Ты моё дыхание

Глава 16

Софья

У Паши лицо живое, подвижное, эмоциональное. Вся гамма настроений – как на ладони. Не то, что у Громова, – невольно думаю я, сравнивая двух мужчин.

Нет, нельзя сказать, что у Кости – застывшая маска. Но чаще он скрывает истинные чувства.

А Павел даже не пытается. Или вечер сегодня подходящий, или он такой и есть – открыто-эмоциональный.

Он ждёт моего рецепта. И, видимо, дошёл до той точки, когда готов поверить в любую чушь, лишь бы помогло.

– Некоторые глушат себя работой, – смотрю я ему в глаза и вижу, как он морщится. Наверное, пытался, и ему не помогло. – Но этот способ – анестезия. Слишком много обезболивающих, когда боль может уйти, а причина боли – нет. Как только заканчивается анестезия, всё возвращается назад.

Он кивает. Я права.

– Пустота лечится полнотой, Павел, – говорю проникновенно, – Вам нужно себя чем-то заполнить, вытеснить пустоты. Многим помогает любовь, но есть люди, которые боятся или не хотят отношений по тем или иным причинам.

Павел вздрогнул. Я попала в точку, хоть имела в виду себя. Все мы раздаём советы, исходя из личного опыта. Видимо, он тоже боится отношений, как и я. Может, поэтому в этот миг он стал мне ещё ближе и понятнее.

– Нет-нет, отношения не вариант, – быстро пробормотал мой собеседник, подтверждая мою догадку.

– Если бы вы были женщиной, – сказала я напрямик, – я бы посоветовала вам родить ребёнка.

Он смутился и пошёл красными пятнами. Зажмурился на миг. Странная реакция. Но лучше над этим не задумываться.

– Заведите собаку, Павел, – произнесла чуть громче и резче, чем хотелось. Он поднял на меня испуганные глаза.

– С-собаку? – переспросил, кусая губы.

– Да, – вложила я в голос столько уверенности, сколько смогла. – Вам будет о ком заботиться. Возьмите совсем маленького щенка или осчастливьте какого-нибудь несчастного пса из питомника. Можете взять зачуханного блохастого или больного. Раз у вас есть деньги, вы сможете ему помочь, выходить. А в ответ получите столько любви, которая сможет не просто пустоту заполнить, а и заставит вообще забыть, что это такое.

Павел нервно дёргает шеей.

– Н-не знаю Собаки как бы не моё…

– Все так думают. У вас была когда-нибудь собака?

– Н-нет, – снова кусает он губы.

– Значит, самое время проверить. А заодно – испытать себя на прочность. Если после всех забот и хлопот у вас будет оставаться время на поиски пустоты, смысла жизни, значит мой рецепт вам не подошёл.

– Я подумаю, – кивает он и уходит куда-то очень глубоко в себя, за какую-то грань, где мне места нет. Он будто забывает обо мне, и всё окружающее его не тревожит. Лишь по сжатому рту и сведённым бровям можно понять, что он напряжённо думает.

Пусть. Возможно, это ему поможет. Я тихо поднимаюсь со стула. Пора исчезнуть, потому что миссию свою я выполнила. Да и работать пора.

Костя

С той минуты, как Софья подсела к этому дятлу первый раз, вечер потерял умиротворение. От этого кузнечика я ждал чего угодно. Недолюбливал гада с тех самых пор, как случился скандал с Драконовым, и жалел, что не мог ему кислород перекрыть. Он был лично знаком с Андреем, что давало ему неимоверные привилегии.

К слову, дрыщ этот – милейший клиент. Если бы все были такими, «Лагуна» превратилась бы в церковь. Полозов (да, я знал его фамилию) не пил, не курил, не буянил, не уединялся с другими посетителями ни в туалетах, ни в вип-комнатах.

Он приходил сюда по привычке. Отдохнуть, развеяться, посидеть в толпе. Полозов тщательно маскировал личную жизнь. На людях бурных чувств не показывал. Изредка общался с женщинами. И до сегодня меня этот факт не напрягал.

Ему зачем-то понадобилась Софья. Именно она, хоть девушек у нас – пруд пруди. И Софья, даже после моего предупреждения, повелась на этого павлина ощипанного.

Да, я злился. И очень хотелось послушать, что он ей там втирал, каким утюгом по ушам ездил. Потому что Софья его слушала внимательно. Жаль, я не мог видеть её лица полностью, хотя это ничего бы не дало. Уж лучше б уши, как локаторы, иметь. Но, увы, никакими суперспособностями я не обладал, читать по губам не умел. Оставалось лишь ждать, когда весь этот цирк закончится.

Не знаю, что она сказала Полозову. Вот его лицо я видел прекрасно, можно сказать, во всех ракурсах.

Она его в ступор вогнала. По крайней мере, он плакаться перестал. Уж очень несчастным выглядел. Но жалости к нему я не испытывал. Наоборот: меня душило раздражение.

Я видел, как ретировалась Софья. Чуть ли не на цыпочках уходила. Он нравился ей – уж не знаю, каким образом, но я понял это. И злился. В груди словно атомный реактор полыхал, не давая дышать.

Чёрт. Я ревную?.. Девушку, которую знаю три дня?.. Я вообще себя не понимал и чувствовал скверно. У меня будто температура подскочила. Лицо горит, мышцы каменные. О пресс можно кирпичи разбивать – не почувствую.

Софья снова работала. Полозов как-то незаметно слинял – я даже не понял, когда. Да это и к лучшему. Нет раздражителя – нет проблем.

А ночь к тому времени заканчивалась. Последние посетители уходили, становилось тише.

Я люблю эти моменты, когда жизнь клуба замирает и наступает блаженная тишина. Люблю, когда расходится персонал. Когда охрана проверяет помещение и сонное оцепенение сковывает пространство, что постепенно лишается огней и блеска, погружаясь в полумрак.

Софья снова купается. Я слышу, как шумит вода в душевой. Воображение живо дорисовывает картину, что я день назад видел хоть и не вживую, через монитор, но вполне отчётливо.