Триггер

Часть 1. Отрывок 1

Триггер. То, что бьёт по нервам, по нутру, по башке в самый неожиданный момент. Откат к прошлому. Невозможность в этом прошлом жить, потому что больно - до слепоты, до безумия, до желания сдохнуть.

Она стала моим личным триггером сразу, я просто не смог понять этого вовремя.
Она стала им ровно в тот момент, когда моя крохотная дочь помчалась к ней и закричала во всю силу лёгких:

- Мама!

Часть первая

Даже предположить не могла, что так больно будет возвращаться каждый вечер с работы в ту квартиру, которую покупала и обставляла с мужем каких-то двенадцать лет назад, и понимать, что через пару часов в замке не повернётся ключ, и муж не зайдёт в прихожую - усталый, но бесконечно знакомый и родной. Не представляла каково это - опускаться на банкетку, чтобы стащить туфли, вдыхать воздух, до сих пор пропитанный ароматом его парфюма, и понимать, что меня ждёт ещё один вечер без него. Одинокий и какой-то… бесцельный.         

Это так странно - прожить с мужчиной двадцать лет, и вдруг осознать, что его больше нет. Он с другой. Он приходит к другой. Он снимает обувь, подходит к другой женщине, прижимает её к себе, целует и говорит: «Чертовски устал. Что у нас на ужин?».         

И уже не я, а она, другая, целует его в ответ, бежит на кухню, где накрывает на стол, пока он моет руки в ванной.          

Нет. Это не странно. Это бесконечно больно. До ощущения вакуума, который подбирается к тебе со всех сторон, обступает, не даёт сделать вдох. И до чувства, будто тебе в грудь вогнали раскалённый кусок железа, и ты не можешь его оттуда вытащить, сколько бы ни старалась.        

Теперь у меня вечером есть свой ритуал - всегда один и тот же. Я раскладываю продукты в холодильнике - даже их до сих пор беру в магазине на двоих, и среди всех покупок, неизменно тот сыр, что особенно любил Вадим - наливаю себе бокал вина и выхожу на балкон.       

Совсем неважно, холодно на улице или нет. Мне нужно распахнуть окно, вдохнуть воздух полной грудью, выпить сразу всё вино - так легче станет воспринимать действительность. Так легче будет вернуться в нашу спальню, где до сих пор лежат вещи Вадика, так легче будет удержаться и не взять его рубашку, которую хочется поднести к лицу и вдыхать аромат, такой до боли знакомый… 

Так вообще будет легче. И в этом самообмане я хочу существовать день за днём.         

Наверное, я бы поняла, если бы Вадим ушёл к длинноногой блондинке с накаченными губами, сиськами и что там себе накачивают подобные барышни? Но Майя неприметная, больше похожая на нескладного мальчишку. Я видела их вместе однажды, когда привозила на работу мужу сумку с вещами. На деле же - искала повод поговорить, а получила по лбу. Со всего маху, так что даже звёздочки перед глазами мелькать начали.          

С ней он был… другим. Каким-то инопланетным, что ли. Каким никогда не был рядом со мной. Помолодел лет на десять, бесконечно улыбался, пока они шли к его машине. А я стояла в стороне, впиваясь в ремень его сумки с такой силой, что заболели пальцы, и молилась, чтобы они меня не заметили. Потому что ревела - беззвучно, но так горько, что в горле комок появился, который было не сглотнуть. Колючий такой - из всех невыплаканных слёз, которым не позволяла пролиться с тех пор, как Вадим сказал мне, что уходит к другой.         

- Екатерина Александровна? - раздаётся в трубке приятный мужской голос, когда телефон пиликает слишком долго, и я всё же отвечаю на звонок после раздумий.         

На экране - незнакомый номер, который порождает подозрения, что мне могут звонить с очередными дурными вестями.

- Да. Я слушаю.

- Меня зовут Илья. Мы работаем вместе с вашим мужем. Вы сейчас дома?        

Сердце начинает колотиться где-то в горле, в голову лезут предположения - одно другого краше. Начиная с того, что Вадим попросил этого самого Илью сообщить мне, что возвращается обратно - что само по себе абсурд, - заканчивая тем, что с мужем что-то случилось и меня, скажем, попросят приехать и опознать его труп.       

- Я дома, да. Что-то случилось?         

- Нет. Я бы хотел через полчаса завезти вам документы, Вадим Сергеевич попросил.         

- А… Да.        

Даже не знаю, почему вдруг накрывает таким опустошением и разочарованием. Нет, я совсем не хотела, чтобы меня приглашали на опознание трупа мужа, а вот услышать, что Вадим опять сделал всё, чтобы со мной не пересекаться, довольно болезненно.

- Хорошо. Тогда я подъеду к вам минут через тридцать.

Кладу трубку, так и не ответив. Мне даже не интересно, что именно за документы привезёт Илья. Но почти сразу начинаю злиться - на Майю у Вадима время есть, а на человека, с которым он прожил двадцать лет - нет. 

Залпом допиваю вино и наливаю себе ещё один бокал. Меня начинает ощутимо потряхивать. А может, собрать все те вещи, что оставил муж, когда уходил к своей любовнице, и передать их через его курьера? Сама не понимаю, почему до сих пор их не выкинула. И почему мне так нужно перед сном взять рубашку мужа, улечься на нашу с ним постель, прижать ткань, пропахшую им, к лицу. Это как шанс на сон. Хоть какая-то возможность провалиться в небытие, где не будет бесконечных мыслей о Вадиме и вопросов: «Почему всё так? Чем я это заслужила?». 

Второй бокал не опьяняет, хотя, мне хочется, чтобы мерзкие ощущения хоть немного притупились. Я уже готова налить себе третью порцию, когда вспоминаю об Илье, что должен приехать с минуты на минуту. Мне совсем не хочется впускать его в квартиру. Не хочется, чтобы он рассказывал потом Вадиму, как я живу одна и чем занимаюсь. Не хочется, чтобы видел грязную посуду в раковине, которую мне не хочется ставить в посудомойку.

Часть 1. Отрывок 2

Впервые за то время, как жены не стало, я оставляю Настю с совершенно посторонним человеком. Просто выхожу из квартиры Персидских, когда Екатерина предлагает оставить у неё дочь, просто сажусь в лифт и спускаюсь на первый этаж. 

И чувствую себя… спокойным. Как будто и впрямь Наська под присмотром родной матери, которая душу дьяволу продаст, чтобы её ребёнок был в безопасности. Сажусь в тачку и упираюсь лбом в сложенные на руле руки. Закрываю глаза - перед ними стоит лицо Кати. Жены моего шефа… Вашу ж Машу… Вряд ли Вадим погладит по головке за то, что случилось. А учитывая, что теперь мелкая явно будет требовать встреч с его женой…

Снимаюсь с ручника и выезжаю на оживлённый проспект. Ни черта не выходит думать обо всём этом здраво. Да и нет здравости ни капли ни в новообретённой маме Насти, ни в том, что я вообще позволил этому зайти так далеко.

Сюр, да и только. 

С делами расправляюсь быстро, теперь нужно закинуть в офис несколько бумаг, и я могу возвращаться за Настей. Даже думать не хочу о том, что будет, если малая заявит мне, что останется жить у Персидских. Тогда точно рыданий будет столько, что соседи вызовут соцслужбы. Потому что я уже решил: с этим надо завязывать. Дальше будет ещё дерьмовее, и для Насти, и для меня. Чую это нутром.

Паркуюсь возле дверей офиса, машинально отмечая, что машина Вадима стоит чуть поодаль. Значит, время на то, чтобы быстро скинуть все дела и вернуться за дочерью, пока не стало поздно, у меня есть. 

Вхожу внутрь здания и тут же натыкаюсь взглядом на прелюбопытную картину - Вадим идёт к выходу из офиса, обнимая… какую-то совершенно невзрачную, коротко стриженную девушку. Даже не могу вот так сходу сказать, сколько ей лет - но дал бы от пятнадцати до сорока. Звездец… 

В голове мелькает миллиард мыслей. Нет, я видел эту женщину в офисе пару раз, но как-то не придал ей значения. Казалось, скользнёшь по ней взглядом и тут же забудешь. Но сейчас…

Ни хера не понимаю в том, что происходит. Это любовница Персидского? У них с Катей свободные отношения? Или я чего-то в этой жизни не догоняю?

- О! Илюх, привет!

Вадим убирает руку с плеч девушки, и протягивает мне. Обмениваемся рукопожатиями, я мельком окидываю бесцветное создание взглядом. Нет, это хрень какая-то. Если Вадим изменяет жене вот с этим… 

Впрочем, какая мне, к херам, разница? Только в ступор вгоняет, и всё. В целом, меня это не касается от слова «совсем».

- Я тут бумаги закинуть приехал, - демонстрирую Вадиму папку, которую держу в руке. Странно, только теперь понимаю, что сжимаю её с такой силой, что пальцы белеют.

- А! Да это ждёт до завтра. Завтра бы закинул. Кстати, ты Кате документы отвёз?

Он спрашивает об этом совершенно будничным тоном, словно речь не о его жене, и рядом - совсем не та, кого он снова обнимает. И я даже понять не могу, откуда в груди такая волна агрессии. Когда врезать хочется по роже собственному шефу на ровном, казалось бы, месте.

- Отвёз, да. 

- Странно. Думал, она уже названивать начнёт.

Он усмехается, и эту мерзкую усмешку тоже хочется стереть кулаками. Протягивает руку, коротко прощаемся и разбегаемся. Несколько секунд смотрю им вслед, будто нужно это мне - убедиться, что эта безликая баба реально с шефом. Как будто он мог просто проходить мимо какой-то тёлки, схватить её в объятия и уйти, когда его дома ждёт Катя. 

Снова перед глазами - её облик. Сначала светящийся, когда вспоминаю, как к ней Настя бежала, потом - вызывающий неконтролируемые желания, вполне себе такие мужские.
Млять, надо завязывать ещё и с этим, а то так скоро начну на едва знакомых баб бросаться, как голодный пёс на кость. 

Быстро поднимаюсь на лифте в кабинет шефа, бросаю папку ему на стол и выхожу. Накрывает ощущением дерьмовым - даже не ощущением, желанием порыться в его вещах, чтобы найти хоть какую-то зацепку, связанную с женой. Фотографии там совместные, например, ну, такие, которые расставляют в рамках на столе. Или бумаги - ведь передал же он ей что-то, значит, могли сохраниться копии.

Пи*дец! Это реально полная херня, если думаю о том, как учинить обыск у Персидского. Я же всё уже решил - забираю Настю и мы едем домой. И точка. Продолжения у этой истории быть не должно. И не будет. 

Я уже давно научился обрубать всё подобное на корню, так должно быть и в этот раз. Точнее, в этот - особенно. 

Почему-то когда добираюсь до дома Кати, выбираю не лифт, а лестницу. Когда поднимаюсь по ней - медленно, будто мне некуда торопиться - считаю ступени. Первая, вторая… сотая. Всё потому, что гоню от себя мысли, так настойчиво лезущие в голову, словно у меня черепная коробка способна вместить больше, чем у остальных.
Перед глазами - жена Персидского, и то, как в её одежду вцепляется Настя. И глаза Кати, столько в них тепла, пусть и с нотками удивления. Столько готовности принять то, что ей навязал чужой ребёнок. 

Добираюсь до двери в её квартиру, но вместо того, чтобы нажать кнопку звонка, сажусь возле стены на корточки и, откинув голову, закрываю глаза. А что если судьба существует? Эдакая сука, которая готова глотку порвать от смеха, когда подбрасывает людям свои сюрпризы?
Когда заболела Таня, я никак не мог смириться с её уверенностью, что так было нужно. Нет, она боролась, хотя, я видел, как тяжело ей это даётся. Сгорала с каждым днём, исчезала, но пыталась бороться. И часто повторяла, что это, мать его, судьба.
А я не верил. Не хотел верить, и мысли не допускал, что всё предрешено. До этого момента. Может, эта сволочь иногда не только задницей к людям поворачивается? Но и вот так, как сейчас, когда всё может измениться в совсем иную сторону? Когда у Насти снова может появиться мама, а у меня… Ведь не зря же они с Персидским расходятся? Или я что-то не так понял?
Нет, об этом даже думать нельзя. Я же дал себе обещание, что у меня больше не будет женщины и собираюсь его выполнять и дальше.

Часть 1. Отрывок 3

Меня будит протяжный то ли стон, то ли вой. Без труда распознаю в нём ревущую дочь. Вот именно ревущую - белугой, тревожной сиреной, медведем - можно сходу придумать сколько угодно эпитетов. Особенно если ты только что крепко спал, особенно если на часах всего лишь…

- Пять утра! Матерь божья, Настя! Ты в своём уме?

- Ты обещал не ругаться!

Дочь стоит прямо напротив меня и делает вид, что плачет. Я уже научился распознавать, когда ей действительно хреново, а когда она творит то же, что сейчас. Пытается обратить на себя внимание. Закрываю глаза и взываю к своей выдержке, которая в этот прекрасный ранний час держится на волоске. 

- Я не ругаюсь, и мы ложимся спать дальше. Где твой поросёнок?

- Мы его забыли!

- Где?

- У мамы.

Да ежа мне в рот… 

- Так, во-первых, мама тоже ещё спит. Это раз. Два - спим и мы. Поросёнка заберём позже.

- Когда?

- Утром. Но не настолько ранним.

Странно, но Настя вдруг слушается, обегает кровать и юркает под одеяло рядом со мной. Мы раньше часто спали вот так, вместе, когда Тани не стало. 

- Хорошо, я буду ждать. Когда она проснётся?

- Кто?

- Мама. 

Так и хочется сказать всё, что думаю по этому поводу. Выпалить здесь и сейчас, без прикрас. Вернее, с ними - в виде отборного русского. Но она такая маленькая… моя Наська. И ей так нужно верить, что у неё снова появилась мать.

- В девять часов. Нет, даже в десять. А теперь спи! Проснёмся и поедем за твоим хрюнделем. 

Меня рубит снова - быстро, чего давно не случалось. Как будто кто-то отключает внешний мир, и я проваливаюсь в сон. 

Снится море - лазурное, чистое, крики чаек, солнце над водой. И я один. И мне - хорошо. Ровно до тех пор, пока не понимаю, что рядом мерно стучит что-то. Распахиваю глаза - перед ними нога Насти. Дочь положила её на вторую ногу и качает ею, да ещё и с такой силой, что матрас под нами пружинит. 

- На-асть…

- Да? Ещё разве не десять? 

Открываю глаза и смотрю на часы. Без десяти шесть. 

- Нет. И клянусь, если ты не угомонишься и не дашь мне доспать, мы вообще никуда сегодня не поедем. 

Она снова замолкает, но лишь для того, чтобы через пару минут всё повторилось с точностью до каждого движения. Хватают мельтешащую в нескольких сантиметрах от лица крохотную ступню, прижимаю к матрасу и почти рычу:

- Предупреждаю последний раз…

В глазах дочери сначала появляются слёзы, которые, впрочем, быстро сменяются прищуром. И откуда только набралась этого?

- Хорошо, - тихо произносит Настя, и я снова проваливаюсь в сон.

До десяти утра, конечно, доспать не удаётся, зато до восьми - вполне. Не знаю, чем всё это время занята Настя, но мне не мешает, а это значит, у меня есть возможность отдохнуть хоть немного. Когда встаю и иду в ванную, по пути заглядываю в кухню, где на столе красуется бутерброд, заботливо приготовленный дочерью. Сама она уснула на маленьком диванчике, так и не доев свой. Помимо воли расплываюсь в улыбке. Сегодня точно придётся снова ехать к Кате, лишь бы только она не выставила за порог сходу, потому что на это у неё есть все основания. 

От воспоминаний о ней нутро начинает как-то ныть - не болезненно, а очень даже наоборот. Дерьмово это. И совсем не хочется испытывать того, что испытываю. И задаваться вопросами на тему - что было бы, если..? - тоже не хочется. 

Когда выхожу из душа и тихонько готовлю себе кофе, просыпается Настя, смотрит на меня осоловевшими глазами и первое, что произносит:

- Уже десять?

- Нет, девятый час. Может, поспишь ещё?

- Нет. Я уже поела, пойду одеваться.

Она убегает, быстро шлёпая по полу босыми ногами, а я принимаюсь за бутерброд. И снова не могу избавиться от царапающего изнутри ощущения, и от улыбки, даже когда пытаюсь прожевать подсохший сыр.

Через двадцать минут выясняется, что мне нужно сначала заехать в офис, где я проторчу неизвестно сколько времени, потому что у Вадима ко мне дело. Значит, или нужно вызванивать бабушку Насти или брать ребёнка с собой, чего мне совершенно не хочется делать. 

Дочь начинает возиться в прихожей, очевидно, уже натягивает сандалики, чтобы стоять под дверью, капая мне на нервы, пока я буду одеваться. 

- На-а-асть! Погоди обуваться. К маме поедем вечером.

Слово «мама» удаётся произнести очень даже спокойно, хоть внутри всё переворачивается. Но когда мои тараканы пересекаются с потребностями дочери, первых вполне можно услать в пешее эротическое. 

- Почему? 

Снова в голосе слышна готовность реветь, хотя, надо отдать Насте должное, она старается сдержаться. 

- Потому что сейчас у папы дела. И я закину тебя бабушке. Потом заберу и поедем к маме.

Говорить стараюсь с преувеличенным оптимизмом, от которого самому тошно - настолько неправдоподобно он звучит. Личико дочери кривится, но она заявляет упрямо:

- Я с тобой. Я буду вести себя тихо. 

Да твою ж… Как же меня выворачивает от такого. Потому что ни черта не выходит быть хорошим отцом. И дело совсем не в Насте - это у меня напрочь не получается создать для дочери условия, какие есть у других детей. Она постоянно на каком-то нервяке, цепляется за меня, даёт обещания… Она ведь ни фига не обязана вести себя тихо, если недо-папаша протаскал её несколько часов в машине по жаре, холоду, снегу и зною. Не долж-на! 

- Насть… малыш, послушай. У бабушки будет хорошо - там мультики, обед. Погулять сходите, а вечером я за тобой приеду и сразу к маме. Окей?

- Окей, - вздыхает Настя и плюхается на пол возле двери, чтобы ждать, пока я оденусь.

Часть 1. Отрывок 4

Я чувствую, как сердце бьётся где-то в горле, и не могу выдавить из себя ни звука. И только ощущение того, как к ногам прижимается Настя, придаёт сил. Мне впервые настолько страшно за кого-то. Страшно, что сейчас Вадим может выдать какую-нибудь уничижительную фразу, и Настя решит, что больше не хочет считать меня своей мамой. 

- Персидская… а ты когда успела потомством обзавестись, да ещё и от моего зама? - звучит голос мужа, в котором сквозят нотки издёвки. Но ответить не успеваю - Илья встаёт перед нами лицом к лицу с Вадимом и твёрдо произносит:

- Не сейчас. 

И теперь уже впервые чувствую себя настолько защищённой. Чего не было раньше никогда. У меня нет сил оставаться здесь и дальше, хотя, наверное, нужно бы. Что будет происходить между Ильёй и Вадимом даже представлять не хочу. Но мне так нужно побыть слабой… хотя бы сейчас.

- Мы с Настей ко мне на работу съездим, хорошо? - выдавливаю из себя в спину Илье, и он, быстро обернувшись, кивает. 

- Только скинь мне адрес, я заеду за вами как улажу дела.

Настя уже притопывает от нетерпения, и я хватаю её за руку и почти что сбегаю с «поля боя». Выдохнуть удаётся только когда подходим к машине, постоянно кажется, что Вадим отправится за нами и сделает что-то ребёнку.

- Ох… у меня же нет детского кресла, - шепчу, когда Настя забирается на заднее сидение. 

- Папа меня просто ремнём пристёгивает. 

В её глазах на мгновение мелькает испуг, наверное, это зеркальное отражение того, что чувствую я сама. Окей… значит, просто ремнём, но по дороге заедем и купим детское кресло. Даже два детских кресла, второе из которых я отдам Илье. Это - словно подтверждение того, что Настя реальна и будет присутствовать в моей жизни и дальше. Что мы будем куда-нибудь ездить с ней вдвоём - например, поесть мороженого. Или в гости. Или в детский магазин, где я куплю ей обновки или игрушки. От этих мыслей становится легче дышать, а когда всё же трогаемся с места и отъезжаем от офиса, облегчение становится острым, почти что болезненным.

- Куда мы едем? - с интересом спрашивает Настя, глядя в окно. 

- Как я и сказала - ко мне на работу. Будем шить Кате одежду. 

- А Катя с тобой?

- Да. В сумке. Отдам, когда доберёмся. 

Смотрю на Настю в зеркало заднего вида, и сама испытываю то, что отражается на лице девочки - радость, которую трудно выразить словами. Она у нас одна на двоих, и я хочу, чтобы этот день стал хоть немного светлее для нас обеих.

- Да ты, мать, хитра! Сразу готового ребёнка где-то добыла, - восклицает Тамара, моя младшая сестра, когда добираемся до мастерской. Тома величает её не иначе как дизайнерская студия, хотя у нас не сказать, что слишком много заказов в последнее время, и в основном мы используем помещение для творчества. Я - изготавливаю бронзовые скульптуры, Тома - рисует. 

Насте Тамара нравится сразу - это видно по тому, как девочка доверчиво забирается к ней на колени, когда садимся пить кофе, и как рассказывает о поросёнке, которому мы приехали пошить одежду. А я ловлю раз за разом вопросительно-удивлённый взгляд сестры, в ответ на который уже устала пожимать плечами, и понимаю, что когда останемся одни, меня ждёт допрос с пристрастием. 

- Ладно, сейчас мы сходим к Лиле, я попрошу заняться одёжкой. Если у неё нет никого, то она может сразу что-нибудь и скроит. А потом вернусь и мы с тобой поболтаем.

Одарив меня напоследок ещё одним взглядом, в котором ясно читается, что терпение Тамары почти иссякло, они с Настей уходят в соседнее помещение, в котором располагается ателье. А я остаюсь наедине со своими мыслями.

Гоню от себя настойчивое желание позвонить Илье. Потому что снова страшно. Например, услышать, чтобы я возвращала Настю немедленно, и причина совсем неважна. Я вообще холодею от мысли, что он может запретить нам видеться. О том, что у них там могло произойти с Вадимом, стараюсь не думать. Лишь бы только не окончилось потасовкой, хотя, это очень сомнительно. Максимум, на что способен муж, - нахамить или выдать пару шуточек. 

- Так. У меня голова кругом, - признаётся Тамара, вернувшись из ателье и поясняет в ответ на мой тревожный взгляд: - Оставила Настю с Лилей. Там дочка её пришла. Если что, Лилька наберёт тебя или меня. 

Она вскидывает брови и, не дождавшись от меня ни слова, командует:

- Рассказывай!

- О чём?

- Обо всём. Что это за чудо? Почему она тебя мамой называет? Где её… папа? Ты от него её родила тайно и мне ничего не сказала? 

В голосе Томы сквозит веселье, а вот мне совсем не до него. Понимаю, насколько всё это странно.

- Её папа работает с Вадимом. Он привёз мне на днях документы на развод, с ним была Настя. Её мама умерла некоторое время назад. Ну и девочка решила, что я её новая мама. 

Усмехаюсь, когда произношу эти слова, больши похожие на рапорт. В глазах Тамары - такое неподдельное изумление, переходящее в ошарашенность, что меня начинает разбирать нервный смех. 

- Так. Погоди. Дай я выдохну. Ты разводишься с Вадимом?

- А ты думала, его уход к другой может окончиться чем-то иным?

- По правде говоря, да. Ты только не дуйся, но я уже начала подозревать, что… если этот козёл придёт к тебе и скажет, что возвращается, ты примешь его с распростёртыми объятиями. 

Она озвучивает то, что мне и самой пришло в голову не далее как сегодня утром, когда осознала, что именно содержится в тех чёртовых бумагах. Если бы не Настя, наверное, я бы не была сейчас так уверена в том, что к слову «муж» относительно Вадима теперь применим эпитет «бывший». Потому что готова была простить. Даже понимая всю чудовищность той боли, которую он мне причинил. 

- Нет. Это дело решённое.

Часть 1. Отрывок 5

Только когда Настя с Катей уходят, я ощущаю, как меня покидает напряжение. Воздух вокруг словно наэлектризованный. Вроде банальное сравнение, но оно подходит как нельзя лучше. Кажется, с каждым вдохом втягиваешь в себя эти заряженные частицы, которые состоят из охрененного накала, страха Кати, моей потребности защитить их от всего, что может сказать Вадим, ну и из его ядовитого сарказма - в первую очередь. 

- Это вообще что такое сейчас было? - уточняет он тихо, и в голосе Персидского слышу ощутимую угрозу.

- Ничего, - пожимаю плечами в попытке сделать вид, что всё случившееся не стоит ни капли нашего внимания. - Девчонки просто сдружились.

- Девчонки? 

Мать твою… это я, пожалуй, зря. 

- Вадим, давай реально не сейчас. Ты сказал, что ждёшь меня срочно, я здесь. 

- Нет уж. 

Он передёргивает плечами, засовывает руки в карманы брюк и прислоняется бедром к краю стола. Цепко смотрит на меня, и мне почему-то хочется слиться куда подальше. Дерьмово всё это… В прищуре светло-серых глаз то ли злость, то ли насмешка. А может, и того и другого с перебором, потому не пойму, что превалирует в тот или иной момент.

- И давно это у вас?

- Что - это?

- Давно твоя дочь мою жену матерью называет? 

По взгляду Вадима, который меняется ежесекундно, понимаю, что парит его совсем не наличие Насти рядом Персидской. Скорее, то, что в комплекте с дочерью иду я. И вроде насрать мне должно быть на нашу недавнюю встречу с его новой бабой, но почему-то мне совсем не всё равно. Значит, кому-то можно, а кому-то нет?

- Когда документы ей завёз, так и называет. Увидела в ней Танюху.

- Ясно. 

В этих четырёх буквах, которые Вадим цедит сквозь крепко стиснутые зубы, вся соль нашей беседы. Ему всё ясно, что бы ни стояло за этим словом, а я совершенно не планирую бросаться ему «в ножки» и рассказывать, что между нами с Катей ничего нет и быть не может. 

- Так что за дело?

- Забудь. Я поручу его кому-то другому. Теперь уж точно. Займись Самойловыми, мне эта старая сука уже все уши прожужжала. 

Он уходит после моего короткого «окей». Просто скрывается в кабинете, и я чувствую желание материться вперемежку с облегчением. Раз так - значит так. У меня нет ничего, в чём я должен был бы оправдываться перед Вадимом. И, положа руку на сердце, потребности моей дочери всегда будут превыше всего. Даже если лишусь работы и буду жрать хлеб с водой - она ни в чём не будет нуждаться. И ни в ком. 

С Самойловой действительно удаётся отвлечься ото всего. «Старая сука», как её именовал Персидский, на деле оказывается вполне себе милой старушкой, которая усаживает меня пить чай на террасе древнего частного дома. Болтает без умолку, но я не особо слушаю её - всё, что нужно, разузнал, а это так, дань вежливости. 

Мыслями весь в том, во что мы так с размаху вляпались. То, что Вадим на этом не успокоится, - однозначно. Не знаю, правда, во что может вылиться, но заиметь проблем с шефом как-то не хочется от слова «совсем». Ладно, херня. Разберусь. Главное, что Настя довольна, вон как рванула сегодня к Кате, как будто в ней - средоточие всего, что ей нужно. Приревновать, что ли?

Усмехаюсь собственным мыслям, что Самойлова воспринимает на свой счёт. 

- А у вас тоже дети есть, Илья Владимирович? 

Даже подсаживается ближе, видимо, до этого рассказывала о своей семье, на что я лишь машинально кивал.

- Есть, да. Дочь Настя. Ей пять скоро. 

- Ой.

Всплескивает руками, на глазах - за очками в тонкой оправе - появляются слёзы. Надо, пожалуй, завязывать с посиделками и ехать за Настей. А то тут можно вечность сидеть, в этом старом саду и слушать рассказы женщины, которую вижу впервые в жизни.

- Ладно, Лидия Иннокентьевна, мне ехать нужно. Дела, сами понимаете. Спасибо за чай. Я свяжусь с вами как только что-то будет известно.
Поднимаюсь из-за стола и иду в сторону металлической калитки. Старушка семенит следом, что-то вещает про то, как здесь хорошо летом или ранней осенью, когда яблоки первые спеют. Договорившись, что непременно привезу Настю, как только у меня получится, уезжаю от Самойловых со странным ощущением на сердце. 

Помочь тут явно будет нечем. Внучка Лидии Павловны исчезла пару лет назад, всё это время в полиции Самойловых кормили обещаниями найти девушку практически со дня на день. Но сделаю всё, что смогу.
Примерно понимал, что именно чувствует эта женщина, с той лишь разницей, что когда близкие уходят навсегда, они забирают с собой надежду. И тебя прибивает сверху непомерным чугунным грузом, который придавливает к земле. 

Остановившись на светофоре, набиваю короткое смс Кате: «Выехал за малой. Буду минут через сорок». Ответ приходит почти сразу: «Окей. Мы ждём :)»
Это «мы» долбает по чему-то, что давно скрыто внутри. Глубоко. Так глубоко, что я уже и не подозревал о том, что там что-то живо. И сейчас воздух из лёгких вышибает одним точечным прицельным ударом. Хотя, наверняка Персидская не ставила перед собой такой цели. Да и вообще какой-либо цели не ставила в принципе. Но печёт в грудине, приходится инстинктивно растереть слева, где колотится сердце. 

Неправильно это. Вот так. Всё вот это неправильно. И ощущение хрупкости, словно на паутинке тонкой подвешен. Бороться нужно с самим собой, а я не могу. Не сейчас, по крайней мере.
Что ж… это моё и со мной и останется. Так будет вернее всего.

Часть 1. Отрывок 6

Настёна бесконечно лопочет. Демонстрирует мне поросёнка, на котором надето платье, от чего приходится сдержаться, чтобы не заржать. Дочь в таком бесконечном восторге, что сам невольно заражаюсь этой неуёмной радостью. И Катя тоже довольна, хотя и ловлю пару раз её обеспокоенный взгляд.    

- Лиля ещё шапку свяжет. Мы придумали, чтобы уши поместились. Красную.    

- Ну, красную, это хорошо. Ты не голодна?    

Дочь устраивается рядом со мной на диванчике, куда меня пригласила Тамара, сестра Кати, показывает ещё какую-то крохотную одежонку, даже думать не хочу, как она планирует её напялить на игрушку.     
На меня направлены сразу две пары глаз, и если по взгляду Персидской можно примерно понять, что она думает, Тамара, кажется, готова просканировать меня по самое не балуй.      

Они с сестрой совершенно разные, и дело совсем не во внешности. Я знаю, таких, как Тома - готовы переть напролом куда угодно и когда угодно. А Катя… она мягкая, плавная, к ней тянуться хочется. 

- Значит, вы, Илья… привезли Кате документы и вот так и познакомились? - интересуется Тамара, когда я уже собираюсь придать Насте ускорение, чтобы ехать домой. 

- Ага. Вот так и познакомились. - Бросаю на Персидскую притворно-насмешливый взгляд, потому что на самом деле мне нравится, как она краснеет в этот момент. Глаза опускает и румянцем заливается.     

- Интересно, - кивает Тамара.     

- Очень, - соглашаюсь я и снова поворачиваюсь к дочери: - Ты есть хочешь?     

- Мы с мамой собираемся покушать.     

А вот это в мои планы совсем не входит, хотя, надо признаться, я бы сам не отказался просто уехать вместе с Катей и Настей подальше от рентгеновских излучений, исходящих от Томы. 

- Если папа будет не против, - поспешно добавляет жена Вадима. - Если против, то в следующий раз, хорошо?   

Настя складывает руки на груди и хмурит брови. Начинает дуть губы, и вижу, что на лице Кати тревога снова выступает на первый план.      

- Ладно-ладно, - поднимаю руки вверх, будто бы сдаваясь. - Сегодня я слишком устал, чтобы спорить. Если едем ужинать, значит едем ужинать.

- Ура!   

Настя хватает поросёнка, слезает с дивана и заявляет:      

- Я поеду с мамой!      

- Окей. - Ловлю вопросительный взгляд Персидской и добавляю: - Окей-окей. Сегодня можете вить из меня верёвки. Куда едем?       

- Давай ко мне. Я быстро что-нибудь соображу на ужин.        

- Тогда жду в машине и поеду следом за вами.       

На меня плохо действуют девчачьи компании. Это я понял только что. Хмурая Настя, встревоженная Катя и Тамара, готовая с потрохами вызнать всё, что я знаю и чего не знаю - такое с непривычки хрен выдержишь.              

Только оказавшись на улице понимаю, что улыбаюсь. От предвкушения вечера, от того, что дышать хочется полной грудью, впитывать этот ранний весенний вечер с запахом сирени. Прислонившись бедром к капоту машины, закуриваю, словно мне нужна попытка перебить аромат мая. Но он не исчезает даже когда делаю жадные тяга за тягой.                  

И краски на небе такие сочные, несмотря на то, что смог от выхлопных часто висит над городом пеленой. Или это мне так казалось, а сейчас снова их рассмотреть могу во всём многообразии? 

Наконец из студии выходят Тамара, Катя и Настя. Мелкая вцепилась в руку Персидской, будто кто-то вот-вот у неё отнимет саму возможность быть подле новообретённой «мамы». Пока Тома не успела налететь на меня с новым интервью, машу ей в ответ на прощание и устраиваюсь за рулём. Наверняка с ней мы ещё не раз увидимся, но сейчас хочется тишины и покоя.            

- Я сейчас мясо пожарю. Или лучше курицу? Ты что больше любишь? А к ней просто овощи или гарнир какой-то придумать?      

Вопросы от Кати сыпятся как из рога изобилия, когда мы разуваемся в её прихожей. Снова в голове возникают закономерные вопросы: где вообще Вадим? Приезжает ли он в принципе домой? И если да - то какого чёрта Персидская считает, что может вот так притащить к себе чужого мужика?    

- Мясо и овощи. Больше ничего, - отвечаю коротко, наблюдая за тем, как Настя бежит в ванную.    

Освоилась за тот раз, что была здесь, и чувствует себя как дома, чего не могу сказать о себе. Ощущение, что ворвался в чужую жизнь, где мне совсем не место, не отпускает.

Пока мою руки в ванной, смотрю на своё отражение в зеркале напротив. Надо бы побриться, а то сам себя скоро пугаться начну. Щетина конечно признак брутального мужика, но не настолько же. Осматриваюсь, скорее по инерции, чем намеренно. Отмечаю какие-то несущественные, на первый взгляд, детали, которые многое дают понять. В ванной нет тех вещей, которые сходу указывают на то, что в этом доме живёт мужчина. Ну там, станок бритвенный, например. Или машинка для стрижки. Хотя, может статься, что они просто все убраны, но от того, что не вижу перед глазами доказательства, что Вадим и Катя живут вместе, почему-то становится… легче, что ли?         

Вытираю руки, когда случается неожиданное. Откуда-то справа - то ли из кухни, то ли из спальни - раздаётся хлопок, приглушённый вскрик, а следом звон. И через пару секунд голос Насти - тонкий и заполошный:

- Папа! У мамы кровь!      
Твою мать…       

Сердце начинает колотиться так, что воздуха не хватает. Выбежав из ванной, пытаюсь понять масштабы катастрофы, но ни хрена не выходит. Потому что испытываю какой-то животный страх. Он необъяснимый и дикий, такой, какого не испытывал уже очень давно.    

Часть 1. Отрывок 7

Снова знать, что в этой квартире есть мужчина, который зашёл не просто на пять минут, довольно странно. И ещё более странно то, что меня это будоражит. До сих пор помню прикосновение его пальцев к моей ноге и мои, чисто бабские, мысли - у меня же никакого педикюра! Только если кого-то это и волнует - только меня.        
Не могу остаться равнодушной, когда вижу в глазах Ильи желание. Его и объяснить-то трудно, когда оно вот такое, как будто его тщательно и тщетно пытаются сдержать в узде. Это не похоть, когда мужчина уже мысленно поимел женщину во всех мыслимых и немыслимых позах. Это именно желание, неконтролируемое, сиюминутное, но сильное. Такое же, как и у меня, когда не сдержалась и прикоснулась к нему, тут же мысленно обругав себя за это трижды.        

Пока пытаюсь подняться и, прихрамывая, начать убирать осколки, чутко прислушиваюсь к тишине. Кажется, что вот-вот услышу, как Илья снова забирает Настю и уходит, так и не сказав мне ни слова. Глупости… Они останутся. Хотя бы на ужин. Нам обязательно нужно поговорить с Ильёй, но при дочери наверное делать это будет неуместно.        

Боже, я же совсем ничего не знаю о том, что значит «ребёнок в доме». Одно дело общаться с детьми подруг, которые приезжают на пару часов в гости, и совсем другое - вот так, когда вместе садимся ужинать, но не просто с Настей, а ещё и с её папой.        

- Я же сказал, что сам приберусь.

Илья произносит слова тихо, даже устало. Забирает у меня веник с совком и кивает на диванчик у стола. 

- Садись. Если не прогонишь, сейчас всё уберу и приготовлю жр… поесть.        

- Почему должна прогнать?          

От голоса его мурашки толпами по телу. Разговор ни о чём, а у меня такая реакция, будто я снова превратилась в девчонку пубертатного периода, которая впервые заговорила с понравившимся парнем старше неё. Только старше здесь вовсе не Илья, и мне совсем не стоит об этом забывать. 

- Потому что Наську рубануло. Думаю, до утра уже.          

- Ты её не заберёшь?                

Мысленно морщусь от того, что в голосе проскакивают нотки истерики. Устраиваюсь за столом и наблюдаю за тем, как Илья прибирается. Чёткие, скупые движения. Внимательно смотрит везде в поисках осколков. Замирает на долю секунды, когда слышит мой вопрос и, не глядя на меня, мотает головой.

- Нет, если ты не против её оставить, конечно.       

- Не против. И ты оставайся.              

Чёрт… Я точно вернулась лет на двадцать назад, раз у меня теперь настолько мало мозгов в голове. Представить, что замужняя-Екатерина-Олеговна-которая-в-браке-два-десятка-лет предложила такое малознакомому мужчине, невозможно. Только теперь и обстоятельства ведь совсем иные.       

- Я имею ввиду, переночуешь здесь, в гостиной. Там диван. А мы с Настей в спальне. 

Он отставляет веник и совок и ничего не отвечает. Просто молча достаёт из холодильника мясо и овощи, безошибочно находит разделочную доску и нож и начинает сосредоточенно нарезать стейки.  А я чувствую себя полной дурой.        

- Посмотрим, - наконец, выдаёт он, ставя сковороду на плиту. Берётся за салат, а у меня снова мелькает в голове мысль, неуместная и не соответствующая возрасту - это самое сексуальное, что я видела в последнее время. Когда молодой мужчина, закатав рукава рубашки, стоит возле моей плиты и готовит для нас ужин.      

С Вадимом всё было совсем иначе. Я знала, что для него женские хлопоты - это то, за что он не возьмётся даже под дулом пистолета. Да и не было у Персидского никакой нужды готовить или убираться, всем этим занималась я. Интересно, а с Майей он такой же? Непримиримый к подобному? Или же она сумела и здесь открыть в Вадиме новые грани?        

От этих мыслей во рту появляется горечь, которую не перебить ничем. Даже чудесным запахом жарящегося мяса, от которого в любой другой ситуации проснулся бы зверский аппетит. Начиная злиться, поднимаюсь из-за стола, чтобы вытащить из шкафчика бутылку красного вина. Эти чёртовы Вадим и Майя не должны вообще никак влиять на мою жизнь. И тем более портить её своим присутствием в моих мыслях.      

- Что тебе достать? - тут же реагирует Илья, когда я безуспешно пытаюсь подняться на носочках, чтобы дотянуться до верхнего шкафчика.       

- Вино.

- Ну чего не сказала? Я же здесь не для красоты стою.       

Он вытирает руки о полотенце, достаёт бутылку и начинает копаться в ящике в поисках штопора. И я снова замираю, думая о том, насколько всё это мне кажется правильным. 

- Что? - наконец уточняет, начиная открывать вино. 

- Нет, ничего. Давай с салатом помогу.      

- Да я почти доделал.      

Ставит передо мной бокал, снятый с верха барной стойки, подумав, берёт себе второй. Наливает в каждый понемногу вина и снова возвращается к салату. 

Невозможно, когда вот так - когда чувствую что-то странно-жгучее. Там, внутри, где ещё утром было полумёртвое сердце. Ощущения непонятные, но мне они нравятся. Боязнь спросить, остаётся ли он, раз налил себе вина. Желание продлить вот эти самые мгновения, где мы вдвоём на моей кухне, погружённой в полумрак, когда знаю, что в соседней комнате спит Настя - оно такое огромное, что пугает.      

- Я думаю, нам в любом случае стоит хоть в общих чертах обсудить случившееся, - наконец решаюсь я, возвращаясь за стол. 

- Думаю, да.       

Часть 1. Отрывок 8

Меня будит настойчивое жужжание мобильника. Хочется зарыться головой под подушку и послать весь мир - и звонящих - к чертям собачьим. И я почти иду на поводу у своих желаний, когда до меня доходит, где именно проснулся.    

Протянув руку, врубаю телефон, даже не взглянув на экран, и тоном, по которому сразу ясно, что я думаю о том, кто меня разбудил в такую рань, отвечаю:    

- Да.     

- Григоренко, ты вообще на работу сегодня планируешь заявиться?        

Персидский собственной персоной. Тон ледяной, ничего хорошего не предвещающий. Пытаюсь найти взглядом часы, но ни черта не выходит.            

- А сколько сейчас?             

Молчание. Только кажется, что на том конце ох*ели настолько, что мне в итоге капец. Убираю трубку от уха и смотрю на экран. Почти десять утра. Мать твою…              

- Я буду через двадцать минут, - хриплю в ответ, и Персидский отключает связь.           

Растираю лицо ладонями и думаю о том, что пошлю Вадима на хер сразу, если он сделает хоть намёк на то, что я ночевал не дома. А если ещё приплетёт Катю - то я за себя вообще не ручаюсь.    

Наскоро натягиваю шмотки, которые, почему-то, оказываются аккуратно сложенными на стуле рядом с диваном. Даже не помню, как вчера провалился в сон, едва успев стащить с себя джинсы и рубашку. Выходит, Катя потом заходила ко мне и убрала барахло с пола. Это странным образом пробуждает внутри то чувство, какое уже не раз испытывал по отношению к Персидской.            

Сама она крепко спит, прижав к себе Настьку. И та тоже дрыхнет. Даже вспомнить не могу, когда она в последний раз так долго и крепко спала.          

Я думал, что могу испытывать ревность? Был идиотом. Улыбаться хочется во весь рот, от того, что вижу. И тепло разливается в груди, острое такое, живое, настоящее.      

- Кать…         

Наклонившись, осторожно провожу по предплечью Персидской, тут же отдёргивая руку, словно обжёгся. Впрочем, ощущение схожие.      

- Кать… Я поехал. Настю будить и забирать?            

Она распахивает глаза, сначала словно не понимает, где находится, но тут же мотает головой.      

- Неа. Оставь её со мной, хорошо? Мы доспим и по делам съездим. И в зоопарк тоже съездим… - шепчет сквозь сон. 

Хорошо бы только не решила, когда проснётся, что всё это ей привиделось.      

Размышляю пару секунд прежде, чем выйти из спальни. На крайняк телефоны есть у обоих. Если что - подорвусь и заберу малую. Когда обуваюсь, слышу громкий шёпот из спальни:        

- И ключи возьми, справа от двери висят.          

И снова улыбаюсь, как самый настоящий придурок. 

В офисе Вадим сразу даёт понять, что не настроен на беседу. Всё лаконично и по делу, слова цедит сквозь крепко стиснутые зубы. Мда, мать-перемать, если так и дальше пойдёт, мне будет проще все дела решать по телефону, а не приезжать сюда, чтобы огрести.

- Что с этой старой калошей?

- С кем?

- Ты знаешь, с кем.

Персидский на несколько секунд поднимает голову, отвлекаясь от бумаг, которые типа читает. Смотрит на меня пристально, только в его взгляде совсем не интерес к делу. Скорее - желание понять что-то обо мне. И я, кажется, прекрасно знаю, что именно.

- Ты про Самойлову? - сдаюсь я, когда молчание затягивается.   

- Именно.     

- Пока ничего. Сейчас планирую скататься по оставленным ей адресам. Один далеко за городом. 

- Почему сразу не скатался? 

- Потому что обрабатывал инфу.                   

Персидский усмехается, и в этой усмешке нет ничего, что было бы положительным для меня. Есть желание задеть, уесть - вижу его в том, как искривляет губы Вадим.              

- Ты стал слишком медлительным. Может, стоит подумать о смене поля деятельности?               

Это даже не намёк - открытое указание на дверь, хоть Персидский и пытается его завуалировать. Только я знаю его слишком хорошо, чтобы строить иллюзии на этот счёт.               

- У тебя ко мне какие-то претензии?               

Иду ва-банк, возвращаясь к столу Вадима от двери, до которой почти дошёл, собираясь ехать по адресам, данным Самойловой. Опираюсь руками на полированную поверхность и смотрю на мужа Кати. Пристально так, пытаясь реально уловить, что он думает. Хотя бы частично - ясное дело, что сделать в подробностях мне это вряд ли удастся, да не очень-то и хочется.       

- А должны быть претензии? - отбивает он подачу, нехорошо ухмыляясь.            

- Тебе виднее. Но если они есть, предпочту, чтобы ты высказал мне их лично, а не ходил вокруг да около.               

Он молчит пару минут. Крутится на стуле вправо и влево, сложив руки на коленях домиком. На меня не смотрит, а вот я - вынужден следить за каждой эмоцией, написанной на лице Персидского. 

- К тебе у меня претензий никаких, если только ты границ не переходишь.        

- Границ? - Теперь уже и я отвечаю ухмылкой. - В отношении кого?    

- Илюх, ты ведь парень умный. Не зря я тебя сделал заместителем своим. Не заставляй меня об этом пожалеть.        

Часть 1. Отрывок 9

Этот день, который мы проводим с Настей без необходимости нестись сломя голову на работу и в принципе смотреть на часы, какой-то совершенно особенный. Таких и не было никогда в моей жизни, даже когда мы просто гуляли рука об руку с Вадимом, юные, счастливые и беззаботные. Сейчас, когда малышка без умолку болтала, не забывая лакомиться шоколадно-сливочным мороженым, и когда бегала от клетки к клетке и восторженно охала и ахала, мне казалось, что никто и ничто не способно сравниться с этим восторгом, настоящим и искренним. 

Сам же Персидский в этот момент мне представлялся кем-то настолько несущественным и неважным, что я удивлялась самой себе. Как я могла каких-то несколько дней назад считать, что моя жизнь кончена, если этот мужчина больше ей не принадлежит? Вот оно - настоящее счастье. В белоснежной панамке с цветами, купленной в одном из детских магазинов, бесконечно тараторящее и восхищающееся каждой несущественной мелочи. 

- Мам… а это обезьяны?

- И это тоже, да.

- Они совсем другие.            

Настя замирает возле одного из вольеров, в котором с самым безмятежным видом сидит какая-то рыжая мартышка. И я тоже застываю рядом с ребёнком.

- У тебя сейчас мороженое капнет.            

- Да.            

Хочется смеяться, но я сдерживаюсь, наблюдая за тем, как по крохотным пальчикам стекает липкая бежево-белая жидкость. Настя заворожена, и мне кажется, что совсем не стоит прерывать её созерцание какими-то воззваниями о делах земных. 

- Ого! - восклицает, когда обезьяна ловко прыгает вниз. - Ты видела?        

- Видела. А теперь давай отойдём и вытремся, а то ты сейчас вся измажешься.        

Она - идеальный ребёнок. То ли настолько хочет мне понравиться, до сих пор, будто боится, что я перестану быть хотеть её мамой. То ли безупречно воспитана той, другой мамой. Спокойно даёт вытереть лицо и руки влажной салфеткой, не протестует, когда остатки мороженого в треснутом рожке отправляются в урну и вообще ведёт себя как самая чудесная малышка на свете.       

Когда сидим в кафе, где я покупаю для Насти порцию пюре с котлетой, а она без лишних слов уминает еду за обе щеки, звонит Илья. Совершенно не представляла себе, что у меня будет когда-нибудь настолько захватывать дух от звонка мужчины, который совсем не является Вадимом Персидским. Это всё так странно, но одновременно правильно, что боюсь верить сама себе. И пусть Илья звонит только для того, чтобы узнать, как себя чувствует его дочь, я совершенно не могу избавиться от этих необычных ощущений. 

- Алло, - хрипло отвечаю на звонок и тут же коротко откашливаюсь, чтобы произнести увереннее: - Я слушаю.             

- Привет. - Он делает паузу, и я не могу понять, что именно за ней скрывается. - Как вы?           

Это его «вы» окончательно выбивает почву из-под ног. Посылает по телу волны дрожи, и я совсем не хочу избавляться от чувства, что Илье не всё равно на то, как себя чувствую ещё и я. 

- Мы отлично. Настя кушает сейчас. Мы мартышек смотрели. И медведей.             

- Круто. Она нормально себя ведёт?           

- Да. Просто прекрасно. А ты как?          

- Я в порядке. Тебе на работу не нужно сегодня? А то я утром не сообразил.

Это тоже звучит закономерно. Илья просто ушёл сегодня из квартиры, в которой мы ночевали все втроём, будто семья, и вот теперь звонит перед тем, как вернуться с работы. Мы все вместе соберёмся за ужином и снова разойдёмся спать в разные комнаты. Только всё это самообман. Так не будет - мне только осталось дождаться того момента, когда это будет озвучено.

- Нет. Я с Томой переговорила и сказала, что не выйду.

- Хорошо. Не хочу, чтобы тебе это в нагрузку было.

Он замолкает, молчу и я. Будто чувствую, что сейчас услышу те самые слова, которые отчётливо дадут понять, как глубока была моя ложь, которой я потчевала сама себя. Настя тоже застывает, смотрит на меня так, что сердце заходится в рваном ритме. Она будто чувствует всё, о чём мы говорим и боится пошевелиться, чтобы не спугнуть то, в чём она так внезапно стала счастливой.

- Мне не в нагрузку, - отвечаю едва ли не шёпотом, растягивая губы в улыбке, чтобы успокоить ребёнка.      

- Спасибо за это.     

- Не за что… 

Я бы многое могла сказать ему, но не хочу лишний раз напоминать Насте, что она - не моя дочь. И мне нужно научиться спокойно реагировать на то, что Илья так или иначе не оставит её жить у меня. Потому что это само по себе абсурдно. У меня нет никаких прав на этого ребёнка, а материнские чувства во всём этом учитываю только я.         

- Я через пару часов Наську заберу, - слышу то, от чего так безуспешно пыталась закрыться.      

Так и хочется засыпать Илью вопросами, главным из которых станет тот, что о следующей встрече, но я лишь сдержанно киваю, хотя, этого совсем не требуется.     

- Хорошо. Мы как раз дома уже будем. В смысле, у меня… то есть, я хотела сказать…       

- Я понял. Заберу у тебя дома.       

Снова молчит, не торопясь окончить разговор, и я прикусываю нижнюю губу, чтобы тоже промолчать. Если так остро воспринимается разлука на несколько дней с ребёнком, который для меня не родной, то что же чувствуют матери, у которых отнимают детей навсегда? Даже думать об этом страшно.

- Кать, я тут подумал.            

Часть 1. Отрывок 10

Вскакиваю с постели раньше будильника, который безо всякой нужды установила на шесть утра. Со мной такого не было давно, когда просыпалась бы каждый час, боясь опоздать. Но сегодня миллион дел - уже в восемь упросила мастера маникюра принять меня, хотя салон открывается в десять. Потом нужно будет купить Насте подарок, а я даже не спросила, что у неё есть и чего бы она хотела. Кукол? Мягкие игрушки? Какие-нибудь развивающие игры? Не звонить же по этому поводу Илье? Мечусь по квартире, наспех собираясь в салон. И в этой торопливости тоже нет необходимости, но меня продолжает глодать чувство, что я обязательно задержусь и никуда не успею.

- Алло, Том! Только не убивай, - прошу сестру, когда ставлю кофемашину на нужный режим. 

- Кать, ты рехнулась? На часах… Боже, что случилось?        

В голосе Тамары теперь слышны неподдельные нотки тревоги, и мне приходится быстро заверить сестру, что всё в порядке.             

- Я не потому звоню, что что-то случилось. Я… Мы едем с Настей и Ильёй за город. 

Пауза.          

Нет, я конечно же могла сообщить это Тамаре вчера вечером. Или сегодня, но позднее. Но почему-то вчера мне это казалось моей неприкосновенной тайной, а сегодня вдруг стало распирать от желания поделиться с самым родным человеком.          

- Вот ты… напугала. Ну и хорошо. Слушай, а давай я досплю, а ты мне потом позвонишь и снова ошарашишь. А я сделаю вид, что слышу об этом впервые.     

- Умеешь же ты обломать.        

- Всегда рада. Давай, удачи. И не забудьте предохраняться!        

Она кладёт трубку раньше, чем я успеваю совершенно справедливо возмутиться. Но улыбаюсь так широко, что если бы Тома видела меня со стороны, она бы всё поняла. Даже когда я наедине с собой, от мыслей об Илье в лицо бросается краска.         

Теперь я часто рассматриваю себя в зеркале - и в одежде, и без неё. Понимаю, что сто лет за собой не ухаживала по-настоящему. Салон раз в год и то на день рождения Вадима - не в счёт. Мне казалось, что это неважно и не нужно. Ведь я уже два десятка лет замужем, и это таковым и останется. Но сейчас… Сейчас мне хочется это делать совсем не для кого-то, хотя, я бы солгала, если бы попыталась заверить себя, что мне не хочется быть красивой мамой для Насти или чтобы Илья дольше задерживался на мне взглядом. Сейчас мне хочется быть красивой для себя. Подумать только, как мало времени мне понадобилось, чтобы это случилось, стоило только встретиться с двумя людьми, о существовании которых я не подозревала каких-то несколько дней назад….   

Выхожу из дома через пять часов, полностью собранная. Даже купила себе спортивный костюм, какой-то новомодный. По заверениям продавца в магазине, в таких сейчас девушки выглядят даже сексуальнее, чем в юбках-мини. И хотя Илья просил надеть что-нибудь максимально удобное, мне хотелось выглядеть на все сто.           

В руках - коробка с куклой и сумка с вещами. А на губах - улыбка. Которая меркнет, когда вижу сначала Вадима собственной персоной, а следом - слышу его насмешливый голос:          

- Всё в мамочку играешь на старости лет? Только промахнулась - надо было Илью усыновлять, а внучка бы комплектом шла.     

Всё то, что поднимается внутри от этих слов - похоже на волну-цунами, высотой в несколько сотен метров. Впервые чувствую острое желание вцепиться в лицо собственного мужа. Такого не бывало даже когда ссорились по молодости. Но мне нельзя показывать, насколько остро реагирую на эти слова, потому что тогда ухмылка на лице Вадима станет ещё шире, и он победит.

- Персидский, ты бы уже развёлся со мной поскорее, а то я тебя невзначай дедушкой сделаю. Ну и заодно папой твоего заместителя. А мне бы не хотелось так тебя обременять.        

Кладу вещи в машину, старательно сдерживая дрожь в руках, чтобы она была незаметна со стороны. Сама внутренне трясусь, не от страха - просто нервы ни к чёрту. И даже думать не хочу о том, что здесь мог забыть муж. Предположения, конечно, есть, но мне они очень и очень не нравятся.         

- Мда? То есть, теперь развод тебя не пугает?          

Вадим подходит ближе, придерживает водительскую дверцу, которую я пытаюсь открыть, и проходится по мне внимательно-цепким взглядом. Останавливается на новой причёске - простой, но идеальной, на маникюре. Скользит по обновке в виде костюма. Раньше бы этот взгляд, в котором на мгновение проскакивает искра восхищения, завёл меня, сейчас от него хочется отмыться. 

- Он меня и раньше не пугал.            

- Странно. А пространная речь в офисе говорит об обратном.         

- Я просто тогда глупая была. Думала, мы как нормальные люди можем поговорить, но…       

Пожимаю плечами, снова предпринимая попытку открыть дверцу, которую Персидский так и держит. Крепко, заставляя нервничать ещё сильнее.          

- А с сосунком своим, значит, как нормальные люди говорите? Ну-ну.            

- А это не твоё дело, Вадим. Уже - не твоё. Так что…         

Всё же распахиваю дверцу и уже почти сажусь за руль, когда слышу то, за чем здесь Персидский:

- Если думаешь, что я нормально отнесусь к тому, что кто-то ещё на мою жилплощадь претендует, ты ошибаешься.        

Теперь ясно, что именно волнует Вадима в первую очередь, а я - это так, всего лишь повод лишний раз блеснуть своим ядовитым «остроумием». Растянув губы в самой жизнерадостной улыбке из всех возможных, устраиваюсь в машине и прежде, чем захлопнуть дверь и уехать, цежу:         

Часть 1. Отрывок 11

Я сам не понял, как именно мне пришла в голову эта идея - позвать к Самойловым Катю. Но приглашение показалось мне вдруг таким правильным, что я усомнился всего на пару секунд прежде чем это сделать. Я совсем не собирался отмечать пятилетие малой у посторонних, по сути, людей, но сейчас, когда мы с Настей ждали Катю, и мелкая беспрестанно бегала к табуретке возле двери, чтобы посмотреть в глазок, не мама ли приехала, понял, что всё сделал верно.           

- Насть, хватит. Я же сказал - мама приедет и отзвонится. Точка, - беззлобно окрикнул дочь, когда она в очередной раз стартанула в прихожую.          

- А скоро?         

- Я не в курсе.         

В принципе, Персидская ещё даже не задерживалась, но я почему-то заразился этой тревожностью Насти и сам начал постоянно следить за временем. Казалось, вот в этот самый момент, когда я наконец чуть отпустил с поводка самого себя, всё пойдёт не так, как я на то надеялся. Например, Катя не сможет отправиться с нами, мелкая приболеет, Самойловы сообщат, что уезжают на Кипр… 

М*я, я становлюсь мнительной барышней, а не мужиком двадцати пяти лет.          

- Папа! Мама звонит! - орёт Настька из детской и тащит мой телефон, каким-то чудом оказавшийся у неё. И меня отпускает. Потом снова накатывает тревога, ровно до того момента, когда я отвечаю на звонок и слышу короткое:              

- Привет. Я приехала.           

И звездец… давно такого не чувствовал. Когда вдруг оттенки окружающей действительности меняются, и всё становится ярче и контрастнее.

- Привет. Окей, пара минут и мы внизу.          

Подхожу к окну, будто мне нужно убедиться, что Персидская не соврала, и когда вижу её тачку, припаркованную чуть левее от подъезда, кричу Насте:

- Обувайся, мама приехала.           

Сейчас произносить слово «мама» становится легче, чем раньше. И это тоже правильно. Наверное.           

Мы рассаживаемся в машине молча. Гружу вещи Кати в багажник, туда же - наша с малой сумка, одна на двоих. Наська болтает сама с собой, когда устраивается в кресле, которое мне буквально всучила Персидская. Пристёгиваю дочь, отмахиваясь от платьев и ботиночек, идущих в комплекте с куклой, которую мелкая пытается вытащить из коробки вместе со всем прилагающимся скарбом, и сам сажусь за руль. 

Катя устраивается рядом, какая-то необычно-молчаливая. Как будто стала другой за то время, что мы не виделись.

- Ты в порядке? - тихо уточняю, трогая тачку с места.        

- Да. А что?

- Да ничего. 

Я мог бы многое сказать, но молчу. Потому что мы только-только начали выходить на иной уровень общения. И потому что есть вещи, которые меня могут не касаться от слова «совсем». 

Настёна щебечет что-то, то о новой кукле, то о своём поросёнке, которого умудрилась прихватить с собой. Я не особо прислушиваюсь, целиком и полностью сосредоточившись на дороге и своих ощущениях. А они странные. Контрастные такие, не похожие друг на друга.

Вроде и счастлив от того, что малая себе от восторга едва ли всю попу не отбила, а вроде и странно всё это, когда вот так Катя рядом и мы вроде как одна семья. На словах - не больше, но иначе ведь и не скажешь. 

- Ты извини, - наконец подаёт голос Персидская, когда Настя замолкает, задремав с куклой наперевес в своём кресле. - У меня просто с отъездом из дома не особо всё сложилось.     

- Что-то не так? Помочь могу?         

- Да нет. Вадим просто заявился.             

Она горько усмехается и отворачивается к окну - это ловлю краем глаза, сворачивая на дорогу, ведущую в сторону посёлка, где живут Самойловы. Не понимаю, что именно чувствую от слов «Вадим заявился». Вообще.              

- Ясно.

Киваю, паркуя машину возле металлических ворот. Настя мирно дремлет в своём кресле, и наверное, будет самым правильным сейчас подумать не только о ней, но и о Кате.               

- Если тебе тяжко всё это, и если шеф недоволен, я могу сейчас Наську тут оставить на полчаса и тебя отвезу в город, - предлагаю то, чего делать совсем не хочется. И когда вижу испуг, мелькнувший на лице Персидской, чувствую уродливое, но всё же облегчение.            

- Нет! - Она не говорит это слово, скорее выкрикивает его. И быстро, будто я её вот-вот остановлю, добавляет: - Он просто настроение мне испортил своим приездом, но я сейчас себя в руки возьму и всё хорошо будет. Окей?               

Б*я… я же совсем не это имел ввиду, но пояснить не успеваю. Из ворот выглядывает Самойлова, которая расплывается в широкой улыбке, следом - просыпается Настя с вопросом:

- Приехали?           

И я киваю, берясь за ручку дверцы. Но прежде, чем выйти, говорю Кате:     

- Позже договорим.

И она кивает в ответ. 

- Внучка у них пропала. Я вроде как её ищу, - вполголоса рассказываю Персидской, когда мы отходим в сторонку. 

Я - перекурить, Катя - потому что ей хочется расспросить меня о том, куда я её привёз. Тревожности в её глазах всё меньше, а извечного бабского любопытства - хоть отбавляй. И второе мне нравится не в пример больше первого. 

- Вроде как?

- Ага. Вряд ли найдётся.