Уроки любви

Глава 1. Брошенная перчатка

Мелкий поганец! Я — старуха?! Ха. Ха-ха. Магистр Ива-Нова не старуха! Мне и сорока еще нет, а этот засранец меня назвал старой кошелкой!

Я вся кипела, подспудно понимая, что не должна обращать внимания на слова обиженного студента. В его годы за несправедливые оценки или в отношении излишне рьяных учителей я использовала словечки покрепче, как и все студенты. Намного проще обвинить преподавателя, чем признать, что ты сам не подготовился к экзамену или семинару. Но право на гнев я имела. Одно дело обозвать Скоросшивателем зубастого василиска, чьи любовницы как появлялись, так и исчезали, мягко говоря, недовольными, дать кличку Чучундра учителю географии за вечно всклокоченные волосы. И, совсем другое — назвать старухой меня. Потому что малыш-аристократ, привыкший получать пятерки за белозубые улыбки учителям любого пола, заработал неуд.

Вместо того чтобы учиться, Сильвий Де Марсен предпочел провести выходные (все выходные семестра) в развлечениях с девицами. Которые, кстати, тоже схлопотали неуд. Но те привыкли. Их не спасали кислые мины, слезы в глазках и фамилии не таких уж успешных родителей. С другой стороны, девочки шли получать высшее магическое не для будущей карьеры. Их цель была и есть — получить диплом и по возможности выскочить замуж еще во время учебы. А Де Марсен был у нас другим. От него таяли все особы преподавательского состава, включая деканов и ректора. Его фамилия была достаточно громкой, но, скорее, в силу тех скандалов, которыми славилась его семейка: средний брат — дуэлянт, старший — любовник принцессы, мать с отцом развелись, старшая сестра сбежала от мужа с любовником. Младший следовал по пятам старших и хранил семейные традиции распутства и прожигания жизни. И это было бы его личное дело. Если бы он не был моим студиосом.

Вступив на должность в любимой мной вотчине знаний, где сама провела лучшие десять лет своей жизни, я стремилась, чтобы другие придерживались того, что для меня было важным. От девиц в нашем обществе многого не ждали. Получали образование лишь те, кто не только мог себе его позволить, но и, по той или иной причине, считал, что диплом Агра Клоадэ, университета стихийной и боевой магии имени благочестивой Глорджины, поможет им в будущем. Поможет найти хорошую партию и придать веса в высших кругах своему будущему мужу. По этой причине моя семья также не только не стала помехой в получении для меня образования, но и всячески поддержала мои начинания. Пока дома не поняли, что замуж я не собираюсь. И более того, желаю продолжить обучение. После череды домашних препирательств и скандалов было принято жесткое решение — от меня отказались и лишили наследства, дабы я, поняв бессмысленность своих желаний и свое истинное положение в мире, одумалась. После подобного поворота событий я три недели не покидала общежитие, высматривая ответ на потолке и стенах. Не помогло. Еще сутки я надрывно рыдала, то успокаиваясь и забываясь во сне, то просыпаясь и меряя комнатку два на два нервными шагами. Даже на полу повалялась, пытаясь убедить богов, что мое отчаяние нешуточных размеров. Богам, оказалось, не было дела до моих мелких по их масштабам проблем. И пришлось вытаскивать себя из дна неудач самой.

Для начала я обратилась к декану, а после и ректору, чтобы получить отсрочку в оплате обучения. Как лучшая студентка года, отсрочки я не добилась, но получила работу на кафедре естественных наук. Оплата покрывала мое обучение, покупку книг и канцелярии. Для преподавательского состава проживание в общежитии было бесплатным. И меня оформили как помощника магистра. Ну, а с пропитанием и шпильками с платьями пришлось выкручиваться уже без протекции, слегка нарушая закон. Я писала работы для поступления в университеты для других будущих студиусов. Безусловно, не в наше заведение, но и это было рискованно. По закону подобные соискатели считались уголовниками, как и те, кто им помогал. Как только я получила степень и стала полноправным учителем, с подработкой я завязала. Но очень боялась, что кто-то узнает о моем темном прошлом. И оттого, наверное, была к студентам еще строже. Кто знает, не пришли ли они в наш университет как те, кому помогала я? Совесть мучила, и я вымещала свои страхи на учениках.

Ну и еще — мне эта работа далась нелегко. Я училась как проклятая, потому хотела видеть и в других хотя бы вполовину того усердия, что было у меня. Рвения к знаниям. И уж никак не улыбочек и заигрывания от двадцатипятилетнего студента, который решил получить степень магистра за счет обаяния. Насколько мне было известно, с преподавателями он в отношения не вступал. Однако уверенности в этом не было — слухов не существовало, но, если не пойман, еще не обязательно, что не вор. Да и вообще быть жертвой очарования малолетки (ладно, мысленно поправила я себя, — молодого, но мудаковатого мужчины) мне не хотелось. Я прекрасно видела со стороны, как млели другие дамы, как учителя, что тридцати, что шестидесяти лет, с легкостью ставили свои подписи в его зачетку. И скрежетала зубами. Нет, он не был глуп. О нет. Я прекрасно знала, на что он способен. Я не раз видела его вечером пьяным, а потом без ошибок отвечавшим на семинаре, после того как он лишь пролистал чужой конспект!

Но в этот раз ему не удалось. То ли не успел, то ли никто не поделился конспектами. Некоторым девочкам он все же успел насолить, а некоторые уже были замужем и пока еще влюблены в своих мужей, таких, правда, было только две. Они не были среди лучших учащихся группы. Так что, возможно, и не владели всеми записями по предмету. Кто знает. Для меня было важно лишь то, что на экзамене молодой человек сидел в позе царя — завоевателя мира, вместо того чтобы готовить билет. А когда вышел, начал нести такую ахинею, что я не выдержала и отправила его на переподготовку. Я знала, что это ему не поможет. Чувствовала, догадывалась, что он не готовился, а то, что знал ранее… или забыл, или забил. Забил на те знания, которые должен иметь, и решил выделиться. Не вышло.

Второй круг ему, конечно, ничем не помог. Более того, когда я бесшумно приблизилась, чтобы задать уточняющий вопрос, студиус Де Марсен вздрогнул, чертыхнулся и уронил выпавшую из рукава шпаргалку. А вслед за ней посыпались и другие. Я подняла ворох бумажек и уселась за свой стол. Сидела и не знала, что делать. Смеяться? Плакать? Горка маленьких книжек гармошкой была исписана вдоль и поперек. Не его почерком! Я не выдержала, устало сняла очки, потерла переносицу и сказала дать зачетку. Де Марсен, беспечно улыбаясь, вручил мне ее легко, без волнений и попыток оправдаться. Он и теперь был уверен, что я поставлю ему хороший балл. Я даже на секунду прикрыла глаза и еще раз посмотрела на молодого человека. Нет, все верно. Он улыбался улыбкой победителя жизни. И я написала «не готов». То есть низший бал. Даже не неуд. Дважды «не готов» по экзамену обеспечивало исключение на любом этапе учебы. А у него со мной будет еще не одна встреча. Практикум и дипломная по предмету, имперский экзамен и общий выпускной итог, где каждый преподаватель оставлял рекомендации и замечания будущему магистру. Мы тогда оба поняли: не быть ему магистром. Из-за меня не быть. И из-за него — я не уступлю, пока не станет учить. Он не станет учить из принципа. И я бы забыла, до вечера, а потом и навсегда. Если бы не нелепая случайность.

Я вернулась в аудиторию за забытым еженедельником и застряла в дверях на выходе, пока копошилась с поиском ключей от аудитории (их у меня на связке было около двадцати, и все похожи между собой). Из-за угла послышались голоса и смех. Я готова была уже выйти, когда услышала:

— Эта старая кошелка совсем сдурела! Некому ее оттрахать, чтобы успокоить. — Чей голос, и гадать не надо.

— Ну, она вроде ничего, я бы…

— Сдурел? Ты ее видел? По-моему, она жрет в постели и спит только с крошками!

Меня затрясло. Я действительно любила поесть в постели. Только делала это аккуратно, еда всегда оставалась на подносе у прикроватной тумбочки, а ела я исключительно за чтением хорошей книги. Но он, конечно, этого знать не мог. Дело в моей не слишком безупречной внешности, от родителей я унаследовала склонность к полноте и всю жизнь только и делала, что боролась с лишним весом. Чаще всего он меня побеждал. Моя покойная бабушка утверждала, что я вовсе не толстушка, но так как и она была дамой в теле, то ее мнение я не считала авторитетным. А мужчины — свою долю внимания от противоположного пола я получала. Но никогда со стороны тех, кто бы понравился мне. И тем более не от тех, кто считался красивым и пользовался повышенным спросом у дам, как, например, этот студиус.

Я уже собиралась подать признаки жизни, но что-то меня остановило. А парни дальше поливали меня грязью:

— Представлю себе ее голой и все падает. Жир, дряблая кожа, блеклые волосенки. Буэ.

Звук имитирования рвоты ни с чем не спутаешь. Кто-то захихикал. О боги, там еще и девочки?! Я прислонилась спиной к двери. Прикрыв глаза, судорожно соображала, что делать. Выйти? Они поймут, что я все слышала. Испугаются? Надо взять себя в руки, проглотить обиду, вытереть проступившие слезы, которые так и просились пролиться дождем. И выйти, гордо задрав нос. Это не меня мама с папой плохо воспитали. Вот этим вот пускай и будет стыдно.

Так и сделала. Поправила волосы, расправила юбку. Выпрямила спину и открыла аудиторию. В конце коридора затихло. Пришлось идти мимо них. Не менее десятка студиусов моего курса расселись по подоконникам, как воробьи по весне. Встретилась взглядом с Марсеном. Мелкий паразит ухмылялся, будто все, что случилось, было так и задумано. Но такого просто не может быть. Я сама не знала, что вернусь в аудиторию. А уж что столкнусь с этими…

— Леди Ива, — по инерции я сделала еще три шага, пока до меня не дошло, что этот паршивец меня окликнул.

— Да, студиус?

— Мы могли бы поговорить?

Я сцепила зубы. Очень хотелось сказать, что он и так сказал более чем достаточно. Мы оба понимали, что я все слышала, и это не подвергалось сомнению. Марсен улыбнулся. Насмехается. Вздрогнула, не сдержалась. Гнев заклокотал лавой. А ведь я очень терпимый, спокойный человек. У меня и кличка (которая мне нравилась, к слову) была Снежная королева. Достал. Достал и довел. Пришлось прикрыть глаза, чтобы не выдавать свое состояние. И вернуть хоть каплю утраченного равновесия.

— Зайдете на кафедру, когда освободитесь.

Это не полноценная сдача, но молодой человек скривился. Понял, заметил, что и я могу укусить. Намек на то, что он проводит свободное время за тем, что перемывает мне кости за спиной, был тонким, но метким. Я улыбнулась. Мягко, смотря на него свысока. Дорогой мальчик, пока ты писал в пеленки, я уже умела рычать не тише горного тролля.

— Я подойду, леди. — Я сощурила и без того близорукий взгляд. Дважды подряд «леди» — не иначе как намек, что меня не считают профессором. Незаслуженная магистратура? Ой ли? Малыш, я же тебя сожру, не подавлюсь. Пускай я не красавица, пускай я лишена поддержки семьи (семья меня приняла обратно, но вопрос наследства так и повис в воздухе, а сама я поднимать его не стала). Пускай я полнее всех твоих эльфиек и принцесс, толще на десяток сантиметров и тяжелее на десяток — другой килограммов, но зато всего, что заработала, добилась сама, добилась умом и трудом — я тебе горло перегрызу, ты молить меня о пощаде будешь… — Это все, леди Рика, до встречи.

Группа захихикала, девочки отворачивали лица, парни скалились, не стесняясь, пряча лишь глаза, да и то, скорее, чтобы не заржать вслух. Этот… этот… определения для студиуса у меня закончились, а повторяться не хотелось. О, боги, дайте мне сил и терпения! Этот студиус меня опускает, как какую-то секретаршу! Прислугу!

Я ухмыльнулась. Мозг мой работать не перестал, потому не менее иронично, я ответила:

— Как скажете, лорд Де Марсен.

Склонив голову в легком поклоне, я удалилась. Вся компания заржала. Смех стоял такой, будто пегасы из конюшен переместились в коридоры университета. Стекла звякнули, а эхо разошлось в самые темные уголки нашей «матери знаний». Если бы в университете водились летучие мыши, они наверняка сейчас бы взвились в высоту и запищали, предвещая беду.