Ты не поедешь на отбор! (СИ)

Глава 1

— И явил себя Светоносный детям своим, и молвил он… — Я с трудом подавила зевок, из-под закрытых ресниц поглядывая на маменьку.

Нет бы что интересное читать, так нет же…

Матушка сидела на соседней скамейке, спрятавшись от палящего полуденного солнца в тени раскидистого дуба и вышивала изящной серебряной иголкой какой-то цветочный узор. Тонкая игла все норовила выскользнуть из грубых рабочих пальцев, которые матушка мне любила демонстрировать, говаривая, что она вот этими руками… не то, что мои ручки, тяжелой работы не знавшие.

— Анна, не зевай. — Оторвала меня от мыслей маменька. — Муха в рот залетит. И уйди с солнцепёка. И так загорелая как крестьянка.

Я послушно пересела в тень, и продолжила читать в слух. Сама маменька читать не умела. Лучше б ей, конечно кого из младших за это занятие посадить, но сегодня ей первая на глаза попалась именно я.

Что там молвил своим детям Светоносный, мне было совершенно не интересно, поэтому губы мои бездумно произносили то, что видели в глаза. Мыслями я уже была в мастерской, с отцом. Вот там интересно! Механизмы, пробирки, чертежи! Он постоянно придумывал разные интересные вещи, которые (о чудо!) работали без магии!

Себя он часто называл кузнецом, если его спрашивали, хотя большие, громоздкие детали всегда заказывал у деревенских, сам же предпочитая возиться с мелкими пружинами.

Почти двадцать лет назад он пришел издалека в нашу деревню, не имея гроша за душой, женился на маменьке, чудом, не иначе…

Папенька наш был не слишком высок, и не раздавался в плечах, как иные кузнецы. Но был крепко сбит. Он не брил лица по столичной моде, и не носил кустистую растительность на лице. Сколько себя помню — всегда у него была аккуратная ухоженная бородка. Иногда, под настроение он отращивал смешные усы, и тогда казался немного старше. Всегда он находил время ухаживать за своей внешностью, и говаривал, что не только ему должно быть приятно смотреть на маменьку, но и ей на него. Чует мое сердце, в юности за ним девки табунами ходили. Да и сейчас ходили бы. Если б маменька всех поганой метлой не разогнала.

Человек он умный и начитанный. Мы с сестрой в детстве часто фантазировали, что он беглый принц из дальних земель, и представляли себя принцессами.

Маменька же, в противовес отцу, обладала широким крестьянским лицом и широким ртом, да и сама выглядела на фоне его простовато. Мысли ее были приземленны, и всецело вертелись вокруг быта. В целом, я вижу, что они с отцом создали отличный тандем, где каждый на своем месте и занимается своим делом, но все равно не могу представить, как же они сошлись.

Я еще помню те времена, когда мы жили в маленькой мазанке, которую отец старательно латал и утеплял. Матушка все норовила в студеную зимнюю пору козу затащить туда, кормилицу единственную. Крепко они ругались с ним тогда — отец не просто так старался избавить свой дом от сквозняков и протапливал его: чтобы даже в лютый мороз можно было ходить по дому босиком, и заходить туда в навозных башмаках было строго запрещено.

По выходным он ездил на ярмарку, продавал свои диковинки. Люди сначала с подозрением относились к его товару, но потом вошли во вкус. Постепенно мы начали забывать, что такое голод, денег хватило сначала чтобы подлатать хлев, пристроить к мазанке мастерскую. А потом — купить участок земли и выстроить на нем просторный двухэтажный дом.

Отец долгих десять лет строил дом с самого фундамента, сам выкладывал печи, скрупулёзно выверял каждый камушек, тянул в стенах и полах трубы, по которым бежит горячая вода. Слышала я, что, когда мы наконец переехали — крестьянские передрались за нашу старую мазанку, до того она ладная была.

А год назад корона отцу за его самострелы дала титул наследуемый.

Тогда нам и предложили перебраться поближе ко дворцу. Отец побыл при дворе вечер, посмотрел на ту столицу, да отказался. Хотел только нас с сестрой пристроить в пансион для благородных девиц, чтобы дать нам престижное образование.

И пристроил бы, но перед самым зачислением потребовал, чтобы ему показали, в каких условиях нам предстоит жить. Вопреки его ожиданиям, администрация пансиона отказала.

Отец мой, несмотря на то, что был человеком простым, рабочим, никогда не страдал благолепием ни перед аристократией, ни перед духовенством (из-за чего у него бывали стычки и с теми и с другими). А потому, твердо стоял на своем, пока пансион не сдался, и не освободил целое крыло на день, чтобы провести по нему новоявленного дворянина.

Походил он, посмотрел на грубые деревянные полы, на окна, в щели которых палец можно было просунуть, на отсыревшие простыни и одеяла. И заявил, что ноги его дочерей в этом заведении не будет. И выписал для нас столичных учителей.

К слову, брату нашему младшему, Аллоизу, он сказал не расслабляться — как исполнится тому восемнадцать лет, отец лично его отдаст на гвардейскую службу, чтоб хотя-бы пару лет плац потоптал, ибо «не служил — не мужик».

Крепко они тогда с маменькой ругались, она-то уже видела нас с сестрой пансионатками, образованными и изящными, на которых со всей округи сыпятся предложения с выгодными партиями.

Сестра младшая, Лизабетт, тоже ревела белугой — как хотела в пансион. Матушка ей вторила.

Папенька тогда долго терпел, а когда для него это стало невыносимо, пригласил нас с сестрицей к себе в мастерскую, и закрывшись изнутри, чтобы никто не отвлекал, провел с нами беседу, потому что, как он выразился, от маменьки не дождешься.

Поочередно краснея и бледнея, он рассказывал нам о том, как устроено наше тело, чем мы отличаемся от мужчин, почему каждый месяц истекаем кровью. Объяснял, почему нам нельзя мерзнуть, голодать, поднимать тяжести и туго затягиваться в корсеты. Лизи, вроде бы, впечатлилась, и немного успокоилась.

Он и на наших занятиях порой присутствовал, не стесняясь поправлять учителей, если был не согласен с их суждениями. Те скрипели зубами, но терпели. Кто платит — тот и прав.

За свою короткую жизнь я не встречала такого же умного и начитанного человека, как мой отец. И зовут его тепло, по-особенному, словно солнце из-за туч выглянуло — Илья.

Анна, хватит. — Оборвала меня матушка, словно заподозрив, что я нахожусь где-то в своих мыслях, а не погружена в святые тексты. Пойди переоденься к ужину. Сегодня к нам приедут Лотсгорды.

— Ой, чего они там не видели. — Отмахнулась я. — И в домашнем платье меня потерпят.

Лотсгордов я откровенно говоря, не любила.

Впервые они нагрянули к нам в гости года четыре назад, когда мы только обустроились в новом доме. В каждом их жесте тогда сквозило высокомерие. Как же, баронеты почтили высоким визитом дом простого мастерового торгаша, не разуваясь прошли в столовую, хотя тапочки им были предложены, натоптали грязными башмаками…

Отец их тогда встретил с достоинством. И маменьке не велел спины перед ними гнуть, хотя она все порывалась услужить знатным господам. Я же чувствовала себя оплеванной в собственном доме.

Ситуация в корне изменилась, когда нам дали титул. Как к равным, к нам конечно относиться не стали. Но высокомерие сменилось холодным снисхождением — для них мы так и остались неотёсанной деревенщиной. И для кого, спрашивается, наряжаться?

Матушка изо всех сил старалась соответствовать диве [дива — уважительное обращение к женщине из высшего общества. К не замужней девушке — дева] Амали, матери семейства Лотсгард, и на редкость неприятной тетке. Была она высока, худа как вешалка, с сухой как пергамент кожа и глубоко запавшими морщинами вокруг глаз и губ. Сходство с вешалкой ей добавляла любовь к непропорционально громоздким украшениям.

— Даже если ты на коровку седло наденешь. — Беззлобно посмеивался отец над маменькой. — Племенной кобылой она от этого не станет.

Матушка каждый раз дико обижалась, и выписывала себе отрез ткани на новое платье, чтоб не хуже, чем у Амали.

День, а за ним и вечер выдался слишком жарким, чтобы переодеваться из легкого домашнего платья во что-то другое. Но, чтобы не расстраивать мать, я все же поднялась на верх, в наши с сестрой комнаты.

Комнаты на двоих у нас было три — общая гостиная, где стояла утварь для рукоделия, столики с косметикой, книжные шкафы и письменные столы, из которой можно было попасть в обе наши спальни. Идея такой планировки наших комнат принадлежала отцу, он считал, что общая игровая, а за ней и гостиная сблизит нас с сестрой, заставит обзавестись общими интересами. Но вместо этого она оказалась поделена на две зоны: на моей половине стояли в основном книги, на стороне Лизи — холст с красками у окна, да шкатулки с рукоделием.

Слишком мы с Лизабетт были разными, в том числе и внешне. Сестра вобрала в себя что-то от обоих родителей. Была крепко сбита, как оба родителя, темноволоса как отец, и круглолица как маменька, к тому же со щек ее еще не сошла подростковая пухлость.

Я же, как и младший брат, была точной копией папеньки — такая же черноволосая и светлокожая. Разве что я у них получилась тонкокостной, щупленькой. Отец как-то проговорился, что в бабку, а маменька все причитала, что меня такую узкотазую замуж никто не возьмет. Пф. Да больно нужен мне этот ваш замуж!

Я немного повертелась перед зеркалом, подведя розовым блеском губы, и переплетя в тугую косу растрепавшиеся за день волосы, сочла свою миссию выполненной.

Соседи наши были семейством гораздо более многочисленным, чем мы. Несколько лет назад их отец, муж дивы Амали, трагически погиб во время стычки на границе с империей темных, и с тех пор они жили чуть ли не впроголодь. Конечно, от нас это тщательно скрывали, на встречи с нами одевали все самое лучшее, не забывая про драгоценности. Но их визиты всегда ассоциировались у отца с набегами саранчи. Зачем в ушах у дивы Лотсгард драгоценные камни, если дети ее видят сахар только по большим праздникам?

— Прихорашиваешься? — Услышала я за спиной язвительный голос Лизи. — Правильно, я б на твоем месте еще и приоделась. Маменька сегодня приготовила праздничный стол.

— А ты откуда знаешь? — Я критически осмотрела свое нежно-бежевое платье простого кроя, но переодеваться желания все равно не возникло.

— А ты чаще на кухню заглядывай, там много чего интересного говорят… — С загадочным видом изрекла она, и скрылась за дверью своей спальни.

Вот вредина, теперь ни слова из нее не вытянешь. И мне бегать тормошить прислугу уже некогда. Ну ладно, по ходу дела разберусь.

Ужин маменька действительно закатила грандиозный. Мы с отцом только переглядывались удивленно. Лизабетт сидела напротив меня с довольным видом, не желая делиться информацией, и чувствуя себя хозяйкой положения. Маменька неодобрительно поглядывала на меня, старательно обслуживая дорогих гостей. И только тринадцатилетний Аллойз искренне радовался тому, что у него на ужин буженина под кисло-сладким соусом, а не опостылевшие овощи, тушеные с мясом.

Гости с постными минами сидели по своим местам, стараясь как можно величественнее положить в свои тарелки всего и побольше, при этом старательно делая вид, что оказывают нам великое одолжение.

Девчонка с кухни подала на стол запотевшие от холода графины со слабым столовым вином, и один — с отваром из ягод шиповника для отца. Он спиртное не пил. Никогда.

Мне по такой жаре есть особо не хотелось, но я то и дело отщипывала по кусочку то от одного, то от другого блюда, просто чтобы занять руки.

Дива Амаль сегодня прибыла в сопровождении всего своего выводка (а это на минуточку, семь человек) и в сопровождении старшего своего сына — Маркуса, недавно приехавшего к матери в деревню на побывку со службы.

Маркус был на несколько лет старше меня, и когда я его видела в последний раз — он был щуплым прыщавым подростком. Потом ушел на королевскую службу, чтобы все благородное семейство могло хотя-бы сводить концы с концами на его жалование.

Сейчас он, конечно, возмужал, раздался в плечах, поздоровел, как будто даже стал выше… не плохо его откормили на казенных харчах, я скажу.

Парадный красный мундир, в коем он решил явить себя простому люду (нам, то есть) обтягивал широкую грудь. Облегающие черные брюки подчеркивали узкие бедра.

Я беззастенчиво рассматривала его мундир, и одобрительно кивала своим мыслям — годиков через пять Аллойз наденет такой же, и сидеть он на нем будет не хуже, а то и лучше во сто раз.

Маркус, судя по всему, расценивал мой благосклонный взгляд по-своему. Он галантно предлагал мне отведать то одно, то другое блюдо, на все лады расхваливая маменькину кухню.

После ужина все переместились в большую гостиную, где матушка с дивой Амалью обсуждали последние вести из столицы.

Судя по взгляду отца — он бы уже и рад бы устраниться в мастерскую, но чувство такта не позволяло ему этого сделать. Гости же, судя по всему, пока не собирались восвояси.

Я с отцом была полностью солидарна. Меня гости утомили не меньше, Маркус впился в меня словно клещ, не позволяя расслабиться ни на минуту. Мое положение спасал только Аллойз, который живо интересовался военной тематикой и атрибутикой, и постоянно передергивал на себя внимание моего спутника. Маркус все сильнее раздражался (еще бы, у него свои братья такого же возраста), но пока терпел.

— Я прошу минуту внимания. — Дива Амаль изящно постучала серебряной ложечкой по своему бокалу, заставляя беседующих вокруг людей умолкнуть. — У Маркуса есть для вас важное объявление.

Все взоры устремились на лэрда Лэтсгорда.

Он же взял меня за руку и запечатлел галантный поцелуй на моих пальчиках, преданно заглядывая мне в глаза.

В моей голове пронеслось запоздалое понимание, что сейчас произойдет что-то ужасное.

— Дева Анна Милануа. Я в присутствии всей вашей и моей семьи осмеливаюсь просить вашей руки. Окажете ли вы мне честь стать моей законной супругой?

В повисшей тишине было слышно как со щелчком сложились крылышки божьей коровки, случайно заглянувшей на огонек.

Все ждали моего ответа. Молчание затягивалось.

— Нет. — Тихо, почти шепотом ответила я. — Не окажу.

Тишина стала совсем зловещей.

— Что ж. — Дива Амали презрительно скривила губы, поднимаясь со своего места. — Не самый плохой исход. Своей выходкой, дева Анна, ясно дали нам понять, что девица вы не далекая. Нам такие не нужны.

— Что?! — Отец, до того спокойно наблюдавший за немой сценой, поперхнулся воздухом от возмущения. — Дива Амали! Вы не смеете приходить в мой дом и оскорблять мою дочь!

— Прошу прощения, если задела ваши родительские чувства. — Яда в ее голосе было однозначно больше, чем сожаления. — Но мой сын был для нее лучшей партией. Если дева Анна этого не понимает, то она действительно недалекого ума. Девица она не первой свежести, уже и о детях подумать пора. Быть может, голова ее забита розовыми мечтами о предстоящем отборе, но скажу честно — у вас никаких шансов. В столице своих дев хватает, юных, утонченных и блестяще образованных. Разве что при дворе на нее обратит внимание какой-нибудь старец со взором горящим…

Я редко слышала, чтобы мой отец повышал на кого-то голос. Но в этот раз он кричал так, что с потолка на головы дорогим гостям сыпалась штукатурка:

— Что вы себе позволяете?! Выметайтесь из моего дома! И жениха своего недоделанного забирайте! Женилка у него выросла! Лучше б он нашел способ кормить семью! У него кроме красивого мундира за душой ничего нет! Чтоб духу вашего тут больше не было!

— Не смейте кричать на мою мать и оскорблять меня! — Вмешался Маркус. — Иначе я вызову вас на дуэль.

— Да иди ты знаешь куда со своей дуэлью сопляк?! — Отец побагровел от гнева.

Дива Амали только презрительно ухмыльнулась, и стараясь сохранить чувство собственного достоинства, величественно вышла, и задержавшись на мгновение в дверях, бросила:

— Вы пожалеете об этом.

Отец сжал кулаки и метнулся в противоположную дверь, в сторону своей мастерской. Я в окно видела, как все многочисленное семейство соседей грузится в свой экипаж, когда во двор выбежал папа с новой моделью самострела.

Единственный выстрел, направленный в воздух, грохнул по барабанным перепонкам, отчетливо пахнуло сгоревшим порохом. Вспугнутые лошади, не дожидаясь команды кучера, понесли, протащив по грязи не успевшего до конца запрыгнуть на свое место Маркуса. Однако, он быстро подтянулся и забрался внутрь, хлопнув на прощание дверцей.

— Что ты наделал? — Спросила мама упавшим голосом, когда отец вернулся в дом. — Они же больше никогда не приедут!

— И правильно. Нечего этой падали тут делать.

— А ты? — Матушка взъелась на меня. — О чем думала ты? Маркус знатен! Большую часть года живет в столице, ведет светскую жизнь! Для тебя он — удачная партия! Да тебя вообще такую никто замуж не возьмет!…

— Оставь ее в покое! Не доводи меня до греха! — Рявкнул отец. — Анна сказала свое слово, и наше дело — его принять!

— Но Илья! Она и так в девках засиделась! А если она никогда замуж не выйдет?! Мы — дворяне в первом поколении, а род Лэтсгордов берет знатен! Из них с Маркусом получилась бы хорошая пара, а их дети…

— Моя дочь, — С нажимом произнес отец. — Не племенное животное. И если она завтра приведет мне в качестве зятя кузнеца или свинопаса — я благословлю ее. И приму, если она захочет всю жизнь просидеть в девках, обложившись книгами и кошками. Для меня главное — чтобы мои дети были счастливы. А у тебя, Римитта, где-то сбились ориентиры! Тема закрыта!

Мать замолчала, не зная, что ответить на обвинения.

Мастерская, она же, отцовский кабинет, всегда была для меня сакральным местом, в котором творилось если не волшебство, то что-то близкое к нему.

Здесь пахло машинным маслом и металлической стружкой, а столы и верстаки были завалены инструментом и деталями механизмов в порядке, понятном только отцу.

В самом дальнем углу, у окна, стоял письменный стол, на котором громоздились свернутые в трубки чертежи и исписанные химическими формулами черновики.

— Вот. — Протянул он сестре листок с гербовой печатью. — Читай.

— Королевским указом деве Анне и Деве Лизабетт полагается явиться ко двору не позднее середины лета для участия в королевском отборе на роль будущей супруги принца. Отбор будет проводиться в три этапа и закончится зимой. Финалистка станет официальной невестой его светлости Леонарда и… — Дальше она читать не стала. — Когда ты собирался сказать нам?

— Никогда. — Признался отец. — Эти смотрины унизительны для любой девушки. Вас там будут рассматривать как скот на ярмарке. Не для того я вас растил в любви, чтобы потом выставить на продажу.

— Что? — Доселе пристыженно молчавшая маменька аж подпрыгнула от возмущения. — Ты сам же закрываешь своим дочерям путевку в жизнь!…

— Да знаем мы эти отборы. — Отмахнулся отец. — Все уже давно решено, и на трон сядет сговорённая за принца девица, остальное — глупая традиция.

— И что? Они будут при дворе на виду у всех знатных вельмож! Смогут найти себе достойных женихов! Как они обзаведутся семьями, если безвылазно сидят в деревне? Ладно — эта. — Маменька досадливо махнула рукой в мою сторону. — Так всю жизнь и просидит подле тебя! Так ты и младшую хочешь семейного счастья лишить? Где ей найти достойного мужа, если не там? Или ты и ее за свинопаса замуж отдать хочешь? Чтобы она поросятам хвосты крутила?

— Лизабетт. — Отец серьезно посмотрел в глаза сестре. — Ты хочешь поехать?

— Да! — Выкрикнула она, не дожидаясь, пока отец закончит фразу.

— Ясно. — Он устало выдохнул. — Анна, ты поедешь с ней.

— Что? — Я возмутилась. — Я-то там зачем?

— Ты у меня девушка разумная. — Он погладил меня по волосам. — Не дай ей потерять голову, и вообще пригляди за ней.

Глава 2

Сборы ко двору двух девиц брачного возраста — это нечто!

Отец вмешиваться в процесс не стал, только подмахнул не глядя счет на векселе, выставленный ему специально для нас прибывшей модисткой, и наказал младш…