Умная судьба

Как мы встретились с Вовкой? Я его подобрал. Просто подобрал. На улице.

Хотя… нет, - слово «подобрал» тут не подходит… «Мы встретились», - да, так вернее. Мы встретились на улице… Нет, он не был беспризорным котёнком, вовсе нет. Просто, - встретились… Да нет, не просто, - всё было гораздо и гораздо интересней…

Блин, да что это со мной сегодня? Двух слов внятно связать не могу… Это, наверное, оттого, что я сейчас смотрю сразу в две стороны, - одним глазом в монитор, а вторым на Вовку, спящего как всегда спокойно и беззвучно на огромном моём кабинетном диване…

Ладно. Всё сначала.

Итак…

- Папа, ты дурак?

- А в глаз? - меланхолично отзываюсь я на прямой и откровенный вопрос Пашки.

- Да в глаз-то чёрт с ним! А ты ответь сперва, - ты дурак? Вот лично для меня это очевидно, - с такого бодуна, и за руль! С ребёнком! Со старшим сыном! А?

- Ой, Па-аш, я тя умоляю, - не ори… Чего тут орать-то? Сгоняем в город, и назад, - чего орать-то? - сегодня ж понедельник, время полдесятого, все, кому надо, на работе уже, дорога пустая…

- Да это не проблема, - в город сгонять. Ты мне толком можешь объяснить, чего это тебе так загорелось?.. Пап, ты чо? Бледный… Слышь, а может аспирину тебе, а?

- Да я уже две штуки сожрал… - я замолкаю и прислушиваюсь к ощущениям внутри себя. - Мда. Как это я вчера так… неосторожно, - как-то так. Ничего смешного, между прочим, я тут не наблюдаю.

- А я наблюдаю! То есть, вчера наблюдал. А если захочешь, то и ты понаблюдаешь, я тебя вчера зафиксировал. В динамике и в деталях. Кстати, полтора гигабайта ушло.

- Фиксатор… Блин, Пашка, ты едешь или нет?

- Да еду я, еду! Только ты побрейся… А вообще-то, я и сам хотел в Магнитку смотаться, завтра только.

- Ну и всё, и чего было орать, совсем не надо было орать…

Я иду в ванную, - Пашка за мной, - смотрю на себя в зеркало, - ну, в общем-то, не так уж и плохо…

- Пап, мы Пульку заберём у баб Томы?

- Это уж как он сам, Паш. Тимура, что ли не знаешь? Захочет, - поедет, не захочет…

- Не поедет, - заканчивает за меня мою фразу мой старший сын. - Это да. А я силком его утащу! Скучно мне тут.

- Со мной скучно?

- Без него скучно.

- Полно же тут твоих сверстников, - лето, полгорода в Абзаково сейчас. Ё-моё, бритва совсем тупая…

- Новую возьми. Сверстники! У нас в посёлке одни мажоры. А в лагерь меня не пускают.

- Мажоры, значит? А ты кто?

- А я не мажор! «Мажор», - это не только папины деньги, это папины деньги, плюс образ мыслей. А образ мыслей у меня, не как у мажоров.

Я отрываюсь от бритья, восхищённо смотрю на Пашку. Да. Это мой старший сын, и ещё это мой лучший друг, - так тоже бывает… Павел спокойно смотрит на меня, - поднимает левую бровь, - совсем как я, - усмехается, - совсем как его покойная мать, - и смеётся, - совсем как его младший брат…

- Ты брейся, брейся. И всё-таки, можно было и до завтра потерпеть.

Я пожимаю плечами, смываю с лица остатки пены, снова смотрю в зеркало. Нормально.

- Чего бы это мне терпеть? Я, Пашенька, отвык терпеть, я терпеть не хочу. Так. Я готов. А?

- Бэ! Готов, так поехали. Ягоды надо не забыть взять, зря, что ли, я их собирал, по горам ползал, от медведей, понимаешь, спасался, от тебя вчера их ныкал…

- Зачем это мне вчера медведи понадобились?

- Ягоды! Хотя, в таком состоянии, в котором ты вчера вечером был, ты бы и медведем закусил.

Я игнорирую Пашкины потуги на иронию, - ведь если я сейчас чего вякну, тогда базара не оберёшься, мой старший этого и добивается, его чипсами не корми, дай только мораль мне почитать…

- Я это… Да, Паш, надо нам с тобой Пулемёта забрать, это ты прав, нечего ему в городе париться… А это ещё что за дрянь такая?

- А ты как думаешь?

- Рога, блин…

- Ух, ты! Опознал… На кой ты их вчера припёр-то? Фу-у, воняют…

- Мама… Мама дорогая, завязывать надо! Да. Это да.

- Пап, выкинуть их?

- Дай-ка, в гараж бросим, раз припёр, значит, зачем-то они мне понадобились ведь… Хотя, убей меня, не знаю зачем. Хм, и правда, воняют, блин… Э, ты что, так и поедешь, в плавках? Не, Паш, переоденься, в смысле оденься…

Пашка молча дёргает плечом, идёт в гостиную, и возвращается уже в новых шортах, однако, всё же без футболки. Ладно. Июль на дворе… Держа рога двумя пальцами и подальше от себя, - а интересно, чьи? - я иду в гараж через холл, а Павел выходит из прихожей и закрывает входные двери…

Наверное, надо рассказать, что было вчера. Или не надо? Ладно, чего уж там… Вчера я нарезался. В лохмотья, судя по всему. Судя по всему по тому, что я ни шиша не помню, да ещё, судя по этим вот вонючим рогам… Э, э! Я не алкоголик! Куда как нет, - просто, так получилось… Да, бля, слабоватая отмазка, - «так получилось»… Но что поделаешь, действительно ведь, - так получилось.

Мы со старшим моим сыном Пашкой уже неделю живём в нашем загородном доме в Абзаково. Пашке четырнадцать. Живём вдвоём, мой младший, - Тимур, Тимка, он же Пулька, он же Пулемёт, - ему одиннадцать, - так вот, Тимка в знак протеста остался дома в Магнитке. Вместе с бабушкой, - моей мамой. Протестант сопливый… Протестует он из-за того, что мы не поехали в Венецию, как собирались, - но уж это не моя вина, - опять же, - так получилось. Впрочем, лично я не очень-то расстроился, летнюю Венецию я не люблю, - жара, влажность, туристы, - хотя туристы там круглый год, но летом они там особенно невыносимы, а особенно невыносимы американцы, которые вообще невыносимы в заводе. А Тимка протестует… Но это ладно.

И за эту неделю я что-то как-то заскучал. Ну, и… Главное дело, началось-то всё вчера достаточно безобидно! А вот так вот, между прочим, всегда, - ну, почти всегда, - рюмка, другая, и… Как ни бьёмся, к вечеру напьёмся. Вот и напился. В лоскуты. Мудак, знал ведь, что мне сегодня в город надо, бельё из прачечной надо забрать, Тимку надо уговорить сменить гнев на милость, Бобика надо забрать, Сергея с Маринкой надо забрать… Так, так, так, - погоди, Ил, всё по порядку! Бобик, - это наш пёс, доберман-трёхлеток, настоящее имя, - Боб фон Кайзерхольц. Именно «фон», и именно «Кайзерхольц». Проще Бобик, а ещё проще, - Кабачок. Это Тимка его так прозвал, - Кабачком, - уж не знаю почему, так я это и не прояснил, - какая-то блажь в его репертуаре, на которую всегда горазд мой младший сын.

Серёга, - Сергей Николаевич, - это мой сотрудник и близкий приятель, слово «друг» в этом случае не слишком уместно… М-м, как сформулировать-то? Сергей, - человек с прошлым. Он служил в таком особенном учреждении, сейчас название этого Учреждения вызывает у моих сыновей, да и у подавляющего числа их ровесников, ассоциации с каким-нибудь… Не знаю, что-то из области достаточно отдалённой истории, крестоносцы, там, какие-нибудь, такое что-нибудь. А тогда-то, о-го-го! В смысле, - о-хо-хо… Ну, а потом, когда и Учреждение, и самоё Великий-Могучий, которому Учреждение служило, накрылись медным тазом, Сергей Николаевич ушёл на вольные хлеба.

Тогда-то мы с ним и познакомились, - я, после второго курса университета, утомлённый скукой перемен, свалившихся на страну, поехал на войну. Да, вот так вот. Может, кто-нибудь из читающих эти строки, помнит Россию девяносто второго года? Тогда такое было возможно, - просто взять, и поехать на войну, - да, это была Абхазия. Я решил, что будет справедливо, если эта маленькая, и по-настоящему гордая страна будет жить своей волей, - и поехал туда добровольцем, - но это не тема моего рассказа, хотя, может быть… когда-нибудь… Там я и познакомился с Сержем, - правда, это случилось ближе к концу, мы уже дрались третий раз за Сухуми, - там и встретились, там были оба ранены, вместе потом лечились, в России уже… Ладно, в самом деле, это не в тему, я же про Вовку пишу.

Вот, а теперь, - уже лет двенадцать тому, - Серж работает у меня и со мной. Начальник службы безопасности. А Маринка, - это его… ну, гражданская жена, так это теперь называется…

И вот мы с Пашкой едем в город. Понятное дело, едем не торопясь, до Магнитогорска в таком темпе мы доедем минут за сорок-сорок пять. Обычно хватает получаса, - это на машине, на нашей InfinitiFX, а на мотоцикле я долетаю минут за двадцать. Но не сегодня, это и ежу бритому ясно, сегодня мы едем не спеша. А во-он у того поворота я вообще приторможу, заторможу, остановлюсь, - что-то мне… Фу-у-х, обошлось. Мда, и в жар, и в холод. Чего там Пашка говорит?..

- …прикинь! Хотел, было, я ему с ноги в челюсть дать, да ведь потом вонь до небес поднимется… Так, руку ему на болевой взял, говорю: - если ещё хоть раз я тебя, олень конявый, возле девчонок увижу, всё, кранты тебе по любому! Кажись, дошло до этого гада…

- Да кто такой?

- Я ж тебе говорю, - олень! Ха, пап, это ты не его рога вчера подобрал? Ладно, ладно, ты на дорогу смотри… Батя у него шишка какая-то в мэрии, что ли…

- Паш, я так и не понял, чего ему от девчонок надо было?

- А я и сам не понял, - рисануться захотел, по ходу, ну, Дашка его и послала, ну-у, слово там у них за слово, ну, тут и я такой типа подгребаю…

- Боги! Павел, что у тебя за семантика? «Ну, ну, типа, такой»… Какой, - такой?

- Ой, да не бухти ты, пап, не в гимназухе ведь…

- Мм-м-м…

- Минералки хочешь?

- Не хочу я минералки…

Не хочу я минералки, а хочу я сейчас… да не знаю я, чего я сейчас хочу… чего-то хочу… фу-у, гадство ведь какое…

- Паш, если Тимур начнёт там чего-нибудь вякать, я тебя прошу, ты уж будь другом…

- Да ладно, пап, ясен перец. И вообще я тебе скажу, - слишком много воли ты ему дал!

- Я дал! А ты ни причём, да? Оба хороши…

- Ну, в общем-то… Хотя…

- Чего, - хотя?

- Того… После того, как мама… Ну… Короче, я Пульке нашему всё готов позволить. Да ведь он и не портится от этого, - ну, что мы с ним так, - его, по-моему, вообще нельзя испортить. Да, пап?

Я кошусь на Пашку. Да, это мой старший сын, это мой лучший друг…

- Его-то, может быть, и не испортишь, а вот он меня может сегодня испортить запросто, у меня, Паша, сегодня выживаемость нулевая.

- Очухаешься, - беспечно отзывается Пашка. - Развеешься щас, то да сё, с дядей Серёжей в Абзакове по рюмахе тяпнете, туда, сюда…

- Пятое, десятое! - огрызаюсь я. - Обязательно надо про рюмаху вспоминать, да? О-о-о…

Пашка поворачивается ко мне всем корпусом, с улыбкой смотрит на меня, дует мне в лицо, - гадость, что тут ещё скажешь…

Павел мне не родной сын.

Блядь, чего это я несу?! Конечно же, родной! Куда уж роднее… Он мне не кровный сын, - вот так точнее. Я ему не биологический отец…

Когда мы с Таней встретились, когда мы с Таней поженились, Пашке было три года, вскоре родился Тимка, - это была уже моя работа, - и я усыновил Пашку. А как же иначе? Иначе никак…

А два года назад Тани не стало…

И сейчас мы втроём…

Вчетвером…

Бабушка ещё…

- А вообще, знаешь, это даже по приколу вчера было. Ха! Я тебе говорю: - ты чего так нажрался-то, деятель? Ты: - э-эм, мэ-э, мну-у, во-от. И рога мне суёшь, прикинь! Я: - а ну, спать вали! Ну, ты в кабинете и рубанулся.

- Да? Странно… А чего это я на кушетке в бильярдной проснулся?

- Ты чего полегче меня спроси! В бильярдной, говоришь? Ну-у, не знаю… Может, ты в снукер покатать решил, Рони О’Салливан.

- М-да… Я уж и не помню, когда я в последний раз так… Лет семь, наверно…

- Папа! Смотри! Роллс-Ройс…

- И хрен бы с ним…Блин, монумент какой-то, на колёсах…

- Точно. Но по любому, - круто. Хотя, ты считаешь, что твой Триумф круче.

- Это кому как… Паш, позвони бабе Томе, скажи, что мы подъезжаем. А я щас вот тут вот приторможу маленько…

- Чо, так хреново? Эх… Я с тобой ещё вечером поговорю, эксклюзивно… Алло? Виктор Максимыч, здрасьте… А баба где?.. В магазин? А Пулька?.. Да мы в город щас приедем, хотели его забрать с собой, хорош ему вам нервы трепать… Ну… Ладно, минут через пятнадцать… Ага, ладно, - Пашка смотрит на меня, улыбается и говорит: - Пулька с Бобиком гуляет, баба в магазине. Пап, я чего предлагаю, - если Пулька выступать начнёт, я сзади зайду, и по башке ему ка-ак! А ты тогда тело хватай, в багажник, по газам и ходу!

Боги, все Боги, только бы Пулемёт не начал всё по новой, - думаю я, - да обойдётся, он у нас отходчивый…

- Тебе бы всё хихоньки да хаханьки…

Пашка довольно лыбится, да только не очень мне вериться этим вот его улыбочкам: - как доходит до дела, он почти всегда оказывается на стороне Тимура, - и я этому рад, хотя и не перестаю поражаться. Впрочем, и в самом деле, - грех жаловаться, Тимка ведь по большей части горой стоит за меня, и все выволочки, которые так обожает устраивать мне Пашка, чаще всего гаснут в зародыше. Чаще всего.

- Город…

Павел демонстративно отстёгивает ремень, - у нас в Магнитке, по странной прихоти городского начальства, можно ездить непристёгнутыми. А я наоборот подбираюсь, я очень дисциплинированный водитель… вообще-то… ну, правда, когда я сажусь на свой Триумф… Ну, тут уж я удержаться не могу! А кто сможет, спрашиваю я? Ведь и впрямь, - «Rocket»! И не зря они там у себя, в Хинкли, так его назвали… И ни шиша это не круизер, хуй там, - какой же это круизер, если я на своём Триумфе, на этом так называемом «круизере», на прошлой неделе какого-то кекса на «Дрозде» сделал?..

- Пап, ты куда? Чего ты на Советскую свернул?

- Сначала домой заедем, взять мне кое-что надо. Вот. А потом к бабе.

- Так я ж Виктору Максимычу сказал, что мы уже подъезжаем… Ну, ладно, а бельё когда заберём?

- Блядь! Ой, прости, Паш, вырвалось… Забыл я про бельё это гадское. Сделаем так, - заедем домой, потом к бабе, даём Тимке полчаса на размышления, сами по-быстрому в прачечную… Не годится, Сергей ведь ещё. Набери-ка его номер…

Пока я там и тогда обговариваю всё с Сержем, чего и как, - здесь и сейчас я расскажу вкратце, как мы живём с Пашкой и Пулемётом… Хм, - вкратце! Если уж совсем вкратце, разве что?

Живём мы хорошо, если отвлечься от некоторых частностей. Ну, а куда без этих самых частностей?.. Вот и я говорю, - никуда. Но поскольку это всего лишь частности, то и распространяться я о них сейчас не намерен, - вкратце ведь…

Два года тому назад умерла моя Таня. Наша мама. Погибла… Но и об этом я не хочу сейчас…

И ко мне тогда пришла Тоска. Пришла? Да нет, она не приходила, - она навалилась, - как бабкина перина, - и вроде бы жив… и не вздохнуть… Ладно.

Сыновья. Это они меня вытащили, каждый по-своему, и оба вместе.

Сначала Тимур, - он уже тогда был Пулемёт. После смерти, - бля, гибели, - Тани, Тимка впал в какой-то ступор, тяжкий такой ступор… Как вспомню похороны… Нет, не хочу вспоминать. И ни слезинки, ничего такого, - и это не было у Пульки непониманием произошедшего с нами, нет. Всё он понял, сразу, до конца, навсегда, и так было ещё хуже и страшнее. И в заботах о Тимке проклятая тоска начала понемногу… Нет, не исчезать, нет… Я помаленьку стал учиться жить с ней, не обращая на неё внимания.

И Павел. Тогда-то он и стал мне главной опорой, тогда-то он и стал мне другом.

Может ли тридцатилетний мужик сдружиться с двенадцатилетним пацаном? Даже если этот пацан его сын, и, особенно, если этот пацан его сын? Извольте, мы с Пашкой стали друзьями. Лучшими, настоящими, и это не слова, не обычные слова, которые говорятся в подобных случаях: - мол, я друг своему сыну. Нет, это не слова, - Пашка мой лучший друг. Как это в реале? Ну… Толком и не расскажешь. Друзья, и всё. Со всеми атрибутами дружбы, - со всеми, значит со всеми, - и с дикими скандалами, в том числе, но это так… так и должно быть, так и есть. Всякое там «полное доверие», «никаких секретов», - пустое это всё, вот это уж точно слова! Есть и секреты, а как же иначе, ему сколько лет-то? А мне? Ну, и вот. И ведь секретов больше у меня, чем у него, - хотя, правду сказать, какие там секреты! Так, секретики. Пустяшные, ведь знаю же я и про Свету его, и про то, что у Пашки с Олегом происходит, когда Олег у нас ночует… А уж мои секреты! Ха, вот весной как-то, я с немцами один гешефт с холоднокатаным листом замутил… Впрочем, это тоже не в тему.

И ещё Пашка у нас главный. Босс. И в основных делах и заботах, и в мелочах, - вплоть до составления обеденного меню, - блядь, да уж, вот это-то совсем никуда, ни в какие ворота это, - ведь такое мне жрать приходиться… Но тут уж никак иначе, - тут уж либо так, либо всё совсем по-другому. Это же ясно, не так ли? Ясно, разумеется, это ясно даже Бобику нашему, всем ясно, ну и вот, - терплю.

Самое удивительное, что и Вовка тоже всё понял, сразу и навсегда. И принял. А может, и ничего тут удивительного вовсе и нет…

- Вот так вот! Ни шиша себе… Ладно… Нет, Серж, я всё равно не понимаю!.. Ну, тебе виднее, ясное дело… Да? Слушай, а может, мне подъехать?.. Ну, не знаю, поговорю с ней… Ты думаешь?.. Ой, не знаю… Ладно… Ладно, понял. Серж, ты звони, это обязательно, но всё-таки, как-нибудь уж постарайся с Маринкой полегче, как-то так… Хорошо, отбой. Давай… Да, Паш, дела!

- Да что там стряслось-то у них?

- Ну… В общем-то, ты же сам всё слышал. Как тебе, понимаешь… Да нет, я Маринку понимаю, - не девочка уже, понимаю. Вот и хочется ей какой-то определённости… да, в общем-то, не первый же раз у них с Сергеем разговор о свадьбе заходит, да вот сегодня что-то уж совсем не по-детски там чего-то получилось… Так что, они к нам сегодня не приедут. Мда.

- Что мда-то? Мда… Я те знаешь, чо скажу? Я те скажу, - ребёнка им надо, вот что я те скажу! Особенно дяде Серёже.

- Мне ты скажешь! Ему вот и сказал бы.

- Ему! Я ж маленький, вы ж думаете, - раз четырнадцать лет, то маленький ещё!

- Я не думаю…

- Ты, - нет… Ха, этого ещё не хватало! Я б тогда тебе бы…

- О-о-о… Мм-м-м…

- А ну! Стонет он! Вчера бы лучше…

- Приехали. Смотри-ка, у подъезда машин, - не приткнёшься…

- Паркуйся на площадке.

- Вот ещё и поэтому, Паш, мотоцикл мне больше нравится…

- Вот ещё и это, папа, я уже миллион раз слышал… Во, Валерка чо-то во дворе трётся. Так, пап, ты давай, бери там чего тебе нужно, а я к Лерычу, - чо-то странно, он же в деревне должен быть щас…

- Мм-м-м…

- Помычи, помычи, - полегчает…

Вот так вот. Это у Пашки называется - «сострадание»…

Я захожу в подъезд, - пост охраны, - привет, здрасьте, Илья Григорьевич, - лифт, - седьмой этаж, - дзынь-дринь двери лифта, - наша квартира… Чего это я так заговорил? Не знаю. Я, вообще, не знаю, не уверен, - дзынь-дринь это вот самое, - что это? - лифт наш музыкальный, или в моей бедной голове это самое дзынь-дринь… Чтобы я ещё раз! Скажем решительное НЕТ смешиванию спиртосодержащих жидкостей… И ведь в жизни я виски это поганое терпеть не мог! Чего бы это я вчера?.. Мм-м-м…

И тут меня прорывает! Да как ещё прорывает. Ладно, хоть в квартиру заскочил, до туалета уже еле успел. Блядь, надо же! Я уж и забыл, что так вот может выворачивать, - вот и вспомнил…

Эх, хорошо, что Пашка сейчас со мной не пошёл, было бы тут мне по полной программе. Да не это главное, - совсем не хочу я, чтобы меня сейчас кто-нибудь видел, а особенно Павел.

И ещё, и ещё… и ещё. Пф-ф-ф… Ну, теперь должно полегчать. Наверно.

Умыться теперь. Бр-р-р! Ничего, Ил, потерпишь, щас именно холодненькой водичкой надо умыться. И зубы почистить, так-то, Ил, будешь знать, как виски с кальвадосом мешать! Блядь, прикол, - что одно мерзость, что другое, - самогонка, она самогонка и есть, - а вместе вроде ничего… Вчера ничего, а сегодня… Мда. Хорошо как… Отпускает, что ли? Я, прополоскав рот, смотрюсь в зеркало…

Я ещё не знаю, что теперь, с этого дня, я часто буду смотреть в зеркало, - как подросток, блядь, в самом деле! И многого я ещё не знаю, да и откуда же мне наперёд знать такие вещи, - что я, оказывается, могу влюбиться… Влюбиться в мальчишку, в ровесника моего Пашки! И ведь КАК влюбиться! Полгода уж Вовка со мной, а я всё, как кувалдой по башке ударенный хожу…

И это так… - здорово? - здорово, и кайф, и ещё семьсот тысяч эпитетов, и ни один из них не передаст КАК это здорово, - полгода ходить, словно тебя по башке кувалдой ударили!

И у этой кувалды есть имя, ну да, - Вовка. И зелёные глаза, по-настоящему зелёные, не того невнятного оттенка, который принято называть «зелёным», нет, у Вовки по-настоящему зелёные глаза. Блядь, ну кто вот мне поверит, что и у меня глаза того же цвета? Вот, кстати, повод был первое время для Пашкиных острот…

Да многого я не знаю ещё, рассматривая сейчас в зеркале своё отражение.

Я и о существовании Вовки Белова сейчас не подозреваю даже, а между тем, через каких-то два часа, Судьба, которая, как ей и положено, умнее всех во всех Мирах, сведёт нас с Вовкой вместе…

- И чо? Вот за этой шнягой мы сюда и пёрлись?

- Можно подумать, что ты пешком пёрся! Шняга!.. Сам ты… слушай, а что это такое, - шняга?

Пашка молча показывает большим пальцем на заднее сиденье, куда я положил ящик с принадлежностями для ухода за клинками.

- Сам ты… - уныло повторяю я.

Вообще-то, мне и в самом деле, не очень нужен этот ящик, но я, таким образом, нашёл повод оттянуть встречу с Тимуром, и хоть перед смертью не надышишься, но всё же. И ведь ни вопить, ни причитать Пулька не будет, - холодное, без единого слова, презрение, - это сейчас у него последняя фишка. Чуть что не по его, и Пулемёт поливает нас с Пашкой этим самым презрением, словно очередями. Пашке насрать, а мне как-то не по себе, уж очень это у Тимки выходит похоже на его маму…

- Ты знаешь, пап, что я тебе сказать хочу?

- Знаю!

- Ни шиша ты не знаешь, ты слушай, я тебе хочу сказать, что вчера… в общем, всё пучком. Нормально, я не против.

- Ты считаешь? Выходит, я могу теперь напиваться с регулярностью… э-э-э, с регулярностью изменения тактовой частоты излучения двойной звезды СР-73658?

- А такая есть?

- Павел! Я ощущаю в твоём голосе недоверие, а это не есть гут…

Это у нас с Пашкой такая игра: - я стараюсь запутать его какой-нибудь галиматьёй, он делает вид, что в эту галиматью верит, старается не влезать в спор, не потерять нить разговора, и тогда я получаюсь проигравшим, а если нет…

- Регулярно, это как, - часто, что ли? Нет. Хотя, конечно, дело твоё, но ты учти!

- Учту…

- Вот. Блин, сбил ты меня… не-е, погодь, я говорю, что вчера я тебя таким первый раз видел, и ничего, не смертельно, в этом смысле.

- Не смертельно, согласен, но близко к тому, и Пулемёт меня сейчас добьёт, - отзываюсь я, сворачивая во двор, где живёт наша бабушка…

А наша бабушка живёт не одна, она живёт с Виктором Максимовичем. Мой отец уже давно умер, мне тогда семнадцать было, да и до того лет семь мы не жили вместе, мама и папа развелись, хотя с ним я и после этого поддерживал самые лучшие отношения… Иногда так бывает, что для того, чтобы любить человека, нужно с этим человеком находится на некотором расстоянии, не обязательно очень большим должно быть это расстояние, но оно должно быть. Это наш с отцом случай.

Вот, а шесть лет назад у мамы появился Виктор Максимович. Отличный мужик, прекрасный человек, да по-другому и быть не могло, по-другому я бы не допустил, уже и тогда, шесть лет назад, я был достаточно… короче, уже и тогда у меня были разные возможности… м-м, влиять на людей и на их решения, так скажем. И не последнее место в ряду этих возможностей занимает Сергей Николаевич, хотя и не только он, - он такой специальный инструмент, ultimoratio, на крайний случай. Но Максимыч оказался классным мужиком, и всё у них с мамой устроилось, в общем, неплохо. Опять же, за исключением некоторых частностей, ну, да про частности я уже упоминал, правда, в связи с собой, а сейчас речь о моей маме и, главным образом, о Викторе Максимовиче…

Они с мамой даже расписались, что ж, и тут я был не против, я считаю, что так даже лучше…

Да, сам Максимыч. Нужно, наверное, сказать пару слов о нём. Да нет, конечно, он достоин гораздо большего количества слов, заслужил, но я ограничусь немногими. Он военный лётчик, подполковник в отставке, дальний бомбер. Летал на Ту-22К, был у нас такой самолёт, а может и сейчас есть, не знаю… Да не важно это, на чём он летал, важно, что он теперь с моей мамой, ну, и выходит, с нами.

Кстати, прикол, - Вовка с Максимычем сразу вступил в тесный контакт. Интеллектуальный!.. Интеллектуальный, хвала Богам, не более того. А мне и этого хватает! Как начнут они про самолёты, всё, - мама, роди меня обратно!.. Вовка ведь всерьёз увлекается авиацией, ну а Максимычу такого преданного и благодарного слушателя для полного счастья и не хватало… Ну, например. Мы собираемся пострелять ворон из моей новой винтовки, - кстати, WeatherbyMarcV, не хрен собачий, легенда! - а Вовка по телефону слушает, как Максимыч ему рассказывает про нештатную ситуацию в 89-ом, во время пуска с его самолёта крылатой ракеты Х-22ПСИ по 600-му полигону, врёт, разумеется, напропалую, а Белова не дозовёшься…

Но что уж тут, Вовка есть Вовка, а Максимыч есть Максимыч.

Его бывшая жена живёт в Белоруссии, взрослые дети, - две дочери, - там же, живут своими семьями, как и положено… Ладно, вода это всё, про его бывшую и дочерей, к Вовке Белову это не имеет никакого отношения, Максимыч имеет к Вовке отношение, то есть, именно с Максимыча всё и началось…

- Мама, даже не думай, я эти твои яблоки в рот не возьму, и в Абзаково я их не возьму, тоже мне, мечта Мичурина, у них и вид-то…

- Да какой у них вид, Илья? Вид, как вид, скороспелки… Тимурка грызёт.

- Вот это для меня не довод, он и не такое грызёт. Виктор Максимыч, а у вас минералка есть?

Максимыч сочувственно смотрит на меня, бросает быстрый взгляд на маму, идёт на кухню, - я изнемогаю, - кричу ему вслед, что мне можно без стакана, - он возвращается с бутылкой минералки. Что там? «Шадринская» какая-то, ладно…

- Гр-рм! Минералка. Тебе, Ил, сейчас бы хорошо…

- Витя!

- Мама… Не надо мне ничего, Виктор Максимыч, крепче минералки, да и за рулём я, но за заботу спасибо. Да где пацаны-то пропали?

- Илюша, может мне сходить, поторопить их?

- Да уж, мам, сходи, пожалуйста, я в Абзаково хочу, под сень вод и древ, и чтобы меня овевал лёгкий горный ветерок, напоённый свежестью и ароматами вековых дикорастущих хвойных великанов…

Мама, с сомнением глянув на меня, идёт за мальчиками, наверняка они во дворе с Бобиком дурака валяют, а Максимыч выдав очередное фирменное «гр-рм!», начинает мне рассказывать про «шпагоглотание», я борюсь с тошнотой, но слушаю, куда деваться, терпи Ил…

- Так вот, представь себе, Илья, такое было впервые на отечественных самолётах, до того о лётчиках, об их комфорте, особенно не заботились. А теплоносителем в этой системе охлаждения был… - Максимыч выдерживает драматическую паузу, торжествующе смотрит на меня, и выдаёт: - Спирт! Чистый этиловый, медицинский!

- О-о-о, м-м-м, не на-адо-о…

- Ладно, ладно, ты погоди, выпей вон минералочки, я про спирт не буду. Во-от, а уровень… жидкости замерялся таким щупом, как в автомобиле, ну, разумеется, больше был щуп. «Шпага». И, соответственно, отсюда - «шпаголотание». И иногда это заканчивалось… эксцессами. Ну, ты понимаешь. Особенно на праздники. И что? Недовольные этим жёны, наши боевые подруги, обратились к командованию, ну а обеспокоенное командование обратилось к Главному, к Туполеву! Вопрос решался на самом высшем уровне, Илья, уверяю тебя! - и опять пауза, воздетый к потолку палец, значительный взгляд… - А у Андрея Николаевича, должен тебе сказать, Илья, было правильное чувство юмора, и понимание ситуации в строевых частях тоже у Главного было правильное. И он ответил…

О, Боги, ну что за наказание? Я в меру сил изображаю интерес, включаюсь, и спрашиваю, ведь именно моего вопроса ждёт Виктор Максимович Подоленчук, подполковник Дальней Бомбардировочной Авиации в отставке…

- И что же ответил Андрей Николаевич Туполев обеспокоенному командованию?

Донельзя довольный моей реакцией Максимыч, сдерживая смех, отвечает:

- А он ответил следующее… Причем, заметь, Ил, ответ был по всем правилам, официальным, с приложением заключения специалистов КБ, с подписями, печатями и всеми необходимыми визами и грифами…

- М-м-м…

- Хорошо, я заканчиваю. В этой чрезвычайно серьёзной бумаге говорилось, что в КБ запрос командования ДБА был внимательно рассмотрен, изучен, проведены все необходимые НИОКР и исследования (см. прилагающиеся заключения), и далее следовал вывод…

- Да какой вывод, гори он огнём?!

- Гр-рм, экий ты сегодня… Да, вывод. Туполев заявил, что спирт заменить, конечно, можно, но по соображениям эффективности-качества, для замены подходит лишь армянский коньяк «Арарат», достоинства не ниже пяти звёздочек, а предпочтительно КВК!

Ну, и чего так ржать? Хотя, согласен, смешно, если, конечно, это соответствует действительности, а впрочем, это смешно и само по себе… Я, посмеиваясь, думаю, что старые лётчики похожи на старых рыбаков…

Тут приходят мои пацаны, моя мама, и наша собака. Бобик, лизнув меня, сидящего в расслабленности, в щёку, тут же бежит на кухню, я отплёвываюсь и выжидательно смотрю на Тимура, а Тимур, поджав губы, смотрит на меня, потом подходит, хмуро суёт мне руку, я с тоской осторожно пожимаю его прохладную ладошку. Тимка вдруг смеётся, бросается мне на шею, лезет целоваться, у меня отлегает от сердца, Боги, как я его люблю, Пашка смеётся, мама и Виктор Максимыч тоже смеются, неужто обошлось?

- Папа, а у Бобика клещ! А Пашка его вытащил, вот такенный, прикинь, а Пашка его ногой, ну-у, кровь ка-ак брызганёт! Бе-е-е! А Бобик не заболеет тогда, а, пап?

- Заболеет, лечить будешь. Тима, поехали с нами, мы с Павликом скучаем, поехали, хватит дуться.

- Скучаете? И Пашка? Чо-то, как-то… Пашка, ты, что ли, скучаешь? Ну-у… ладно, поехали, только тогда это, только я вечером только, а сейчас я не смогу тогда, дела у меня, папа, вечером поехали, я же сейчас на день рождения иду, пап, у Жендоса днюха, он с вечера звонил, я обещал, а ты можешь ехать, а Пашка со мной побудет до вечера тогда, а там… ты чего, пап?

- Нет, ничего. Вечером, так вечером, Паш, ты как?

- Да мне-то…

Но Пашка не договаривает, его тут же перебивает Пулемёт:

- Пашка, Пашенька, а можно я к Женьке твою «Диану» возьму?

Но здесь уже я не даю ничего ответить Пашке, я решительно заявляю:

- Нет! Тимур, нет. Вот можешь, что хочешь делать, хоть по новой дуйся, но нет. Мало того, что я тебе запрещаю к Пашкиной винтовке прикасаться, я и твой «Иж» несчастный не разрешаю тебе брать, а особенно к Жене на день рождения, хватит прошлого раза! Блин, мама, ты уж не встревай, Виктор Максимыч, скажите ей! Они у Кирилла тир устроили, люстру кокнули, я весьма содержательную беседу имел по этому поводу с отцом Кирилла! Пулемёт, объясни ты мне, какого ты по люстре попал, как так можно-то, вообще…

Пулемёт. Тимка стал Пулемётом в первом классе, до этого он много кем был. И черепашкой-ниндзя, и покемоном, и Арагорном, и рыцарем-джедаем, и много ещё кем, всего и не упомнить, но вот в первом классе он стал Пулемётом, и я думаю, он им и останется навсегда.

Он стал «Тимкой-Пулемётчиком», эта конструкция трансформировалась в «Пулемёт», затем уже и в «Пульку».

Мы тогда ещё жили на старой квартире, и однажды, одним прекрасным ужасным днём, я чистил свой Блейзер, - тогда я ещё охотился, - Таня старалась мне всячески мешать, Тимка-Покемон копошился на ковре у меня в ногах, и тут, - как в хреновом фильме, - зазвонил телефон. Танька, взявшая трубку, побелела прямо на глазах: - Илья, Павлик разбился на велосипеде! Ничего не понимаю, витрина какая-то…

Я только и успел кинуть винтовку в сейф, так всё кучей и покидал, затвор, винтовку, принадлежности, мы с Таней пулей на улицу, трясёт нас обоих, ну, а сейф-то я и не закрыл на замок, тетеря! Да…

Ну да, витрина. Пашка въехал на велике в витрину. Огромная такая, стеклянная. Была у нас во дворе парикмахерская, это поначалу, а потом чего только в этом здании не перебывало, даже похоронное бюро, не к ночи будь помянуто, но место такое неудачное, говорю же, внутри квартала, вот ничего там долго и не задерживалось. А тогда там, после очередного ремонта, помещалась какой-то магазинчик, вот Пашка и въехал к ним в витрину…

Небольшое отступление по поводу мальчишек, Богов, стёкол, строек и ещё кое-чего.

Итак, Боги любят мальчишек. Кто с этим не согласен, тот дальше может не читать.

Впрочем, я думаю, что с этим моим заявлением может не согласиться лишь дурак, ну, или тот, кто сам мальчишкой не был, а это, - второе, - обстоятельство я признаю извинительным. Настоящим, нормальным мальчишкой, я имею в виду…

Так, пример из личного опыта. Мне было лет двенадцать, мы с пацанами держали голубей, тогда многие пацаны держали голубей, правда, мало кто увлёкся этим на всю жизнь, да и сам я всегда был к ним равнодушен. Но антураж! Я имею в виду наш, конкретный случай, мы, - четверо друзей, - держали голубей в старом кухонном столе с дверцами, ящичками, огромном, как мавзолей, при соответствующем, блядь, весе!

Про вес, - это я со всей ответственностью. Дело в том, что в целях сохранности поголовья от посягательств конкурентов, мы запёрли этот гроб на плоскую крышу нашей стоящей на берегу Урала девятиэтажки, и ключи от крыши были только у нас… Какой оттуда был вид… Да. Позже, там, напротив, построили Ледовый, но и тогда было красиво.

Ну, а голубей надо гонять. Гоняли. Ограждения на крыше не было, лишь невысокий парапет, а мы гоняли. Бегая, со свистом размахивая руками, по этому сучьему парапету, упиваясь счастьем, детством, адреналином, а Боги смотрели на нас, любовались нами, и не давали нам с этой крыши свалиться. Незнакомое ощущение? Думаю, тем, кто был настоящим, нормальным мальчишкой, это ощущение знакомо.

А стройки? Помните стройки своего детства? Я помню. Подвалы с торчащей, - словно сарисы македонской фаланги, - арматурой, помните? В полной темноте, и при этом в кайф поиграть в прятки. И лестницы с ещё не поставленными перилами. И ещё, и ещё, и ещё множество всякого подобного. Ныряние в месте с незнакомым дном, причём с разбега, рыбкой, бестолковой мальчишеской башкой вниз… Помните?

Да, помните, и соглашаетесь, - те, кто до сих пор читает, - Боги любят мальчишек.

Но беда в том, что Боги очень уж вздорные существа. Они могут уснуть, могут отвлечься, а могут и сделать что-то такое, чего нам, смертным, не постичь, и вот тогда она, - беда…

Нет, в тот день обошлось, но Боги решили нас с Таней предупредить, причём дважды подряд, и это предупреждение холодным голубым пламенем светится у меня в душе по сей день, и я никогда не забуду смысла этого предупреждения, и как только я не поседел тогда, - не знаю…

Пашка оказался абсолютно цел. В таких случаях говорят: «отделался лёгким испугом», - но и насчёт испуга я тоже не уверен, скорее уж мой старший был доволен до невозможности. Ха, ещё бы. Авантюрист… Но картина ведь и правда, была впечатляющая. Страшными ятаганами рассыпанное на асфальте стекло, суета многих людей вокруг осознающего свою значимость в этом мире Пашки, мои и его мамы глаза. И ни одной царапины, а ведь вся Пашкина футболка превратилась в аккуратно порезанные лохмотья. Колёса его велика. Причём, не только переднее, но и заднее. Уму не постижимо.

За охами, вздохами, Таниными слезами, моими скупыми обещаниями Пашку выпороть, за Пашкиным растущим самомнением, - за всем этим я вдруг вспомнил, что сейф с оружием я не закрыл, и что Тимка дома один, а сейф с оружием открыт, а у Тимки ракетный двигатель в одном месте, и ещё, что руки у него постоянно чешутся на мои стволы, а сейф с оружием…

Я ворвался в квартиру. Ворвался… звучит как-то… врывается нетерпеливый влюбленный к объекту своей страсти. А я… Да чёрт с ним, - короче, залетаю я домой, переполохавшаяся в конец Танька следом, Пашка там, в подъезде, гремит останками своего велика…

На меня чёрными антрацитами внимательных глаз, смотрели все пять тогдашних моих стволов, расположенных на предметах обстановки по всем канонам стрелковых уставов, оборонительных их разделов, а Тимка задумчиво выбирал из солидной кучи патронов, лежащих перед ним на ковре, очередной, подходящий с виду по размеру, и пытался его затолкать в открытый патронник «Лося»…

Таня меня тогда чудом не пристрелила, мудака, Пашка не допустил…

А потом мы вчетвером хохотали, так смеются только очень любящие друг друга люди, пережившие вместе что-то сильное, а я думал тогда, - пусть вот это переживание будет самым страшным переживанием в нашей жизни, но утомлённые мною Боги уже занимались кем-нибудь другим, и не услышали меня…

- Пап, да чёрт с ним, не цепляйся, а то всё по новой пойдёт. Пулька, я тебе «Диану» совсем отдам, только чтобы дома, условие такое, понял, и только со мной, а то и точно, переколотишь всё…

- Базар?.. Паханище, - ты брат!

- Илюша, это плохо, - то, что мальчики с самого детства с оружием!

- Мама! Оружие, тоже мне… Воздушки, подумаешь.

- Гр-рм, Тома, это нормально.

- Мама, послушай знающего человека. Максимыч, вы офицер и джентльмен, снимаю шляпу…

- Вы все одним миром мазаны, мужики, одно слово! Что тут нормального, Витя, скажи на милость?

- Это и нормально, вот кто-то из великих сказал, не помню кто, что извечная страсть мужчины к оружию, - есть явление нормальное, а ненормально как раз обратное.

- Ах, какие слова, Виктор Максимыч! - кто, вы говорите, это сказал?

- Не помню, Илья.

- Жаль. На Черчилля похоже, его стиль… Тимур, рот закрой, этот разговор тебя не касается.

- Ещё как касается!

- Яблоко от яблони. Твоё воспитание, Илюшка, полюбуйся.

- Это комплимент, мам? Так, Тимка, если ты собрался на день рождения, хватай Бобика, и чешите к машине, я сейчас.

- Бу сде!

- Пап, я с ними.

- Павел, ну чего ты с голым пузом шастаешь, в городе ведь мы, а ты, как какой-нибудь… я не знаю, как Чичеллина, какая-то, право слово!

- Ой, не могу! Пашка Чиполлино!

- Мелкий, ты лучше глохни! А ты… ладно, с тобой вечером разговор будет. Баба, я там ягод насобирал, во, смотри, все коленки ободрал, а папа их взять забыл, у него сегодня голова мягкая…

- Сам ты…

- Ягоды сейчас ещё не переспелые, крепенькие, гр-рм, самая подходящая кондиция для варенья…

- Да валите вы в машину! Паш, держи ключи.

- Баба, пока, Виктор Максимыч, чао!

- Пока ребята.

Ёлки, а ведь моё состояние значительно улучшилось! Всё правильно, не кардинально, но ведь улучшилось… У вас есть семья? Настоятельно рекомендую. Разумеется, любящую…

- Виктор Максимыч, я вчера хотел позвонить, да не случилось, мне по е-мейлу пришло сообщение из Пентагона, они отправили официальный ответ почтой, думаю, через месяц придёт.

- Что, серьёзно? Гр-рм, Ил, не ожидал, если честно. А что в ответе?

- Не знаю, всё придёт письмом, в сообщении только факт вашего запроса, тема, - ну, бой над Прагой в мае 45-го, - факт отправки ответа, подробно будет в нём, я полагаю.

- Надо же… Спасибо, Илья.

- Да вы не особенно рассчитывайте на них, Виктор Максимыч, облажались ведь их пилоты тогда, они же на наших кинулись, союзнички, мать их, Пентагон может и того…

- Может, конечно, но всё равно, спасибо. Эх, мне бы тот эпизод подтвердить, я бы тогда этот бой наверняка с Эрихом Хартманном связал, и готова статья. И ведь какая бы получилась статья, - лучший асс Люфтваффе провоцирует схватку наших и американских истребителей, гр-рм, и в результате лучший советский асс сбивает два Мустанга!

- Да, Кожедуб был крутой дядя, - хм, чего же, интересно, сам Хартманн их мочить не стал, а на наших навёл?.. Ну, хорошо, поехали мы. Да, мам, у вас как с деньгами?

- Ты хочешь попросить?

- Да ну тебя…

- Нормально у нас с деньгами, правда, Витя?

- Деньги? Есть деньги. Гр-рм! Ты что, Илья?

- Ну, извиняйте… И прощевайте, не провожайте! Валяйте, отдыхайте.

- Проваливайте… И не забывайте, заезжайте.

- Погоди, Тома, у меня к Илье дело. Ил, ты сразу в Абзаково?

- Пульку с Пашкой домой закину, потом в прачечную мне надо, а потом уж в Абзаково. А что?

- Илья, у меня просьба, не в службу, а в дружбу, неудобно, право…

- Да в чём дело-то?

- Да понимаешь, какое дело, я тут одному кадру бутылку должен, «Волга» у меня заглохла позавчера, трамблёр чего-то, а он помог…

- Так. Что я-то должен сделать?

- Ну, я же и говорю, завёз бы ты ему бутылку, он сторожем работает, на стоянке, это от вас недалеко, на Тевосяна, правда, в самом конце.

- Ну… Ладно, завезу. А чего вас туда занесло? Впрочем, не важно, завезу.

- Да? Вот как хорошо, так мне ехать не хотелось, а проставиться надо, помог ведь человек, спасибо, Ил.

- Мне водку купить?

- Гр-рм, есть у нас, Тома, будь добра…

- Мам, только ты заверни, пожалуйста, глаза б мои… Виктор Максимыч, координаты стоянки, как сторожа зовут, и поехал я…

Вот так. Колесо кармы крутанулось, Умная Судьба решила, что нам с Вовкой пришла пора встретиться, и я поехал на стоянку, отдавать долг Максимыча…

- Пап, так ты езжай, не волнуйся, всё пучком, а вечером мы с Пулькой на такси приедем, ты не тревожься.

- Павел, я на тебя надеюсь, только ты, когда будешь такси заказывать, сразу оговори, что вы с собакой будете.

- Ёлы-палы! Не первый раз, что ты, блин…

- Ладно, не бухти. Хотя, зря ты Тимке разрешил Бобика к Жене взять…

- Да пускай веселятся, и тебе спокойней.

- Ну, всё, позвонить не забудь.

- Пока.

И я поехал на Тевосяна. Это, и правда, совсем рядом. У нас, в Магнитке, в последние годы южная окраина города становится престижным местом, - самый чистый воздух, много свободной земли, элитные дома, - ну, по местным стандартам, - в одном из таких живём и мы, ну, а Тевосяна, хоть и без излишеств, но тоже довольно милая улица. Правда, застроена с одной стороной, с восточной, - и сразу степь, лесопосадки, километрах в пяти дальше к западу Башкирия, - красота, одним словом…

Ну, вот, собравшись с духом, не переставая бросать короткие взгляды на мальчика, который сейчас спит, не зная о том, что я пишу про него, я начинаю рассказывать о нашей с Вовкой встрече, о том, как мы познакомились…

Я отдал бутылку водки сторожу и, отъехав от стоянки, вдруг решил, что мне нужно покурить. Многие с похмелья не переносят табачный дым, но я не из их числа, я курю, - ну, вообще-то, не так, чтобы очень, пачки Нэт Шерман мне хватает дня на три. И я останавливаюсь на совершенно пустой дороге, справа дома, слева зелень полей, я вылезаю из машины и закуриваю сигарету, ни о чём не думаю, вернее, думаю, что, кажется, меня отпускает…

Вовка Белов появился в моей жизни из-за угла дома. Я сразу его заметил, ну, это-то ладно, заметил себе, и заметил, - метров пятнадцать между нами было, и я стоял к нему лицом, - короче, заметил. Но я сразу обратил на него внимание, уж очень странно Вовка двигался, он шёл, - плёлся, - согнувшись, внимательно разглядывая землю у себя под ногами, а самими ногами делал такие… кренделя, что ли, - широкие, дугообразные движения ступнями, - ясно, пацан что-то ищет, - а трава между домом и дорогой высокая, вот и…

Тут и мальчик меня заметил. Ну, я не знаю, обычно в такой ситуации люди смущаются, как-то так, что ли, - ведь когда ты наедине с собой что-то ищешь, это ведь как-то… ну, личное, что ли. А этот пацан испугался. Ясно, отчётливо, совсем по-детски. Он попятился, и глаза…

И я тут же отвернулся, блядь, не люблю я такие ситуёвины, не то, чтобы я уж очень тактичный человек, но я не люблю, когда меня смущаются, а уж тем более, пугаются, а уж тем более, без причины.

И тут же повернулся снова к пацану, было в парнишке что-то… такое что-то…

А вот самого парнишки уже и не было. Он никуда не мог деться, - пара секунд, - если только раствориться в воздухе успел бы он за это время, но так ведь не бывает, - в нашем Мире, во всяком случае…

Я… Прервёмся. Я полагаю, что мне надо, - необходимо, - кое-что прояснить про свою персону.

Я читал подобную литературу, многие читали такое, раз вы сейчас читаете эти строки, значит, вы читали подобное и раньше… А может, и не читали, - ну, тогда тем более, стоит кое-что прояснить.

Так вот, зачастую, - да нет, сплошь и рядом, - в подобной литературе один из действующих лиц, - как правило, главный герой и повествователь, - выступает в роли… м-м, ну, этакого неопытного, ничего о себе не знающего первоклассника, - особенно, когда он взрослый…

И вдруг! - встреча! - взгляд! - Любовь… И в меру сил и таланта автора, далее следуют разнообразные переживания рефлективного характера, открытие истинного, главного Я.

Ну, постельные сцены я не комментирую, это другое…

И внутренний мир героя, в ходе этих самых разнообразных переживаний рефлективного характера, раскрывается и преобразовывается перед умилённым читателем в угодном автору и, что немаловажно, в угодном читателю плане, - что уж тут, ведь читатель, - это вы и я, и если мы читаем эту литературу, ориентация наша очевидна, nespas?

Вот я тут упомянул взрослого героя. Всё верно, если ты мальчишка, подросток, и у тебя это впервые, и Любовь, и ты летишь, тогда ты переживаешь лишь о том, чтобы этот полёт не прервался, а в какие цвета окрашены крылья твоей Любви, - какая разница, ведь ты на них летишь, эти крылья у тебя для того, чтобы летать…

А когда ты взрослый? Чтобы мужчина, - настоящий, нормальный вменяемый взрослый мужчина, - чего-то не знал про себя? Нет, не пустяки, - а не знал ГЛАВНОГО? Право, не очень я в это верю, хотя, может быть, конечно… Нет, господа мои, - во всяком случае, это не про меня.

Нет, говорю вам. Я про себя всё и всегда знал. И тогда знал, когда мы встретились с Вовкой, и до этого я про себя всё знал. И никаких переживаний рефлективного характера по этому поводу у меня не было. Никогда, даже в подростковом возрасте. Не знаю почему, а ведь я как раз знаю, твёрдо знаю, что рефлексия по поводу своей нетрадиционной ориентации, вот это как раз дело обычное. Повторяю, я не знаю, почему я не переживал, - не копался я в себе, - в силу не склонности к рефлексии, по-видимому, я не склонен и к самоанализу. А ещё, может быть, потому что у меня была Таня, но ведь и она появилась у меня не сразу…

Впервые я влюбился лет в тринадцать. В одноклассника, кстати, его тоже звали, - зовут, - Вовкой… Вот можете мне верить, можете не верить, но мы стали лучшими друзьями. Не сразу, но стали. А потом, гораздо позже, дошло и до секса, и это был дар, который сделал мне мой друг и любимый. И мы до сих пор дружим, хотя он и живёт теперь на другом конце страны, но это не важно, ведь дружба, это как память, всё зависит не от расстояний и времени, а от тебя самого, помнишь ты что-то, или нет, как бы давно и далеко это не было. И мы с Вовкой, - тем, первым Вовкой, - мы это помним.

Секс. Да, это важно, очень важно, это вершина, если нет секса, можно просто сойти с ума. Ну что ж, был секс. Да полно было секса, - нет, я не могу сказать, что я часто менял партнёров, а уж тем более партнёрш, Таня была для меня главная женщина на свете, но секса было предостаточно, и самого разнообразного. И когда я сам был мальчишкой, у меня был не только тот, первый Вовка, был и другой мой выбор, к человеку, который был старше, и тоже любовь. И позже, когда я сам уже был взрослым, у меня был мальчик, но тогда у нас с ним не сложилось, Умная Судьба готовила нас с Вовкой Беловым друг для друга…

Кстати, ненавижу это паскудное словечко - «заяц»! Услышал я тут недавно как-то раз, - Пашку моего на улице так один дядя назвал, я тогда… блядь, не буду, не в этот раз…

Та-ак, вот вы сейчас подумали: - Хорош гусь, на его сыновей, значит, чтобы никто, а сам-то, сам с Вовкой Беловым, а ведь Белов тоже чей-то сын…

Господа, я вам сейчас расскажу про Пашку. Блин, большое, что-то, получается отступление, но ладно…

Пашка в гораздо большей степени похож на меня, чем Тимка. Да, Пулемёт моя кровь и плоть, а Пашка нет, но именно Павел моя копия. Да я не про внешность, хотя все вокруг и поражаются нашему с ним внешнему сходству, - и так тоже бывает. Вот, а главное, - Пашка, это моя ментальная копия. И я не знаю, радоваться этому, или нет, но в сексуальных, а самое главное, в любовных предпочтениях мой Павел, - это моя копия.

У него есть девочка. Света. Но… это так принято. Да нет, Пашка не лицемер, куда как нет, и Света ему очень нравится, но любит он Олега. Да и секс со Светой… не может об этом быть и речи, ясно ведь, а с Олегом у Пашки тут всё нормально, - или ненормально, это уж как вам угодно, - но у них, как вершина, есть полноценный секс. А Олег старше Пашки, так-то. Хотя, вы сейчас снова можете меня обвинить в некоем лукавстве, ведь Олег старше моего Пашки всего на три года…

Это нам, взрослым, кажется несущественным, - что там, подумаешь, три года… Господа мои, а вот вы сами, apropos, вспомните-ка себя в четырнадцать лет, ну-ка! Когда тебе четырнадцать, а твоему другу и любовнику семнадцать, - это я вам скажу! - если у вас такого не было, - или вы это забыли, - хотя, как такое забыть? - я вам говорю: - это кажется очень даже существенным…

И вот ещё что, в заключение, а то пора мне возвращаться к Вовке Белову, пора мне его спасать… Расставим все точки по полагающимся местам. Если бы у Пашки появился не Олег, а старший, чем Олег друг, - по-настоящему взрослый, - я бы не протестовал. Боги, я призываю Вас в свидетели, я говорю правду! Как вам это заявление, не подумалось ли вам сейчас: - Мол, ни хуя себе, прямо какая-то Древняя Греция, да не поверим мы тебе, Ил! Ваше право. Но всё же, несмотря на ваше недоверие, - это так, я бы не возражал, - ревновал бы, - да, наверняка! - хотя, не в сексуальном отношении, а по-отцовски, - и ещё как друг бы я ревновал, - но не мешал бы. При одном условии, - да, конечно, как же тут без условий! - при одном условии: чтобы Пашка выбрал этого взрослого САМ, как и я, сам в своё время выбрал, как и меня самого выбрал Вовка Белов… И никаких «зайцев»…

Так-то. А к Древней Греции, к гомоэротизму, к гомофобии, и ещё к кое-чему я позже вернусь, но не сейчас, я же говорю, - сейчас мне пора спасать Вовку Белова…

Что за?! Блядь, да куда парень-то делся? Допился я, что ли?.. Х-говорила мэнэ мамо…

Я, выбросив бычок, осторожно, словно по минному полю, покрывшись холодным потом, двигаюсь к тому месту, с которого исчез мальчик.

- Это… парень… Ма-альчи-ик… Да ебит твою мать, куда он делся-то?! Мистика…

И после некоторой паузы, откуда-то снизу, из травы, раздаётся жалобное и протяжное:

- Ту-ута я-а…

Мне вдруг становится смешно, так вот, без перехода, я же с похмелья…

- Иде это, - тута? Щас, трава, блядь… - и мне уже не смешно, я пугаюсь, так же, без перехода, ведь передо мной в траве виден какой-то люк… - Опа! Ты здесь? Парень?

- Да-а…

- Вот это ни хуя себе! Как это ты так, вот ведь тетеря, блядь!

- Я… Ой!

- У-у-у… Чо там у тебя, ты как, цел?.. Чо молчишь-то?!..

- Да цел… вроде… не знаю…

- Заебись, не знает он... - бормочу я себе под нос, лихорадочно соображая, что делать. - Так, щас я… Так, пацан, ты потерпи чуток, я к машине смотаюсь, возьму там, что надо, и вытащу тебя. Ладно?

- Угу-у…

Короче, Вовку я вытащил, я не буду, господа, вас утомлять техническими деталями процесса, - вытащил, и всё…

Всё, да не всё, а начало…

- Ой-ёй-ёй!

- Чего? Нога, что ли?

- Ну… Кажись… Я там на какую-то доску упал, чо-то такое…

- Сядь на траву… Так, посмотрим… блин, да нету перелома, и на вывих не похоже… Ступня? Где, сама подошва?.. Дай-ка… Нет, кроссовок снять надо… Ого! Кровь. Гвоздём, что ли… Тихо, тихо! Ничего страшного… так… Думаю, пустяки, повезло тебе пацан, подошва у кроссовка толстая, но… Ты где живёшь?

- Тут вот, в двадцать седьмом доме, - мальчишка кивает головой на девятиэтажку, - во-он мои окна, на пятом… ой!

- Ой, не ой, а пошли домой, я тебе помогу дохромать, хотя, по уму, тебе в больницу надо, но это уж пусть твои предки решают…

Пацан недовольно морщится, смотрит на меня, качает головой, потом хмурит высокий ясный лоб, сводит прямые брови, и сердито говорит:

- У меня только мама, и то, она на работе.

- Дела. Да, как-то это…

- Уж как есть, - всё так же сердито отзывается пацан, потом натягивает носок, берётся за кроссовок и очень знакомо, почти как мой Пашка, шмыгает носом, знаю я это шмыганье, оно предшествует слезам…

- Так, ты на меня не уркай! Я тебя в этот люк не кидал, я тебя, наоборот… А ну, оставь башмак!

Пацан испуганно вздрагивает, испуганно смотрит на меня, испуганно отодвигается…

- Ну, то-то. Нечего мне хамить, ясно? А ну, вставай, да брось ты свой кроссовок, надо же рану обработать, у меня в машине аптечка… Ну, и молодец, что не хамил, да ты меня не бойся, я на тебя специально наорал, это такой противошоковый метод… А я не знал, был у тебя шок, или нет… Погоди, хорош прыгать, дай-ка я тебя… Да ты! Цыц мне тут, инвалид, тут и нести-то, авось не сломаюсь… А тебе-то чо неудобно? Во, блин, - его несут, а ему неудобно… Ну, вот, приехали, погоди, я машину открою… Инфинити… Да какой внедорожник, это кроссовер… Вот тебе и ого… Так, перекись, м-м, бинт, так, это что, мазь какая-то, чёрт её знает… Да? Значит не надо, ожогов у нас нет, а ты про мазь откуда знаешь?..

Мальчик говорит, что у него мама медсестрой работает, вот, ну и у них дома полно лекарств, вот он и разбирается немного, а сейчас она на сутках дежурит, но это даже лучше, а то бы ему влетело… Я его уже хорошо разглядел, заметил, что он красивый мальчик, но без изысков, простая, ясная красота, мой Пашка намного ярче, да и Пулемёт, хотя он и малёк совсем… Но что-то, определённо, в мальчике такое есть… И дружелюбный. Разговаривает, рассказывает мне всё…

- Ладно, теперь, я думаю, можно и обуваться… Вот что… а скажи, как тебя зовут?

- Вова… Владимир Белов меня зовут, - добавив в голос солидности, мальчик исправляет Вову на Владимира…

- Владимир? У меня друга так зовут, хорошее имя. А я Илья Григорьевич. Ах, да, - Илья Григорьевич Герасимов… Мне тоже, хотя, обстоятельства нашего знакомства могли бы быть и не столь драматичными… Нет, это я так. Послушай, Володя, вот ты говоришь, что у тебя мама медик, - выходит, ты сам должен понимать, что всё равно тебе надо в больницу… Цыц! Будешь ты мне тут! Гвоздь ведь наверняка ржавый был, а если заражение, это как?.. А вот пусть в больнице и посмотрят… Слушай, ты мне лучше нервы не трепи, я и так сегодня не в себе, состояние у меня самое подходящее, чтобы тебе по шее дать… Значит так, я тебя сейчас в травмпункт отвезу, пусть они там… А потом обратно привезу! Ё-моё, ты что, думаешь, я тебя по дороге убью, что ли, или изнасилую? У меня у самого, чтобы ты знал, старший сын примерно твоего возраста. Сколько тебе?.. Ну вот, и Пашке моему четырнадцать…

- Я не знаю…

- Тебе и не надо знать, у меня социальный статус выше, знать надо мне. И я знаю, говорю же, поедем, если нужно, укол тебе сделают, делов-то, и обратно. Я не уверен, но, по-моему, ты уколов не боишься, во-от, хотя… да нет, но ты мои сомнения развей, едем на укол, продемонстрируй мужество, изначально присущее нашей несчастной, великой и такой терпеливой нации…

Вовка удивлённо смеётся, хм, а ты как думал, это же я так на Пашке натренировался с подростками разговаривать, тут главное мне тебя рассмешить, и чтобы ты понял, что я не мудак какой-нибудь…

- Ладно… Едем. Да и то, я на такой тачке не катался ещё.

- Вот. Приятно слушать, а то - «бе-ме», - а скажи, на каких ты тачках катался?

- Ну-у… Да фигня, эта круче всех.

- Так, ты бы всё-таки кроссовок не обувал, Вовка, мало ли… Устроился? Погоди, а куда мы поедем?

- Только не на Набережную!

- Что так? У тебя там, что ли, мама работает?

- Ну…

- Хорошо, но и на Левый Берег мне тащиться неохота, - далеко, вдруг ты от потери крови умрёшь, - поедем в Медсанчасть, на Грязнова… Что смешного?

- Так просто. Потеря крови, - смешно…

- Ты ненормальный, парень? Что тут может быть смешного? Хотя, беру свои слова назад, мои сыновья тоже бы решили, что это смешно, особенно младший.

- Ну и вот. А сколько вашему младшему?

- Одиннадцать. Но дело не в возрасте, просто он такой… короче, он бы повеселился от души.

- Ясно…

- Да? Смотри-ка ты, ясно ему… А вот мне не ясно, как ты в этот люк свалился? Это ж надо! Нет, его конечно, не видно в траве, да какого ты под ноги-то не смотришь? - Вовка молча, склонив голову к левому плечу, - я скоро привыкну к этой его манере, - Вовка молча смотрит вперёд, шмыгает носом…

- У-у… Ладно, молчу, хотя, мне до чесотки интересно, чего ты там такого искал… Вот бы здорово было, если бы тебя сейчас в больнице оставили, я бы тогда быстренько к этому люку смотался, и нашёл бы я тогда там… Что? Наверное, что-то очень ценное, может быть даже кошелёк, а что? Запросто, - хм, у нас собака есть, Бобик зовут, так он, зараза, мне только пустые пластиковые бутылки таскает, да ещё башмаки какие-то, драные, а тут, - кошелёк… Ты что там искал, - уж не бычки ли?

- Ещё чего! Я бычки не сшибаю, у меня деньги есть на сигареты!..

Вовка испуганно смотрит на меня, - ясно. Теперь вот всё ясно, он там сигареты спрятал, а может, потерял, вот и искал.

- Ну и всё, делов-то. Куришь, значит…

У мальчика прошёл испуг, да и не испуг это был, - так, растерянность, и Вовка уже с вызовом смотрит на меня, и с вызовом отвечает:

- Ну и что, ну и курю, подумаешь, вам-то что? Все курят, вот ваш сын, который мой ровесник, он что ли, не курит?

- Нет.

- Да, как же, щас! Просто вы не знаете…

- Надо мне тебя было… Того! Какое ты имеешь право так судить, не зная ни меня, ни моего сына?

- А чо вы? Ну и всё… Говорю же, все курят, только мамке не говорят…

- А вот тут ты прав, Владимир Белов, мои сыновья уже два года ничего мамке не говорят, умерла их мама…

Вовка теряется по-настоящему, это и понятно, - но я немного удивлён тем, что он так вот сразу мне верит, тем, что в его зелёных глазищах появляется столько сочувствия, подростки сейчас все довольно толстокожие, редкость вот такое повстречать…

- Да?.. Вот дурак-то я… Скотина. Вечно одно и тоже, - ка-ак ляпну чего-нибудь не в тему… Простите меня, Илья… Георгиевич?

- Григорьевич. Прощаю, конечно, и даже перестаю жалеть, что вытащил тебя из люка.

- Ой, я же вам спасибо не сказал, вы же мне, можно сказать, жизнь спасли!.. Вы чего?

- Чего, чего… Плачу. От умиления… Блин, платок где-то свой забыл, дай-ка мне твой окровавленный носок, я сопли вытру…

Вот так вот мы с Вовкой Беловым и встретились. На этом всё могло и закончиться, толком и не начавшись, могло чуть продолжиться, а потом заглохнуть, такое тоже бывает, но говорю же, - Судьба. Она ведь умнее всех, она умнее, чем даже сами Боги.

И пока там и тогда Вовка смеётся над моей немудрёной шуткой, я снова прервусь.

Я не знал, как я буду писать, как буду рассказывать о нас. И не только о нас с Вовкой, а вообще, обо всех нас. Не знал. Может быть, от этого незнания и вынужден я прибегать к такой форме, но что уж, так вот получается, ведь это не дневник, я дневники с детства не терплю. Хм, и вообще, мировая литература начала быть с «Поэмы о Гильгамеше», а не с современных ей отчётов шумерских бюрократов… Нет-нет, - никаких претензий, так, к слову…

Итак, мы с Вовкой встретились, я его вытащил из этого гадского, - столь часто мной благословляемого, - люка, и мы поехали в травмпункт. До этого момента я был достаточно адекватен в своём рассказе, но теперь, возможно, я стану несколько сумбурен, - а может, и не стану, как пойдёт.

Нет, я не влюбился в этого мальчика с первого взгляда, понравился он мне, очень понравился, да. Но влюбиться? Условности, - мы живём в мире условностей и предрассудков, - и самоконтроль становится нашей второй натурой, а зачастую и главной, первой… А рядом ходят, дышат, живут такие мальчишки как Вовка, как Пашка, и ещё много и много таких как они, и эти пацаны нуждаются в любви таких как я, как вы, они достойны этой любви, причём, именно с первого взгляда, и навсегда…

Древняя Греция. Мы, - такие как я и вы, - мы постоянно слышим, читаем, рассуждаем об этой, и в самом деле, великой культуре, об её гомосексуальной составляющей. Но это идеал, уверяю вас, и, как и положено идеалу, - он недостижим. Более того, не так всё там было, как мы себе возомнили, я-то знаю это практически на профессиональном уровне…

Я самому преданному последователю идеи не пожелаю оказаться… ну, например, в Спарте. Сброшенные со скалы, ущербные, по мнению старейшин, младенцы. Агелы, - ну, неплохая задумка, - но ведь там воспитывали воров и подлецов, - это под видом военного воспитания. Мерзостные кровавые сецессии, - и опять под видом военного воспитания, - и вообще, отношение к илотам… Многие из ужасов Третьего Рейха выросли из того общества. Что там, многое из того, что потом происходило в фашистской Германии, может показаться по сравнению с тем, КАК и ЧТО всё происходило в Спарте, детской забавой, игрой подростка, жестокой, но игрой, а там, в Спарте, там всё было по-взрослому, потому что творилось детьми.

Законы Солона, Гармодий и Аристогитон, «Диалоги» Платона, - и ещё миллион великих примеров чистой, государственно-значимой любви взрослого мужчины и мальчика, - да. Моральный и воспитательный аспект тех отношений, - тоже да. Но это то, что до нас дошло, точнее, то, что общедоступно. Хм, «Диалоги», а помните ли вы историю Федона, знаете ли вы её, хотя бы чуть более того, чем упоминает о ней Платон? Ну да, он же был афинянин, причём особый, очень знатный и благородный, не любили такие как Платон вспоминать о том, что Афины сделали с Мелосом, и что стало с выжившими, с Федоном, в частности. Это не тема моего рассказа, да и не хочу я писать о всякой гадости, особенно в связи с Вовкой Беловым, но вы не поленитесь, узнайте, что было с Федоном до того, как он попал к Сократу…

Обратитесь, господа мои, adfontes, к источникам, там есть разные примеры. И не только подобные судьбе Федона, до того как он попал к Сократу, есть примеры, наполненные изумрудным светом идеала.

Тем более отвратительно, что современные потомки всяких Гургов, живущие ныне подле нас, в нашей с вами России, прикрываются этим идеалом, - Древняя Греция… И хотя там не всегда работал принцип «Я для мальчика, а не мальчик для меня», но ведь сам идеал родился именно там.

Мда, - нынешние Гурги, - все эти (…), (…), и им подобные, придумавшие гнусное словечко «зайцы», - а расскажу ка я вам кое-что:

- Когда в Екатеринбурге, - недавно, - взяли (…) и его… кодлу, - не самое сильное слово для этих выродков, - так вот, когда их взяли, я с помощью Сергея Николаевича достал некоторые материалы, связанные с этим делом. Не буду вам рассказывать всего, говорю же, не к месту, но вот одно я вам расскажу. Мальчишки на адресе. Голые, не стремящиеся даже прикрыться, - их спрашивает ошарашенный оперативник: - Что же, мол, пацаны, вы это всё делали за дешёвые шмотки и за немного жратвы? И они отвечают с какой-то детской обречённой бравадой: - Ну да, получается типа того, за конфетки, блядь…

Это ещё что, я, помнится, в своем рассказе «Ладонь, протянутая от сердца…», вскользь упомянул о неких дачах на Рублёвке, я обязательно ещё напишу об этом ужасе, который повседневно происходит с мальчишками, и ведь он происходит рядом с нами…

Но не в этом рассказе, сейчас я рассказываю о Вовке Белове, которому повезло, я рассказываю обо мне, а уж КАК повезло мне… и мы с Вовкой едем в больницу, а главное, что Умная Судьба ведёт нас в новую жизнь…

Собственно говоря, ничего особенного в больнице и не произошло, всё как обычно в таких случаях.

Ах да, простите, не у всех ведь есть сыновья, ну… Хм, тем более что кое-что, всё-таки забавное и примечательное случилось.

Зелёнка, - пацанячья панацея, - равнодушная врачиха, дежурный выговор Белову из уст ея, равнодушное в мою сторону: «Лучше за ребёнком смотреть надо, папаша, чем потом по больницам шастать»… А укола Белову так и не вкатили, хоть я и настаивал, и ведь даже Пашка бы у меня в такой ситуации не отвертелся бы, а этот… зеленоглазый отскочил!

Вовка прячет лукавую улыбку под натягиваемой футболкой, - кстати, зачем надо было её снимать?.. Хитрец, он уже тогда что-то задумал, а я дурак, хоть и у самого растёт такой же хитрец, да ведь они, эти лукавые четырнадцатилетние хитрецы, все они такие разные, несмотря на схожесть их уловок и избитость приёмчиков…

Есть такие… Эти хитрецы превосходно осознают, как они сильны. Их красота, - будь она яркая и изысканная, или простая и ясная, - она всегда неотразима, если они это осознают. Есть и другие, не осознающие своей силы, но они, чаще всего, так и вырастают дурачками, которым не дано постичь Красоту, ведь это познание начинается с самого себя, всё начинается с самого себя, это я вам ответственно заявляю, это я знаю по себе, я ведь был таким же лукавым хитрецом, осознающим свою силу и неотразимость…

Только вот я остался всё же дурачком, но дурость моя иного свойства, и сейчас я чувствую, что краснею, блядь, заметив чёткую белую полоску нежной кожи, чуть выступившей над Вовкиными шортами, и оттеняющую кожу, тоже нежную, но уже загорелую на его спине… И натянутая мешковатая футболка жутко-рыжего какого-то оттенка, эта футболка меня спасает, вот же…

Кстати, о футболках. Какого чёрта наши пацаны так одеваются?

Мода…

Сколько я вот Пашку ни убеждал, - ну, Пулька мелкий ещё, - а вот ни Пашка, ни Вовка, ни шиша не хотят понять, что мода, это для бедных, - что, не нравится? - ладно, хорошо, - мода, это для тех, у кого нет вкуса! Блядь, продаются ведь сейчас приличные, сделанные со вкусом шмотки, - так ведь нет! - все эти штаны-трубы, изобретённые не иначе, как кривоногими всадниками Чингиз-хана, кошмарное нечто, именуемое «бриджами», футболки, напоминающие мне бред углекопа, в смысле, такие же подходящие в качестве одежды, как мешки для угля, даром, что красят этот бред в ядовитые анилиновые цвета…

Мда, это не белоснежные льняные хитоны нашего идеала, куда как нет…

- Видишь? Ничего страшного, а ты…

- А ты боялась, так что ли?

- Владимир Белов, я этого не говорил!

- Ну, так подумали, вот скажите, что нет!

- А ты что, - практикующий телепат? Этого мне только не хватало… И можешь не хромать, «нет жалости во мне, и неспроста!», - Высоцкий, кажется…

- Какой там ещё Высоцкий? Не понял…

- Ух, ты! Получилось!

- Чего получилось-то?

- Мозги я тебе только что запудрил, а ты и попался! Мы о чём говорили?

- Это… Когда? Щас? Ну, про телепатов…

- То-то, про телепатов… Ну, что, поехали, отвезу я тебя.

- Не знаю… То есть, поехали…

Ага, у парня сразу портится настроение. Так. Про телепатов: - я не телепат, но и не нужно быть телепатом, чтобы кое-что понять. Да нет, возможно, мальчику просто не хочется домой, может быть, ему хочется покататься в моей крутой машине, - всё это может быть, но я искоса наблюдая за Вовкой, который, поникнув, уставился в окно, я так не думаю. Но что тогда мне делать? Может быть, вообще ничего не делать, - но кто я тогда буду? И что останется мне, что останется этому дружелюбному красивому мальчику? Короткое воспоминание о пустой, немного забавной встрече, и будни, будни…

- Белов, хочешь, я тебе прикол один покажу?

- Что за прикол там ещё? Прикол ещё какой-то…

- Ты там, в колодце, часом башкой не стукнулся? Блядь, спасаешь их, на день штук по двадцать, задолбали, а они! Ни благодарности тебе, ни шиша, сидит тут, недоволен чем-то, завязывать надо, я не Чип, я не Дейл, я больной после вчерашнего… Чего уставился? Уставился он, нет, чтобы с восхищением, повизгивая от предвкушения и нетерпения, умолять меня показать ему чудеса современных технологий, а он мне тут…

Вовка, как и положено парню его возраста, смеётся, в глазах появляется… нечто. Блин, а я в этих глазах, кажется, начинаю тонуть…

- Ладно, извините, это я так просто, ну, что-то… Ну, а что за прикол?

- Прикол… - ворчу я, сам сворачиваю к «Славянскому», это такой торговый центр, выбираю место, где можно паркануться, останавливаюсь, смотрю на удивлённо оглядывающегося Вовку… - Да ты не туда смотри, ты сюда смотри, блин, на монитор! Вот, щас, задний ход, и… вуаля!

Автоматически включается камера заднего вида, на мониторе появляется чёткая, хотя и немного искажённая широкоугольным объективом картинка того, что находится позади машины. И, разумеется:

- Вау!!!

Ну, а я что говорил?

- Согласен, вау.

- Ну, круто! А это как, зачем это, а? Ага, это, наверно, чтобы не задавить кого-нибудь, да? Супер.

- Мда… Так, ну что, - ты, конечно, как хочешь, а я приехал.

- ???

- То есть, приехал туда, куда захотел, а захотел я чего-нибудь выпить, прохладительного чего-нибудь, а может, чем чёрт не шутит, и перекусить…

- Это…

- Белов, глохни. Можешь, конечно, валить от меня, вон, до тебя недалеко, дохромаешь, чёрт с тобой, бросай меня, говорю же, никакой благодарности…

- Да я…

- Да я знаю, что ты! Ты ничего не хочешь, и вообще, ты не голодный, я по Пашке знаю, вы в этом возрасте всегда сытые, и пить ты не хочешь, и со мной тебе скучно и не интересно, и вообще-то денег у тебя нету с собой, но… Вот ты мне скажи, - от своего сына я так этого и не добился, - если вы в этом возрасте всегда сытые, то какого я живу тогда под страхом голодной смерти? Ведь только затаришь холодильник, а холодильник у нас размером… рефрижератор, короче, а не холодильник, а только отвернёшься, и пусто тут же, а мы с Пулькой и Бобиком голодные плачем, а Пашка ни при делах, он ведь как бы сытый… Чо ржёшь-то? Чесно слово…

- Вы такой…

- Ладно, ладно, знаю я, какой! Мда, Белов, я про себя всё знаю, так я думаю… Блин, да ты идёшь, что ж такое, в самом-то деле!!!

- Ну… Иду, только у меня, и правда, денег-то нету щас.

- И что? Вот и пользуйся случаем, оторвёшься на халяву. Или на шару? Как у вас сейчас говорят?

- Так вы у сына и спросите!

- Угу. Я спрошу, а он мне лекцию на пять часов… Ладно, пошли. На халяву, на шару…

- Ой! Извините, я не хотел так хлопать, случайно…

- Не стоит, конечно, хотя и не смертельно. Пошли, пошли. Машина крепкая, их ведь в Америке делают, и под американцев, а они, как известно, живут по принципу: «сила есть, - ума не надо», но мы с них пример брать не будем, да, Белов?..

- Не знаю…

- Кончай, прошу тебя! Незнайка ещё один…

- Это, а что, это американская тачка?

- Ну, как тебе сказать, - «Инфинити», это брэнд американский, там и делают, а вообще-то, это «Ниссан», японцы. Так, где тут у них кафе? Туда, по-моему.

- Туда, я там был… Бобик, - это ваша собака, да? - а кто это ещё, - Пулька?..

Зачем мальчику рядом нужен взрослый мужчина? Праздный вопрос, и риторический, - ну, а если в самом деле? Если отвлечься от общих мест о воспитании, личном примере, - зачем?

Да и большинство, - и отцов, в том числе, - эт-то, я вам скажу, тот ещё пример, - о присутствующих, разумеется, не говорят, но. Вот я. Какого хуя, спрашивается, я вчера нажрался? Есть и более экстремальные примеры, они у вас перед глазами, - соседи, знакомые… есть примеры другого свойства, - казалось бы, нормальный мужик, а с сыном ведёт себя как с вещью, - что ты, это ж «по-мужски»!

В общем, всякие мужчины есть рядом с мальчишками, ну, и зачем тогда нужны такие, всякие? Такие, наверное, и не нужны мальчишкам, но куда же им деваться, - ведь это отец, старший брат, дядя…

Воспитание, личный пример. Ну да, но… Про плечо вы думали когда-нибудь? Про сильные верные руки? А если на плечах ещё и голова, и она не пустая, а в сердце любовь, а руки не крюки, тогда может мужчина и отмочить какую-нибудь… фишку, как я вчера, и это не будет катастрофой.

Да много ещё зачем нужен мальчику взрослый мужчина!

Хм, секс… О сексе мы ещё поговорим, ну, а если мы сейчас не о сексе, тогда зачем мужчине нужен рядом мальчик?

Вот это посложнее, хотя и тут есть общие места: - передать жизненный опыт, воспитать, научить, бла, бла, бла…

Надеюсь, ох, как я надеюсь, что вам в жизни повезло так же, как и мне! Хоть раз. Что и с вами есть рядом пацан… И если вы ещё читаете эти строки, то вы должны знать, - или хотя бы понять, о чём я говорю. Вот. Помните глаза пацана, когда вы ему показали, или рассказали, или научили его чему-то такому… важному? Чего он не умел, что ему было интересно, а он не умел? Да не о сексе я, блядь! Будет потом и о сексе…

Вот я Вовку научил плавать. Ну и что? Это же нормально, - научить мальчишку плавать, тем более что парню уже четырнадцать. Да, конечно, нормально, но ведь можно это сделать по-разному, и я горжусь тем, что его глаза при этом горели.

Автомобили, ясное дело. Это даже не надо объяснять. Но ведь я ещё и байкер, - тьфу ты! - мотоциклист я. Если не чувствуете разницу, - не важно, но она есть. Вот, не все пацаны, конечно, в душе байкеры, или мотоциклисты, ни Белов, ни Пашка этим не болеют, Пулька вот у меня подаёт надежды, но мотоцикл, - хороший мотоцикл, - может, всё-таки, произвести впечатление почти на каждого пацана, а я, ссылаясь на свой опыт, заявляю, что даже, - ненадолго, правда, - можно увлечь почти каждого пацана грязным делом техобслуживания байка…

Про рыбалку я говорить не буду, потому что про рыбалку можно говорить бесконечно.

Спорт.

Это всё всем доступно, дерзайте, и с любовью, и вы увидите глаза парня, который рядом с вами.

Доступно. А уж если вы умеете, знаете что-то такое, с чем парень и не сталкивался, но всегда его к этому тянуло, интересно ему это было…

Моё оружие. У меня полный дом оружия, и холодного, и огнестрельного, мои сыновья это всё видят, сколько себя помнят, это для них данность, Пашка даже довольно равнодушен ко всем этим штукам. По некоторым причинам я разлюбил охоту, но я очень люблю стрелять ворон (сейчас появилось модное слово «кроуинг»), люблю целевую стрельбу, хотелось бы заняться варминтингом, - да недосуг, - короче, я люблю пулевую стрельбу, и, - не хвалясь, - скажу, что оружие у меня на уровне. Глаза Белова, когда я рассказываю ему про криогенную обработку стволов, про пули с тефлоновым покрытием, про настильность траектории чудо-калибра .220 Swift… Ладно, не буду забегать вперёд.

А ещё я своим пацанам, - и сыновьям, и Вовке Белову, - я им РАССКАЗЫВАЮ. Если вы это умеете, если пацанам это нравится, - а им это обязательно понравится, - не жалейте времени, не думайте о том, как они поймут, - они поймут, заверяю вас, - они же умнее многих из нас, - так вот, если вы сумеете, то рассказывайте, и вы увидите Чудо, ведь такие глаза и будут Чудом…

Много зачем нужны друг другу мальчик-подросток и взрослый мужчина. И если ещё они и любят друг друга, ну, не как сын с отцом, а ЛЮБЯТ, то…

Да, ещё одно, важное. Мальчик-подросток, - это я особо отмечаю. Есть те из нас, кто любят мальчишек… ну, скажем, в возрасте моего Тимура, а то и младше. Зря. Я сожалею по этому поводу, не понимаю и не принимаю этого, - но не сужу, что уж тут, сердцу не прикажешь. Но ведь поймите, - только в совершенно определённом возрасте, с началом созревания, мальчик, который уже становится, стал мужчиной, - это вам как угодно, подросток, юноша, - но только тогда и можно получить и отдать ВСЁ, а зачем тогда и затевать всю эту бодягу, если не ВСЁ? А четырнадцать, это вообще, самый лучший возраст, - детство, юность, взрослость…

Непосредственность, всезнайство, невежество, самоуверенность, ранимость. Цинизм и сентиментальность, максимализм и растерянность перед миром. Смелость, страхи, весёлость, угрюмость, немотивированость и жёсткая логика… И ещё, и ещё, и ещё, до бесконечности. Все ингредиенты того фантастического сплава, из которого любящий кузнец может сковать такой клинок, что любо дорого…

- Это… не знаю, но, по-моему, это несъедобно!

- Да ну. Нормально, а если дорого, тогда так и…

- Чтоб ты подавился! Дайте нам три, - нет! - пять штук!

- Да ну…

- Вот пока не сожрёшь, я тебя знать не хочу!.. Да нет, девушка, я погорячился, один чебурек… нет, два, а мне… салат этот, м-м, ну и… кислое у вас есть что-нибудь?.. Да? Ну, давайте. Так, Вовка, пошли вон за тот столик, там сквознячок я ощущаю лёгкий… «Звёздные войны» смотрел, помнишь там такого Йоду?.. Ага, зелёный. Зелёным быть не возбраняется, живущих из, никому… Вот тебе и ха-ха. Слушай, Белов, чо-то мне не нравятся эти твои чебуреки… Впрочем, мой кефир тоже, того… Мама дорогая, что ж они на кондиционерах экономят?

- Ха, дядя Илья, а у нас дома есть кондиционер!

- Врёшь.

- Чо-о?! Я никогда не вру. Говорю же, - есть, у нас ведь во все окна после обеда тако-ое солнце! А у вас есть?

- Угу… Слушай, пошли-ка в машину, ну его к чёрту, парилка какая-то, в самом деле, душно, как в Венеции летом, а там в прохладе и посидим.

- Да можно. Точно, жарковато, а давайте ещё фанты возьмём, то есть, если не надо, то не надо…

- Эх, квасу бы, домашнего! А?

- Да ну, кислушка!

- Нет, зря я тебя, всё-таки из колодца так вот сразу вытащил, посидел бы ты там часов… дцать, вот тогда бы ты и оценил преимущества национального напитка перед всякой заморской дрянью… рот, Белов, закрой, деньги держи, иди за фантой своей. Погоди, мне тоже.

- Ну и всё, а то «дрянь заморская»!

- Иди ты… за фантой.

Так, пара-другая минут у меня есть. Я, полуприкрыв глаза, наблюдаю за Вовкой, покупающим фанту, и думаю… Собственно, я уже придумал, всё мне ясно, - неясно, что же дальше? Сейчас ведь всё зависит от меня, как я решу, ведь у меня социальный статус выше, мать его… Решу? А разве я не решил? Я хочу быть с этим мальчиком. Точка. И многоточие, и знак вопроса, много знаков вопроса. Что ж, решил. Теперь, Владимир Белов, я жду твоего решения. И хватит дурака валять, Ил, надо с парнем посерьёзней, вот как-то так…

- Цвет у этой фанты ещё хуже, чем у твоей футболки, одуванчики какие-то. Вовка, только ты мне не говори, что этот цвет ты сам выбирал, я про футболку, как ты носишь такое…

- Почему?

- Вот я и спрашиваю тебя, - почему?.. Пошли в машину, а то я… Нет, ничего, м-м-м, хреново мне, если честно, - я, понимаешь, вчера силы не рассчитал, ну и…

- Силы? Так вы с похмелья? Ха… Делов-то, пивка бы вам сейчас, и порядок.

- О-о-о… Не надо, я пиво терпеть не могу, у меня от него башка болит, и тошнит… хотя, меня и так тошнит…

- А башка? Не болит?

- Отвяжись. А скажи-ка ты мне, откуда такие познания, что надо пить с похмелья, или ты не только покуриваешь?

- Да нет, просто, знаю. Что тут такого? Знаю. Я много чего знаю…

Скажите пожалуйста, знает он, хм, интересно, а что именно? Мы с Беловым молча идём к машине, Вовка тащит фанту, свой недоеденный чебурек, - чего мы замолчали? - так бывает, вдруг обоим надо подумать, - хотя, чего тут думать, - но блядские условности нашего Мира, - вот и думаем, мыслители…

Я решаюсь, наконец, заговорить, хотя и не очень представляю, о чём мне сейчас говорить с этим мальчиком, как всё сказать… и меня озаряет. Бывает, я же хоть и дурачок рядом с этим пацаном, но что-то ещё шевелится под моими пепельными волосами…

- А я…

- Знаешь…

Мы заговариваем одновременно, одновременно замолкаем, вопросительно смотрим друг на друга, смеёмся, - не знаю, как Вовка, а я смеюсь с облегчением, хорош, Ил, коль решил, так действуй, хватит себя и пацана мучать.

- Погоди, Володя, я домой позвоню, Пашке… Ты! Чебурек твой! Хотя, твоей футболке это не вредит, хуже она не стала, вот тут салфетки, в этом ящичке… Погоди, говорю… Так… странно, дома никого, на мобильник ему позвоню… Есть, а у тебя нету?.. Щас, Вовка, постой, алло, Паш, ты где это шастаешь?.. Ясно, а Тимка уже учесал на день рожденья?.. Да… Нет, я не в Абзаково, здесь я, в Магнитке… Дело у меня появилось, ты послушай, не перебивай. Павел, я сейчас подъеду, приди домой, я тебя хочу познакомить кое с кем… А ну! Сидеть, сказал!.. Нет, Паш, это я не тебе, ты скажи, ты придёшь скоро?.. Ну ладно, мы подождём, только не задерживайся, хорошо?.. Угу, пока.

- Зачем?! Никуда я не поеду, ни х-х… фига себе, заявочки! А вы меня спросили… Чо это?

- Через плечо! Домой тебя везу, к тебе на Тевосяна, извини, дурака свалял, ошибся… и ноги береги, Белов, - если ни в голове, ни в сердце ничего нет, ноги выходят на первое место! Не спросил, потому что дурак! Но и ты дурак, что орёшь!.. А, ладно, щас отвезу тебя, и сайонара, будем переживать свою дурость порознь…

Я проезжаю метров сто, сворачиваю к обочине, останавливаюсь, впереди перекрёсток, направо по Труда я попадаю на Тевосяна, а если прямо по Советской, это ко мне. Я молча достаю сигареты, закуриваю, кошусь на надувшегося сычом Белова.

- Извини Вовка. Извини. Должен был я тебя спросить, конечно… Знаешь, не хочу я тебя домой к тебе везти, я хочу тебя к нам позвать. Я тебя спрашиваю, и прошу: поехали?

Вовка резко поворачивается ко мне, набирает воздуха, щас он меня, мудака, пошлёт, - смотрит мне в глаза, - два зелёных скальпеля, которыми Любовь уже начинает меня, мудака, кромсать - замирает, медленно выдыхает, - я сглатываю, - и неожиданно мягко отвечает:

- Кто орал-то? Вы же и орёте, я же прав, так же не делается, я же человек, а вдруг я не хочу, чо же меня, и не надо и спросить, что ли?.. Ладно, забыли. Только я не понял, с чего это вдруг?

- Хм, вдруг. Не вдруг, представь себе. То есть, может, именно вдруг я тебя и пригласил, но ты… хорошо, - ты мне понравился, и не вдруг, да ты не о том спрашиваешь меня, ты спроси, чего мне от тебя надо! Многого. Мне захотелось, чтобы я тебе стал нужен, Белов, а это очень много…

- Как это?

- Да ты не делай таких глаз, я не хочу от тебя и для тебя ничего такого, чего бы я не пожелал для своих сыновей, если они сделают свой выбор, - но сейчас я не об этом. Вот скажи, только честно скажи, сейчас нам с тобой надо всё честно решить… Скажи честно, тебе кто-то нужен, только не говори «не знаю», это нужно знать всегда.

- Не зн… Я не думал об этом, то есть… Ну, у меня нет отца. Но ведь вы не про это?

- Конечно нет, и дружбу я тебе не предлагаю, такие вещи не предлагаются, они случаются. А нужен, это… ёлки, ну, это значит, - нужен, и всё. Это когда можно всё. И обо всём, и как угодно, только не мучая друг друга, это нельзя! И ещё чтобы честно, и если врёшь, то чтобы другой знал, что ты врёшь. И чтобы можно было не боятся закрывать глаза, когда другой держит их открытыми, много чего значит это «нужен»…

- Но это же, наверно, дружба и есть?

Я выкидываю окурок, думаю, согласно киваю Вовке, и говорю:

- Поехали, Вовка? К нам, а? Не знаешь опять?

Вовка молча смотрит на меня, я вижу, что он тоже решил, да и Умная Судьба мне шепчет о том же, - Вовка решил, сейчас будут его условия, ты должен их принять, Ил, это ведь ЕГО условия, и ты их примешь честно…

- А как же ваш Пашка? И Тимур? Что они?

- Тимур, - он Пулемёт. Постарайся под него не попасть, вот и всё, а Пашка… Вот с ним ты подружись, это я тебе от души советую, он у меня настоящий, таких как он, - поискать, и не найти, если на тебя не наткнёшься. Погоди, Белов, я серьёзно. Он… а, чего я тебе рассказываю, сам увидишь скоро. Едем?

- Ладно. Только я сразу хочу предупредить…

Та-ак…

- Ваш Пашка, он же, наверное, к таким вот друзьям привык… - Вовка обводит рукой вокруг себя, я понимаю это как намёк на стоимость моего автомобиля, и я прав… - А я не крутой, у меня мама зарабатывает, нам впритык хватает, такого, - снова тот же жест, - нам и не видать. Нет, дядя Илья, погодите уж, я же слушал, вот теперь вы слушайте. Вот. Я не хочу, чтобы со мной, как с каким-нибудь там…

- Как хочешь, а этого я слушать не намерен! Я же тебе говорю, - Пашка у меня НАСТОЯЩИЙ, он не дешёвка! Это, - я копирую Вовкин жест, - это для Пашки привычно, он в этом вырос, но рос-то он со мной! И с Пулькой, и ещё с нашей мамой, и он вырос настоящим, говорю, будешь судить, когда увидишь его.

- Ну… ладно, поглядим, но… Ладно, ладно, только я чего-то…

- Волнуешься, что ли? Да я и сам, не из-за Пашки, в нём я уверен, так что-то, вот домой приедем, я похмелюсь, вас с Пашкой отметелю, мебель переломаю, и тогда я в норме…

- Это кто кого ещё отметелит! А это… Вообще-то я не против. Да я не про отметелить, вот же блин! Я чтобы с вашим Пашкой познакомиться. Мы же сюда недавно переехали, я ещё никого не знаю тут… Ну, лето, никого и нет, и не познакомился, хотя есть тут несколько… Да бараны! Одни базары про мобильники, а у меня нету… Да как сказать, особо не переживаю, но… Ну да, у всех есть. Да это фигня, у меня день рождения в пятницу, мама обещала!.. Ага, двадцать восьмого… Дядя Илья, а вот зачем вы иногда рычаг трогаете туда-сюда, разве это же не автомат?.. Да? Ничо себе, можно и вручную! Круто… А, я знаю, это вы возле «Тройки» живёте?.. Где? Ха, так это же мне через квартал наискосок, - рядом совсем… А может, я вашего Пашку и видел… А у вас и телевизор есть в машине? Ого, и DVD… Как это, только для задних пассажиров, почему так?.. Странно, подумаешь, безопасность. А где экран?.. Да ну, на потолке… Да не надо, не опускайте, я верю, это я так… Та-ак, этот, значит, дом, я его знаю, это же… Да нет, ничего я не имею в виду, просто. А на каком вы этаже?.. Нормально, - девятый. А сколько у вас комнат?

- Ну, две спальни, моя и гостевая, комната пацанов, мой кабинет ещё…

- Не хило. И всё, что ли, или ещё есть?

- Да как тебе… Гостиная, столовая, - это как бы и не отдельные комнаты, они вместе так устроены, - да ты сейчас сам увидишь, всё, приехали. Так. Ну, пошли?

- Ну, пошли…

Что? Прямо так и пошли? - спросите вы, - вот так вот просто, влёгкую, пацан с тобой и пошёл? И сразу всё в шоколаде?..

Мне не показалось, что влёгкую. Да вы не считаете ли, что я тут пишу о… о некой мечте?!

Ну, не без этого, разумеется, - но практически так всё и было, я пропустил немногое, не стоящее внимания, не запоминающееся.

Мечта. Может быть, конечно, но «мечта» в том смысле, что я знаю, что Вовка и впрямь является воплощением моей смутной мечты. Я вот не помню, господа, говорил ли я, что я не влюбился в него с первого взгляда? Говорил. Так вот, если угодно, я влюбился в Вовку со второго взгляда. Было много до Белова взглядов, много на кого я смотрел, вы тоже, уверен, поглядываете по сторонам, но не знаю, - может быть, кто и посмелее меня, или над многими не довлеют эти самые блядские условности, или у кого нет своих сыновей, - не знаю…

Взгляды. Про один из них я вам сейчас расскажу, а если вы не хотите читать, если вам надоели уже эти вот мои отступления, - пропустите, читайте с того момента, когда мы с Беловым зашли ко мне, и он увидел моих Стражей…

Ну, а кто решил прочесть про тот взгляд, - читайте, тут не будет ни слова лжи, или даже выдумки. Дело было прошлым летом, я повёз маму на «Рифей», - ну, это такая ярмарка, - у Максимыча в очередной раз сломалась его «Волга», и маму повёз я. Я не буду описывать эту ярмарку, вы и сами прекрасно знаете, какая она, - такие ярмарки сейчас повсюду, все города полны таких. И я их терпеть не могу, как и не может их терпеть большинство нашего населения, только я могу себе позволить лишь эпизодически появляться на этих «Рифеях», «Сельсоветах», и им подобных, а вот моя мама, - ей нравится, более того, она и меня убеждает, что это есть гут…

И вот пока она ходила-водила меня по всем этим павильонам, ларькам, лоткам, я разглядывал публику. Каюсь, не часто мне последнее время приходится бывать в толпе, вот я и глазею, когда случай выпадает. Ну, и на парней, хотя… Да нет, всякие попадаются, и вполне даже ничего, не буду корчить из себя ханжу и пуританина.

Всякие. Но моё внимание сразу привлёк один пацан. Я не могу определить, сколько ему было лет, думаю, что могло быть и двенадцать, и шестнадцать. Не знаю, чуть позже объясню, почему мне так показалось. Собственно, я бы и не обратил на него внимания, если бы он не просил у посетителей рынка деньги, он сшибал мелочь. Ну и что? Явление сейчас настолько распространённое, что перестаёт даже задерживать наше внимание на себе. А я стал за пацаном наблюдать. Искоса, переключая внимание на маму, на то, что было на прилавках, на других людей, но из виду парнишку старался не выпускать. Думаю, вам знаком такой идиотский стиль поведения, а если нет, то я за вас искренне рад, правда, рад.

Для меня это не типично, разве что, если попадается на глаза совсем уж что-то выдающееся, но это редко, и не потому, что нет вокруг нас выдающихся, есть, но я очень редко бываю в толпе, вот и…

Мне поначалу не показалось, что в этом пареньке было что-то уж очень выдающееся, - ну да, ничего себе, - ладный такой, хорошая фигурка, светлый, голубые глаза, взгляд… Ну, он же попрошайничал, - вот и взгляд, - вы видели такие взгляды. Росту, - может, метр пятьдесят, но не выше, тогда я подумал: - лет двенадцать-тринадцать парню. Одет… да нормально, чисто одет, не так чтобы очень уж опрятно, но чисто.

И он был очень осторожен, подходил далеко не ко всякому, и не ко всем подряд, это уж точно. Системы я не заметил, хотя, может, и была какая-то у него система, не знаю. И если ему отвечали грубо, или резко, или даже просто равнодушно, он… да нет, он не пугался, не отпрыгивал, - но отваливал он тогда очень резво.

Я наблюдал за пацаном минут пятнадцать, - долго. И он мне показался довольно симпатичным, я ни о чём таком не думал, - так, симпатичный парень, и всё.

И тут мы встретились с ним глазами. Некоторое время мы смотрели друг на друга, мне показалось, что мальчишка сейчас подойдёт за подачкой ко мне, и… и я резко отвернулся.

Взрослый. Не опытный, подчёркиваю, а именно взрослый взгляд, ну да, оценивающий, не холодный, не безразличный, а вот такой. Взрослый.

Отвернувшись, я подумал, - не меньше шестнадцати парню, а внешность, рост, комплекция ничего не значат, глаза значат. Я потом ещё раз его заметил, мы уже садились в машину, парень снова скользнул по мне глазами, отметил мою тачку, - ну, если вы знаете, как выглядит Инфинити FX, вы понимаете, о чём я, - немного постоял, я заметил, что к нему идут какие-то другие пацаны, мой попрошайка сразу принял независимый вид, и пошёл прочь, к трамвайной остановке, - это значило, что он не в команде, и у него могут быть с этими, другими, пацанами проблемы, и он свалил, - я знаю такие ситуации, почитайте другие мои рассказы…

Я мог подобрать этого пацана. Именно подобрать, а не встретиться с ним. И даже при маме, - я бы нашёл, что ей сказать, - не в этом дело, не из-за мамы я поехал с этой ярмарки, и не искал больше мальчика глазами.

Я не хочу, чтобы у пацанов был спокойный взгляд взрослого. Да, по-видимому, этот мальчик всякого повидал, возможно, что он и навидался всякого, я такое знаю, говорю же, почитайте другие мои вещи. Но именно этот взгляд, - я понял, что всё, парень вырос, и его уже не изменить, ковке он не поддастся, произойдёт выгорание легирующих присадок, и сталь перестанет быть сталью. А какое качество представлял из себя сейчас клинок в его душе, из чего он был, я понял по его взгляду. У меня бы с ним не было проблем, блядь, я не знаю, как вам это объяснить, к сожалению, вы не можете меня видеть, но поверьте, проблем бы не было. В том числе, не было бы проблем и с сексом.

Какого же ты, мудак, не посадил его в свою крутую тачилу, не повёз его прилично пожрать, приодеть, и дальше, по такому простому, апробированному всеми этими КДВ, сценарию?! Нет, господа, и дело не в сценарии, - нет, сказал. Да, пацану была нужна помощь, - не плечо, не верные сильные руки, и никогда бы его взгляд уже не поменялся, не загорелся бы его взгляд в ответ на мой, нет. Он взрослый, возможно даже, он и сам уже может зажечь чей-то взгляд, несмотря на свой настоящий возраст, который я так и не определил. Помощь? Небольшая, сиюминутная, не более того, большего ему не было нужно, - по-настоящему, я имею в виду, хоть, возможно, он и думал, что ему нужна помощь по жизни.

Я не уверен, что внятно всё это изложил, не обессудьте, как сумел.

А знаете, господа мои, что самое паршивое в этой маленькой истории? То, что я не могу забыть этого пацана и его взгляд. Даже теперь, сейчас, когда у меня на моём кабинетном диване спит Белов, я не забыл того пацана. Мда…

Может быть, я тогда… Может, я поступил тогда, как сука?.. А все эти мои слова о его взгляде, - они есть лишь слова, и эти слова меня не оправдывают? И что с тем пацаном теперь? И какой у него теперь взгляд, и, - главное, - на кого он теперь смотрит, есть ли кто-нибудь, кто его взгляду рад?..

Что ж, возможно, мне ещё предстоит ответить за этого пацана, - нет, высшего суда я не боюсь, просто я знаю, каков он, - высший суд, нечего его бояться, если ты считаешь, что его бояться не следует. А отвечаем мы всегда перед собой. Свой собственный суд, - это и есть высший суд! - ну, это если у тебя в себе есть СУДЬЯ. Вот я и думаю… И стараюсь этот взгляд взрослого маленького пацана не забыть.

А Белов, - что Белов, вот он сейчас перевернулся на другой бок, провёл во сне по лицу ладонью, ведь он даже во сне чувствует, что я на него смотрю, и если бы я ему рассказал о том пацане, о его взгляде… Что ж, верите ли, - я знаю Вовкин ответ. Он бы склонил к левому плечу голову, решительно свёл бы свои прямые брови и сказал бы: - Не знаю, Ил, ведь тогда бы меня у тебя не было, и тебя бы у меня не было, а всё же зря, слушай, надо бы этого мальчишку поискать…

- Погоди, Вовка, я кое-что хочу тебе дать… - я достаю портмоне, открываю отдел с визитками, не думая ни секунды, достаю белую, без золота, карточку. - Держи, это моя визитка, тут мои адреса, это вот фирма, это домашний, Абзаковского правда, нет, но телефоны все, и даже больше, чем все.

- Как это?

А вот теперь чуть подумав, я достаю другую карточку, показываю её Вовке.

- Вот. У меня два вида карточек, вот эти, с золотым обрезом, - ну, ободок видишь золотой? - да, таких у меня большинство, а вот таких, что я тебе дал, этих меньше… А такая, Белов, разница, что на простой карточке на один телефонный номер больше, вот он у тебя, выделен. Это дополнительная линия на моём смартфоне, для таких людей, специальных, VIP, и когда мне звонят по этому номеру, я всегда отвечаю, когда бы и где бы не позвонил мне этот вызов, я обязательно отвечу, по какому бы поводу звонок не был.

- Даже если про погоду спросят?

- Даже если спросят, который час, таковы правила, а правила не нарушают.

- Да как сказать… э, э! Я ж не в том смысле! Дали уже, значит всё, моя теперь.

- Хм, ладно, убери, и не потеряй, пожалуйста.

- Да что же я потеряю, зачем, - нет, не потеряю… Знаете, что, дядя Илья, я номер тогда запомню лучше, а карточку спрячу.

Блядь, пацан думает, что я шпион! Бонд, - Джеймс Бонд, который, - не иначе.

- О, Боги! Вовка, ни шиша в этом особенного нет, все мои знакомые так делают, от этих звонков ведь спасения нет, вот и… А хотя, знаешь, ты точно, выучи номер, только карточку не прячь, а сожги, а пепел… нет, есть не надо, ты его потом, в третье полнолуние года, развей на вершине горы Обасутэ-яма… Не смешно? Ну, ладно, это потому тебе не смешно, что ты про эту гору ни черта не знаешь, а я тебе рассказывать не буду, просто из вредности, и ещё потому, что мне нравится, когда над моими дурацкими шутками смеются, - во! - уже лучше, хоть это, согласен и на улыбку.

- Это я улыбнулся, что ли? Показалось вам, дядя Илья, я… Да всё! Идём мы к вам, или нет?!..

И мы заходим в подъезд, я рассказываю Вовке, что здесь вот видеокамера, и на посту всё видно, мы здороваемся с охранником, проходим к лифту, я пугаю Белова, что и тут камеры повсюду, и в лифте, и на лестничных клетках, и на пролётах, и дома у меня повсюду, да, Белов, представь себе, особенно в туалете, а ещё под подушкой у меня даже не пистолет лежит, а такой очень специальный гранатомёт системы РПГ-П, (Подподушечный), и им-то я тебя…

- А зачем лифт мелодию играет?

- Хрен его знает, Вовка. Право, не задумывался как-то, хм, интересно, а зачем, в самом деле… Приехали. Так, замок, второй, проходи, Вовка, я сигнализацию отключу… Да не разувайся, ноги вытри, и сойдёт… ну, как знаешь, полы чистые, можешь и босиком… Ты что?!

Ага, это Вовка ткнулся носом в одного из Стражей, ха!

- Эт-то что ещё за… Это что, настоящие? А, дядь Илья? Самураи, ё-моё…

Да, теперь смешно мне, напугался ведь поганец, а виду не подаёт, - гордец. Я подхожу сзади, хочу, но не решаюсь положить Вовке на плечо руку, он на меня оглядывается, я ему улыбаюсь, и говорю:

- Ну, не сами самураи, доспехи, но, согласись, тоже неплохо. Вот эти, это самое начало эпохи Токугава, - период Эдо, так японцы называют. Представь только, Белов, на битву при Сэкигахаре эти доспехи немного не поспели, они сделаны около 1610-го года, но возможно, в этих доспехах дрались в последней Великой битве, при замке Осака…

- Ничо себе… Битвы… А расскажите, а, дядь Илья?

- Обязательно, только не сейчас. Лучше, сейчас я тебе скажу, как они называются, - «Мунэ-торю-окэгава-до-гусоку»!

- Ну-у… Бывает. Да нет, я не смеюсь, хоть и название…

- Название… - отзываюсь я, - Белов, «торю», - это убийца драконов, вообще-то…

- Ого. Тогда ладно, раз дракон, а эти?

- «Тэнгу-харамаки-до-гусоку», это вот «гусоку», это значит комплект, набор. А Тэнгу, - это такой демон, аист-человек, сволочь конченая, такая тварь злобная, все драконы отдыхают…

- Да? Чо-то он на аиста не очень. Ладно, только чо ж они на входе торчат у вас, людей пугаете, дядя Илья, нравится, да?

- Так ведь это Стражи, стоят, где положено. А ты что, испугался?.. Ну и всё… Да нет, Вовка, не очень дорогие, хотя, это, конечно, относительно. Оружие дороже, а вот Тэнгу мне, можно сказать, вообще даром достался, так удачно получилось… Ладно, хорош тут торчать, проходи…

Я, прерываясь в очередной раз, понимаю, что испытываю ваше терпение, и рискую вашим благосклонным вниманием. Простите.

Но тем, кто ещё не расконнектился, или даже закачал этот рассказ к себе на машину, тем я говорю спасибо, и… терпите. Или бросьте нас с Вовкой Беловым прямо сейчас, ведь будут и ещё отступления…

Вот, спасибо ещё раз.

Знаете, господа, о чём я хочу поговорить сейчас? О гомоэротизме. Не о гомосексуализме, а именно о гомоэротизме. Думаю, разницу объяснять не надо, а первоклассники пусть сейчас же выключают компьютер!

Когда мы стояли перед Стражами у меня в холле, я хотел, но не положил на плечо Вовке руку. Почему? Условности, мать их.

Буквально неделю спустя, Вовка мне сказал, что когда я наорал на него в машине, и пригрозил отвезти его домой, если ему не нравится то, что я зову его к нам, так вот, он мне сказал, что: - Мне тогда та-ак захотелось тебя обнять, погоди, Ил, покажу… во как! Понял, а ты орёшь, а я тебя обнять хотел…

Вовка не гомосексуалист, господа, не спешите с выводами, а если вы их уже сделали, то это не так. Он не гомосексуалист, и не будет им. Ему очень нравится заниматься со мной сексом, - любовью, господа! - ему очень нравится моё тело, да и не только моё, уверен, ему и Пашка нравится, возможно, кто-то ещё. Но с Пашкой у них ничего, и не потому, что есть я, а такое табу, неосознанное табу, установил себе Вовка, хоть и знает он про Пашку всё, и на второй уже день был у них разговор на тему, а я, - Бонд хренов, - я этот разговор подслушал…

Но Белов не гомосексуалист, вот насчёт Пашки я ручаться не буду, а насчёт Вовки уверен абсолютно. И также я уверен в том, что он всегда будет рад однополому сексу, если это будет его выбор, а уж если ещё и Любовь…

Бисексуал? Да не в терминологии дело, в конце-то концов, тем более что вся эта словесная шелуха здорово отдаёт клиникой!

Не знаю. Знаю только, что гомоэротизм у Белова, разве что из ушей не хлещет. Да вы и сами увидите, если у вас достанет терпения дочитать это вот… это. Рассказ этот дочитаете, и делайте тогда свои выводы, а пока, прошу вас, не спешите, господа мои.

Гомоэротизм, - проявилось бы это в Вовке без меня? - уверен, да! Какие бы формы эта сторона его натуры приняла, во что бы вылилось это его неосознанное тогда желание? - не знаю…

О гомофобии будет у нас с Беловым разговор, возможно, я его вам передам, но сейчас скажу, что это правда, когда человек подавляя, - не гомосексуализм даже, нет, - гомоэротизм, становится гомофобом.

Я был знаком с Дмитрием Сергеевичем Лихачёвым. Правда, мельком, но считаю, что мне редко повезло, хотя я и не люблю интеллигентов. По многим причинам, - и веским, на мой взгляд, - я не люблю интеллигенцию и интеллигентов, но к Лихачёву это не относится, ведь он был… В нём жил кто-то из Богов, не знаю кто именно, возможно, что Сварог, или даже сам Прометей, хоть он и не совсем Бог, он ещё древнее, он Титан.

Лихачёв не был гомофобом, он столько повидал и навидался, - Соловки, его ведь чуть там не расстреляли, Блокада потом, - но он не был поломан сучьей стороной жизни, как эти несчастные, не повидавшие и тысячной доли того, что повидал Старик. И он не был гомофобом не в силу своей интеллигентности, - хотя он так бы и ответил, не дословно, но в этом смысле, я уверен, я же его знал, хоть и мельком, а это и не важно, - мельком, - он был из той породы Титанов, которых узнаёшь сразу, и они ничего не прячут внутри, это ниже их достоинства, что-то скрывать. Он не был гомофобом, потому что в нём не было и капли гомоэротизма, вот и всё. В таких Титанах нет места фобиям вообще, apriori, никаким, и этой в том числе. Неинтересна была Лихачёву эта сторона, ну, разве что, в узко-научном, я бы сказал, фундаментальном аспекте, но прикладное значение этого явления таким людям неинтересно, а потому, Лихачеву было абсолютно пох-х… простите, ему было совершенно нелюбопытно, кто с кем спит, и как они там спят…

Вовка не гомосексуалист, - в нём до чёрта гомоэротизма, - и он не станет гомофобом. Я не приписываю себе заслугу в том, что Белов не станет гомофобом, говорю же, я не знаю, как бы всё у него повернулось без меня, но повернулось всё вот так, со мной.

Хм, вот только и Лихачёвым ему стать не светит, как, впрочем, и вашему покорному слуге, да и не надо, это же какая ноша, - Титан внутри тебя…

Ладно, вернёмся ко мне домой, мы ведь там с Беловым мою Коллекцию смотрим, да и Пашка скоро уже придёт…

- Ну ладно, не хочешь есть, пошли тогда в кабинет, там побудем, там у меня много всякого, интересного.

- Да, квартирка у вас! В этой вашей гостиной вся бы наша с мамой однокомнатная поместилась бы… Нет-нет, я про то, что хорошо, когда места много.

И правда, в голосе Вовки нет и намёка на зависть, простое удивление.

- Дак ить! Эта! Много-та места, эта, его ж много-та таво… не бывает! Ась? Ну, коровёнку там завесть, али поросяток, им места-та надоть, али нет? Надоть… Заходи, нечего на меня хихикать тут! Вот, это мой кабинет, а по преимуществу и моя спальня. Много места, это ты прав… Понимаешь, Вовка, я в детстве в коммуналке жил, потом только нам квартиру дали… Садись, что ты смотришь, - это диван, на нём сидят. И ещё на нём едят. И спят. Ест Пулемёт, - постоянно, а сплю я, - иногда, так крошки вечно, блин…

Вовка решительно плюхается на диванные подушки, с лёгкой улыбкой слушает мою болтовню, рассеяно поглаживает мягкую тёмно-вишнёвую кожу обивки, постепенно его улыбка делается лукавой, наклон головы, неспешный тяжкий мах ресницами, блядь, рот бы мне не раскрыть, да не покраснеть бы ещё мне…

А этот… зеленоглазый вдруг упругой пружиной вскидывается с дивана, чуть наклоняется вперёд, смотрит на меня, наклоняет голову, смотрит в узор паркета, раскидывает в стороны руки, и, жужжа, словно лёгкий спортивный самолётик, покачивая руками, которые сейчас не руки, а крылья, маленькими шажками начинает движение-полёт по кругу моего кабинета. И снова лукавый взгляд искоса, и уже какая-то хитринка, и у меня в горле пересыхает, - это, я ж с похмелья… и я пячусь, нащупываю край стола, опираюсь на него, смотрю на зеленоглазого, - а тот уже понял, что он в меня попал, с лёта, попал из обоих зелёных стволов…

Кто мне может объяснить тайну? Отчего мы становимся дураками? Всё же мне ясно, у меня же такой свой растёт, Пашка и не такое ещё мочит, - да и ещё похлеще я трюки видывал, был у меня мальчишка, хоть он и ушёл, а я его не стал удерживать, тому мальчишке было просто интересно попробовать, я ему только для этого был и нужен, но он был такой же лукавый хитрец, осознающий свою силу, и он выкидывал и не такие номера!.. Хотя Белов только прицелился, и ведь сразу же попал в меня, с первого раза, - блядь, что же меня ждёт, когда зеленоглазый пристреляется? Кайф! - и ещё миллионы эпитетов, так, кажется, и ни один из них… но я сейчас подбит, какой это кайф, блядь, это ТАК…

Я, стараясь не закашляться, сглатываю сухость во рту, обхожу свой стол, сажусь в кресло, упираю подбородок в сложенные на столе кулаки, прищурившись, смотрю на Вовку, та-ак, и ещё пристальней, с ног до головы, что ж, зеленоглазый, давай кто кого, у меня ведь точно такие же два зелёных ствола, и калибр тот же…

Мама дорогая, покраснел, и забыл сразу, что он истребитель, то-то, я же… Ладно, потом продолжим, Белов, я тоже люблю такие дуэли. А Вовка скрывая секундное смущение, засовывает руки в карманы своих джинсовых шортов, с независимым видом оглядывается вокруг, поджимает губы, - чуть, пожалуй, тонковаты, - да нет, просто он их так поджимает, - Вовка уважительно качает головой, смущение прошло, - а что, он же подросток, нормальный, - и он уже знает, что он меня подбил, - чего бы это ему смущаться, - щас, - пусть вон я смущаюсь, - нечего, - а уважительный кивок, это на шкафы…

- Да-а, книги… у меня тоже есть КНИГИ.

- А почему так значительно, фантастика, что ли?

Вовка смотрит на меня с сожалением, что ж, дураков ведь надо жалеть…

- Фантастика тоже есть, мне нравится, но фантастика, дядя Илья, это… книжки, - мама дорогая, какие нотки в голосе у Белова, и кто из нас Федон, а кто Сократ? - А КНИГИ, это у меня про авиацию!.. Ну что ещё?! Чо я сказал-то?!

Наповал!!! Я роняю голову на стол, меня сотрясают… да нет, не рыдания, хотя я и на грани, меня трясёт от смеха, как стол не трясётся вместе моей дурной башкой, не знаю… о-о-ох… это же…

- Вовка… по-го-ди… мама! Прости, Белов, просто я сегодня сподобился уже лекцию по истории авиации прослушать! Да-а-а… Муж моей мамы, Виктор Максимович, он лётчик, в отставке, на бомбардировщиках летал, честно. Он мне регулярно такие лекции читает… Нет! Не буду я тебе рассказывать, про что! Нет, сказал, сам с ним познакомишься, пусть он тебе лапшу эту на пропеллеры вешает, а меня уволь!

- Слово, дядя Илья? Слово?

- Э-э-э, ладно, хотя, чувствую я, что пожалею. И вот что… А?

- Йес! - и Вовка меня уже не слушает, он добился от меня слова, он продолжает облёт, вираж, разворот, и он перед одной из витрин с Коллекцией.

- Та-ак, а это что? Это ножи что ли? Вау!!! Вау, дядя Илья…

- То-то и оно, что вау, это, Вовка, не просто ножи, не только ножи, это ещё и искусство, - я встаю из-за стола, подхожу к Вовке сзади, и вдруг чувствую, что он ждёт, и тогда я кладу ему обе руки на плечи, - решаюсь, и осторожно опускаю свой подбородок на его макушку. И Вовка не отстраняется, не вздрагивает, я угадал, - нет, он не плывёт от моих прикосновений, не время, но ему хорошо.

- Это… Я понял, что искусство, - Вовка чуть двигает головой, устраивает мой подбородок поудобней, и указывает пальцем в толстое зеленоватое стекло: - Вот этот. Как красиво! Свет от луны на воде, как настоящий… Как это сделали, вообще, нарисовано, что ли?

Я одобрительно пожимаю мальчику плечи, а Вовка спокойно кладёт свои ладони поверх моих рук…

- Белов, я в восхищении! Погоди, я серьёзно. У тебя есть вкус, парень, это Александр Корешков, он один из лучших, на мой взгляд, - Мастер, понимаешь? - и ты прав, это и в самом деле нарисовано.

- Как же можно на железе рисовать?

- Это сталь, и по стали можно, как видишь, а нарисовано… не карандашами, конечно, - кислота, - точнее, хлорное железо, такой специальный состав. Ладно, это очень сложная техника, - в исполнении Корешкова, во всяком случае, а ты скажи, что ещё нравится?

- Вот, - Вовка уверенно показывает подбородком, наши головы синхронно качаются, и моё сердце тоже начинает биться синхронно с сердцем мальчика… - Клёво, олени, будто из золота.

- Да. И это золото. Правда, Белов, говорю же. На голомени наносится тончайший слой золота, потом протравливается в виде рисунка… тоже непросто.

- Да ясно, что непросто! А его кто сделал, тоже Мастер?

- О, это Мастер, точно, - живой классик! Берсенев, - его работы с пятидесятых годов по музеям хранятся. Кстати, наш земляк, Златоуст, это у нас в области.

- Дядя Илья, а как вы сказали, голо…

- У тебя психика, Вовка… ничего смешного, - голомени, так стороны клинка называются!

- Ну и пусть себе называются, но ведь прикольно, - голо-мени! А какая это у меня психика?

- Без комментариев… О! Пашка, пришёл, кажись…

Ладно, пусть мои пацаны обнюхаются, - решат, скалить им зубы или помахать хвостами, - впрочем, я уверен в обоих, скалиться они друг на друга не будут, - но ведь это ритуал, пусть…

Надолго мы их не оставим, разумеется, - всё-таки, они впервые друг друга видят, и мы к ним тотчас вернёмся, но пусть чуть побудут вдвоём, а мы поговорим о…

Нет, господа! Вернёмся сейчас же! Не вправе я лишить вас представления о первой встрече этих двоих, и хотя ничего особенного и не произошло, но это же первая встреча моего Пашки и моего Вовки.

А поговорить ещё успеем…

- Вот, Паш, с этим человеком я и хотел тебя познакомить…

- Да? Знакомь… Не, погодь, мы ж не девицы, чо ж нас, не надо нас представлять, сами… - Пашка, гадость, так и не надел футболку, а надел свою любимую лёгкую клетчатую рубашку, и она у него нестиранная, и нараспашку, как всегда, - но это ладно, ведь он решил быть дружелюбным, и он решительно суёт Вовке руку, но смотрит так, - всё же оценивающе, это ведь его территория…

- Паша.

- Вовка.

Не дам я им паузу, не надо сейчас пауз.

- Павел, этот парень, - рекомендую, - хороший парень. Мы так встретились… драматично, - и мне понравилось, как он себя повёл, и он мне понравился, вот я его и позвал к нам, - я, понимаешь, хочу, чтобы и вы познакомились.

- Ну-у, познакомимся, конечно, раз ты говоришь, что хороший пацан, тогда конечно, - Пашка смотрит на Белова уже с искренним интересом, ведь Пашка не только мой сын, он мой друг, и он мне верит, - а я другого и не ждал, - но вот чем он меня сильно сейчас удивляет, это тем, что он решил сыграть несвойственную ему роль примерного сына, - это по жизни не его тема…

- Только папа, только ты не рассказывай, пожалуйста, мало ли, а вдруг ему, ну, Вовке, не понравится, сам же говоришь, драматично, захочет, сам расскажет… это, пошли, что ли, в нашу комнату, чего тут торчать, а ты… Вовка, ты откуда, то есть, где живёшь?

- Паш, мы с Беловым, можно сказать соседи…

- Да, я тут, на Тевосяна, двадцать седьмой дом, знаешь?

- Ну. Проходи, это наша с Тимуром комната… Двадцать седьмой, значит? Знаю… Ты в десятой учишься?

- Нет… Это, то есть, наверно. Я в июне сюда переехал, теперь буду в десятой… Мы на Строителей жили…

- Двадцать седьмой… нет, я там никого не знаю, хотя часто там с собакой гуляю, там же у вас поле.

- Точно, поле, и у нас окна туда, и на кухне, и в комнате, - ха, мама говорит, что зимой весело будет, одни снега…

- Мама, да? М-м, да ты садись, это Пулькин стул, да чёрт с ним, его же нету, а так-то он орёт, да не больно-то я его криков боюсь…

- Это… Паш, а почему у вас одна кровать, вы вместе спите, что ли? Или один на диване?

- Щас, разбежался я с Пулькой вместе спать! Он, знаешь, как во сне пинается? Не, погодь, я тебе покажу, смотри… Папа! Не трогай, пожалуйста, хорошо?

У-у, ну, Пашка, поговорим, и не ты со мной, а я с тобой!..

- Видал? - только вот тут ещё закрепить… вот, готово.

- Вау! Супер, как на корабле.

- Так это и есть с корабля, с яхты точнее, фирма такая есть одна, итальянская, вот они эти койки и делают, их на яхтах такие ставят. А чо, - места не много занимает, а разложишь, и зашибись, спи себе, нормально… А можно и на диване, он здоровенный…