Твой рай

То, что внутри меня

Сангхак выглядел смущенным. Он чувствовал себя последним трусом, когда просил Чансока считать происшедшее не чем иным, как судьбой, и все же ничего не мог поделать. Да и говорить здесь было больше не о чем. У Сангхака не было достаточной уверенности в своей правоте, чтобы убедить Наен, которая настаивала на возвращении домой, но и отправлять ее одну не хотелось. На мгновение Сангхак подумал, что брак – это всего лишь пустая мечта.

Тогда Канхи предложила им обмен партнерами. Восемнадцатилетней девушке было нелегко произносить такие вещи. Сангхак был поражен ее способностью видеть картину в целом. Знает ли она, что в их времена важно выжить любой ценой? Сангхак не выбирал Канхи как девушку, а просто уважал ее выбор – выбор человека с подобным взглядом на мир.

Но он не мог найти такие слова, чтобы Чансок спокойно принял случившееся. «Это судьба». Звучало так трусливо. Сангхаку стало стыдно за себя, как будто он только что грязно выругался.

Давным-давно Сангхак учил Чансока писать. Ученик еще с бóльшим энтузиазмом отнесся к учебе, нежели учитель. Пусть обгоревшая спина болела и Чансоку хотелось прилечь, он каждый раз дочитывал главу книги до самого конца. Он был достаточно старателен и умен, чтобы подмечать даже мельчайшие детали. Однажды он прочитал вслух церковный информационный бюллетень, не зная, что Сангхак стоит рядом. Сангхак страшно гордился им – до слез.

Проработав на плантации около трех лет, Чансок постепенно разработал план, как стать независимым. Сангхак был благодарен за то, что юноша поделился с ним первым тем, что было у него в сердце.

– Хен, тебе не кажется несправедливым, что приходится работать на чужой плантации, хотя это такой тяжкий труд? Я собираюсь заняться бизнесом. Я хочу накопить деньги и разбогатеть. Знаешь, если прогуляться по центру Гонолулу в выходной день, можно увидеть несколько потенциальных возможностей. Корейские ученики планируют делать в школе и продавать на рынке кожаную обувь. Мы можем делать заказ у них и продавать сами. Посмотри на бригадира на плантации и других богатых людей здесь. У каждого, и взрослого и ребенка, есть хотя бы одна-две пары кожаной обуви. Я обрыскал весь город в воскресенье, и отдельного магазина, где можно купить хорошую обувь, не нашел. Кроме магазина обуви ручной работы Мацумото, которым управляют японцы. Даже там продают только взрослую мужскую обувь. А качество, похоже, хуже, чем то, что делают наши ученики.

Сангхак был поражен словами Чансока. Было удивительно, что он, работавший ночи напролет, совмещавший труд с учебой, строил столь сложные планы на будущее.

– Как я это потяну, если никогда в своей жизни не занимался бизнесом?

Сангхак был благодарен Чансоку за предложение бросить работу на плантации и открыть собственное дело, но не был уверен в себе. У него не имелось ни сбережений, ни стремления разбогатеть. Его устраивали деньги, которые он получал как рабочий на плантации, плюс то, что ему платили за подработку с бумагами дважды в неделю. Все вместе это составляло примерно тридцать долларов в месяц. Заплатив шесть долларов за еду и два за стирку, Сангхак оставался с двадцатью двумя. После того как он отдавал еще пять долларов ежемесячно церкви на выпуск газеты и на зарплату учителям корейского языка, оставалось семнадцать. За вычетом прочих расходов ему удавалось сэкономить семь-восемь долларов в месяц. У него не было семьи, которую нужно было содержать. Все, что он хотел сделать, это скопить денег и поехать домой. На родине у него остались старший женатый брат, а еще два младших брата.

Сангхак женился на женщине, выбранной его родителями, давным-давно, предварительно даже не встретившись с ней. От нее у него был сын. Она назвала мальчика Сеуком. После рождения Сеука женщина сильно болела и умерла с наступлением следующего года. Преждевременная кончина не дала вырасти серьезным чувствам между супругами. Сына, которого только что отняли от груди, воспитывали старший брат Сангхака и его жена. Он и скитался в поисках заработка несколько лет, но не сильно преуспел, и даже когда он вернулся в родной город, удача не была на его стороне. Глядя на своего сынишку, Сангхак чувствовал разочарование и безысходность. Брат был так же беден, как он сам, но другого выхода Сангхак не видел. И он не знал, есть ли у них средства к существованию.

После приезда на Пхова он два раза пытался связаться с братом. На этом все. Он понятия не имел, доставлено ли брату письмо и деньги, которые он отправил с миссионерами. Время шло, но Сангхак все не мог накопить достаточно, чтобы вернуться на родину. Новости приходили от случая к случаю, словно шум волн в далеком море. В основном плохие. Радостных вестей почти не было. В какой-то момент Сангхак уже не хотел их слушать. Ему иногда снилось, как сын плачет в одиночестве. Это был крик, который никак нельзя было утишить. Он держал ребенка на руках и плакал вместе с ним. Когда Сангхак открывал глаза, пустая комната была наполнена лишь шелестом пальмовых листьев, покачивающихся на ветру.

Из уст Сангхака непроизвольно вырвался вздох, когда он вспомнил свои долгие отношения с Чансоком. Молодой человек был добрым и глубоким, а кроме того, трудолюбивым и честным. Чем больше Сангхак о нем думал, тем яснее понимал, что Чансок – человек без недостатков. И отношения, которые сложились между ними за семь лет совместной жизни в лагере, были исключительными. Временами Чансок был ему как младший брат, а иногда – как надежный друг, на которого можно было с легкой душой положиться во всем. Сангхака мучало то, что такого человека, как Чансок, пришлось трусливо кормить словом «судьба». Он чувствовал, что сделал что-то непростительное.

Чансок хмурился: ему показалось, что голова вот-вот взорвется. Он не мог оторвать ее от подушки и задавался только одним вопросом: где он умудрился так напиться? Чансок припомнил, как ходил по барам, смеялся и болтал со множеством людей, с которыми даже не был знаком. Похоже, приближался полдень: солнечный свет проник вглубь комнаты. Запахло едой. Чансок почувствовал подступающую тошноту. Он вообще смутно помнил, чем закончилась прошлая ночь.

Он грубо сорвал с Наен одежду. Наен вскрикнула всего раз и тут же замолчала. Чансок прикасался языком к ее губам, груди и мягким плечам. Облизывал и покусывал ее тело словно животное, а затем сильно и глубоко толкнулся внутрь. Что-то горячее вырвалось из его нутра и лилось бесконечным потоком. Наен дрожала.

Когда утром он проснулся от жажды, Наен лежала рядом с ним. Даже после свадьбы им было достаточно неловко вместе. Когда Чансок увидел рядом обнаженное тело Наен, он горько пожалел обо всем. Только тогда ему пришла в голову мысль, что они с Канхи стали совершенно чужими людьми. Воистину бессердечная. Как можно было принять такое решение, не поинтересовавшись мнением остальных? Сколько бы Чансок ни думал об этом, он не мог понять Канхи. Чем больше он ломал голову, тем крепче стискивал Наен. Теперь он совсем не хотел видеть и Сангхака. Он больше не доверял другу. Перед глазами Чансока стояло лицо Канхи в день свадьбы. Теперь она была женой Сангхака.

Наен прекратила уборку и посмотрела в зеркало. Ее щеки казались краснее, чем вчера, – как у смущенной новобрачной. Ее первая брачная ночь получилась странной. От одной мысли об этом ее лицо покрывалось румянцем. Наен почувствовала, как рука Чансока снова крепко обхватила ее. Она подумала о том, как он горячо ласкал ее тело, проходясь по шее и плечам, ее лицо вновь запылало.

– Я был пьян… Извини.

Это были первые слова, которые Чансок произнес, открыв утром глаза. И они прозвучали так, будто он до сих пор не был готов признать ее своей женой. Как можно говорить такое? «Извини» – после брачных обетов? Наен не было так плохо даже тогда, когда она узнала, что ее свадебное платье готовилось для Канхи.

Наен вспомнила женщину, которая помогала ей с подготовкой к церемонии. Она тараторила, словно завидуя невесте:

– Наш холостяк Чансок попросил меня сшить его специально для своей невесты. Я хороша в этом деле, и тем не менее европейское свадебное платье шила в первый раз, поэтому внесла некоторые изменения. Вы, должно быть, будете счастливой женой. Никогда еще не было здесь невесты по фотографии, которая выходила бы замуж в таком платье. Ах, вот бы мне такое!

Когда Наен впервые увидела платье, она тут же вспомнила наряд свахи с Пхова. Это было самое красивое платье, которое она когда-либо видела. Но свадебное платье было несравненно роскошнее и ослепительнее. Она была просто поражена тем, насколько тщательно Чансок готовился к бракосочетанию. Дело было не только в платье. Красочного постельного белья и косметики, купленных в китайском магазине, было достаточно, чтобы напомнить ей о богатом детстве.

– Говорят, что он и этот дом тоже купил в прошлом году. Это правда? – спросила женщина, одевающая Наен.

– Мы еще не обсуждали этого… – ответила Наен, стараясь скрыть волнение.

Интересно: то, как владелица парикмахерской или женщина из магазина тканей махали ей рукой каждый раз и приветствовали ее – так проявлялось уважение к ней как к супруге владельца дома? Только тогда Наен все поняла. Она прекрасно понимала, что нелегко заиметь собственный дом в чужой стране, и не могла избавиться от мысли, что это похоже на подарок с того света от родителей, сделанный из любви к ней. Как же сильно отец переживал за свою единственную дочь! Возможно, именно благодаря ему Чансок стал мужем Наен. Если отец и мог что-то сделать в мире живых после своей кончины, то наверняка это он помог ей встретить такого человека, как Чансок.

Наен впервые за долгое время думала об отце. Как бы ей хотелось, чтобы он сейчас был жив! Если подумать, не стоит слишком жалеть Канхи. Теперь каждой из них остается только жить своей жизнью. Разве у отца Канхи не было привычки так говорить? «Наен, сколько имущества оставил тебе твой отец? Если бы я управлялся с ним хорошо, этих денег нам хватило бы на всю жизнь. Мне так жаль!» Точно. Больше не нужно жалеть Канхи. Она ничего у нее не отбирала. На короткое время возникла некоторая путаница, но она нашла верный путь. Ее отец ведь и так щедро одарил семью Канхи, поэтому отношения с Чансоком стали компенсацией за несчастную жизнь, когда она росла в ветхом доме, в семействе, которое едва концы с концами сводило. Тут хоть сто раз передумай, а то, что сказал отец Канхи, было правдой. Но теперь все наконец вернулось на круги своя.

Разложив все по полочкам у себя в голове, Наен почувствовала себя очень легко и свободно. Она взяла с туалетного столика помаду и нанесла на губы. Теперь они выглядели влажными, как будто на них упал мокрый красный лепесток какого-то цветка. Наен долго смотрела на свое отражение: в зеркале виднелась прелестная женщина – и Наен видела ее впервые.