У Ветра твои глаза

Глава 1

Они пришли в белесых предрассветных сумерках. Высокие, как на подбор, широкоплечие, облаченные в объемные шубы поверх темных кожаных доспехов, с оголенными изогнутыми клинками в громадных ладонях.

Они несли смерть и беды.

***

– Горим! Люди, горим! – кричал кто-то, голос прорывался сквозь плотно закрытые ставни.

Мирослава была уверена, что это продолжение ее тяжелого, суетного, прерывистого сна. Она всю ночь промучилась, беспокойно вздрагивая, пытаясь прогнать кошмары, но те упорно никуда не хотели уходить, продолжая вгрызаться в голову железными челюстями.

Отчаянный крик продолжался, пока резко не оборвался на самой высокой ноте. Мирослава подхватилась с колотящимся сердцем. На улице все резко стихло. Ох, не к добру это. Молодая женщина слезла с печи, на которой спала. Переминаясь с ноги на ногу на стылом полу, в темноте избы не сразу нашла, где оставила башмаки, а когда все же смогла надеть их, распахнула ставни. Но с этой стороны улица оказалась совершенно пуста. Мира принялась впопыхах натягивать тулуп прямо поверх длинной нижней рубахи. Не успела.

Входная дверь с грохотом распахнулась, хлипкий засов жалобно звякнул, отлетев. Один миг – и вход в сени тоже оказался нараспашку. Внутрь проник холодный осенний воздух, пахнущий дымом, и слабый утренний свет.

Тулуп полетел на пол. Мирослава замерла, не смея двинуться с места. Ноги стали древесными стволами, укорененными глубоко в землю. В нескольких шагах от нее, вглядываясь в темноту хаты, стояли трое гигантов. Монойцы. Кошмар всех вятичей. Каждый из чужестранцев сжимал в руке перед собой по огромному ножу. Мужчины были готовы к любой обстановке в доме, могли отразить нападение. Или, вернее, защиту. Но этого не потребовалось, ведь там находилась лишь одна хрупкая селянка. Растрепанная после сна и напуганная.

Через несколько мгновений, когда зрение их прояснилось, тот, который стоял посередине, бросил через плечо несколько резких слов. Чужая грубая гортанная речь больно резанула слух. Мирослава прижала руки к груди, пытаясь унять скачущее галопом сердце.

Двое безмолвно отступили и вышли на улицу. Третий задержался. Рассвело уже достаточно, чтобы разглядеть его лицо. Страшное. С резкими чертами, будто из камня вырезанными скулами, раскосыми черными узкими глазами и темными раскидистыми бровями. Его кожа была непривычно смугла. Он целую вечность смотрел на хозяйку дома, не отводя взгляд, а потом мучительно медленно стал опускать его, оглядывая ее довольно полную грудь и тонкую талию, переходящую в круглые бедра. Легкая белая ткань почти ничего не могла скрыть от сковывающего морозом внимания. Мира знала, что за глаза деревенские бабы смеются над ней, слишком хлипкой всегда та была. С таким телосложением трудно работать в поле, силы в ее руках гораздо меньше, чем у соседок. Но, кажется, чудовища, стоявшего перед ней, это вовсе не смущало.

Не глядя он запахнул за собой дверь и сделал шаг навстречу. Женщина, наконец, отмерла и попятилась. Но вскоре уперлась в стол. Страшное лицо все приближалось. Вот он стоит уже в полушаге от нее, такой высокий, что ей пришлось бы задрать подбородок, чтобы еще раз заглянуть в эти черные глубокие колодцы. Но она не делала этого – страшилась. Опустила голову, зажмурилась, вся сжалась.

Мира прекрасно знала, что ее ждет. Ее некому защитить. Муж, который мог бы, уже полгода как почил, она развеяла его прах над чистым полем. Его унес ветер. Что она, тростинка, может сделать против этого дуба?

На их селение нападали нечасто, но каждый такой налет оставлял за собой сожженные и ограбленные дома, покалеченные трупы пытавшихся сопротивляться мужчин да горюющих вдов и матерей. А еще истерзанных девиц, которые, если выживали, приносили на этот свет нежеланных, нелюбимых и всеми презираемых детей с заранее поломанными судьбами. Некоторые трогались умом, нередко выживших через несколько седмиц* после такого кошмара находили в реке. Те предпочитали расстаться с жизнями, когда понимали, что носят во чревах отпрысков этих извергов.

Она услышала глухой стук и украдкой приоткрыла веки: он положил клинок на стол. В следующий миг ее еще горячего после сна тела через легкую ткань рубахи коснулись холодные руки. Она вздрогнула. Одним резким движением он посадил ее на стол. И что-то произнес на своем грубом наречии. Она ни слова не поняла, тогда он схватил ее за подбородок, заставив смотреть на себя. Глаза в глаза. От него пахло дымом и солью. Вся одежда насквозь пропиталась тем особым ароматом моря, который ни с чем не спутаешь.

В чужеродных чертах лица она прочитала знакомые эмоции. И, несмотря на испуг, такой сильный, что ее мутило, удивилась. Он сомневался. Вглядывался в ее голубые озера, будто хотел найти там что-то для себя. Но у нее не было ничего для него. Только страх, только затаенная ненависть, которая вот-вот готова прорваться наружу и затопить собой всю душу. Мирослава страшилась и презирала его. Он ждал. Она не смогла бы сказать ему то, что чувствует. Между ними стояла непреодолимая преграда совершенно непохожих друг на друга языков. Но Мирослава позволила всей гамме чувств отразиться в каждой черточке лица. Из пучин голубых озер выплеснулось все отвращение, долгими десятилетиями копившееся у ее народа по отношению к врагам.

Лишь на мгновение она увидела в нем растерянность. Боль. И даже страх. А потом он усмехнулся, показав крепкие ровные зубы. От этой улыбки Мира затряслась. Не желая больше медлить, злодей невероятно быстрым движением разорвал ткань ее рубахи: от шеи и до самого подола. Мира хотела прикрыть грудь ладонями, но тот не позволил ей сделать это, лишь покачав головой. Ледяными руками он провел по ее плечам – остатки ткани упали на стол. Мира сглотнула горькую вязкую слюну. Его пальцы тревожно медленно направлялись от ее ключиц, огибая мягкие, но упругие холмики, чуть коснулись затвердевших от холода сосков, вниз по ребрам, к животу. И все это время он вглядывался в ее лицо, улавливая малейшие изменения. Она растерялась. Не так представляла себе взятие женщину силой. Что он творит?

Глава 2

Проснувшись на рассвете, сразу пошла проверять, не умер ли раненый. Мужчина дышал. Ровно и глубоко. Просто спал.

– Ничего-то тебя не берет, – скривилась Мира, хотя где-то в глубине души испытала чувство, похожее на облегчение.

Сегодня нужно вернуть телегу с лошадью и отвезти отвар старосте. Не откладывая в долгий ящик, Мира наскоро перекусила тем, что осталось с вечера, и двинулась в путь, перед этим тщательно заперев дверь. Никто не должен знать о ее тайном… Кто же он? Назвать гостем язык не поворачивался. Пленником? Женщина чуть не расхохоталась. Какой из нее захватчик? Врагом? Но ведь врагов не вытаскивают с того света… Никто не должен знать о первом больном, которого она взялась лечить. Да, если воспринимать его с этой точки зрения, становится гораздо легче.

Вернулась ближе к полудню. Подошла к двери. Прислушалась. Тихо. Несколько раз провернула большой металлический ключ и отворила скрипучую дверь. Натопленный с утра дом продолжал хранить тепло. Мира сняла тулуп, оставив его в сенях. Озябшие на холодном ветру пальцы плохо слушались. С замиранием сердца она вошла в основное помещение.

Моноец лежал на спине неподвижно, широко раскрыв глаза. В груди что-то сжалось и ухнуло вниз. Мертв.

Но как только она сделала два шага к нему, «покойник» повернул в ее сторону голову. Мира подпрыгнула и отпрянула. Он смотрел тяжелым взглядом, буквально приморозив ее к полу. Она страшно испугалась. Сперва того, что все старания пошли прахом, потом – что он не только жив, но и очнулся. Как долго они играли в молчаливые гляделки, сказать трудно. На лице его не читалось ни одной эмоции, будто он и вправду уже умер. Когда Мира поняла, что уже задыхается под тяжестью черных глаз, мужчина медленно вернулся в прежнее положение, уставившись в потолок.

Она отмерла, глубоко втянула воздух, пахнущий дымом от печи, и постаралась как можно более непринужденно заняться домашними делами. Руки все еще тряслись. Она страшилась этого великана так, что хотелось плакать. Но об этом нужно было думать раньше. А теперь что? Теперь только и оставалось делать вид, что все в порядке.

Принесла из селения курицу. Уже обезглавленную и ощипанную. Утром, когда она заявилась к соседке отдавать телегу, та предложила ей весьма выгодный обмен: пару лет получать мясо и птицу за то, что ее хату займет старший сын соседки с молодой женой. Мира все равно не собиралась туда возвращаться. В последнее время ей все труднее находиться среди людей.

Чужестранец снова заснул, и Мира воспользовалась этим, чтобы сменить повязки. Рана как будто затягивалась. Но вот долгое пребывание на холоде все-таки дало о себе знать. Моноец стал кашлять. Сперва понемногу, но к вечеру разошелся так, что вскакивал, сгибаясь пополам. Тут же хватался за раненый бок и без сил валился на лежанку, несколько раз лишался чувств. Уже отступивший жар снова завладел телом. Мире казалось, что в доме появилась еще одна печь.

Пришлось искать рецепт подходящего снадобья в книге, которую Драгана собственноручно заполняла. Мира еще плохо читала, знахарка научила ее перед самой смертью. Но все же, потратив довольно много времени, она нашла несколько вариантов. Всю ночь металась от печи, где булькали необходимые отвары, к больному, которого то и дело нужно было обтирать влажными тряпками, чтобы он не сгорел почти в прямом смысле этого слова. Только к рассвету смогла напоить его результатами своих трудов.

Женщина оказалась так вымотана, что даже не смогла добраться до полатей. Уснула прямо на полу, возле чужака, положив голову на краешек его лежанки. Еще несколько дней назад она ни за что не решилась бы на такое, но теперь почему-то не испытывала такого ужаса перед этим чужестранцем.

Утром не сразу сообразила, где находится. Еще не привыкла к этой хате. Мужчина спал. Кожа его ощущалась даже слишком холодной, но кашель ушел, дыхание – не такое тяжелое. Но самое странное то, что Мира лежала рядом с ним! Наверное, во сне перебралась с пола на более мягкую поверхность. Раненый даже немного подвинулся. Северянка недовольно покачала головой сама себе и готова была, скидывая остатки сна, идти готовить завтрак, когда в дверь постучали.

Сперва она убеждала себя, что это только почудилось, но стук повторился. Он становился все настойчивее. Сердце забилось загнанной пташкой. Она никак не ожидала, что к ней могут прийти. Взгляд ее метался по комнате. Она заметила, что моноец тоже проснулся. Его взгляд казался серьезным и сосредоточенным, будто он не спал до этого вовсе. Мира заметила его непроизвольный жест: чужак потянулся рукой к тому месту, где раньше висели ножны. Конечно, Мира давно их сняла и спрятала вместе с ножом за печью.

– Мирослава, открой, поговорить нужно! – раздалось снаружи.

Женщина наконец подхватилась, испуганно поглядела на мужчину и приложила палец к губам, надеясь, что он поймет жест. Кажется, тот все прекрасно понимал сам, потому что кивнул. Она закрыла его пологом, который в случае надобности перегораживал помещение на две части. И, глубоко дыша, чтобы усмирить расшалившееся сердце, пошла отпирать.

– Что долго так? Спала что ль? – неприветливо встретила ее одна из бывших соседок. – День, поди, давно начался.

Мира стояла в дверях, поправляя косу, которую так и не расплела перед сном.

– Чего тебе, Деяна?

Она всегда недолюбливала не в меру любопытную и чересчур болтливую женщину – почти ее ровесницу, лишь на пару лет старше. Но та предпочла не заметить, что ей здесь не рады, и прошмыгнула мимо Миры в дом. Та кинулась следом.

Глава 3

Но боги преподнесли сюрприз. Они не стали ждать даже несколько дней. Зима началась внезапно. Всю дорогу в село снегопад то усиливался, то затихал, но не собирался прекращаться. Пока Мира ходила к старосте договориться о дровах, пока искала, у кого можно взять телегу с лошадью, потому что идти к соседке снова было неудобно, намело приличный слой. В итоге повозку она тоже попросила у Войко.

Выезжала за ворота знахарка уже в сумерках.

– Мирослава!

Она обернулась. К ней спешно шел Войко. Женщина остановила животное.

– Переночуй у нас, погода портится, утром поедешь.

Он знал, что свою хату Мира уже уступила сыну соседки, поэтому и предлагал остаться у него. Неужели за нее беспокоится? Старая симпатия дает о себе знать или он просто чувствует за нее ответственность как староста? Северянка грустно улыбнулась и представила лицо Богданы, если та узнает, что Мира остается у них на ночь.

– Благодарствую, Войко, но у тебя дети малые да жена в тяжести, неудобно это. А я с лошадкой быстро к себе доберусь, не беспокойся.

– Волков не боишься?

– Все будет хорошо.

Она тронула поводья, и телега двинулась с места. Северянка не оглядывалась, но еще долго чувствовала на себе взгляд старосты. Жалела ли она, что у них не срослось? Нет, ни прежде, ни сейчас. Он хороший человек, как и многие в селении, но ни к одному из них она не чувствовала ничего особенного. Никогда.

Когда Мира была совсем маленькой, мама рассказывала им с братьями и сестрами сказки. Князь влюблялся в красную девицу, которую похищал колдун. Или наоборот: девушка шла выручать своего суженого из лап страшного чудища, которое любило задавать загадки. Сказки получались разные, но герои всегда любили друг друга так, что проходили любые испытания, только бы оказаться вместе. Но это ведь лишь сказки. В жизни все по-другому. Здесь бы подумать, как выжить зимой, вспахать землю да посадить будущий урожай весной, потом собрать. И все по кругу. Из года в год. Да разве ж тут есть место каким-то чувствам?

Мира пыталась думать о сказках, о времени, проведенном с мужем, но мысли упрямо возвращались к странному чужаку, который поселился в ее доме. Он чуть не плакал, глядя на снег. Почему-то Миру это безумно трогало. До глубины души. Но она не могла понять причину этому.

А снегопад все усиливался. Ветер то и дело хлестал прямо в лицо – у женщины перехватывало дыхание. Мороз крепчал. Она ощущала, как он пробирается под плотный тулуп, как терзает щеки и нос, пальцев она уже давно не чувствовала, несмотря на теплые рукавицы. Лошадь фыркала и норовила остановиться. Приходилось подстегивать ее поводьями и уговаривать двигаться вперед. В какой-то момент Мира поняла, что уже не разбирает дороги. Снег был везде. Он кружил сверху, по бокам, сзади и спереди. Тропинку замело. Лошадь отказывалась двигаться дальше. Северянка слезла с телеги и, тяжело перекатываясь по глубокому снегу, повела животное под уздцы. Так они прошли еще немного, пока она не поняла, что идти бесполезно. Она не знала, в какую сторону.

Знахарка занервничала. Оглянулась. Но вокруг стояла уже непроглядная ночь. И только снежный вихрь носился вокруг. Ноги превратились в глыбы льда, да и остальное тело задеревенело. Снежные бури не редкость в их краях, но никогда они не приходили так рано. Сколько раз случалось, что в такую погоду люди не доходили до селения, замерзая в нескольких саженях от изгороди, которую не смогли увидеть…

Тело уже не ощущало холода, но внутри все жгло огнем. Внутренности скручивались, кружилась голова. Неужели это конец? Она несколько раз аукнула, но поняла, что это совершенно бесполезное дело. Ветер завывал так громко, что ее не услышал бы никто, даже находись этот человек совсем рядом.

Неужто и вправду все?.. Страшно это осознавать.

Мирослава отпустила лошадь. Так идти легче. Должно быть, она где-то совсем рядом от хаты Драганы. Но в какую сторону двигаться? Шаг, еще шаг… еще несколько. Глубокая обида непонятно на кого залегла в сердце. Где же в этой жизни справедливость? Умереть в двадцать лет! Да, она уже не юна, но все же и старость придет еще не скоро. Слезы застилали глаза. Теперь женщина шла вообще вслепую, надеясь наткнуться на свою изгородь. В такую погоду даже навка не гуляет. Или ее просто не слышно.

Резкий порыв ветра толкнул Миру в спину и повалил в сугроб. Сил хватило только на то, чтобы, держась за ствол какого-то дерева, сесть и кое-как протереть лицо от налипшего снега. Мира беспомощно зарыдала, но даже слезы быстро иссякли. Она не могла пошевелиться. Ее заносило снегом, превращая в сугроб. Она устало прикрыла глаза.

Будто уже и не холодно вовсе. Снег теперь казался даже теплым. Пусть. Значит, так нужно. Интересно, а она встретится с родителями там?.. А с Драганой?.. Мире уже нечего было терять. И все же одна мысль занозой сидела в голове и не давала спокойно заснуть под песню ледяного вихря.

Рейчар. Он ведь тоже погибнет. Без нее человек, никогда прежде не видевший снега, не переживет такую суровую зиму. Но что она могла сделать? Кажется, Мира бессознательно, бессмысленно шептала его имя.

Перед тем как смежить веки, она из последних сил подняла голову к небу. И краем глаза заметила огонек вдалеке. Он то пропадал, то снова появлялся, мелькая между деверьями. В их Топях говорили, что огни, которые можно видеть в лесу и на болотах – это души покойников. Сейчас Миру это совсем не напугало. Она и сама стояла на самом краю пропасти. Какая теперь разница?..