобы ты насладилась этим, — сказав это, он сжал мою руку, а я сжала его ладонь в ответ. Я позволила ему увидеть, как счастлива я находиться рядом с ним. Следом пронеслась другая мысль: что я недовольна проблемами с метафизикой и тем, что наш выбор из волков ограничен Грэхемом, но я прогнала эту мысль. Грэхем вырос, как личность, но он по-прежнему не был из числа моих, наших людей. И вдруг мелькнула другая мысль: «Но он мог бы быть». Не знаю, чья она была — Грэхема или Жан-Клода, или кого-то из гостей. Жан-Клод рулил нашим метафизическим автобусом, потому что я понятия не имела, как это делать. Я сильна, но я лучше работаю, как батарейка, чем как ведьма, или как там это называется, когда ты работаешь с парапсихическими способностями и магией. То, что делал Жан-Клод, требовало тренировок и практики, которых у меня не было.

Я подумала о том, чтобы провести руками по телу Жан-Клода, когда на нем нет ничего, кроме стрингов и сапог, и это была счастливая мысль. Она помогла мне отогнать размышления о Грэхеме. Жан-Клод поднял мою руку и запечатлел на ее тыльной стороне нежный поцелуй, дав мне понять, что он ценит мои попытки включиться в происходящее. Я и правда хотела провести по его телу руками, и даже более того, но лишь когда мы окажемся наедине. Жан-Клод поместил в сознание гостей картинки о том, как я флиртую и поддразниваю мужчин, которые впервые поднимаются на эту сцену. В своих фантазиях он сделал меня куда мягче и любезнее, чем я могла бы быть с незнакомцами в такой ситуации. Я была Ники для Натэниэла и Жан-Клода, но не для толпы левых людей, к которым я даже не прикасалась ни разу.

Он покружился вместе со мной, чтобы зрители рассмотрели нас, как на блюдечке. Народ выкрикивал имя Грэхема и просто возбужденно орал. Имя Жан-Клода они тоже выкрикивали, потому что он сегодня оголился сильнее, чем за все прошлые годы. Некоторые даже мой псевдоним кричали, так что я помахала им и улыбнулась, словно это делало меня счастливой. Чтобы поскорее слинять со сцены можно и притвориться.

— На нашем новом вервольфе слишком много одежды, вы не находите?

Послышались одобрительные женские вопли. Одно дело представить Грэхема на сцене, всего такого соблазнительного и танцующего, и совсем другое — заставить его это сделать, так что Жан-Клод решил упростить нам всем задачу. Грэхем опустился перед нами на колени, и в тот момент, когда они с Жан-Клодом перестали соприкасаться друг с другом, энергия изменилась — что-то было не так. Жан-Клод коснулся щеки Грэхема, и его сила будто бы получила заряд. Предполагалось, что я помогу Грэхему избавиться от футболки, но тогда Жан-Клод потеряет физический контакт с нами обоими, а это казалось плохой идеей.

Жан-Клод переместил меня, будто в танце, и я оказалась перед Грэхемом, стоящим на коленях, а сам вампир встал у него за спиной. На секунду он отпустил нас обоих, и весь мир сжался так резко и сильно, что у меня голова закружилась. Я потянулась к нему, и он дал мне свою руку, а другую протянул к Грэхему. Прикосновение вновь дало энергии толчок — сила Жан-Клода будто бы сжималась и расширялась одновременно, что невозможно. Он был королем всех вампиров в своей стране. Они были связаны с ним кровью, а значит, он черпал силу ото всех них.

— Что это было? — шепотом спросил Грэхем.

Я покачала головой, потому что понятия не имела. Жан-Клод улыбался и флиртовал с толпой, но у него в голове пронеслась мысль: «Другой вампир оставил что-то после себя».

— Что? — одними губами спросила я.

Он вновь ответил мысленно:

— Силу.

Ответа на свой вопрос я не получила, но прежде, чем я успела придумать, как еще об этом спросить, Жан-Клод обратился к зрителям:

— Может, нам с Ники стоит помочь нашему волку раздеться?

— Да! Пожалуйста! Боже, да! — и прочие воодушевленные крики донеслись из толпы, ор стоял почти невыносимый. Я пожалела, что у меня нет берушей, которые я обычно ношу на стрельбище.

Жан-Клод помог мне опуститься на колени перед Грэхемом, после чего изящно приклонил свои. Грэхем с одной стороны был воодушевлен моей компанией, а с другой — насторожен из-за Жан-Клода у себя за спиной. Не то что бы очень, но слегка. Жан-Клод рассмеялся и прижался к нему, одновременно привлекая меня ближе, так что мы с ним вдвоем обняли Грэхема. Толпе это понравилось, и Жан-Клод шепнул ему:

— Твоя добродетель этой ночью в безопасности, волк.

Грэхем смутился из-за того, что позволил своим страхам проявиться. Он усилием воли заставил себя расслабиться в наших объятиях и не вести себя, как большой ребенок — это были его мысли, а может, и мои, но я точно знала, что не Жан-Клода. Я скользнула пальцами под футболку Грэхема. Кожа у него была такой теплой, что жар его тела задержался под тканью, поэтому я словно грела руки, пробегаясь пальцами по гладкой упругости его живота, пока Жан-Клод повторял те же действия у него за спиной. В какой-то момент я запуталась и не могла понять, какой же части тела я касаюсь — мягкого живота или твердой спины? Грэхем вздрогнул между нами, как будто мы делали нечто большее, чем просто касались его торса с двух сторон.

Жан-Клод посмотрел на меня поверх плеча Грэхема, после чего мы начали водить руками по его телу, продолжая глазеть друг на друга, приводя в беспорядок футболку вервольфа и медленно обнажая его торс на потеху толпе. Народ бунтовался — они кричали и свистели. Я почувствовала, как охрана переместилась ближе к сцене — просто на всякий случай, но они не спешили, потому что на этот раз Жан-Клод контролировал ситуацию, а он не хотел насилия — ему нужна была похоть. Безопасное и поддразнивающее обещание вожделения — вот для чего существуют хорошие стрип-клубы, они обещают, но не воплощают твои фантазии.

Жан-Клод улыбнулся мне поверх плеча Грэхема, а я улыбнулась в ответ. Мы могли ощутить руки друг друга на его теле. Грэхем протяжно вздохнул и его пульс подскочил, зажатый между нашими энергиями, которыми мы обменивались. Футболка приподнялась, обнажая его соски. Их крохотные кончики напряглись от возбуждения. Это заставило меня призадуматься о том, насколько же далеко все может зайти, и я ощутила удовольствие Жан-Клода: он наслаждался тем фактом, что наши действия завели Грэхема. Частично это была гордость за свое мастерство, частично — кайф от доминирования. Я сама почти никогда себя так не чувствовала с теми, с кем у меня не было эмоциональной связи, но для Жан-Клода это не было проблемой. Неудивительно, что ему нравилось выступать на этой сцене.

Я осторожно поцеловала обнаженную грудь Грэхема, оставив на его коже идеальный отпечаток своих красных губ. Он вновь вздохнул, и тогда Жан-Клод поцеловал его в шею сбоку — очень нежно. Глаза Грэхема затрепетали и закрылись, а я ощутила, как его тело с усилием подавило новый приступ дрожи. Я ничего не могла с собой поделать, поэтому лизнула его сосок, и он застонал. Я придержала на Грэхеме футболку, а Жан-Клод поднялся, нависая над нами обоими. В какой-то момент соприкосновению помешали кожаные сапоги, но вот Жан-Клод уже коснулся волос Грэхема, и сила вновь вспыхнула.

Жан-Клод произнес достаточно громко, чтобы его услышали зрители:

— Настала пора избавиться от футболки, не так ли?

— Да! Сними ее! Сними! — скандировали в толпе, пока Жан-Клод тянулся к Грэхему, чтобы коснуться моих рук там, где они удерживали его футболку на месте. Он положил свои ладони поверх моих, и касаться друг друга напрямую было просто восхитительно, словно руки сегодня значили куда больше, чем обычно. Я посмотрела в его кобальтово-синие глаза и поняла, чего он от меня хотел. Жан-Клод скользнул пальцами под футболку Грэхема и приподнял ее, пока я наклонялась, чтобы лизнуть другой сосок. Руки Грэхема взметнулись вверх, хотя никто его об этом не просил, и Жан-Клод стянул с него футболку, после чего швырнул ее в толпу. Я отстранилась от груди Грэхема и обнаружила его лицо в паре дюймов от своего — его карие глаза горели желанием. В этот момент мне показалось, что нет ничего естественнее, чем поцеловать его. Поцелуй вышел нежным, но Грэхем не ответил на него, а продолжил сидеть на месте, словно боялся пошевелиться — боялся, что я остановлюсь, если он проявит излишний энтузиазм. Я провела ладонями по его лицу и прошептала:

— Поцелуй меня.

Жан-Клод стоял над нами, поглаживая Грэхема по волосам, и вопросил у толпы:

— Заслужил ли наш хороший волк поцелуй покрепче, чем предыдущий?

Народ одобрительно взревел, скандируя:

— Целуй, целуй, целуй, целуй!

Я взяла лицо Грэхема в ладони и наклонилась к нему. С его губ сорвался тихий нетерпеливый звук, а после он подался мне навстречу, и наши губы встретились. Он тихо застонал мне в рот, а потом поцеловал. Грэхем обнял меня и поднял с колен, так что мне пришлось ухватиться за его плечи, чтобы объятие не распалось, пока мы изучали друг друга губами и языками. В нем было столько нетерпения. Он так долго ждал разрешения прикоснуться ко мне. Его энтузиазм был настолько силен, что оказался заразительным, и когда он покрепче прижал меня к себе, а одна из его ладоней скользнула вниз, чтобы добраться до моей задницы, я не стала возражать. Раздеваться мы не будем, Жан-Клод тут, рядом, мы на сцене — я вдруг поняла, что чувствую себя в безопасности, словно в моих руках сейчас то, что в принципе невозможно было контролировать. Я обхватила талию Грэхема ногами — высоковато для чего-то серьезного, но я успела забыть, насколько короткое у меня платье, и какие крошечные на мне трусы, так что его руки вдруг оказались на моей обнажившейся заднице, удерживая меня на месте, как будто я в этом нуждалась, однако в его действиях читалась осторожность, словно он не был уверен в том, что ему действительно можно так себя вести. В какой-то момент я подумала: «Либо держи меня за задницу, либо отпусти». Жан-Клод знал, что было у меня в голове, так что добавил: «Схвати ее за задницу, сделай это всерьез!». Он прокричал это в толпу, и народ возбужденно завизжал. Грэхем колебался, но я поцеловала его увереннее и прикусила ему губу, в ответ он так крепко ухватился за мою задницу, что настала моя очередь удивленно пискнуть. Я обняла его за шею, и он воспринял это как приглашение опустить ладонь на моей заднице пониже, но из-за моего движения платье задралось сильнее, так что Грэхем коснулся обнаженной кожи там, где ткань стрингов ее не прикрывала.

Грэхем застыл на мгновение, разорвал поцелуй и принялся выискивать на моем лице признаки негодования и отказа. Я сказала:

— Это может быть твой единственный шанс, на твоем месте я бы им воспользовалась.

Он, наконец, позволил себе нетерпеливую улыбку, которую пытался скрыть, потому что боялся моего отказа, однако сегодня ему не нужно было этого бояться. Я улыбнулась ему в ответ, желая, чтобы он был настолько нетерпелив, насколько нам это нужно. Он уставился мне в глаза с расстояния в несколько дюймов и обхватил ладонями обнаженную плоть моей задницы, так что я покрепче обняла его ногами за талию и он прижался ко мне — его джинсы уперлись в мои стринги спереди, и я обнаружила, что там он тоже был тверд и воодушевлен, как мне этого и хотелось. Жан-Клод обошел мои острые шпильки, потому что он знал, что именно я собиралась сделать. Он положил ладони на плечи Грэхема, встав к нам вплотную. Руки Грэхема дрогнули, его пальцы впились мне в задницу, плотнее прижимая меня к твердости в его штанах. Это движением оказалось таким сильным и таким внезапным, что я вскрикнула, прижав его к себе еще сильнее. Он задрожал и прикрыл глаза, сгорбился, словно боролся с собой, пытаясь контролировать то, что хотел сделать.

— Сделай это, — шепнула я ему в губы.

— Я хочу тебя трахнуть.

— Нет, — синхронно возразили мы с Жан-Клодом.

— Тогда что мне сделать? — спросил Грэхем — его голос прозвучал дико и загнанно, слишком нетерпеливо, чтобы мыслить здраво.

Я отлично знала, чего мне сейчас хочется.

— Вдолби меня в сцену.

— Тебе не будет больно? — тот факт, что он об этом спросил, когда его тело жаждало меня с такой силой, заставил меня накинуть ему пару очков.

— Я хочу ощутить тебя сверху, Грэхем, и чтобы ты вжимался в меня покрепче.

Он не стал спрашивать дважды — просто встал и уложил меня на сцену. Мои ноги по-прежнему обнимали его за талию, платье задралось, и между грубой тканью его джинсов и мной оставалась лишь тонкая ткань стрингов. В подходящем настроении мне подобное ощущение нравилось, а я была именно в таком настроении сейчас. Я отпустила плечи Грэхема, и он приподнялся надо мной так, словно пытался отжаться, а я мешалась у него на пути. Внизу он от этого прижался ко мне сильнее, и мне это понравилось. Крики толпы, казалось, звучали откуда-то издалека, когда я смотрела в лицо мужчины над собой. Мой взгляд скользнул по его груди в сторону талии и ниже — джинсы по-прежнему были на месте. Жан-Клод склонился надо мной, чтобы шепнуть что-то Грэхему на ухо, и от этого зрелища, когда они оба вот так нависали надо мной, мой пульс подскочил, мне захотелось большего.

Жан-Клод подался ко мне для поцелуя, а Грэхем прогнулся сильнее и начал тереться об меня — это называется секс без проникновения, и я уже была мокрой. Поцелуй Жан-Клода вышел мягким и таким же нетерпеливым, как тот ритм, который набирал Грэхем, потираясь об меня внизу. Я зарылась пальцами в волосы Жан-Клода, взлохматила его тугие, мягкие кудри, потому что тоже теряла терпение у его рта, и мои бедра начали приподниматься навстречу Грэхему. Я ощутила резкую боль, как от кусочка конфеты, которую рассасываешь так долго, что она в итоге режет тебе язык, и почувствовала кровь медной монеткой у себя на языке. Жан-Клод отстранился — его глаза горели синим пламенем, а на губах блестела алая точка. Он слизнул мою кровь со своей губы и шепнул:

— Ma petite.

Я прошептала его имя в ответ, и тогда в нашу силу, которую мы набрали, проползла другая, подобно темной нити, пущенной через нашу чистую жажду. Голос Жан-Клода прозвучал у меня в голове:

— Это в толпе.

Я попыталась мысленно ответить ему, но из-за того, что Грэхем терся об меня и его желание наполняло воздух, я не могла толком сосредоточиться. Так что я шепнула:

— Что — это?

Он поцеловал меня еще раз, но не ради удовольствия, а для того, чтобы я попробовала ту силу, которая нам не принадлежала. Она походила… на туман, который цеплялся к каждому человеку в толпе. Некоторых людей она покрывала плотнее, другие стояли будто бы в паутине, но отмечены ею были абсолютно все. Некто, другой вампир, проскользнул сквозь силу Жан-Клода троянским конем, и теперь, если мы не очистим публику от его мерзости, он подчинит их, и это будет наша вина. Мы должны их спасти. Жан-Клод вновь прервал поцелуй, чтобы посмотреть мне в глаза. Он считал, что нам нужно поднабрать еще силы.

Грэхем прекратил об меня тереться, словно почувствовал те мысли, которыми поделился со мной Жан-Клод, а может, я просто забыла о том, что он здесь. Никому не понравится игнор во время сексуальных игр. Я уставилась на Грэхема, не зная точно, что именно ему сказать из-за угрозы для зрителей и того факта, что незнакомый вампир так плотно смешался с толпой, что мы его не заметили — это меня пугало. Такой страх не сработает в качестве афродизиака. Я не знала, что мне сказать Грэхему, и как набрать достаточно сил, чтобы спасти всех этих хороших людей в толпе, которые пришли, чтобы насладиться сегодняшним шоу. Однако Жан-Клод знал, что нужно делать. Он наклонился и положил руку мне на живот — туда, где на мне были стринги. Это было очень приятно, и толпа заорала его имя, подбадривая.

Жан-Клод заговорил вслух, обращаясь к толпе:

— Стоит ли разжечь поярче пламя между Грэхемом и нашей прекрасной Ники?

Из толпы послышались одобрительные крики и различные вопли: «Да!», «Сделай это!» и даже кое-что порнографическое. Жан-Клод вновь посмотрел на меня, волосы обрамляли его лицо, спадая вниз и скрывая от зала его лицо. Он погладил ладонью мои стринги и плоть под ними. Мое дыхание ускорилось.

Грэхем вдруг начал двигаться на четвереньках вместо своей странной позы для отжимания. Жан-Клод прокомментировал:

— Грэхем, ты нам нужен на прежнем месте, — потом он заговорил громче, обращаясь к толпе, — Не так ли, дамы? Нам необходимо, чтобы Грэхем оставался там. Где. Он. Есть.

Народ одобрительно взревел.

— Однако Ники должна согласиться стать твоей на сцене этим вечером, — Жан-Клод посмотрел на меня, держа руку на ткани моих трусов. Его ладонь казалась тяжелее и внушительнее, чем должна была быть. Толпа скандировала: «Скажи «да»! Скажи «да»!». Глядя на меня, Жан-Клод произнес:

— Скажи «да».

Я смотрела на него и чувствовала его страх, его вину перед всеми этими людьми, которым суждено было стать жертвами незнакомого вампира, если мы не сможем их спасти. Я сказала ту единственную вещь, которую собиралась сказать:

— Да.

Он шепнул:

— Je t’aime, ma petite.

— Я тоже тебя люблю.

Жан-Клод скользнул пальцем под ткань стрингов и мои глаза затрепетали, закатившись на секунду, после чего он скользнул глубже и фактически сорвал с меня трусы. Срывание белья — это один из моих кинков. Это действие помогло мне прочистить голову от сомнений и вернуть нужный настрой. Грэхем колебался, глядя на нас, на меня. Жан-Клод приподнял стринги, позволив им свободно повиснуть, и убедился, что зрители видят, как он швыряет их на сцену.

С губ Грэхема сорвался звук, который одновременно походил на рычание и стон боли. Мне нравилось и то, и другое. Он отстранился, встав на колени, из-за чего мои ноги разошлись в стороны, и он увидел, что я гладко выбрита, но его тело по-прежнему скрывало меня ото всех, кроме Жан-Клода. Грэхем уставился на меня там, внизу, и я не могла его за это винить. В такой момент в глаза не смотрят. На его лице была написана мука, будто он реально испытывал боль. Может, ему было слишком тесно в этих джинсах. Жан-Клод обхватил его руку, чтобы сохранить тактильный контакт с нашим волком, а потом наклонился к моему лицу. Нетерпеливые выкрики из толпы заставили меня понять, что Жан-Клод сейчас находился в очень интересной позе с точки зрения зрителей у него за спиной. На нем по-прежнему ничего не было кроме стрингов и сапог. Каждое свое движение на сцене он старался сделать частью представления. Я знала, что чем больше реальных зацепок он даст зрителям для создания фальшивых воспоминаний, тем лучше. Ментальная ложь похожа на вербальную: чем ближе она к правде, тем лучше.

Жан-Клод поцеловал меня в щеку, чтобы прошептать:

— Я бы не разделил тебя сейчас с другим мужчиной, но из-за того, что его так долго отвергали, жажда Грэхема оказалась даже сильнее, чем я предполагал.

Я потерлась об него лицом и шепнула в ответ:

— Сил хватит на то, чтобы освободить зрителей?

— Хватит даже на то, чтобы выследить источник этой скверны.

Я спрятала лицо в его длинных волосах, потому что знала, что не совладаю со своей мимикой, и выражение лица у меня сейчас будет не в тему тому секс-представлению, которое мы затеяли. Я думала, что если понадобится волк, то без Ричарда нам не хватит сил, чтобы спасти всех. Мне казалось, отсутствие нашего третьего снова утянет нас на дно, но мы были спасены. Я почувствовала такое облегчение, что коротко помолилась в благодарность, а после спросила Жан-Клода:

— Как мы представим все это толпе, чтобы они не запомнили лишнего?

— Сосредоточься на мужчине перед нами, а я поработаю над созданием физической иллюзии.

Я отвернулась от плотной завесы кудрей Жан-Клода, чтобы посмотреть на мужчину, который ждал, когда мы закончим. Грэхем стоял перед нами на коленях, и теперь я знала, что за боль была у него на лице — боль желания. Он никогда не был так близок к тому, чтобы овладеть мной, и все же он оставался на месте, ждал, когда мы скажем, что ему делать дальше, а может, он просто не доверял самому себе и не хотел двигаться без разрешения. Он встретился со мной взглядом — его глаза были наполнены бешеной нуждой. Он закрыл их, словно боялся, что то, что я там увижу, выбесит меня, как это случилось бы раньше. Может, если бы этим вечером он был привычным похотливым собой, меня бы это выбесило, но сегодня он старался вести себя, как джентльмен, в таких обстоятельствах, в которых большинство мужчин точно оплошали бы.

Я протянула к нему руку. Он покосился на Жан-Клода, а тот сказал:

— Не смотри на меня, смотри на нее.

Грэхем посмотрел на меня — на лице у него смешались желание и смятение. Он хотел прикоснуться ко мне, но колебался, не зная, какие выбрать слова, чтобы спросить разрешения. Я ему помогла.

— Почувствуй, насколько мокрая я из-за тебя.

Двумя пальцами он погладил самый интимный участок моего тела. Он начал изучать новую территорию, и мое дыхание участилось. Я хотела, чтобы он изучил меня, довел меня до края, но не на сцене, и в этот момент желание, которое позже могло показаться не тем, что мне действительно было нужно, заставило меня попросить о том, чего мне хотелось сейчас.

— Засунь их внутрь.

Он сделал как я просила — скользнул внутрь двумя пальцами, и я изогнулась ему навстречу, закрыв глаза, потому что это было почти чересчур. Пальцы Грэхема согнулись внутри и нащупали ту точку, которую найти куда сложнее, чем место, которое мужчины обычно ищут в таких ситуациях. Я распахнула глаза и уставилась на него, обнаружив рядом с ним лицо Жан-Клода, так что они оба глядели на меня сверху вниз, и я знала, кто давал Грэхему подсказки, чтобы совладать с моим телом. Жан-Клод улыбнулся мне, а я улыбнулась ему в ответ.

— Это жульничество, — заявила я, но мой голос прозвучал с придыханием, а глазам было трудно сфокусироваться.

— Non, ma petite, вот это жульничество.

И он начал играть с тем сладким местечком, которое находилось снаружи, пока Грэхем продолжал двигать пальцами в глубине. Дело было не только в том, что их пальцы будто бы точно знали, что нужно делать, но и в том, как они смотрели на меня вместе — восторженный жар на лице Жан-Клода и восхищение на лице Грэхема от того, что он, наконец, прикасается ко мне. У всех есть свои кинки, и одним из моих были двое мужчин одновременно. Пальцы Жан-Клода точно знали, как именно нужно ко мне прикасаться, и через него Грэхем тоже получил эти знания. Я думала, что буду сопротивляться, но ощущения слишком сильно отвлекали, и они довели меня до края вместе — один большой оргазм накрыл тот, что поглубже, и я вскрикнула от полученного удовольствия, вскинувшись телом над сценой, словно пыталась дотянуться до чего-то, что висит в воздухе. Когда я, подрагивая, опустилась обратно, голос Жан-Клода наполнил зал:

— Двое мужчин подарили тебе наслаждение, не получив своего взамен, потому что вся эта ночь для тебя.

Грэхем остался стоять на коленях между моих ног, а Жан-Клод встал, чтобы поговорить с гостями, отправить их домой, наполненных вожделением и счастьем, и в этот момент сила — наша сила, ужалась, словно ее оттолкнули от людей, выбили из них. Жан-Клод рухнул на колени и схватился за мою ладонь, а после коснулся руки Грэхема. В тот момент, когда мы трое соприкоснулись, его сила — наша сила, потекла наружу и вновь наполнила зрительский зал.

Неизвестный вампир воздействовал на людей. А значит, если мы не освободим их, то завтра ночью он сможет воззвать к ним, вывести их наружу из домов, лишить их жизни, расправиться с каждым из них.

Я уставилась на Жан-Клода и подумала: «Как нам освободить их?».

— Ты уже вышла далеко за рамки своего комфорта на сцене, я бы не стал просить большего, но мне нужен хотя бы один волк под рукой, нужно достаточно энергии, чтобы ardeur прогнал то зло, что притаилось в толпе.

Из-за кулис раздался голос:

— У тебя под рукой достаточно волков.

На Джейке по-прежнему была его рабочая одежда. Он — бывший член Арлекина, и выглядел так, как должен был выглядеть Джеймс Бонд: типичный оттенок кожи, карие глаза, каштановые волосы, средний рост. Он казался настолько обычным, что в толпе ты никогда не заметишь его, в какой бы части мира он не находился — он везде мог слиться с окружением. В темноте задвигались и другие фигуры — это были те волки, которые работали в нашей охране. Не просто члены местной стаи, как Грэхем, а бывшие «котики», те, кто сражался до последнего против группы оборотней и выжил — им было, что рассказать. Они провалили свои тесты на ликантропию и теперь работали на нас. Жан-Клод обещал не призывать вервольфов без предварительного разговора с Ричардом, но волки, которые работали на нас — это другой случай.

— Я не взывал к тебе, как ты понял, что мне нужно? — спросил Жан-Клод.

— Натэниэл нас позвал, — ответил Джейк.

Натэниэл появился на краю сцены, где я могла его видеть. На меня вдруг накатило смущение и стало как-то прохладно валяться с задранным до талии платьем. Он открыл наш канал метафизической связи и дал мне понять, как ему понравилось наше представление. Натэниэл был самым настоящим вуайеристом, и его воодушевление наполнило меня, так что я больше не чувствовала себя замерзшей и смущенной. Грэхем помог мне оправить платье и сесть. Прикасаться к нему и к Жан-Клоду, когда у меня в голове был Натэниэл — это походило на какие-то новые предварительные ласки. Благодаря этим ощущениям мой дискомфорт улетучился.

— Возьми меня за руку, и мы проверим, хватит ли этого, — сказал Жан-Клод.

Джейк вышел на сцену и коснулся обнаженной кожи на плече вампира, и в этот момент вспыхнула сила Жан-Клода.

— Добавь еще волков, — посоветовала я.

Они вышли на сцену вслед за Джейком — большинство в тренировочных костюмах, потому что помогали тестировать способности Эдуарда и Питера. На минуту я запаниковала, решив, что эти двое могут попытаться присоединиться к нам, чтобы помочь. Эдуард — это уже достаточно плохо, а уж Питера я тем более не хотела сегодня видеть в качестве зрителя.

Натэниэл убедил меня, что дал всем понять, что у нас срочная ситуация с ardeur’ом, поэтому все, кто не готов к последствиям, должны держаться подальше, за исключением волков. Мы слишком сильно нуждались в них, а их у нас и так мало. Как только все наши волки сгруппировались вокруг Жан-Клода, его энергия окрепла и наполнила зал. Тогда неизвестная сила в толпе начала идти против нас, словно наконец почуяла угрозу.

— Я бы хотел пойти с тобой, но должен остаться здесь и контролировать толпу. Ступай, кормись и подари мне всю силу, которую сможешь набрать, чтобы мы очистили этих людей от чужой скверны, — Жан-Клод отпустил мою руку, и какое-то время я колебалась, но рядом оказался Натэниэл и сжал мою ладонь — это позволило мне вновь обрести твердую почву под ногами. Грэхем начал было отстраняться от меня, но Жан-Клод сказал:

— Один из волков должен пойти с тобой, ma petite.

Я оглянулась на людей в зале — они тихо сидели на своих местах и улыбались. Жан-Клод успокоил их разум, подкорректировал некоторые воспоминания, но, если он не найдет достаточно сил, чтобы спасти их от чужого вампира и того, что тот с ними провернул, все эти люди будут мертвы — они просто еще этого не знают. Он, она или кто там вообще, взовет к ним посреди ночи, и они выйдут, как лунатики, не ведающие, что творят, и не способные протестовать, будучи просто едой. Если повезет, они переживут три ночи, и последний укус превратит их в вампиров. Обращение в вампира против воли по-прежнему квалифицируется, как убийство, или, как минимум, непредумышленное убийство. Если этим людям не повезет, вампир просто укокошит их или обратит в Ренфилдов — людей с одним-двумя укусами, которых он полностью контролирует. Некоторые из них получают обещание вечной жизни, а другие просто слишком слабы, чтобы сопротивляться ментальному контролю. Один Ренфлид оставил мне ожог на плече в форме креста, так что я выглядела, как вампир, который пережил нападение — это была пытка, которой я подверглась, пока мы ждали пробуждения его мастера на ночь. Все эти люди в зале пришли в «Запретный Плод» в поисках безопасного флирта, шанса расслабиться и вести себя раскованно, а не для того, чтобы их поработил новоприбывший в город мастер-вампир — потому что это он и был, новый мастер. Достаточно сильный, чтобы прокатить меня и Жан-Клода даже тогда, когда нас окружают наши сверхъестественные охранники, и никто не мог понять, что происходит, до тех пор, пока не стало слишком поздно. Как только мы спасем этих людей, которые доверили нам свою безопасность, нам нужно будет найти новоприбывшего мастера и надрать ему, ей или им задницу.

Грэхем старался держать лицо и не показывать своей радости, но его напряжение прокатилось по руке и скользнуло в мою ладонь, которую он держал. Натэниэл держал меня за другую руку и не пытался скрыть своего рвения. Вуайеризм — один из его главных кинков, так что мы явно закатили отменное шоу, потому что Натэниэл буквально пылал возбуждением. Я нахмурилась в его сторону, а он с улыбкой наклонился ко мне для поцелуя. Я тоже улыбнулась и ответила на поцелуй.

— И почему я на тебя не злюсь?

— Потому что ты знала, что я гребаный извращенец, еще до того, как влюбилась в меня.

Я рассмеялась, потому что это была правда, и потому что он умудрился рассмешить посреди того ужаса и мрака, который над нами навис. Натэниэл тащил, подталкивал и просто пролюбил меня, заставив принять те части себя, с которыми мне трудно было полностью смириться. Предполагалось, что он самый сабмиссивный из моих мужчин, но именно он шел вперед там, где другие отступали — даже Жан-Клод. Если бы Натэниэл не столкнул меня с некоторыми чертами моей личности, сегодня вечером я бы убежала от Жан-Клода, сверкая шпильками. Было много причин, почему я полиаморна, но одна из главных заключалась в том, что без одних людей, которые были в моей жизни, я вряд ли сошлась бы с другими.

Грэхем держал меня за руку, замерев, как кролик, который затаился в присутствии лисы. Вернее, замер, как лиса, которая притаилась у курятника и выжидает свой шанс, чтобы скользнуть внутрь и нажраться до отвала. Он сожалел о том, что у нас возникли проблемы, но хотел пойти с нами и помочь накормить ardeur. Он ждал много лет. Это ожидание должно было сделать его отличной трапезой для меня. Я чуть крепче стиснула его ладонь и позволила Натэниэлу повести нас в сторону служебной двери. Кажется, желание Грэхема вот-вот исполнится. Он станет едой.

22

К тому моменту, как мы добрались до офиса, я не то, что бы струсила, но все же не очень понимала, как от нежелания заниматься сексом я вдруг перескочила к «эй, детка». Я хороша в процессе ухаживания и тогда, когда все уже сняли шмотки и перешли к делу, но у меня большие проблемы с промежутком между этими двумя стадиями. И обилие опыта в этом не очень-то помогало. Если бы речь шла о ком-то из любовей всей моей жизни или даже о друге с привилегиями, я бы просто ляпнула что-нибудь неловкое, и все бы закончилось, но Грэхем не подходил ни под одну из этих категорий.

Натэниэл взял мою руку в свои ладони и поднял ее, с тоской глядя мне в глаза.

— Я тебя люблю, но у нас нет времени на то, чтобы ты со всем разобралась или вела себя упрямо, мило и неловко.

Я с трудом поборола в себе желание нахмуриться в ответ.

— Я тоже тебя люблю, и я в курсе, что у нас нет времени, чтобы помочь мне с моими заморочками.

— Тогда я все улажу и мы пойдем?

Я кивнула. Он ответил мне одной из тех улыбок, которые озаряли его лицо. Просто посмотрев на это, я не смогла сдержаться и улыбнулась в ответ.

— Ты сегодня была нереально горяча на сцене.

Моя улыбка сменилась нахмуренными бровями. Натэниэл качнул моей рукой, словно хотел привлечь мое внимание.

— Ты же знаешь, мне понравилось наблюдать за тобой с Жан-Клодом и Грэхемом сегодня, а тот факт, что перед вами была целая толпа зрителей… по мне это было невероятно горячо.

Я закрыла глаза и вдохнула поглубже, потому что мне хотелось выбеситься на него. Почему? Да потому что гнев — моя базовая эмоция. Я злюсь, когда чувствую себя смущенной, когда мне некомфортно, когда я напугана, когда влюблена, но не в восторге от того, как все складывается — я злюсь по любому поводу, если не чувствую искреннее счастье от тех эмоций, которые испытываю, или недовольна собой за то, что меня чем-то подобным накрыло. Месяцы терапии ушли только на то, чтобы выяснить это, даже не узнавая причин и того, к каким травмам это было привязано. Гнев — мой универсальный щит. Отличное оружие, когда ты в нем реально нуждаешься, и довольно паршивое, если от тебя требуется что-нибудь вроде сострадания, терпения или вожделения.

— Все в порядке, — вмешался Грэхем, — Я знаю, я не твой тип, и это сработало только потому, что Жан-Клод заставил тебя меня захотеть.

Ему не удалось скрыть разочарование в своем голосе, но он позволил мне выйти из ситуации. Я это оценила — он не мог сделать ничего лучше, чтобы помочь мне избавиться от гнева.

Грэхем отпустил мою руку, и я почувствовала, как сила Жан-Клода запнулась. Я пошатнулась и вцепилась в Грэхема, словно он был спасательным тросом. Когда мы соприкоснулись, я ощутила, как сила Жан-Клода вновь окрепла. Я облизала губы и поняла, что не чувствую свою губную помаду. До сих пор я не задумывалась о том, как сильно поцелуи влияют на сохранность помады, но сейчас мне было не до этого.

— Так не должно быть. Если бы здесь был Ричард, разрыв прикосновения с ним мог бы создать подобную разницу в силе, потому что он третий в триумвирате Жан-Клода, но на других волков такой реакции быть не должно, — сказала я.

— Неважно, почему это происходит, — ответил Натэниэл, — важно, что мы дадим Жан-Клоду силу, чтобы освободить всех этих людей.

— Нет, важно, — возразила я, — но нам нет необходимости разбираться в этом сейчас. Сперва нужно разобраться с происходящим.

— Могу я внести предложение? — поинтересовался Грэхем.

— Валяй, — согласилась я.

— Разве Анита не может просто выпустить ardeur и покормиться на мне?

— Я могу.

— Может, — подтвердил Натэниэл.

— Тогда почему бы нам это и не сделать?

Натэниэл посмотрел на меня.

— Я не знаю. Анита, почему бы нам это и не сделать?

Хорошего ответа у меня не было, разве что свалить все на то, что Грэхем для меня будет новым, а я не хочу добавлять еще больше любовников в свою бальную карточку, даже если это просто друзья с привилегиями, и к тому же, это ведь Грэхем. Я годами его отшивала.

— Я знаю, Анита не считает меня привлекательным. Если бы я ей хоть чуточку нравился, то уже давно бы стал экстренной едой для ardeur’а, — он посмотрел на меня с мягкой улыбкой на губах, но глаза у него были серьезные.

— И что, мне теперь извиняться за это? — поинтересовалась я.

— Нет, конечно же нет, просто это задело мое самолюбие — то, что ты не считаешь меня классным, — в тоне Грэхема зазвучали его привычные похотливые нотки. — Но я смирился. В смысле, не всем ведь нравятся одинаковые штуки, верно?

Я нахмурилась. Натэниэл качнул моей рукой, чтобы я посмотрела на него вместо того, чтобы хмуриться на Грэхема.

— Анита, он ничего плохого не сказал.

Я медленно выдохнула, пытаясь отпустить тот гнев, который уже был готов подняться и накрыть меня вместе со всеми присутствующими.

— Я знаю, что не сказал.

— Тогда почему ты на меня злишься? — спросил Грэхем, — Такое ощущение, что ты все время на меня зла. Прости, что бешу. Я думал, тебе там было хорошо, со мной и Жан-Клодом. Мне жаль, что это не так. Прости, что неправильно тебя понял, — он вздохнул и, казалось, глубоко задумался над тем, что же сказать дальше. Я оценила, что он столько усилий прикладывал к тому, чтобы не выбесить меня еще больше.

— Ты все правильно понял, Грэхем, но я годами сражаюсь с воспитанием хорошей девочки, а то, что я делала там, никак не тянет на поведение таковой, но меня ведь растили именно так. Предстоящая свадьба сталкивает меня с родственниками чаще обычного, а это поднимает на поверхность кучу старых проблем.

— Я понял, — ответил Грэхем. — Семья — это тяжко. Отец хотел, чтобы я пошел в армию по его стопам, а маму бесит, что я работаю в стрип-клубе. Единственное, что устыдило бы ее еще больше, это если бы я выступил на сцене, так что эту ночь она реально возненавидит, — с его губ сорвался смешок, который говорил о том, что Грэхему отнюдь не смешно.

— Если вы двое пытаетесь тут отговорить меня созерцать ваш совместный секс, то это не работает, — заметил Натэниэл.

Я улыбнулась, а Грэхем выглядел озадаченным.

— Ты слишком большой вуайерист, чтобы не насладиться этим, — сказала я.

— Такой большой, что после того, как ты покормишь ardeur на Грэхеме, настанет моя очередь, и энергии будет просто до фига, потому что я нахожу это нереально возбуждающим.

— Смысл не в том, чтобы увидеть Аниту со мной, а в том, чтобы видеть ее с кем-то другим, так? — уточнил Грэхем.

— Ты симпатичный — это бонус, — ответил Натэниэл. — Вы двое хорошо смотрелись вместе на сцене, но ты прав, дело не в тебе лично, а в том, чтобы видеть Аниту с кем-то другим.

— Раз так, то в соседней комнате есть волк, который нравится Аните куда больше, чем я, поэтому я откланяюсь.

Я уставилась на него.

— Ты отказываешься от своего единственного шанса со мной?

— Я был бы рад заняться с тобой сексом, и ты это знаешь, но я твой охранник, а Жан-Клоду нужно, чтобы ты покормила ardeur, так что если найдется другой волк, на котором ты захочешь покормиться, то он нужен нам здесь и сейчас.

Раздался стук в дверь, и она открылась еще до того, как кто-то из нас успел ответить. Другой волк стоял в дверном проеме, но это явно был не тот волк, которого я ожидала увидеть в сегодняшнем меню.

23

Я так долго не видела Ричарда, что меня шокировал тот факт, что он стоит вот здесь, прямо передо мной — шесть футов и один дюйм роста (185 см. — прим. переводчика), широкие плечи, атлетичное телосложение и костюм с галстуком.

— Ты потрясающе выглядишь, — заметил он и распустил свои волосы. Они опали ему на плечи длинными каштановыми волнами, обрамляя его высокие скулы и ямочку на подбородке, которая смягчала откровенную мужественность его лица. Его красота ничуть не померкла.

— Ричард, что ты здесь делаешь?

— Тебе нужен волк, чтобы кормиться, — ответил он.

— Мы почти год друг друга не видели, и ты просто вваливаешься вот так, надеясь на секс?

Его обычно дружелюбные темно-карие глаза сощурились.

— Ты бы предпочла секс с Грэхемом?

Я покосилась на Грэхема, которого все еще держала за руку. Он вскинул свободную руку так, словно хотел показать, что не вооружен.

— Ты меня не хочешь, Анита, я чую, что оставил тебя равнодушной без поддержки Жан-Клода.

— Я сейчас никого не хочу, — сказала я, и это было правдой.

Несколько минут назад на сцене мне было круто, я была возбуждена, но я знала, что Жан-Клод целенаправленно свел меня с Грэхемом. Он выбрать путь наименьшего зла, как он считал, даже если этот путь подразумевал необходимость разделить меня с кем-то другим. С разделением труда я спорить не могла, однако выбрать того, к кому меня не влечет, а потом еще и бывшего, который разбивал мне сердце столько раз, что я уже и считать перестала? Уверена, где-то здесь припрятан третий вариант.

Голос Жан-Клода вдруг зазвучал у меня в голове:

— Ma petite, ты должна покормиться.

— На Ричарде? — уточнила я.

— Он ощутил, что мы в беде, и явился помочь, а это именно та помощь, в которой я сейчас нуждаюсь, ma petite.

Ричард шагнул в комнату.

— Я прервал свое свидание сегодня, потому что Жан-Клод дал мне почувствовать то, что уловил в толпе зрителей. Ни один вампир его вот так не прокатывал вместе с аудиторией, Анита. Он владеет силой всех вампиров нашей страны, поклявшихся ему в верности. Ничто не должно было пошатнуть его, особенно здесь, когда он в своей стихии в «Запретном Плоде».

— Меня тоже прокатили, помогло лишь прикосновение к волку.

Ричард сделал еще один шаг в нашу сторону.

— Позволь мне быть тем волком, в котором ты и Жан-Клод нуждаетесь сегодня.

Ладонь Натэниэла напряглась в моей. Это заставило меня посмотреть на него. Я вдруг поняла, что он так сильно закрывается щитами, как никогда не делал со мной, и даже сейчас, держа его за руку, я не могла понять, что он думает или чувствует.

— Ты агитировал меня на секс с Грэхемом.

— Так и было.

— Я — Ульфрик нашей стаи. По законам верживотных я не нуждаюсь ни в чьем разрешении, кроме самой Аниты, но мы ведь не только животные, и прежде, чем переспать с партнершей другого мужчины, у которых полиаморные отношения, нужно получить и его разрешение в том числе.

Натэниэл выглядел ошарашенным и даже не попытался это скрыть.

— Не знаю, что сказать, это… я ценю, что ты воспринимаешь меня, как партнера Аниты, и спрашиваешь моего разрешения.

— Ты имеешь на это право. Ты даешь свое разрешение?

Натэниэл выдохнул, а я даже не поняла, что он задерживал дыхание.

— Меня дико бесило твое прежнее отношение ко мне и к Аните, но если сегодняшний вечер что-то и доказал, так это то, что Жан-Клод нуждается в звере своего зова, в своем волке, так что если Анита не против, то и я тоже.

— Ma petite, мне уже почти срочно нужно, чтобы ты выпустила ardeur и покормилась без цивилизованных расшаркиваний, — Жан-Клод дал мне почувствовать то, что находилось в толпе — оно пыталось распространиться еще сильнее, желало проникнуть в Жан-Клода. Он был достаточно силен, чтобы оттолкнуть эту штуку в первый раз, но тогда я была с ним. Теперь у него под рукой стало больше волков, но моей ладони в его руке не было, а ведь он был королем для всех нас. Он не должен был страдать из-за того, что не может подержать меня за ручку в темноте.

— Время поджимает, — сказала я.

— Тебе понадобится презерватив, — заметил Натэниэл.

Ричард начал развязывать свой галстук.

— Тогда я должен избавиться от одежды и надеть его до того, как мы выпустим ardeur.

Хотела я с ним поспорить, но не могла.

24

От одежды мы избавились без каких-либо прелюдий, и я увидела, что Ричард уже не так часто тягает железо, как тогда, когда я в последний раз видела его обнаженным. Контуры его тела стали мягче, больше похожи на то, как он выглядел, когда мы только начали встречаться. Когда Ричард нас покинул, он лишился и нашего зала, который был оборудован для сверхъестественных тренировок. Существовали и другие залы, приспособленные для таких нагрузок, но все они были публичными, а Ричард по-прежнему сидел в «шкафу» («выйти из шкафа» — термин для обнародования какого-либо скрытого факта о себе, например, нестандартной ориентации — прим. переводчика). В миру он был известен как скромный профессор биологии, преподающий в колледже, а Кларк Кент не может ходить в спортзал для Супермэна (Кларк Кент — человеческая личина Супермэна — прим. переводчика).

Грэхем все еще прикасался то к моей ладони, то к предплечью, то к спине, пока Натэниэл помогал мне раздеться, потому что сегодня ночью всякий раз, когда я теряла физический контакт с вервольфом, чужая сила пыталась провернуть плохие вещи. На мне оставались только туфли, когда в нас врезалась сила Жан-Клода:

— Ma petite, ты нужна мне сейчас, оставь туфли и обеспечь мне прилив силы. Здесь что-то очень и очень не так.

Натэниэл выпрямился и предложил мне свою руку, а Грэхем уже держал другую мою ладонь. Они повели меня к Ричарду, и это напомнило мне наши разговоры о том, кто же проводит меня к алтарю, если мой отец откажется. Из вариантов у нас были Мика и Натэниэл. Да, мы сейчас голые, и происходящее мало напоминало свадьбу, да и Ричард не Жан-Клод, но однажды он уже предложил мне свою руку и сердце, и я согласилась. Мы с ним годами играли в перетягивание каната, пытаясь найти компромисс. Ричард хотел моногамии за белым штакетником, а я — полиамории за черной колючей проволокой. И вот мы здесь.

— Ты прекрасна, — сказал Ричард.

— Ты тоже ничего, — ответила я. Натэниэл стиснул мою ладонь, и я попробовала еще раз: — Ты потрясающий.

Ричард немного нахмурился.

— Это что сейчас было?

— Я работаю над тем, чтобы поубавить свой сарказм и чаще говорить комплименты в спальне, — пояснила я.

Он улыбнулся.

— Спасибо, вам обоим спасибо, — добавил он, кивнув Натэниэлу.

— Это либо работает со всеми, либо не работает вообще, — заметил Натэниэл, и он не мог скрыть того факта, что ему не нравилось передавать меня Ричарду. Ульфрик годами считал его пустым местом. За последние пару минут они взаимодействовали друг с другом адекватнее, чем за все годы знакомства.

Грэхем предложил мою ладонь Ричарду.

— Поскольку я не вхожу в вашу полигруппу, думаю, со мной это работать не должно.

Ричард взял меня за руку и вдруг… стало лучше. Сила Жан-Клода возросла просто от того, что мы с ним взялись за руки.

— А это явно намек на то, что мне стоит уйти, потому что у тебя теперь есть вся волчья энергия, в которой ты нуждаешься, — добавил Грэхем.

Я вцепилась в руку Натэниэла и уставилась на Ричарда. Годами я не ощущала от него такого уровня силы, как сейчас. Я даже не поняла, что Грэхем ушел, пока не услышала, как дверь за ним закрылась. Он больше не имел значения. Со мной теперь наш волк. И эта мысль была не только моей.

Этой ночью я уже успела возненавидеть свои каблуки, но сейчас я вдруг оказалась ростом в пять футов и восемь дюймов против шести футов и одного дюйма роста Ричарда (172 см. и 185 см. — прим. переводчика). Возможно, я больше никогда не надену эти туфли за пределами спальни, но мне еще ни разу не доводилось смотреть в глаза Ричарду с такой высоты. В какой-то момент Жан-Клод посмотрел на него через меня, и ему понравилось, что Ричард смотрит на нас с беззастенчивым желанием. Жан-Клода огорчал тот факт, что Ричард никогда не смотрел на него вот так. Момент искренности резко оборвался, потому что Жан-Клод взял себя в руки. Лицо Ричарда осталось неизменным, и я знала, что если бы он услышал у себя в голове то, что услышала в своей я, то не стоял бы тут, улыбаясь мне сверху вниз с незамутненной похотью в глазах. Его отношение к Жан-Клоду было слишком противоречивым, как и к любому другому мужчине, когда речь заходила о сексе. Я вдруг впервые осознала, что не только я по-прежнему желала Ричарда. Жан-Клод тоже его желал. Черт.

Натэниэл наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку. Это заставило меня повернуться и посмотреть на него. Мы с ним были одного роста весь вечер, но я вдруг заново осознала этот факт. Сама я не парилась о росте. Я все еще ловила эхо от Жан-Клода. Ему нравились высокие мужчины.

Натэниэл изучал мое лицо. Он видел, что я у себя в голове не одна. У Жан-Клода возникли проблемы с тем, чтобы скрывать от нас с Ричардом вещи, которыми он никогда прежде не делился. Натэниэл наклонился ближе, рассматривая меня, и я вдруг поняла, что он выискивал Жан-Клода у меня в глазах. Мы втроем делили постель уже год, но Жан-Клод никогда на него так не смотрел. Я даже не догадывалась, что Натэниэла это парит. Что там вытворяет эта чужая вампирская сила, что мы все демонстрируем так много скрытых эмоций?

Натэниэл поцеловал меня — нежно и основательно. У меня закрылись глаза, и я уже потянулась к нему, однако рука Ричарда не позволила мне отстраниться слишком далеко, она была как напоминание о том, что мое внимание должно сейчас быть где-то в другом месте. Это заставило меня распахнуть глаза, и я увидела перед собой Натэниэла — наши лица находились так близко друг от друга, что его лавандовые глаза заполонили мне взор. Мы отстранились, после чего я увидела его улыбку.

— Люблю тебя, — сказал он, прижав к моей ладони стопку презервативов.

— Я люблю тебя больше, — с улыбкой ответила я.

— А я тебя — сильнее всего на свете, — сказал Натэниэл и отошел в сторонку, примостившись на краешке стола. Он сделал подбадривающий жест руками — мол, давай. Это заставило меня повернуться к мужчине, которого я по-прежнему держала за руку. Я посмотрела в лицо, которое однажды разбило мне сердце на тысячу осколков, и в жестокой битве мы потопили наши корабли, уничтожив друг друга. Другой мужчина, который не раз помогал мне собраться, сидел на краю стола и смотрел на нас. Однако сила Ричарда в моей ладони была подобна солнцу, которое встало, чтобы согреть землю — этого будет достаточно, чтобы помочь Жан-Клоду прогнать незнакомого вампира подальше от нас и от толпы зрителей. Будто почуяв мои сомнения, Жан-Клод дыханием пронесся в моей голове:

— Ma petite, мне нужно, чтобы ты утопила свои сомнения в желании и скормила мне ту энергию, в которой я нуждаюсь, чтобы победить этого вампира. Если хочешь, я могу поднять для тебя ardeur.

— Нет, не нужно, — ответила я вслух.

— Чего хочет Жан-Клод? — спросил Ричард.

— Предлагает поднять для меня ardeur, потому что я торможу.

Вмешался Натэниэл:

— Все, что тебе нужно, это презерватив, а потом ты отдашь вас обоих ardeur’у.

Мы глянули на него. Я поняла, что будь у меня возможность, я выпустила бы руку Ричарда и ушла, ибо хватит с меня, но я чувствовала биение пульса в его ладони, которое эхом отдавалось в моей. Я знала, что это наши с ним общие вампирские метки от Жан-Клода, но это знание ситуацию не облегчало.

Я стиснула пачку в своей ладони.

— Презервативы на месте.

— Не думаю, что это то место, где им полагается быть, — возразил Натэниэл. В его глазах сияла улыбка.

Я нахмурилась, потому что не поняла.

— Ричард, — обратился к нему Натэниэл, — ты должен попросить о том, чего хочешь.

— Мы с Анитой почти год не виделись, как я могу ставить условия?

— Я сказал «попросить», а не «ставить».

— Так, кто-нибудь, объясните, пожалуйста, что здесь происходит, — вмешалась я.

Они переглянулись.

— Как много моей помощи тебе требуется? — спросил Натэниэл, и я поняла, что он обращается к Ричарду.

— От тебя она такое раньше принимала лучше, чем от меня.

Натэниэл посмотрел на меня и улыбнулся той улыбкой, которая как бы говорила, что он находит мое непонимание очаровательным. Ричард прав, от Натэниэла я бы такое стерпела, а вот от кого угодно другого сочла бы за снисхождение.

— Просто скажи, как есть, — попросила я.

— Презервативы нормально садятся только если член уже стоит.

— Я в курсе, — нахмурилась я.

— У Ричарда сейчас не стоит.

Я покосилась на Ричарда, и на этот раз позволила своему взгляду опуститься ниже. Вот блин.

— Слишком много трепались в голом виде, — прокомментировала я.

— Ага, — подтвердили Ричард с Натэниэлом в один голос.

Это заставило меня рассмеяться и напряжение во мне чуть ослабло. Все будет нормально. Натэниэл рядом, чтобы направлять нас. Ричард в курсе, что именно от него требуется. Если мы и дальше будем настолько честны друг с другом, все будет хорошо.

25

Мы начали с объятий, обхватив друг друга руками. Каблуки обеспечили мне достаточно роста, чтобы наши с Ричардом бедра были прижаты друг к другу, так что выпуклость его тела уперлась в меня, теплая и твердая. Уже от одного этого ощущения я вздрогнула в его руках и зарылась лицом ему в плечо. Спрятала свое лицо в его мягкой коже. Объятие Ричарда окрепло, и я подалась к нему для поцелуя. Губы у него были нежные, полные, просто созданные для поцелуев — такими я их и запомнила. Иногда ты пытаешься утопить себя в чужих поцелуях, стараясь забыть те, что уже больше не твои, но они как редкое винтажное вино, которое, как тебе казалось, ты уже не пригубишь, однако первый же глоток напоминает тебе о том, почему ты его так любила.

От поцелуя тело Ричарда начало твердеть. Я скользнула рукой вверх, чтобы коснуться его волос. Эти пушистые волны на ощупь оказались жестче, чем выглядели, но они все еще были достаточно мягкими — просто не такие мягкие, как у других. Они наполнили мою ладонь, и я тут же привстала на цыпочки, чтобы поцеловать Ричарда более рьяно, прижаться к нему и начать тереться об него напротив той растущей части его тела, которая реагировала на наш поцелуй. Я мягко прикусила его нижнюю губу, а он рыкнул в ответ, отстраняясь, и, поскольку я знала, что ему не нравится боль, я позволила ему это сделать. В отместку Ричард прикусил уже мою нижнюю губу, но я не отстранилась, потому что мне боль нравилась. Он прикусил чуть сильнее, и у меня закатились глаза, но, когда укус стал еще интенсивнее, это было уже чересчур даже для меня. Я похлопала его по плечу, как это делают в додзё, но Ричард воспринял это так, словно я сопротивляюсь ему притворно. Я посильнее хлопнула его по плечу, и тогда он меня выпустил, отстранившись, чтобы увидеть мое лицо.

— Я переборщил?

— Да, — ответила я.

Натэниэл прокомментировал:

— Она хлопает, если не может говорить.

— Я этого не знал, — ответил Ричард, и это была правда.

— Теперь знаешь, и на случай, если мне придется им воспользоваться, мое стоп-слово — это «стоп-слово».

Он вытаращил глаза.

— «Стоп-слово», серьезно?

Я нахмурилась.

— Да, серьезно.

— Мое — «красный» (Ричард явно пересмотрел «50 оттенков серого» — прим. переводчика).

— «Красный» если нужно остановиться, — уточнила я.

Он кивнул, глядя на меня сверху вниз, и это было с одной стороны чертовски знакомо, а с другой — непривычно, смотреть на него, обнаженного.

— Ты верхний и доминант, с каких пор тебе понадобилось стоп-слово?

— С недавних, — ответил он, выискивая что-то у меня на лице, словно не был уверен в том, как я отреагирую на подобную новость.

— Хочешь сказать, ты свич, как и я?

— Да, то есть, нет, я все еще пытаюсь в этом разобраться, но стоп-словом в любом случае стоит поделиться заранее, тебе так не кажется?

— Вообще-то, кажется, — согласилась я.

Его тело выбрало именно этот момент, чтобы невольно дернуться так, как это бывает у мужчин, когда они сильно возбуждены и очень твердые. На секунду мне пришлось закрыть глаза и сосредоточиться на своем дыхании. На секунду я возненавидела его тело за то, что оно по-прежнему сносит мне голову, но в этот момент Жан-Клод возник у нас в мыслях:

— Выпускайте ardeur, немедленно! — теперь мы могли почувствовать, как энергия чужого вампира вползает в Жан-Клода, в нас обоих. Он был королем и обладал силой миллиона вампиров. Ни один клыкастый не должен был его даже пальцем тронуть, но энергия этого вампа походила на черный дым, который окутал Жан-Клода. Мы видели, как он покрылся ею, словно нас от него отделяет пожар. Я заметила Джейка рядом с ним — он кричал и смотрел на нас так, словно точно знал, откуда мы наблюдаем за происходящим.

— Джейк кричит, умоляя нас прийти на помощь нашему мастеру, — сказал Ричард.

Натэниэл открыл дверь в кабинет и сказал:

— Ты должна прикоснуться к нему, Анита, как ты прикоснулась ко мне и к Дамиану в Ирландии.

— А что было в Ирландии? — спросил Ричард.

— Мы призвали армию призраков для защиты от толпы злых вампиров, — ответила я, уже направляясь к двери, и, поскольку рука Ричарда по-прежнему была в моей, он пошел за мной.

— Чего? — оторопел он и высвободил свою ладонь из моей, что в обычной ситуации не было бы проблемой, но ведь и я обычно не шастаю на пяти-с-половиной-дюймовых каблуках.

Натэниэл поймал меня за руку, чтобы я не упала. Ричард подоспел к нам и прекратил задавать вопросы. Натэниэл вывел нас в коридор и уже хотел было открыть дверь на сцену, когда она распахнулась, а за ней стоял Жан-Клод. Он потянулся ко мне, и Натэниэл подтолкнул меня ему навстречу, словно в танце, будто передал другому партнеру. Рука Жан-Клода обхватила меня, и я увидела черный дым, нависший туманом вокруг его торса. Жан-Клод прижал меня к себе сильнее, из-за этого и Ричард подошел ближе, потому что он все еще держал меня за руку. Ричард коснулся руки Жан-Клода, и в этот момент чернота вокруг нас истончилась, а я увидела две сияющие точки, парящие в этом тумане.

Ричард шепнул:

— Это глаза?

— Да, — подтвердила я.

— Мы должны уничтожить это, — сказал Жан-Клод.

— Как? — спросил Ричард.

— Только так, как я умею, — ответил Жан-Клод, и его глаза вспыхнули синим пламенем — так бы горело полуночное небо. Парящие в тумане бледные глаза неприятеля в сравнении с ними казались тусклыми, но они не исчезли, и темная вуаль вокруг тела Жан-Клода уплотнилась, как змея, готовая выдавить из него жизнь.

— Все, что угодно, лишь бы победить эту штуку, — сказал Ричард, и его глаза заполнились синим пламенем.

— Все, что тебе потребуется, — добавила я. Зеркала у меня не было, но я в нем и не нуждалась — я знала, что мои глаза тоже загорелись цветом ночного неба.

Жан-Клод стоял, объятый чернотой, и глаза незнакомого вампира парили над ним, словно он мог поставить метку на нем, как сам Жан-Клод в свое время поставил на нас. Ни один вампир не может быть так силен, но вот он здесь — обвился вокруг, как ядовитый змей. Когда Жан-Клод коснулся нас с Ричардом, глаза чуть размылись в тумане, но они не ушли, хотя должны были исчезнуть, гонимые силой нашего триумвирата — его слуги-человека и звериной половины. Мы были очагом его силы — именно это позволяло ему править каждым вампиром в Америке. В моей голове раздалось шипение: «Каждый вампир спасает одного». Эта мысль никому из нас не принадлежала.

Страх окатил нас холодным душем и похоть потонула в ужасе, который принес с собой этот змей, эти парящие в воздухе глаза.

— Это мора, ночная ведьма (как Моровен, создательница Дамиана — прим. переводчика), она питается нашим страхом, — я произнесла это вслух, словно никто из нас этого не понял, но почему-то от этих слов стало легче.

— Выпусти ardeur, — сказал Ричард.

— Мой уровень контроля ниже обычного, Ричард, я тебя не потеряю после того, как вновь обрел, — запротестовал Жан-Клод.

— Больше никакого бегства, — ответил Ричард. — Обещаю, что бы ни случилось, я останусь и буду работать над этим, я вас не брошу.

Жан-Клод подарил мне безнадежный взгляд, потому что это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Глаза у него сейчас были настолько человеческими, насколько вообще могли быть, а вот бледные глаза, что висели над нами, рядом с головой Жан-Клода, мерцали, как огни фар в тумане. Если мы сейчас же не начнем действовать, этот вамп ринется прямо на нас.

— Жан-Клод, ты должен выпустить ardeur прямо сейчас, — сказала я.

— Он питается кошмарами и ужасом. Ему плевать на мои чувства, да и вообще на чьи-либо, кроме своих собственных. Он захватит всех твоих вампиров, а потом и всю страну, — добавил Ричард.

Шипящий голос зазвучал снова:

— Каким же мягкотелым сделался Жан-Клод, он не способен силой взять то, что и так по праву принадлежит ему, однако я так и поступлю.

По моей коже пробежали мурашки в ответ на безымянную угрозу, потому что я точно знала, откуда она исходит — в имени я не нуждалась. Во рту пересохло, я была так напугала, что почувствовала металл на языке, как если бы у меня во рту уже кровоточили раны, которых еще не нанесли. Я услышала голос Ричарда — он прозвучал почти как стон:

— Я не отдам тебе клан Тронной Скалы (волчья стая Ричарда, клан Тронос Роке, клан Тронной Скалы — прим. переводчика).

Дым почернел и загустел. Он кормился нашими страхами, пользовался нами, чтобы набрать силу. Он повернул ко мне свою большую лопатообразную голову — я и без разнообразия цветов разглядела ее форму.

— Гадюка, — определил Ричард. Я решила, что он прочел мои мысли, а потом вспомнила, что у нас обоих степень по биологии.

— Я собиралась сказать «гремучая змея», но не уверена, что это обычное животное.

— Возможно это древний предок гадюки, как ранние оборотни вымерших видов, — предположил он.

Темная голова поворачивалась, чтобы осмотреть каждого из нас в той очередности, в которой мы говорили. Эта голова была просто широченной по сравнению с головой Жан-Клода. Новая волна ужаса пробежала по руке Жан-Клода к нам с Ричардом, но мы с ним изучали змею, пытались определить ее вид и вспомнить, что делать с реальными змеями, которых ты встречаешь в дикой природе. Если есть подозрение, что змея ядовита, просто отойди подальше, а уж вид определишь потом, когда будешь в безопасности, но мы не могли оставить Жан-Клода одного. И змею оставить тоже не могли, так что…

— В этом мире таких огромных гадюк не существовало, — сказала я.

— Даже среди найденных окаменелостей, — подтвердил Ричард.

Чем больше мы напрягали мозги, тем проще было стряхнуть с себя страх, как будто мы сбрасывали старую кожу, чтобы окрепнуть.

— Цвет глаз не поменялся, — заметила я.

— Все еще бледно-серые, — согласился Ричард.

— Сияют, как луна или дождь, если бы он мог сиять, — проговорила я.

— Почему, как думаешь, глаза не меняют цвет, в отличие от остального тела? — поинтересовался он.

— Не знаю, может, это окно его души и все такое.

— Ты в том смысле, что это реальный цвет глаз этого вампира? — Ричард подался вперед и змея подалась к нему навстречу. Ему должно было быть страшно приближаться к ней вот так, но он не испугался. Чем больше мы ее изучали, тем меньше боялись ее. С обычными животными это тоже работает — мы это выяснили, когда ходили в походы с палатками, наблюдали за птицами, гуляли пешком и лазали по пещерам. Ричард был последним моим партнером, которому так нравилось бывать на природе — даже больше, чем мне.

Я заметила какую-то бахрому на макушке змеи, а может, мне показалось, поскольку она, как и все ее тело, была соткана из дыма — на ум пришло словосочетание «дым и зеркала».

— У нее есть бахрома на макушке? — спросила я вслух.

— Да, — согласился Ричард, — и нет. Она иллюзорна, как дым, и ни одна живая змея не имела такой штуки на голове, такое бывает только у ящериц.

— Я не ящерица, — заявил шипящий голос.

Ричард втянул ноздрями воздух, находясь почти нос к носу с массивной головой.

— Оно не пахнет чем-то настоящим. Не пахнет как змея или ящерица.

Шипящий голос пролетел у нас в головах:

— Я достаточно реален, чтобы заползти к вам в душу и поработить вас до конца вечности.

— Конца вечности? Звучит бредово, — заметила я.

— Может, стоит сказать, что ты будешь контролировать нас всю вечность? — предложил Ричард.

— Нет, — возразила я, — это тоже перебор. Скорее, он будет контролировать нас вечность, потому что ничего дольше нее не существует. Вечность — это самое долгое, что бывает.

— Вы смеетесь надо мной? — вопросил шипящий голос, однако пасть змеи при этом осталась закрытой. Она была недостаточно реальна, чтобы раскрыть свой рот. Что это вообще за хрень такая?

Жан-Клод рассмеялся.

— Я уж и забыл, что ваше с Ричардом чувство юмора так похоже, ma petite.

Змеиное тело сжалось вокруг его груди и смех прекратился. Жан-Клод пошатнулся и начал падать, но Ричард его поймал. Я напряглась, ожидая удара со стороны змеи. Ее кольца были как туман, держащий форму, так что я могла видеть сквозь них тело Ричарда. Я сунула туда руку, чтобы коснуться плеча Ричарда, и эта штука показалась мне еще менее реальной, чем туман, словно в ней вообще не было жидкости. Я по-прежнему сжимала ладонь Жан-Клода, хотя его ответная хватка ослабла. Я переместила руку ему на грудь, и там, где легла моя ладонь, змея, которая казалась такой физически ощутимой и черной, рассеялась, как облака, посерела, и я смогла видеть сквозь нее.

Шипение пробежало у нас в головах:

— Ты оставил дверь открытой, Жан-Клод. Неужели ты думал, что слова не имеют силы? Есть лишь два пути завершения четвертой метки — насильственный со стороны вампира, и путь заклинания во время совершения самого акта. Настоящая магия выходит за пределы звериного спаривания и сосредоточенных мыслей на чем-либо, но ты так юн, ты не помнишь времен, когда Мать была одной из нас, а не королевой для нас. Тогда магия была повсюду, но были и правила — они и сейчас есть, но тебе они неизвестны, маленький псевдокороль. Нехватка знаний принесет тебе смерть, и тогда твой слуга-человек, величайший некромант за последние три тысячи лет, станет моим, как и твой зверь, волчий король местной стаи. Он не так силен, но как только он станет моим, я наполню его такой магией, что никто не сможет выстоять против него.

— Кто ты? — спросила я.

— Имена — это древняя магия. Я не поделюсь своим.

— Если ты собираешься стать нашим мастером, разве мы не должны знать твое имя?

— Меня называли Деймосом.

— Персонификация ужаса перед битвой, верно?

Необычайно реальная змеиная голова уставилась на меня, и что-то промелькнуло в мерцающих серых глазах. Я его удивила.

— Неожиданно, что ты это знаешь.

— Ma petite полна сюрпризов, Деймос.

Змеиные кольца переместились, словно кто-то прошел сквозь туман и направил их в сторону моей руки там, где я касалась груди Жан-Клода. Он ослаб, и Ричард взял на себя больше веса его тела, оставив одну руку свободной. Никто из нас не хотел отпускать ладонь Жан-Клода, словно это было важнее, чем просто касаться его кожи.

— Жан-Клод, поднимай ardeur, — поторопил Ричард.

— Я не навяжу себя тебе, я дал тебе слово.

Я об этом не знала, но теперь мне многое стало ясно насчет этих двоих.

— Подними ardeur и прогони этого холоднокровного ублюдка назад в его нору, или я это сделаю сама, — сказала я.

— Если мужчина не держит слово, то в нем нет чести, — Жан-Клод настолько осел в руках Ричарда, что тому пришлось напрячься, чтобы удержать его, а я по-прежнему цеплялась за свободно висящую руку вампира, чтобы ладони Ричарда оставались хотя бы частично свободными. Я запнулась на своих дурацких каблуках и чуть не упала. Кожа Жан-Клода была липкой и холодной на ощупь. Она должна была быть теплой, полной желания зрителей из зала. Деймосу не нужно было посылать в меня страх — я и сама умудрилась испугаться. Страх прогнал мой ardeur. Блядь. Я с трудом сглотнула и посмотрела на Ричарда. Взгляд у него был твердый, шоколадно-карий, ни следа силы Жан-Клода в его глазах не было. Мои наверняка уже тоже стали карими.

— Не знаю, что у вас там за договор, но он не стоит того, чтобы Жан-Клод умер у нас на руках, — сказала я.

— Если бы я знал, что мы с тобой это переживем, я бы позволил ему умереть, но это было раньше, и Деймос ситуацию не улучшает.

Я начала было говорить, что если бы он позволил Жан-Клоду умереть, то уже неважно, пережил бы он это или нет, потому что я бы сама его убила, но я уже научилась держать при себе свои саботирующие мысли. Где-то в этот момент он и согласился помочь.

Ричард поцеловал Жан-Клода в щеку. Понятия не имею, зачем. Он так никогда раньше не делал. Жан-Клод повернул голову, чтобы яснее видеть Ричарда. Его темно-синие глаза с трудом фокусировались.

— Ты бы и правда позволил ему убить себя и отдал нас с Анитой в рабство, лишь бы случайно не опорочить меня?

— Я дал тебе слово.

— Это «да», — заметила я.

— Oui.

— Честными так легко манипулировать, — прокомментировал Деймос.

— Быть может, — сказал Ричард, по-прежнему глядя в лицо Жан-Клода, словно хотел запомнить его, а потом взял и поцеловал его, рот в рот. Это было целомудренное прикосновение губ, но за все наши почти десять лет беготни друг от друга и обратно, я впервые увидела, как они целуются. Ричард поспешно отстранился, а на лице Жан-Клода застыло изумление, которое мы с ним оба испытывали по поводу нашего дохрена гетеросексуального Ричарда.

— Ты поразил меня, mon lupe («мой волк» — прим. переводчика).

— Я бы предпочел не делать этого ради команды, но, если такое происходит в пылу момента, я обещаю не сожалеть о содеянном. А теперь выпусти ardeur и спаси нас.

Змеиные кольца стиснулись, скрутились, не знаю, как назвать то, что они сделали вокруг груди Жан-Клода, но его встряхнуло так, что мы с Ричардом невольно отпустили его. За секунду до того, как я вновь коснулась их обоих, Деймос наполнил меня таким ужасом, что у меня дыхание сперло и сдавило грудную клетку. Мы проиграем, мы умрем, мы…

— Ему не найти похоти там, где я им владею. Твой мастер тебя не спасет, волк.

— Ему просто нужно поднять ardeur, — сказал Ричард и посмотрел на меня.

— Похоть — это то, в чем мужчины прячут свой страх перед битвой, свой ужас на поле боя они прячут в насилии и разорении, но уже слишком поздно, Жан-Клод не сможет подарить вам покой.

— Я в курсе, — ответил Ричард и посмотрел на меня странным взглядом — он был почти умиротворенным, словно Ричард смирился со всем этим или что-то в этом роде. Не думала, что еще раз увижу такое выражение на лице нашего учителя-вервольфа, который вечно боролся с собой. Он стоял, держа Жан-Клода, мышцы на его руках были напряжены, а я обнимала его за талию, зажав руку между их телами. Ричард кивнул мне, и я глянула вверх, на змеиную голову. Мне хотелось коснуться ее, чтобы понять, достаточно ли она реальна физически, чтобы по ней можно было врезать. Как только мы трое освободимся, проверим эту теорию. Я уставилась в светло-серые глаза, и они вновь замерцали, а может, так выглядело моргание у существа без век. Ричард поделился со мной своей уверенностью и спокойствием. Я не стала спрашивать, откуда они у него взялись — моя нужда в них была слишком сильна, чтобы задаваться такими вопросами. Это позволило мне вновь вернуть контроль над собой.

— Деймос, страх и ужас, сын Ареса, бога войны, — сказала я.

— Верно, я — бог.

Я улыбнулась в ответ и знала, что это одна из моих самых неприятных улыбок — я так улыбаюсь перед тем, как применить насилие, которое обычно заканчивается летально для оппонента. Я смирилась с этой своей улыбкой и тем, что она с собой приносит, потому что это помогало мне сохранить жизнь.

— Ты знаешь, как меня называют, Деймос?

— Ты — Истребительница, и вскоре, когда я укушу тебя, ты будешь истреблять моих врагов.

— У меня есть другое прозвище.

— Какое? — его голос звучал нетерпеливо, он попытался прогнать страх по моей коже, но было уже слишком поздно — меня уже не остановить. Я приняла решение, и была непоколебима и спокойна в своем выборе.

— Война, другие маршалы из сверхъестественной ветви зовут меня Войной, вот почему я знаю, что Деймос — это страх и ужас грядущей битвы. Я изучала этот вопрос.

— Глупости, ты — крохотная и хрупкая женщина, ты не можешь быть Войной.

Жан-Клод так сильно вздрогнул в наших руках, что нам, похоже, скоро придется опуститься на колени.

— Скорее, — поторопил меня Ричард.

Я призвала свой ardeur — не тот, что был силой Жан-Клода, а тот, что скрывался во мне, как волк в овечьей шкуре. Когда-то это была сила Жан-Клода, но потом она стала моей собственной.

— Что это? Что происходит? — Деймос казался испуганным. Отлично.

— Кто твой папочка, Деймос? — спросила я, и ardeur накрыл нас, как волна летнего зноя. Я смутно помнила, как Деймос вскрикнул, а после остались только мы трое — наши руки, рты друг на друге, и никакого контроля со стороны Жан-Клода, который мог бы спасти нас от нас самих.

26

Я утонула во вкусе кожи Ричарда, в дыхании Жан-Клода на моей коже — я дрожала между ними, как кусок дерева между двумя языками пламени. Чувствовать их тела под моими руками, когда никто не пытался меня остановить — это просто опьяняло. Ardeur позволил нам обладать друг другом так, как сами бы мы никогда не осмелились. Желание было таким чистым — ни единого сомнения, протеста, ничто не могло ему помешать. Моим следующим ясным воспоминанием стал момент, когда я лежала на полу, а надо мной был Жан-Клод. Лицо Ричарда возникло над его плечом — густые каштановые волосы перемешались с черными кудрями. Я была прижата весом их тел, как в ловушке, в которую еще ни разу не попадала. Глаза Ричарда налились волчьим янтарем, яростно мерцающем в зарослях их спутавшихся волос. Ричард как-то так двинул бедрами, что Жан-Клод содрогнулся и вдолбил себя в меня сильнее, вырвав у меня из глотки крик.

— Поднимись, — скомандовал Ричард, и его голос был на грани рыка.

Жан-Клод поднял свой торс надо мной, как в позе для отжимания. Загорелая рука обхватила его бледную талию. Мне понравился контраст между ними, и в следующий миг Жан-Клод как-то так двинулся бедрами, что у меня глаза закатились, и я чувствовала теперь лишь его руки под моей спиной, что удержали меня на месте, когда он встал на колени. В обычной ситуации я бы обхватила его ногами за талию, чтобы никуда не съехать, но я никак не смогла бы обхватить их обоих разом. На секунду я затупила, не зная, куда деть собственные ноги — мне нужен был какой-то рычаг, чтобы сцепить их замком. Это походило на защитную позу в бразильском джиу-джитсу, когда твой противник находится над тобой и он крупнее тебя — ты просто не можешь найти рычаг для ответного действия, вот только я не хотела убежать, я просто хотела иметь возможность двигаться.

— Мне нужно либо обхватить кого-то ногами, либо что-то такое, во что я могу вцепиться, — сказала я, потому что это компенсировало бы невозможность использовать ноги, но вокруг ничего подходящего не наблюдалось.

— Мы можем к тебе приблизиться, — прорычал Ричард.

— Что? — не поняла я, но Жан-Клод, кажется, понял прекрасно, потому что он пояснил:

— Подними ноги, ma petite, положи эти чудесные каблуки, которые я мечтал увидеть на тебе весь день, мне на плечи, — в его глазах был жар, похожий на голод, и я поняла, что он имел в виду насчет обуви — за такой взгляд можно и поносить дурацкие каблуки.

Чтобы поднять ноги так высоко мне пришлось сперва развести их в стороны, чтобы никого не покалечить шпильками в процессе. Жан-Клод удерживал вес моего тела руками, так что мне было легче это провернуть. Наконец, я аккуратно положила ноги на обнаженные плечи Жан-Клода, по обеим сторонам от его лица. Весь этот бисер и прочие украшения на туфлях, которые мне не нравились, теперь смотрелись как драгоценности в сундуке с сокровищами, когда их обрамляли черные кудри Жан-Клода, и его темно-синие глаза казались ярче, чем когда-либо — я поняла, что синий оттенок туфель подчеркивал их так, словно он заранее это спланировал, а учитывая, о ком шла речь, это вполне могло оказаться правдой.

Ричард выглянул из-за плеча Жан-Клода, и его волчьи глаза вообще не сочетались с туфлями, но для меня сочетание их лиц было идеальным, словно я вечность ждала, чтобы увидеть их друг рядом с другом. Жан-Клод опустился на меня, но, когда мои ноги лежали у него на плечах, в этом не было практически ничего от миссионерской позы. Я по-прежнему пялилась ему в грудь, но мои ноги удерживали его надо мной, так что я могла мельком увидеть его лицо, когда он начал двигаться внутри меня. Вес вдруг изменился — я почувствовала, как Ричард вдавливает нас обоих в пол. Я была зажата под весом их тел и это было чудесно.

Жан-Клод с Ричардом нашли свой ритм. В такой позе, когда Ричард сверху, Жан-Клод не мог выскальзывать из меня и входить обратно так, чтобы я могла видеть каждый его дюйм, однако угол проникновения оказался таким, что ему не пришлось особо заморачиваться, и мой оргазм уже начал нарастать. Ричарда я вообще не видела, но чувствовала вес его тела над нашими, давление в каждом нежном движении. Обычно он занимался любовью так, словно хотел продолбить себе выход с другой стороны, но не сегодня. Он был таким бережным и осторожным — никогда с ним такого не чувствовала. Я вообще-то люблю грубый и энергичный секс, но сегодня мне хватало и нежного. Тепло начало разливаться по моему телу, пока Жан-Клод двигался внутри меня.

— Я почти, — сказал Ричард, и в его голосе уже не было рычания — лишь усилие, с которым он поддерживал свой осторожный ритм, подводя себя к краю так, чтобы не опередить нас.

— Да, — выдохнул Жан-Клод, и его голос был полон сосредоточенности и концентрации, ведь он боролся с собой, чтобы не дать мне кончить раньше него.

Тепло нарастало, но было еще рано. Я открыла рот, чтобы сказать: «Еще нет», когда от одного толчка оргазм накатил на меня, пролился из меня, заставил меня вскрикнуть под ними.

Я услышала, как Ричард пробормотал:

— Слава богу, — и почувствовала, как он вогнал себя внутрь, пришпилив нас обоих к полу. Жан-Клод надо мной вздрогнул, и во мне тоже, и от этого меня снова накрыло — я кричала и извивалась под ними, а мои ногти зарывались в ковер, пытаясь найти хоть что-то, за что я могу ухватиться, чтобы не рухнуть с головой в наслаждение, и никогда больше оттуда не возвращаться.

Глаза у меня закатились, так что я ничего не видела, и только по меньшему весу надо мной поняла, что Ричард отстранился. Жан-Клод приподнялся на руках. Я попыталась посмотреть на него, но все было каким-то белым по краям и мерцало. Нельзя ослепнуть от слишком большого количества секса, но в такие моменты я понимала, откуда пошло это выражение. Жан-Клод вышел из меня, отчего я вновь скорчилась и вскрикнула.

Опустившись на спину, я ждала, когда снова смогу двигаться. Жан-Клод рухнул рядом со мной на живот, а его рука легла поперек моей талии. Я повернула голову и все, что мне было видно — это ворох его черных кудрей. Я заметила руку Ричарда, лежащую на плече Жан-Клода и ниже, на его лопатках, так что Ричард мог расслабиться, отдыхая на теле вампира. Дышал он с трудом — даже после серьезных тренировок он так никогда не дышал. С его губ с придыханьем сорвался смешок.

Жан-Клод приподнял голову, но я по-прежнему ничего не видела, кроме его волос.

— Мы выиграли эту битву, но нужно составить план, чтобы победить в следующей.

Я похлопала его по руке, которая лежала на моей талии, и сказала:

— Если ты можешь двигаться, то вперед, Макиавелли, планируй. Я вот своих ног до сих пор не чувствую.

Он рассмеялся и мотнул головой, длинные волосы по-прежнему закрывали его лицо. Я обнаружила, что уже могу двигать рукой, так что мне удалось убрать его кудри, чтобы увидеть лицо. Глаза у него были такие светлые, какими я их никогда прежде не видела — не полночно-синие, а как осеннее небо перед закатом. Меня накрыло тем чувством, которым всегда накрывало, когда я смотрю на него — что он слишком хорош для меня. Жан-Клод улыбнулся — не той улыбкой, которую он использовал на сцене или перед камерами СМИ, а той, что не была искусственной, что была настоящей, и оттого куда более ценной.

— Ничего, если мы просто поваляемся здесь и насладимся моментом, прежде чем снарядимся для следующей битвы? — поинтересовался Ричард, и в его голосе прозвучали почти печальные нотки.

Жан-Клод повернулся к нему, а я поняла, что уже могу приподняться на локтях и разглядеть тело Ричарда по другую сторону от Жан-Клода, но лица его я не видела.

— Ты прав, mon lupe, этот момент стоит посмаковать. Прости меня.

— Раз уж мы еще не встали, то можем пообниматься, — предложила я, потому что если такое больше никогда не повториться, то я бы хотела, чтобы мы обнимали друг друга втроем.

Часть меня ожидала, что Ричард опять взъерепенится со своими проблемами и будет настаивать, чтобы я легла между ними, но он не стал. Он просто повернулся на бок и лег «большой ложкой» со стороны Жан-Клода, который пристроился «маленькой ложкой» ко мне — сама же я стала «крохотной ложечкой» («большая ложка» — это человек, который обнимает другого со спины, а тот, другой, становится «маленькой ложкой» — прим. переводчика). Нравится или нет, такова правда. Жан-Клод прижал меня ближе к себе, и рука Ричарда обняла нас обоих. За восемь, почти девять лет, это был первый раз, когда мы втроем лежали в обнимку вот так, а если такое и случалось, то так давно, что я уже и не помнила.

Я погладила Ричарда по руке. Уже забыла, насколько темная у него кожа, и какой бледной кажется моя собственная на его фоне. Мне нравилось, как контрастирует его загар с нашей бледностью. Я никогда не могла загореть — просто сгорала на солнце. Интересно, ловил ли загар Жан-Клод, когда был еще жив, или оставался бледным и сгорал на солнце, как я?

Кто-то постучал в дверь, и мы все напряглись. Раздался голос Итана:

— Прошу прощения, что прерываю, мне правда жаль, но зрители еще ждут тебя. Натэниэл сейчас на сцене — пытается их занять, чтобы они не ушли, но ты нам нужен.

Лежа в нашем уютном ложечном царстве, я ответила:

— Только я напрочь забыла о зрителях, и мне одной чувствовать себя дурой?

Жан-Клод погладил меня по волосам и прижал к себе, пристроившись своим обнаженным телом к моему. Сейчас комфорта в этом было больше, чем секса.

— Нет ничего глупого в том, чтобы полностью отдаться удовольствию, которое ты любишь, ma petite.

— Может, это и не глупо, но ты-то про них не забыл.

Обнимавшая нас рука Ричарда напряглась.

— Я зашел со стороны переулка, так что зрителей даже не видел. Просто почувствовал, как Жан-Клод взывает о помощи к волкам, а я был достаточно близко, чтобы ответить на его зов.

— Это и правда большая удача, что ты оказался рядом, mon lupe. Не думаю, что другой волк смог бы заменить тебя сегодня.

— Погоди, разве ты не сказал, что у тебя свидание, и поэтому ты оказался поблизости? — уточнила я.

— Верно.

— Она здесь? Пожалуйста, скажи мне, что твоя девушка не стояла снаружи, под дверью, пока мы тут занимались сексом, — я попыталась сесть, чтобы взглянуть на него, но они с Жан-Клодом удержали меня на месте.

— Ее здесь нет, я вызвал ей «Убер» и отправил домой.

Я старалась не вырываться из их общей хватки, но роль самой крохотной ложки уже не дарила мне такого уюта. Ричард бросил свою партнершу, чтобы заняться с нами сексом. Это казалось мне бестактным.

— Надеюсь, она тебя простит, — сказала я.

— Это было первое свидание, и мне было скучно. Я сожалею, что люди оказались в опасности, но мне не жаль, что я сейчас здесь, с вами, вместо того чтобы слушать про чужой развод и про то, что я не похож на ее бывшего мужа, и вообще не слишком-то хорош.

— Звучит ужасно, — согласилась я.

Жан-Клод погладил Ричарда по руке и спросил:

— Зачем ты пошел на это свидание?

— Его устроил другой преподаватель, да и мой психотерапевт всячески уговаривает меня почаще ходить на свидания.

— И как бы твой психотерапевт отреагировал на то, что у нас тут сейчас было?

— Никак, она сказала, что мне нужно либо ходить на свидания и найти того, с кем я престану страдать по тебе и Жан-Клоду, либо вернуться к вам.

Хорошо, что Жан-Клод лежал между нами, потому что я вдруг невольно застыла. Секс вышел потрясающим, и нам нужно было починить наш триумвират, чтобы обезопасить основу силы Жан-Клода, но мы больше не вместе. Мы не превратились внезапно в счастливый тройничок. Ричард отвернул от себя столько народу в нашей полигруппе, что они уже больше никогда не займутся с ним сексом, и ему не переубедить их в этом. Я даже не была уверена, что мне стоило видеть его голым. Ричард что, реально верил, что за один хороший трах все будет прощено, или я тут чего-то не понимаю? Пожалуйста, пусть будет второй вариант.

— Я знаю, это не исправит всего, что между нами произошло. Я не жду, что один хороший секс подарит мне прощение.

— Спасибо, что произнес это вслух, — поблагодарила его я.

Он обнял нас двоих еще раз и убрал руку, а я обернулась через плечо. Мне удалось мельком увидеть его волосы и торс, и я развернулась в объятиях Жан-Клода, чтобы видеть их обоих.

Ричард лениво погладил руку Жан-Клода и добавил:

— Я не знаю, насколько мне будет комфортно с некоторыми вещами, но пару месяцев назад я, наконец, сменил психотерапевта, потому что первый был стариком и еще большим гомофобом, чем я, а одна из моих главных проблем заключалась в том, что я был полностью очарован этим прекрасным мужчиной, которого пытался ненавидеть, потому что не хотел добавлять бисексуальность к тому факту, что я вервольф. Это одна из причин, почему я психанул тогда, когда мы с Ашером впервые оказались в спальне. Было круто, а потом я вернулся домой и попытался быть тем, кем уже не являлся.

Мы с Жан-Клодом уставились на него.

— Стой, погоди, ты только что сказал, что ты бисексуал?

Он кивнул.

— Ричард, — заговорил Жан-Клод, — я поражен, у меня… у меня просто нет слов.

— Я опоздал? Для меня уже нет места в полигруппе? Я вел себя ужасно и пропал со всех радаров на месяцы, так что, если уже слишком поздно, я пойму. Я сам виноват.

— Никогда не поздно, если ты жив, — ответил Жан-Клод. — Только смерть лишает нас вторых шансов.

— Согласна, — подтвердила я. — Но надо поговорить с остальными. Некоторые из числа новеньких тебя даже не знают или встречали лишь мимоходом.

— Я понимаю, и сожалею, что у меня столько времени ушло на то, чтобы посмотреть в глаза правде о себе.

Жан-Клод перекатился на спину и посмотрел на Ричарда снизу вверх, а мне почему-то захотелось приподняться на одном локте, так что я отзеркалила позу Ричарда. На секунду он отвлекся на мою грудь и ни с кем из нас не встречался глазами.

— Если ты пытаешься не пялиться на мою грудь, то пялься на здоровье. У нас только что был секс, тебе можно, — заметила я.

Ричард улыбнулся — он выглядел смущенным.

— Не все женщины так к этому относятся, даже после секса.

— Это их проблема, а не моя.

Он посмотрел на меня и в его карих глазах было столько чувств — тех чувств, которые когда-то заставляли мое сердце петь, но теперь от этого взгляда мне просто захотелось опустить глаза, чтобы он не заметил, сколько во мне сомнений.

— Я устал от их проблем, — сказал Ричард и добавил: — И от своих проблем тоже.

Он наклонился, и я успела увидеть, как он поцеловал Жан-Клода — мягко, нежно, таких поцелуев обычно хотят женщины. Ричард отстранился, а глаза Жан-Клода по-прежнему были закрыты — черное кружево ресниц делало его похожим на Белоснежку из какого-нибудь порно с гендерсвапом (смена каноничного пола персонажа — прим. переводчика). Голова у меня была забита сексом, но после того, что мы только что сделали, и когда они оба находились передо мной обнаженными, а я могла просто протянуть руку и коснуться… кто стал бы меня винить?

Жан-Клод открыл глаза и посмотрел на Ричарда снизу вверх.

— Я будто во сне и не хочу просыпаться, но нам нужно привести себя в порядок, чтобы выглядеть презентабельно, и использовать наши объединенные энергии, чтобы отправить зрителей домой в целости и сохранности.

— Просто скажи, что мне делать, — ответил Ричард.

Жан-Клод сел, затем поднялся на ноги — будто в танце. Мне с моими каблуками в жизни не достичь такой грации. Вероятно, он прочел мои мысли, а может, просто хорошо меня знал, потому что предложил мне руку, которую я с радостью приняла, ведь я реально в ней нуждалась. Ричард поднялся на ноги рядом с нами. В какой-то момент стало неловко, потому что он не знал, кого из нас ему стоит взять за руку.

— Ma petite в этих чудесных туфлях помощь сейчас нужнее.

Ричард переместился так, чтобы взять меня за свободную руку, и мы направились к двери, но я вдруг застыла, и они тоже.

— Не все в коридоре привыкли видеть меня голой. Мне нужно мое платье.

— Мне тоже стоит одеться, — согласился Ричард.

— А мне — накинуть мантию, — добавил Жан-Клод.

— Кто-нибудь, подайте мне платье, чтобы не пришлось наклоняться за ним.

Жан-Клод наклонился в своих сапогах, и я призналась себе в том, что зрелище было великолепное, так что, когда он протянул мне мое платье, я радостно ухмылялась. Он улыбнулся мне в ответ, словно точно знал, что именно вызвало у меня восхищение. Я обняла его, держа платье в одной руке, чтобы мы могли поцеловаться. Мы отстранились одновременно, с улыбкой глядя друг другу в глаза. Мне вдруг стало заметно лучше, словно все теперь будет в порядке. Неважно, что там другие вытворяют — мы будем в порядке.

Ричард замер со своей одеждой в руках.

— Если мы идем мыться, то я бы предпочел одеться после этого.

— Если мы выйдем к зрителям перед тем, как принять душ, я могу предложить тебе кое-что из сценической одежды, — заметил Жан-Клод.

Я заметила, что Ричард сомневается.

— Я преподаю в колледже, и это, конечно, дает мне больше поблажек, чем преподавание в младшей школе, но я все еще не числюсь в штате, а стриптиз наверняка лишит меня этого права навсегда.

— Если мы скроем твое лицо и избавим тебя от твоего консервативного костюма, я сомневаюсь, что твои коллеги посмеют признаться, что узнали тебя, разве что в своих фантазиях, — возразил Жан-Клод.

— А ты что наденешь? — поинтересовалась я.

— У меня есть мантия под эти сапоги.

Я усмехнулась и покачала головой.

— Ну разумеется есть.

— Если у тебя найдется одежда, которая на меня налезет, и которую я смогу одолжить, то я в деле, — сказал Ричард.

— Мы что-нибудь подберем, — с улыбкой ответил Жан-Клод. Так мы и поступили.

27

Жан-Клод вернул зрителей на места, и они вновь спокойно сидели на своих стульях, широко раскрыв глаза и пялясь невидящими взглядами — я даже не заметила, чтобы они моргали. Интересно, как долго можно не моргать, прежде чем глаза пересохнут? Разумеется, они сидели так не все время. Натэниэл вывел на сцену Грэхема и устроил там импровизированный урок танцев — народу это понравилось, а после того, как Итан к нам постучался, зрители притихли и сидели смирно, как сейчас. Жан-Клод мог вновь на них сконцентрироваться. Наш секс и ardeur вернули ему силу и контроль, но его внимание вернулось к зрителям лишь после того, как в дверь постучали. Мы с Ричардом теперь стояли на сцене, держа за руки Жан-Клода, и ждали, когда он пробудит толпу. Он предупредил нас, чтобы мы не комментировали вслух свои мысли и сомнения насчет застывших и немигающих зрителей, которые казались стремными, ведь подобно пациентам, вышедшим из-под наркоза, они могли вспомнить все, что было сказано до их прихода в сознание. Нет уж, пройти сквозь такое дерьмо, а потом взять и испортить созданные Жан-Клодом воспоминания — нам этого не надо.

Хотя сейчас величайшей опасностью для меня было рухнуть со своих пяти-с-половиной-дюймовых каблуков, потому что я пялилась на Ричарда, стоявшего в одолженных шмотках. Не знаю точно, что именно меня отвлекало. Может, сияющие боксеры из кожзама, которые нарочито обтягивали его сзади и с трудом поддерживали то, что было спереди. В пару к ним шли сияющие военные ботинки, но шорты отвлекали меня сильнее. Я же только что видела его голым, мы занимались сексом всего несколько минут назад, так почему мне так трудно не пялиться на его пах? Потому что я не спускалась туда и он не входил меня никоим образом. Я была в шоке и в то же время очень рада тому, что он умудрился преодолеть пропасть, разделявшую их с Жан-Клодом, но наша с ним разлука оказалась слишком долгой. Секс — это единственная сфера, где у нас с Ричардом всегда все было хорошо.

Он посмотрел на меня. Маска на нем не сияла — это была натуральная черная кожа. Она была сделана из одного куска, вручную, и стоила больше, чем любой другой элемент его костюма. Там, где она возвышалась над волосами, находились две изящные выпуклости, которые могли бы сойти за рога, но внизу располагались точно такие же — они подчеркивали его губы и привлекали внимание к ямочке на подбородке. За кулисами Натэниэл помог Ричарду с прической, так что эта масса пушистых локонов прикрывала нить, на которой держалась маска. Софиты подчеркнули проблески меди и золота в его каштановых волосах так, как это способны сделать лишь очень яркие лучи солнца. Я смотрела в его карие глаза, окруженные кожей, и, наконец, решила, что маска мне нравится, а может, мне нравился Ричард в этой маске. Она скрывала его высокие скулы и прочие элементы костной структуры лица, которые придавали ему мужественности, и оставляла открытыми лишь его полные, зовущие к поцелуям губы, и мягкий треугольник нижней челюсти с подбородком, ямочка на котором как бы говорила: «Да, он настолько хорош собой», о чем я и подумала, глядя на него в этой маске. Забавно, ты не осознаешь, что у тебя есть на что-нибудь кинк, пока не столкнешься с этим в действительности.

Большие пальцы Жан-Клода отстучали по нашим ладоням: три, два один, и зрители моргнули, вернувшись к жизни, а Жан-Клод повел нас вперед по сцене, улыбаясь в своей длинной синей мантии, которая идеально подходила к его сапогам.

— Ники и Джет сейчас здесь, чтобы помочь мне пожелать вам хорошей ночи!

Народ разразился аплодисментами и криками, некоторые проорали наши клички. Жан-Клод создал им воспоминание о том, как Джет, что было сценическим псевдонимом Ричарда на сегодня, исполняет танец. Очевидно, зрелище было что надо, потому что для своего первого выступления на сцене в «Запретном Плоде» он получил кучу откликов.

Затем Жан-Клод призвал свою силу, но не так мягко, как делал это обычно, что даже я ее не замечала. Он был хорош в тонкостях потому, что веками скрывал от других вампиров, какой на самом деле силой обладает. Он прятался на виду, играя соблазнителя, пустышку, красавчика, чтобы сильные вампиры видели лишь приятную внешность, не догадываясь о том, что внутри скрывается намного больше этого. То, что когда-то было необходимостью, превратилось в привычку, пока, как мне кажется, он и сам не забыл, сколько в нем есть всего. Если слишком долго играть пустоголовую блондинку, то вживаешься в роль, но Жан-Клод больше не был потерян — вместе с нашей поддержкой он, наконец, обрел себя.

Его сила поднялась изнутри, вытягивая за собой мою силу и силу Ричарда, словно мы держались за что-то еще, кроме рук. Это было чуть ли не интимнее секса, потому что мы делились своей магией, а магия — это частичка твоей души. Она пролилась на нас троих покалыванием кожи, жаром, от которого перехватило дыхание, и тем ледяным касанием вечности, которое помогало Жан-Клоду контролировать нас обоих. Я не могла вспомнить, когда в последний раз Ричард стоял вот так, вместе с нами, и по собственной воле делился своей силой, но прежний Жан-Клод не знал бы, что с ней делать. Он многому научился и вырос, и теперь точно знал, что ему делать. Он пролил эту силу в толпу зрителей, и их не только окатило мурашками — им сперло дыхание, их пальцы стиснулись на стульях, напитках и собственных руках, но то, что проникло в них, искало тень, оставленную чужим вампиром. Замелькали картинки: визуализация воспоминаний, надежд и мечтаний, страхов, да, вот оно — Деймос привязался не к их жизням, он осел на их страхах. Он был ужасом перед грядущим, а у всех есть страх перед тем, с чем еще только предстоит столкнуться, и в этом универсальном человеческом страхе он и посеял свою тень. Он бы шептал им: «Приди ко мне, и большие страшные вещи никогда не случатся». «Приди ко мне, и я тебя спасу». «Приди ко мне, и я унесу тебя туда, где смерть тебя не найдет». «Приди ко мне, и я тебя уберегу». Лживый ублюдок.

Жан-Клод направил наш жар в эту ложь, и словно солнце встало, чтобы прогнать все ужасы ночи. Он нашел страхи этих людей перед грядущим и заменил их радостью, уверенностью и воспоминаниями о том вечере, который они провели здесь, в «Запретном Плоде». Он наполнил их головы воспоминаниями о тех, кого они видели на сцене сегодня. Вот Жан-Клод, летящий над толпой, вот Грэхем соревнуется с другими охранниками, а потом побеждает и оказывается на сцене вместе со мной и Жан-Клодом, а вот Натэниэл, выступающий как Брэндон, дает Грэхему уроки танцев прямо на сцене, теперь Ричард, он же Джет, тоже танцует, и вот, наконец, Жан-Клод выходит на сцену под конец выступления Ричарда, держа меня под руку, и здесь воспоминания дошли до настоящего времени, когда мы реально стояли на сцене.

— Мы были счастливы видеть вас этим вечером в «Запретном Плоде», и с нетерпением ждем следующей встречи. Мы любим видеть наших гостей снова и снова — до тех пор, пока они не будут полностью удовлетворены, — Жан-Клод наполнил эти слова большим смыслом, чем в них содержалось. Он говорит «любим», и ты чувствуешь себя реально любимым. Говорит «Запретный плод», и зрители в толпе хихикают, визжат. «Видеть вас» звучало сексуально, «снова» — вторило ему эхом, и это было так желанно, что на повторе казалось почти оргазмическим. А когда он сказал «полностью удовлетворены», народ в толпе начал звать его по имени. Голос всегда был одной из его лучших вампирских способностей, но разве прежде он был настолько хорош?

Жан-Клод опустил наши с Ричардом руки, так что мы последовали его примеру и поклонились зрителям. Они выкрикивали наши прозвища, хлопали, орали, а после Жан-Клод увел нас за кулисы. Задняя дверь открылась, и мы прошли в нее, по-прежнему держась за руки: Ричард, Жан-Клод и я. Только когда Итан закрыл за нами дверь, нас отпустило напряжение, которое скрывал Жан-Клод: в мыслях он был неуверен, что мог полностью очистить аудиторию от магии Деймоса.

Я взглянула на него и поняла, что ему казалось, будто бы сил у него было достаточно, чтобы никогда больше не пришлось сражаться с таким усилием против другого вампира. У него в руках была мощь всех вампиров страны благодаря их клятве верности. Но в его мыслях звучало отчаяние, которое я никогда прежде не слышала так громко: сколько бы силы он не набрал, ему никогда не достичь абсолюта, которого бы хватило, чтобы защитить основу своей власти.

— Жан-Клод… — начала было я, но он притянул меня к себе, а Ричард обхватил руками нас обоих, после подошел Натэниэл, добавив свои руки в это групповое объятие. Мы обнимали нашего вампирского короля, и все понимали, что он прикладывает неимоверные усилия, чтобы не сорваться. Если крупнейшее вампирское сообщество прознает, что один-единственный вамп почти победил Жан-Клода и нас, тогда они посыпятся сюда, как саранча. Сент-Луис превратится в Дикий-дикий Запад, сюда повалят новые мастера вампиров, чтобы испытать удачу, потому что впервые на территории Америки появился мастер, который смог. Ведь если убрать Жан-Клода, то власть над страной можно будет заполучить одной дуэлью.

Жан-Клод прошептал:

— Что я наделал?

Мы обняли его покрепче и постарались сосредоточиться на чем-нибудь счастливом, потому что он мог читать наши мысли, а мы все были напуганы.

28

Я оставила поцелуй на груди Жан-Клода в том месте, где у мантии был вырез, и этого оказалось достаточно, чтобы он посмотрел на меня сквозь переплетение всех наших рук. Я уставилась в темную синеву его глаз, и, несмотря на все его сомнения, я все равно любила его и верила в него. Правда. Он улыбнулся, и часть напряжения покинула его лицо и разум.

— Если ты в меня веришь, ma petite, то мне этого достаточно.

Мы разомкнули наше групповое объятие, и я развернулась, чтобы прислониться лбом ко лбу Натэниэла, и теперь мы с ним смотрели друг на друга.

— Натэниэл научил меня, что, когда действительно любишь кого-то, ты веришь в этого человека, даже если он несовершенен.

— Я верю в вас обоих, — добавил Натэниэл.

Заговорил Ричард:

— Я пока ничьей веры не заслужил, по крайней мере от кого-то из вас или от вашей полигруппы, но я обещаю, что отныне постараюсь заслужить ее.

Мы с Натэниэлом уставились на него, и, думаю, выражения лиц у нас были одинаковые, потому что Ричард спросил:

— Чем я заслужил такие взгляды?

— Ты ведь не к тому, что хочешь, чтобы через любовь в тебя поверил я или остальные члены нашей полигруппы, ты говоришь только об Аните и Жан-Клоде, верно? — уточнил Натэниэл.

— Да, но… — Ричард выглядел неуверенным, а затем добавил: — Может, еще один или двое из полигруппы, но нет, веру я должен заслужить хорошими поступками и тем, что больше не брошу всех на произвол судьбы, когда ситуация накалится.

— Хорошо, — ответил Натэниэл и улыбнулся. — На минуту мне показалось, что ты перечитал слишком много романов, в которых враги становятся любовниками, а я такое не практикую.

Я задумалась о том, когда это Натэниэл читал любовные романы, и он посмотрел на меня.

— В приемной семье, у которой дольше всего задержался. Там матери нравились любовные романы. Их можно было читать.

— Почему ты не остался в той семье? — спросил Ричард.

— Их родной сын заболел — очень серьезно заболел, и им пришлось сосредоточиться на нем. Они, наверное, были самой доброй приемной семьей, в которой я жил.

Мы с Жан-Клодом обняли его, а Ричард сказал:

— Прости, у меня не было права задавать тебе настолько личные вопросы.

— Если бы я не захотел отвечать, я бы не стал.

— И все же, прости. Я ведь учитель, мне следовало догадаться.

Натэниэл уставился на него.

— Впервые слышу, чтобы ты упоминал о своей профессии в таком ключе.

— Предполагается, что это одна из главных причин, почему я не хочу афишировать свою ликантропию, так что мне стоит упоминать об этом чаще.

Натэниэл кивнул, словно аргумент Ричарда имел для него смысл. Для меня как-то не очень, но я научилась затыкаться в моменты, когда все идет хорошо.

— Нам нужно в душ, а после переодеться в деловое вместо вечернего, — сменил тему Жан-Клод.

— У меня с собой только вечернее, — ответила я и выразительно посмотрела на него.

— Мои глубочайшие извинения, ma petite, но некоторые вещи невозможно предвидеть.

Я кивнула и положила голову ему на плечо.

— Ты прав, я просто хочу уже выбраться наконец из этих туфель.

Он рассмеялся своим чудесным осязаемым смехом, который пробегал мурашками по твоей коже, как если бы к тебе действительно кто-то прикасался. Натэниэл рядом со мной вздрогнул в ответ на смех Жан-Клода, и я также почувствовала, как застыло тело Ричарда, словно ему было не очень приятно, но он тоже это почувствовал. Я посмотрела на него и поняла, что Ричард всегда это чувствовал, как и я. На нем по-прежнему была маска, так что его лицо казалось и знакомым, и незнакомым одновременно — в нем словно было больше от Ричарда, чем должно скрываться за этой черной кожей. Как же ему тяжко было все эти годы сражаться со своим влечением к Жан-Клоду.

— Я отправил кое-кого принести тебе обычной одежды, — сказал Натэниэл.

Я обернулась, чтобы поцеловать его.

— Ты обо всем подумал, спасибо тебе.

Он усмехнулся, и это напомнило мне усмешку Джейсона, которую мы уже очень давно не лицезрели. Я вдруг мельком увидела, как он принимает душ после выступления. Я старалась особо не вмешиваться в его разум, потому что переезд в Нью-Йорк подарил ему прекрасную новую жизнь с его девушкой, балериной Джей-Джей, но сегодня у нас были волчьи дела, и мои мысли возвращались к Джейсону, потому что он был моим волком. Он вскинул голову, стоя в душе, и волосы от воды у него были ярко-желтые, а голубые глаза казались крупнее из-за подводки, которую он наносил перед выходом на сцену. Он пялился вверх так, словно видел, что я парю над ним, как делала это в видениях с Жан-Клодом. Не знаю, почему вид всегда сверху, он просто сверху и все.

— Анита… — произнес Джейсон.

Натэниэл вклинился рядом с моим лицом, так что теперь мы оба улыбались Джейсону. Его лицо просияло, и в итоге мы трое лыбились друг другу, как идиоты. Он был из числа наших лучших друзей, и мы чертовски скучали по нему.

— Мы тут пытаемся дойти до душа, — сказал Натэниэл. — Было бы здорово, если бы ты мог к нам присоединиться.

Почти болезненное выражение промелькнуло на лице Джейсона, а затем по нему ко мне пробежала такая дикая волна нужды, и через меня ее ощутил Натэниэл, потому что мы слишком вовлеклись друг в друга, чтобы защитить его от этого. Нужда Джейсона оказалась так велика, что буквально давила на нас физически, и еще там была печаль. Откуда в нем все это, если у него есть Джей-Джей? Мы с Натэниэлом видели, как они счастливы вместе. Джей-Джей была одной из моих первых фавориток среди любовниц, пока я не нашла себе дам поближе к дому. Мы все еще навещали их с Джейсоном в Нью-Йорке, а они навещали нас, но ненадолго. Они танцевали в одной из лучших американских трупп, лучших в мире, так что их жизнь была наполнена танцами. Они либо практиковались, либо занимались, либо прослушивались для новой балетной постановки или чего-нибудь более современного.

Мне хотелось спросить, что же пошло не так с нашей последней встречи, но Ричард придвинулся ближе, и я поняла, что он принюхивается, потому что учуял другого волка. Джейсон заметил Ричарда в маске и так удивился, что связь оборвалась. Я могла бы принудить его возобновить «звонок», но уважала его личное пространство. Либо он не хочет делиться с нами своей болью, либо не хочет делиться ею с Ричардом. Так или иначе, я решила забить.

— Это был Джейсон, да? — уточнил Ричард.

— Да, — ответила я. Натэниэл крепко обнял меня, и я знала, что он думает о том же, о чем и я: что же случилось с джейсоновым долго-и-счастливо?

29

Я уже собиралась набрать Джейсону и спросить его, в чем дело, но он написал мне и Натэниэлу в групповом чате: «Не звони. Я сам позвоню завтра».

Натэниэл напечатал ему в ответ: «Пообещай».

Я напечатала: «Ты в порядке? Мы можем чем-нибудь тебе помочь?»

Джейсон ответил: «Я в норме. Нет, не можете. Я обещаю, что позвоню завтра».

Я уже начала набирать новые вопросы, но Натэниэл коснулся моей руки и покачал головой:

— Джейсон не хочет обсуждать это сегодня.

— Но… но они с Джей-Джей были так счастливы. Что за херня? — возмутилась я.

Он накрыл ладонью мою руку, которой я держала телефон.

— Я понимаю, но Джейсон имеет право рассказать нам все тогда, когда ему будет удобно. Границы, помнишь?

Я поглубже вдохнула и медленно выдохнула, считая про себя. Натэниэл ходил к психотерапевту намного дольше, чем я, так что в определенных моментах его поведение было куда лучше моего. Трудно поддерживать границы, когда ты можешь читать чужие мысли, эмоции и все, что происходит внутри другого. Наш психотерапевт написал статью о здоровых границах в метафизических отношениях, получив от нас разрешение на использование информации.

— Но… — мне хотелось позвонить Джейсону и узнать, что случилось, снарядить спасательный отряд и выехать к нему на помощь, а это была одна из тех проблем, над которыми я работала, потому что нельзя спасти всех, более того, если ты слишком часто кого-то спасаешь, то лишаешь этого кого-то шанса спасти себя самостоятельно и получить важный урок, чтобы у него больше не возникало так часто потребности в помощи.

— Анита, Джейсон взрослый, он может справиться с тем, что у него в жизни происходит.

Я посмотрела на Натэниэла и мне захотелось ляпнуть что-нибудь вообще не взрослое, что-нибудь из моего старого арсенала. Старого и хренового. Но вмешался Жан-Клод:

— Мы можем что-нибудь сделать, чтобы помочь Джейсону сегодня?

Я перевела взгляд на него и покачала головой. Я не стала вводить его в курсе дела, потому что, если он не полез в мои мысли, значит, он слышал наш разговор.

— В таком случае, давай отпразднуем наше счастье, ma petite.

— Но… — я посмотрела на Натэниэла, потом на Жан-Клода, и, наконец, перевела взгляд на Ричарда, который просто молча стоял рядом. Во мне полыхнула ярость. Наверное, это прогресс, что я избегала ее так долго, будучи в состоянии фрустрации из-за того, что не могу делать то, что мне хочется. Только я об этом подумала, как гнев забурлил во мне старым другом, чтобы уберечь меня от ощущения беспомощности в ситуации с Джейсоном. Когда-то я считала, что терапия исправит все мои недостатки и проблемы, но это так не работает. Терапия даст тебе хорошие инструменты, чтобы проработать свои проблемы и перестроить себя в новую, лучшую версию, но она не «починит» тебя.

— А ты чего там стоишь и молчишь? — наехала я на Ричарда.

— Потому что я не уверен, что у меня есть право участвовать в этой дискуссии.

— Ты либо с нами, Ричард, либо нет — никаких полумер.

— Ma petite…

— Нет, пусть он ответит, — сразу после того, как я это ляпнула, я поняла, что вела себя нечестно, и просто использовала Ричарда, как мишень для своего гнева.

— Если бы я заявился сегодня ночью с намерением стать полноценным членом вашей полигруппы, когда я этого даже не заслуживаю, ведь я ни с кем из вас это не обсудил, ты бы чертовски на меня взъелась.

Гнев проливался во мне туда, где наследила печаль Джейсона. Я поняла, что по-прежнему цепляюсь за эти чувства.

— Ты прав, мне жаль, что я попыталась затеять ссору. Джейсон закрылся от нас метафизическими щитами, но я все еще ловлю эхо его эмоций.

— Если хочешь, я могу помочь тебе закрыться от него плотнее, — предложил Жан-Клод.

Я покачала головой.

— Я могу сама закрыться. Просто переживаю за него, вот и забыла об этом.

Натэниэл взял меня за руку и сказал:

— Мы можем сделать что-нибудь веселое и отправить эти эмоции ему.

Я улыбнулась вопреки своему настроению.

— Если ему не хватает секса, то это будет грубо, он не такой уж вуайерист.

Натэниэл привлек меня ближе к себе.

— Тогда закройся щитами, чтобы эмоции не протекали, а потом пойдем и отметим наше счастье, Анита.

Я обхватила его руками и прижалась к нему лицом, вдыхая его сладкий ванильный аромат, и меня отпустила та тяжесть, от которой я уже начала беситься. Ребята были правы — сегодня я ничем не могу помочь Джейсону, да и сам он не хочет, чтобы мы вмешивались, поэтому…

— И как же ты хочешь отпраздновать? — с улыбкой поинтересовалась я, потому что прекрасно знала, каким будет его ответ.

— Нам все еще нужен душ, — улыбнулся Натэниэл.

30

Я наконец-то выбралась из своих красивых, но с каждой минутой все более неудобных туфель, однако сияющее дизайнерское платье по-прежнему оставалось на мне. Жан-Клод снял свои потрясающие сапоги, оставив на месте мантию, а Ричард с Натэниэлом остались в своих коротких шортах. Я успела заметить, что Натэниэл набрал мышечную массу, стал крепче, и он впервые выглядел более точеным, чем Ричард. Сам Ричард по-прежнему был выше ростом, и этого уже не изменить, однако отсутствие доступа в тренажерный зал для сверхъестественных означало, что он изрядно утратил форму, над которой так усердно работал, в то время как Натэниэл подкачался за счет своих интенсивных тренировок. Мы подобрали ему нагрузку, которая помогала качаться без лишнего набора массы, чтобы он не утратил свою гибкость, необходимую для танцев. Видеть их с Ричардом такими казалось мне странным, как будто они частично поменялись телами. Мы уже собирались зайти в душ, когда внезапно столкнулись с проблемой.

— Не уверен, что мы вчетвером поместимся в одной кабинке, — заметил Ричард.

— Нам будет довольно тесно, — согласился Жан-Клод.

— Втроем поместимся, мы так уже делали, — сказал Натэниэл.

— Вы трое? — голос Ричарда резко стал выше в конце этого вопроса.

— Ага.

— Oui.

Натэниэл обхватил руками тонкую талию Жан-Клода и пристроил голову ему на плечо. До меня дошло, что пока мы не цапались между собой, у нас происходила своеобразная дележка территории — такое случается, когда ваша полиамория настолько же запутана, как и у нас. Жан-Клод приобнял Натэниэла одной рукой, поскольку любое другое действие могло быть истолковано как отвержение, но из-за этого напрягся Ричард. Я потянулась к нему, чтобы он хотя бы мог взять кого-нибудь за руку. Он воспринял это куда более интимно, чем я предполагала, и притянул меня к себе в объятиях, обхватив одной рукой, так что мы отзеркалили позу Жан-Клода с Натэниэлом.

— Знаю, из моих уст прозвучит странно, что я новичок в полиамории, ведь я так долго оставался в стороне, и я понятия не имею, как мне себя вести и не огорчить при этом кого-то из вас, ведь это последнее, чего мне бы хотелось. — Ричард нервно обнял меня, и я погладила его по спине, как это делают, чтобы успокоить кого-то. Прикосновение — оно не всегда про секс, даже если вы при этом стоите без одежды и обсуждаете, как именно займетесь сексом в ближайшее время.

— С кем тебе будет комфортно в душе, Ричард? — поинтересовался Жан-Клод — в этот раз он не использовал кличек, а значит, он либо огорчен, либо насторожен, либо «mon lupe» не станет у него стандартным прозвищем для нашего большого вервольфа. Спрошу, когда останемся наедине.

— С Анитой и с тобой. Прости, Натэниэл, но я не готов к большему количеству мужчин.

— Я тоже не хочу заниматься с тобой сексом, — ответил Натэниэл.

Ричард напрягся так сильно, что я ощутила это движение всем телом. Видимо, это отразилось и у него на лице, потому что Натэниэл рассмеялся, из-за чего Ричард почувствовал себя ущемленным и разозлился достаточно, чтобы жар заиграл на моей коже там, где я прикасалась к нему — его волк пробуждался вместе с его эмоциями. Я прекратила гладить ему спину и просто обняла его, надеясь, что это поможет.

— Натэниэл, этой ночью Ричард впервые признался в том, что у него есть влечение к другому мужчине, почему ты высмеиваешь его за это? — опять же, Жан-Клод не использовал кличек — он был серьезен.

Выражение лица Натэниэла смягчилось.

— Прости, Ричард, это был дерьмовый поступок с моей стороны, но ты пришел сюда и выбил Аниту с Жан-Клодом из колеи, потом отверг меня, а когда я сделал то же самое в ответ, ты повел себя так, словно тебя оскорбили, словно ты не веришь, что я мог тебя отвергнуть. Тот факт, что я бисексуален, не означает, что я хочу переспать со всеми, кого увижу.

Гнев Ричарда и проблеск его жара угас, когда он поглубже вдохнул и медленно выдохнул.

— Я знаю, что бисексуальность не равна желанию переспать со всеми подряд, но я привык к тому, как на меня реагируют женщины, и не подумал о том, каково мне будет, если мужчина отреагирует иначе.

— В смысле? — не поняла я, будучи тут единственной женщиной.

Ричард выглядел смущенным, словно необходимость объяснять это значила для него что-то такое, чего мне было не понять.

— Женщины хотят со мной встречаться, ну, или, по крайней мере, переспать со мной. Я не припомню, чтобы кто-то приглянулся мне, и я не добился хотя бы одного свидания.

— Ты всю жизнь был высоким смуглым красавчиком, — сказала я.

Он обнял меня.

— Да, и я привык к такому отношению от женщин. Я не задумывался об этом до тех пор, пока Натэниэл мне не отказал, но теперь у меня появилась целая группа людей, для которой я хочу быть привлекательным.

— Но ты не хочешь спать со мной, — напомнил Натэниэл.

— Не хочу, прости.

— Все в порядке, ты меня тоже не привлекаешь.

Ричард нахмурился.

— Будет странно, если я скажу, что чувствую облегчение, и в то же время меня это парит?

Я обняла его покрепче.

— Все, что ты чувствуешь, это нормально, Ричард.

— Это не странно, — подтвердил Натэниэл. — Ты просто так чувствуешь. У меня было что-то похожее, когда Анита долго отказывалась спать со мной. Я тогда еще не встречал того, кто бы меня не хотел, и это сильно меня задело.

Я протянула ему руку, и он подошел, чтобы взяться за нее, отпустив талию Жан-Клода. Вампир поймал его за другую руку, чтобы их прикосновение не разорвалось, и это вызвало улыбку у Натэниэла, когда он обернулся к Жан-Клоду.

— Но вы теперь вместе, — сказал Ричард.

— Это так. По правде говоря, Анита — первый человек, который оценил меня не в рамках секса, она помогла мне увидеть в себе личность. Думаю, если бы мы с самого начала просто трахались, я бы не получил о себе столько открытий.

— Я ценил тебя, не разделяя с тобой ложе, mon minet.

— Но я был твоим подопечным, которого ты учил, как пользоваться нужной вилкой на званых ужинах, как танцевать на сцене твоего клуба, не опошляя представление. Я и мечтать не мог, что ты был заинтересован в чем-то большем.

— Ты был слишком юн, когда мы встретились, и во многом казался еще моложе. Я бы не предал твое доверие, даже если бы желал этого. Слишком многие тобою пользовались, и я бы не хотел добавлять свое имя в этот список.

Натэниэл сжал его ладонь.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя беспризорным щенком.

— Я этого не хотел, mon minet. Когда-то я и сам был жертвой всех и каждого, и думал, что моя ценность заключена лишь в моей красоте. Ты был тенью моего собственного прошлого. Я бы не смог обидеть тебя, а на тот момент, как мы встретились, ты практически не способен был сказать кому-либо «нет». Когда кто-то не может отказать тебе из-за твоей власти над ним или из-за своего собственного бессилия, это считается изнасилованием, а оно мне противно.

— Я долго не мог понять, что значат для тебя наши с тобой отношения. Думал, ты просто мой начальник, и мы деловые партнеры.

— Я не встречаюсь со своими танцорами. До недавних пор это было строгое правило, — последнее Жан-Клод добавил с улыбкой, и протянул вторую руку Натэниэлу, который подошел ближе и принял протянутую ладонь.

— Я понятия не имел, что вы двое встречаетесь, — заметил Ричард.

Натэниэл посмотрел на Жан-Клода, и я знала, что он ждет, пока вампир сам ответит на этот вопрос, потому что именно Натэниэл бегал за Жан-Клодом до тех пор, пока тот совсем недавно не дал согласие, и вот теперь вернулся Ричард. Ричард, за которым бегал уже Жан-Клод.

— Мы с Натэниэлом не встречаемся, Ричард, — сказал он. — Мы живем вместе.

Я ощутила, как напряжение отпустило Натэниэла, словно он думал, что Жан-Клод бросит его в тот же миг, как вернется Ричард. Наш прекрасный цветочноглазый мальчик чувствовал себя в безопасности, когда речь шла о сексуальности и красоте, но не тогда, когда дело доходило до эмоциональной стороны отношений. У всех есть свои заморочки.

— Ладно, это не должно было меня удивить, но я не уверен, что это означает для всех нас теперь, — сказал Ричард.

— А что ты хочешь, чтобы это значило, mon lupe? — поинтересовался Жан-Клод.

— Я к тому, что планировал принять душ втроем, но теперь, зная, что Жан-Клод и Анита оба живут с Натэниэлом, я не знаю, что сказать.

— Значит, если бы я не был так близок с Жан-Клодом, ты полагал, что от меня можно будет просто отмахнуться и заграбастать Аниту с Жан-Клодом себе?

— Я не это имел в виду, — возразил Ричард.

Я отстранилась от него.

— А что ты имел в виду? Натэниэл — мой жених.

Ричард нахмурился.

— Ты же выходишь за Жан-Клода, или я что-то упустил?

— Много чего, — ответила я.

— Если бы существовала возможность сочетать браком более, чем двух человек, женихов на нашей свадьбе было бы несколько, mon lupe.

Ричард выглядел пораженным.

— И за кого еще ты бы вышла?

Его эмоции были настолько сильными, что я почти слышала или видела, как он прогоняет в мозгу всех людей нашей жизни, оставив за бортом парочку реально важных, о чьем существовании он прекрасно знал. С его исчезновения мы никого нового не включали в нашу полигруппу, и он все равно понятия не имел, что у нас там происходит. Это было занятно — Ричард был настолько слеп, что я даже не разозлилась.

Жан-Клод поднял руку Натэниэла и поцеловал ему ладонь с тыльной стороны.

— Натэниэл стал сердцем нашего дома, нашим домашним божеством.

— Я знал, что Натэниэл был кем-то вроде домохозяйки из пятидесятых для Аниты и Мики, но я понятия не имел, что ты разделяешь эту точку зрения.

— Кто, по-твоему, выбирал посуду для новой кухни «Цирка Проклятых» и помог разработать дизайн этого места? — спросил Жан-Клод.

Эмоционально Натэниэл не был с ним так близок, как с Микой или со мной, но в этот момент Жан-Клод признал тот факт, что благодаря ему у нас все работало. Он составлял меню, делал большую часть закупок в супермаркетах, с энтузиазмом взялся за переделку кухни и дополнительных гостевых комнат. Натэниэл выбирал цвета и предметы для обстановки дома в округе Джефферсон, и не только нам с Микой понравилось то, что он выбрал — это было чудесное сочетание нас троих. Вкусы Жан-Клода главенствовали в «Цирке Проклятых», за исключением личных комнат, которые всем можно было обставлять по своему вкусу, но остальное было за ним, не считая кухни и гостевых, которыми занимался Натэниэл, и тренажерных залов. Последними частично занималась я, частично — Никки, Клодия и Фредо, ибо последние двое у нас заведовали охраной, в том числе подготовкой телохранителей, но в конце концов любые важные гости, которые посещали тренажерные залы, ходили туда заниматься, а не восхищаться декором.

— Прошу прощения, — извинился Ричард. — Я никого не хотел оскорбить.

— Извинения приняты, mon lupe.

— Приняты, если этого больше не повториться, — добавил Натэниэл.

— Это честно, спасибо.

— Не за что, — ответил Натэниэл.

Я стояла молча, позволив мужикам самим разбираться. Полиамория научила меня терпению. Терапия — затыкаться и позволять другим говорить, прорабатывая свое дерьмо, и встревать только тогда, когда мне реально есть, что сказать. Ребята замолчали, и мы все обменялись взглядами. Я гадала, как мне подтолкнуть обсуждение к тому, чтобы, наконец, получить шанс отмыться в душе. Я туда не из-за секса хотела, а просто чтобы смыть макияж и покинуть это помещение без скандалов. Мы почти достигли той точки, где все четверо объединились, не споря.

В коридоре раздался какой-то звук, который нас отвлек. В дверях стоял Нечестивец. Высокий, широкоплечий, прямые и густые блондинистые волосы спадают до плеч. Со своими бледно-голубыми глазами, высокими скулами, квадратной челюстью и ямочкой на подбородке он был похож на кинозвезду. Он накинул приталенный пиджак поверх форменной футболки сотрудника «Запретного Плода». Без своей привычной рубашки он казался каким-то полураздетым.

— Тебе что-то нужно, Нечестивец? — поинтересовался Жан-Клод.

— Нам велели помочь вам не отвлекаться сегодня.

— У нас все в порядке, — сказал Жан-Клод таким тоном, что большинство людей просто заткнулись бы и отвалили, но Нечестивец не был в числе большинства.

— Ну разумеется в порядке, но вы либо принимаете душ здесь, чтобы мы могли перевезти вас в максимально охраняемую локацию, либо мы отправляемся сейчас же, а душ вы примете уже в «Цирке».

— Он прав, — сказала я. — Нас сегодня здорово потрепало, Жан-Клод.

— Мы вышли победителями, ma petite.

— Кто бы ни напал на нас сегодня, я прежде такого вампира не встречала, и он наследил своей силой по всему зрительному залу. Я понятия не имела, что массовый гипноз вообще возможен без физического присутствия в том же здании.

— В этом было больше от проклятия, нежели от вампирских сил, — ответил Жан-Клод.

Я уставилась на него.

— Проклятия так не работают. В лучшем случае ты можешь влиять на одного человека за один раз.

— Ты говоришь о современной магии, ma petite, но то, что я ощутил этой ночью, было старой магией.

— Старше, чем ты думаешь, — раздался голос Джейка из коридора.

Нечестивец вошел в комнату, чтобы Джейк тоже мог зайти внутрь. Рядом с ним Джейк казался низкорослым, но он вынужден был явиться в клуб в одежде для тренировок, а она выставляла напоказ все его мускулы, которые он обычно скрывал. Нечестивец, его брат Истина и Ричард — те всегда выглядели мускулистыми, в любой одежде, а Джейк — нет. Его физическая форма, как и абсолютно все в нем, была неприметна до тех пор, пока он не хотел показать ее, или не парился о том, что ее заметят. Из всех Арлекинов Джейк больше других напоминал мне о том, что они были не только убийцами, но и шпионами.

— Что значит старше, чем мы думаем? — не поняла я.

— Не ты, Анита. Старше, чем Жан-Клод может знать.

Жан-Клод рядом с нами застыл. Той нехарактерной для человека неподвижностью, похожей на змеиную, когда те замирают на месте, и теперь я будто бы держала за руку мраморную статую — прекрасную и белоснежную, но неживую. Я поборола в себе желание встряхнуть его за руку, чтобы он хотя бы моргнул, только бы не стоял там вот так, словно никогда больше не сдвинется с места и не вздохнет. Старые вампиры реально могли не дышать, и, казалось, если отпустишь их руку и моргнешь, они просто исчезнут.

Голос Жан-Клода прозвучал отдаленно и осторожно, словно он старался сохранять максимальную неподвижность, пока говорил.

— В таком случае, это и правда очень старая магия.

— Тебе и семисот лет не минуло, Жан-Клод, это не так уж много.

Я уставилась в лицо Джейка, на котором невозможно было прочитать его возраст. Если бы меня спросили, сколько ему лет, я бы сказала, что полтинника ему еще не стукнуло, и едва ли стукнуло сорок, но я знала, что он был одним из старейших членов Арлекина. Я точно знала, что некоторым из ним было по несколько тысячи лет, а значит…

— Насколько она старая, Джейк? — спросила я.

— Миллионы лет, — ответил он.

— Ты не настолько старый, — возразила я.

— Я — нет, но та сила, что я почуял сегодня, — да, — парировал он.

— На что ты намекаешь? — вмешался Ричард.

Джейк глянул на него, а после вновь посмотрел на нас с Жан-Клодом.

— Жан-Клод, как много я могу сказать перед остальными?

— Я попросил тебя завязывать с намеками и рассказать нам, что тебе известно, — надавил Ричард.

— Технически ты лишь спросил, на что я намекаю, — заметил Джейк.

Ярость полыхнула на коже Ричарда. Моя рука будто бы окунулась в очень теплую, почти горячую воду.

— Я — твой Ульфрик. Если я тебе приказываю, то ожидаю твоего подчинения.

— Ты и впрямь мой Ульфрик. Чего бы ты хотел от меня? — тон был нейтральным, но каким-то неуловимым образом Джейк будто бы говорил: «пошел ты нахрен». Мне уже вменяли подобное за мой собственный тон, так что не мне тут кидаться камнями. Штука в том, что я это делала случайно. А вот Джейк ничего не делал случайно.

Жар окатил кожу Ричарда и лихорадкой взметнулся у меня руке, что заставило мою волчицу материализоваться перед моим внутренним взором. Она открыла свои янтарные глаза, окруженные белым мехом, и встряхнулась, как собака после долгого сна.

Я высвободила свою ладонь из руки Ричарда, и волчица села, наблюдая за нами и пытаясь понять, что же мы такое делаем. Как, впрочем, и все мы. Натэниэл притянул меня ближе к себе, чтобы я могла зарыться лицом в его обнаженное плечо. Обычно этого хватало чтобы заставить волчицу исчезнуть, но не сегодня. Глядя на Ричарда, который уставился на Джейка — спокойного и невозмутимого, — я поняла, что у вервольфов могли твориться разборки, о которых я не знала, потому что, оставив Ричарда, я оставила и стаю тоже.

Жан-Клод по-прежнему был холодным и неподвижным в моей ладони. Да что за хрень тут творится? Я высвободила руку, что заставило его моргнуть и повернуться как мне — он ожил, как по волшебству.

— Ma petite, не отстраняйся, s’il te plaît.

Я знала, что последняя часть его фразы означала «пожалуйста». Натэниэл привлек меня ближе к Жан-Клоду, с которым все еще соприкасался. Всего одна ночь, как вернулся Ричард, а я уже отстранилась от Натэниэла и Жан-Клода. Лишь Натэниэл держался за нас — ну, за нас двоих. С Ричардом они за руки не держались.

Я потянулась к Жан-Клоду, и он принял мою руку, с улыбкой сжав ее. Я почувствовала его облегчение — он был рад, что я сократила дистанцию и не вынудила его стоять против Ричарда в одиночку. Сжав его пальцы в ответ, я пообещала себе, что то дерьмо, которое вздумает этой ночью учудить Ричард, не помешает мне насладиться тем счастьем, которое мы построили вместе, без Ульфрика.

— Расскажи нам все, что тебе известно о той силе, которая напала на нас сегодня, — велел Ричард.

— Сегодня ты здесь, Ульфрик, но пока ты не доведешь дело до конца, я не желаю говорить в твоем присутствии.

— Как ты смеешь бросать мне вызов?

— Он вызывал тебя прежде? — поинтересовался Нечестивец.

Ричард задумался на мгновение и покачал головой, ответив:

— Нет, он сохранял нейтралитет, политика стаи это позволяет.

— Значит, у него есть серьезные основания для такого поступка.

Ричард поглубже вдохнул, выдохнул, и я ощутила, как жар его силы начал угасать.

— Спасибо, что помогаешь мне думать вместо того, чтобы просто реагировать.

— Рад помочь нам побыстрее переместиться в безопасное место, — ответил Нечестивец.

Ричард посмотрел на Джейка.

— Ты можешь рассказать нам по дороге в «Цирк», пока мы будем в машине?

— Я поделюсь тем, что мне известно, когда вы все будете в безопасности, — ответил Джейк.

— Тогда поехали, — сказал Ричард, и в этот миг потенциальная драка сошла на нет — по крайней мере, пока.

— Душ… — начала было я.

— Душевые есть в «Цирке», — ответил Нечестивец.

— Где Истина? — спросила я, потому что они всегда были вместе.

— Снаружи, он должен убедиться, что там все чисто, прежде чем вы отправитесь в путь.

— Во время нападения я ощутила только одного вампира, — заметила я.

— Вампир силы такого уровня не станет путешествовать в одиночестве, ma petite.

Я кивнула.

— Ты прав. У него с собой Ренфилды, слуга-человек или зверь зова. Подождите пока я надену свои сексуальные орудия пыток под названием туфли, и валим отсюда.

— Ты осталась без одежды, — с улыбкой заметил Натэниэл.

— Сменишь одежду по дороге, в машине, — сказал Нечестивец.

Я молча уставилась на него.

— Ладно, переоденусь в машине.

— Ты не будешь спорить? — удивился Ричард.

Я покачала головой.

— Если Нечестивец и Джейк оба говорят, что надо валить, то мы валим.

— Надень удобные ботинки, чтобы дойти до машины, — посоветовал Натэниэл.

— У нас нет на это времени… — начал Нечестивец.

— Она лучше бегает и дерется в ботинках, — оборвал его Натэниэл.

Джейк и Нечестивец хором ответили:

— Переобувайся.

Я чмокнула Натэниэла и отправилась искать свои ботинки.

31

С сексуальным дизайнерским платьем мои ботинки смотрелись просто ужасно, но я была рада освободиться от высоких каблуков и вернуться в удобную обувь, так что мне было наплевать. Полиция моды может арестовать меня позже. На мне все еще была маленькая сумочка на тонкой лямке, потому что в ней лежал пистолет — я могла перекинуть сумочку через голову, и никто не прикопается, что это нарушает симметрию платья. Я поняла, что чувствую облегчение от того, что сегодня мне больше не нужно выглядеть совершенством.

На Жан-Клоде по-прежнему были сапоги и стринги. Я знала, что ему есть, во что переодеться, но наша охрана, которой мы доверяли, была на взводе и хотела переместить нас в безопасное место как можно скорее, так что переодеться мы все можем позже. Натэниэл собрал все наши шмотки в здоровенный чемодан на колесиках. Изначально там, вероятно, хранились шмотки Жан-Клода, но теперь там были еще мои и Ричарда. Сам Ричард по-прежнему был в шортах и лакированных сценических ботинках, как и Натэниэл. Он даже маску оставил на тот случай, если вдруг кто-нибудь заснимет нас, когда мы будем выходить из клуба или залазить в тачку, так что его личина Супермэна была в безопасности. Ричард накинул свою рубашку как пиджак. Это должно было разрушить образ, как со мной сделали ботинки, но нет. Рубашка смотрелась… мило, привлекательно, может, даже сексуально. Я так привыкла думать о нем, как о нашем бывшем, что обращать внимание на его сексуальность казалось дурной затеей — как привычка, от которой я тщетно пыталась избавиться.

Мы ждали, пока Истина постучит в дверь снаружи, со стороны переулка, чтобы мы поняли, что Итан уже подогнал внедорожник и мы можем покинуть клуб. Не будь у нашего врага тайных сил, это было бы совершенно безопасно. Сейчас я просто хотела домой, и домом сегодня было подземелье «Цирка Проклятых».

— Чего так долго? — спросила я.

— По выходным тут пробки, и к тому же нам надо подогнать к выходу как минимум два внедорожника, — ответил Нечестивец.

Жан-Клод предложил мне руку, и я с благодарностью ее приняла. Его прикосновение будто вернуло мне возможность дышать полной грудью. Я обняла его за талию, наслаждаясь шелковистой тканью мантии, хотя знала, что это не был натуральный шелк. Натуральный шелк восхитителен, но пятна с него хрен выведешь. Я даже считать перестала, сколько шелковых простыней мы испортили. Нам, правда, с этим помогли, но все-таки изготовленные на заказ шелковые простыни были недешевы. В своих ботинках на плоской подошве я отлично помещалась под рукой у Жан-Клода, поскольку его сапоги прибавили ему роста, и сейчас в нем было больше шести футов. Интересно, у него болят ноги после танцев на каблуках? Дома спрошу, когда мы останемся наедине с нашей полигруппой. Сейчас я просто наслаждалась упругой гладкостью его тела под мантией.

— Почему я такая уставшая? — шепотом спросила я.

— Потому что вся сила, которую мы подняли сегодня, чтобы победить врага, была не для кормления, — Жан-Клод обнял меня и нежно чмокнул в макушку.

— На мне сегодня никто не кормился, — заметил Натэниэл, обняв нас обоих руками, и наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку. Чемодан он больше не держал, так что мог обнимать нас обеими руками. Я мысленно одобрила такое распределение ресурсов.

— Я настоятельно рекомендую тебе кормиться этой ночью на тех, с кем у тебя нет метафизической связи, — вмешался Джейк.

Мы уставились на него. Я озвучила наш общий вопрос:

— Почему?

— Потому что вампир, с которым вы столкнулись этой ночью, ударит снова, и тебе понадобится вся твоя магическая сила в нетронутом виде.

— Откуда тебе знать, что он просто не сдался? — спросила я.

— Ты уже встречала древних вампиров, Анита. Хоть один из них сдался?

Внезапно даже в объятиях Жан-Клода и Натэниэла мне уже не было так уютно.

— Нет, они атакуют до тех пор, пока ты их не убьешь, потому что слишком высокомерны, чтобы признать свое поражение.

— Поверь, этот будет таким же, — сказал Джейк.

— Ты знаешь этого Деймоса, не так ли?

— Не под этим именем, но да, боюсь, что знаю.

В дверь, ведущую к выходу в переулок, громко постучали снаружи. Нечестивец прошел вперед, чтобы узнать, кто там, и прислушался к двери.

— Истина говорит, что Итан подогнал внедорожник к переулку. Пора идти.

— Джейк, назови нам реальное имя того, кто на нас напал, — попросила я.

— Я отвечу на твои вопросы по дороге в «Цирк».

Жан-Клод направился к двери, и, поскольку он все еще обнимал меня, мне пришлось следовать за ним. Натэниэл шел сзади, таща за собой чемодан, а следом шел Ричард. Телохранители — по большей части вервольфы, — прикрывали нас с тыла. С ними был Грэхем. Он нашел свежую футболку, чтобы заменить ту, что потерял в толпе. Я мельком увидела его лицо и поняла, что должна извиниться перед ним или поблагодарить его за то, как хорошо он себя показал сегодня, но времени у нас не было. Нечестивец открыл дверь и явил нам Истину в проеме — он был копией своего брата, только с каштановыми волосами. Блеклое освещение в переулке сделало его глаза серыми, но я знала, что на самом деле они у него лишь чуть менее голубые, чем у его брата. У них обоих были серо-голубые глаза, которые меняли цвет в зависимости от цвета одежды или их настроения.

Истина вывел меня и Жан-Клода наружу, прикрывая нас собой, как щитом, в то время как Нечестивец проделал то же самое позади нас с Натэниэлом. Джейк присоединился к нам, а другой волк прикрыл Ричарда.

Когда мы приблизились к внедорожнику, я поняла, что за рулем был не Итан, а какой-то крупный парень из числа охранников.

— Пожалуйста, скажите, что моя тачка со всеми боеприпасами не уехала домой вместе с Родиной и Ру.

— Твоя машина позади, вместе со всей экипировкой для маршальской службы и охоты на вампиров, — ответил Нечестивец.

— Ладно, прости, я сейчас никакой ордер не выполняю, так что у меня там нет всех тех игрушек, которые я обычно с собой вожу, но я все равно хочу знать, где мои вещи.

— Ты прям как спецназовец, всегда готова, — раздался голос Грэхема позади нас.

Эта ремарка могла бы быть остроумной, но один из наших новых вервольфов, бывший военный, сказал:

— Да что ты знаешь о спецназе, Грэхем?

Это был Демо — сокращение от Разрушителя (Demolition Man в оригинале — прим. переводчика), потому что драка с ним была для тебя разрушительной, ну или что-то типа того. В нашей группе сегодня он был самый высокий — шесть футов и пять дюймов как минимум (195 см. — прим. переводчика), и в остальном его тело было под стать, но он никогда не был в числе моих стандартных телохранителей из-за того, что реагировал вот так. Большинство экс-военных проходили возвращение к гражданской жизни после нападения оборотня и потери работы максимально мягко. Демо был в числе исключений из этого правила. Я даже удивилась, что он не принес с собой вагон и маленькую тележку проблем для Ричарда и стаи, но нам никаких жалоб не поступало.

— Грэхем выполняет свое домашние задание по новой программе тренировок для вервольфов, — сказал Джейк.

— У вас в стае теперь есть бывшие военные, даже ребята из TEAM есть (вероятно, какое-то другое подразделение — прим. переводчика), вам не нужно натаскивать гражданских, — сказал Демо.

— Хватит, Демо, — велел Ричард.

— А ты заставь меня.

— Ты в моей стае по-прежнему на испытательном сроке, Демо. Одно мое слово, и ты вылетишь.

— И пока я на испытательном сроке, я даже вызвать на поединок никого не могу. Ни Фреки, ни Гери, вообще никого (Фреки и Гери — третий и второй по силе волки в стае — прим. переводчика).

— Это законы для всех волчьих стай на территории США, и почти во всем остальном мире они такие же, — Ричард произнес это спокойно и устало, как будто ему уже приходилось объяснять это Демо.

— Я и так знаю, что ты вышвырнешь меня, как только испытательный срок закончится.

Я сражалась со своим телом, пытаясь сохранять свой пульс медленным и ровным, потому что я тоже знала законы волков. Если кто-то оказался слишком опасен, чтобы его приняли в стаю, ты можешь отослать его в другую, но должен предупредить новую стаю о проблемах. Если тебе не удалось подобрать новую стаю, то волка убивают. Интересно, Демо в курсе об этой маленькой поправке? Сомневаюсь. Даже сами волки редко о ней говорят. Большинству удавалось найти себе подходящую стаю. Разрушитель лишится жизни, если кто-нибудь в ближайшее время ему не объяснит, как работают правила выживания среди вервольфов.

— В честь чего задержка? — поинтересовался Жан-Клод. Тот факт, что я не поняла, что Нечестивец и Истина уже оказались рядом с внедорожником, но пока не открыли нам дверь, говорил о том, что я слишком сильно отвлеклась.

— ДТП, — ответил Истина.

— Но уже все чисто, — добавил Нечестивец.

Обычно они договаривали фразы друг за другом только когда нервничали, и я поняла, что сражение с толпой и вся эта сегодняшняя заваруха покачнула их сильнее, чем обычно. Нечестивую Истину трудно покачнуть, но я не стала озвучивать то, что заметила. Пока мы не окажемся в подземельях «Цирка», мы не в безопасности. Я не стану отвлекать братьев, пока они не закроют за нами дверь в нашу спальню. Ладно, может, до тех пор, пока они не закроют большую дверь, похожую на те, что ведут в темницы, перед спуском в подземелье «Цирка», но до этого момента они будут делать свою работу, и я не стану копаться в их чувствах.

Они попытались запихнуть нас в тачку, но там не хватало мест для всех нас и тех, кто нас защищает. Не будь с нами Ричарда, или если бы он захотел сесть в другую машину, мы бы управились в два счета, но во время спора он коснулся моей обнаженной руки, и это был взрыв силы, потому что я все еще соприкасалась с рукой Жан-Клода. Нравится мне это или нет, но мы трое по-прежнему были триумвиратом силы. Проклятье.

32

Итан вел машину, так что ему не пришлось участвовать в обсуждении того, кто где сядет. Если бы телохранители не настаивали, что один из них должен сидеть в каждом ряду, то нас троих — Жан-Клода, Ричарда и меня, — можно было бы усадить в центральном ряду или даже в заднем. Натэниэл был готов вызваться добровольцем, но Джейк и Нечестивая Истина остались непреклонны в вопросе наличия одного охранника на каждый ряд.

Джейк наклонился ко мне и сказал:

— Здесь нас очень легко атаковать из засады, поэтому, пожалуйста, сядь сзади вместе с Ульфриком.

Этого было достаточно, чтобы я оказалась на заднем ряду вместе с Ричардом и Нечестивцем. Плечи у них были такие широкие, что им пришлось положить руки на спинку сиденья, чтобы не зажимать меня, и в этот момент вспыхнула неожиданная ссора.

— Можешь, пожалуйста, убрать свою руку, — попросил Ричард.

— Моей руке нормально там, где она лежит, — ответил Нечестивец.

— Ты телохранитель Аниты, а не ее бойфренд.

— Ты тоже не ее бойфренд.

Если не знать Нечестивца, то могло создаться впечатление, что он меня ревнует, но я знала, что это не так, потому что у нас с ним совсем не такие отношения, так в чем же дело?

— Но я ее любовник, — возразил Ричард.

— Как и я.

— Нечестивец, — вмешалась я, и голос у меня был слегка удивленный, потому что я кормила на нем ardeur, и технически он действительно был моим любовником, но…

— Он твой любовник? — спросил Ричард.

Я посмотрела на него, потом на Нечестивца, который высокомерно уставился на меня сверху вниз. Он был прекрасен, но не был показушником — его высокомерие было защитной реакцией. Я не понимала, почему, но в данной ситуации оказалось задето его эго или что-то еще.

— Да, любовник, — ответила я, глядя на Нечестивца. Он улыбнулся, и я была рада, что он радуется вместе со мной, но, когда я повернулась к Ричарду, тот хмурился. Сегодня мне этого ой как не надо.

— Он теперь часть твоей полигруппы? — уточнил Ричард.

— Не совсем.

— Что это значит?

— Это значит, что ты не был ее любовником все те годы, что я на нее работаю. Что-то изменилось?

Я открыла рот, чтобы ответить Нечестивцу, но Ричард меня опередил:

— Ты прав, меня особо не было рядом, а когда я был, то большую часть времени вел себя неподобающе. Теперь я надеюсь исправить это.

— Надежда ничего не стоит, Ульфрик, просто возьми и исправь это.

Ярость Ричарда вспыхнула, обдав мою кожу жаром, поскольку мы с ним вынужденно соприкасались друг с другом.

— Вы двое, прекратите. Здесь слишком тесно, а вы слишком сильны метафизически, чтобы устраивать грызню, когда я тут зажата между вами.

Ричарду пришлось сделать серию глубоких вдохов, чтобы успокоить свой гнев и своего зверя. Пока он этим занимался, заговорил Нечестивец:

— Прости, но как твой телохранитель я долго наблюдал за тем, как он причиняет боль тебе и Жан-Клоду, снова и снова. Хочу, чтобы он знал, что мы с Истиной сделаем все возможное, чтобы защитить тебя от него — эмоционально и физически.

— Ого, в смысле, спасибо, но ситуация и без того неловкая…

— Нет, Анита, это справедливо, — подал голос Натэниэл.

Я уставилась на него — он развернулся на сиденье впереди нас и смотрел на меня. Жан-Клод был там вместе с ним и Джейком, который пристроился у двери, зеркаля позицию Нечестивца. Жан-Клод не стал оборачиваться, чтобы поучаствовать в дискуссии — по крайней мере пока.

— Я думал, мы начали ладить, — сказал Ричард.

— Так и есть, — ответил Натэниэл. — Но тебе не только со мной нужно наладить контакт.

— Я не должен извиняться перед Нечестивцем.

— Нет, не должен, — согласился Нечестивец. — Но мы должны с самого начала установить правила, чтобы между нами не возникло недопониманий.

— Он Ульфрик, — заметил Джейк.

— Я не вервольф, единственный король для меня — это Жан-Клод.

— Я не пытаюсь играть с тобой в короля волков, это был пассаж Джейка. Я бы не стал требовать лояльности от вампира ко мне только потому, что я Ульфрик, как и от любого другого сверхъестественного, кроме вервольфа.

— Благодарю тебя за это, — сказал Нечестивец.

— Пожалуйста, передвинь руку так, чтобы я был единственным, кто прикасается к Аните.

— Ты не мой король и не ее бойфренд, почему я должен класть руку так, как тебе удобно?

— Нечестивец, — предупредил его Жан-Клод.

— Жан-Клод, — заговорил Истина с переднего сиденья. — Дело не только в нем и во мне. Вся охрана обсуждала, что нам делать, если мы почувствуем, что ваши эмоциональные привязанности ставят вас под угрозу.

— Ричард помог мне спасти нас сегодня, он не сделал ничего плохого, — вступился за него Жан-Клод.

— Он, Ашер и Кейн — самые нестабильные из всех, кто имеет право оставаться с вами в одной комнате, когда нас выдворяют за дверь, и все они причиняют вам боль — эмоционально и физически, — заметил Истина.

— С Кейном мы не остаемся наедине, — возразила я. — Он ненормальный.

— Жан-Клод по-прежнему остается наедине с Кейном и Ашером, когда ты уезжаешь по делам, — возразил Нечестивец.

Я уставилась на своего будущего супруга.

— Господи, Жан-Клод, они… серьезно? Это было недавно?

Он опустил взгляд, стыдливо моргнув своими густыми черными ресницами, что означало «да», это правда случилось недавно.

— Кейн опасен, Жан-Клод. Тебе нельзя оставаться с ним наедине.

— Я не заинтересован в том, чтобы оставаться с ним наедине. Ашер всегда рядом.

— Ты же знаешь, Ашер его не контролирует.

— Ты считаешь, я не смогу защитить себя от Кейна?

— Сможешь, но тебя, как и меня, ужасает перспектива случайно убить Ашера, если ты причинишь вред Кейну.

Натэниэл сжал плечо Жан-Клода.

— Пожалуйста, пообещай, что не останешься больше с ними наедине.

Жан-Клод не смотрел ни на кого из нас.

— Проклятье, Жан-Клод! — выругалась я.

— Вот почему охрана обсуждала эту тему, — заметил Нечестивец.

— Это был разговор о Кейне и Ашере. Я не соглашался на подобные условия в отношении Ульфрика, — вмешался Джейк.

— Ты был в меньшинстве, — парировал Нечестивец.

— Поставить меня в один ряд с Ашером из-за эмоционального вреда — это справедливо, но не рядом с Кейном. Он неадекватен и опасен.

— У тебя такое тоже бывает, Ульфрик, — сказал Нечестивец.

— Я не думаю, что заслуживаю, чтобы меня запихнули в одну коробку с Кейном, но, полагаю, я должен доказать это.

— Мы должны быть уверены, что можем доверять тебе, Ульфрик, — произнес Истина.

— Но пока мы не можем это сделать, охрана будет вмешиваться почаще, — закончил за него Нечестивец.

— Хорошо, но какое это имеет отношение к отказу убрать руку, которая мешает мне обнять Аниту за плечи?

— Ты должен доказать, что заслуживаешь этого.

— Что-то ты не встревал, когда он занимался с нами сексом сегодня, — заметила я.

— Тогда не было выбора, а сейчас есть, — возразил Нечестивец.

— Ты бросаешь мне вызов? — поинтересовался Ричард, и тон его голоса был почти угрожающим. Он никогда не видел Нечестивца на тренировках с другими охранниками. Я видела. И я не хотела, чтобы нашего едва вернувшегося Ульфрика выдворили пинком под зад так скоро.

— Вы двое, прекратите. Мне решать, с кем спать и на ком кормиться, и вы не заработаете себе очков в моих глазах, если будете делить меня как какой-то приз.

— Я не это имел в виду, — возразил Ричард.

— Дело не в том, чтобы выиграть тебя, Анита, а в том, чтобы Ульфрик понял, что не останется с тобой и Жан-Клодом наедине без телохранителя. Так будет до тех пор, пока он не докажет, что заслуживает доверия.

— Я не давал на это согласия, — сказал Жан-Клод.

— Моя обязанность — защищать тебя, мой король.

— Наша обязанность, — поправил брата Истина с переднего сиденья.

— Да, наша обязанность, — исправился Нечестивец и добавил: — И если это означает, что мы должны защищать тебя от самого себя, то так тому и быть.

Усталость накрыла меня с головой и все, чего мне сейчас хотелось, это спать. Обычно я неплохо справляюсь без отдыха, так что дело, вероятно, в той силе, которую я сегодня скормила Жан-Клоду.

— Хватит. Я должна поесть. Поесть обычную еду, пока я не смогу вновь накормить ardeur.

— Ребят, вы положили в машины охранников закуски, как я предложил? — поинтересовался Натэниэл.

Истина передал что-то Джейку, а тот протянул это мне. Это был протеиновый батончик.

— Там сзади есть холодильник, Ричард сможет до него дотянуться.

Так и вышло — Ричард достал нам обоим по пауэрэйду (Powerade — спортивный напиток — прим. переводчика) и поинтересовался, не хочет ли его еще кто-нибудь. Натэниэл взял себе один. Ричард также взял для себя протеиновый батончик.

— Я не так истощен, как ты, но мне, наверное, стоит перекинуться сегодня и съесть побольше протеина, чем содержится в этом батончике.

Я с трудом поборола в себе желание отреагировать на эту фразу, потому что в последний раз, когда Ричард был с нами, он ненавидел перекидываться в волка. Я даже видела, как он отказывался перекинуться, хотя был так серьезно ранен, что это могло стоить ему жизни. Тот факт, что он упомянул об этом невзначай, меня шокировал, поэтому я уставилась в спинку сиденья перед собой и сосредоточилась на поглощении своего батончика.

— Мне жаль, что мои слова о превращении ради восстановления сил тебя так шокировали.

— Я и слова не сказала.

— Твой пульс за тебя все сказал.

— Я рада, что ты принял своего волка, Ричард, правда, но давай послушаем, что скажет Джейк насчет того вампира, который напал на нас сегодня.

— Если бы он выбрал себе имя не из числа последователей Ареса, я бы вряд ли узнал его, однако его высокомерие по части собственного наследия заставило его выбрать нечто похожее, — заметил Джейк.

— Деймос, ужас перед битвой — это была разгадка? — уточнила я.

— Да, ведь он сын Ареса, а не только лишь его последователь.

— Ареса, греческого бога войны? — переспросила я.

— Того самого, — ответил Джейк.

— Греческие боги — это же просто миф, они не существуют, — встрял Ричард.

— Когда-то они существовали, Ульфрик.

— Почему «когда-то»? — не поняла я.

— А почему христианский бог прекратил разжигать кустарники и посылать ангелов на землю, чтобы сеять ужас и разрушать города?

— Так было в Ветхом Завете, — заметил Ричард.

— Подумай в том же ключе о римских и греческих богах, — посоветовал Джейк.

— Хочешь сказать, ты встречал Ареса? — спросил Натэниэл.

— Нет, но я встречал его сына — Дракона, близнеца исменского дракона, убитого Кадмом.

— Не может дракон быть близнецом человеческого ребенка, и мне плевать, сколько древнегреческих богов в этом замешано, — отрезала я.

— Люди и драконы — это совершенно разные виды, — подтвердил Ричард.

— Те существа, которых вы ныне кличете драконами, просто животные, и они не способны иметь потомство с людьми, но когда-то драконы были сверхъестественным видом, который можно изучать, криптидом, которого можно встретить (криптиды — мифические создания, которые, согласно мнению криптозоологов, существуют или существовали в реальности — прим. переводчика).

— Какими же они были? — поинтересовался Ричард.

— Существами иной расы, как джинны, дивный народец фейри и многие другие, кто исчез вместе с былыми эпохами, оставив за собой лишь мифы и предания.

— Фейри — это просто другой вид гуманоидов, они — хомо арканус, как мы — хомо сапиенс («арканус» переводится с латыни как «загадочный» или «таинственный» — прим. переводчика).

— Мы встретили их в Ирландии, — вспомнил Натэниэл. — Большинство из них выглядели совсем как мы, но их энергия… отличалась. — Его лицо озарилось воспоминаниями — приятными воспоминаниями. У меня бы Ирландия такой улыбки не вызвала из-за того инцидента с Домино, Ру, Родиной и их братом Родриго. Мы встретили дивный народец — настоящих чистокровных фейри, когда пытались найти способ остановить банду одичавших вампиров. Нас похитили, заковали, Натэниэлу отрезали волосы, которые были ему почти по щиколотку, пригрозили вернуться и отрезать те части, которые уже не смогут вырасти заново. Когда я думаю об Ирландии, то первой на ум приходит смерть и ужас от того, что едва не произошло там.

Разговор тем временем продолжался уже без моего участия: Ричард считал, что встретить живого фейри в старом свете было бы потрясающе, Натэниэл тоже был в восторге, а у меня в голове застряла, как заезженная пластинка, смерть Домино, и тот факт, что я чуть не потеряла Натэниэла. Родриго принял за него выстрел из дробовика прямо в грудь — спас его, Дамиана и меня. И тот же Родриго убил Домино у меня на глазах, хотя позже принес себя в жертву, чтобы спасти нас. Я прокатила его метафизически, так что он вынужден был встать на нашу сторону. Он убил одного моего любовника и спас двух других, одним из которых был Натэниэл.

— Анита, — позвал меня Натэниэл.

Я моргнула и уставилась на него.

— Прости, я что-то крепко задумалась.

Он подарил мне ту грустную улыбку, которой всегда улыбался, когда речь шла об Ирландии.

— Я знаю, о чем ты думаешь, и мне бы хотелось, чтобы ты могла вспомнить больше счастливых моментов из нашей поездки в Ирландию вместо того, что зацикливаться на ужасных.

Мне захотелось коснуться его лица, но я не могла дотянуться из-за ремня безопасности, и, поскольку расстегивать его, пока мы едем, я не собиралась, пришлось довольствоваться рукой, которую он мне предложил.

— Я, кажется, что-то пропустил, — заметил Ричард.

— Поездка в Ирландию пошла не по плану, — сказал Джейк.

Я глянула на него. Его лицо было полно печали и сострадания. Мне пришлось отвернуться, чтобы произнести:

— Можно и так сказать.

Ричард коснулся моей руки, пытаясь меня успокоить, но я отпрянула от него.

— Тебя там не было. Прости, ты вел себя сегодня очень адекватно, но в Ирландии, когда мы прошли через ад, тебя с нами не было. Домино умер. Натэниэл чуть не умер.

— Они просто отрезали мне волосы, Анита. Вреда мне не нанесли.

Я посмотрела на него, сжимая его ладонь в своей.

— Если бы моя метафизическая «Аве Мария» не сработала бы, тебя бы порезали на кусочки прямо у меня на глазах.

— Но она сработала, и мы сбежали. Мы выжили, а они — нет. Мы победили, Анита, почему ты не можешь признать нашу победу?

— А я хочу знать, как ты можешь считать это победой? Домино умер прямо передо мной. Родриго убил его у меня на глазах, и его мастер сделала бы то же самое с тобой, заставив меня смотреть на это.

Натэниэл качнул моей рукой, глядя мне в глаза, словно пытался помочь мне взглянуть на вещи иначе.

— Потерять Домино, особенно таким образом, было ужасно. Я знаю, каково это — смотреть, как у тебя на глазах умирает тот, кого ты любишь. Я годами носил в себе вину за смерть своего брата, но я был мальчишкой. Я никак не мог спасти его, и ты никак не могла спасти Домино.

— Ты был мальчишкой, а я — маршал США. Это моя работа — спасать людей.

— Домино был там в качестве твоего телохранителя. Это была его работа — спасать тебя.

— Я подставила его под удар. Взяла его с собой в Ирландию, и он погиб, защищая меня, потому что я не смогла защитить ни себя, ни его.

— Таким, как мы, нелегко столкнуться с бессилием перед лицом трагедии, — заметил Джейк.

Я уставилась на него.

— «Таким, как мы»?

— Людям действия, воинам. Наше оружие защищает нас и тех, кто нам дорог. Когда наших сил оказывается недостаточно и мы теряем их, это дается очень тяжело. Это подрывает наше самоощущение.

Я поглядела в его уставшие карие глаза. Джейк никогда не постареет так, как стареют обычные люди, благодаря своей связи с вампирским мастером, но я вдруг увидела проблеск столетий потерь на его лице, особенно в глазах. Он дал мне увидеть то, что бессмертные обычно стараются скрывать — тот вред, который переносит тело, но едва ли выдерживает дух.

— Да, — наконец, сказала я. — Все так, все эти потери — за много лет они подрывают твое самоощущение.

— Мы должны постараться, чтобы больше не было потерь, — сказал Джейк.

— Верно, — согласился Жан-Клод.

Это заставило меня посмотреть на него, и я поняла, что он застыл той глубочайшей неподвижностью, свойственной старым вампирам. Его лицо было пустым, оно не выражало ничего. Он был прекрасен, как статуя — слишком хорош, чтобы казаться живым. Жан-Клод закрывался от меня щитами так плотно, что я понятия не имела, о чем он думает и что чувствует.

— Ты так сильно закрылся, тебя будто не существует. Что я упустила? Почему ты так сильно напуган? В смысле, меня и саму посттравматический стресс в мозг сношает, но это же не значит, что мне плевать на тебя.

Этой фразой я заработала себе слабую улыбку.

— Меня тоже не было с вами в Ирландии, и я ощущаю ту же вину с тех самых пор, что и ты, ma petite, но сейчас на моей территории появился вампир-дракон, который жаждет захватить все то, что я взращивал годами. Такая потеря выходит за пределы твоего представления, и дело не только в силе, но и в жизнях. Я видел, на что способна в битве Дракон из старого Совета вампиров. Я думал, что она последняя из своего рода, и не готовился столкнуться с драконом, отстаивая свое королевство.

— Погоди, Дракон — это реально дракон? Я думала, это просто пугающее прозвище, чтобы враги боялись.

— Все имена членов Совета произрастают из их способностей, ma petite, и ни одно из не было дано ради красного словца. Мастер Зверей стал первым вампиром, у которого было больше одного зверя зова. Любовник Смерти создал всех гниющих вампиров в мире. Белль Морт — прекрасная смерть, родоначальница линии крови, чья сила основана на похоти и соблазне. Колебатель Земли мог вызывать самые настоящие землетрясения.

— А Матерь Всей Тьмы, вроде как, считалась первым вампиром, и она была пиздец стремной, как и заложено в ее имени, — добавила я.

— Oui, ma petite, — с улыбкой ответил он. — Те описания, что ты подбираешь, всегда музыка для моих ушей.

Я улыбнулась, потому что знала: он это всерьез. Много лет назад Жан-Клод признался мне, что влюбился в меня не с первого взгляда, а с первых моих суровых фразочек, когда понял, что я вооружена и опасна. Когда понял, что миниатюрная женщина перед ним была той, кого вампиры прозвали Истребительницей. Последняя женщина, которая была любовью его жизни, умерла с его именем на губах, умоляя спасти ее. Со мной он знал, что я сама себя спасу, и это значило для него больше, чем все клятвы, которые я могла произнести.

— Я тоже тебя люблю, — сказала я.

Его улыбка стала шире.

— Дракон и правда дракон в форме женщины. Она убедила нас, что является последней в своем роду.

— Она была последней из великих драконов Древнего Китая, — сказал Джейк. — А они люди своеобразные. Для них «дракон» — то же, что и «человек», и все они разные.

— Для начала вопрос: а как дракон вообще стал вампиром? — озадачился Ричард.

— Изначальный штамм вампиризма был заразен для всех и каждого, насколько мне известно, хотя Джейк, вероятно, может ответить тебе точнее, — сказала я.

— Матерь Всей Тьмы и Отец Дня, как и Колебатель Земли, могли обращать в вампиров оборотней и всех прочих гуманоидов. Современный штамм нуждается в трех укусах и времени на то, чтобы выпить большую часть крови в процессе, но в прежние времена одного укуса было достаточно, чтобы заразить тебя, и после смерти ты восставал вампиром, либо же, если во время укуса было выпито достаточно крови, чтобы тебя убить, ты восставал сразу же.

— Вот почему в старых байках говорится, что злых людей могила не удержит, а вервольфов принимали за вампиров, — догадалась я.

— Этой ночью дракон походил на гигантского змея, — заметил Ричард.

— У него есть гуманоидная форма. Он — дракон, и имя ему — Дракон, но он не истинный дракон, как член Совета вампиров («Dragon» и «Drakon» в оригинале, так что на русском вообще не видно разницы, из-за чего может возникнуть путаница: змей, атаковавший их в клубе (Drakon), и член Совета (Dragon) — это два разных Дракона, самый простой способ различать их — пол, поскольку член Совета женщина — прим. переводчика). Он зовется драконом потому, что это было слово, которое римляне и греки использовали для обозначения чего угодно змееподобного или ящероподобного, имеющего достаточно крупный размер, чтобы убивать людей. Ваших современных змей они бы прозвали драконами, если те достаточно крупные.

— Выходит, он не является драконом, как Дракон? — уточнил Жан-Клод.

— Нет, не как старые драконы с Севера или сказочные драконы из Европы. В своей змеиной форме он ядовит, и от этого яда не найти лекарства современной медицине.

— Медицина не может разработать противоядие, если не знает о яде, — догадалась я.

— Именно так, — подтвердил Джейк.

— В человеческой форме он просто вампир или у него есть другие способности? — поинтересовалась я.

— Ты видела некоторые его способности этой ночью.

— Когда Дракон вступала в битву, она могла вызывать ярость у своих воинов, и тем самым делала их сильнее, быстрее, устойчивее к боли. Мудрый человек из ее столетия сказал, что она была падшим драконом, поскольку обратила свой дар на путь разрушения. Он рассуждал об этом так, словно драконы Древнего Китая могли пасть, как ангелы в христианской вере, — поделился Жан-Клод.

— Там отнюдь не все сводилось к добру и злу, но аналогия близка, — согласился Джейк.

— Так если он может выглядеть, как человек, мог ли он находится в толпе этой ночью? — поинтересовалась я.

— Нет, я бы его учуял. Он, может, и выглядит, как человек, но человеком не пахнет.

— Призрачный змей сегодня не пах чем-то реальным, — заметил Ричард.

— Это было послание, способ атаки, однако его физическая форма никогда не ставит себя под удар.

— Я отразила силу туда, откуда она пришла, и смогла причинить ему вред, — возразила я.

— Змей оказался достаточно реален, чтобы поглотить удар физическим телом?

Я задумалась.

— Не знаю, но, думаю, это все дым и зеркала. Такая мысль пронеслась у меня в голове в какой-то момент — что он был трюком, как и сказал Ричард, недостаточно реальным. Ты чуть раньше упомянул джиннов и фейри. Фейри похожи на нас — у них есть физическая форма, но у джиннов ее нет. Они сотканы из ветра и магии, им невозможно нанести вред физически.

— Когда это ты видела джинна? — удивился Ричард.

— В Лас-Вегасе, — хором ответили Нечестивец и Истина.

— Я бы с удовольствием послушал историю об этом, — сказал Ричард.

Я с трудом поборола в себе желание нахмуриться в ответ, потому что в Лас-Вегасе погибли люди — они не могли навредить джинну физически. Подобно Ирландии, Вегас вспоминался исключительно в комплекте с потерями. По ходу, я реально не умею признавать свою победу. Я вдохнула поглубже и медленно выдохнула.

— Они походили на вихри, ну, или на теплые волны летней жары, но у них были лезвия, и к ним нельзя было подступиться — их можно только развеять заклинанием. Было довольно жутко.

— Во всех смыслах жутко?

— Я выслеживала серийного убийцу, который прислал мне по почте голову полицейского в коробке. Он использовал джинна, чтобы отрубить копу голову, так что — да, во всех.

— Мне жаль, Анита.

Я еще раз вдохнула поглубже, считая про себя на выдохе. Не хотелось мне обжиматься с Ричардом на заднем сиденье. Он никогда не понимал мою работу и то, чего она мне стоила. Все время пытался заставить меня избавиться от значка. Трудно было свыкнуться с этим новым, менее капризным Ричардом. Я будто бы сама не могла отказаться от капризов в адрес человека, которого давно не видела. Это заставило меня придвинуться на дюйм ближе к Нечестивцу, который воспринял это как предложение, и обнял меня за плечи.

Гнев вновь прокатился жаром по коже Ричарда — его ярость и его зверь начали подниматься. Я не хотела, чтобы его волк воззвал к моей волчице, так что сказала:

— Нечестивец и Истина были со мной в той поездке в Вегас.

— Спасибо, что сберегли ее, — сказал Ричард.

Ну все, хватит.

— Они не «сберегли меня». В смысле, сберегли, но… Ричард, я там была, как маршал США, выполняла ордер и выслеживала вампира, который стоял за убийствами. Он мог контролировать джиннов, как зверей своего зова. Да, Нечестивец и Истина были там со мной, они мне помогали, но они не «сберегли меня». Я в Вегас приехала не для того, чтобы быть в безопасности или строить из себя жертву. Я оказалась там, чтобы грохнуть древнего вампира до того, как он убьет снова.

— Я не понимаю, что я сказал не так, но мне жаль, что я это сказал, — извинился Ричард.

— Могу я попытаться перевести? — поинтересовался Нечестивец.

— Будь добр, если можешь.

— Ты поблагодарил нас за то, что мы сберегли Аниту, как если бы она была барышней в беде. Она никогда не была барышней в беде. Даже когда она ранена или похищена, как это было в Ирландии, она все еще никоим образом не жертва, которая нуждается в спасении. Мы, может, и спасали ее, но она все еще не барышня в беде.

Ричард перевел взгляд с него на меня, а потом на Жан-Клода.

— Я не понимаю, разве мы все говорим не об одном и том же?

— Non, mon lupe, ты поблагодарил Нечестивую Истину за то, что они позаботились об Аните, но это работает не так.

— Тогда объясни мне.

Истина подал голос с переднего сиденья:

— Анита — наш собрат-воин, всегда.

— Я в курсе, что Анита может о себе позаботиться, — ответил ему Ричард.

— Ты бы использовал ту же формулировку, будь она мужчиной? — спросил Натэниэл.

— О чем ты?

— Если бы Анита была полисменом, мужчиной и маршалом США, сказал бы ты, что он может о себе позаботиться?

Ричард немного поразмыслил над ответом.

— Да, не знаю, наверное.

— Анита не просто заботится о себе, Ричард, она заботится обо мне, обо всех нас, — пояснил Натэниэл.

— Я это знаю.

— Тогда не благодари мужика за то, что он обо мне позаботился, как о какой-нибудь беспомощной барышне в беде.

— Меня не было в Вегасе, не было в Ирландии, а ты, кажется, злишься на меня за то, что меня там не было, и что я не помог тебе пройти через все это. Нечестивец был в Вегасе и помог тебе, когда меня рядом не было. Почему благодарить его за это неправильно?

— Мы были там не для того, чтобы помочь ей, — сказал Нечестивец. — Мы были для нее группой поддержки.

— Разве группа поддержки не помогает?

— Да, но не так, как это прозвучало из твоих уст.

— Я не понимаю, что я сделал не так, — сказал Ричард.

— Когда ты говоришь с охраной или с кем-то из нас об Аните, ты должен помнить, что она не принцесса из сказки, которая ждет спасителя.

— Она принцесса, которая спасает себя сама, я это знаю.

Натэниэл покачал головой.

— Нет, Ричард, не так. Анита не принцесса, ни в каком смысле, она — принц в сияющих доспехах, у которого есть меч и есть щит, она принц, который спасает мир и принцессу.

Ричард нахмурился, пытаясь уловить разницу. Это помогло мне не выбеситься на него — он ведь пытался.

— Я знаю, что тебя устраивает быть принцессой для нее, как для принца, — он посмотрел на Жан-Клода. — Ты так себя воспринимаешь — ее принцессой, которую нужно спасать?

— Non, mon lupe, она для меня — королева, как для короля, мы с ней равны и спасаем друг друга в равной степени.

Ричард кивнул.

— Ладно, а как насчет тебя, Нечестивец? Ты для Аниты принцесса?

— Она — моя королева, а я — ее телохранитель, но во время битвы она — мой собрат-рыцарь, который сражается с нами бок о бок.

Истина добавил с переднего сиденья:

— Она — наш генерал, который направляет нас в битве.

— А у тебя как, Джейк? — поинтересовался Ричард.

— Она для меня королева также, как и Жан-Клод для меня — мой король. Своей силой и руководством они создали королевство, которое я счел для себя безопасным.

— Я понял, — сказал Ричард. — Но я смотрю на тебя, Анита, и вижу…

— Просто скажи это. Обещаю, что не вызверюсь на тебя.

— Я вижу принцессу, которую хочу обнимать, любить и беречь. Я знаю, что ты можешь о себе позаботиться, но…

— Mon lupe, как ты видишь меня?

— Ну, не как принцессу, скорее как собрата-принца, с которым могу встать рядом в битве, с которым можно построить королевство, если продолжить метафору.

— Вот так ты и должен видеть ma petite — как собрата-принца, с которым можно встать рядом в битве, чтобы спасти королевство.

— Как ты можешь так говорить, когда даже твое прозвище для нее переводится как «моя малышка»?

— Физически она миниатюрна, но я не считаю ее маленькой. Она всегда была и будет для меня больше, чем жизнь.

Ричард нахмурился так сильно, что это смотрелось почти болезненно.

— Она сделала много хороших, чудесных вещей, и она невероятна во всем, что делает.

— Но ты по-прежнему видишь меня как миленькую принцессу, которую нужно защищать и о которой надо заботиться?

— Меня так растили — я должен защищать женщину, которую люблю.

— Я знакома с твоей матерью. У нее почти такой же буйный характер, как и у меня. Она пленных не берет, когда речь идет о защите ее семьи. А вот твой отец, с другой стороны, тот самый непринужденный и покладистый парень.

— Они дополняют друг друга, — заметил Ричард.

— Как ты можешь с такой матерью пытаться запихнуть меня в коробку с принцессами?

— А что не так с коробкой с принцессами?

— Залезь туда и посиди там сам. Может, узнаешь, каково это, а потом возвращайся ко мне.

Он подарил мне этот классический мужской взгляд, типа я-большой-сильный-мужик-а-ты-глупенькая. Тот факт, что у Ричарда вообще есть такой взгляд, был для меня проблемой, а уж тот факт, что он направил его на меня — это вообще атас.

— Я не помещусь в коробку для принцесс, — заявил он, весь такой самодовольный, шестифутовый, здоровенный и спортивный.

— Как и я, — сказала я. — И не смей больше на меня так смотреть.

— Как?

— Как парень, как самодовольный, здоровенный, доминантный, атлетичный мужик, который взглядом говорит мне, что я маленькая девочка и понятия не имею, о чем говорю.

— Я никогда о тебе так не думал, Анита, никогда. Я, может, и не очень хорошо понимаю, что между нами происходит, но я никогда не считал тебя ниже себя только потому, что ты женщина. Моя мать и сестра обе надрали бы мне зад, если бы поймали на таком.

— Черт, может, я проецирую (имеется в виду проекция собственных мыслей, приписывание их другому человеку — прим. переводчика), я уже ничего не понимаю.

— Ты не проецируешь, — подал голос Натэниэл.

— Но Ричард тоже прав, — заметил Жан-Клод. — Он не воспринимает ее так плохо, как она думает, однако его поведение по отношению к ней отличается от того, какого ей бы хотелось.

— Ты слышишь наши мысли, — сказала я.

— Oui.

— Так мы оба правы и оба ошибаемся одновременно? — уточнил Ричард.

— Oui.

Именно к этому мы с Ричардом и пришли, когда пытались встречаться. Я вдруг почувствовала себя такой изможденной — все на меня навалилось одним махом.

Нечестивец наклонился ко мне и сказал:

— Если хочешь привалиться ко мне, для меня будет честью охранять твой отдых.

— Я не стану спать, никогда не сплю в машинах.

— Я лишь предложил тебе место для отдыха.

— Можешь ко мне привалиться, если ты устала, — предложил Ричард.

— Нет, — отрезала я. — Не могу, потому что ты видишь в этом слабость, а я не могу быть слабой сейчас. У нас тут дракон — настоящий дракон, с которым нужно сразиться. Драконовампир — для меня это новая категория. Как с ним вообще сражаться?

— Ты одолела его сегодня ardeur’ом, — напомнил Джейк.

— Мы прогнали его этой нежнейшей магией, — заметил Жан-Клод. — Но мы не можем убить его с ее помощью.

— Его брат был убит гигантским камнем, размозшившим ему голову.

— Типа обезглавливание грубой силой? — уточнила я.

— Да.

— Кем была его мать? — поинтересовалась я.

— Что?

— Если Арес — его отец, и я просто приму это, как факт, то кто его мать?

— Одни говорят, что это была Тельфусия, малоизвестная богиня и нереида (водные существа женского пола — прим. переводчика), но я считаю, что ею была Тисифона, одна из эриний (богини мести и ненависти — прим. переводчика).

— Греческие фурии, — догадалась я.

— Да, прислужницы Немезиды, богини праведного гнева.

— Фурии охотились на людей, которые должны были получить наказание, верно? — спросил Ричард.

— Да, но не только это. Они несли ужас всем, кто их видел. Они были кошмарами во плоти. Тисифона была мстящей за убийство. Ты должен совершить злонамеренный поступок или нарушить закон, чтобы привлечь фурий, но как только это случается, ты обречен, ну, или так говорят. Я знал людей, совершивших ужасные поступки, и фурии не пришли за ними.

— Дракон вызывает страх, как ночная ведьма, и способен питаться им. Может, он унаследовал это от своей мамочки, — предположила я.

— Он не единственный вампир с такой способностью, попавшийся нам на пути, ma petite.

— Да, я просто говорю, что эта сила может иметь больше одного источника.

— Я не знал, что он способен кормиться на страхе. Выходит, назваться Деймосом он решил вполне обоснованно, — заметил Джейк.

— Ужас перед битвой способен захватить сердце человека и лишить его храбрости, — сказала я.

— Да, вероятно, после стольких лет он больше не желает зваться просто Драконом, учитывая, что его имя означает в Греции.

— Вампиры вольны сами выбирать себе имена, — сказал Жан-Клод.

— Возможно, из-за того, что Дракон, член Совета, еще жива, он не хочет оскорбить ее, назвавшись аналогичным именем, — предположил Джейк.

— Никто бы не желал бросить ей вызов — случайно или намеренно, — согласился Жан-Клод.

— Ладно, будем звать его Деймосом, — сказала я. — Как нам его убить?

— Нам необходимо обезглавить его физическое тело, — ответил Джейк.

— Ты говоришь о теле — имеешь в виду его человеческую форму или оригинальную змеедраконистую? — уточнила я.

— Его близнец был повержен в драконьей форме, однако иной у него не было, так что, вероятно, Деймос должен находиться в своей драконьей форме, чтобы его можно было убить, однако наверняка я этого не знаю. Я давно уже о нем не слышал и предполагал, что он мертв, как и все те, кого нарекали драконами, не считая члена Совета и чудовищ из современной науки.

— Кто-то еще может рассказать нам побольше об этом драконовампире? — поинтересовалась я.

— Я проверю, есть ли еще такие среди нас, — ответил Джейк, и я знала, что он говорит об Арлекинах.

Я немного привалилась к Нечестивцу. Глянув на Ричарда, я обнаружила, что он прилагает усилия, чтобы не хмуриться в нашу сторону.

— А ты чего бодрячком?

— Не знаю.

— Ma petite, могу я попросить тебя об услуге? Прислонись к Ричарду и проверь, как много твоих сил вернется к тебе, раз уж его привязка к тебе усиливается через меня.

Я нахмурилась, но выпрямилась и начала отстраняться от Нечестивца. Он не пытался удержать меня на месте — просто подвинулся, чтобы Ричард мог положить руку на спинку сиденья. Прежде, чем отстраниться полностью, я мягко поцеловала Нечестивца. Этим я заслужила улыбку, и она того стоила. Я переместилась на другую половину сиденья и прислонилась к Ричарду. Мое тело оставалось напряженным, и я никак не могла расслабиться, потому что Ричард не понимал меня и… Но как только он поплотнее ко мне придвинулся, его тело стало ощущаться как большое теплое одеяло и чашка горячего кофе, а именно в этом я сейчас и нуждалась. Вот черт.

— Могу я тебя обнять? — спросил Ричард.

— Ты уже, — даже эта фраза у меня прозвучала ворчливо.

— Можно я обниму тебя рукой?

Я поглубже вдохнула и медленно выдохнула.

— Да.

Он обхватил меня рукой за плечи, и я поудобнее устроилась у него в объятиях. Было приятно, но я по-прежнему боролась с собой, не желая расслабляться, когда заговорил Натэниэл:

— Все в порядке, Анита, ты можешь потрогать его в ответ. Он милый, хоть и не в моем вкусе, так что позволь себе его коснуться. Контакт кожи с кожей помогает восстановить силы.

— Спасибо, Натэниэл, — поблагодарил его Ричард.

— Не за что.

Они вели себя хорошо, так что я позволила своей руке скользнуть под рубашку Ричарда, чтобы коснуться его живота. Кожа у него была теплой, гладкой и… приятной. Я прислонилась своим обнаженным бедром к его бедру, и мне стало еще приятнее.

— У меня такое чувство, словно я ранена, и если я посплю между двумя верживотными, несущими в себе тех же зверей, что и у меня, то смогу исцелиться.

— Можем попросить какого-нибудь мистика из числа Арлекинов осмотреть тебя на предмет магических привязок, — предложил Джейк.

Арлекины, наконец, почувствовали себя у нас в безопасности, и привели к нам несколько своих человек-слуг. Мать Всей Тьмы убила большинство из них в качестве проверки — хотела узнать, достаточно ли они сильны, чтобы стать ее избранными воинами, но некоторые из них оказались очень одаренными, так что их жизни признали достаточно ценными. Их было немного, но те, кто выжил, оказались магами с большой буквы «М». Они могли работать с силой и так быстро прочищали чакры, что любой современный мастер Рэйки (альтернативная медицина, которая использует энергию — прим. переводчика) или светлый маг обзавидуется.

— Не думаю, что проблема в этом, однако хорошо иметь под рукой умельцев, способных на такой осмотр, — заметил Жан-Клод.

— А что, по-твоему, не так? — поинтересовалась я, как можно плотнее прижимаясь к обнаженной коже Ричарда и мысленно ненавидя тот факт, что это ощущалось так приятно.

— Вся сила, которую мы подняли сегодня, ушла ко мне, чтобы одолеть Деймоса. Ты себе ничего не оставила.

— Быть твоей батарейкой — это моя работа.

— Это так, ma petite, однако твой ardeur подобен моей крови — без него ты пуста.

Ричард прижал меня чуть ближе к себе и спросил:

— Ты взбесишься, если я предложу себя в качестве закуски?

— Да, — ответила я.

— Мне будет спокойнее, если Анита покормится на ком-то, с кем у нее и Жан-Клода нет такой прочной метафизической связи, — сказал Джейк.

— Ты это уже говорил — что-то на тему того, что мы должны беречь наши силы для новой битвы, — ответила я, и мой голос прозвучал совсем сонно. Ричард был таким теплым, а рокот его энергии казался таким родным для меня и моей волчицы. Ужасно бесило, что он по-прежнему такой приятный на ощупь — даже кожа вкусно пахнет, что для меня обычно признак влюбленности. Когда чувства проходят, кожа начинает пахнуть горечью. До того, как внутри меня появились мои звери, я этого не замечала, так что, наверное, это типично для оборотней.

— Отдыхай, ma petite, ardeur не будет накормлен до тех пор, пока мы не окажемся в безопасности, за стенами «Цирка». У нас еще будет время, чтобы решить, на ком покормиться, — голос Жан-Клода был таким успокаивающим. Мне захотелось открыть глаза.

— Ты пытаешься убаюкать меня?

— Non, я хочу, чтобы ты отдохнула и восстановила силы, ибо они могут понадобиться нам раньше, чем ardeur будет накормлен.

Это звучало разумно, но я почему-то чувствовала себя предательницей, обжимаясь с Ричардом, когда Натэниэл находился так близко от меня. Он прочел мои мысли или, может, просто догадался об этом, потому что сказал:

— Хорошо, что тебе приятно отдыхать рядом с Ричардом. Вы оба истратили сегодня кучу волчьей энергии.

Ричард прижал меня ближе и спросил:

— Можно я поцелую тебя в макушку, пожалуйста?

Я покрепче обняла его за живот и ответила:

— Да.

Он поцеловал меня в волосы и прислонился щекой к моей макушке. Я пристроила голову у него на груди, и она вдруг показалась мне идеальной подушкой. Я даже не помнила, когда в последний раз вот так спала на ком-то, и вдруг до меня дошло, что я и не могла так спать. Все те годы, что мы сходились и расходились, у нас ни разу не было вот таких обнимашек, и я жалела, что мы столько всего упустили, когда еще участвовали в жизнях друг друга.

Я почувствовала, как тело Ричарда расслабилось — он прижал меня поплотнее к себе, и я поняла, что мы оба ужасно устали, словно Жан-Клод выкачал из нас больше сил, чем мы думали. Я попыталась проснуться достаточно, чтобы открыть глаза, потому что меня накрыло паникой из-за того, что я сплю внутри движущейся машины. Я боялась этого с тех самых пор, как мне было восемь, когда умерла моя мать.

— Ты в безопасности, Анита, спи, — успокоил меня Натэниэл.

Нечестивец наклонился ко мне достаточно близко, чтобы я могла разглядеть его лицо.

— Мы присмотрим за обстановкой, Анита, отдыхай. Позже вы оба понадобитесь Жан-Клоду в полной силе.

Ричард вновь поцеловал меня в волосы, а затем в лоб.

— Поспи со мной, Анита, пожалуйста, просто поспи.

«Поспи со мной», а не «перепихнись со мной», не «отсоси мне», а «просто поспи». С одной стороны, это была невинная просьба, а с другой — куда более интимная, чем думают люди, которые не пытались строить полиаморные отношения. В нашей группе были любовники, с которыми я еще не поняла, как спать вместе после секса. Просьба Ричарда казалась милой, даже романтичной, и такой типичной для него из тех времен, когда он еще не вел себя, как мудак. Такой была моя последняя мысль перед тем, как я провалилась в сон у него на руках, прижавшись к его груди, как к подушке.

33

Мы бежали по лесу так быстро, что деревья сливались в одно размытое пятно, и мы неслись сквозь него, огибали вокруг, шли напролом. Запах стаи окружал нас в этих деревьях. Мы бежали, охотясь вместе на кого-то большого, слышали его где-то впереди. Ужас погони заставил оленя забыть обо всякой осторожности. Олени всегда оказываются ближе, чем ты думаешь, подобно изящным коричневым призракам, но этот бежал, стараясь оставить нас далеко позади. Он уже был не призраком, а лишь отчаянным стремлением сбежать от своей судьбы. Мы же были пушистой судьбой на четырех лапах, языками пробующей летний жар с запахом сосен — таким густым, что запах оленя смешивался с ним и ароматами других волков. Прыжок наших тел, отталкивающийся от земли и сокрушающий оленя, когда он совершил еще одну ошибку. Я чувствовала, чуяла, как волки вдалеке окружают его, отрезают ему обходные пути. Олень развернулся и бросился нам навстречу, но весь лес был окутан ароматом волка — оленю некуда бежать. Мы рванули навстречу его панике, зная, что скоро поедим, но сперва нас ждут кровь и смерть, и они не будут нашими.

В лесу появился еще какой-то запах — не наш, не оленя. Мы гнались за оленем, потому что источник этого запаха, кем бы он ни был, не должен заполучить нашу добычу. Мы заслужили этого оленя, он был наш. Тигр, я почуяла тигра, и как только я подумала «я», а не «мы», не «стая», «я», сон изменился. Мы с Ричардом держались за руки на краю леса — большого леса, который действительно существует в штате Миссури. Перед нами расстилалась зеленая поляна, покрытая дикими цветами и солнечным светом. Трава была высокой — для меня выше талии, и двигалась она не только от ветра, а так, словно в ней самой кто-то двигался. Я подумала, что это какое-то крупное животное направляется в нашу сторону, и оно вдруг разделилось, разбежалось в трех разных направлениях. Я вновь почуяла тигра — на этот раз он был ближе, и в этот момент воздух переменился, принес с собой запах крысы, но то, что скрывалось в траве, казалось куда крупнее обычной крысы.

Ладонь Ричарда в моей руке напряглась, когда трава расступилась, явив нам большую золотую тигрицу. Она была крупнее любого обычного тигра — достаточно большая, чтобы оседлать ее, как лошадь. Трава вновь расступилась, и на этот раз из нее вышла крыса — почти такая же большая, как и тигрица. Она была черной, не считая одной лапки и пятнышка на груди, которое по форме напоминало звезду. Это была не просто какая-то крыса, это был мой крыс — Астро. В реальности он не такой огромный, а размером с самую обычную крысу. Он даже не жил со мной, а оставался в убежище вместе с веркрысами, сосредоточии их сил, так что же он делал в моем сне? Он посмотрел на меня своими глазами-бусинками, которые отливали карим на ярком солнце.

Трава расступилась еще раз, и на свет вышла большая гиена. Она казалась вылепленной из золота и бронзы, потому что солнце уже клонилось к закату. Я протянула к ней свою руку, и она подошла ко мне так, словно была домашним животным. Ее короткий мех на ощупь оказался грубее, чем я ожидала, но как только я к ней прикоснулась, мне стало легче, я почувствовала себя в безопасности. Золотая тигрица подалась к руке Ричарда. Тот почесал ее за ухом, получив в ответ довольный урчащий звук. Я почесала гиене щеки, и она практически замычала. Это как если бы корова могла дружелюбно рычать… Никогда такого звука не слышала, но это был хороший звук.

Гигантская крыса, которая походила на ту, что выбрала меня, села на задние лапы, чтобы оглядеться вокруг, и тут она вдруг сделалась меньше, исчезла в траве. Это было единственное предупреждение, которое мы получили, прежде чем появилась львица и прыгнула на гиену. Рычащее мычание превратилось в высокочастотные визги, а рев львицы звучал как барабаны смерти.

Ричард схватил меня и попытался оттащить подальше от драки. Тигрица попыталась вклиниться между мной и дерущимися зверьми, но было слишком поздно — огромные туши перекатились через меня. Здоровенный коготь полоснул меня по бедру. Зубы гиены промахнулись, миновав львицу, и сомкнулись у меня на плече.

Я с криком проснулась на заднем сиденье машины, чтобы обнаружить, что кошмар не исчез — он по-прежнему происходил внутри меня. Моя львица и моя гиена дрались насмерть внутри моего тела, в котором они были заперты, как в клетке, и я была заперта вместе с ними.

34

Ричард и Нечестивец попытались удержать меня на месте, но не мои руки и ноги надо было удерживать. Я была ареной для драки. Здоровенные когти вцепились в тело гиены, но этой гиеной была я. Из моей глотки рвались высокочастотные крики, и ничего человеческого в них не было. Гиена бросилась вперед и попыталась вспороть львице брюхо, но та перекатилась, и мое тело содрогнулось от того веса, который прилетел в меня изнутри. Нечестивца отбросило к дальней стенке машины, как если бы моя львица реально врезалась в него. Он потерял свою хватку на моей руке и бедре. Гиена не прыгнула на покатившуюся львицу — она встала на все четыре лапы так, словно что-то выиграла, но я знала, что львица еще не вышла из игры. Я бы тоже не вышла, будь я на ее месте. Гиена рванула по той немыслимой дорожке, которая находилась внутри меня. Она хотела стать частью реальности, и единственный способ пробраться наружу был через меня.

Ричард обернулся вокруг, и меня окутало запахом волка. Это должно было призвать мою собственную волчицу и замедлить гиену, но этого не произошло. Вместо этого гиена ускорилась — ее неравномерный бег с перекатами казался почти нелепым, но она двигалась очень быстро.

Внезапно у моих ног, стоя на коленях, оказался Натэниэл. Он прижал свою обнаженную руку к моему лицу, но запах леопарда был запахом еды для гиены, либо же запахом вора, крадущего твою добычу — так или иначе, это лишь ускорило бег гиены к поверхности моего тела. Каждый раз, когда кто-то из моих зверей подбирался туда, мое тело реагировало так же, как это было, когда львица прокатилась во мне, ударившись в Нечестивца, но сегодня ночью что-то изменилось. Моя гиена будто бы знала что-то, чего не знаю я. Она бежала ко мне, и из ее пасти рвалось это высокое, возбужденное хихиканье, тараторящий крик, от которого у тебя волосы на затылке встанут дыбом, если ты услышишь его в темноте, черт, да даже на свету.

И тут я почувствовала, как приближается что-то еще более крупное. Гиена оглянулась и позади нее, как огромная фура, которую ты не успеваешь заметить на хайвее, подавляя размером перед тем, как сокрушить тебя, выросла львица. Гиена взвизгнула, когда львица схватила ее за заднюю лапу и, раскрутив, отшвырнула так, словно это не был один из сильнейших хищников в мировой пищевой цепочке. Если вы думаете, что гиены — падальщики, то вы смотрите слишком много мультиков. Я заорала так, словно это меня за ногу схватили, и ожидала увидеть кровь, как если бы меня реально укусили.

Нечестивец вновь оказался рядом со мной — он не пытался пригвоздить меня к сиденью, а просто держал меня за руку. Они с Натэниэлом и Ричардом обменялись взглядами. Это был не очень хороший взгляд. Мне удалось выдавить:

— Львица идет, — я почти охрипла от криков.

— Знаю, ma petite, знаю, — Жан-Клод стоял на коленях на сиденье впереди нас и тянулся ко мне. Я потянулась в ответ, и когда наши пальцы соприкоснулись, моя львица замедлилась. Не остановилась полностью, но она уже не гнала во весь опор. Она перешла на рысцу, как будто не была уверена в том, что ее ожидает на том конце меня. Ее уверенность в победе исчезла под прикосновением руки моего любовника — нет, моего мастера. У меня тут с собой было аж три любовника, но только Жан-Клод остановил неизбежное.

Я даже не поняла, что внедорожник остановился, пока Джейк не открыл дверь со своей стороны и не передвинул сиденье вперед, чтобы Натэниэл мог выбраться наружу. Жан-Клод держал меня за руку, и одного этого прикосновения было достаточно, чтобы львица перешла на шаг. Нечестивец взял меня на руки и поднес ближе к Жан-Клоду, а Ричард тем временем вылез из машины. Дверной проем заполнили плечи Никки — он там почти не помещался. Его мускулы поблескивали в широком вырезе майки, простираясь от шеи к плечам, и в этом было больше заигрывания, нежели одежды. Я увидела над собой его короткую блондинистую шевелюру и единственный голубой глаз. Там, где на месте другого глаза у него остались шрамы, сегодня была повязка.

Он с улыбкой взял меня на руки и зарычал. Этот звук пробежал по мне так, словно моя спина была камертоном, и Никки нашел нужную ноту. Я вздрогнула. Он наклонился и обнюхал мое лицо, и следующий рык прозвучал ниже, почти угрожающе.

— Я чую не львицу, — произнес он тем голосом, в котором было больше рычания, нежели человеческой речи.

— Ты — мой Рекс, — надорванным голосом ответила я.

Он подарил мне диковатый оскал.

— Даже не сомневайся, так и есть.

Это вызвало у меня улыбку, но огромный лев внутри меня все еще поднимался по тропинке. Никки был прав: то была не моя львица, хотя должна была быть она. Во мне не должно находиться льва-самца, потому что я не самец, но он был — с огромной темной гривой, почти черным кольцом окружавшей его насыщенно-золотистую морду. Из-за контраста контур походил на ободок валентинки — весь такой из темного кружева и бархата. Я подумала про себя: «Что за странная ассоциация?», и тут же почуяла свою львицу позади него. Это она про него так думала. Она уже как-то дала мне понять, что хочет самца, но никогда не делала этого насильно, с такой болью.

— Проклятье, — выругалась я. — Да ищу я льва своего зова, хватит вытворять эту хрень.

Самец сел, и львица подошла к нему, чтобы потереться об него, словно хотела оставить на нем свою метку.

— Я чувствую ваших львов, ma petite, Никки. Чувствую их так же, как могу чувствовать волков.

Мы уставились на него.

— Волки — звери твоего зова, а львы — нет, — сказала я.

— Я в курсе, ma petite, — он сжал мою руку, а затем потянулся к Никки, слегка колеблясь, поигрывая своими длинными тонкими пальцами по контуру ауры Никки. Мои львы посмотрел вверх, и львица понюхала воздух, словно тот факт, что Жан-Клод почти прикоснулся к Никки, что-то изменил.

Никки потерся щекой об мои волосы.

— А так намного веселее, — заметил он голосом, который уже опустился от тестостерона.

— Что изменилось, mon lionne (мой лев — прим. переводчика)?

Я прислонилась лицом к лицу Никки, и что-то напряженное и злое внутри меня расслабилось, утекло куда-то. Господи, было так приятно находиться рядом с ним.

Лев-самец внутри меня исчез, а львица перекатилась на бок, лежа на тропинке, и уставилась на меня своими янтарными глазами. Выражение этих глаз полностью изменилось. Она перекатилась снова, демонстрируя свой снежно-белый живот, как кошка, которая выпрашивает почесушки, чтобы потом вцепиться в тебя когтями. Львица выглядела абсолютно расслабленной, когда перевернулась на другой бок и вновь посмотрела на меня своими золотистыми глазами. Взгляд у нее был мягкий, и я никогда прежде не замечала, какие густые и черные у нее ресницы вокруг этих насыщенных янтарных глаз. Будь она человеком, я бы сказала, что она со мной заигрывает. Но нет, не со мной.

— У ее львицы течка, — сказал Никки.

Он по-прежнему прижимался своим лицом к моему, и для него не было ничего естественнее, чем поцеловать меня в шею. Я повернула голову, подставляя ему больше кожи для поцелуев. Я вспомнила, как Никки и его прежний Рекс сказали мне, что у моей львицы течка, когда мы только встретились, но это было всего один раз.

Губы Жан-Клода потерлись о костяшки пальцев моей руки, которую он держал.

— Занимайтесь любовью, а не войной, — произнес он, и его голос скользнул по моему телу так, что я задрожала от этих слов куда больше, чем от прикосновения.

Нечестивец сунул голову в машину.

— Мы должны перевести вас в безопасное место прежде, чем вы еще что-нибудь сделаете.

Никки отстранился от моей шеи и сказал:

— Нечестивец прав, безопасность превыше всего.

Он отстранился достаточно, чтобы я могла увидеть его лицо. На моих глазах его единственный глаз из желтого превратился в голубой, и я поняла, что больше не вижу у себя в голове свою львицу. На мгновение я осталась одна.

— Пошли внутрь, пока у нас затишье, — сказала я.

Жан-Клод чуть крепче сжал мою ладонь.

— Oui, еще столько всего нужно успеть до рассвета.

Я почему-то знала, что он сейчас не о романтике, а скорее о чем-то печальном, но если мы сможем разобраться, что за хрень творится с моей львицей, и сделаем так, чтобы она больше не пыталась разорвать меня на куски, то романтикой можно и пожертвовать.

35

Я пыталась разглядеть Натэниэла в толпе телохранителей, пока мы протискивались в заднюю дверь «Цирка Проклятых». Нас с Жан-Клодом отмело в сторону коробок, сложенных у дальней стены. Он стиснул мою ладонь, и я посмотрела на него.

— Натэниэла здесь нет.

— Я так громко думаю?

— Да, — в один голос ответили Никки с Ричардом со стороны двери.

Я глянула в их сторону, но увидела только океан из тел охранников, к тому же, спина Итана закрывала мне обзор. Нечестивец и Истина держались по бокам от Жан-Клода. Я поняла, что рядом с ним также был Джейк — по-прежнему в своей тренировочной одежде. Я думала, он останется возле Ричарда, он же все-таки вервольф. Не то чтобы я жалуюсь, просто подметила.

Жан-Клод обнял меня за плечи и привлек к себе, чтобы мы занимали поменьше места в этой давке.

— Oui, ma petite, но, я полагаю, он отправился вперед, чтобы приготовить чего-нибудь поесть вам с Ричардом, раз уж я так сильно вас высушил.

Я обняла его в ответ, наслаждаясь ощущением его тела под шелком мантии. Положив голову ему на грудь, я услышала, как бьется его сердце. Пульс стучал медленнее, чем у любого живого человека — размеренный и уверенный, словно ему нужно было просыпаться для каждого удара, но он стучал. Я уже так привыкла, что сердце у Жан-Клода не бьется, что наличие пульса меня немного ошарашило, как у нас было в начале отношений, когда я поняла, что мне не хватает биения его сердца.

Нечестивец прокричал:

— Кто там ближайший у двери? Откройте ее, чтобы мы могли провести начальство к лестнице.

— Мы не выполняем приказы других вампиров, только Жан-Клода, — это опять был Разрушитель — угрюмый и бесполезный.

— Делай то, что велено, — сказал Жан-Клод.

— Я сделаю то, что прикажешь ты, а не Нечестивец.

— Ты что, реально заставишь Жан-Клода повторять за Нечестивцем только потому, что у тебя с ним проблемы? — поинтересовалась я.

— Кто там еще у дверей рядом с Демо? — Джейк не прокричал свой вопрос, но что-то такое было в тоне его голоса, из-за чего ему и не нужно было кричать, чтобы все вокруг поняли, что дело серьезное.

Голос того, кто ему ответил, был мне незнаком.

— Я, сэр.

— Тогда открой дверь, чтобы мы могли переместиться в безопасное место, — велел Джейк своим недружелюбным тоном.

— Я могу ее открыть, — вмешался Демо.

— У тебя уже был шанс, — отрезал Джейк.

Дверь открылась, и ближайшие охранники начали протискиваться внутрь, пока Демо пытался спорить с кем-то, кто стоял рядом с ним. Мы с Жан-Клодом по-прежнему держали друг друга в объятиях, продвигаясь к двери с Нечестивцем перед нами, Итаном рядом с нами, а Джейком и Истиной позади. Единственное, что могло заставить меня чувствовать себя еще более защищенной, это если бы Никки был рядом. Я обняла Жан-Клода за талию, чтобы освободить себе одну руку по дороге к двери. Когда мы оказались рядом с ней, я увидела Демо. Он словно ждал подходящего момента, чтобы еще что-нибудь учудить, к чему я наполовину была готова. Я убрала руки, перестав обнимать Жан-Клода, и он не стал возражать. Он ведь буквально мог читать мои мысли, так что он знал, зачем я это делаю. Я была чересчур на стреме, учитывая, что Демо придется миновать Нечестивца и Итана, чтобы добраться до нас, а это нереально, но я никогда полностью не полагаюсь на кого-то другого, когда речь заходит о моей личной безопасности. Это была одна из причин, почему я ненавидела свои сегодняшние туфли — они фактически лишили меня возможности бежать или драться. По этой же причине мы спорили насчет моего свадебного платья, а если вы скажете: «Но это же свадьба, там будет куча охраны», то вы ничего не поняли.

— Мне жаль, что эти туфли доставили тебе столько проблем, ma petite.

Раньше все эти приколы с чтением мыслей меня вымораживали, но теперь я считала, что они отлично экономят нам время.

— Их можно приберечь для спальни, но на выход я их больше не надену.

— Согласен, ma petite.

Живот у меня напрягся, а плечи сгруппировались, пока я мысленно готовилась к драке, приближаясь к Демо, и в этот момент я поняла, что он больше не может никого охранять, потому что ты должен абсолютно доверять тому, кто собирается принять за тебя пулю. А я ждала, что Демо попробует замахнуться на Нечестивца, когда мы попытаемся пройти в дверь.

Они с Нечестивцем почти поравнялись, когда напряжение меня вдруг отпустило. Внезапно я расслабилась. В мыслях образовалась тихая пустота. Я открыла сумочку и скользнула в нее ладонью, обхватив рукоятку маленького «Зиг Сойера», и все, что мне теперь нужно было сделать, это снять предохранитель, подобраться поближе и нажать спусковой крючок. Обычно я так долго за пушку перед выстрелом не держусь, но Демо не просто верживотное — он бывший военный, а значит, он не только обладает сверхъестественной скоростью, но и хорошо обучен. Вот почему я держала ствол в сумочке — чтобы он не понял, что его ждет. Я надеялась, что эта сумочка не такая дорогая, как мне кажется, потому что вынимать из нее пушку я не планировала. Когда у тебя на счету секунды, то просто стреляй сквозь чертову сумочку. Вынимать ствол есть смысл только тогда, когда нужно прицелиться, но, девочки, если вам нужно прицелиться, то лучше нахрен бегите.

Я перегибаю палку? И если да, то почему? Демо не угрожал ни мне, ни Жан-Клоду, так почему же я держу палец на спусковом крючке? Потому что я чувствовала себя беспомощной. Жан-Клод нарядил меня, как принцессу из сказки, и… это просто была не я. Я никогда такой не буду. Так себе причина, чтобы застрелить кого-то. Я убрала палец со спускового крючка. Нечестивец сможет за себя постоять, если Демо на него рыпнется. Я не обязана защищать тех, кто защищает меня.

Жан-Клод наклонился к моему лицу и прошептал:

— Мне так жаль, ma petite.

— Я знаю, — ответила я, но на него не смотрела. Я смотрела на Демо и готовилась войти в дверь. Пистолет по-прежнему лежал у меня в руке — я просто убрала палец со спускового крючка, потому что не доверяла самой себе, и не была уверена в том, что не психану, а для меня это несвойственно. Хотела ли я доказать, что могу защитить себя самостоятельно? Вела ли я себя как мачо? Я не знала, а если у тебя под рукой ствол, то ты должен знать. Вот блин.

Большим пальцем я поставила пушку на предохранитель и убрала руку из сумочки, приняв как факт, что в голове у меня сейчас слишком шумно, чтобы сделать правильный выбор. Если Демо прорвется сквозь всю нашу охрану, что вряд ли произойдет, я нацелюсь ему в ногу, выбью коленную чашечку и попытаюсь вмазать ему локтем по голове или выбить плечо — все зависит от того, к чему у меня будет доступ. Теперь у меня был план действий и я успокоилась. Все будет хорошо, хотя часть меня в этом сомневалась.

— Ma petite, могу я тебя приобнять? — поинтересовался Жан-Клод, и, поскольку он спрашивал разрешения, я согласилась. Если бы он просто взял и обнял меня без вопросов, я бы психанула. И дело было не только в приготовлении к свадьбе и сегодняшних шмотках — дело было в разговоре с моим отцом. Меня атаковали призраки прошлого, от которых ни одна парапсихическая способность тебя не защитит.

Демо вошел в дверь вместе с двумя охранниками-вервольфами, которые служили в особом отряде, где хотел служить он. Его уволили и он покинул армию, став гражданским контрактником, то бишь, наемником. Он был единственным контрактником, который пережил нападение оборотня — после такого «котики» сворачивают карьеру на военной службе. Если он продержится два года, некоторые фирмы могут снова его нанять — смысл был в том, что за два года они убедятся в его надежности. В некоторых фирмах срок был пять лет, но обычно хватало и двух. Если кто-нибудь заставит Демо держать себя в руках, то через два года он уже, вероятно, будет не нашей проблемой. Если бы только с моей семьей все было так просто.

Я скользнула рукой под мантию Жан-Клода, чтобы коснуться его гладкой кожи, и вновь прислониться к нему. Он притянул меня к себе в объятия и замурлыкал какие-то нежности на французском. Некоторые из них я даже поняла, но дело было в его голосе, а не в словах, которые он говорил. Голос Жан-Клода был тем белым шумом, который давал мне понять, что я любима и нахожусь в безопасности.

Внезапно накатило чувство нужды и печали — острое, почти до боли. Оно пронзило нас, и мы обернулись к его источнику. Карие глаза Ричарда сияли в свете лампы над его головой непролитыми слезами. Я вдруг поняла, что до сих пор он не осознавал, как сильно мы с Жан-Клодом любим друг друга. Мысли Ричарда оказались так близко к поверхности, что попросту выскользнули наружу. Он знал, что мы с Жан-Клодом влюблены друг в друга, но никогда не понимал, что мы пошли дальше, глубже, пока он пытался разобраться со своими проблемами. Мы строили совместную жизнь. Ту, которая не включала Ричарда, и это заставило его задуматься, а не опоздал ли он с возвращением.

Жан-Клод умудрился скрыть свои мысли и чувства так, будто щелкнул выключателем, но у него за плечами были столетия практики. Поэтому Ричард услышал, что я боюсь его завышенных ожиданий, что я не люблю его, что я опасаюсь того, что в нашей полигруппе теперь столько людей, что мне просто не хватит места для кого-то еще. Словно чем больше я пыталась от него скрыть, тем больше я показывала.

— Прости, — сказала я вслух, потому что не знала, что еще ему сказать.

Одинокая слеза скатилась у него по щеке, по этой идеальной скуле.

— Я вернулся слишком поздно.

— Non, mon lupe, пока мы дышим, никогда не будет слишком поздно, — Жан-Клод протянул руку в сторону Ричарда, но тот колебался — он смотрел на меня. Он уже прочел мои мысли. Что я могла сделать?

— Ты здесь либо для того, чтобы принять обе руки, — подал голос Итан, — либо же ты вернулся лишь за девушкой.

Я ожидала, что Ричард вызверится на него за это, но он сказал:

— Ты прав.

Он принял руку Жан-Клода и улыбнулся ему — теплой улыбкой из числа тех, какой ты улыбаешься своему партнеру. После он перевел взгляд на меня, и улыбка в его глазах потухла.

— Я теперь знаю, что ты ко мне чувствуешь. Ты боишься, что я захочу слишком многого, что я уничтожу вашу полигруппу и ваше счастье. Ты не доверяешь мне из-за моих поступков в прошлом, да и разве можно мне после этого доверять?

— Но, если бы Ульфрик не вернулся сегодня, смогли бы вы победить Деймоса? — вмешался Джейк.

— Нет, — ответил Жан-Клод.

Я покачала головой.

— Тогда прими его руку, Анита.

— Анита не обязана делать то, чего не хочет, — встрял Никки.

— Нет, Никки, Джейк прав. Если бы Ричарда с нами сегодня не было… — я вдруг поняла, что не хочу признавать реального положения вещей перед всеми, кто здесь сейчас находится. Эти ребята хороши, когда дело доходит до охраны в клубе, но никто из них не был настолько нам близок. Чем меньше народу будет знать, как близко этой ночью Деймос подобрался к тому, чтобы поработить Жан-Клода, тем лучше.

Я протянула руку Ричарду, и он принял ее с улыбкой. Эта улыбка не была такой теплой, как та, что он подарил Жан-Клоду. Если честно, она была неуверенной, но это нормально. Я заслужила его сомнения — черт, да с ними мне даже комфортнее было. Это позволило мне принять свои собственные сомнения. Однако ничто из этого не имело значения перед лицом силы, которая сотрясла нас троих.

— Вы почти объединились, — заметил Джейк.

Волосы на моих руках стояли по стойке смирно, и я задыхалась, когда сказала:

— Что значит «почти»?

— Эта сила ничтожна по сравнению с тем, что вы могли бы создать, будь вы истинным триумвиратом, — ответил он.

— Как нам приблизиться к этой истине? — спросил Ричард. Голос у него звучал почти так же натянуто, как и у меня. Глаза у него горели синим пламенем.

Я посмотрела на Жан-Клода, и его глаза тоже пылали силой. Мне не нужно было зеркало, чтобы понять, что с моими происходит то же самое.

— Мы и есть триумвират силы, — произнес Жан-Клод, и его голос заполнил помещение эхом.

— Вы не станете истинным триумвиратом до тех пор, пока не разделите четвертую метку, — возразил Джейк.

— Нет, — отрезала я и высвободила свои руки из ладоней их обоих.

— Нам следует укрепить основу нашей власти, ma petite.

— Ты не понимаешь, насколько личной будет эта связь, — парировала я, — ты еще ни с кем не делил четвертую метку.

— Погоди, почему ты знаешь об этом больше, чем Жан-Клод? — удивился Ричард.

— У меня триумвират с Дамианом и Натэниэлом, ты же знаешь.

— Я в курсе, что ты чувствуешь к Натэниэлу, но ты не настолько близка к Дамиану. И четвертая метка этого не изменила, — возразил Ричард.

Никки усмехнулся.

— Ты давненько не видел ее с Дамианом.

— Что это значит? — не понял Ричард.

— А то, что ты должен увидеть меня с Натэниэлом и Дамианом прежде, чем согласишься разделить четвертую метку с Жан-Клодом.

— Мы успеем это сделать до рассвета? — поинтересовался он.

Я уставилась на него, а он выглядел таким спокойным. Я не стала смотреть на Жан-Клода, поскольку его лицо не выдало бы ничего, чего он выдавать не хотел бы.

— Дамиан уже должен быть дома, так что — да, мы можем устроить показ этой ночью.

— Если мы планируем устроить это помимо всего прочего, нам следует поторопиться, иначе рассвет застанет нас раньше, чем мы укрепим основу нашей власти, — заметил Жан-Клод.

— Я еще не дала согласие на четвертую метку с вами двумя, — напомнила я.

— Ночь придет снова, и Деймос будет там.

— Я в курсе.

— Мы должны иметь в рукаве достаточно сил, чтобы уничтожить его раз и навсегда, — сказал Жан-Клод.

— Сегодня мы одержали победу и без четвертой метки.

— Я говорил, что Деймос дышит огнем? — поинтересовался Джейк.

Мы все уставились на него.

— Нет, ты опустил этот факт, — ответила я.

— Я расскажу вам все, что знаю о нем, как только вы все окажетесь внизу, в безопасности, и Жан-Клод сделает все, что должен успеть до рассвета.

— Дыхание огнем, — пробормотал Ричард.

— Как настоящий дракон, пышущий пламенем? — уточнила я.

— Боюсь, что так, — подтвердил Джейк.

— Полагаю, нам повезло, что он не хочет просто взять и убить нас, — сказала я.

— Он способен изрыгать пламя лишь в своей истинной драконьей форме. В ней он не поместится в переулке. Ему придется пройти по главной дороге к центральному входу в «Запретный Плод». Он не захочет показать себя людям в таком виде, — сказал Джейк.

— Приятно знать, — заметила я.

— У меня столько вопросов, — добавил Ричард.

— Побудешь натуралистом после, mon lupe, сейчас мне нужно, чтобы ты побыл моей звериной половиной. Рассвет не должен застать меня врасплох.

— Эдуард все еще здесь? — спросила я.

— Он не уйдет, пока лично тебя не увидит и не убедится, что ты в порядке, — ответил Никки.

— Хорошо, потому что, если мы планируем грохнуть огнедышащего дракона, я хочу, чтобы он участвовал.

— Разве не он сжег однажды целый дом, пока вы с ним находились внутри? — уточнил Ричард.

— Ага, никто так не шарит в огне, как Эдуард.

Ричард уставился на меня так, будто я спятила, но из-за вампирских меток я ощутила его страх под этим гневным и высокомерным взглядом. Он боялся Эдуарда. Считал его безбашенным искателем приключений на свою задницу. Боялся, что однажды я погибну по вине Эдуарда.

— Ричард, он спас меня той ночью, мне бы духу не хватило использовать огнемет внутри дома, пока мы находимся внутри, но это был единственный способ уничтожить всех вампиров и спасти наши шкуры.

— Я знаю, что ты веришь в это, Анита.

— Опять те же грабли, Ричард, мы снова вернулись к спорам, которые преследуют нас еще с того момента, как мы с тобой начали встречаться. Ты ненавидишь мою работу. Ты ненавидишь моего лучшего друга.

— Я не ненавижу Эдуарда, я просто знаю, что если он вовлечен, то дело настолько пахнет керосином, что ты нуждаешься в его помощи, либо же он в твоей, — ответил Ричард.

Я уже собиралась поспорить, как вдруг поняла, что он прав. Я поразмыслила пару секунд, а затем ответила:

— Для меня это выглядит следующим образом: когда кто-то из нас двоих теряет голову, другой всегда на подхвате.

— Ma petite, mon lupe, сегодня у нас нет времени на склоки.

— Ты прав, прости, — извинилась я.

— Я не позволю старым привычкам лишить меня второго шанса, — добавил Ричард.

Жан-Клод с улыбкой сжал его ладонь.

— В таком случае, пойдемте вниз.

Мы с Ричардом взяли его за руки, и на этом спор прекратился. Моя голова вдруг оказалась забита сексом и воспоминаниями о запахе Ричарда, об ощущении его тела. Чувства оказались такими яркими, что я аж запнулась на ступеньках. Черт.

— Ma petite, у тебя все хорошо?

— Это я твои что ли мысли ловлю?

— За эту конкретную мысль тебе не меня стоит винить, ma petite.

— Какую мысль? — поинтересовался Ричард.

— Забей, — ворчливо отрезала я, потому что мне хотелось обороняться. — Пошли уже вниз по этой чертовой лестнице, Жан-Клод. Ночь на исходе.

Спорить со мной никто не стал, и мы направились вниз по неровным каменным ступеням. Мне пришлось сосредоточиться на ходьбе, чтобы поспевать за их размашистыми шагами, даже несмотря на то, что на мне были военные ботинки. Я была рада возможности сосредоточиться на чем-то физическом, я приветствовала эту возможность, потому что она не давала моим мыслям блуждать. Лучшей частью наших отношений с Ричардом был секс. Это вообще единственная их часть, с которой у нас не было проблем. Естесственно, мне хотелось этого больше всего, и именно это занимало мои мысли, когда речь заходила о Ричарде. Логика здесь была, но я все равно чувствовала себя смущенной. Я пиздец как не хотела, чтобы он прочел мои мысли, когда я думаю о нем в таком ключе, поэтому я сосредоточилась на ступеньках, пялясь на свои ноги, и включилась в свое тело здесь и сейчас, позволяя физическим действиям нести меня вперед без задних мыслей — медитация на ходу. Я держала за руку Жан-Клода, и его размашистый шаг заставлял меня идти быстрее, в том ритме, который не был для меня удобен, но меня это устраивало. Я обнаружила, что медитация, связанная с движением, должна совершаться с усилием, чтобы моя голова оставалась пустой. Я ускорила шаг до такой степени, что Жан-Клод запротестовал, потому что он все еще был в своих сапогах на высоких каблуках. Я была так рада, что именно он сейчас на каблуках, и именно он попросил идти медленнее. Может, слабой меня заставлял чувствовать не тот факт, что я девчонка, а тот, что на мне были высокие каблуки?

36

К тому моменту, как мы спустились по лестнице и оказались перед массивной дверью, напоминавшей вход в темницу, которая стояла там для защиты жилых помещений «Цирка», Ричард уже запыхался.

— Я думал, что нормально налегаю на кардио (вид тренировок, которые в числе прочего стимулируют выносливость, например, бег — прим. переводчика), но успел забыть эту роковую лестницу, — наклонившись вперед, он уперся ладонями в бедра. Люди всегда наклоняются вперед и делают себе только хуже. Если отклониться назад, сперва будет больно, но так ты быстрее придешь в себя.

Никки спустился по ступенькам и встал рядом со мной. Я точно не знала, чувствует ли он мой напряг или просто нуждается в некотором одобрении. Нет, пожалуй, дело было во мне. Так или иначе, я протянула свободную руку Никки. Как только мы соприкоснулись, мне полегчало, и я немного пришла в себя. Прислонившись лбом к его груди, я будто бы вдыхала его тепло и надежность.

Жан-Клод сжал мою ладонь. Я немного повернулась к нему, но мой лоб оставался у груди Никки. Под таким углом я скорее смотрела на наши сомкнутые руки, чем ему в лицо.

— Слабенько, — заметил Разрушитель.

Я вскинула голову, готовая ответить саркастичной ремаркой, но поняла, что он смотрит мимо нас — на Ричарда. Ощутив, как Жан-Клод двинулся, будто хотел подойти к Ричарду, я потянула его обратно. Не только Демо воспринимал нашего цивильного Ульфрика как слабое звено. Тут Ричард должен постоять за себя сам, в противном случае будет только хуже. Если ему понадобится наша помощь, мы ее окажем, но до тех пор мы должны позволить ему разобраться с этим самостоятельно.

Другие волки попытались пропихнуть Демо в открытую дверь, но Ричард выпрямился и ответил:

— Пусть останется.

Вервольфы переглянулись между собой — они явно думали, что это плохая идея. Черт, я и сама так думала. Жан-Клод вновь попытался податься к Ричарду. Я прижала его к себе и невольно заставила его коснуться Никки, но тот не возражал. У этих двоих было разное представление о собственной маскулинности, однако они в ней не сомневались.

— Если бы ты мог остаться на контрактной службе, ты бы остался? — спросил Ричард.

— Ты знаешь, что остался бы.

— Даже при условии, что никто за пределами твоей конторы не должен знать, что ты вервольф?

— Во многих странах оборотней не берут на службу, так что — да, это было бы секретным оружием, — ответил Демо.

— Как бы ты тренировался?

Демо нахмурился.

— Если там будет зал, я бы им воспользовался. Если же нет, то занимался бы бегом, отжиманиями, подтягивался бы, ну, ты понимаешь — все что угодно, лишь бы оставаться в форме.

— И как бы ты понял, насколько быстро можешь двигаться или сколько подходов можешь сделать, чтобы сойти за человека?

— Что?

— Мне приходится тренироваться с людьми. Я не могу позволить себе бежать достаточно быстро или отжиматься и подтягиваться столько раз, сколько мне нужно, или поднимать достаточно тяжелый вес, чтобы тренировка получилась качественной, потому что если я это сделаю, то потеряю свою любимую работу.

Я хотела вмешаться и сказать: «Ты теперь преподаешь в колледже, а не в средней школе, как это было, когда мы только познакомились, может, ты бы и не потерял работу», но я промолчала, потому что Демо слушал Ричарда, а это случалось нечасто.

— Значит, ты никогда не напрягаешься?

— Никогда, — подтвердил Ричард. — Ото всех телефонов не спрячешься. Рядом всегда кто-нибудь есть — снимает что-нибудь интересное или странное, и транслирует это онлайн.

Демо казался задумчивым — если честно, куда задумчивее, чем я могла себе представить, но, может, его паршивый характер заставил меня недооценивать его? Я постараюсь быть менее предвзятой, если Демо перестанет совершать тупые и грубые поступки.

— Понимаю, блядские телефоны повсюду, и уебки все выкладывают в интернет, — признал Демо.

— Нам приходится остерегаться их даже в отдаленных районах, где, казалось бы, ни у кого не должно быть смартфонов, — заметил один высокий и смуглый вервольф. Как там его зовут? Джонс, Джим — что-то на «Дж».

— Это верно, — сказал Демо, и другие согласились.

Кризис миновал. Демо вошел в дверь и ни разу не возмутился. Другой волк прошел вместе с ним, словно боялся, что тот выкинет что-нибудь, о чем им всем придется потом пожалеть. Они будто бы чувствовали за него ответственность, поскольку все они пережили нападение, но я не была уверена, что они ему симпатизируют. Не думаю, что даже во всем Сент-Луисе найдется хоть кто-то, кому бы он нравился. Что нам с ним теперь делать?

Ричард подошел к нам и по очереди оглядел нас троих. В его глазах я видела сомнения и вопросы, хотя он пытался это скрыть. Только потому, что когда-то я очень хорошо его знала, мне удалось заметить его смятение.

— Мне нужно что-то знать о Никки и Жан-Клоде? — поинтересовался он.

Я мягко потянулась к нему, пользуясь недавно выученными трюками, однако Ричард был ослеплен своими собственными эмоциями. Он чувствовал только свое. Сильные эмоции могут напитать твою магию, а могут и подкосить. Я вдруг поняла, что Жан-Клод прикрыл наши метки, чтобы мы не улавливали каждую чертову эмоцию, которая скакала туда-сюда. Круто, как по мне, но я задумалась, почему Жан-Клод пошел на это — что он хотел скрыть? Разве сейчас, ради полноты силы, нам не нужно, чтобы метки работали на полную?

— Я не в его вкусе, я недостаточно красив, — сказал Никки, широко улыбнувшись — так, что улыбка дошла до шрамов на месте его глаза. Мне нравилось, когда он искренне улыбался вот так. Я встала на цыпочки, чтобы чмокнуть его в щеку. Чтобы наши губы встретились, ему бы пришлось наклониться, но он не стал. Он продолжал смотреть на Ричарда. Единственное, что изменилось — он больше не держал меня за руку, теперь он меня обнимал. Это заставило меня тоже приобнять его за талию, а может, я это сделала потому, что не хотела стоять, как истукан, но мне не понравилось, что он избежал моего поцелуя, и решил вместо этого поиграть в доминанта с Ричардом.

— Извини, малыш, — сказал Никки и начал было наклоняться ко мне для поцелуя.

Я вскинула бровь.

— «Малыш»?

— Мы хотели поэкспериментировать с нежностями, — напомнил он.

— Не «малыш» и не «детка», — предупредила я.

Никки ухмыльнулся.

— А я бы позволил тебе называть меня деткой.

— Серьезно? Деткой? — улыбнулась я.

Он вновь осклабился.

— Пусть общественные рамки нас не ограничивают, Папочка.

Я рассмеялась в голос, и все вокруг тоже заржали, даже Ричард.

— Если вы и правда намерены звать друг друга «детка» и «Папочка», пожалуйста, делайте это там, где я не вижу лиц окружающих, — попросил Итан.

— Я пытался ревновать, в смысле, я ревную, но вы такие смешные. Я Аниту такой ни с кем не видел, — заметил Ричард.

— Ты увидишь, как ma petite комфортно и легко со многими вещами и людьми, — сказал Жан-Клод.

— Жду с нетерпением, — ответил Ричард.

— В таком случае, пройдемте за дверь и позволим ей обеспечить нам безопасность, — поторопил нас Джейк.

— Ты правда считаешь, что Деймос нападет на нас здесь, в «Цирке»? — спросила я.

— Он опасный враг, который уже застал нас врасплох этой ночью, было бы глупо недооценить его снова.

После его слов я уже не была такой жизнерадостной — мне стало страшно. Никки обнял меня и отступил, чтобы Жан-Клод мог повести меня вперед. Он уже сделал шаг, когда вдруг замер и протянул руку Ричарду. Я не стала возражать, это даже не показалось мне странным. Ричард сегодня был молодцом, и у него еще будет куча шансов подтвердить это впечатление. Мы последовали за Джейком и Нечестивцем, и вошли в дверь, держась за руки.

37

Почти сразу за дверью висели тонкие занавески по всему периметру. Они и служили «стенами» в гостиной, поскольку все помещение представляло собой одну гигантскую пещеру. Нечестивец придержал занавески, чтобы мы могли войти. Джейк шел чуть впереди нас, но, если кто-нибудь выпрыгнет из гостиной, значит, враг миновал всех охранников, и мы, считай, проиграли. К счастью, единственным, что на нас там напрыгнуло, была нервозность Дамиана. Он стоял на краю старинного персидского ковра, который напоминал сияющий витраж. Мы подложили под него солидную амортизацию, так что никому бы и в голове не пришло, что он лежит на голых камнях.

Рыжие волосы Дамиана были почти алыми, как восковые мелки, ничего краснее я среди натуральных рыжих волос не видела. Впрочем, тысяча лет без солнца могла довести волосы до такого состояния. Они опадали ниже плеч, поэтому их оттенок подчеркивал красные оттенки на ковре. На Дамиане был его любимый халат. Темный, глубокий оттенок синего вельвета, слегка потертый на манжетах и подоле, и, хотя отсюда я этого видеть не могла, я знала, что локти уже протираются. Это был викторианский халат, и Дамиан обзавелся им еще в те времена, когда они были в моде. Теперь это его любимая домашняя одежда. Он, видимо, собирался лечь спать, а значит, под халатом на нем были шелковые пижамные штаны.

Тревога Дамиана прокатилась по моему телу, заставив мой пульс подскочить в приступе сочувствия. Он хотел подбежать ко мне и поцеловать меня, но не был уверен, что это будет уместно, когда мы трое стоим тут такие и держимся за руки. Я могла бы заверить его, что все нормально, воспользовавшись нашей метафизической связью, но не была уверена, что мое послание не транслируется также Жан-Клоду и Ричарду. Я могла открыть каналы связи и услышать каждого, но вот приватные разговоры давались мне со скрипом. Так что я спросила вслух:

— Дамиан, что случилось?

— Я бы не хотел выходить за рамки, — ответил он, и его голос был наполнен мучительной неуверенностью — я его таким уже год не слышала.

— Ты не раз приветствовал ma petite, когда она держала меня за руку, почему же теперь ты колеблешься?

— Ходят слухи, что вы трое теперь снова вместе. В последний раз, когда вы сошлись, возникли трудности с тем, чтобы делиться.

— Тебе не нужно вести себя столь формально, mon ami, — подбодрил его Жан-Клод.

Эти слова Дамиана не убедили — он по-прежнему держался так, словно должен был соблюдать все вампирские приличия, которые мы соблюдали за пределами своего узкого круга.

— Благодарю тебя за эти слова, Жан-Клод, и я ощущаю то, чего желает Анита, но что скажет Ульфрик?

— Ричард тебе не начальник, — вмешалась я, и в моем голосе прозвучали первые нотки гнева, который уже сжал мои плечи. Я знала, что наш разрыв оставил во мне кучу нереализованной злости, но сейчас не время ее распылять. Не стану я первой нарушать перемирие. Уж если Ричард может держать себя в руках, то и я могу.

— Анита права, — подтвердил Ричард. — Я не знаю, о каких слухах ты говоришь, но я вернулся только за тем, чтобы получить новый шанс. Ты — часть их полигруппы, и я уважаю это.

— Благодарю тебя за эти слова, Ульфрик.

Я нахмурилась, изучая Дамиана, и поняла, что он закрывается от меня щитами настолько плотно, что я улавливаю лишь самые сильные эмоции, которые у него просто не получается скрыть.

— Я рада, что Ричард вернулся вовремя, чтобы спасти нас, иначе мы бы тут не стояли, но это не значит, что из-за него у нас в полигруппе тут же начнется какая-то перестройка, которую мы бы не затеяли ради кого-то другого.

На губах Дамиана появилась осторожная улыбка.

— Рад это слышать.

— Тогда подойди и поцелуй ее, — сказал Нечестивец. — Я уже прояснил, что не собираюсь уступать свое место в ее жизни, а ведь я даже не состою в полигруппе, если сравнивать меня с тобой.

Я еще раз глянула на него. Непривычно, что он вот так говорит.

— Ты так и поступил? — уточнил Дамиан, даже не пытаясь скрыть своего удивления.

— Он так и сделал, — подтвердил Итан.

— Мы все так сделали, — добавил Истина.

— Один я ничего не понял, — заметил Никки.

— Я тебе потом все расскажу, — пообещал ему Итан.

Дамиан посмотрел на них, а после перевел взгляд на Ричарда, Жан-Клода и, наконец, на меня.

— Полагаю, слухи оказались ложными.

— Так и есть, — в один голос ответили мы с Ричардом, потом переглянулись и обменялись улыбками. Я отвела взгляд, потому что все, о чем я могла думать, это как можно так сильно измениться и продолжать меняться дальше? Люди меняются, приложив кучу усилий и пройдя терапию, но едва ли они прилагают усилия к тому, чтобы жить новой версией себя. Они делают ровно столько, сколько нужно, чтобы наладить брак или помириться с родственниками, но как только возвращаются к прежней жизни, им становится нереально тяжело противостоять старым и хорошо знакомым поведенческим паттернам, даже деструктивным.

— Я предан своей терапии, Анита.

Его слова застигли меня врасплох, и Жан-Клод стиснул мою ладонь. Вот и старайся держать свои мысли за щитами, а толку-то.

— Прости, я не собиралась думать так громко.

— Нет, все хорошо, я должен знать о твоих сомнениях и опасениях по этому поводу.

— Я знаю, ты паришься о том, как вольешься в большую полигруппу.

— А я знаю, что если бы я раньше проработал свои проблемы, то мы были бы вместе втроем, и, возможно, больше никого бы у нас не было, хотя, кто знает, — последнюю часть он добавил, потому что не смог скрыть вспышку гнева в своих рассуждениях. — Я хотя бы с самого начала был в полигруппе, а не пытался втиснуться туда, где уже все устоялось.

— Твоя правда, — согласилась я.

— Я жажду своего поцелуя утешения, но сейчас я будто бы наблюдаю сеанс у психотерапевта, а такие вещи должны происходить в приватной обстановке, — заметил Дамиан.

— У нас сейчас нет на это времени, — сказал Истина.

Мы все уставились на него.

— Дамиан прав, личные проблемы нужно обсуждать в приватной обстановке. Этой ночью на нас напали, и победу мы одержали едва-едва. Почему бы нам не обсудить стратегию грядущей битвы?

Нечестивец шагнул вперед и добавил:

— В оставшиеся часы до рассвета мы должны укрепить нашу базу и спланировать ход действий во время следующей атаки Деймоса, а не проводить сеанс психотерапии для пар.

— Обычно вы не такие говорливые, тем более на работе, — заметила я.

— Телохранитель должен быть на виду, а не на слуху, — сказал Джейк.

— Бывал ли ты в числе охранников хоть кого-то из линии наследников Белль Морт? — спросил Истина.

— Не бывал.

— Тогда поверь нам, когда мы говорим, что роль молчаливого наблюдателя здесь неуместна.

— Мы вам поможем не отвлекаться от дела, — добавил Нечестивец.

— А если мы не нуждаемся в этой помощи? Если я желаю провести остаток ночи, наслаждаясь обществом тех, кого я люблю, вместо того чтобы планировать, как вести войну, что тогда? — поинтересовался Жан-Клод тем тоном, который напомнил окружающим о том, что он — мастер-вампир. Он говорил не на повышенных тонах, но в его голосе звучала угроза.

— Ты — наш король, Жан-Клод, — напомнил Нечестивец. — Разве ты не понимаешь, что та сила, которой ты наделен, по-прежнему зиждется на магии секса, и она не спасет нас от этого нового врага. Он — дракон, разумный и немертвый огнедышащий дракон. Мы застали его врасплох, но при следующей атаке он использует другие орудия из своего арсенала, и против них магия секса будет бессильна. Жан-Клод, разве ты не понимаешь, в какой опасности мы все находимся?

Жан-Клод высвободил руки из наших с Ричардом ладоней и вошел в комнату, а его мантия плащом развевалась вокруг него.

— Да, я осознаю, в какой опасности мы находимся, и — да, я в курсе, что магией секса нас не спасти, а это единственная магия, которой я владею. Моя гордыня заставила меня считать, что я лучше всего подхожу на роль того, кто введет вампиров в нынешнее общество, однако современные тонкости и правила работают лишь тогда, когда все им следуют. Этой ночью я ощутил разум Деймоса глубоко в своем. Он играет по старым, очень старым правилам — тем, что утверждают, что ты вправе владеть королевством лишь потому, что достаточно силен, чтобы захватить его.

Жан-Клод повернулся к Джейку, его руки сжимались и разжимались, словно он боролся с собой, чтобы не стиснуть их в кулаки.

— Я бы не позволил себе принять клятву верности на крови от всех американских мастеров, если бы знал, что остались еще древние вампиры, способные бросить мне вызов. Ты и другие члены Арлекина уверили меня, что вампиров, подобных Деймосу, более не осталось.

— Я верю, что говорил тебе это, и дал слово чести, — подтвердил Джейк.

— Но вот мы здесь, при нем, и он нападет на нас вновь. Нечестивец прав, для своей следующей атаки Деймос выберет нечто иное, нечто такое, чему я не смогу противостоять, против чего у нас нет защиты.

— Этой ночью нас всех застали врасплох, — согласилась я. — Но мы не только магией секса владеем.

— Это все, чем владею я, ma petite, а вызов будет брошен мне. Мое поражение подарит ему мою корону и мое тело, чтобы высосать все силы и захватить его.

— Уже слишком поздно бросать тебе вызов по всем дуэльным правилам, — возразила я.

— Лучше уж так, чем он нападет на нас во всю свою мощь, где ни одно правило не будет сдерживать его, не помешает ему сокрушить нас самым ужасным способом — вместе со всем городом и его обитателями.

— Я помню правила со времен дуэли с Колебателем Земли, Жан-Клод. Он мог бы вызвать тебя, если бы просто творил в городе беспорядки, но если он напал на тебя в открытую, не бросив перед этим вызов по всем формальностям, значит, никаких правил уже не существует, — сказала я.

— Без правил он попросту нас уничтожит, — ответил Жан-Клод, и я всем своим существом ощутила его страх. Он стиснул мне глотку и завязал живот узлом — так крепко, что меня едва не стошнило.

Я поглубже вдохнула и выдохнула, чтобы подавить этот страх, потому что я в него не верила. Моя вера помогла мне прийти в себя.

— Нет, если мы найдем его первыми, — сказала я.

— Речь идет о драконе, ma petite, если ты никогда не встречала настоящего дракона, ты не поймешь.

Я не смогла побороть себя и спросила:

— А ты когда успел повидать настоящего дракона?

— Я видел драконов в дикой природе, — заметил Ричард.

— Non, non, ты видел неразумных ящериц, некоторые из них были с крыльями, но ни у одной не было способностей истинных драконов.

— Это не были ящерицы, они даже не рептилии, они теплокровные, — возразил Ричард. Он был прав, но сейчас это не имело значения. Второстепенные вопросы биологии обсудим позже.

— Как кто-то может дышать огнем и не спалить себя при этом? — спросила я.

Из-за дальних занавесок показался Эдуард, а за ним и Питер. Внешне они не были похожи, но двигались они подобно эху друг друга, как если бы Питер вобрал в себя частички Эдуарда из-за того, что они были близки, и дело тут не в генетике.

— Мне показалось, или кто-то сказал «дракон» и «дышать огнем»? — поинтересовался Эдуард.

— Не показалось, — ответила я.

— Настоящий огнедышащий дракон. Я думал, они существуют только в легендах, — заметил Питер.

— Деймос реален, — сказал Джейк.

— Ты сказал, в переулке за клубом он не поместится, так насколько большой он в своей полной драконьей форме? — поинтересовалась я.

— Не могу сказать точно в дюймах и сантиметрах, но он будет выше крыши современного здания.

— Одноэтажного ранчо или двухэтажного? — уточнил Никки.

— Одноэтажного.

— Значит, в драконьей форме он где-то от шестнадцати до двадцати футов ростом (4,8–6 метров — прим. переводчика), — подытожил Никки.

— Летать может? — спросил Эдуард. Не «охренеть, дракон», а чисто практичные вопросы.

— Нет, — ответил Джейк.

— Если мы зажмем его в угол где-нибудь подальше от гражданских, ЛПО может сработать, — предположил Эдуард.

— ЛПО? — не понял Ричард.

— Легкое противотанковое оружие, — пояснила я. — Гранатомет.

— Откуда у тебя противотанковое оружие? — удивился Ричард.

— Не задавай вопросы, ответы на которые ты не готов услышать, — сказала я. Он нахмурился. — Прибереги вопросы, которые не помогут нам убить Деймоса, на потом.

Ричард вскинул руки перед собой, словно он сдается, и кивнул. Я повернулась к Эдуарду и спросила:

— Я думала, последнее мы использовали в Вашингтоне.

— Так это когда было, ты правда считаешь, что с тех пор я не обзавелся новым?

Я ухмыльнулась и почти готова была рассмеяться, когда сказала:

— Вот я глупая, ладно, но, если мы его подпалим, тот факт, что он огнедышащий, не выйдет нам боком в виде какого-нибудь нежелательного взрыва?

— Зависит от того, как работает его дыхание огнем, — Эдуард сделал пальцами в воздухе кавычки на словосочетании «дыхание огнем».

— Хорошо, Джейк, не объяснишь нам про это дело? — попросила я.

— Кто-нибудь из вас слышал о греческом огне (горючая смесь, которую не гасила даже вода, использовалась в средние века, но зародилась около двух тысяч лет назад — прим. переводчика)?

— Это вроде как древнегреческий напалм, — ответил Питер.

Я уставилась на него.

— Ты откуда знаешь?

Он указал на Эдуарда, а тот протянул ему кулак, чтобы стукнуться, и Питер с ухмылкой стукнул в ответ.

— Он должен быть мощнее современного напалма и даже мощнее греческого огня, который вошел в позднюю историю Греции.

— Выходит, есть два типа греческого огня? — уточнила я.

— Первый задумывался настолько опасным, что сжигал все на своем пути, — ответил Эдуард. — Эффект от него как от современного напалма или фосфорной гранаты, кроме того, как и в случае с фосфором, вода лишь усиливала пламя, но эта штука и задумывалась как худшее из всего, что мы когда-либо делали.

— Да, полагаю, так есть и сейчас, — согласился Джейк.

— Я не думал, что кто-то из вас достаточно стар, чтобы помнить утерянный рецепт оригинального греческого огня, — удивился Эдуард.

— История утверждает, что рецепт был утрачен, но она же твердит, что греческие герои не пользовались ядом во время битвы, а это неправда, — сказал Джейк.

— Что бы ты ни говорил, говори яснее, — велел ему Жан-Клод.

— Оригинальный греческий огонь не был утрачен. Мы, Арлекин, уничтожили всех полубогов, которые могли извергать его из своих тел. Грекам пришлось воссоздавать его из тех ингредиентов, которые им удалось найти, ибо наша темная королева провозгласила, что существа, способные порождать субстанции, сжигающие броню, плоть и все, к чему прикасаются, и их никак нельзя потушить, слишком опасны для вампиров и не должны существовать.

— Ты же вроде говорил, что Мамочка Тьма обратила Деймоса в вампира? Зачем ей это, если она хотела его смерти? — не поняла я.

— Она ожидала, что сможет взять его под контроль, чтобы создать живое оружие, которое будет держать в страхе вампиров и оборотней.

— И что же пошло не так? — поинтересовалась я.

— Он был слишком чужероден для всех нас, даже ей он был чужд.

— Она не смогла его контролировать, — произнес Дамиан.

— Нет, не смогла.

— Если мы подорвем его, это его убьет? — уточнил Эдуард.

— И можно ли подорвать его так, чтобы он не обратился бесплотным духом, как это вышло с Матерью Всей Тьмы, когда ее убили? Она ведь начала прыгать между вампирами и оборотнями, которые к ней привязаны, и уничтожить ее оказалось той еще задачкой, — добавила я.

— У Деймоса никогда не было способности оставлять свое тело, — ответил Джейк.

— Приятно знать, — заметила я. — Стой, погоди, если он не способен завладеть телом Жан-Клода, как он собирается получить его королевскую власть?

— Включившись в вампирские метки, которые я с тобой разделяю, и которые ты делишь с другими, он бы получил доступ к клятвам, которые мне дали все американские мастера. Ему не нужно овладевать моим телом, достаточно просто зацепиться за мои метафизические связи, как… как это называется, когда кто-то крадет силу, за которую не платит?

— Ты о том, когда кто-то присаживается тебе на хвост на канале связи по сети или кабелю? — спросила я.

— Oui.

— Но это делается в тайне, ведь ты не хочешь, чтобы люди узнали, что ты их обкрадываешь. Сегодня же у нас был метафизический аналог лобового столкновения, — возразила я.

— Деймос никогда не отличался утонченностью, — заметил Джейк.

— Значит, и терпеливым он тоже не будет, — сказала я. — А теперь ответь на вопрос. Как нам его убить?

— Брат Деймоса был убит гигантским валуном, которым сокрушили его голову, так что бомба должна сработать, однако мне неизвестно, что в таком случае произойдет с греческим огнем внутри него, — ответил Джейк.

— Если мы принимаем на веру то, что Деймос способен плеваться греческим огнем, то химикат или что он там использует, чтобы создавать внутри себя это пламя, должен находиться в локализованном месте до тех пор, пока он не решит им воспользоваться, в противном случае он навредит сам себе, — рассуждал Ричард.

Я кивнула.

— Точно, если мы в принципе допускаем возможность дыхания огнем, то субстанции, которые животное использует, чтобы создать жар или разжечь пламя, должны храниться в надежно закрытом месте внутри тела до тех пор, пока не наступит нужный момент, в противном случае есть риск поджечь самого себя.

— Если эти субстанции должны смешиваться в определенном порядке или в определенное время, то, подорвав его, мы лишим его возможности создать греческий огонь, — сказал Ричард.

— Но если дело не во времени или порядке, то взрыв может распространить греческий огонь вокруг, — я посмотрела на Эдуарда. — Сообразишь радиус затронутой территории?

— Мне нужно больше информации, чем один только его рост, чтобы даже просто прикинуть, к тому же место, в котором все произойдет, тоже имеет значение. Слишком много переменных.

— А если все произойдет на открытом пространстве? — спросил Ричард.

— У гранатомета диапазон семьсот двадцать футов (219 метров — прим. переводчика). Если добавить к этому греческий огонь, то в таком случае те из нас, кто окажется близок к эпицентру, будут мертвы, либо будут мечтать о смерти.

— А если греческий огонь при взрыве сойдет на нет? — поинтересовалась я.

— Тогда все должно быть в порядке.

— Он может спровоцировать пожар, если вокруг будет лес? — уточнил Ричард.

— Он сжигал деревянные корабли, — ответил Джейк.

— Черт, — выругался Ричард.

— Что? — не поняла я.

— Если бы мы смогли заманить существо размером с дом в лесистую местность, ему было бы трудно маневрировать, в отличие от нас, и мы бы получили преимущество.

— До тех пор, пока он не подожжет лес вокруг нас, — сказал Эдуард. — Я знаю, ты думаешь, что я беспечен с огнем, но я просто уважаю его как средство борьбы со сверхъестественным.

— Я сейчас не говорил и даже не думал о том, что ты беспечен с огнем, — возразил Ричард.

— На горящий лес или траву куча факторов может повлиять — направление ветра и его скорость, сухость воздуха, густота подлеска. Снаружи я всего раз пользовался огнеметом против гулей и зомби на кладбище, где трава была короткой и хорошо политой, там были мощеные участки земли и вода рядом.

— Разве взрывы не приносят аналогичных проблем? — удивился Ричард.

— Это все еще интересный факт, что в своей драконьей форме он не помещается в тесном пространстве, — сказала я.

— Как быстро он перекидывается из дракона в человека и обратно? — поинтересовался Истина.

— Я видел обе его формы, но никогда не видел, как он перекидывается, — ответил Джейк.

— Мы видели, — сказал Ру, проходя сквозь занавески со стороны дальнего коридора. Родина была с ним. Натэниэл шел позади. Я думала, он отправился искать Арлекинов, которые знали Деймоса, что было бы умно и полезно, а потом поняла, что их могло и не быть. Существовали и другие Арлекины старше или такого же возраста, как близняшки, однако сейчас эти двое были единственными из числа верлеопардов в этой комнате. Зачем Натэниэл притащил с собой всех доступных леопардов? Спрошу потом, когда останемся наедине. Сейчас мы все должны сосредоточиться и разузнать побольше о драконах, а леопарды подождут.

38

Родина упала передо мной на колени.

— Моя слабость лишила тебя нашей силы тогда, когда ты более всего в ней нуждалась. Я не справилась со своими обязанностями.

Все это больше напоминало бы покаяние воина, если бы она не была при этом одета в рубашку от комплекта шелковой пижамы. Ру упал на колени рядом с ней — на нем были пижамные штаны из того же комплекта. Раньше мне не приходило в голову, что родственники могут делить между собой пижаму так, как это делают парочки. В этом был смысл, просто на секунду меня это ошарашило, как и многое в этих двоих. Впрочем, возможно, романтичные парочки пришли мне на ум потому, что Ру хорошо смотрелся без рубашки. Я поскорее отбросила эти мысли, ведь ребята могли меня слышать.

— Все в порядке, Родина, ты можешь горевать о своем брате.

— Горе — удел слабых. Мы — Арлекин, ничто не должно отвлекать нас от служения нашей темной королеве, — она была так серьезна, что мне не хватило духу осадить ее за то, что она назвала меня их темной королевой.

— Этой ночью нам нужны были волки, mes petits chatons («мои маленькие котята» — прим. переводчика), — произнес Жан-Клод, подойдя ко мне. Он казался совершенно спокойным. Не знаю, что на это повлияло — может, тот факт, что мы обсудили план по убийству Деймоса, или же он просто взял себя в руки. Спрошу потом.

Родина подняла на него глаза — ее лицо было таким открытым и уязвимым, никогда его таким не видела. Горечь утраты и сегодняшний провал на работе обнажили ее чувства. Такой она мне нравилась больше, чем когда пряталась за своей обычной сварливой маской.

— Мы лучше любых волков.

— Конечно же лучше, — сказал Жан-Клод, но не то чтобы он в это верил или ожидал, что кто-то другой поверит.

Родину это не задело, но теперь она казалась честнее, когда посмотрела на меня.

— Мы превосходим волков, потому что мы не единожды встречали этого врага.

— Мы расскажем все, что нам известно, — добавил Ру. Он не выглядел открытым и уязвимым — он казался обеспокоенным. Он глянул на свою сестру, и я согласилась с тем, что она все еще не пришла в себя. Черт, да ни один из них не пришел. Они оплакивали своего брата, который был частью их тройни, а меня так придавило своими собственными проблемами, связанными с той поездкой в Ирландию, что я даже не позволила им толком отгоревать. До меня вдруг дошло, что я не знала, насколько это было правдой. Будучи их мастером, как сильно я на них влияла со своими эмоциями и проблемами?

— Встаньте и расскажите, как он перекидывается, — велела я.

Они выпрямились синхронно, словно это движение было частью отработанного танца. Я уже видела, как они это делают, но меня это напрягало, так что они старались не слишком часто проворачивать подобное.

— В один миг он дракон, а в следующий уже мужчина, — ответил Ру.

— Человек бы сказал про миг, имея в виду то, что один из нас раскрылся и изменился, но это никогда не происходит так скоро, как им кажется, — заметил Джейк.

— Мы не люди, — возразила Родина и посмотрела на него так, что по глазам было видно, как сильно она его ненавидит. Учитывая, что Джейк оказался в числе заговорщиков, спланировавших убийство ее темной королевы, причины у нее были.

— Он превращается быстрее, чем любой из оборотней, которых я видел, — сказал Ру.

— Выходит, нет шансов грохнуть его в процессе? — уточнила я.

— Вы ищете момент, когда мы находимся в процессе изменения наших тел, те минуты, когда мы беспомощны, — догадалась Родина.

— Таков был план, в смысле, процесс превращения из человека в дракона такого размера должен занимать больше времени, чем у обычного оборотня.

— В одно мгновение он дракон, а следом мужчина выступает вперед с того же места, где стоял дракон, — сказал Ру.

— Должен быть какой-то переход между двумя формами, — возразила я.

— Его нет, — ответил Ру.

— Я надеялся, что он, будучи полубогом, не унаследовал свойственную греческому пантеону простоту изменения формы, — сказал Джейк.

— Ты видел, как греческие боги меняют форму? — удивилась я.

— Да, и, если Деймос меняется с той же легкостью, с какой менялся его отец, в процессе его перехода слабого места нам не найти.

Я почувствовала, как Ричарду захотелось узнать побольше о греческих богах и о том, что видел Джейк, но он промолчал. Я накинула ему за это пару очков, потому что мне тоже хотелось спросить.

— Он всегда пахнет драконом, даже в человеческой форме, — сказал Ру.

— Этот запах уникален, однако я не слышал его в клубе этой ночью, — заметил Джейк.

— Мне казалось, мы уже решили, что Деймоса не было в клубе в физическом смысле, — сказала я.

— Так и есть, но раз уж мы трое единственные, кому знаком его запах, я подумал, что могу разделить свои знания с Ру и Родиной.

— Наша темная королева желала, чтобы лишь самые доверенные члены Арлекина были в курсе этого, — произнесла Родина, глядя на Джейка. — Как ты сумел скрыть от нее и от нас свое предательство?

— Я научил вас распознавать ложь, узнавать ее запах, и, подобно всем учителям, натаскивающим воинов, я не всему, что мне известно, вас обучил, Родина.

— Она была твоим мастером, она создала тебя, как ты сумел скрыть это от нее?

— Аниту напрягает, когда мы выступаем против предателей, — вмешался Ру.

— Она сказала, что желает нам счастья. А я хочу знать, как им удалось обмануть нашу темную королеву — возможно, это принесет мне покой после того, как они уничтожили все, чем мы жили, — Родина просто сочилась яростью, каждое слово было наполнено ею.

— Родина, сегодня у нас нет времени на эти игры, — осадил ее Жан-Клод. — Я сожалею о твоей утрате, хоть и не разделяю ее, однако здесь и сейчас у нас на пороге враг, и это должно быть нашей приоритетной задачей.

Она нахмурилась и потерла свой лоб.

— Сегодня я сама не своя. Я сожалею, что все еще не справляюсь со своими обязанностями.

— Мы оба сегодня не в себе, — добавил Ру, обнимая ее за плечи, чтобы прижать к себе.

— В следующем году на день рождения у вас будет отгул, — пообещала я.

— Спасибо, — поблагодарил меня Ру.

Родина промолчала — она просто держалась за руку своего брата, которой он придерживал ее у своей груди. Глаза у нее были закрыты, и я могла поспорить, что она сдерживает слезы. Ну все, хватит.

— Вы двое знаете еще что-нибудь, что может помочь нам победить Деймоса? — спросила я.

Родина покрепче вцепилась в своего брата, зажмурившись так сильно, что ее лоб покрылся морщинами — она словно думала, что если глаза у нее будут закрыты, то ничего плохого с ней не случится. Мне всегда казалось, что она больше похожа на меня — смотрит чудовищу прямо в глаза, и если ничего другого не остается, то хотя бы плюнет ему в лицо. Родина зарылась лицом в сгиб локтя Ру, вдыхая его запах. Я бы со своим братом себя так вести не стала, но он-то не был верживотным, и не понял бы, что прикосновение и запах — они о комфорте, а не о сексе. Эти мысли были странными, но я понимала, что причина кроется в моих человеческих комплексах.

Никки подошел ко мне и наклонился к моим волосам, чтобы шепнуть:

— Она слышит все, о чем ты думаешь.

— Прости, Родина, я не хотела, чтобы мои мысли сделали тебе хуже, ты же знаешь, я не всегда справляюсь с контролем своих мыслей.

— Ты должна быть разочарована во мне, — произнесла она. — Я не служу тебе так, как должно.

Родина открыла глаза и позволила мне увидеть в них проблеск леопардового золота перед тем, как я ощутила жар ее зверя, подобный теплому бризу. Если бы я не стояла так близко, я бы его не почувствовала, и даже не поняла бы, кто находится в этой комнате. Глаза у Ру тоже налились леопардовым золотом. Боже, сколько же в них было самоконтроля.

— Мы — Арлекин, — низким голосом произнесла она.

— Я знаю, кто вы такие, — сказала я.

— Она не ответила на твой вопрос, ma petite.

— Никто из них не ответил, — добавил Никки, приблизившись к нам.

— Они — мои Невесты, они не могут навредить мне, — возразила я, но про себя подумала, что было очень трудно избавиться от маленького, крохотного червя сомнения в этом.

Никки отодвинул меня от них. Нечестивая Истина проделали то же самое с Жан-Клодом. Ричард отодвинулся вместе с ним. Джейк оставался на месте, рядом с близняшками.

— Мы не близняшки, — прорычала сквозь стиснутые зубы Родина. — Мы тройняшки! И смерть Родриго этого не изменит.

— Прости, ты права, но это же просто мысль, я не сказала этого вслух.

— Сперва ты уничтожила нашу злую королеву, потом забрала у нас нашего брата. Я ненавижу тебя, Анита Блейк, — выплюнула она.

— Мы не можем ненавидеть ее, мы — ее Невесты, — возразил Ру.

Она уставилась на него, и вот его руки прижимают ее уже не только ради комфорта. Ему буквально пары движений не хватало, чтобы придушить ее. Я заметила в нем это напряжение в тот же миг, как Родина осознала его наличие, но в нем также было спокойствие. Все это не было случайностью. Дело было не только в их дне рождения и потерянном брате, так в чем же, черт возьми, оно было?

— Анита не прокатила вас так, как прокатила меня, — заметил Никки.

— Белль Морт и Жан-Клод — единственные прародители линий крови, которые используют секс для создания Невест, и все же у каждой линии крови есть Невесты, — заметил Джейк. — Однако Анита не вампир, по крайней мере, не настоящий. Нам известно, что это влияет на то, как она использует свои способности, и то, как их использует Жан-Клод. Вероятно, с Невестами дело также обстоит иначе.

— Погодите, каким образом моя человеческая сущность меняет способности Жан-Клода? Я же его слуга-человек, а значит, я делаю его сильнее.

— Ты украла его силы так же, как украла силы нашей королевы, — ответила Родина. Она не пыталась вырваться из хватки Ру. Они оба застыли где-то между комфортом и опасностью. Я очень постаралась не зацикливаться на этой мысли, потому что, судя по всему, не могла толком скрывать от них то, что я думаю.

— Мы — твои Невесты, мы должны знать, что ты думаешь и чувствуешь, дабы лучше служить тебе, — произнес Ру.

— Не думаю, что Родина сейчас с тобой солидарна, — ответила я.

— Будь ты злой королевой, которую мы узрели, я бы служила тебе вечно, — сказал Родина и посмотрела на Жан-Клода. — Ты должен был стать королем для всех нас, но ты так боишься быть тем, кто тебя пугает, что позволяешь ей, своей человеческой слуге, взять на себя бремя и награду, которые по праву принадлежат тебе.

— Я забрал себе награду, я — король.

— Я не согласен со всем, что говорит Родина, однако общий посыл, боюсь, верен, — вмешался Джейк.

— Это ты о чем? — не поняла я.

— Да, Джейк, просвети-ка нас, — добавил Жан-Клод. Нечестивая Истина отвели его назад так, чтобы встать между ним и остальными.

— У тебя сейчас должно быть больше сил. Лишь клятва на крови от других мастеров уже должна была вознести тебя до уровня бога, и, хотя твои силы обольщения и секса заметно возросли, всех прочих, коих мы ждали от тебя, это не коснулось.

— Разве я не сказал тебе, что все, что я могу предложить, это магия секса, а она бесполезна против Деймоса и других соперников?

— Так и было, а после Анита и ее друг начали планировать убийство Деймоса, которое не включало твоих сил.

— Ты едва ли не громче всех убеждал меня принять клятвы верности от вампиров, чтобы собрать воедино силы всех мастеров Америки, — Жан-Клод хлопнул себя по груди достаточно сильно, чтобы это прозвучало так, будто его кто-то ударил.

— Я не предполагал, что ты станешь чем-то иным, нежели старые члены Совета — богом среди вампиров. Если бы я мог знать, что ты наберешь столько силы и власти над сверхъестественными в этой стране, не владея при этом способностью защитить себя от потенциальных соперников, я бы предложил нечто иное.

— Если будет еще не слишком поздно, мы соберем Американский Совет, и я разделю силу между его членами, — сказал Жан-Клод. — В таком случае, если убьют одного из нас, остальные могут сплотиться для защиты страны от по-настоящему древних сил, не способных действовать в рамках современных реалий.

Послышались возгласы протеста, так что я вмешалась:

— Когда это ты так решил?

— Этой ночью, когда осознал, что, вероятно, Совет существовал как раз для того, чтобы предотвращать подобное. Чтобы смерть одного вампира не стала крахом для всех остальных.

— Не поэтому у нас был Совет, — возразил ему Джейк. — Матерь Всей Тьмы и представить себе не могла, что проиграет кому-то. Совет был создан во имя любви. Она не могла позволить Отцу Дня править наравне с ней, однако она дорожила им, поэтому наделила его властью в Совете. С ними он был наравне, а может, и выше, но наивысшей была она.

— Я в курсе, что Отец Дня был когда-то членом Совета, однако обстоятельств я не знал, — заметил Жан-Клод.

— Ты лжешь, волк. Наша темная королева никогда не заботилась об Отце Дня с таким рвением, — встряла Родина.

— Не веришь мне — спроси других Арлекинов, некоторые из них намного старше меня. Я знаю о восхождении Совета лишь со слов своего мастера, сам я этого не видел, — ответил Джейк.

— Наша темная мать и сияющий отец были практически богами, пока между ними не начались распри, однако я не бог, — сказал Жан-Клод. — Я даже не полубог, как Деймос. Какой бы силой ни владела наша матерь, эта сила мне не передалась.

— Сила должна была перейти к ней, — ответила Родина, указывая на меня.

— Должна была, — согласился Джейк.

— Я хороша, но не божественна, — возразила я.

— Не бог нам нужен, а сильный правитель, однако вы оба испытываете сложные чувства по поводу власти. Владеть ею, использовать ее — все это дается вам с трудом.

— Они боятся, что власть обратит их во зло, — произнесла Родина таким тоном, словно это был ужасный недостаток.

— Если у них с этим сложности, то у меня тем более, — заметил Ричард.

— Да, Ульфрик, у тебя больше всего проблем. Мы не понимали, как сильно твои внутренние конфликты подкосили всех, пока Натэниэл не стал мастером триумвирата Аниты и Дамиана.

— Я даже не знал, что могу нести такую ответственность. Я ведь просто леопард ее зова. Я не обладал парапсихическими способностями, когда был человеком. Все еще не понимаю, как умудрился оказаться во главе этой силы, — сказал Натэниэл.

— В тебе не было внутреннего конфликта. Ты не желал силы, однако ты хотел, чтобы ваш триумвират работал. Ты дал понять, что нуждаешься в Дамиане — Аните и другим, — что чувствуешь его нужду.

— Да, но я думал, что Анита это исправит, она ведь была нашим мастером.

— Анита ненавидит лишать других права выбора. Они с Никки влюблены друг в друга, однако она чувствует себя виноватой за то, что прокатила его, даже если это было ради всеобщего спасения. Вот почему она не прокатила Родину и Ру настолько глубоко, насколько это вышло с Никки.

— Ее стремает, что я не могу сказать ей «нет», — заметил Никки.

— Я могу — теперь, — сказал Дамиан.

— Ты можешь сказать «нет» Аните, но не можешь сказать этого Натэниэлу? — уточнил Джейк.

Дамиан начал было говорить, что может, но вдруг призадумался.

— Я не хочу говорить ему «нет».

— Я не понимал, что происходит, до тех пор, пока не стало слишком поздно, потому что я не должен был владеть вампирскими трюками и прочей магией, — сказал Натэниэл.

— Если бы ты не взял на себя контроль вашего триумвирата, вы все бы погибли в Ирландии. Ваша объединенная сила позволила Аните обратить Родриго и его брата с сестрой в Невест одним лишь взглядом, она же позволила ей поднять армию призраков, чтобы одолеть ваших врагов.

— Хочешь сказать, если бы я по-прежнему мялась и боялась заняться своим триумвиратом, а Натэниэл не влез бы случайно, то… — я замолчала, потому что мне не хотелось этого говорить.

— Именно это я и хочу сказать, поэтому я опасаюсь, что даже с четвертой меткой триумвират Жан-Клода не обретет всего того, чего мог бы достичь.

— Потому что у нас троих проблемы с властью и превращением в настоящих монстров, — подытожил Ричард.

— Боюсь, что так.

— Анита воспряла и приняла больше силы, чем любой из вас двоих, однако она по-прежнему напугана ею, — заметила Родина и пихнула своего брата. — Либо придуши меня, подчинив, либо убей, либо отпусти.

Он уставился на Джейка, вервольф кивнул, и Ру отпустил свою сестру. Он отпихнула его прочь.

— Не могу поверить, что ты желаешь оставаться здесь, купаясь в их страхах и ограничениях.

— Мне нравится иметь мастера, которого волнует, что я думаю и чувствую. Мне нравится, что Анита желает нам счастья.

— Я и была счастлива! Я была счастлива, будучи инструментом ее мести и правосудия. Я хочу снова иметь возможность причинять боль другим, но ни Жан-Клод, ни Анита, ни даже Нимир-Радж не позволят мне этого. У меня был целый мир, который я могла объездить, а теперь я заперта посреди Америки в городе, который и вполовину не так стар, как я сама. Как ты можешь быть счастлив здесь?

— Я впервые узнаю, каково это — быть счастливыми, Дина. Прежде вы с Родди занимали собой все место, не оставив мне и уголка. Я люблю тебя и любил его, но мне не было места между вами. Вы оба так сильны, что практически стирали меня.

— Это были твои страхи в наших снах о Родриго, — догадалась она. На мгновение злость покинула ее.

— Может, и так, я не думал об этом, потому что я недостаточно важен, чтобы наполнять наши сны кошмарами.

— Ты важен мне, брат.

— Братьями были мы оба. Скажи мне, что я важен тебе, Родина, просто я.

— Разумеется ты мне важен, Ру. Только мы с тобой и остались друг у друга.

Я постаралась не думать о том, о чем мне хотелось, но это как если тебя просят не думать о слоне, и теперь все, о чем ты можешь думать, это слоны. Большие, маленькие, слоны в балетных пачках, на роликах — до тех пор, пока попытки не думать не повышают громкость мыслей до такой степени, что все, кто сцеплен с тобой метафизически, теперь слышат их, как крики в своих головах. Кажется, Ру и Родине стоит принять наше предложение и начать ходить на психотерапию.

Родина обернулась и уставилась на меня.

— Если Ру каждую ночь обращается в Родриго в наших снах и повторяет без конца, что его… стерли, поглотили, тогда да, я хочу встретиться с вашим терапевтом. Если Ру желает пойти вместе со мной, — она протянула руку своему брату.

Он смотрел на ее ладонь, но не принял ее. Ру поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с сестрой.

— Ты пойдешь к терапевту и обсудишь все это? Ты же говорила, что не нуждаешься в терапии, что с тобой все в порядке.

— Ру, если это поможет тебе, я пойду, — она начала опускать свою руку, глядя в пол. Он схватил ее ладонь и Родина посмотрела на него с улыбкой, которую мне было очень приятно видеть. Улыбка чуть померкла, когда Родина перевела взгляд на меня. — Я не понимаю, почему ты счастлива за нас, но я чувствую, что это так. Возможно, я попрошу психотерапевта объяснить мне это.

— Они отлично справляются с объяснениями всякой эмоциональной херни, которую ты не понимаешь, — согласилась я.

Ру подошел ближе, чтобы встать рядом с сестрой — они все еще держались за руки. Они оба были взрослыми и чертовски старыми, но было в них эхо двух потерянных детей, которые держатся за руки в лесу, когда след из хлебных крошек оказался потерян.

— Тогда помоги мне найти выход из леса, Анита, — попросил Ру.

Я нахмурилась и ответила:

— Я могу хоть обсыпать тебя хлебными крошками, дай только время.

Он улыбнулся и повернулся к сестре. Поцеловал ее в щеку — безумно нежно.

— Ты знаешь, чего я хочу.

— Я знаю, — ответила она.

— Но это повлияет на тебя так же, как на Родриго, когда он был зачарован в Ирландии.

— Даже сильнее, — нахмурилась Родина. Она начала покачивать руками, в которых держала ладони брата — это походило на старую привычку из детства, которая вдруг вернулась, напомнив о чем-то.

— Ты запретила мне просить ее об этом.

— Это так, — она вновь уставилась в пол, ненавязчиво покачивая руками. — Но если Родриго в наших снах — это ты, то ты, очевидно, веришь, что я бы лучше осталась здесь с ним, а не с тобой, или чтобы ты погиб вместо него — что-то в этом роде, это сложные эмоции… они запутаны. — Родина вдруг посмотрела на него очень серьезно. — Я не хотела, чтобы ты так себя чувствовал из-за меня. Родриго не хотел, чтобы ты чувствовал себя менее ценным, чем были мы с ним.

— Он считал меня слабым и часто говорил об этом.

Родина встряхнула его за руки.

— Родриго говорил то, во что верил, но он любил тебя, Ру. Он горячо любил тебя, как и я люблю.

Ру улыбнулся, и я вдруг ощутила себя вуайеристкой на первом сеансе у психотерапевта. Мы все должны были тихонько уйти в душ и оставить этих двоих наедине.

— Пожалуйста, не уходи без меня, — попросил Ру.

— Куда не уходить? — не поняла я.

— В душ, в спальню. Я чувствую, как велика твоя нужда в ardeur’е, и прошу дозволения стать твоей пищей на эту ночь.

— Эм… учитывая, что ты не можешь мне отказать, это слишком похоже на секс без взаимного согласия, так что — нет. Заманчивое предложение, но я не воспользуюсь тем, кто не способен сказать мне «нет».

— Во имя старейших богов и богинь, ты вся такая искренняя, честная, как священный рыцарь, который и вправду верит своим клятвам. Не ты предлагаешь ему секс, Анита, а он тебе. Он хочет заняться с тобой сексом — хочет еще со времен поездки во Флориду, — закатила глаза Родина — она говорила тоном грубой девчонки, которую переполняет отвращение.

— Не знаю, что на это сказать.

— Я ощущаю твое смятение. Ты почему-то чувствуешь себя ответственной за меня… прости, за нас, хотя наш брат совершил столько ужасных злодеяний с тобой и твоими близкими.

— Я не виню тебя за поступки твоего брата, — сказала я.

— Спасибо, но я хочу иметь дом, Анита. Хочу принадлежать какому-нибудь месту потому, что сам этого хочу, а не потому, что Дина или Родди выбрали его.

— Секс не даст тебе чувства принадлежности, по крайней мере, сам по себе он этого не даст, — возразила я.

— Отсутствие секса чувства принадлежности тоже не породит, — парировал Ру.

Я не могла спорить с его логикой, хотя мне очень хотелось. Поскольку они могли читать мои мысли, я произнесла это вслух:

— Я не знаю, что мне сейчас сказать, так что оставим эту тему на время, — я повернулась к остальным и обнаружила Эдуарда на краю толпы. До меня вдруг дошло, что он и не дернулся, чтобы защитить нас, когда все сверхъестественные телохранители стояли на ушах. Он почему-то знал, что ничего серьезного не произойдет. Как может чуть ли не единственный человек в комнате, лишенный способности читать чужие мысли и чувства, истолковать ситуацию правильно, когда остальные ошибаются? Эдуард чуть улыбнулся мне и приподнял брови, выхватив меня из моих мыслей, вернув меня в настоящее. Все это может подождать.

— Надо решить, что мы делаем с Деймосом, и уже потом разгребать остальное, — сказала я.

— Он захочет спать в драконьей форме, — заметил Ру.

Родина кивнула.

— Ру прав, он меняет форму, и каждая из них реальна, однако ему некомфортно в человеческой.

— Выходит, ему нужно достаточно просторное место, чтобы там спать, — подытожила я.

— Склад, — предположил Никки.

— Он предпочитает комфортные условия или же ему достаточно спать на жестком полу складского помещения? — уточнил Жан-Клод.

— А это важно? — удивилась я.

— Если он остановился на складе, куда будут доставлены постельные принадлежности, это поможет нам определить место, разве не так?

— На некоторых складах продают такие вещи, или хранят их там перед тем, как отправить в магазины, — сказал Никки.

— Я не говорю о том, чтобы изучать оптовые заказы постельных принадлежностей, Никки. Я говорю о мягких подушках, обитых бархатом, дорогих покрывалах в небольших личных заказах, которые отправили с доставкой на склад или в подобное ему полузаброшенное здание.

— Если ты не желаешь, чтобы тебя обнаружили, ты живешь без роскоши до окончания своей миссии, — возразила Родина.

— Я знаю многих мастеров, которые были раскрыты потому, что не смогли жить без комфорта, — парировал Жан-Клод.

— В древней Греции он спал на голом полу пещеры, — сказал Ру.

— Если он хоть немного пообвыкся в современном мире, то захочет более комфортных условий, — заметил Жан-Клод.

— Если он остался прежним, то его нужды будут минимальны, — возразил Джейк.

— Значит, по предметам роскоши его не найти, — констатировал Жан-Клод.

— А где он вообще был последние пару тысяч лет? — поинтересовалась я.

— Мне бы тоже хотелось это знать, ma petite.

— Это имеет значение? — спросил Ру.

— Он выучил современный греческий или какой-либо другой язык? Он вообще умеет читать? — спросил Жан-Клод.

— Ты хочешь понять, закажет ли он с доставкой книги или другие материалы для чтения в то место, где остановился, — догадался Эдуард.

— Oui.

— А он в темноте может видеть? — поинтересовался Питер.

Мы все уставились на него, и внезапно четырнадцатилетний мальчишка показался на лице этого шестифутового парня двадцати одного года от роду, пока Питер изо всех сил пытался не выглядеть смущенным. В конце концов, он уставился на нас в ответ. В четырнадцать его взгляд был бы мрачен, но в двадцать один казался скорее угрожающим. Я почему-то почувствовала, что горжусь им.

— Ты хочешь знать, нужен ли ему свет, чтобы читать, — догадался Ричард.

Теперь все уставились на него, но Ричард смотрел на Питера — ему не было дело до того, что на него пялятся.

— Я помню, что он не из тех драконов, которые нам известны теперь, но некоторые из них видят в темноте и охотятся исключительно по ночам.

— Верно, — подтвердил Ричард. — Бытует теория, что все крупные драконы, которые охотились днем, были истреблены человеком.

— И тогда ночные заняли экологическую нишу дневных, вот почему во всех окаменелостях, которые были обнаружены, драконы маленькие, — сказал Питер.

Ричард кивнул.

— Но видеть в темноте, чтобы охотиться, и видеть в темноте, чтобы читать, это не одно и то же, — он осмотрел комнату. — Леопарды видят в темноте лучше волков. Вы можете прочитать книгу в темноте?

Все верлеопарды в комнате переглянулись между собой, и Родина ответила:

— Мы не читаем друг другу книги в леопардовой форме, Ульфрик.

— Но, если бы вы попытались, вы бы смогли различить символы в полной темноте?

Очередной круг переглядов, на этот раз ответил Ру:

— Я читал бумажную книгу незадолго до полнолуния, но это было до того, как электрический свет заполнил ночь, поэтому в те времена снаружи никогда не было полностью темно.

— Значит, ответ положительный, — констатировал Питер.

— Хорошо подмечено, Питер, но, если нам нужна лампа, чтобы читать, это не означает, что она нужна Деймосу.

— Он никогда особо не выходил по ночам, — заметил Ру.

— У него не особо развито ночное зрение, — добавила Родина.

— Откуда тебе знать? — спросила я.

— Мы напали на него ночью в леопардовой форме, потому что наше ночное зрение превосходно, — ответила она.

— Не вы были теми Арлекинами, кого послали, чтобы убить Деймоса, — возразил Джейк.

— Официально — нет.

— В таком случае, почему вы напали на него?

По их лицам пронеслись выражения, которые, как я поняла, означали, что они как бы переглядываются между собой, хотя в действительности они этого не делали. Это был элемент их пантомимической стенографии, которую они использовали, когда не хотели, чтобы я поняла, что происходит. Один из тех, о которых я уже знала.

— Скажите мне, почему вы напали на Деймоса ночью в верлеопардовой форме? — спросила я.

— Нам приказали, — ответила Родина.

— Кто приказал? — уточнила я.

— До тебя у нас был лишь один мастер, — ответила она.

— И зачем же Матери Всей Тьмы понадобилось, чтобы вы напали на Деймоса ночью в верлеопардовой форме?

— Она желала знать, уязвимее ли он ночью, — сказала Родина.

— Значит, вы позволили нам обсуждать все и планировать, хотя уже знали, что сработает, а что — нет, — констатировал Ричард.

Ру покачал головой.

— Ответь ему, — сказала я.

— Это не так работает, — ответил Ру.

— Повтори то, что сказал Ричард, но в вопросительной форме, — подсказал Никки.

Я сделала, как он сказал.

— Мы не знаем, что вы планируете делать, поэтому нам не известно, сработает ли это, — сказала Родина.

— Я приказываю тебе ответить мне, выиграли ли вы той ночью сражение с Деймосом.

— Нет, — ответила Родина.

— Почти, — ответил Ру.

— Вы — Невесты Аниты. Вы обязаны говорить правду, если она просит ее. Мы не можем ей соврать, — сказал Никки.

— Ты полностью ее Невеста, с нами же она не завершала ритуал, — возразил Ру. — Вот почему Родина способна делать столько всего, что огорчает Аниту.

— Спроси их, знают ли они, как убить Деймоса, — предложил Джейк.

Я так и сделала, но они оба ответили, что нет.

— Спроси, знают ли они, как победить его, — подал голос Эдуард.

— Что значит «победить»? — уточнила Родина. Ру просто ответил: «Возможно».

Кажется, я начала понимать, как это работает.

— Знаете ли вы, как победить Деймоса так, чтобы он больше не мог причинить нам вреда или вызвать нас на поединок за право управлять вампирами Америки?

— Да, — ответил Ру, а Родина кивнула.

— Тогда почему бы вам не просветить нас?

— Потому что последний раз, когда мы пытались убить его, Греция была сильнейшей державой в той части мира, которая сейчас зовется Европой. У нас не было приспособлений, которыми вы владеете теперь. Если нам придется выступить против него, я бы предпочла действовать на расстоянии с помощью вашего ЛПО или чего-нибудь подобного, — ответила Родина.

— Хорошо, в этом есть смысл, но объясни, что вы сделали тогда, и мы совместим ваши действия с современной техникой и посмотрим, что получится, — сказала я.

— Кроме того, по традиции Невест приносят в жертву в битве, чтобы спасти мастера, и я опасаюсь, что, если расскажу, как мы действовали, ты поступишь так же с Ру и со мной.

— Я — живое доказательство того, что Анита такой херни не сделает, — встрял Никки.

— Она влюблена в тебя, а мы для нее — источник вины и напоминание об утрате.

— Я не стану кем-то жертвовать ради того, чтобы прищучить Деймоса, — заявила я.

— Она говорит серьезно, сестра.

— Я чувствую, как ее искренность вибрирует подобно преданному щенку, — с отвращением заметила Родина.

— Если ты хочешь, чтобы Анита больше тебя ценила, комментарии вроде этого тебе не помогут, — сказал Натэниэл.

— И куда же делась та часть, где ты падаешь на колени и сокрушаешься, что оставила меня в тот момент, когда я больше всего в тебе нуждалась? — поинтересовалась я.

С губ Родины сорвался резкий звук, как будто она не могла определиться, плюнуть в меня хочет или просто заорать.

— Я чувствую тягу быть твоей Невестой, но ты оставила нас недоделанными, вы с Жан-Клодом всегда так поступаете.

— Ma petite, солнце встает, я бы предпочел иметь на руках план действий до того, как оно взойдет.

— Ладно, нам стоит переживать о Деймосе после восхода солнца, или же он умрет на рассвете, как большинство вампиров? — спросила я.

— Так и было.

— По этой причине он не мог служить нашей темной королеве, — добавил Джейк. — Он не ожидал, что утратит способность передвигаться под солнечным светом.

— Он горит на солнце? — уточнила я.

— Мы никогда не видели, чтобы он горел на солнце, потому что всякий раз, когда Деймос ощущал приход рассвета, он возвращался в свою пещеру, — ответил Ру.

— Солнце нам не помощник, если он рванет греческим огнем, — заметил Эдуард.

— Резонно, — согласилась я и посмотрела на Ру с Родиной. — Ладно, давайте. Расскажите, как вы напали на него в те старые-добрые времена.

— Те времена не были добрыми, — возразила Родина.

— Я пыталась шутить, но ладно, спасибо, что прояснила. Теперь расскажите, как вы противостояли Деймосу.

— Наша темная королева поместила частички себя в нас троих, — сказал Ру.

— Это еще что значит? — не поняла я.

Он посмотрел на сестру, и она ответила:

— Как нам объяснить тебе, какой она была в те времена?

— Она была на пике своей силы, — сказал Джейк. — Тот ужас, с которым ты столкнулась, Анита, был ничем по сравнению с тем, какой она была тогда.

Я попыталась это представить. Живот скрутило узлом при мысли о том, чтобы столкнуться с ней в ту пору, когда она была еще ужаснее.

— Ну, тогда это пиздец стремно.

— Ты не одолела бы ее, не ослабь ее один из наших предателей, — Родина выразительно посмотрела на Джейка.

— Да, я предал ее, и сделал бы это еще раз.

— Не будь я скована эмоциями Аниты, я бы убила тебя на месте.

— Ты бы попыталась. Вспомни, ведь это я тебя натаскал.

— Ненавижу тебя за то, что ты сделал.

— Я это понимаю.

— Достаточно, — оборвал их Жан-Клод. — Нам нет нужды понимать, каким образом Мать Всей Тьмы поместила частички себя в вас троих, поскольку ни один из здравствующих ныне вампиров на такое не способен. Просто расскажите, что произошло.

— Семеро из наших были посланы, чтобы убить его, — сказал Ру.

— Я знал о четверых, почему оставшихся трех не было в списке? — встрял Джейк.

— Мы многое делали не под запись, как сейчас говорят, — ответила Родина.

— Джейк, не встревай больше, пожалуйста, — попросил его Жан-Клод. — Я хочу получить хотя бы зачаток плана к восходу солнца.

Джейк просто кивнул, не утруждаясь ответом. Умно. Я бы как минимум начала извиняться.

— Четверо были посланы для атаки в лоб у входа пещеру, а мы обогнули холм, чтобы напасть сзади, — продолжила Родина.

— Мы были в получеловеческой форме, — добавил Ру.

— Самого сражения мы не видели, однако мы слышали звук, который предшествовал плевку смертоносным пламенем. Те четверо были облачены в закаленную кожу. Мы знали, что они укрыты ею, поскольку Дракон выплюнул огонь, а после заявил, что их жалкие одежды не спасут их от его гнева. Мы прыгнули на него, когда он смотрел, как они горят, я зашла справа, Родриго — слева, а Ру — со спины.

— Прошу прощения, но я должен уточнить, является ли такая комбинация важной для заклятья? — подал голос Джейк.

— Да, — подтвердил Ру.

Родина продолжила:

— Нам следовало окружить его так, чтобы его огромное тело окутала магия. Четверо из тех, что впереди, сбросили горящие полотна и бросились врассыпную, поскольку были уверены, что исчерпали свою защиту от его страшнейшего оружия, и следующий плевок повлечет за собой их смерть, в то время как наши когти вонзились в него одновременно с трех сторон, и той ночью это были ее когти, наполненные магией и силой. Он вскрикнул и развернулся ко мне, когда я приземлилась у его ног. Я слышала рокот, пока его тело собирало греческий огонь, но меня уже не было на прежнем месте, когда мы услышали щелчок и он выплюнул пламя. Огонь подпалил и оплавил небольшие деревья с заднего входа в пещеру, но я была в безопасности за спиной у него вместе с Ру.

— Он обернулся к нам, — продолжил Ру. — Посмотри он сперва в другую сторону, то увидел был краем глаза, как мы бежим к лесу на той стороне пещеры.

— Не будь у него его огня, мы бы заставили его побегать за своим собственным хвостом, — добавила Родина. — Но он был слишком опасен для таких игр.

— Остальные прикрывали нас стрелами, чтобы мы успели скрыться, — сказал Ру.

— Если бы мы могли выпустить по нему множество стрел единовременно, возможно, это бы убило его, — добавила Родина. — Но для такого дела потребовалось бы слишком много стрелков… — она покачала головой. — Первая партия стреляющих могла бы попасть, однако прочих он спалил бы своим пламенем, и те, кто не был бы ужасно ранен или мертв, сбежали бы, и никто бы не смог винить их в этом.

— Я все еще слышу звук, который он издал перед тем, как полыхнуть огнем, пока мы бежали сквозь деревья. Я думал, он спалит нас прежде, чем мы успеем укрыться, — сказал Ру.

— Мы могли потерять одного или всех, однако другой Арлекин, видимо, шелохнулся и привлек его внимание. Если это было сделано, чтобы спасти нас, я бы хотела знать, кому мне быть благодарной, но мне кажется, это скорее была неосторожность или банальная неудача, которая обратила к себе его внимание и отвернула его от нас. Мы получили достаточно времени, чтобы покинуть радиус действия его огня, — сказала Родина.

— Значит, вы можете сказать, на каком расстоянии от него мы будем в безопасности? — уточнил Эдуард.

— Не с точностью до дюйма, но да, — подтвердила она.

— Прости, Жан-Клод, это был важный вопрос, — извинился Эдуард.

— Вопросы, которые помогут нам построить план, не будут излишними, — ответил Жан-Клод, не используя кличек или французского, это была просто лаконичная фраза. Он даже не был на себя похож в этот момент, но Эдуард все-таки мой друг, а не его.

— Прежде, чем мы собрались в круг в заданном месте, мы услышали крики, — заметил Ру.

— Когда мы обернулись, на земле, у ног Дракона, лежало тело, объятое пламенем, — добавила Родина.

— Даже с леопардовым зрением мы не заметили иного движения, поэтому предположили, что остальные спрятались или бегут, как мы бежали, чтобы оказаться в безопасности, — сказал Ру.

— Он кричал, чтобы мы вышли и встретились с ним лицом к лицу, называл нас трусами и еще кем похуже, — продолжила Родина. — На мгновение меня охватили сомнения, но в следующий миг мы увидели, как он задрожал с макушки вдоль змеиной шеи, все его массивное тело вздрогнуло. Его хвост потрясывало среди листьев и маленьких деревьев с громким, трескучим звуком, как у какой-нибудь гигантской гремучей змеи.

Мне захотелось спросить, когда она успела повидать гремучую змею, ведь это были змеи Нового Света, но я решила забить. Это был праздный вопрос, и он не поможет нам победить Деймоса.

— А после он начал падать, — сказала Родина. — И сжиматься до тех пор, пока не достиг размера человека. Магия, что наша злая королева поместила внутрь нас, сработала. Мы ринулись к нему, поскольку во время действия чар он не мог обратиться драконом. Мы могли его убить.

— Но вы не убили, — заметила я.

— У нас не было шанса. Те трое Арлекинов, что пережили атаку пламенем, выскочили из темноты и напали на его. Мы побежали им навстречу, боясь, что они прикончат его до нашего появления, но нам не удалось поравняться с ними вовремя. Раздался звук, похожий на выстрел современного пистолета, хотя в те времена мы и понятия не имели, что это. Нам не приходило в голову, что это треснула земная кора.

— Землетрясение, ты хочешь сказать, что землетрясение спасло Деймоса?

— Оно не спасло его — земля разверзлась под ним и тремя другими Арлекинами, — Родина помотала головой, как если бы воспоминания об этом переполнили ее.

Ру продолжил:

— Мы видели, как наши собратья Арлекины пытаются добраться до безопасного места, однако если сама земля под твоими ногами не заслуживает доверия, безопасного места вовсе не существует. Мы наблюдали за тем, как первый из них упал в гигантскую трещину в земле. Деймос не побежал — он распростер руки и воззвал. Слов мы не разобрали. А после земля разверзлась под его ногами, и он исчез во тьме.

— Мы думаем, что он взывал к Аресу, чтобы тот спас его, — заметила Родина. — Но правды мы никогда не узнаем. Я спрошу его, когда мы найдем его.

— Как насчет того, чтобы просто убить его, — предложил Эдуард.

Она подарила ему один из своих самых презрительных взглядов.

— Если это все, что мы можем, то разумеется, однако если у нас появится возможность опросить его, я желаю знать, где он пропадал все эти долгие годы. Как он сбежал. Как он собрался с силами и все спланировал, чтобы явиться сюда и бросить вызов Жан-Клоду. Он не из глубоких мыслителей, и время этого не изменит.

— Ты полагаешь, у него есть сообщник? — уточнила я.

— Как минимум один, а может и больше.

— Думаешь, он нашел себе слугу-человека? — спросил Джейк.

— Об этом мне не известно, однако я сильно удивлюсь, если он пришел один.

— Теперь можно задавать вопросы? — поинтересовался Питер.

— Если они помогут нам уничтожить нашего врага, — ответил Жан-Клод.

— Ты упомянула звук, который Деймос издает перед тем, как полыхнуть огнем. Он каждый раз так делает?

— Да, — подтвердила Родина.

— А еще там было про рокот в его теле, когда вы находились рядом, и с этим звуком его тело готовилось полыхнуть огнем, — добавил Ричард.

— Все так, — согласилась она.

— У него во рту происходило что-то, что соотносилось бы с этим щелкающим звуком?

— С той ночи минули тысячи лет, Ульфрик.

— Я знаю, что многого прошу, столько мелких деталей вспомнить, но я бы не стал просить тебя об этом, если бы это не было важно, Родина.

— Что, как ты надеешься, мы сможем вспомнить? — спросил Ру.

Я ответила:

— Мы пытаемся выяснить, можно ли ударить по Деймосу современным оружием, если греческий огонь накроет нас и, вероятно, невинных прохожих за компанию.

— Как вам поможет разобраться с этим щелкающий звук? — не понял Ру.

— Вы говорили, что его тело рокочет перед тем, как дыхнуть огнем, — напомнил Ричард.

— Я все еще не понимаю, как это поможет нам решить, безопасно ли применять против Деймоса современное оружие, — сказал Ру.

— Противотанковое, в частности, — добавила я.

— Если стрелы против него работают и не создают протечку огня, то как насчет современных пуль? — поинтересовался Эдуард.

— Снайпер может снять его с хорошенькой и безопасной дистанции? — спросила я.

— Если только его башка при этом не взорвется и не расплюется греческим огнем по всей округе, — добавил Эдуард.

Я посмотрела на Ричарда.

— Что думаешь?

— Если брата Деймоса убили ударом валуна по голове, то и на его родственнике того же вида это должно подействовать.

— Его брат не был огнедышащим, — возразил Джейк.

Мы все уставились на него.

— Было бы здорово знать такие вещи заранее, — заметила я.

— Это может настолько перелопатить его биологию, что информация о той смерти нам вообще не поможет, — сказал Ричард.

— Ты прав, — согласился Джейк. — Я не предполагал, какой практичной ты можешь быть в решении проблемы с Деймосом.

Я нахмурилась.

— Мы знакомы не первый год, когда это я не была практичной в вопросах охоты и истребления монстров? Я, вообще-то, этим по работе занимаюсь.

— Прошу простить меня, я не догадался, что мы будем сочетать науку и современные орудия для решения этой проблемы. Когда речь идет о королях и королевах среди вампиров, в ход обычно идет вампирская магия.

Я покачала головой.

— Нет смысла использовать магию, если проблему решат пули.

— Но, если мы узнаем, как он создает внутри себя греческий огонь и остается при этом невредим, это подскажет нам, как лучше использовать против него огнестрельное оружие, да и любое другое оружие тоже, — заметил Ричард.

— Деймос дышит огнем, он не причинит ему вреда, — сказала Родина.

— Но ведь греческий огонь — это не совсем огонь, верно? — уточнил Питер.

— Он сжигает все, к чему прикасается, — ответила Родина. — Это и есть огонь.

— Но в данном случае это включает такие штуки, как густые жидкости, верно?

— Он прав, — заметил Ру.

— Это все равно огонь, — возразила Родина.

— Питер, к чему ты ведешь? — спросила я.

— У него это происходит как у драконов в кино? Когда огонь подступает к глотке, он просто проливается наружу?

— Я не уверен, — ответил Ру и посмотрел на Родину. — Сестра?

— Это не похоже на дракона из детских фэнтези, если ты об этом, — ответила она.

Я кивнула.

— Понимаю, к чему ты клонишь. Деймос либо выплевывает различные компоненты для создания греческого огня, чтобы в момент смешения они оказались подальше от его тела, либо…

— Это больше похоже на плевки, чем на дыхание, — согласился Ру.

— Он вообще соприкасается с огнем, когда им плюется, или выдыхает его? — уточнила я.

— Должен соприкасаться, — ответила Родина.

— Какое это имеет значение, если он соприкасается с ним в тот момент, когда выплевывает его? — не понял Джейк.

— Если компоненты для греческого огня инертны, пока они находятся в теле Деймоса, и опасны лишь тогда, когда смешиваются перед плевком, то, думаю, мы сможем взорвать его, не спровоцировав при этом возникновение греческого огня, — заметил Ричард.

— А пристрелить его можно? — поинтересовался Эдуард.

— Только если мы сделаем это быстро и обильно — чтобы убить его до того, как он выплюнет греческий огонь, — сказал Питер.

— Он прав, — согласилась я.

— А как насчет выстрела в голову?

— Если ты гарантируешь, что одним выстрелом снесешь ему башку, то должно сработать, — ответила я.

— Если он будет в своей человеческой форме, то среди Арлекинов и веркрыс найдутся те, кто осилит подобный выстрел, однако если же он будет в драконьей форме, то голова… — Родина соотнесла размеры собственной головы с головой Деймоса — она измерила себя, а после выпрямила руки перед собой и развела их, как рыбак.

— Это в три или в четыре раза больше, чем человеческая голова, — резюмировал Джейк.

— Размер головы не имеет значения, — сказал Эдуард. — Важен размер мозга. У большинства современных животных мозг намного меньше их тел, если сравнивать с человеком, поэтому цель обычно либо меньше, либо такого же размера, как человеческий мозг. Мне не нужно сносить ему всю голову, достаточно размозжить мозг.

— Я не настолько хороша, как ты, с длинноствольным оружием, так что у тебя должно быть достаточно времени для второго выстрела в основание черепа или в верхнюю часть позвоночного столба, потому что обезглавливание означает, что работа сделана. Размозжить мозг сложнее, потому что мы не знаем, где именно в его черепе он расположен, — заметила я.

Эдуард посмотрел на меня, потом на Ричарда, а после — на Питера.

— Если вы, биологи, поможете мне сделать научно обоснованное предположение, то мы сможем убрать его с хорошей и безопасной дистанции.

— Я бы еще и сердце вынула, — сказала я.

— Для такого нам придется раздобыть хорошие защитные костюмы, — сказал Ричард. Он не стал обвинять меня в кровожадности или в любви к насилию, или что он там еще про меня говорил когда-то — просто помогал продумать дальнейшие действия, и это было приятно.

— На случай, если мы заденем места в его теле, где хранятся токсичные и едкие субстанции, пока добираемся до его сердца, — догадалась я.

— Да.

— Верно мыслишь.

— А если ты ошибаешься, и снайперская пуля взорвет его или же приведет к тому, что греческий огонь прольется наружу? — поинтересовалась Родина.

— В таком случае мы порадуемся, что находимся достаточно далеко от него, чтобы нас это не парило, — ответила я.

— Стало быть, идею с противотанковым оружием отметаем? — уточнил Эдуард.

— Думаю, да, мы не можем знать наверняка, что оно не спровоцирует взрыв, тут нет четкой определенности, зато мы точно знаем, что греческий огонь реален, — сказала я.

— Хорошо, — согласился он.

— Потому что у тебя все равно гранатомета с собой нет, — добавила я.

Эдуард улыбнулся.

— Даже федеральный маршал не может взять с собой противотанковую ракету на борт коммерческого самолета.

— Ну, если бы кто-то и нашел способ это провернуть, я бы сделала ставку на тебя, — подколола я.

Он кивнул в знак того, что принял к сведению.

— Значит, теперь нам просто нужно найти его? — спросил Питер.

Я кивнула, остальные согласились.

— Для начала можем поискать склады, которые недавно взяли в аренду, — предложил Джейк.

— Нам неизвестно, как долго он уже в городе, — возразила Родина. — Он мог пробыть здесь несколько недель или месяцев.

— Он должен был пробыть тут достаточно долго, чтобы знать, что Жан-Клод окажется наиболее уязвим в «Запретном Плоде» этой ночью, — заметил Нечестивец.

— Я распахнул свои силы для взаимодействия с аудиторией, и не предполагал, что это откроет меня также и для вызова, — сказал Жан-Клод. В его голосе звучали печальные нотки — срыв выступления огорчил его, ведь он любил находиться на сцене.

— Мы разберемся, как сделать так, чтобы ты мог выступать и дальше, — подбодрила его я.

— Возможно, другие мастера были правы, и это ниже моего достоинства, а также подрывает нашу безопасность.

Я положила ладонь ему на бедро, ощутив его тело под шелковой мантией. И почувствовала, как от моего прикосновения его беспокойство чуть поубавилось.

— Они просто старые консерваторы, которые понятия не имеют, как работают современные реалии, пока те не укусят их за задницу.

Жан-Клод улыбнулся.

— Консерваторы?

— Да, черт возьми, — рассмеялась я. — Они так долго жили в отрыве от мира, что понятия не имеют о его возможностях.

Ричард покрепче приобнял Жан-Клода за плечи.

— Тебе нравится выступать, ты не должен отказываться от этого.

— До тех пор, пока не будет решена проблема Деймоса, вероятно, сцену стоит оставить кому-то другому, — заметил Джейк.

— Безусловно, — согласился Жан-Клод.

— Это даже не обсуждается, — добавила я. — Мы не можем позволить себе еще одну прореху в силе Жан-Клода.

— И это возвращает нас к тому, чтобы ты одарил четвертой меткой своего слугу-человека и moitié bête до рассвета, — сказал Джейк.

— А ты настырный, ты в курсе? — поинтересовалась я.

— Только когда на кону стоит все, ради чего я трудился тысячи лет.

— Туше, Джейк, превосходный аргумент, — заметил Жан-Клод.

Он поднялся на ноги одним из тех текучих движений, которые полностью состояли из грации, отполированной веками практики. Жан-Клод развернулся и протянул руки нам с Ричардом.

— Пойдемте, ma petite, mon lupe, нельзя оставлять дело недоделанным, ибо наш враг воспользуется этим, как брешью в стенах замках.

Ричард принял предложенную руку и позволил вампиру помочь ему встать на ноги. Я посмотрела на предложенную мне ладонь и подняла взгляд на двух мужчин. Это по-прежнему был Жан-Клод, но Ричард улыбался рядом с ним — улыбался так, будто совершенно точно знал, что я приму эту руку, будто… будто у нас все началось с начала и… паника, я начала паниковать. И даже не попыталась это скрыть. Улыбка Ричарда увяла.

— Прости, — сказал он. — Я не знаю, что сказать.

— Ma petite, этой ночью мы укрепляем нашу защиту, и я бы хотел, чтобы Ричард остался сегодня в нашей постели — до тех пор, пока мы не приспособимся к возникшим обстоятельствам.

Я повернулась к Натэниэлу, который сидел рядом со мной на кушетке, и посмотрела в его удивительные лавандовые глаза. Стало спокойнее. Дамиан наклонился через него, чтобы взять меня за руку, и я ощутила прямо-таки ледяное спокойствие, словно мир теперь стал цел и непоколебим.

— Ого, — сказала я. — А ты хорош.

Я уставилась в его зеленые глаза и ощутила ту тягу, которой владеют вампиры: словно я могу провалиться вперед и оказаться в вечной стабильности и безопасности. На мгновение это показалось мне чертовски заманчивой перспективой.

— Ma petite.

Я потянулась было к Дамиану, но мне помешал Натэниэл. Я больше не видела глаз Дамиана, а его ладони в моей оказалось недостаточно, чтобы утянуть меня за собой.

— Прости, это было неправильно, — извинился Дамиан.

Натэниэл обнял меня за плечи, а другую руку положил поверх наших с Дамианом ладоней.

— Ничего не изменится, мы просто добавим еще одного человека в нашу полигруппу.

— Как ты можешь так говорить? — спросил Дамиан. — Когда-то Жан-Клод и Анита любили его. Он — потерянный кусочек триумвирата. Я знаю, как важен для меня наш триумвират, как сильно я люблю вас обоих, и что нас связывают между собой вампирские метки. Меня по-прежнему не привлекает ни один мужчина, кроме тебя, а все прочие женщины кажутся мне фривольными и мягкосердечными по сравнению с Анитой. Я никогда не был так счастлив, как с вами двумя, когда мы вместе. Мои любимые ночи на работе — те, когда Анита приходит, чтобы станцевать со мной, или ты приходишь, чтобы научить меня и посетителей современным танцам.

— Ты хороший ученик, такой сексуальный, — заметил Натэниэл, и с улыбкой наклонился к зеленоглазому вампиру. Дамиан подался ему навстречу, их губы встретились — мягко и нежно. Это зрелище наполнило меня счастливым теплом от осознания того факта, что они мои, а я их. Натэниэл отстранился от поцелуя, и я заняла его место, что застало Дамиана врасплох — он распахнул глаза, а после наклонился вперед для поцелуя, и я сделала то же самое.

Поцелуй вышел долгим и глубоким, с моим языком между крепкими кончиками его клыков, когда он распахнул для меня рот пошире. Мы обняли друг друга, а руки Натэниэла прижали нас крепче, так что мы прервали поцелуй и повернулись к нему. Я нащупала губы Натэниэла, а Дамиан — его щеку.

— Хватит! — рявкнул Жан-Клод, обрушив на нас поток своей силы.

Было мгновение, когда я не могла понять, где я, кто я, даже когда Натэниэл шепнул в наших головах: «Достаточно». Я прижалась к нему, перекинув ногу через его бедро — часть меня понимала, что так сверкаю своими прелестями на всю комнату, но это недостаточно серьезно меня парило, чтобы сесть по-другому. Дамиан прижался к Натэниэлу с другой стороны, хотя он был слишком высоким, чтобы положить голову на плечо Натэниэлу, как это сделала я. Я посмотрела на Жан-Клода — он стоял над нами, и я чувствовала, как он огорчен, но это ощущение ускользало под натиском удовольствия Натэниэла и многовековым самоконтролем Дамиана, который тоже на мгновение поддался Натэниэлу. Я вдруг поняла, что сила Натэниэла заключалась в том, что он использовал тот ледяной контроль, который за столетия выработал Дамиан, и которым он сам боялся теперь воспользоваться. А Натэниэл не боялся.

— Ты бросаешь мне вызов? — полюбопытствовал Жан-Клод. Он казался скорее удивленным, нежели разгневанным. Ричард стоял рядом с ним, однако по его лицу было ясно, что он понятия не имеет, что делать — он и так был не в своей тарелке.

— Нет, — ответил Натэниэл, и его голос прозвучал так уверенно — в нем не было ни единой нотки всеобъемлющих наслаждений, которые испытывали мы с Дамианом.

— В таком случае, что это такое?

— Это — четвертая метка, то, какая она, когда сила не пугает тебя. Если бы я не был помолвлен с Микой, а мы трое не представляли бы из себя счастливый тройничок, этого могло быть достаточно. Не будь я таким моралистом, мог бы поглотить их обоих.

— Такое чувство, что ты уже, — заметил Ричард.

— Я позволил этому произойти, чтобы вы двое поняли, на что это похоже. Когда я только получил контроль над триумвиратом Аниты, я не понимал, что случилось. Зверь зова не должен уметь такую херню. Как только я осознал, что наделал, я постарался научиться себя контролировать и, в частности, не поглощать Дамиана, — вампир поцеловал его в щеку, однако Натэниэл проигнорировал это и продолжил как ни в чем не бывало. — У Аниты есть ты, и ее власть надо мной, поскольку она мой мастер, так что, думаю, я бы не смог поглотить ее полностью, но даже сейчас я не был уверен в том, что провернул с Дамианом, пока не понял, что это моих рук дело.

— Ричард стал моим любовником по своей воле, — сказал Жан-Клод.

— Это хорошо, потому что, если бы он этого не сделал, а ты бы контролировал вас троих, он бы отдал это решение тебе. К тому моменту, как я понял, что согласие Дамиана во многом не было добровольным, стало уже слишком поздно.

— Но это так приятно, — промурлыкал Дамиан у лица Натэниэла.

Я уже начала приходить в себя и убрала ногу с его бедра, но мне по-прежнему хотелось прижиматься к Натэниэлу с одной стороны и к Дамиану — с другой.

— Достаточно приятно, чтобы не хотелось отбиваться, париться или оттолкнуться, а можно было пустить все на самотек, — сказала я.

Натэниэл чмокнул меня в макушку и повернулся, чтобы потереться лицом об щеку Дамиана. Вампир обратил это движение в поцелуй, и Натэниэлу пришлось напрячь свою силу — он будто бы дернул конец поводка.

— Не сейчас, красавчик, — сказал он, и вампир отстранился достаточно, чтобы ничто не мешало ему говорить.

Я немного выпрямила спину, потому что мне не понравилось, что меня дергают за поводок.

— Кто будет управлять твоим триумвиратом, Жан-Клод? — спросил Натэниэл.

— Жан-Клод будет им править, — ответил Джейк.

— Неужели? Ты правда будешь? — поинтересовался Натэниэл, переведя взгляд с Джейка на черноволосого вампира, стоящего над нами.

— Они не желают быть злом, но видят зло в том, чтобы контролировать других, — заметила Родина.

Натэниэл глянул на нее и кивнул. Я выпрямилась еще сильнее, отодвигаясь подальше, чтобы больше не быть к нему приклеенной.

— Если я не встала во главе нашего триумвирата, то с Жан-Клодом вряд ли будет лучше. Я слишком противоречивые чувства испытываю к Ричарду из-за того, что он вернулся только сейчас.

— Ты разве не помнишь, что в какой-то момент у Ричарда была своя версия ardeur’а, в номере отеля в Эшвилле? — напомнил Натэниэл.

Я кивнула.

— Ричард хотел, чтобы я любила его и только его, чтобы наши отношения стали моногамными, и, если бы у меня под рукой не оказался Джейсон, чтобы провернуть спонтанную метафизическую встряску, то мог бы преуспеть.

— Я тогда не понимал, что я делаю, Анита.

— Как и я, — заметил Натэниэл.

— Такого больше ни с кем не произойдет, — сказал Ричард.

— Но, если Жан-Клод, находясь в противоречии по поводу своей власти, как и Анита, поставит вам четвертую метку, тебя разве не соблазнит перспектива прокатить их обоих? Думаю, речь идет об обоих — тебе вряд ли захочется ограничиться кем-то одним, и ты можешь оказаться в силах прокатить их так, чтобы вы вновь остались только втроем. Ты сможешь стереть всех, кого они любят, оставив лишь вас троих.

— Я сильнее Дамиана, намного сильнее, — возразила я.

— Так и есть, но у тебя чуть ли не фобия появляется, когда речь заходит о том, чтобы навязать себя кому-то, если только это не вопрос жизни и здоровья.

— Меня тоже может искусить перспектива овладеть Ричардом и Анитой так, чтобы они стали моими настолько, насколько ma petite никогда не была моей, — задумчиво кивнул Жан-Клод, пока я изо всех сил пыталась освободиться от того, что провернул со мной Натэниэл.

— Могу с уверенностью сказать, что это пиздец какая соблазнительная перспектива — стать для кого-то самым-самым, — заметил Натэниэл.

— Ты уже для меня самый-самый, — сказала я, слегка отодвигаясь от него на кушетке в надежде, что это поможет мне прочистить голову.

— Повезло мне, ведь если бы я заставил тебя полюбить меня вопреки твоему желанию, ты бы, наверное, убила бы меня, чтобы освободиться.

Мне хотелось поспорить, потому что я годами любила Натэниэла, но я вдруг подумала обо всех тех вампирах, которые пытались взять меня под контроль, и…

— Если бы мы были просто знакомыми, и тебе не было бы места в моей жизни, то — да, я бы поставила на кон наши жизни, лишь бы не оказаться в рабстве.

— И, если бы я не был хорошим, не был выше этого, это и вправду могло стать рабством, — протянул Натэниэл и посмотрел на остальных.

— Большинство вампиров плохие и не хотят быть выше этого, — заметила Родина.

— Мы пытаемся стать лучше, — возразил Жан-Клод.

— У Аниты по-прежнему слишком много противоречий внутри чтобы встать у руля. Остаетесь вы с Ричардом, но ты не желаешь, чтобы это место занял Ульфрик.

— Ты не веришь, что я буду стараться ради всеобщего блага? — спросил Ричард.

— Я рад, что ты растешь над собой и принимаешь свою бисексуальность с Жан-Клодом, это многое значит. Поздравляю, но эти изменения могут сдать назад, если ты перестанешь вкладываться. Четвертая метка способна подарить тебе все, о чем ты так долго мечтал, это соблазнительно, как яблоко из Эдемского сада, — сказал Натэниэл.

— Я не хочу никем овладевать, особенно если речь идет об Аните, ведь я чувствую, что она больше не влюблена в меня, и на самом деле даже зла на меня. Если после такого она вдруг проснется утром и начнет считать меня замечательным, я пойму, что виноват в этом.

— Может, и нет, жизнь Жан-Клода станет намного проще, если вы двое вновь полюбите друг друга.

— Я бы не предал нас, а это и есть предательство, — возразил Жан-Клод.

Я отодвинулась на самый дальний край кушетки — подальше ото всех них, и особенно — от Натэниэла.

— Не вздумай еще раз меня прокатить вот так.

— Я вообще не должен уметь тебя прокатывать, — ответил он.

— Плевать, просто не делай так больше.

— Даже если мы на свидании с Дамианом?

Я закрыла глаза, поглубже вдохнула и медленно выдохнула, считая про себя, но мне пришлось вдохнуть еще раз, чтобы посчитать снова и не вызвериться на него.

— Проклятье, Натэниэл, я тебя люблю, но ты перегибаешь палку.

— Наш триумвират работает, потому что я стою у руля. Я осторожен, но я заставляю его работать, чтобы мы трое были счастливы.

— Тот факт, что Натэниэл принял на себя бремя власти, спасло вам жизни в Ирландии, — напомнил Джейк.

— Но это моя некромантия подняла армию призраков, — возразила я.

— Однако именно Натэниэл стал тем мостом, который объединил твою силу и энергию, которую они с Дамианом предложили тебе.

Какое-то время я сидела молча и просто дышала, но, наконец, сказала:

— Нет, я не хочу, чтобы ты прекращал работать над нашим с Дамианом триумвиратом. Какая-то часть меня ненавидит то, что я сейчас скажу, но я, возможно, никогда не смогу взять на себя такую ношу, и я знаю, что Дамиан тоже не станет этого делать.

— Хорошо, спасибо. И прости, что напугал тебя, но я должен был убедиться, что Жан-Клод с Ричардом понимают, что может пойти не так с четвертой меткой.

— Благодарю тебя, mon minet, хотя, возможно, мне стоит прекратить звать тебя моим котенком, ведь ты стал совсем взрослым котом.

— Мне нравится, когда ты зовешь меня своим котенком, и ты это знаешь. Не хочу быть в списке крупных кошек, мне достаточно быть маленькой.

— С той силой, которая дает тебе власть над Анитой и Дамианом, ты мог бы стать крупным игроком, — заметил Никки.

— Я не хочу быть крупным игроком. Я просто хочу, чтобы те, кого я люблю, были в безопасности и счастливы.

— Если ты хотел, чтобы я отказалась ставить сегодня четвертую метку с ними, то ты преуспел, — заметила я.

— Нет, Анита, суть в том, что ты должна это сделать, — Натэниэл повернулся ко мне, и Дамиан обнимал его за плечи, все еще пьяный от силы. — И ты должна сделать это прямо сейчас, до рассвета, потому что ты не можешь оставить Жан-Клода уязвимым.

Я покачала головой.

— Я очень тебя люблю, но если ты не примешь четвертую метку, то это все равно что напичкать дом сигнализацией и оставить входную дверь открытой. Вся метафизическая мощь мира не спасет нас, если Деймос или другой вампир войдет в эту дверь.

— Мы бы спокойно пошли ставить четвертую метку, если бы не ты, — заметил Ричард.

— Анита бы не пошла.

Я опустила глаза, не желая ни с кем встречаться взглядом, но эмоции у меня были такими сырыми, что это не имело значения. Я посмотрела в прекрасное лицо Ричарда, но в моей голове стало неожиданно одиноко, и я его не хотела. Красив тот, кто поступает красиво, а мы друг друга потрепали изрядно, и делали это слишком часто. Теперь я была счастлива. Жизнь удалась, мать ее, а с Ричардом она никогда не удавалась.

— Четвертая метка не сработает, если она будет сопротивляться ей, — сказал Натэниэл.

Я уставилась на него.

— Ты думал, я откажусь в последнюю минуту.

— Мне жаль, но — да, так и думал.

Я прокрутила эту мысль у себя в голове и поняла, что не могу с ней спорить.

— Черт.

— Рассвет идет, ma petite, чего бы ты хотела от меня, от нас?

Я посмотрела на того, кто был в списке любовей всей моей жизни, моим женихом, и у меня не было для него хорошего ответа. Я перевела взгляд на Ричарда, мрачно стоявшего рядом с Жан-Клодом, потому что он тоже не знал, что нам делать. Господи, Натэниэл, обязательно было выставлять все вот так?

— Если бы я мог сделать это по-другому, учитывая, как мало времени у нас до рассвета, я бы это сделал, но ты из тех людей, которые рывком сдирают пластырь, и ты всегда была такой, и никакой другой подход с тобой не работает.

Я кивнула, потому что в этом он был абсолютно прав. Еще раз вдохнув поглубже, я встала и протянула руку Жан-Клоду, а затем другую, немного медленнее, Ричарду. Жан-Клод мигом принял мою ладонь с облегченной улыбкой на губах, а Ричард колебался, но тоже принял. В тот миг, когда мы трое соприкоснулись, сила прокатилась по нам такой волной, что если бы она была физической, то у меня бы волосы отвело назад, как от ветра.

— Сделаем это.

— Ты уверена, ma petite?

— Что это хорошая идея? Нет. Что мы не можем оставить дверь открытой для Деймоса — абсолютно, блять, да.

Я повела ребят к дальним занавескам. Итан и Никки опередили нас, чтобы открыть нам проход. Истина, Нечестивец, Родина, Ру и Джейк последовали за нами. Они пришли, чтобы защитить нас от врагов, которые могли прятаться где-то поблизости, но здесь, в подземельях «Цирка», драться им не с кем. Мы были втроем — я и двое мужчин, которых я полюбила раньше всех остальных, любила дольше всех остальных, ненавидела, боялась — слишком длинный список эмоций. Ладонь Жан-Клода в моей была прохладной, словно даже та кровь, которую он выпил у Ричарда, улетучилась, пока он защищал нас. Для четвертой метки ему нужно будет взять кровь, так что все в порядке. Ладонь Ричарда в моей была теплой, он по-прежнему был шикарен и очень старался этой ночью в стиле идеального извинения, но это все еще казалось неправильным — забраться вместе в душ и повязать себя с ним еще крепче. Одна ночь хороших поступков не перекроет годы плохих. Я верила, что он изменился, однако такие кардинальные перемены обычно не выдерживают проверку временем. Люди постепенно возвращаются к тому, что для них «нормально». Мне приходилось бороться с самой собой, чтобы не возвращаться к тем старым паттернам, которые изолировали меня и заставляли чувствовать себя жалкой. Я понимала, как это тяжело — бороться за что-то хорошее, когда твои старые привычки, комфортные привычки, шепчут тебе милые глупости и пытаются вновь уничтожить твое счастье. Сможет ли Ричард устоять под их натиском? Достаточно ли он силен, чтобы быть честным с самим собой за пределами «Цирка», или он вернулся к нам лишь наполовину? Останется ли он в «шкафу», притворяясь человеком и натуралом, и согласится ли на такое Жан-Клод?

— Ma petite, мы тебя слышим.

— Черт.

— Анита, я понимаю, что ты сомневаешься, — сказал Ричард. — И ты имеешь на это право — я сам дал тебе его. Я уже известил главу своего департамента о том, что я вервольф.

Я запнулась на ходу, потому что хотела остановиться, а Жан-Клод продолжал идти вперед.

— Ma petite, отвечать на вопросы можно и по дороге в душ.

Я продолжила путь и спросила:

— И что сказал глава твоего департамента?

— Он удивился, но с работы меня еще не выгнали. У меня теперь докторская степень, так что, если меня уволят, возможностей для устройства стало гораздо больше. Я рассказал ему, как американские граждане подписываются на пребывание в государственных убежищах с разрешением на выход оттуда, как только они возьмут под контроль свою териантропию, но из-за того, что их никто не обучает этому, они остаются там навсегда, и даже подписывают на такое своих детей, не понимая, что больше никогда их не увидят.

— Если он возглавляет твой департамент, то он должен быть биологом и учителем. Как так вышло, что он не в курсе всего этого?

— Он верил той чепухе, которую несло правительство — что они выпускают оборотней на свободу, как только те берут под контроль своего зверя. Он знал, что родители подписывают на это своих детей, и те исчезают. Школа пользовалась большим успехом, так что об этом говорили во всех новостях. Я сказал ему, что хочу помочь детям в других штатах — и как учитель, и как тот, кто покажет им, что у них может быть хорошая жизнь, что положительный тест на териантропию не означает, что всему пришел конец. Он это понял и даже согласился.

— Ты помог нам с проектами для школы здесь, в Миссури, — раздался женский голос из дальнего конца коридора. Я обернулась, чтобы увидеть Эйнжел в ее красной ночнушке, которая отлично подчеркивала ее соблазнительные формы. Она была из числа тех немногих оборотней, которые предпочитали спать в одежде, и ее хороший вкус в нижнем белье оказался всего лишь бонусом к этой привычке. Ее волосы, наконец, полностью отросли в натуральный светлый блонд, и теперь она больше походила на секс-символ пятидесятых, чем на очередную жертву из вампирского фильма семидесятых.

— Смотришься как готовый обед, — заметила я.

— Восхитительно, — согласился Жан-Клод.

— Я собирался ответить вежливо и по-деловому, но уже не могу вспомнить, что именно хотел сказать, — добавил Ричард.

Эйнжел одарила нас улыбкой, которая подходила к ее одежде. Ей нравилось находиться в центре внимания и когда она одевалась в стиле рок-н-ролльской готики, и когда на ней было нижнее белье, как сейчас. Когда она выбирала деловой стиль или одевалась как социальный работник, то это выглядело настолько консервативно, что казалось, будто она прячется.

— Поздравляю с защитой докторской, Ричард.

Он выглядел удивленным, словно не ожидал, что сперва она заговорит с ним.

— Эм, спасибо.

— Когда мы общались в прошлый раз, ее у тебя еще не было, — добавила Эйнжел, и, хотя язык ее тела и улыбка были чертовски сексуальными, тон голоса звучал так, словно она сейчас на деловой встрече. Она сделала это нарочно, без особых усилий, так что по телефону она могла говорить что угодно, и по ее голосу вы никогда не догадаетесь, что она в это время творит на другом конце провода.

— Нет, не было.

— Не виню тебя за то, что ты не выходил из шкафа до тех пор, пока не получил ее, — сказала она, держа руку на бедре. — Степень магистра по соцработе стоила мне больших трудов. Не хотелось бы вылететь из проекта прямо перед получением докторской.

— Это одна из причин, почему я ждал, — согласился Ричард. — Слово «Доктор» перед твоим именем производит впечатление, даже если ты не врач. Думаю, если бы больше профессионалов признались в том, что они оборотни, это помогло бы людям понять, что у нас может быть нормальная жизнь, хорошая жизнь.

Мы остановились, поравнявшись с ней, и Жан-Клод сказал:

— Давайте поприветствуем нашу восхитительную Эйнжел и пройдем в душ, чтобы разделить четвертую метку до того, как я усну для этого мира на день.

Я отпустила их ладони и пошла к ней, но как только я разжала пальцы, возникло ощущение, что весь стресс и напряжение, которые накопились за эту ночь, нахлынули на меня, и все, чего мне теперь хотелось, это спать. Я потянулась назад, к ребятам, а они уже тянулись ко мне в ответ.

— Что это было? — спросила я.

— Будто наш враг чувствует, что мы собираемся закрыть ту дверь, через которую он проскользнул в прошлый раз, — сказал Жан-Клод.

— Хочешь сказать, он выкачивает силу из нас прямо сейчас? Как он сюда пробрался? — не поняла я.

— Я не знаю, ma petite.

— Тогда поцелуйте нас и дуйте уже за четвертой меткой, — сказала Эйнжел.

Сперва я не поняла, о каких «нас» она говорит, и вдруг почувствовала Мефистофеля — моего Дьявола, Дева, еще до того, как он заговорил:

— Я собирался сексуально покапризничать из-за того, что ты собираешься привести в нашу постель еще одного мужчину, не обсудив это со мной, но я чувствую утечку твоей силы.

После чего я увидела его — светловолосого, загорелого, ростом в шесть футов и три дюйма (190 см. — прим. переводчика), он шел к нам по коридору. Единственное, что омрачало привычное зрелище, это коричневые пижамные шорты из шелка, которые так сильно обтягивали его пах, что я даже не могла сказать, прячут ли они хоть что-нибудь — настолько они его подчеркивали, как и должно быть в случае с хорошим бельем. Это заставило меня задуматься, а не прервалось ли его свидание с Ашером, ведь у этого вампира была слабость к коричневому шелку и сатину. Мысль Дева промелькнула у меня в голове: «Нет», это просто была его единственная пижама. Вслух он сказал:

— Как бы меня это не бесило, вы должны закончить с метками этой ночью, — его идеально модельное лицо было серьезным и несчастным, давненько я его таким не видела. Он был сам на себя не похож.

Я вопросительно уставилась на Эйнжел, надеясь, что она мне все объяснит, ведь она, как и Дев, была золотым тигром, и она его сестра. Она в ответ посмотрела на меня так, словно я сама должна была знать, в чем дело. С тех пор, как мы с ней начали встречаться, она частенько на меня вот так смотрела, но, как и все люди, которые встречаются с прекрасными женщинами, большую часть времени я понятия не имела, к чему она клонит.

Я вновь попыталась прочесть мысли Дева, но он подумал про себя четко и громко: «Пожалуйста, не дави, у меня есть причины закрываться». Я отстала, потому что таково было наше соглашение со всеми, с кем мы связаны: чтение мыслей, как и прикосновение, только по согласию. Порой сильные эмоции или яркие мысли просачиваются наружу случайно — это как подслушать ссору в другой комнате, но за вычетом таких случаев все делалось по согласию сторон.

Эйнжел закатила глаза и подошла ко мне за поцелуем.

— Не отпускай парней, я сама все сделаю, — сказала она, и в ее улыбке был флирт с легкой дьяволинкой, она могла бы улыбнуться шире, до ямочки в уголке губ, в конце какой-нибудь сексуальной тирады, вот только этот комментарий очертил всю ее нижнюю губу. Без помады ее верхняя губа казалась тоньше, но нижняя всегда была полной.

Я покрепче сжала руки Жан-Клода и Ричарда, и подалась навстречу Эйнжел. Она наклонилась ко мне и взяла мои щеки в ладони, как чашу. Ее поцелуй был нежным, но основательным, пока мои глаза не закрылись и я не прижалась к ней. Она обняла меня, притянув к себе, и я попыталась высвободить руки, чтобы обнять ее в ответ, но Жан-Клод с Ричардом покрепче стиснули мои ладони, и этого хватило, чтобы я поцеловала ее крепче — с языком и зубами, вжимаясь в нее всем телом. Она ответила взаимностью, и мы, походу, немного увлеклись, потому что мужские руки вокруг моих ладоней стиснулись крепче, и я невольно попыталась высвободить пальцы — не потому, что хотела, чтобы они меня отпустили, а потому что не могла не посопротивляться хотя бы чуть-чуть. Это желание передалось в поцелуй, и Эйнжел отстранилась, тяжело дыша, как и я. Она почти смеялась, когда заговорила:

— Будь у нас время, я бы заставила тебя пососать мою грудь.

Я рассмеялась в ответ, все еще потягивая за руки моих мужчин, однако все мое внимание в этот момент принадлежало женщине передо мной.

— Тебе не нужно заставлять меня, когда речь заходит об этом.

— Мне бы хотелось быть коварной лесбиянкой, которая заставляет натуралку экспериментировать, пока мужчины удерживают тебя, чтобы полюбоваться на это зрелище.

— Нет, тигрица наша, ты же знаешь, мне не нравится только смотреть, — вмешался Жан-Клод.

Она ухмыльнулась ему достаточно широко, чтобы мелькнули зубы, а глаза у нее блестели азартом.

— Быть может, смотреть до тех пор, пока не настанет твой черед присоединиться.

— Уже лучше, моя тигрица.

— Разве это не делает тебя коварной бисексуалкой? — поинтересовалась я.

— Верно, в порно фантазия всегда сводится к тому, что лесбиянку заносит, и один хороший трах превращает ее как минимум в бисексуалку. На самом деле это неправда, но отлично работает в качестве фантазии, — ответила она.

— Ты реально наслаждаешься прелюдиями, — заметила я.

— Так и есть, — ответила Эйнжел, чертовски довольная собой.

Я ощутила, как смешались мысли Ричарда, пока он решал, что спросить, и должен ли он вообще спрашивать. Можно ли ему, пригласят ли его, или он должен просто молчать и оставаться вне игры? Как получить согласие и не показаться при этом навязчивым? Что я буду чувствовать по этому поводу? А Жан-Клод? Он так себя сдерживал, а теперь его эмоции раскрылись. Я не винила его.

Оглянувшись через плечо, я обнаружила, что на лице Ричарда почти не было видно его смятения. Хорошо для него, на моем лице все было бы написано жирным шрифтом.

— Все в порядке, Ричард, — сказала я и повернулась обратно к Эйнжел. — Ричард во всем сомневается, даже не спросив, но ему интересно, включен ли он в твой сценарий?

Эйнжел оглядела его с ног до головы так, будто принимала во внимание каждый дюйм, который могла увидеть, да и который не могла — тоже. Затем она очень серьезно посмотрела мне в глаза.

— Тебе известен мой вкус в мужчинах, что ты думаешь?

— Я думаю, вы друг другу понравитесь, и этот сценарий зайдет всем нам.

Она улыбнулась, и эта улыбка достигла ее глаз, наполнив их шкодливым удовольствием, которое часто мелькало там, когда она не на работе.

— В таком случае, да, он включен.

Я услышала, как Ричард у меня за спиной сглотнул или прочистил горло, или просто пытался понять, что ему сказать. Наконец, он остановился на «Спасибо, я жду приглашения в какую-нибудь ночь».

— Не за что, — ответила Эйнжел и подмигнула мне, прежде чем скользнуть к Жан-Клоду. — Твоя очередь.

— Позволь мне официально представить тебе нашего третьего, — ответил он, и я бы увидела, как представляются друг другу Эйнжел с Ричардом, но передо мной оказался Дев — его красивое лицо было очень серьезным.

— Теперь моя очередь? — спросил он. Нужда в его глазах была почти невыносимой, но это была не страсть, а что-то посложнее. — Не пытайся прочесть меня сейчас, Анита, прошу тебя.

— Ладно, тогда поцелуй меня, красавчик-дьявол.

Он улыбнулся и наклонился, чтобы прижаться своими губами к моим.

39

Дев поцеловал меня нежно, пробежавшись пальцами по обнаженной коже моих плеч, почти невесомо рисуя линии, пока другой рукой он обнял меня за щеку, и его пальцы затерялись в моих густых кудрях. Удовлетворенный вздох сорвался с его губ в мои, как ключ, поднесенный к замочной скважине. Мои губы пригласительно открылись ему навстречу, и он нежно приник к ним, поддразнивая и изучая меня языком вместо того, чтобы прорваться внутрь, как мог бы сделать. Меня бы и так, и так устроило, но какая-то часть меня расслабилась в том поцелуе, который он выбрал, и в его руках, которые обнимали меня со спины, спускаясь туда, где глубокий вырез сменялся грубоватыми бусинами платья, и мне ужасно хотелось, чтобы они исчезли, и я смогла почувствовать его руки на своей обнаженной коже.

Он знал, чего я хотела, поэтому, не прерывая поцелуй, скользнул руками по краю моего платья и подтянул его вверх, высвободив мою правую руку, но закончить начатое он бы не смог — для этого нужно было либо разорвать поцелуй, либо отобрать мою левую руку у Жан-Клода. В этот момент я поняла, что Ричард больше не прикасается ко мне, однако сила при этом не ослабла и ничто не пыталось вторгнуться в нашу энергию. Я так удивилась, что сама прервала поцелуй, и сила рухнула, как птица, которой обрезали крылья.

Дев коснулся моего лица и сила вновь возросла. Ричард схватил меня за руку, но энергия уже стабилизировалась. Дев смотрел на меня сверху вниз, распахнув глаза. До меня вдруг доперло, что я стою голая в коридоре, платье висит у меня на одной руке, за которую меня все еще держит Жан-Клод, и еще на мне мои рабочие ботинки. Я напрочь забыла о том, что в коридоре находились люди, которые не были моими любовниками, да и, черт возьми, что тут вообще кто-то еще присутствует, кроме нас пятерых.

— Что это было? — спросил Ричард.

— Отпусти ma petite на минутку.

— Кто должен меня отпустить? — уточнила я.

— Ричард, — ответил Жан-Клод.

— Хочешь, чтобы я перестал ее касаться?

— Oui.

— Но…

— Mon lupe, ночь уходит, прошу, не заставляй меня просить дважды.

Ричард перевел взгляд с Жан-Клода на меня. Его глаза расширились, и я поняла: по мне было видно, что я не против. Не благодаря нашей метафизической связи я знала, что он чувствует, а потому что когда-то я запомнила большую часть выражений его лица, ведь мы были влюблены друг в друга, и я считала, что он — мой единственный.

Я кивнула. Ричард отпустил мою руку, но сила продолжала гудеть. Любопытно. Я огляделась и обнаружила, что Эйнжел и Жан-Клод держатся за руки.

— Я пропустила ваш поцелуй?

— Non, ma petite, в тот момент, когда ты коснулась нашего Дьявола, сила привлекла наше с Эйнжел внимание.

— Ты чувствуешь ее золотого тигра так же, как ранее — льва? — поинтересовался Джейк.

— Да.

— Отпусти и глянем, что будет, — сказала я.

Жан-Клод знал, что я имею в виду, и просто отпустил мою руку. Моя энергия осталась такой же, а его — изменилась. Ноги у него подкосились, и Эйнжел с Ричардом пришлось подхватить его, чтобы он не упал. Жан-Клод потянулся ко мне, и я взяла его за руку. Он выпрямился и посмотрел на меня.

— Я не понимаю, — сказал он.

— Анита делит четвертую метку с Мефистофелем, — произнес Джейк.

— Дев — верлев и вертигр, может, нужны оба, — предположил Никки.

— Подойди, мой Дьявол, давай обнимемся.

Дев двинулся к Жан-Клоду, держа меня за руку. Эйнжел отстранилась, чтобы Дев мог обнять вампира одной рукой. Жан-Клод подался к нему навстречу.

— Ричард, пожалуйста, отпусти.

Ричард колебался, но все же сделал шаг назад, чтобы остались только мы двое и Дев. Энергия не просела. Жан-Клод попросил высокого вертигра поцеловать его. Тот наклонился, и в момент поцелуя сила омыла нас, играя в наших волосах. Дев был моим золотым тигром, так что это должна была быть моя сила, но это была сила Жан-Клода.

— К тебе взывает лев или тигр, мой король? — спросил Джейк.

Жан-Клод отстранился и произнес:

— Золото, это золотой тигр.

— Я поставила ему четвертую метку, откуда взялось место для Жан-Клода? — не поняла я.

— Ты не вампир, — ответил Джейк.

— Мефистофель будто бы ждет, что я… закончу это, — протянул Жан-Клод, но как-то неуверенно.

— Ничего личного, но если у нас сейчас есть время только для одной четвертой метки, то это должна быть моя, наша, — вмешался Ричард.

Дев посмотрел на него и зарычал. Я уже привыкла к тому, что звериные звуки срываются с человеческих губ, но Дев был чуть ли не последним в списке тех, кто станет бороться за доминирование. Он старался ладить с другими, но, думаю, у всех есть свой предел.

— Есть способ завершить обе метки до рассвета, — внезапно подал голос Джейк.

Жан-Клод покачал головой.

— Мы не можем подгонять себя ardeur’ом, Джейк. Я должен контролировать ситуацию, ardeur не позволит этого ни мне, ни ma petite, ни Ричарду.

— Секс не является обязательным условием для установления четвертой метки, — возразил Джейк.

— Для линии Бель Морт это не так.

— Но ты теперь сам источник своей линии, Жан-Клод, тебе не нужно следовать правилам, которым тебя обучила твоя старая госпожа.

— Я… я не знаю, как поставить метку без секса. Белль говорила, что сексуальный обмен — это и есть четвертая метка, потому что обмен кровью завершает третью.

— Это необязательно должна быть кровь, нужно всего лишь обменяться телесными жидкостями, пока мастер-вампир произносит слова. Если исключить их, то обмен слюной во время поцелуя сделает свое дело, — пояснил Джейк.

— Когда мы ставили метку с Дамианом и Натэниэлом, у нас был и секс, и кровь, потому что трудно взять кровь одновременно у двоих.

— Верно, по традиции это не происходит единовременно, сперва идет либо зверь, либо слуга, — согласился Джейк.

Я вспомнила вампира, который завершил со мной четвертую метку — ничего сексуального в этом не было. Я убила его, зная, что, возможно, умру вместе с ним, но лучше так, чем позволить ему контролировать меня целую вечность. И вот теперь я добровольно наступаю на те же грабли, но в этого-то вампира я влюблена. Другой много лет назад пытался силой заполучить то, что я сейчас отдавала по собственному желанию. Секс и магия завязаны на этом: насилие и добровольность меняют их на корню.

— Будет не слишком весело, если мы ограничимся кровопусканием, но если Жан-Клод сделает себе два пореза, то мы с Ричардом сможем взять его кровь одновременно, пока он произносит слова.

Жан-Клод уставился в потолок, но я знала, что он смотрит намного выше, сквозь него — чувствует то, что творится сейчас на небе. Ночь угасала. Что бы мы ни собирались делать, делать это нужно прямо сейчас.

Дев посмотрел на нас.

— Нам хватит времени лишь на быстрячок.

— Я к ним едва-едва вернулся и не уступлю свое место ни тебе, ни кому-либо другому, — заявил Ричард.

— Тогда ты первый, — сказал Жан-Клод.

Дев снова зарычал, но Жан-Клод повернулся к нему и мягко поцеловал его в щеку.

— Я поставлю тебе метку этой ночью, мой Дьявол, даже не думай, что я оставлю такое сокровище нетронутым.

Эйнжел потянула брата за руку и оттащила его от Жан-Клода, чтобы мы с Ричардом остались стоять рядом с ним. Я слышала, как она ему шепнула: «Ты следующий».

— Я устал быть для всех вторым и ни для кого не быть первым, — огрызнулся Дев.

Это могло бы меня отвлечь, но Жан-Клод отпустил меня, чтобы стянуть платье вниз по моей руке. Я бы предпочла остаться одетой, но рассвет был уже слишком близко. Скромность подождет — ребята тут все оборотни, обнаженка значит для них совсем не то же самое, что для людей. Жан-Клод отвел нас к стене, чтобы сесть.

— Придется опуститься на колени или даже лечь на пол, чтобы получились традиционные разрезы. Я бы сделал это в кровати, если бы у нас было больше времени.

— Я думала, ты не знаешь, где следует резать по традициям для создания четвертой метки, — сказала Родина.

— Я видел, как это делали представители другой линии крови. Я по-прежнему не уверен, что это сработает в нашем случае, но времени нет. Мне нужно лезвие.

— У меня с собой нет, — ответила я.

— Мы видим, что ты безоружна, — презрительно заметила Родина. Я ее проигнорировала, потому что спор с ней отнимет у нас еще больше драгоценного времени.

Итан выудил из кармана складной нож «Эмерсон» — он лежал у него там кнопкой быстрого выпуска вверх, как и положено, — и протянул его Жан-Клоду в раскрытом и зафиксированном виде. Я подарила ему этот нож на первое Рождество, которое он провел с нами, потому что ему понравился тот, который носила я. Мысленно я пообещала самой себе больше не оставаться без ножа.

Жан-Клод прислонился спиной к стене и взял нож. Он приложил кончик лезвия к шраму от ожога на своей груди, который много лет назад оставили ему люди, безрезультатно пытавшиеся спасти его. Когда-то я им сочувствовала. Теперь я просто радовалась тому, что он не умер за несколько веков до того, как я его встретила.

— Следует делать это слева? — уточнил он, глядя мимо нас на Джейка.

— Нет, подойдет любой участок груди или даже запястье.

Жан-Клод переместил лезвие повыше, чтобы не задеть шрам от ожога. Он прочертил линию кончиком чуть выше своих грудных мышц с левой стороны, оставив красный след на белой коже. Переместив нож правее, он симметрично повторил разрез. К тому моменту, как он закончил справа, слева уже подтекала кровь. Жан-Клод вернул окровавленный нож Итану и поблагодарил его. Итан вытер лезвие начисто об свои штаны и убрал нож обратно в карман.

— Для меня честь помочь в таком деле.

— Подойдите, мои дорогие, возьмите мою кровь, а я произнесу то, что должно, — подозвал Жан-Клод, протянув к нам свои руки.

Я колебалась секунду, глядя на то, как яркая дорожка крови стекает по его груди. Меня не особо вставляет пить кровь, если только мной не овладевают сверхъестественные виды голода.

— Я не стану заставлять тебя, ma petite, это произойдет либо по доброй воле, либо не произойдет вообще.

— Я сделаю это добровольно, — сказал Ричард и вышел вперед, склоняясь над порезом со своей стороны. Не могла я позволить ему быть храбрее меня в деле, которому мы оба сопротивлялись столько лет, так что я уперлась ладонью в живот Жан-Клода, чтобы не упасть, и лизнула рану.

С его губ сорвался довольный звук, и я поняла, что Ричард со своей стороны тоже облизывает рану. Я покосилась на него — мы находились так близко друг от друга, что наши волосы перепутались — мои черные кудри с его каштановыми волнами. Ричард чуть наклонился ко мне, и наши губы встретились — мы разделили кровь между собой, и в его глазах я увидела нетерпеливое рвение, а также поняла, насколько сильно отличался взгляд его волка на принятие крови от моего собственного мнения по этому поводу. Это помогло мне вернуться к порезу на груди Жан-Клода — накрыть его ртом и присосаться, перекатывая сладкую медяшку крови на языке.

Жан-Клод погладил нас по волосам и произнес:

— Кровь от крови моей, — воздух вокруг нас сгустился, наполнился силой. — Плоть от плоти моей, — магия затанцевала вокруг наших тел. — Трое как один, — это было практически чересчур, как если бы кто-то пропустил через нас электричество, и я не могла понять, чудесно мне или больно.

Жан-Клод запустил пальцы в наши волосы и отстранил нас от своей груди.

— Дыши, — сказал он и поцеловал меня. — Дыши, — повторил он и поцеловал Ричарда. Обняв нас, он прижал наши головы к своей груди и добавил: — Мое сердце к вашим сердцам.

Сила взметнулась вокруг, играя нашими волосами, рубашкой Ричарда и мантией Жан-Клода. Она поднялась над нами и двинулась дальше по коридору, как невидимые руки, ощупывающие все вокруг.

— Будут и другие ночи для секса, но одна ночь отпущена нам для этого, мои дорогие, у нас наконец-то истинный триумвират.

40

Мы все еще купались в остаточном сиянии магии. Дев опустился на колени рядом со мной.

— Даже просто находиться рядом чудесно.

Ричард сел попрямее и легонько поцеловал Жан-Клода, затем переместился, чтобы отсесть подальше. Он молча кивнул Деву, чтобы тот занял его место. Я понимала, почему он так щедр. Сила казалась… такой завершенной. Как будто ключ повернулся внутри нас троих, и ничто уже не сможет отпереть этот замок, кроме самой смерти. По сравнению с этим свадебные клятвы звучат как свист в темноте. Вот это действительно «пока смерть не разлучит нас». Мы можем быть щедрыми, потому что ничто не сможет встать между нами. Меня даже не парили мысли о Ричарде, потому что дело было не в Ричарде. Это был Ричард и Жан-Клод, а это идеально.

Дев поцеловал Жан-Клода, слизнув кровь с его губ.

— Сделай меня своим, Жан-Клод.

Я отстранилась достаточно, чтобы задать вопрос, однако Жан-Клод прочел мои мысли и сразу же ответил:

— Я не знаю, должен ли я повторять слова теперь, вместе с тобой и нашим Дьяволом, или же мне следует обратиться только к нему. Ты единственный человек-слуга, у которого есть свой собственный зверь зова, так что здесь ни в чем нельзя быть уверенным.

— Прошу прощения, я извиняюсь, что встреваю, но это не моя инициатива, — это был голос Кастера, одного из наших новых вергиен — он шел к нам по коридору. Его темно-каштановые волосы отросли достаточно, чтобы стало видно, что это кудри, и они были смяты после сна, словно он едва-едва натянул на себя футболку и еще даже не смотрелся в зеркало. Рядом с ним шел парень, имя которого я не могла вспомнить — что-то короткое и на «Дж» или «Г». Как бы там ни было, этот парень просто натянул на себя штаны и не стал заморачиваться с верхом.

— Кастер, мы заняты, — сказала я.

— На Деве недостаточно силен твой запах или запах Жан-Клода. Скажи мне, что мы успели вовремя — до того, как Жан-Клод сделал золотого тигра своим следующим зверем зова.

— Тебя не касается, что я делаю и с кем, — осадил его Жан-Клод.

Кастер зарылся пальцами в свои волосы и выглядел при этом еще более смущенным.

— Ты прав, не касается, но, когда Оба твоего клана вергиен велит тебе подвинуть свою задницу, ты это делаешь.

— Нарцисса это тоже не касается, — заметил Жан-Клод.

— Было еще одно нападение? — спросил Джейк, и это был отличный вопрос. Мне даже не пришло в голову, что Деймос мог атаковать клуб Нарцисса, который располагался на другой стороне реки, а значит, магия меня серьезно опьянила.

— В смысле «еще одно нападение»? — переспросил Кастер, и оба парня вдруг резко перестали выглядеть заспанными. Тот, которого я не знала, покосился назад, откуда они пришли, и где осталась большая часть их оружейного арсенала. Мне даже обыскивать их не надо было, чтобы понять, что у них как минимум по одному стволу с собой, а может, еще и нож есть, однако новость о нападении вызвала у них желание обзавестись штуковинами, которые невозможно спрятать под рубашкой или парой штанов.

— Сейчас все в порядке, Джейк вам все расскажет, однако ночь на исходе и нам нужно кое-что завершить, — сказала я.

— Наш Оба велел нам оставаться рядом с Жан-Клодом до тех пор, пока он сам сюда не доберется, — возразил незнакомый парень.

— Погоди, Нарцисс придет сюда сегодня? — уточнил Ричард.

— А это кто? — поинтересовался незнакомец, ткнув большим пальцем в сторону Ричарда.

— Ульфрик, — ответил ему Кастер.

— Приятно познакомиться, Ульфрик, я Геофф.

Теперь я вспомнила, что этого парня звали Джефф, но он произносил свое имя как «Геофф», поэтому я никак не могла запомнить, на «Дж» у него имя или на «Г».

— Ульфрик — это должность, — пояснил Кастер. — Я же тебе перечислил все титулы местных правителей. Не позорь меня перед этими тремя.

— Конкретно это я забыл, прости.

— Соберись, Кастер, и ответь на вопрос: Нарцисс сегодня придет к нам? — напомнила ему я.

— Ага.

— Зачем?

— Чуть ранее этой ночью он ощутил всплеск силы Жан-Клода. Нарцисс убежден, что Жан-Клод намерен взять себе второго зверя зова, — ответил Кастер.

— Я уже выбрал себе золотого тигра в качестве моего следующего moitié bête, — заметил Жан-Клод.

— Нарцисс велел нам остановить тебя и не дать тебе выбрать кого-то еще прежде, чем он сюда доберется, — сказал Геофф.

— Ты никому из нас не начальник, — осадила его я.

— Я в курсе, — ответил Кастер. — Проклятье, мы оба — твои телохранители, и мне реально неловко, что Нарцисс приказал нам вмешаться, но в противном случае он потребует с нас фунт-другой мяса, и это не метафора, Анита.

— Нарцисс желает убедиться в том, что в этот раз гиены не останутся за бортом, — добавил голос из коридора. Мы обернулись, чтобы увидеть, как к нам направляется Кейн.

41

На Кейне был шелковый коричневый халат. Приятная вещь, и я хорошо знала, насколько приятная, потому что именно я подарила ее Ашеру на Рождество, когда мы с ним еще были близки. Оттенок был теплым и хорошо сочетался с его золотистыми волосами, а осенний подтон шел к его бледной коже, но на Кейне все это смотрелось просто неправильно. С его черными волосами и смуглой кожей стоило носить что-нибудь из ярких самоцветных оттенков, вроде королевского голубого или красного. В общем, если и можно было сделать его менее привлекательным с моей точки зрения, то этот халат со своей задачей справился, к тому же, Кейн надел то, что я когда-то подарила Ашеру. Я постаралась убедить себя в том, что так вышло случайно — может, он просто схватил первое, что попалось под руку, чтобы прикрыться, однако ухмылка на его лице и то, как он огладил на себе халат, дали мне понять, что Кейн сделал это намеренно. Боже, этот парень хоть что-нибудь делает не из ревности или не назло?

Сила его зверя заструилась по коридору. Она врезалась в Кастера, и он позволил ей окатить себя и понестись дальше, однако Геофф оказался слишком неопытным, чтобы воспротивиться ей. Его внутренняя гиена среагировала, и темные глаза Геоффа сделались бледно-карими. Переплетение их энергий затанцевало на моей коже. Моя собственная гиена моргнула, проснувшись, и продемонстрировав свои бледно-карие глаза в темноте. Она вышла на свет, чтобы я могла полюбоваться ее пятнистой шкурой. Ее вытянутая морда в сочетании с неряшливыми ушами смотрелась почти комично, однако выражение ее глаз было… задумчивым, хотя она со мной и не говорила — она думала обо мне или еще о чем-то. Я подождала, пока ее сила поднимется и изменит мои собственные глаза в карамельный оттенок карего, но это не произошло. Она терпеливо сидела на месте, будто ждала чего-то, но чего?

Она ничего не сказала, но я знала, что она ждет кого-то достойного. Достойного чего? Я спросила ее. «Нас» ответила она, или подумала, или как это еще описать. В отличие от моей львицы, которая неистово жаждала самца, способного защитить нас от других львов, моя гиена не нуждалась в защитнике. Самки гиен крупнее самцов. Им не нужен кто-то большой, чтобы защитить их — они прекрасно справляются с этим самостоятельно.

Геофф рухнул на колени.

— Кейн, заканчивай — подал голос Кастер.

— Ты призовешь его зверя, — добавил Итан.

— Мне плевать, выйдет его зверь или нет.

Я посмотрела в глаза своей гиене. Клянусь, она мне улыбалась.

— Моя гиена тебе никогда не ответит, Кейн, никогда, — он был слаб, слишком слаб, чтобы стать частью нашего клана. В дикой природе мы бы погнали его прочь или вообще убили бы.

— Насрать мне на твою внутреннюю суку.

Да, убить его — отличный вариант.

— Ищут меня, ma petite, — произнес вдруг Жан-Клод.

Сперва я не поняла, о чем это он, а затем моя гиена принюхалась к воздуху. Мне показалось, что она выискивает своих сородичей, но она «смотрела» в сторону Жан-Клода.

— Ты ощущаешь гиен, как ощущаешь льва и золотого тигра, — догадалась я.

— Oui, Нарцисс пытается принудить меня сделать выбор.

— Ты позвал золотого тигра, и вот я здесь, — вмешался Дев.

— Он зовет гиену, я это чувствую, — сказал Кейн.

— У меня глаза разбегаются, — признался Жан-Клод.

Я уставилась на него.

— Ты все еще чуешь гиену.

— Выбор еще не сделан, — ответил он.

— Нет, — вновь вмешался Дев. — Сейчас мой черед.

Кастер опустился на колени рядом с Геоффом, повторяя ему, чтобы тот, мать его, держал себя в руках и не смел перекидываться. Сила возросла на ступеньку выше, когда Кастер поднял на меня свои гиеньи глаза на человеческом лице. Я ждала, что моя внутренняя гиена присоединится к веселью, но она спокойно сидела на месте. Она была серьезна — Кейн недостаточно крут, чтобы заинтересовать ее, даже теперь, когда его сила прокачалась из-за меток Ашера.

— Хватит, — сказал Ричард, и его сила заполнила воздух вокруг, как солнечные лучи, осветившие лес — теплая и гостеприимная. Я понимала, что он пытается успокоить бурление энергий в коридоре, но теплой весенней прогулки по лесу было недостаточно, чтобы дать отпор Кейну и силе Ашера.

Сила Ричарда угасла, и теперь все, что ощущалось в коридоре — это гиены. Геофф рухнул лицом в пол, кожа у него на спине пошла волнами и начала трескаться. Кастер упал на четвереньки рядом с ним. Его голос был так напряжен, что каждый слог давался ему с трудом, будто он сражался сам с собой за возможность говорить по-человечески:

— Не-мо-гу-сдер-жать-се-бя.

Кастер не был слабаком, так чего ж его так подкосило? И тут я почувствовала другую вампирскую силу, и если у нас тут Кейн, то это мог быть только…

— Ашер, прекрати это! — рявкнул Жан-Клод.

Ашер шел по коридору и его золотистые волосы развевались вокруг его лица, словно он присутствовал на какой-нибудь фотосессии и его специально обдували воздухом, так что каждый шрам был обнажен, и даже более того — на нем не было рубашки, только шелковые пижамные штаны. По собственной воле он никогда не являлся на публику обнаженным до такой степени, потому что шрамы спускались по его груди и животу, и смотрелись так, словно его кожа оплавилась и покрылась глубокими рытвинами — волнами плоти, застывшей навечно, чтобы напоминать ему о худшем дне в его жизни. На ощупь они были такими же грубыми, какими казались — я это знала, потому что исследовала каждый дюйм. Ашер был уверен в себе, когда речь была о его лице, но с остальными шрамами дела обстояли намного хуже. Не припомню, чтобы он хоть раз настолько свободно обнажался. Жан-Клод в мыслях поддакнул мне: Ашер не делал этого веками, так какого хрена тут происходит?

— Если гиена — твой новый moitié bête, значит, у нас все же осталось нечто общее после того, как ты оставил меня ради своего идеального волчьего королька.

— Я бы никогда тебя не оставил, mon chardonneret (мой щегол, фр. — прим. переводчика).

— Ложь! — рявкнул Ашер, и сила вспыхнула жаром, пощипывая кожу, но вся она исходила от Кейна, словно он был рупором, через который Ашер омывал нас своей энергией.

Геофф вскрикнул, и его лицо удлинилось, а хребет выломался на спине, как горный серпантин, покрытый кожей, и сверху пролилась черно-серая шерсть. Кастер попятился от него боком, пока не впечатался в стену.

— Хозяин, Геофф — новичок, я не уверен, насколько гладко у него пройдет принудительное обращение, особенно если я не смогу контролировать его в процессе.

— Ашер, один из вергиен слишком неопытен, он опасен в процессе перехода! — заорала я.

— Пусть твой волчий король защищает тебя!

Родина и Ру вклинились между нами и вергиенами. Истина к ним присоединился. Остальные охранники остались стоять рядом с нами.

Поток энергии слегка изменился — теперь в ней проглядывал новый вид силы, как слабое течение ручейка безопасности в океане безумия. Что-то всколыхнулось во мне, моргнув во тьме голубыми глазами. Гиена обернулась через плечо, но осталась сидеть на месте. Во мне не вспыхнуло привычной враждебности между внутренними зверями, как это происходило обычно — только спокойствие перед натиском силы Ашера. Обладатель голубых глаз вышел на свет, и это оказалась моя золотая тигрица — кремовая шкура, покрытая насыщенными золотыми полосками. Он посмотрела на гиену, и они будто бы признали друг друга, но без агрессии, это было просто «я тебя вижу», «я тебя тоже», и «мы здесь сейчас не для того, чтобы вредить друг другу». Сила тигрицы возросла от струйки ручейка до быстрого потока, но он все еще пытался вклиниться в океан. Дев взял меня за руку, и я поняла, откуда взялся этот поток. Итан опустился рядом со мной на колени. Я подумала, что он пытается вклиниться между мной и гиенами, которые борются с собой, чтобы сохранить человеческую форму, но он коснулся моей руки так, словно хотел передать свою силу Деву, а я служила для нее проводником, и тогда сила потекла от него ко мне, переплетаясь с той, новой, которая пыталась отогнать от нас энергию Кейна и Ашера. Я посмотрела выше и поняла, что глаза Итана сделались зеленовато-голубыми — его золотой тигр смотрел на меня. Моя тигрица начала свой путь по тропинке. Она оглянулась на гиену, чтобы понять, не встретит ли сопротивления с ее стороны, но гиена просто сидела на месте, чуть ли не ухмыляясь. Той силы, которую она хотела, у Ашера не было. И дело не в том, что он был слаб — она просто решила не выбирать его. Самки гиен всегда сами выбирают себе самцов. Никакого принуждения у пятнистых гиен — только разделенное удовольствие. Кейн источником удовольствия никогда не станет, как и Ашер, насколько могла судить моя гиена.

— Ma petite, — произнес Жан-Клод и провел рукой по моей коже, по коже Итана и Дева. Моя тигрица ткнулась в какую-то невидимую точку, словно пыталась потереться обо что-то, чего я не могла разглядеть. И тут до меня дошло, что она реагировала на прикосновение Жан-Клода к моей коже. Итан уже практически положил голову вампиру на плечо, но спохватился.

Жан-Клод коснулся ладонью щеки Итана, и в этот момент поток новой энергии стал мощнее. Жан-Клод помог вертигру разместить голову на своем плече. Итан воспринял это как приглашение, и потерся щекой о лицо Жан-Клода, как кошка, оставляющая метку. Ричард подался ближе, но для волка было уже слишком поздно. Жан-Клод коснулся моего плеча, и это спровоцировало новый скачок энергии. Моя тигрица перекатилась на бок, как это делают самки кошек в реальном мире, когда у них есть настроение. Это движение было пригласительным, но видеть его могла только я.

Я скользнула рукой по груди Жан-Клода, где его кровь уже начала подсыхать — лезвие не было серебряным, так что рана затягивалась. Жан-Клод потянулся к Деву, и когда они соприкоснулись, тигриная энергия окрепла, поток вышел из своих берегов, однако океан гиеньей энергии по-прежнему заполнял коридор, потому что Кейн был moitié bête для мастера-вампира, а Дев — нет. Дев был моим, но в этот миг я поняла, почему моя связь с Натэниэлом оказалась крепче, чем со всеми остальными зверями моего зова: это все из-за того, что Дамиан был с нами, с самого начала. Чтобы все это по-настоящему работало, нужен настоящий вампир, а не что-то вроде вампира, какой была я.

— Я теперь часть истинного триумвирата, — сказал Ричард. — Почему моя сила слабее силы Дева, если Жан-Клод еще не поставил на нем метку?

— Меня обучали работать со своей энергией с детства, — ответил ему Дев.

— Он был лучшим в своем поколении, когда дело касалось работы с магией, — заметил Джейк.

— Тогда почему он раньше не показывал свой уровень силы? — удивился Ричард.

— Потому что раньше у Аниты не было четвертой метки от Жан-Клода. Когда твой мастер становится сильнее, ты растешь вместе с ним, — ответил ему Джейк.

— Представь, на что я буду способен, когда Жан-Клод поставит мне метку.

— Ты будешь ничем! — рявкнул Кейн.

— Мне жаль, что ты здесь стал козлом отпущения, Дев, но я не проиграю Жан-Клода Ричарду, пока могу удерживать его нашей общей силой, — Ашер двигался по коридору в нашу сторону до тех пор, пока не поравнялся с Кейном и не встал позади него.

Дев поцеловал исцелившийся порез на груди Жан-Клода, и этот жест был обещанием на будущее, затем коснулся волос Итана и поцеловал меня в губы, поле чего встал и повернулся к Ашеру с Кейном.

— Ты говоришь, что проиграешь Жан-Клода Ричарду из-за его совершенства, но я столь же красив и идеален, как и он. Почему ты никогда не боялся, что проиграешь Жан-Клода мне? Почему ты не воспринимаешь меня, как угрозу для Аниты или даже Натэниэла? Ты зовешь его своим цветочноглазым мальчиком, но со мной он бывает чаще, чем с тобой. Я сплю в постели Жан-Клода почти каждый день. Я сплю под боком у твоего цветочноглазого мальчика, рядом с Анитой или рядом с Жан-Клодом, в зависимости от ситуации. Ричарда в этой постели не было годами, и все же ты считаешь, что Жан-Клод оставит тебя ради него.

— Я считаю, что он всех нас оставит ради него, кроме Аниты.

Жан-Клод оттолкнулся от стены и встал, по-прежнему держа меня за руку. Итан остался рядом с нами. Я вдруг поняла, что я не знаю, где Эйнжел. Наверное, ушла, когда мы ставили четвертую метку — я тогда ничего не замечала, кроме Ричарда и груди Жан-Клода.

Ричард подошел, чтобы встать рядом с нами, и положил руку на плечо Жан-Клоду.

— Вот видишь, видишь? Эта троица снова вместе. Если слухи правдивы, и Ульфрик наконец-то его трахнул, они будут довольны тем, что имеют, и без нас, — заявил Ашер.

Жан-Клод раздраженно вздохнул и сказал:

— Ашер, мы полиаморны, мы добавляем новичков в нашу полигруппу, нам нет нужды оставлять кого-то за бортом.

— И все же сейчас вы стоите втроем, как в старые-добрые времена.

Жан-Клод протянул руку Деву, тот принял ее, и сила Дева сделалась глубже, как река, которая способна бросить вызов океану.

— Мефистофель — наш прекрасный дьявол, и мы не выкинем его ни из наших жизней, ни из нашей постели.

— И где же он будет спать теперь, когда Ульфрик вернулся?

— Сегодня он будет спать за спиной у Натэниэла, пока Анита будет лежать между нами.

— А когда из своей деловой поездки вернется Мика Кэллахан и ляжет за спиной у Натэниэла, где тогда будет спать Дев? Ульфрик пристроится за спиной у тебя, Жан-Клод, на том самом месте, где спит Дев, когда с вами Мика.

Я почувствовала, как дрогнула сила Дева — его терзали сомнения. Кейн хохотнул тем гиеньим звуком, от которого волосы у меня на шее встали дыбом. Ричард спас ситуацию, сказав:

— Я вернулся в жизни Аниты и Жан-Клода без каких-либо ожиданий. Я не жду, что они вышвырнут кого-то, чтобы освободить место для меня.

Дев оглянулся на него.

— Ты говоришь серьезно?

— Если ты спишь с ними каждую ночь, то ты важен для них. Как там это называется? Мы с тобой — метаморы, ты — возлюбленный моих возлюбленных. Ты был с ними, когда я был занят своей докторской и проработкой своих травм. Я хочу, чтобы у меня было место в их жизнях, но это не значит, что я займу твое или чье-либо еще.

Дев улыбнулся Ричарду, и тигриная энергия воспряла.

— Где ты будешь спать, когда вернется Мика? — спросил Дев.

— Понятия не имею, я даже не знаю, согласится ли Мика спать со мной в одной постели, даже если мы будем находиться как можно дальше друг от друга физически.

— Этой ночью, Дев, когда мы отправимся спать, ты ляжешь рядом с Анитой и обнимешь нас с ней, — сказал Натэниэл.

Жан-Клод поднял руку Дева и запечатлел на ней поцелуй.

— Мы не сможем без нашего дьявола.

— После того, как ты так отнесся к Ашеру, ты будешь изгнан, тебя больше не пригласят в нашу постель, — заявил Кейн.

— Это не тебе решать, Кейн, я твой мастер, и я выбираю, кто может к нам присоединиться, а не ты.

Кейн оглянулся на Ашера, и теперь дрогнула уже его энергия.

— Он тебе не нужен, когда я с тобой. Нет таких потребностей, которые я бы не смог удовлетворить.

— Он — Дев, а ты — нет, и этого достаточно. Я не должен перед тобой оправдываться, — сказал Ашер.

— Как и я не должен оправдывать свои действия, будучи здешним правителем, — вмешался Жан-Клод. — Ты не можешь держать меня в заложниках для себя или для Нарцисса, Ашер, — Жан-Клод привлек к себе Дева, чтобы посмотреть ему в лицо. — Я выбрал своего следующего зверя зова, и это не гиена.

— Нет! — крикнул Кейн.

Гиенья энергия подскочила и растеклась по щелям, как если бы океан осушило солнце. Ашер плакал — его слезы были розоватыми от крови, сияя, как бледные рубины в тусклом освещении коридора. Он устал сражаться и приступил к гореванию. Думаю, это прогресс.

— Я по тебе тоже скучал, Ашер, — заметил Ричард.

Вампир моргнул и уставился на него.

— Что ты сказал?

— Мне не хватало наших сессий в подземелье, когда я над тобой доминирую, очень не хватало.

— Нет, нет, Ашеру этого больше не нужно, не от тебя, у него есть Нарцисс, Анита и Натэниэл, — возразил Кейн.

— Я над ними всеми доминирую, а не подчиняюсь им.

— Какая разница? Это все еще бондаж, ты получаешь то, что хочешь, — сказал Кейн.

— Доминировать и подчиняться — это два разных желания, — встряла я.

— Заткнись! Я не с тобой разговариваю!

— Ты будешь вежлив с моей королевой, иначе я вырву тебе язык и тихо подожду вместе с тобой, пока он отрастет, — пообещал ему Жан-Клод.

Я посмотрела на любовь всей своей жизни и подумала: «Черт, это очень специфическая и стремная угроза».

— Мы пытались быть добрыми ради Ашера, ma petite, хватит с нас.

— Если у меня на подхвате будет охрана, чтобы убедиться, что мы не сильно друг друга покалечим, я с этим разберусь. А ты поставь метку Деву до рассвета, — сказал Ричард.

— Я буду с ним, — вызвался Джейк.

— Я бы тоже хотел, — подал голос Кастер. — Но Ашер управляет гиенами не так, как ты управляешь волками, Жан-Клод.

— Вы с Геоффом держитесь подальше от Ашера, пока мы тут все не разрулим, — велела я.

— Ты хороший начальник, — ответил он, улыбаясь и глядя на меня так, словно я не стояла тут голой посреди коридора. Когда он у нас только появился, то пялился на девчонок-оборотней, но потом освоился. Геофф поблагодарил меня, глядя в потолок. Сойдет, я сама кучу лет потратила на то, чтобы привыкнуть ко всеобщей наготе.

— Мы присоединяемся, — сказала Родина, и они с Ру вместе с Джейком подошли к Ричарду.

— Я хочу отхлестать тебя флоггером (плетка с несколькими хвостами — прим. переводчика), пока ты связан, хочу чувствовать твое желание в мою сторону и отвергать тебя, — сказал Ашеру Ричард.

— Вот видишь, он трахает только Жан-Клода, а не других мужиков, даже если речь идет о тебе, — подстрекнул Кейн.

— Я хочу трахнуть тебя, Ашер, но мне также хочется воплотить сцену бондажа, которая нам обоим желанна.

— Нет! — рявкнул Кейн и дернулся, чтобы напасть, но Джейк оказался рядом, и через мгновение Кейн уже был вжат лицом в стену с заломанными за спиной руками.

— Я их сломаю, — очень серьезно пообещал ему Джейк.

Кейн взмолился о помощи, обращаясь к Ашеру, но его мастер разговаривал с Ричардом, и теперь я поняла, почему Ашер боялся, что Ричард уведет у него Жан-Клода — потому что он сам его хотел.

Я ощутила, как с новым ударом моего сердца начало восходить солнце. Жан-Клод стиснул мою ладонь.

— Остались считанные мгновения, — сказал он.

— Сделай меня своим, — попросил его Дев, наклоняясь губами к одной из подживших ран на груди Жан-Клода.

— Сделай это, — поддакнула я.

— Я рухну на пол грязным и мертвым, если вообще успею все закончить.

— Мы отправимся в постель, источая аромат отличного секса, и тебя с нами прихватим, давай же.

Дев присосался так сильно, что с губ Жан-Клода сорвался судорожный вздох, но это не был плохой звук. Свободной рукой Жан-Клод коснулся светлых волос Дева и произнес нужные слова, держа меня за руку, так что все было точно так же, как и когда он сказал это со мной и Ричардом, чтобы мы трое стали едины. С каждым его словом сила росла, пока крошки гиеньей энергии не унесло теплым ветром золотого тигра, который будто бы хотел поприветствовать солнце, восходившее где-то наверху, над нашими головами.

Истина с Нечестивцем рухнули прямо в коридоре. Я обернулась на звук, чтобы увидеть, как Ричард подхватил Ашера над полом. Рука Жан-Клода все еще была в моей, и он держал ее очень крепко.

Дев поднялся на ноги, и его рот был перемазан кровью Жан-Клода.

— Ты еще не спишь, — заметил он.

— Сила меня поддерживает, но, думаю, это продлится недолго, так что поцелуй меня, мой дьявол, поцелуй меня с моей кровью на твоих губах.

Просить дважды ему не пришлось. Они обняли друг друга и поцеловались всерьез, а потом Дев отстранился, щеголяя свежей кровью на нижней губе от того, что напоролся на клык.

— Прости, меня занесло, — извинился Жан-Клод.

Дев облизнул кровь с губы и алчно улыбнулся, он был так счастлив — возможно, счастливее, чем я когда-либо его видела.

— Все в порядке, мне нравится, когда ты теряешь со мной контроль так, как теряешь его с Анитой.

Жан-Клод улыбнулся и взял Дева за руку, по-прежнему держа мою ладонь в другой руке.

— Отведите меня в постель, пока магия не покинула нас и я не умер на день.

Ричард повернулся к нам с бесчувственным Ашером на руках.

— Он спит в гробу или в своей постели?

— Он спит со мной! — заорал Кейн, которого все еще прижимал к стене Джейк.

— Отведите Кейна в клетку и хорошенько его охраняйте. Никто не должен причинять ему вред, однако если одна ночь заключения его ничему не научит, придет черед наказаний, — распорядился Жан-Клод.

Джейк развернул Кейна и повел его в глубины подземелий. Настоящих клеток у нас не было, но были гостевые комнаты, которые охранять проще, чем другие. Кейн бесновался и орал, что Ашер все узнает, но мы его игнорировали. Это, по сути, был единственный разумный способ взаимодействия с ним.

Пока процессия во главе с Джейком удалялась, к нам подошла Эйнжел. Она привела с собой других тигров. Они были высокие и золотистые: темнокожие, со светлыми волосами и глазами различных оттенков голубого вперемешку с зеленым и голубого вперемешку со светло-карим.

— Я подумала, нам понадобится помощь. Кажется, я ошибалась.

— Мы ценим твою помощь, ангел наш, — поблагодарил ее Жан-Клод.

— Мы можем хотя бы Истину с Нечестивцем отнести в их покои, — предложила она.

— Спасибо, — поблагодарила ее я.

Она улыбнулась мне, а потом нам обоим. Ее улыбка немного увяла, когда взгляд дошел до Ричарда, после чего она сказала:

— Засунуть двух красавцев-вампиров в кровать? Не проблема.

— Куда мне нести Ашера? — поинтересовался Ричард.

— Я хочу, чтобы ты остался с нами, mon lupe. Хочу ощущать тебя своей спиной, когда стану мертв для этого мира.

Ричард передал Ашера Кастеру. Я отправила их с Геоффом положить Ашера в гроб на день. Там он предпочитал спать, когда делал это один.

С неожиданной стороны в коридоре появился Натэниэл. Очевидно, они с Дамианом довольно долго отсутствовали, пока я была занята, как и Эйнжел.

— Почему ты нам не помог?

— Дамиан предпочитает находиться в своей комнате до рассвета, а тебе не нужен твой леопард или другой вампир, с которым ты связана, все это должны были провернуть вы с Жан-Клодом, а также другие звери зова.

Я не могла с этим спорить, но все-таки спросила, что я пропустила, пока прижималась к груди Жан-Клода. Меня уверили, что ничего такого.

Мы добрались до нашей спальни, где у нас стояла кровать такого размера, что подошла бы для оргий — ее делали на заказ. Наскоро помывшись и почистив зубы, мы все забрались в постель. Я лежала посерединке, рядом со мной был Жан-Клод, хотя обычно между ним и мной спал Мика или Натэниэл. Мне по-прежнему не нравилось, что Жан-Клод умирал на день, и его тело остывало за то время, пока мы спим, но сегодня я хотела, чтобы он прижимался ко мне, пока жизнь покидает его, чтобы самым свежим воспоминанием для него стали мои объятия. Я свернулась клубочком рядом с ним, пока он еще теплый, и он притянул меня к себе. Натэниэл пристроился ко мне сзади, и руки Жан-Клода распростерлись через меня так, чтобы касаться его, а со спины к Натэниэлу пристроился Дев, так что мы все соприкасались и держали друг друга за руки. Жан-Клод даже смог дотянуться до Дева.

К тому времени, как Ричард вышел из душа, Натэниэл уже спал. Ричард не взял с собой пижамы, так что он был абсолютно голым, как и все мы, когда прикрыл дверь в ванную, оставив небольшую щель, чтобы оттуда шел свет. Он помнил, это было приятно.

Дев напрягся, глядя на то, как Ричард пересекает комнату. Кровать немного прогнулась, когда он забрался на постель позади Жан-Клода. Я услышала, как мой жених-вампир издал одобрительный звук, и тогда рука Ричарда простерлась через него и коснулась меня. Она напряглась в этот момент, и Ричард уже хотел ее убрать, но я переместила ладонь так, чтобы прижать его руку обратно к себе. Я похлопала Ричарда по руке и ощутила, как напряжение оставляет его. Я вновь обняла Дева с Натэниэлом, которые коснулись моей руки, словно хотели подбодрить. Я не была уверена, что смогу всех удержать за пределами своих мыслей, но подумала о Деве, что счастлива чувствовать его рядом с Натэниэлом и горжусь тем, что он золотой тигр моего зова и мой любовник. Он приподнял мою ладонь и поцеловал кончики моих пальцев, поскольку это все, до чего он мог дотянуться, не потревожив остальных.

Рука Жан-Клода протянулась к Деву под шелковыми простынями. Натэниэл во сне переместился чуть ниже, и в следующее мгновение Жан-Клод умер для этого мира. Я почувствовала, как он ушел, услышала звук боли, который он издавал всякий раз, когда это происходило. Ричард придвинулся ближе к нему, удерживая его в своих объятиях. Я со своей стороны сделала то же самое, так что мы обнимали его вместе и прижимались так близко, как только могли. Мы держали его так весь день, и когда он проснулся, мы были рядом, чтобы увидеть, как он улыбается нам. Дев и Натэниэл поцеловали его, затем меня, и оставили нас, потому что мы впервые проснулись вместе после стольких лет, и должны были побыть втроем. Мы начали с банных процедур в огромной ванне Жан-Клода с ее зеркальными стенами, но этим дело не кончилось. Мы оказались в постели, на шелковых простынях с еще мокрыми волосами, что довольно паршиво для шелка, но будут у нас и другие простыни, а вот первого пробуждения втроем, которое напомнит нам, почему мы пытались любить друг друга десять лет назад и почему у нас это не вышло, и почему, вероятно, выйдет на этот раз — такого больше не повторится.

Эксклюзивный отрывок

Свадьба Аниты Блейк неизбежна, но сперва ей придется преодолеть самое большое препятствие из всех: ее семью. Читайте далее эксклюзивный отрывок из следующей книги в серии.

Я стояла в зоне прибытия у выхода «А» международного аэропорта Ламберт в Сент-Луисе и вглядывалась в бесконечную толпу людей, которые пытались просочиться мимо сотрудника службы безопасности, сидящего за небольшой кафедрой. Прибывающие пассажиры проходили мимо тех, которые ждали своей очереди, чтобы пройти досмотр и улететь. Членов моей семьи среди них не было. Я нервничала, из-за чего мне все время хотелось поправить пистолет у себя на талии, но, поскольку оружие я носила скрыто, а люди в наши дни склонны паниковать, если ты сверкаешь пушкой посреди аэропорта, мне приходилось сдерживаться. Показать ствол означало показать также и мой маршальский значок, но я выяснила, что, когда люди видят ствол, им становится наплевать на значок, даже если он висит совсем рядом. Я не горела желанием впервые за восемь лет предстать перед своим отцом и мачехой лицом в пол и с переплетенными на затылке пальцами, пока какой-нибудь салага из городской полиции орет на меня, чтобы я слушалась. Еще я начала сожалеть о том, что надела шпильки. Они подняли меня с пяти футов и трех дюймов до пяти и семи (160 см. и 170 см. — прим. переводчика), а мои ноги в них казались длинными и стройными, и отлично смотрелись с короткой юбкой в складочку, но эти каблуки не были созданы для того, чтобы торчать в аэропорту, стоя на жесткой кафельной плитке. Ходить в них еще нормально — я даже научилась танцевать на каблуках такой высоты, пока мы выбирали подходящую обувь к свадьбе, однако стоять на одном месте в этих туфлях было довольно болезненно.

— Ты реально боишься, — заметил стоящий рядом со мной Никки. Он казался дружелюбной светловолосой скалой — такой мускулистый, что кожаную куртку ему пришлось подгонять на заказ, чтобы она на нем сошлась. Джинсы он заказывал на сайте для бодибилдеров, но ему хотелось иметь куртку, под которой можно спрятать ствол, и пришлось купить ее на сайте для атлетично сложенных мужчин и ушивать потом у портного. Никки не нервничал и к своей пушке не тянулся, пытаясь найти успокоение в этой опасной штуковине. Он просто стоял весь такой крутой и спокойный, наблюдая за толпой пассажиров и покупателями магазинчика у дальней стены напротив. Я заметила стройную фигуру человека, который взял со стойки рядом со входом в магазинчик какой-то журнал. На нем была безразмерная толстовка с капюшоном, невзрачные джинсы и кроссовки. Человек этот выглядел так же, как и куча других подростков или молодых людей, которые проходили мимо нас, так почему же я обратила внимание именно на него? Я напряглась, пытаясь понять, вампир это или еще кто-нибудь сверхъестественный не из наших, и в этот момент парень обернулся — это оказался Ру, я разглядела его лицо и кусочек коротко подстриженных светлых волос. Выражение зачем-мои-предки-меня-сюда-притащили с его лица не исчезло, но его темные глаза смотрели прямо на меня. Он был в списке моих охранников на сегодняшний вечер. Он и его сестра, Родина. Ее я пока не заметила. И вдруг до меня дошло, что Ру сделал какой-то маленький и неприметный жест нарочно, чтобы я обратила на него внимание. Он по-прежнему работал под прикрытием, но ему захотелось, чтобы я на него посмотрела и мне полегчало. Мне и правда стало легче думать о Деймосе — древнем вампире, который недавно появился в городе и атаковал нас. Мы чуть не отменили приезд моей семьи, но после первой же попытки нападения Деймос оставил нас в покое. Мы надеялись, что он подумал, что мы слишком сильны, и свалил куда-нибудь подальше. Визит моей семьи откладывался неделями, но нам надо было как-то продвинуться с примеркой костюма для моего отца, в котором он поведет меня к алтарю. Он был рьяным католиком, а я выходила замуж за вампира, так что мы пока не уверены, действительно ли он будет участвовать. Проклятье, да моя семья только сейчас согласилась познакомиться с Жан-Клодом. Может, они вообще не придут на нашу свадьбу.

Ру отвернулся и положил журнал на место, вздохнув так тяжко, что по языку его тела было видно, как ему скучно листать этот журнал, торчать в аэропорту, ждать каких-то дурацких родственников… Понятия не имею, как он и другие Арлекины это проворачивали, но они были в списке самых крутых тайных агентов в мире, может, даже самыми крутыми — я не очень много тайных агентов встречала, так что откуда мне знать.

Я уставилась на Никки.

— Хотела сказать, что не прям боюсь, а просто сильно нервничаю, и поэтому со стороны может казаться, что мне страшно, но если Ру сбросил свое прикрытие, чтобы меня подбодрить, то здесь явно что-то посерьезнее, чем просто нервы.

— Мы трое все чувствуем, Анита, это не просто нервы.

Я нахмурилась, глядя на него, и на своих пятидюймовых шпильках я была почти пять и восемь (172 см. — прим. переводчика) — всего на пару дюймов ниже него, так что голову мне задирать не пришлось. Я чуть было не сказала то, что сказал бы любой на моем месте: «Разве ты своей семьи не боишься?», обычно люди выдают такое невзначай, практически в шутку, но Никки посмотрел на меня своим единственным голубым глазом, а там, где должен был находиться второй, у него была повязка. Я бы не стала шутить с ним про стремные семейки, потому что его мать по-прежнему сидела в тюрьме за то, что сотворила с ним и другими членами его семьи. У моего семейства не все было гладко, и некоторые их заморочки реально меня подкосили, но по сравнению с Никки мое детство казалось прогулкой по улице Сезам.

— Не думаю, что я боюсь свою семью, — сказала я, переступая с ноги на ногу в своих туфлях. Шпильки оказались ошибкой, но в них я смотрелась просто потрясно, а моя семья мою самооценку достаточно покоцала, чтобы мне хотелось выглядеть перед ними потрясно. Никки одним взглядом дал мне понять, что не верит, но я-то себе верила, а этого было достаточно.

Я правда боюсь первой встречи Жан-Клода с моей набожной католической семьей? Я пробежалась пальцами по складкам своей юбки. О ней я сожалела примерно так же, как и о каблуках. Она была короткой, из-за чего ноги казались длинными и красивыми, если верить моим возлюбленным. Юбки из гофрированной ткани обычно не моя тема, но благодаря материалу эта юбка крутилась, когда я двигаюсь, и она была самой приятной из всех, что у меня были, если брать те, что не в обтяжку. Почему-то короткие вещи в обтяжку казались неуместными на встрече с родственниками. Складки моей шелковой блузки королевского оттенка синего сочетались с оттенками клеток на моей юбке. Болеро (короткий пиджак/жакет, который носят незастегнутым — прим. переводчика) у меня было черным, в тон оставшимся клеткам. Нельзя сказать, что оно полностью скрывало мой значок, который висел на поясе, но ствол во внутренней кобуре под ним видно не было, как и запасные обоймы с другой стороны. Мой портной укрепил пояс на всех моих девчачьих шмотках, иначе ни одна юбка бы такой нагрузки не выдержала.

Сегодня я даже накрасилась по полной программе, чего обычно не делаю. Смотрелось это так, словно я собралась на свидание, а не на первую за долгие годы встречу с родственниками. Я знала, почему была сегодня при параде, и, благодаря моей метафизической связи с Никки и остальными, они тоже это знали. Я готовилась к встрече со своим отцом и мачехой, Джудит, чтобы обсудить, поведет ли он меня к алтарю, и будут ли они вообще на моей свадьбе присутствовать, но я не ожидала, что моя сводная сестра, Андрия, тоже с ними приедет. Нам обеим было за тридцать. Она работала адвокатом, а я была тем, кто я есть. Она даже помолвлена с адвокатом. Ну да, уж если я с кем-то помолвлена, то она тем более. В глазах своей семьи я ни в чем не могла обскакать Андрию.

Андрия была женственной. Идеальная блондинка, голубоглазая, отличница. Она была даже выше своей матери. Я хорошо училась, но не так, как она. Мне говорили, что я симпатичная, если я за собой следила, красилась или хорошо одевалась. Андрия всегда была хорошо одета, всегда идеальная. У нее был вкус, она умела подбирать одежду так, чтобы подчеркивать свои достоинства, а я этому смогла научиться только встречаясь с Жан-Клодом. Мода — не самая моя сильная сторона, и меня шокировал тот факт, что у Жан-Клода не было удобной одежды. Кем вообще надо быть, чтобы не иметь в шкафу пары треников или уютной пижамы? Пижамы у него были — шелковые, но он никогда в них не спал. Я не была против того, что он спит обнаженным, а шелковая одежда очень ему шла, и еще приятнее было ощущать ее на своей собственной коже, но у меня в гардеробе были старые джинсы и свитера, которые остались еще со времен колледжа. У меня были шмотки, в которых можно работать на заднем дворе или красить что-нибудь. У него — нет. Другие вампиры веками осуждали его за малейшее проявление слабости, которую можно обернуть против него, и он привык пользоваться своей красотой, всегда быть на стреме, быть в курсе всего, что происходит, словно в любой момент из-за угла может выскочить фотограф, чтобы сделать снимок. На меня это все жутко давило, а для Жан-Клода это было нормой. Он обретал уверенность, когда наряжался. У меня ушла куча времени на то, чтобы понять: мода была в списке тех вещей, которые приносили ему ощущение комфорта. Быть при параде для него было все равно, что натянуть любимую пижаму. Теперь я это знала и принимала, но это никогда не станет моей версией уюта и комфорта. Мне хотелось, чтобы моя одежда меня прикрывала и была практичной. Сегодня она должна была превратить гадкого утенка в прекрасного лебедя. Печально, но это так — мнение моей семьи по-прежнему значило для меня очень много. Я надеялась, что переросла нужду в их одобрении, которого почти никогда не получала. Я выходила замуж за вампира — с их точки зрения я могла с таким же успехом заключить брачный союз с демоном из ада. Если бы они встретили реального демона, они бы поняли разницу, но настоящее зло с большой буквы «З» они не встречали. Они существовали в блаженном неведении, пока люди вроде меня рисковали всем, борясь с силами зла, чтобы такие, как они, могли приехать сюда, задрав носы обвинить меня в развращенности и заявить, что я буду гореть в аду.

Я заметила в толпе людей, которые двигались в нашу сторону. Мне показалось или там мелькнула светлая шевелюра? Это они? Живот у меня скрутило, пульс подскочил в глотку, сжав ее так сильно, что стало трудно дышать. Неужели Никки прав, и я реально боюсь свою семью? Это просто смешно, они же никогда не поднимали на меня руку — ну, по крайней мере те, кто должен сегодня приехать. Мое прошлое было не таким, как у Никки или Натэниэла. В нем не было ничего настолько ужасного, и насилия такого уровня не было. Но облегчение, когда я поняла, что люди, которые двигались в нашу сторону, оказались незнакомцами, было просто огромным. Проклятье, мой отец не настолько плох.

Пассажиры, которые шли мимо нас, немного задержались — думаю, они летели куда-то с пересадкой или вроде того. Совсем немного народу осталось в очереди к сотруднику службы безопасности. Ру вновь куда-то исчез, хоть я и не заметила, как. Я не стала высматривать его в толпе, потому что это как со скрытым ношением оружия: если зациклишься на человеке, который работает под прикрытием, ты привлечешь к нему внимание. Длинный коридор, по которому должна была пройти моя семья, вскоре опустел, и охранник за своей маленькой кафедрой немного скучал. В его обязанности входило сообщать людям о том, что они переступили границу и уже не могут повернуть назад.

Никки склонился надо мной и заговорил так, чтобы слышала только я, а не люди, которые бежали мимо нас, чтобы успеть на посадку.

— Мы не соревнуемся в том, у кого было самое дерьмовое детство, Анита. Это нормально, что тебе страшно, что ты чувствуешь себя травмированной, если это то, что ты чувствуешь.

Я уставилась на него — его лицо находилось так близко от моего.

— Но я не была травмирована, — возразила я.

— Ты говоришь это, но твой пульс и холодный пот на спине и ладонях утверждают обратное.

— Ничего не скроешь от оборотня, — прошептала я.

Он ухмыльнулся и сказал:

— От териантропа, или ты не получала новые указания об использовании более инклюзивного термина (термин, который охватывает больше переменных — прим. переводчика), когда речь заходит о ликантропах и других видах оборотней?

Это вызвало у меня улыбку, и он будто бы заранее знал, что так и будет.

— Тебе же насрать на политкорректную лексику.

Он тоже улыбнулся, а его лицо находилось так близко, что заполнило все вокруг.

— Абсолютно насрать.

— Ты всегда говоришь мне, что нельзя целовать телохранителя на публике, — напомнила я.

— Думаю, мы в безопасности до тех пор, пока кто-нибудь не рванет к нам с сумкой на колесиках, — ответил он и подался ко мне для поцелуя, а я помогла ему, встретив его губы своими. На мне была ярко-красная помада и полный базовый макияж, так что нам стоит быть аккуратнее, потому что, если все смажется, я не смогу это исправить, ведь у меня с собой нет косметики. Обычно я не наношу базовый макияж, чтобы можно было просто стереть испорченную помаду и нанести ее заново. Без шума и пыли, но сейчас у меня не было ни средств, ни навыков, чтобы поправить смазанный макияж, если вдруг нас с Никки занесет. Это был один из самых аккуратных поцелуев, который мы с ним когда-либо разделяли. Он отстранился с красной полоской посередине губ. Некоторые мужчины моей жизни придумали для таких случаев термин «гоночная полоса». Не могу с ним спорить, так что не стану.

Никки улыбнулся и шепнул:

— Ж-ж, ж-ж (Никки имитирует звук гоночного мотора — прим. переводчика).

Я хихикнула, хотя почти никогда этого не делаю.

— Мысли читаешь.

— Это моя работа, — ответил он. Что правда, то правда. Он шепотом добавил: — Я — твоя Невеста, предполагается, что ты трахаешь нас и кидаешь на передовую в битве против своих врагов, чтобы мы их задержали, а ты могла смыться. Такие, как мы, долго рядом не задерживаются, и уж конечно ты не должна в нас влюбляться.

— Наверное, будь я вампиром, я бы знала правила, — сказала я.

— Некромантия, все вампирские силы — никаких минусов, — с улыбкой ответил он.

— Не все силы, — возразила я, улыбаясь ему в ответ, и как-то так оказалось, что мы держимся за руки, пока я смотрю на него — слишком романтичный жест для появления на публике, когда мое лицо пестрит во всех заголовках рядом с Жан-Клодом. Не так давно в интернете ходили слухи о том, что я собираюсь бросить Жан-Клода и сбежать с Никки. Дошло до того, что ему пришлось оставить пост моего главного телохранителя, но потом на нас напал Деймос, и мне захотелось, чтобы Никки был рядом, так что хрен с ним, безопасность превыше всего. Народ и пресса знали, что мы полиаморны, и что наша полигруппа намного больше стандартной, однако новость о том, что и у меня, и у Жан-Клода были другие любовники — кто-то принимал это, кто-то нет, и уж точно это не останавливало посторонних от попыток навязать нам правила моногамии. Один сайт со сплетнями разместил у себя фотки Жан-Клода с Эйнжел под руку на каком-то мероприятии, а она была нашей общей девушкой. Я в этот момент выполняла ордер на ликвидацию в другом штате, и тогда пошли слухи, что он бросает меня ради нее.

Мы с Никки разорвали наш поцелуй и обернулись, чтобы увидеть группу молодых девушек — то ли школьниц, то ли студенток колледжа, и все они активно строчили что-то у себя в телефонах. Вот дерьмо. Они запостят все в интернет еще до того, как я встречу свое семейство с самолета и мы уедем отсюда. Не Деймоса я сейчас боялась и того, что он нас обнаружит, а различных групп хейтеров и СМИ. Первый в истории вампирский король Америки собирался жениться на маршале сверхъестественной ветви США, а значит, он заключал брак с тем, кто охотится и уничтожает одичавших вампиров и оборотней, а также других сверхъестественных граждан, на счету которых появились чужие смерти. Но я была не просто сверхъестественным маршалом, я была Истребительницей, я была Войной. Первое прозвище мне дали вампиры еще в те времена, когда я искренне верила, что никогда в жизни не стану встречаться с такими, как они, а второе я получила от других маршалов. Я была из числа Всадников Апокалипсиса. Меня прозвали Войной, потому что на моем счету значилось больше всего легальных убийств по сравнению с другими маршалами. Знали бы они моего шафера, маршала Теда Форрестера, он же — Смерть, на его счету смертей было куда больше, если бы только нелегальные можно было считать, но Эдуард о них не расскажет, да и я тоже. Маршалы Бернардо Конь-в-яблоках и Отто Джеффрис были, соответственно, Голодом и Чумой. Они тоже знали о прошлом Эдуарда, но у них своих секретов навалом, так что они тоже болтать не станут.

Никки выудил из кармана салфетку и принялся вытирать свои губы, чтобы избавиться от «гоночной полосы».

— Не будем смущать твою семью.

— Они в курсе, что я поли, — ответила я

— Знать об этом и иметь с этим дело — две разные вещи, — возразил он.

В этом был смысл, так что я позволила ему стереть свою помаду и убедить меня в том, что на мне она по-прежнему смотрится идеально. Еще одна большая группа людей появилась в коридоре, слегка изгибаясь в сторону кафедры сотрудника охраны. Мне снова бросились в глаза светлые волосы, но в этот раз, когда толпа рассеялась, я увидела своего папу. Он меня пока не заметил. Выражение лица у него было нейтральным. Ростом он был пять и восемь (172 см. — прим. переводчика), все еще подтянутый, и выглядел… ну, как мой отец. На нем были брюки цвета хаки, синяя рубашка поло и что-то вроде жакета, который не был застегнут. Даже одежда на нем была привычной. Он выглядел так же, как всегда — какая-то часть меня почувствовала облегчение, а другая возмутилась. Не знаю, почему. Мы восемь лет друг друга не видели. Он обернулся, чтобы заговорить с кем-то, и мне в глаза бросился розовый. Толпа истончалась и люди проходили мимо нас со своим багажом. Моя мачеха, Джудит, находилась рядом с моим отцом — высокая, стройная, улыбчивая. Это не застало меня врасплох. Я знала, что она приедет, но желудок у меня все равно завязался узлом. Ее светлые блондинистые волосы были убраны под ярко-розовый шарфик или платок, так что я не очень хорошо их видела. Прическа была гладкой и идеально уложенной. Ее макияж будет таким же. На ней был розовый дизайнерский свитер, остального я пока не разглядела, и тут я поняла, что рядом с ней маячила розовая тень. Это была Андрия в похожей одежде, а ее прямые блондинистые волосы были убраны назад розовым ободком. Они часто подбирали одежду так, чтобы она сочеталась, когда мы были моложе. Прикиды матери и дочери в пастельных тонах, которые на мне смотрелись просто ужасно, на них всегда смотрелись отлично. Я сопротивлялась до тех пор, пока Джудит не прекратила включать меня в эту команду. Мне было лет одиннадцать. Я не хотела, чтобы меня исключали, потому что Джудит была моим единственным шансом на новую маму, но мне просто не хотелось носить розовое.

Никки автоматически передвинул меня к себе за спину, когда один из пассажиров чуть в меня не врезался. Это вышло случайно, но Никки был моим телохранителем, так что я позволила ему делать свою работу. С приближением свадьбы хейтеры все больше срывались с нарезки — они не хотели, чтобы мы получили свой хэппи энд, независимо от того, моногамный он будет или нет.

Лицо моего отца озарилось, когда он меня увидел — казалось, он искренне рад нашей встрече, что было круто, потому что я этого не ожидала. Это заставило меня улыбнуться в ответ и помахать ему рукой. Он тоже мне помахал, и вот они уже оказались рядом с нами. Он горячо обнял меня, и я обняла его в ответ, но тут его ладонь напоролась на ствол на моем ремне — он напрягся, не зная, куда деть руки, так что я неловко отстранилась. Отца не слишком радовал тот факт, что его маленькая девочка работает с копами, не говоря уже о том, что она сама стала такой же — слишком уж это опасно.

Джудит обняла меня следующей, тоже довольно горячо, что застало меня врасплох, потому что она перестала обнимать меня еще с тех самых пор, как мне стукнуло двенадцать. Она обняла меня за плечи — в зоне, свободной от пистолетов.

— Анита, так здорово снова тебя увидеть. Отлично выглядишь!

Андрия добавила:

— Серьезный и отличный прикид, — она не казалась расстроенной тем фактом, что я была одета лучше нее, и это немного меня задело. Я хотела хоть раз выглядеть круче, но куда важнее мне было, чтобы ее это расстроило. Да, мерзкое желание, но я хотя бы понимала свои мотивы, а не пряталась от них.

— Спасибо, вы обе выглядите очень мило и комфортно для самолета.

Они обнялись и прислонились друг к другу висками, словно позировали на камеру.

— Мы так давно не носили похожих нарядов в стиле матери и дочери, я не смогла удержаться, — сказала Джудит. Они продемонстрировали свою спортивную обувь — белоснежную с розовыми блестками, которые будто бы кто-то на них просыпал, но я знала, что они были там изначально. Я также знала, что каждая такая пара обошлась где-то в три-четыре сотни баксов. Видела их в одном магазине, когда нам срочно нужно было отовариться для дополнения одного моего наряда. Я могла бы отдать такую сумму за обувь, и Жан-Клод бы отдал, чтобы увидеть меня в ней, но не конкретно в такой.

Папа протянул руку Никки и спросил:

— Ты Мика или Натэниэл?

Никто их них даже близко не походил на Никки, а значит, мой папа не заморочился тем, чтобы меня загуглить.

— Фредерик, — обратилась к папе Джудит, — Мика Кэллахан пестрит во всех новостях, и он ничем не похож на этого джентльмена.

Она предложила ему свою руку. Никки колебался всего мгновение, прежде чем принять ее. Руки у Джудит были достаточно крупными, чтобы не потеряться на фоне его ладоней, и она всегда встречала других крепким рукопожатием.

— В таком случае, это, должно быть, Натэниэл Грейсон? — с улыбкой уточнил мой отец. Казалось, он испытал облегчение от того, что Джудит вмешалась в этот разговор.

Джудит и Андрия рассмеялись. Это был тот смех, который очень явно говорил «я знаю то, чего ты не знаешь». Обычно женщины так смеются, когда ляпнули что-то пошлое о мужчине, который находится с ними в одной комнате, а ему говорить не хотят, но при этом им почему-то хочется, чтобы люди вокруг знали, что они плохие девчонки. Мне никогда не нравился этот прикол с «безопасной» грязью в разговорах, который использовали многие американки. Я стала говорить «американки» в тот момент, когда выяснилось, что слишком много женщин вокруг меня выросли в совершенно других условиях в других странах. Так или иначе, этот смех и то, что за ним стояло, мне не нравился, но, может, я слишком много лет провела за пределами девчачьих тусовок и просто проецирую? Подумаю об этом позже. Я стараюсь быть честной.

— Фредерик, дорогой, — Джудит часто произносила его имя в таком комплекте, словно «дорогой» было его фамилией. Порой это казалось проявлением нежности, которое, как я надеялась, в один день почувствую к кому-нибудь сама, но иногда это просто был лукавый и снисходительный тон, которым обычно говорят: «Бедные мужчинки, ничего-то они не понимают».

Отец посмотрел на нее, ожидая, что она продолжит свою фразу. Если ему и не понравилось выражение ее лица, он этого не показал, но, опять же, возможно, я проецирую и притягиваю за уши. Мы с моим психотерапевтом много говорили о визите моей семьи и о том, как тяжело мне будет через это пройти — увидеть Джудит и Андрию, но особенно — Джудит, если уж по чесноку. С этим я спорить не могла.

— Ты не посмотрел ни одну ссылку из тех, что мама тебе скинула? Про бойфрендов Аниты, — уточнила Андрия таким снисходительным тоном, который бывает только у женщин и фиглярствующих мужчин, а, ну, и еще у кое-кого. У задиристых девчонок в средней школе, когда они начинают оттачивать свои навыки, которые некоторые из них потом проносят через свои двадцать лет, а то и вовсе в могилу. Я вдруг поняла, что Джудит и Андрия были задирами — это открытие прояснило кучу всего, что я пережила в детстве.

Папа выглядел растерянным, а затем покраснел — вот от кого у меня эта фигня.

— Я… мне не было комфортно переходить по таким ссылкам.

— Ты отправила ему ссылку на «Запретный Плод», где Брэндон танцует, — догадалась я, стараясь держать лицо кирпичом, мысленно представляя, как мой невероятно консервативный и абсолютно гетеросексуальный отец изучает веб-сайт, полный мужчин-стриптизеров.

— Такой милый… сценический псевдоним, — в этой фразе Джудит сделала паузу, словно хотела дать мне понять, что имела в виду нечто иное.

— Ой, па-ап, — закатила глаза Андрия.

Отец покраснел еще сильнее и изо всех сил старался ни с кем из нас не встречаться глазами.

Джудит рассмеялась и обняла его под руку, прижавшись своей идеально вылизанной прической к его плечу, словно они все еще были молодоженами. Это вызвало у него улыбку, и он наклонился к ней. Он все еще ее любил, а она, быть может, любила его. Я хотела, чтобы после смерти мамы папа снова был счастлив, и он обрел счастье, влюбившись в Джудит. Тот факт, что его счастье лишь добавляло мне печали в расчет не брался.

Рука Никки нащупала мою правую ладонь, и я не стала сопротивляться, хотя он взял меня за мою ведущую руку, которой я стреляю. Сейчас его ладонь в моей была мне нужнее пистолета. Если на нас кто-то рыпнется, мы отреагируем, но в данный момент прикосновение его руки защищало меня от всего, что творилось у меня в сердце и в голове.

— Мне жаль, — сказал отец, — что я за тебя додумал, кого ты возьмешь с собой, чтобы встретить нас в аэропорту, Анита. Я понимаю, твой стиль жизни — полиамория. Я просто… мне трудно представить, что моя маленькая девочка живет вот так.

— Как живет, пап? — вырвалось у меня прежде, чем я осознала, что говорю со злостью, грубо. Я не хотела быть такой ни с ним, ни с кем-то еще. Я могу беситься, но я не хотела быть грубиянкой.

Он поднял глаза, подарив мне прямой взгляд своих идеально голубых глаз.

— Прости меня, Анита.

Я хотела спросить, за что он извиняется, но вместо этого сделала глубокий вдох, стиснула ладонь Никки и постаралась не вести себя, как ребенок, но при этом отстаивать свои интересы.

— Пап, давай начнем все с начала. Я планировала смягчить для тебя информацию о размерах нашей полигруппы, но мне и в голову не приходило, что ты даже не погуглишь Мику, Натэниэла и Жан-Клода. Это Никки Мёрдок, он живет со мной, и он тоже часть нашей полигруппы.

Отец вновь протянул руку Никки и сказал:

— Я знаю, как выглядит вампир. Джудит показала мне несколько его интервью онлайн.

Никки пожал руку моему отцу и очень старался не смотреть при этом на меня. Он знал, как я отношусь к тому, что Жан-Клода называют просто вампиром.

— Его зовут Жан-Клод, а не «вампир».

Отец покачал головой.

— Он вампир, Анита.

— Я в курсе, — ответила я.

— Я просто не возьму в толк, как ты можешь хотеть… быть… с ним.

Вмешалась Андрия:

— Папа, ты видел, как он выглядит?

— Он потрясающий, Анита, — заметила Джудит, и, походу, она говорила это всерьез. Она даже улыбнулась мне, будто мы с ней были подругами.

Я кивнула, однако ответную улыбку мне не удалось вымучить, потому что дружелюбие Джудит казалось мне слишком странным.

— Потрясающий, да.

— Не то чтобы этот не был лакомым кусочком, — добавила она, сверкнув улыбкой в сторону Никки. Он тоже не стал улыбаться ей в ответ. Будем социопатить вместе — это единственная адекватная реакция на поведение моих родственников.

— Никогда не думала, что в тебе это есть, Анита, — заметила Андрия.

— Что есть? — не поняла я, наконец, посмотрев на нее снова.

— Отношения с красавчиками, у тебя ведь все было просто ужасно с мальчиками, когда мы еще росли.

— Ты имеешь в виду, что я не была популярной, в отличие от тебя.

Она пожала плечами, укрытыми розовой тканью.

— Ты всегда была такой мрачной пока мы росли. Ни одному мужчине такой характер не зайдет.

— Характер Аниты свел нас с ней вместе, — вмешался Никки.

Они обе уставились на него синхронно, как по команде. Джудит и Андрия часто зеркалили друг друга, когда двигались — не только по шмоткам было ясно, что они мать и дочь.

— Правда? — по голосу Андрии было ясно, что она ему не верила.

Никки улыбнулся, и это была его настоящая улыбка — она даже дошла до его единственного голубого глаза.

— Правда, — мягко ответил он. Мне не нужно было читать его мысли, чтобы понять, что у себя в голове он уже начал продумывать варианты, как можно причинить ей боль. Он реагировал на мою антипатию к ней, и она уже повела себя достаточно подло по отношению ко мне. Я-то в социопатию игралась, а вот Никки реально был социопатом. Исключительно тот факт, что у меня была совесть, и он разделял ее со мной метафизически, сдерживал его… заморочки.

Я уже собиралась приказать ему не убивать мою семью во время этого визита, но вряд ли я улучшу ситуацию, если произнесу это вслух. Он это знал, потому что мог буквально читать мои мысли и чувства, и это помогло мне понять, что мое несчастье причиняет настоящую боль моим Невестам. Проклятье, не надо было тащить с собой Никки сегодня. Он наклонился ко мне и шепнул:

— Я должен обеспечивать твою безопасность, так что я нужен здесь.

Я улыбнулась ему и вдруг услышала, как кто-то радостно позвал меня по имени:

— Анита!

Я глянула мимо отца и мачехи, чтобы увидеть очень высокого молодого человека со светлыми волосами, и не сразу поняла, что это мой младший брат. Он теперь учился в колледже и был на фут выше (30 см. — прим. переводчика), чем в последний раз, когда мы виделись.

— Джош! — крикнула ему я и направилась вперед сквозь толпу, чтобы поприветствовать его, оставив Никки позади, с остальными. Он не станет ничего с ними делать при таком количестве свидетелей. А они не смогут причинить ему вред эмоционально, потому что его эмоции так не работают. Все были в безопасности — ну, так я думала, когда Джош наклонился ко мне, чтобы мы с ним могли обняться.

И тут раздался голос с глубоким акцентом:

— Анита Катерина, Бог послал нас спасти твою бессмертную душу от вечных мук.

Джош напрягся и шепнул мне:

— Прости.

Я отвернулась от него, чтобы увидеть пожилую женщину позади нас, которая была даже ниже меня ростом. И произнесла то единственное, что могла сейчас сказать:

— Привет, бабуль.