В этот неприметный зимний день в сердце четырнадцатилетнего Кая поселился холод. Злая обида, тоскливая боль, лютая ненависть.
Горький привкус этого чувства отравит всё, что он любит и погонит его прочь из дома, едва ему исполнится восемнадцать.
Хотя ничего из ряда вон выходящего не произошло.
— Эй, парень!
Большой тонированный джип остановился возле колонки, когда Кайрат уже зацепил свой наполненный водой бак крюком тележки и даже сделал несколько шагов к дому.
— Парень, я к тебе обращаюсь! — повторил женский голос.
Он мельком обернулся, чтобы убедиться, что зовут не его, но из открытого окна машины женщина смотрела именно в его сторону.
— Ко мне? — показал он на себя рукой и остановился.
— Да. Подойди.
Её тон не предполагал отказа. И она такая красивая! Кайрат не видел женщины прекрасней. Невероятная, немыслимая, непостижимая красота. Её тёмные с рыжеватым отливом волосы свесились из окна и ледяного оттенка голубые глаза наблюдали за ним, пока он сделал эти несколько шагов.
«Ей, наверно, больше тридцати», — отметил про себя парень. И что-то в ней было и вызывающе опасное, и по-детски трогательное одновременно. Может, эта полноватая, словно обиженно выпяченная нижняя губа? Веснушки на аккуратном носу? А может насмешка, едва обозначившая ямочку на щеке?
— Не бойся, не укушу, — сказала она, и протянула записку. — Скажи, если я поеду по этой улице, попаду на Адмиральскую, 8?
Именно этот адрес и был выведен на листке, а ещё фамилия Жукова Елизавета Петровна.
Кай не знал какими судьбами её занесло к этой колонке, но точно знал, где живёт баба Лиза. Адмиральская была отрезана от них забором воинской части.
— Нет, — он энергично покачал головой. — Надо выехать, вернуться на Связную, по ней проехать где-то до середины, и там на другой колонке повернуть налево.
Он слышал музыку, которая звучала из салона, чувствовал сладкий аромат духов, видел морщинку, что пролегла между её бровей, пока она обдумывала его слова.
— Может, покажешь? — и брови её поползли вверх домиком.
Он и так бы не отказал, но этот её несчастный вид — он готов бежать возле машины как верный пёс, даже, если это на другом конце города. Но она махнула ему рукой:
— Садись вперёд.
Он замешкался, не зная с какой стороны ему обойти этот огромный джип, но потом рванул назад, заодно отметив эмблему Toyota, надпись Prado и логотип на номере «Савой-авто».
Он ни разу не сидел в такой красивой машине, и аккуратно захлопнув дверь, на бежевом кожаном сиденье почувствовал себя неуютно. В своих залатанных на коленках штанах, в куцей куртке, из которой торчали его голые руки чуть не по локоть (так она ему мала), с варежками в руках, мокрыми насквозь и покрытыми грязными льдинками, он смотрелся здесь лишним, неуместным, чуждым этой роскоши. Он снял вязаную шапку-петушок и пригладил жёсткие волосы.
— Сколько тебе лет? — спросила женщина, разворачиваясь у колонки под раскрытые рты соседок.
— Четырнадцать, — ответил он.
— Хм! Как моему сыну, — заметила она. — А зовут тебя как?
— Кай. То есть Кайрат, но Каем меня зовут чаще.
— Красивое имя. Теперь налево, правильно?
Она остановилась на перекрёстке и включила левый поворот, который тикал как бомба с часовым механизмом.
— Да, — кивнул Кайрат и больше не нашёлся что добавить.
— Прорвало их, что ли? — возмутилась она, когда они простояли какое-то время, но так и не смогли переждать проносящиеся мимо машины. — Да, достали!
Она вдавила педаль газа так, что Кайрата откинуло в кресло, и под возмущённое гудение нескольких клаксонов, вывернула и встроилась в поток.
— Вот так-то лучше, — подмигнула она ему как ни в чём не бывало.
Он наклонился и поднял чёрную коробочку, слетевшую на пол при её опасных манёврах. Из неё доносилась музыка, и Кайрат точно знал, что это. То, чего ему никогда не иметь. Айпод. Он заворожённо смотрел на маленький экран, на выпуклый круг управления, на надкушенное яблоко, на четыре красивых буквы «iPod».
— Упал, — он бережно положил его на мягкий резиновый коврик на приборной панели.
— Это сын забыл в машине, а я решила узнать, что слушает современная молодёжь. Ты любишь музыку?
— Да, — кивнул Кайрат и очень надеялся, что она не будет спрашивать, что именно ему нравится. Что он ответит? То, что крутят по радио и показывают по телевизору? Да, ему многое нравилось, но из того, что он успел увидеть на айподе он даже названия не смог прочитать.
— Смотри, эта колонка? — она сбросила скорость и показала рукой в кожаной перчатке. Только сейчас он заметил мягкие коричневые перчатки, облегающие её маленькие кисти как вторая кожа.
— Дааань, что мне делать? — всхлипывала в трубку Оксанка, и судя по затяжным с придыханием вздохам, это обещалось надолго. Этот плач у нас песней зовётся. И песней бесконечной.
Вздохнув, Дана отложила в сторону проспект, что изучала к завтрашнему собеседованию и приготовилась слушать подругу. Хотя, что её слушать-то? Каждый раз одно и то же. Каждый раз она клянётся, что это был последний раз, когда она его впустила. Каждый раз твёрдо намеревается завести другого парня. И каждый раз впускает, он уходит, она плачет и всё по кругу.
— Опять Кайрат?
— Да, и опять, и снова, но в этот раз всё совсем плохо. — Она давилась слезами как горьким лекарством. Дана представила её веснушчатую мордашку с распухшим носом и красными глазами и тоже расстроилась.
— Опять пришёл, снова растравил всю душу. А я почти уже стала его забывать. С прошлого раза прошёл целый месяц. Я уже и ждать перестала, — ныла она, перечисляя что ещё она перестала делать: сидеть весь вечер у окна и высматривать не остановится ли у подъезда его машина, ждать от него звонка или сообщения, следить за новостями в сети с хештегом #кайрат#сагатов, плакать ночами в подушку. И это за месяц-то.
— И чем же этот раз отличается от остальных? — сдержано спросила Дана.
— Он сказал, что больше не вернётся, потому что женится.
И новый поток слёз.
— Женится?! — здесь даже Дана подпрыгнула. — На ком? Когда?
— Он ещё не знаааает, — упивалась своим горем подруга.
— Так, Ксюха, заканчивай голосить, — сказала она, перекладывая трубку к другому уху. — Рассказывай по порядку.
— Да я и рассказываю. Опять пришёл…
— Давай с того места, где про женитьбу.
— Ему скоро тридцать.
— Я знаю, Оксан, сколько ему лет. Он всё же мой брат. Но про то, что он женится слышу первый раз.
— Он мне первой сказал.
— Ну, видишь какая тебе выпала честь, — сказала Дана почти зло.
Она почему-то думала, что как единственный родственник заслуживает узнавать такие вещи раньше всех. И другая мысль: может он придумал это специально для Оксанки? Хотя такой тупой ложью он не стал бы заморачиваться. Он один из известнейших людей в их городе. И самый завидный жених. Небрежно брошенная фраза и сразу в твиттере, новая стрижка и уже в инстаграм, а уж такая новость, что он женится, достойна обложек таблоидов. Наверно, скоро они и появятся, если только ей удастся вытрясти из несчастной плаксы подробности.
— Он сказал, что решил жениться и его появления у меня создадут ненужные кривотолки, пока он не определится.
— Он ещё и не определился?
— Он только собрался подыскивать невесту, — и на последнем слове её окрепший на время голос снова перешёл на фальцет. — Я всю жизнь ждала, что это предложение он сделает мне. Всю жизнь надеялась. А он именно мне сообщает, что будет выбирать другую.
И новый поток безутешных рыданий.
Это действительно жестоко. Но вот такой он весь. Такой обаятельный, с тёплым взглядом карих глаз и ледяным сердцем. Расчётливый, холодный и бесстрастный. Бабы с ума по нему сходят, но Оксанка пала жертвой храбрых ещё в школе. И ведь семь лет ждала, пока он учился в столице, пока делал карьеру, а потом вернулся. И ещё пять лучших лет её жизни псу под хвост. Он приходил, когда хотел и, уходя, всегда говорил: «До свидания!». И она ждала его, этого нового свидания. Бежала домой с работы и ждала, ждала, ждала.
А может это был всё же акт милосердия? Может это наконец, подвигнет её начать новую жизнь?
— Может приехать к тебе? — честное слово, хоть валерианку пей, так она убивается.
— Не надо, — прогундосила Оксанка.
— Ты точно справишься? — она, кажется, перестаралась со строгостью в голосе. — Ты ничего там не задумала?
— Иногда ты так на него похожа, — всхлипнула подруга. — Холодом даже от трубки несёт.
Она шуршала бумажными платками, и громко сморкалась, совершенно не беспокоясь, как это звучит.
— У меня родители старенькие. Ипотека. Мне никак нельзя умирать. А ещё я хочу дождаться кого же он всё-таки выберет и выцарапать ей глаза. Интересно, за все их деньги она сможет себе купить новые? Ведь он наверняка выберет одну из этих, дочку какого-нибудь толстопуза депутата или нефтяного магната. Денег же много не бывает.
Дана тяжело вздохнула, но ей понравился Оксанкин настрой.
— Вот правда? Вот на что я рассчитывала? На что? Ведь он делил меня в постели с сотнями, тысячами девиц. Я же довольствовалась милостыней с его барского стола. Господи, Дан, какая я дура!
И трудно было ей возразить и не возразить нельзя.
— Ты не дура. Ты сильная, красивая, умная, уверенная в себе девушка. Ты заслуживаешь большего, чем может дать тебе мой брат. Ему было четырнадцать, когда что-то в нём сломалось. И с того самого дня я словно складываю камни то на одну чашу весов, то на другую. И та, где он поступает плохо с каждым годом всё тяжелее.
Кресло вдохнуло шумно и жадно, словно Кайрат сидел у него на груди, и оно только и ждало момента, когда его задница уберётся. Оно приподнялось, расправило плечи, забугрилось кубиками кожаной обивки и будь у него глаза, наверно, уставилось бы на парня не мигая. По крайней мере Кайрат смотрел на него именно так, всё ещё сжимая в руке телефон после короткого разговора с сестрой. То есть он то, конечно, говорил, а вот она на том конце трубки только возмущённо сопела, совсем как это офисное кресло. Но не из-за этого разговора он завис, он думал, что ему делать с Дианой.
Диана его не простит. Но в последнее время она стала такой обузой, и для него, и для их бизнеса. Он по привычке называл бизнес общим, хотя давно уже занимался всем единолично, а Диана на правах соучредителя только гребла, гребла и гребла своими маленькими ручонками их общие деньги.
Ей уже сорок восемь, и она кидалась на него как разъярённая кошка стоило ему даже вскользь коснуться темы возраста. А выглядит она до сих пор на тридцать пять. Именно на эту иллюзию и уходила большая часть её доли прибыли. Швейцарские клиники, итальянские термы, французские крема по тысячи евро за баночку, которой ей хватало два раза намазать уши, а потом всё равно спрятать их под волосами. Вся её красота и молодость как на волшебных нитях держалась на потоке нескончаемых денежных вливаний. Поток иссякнет, и она сморщится и постареет как старая ведьма — именно этого она боялась больше всего. Именно это и собирался сделать Кайрат — выкупить недостающие два процента акций и скинуть её со счетов. Ничего личного, Диана, просто бизнес!
Он положил телефон на стол и нажал кнопку коммуникатора.
— Слушаю.
— Таня, зайди.
И Таня вошла. Его всегда умиляла реакция посетителей на его секретаршу, да он и сам до сих пор иногда вздрагивал.
Вся в наколках и пирсинге с огненно-медными волосами она продефилировала по кабинету, покачивая бёдрами на тридцатисантиметровых каблуках. Ему всегда хотелось взять линейку и измерить длину её юбки. Пятнадцать сантиметров? Двадцать? Нет, для двадцати из-под неё слишком сильно выступали упругие мячики ягодиц.
Он посмотрел на органайзер.
— Таня, купи мне линейку.
— Всё? — спросила она с таким видом, словно он не имел права отрывать её от работы по таким пустякам.
И она права, потому что Таня не печатала приказы, стуча по клавиатуре одним идеальным ноготком и не выполняла его мелкие поручения. Таня собирала информацию. А ещё ценна тем, что дальше этого кабинета информация, которую она получала от него, не уходила никогда. Лишнего слова из неё не вытрясешь и под пытками, и к боли, судя по напичканному хирургической сталью и цветной тушью тела, ей не привыкать.
— Вот примерный список, — он протянул ей листок. — Это для ориентира. Ищем девиц на выданье, желательно любимых папиных дочек. Рост, вес, цвет волос, размер груди, даже возраст, всё вторично и не имеет значения. Активы предприятий, финансовая стабильность, а также наличие других наследников и прочие риски — вот что важно.
— Брачная афера? — в её ярко накрашенных глазах засветился нескрываемый интерес.
— Скорее сделка. Обычный контракт, только брачный.
Она смерила его взглядом, и только сейчас он обратил внимание, что всё это время барабанит пальцами по столу.
— Упс, — не отрывая от него взгляда, она выпустила из руки лист.
Он спланировал прямо к двери, девушка развернулась спиной, сделала несколько шагов как по подиуму, присела, а потом разогнула ноги, используя дверную ручку для опоры вместо пилона. С завидной регулярностью она исполняла для него этот номер. Горячее тепло за гульфиком. Не разгибаясь, она коварной змейкой играла стразиком на языке. Кайрат едва заметно кивнул и, раздвинув ноги, она села на стол.
Он знал, что ждёт его там, под тонкой полоской бикини. За навсегда избавленной от волос нежной кожей, под розовым бутоном с каплями росы, между двух колечек, которые она оттянет пальцами — там останется его напряжение. Таня всегда понимала, когда требовалось его снять.
Свои загорелые длинные ноги она никогда не прятала в колготки. Он медленно от самых лодыжек провёл по ним вверх, поддел пальцем тонкое кружево белья и языком коснулся тёплого металлического шарика там, где когда-то заканчивалась взлётно-посадочная полоса французской эпиляции — тонкая полоска волос посередине лобка. Он даже немного расстроился, когда она превратила её в полный сфинкс, а затем набила эту розочку.
Он спустился ниже, и она выгнулась, заставляя его вернуться к тому с чего начал. Обхватив губами колечко, он ласкал его языком, а руки сами потянулись расстегнуть брюки. Влажно лизнув на прощание мягкие складочки, он разогнулся, резким движением подвинул девушку к краю стола и так же резко вошёл в неё. От его движений девушка скользила по столу, оставляя молнией царапины на полированной поверхности, но ему было всё равно. Он двигался быстрее и быстрее, пока не замер, закрыв глаза. Он чувствовал, как всё ещё пульсировал в ней, а она сжимала его мышцами, побуждая отдать больше, выплеснуть напряжение по полной. Девушка застонала, но он знал, что она симулирует оргазм — Таня лесбиянка и давно.
Он помог ей подняться и ни слова не говоря, она одёрнула юбку и вышла. Он опёрся руками о стол и шумно выдохнул. Не самое плохое начало дня. Только теперь бы сигару, бокал коньяка, откинуться на мягкие подушки и гори оно всё огнём. Он потёр пальцами царапины на столешнице — новые легли как раз поверх старых. Рубашка прилипла к спине. Ладно, пусть будет второй за утро душ.
GAME OVER. Перезагрузка. И сохранение в контрольной точке возвращает нас к началу миссии.
Именно такие мысли крутились в голове у Даны, когда машина остановилась на фоне знакомого апокалиптического пейзажа. Осталось выбрать броню покрепче и снова устремиться на загадочное собеседование, которое у неё никак не получается пройти.
Открыв дверь с той стороны, где когда-то сидел Савойский, Герасим ощупывал сиденье как слепой, потерявший очки.
Дана помогла ему, приподняв бесполезную папку, и они одновременно увидели причину их внезапного камбэка — забытый Савойским телефон. А она отчего-то подумала, что он развернул машину из-за неё. Надо как-то избавляться от этой манечки величия.
Герасим тяжело потопал со своей находкой к офису, а Дана полезла проверить почту и увидела непрочитанное сообщение от Оксанки.
— Ты здесь? — прилетело десять минут назад. — У меня новости.
— Выкладывай!
Трудолюбивый карандашик тут же забегал возле счастливой Оксанкиной мордашки на фото — она строчила ответ. Дана скрестила пальцы, волнуясь, что же она ей напишет. После вчерашней истерики она не ждала ничего хорошего.
— Я беременна.
О, нет! И, зная Оксанкин монашеский образ жизни, как в известной рекламе: это может быть только от него.
— От Кайрата? — глупый вопрос, но задавать глупые вопросы в такой момент самое то для поддержания разговора.
— Нет… от Рафаэлло, — острили они одинаково тупо.
— Какой срок? Когда узнала? Уверена?
— Задержка — неделя. Купила с утра два теста. Оба положительные. Уверена. Сама знаешь, не было у меня больше никого. Никогда.
— Ну, мало ли.
— Много. Ты бы знала. Знаешь, сейчас это как плевок в рожу. Я только собралась поставить на нём крест, пуститься во все тяжкие, и на тебе. Вот что за нафик? У меня тут на работе интрижка даже наметилась. Я на неё такие надежды возлагала. И вот.
— Разве это что-то меняет?
— Может быть нет, а может быть всё.
Мимо проехал ещё один джип и припарковался рядом. В слегка помятом костюме Черномор грузно вывалился из машины пузом вперёд. Его дорогие ботинки блестели на солнце как начищенные кирзовые сапоги, пока он по-военному бодро шагал к крыльцу. Он замер на ступеньках, ответил на звонок, развернулся как по команде «Кругом! Раз, два.» «Шагом марш!» — пошёл обратно к машине. Дана успела только набрать «Что решила?», когда он открыл дверь.
— Извините, Дана, за недоразумение. Я предлагаю нам обсудить рабочие вопросы в офисе, — он показал рукой наверх. — Раз уж и вы и я всё равно здесь.
Дана равнодушно дёрнула плечом. Здесь так здесь. Её телефон призывно пиликнул. «Когда-то я только об этом и мечтала…» — успела прочитать она перед тем как споткнулась.
— Осторожнее, — успел крикнуть Черномор, но это не помогло. Это никогда не помогает, но люди с завидным постоянством предупреждают друг друга об опасности, когда уже слишком поздно.
Она растянулась во весь рост, больно стукнулась коленкой, вывалялась с ног до головы в снегу — это всё она могла пережить, но, падая, она машинально выставила вперёд руку с телефоном.
Трупик телефона с разбитым стеклом она внесла в вестибюль здания всё ещё не веря в его потерю. Хотелось плакать, нет, рыдать, нет, выть от обиды и отчаяния. «Как же я теперь без тебя, родненький?»
Черномор по-отцовски заботливо отряхивал с неё снег, словно она перевернулась на санках. Так она себя и чувствовала, словно ухнула на санках с горы и приложилась об дерево.
— Ударилась? — он заглянул в её глаза полные слёз.
— Ничего. Телефон разбила, — она протянула его мужчине в доказательство. Он сочувственно покачал головой.
— Попробуй сдать в ремонт, может стекло заменят.
— Попробую, — опустив голову, Дана побрела за пыхтящим Черномором вверх по лестнице.
Бедная Оксанка! Как она там без меня, в такой момент?
На получение технического задания ушло времени меньше, чем на её переезды туда-сюда. Черномор объяснял коротко, чётко и по существу, что окончательно убедило Дану в его военном прошлом. В качестве утешения ей принесли чашку кофе и маленькую шоколадку, к которым она не смела прикоснуться из уважения к собеседнику.
— Да, вы пейте, пока не остыл, — позволил ей Черномор.
И в тот момент, когда она как раз обожгла язык и поперхнулась, в кабинет зашёл Савойский.
— Владлен Борисович, у вас бумаги по кредиту?
Дана пыталась откашляться в кулачок, пока они там между собой поговорят. Горло свело спазмом, на глаза навернулись слёзы.
— Кстати, я ж нормального кофе так и не попил, — он глянул в её сторону, пока она туберкулёзно кашляла, но основное внимание досталось чашке.
Слепяще-белый джип принял Кайрата в свои бежевые внутренности и мягко тронулся с места. В нос резанул запах кожи, словно они на китайской дубильной фабрике. Кайрат сморщился, но чем бы здесь ни пахло, его лицо всегда принимало вид забытого в холодильнике яблока, когда он вспоминал во сколько им обходится эта махина с пятиступенчатой коробкой передач, хищным взглядом и такой же звериной прожорливостью.
— Пробежимся по вопросам? — предложила Ангелина, протягивая очередную копию подготовленного интервью.
— К чёрту, ты всегда лучше меня знаешь, что говорить, — отмахнулся Кайрат. — Телесуфлёр будет?
— Без него Филатова и не работает.
— Давай вот лучше о Филатовой.
— Да, всё, что нарыла, я вписала. Единственная дочь у влиятельных родителей, ни в чём не нуждается. Мама продюсер, папа банкир. Вот решила стать известной телеведущей, мама подсуетилась. Если совсем коротко, она тупая и непрошибаемая. — Она провела пальцем по экрану своего смартфона. — Вот уже пишет в сети, что ты опаздываешь. И добавляет, что точность — вежливость королей. Кстати, говорить банальности и прописные истины — её слабость.
— Да, трудно быть безмозглым.
— А ты купила букет? Не с пустыми же руками идти.
— Конечно, — она даже не повернулась, со скоростью многоножки перебирая пальцами по клавиатуре. — Её любимые… угадай что?
— Красные розы?
— Угадал. Кстати, она очень серьёзная, чувство юмора отсутствует, иронию не оценит, намёков не поймёт.
— Да, интересный экземпляр, — ответил Кайрат. Но кто предупреждён, тот вооружён. Вот он уже и настроился на нужный лад — говорить легко понятными, расхожими фразами.
На входе местной телерадиостудии их встретили и, попросив поторопиться, проводили по длинным коридорам.
— Вы опоздали, — выразила своё отношение к их появлению Кристина Филатова. — Время дорого.
— Простите, задержали дела. Но на свидание с такой красивой девушкой я ни за что бы не опоздал, — решил он сразу брать быка за рога и ослепительно улыбнулся.
Его лицевые мышцы двигались напрасно. Она взяла букет с выражением лица Беллы Свон, когда та упала с мотоцикла, а может когда первый раз увидела оборотней. Удивлена она или ей приятно? Каменное лицо Кристины Филатовой не выражало никаких эмоций.
— Спасибо!
«Что ж, будем ориентироваться на звук», — решил Кайрат, пока его гримировали.
В принципе, её можно назвать даже хорошенькой. Брюнетка с мелкими правильными чертами лица, худенькая, безгрудая. Слегка сутулится. Но будь она хоть горбатой как шахматный конь, Кайрата бы это не остановило.
Напомаженный и напудренный как престарелый лицедей он засунул в ухо наушник, в котором бодрый голос Ангелины тут же спросил:
— Как слышно меня?
— Отлично! — сказал он, щурясь под светом прожекторов.
— Концепцию успели поменять. Тебе понравится. Кстати, ты не отвечай, я тебя всё равно не слышу, пока микрофон не подключили.
Он кивнул.
Кристина Филатова перешагивала через провода кроваво-красными туфлями. Он представил: она срывает свой строгий костюм, вызывающе топорщатся соски её маленьких грудок, скрипит под её спиной кресло, взмывают вверх ноги и острые каблуки туфель упираются ему в грудь. Её бы напоить! Такие монашки всегда оказываются горячими штучками.
— Микрофон, — выводит его из оцепенения ассистентка. Она пахнет мятной жевательной резинкой и под высоким воротом её блузки желтоватый след старого засоса.
— Волнуетесь? — спрашивает Филатова.
— Немного, — врёт Кайрат. Он удобнее устраивается в своём кресле, жёстком как скамья для порки, пытаясь отложить до окончания съёмок свои грязные мыслишки. Это трудно. Сквозь тонкую ткань блузки ему мерещатся соски. — Это моё первое серьёзное интервью.
На большом мониторе прямо по направлению его глаз появляется текст. Даже присматриваться не приходится.
— Первый раз всегда страшно, — она улыбается. О, чудо! — Писать будем без остановок, но, если устанете, говорите, мы прервёмся. Готовы?
Он кивает в ответ.
Секундная пауза, команда режиссёра. Понеслась!
— Он из тех, кто сделал себя сам. Сэлф мэйд мэн, играющий против правил, презирающий приличия, холодный, расчётливый и бесстрастный, поклоняющийся только одному богу – деньгам. Так написала о нём пресса, — Кристина Филатова, изящно уложив руки, с безупречной дикцией дежурной по вокзалу старательно выговаривает ползущие по экрану слова. — Снежная Королева лишь мелькнула в жизни юного Кая, но похитила его сердце. Так скажем о его жизни мы. Что же он сам расскажет о себе? У нас в студии исполнительный директор холдинга «Снежная Королева» Кайрат Сагатов.
— Добрый вечер, — поклонился он.
— Добрый вечер, Кайрат! Сначала я задам вопрос, который особенно интересует наших зрительниц.
Вы женаты?
— Нет.
— И ваше сердце свободно?
— И даже бьётся, — он приложил руку к груди. Этого нет на мониторе.
Ведущая теряется. Растерянно хлопает ресницами. Потом опять улыбается. Растерянность, наверняка, вырежут.
— И предвосхищая два ваших следующих вопроса сразу отвечу: со мной всё нормально, и я не гей. — Ангелина ржёт в ухо. Он улыбается, глядя как камень-рожа пытается передать панику. — Я просто ещё не встретил девушку, с которой готов разделить всё: и горе, и радость, и банковский счёт. Кто знает, может быть ей станете вы, а может ваша ассистентка. — Он подмигнул девушке с засосом.
— Она замужем, — округлила глаза Филатова и нервно сглотнула.
Оксанка открыла дверь в обтягивающем нежно-розовом спортивном костюме. И Дана невольно покосилась на её плоский живот.
— И что ты собираешься там увидеть? — она выпятила его, рассматривая.
— Ну, хотя бы какой-нибудь намёк.
После десятиминутного разговора с братом она устала больше, чем после дня работы, и бессильно рухнула на диван, едва добравшись до комнаты.
— Ну, рассказывай, подруга. Что решила?
— Может по пять капель?
— Если только по пять.
Хрупкая, светлая, нежная, словно сотканная из света и воздуха Оксанка с детства выглядела как заблудившийся эльф. С испуганными синими глазами, пшеничными волосами, которые к двадцати шести она превратила в холодный блонд, и мелкими веснушками, которыми покрывалась её кожа при любом намёке на солнце. Рядом с ней Данка смотрелась как чистокровный гном, злобный и неказистый. По крайней мере она себя воспринимала именно так.
— Для особого случая берегла, — поставила Оксанка на столик красную бутылку Fragolino, игристое вино с земляничным вкусом. — Думаю, он как раз настал.
Дана открывала, а Оксанка прищурила один глаз, ожидая подлый удар деревянной пробкой.
— Не боись, за дело берётся профессионал, — успокоила её Данка, и клубничная жидкость запенилась в фужерах.
— В-общем, ребёнка я решила оставить, но Каю об этом не говорить. Всё, у него своя жизнь, у нас своя.
Данкины брови уползли вверх на добрых пять сантиметров. Нет, на самом деле характер у Оксанки — кремень, с её-то внешностью и ни одного парня, кроме Кая. Но вот именно с Каем она вела себя как тряпичная кукла.
— А выдержишь? — Данка всё не решалась протянуть фужер.
— За выдержку! — предложила тост Оксанка.
— Вкуснота, — сделала добрый глоток Дана.
— И вот ещё что, — сказала она, едва пригубив. — Если ты проболтаешься, ты мне больше не подруга.
— Ты же знаешь, я — могила, — улыбнулась Данка.
— Знаю, — ехидно улыбнулась подруга. — Потому и предупреждаю, проговоришься — прибью.
Данка не сказала бы про себя, что болтлива, и суеверной особо не была, но давно заметила одну вещь: стоит кому-то рассказать о чём-то сокровенном и оно обязательно не сбудется.
— Ты тогда тоже обещай мне, что никому не расскажешь то, что я тебе сейчас скажу, — посмотрела она на подругу пристально.
— Секрет на миллион долларов? — оживилась Оксана.
— И гроша ломаного не стоит. Я тут с парнем сегодня познакомилась. — Оксанка застыла как изваяние. Дана замялась: — Ну, как познакомилась, он меня на работу нанял.
Она поковыряла диван. «Да, расскажу ей! Пусть оно горит синим пламенем, чтобы никаких надежд, никаких потом разочарований.»
— Ты продолжай, продолжай, — Оксанка потянулась за бутылкой.
— В-общем, я с Савойским сегодня общалась. — Оксанка замерла на полпути. — И я теперь всё время о нём думаю.
В тишине зашипело вино, наполняя фужеры.
— С тем самым Савойским? — Оксанка подняла бокал.
Дана кивнула и залпом выпила.
— В-общем, вот такая я дура.
— Что уж так сразу и дура? Ты ему на шею что ли вешалась?
— Нет, конечно.
— А что?
Пришлось рассказывать все её злоключения, но Данке даже приятно оказалось всё пережить заново.
— Погоди, но если вы вернулись, чтобы отдать Савойскому телефон, то как там оказался Черномор? Ты говоришь, он приехал следом?
— Да и сказал, что раз уж мы здесь оба, здесь и поговорим.
— Так это, блин, Савойский его к тебе вызвал… ну, или к себе, — задумчиво пригубила своё вино Оксанка.
— «Или к себе» — будет точнее, — кивнула Дана.
— Не соглашусь, смотри, тебя по какой-то причине перепутали с аналитиком и посадили в машину к Савойскому, он с тобой общается, потом отправляет назад к Черномору, но по дороге передумывает и просит тебя вернуть. Так?
— На какую-то долю секунды мне тоже показалось, что так, но потом оказалось, что он просто забыл в машине телефон.
— И тут же приезжает Черномор, к которому тебя отправили, но ты не доехала. Так?
— Слушай, детектив доморощенный, прекрати, — отмахнулась Дана. — Значит, Черномор ему тоже срочно понадобился, а про то, что я там как говно в проруби мотаюсь в его машине, он и забыл.
Жить в офисе удобно. Не надо вставать ни свет, ни заря. Не нужно стоять в пробках в час-пик. И если что-то забыл, недалеко вернуться. Приятно открыть ничем не примечательную дверь в своём офисе и всё — ты уже дома. Это эффективно и рационально, когда твоя жизнь — работа и больше ничего.
У Дмитрия Савойского помимо работы был дом, жена, сын, и всё же он заложил в проект своего офиса эту небольшую, но шикарную квартиру. Теперь в ней жил Кайрат.
Для Кайрата у этого жилья оказалось ещё одно преимущество — его порог никогда не переступала Диана. С суеверным ужасом, как ведьма на костёр инквизиции, она посматривала иногда на неприметную дверь, и позволяла Кайрату прятаться за её ненадёжной шпонированой защитой.
Спальня, гостиная, кухня, тренажёрный зал, джакузи под стеклянным куполом и даже терраса с барбекю — всё маленькое, но продуманное с эргономической точностью. Кайрат мечтал когда-нибудь воспользоваться хоть какими-то из этих благ. Хотя бы оценить по достоинству двуспальную кровать и поваляться на ней с девушкой или с книгой, а не с годовым отчётом. Но всегда ему было не до книжек, а девушки не того уровня допуска, чтобы тянуть их на семнадцатый этаж через металлоискатели, внимательные глаза камер и злые языки охраны.
На этот вечер он планировал изучение документов «Савой», но втискивая уставшие ноги в новые туфли думал о том, что банк «Нефть-Инвест» занимал первое место по отсутствию сомнительных сделок и проценту невыплаченных кредитов.
Господин Филатов вёл дела жёстко и бескомпромиссно, его банк входил в тройку лидеров региона, в устойчивости с ним соперничали разве что египетские пирамиды.
Кайрат отпустил водителя. По заметаемой позёмкой улицам крутобокий джип сделал два оборота вокруг квартала, прежде чем он втиснул его на освободившееся место метрах в пятидесяти от ресторана. «Беладжо» в пятничный вечер пользовался популярностью.
На заснеженном мраморе крыльца он поскользнулся и чуть не упал — итальянские туфли с гладкой, как попка младенца, подошвой оказались совершенно не рассчитаны на минусовые температуры.
Кайрата проводили к столику, где к его удивлению, оказалась лишь чета старших Филатовых.
— Мы же взрослые люди и понимаем, что присутствие Кристины при наших разговорах ни к чему, — ответил господин Филатов на его вопросительный взгляд.
То, что разговор будет настолько деловым, озадачило даже презирающего условности Кайрата.
Филатов был сухим, язвительным и точным. Будь Кайрат медиком, по его впалой груди, словно он годами прижимал руку к диафрагме, и приподнятым плечам, он бы безошибочно угадал в нём язвенника с многолетним стажем. Его землистый цвет лица, худоба и варёная спаржа на тарелке в лучшем ресторане города тоже красноречиво свидетельствовали о том, что он или веган, или серьёзно болен, и кислое лицо, с которым он ковырял блюдо исключало вегетарианство.
— Ненавижу спаржу, — сказал он, когда Кайрат попытался заказать себе то же самое. — Бери стейк хорошей прожарки, а я буду наслаждаться его запахом и твоим здоровым аппетитом. Пить я тоже не могу, но, если ты составишь компанию моей жене, я буду признателен.
— Вино какой страны вы предпочитаете в это время дня? — улыбнулся Кайрат онемевшей в присутствии мужа госпоже Филатовой.
— Что-нибудь итальянское, — ответила она без ужимок.
— Да, с северных регионов, — передал официанту Кайрат. — Трентино, Венето, Альто-Адидже.
Невозмутимый официант молча кивнул и ушёл.
— Я думаю, ты уже ознакомился с имеющимися у нашей семьи активами. И ты прекрасно понимаешь, что я ознакомился с твоими.
— Мне нравится ваша честность, — Кайрат глотнул воды и откинулся на спинку.
— А вот я в твоей сомневаюсь, поэтому сразу расставлю все точки над «и», — он пригвоздил его взглядом как бабочку к картонке. — Контракт будет составлен так, что в случае развода, измены, подозрительных сделок и прочей ерунды, которой вы молодёжь любите заниматься по причине своего скудоумия и недальновидности, ты не получишь ни копейки. Нарушишь законодательство, будешь замечен в нечистоплотности и даже тени твоей не останется в завещании жены.
— Зачем же вы решили отдать дочь в столь ненадёжные руки?
— Потому что ты ей нравишься, — ответил он смягчившись.
А Кайрат думал, его уже ничем нельзя удивить.
— Извините, — наклонился к нему официант, тыкая пальцем в винную карту, — есть Бардолино и есть вот это.
— Елена Петровна? — обернулся к женщине Кайрат.
— На ваш вкус, — отмахнулась она.
— Тогда сухое, красное и самое дорогое, — хотелось напиться с достоинством.
— Я считаю вы будете красивой парой, — продолжил Филатов, когда официант ушёл. — А ещё я возлагаю надежды на своих внуков. Надеюсь, хоть они родятся не такими безмозглыми как моя дочь.
— Саша, — укоризненно покачала головой женщина.
Мужчин редко оценивают по красоте.
Мужчинам красота ни к чему. Ни одна девушка не говорит: вот найду себе красивого, буду его кормить, любить, ублажать, и все равно что глупый, и без разницы, что весь стульчак в брызгах. Вытру, уберу, обучу, лишь бы посмотрел на него и — ах! — в голове шумит как от хорошего вина. По крайней мере Данка так точно не думала. И относилась к мужской красоте как все, как к приятному дополнению, и в своём списке требований, будь он хоть из ста пунктов, поставила бы его последним.
Приятно смотреть на красивых людей на большом экране, но попускал слюни, вышел из кинотеатра и забыл. Такие лица и бывают только в кино да в фотошопе. Природа не столь совершенна и не столь очевидна. В жизни Данка лишь однажды видела красивое мужское лицо. И поняла, что с ним не так, далеко не сразу.
Леха Коновалов был их соседом. И фамилия ужасная, и имя простое, да и соседом был не он, а его бабушка, а Лёха приезжал к ней каждые выходные навестить и помочь: дров наколоть, воды натаскать, грядки вскопать. Хороший мальчишка, добрый, толковый, работящий. Данкин ровесник, только учились они в разных школах и жили на разных планетах. Его называлась "Счастливая семья", а Данькина "Сирота, жившая с тёткой". Но ничто не беспокоило Данку, пока в один прекрасный день она вдруг не поняла, какой он красивый. Невероятно, невыносимо, абсолютно идеальный. Высокий, стройный, с мужественным лицом, пронзительно-синими глазами. И к чёрту все эти описания, потому что они и близко не передавали то, что она чувствовала, глядя на его лицо.
И глядя на загадочную улыбку парня, который принимал у неё сейчас в ремонт телефон, она именно это и ощутила. Какую-то оторопь, и сухость во рту и внезапную тошноту, словно она отравилась чем-то сладким и приторным, но оно ей очень понравилось. И только узнав эту тяжёлую интоксикацию, она вдруг узнала и Леху.
— Алексей?! — вглядывалась она в его совершенное лицо и понимала, что он стал ещё краше. Если у слова эталонный бывает значение "ещё более чем".
— Дана, — поднял он на неё свои темно-синие как южная ночь глаза. — Думал, ты меня не вспомнишь. Столько лет прошло.
— Но ты же меня вспомнил, — улыбнулась она.
— Я тебя и не забывал.
— Не забывал? Леха, — хмыкнула она. — Сколько нам было? По шестнадцать? Десять лет прошло как умерла ваша бабушка и вы перестали приезжать, а потом и дом её продали.
— Я как-то видел тебя в супермаркете, — он опустил глаза и перебирал там у себя внизу, за стойкой, какие-то бумажки, которые были ему совершенно не нужны. — И тогда ты меня не узнала.
Этот ужасный супермаркет, в котором она работала кассиром. Да она вообще не поднимала глаза. Руки, товар, деньги, сдача. Руки, товар, пакет, терминал.
— А я посмотрела на тебя?
— Да, когда спрашивала, нужен ли мне пакет.
— И что ты ответил?
— Нужен.
— Странно, как я могла тебя не запомнить, — в её недоумении столько искренности, что он растерялся. — Чтобы кто-то привёз на кассу покупки и взял пакет? Это нонсенс. Твоё лицо должны были повесить в рамочку и написать крупными буквами "ОН ВЗЯЛ ПАКЕТ".
— Я приезжал потом несколько раз, — он грустно улыбнулся, наконец, понимая, что она паясничает. — И ни разу ты меня не узнала. А твоя фотография, кстати висела там на доске почёта. Как лучший кассир месяца.
— Да, работаю я так же, как и говорю. Двести кило слов в минуту. Странно что ты разглядывал эту доску.
Странно, что он обижен. И даже предъявляет ей какие-то претензии. Странно всё: эта встреча, его реакция, его неровный румянец. Хотя нет, румянец как раз обычный. Его обтянутые смуглой кожей аристократические скулы всегда краснели пятнами.
— Я бы и дальше приезжал, но ты уволилась.
«Зачем, Лёха, зачем?» — просилось на язык, но этот правильный вопрос почему-то застрял в горле.
— Да, скажу тебе честно, та ещё работёнка, — вместо этого ушла она в сторону.
— А сейчас ты чем занимаешься? — он поднял на неё глаза. Нет, он впился в неё глазами. Он скользил по её лицу как сканер, словно сличая, сопоставляя сходство с тем исходником, что сохранился в его памяти. Она боялась не пройти эту проверку. «Да, я может неважно выгляжу, Лёха, но, честное слово, это всё ещё я».
— А ты? Как ты вообще? — она уныло ковыряла стойку и совсем не хотела это знать. — Где учился?
— Да там и учился. Где планировал, — и он не хотел это рассказывать, но какой-то кривой дорожкой их тянуло туда, где тухли останки их несбывшихся надежд. Где зарыты мечты, где похоронено то, что осталось после встречи с многотонной реальностью. — Техникум связи. Потом армия. Потом женился. Развёлся. Опять женился. Потом вот свою контору открыл.
Довольно приятное помещение. Данка заинтересованно изучала его взглядом. Чистенькое, современное, не убогое, но ему почему-то за него стыдно.
Просыпаться с бодуна под телефонную трель — то ещё удовольствие, поэтому Кайрат заранее отключил телефон. И с утра даже смотреть в него не стал. Намотал десять километров на велотренажёре, изучая заснеженный город с высоты птичьего полёта; раз сто отжался, тыкаясь носом в грязный ковёр; покачал пресс, решив, что потыкать в эту грязь не мешало бы уборщицу и наконец, сделав в бассейне олимпийский заплыв вольным стилем, пришёл завтракать в банкетный зал, стилизованный под зимний сад.
Прохладный, торжественный как дворец бракосочетаний, залитый солнечным светом, он настраивал на нужный лад. Кайрат разложил как пасьянс фотографии потенциальных невест и, похрустывая беконом, по изгибам накрашенных губ старался угадать размер приданого.
О личных предпочтениях нечего было и думать, глаз привычно тянулся к чему-нибудь рыжему. И не сразу он поймал себя на мысли, что ищет не Дианины черты. Но мысли о ней заставили его вспомнить о телефоне, хотя он точно знал, что она не звонила. Если бы ей приспичило с ним поговорить, она нашла бы способ: подняла бы на его этаж охрану, заставила долбиться в дверь, разрешила бы даже выломать её. Если Диана чего-то хотела, ей вынь да положь.
Сообщение от Тани заставило его перестать жевать: «Поздравляю, ты проснулся знаменитым. Вангую, что к вечеру это порвёт ютуб». И ссылка.
Веб-камера, установленная над «Беладжо» на высоте в несколько этажей, как на ладони показывала его вчерашнюю аварию: виляющая BMW, бестолковая девчонка с собакой, и он такой наперерез, рыцарь на белом коне.
Он пересматривал видео раз за разом и его поразили две вещи: во-первых, девчонка действительно, осмотрелась, прежде чем переходить дорогу, а во-вторых, эта рыжая за рулём реально неплохо справлялась с заносом. Она не бросила руль, не психанула раньше времени, и, как ему не неприятно это было осознавать, но, не вмешайся он, она, возможно, направила бы машину в дерево. Кто знает, выжила бы сама, но у девчонки был бы шанс выжить.
Но глядя на равнодушные кадры съёмки, предположений можно строить сколько угодно, а по факту кто знает, хватило бы ей мужества поступить именно так. Вспоминая её трясущиеся руки, он не взялся бы утверждать точно.
Комментарии под видео пока все как один пели ему дифирамбы и жалели тачку. Да, десять миллионов, отданные за этот белый гроб на колёсах, даже его не оставили равнодушным. И Диана его убьёт.
И эта рыжая всё стояла перед глазами. «Надо было притащить её в гостиницу, трахнуть и забыть. А теперь будет занозой в заднице». Он отложил телефон и попытался сосредоточиться на цифрах.
Акции, акции, акции… Эта толста, эта слишком умна, у этой двое старших братьев.
Эта задушит его своими силиконовыми сиськами и спустит остатки папашиного состояния на очередную хламиду из шкур невинно убиенных краснокнижных пушных зверьков. Нет, он против гибели несчастных животных и отцовского капитала, и вообще думы о бабах раздражали.
Он отшвырнул бумаги. В таком настроении хорошо думать о врагах. И пока враг у него был только один.
Он забрал из приёмной предназначенные для него документы. Аналитик таки настрочил ему что-то увесистое про «Савой». И через два часа изучения идиотских диаграмм и графиков на лице Кайрата заиграла довольная улыбка. Дела «Савоя» шли настолько плохо, что плюнь в их сторону и они захлебнутся.
Младший Савойский был слишком беспечным, слишком порядочным и слишком порывистым, как его мать. Один этот его неудачный брак чего стоил. Уж сколько Диана нервов потратила, пытаясь втолковать ему, что девочка аферистка. Но что ты! Чем больше она настаивала, тем громче он кричал, что любит её. «Вынь да положь» — видимо, это у них семейное. Пышная свадьба, и, чтобы как у нормальных людей, никакого контракта. А теперь он даже развестись с ней не может — так глубоко она запустила руку в его карман и держит его там за яйца. Идиот!
Он по привычке потянулся к кнопке коммутатора, чтобы вызвать секретаря и только тогда вспомнил, что сегодня суббота. Чёрт бы побрал эти выходные!
— Ангелина, найди-ка мне эту продажную сучку Нелли Андреевну. Хочу сделать ей предложение, от которого она не сможет отказаться.
Через час, взъерошенная как с сеновала и испуганная, как будто её отымела там команда голодных матросов, незамужняя и не теряющая надежды женщина тридцати шести лет, хрустела пальцами, нервно поправляла причёску и сидела на стуле, скрестив ноги как Шерон Стоун. Это настраивало на определённый лад.
— Я не уверена, что они возьмут меня на работу.
— А вы постарайтесь. Теперь это в ваших интересах, — ходил Кайрат вокруг неё кругами как голодный кот, что заставляло её ещё больше нервничать. — Слейте им информацию, которую я вам скажу. Проявите себя. И получите гораздо больше того, на что рассчитывали.
Он опёрся руками на спинку её стула, крутанул его и резко наклонился, вцепившись руками в подлокотники. Она невольно отпрянула и грудь её взволнованно вздыбилась, выступая из выреза.
Он опустил глаза в этот вырез и протянув руку, поправил сбившийся в сторону кулон. Она замерла, не дыша.
— Вы будете делать хорошо для нашей компании, — одним пальцем он задумчиво водил по её выступающим ключицам. — И я по достоинству оценю ваше старание.
Это неправильно. Стыдно, неразумно, неприлично. Но прижавшись спиной к дверному косяку и принимая его жадные поцелуи, Данка забыла все эти глупые слова.
В халате, без косметики, с мокрой после душа головой она открыла ему дверь, движимая исключительно любопытством.
— Извини, что так поздно, — это «извини» уже стало его визитной карточкой. И было единственным, что сказал Савойский.
С горящим взглядом кубинского революционера, но такой трогательно беспомощный перед тонкой тканью её единственной одёжки, он стоял на пороге квартиры и не знал, что сказать.
Тогда, перехватив его безумный взгляд она ещё подумала, что это неправильно, но секунду спустя, когда его рука легла ей на шею, привлекая к себе, она растеряла весь свой словарный запас, и остатки благоразумия надоедливыми пташками порхали вокруг, щебеча что-то про порядочность. Кыш! — его одежда падала на пол, отмечая сложную траекторию, по которой они двигались в комнату. Прочь! — журнальный столик какое-то время сопротивлялся, упираясь в пол всеми четырьмя ножками, но был беспощадно отброшен ударом её ноги.
Почувствовав спиной прохладный хлопок постели и животом тепло его обнажённого тела, она отказывалась думать. Ей не нужна эта убогая мыслительная способность, она отказывается от неё навсегда, только бы его руки не останавливались и его губы требовали большего. Ещё большего.
Его горячее дыхание, его влажная спина, тяжесть его тела, лёгкий лайм его кожи — она растворялась в этих ощущениях. Она принимала его. Принимала всего, без остатка. Таким, какой он есть. Таким, каким ему никогда не стать. Каждое его движение открывало в ней что-то новое и что-то давно остывшее возвращало к жизни. Срывая якоря, сквозь туман и низкую облачность тактильных ощущений, она рванула туда, где солнечным светом её пронзило ощущение полной свободы. Лететь! Сгореть. Превратиться в пепел. Пусть этот свет сожжёт её до тла!
— О, боги! — он тяжело дышал, уткнувшись ей в шею.
— Клянусь, я убью тебя, если ты сейчас скажешь «извини», — не открывая глаз, сказала Данка.
— Ни за что, — выдохнул он прямо в ухо. — Никогда в жизни, никого я так не хотел, как тебя. Это просто безумие какое-то.
Он прижался губами к её плечу, и она была рада, что он не видит её глаз. Её бесстыжих счастливых глаз. Она не могла вернуть ему назад его откровение, но то, что никогда и ни с кем ей не было так хорошо, стало свершившимся фактом.
— Не хочу показаться навязчивым, но можно я останусь? — он приподнялся на руках и заглянул ей в глаза.
— Навсегда? — улыбнулась она. Честное слово, ей больше нечего терять.
— Сначала хотя бы до утра, — улыбнулся он в ответ, рассматривая её губы. — А там как получится.
— Будем работать?
— Да, да, да, — выдыхал он отрывисто, наклоняясь к её губам.
О, этот нежный шоколадный вкус!
— До утра, — строго сказала она его влажной нижней губе. — И только если каждый твой следующий поцелуй будет лучше предыдущего.
— А может лучше поработаем? — жалостливо сложил он брови домиком.
Она со смехом подвинулась повыше на подушку и прикрылась одеялом, а он, наоборот, подтянул вторую подушку к себе и положил подбородок на сложенные руки.
Данка поправила его взъерошенные волосы, и он потёрся о её руку как щенок. Она словно знала его всю жизнь. Как хорошую книгу, давно прочитанную, но забытую. И она вновь начала её читать.
Эти его густые брови вразлёт, впалая небритая щека, упрямый подбородок — она вела по его лицу пальцем, знакомясь. А может вспоминая?
Неожиданно дёрнувшись, он чуть не укусил её за палец, но она успела отдёрнуть руку, уставившись на него с возмущением.
— Плохая собака! — стукнула она его по голове.
— Вав! Вав! — кусал он её за ногу через одеяло.
Она визжала и отбрыкивалась, когда услышала, как громко хлопнула входная дверь. Как по команде они замерли, с испугом уставившись друг на друга.
Он показал ей подбородком на источник шума, но она в ответ лишь вопросительно пожала плечами. Тогда, прикрывшись покрывалом как римский воин тогой, осторожно, на цыпочках он выглянул в коридор и вздрогнул, когда дверь снова хлопнула. Он скрылся в коридоре, и она ждала его как верная римлянка, нервно подтянув ноги к груди.
— Мы забыли закрыть дверь, — шлёпая босыми ногами, вернулся он.
— О, мой герой, ты спас нас! — воскликнула Дана, прижав руки к груди.
Он раскланялся, небрежно закинув угол покрывала на плечо под её бурные, но жиденькие аплодисменты.
— Что полагается странствующему рыцарю за победу над силами сквозняка? — он прищурил один глаз, прицеливаясь в неё.
— Ах ты, корыстная рожа! Аплодисментов тебе недостаточно? — отползла она от него в угол дивана.
— Аплодисменты — это так много для скромного дворянина. Лишь восхищение в глазах прекрасной дамы. О большем не смею и мечтать, — он склонил голову, прижав руку к груди, но так и продолжал следить за ней одним хитрым глазом.