В плену твоего безумия

Глава 4

И за ним закрылась дверь. А я, пообещав разобраться с этим позже, сорвала повязку и кинулась к планшету, который он предусмотрительно оставил на столе…

Я не ожидала увидеть ее так близко. Мою дочь, мою кровиночку, мой единственный лучик света в том кошмаре, в котором я жила уже четыре года с недолгими просветлениями. Сердце сжалось, к горлу подкатили слезы.

С каждым прожитым днем моя девочка становилась все меньше и меньше похожей на своего деспотичного отца. Ее детские черты были похожи на мои на детских фото. Я прикусила пальцы, наблюдая, как Микаэла прыгает в сухом бассейне с шариками в детском центре, заливисто смеется, карабкаясь вверх по надувной горке. Как танцует с аниматором в костюме Спайдермена, капризничает, пытаясь затащить мою маму в детский лабиринт. Как моему похитителю удалось снять их так близко?

Я смахнула слезы, не осознавая, что на моих губах счастливая улыбка. Мысли, что меня украл кто-то близкий к нашей семье, отошли на второй план. Я смотрела на мать. На ее лице была тень беспокойства, но рядом с Микой практически исчезала. А моя дочь была счастлива, так, как могут быть счастливы только дети…

Ролик был долгим. В кафе Мику и маму снимали издалека. При приближении я могла заметить, что мама иногда уходит в себя, ее губы дрожат, а в глазах боль и непролитые слезы. Но почему я считала, что она не будет переживать обо мне? Наверное, потому, что на выходки Азамата она закрывала глаза.

Запись закончилась, а я сидела, не в состоянии пошевелиться, мелко дрожа от пережитых эмоций. Слезы капали на мои сжатые кулаки, которые я неосознанно поднесла ко рту. Сердце разрывалось от тоски, но вместе с тем материнское чувство отметило кое-что еще.

Мика была другой. Свободной, счастливой. Такой, какой была в те моменты, когда Азамат уезжал надолго, а мы оставались с ней вдвоем. Что это значит? Ее забрали из дома? Пожалуйста, пусть это будет так. Пусть она останется с моей матерью, а не с отцом, который…

Я откинулась на спинку дивана, стараясь выровнять дыхание.

Который что? Ищет меня в поте лица? Рвет и мечет, срывая зло на моей матери? Уехал на очередные гастроли, решив, что я сама по себе найдусь? Заливает горе алкоголем? Да, его горе в одном — отобрали то, что принадлежит ему по праву. Красивую игрушку, по совместительству жену. Он переживает только о себе.

Слабость выстрелила по коленям, буквально парализовав тело. Но я решительно вскочила с места, не понимая, почему в этот раз все стоп-краны, которыми я обросла за время брака с Валиевым, отказали. Стрессовая ситуация? Я жила в куда более стрессовых все это время.

Подбежала к двери, рванула ручку на себя. Заперта. Хотя поворота ключа я не слышала. Не помня себя, принялась колотить о деревянную поверхность, причиняя себе боль и не замечая этого.

— Откройте! Выпустите меня отсюда! Откройте же!

Не знаю, на что рассчитывала. Просто остервенело колотила, сама не зная, что именно хочу сделать. Когда все-таки ощутила боль, перестала лупить дерево, замерла, часто дыша. Метнулась к дивану, поспешно натягивая темную повязку, завязывая узел трясущимися руками.

— Откройте. Я выполнила ваши условия!

Темнота уже стала привычной. Я не споткнулась и не налетела на предметы мебели, пока шла к двери. Только сердце зашлось в бешеном танце.

— Откройте. Я готова обсудить дальнейшие условия. Я все поняла…

Когда повернулась дверная ручка, я едва не подпрыгнула на месте. Меня накрыло волной какого-то странного чувства, похожего на азарт, как перед прыжком с парашютом. Если бы не было повязки на глазах, я бы ослепла от одного ощущения близости своего пленителя. И без того уже крыло, с каждым ударом сердца, разрывая на атомы и закручивая в спирали неконтролируемого торнадо, возвращая ненадолго в прежнюю оболочку.

Страх? Перед ним или неизбежностью? Или нечто другое, пока не распознанное, то, в чем мне сейчас было так сложно самой себе признаться.

— Милана, — его голос рассыпал по телу искры, похожие на хаотичный разброс бенгальских огней. — Я приятно удивлен.

До меня не сразу дошло, что он имел в виду повязку. Я поднесла к лицу пальцы, слегка огладив ее бархатный край. Сгустившуюся тишину внезапно прорезал его вздох. Острый, словно лезвие ножа.

— Все хорошо. Я доволен тобой.

Это окончательно сбило меня с толку. Он что, просто испытал удачу, открыв двери? Или вся комната утыкана невидимыми камерами? Да, я не столь давно осмотрелась и ничего не обнаружила, но это не значит, что их нет!

А затем он взял меня за руку… и я как будто увидела свет сквозь черную ткань повязки. Может, все дело было в том, как именно он это сделал. Слегка огладив пальцами внутреннюю сторону моей дрожащей ладони. И как будто транслируя своим прикосновением, что бояться нечего.

— Иди за мной.

Ничего другого мне не оставалось. Я отчего-то подчинилась без внутреннего протеста, даже сжала его руку в ответ. Может, хотела расположить таким образом к себе и получить желаемое, но я понятия не имела, о чем буду его просить. Я вообще этого не осознавала. Опустилась на диван. Мой похититель не сел рядом, устроился в кресле напротив. А я неожиданно ощутила что-то сродни одиночеству, когда он отпустил мою ладонь.

— У тебя есть вопросы. Я постараюсь на них ответить.

Его голос диссонировал с прикосновениями. Сухой, холодный, властный. Но при всем этом у меня не возникло ощущения фальши или игры, как это всегда было с Азаматом.

— Есть, — вздрагивать и тонуть в уязвимости было бы проще всего, но я собиралась расставить все точки. Для этого просто необходимо было проявить смелость. Да и мне никто не угрожал. — Меня ищут?

— Да, — просто ответил мужчина, мне показалось даже, что пожал плечами. — Тебя ищут.

— Но вы не переживаете, что меня найдут.

— Нет. Это невозможно.

— Почему именно я? Вы всех женщин поломанной судьбы так… спасаете?

Он ответил не сразу, а я неосознанно сжала кулаки, отчасти потому, что не ожидала от себя такой дерзкой смелости.

— Я просто помню, когда увидел тебя впервые. Когда ты поднялась на сцену в первые дни своих выступлений.

— О боже! — не выдержала я, отчего-то широко улыбнувшись.

— Обращения «хозяин» вполне достаточно, — тут же отозвался мой тюремщик, разрядив обстановку такой вот бесхитростной шуткой. — Я помню это, как будто увидел вчера. В твоем танце был твой истинный характер. Столько скрытой силы, достоинства и жизнелюбия, самооценки и гордости. Ты любила свой танец, ты занималась тем, чем хотела. Свободная черная птица, летающая на запредельной высоте, где ее не достать никому, даже опытному охотнику…

Тон изменился, в нем появились иные, холодные ноты.

— Но потом я встретил тебя снова, когда ты была с ним. Тебя как будто выпили. От прежней Миланы не осталось ничего, она попала в западню и даже не осознала этого. Поверила в тот фасад, который возвели у дверцы ее золотой клетки. Тогда я понял одно. Если я верну тебе прежнюю улыбку и избавлю от тяжести масок, которые тебе пришлось носить, я буду самым счастливым человеком. Именно тогда я все решил.

— Но вы не спросили, нужно ли мне возвращать свое прежнее счастье такой ценой! — озвученное повергло меня в шок. — Да, мой муж — чудовище! Но это моя ошибка, за которую я плачу уже давно, которую осознаю, но я была готова вырваться и без вашей помощи! У меня дочь! У вас дети есть? Думаю, нет, потому что вы понятия не имеете, что для матери разлука с ее ребенком!

— А теперь выдохни и слушай, — нет, он не повысил голос. Но что-то в его словах заставило меня замолчать в тот же миг. Темнота позволяла считывать эмоции его голоса на раз. — Я не изверг. Меньше всего мне хочется разлучать тебя с дочерью. Меньше всего мне надо ломать тебя дальше, потому что после того, что он с тобой сделал, ломать в тебе больше нечего. Я предлагаю тебе сделку. Месяц. Месяц, в течение которого я верну тебе самый бесценный дар — тебя прежнюю. Сильную и несгибаемую, без страха и ложного чувства вины. Ту самую Милану, у которой нет нужды ни от кого бежать, потому что бояться ей некого. Я хочу подарить тебе, черт возьми, новую жизнь!

Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я покачала головой.

— Да прекратите. Вы думаете только о себе и о своих желаниях. У вас не хватает смелости их озвучить, вы прикрываетесь какой-то особой миссией. Но когда хотят помочь, в одностороннем порядке не действуют. Я не просила меня похищать! Я сама могла о себе позаботиться!

Мои слова не вывели его из себя. Черт, у этого человека есть хоть какие-то эмоции?

— Я повторю — ты заблуждалась. Ты бы не смогла. Ты настолько сильно подвержена влиянию своего деспотичного мужа и матери, которая встала на его сторону, что твоя попытка сбежать оборвалась бы сразу. Состояние аффекта — плохой помощник. Ты не выберешься, пока не разберешься в себе. А именно это я тебе и предлагаю. Помощь. Провести тебя по всем граням твоей слабости и уязвимости, чтобы проиграть их в безопасном ракурсе. Добраться до твоей истинной сути. Она все еще в тебе, просто спит, не в силах противостоять тем угрозам, что окружали тебя столь долгое время…

Он замолчал. А я вместо того, чтобы снова возмутиться и перейти в нападение как будто оцепенела. Не из-за страха. Его слова задели внутри меня что-то, что давно уже не просыпалось. Что заставило забыть о себе. Прежняя сущность Миланы Савельевой подняла голову. Правда, едва не уронила ее обратно, ужаснувшись тому, во что я теперь превратилась.

Мне хотелось ему поверить. Дико хотелось. И не было никакой фальши в его словах. Эгоизма точно я не ощутила. А может, это сознание так спасалось от неоднозначности моего нового положения?

— Я не понимаю, как вы это сделаете. Вы завязываете мне глаза, угрожаете связать, если я буду срывать повязку, удерживаете в заточении. Как это поможет мне вернуть себя прежнюю?

— Это будут совсем не те методы, к которым ты привыкла. Предупреждаю сразу. И да, я показал тебе некоторые из них, далеко не в полном объеме.

— Я против. У меня же… есть право голоса?

— Это то, что у тебя есть всегда, в любую секунду. Ты говоришь «нет» — я останавливаюсь. Я не принадлежу к тому числу доминантов, которые преследуют исключительно свои цели, вбивая в головы сабам чушь о том, что они знают, как лучше и лишают права сказать «стоп». Ты готова обсуждать это дальше, или тебе нужно еще время?

Он говорил, на первый взгляд, какие-то шокирующие вещи. И почему-то я поняла их смысл, несмотря на отдаленно знакомые слова, значения которых я не знала. Но страха не было. Наоборот, это меня взволновало. Почти приложило каким-то странным чувством эйфории, помноженной на уязвимость. Но в этот раз последняя была иной. Сладкой, тянущей, заставляющей зациклиться на этом ощущении.

Кажется, я начала получать удовольствие от разговора.

«Подумаю об этом завтра», — сказала я себе.

— Вы сказали, месяц? После этого вы меня отпустите?

— Я хозяин своего слова. Ты вылетишь из этой клетки сильной. Считай, что я просто вылечу твои поломанные крылья.

— Хорошо, месяц, мы сейчас можем начать?

Это было так неожиданно, что я сжалась и поднесла ладонь ко рту. Боже, зачем я это сказала? Я не готова ни к какой близости со своим похитителем и никогда не буду готова! Жажда обнять дочь, прижать к себе и успокоить превратила меня в камикадзе.

— Обреченность? Совсем не то, что я хочу от тебя получить, Милана. Ты хочешь просто поскорее отбыть свой срок, но в нем нет никакого смысла, если ты вернешься прежней.

— Так отпустите меня!

— Я могу, Милана. Отпустить тебя в лапы зверя, который пока что еще на воле и сожрет тебя сразу, как только ты переступишь порог дома. Как ты думаешь, твой муж поверит в то, что к тебе никто не прикасался? Что тебя вообще похищали? В его глазах ты всегда будешь изменщицей. Он такое, насколько я знаю, никому не простит. Подобное позволено только ему. Я прямо сейчас могу распорядиться, и тебя отвезут домой. Только, боюсь, вместо встречи с дочерью ты рискуешь никогда больше ее не увидеть.

Я замотала головой. Черт. Я не хотела домой. Кто бы ни был этот человек, он прекрасно знал Валиева. Знал, на что способен мой муж. И сама я бы выстояла, но он знает, как горячо я люблю Мику. Он обязательно разыграет эту карту, чтобы добить меня.

— А что… изменится через месяц? — мой голос дрожал. Обрисованные перспективы напугали посильнее всего того что, я предполагала, этот мужчина может со мной сделать.

— Многое, — какой бы вопрос я не задала, тюремщик был к этому готов. — Помимо того, что ты станешь сильной, изменится еще кое-что. Твой муж больше не будет для тебя угрозой, я тебе обещаю.

— Вы что, убьете его?

— Иногда ты как ребенок, — по его словам я поняла, что он улыбается. — До этого не дойдет. Просто нужно время для того, чтобы некоторым образом его устранить. Месяц — вполне себе прогнозируемый срок. Я могу оставить тебя в покое. Не латать твои крылья. Только я прекрасно знаю, к чему это приведет. Твой стокгольмский синдром никуда не денется. Я не буду давить и действовать против твоей воли. Я тебе предлагаю свободу по итогу. Соглашаться или нет, решать тебе.

Мое решение созрело в этот самый момент. Хотя я, надо признать, долго не отдавала себе в этом отчета.

— Я просто ничего не смыслю в том, что вы мне предлагаете…

— Я все тебе расскажу. Ты должна получать удовольствие от того, что происходит. Без взаимного доверия Тема только усугубит твою травму, а нам этого не нужно. Верно?

— Я не готова на близость…

— Я от тебя этого не требую. Но если ты сама этого захочешь, считаю нужным сообщить — отказывать не стану.

Я больше не тряслась. Даже не вздрагивала. Разговор как-то незаметно перешел в спокойное русло. Я даже забыла о том, что мои глаза скрывает повязка. Привыкла к темноте, единственным маяком которой был его голос, довольно быстро. И его слова вызвали на моих губах ответную (я уже начала определять, когда он улыбается) улыбку.

Почему он сказал, что Азамат вскоре не станет для меня проблемой? Почему он так в этом уверен? И почему я цепляюсь за какой-то фантомный подвох в его словах, когда ничего подобного в них нет? Я изучила все уловки манипуляторов. Знала, как выглядит ложь. Но мой похититель не врал.

— Я же могу все остановить, если что-то окажется для меня неприемлемым?

— Повторю в десятый раз. Ты не только можешь, ты обязана это делать. Неприемлемо, непонятно, надо разобраться в своих чувствах — ты просто скажешь мне об этом.

— А вы разрешите мне снять повязку?

— Нет. Со временем, но не сейчас. И если мы договорились, ты пообещаешь мне никогда этого не делать самой. Ты примешь мои правила. С наказанием в случае неповиновения. Но что-то мне подсказывает, что ты не захочешь меня расстраивать. Я прав, Милана?

Это не было угрозой. Это были условия договора. Мне предлагалось всего лишь их принять, что я, кажется, готова была сделать.

В этот раз не было ощущения гипноза, как это было с Азаматом. Я прекрасно понимала, что принимаю решение сама. Можно было рисовать в своём воображении страшных химер, но у меня оставалось права голоса. Бояться, во всяком случае, было нечего. Конечно, если мой пленитель не врет, и выполнит свою часть договора.

— Я согласна.

Эти слова сорвались с моих губ неожиданно легко. Сделка с дьяволом в обмен на право стать счастливой — я готова была отдать свою душу.

— Еще раз, Милана.

— Я согласна, — повторила уже тверже.

— Нет. Попробуй ещё раз.

Озарение было кратковременным. Я сжала кулачки, решаясь произнести то, что от меня требовалось.

— Я согласна, Хозяин.