В поисках любви

Глава 1

Машина свернула с шоссе и покатила по узенькой, но хорошо утрамбованной асфальтовой ленточке. Хотя по этой дороге они проехали всего несколько сотен метров, Юлии казалось, что они попали в совсем иной чудесный мир. С обеих сторон высоко в небо уходили прямые, словно проведенные по линейке, стволы сосен, в их кронах застревали жаркие и яркие солнечные лучи, и потому вокруг было немного сумрачно и освежающе прохладно.

– Как здорово, – сказала Юлия, вдыхая в себя настоянный на сосновых испарениях воздух. – Мне так нравится тут дышать. И вообще, очень нравится.

– Я же тебе говорил, здесь прекрасное место, – хмыкнул Максим. На несколько мгновений он оторвал взгляд от дороги и посмотрел по сторонам, словно проверяя только что произнесенные слова на соответствие с окружающей действительностью, затем снова стал смотреть прямо через лобовое стекло. – Думаешь, так просто здесь устроиться? Знаешь, сколько желающих купить тут участок? Если бы не Женька, мы бы никогда сюда не попали.

Юлия взглянула на мужа и погладила его по голове.

– Да, ты у меня молодец, – на мгновение прижалась она к нему. – Я не думала, что тут так замечательно.

– А увидишь дом – вообще обомлеешь. Когда он мне показал его на фото, я сразу загорелся. За такие деньги ничего лучше во всей стране не найдешь.

Юлия вдруг нахмурилась.

– Но ты говорил о какой-то истории. Может, поэтому он и стоит так дешево?

Максим пожал плечами.

– Какое нам дело до чужих историй? Если кто-то боится приведений, это его дело. У нас с тобой тут будет своя история, счастливая. Разве не так?

– Так, – с едва заметным сомнением сказала она. – Далеко еще?

– Должно быть не очень. Женька говорил, что после поворота всего десять минут езды.

Внезапно впереди себя в метрах десяти они увидели большой щит с надписью «Томилино».

– Ну вот, он не обманул, приехали, – удовлетворенно проговорил Максим.

Они въехали в поселок, и Юлия с интересом стала смотреть по сторонам. Красивые добротные дома в два-три этажа образовывали несколько улиц, радовавшие глаз своей непривычной чистотой. Путь к особнякам преграждали каменные или железные крепостные стены, за которыми яростно лаяли на проезжающую мимо машину огромные псы.

– Страшно, если такая на тебя бросится, – сказала Юлия.

– Ничего, мы тоже заведем не меньше, – пообещал Максим.

У прохожей они спросили, где улица Крайняя. В полном соответствии с названием она располагалась на краю поселка. К удивлению Юлии она была совсем короткой, состоящей всего из двух домов.

Юлия сразу узнала дом, хотя видела его только на фотографии. Но спутать его ни с каким другим строением было невозможно. Особняк имел два этажа и напоминал средневековый замок, но игрушечный, с очень изящными башенками и готическими окнами. У Юлии от восхищения даже заколотилось учащенно сердце, она достала кинокамеру.

– Останови тут, – попросила она. – Я хочу снять этот вид.

– У тебя для съемок будет вся жизнь, – проговорил чуть-чуть недовольно Максим, но машину остановил.

Юлия навела объектив кинокамеры на дом. Неужели она и в самом деле будет жить в этом дворце? От восторга она почувствовала волнение. И это все благодаря ее дорогому мужу, благодаря Максиму. Накатившаяся волна благодарности к нему была такой сильной, что она не удержалась, прервала на мгновение съемку и поцеловала его. Тот посмотрел на нее и улыбнулся; он тоже разделял ее чувства.

Они припарковали машину возле узорчатых железных ворот. Перед поездкой в агентстве Максиму вручили целую связку ключей; одним из них он открыл массивный замок – и вход в рай оказался свободным. Юлия первой вошла в этот Эдем и прошлась по небольшому, но ухоженному участку. Перед домом находилось ярко-зеленое пятно лужайки с врытым в землю столиком, за ней приветствовал вошедших слегка покачивающими ветвями небольшой сад. Так как у ее бабушки и дедушки была малюсенькая дачка, где она проводила раньше все лето, Юлия легко признала в деревьях знакомые ей с детства яблони, а в кустах – клубнику. Чувствовалось, что прежние хозяева заботливо ухаживали за растениями, но сейчас грядки слегка заросли сорной травой. Юлия любила работать на земле и с удовольствием представила, как она будет здесь все приводить в порядок. Надо срочно выполоть сорняки и «подкормить» землю, иначе хорошего урожая ягод им не видать.

Максим открыл очередным ключом из заветной связки входную дверь в дом, и они оказались внутри. Мебель была вывезена, и пустые комнаты вызывали некоторую грусть. Особняк был великолепен не только снаружи, интерьер был отделан с не меньшим вкусом. Особенно Юлии понравилась изогнутая, словно лук, лестница, с красивыми ажурными перилами и дубовыми ступеньками. Она представила, как будет по-хозяйски ступать по ним, поднимаясь и опускаясь с одного этажа на другой, и сердце замерло от предвкушаемого блаженства.

– Ну как тебе тут? – спросил Максим.

– Великолепно! Это самый красивый дом, из тех, что я когда-либо видела. Ты веришь, что мы будем тут жить?

– Если захотим, то будем, – засмеялся Максим. – Все зависит только от нас. Осмотри все внимательно.

– Тогда пойдем на второй этаж.

Юлия побежала по лестнице, которая не издала ни единого звука под тяжестью ее шагов. Максим поднялся вслед за ней.

Почему-то на втором этаже мебель была вывезена не вся. Юлия открыла первую попавшую дверь и поняла, что оказалась в детской. У стены стояла кроватка, а на полу валялись игрушки. Максим тоже вошел в комнату.

– Странно, но Женька мне говорил, что дом абсолютно пустой, – сказал он.

– Какое это имеет значение? – беспечно отозвалась Юлия.

– Я не люблю, когда меня обманывают.

– Но в чем обман? Разве не все так, как он говорил?

– Так, но он сказал, что дом стерильно пуст. А здесь чужая мебель.

– Мы выкинем ее, – пообещала Юлия.

– Само собой, но дело не в этом. Мне не нравится, что он обманул меня.

Юлия тихонько вздохнула, она знала эту черту мужа; если в его голове засядет какая-то мысль, то ее очень сложно выкорчевать оттуда. Поэтому лучше не спорить. Но как бы из-за такого пустяка не сорвалась покупка дома; если Максим посчитает, что его надули, он откажется от сделки. И даже ей не удастся его переубедить. А так хочется пожить здесь, она влюбилась в этот особняк с первого взгляда!

– Пойдем лучше посмотрим другие комнаты, – предложила Юлия.

Максим не стал возражать, и они вышли из детской. Юлия открыла еще одну дверь и оказалась в чудесной комнате; таких замечательных по красоте обоев она не видела еще никогда в жизни.

– Какая красотища! Посмотри! – восхищенно воскликнула она. Юлия перевела взгляд на мужа и увидела, что он не разделяет ее восторга; он смотрел прямо перед собой и недовольно морщился.

– Что с тобой? – обеспокоено спросила она.

Максим пожал плечами и показал рукой вперед. Без всякого сомнения, это была спальня, посередине комнаты стояла большая кровать под балдахином, в которой могло уместиться целое отделение солдат. Но самое удивительное заключалось в том, что она была застелена простыней, а посреди нее лежал ком одеяла. На полу вперемежку валялись мужские и женские вещи, в том числе, и из интимного туалета. Взгляд Юлии упал на ночную рубашку, и она невольно отметила, что у спавшей тут женщины был отменный вкус. Она бы с удовольствием приобрела себе такую.

– Странно, – недовольно пробормотал Максим.

– Ну что тут странного? Люди уезжали в спешке, вот и не захватили с собой все свои вещи. Ты же сам говорил о какой-то страшной истории, что произошла тут.

– Женька говорил, что жена того, кто тут жил, покончила жизнь самоубийством.

Невольно Юлия передернула плечами, она снова посмотрела на ночную рубашку и поймала себя на том, что ищет на ней капли крови. Но крови не было, и это немного успокоило ее. В конце концов, Максим прав, эта история не имеет никакого к ним отношения. Мало ли кто что совершает, наверное, у той женщины были причины для такого поступка, может быть, ей изменял муж. Но они с Максимом любят друг друга, и ей это не грозит. Пока не грозит, поправила она себя на всякий случай. Но в любом случае, это не повод для ухода из жизни.

– Макс, – она обняла мужа, – ну что нам за дело до того, что тут произошло? С нами же ничего такого не случится.

– Уж я надеюсь, – самодовольно улыбнулся Максим, целуя жену.

Внезапно Юлия заметила, что на подоконнике стоит радиола. Она подскочила к ней, повернула ручку и из нее полилась веселая мелодия. Юлия схватила Максима за руку.

– Я хочу танцевать! – повелительно объявила она.

– Потанцуем в другой раз, – стал он отнекиваться.

Но она настаивала.

– Хочу сейчас.

Максим сначала не очень решительно, но затем вдруг крепко обнял жену, они заскользили по паркету. Юлия прижалась к мужу, и их губы соединились. Поцелуй длился долго, и она вдруг почувствовала легкое жжение внизу живота – первый, но абсолютно верный признак нарастающего желания. По тому, как напряглось его тело, она поняла, что и им овладели те же чувства. Она стала расстегивать его брюки.

Им нравилось заниматься любовью в самых разных местах, и если бы пришлось составлять их список, то он получился бы весьма длинный, а главное весьма разнообразный и экзотический. Это мог быть и пляж, и купе поезда, и его офис, когда она ненадолго заглядывала туда… Это возбуждало их, рассеивало некоторое монохромное однообразие течения событий, происходящих в их супружеской спальне. И обычно организатором таких рискованных инициатив выступал Максим. Но на этот раз она сразу заметила, что он вел себя как-то скованно, она уже спустила с него брюки, а он по-прежнему стоял неподвижно, даже не делая попытки, как это случалось обычно, сорвать с нее одежду.

– Послушай, Юль, давай в другой раз.

Но она уже как факел горела от желания и не обратила на его слова никакого внимания. Так как Максим по-прежнему проявлял не свойственную ему в этом вопросе инертность, она сама быстро скинула с себя одежду, и теперь они оба стояли обнаженными. Юлия целовала тело мужа.

– Пойдем на кровать, – сказала она в исступлении.

– Юля, но это чужая кровать.

– Здесь теперь все наше.

Максим уступил. Они рухнули на кровать, он стал целовать и ласкать ее тело с тем умением и страстью, с каким это делал и в более привычной обстановке. Юлия ощутила, как желание заполнило ее буквально всю, от кончиков пальцев на ноге до кончиков волос. Максим, повинуясь нетерпеливому приказу ее рук, вошел в нее, и стоявшая много дней тишина в доме была нарушена громкими женскими стонами.

Они медленно приходили в себя. Юлия с некоторым смущением смотрела на мужа; если быть честной, она сама не очень понимала, что с ней вдруг произошло, почему накатившая на нее волна желания была столь мощной. Еще несколько минут назад у нее не было никаких намерений заниматься любовью, но попав в эту супружескую спальню, увидев эту огромную кровать, она вдруг испытала нечто странное; она представила незнакомых людей, целующихся, обнимающих друг друга. Эта комната словно специально создана для этих целей, она вся пронизана какой-то таинственной негой. Но почему тогда один из ее обитателей так страшно завершил свое пребывание на этой грешной земле? И где это случилось? Уж не на этом ли царском, невероятно мягком ложе?

Юлия вскочила с кровати. Она вдруг испытала такое отвращение от того, что только что занималась любовью на чужой, явно несвежей простыне, что ей захотелось немедленно принять душ. Как только они вернутся домой, первое, что она сделает, это пойдет в ванную. Юлия стала поспешно одеваться; Максим тоже встал и, удивленно поглядывая на жену, последовал ее примеру.

– Я тебе говорил, не надо было тут этим заниматься, – сказал он.

– Со мной что-то произошло, сама не знаю, что на меня нахлынуло. У них замечательная кровать. Как жаль, что она не наша.

– Мы купим не хуже, – обнадежил ее Максим.

Юлия ничего не ответила и вышла из спальни.

Дом был полностью осмотрен. Кроме самого особняка в подвале располагался гараж; Максим изучал его с не меньшим пристрастием, чем жилую часть. Затем они снова оказались на первом этаже. В гостиной они остановились у большого камина.

– Здесь у нас по вечерам будет гореть огонь, – задумчиво проговорила Юлия. – Это так романтично. Я всегда мечтала об этом. Только подумать, что я буду сидеть, как в старину, у горящего камина и смотреть, как играет в нем пламя.

– Будешь, если мы купим дом.

– Максим, тебя смущает эта история?

Муж ничего не ответил, он задумчиво смотрел на камин, как будто в нем уже расцвел алый цветок огня.

– Может, нам все-таки поискать другой дом, даже если это будет дороже?

– Я не хочу другой, – с непонятным до конца для себя упрямством проговорила Юлия. – Либо этот, либо никакой. В конце концов, не обязательно иметь загородный дом, хватит нам и нашей квартиры.

– Ну, хорошо, мы еще помозгуем над этим вопросом. А теперь можем ехать.

Они вышли за ограду, где их дожидался «Мерседес». Максим внимательно осматривал окрестности. Его взгляд упал на соседний дом, контраст между ним и тем особняком, который они только что покинули, был такой разительный, что он даже сперва не поверил своим глазам. Это было небольшое старое строение, обнесенное покосившимся забором. Ничего похожего на эту развалюху больше они в поселке не видели.

– Что за удивительное сооружение? – наморщил лоб Максим. – Женька мне что-то говорил о каком-то странном соседе. Наверное, он живет тут. Этот дом портит весь поселок.

– Ну, ты преувеличиваешь, – снова почувствовала опасность Юлия. – Дом как дом. Когда-то он был весьма хорошим. Смотри, здесь два этажа.

– Вот именно, что когда-то, но это было, по-видимому, очень давно, когда нас еще не было на свете, – насмешливо проговорил Максим. Он подошел к штакетнику и стал разглядывать открывшийся ему вид. – Иди сюда, – позвал он Юлию. Она приблизилась к мужу. – Посмотри, какой замечательный участок, но абсолютно заброшенный. Его никто не обрабатывает. А если убрать этот забор и соединить два участка вместе, а на месте этой развалюхи построить оранжерею, и продавать цветы круглый год.

А ведь неплохая идея. Почему бы нам так не сделать? Интересно, сколько это может все стоить? Полагаю, что не очень дорого. Знаешь, я давно думал о том, почему бы еще не заняться цветочном бизнесом; если его вести с размахом, то это может оказаться довольно прибыльным делом. Как ты думаешь, есть сейчас кто-нибудь в этом доме?

Юлия посмотрела на дом. Но он хранил полное молчание, никаких признаков жизни никто не подавал.

– Зачем тебе это?

– Поговорить с возможным соседом, может, в самом деле, он нам продаст эту хибару с участком? Вряд ли нормальный человек будет цепляться за эту развалюху, если будет возможность приобрести нормальную квартиру.

– Но ты же сам сказал, что здесь живет какой-то странный человек.

– Это не я, это мне Женька говорил. Но он сам ничего толком не знает.

– Купим этот дом – и познакомимся с соседом. Я уверена, что это какой-нибудь милый старичок. И зачем торопиться с покупкой этого дома? У нас поначалу будет столько хлопот со своим. А оранжерею ты всегда успеешь устроить.

– Ладно, ты права. Не стоит сейчас вести никаких переговоров. Поехали домой, не то попадем в пробку на въезде в город.

Они сели в машину, и Юлия бросила прощальный взгляд на дом. Он был очень красивым, но почему-то сейчас показался ей немного грустным. Казалось, ему было жалко, что они уезжают. Ничего, мы снова скоро приедем, мысленно пообещала она.

Глава 2

Максим, не допив даже кофе, умчался на работу, Юлия же, оставшись одна, вяло бродила по анфиладе комнат. Обычно ей нравились эти утренние часы, когда она оставалась безраздельной хозяйкой в огромной квартире и могла спокойно предаваться неге, либо не спеша наводить порядок на этой обширной, заставленной недавно купленной мебелью, территории. Максим несколько раз предлагал ей нанять служанку, но она отказывалась; пока все делать тут своими руками доставляло ей удовольствие. Вот когда это чувство перестанет ее посещать, тогда можно будет подумать и о помощнице.

Но сегодня ею владело какое-то другое настроение, желание брать тряпку или пылесос ее не посещало, хотя вчера она не успела вытереть пыль, и она осела тонким слоем на мебель. Юлия не понимала, что с ней происходит, может, виной этому вечная спешка мужа? Обычно он мало рассказывал ей про свои дела на фирме, а она особенно ими не интересовалась. Правда, сначала она попыталась как-то поучаствовать в его бизнесе, если не реальной помощью, то оказывая моральное содействие, но Максим, обычно во всем перед ней открытый, на этот раз почему-то не спешил делиться с любимой женой своими секретами. Какое-то время она обижалась на эту скрытность, но затем вдруг подумала, что, по-видимому, эта та сфера его деятельности, где он хочет проявлять полную самостоятельность и независимость. Наверное, для мужчины нужно иметь такую плантацию, где бы он мог чувствовать себя безраздельным хозяином. И больше серьезных попыток вмешиваться в его работу она не предпринимала. И все же неприятный осадок от того, что существуют уголки жизни Максима, куда он ее не пускает, сохранялся, периодически как-то странно влияя на нее. Вот сегодня ей, например, не хочется ничем заниматься.

Обычно Максим, приехав в офис, звонил ей оттуда, интересовался, встала ли она, чем занимается, а затем замолкал либо до обеда, либо до конца рабочего дня, когда извещал о времени своего предполагаемого прибытия домой. Но прошел уже час, а телефон молчал, и Юлии стало не то что тревожно, а скорее как-то тягостно. У нее вдруг возникали минуты, когда безделье начинало ее тяготить, и она вспоминала свое еще совсем недавнее прошлое, когда у нее было столько работы, что почти не оставалось времени на личную жизнь. Правда нельзя сказать, что служба ей уж очень нравилась, а если еще вспомнить, какие жалкие гроши платили за нее, то становится просто противно и обидно за бездарно выбрасываемое из жизни время, которого и так крайне мало.

Юлия уже раза два прошлась по комнатам, затем села в кресло, включила телевизор, быстро пробежала по всем каналам и выключила его – хотя все программы говорили разными голосами, но при этом тянули одну и туже заунывную мелодию серой повседневности, которая, кажется, уже не поменяется никогда. «Почему же мне так сегодня неуютно в их замечательной уютной квартирке?» – задала она себе вопрос, но ответить на него даже не попыталась. Ее взгляд упал на телефон, и она почему-то вспомнила о загородном доме. Они так и не поговорили о нем с мужем, он явно пребывал в нерешительности по поводу его покупки, и она подумала, что не стоит форсировать события; пусть из его памяти изгладятся, связанные с ним, неприятные впечатления. А потом она с ним поговорит и добьется нужного ей результата. Но почему, посмотрев на аппарат, она подумала об этом роскошном особняке? Ну, конечно же, все дело в том, что она пообещала позвонить Агате. Она совсем забыла об этом, и нужен был толчок, чтобы она вспомнила о своем обязательстве.

Она подняла трубку, несколько секунд раздумывала – стоит ли это ей делать, но после легкого вздоха все же набрала номер.

– Ты приедешь ко мне? – спросила Агата и по ее затаенному от счастья тону Юлия догадалась, что ее там поджидает какой-то сюрприз.

– С удовольствием, – без всякого удовольствия сказала Юлия. И все же она была довольна не тем, что ей предстоит визит к Агате, а тем, что нашлась хоть какая-то цель, достижению которой можно посвятить свое время.

Максим уехал на «Мерседесе», Юлия же выкатила из гаража небольшой, но юркий «Пежо» – подарок мужа к свадьбе. Это был первый в ее жизни автомобиль, права она получила буквально несколько недель назад и чувствовала себя за рулем не очень уверенно. Но все же она отважно, хотя и осторожно, колесила по городу и еще не только ни разу не угодила ни в одну историю, но даже не была остановлена милиционером, что являлось предметом ее гордости.

Путь был неблизкий, почти на другой конец города, но Юлию это не смущало, наоборот, скорей радовало. Это отдаляло свидание с недавно обретенной подругой, зато появлялась возможность попрактиковаться в езде. Как всегда в этот час движение было интенсивным, Юлия то и дело застревала в пробках и спокойно, без всякого раздражения ждала, когда они рассосутся.

Юлия сразу поняла, что Агата сгорает от нетерпения, ожидая ее прибытия. Но Юлия даже не извинилась за задержку; по пути она заглянула в кафе и съела свое любимое заварное пирожное. Агата торжественно ввела ее в комнату, и у Юлии невольно остановилось на мгновение дыхание. Квартира, конечно, и раньше была обставлена роскошно, но то, что открылось ее взору, было не описать словами. Такой мебели Юлия не то, что никогда не видела, но даже до сего момента не предполагала, что она может существовать. Юлия ходила по квартире, как по музею, Агата, подобно экскурсоводу, давала пояснения.

– Понимаешь, когда Женечка был в последний раз в Париже, – а ты же знаешь, он все время туда ездит, говорит, что не может долго жить без этого города, – он случайно увидел в одной мастерской эту мебель. Ее делали на заказ какому-то восточному владыке для его дворца. И он тоже попросил, чтобы ему сделали в том же стиле. И вот позавчера пришел контейнер. Когда я все это увидела, ну ты понимаешь, что я от изумления чуть не упала в обморок. Согласись, такую красоту редко встретишь.

С этим тезисом Юлия не могла не согласиться. Она чувствовала не то что зависть, а скорее какую-то подавленность; эта красота никак не гармонировала с ее владелицей, маленькой, пухленькой, с безликим и бесцветным, несмотря на слоновью дозу косметики, лицом.

Экскурсия завершилась, Юлия и Агата оказались в мягких, словно перины, креслах. На столе появились изящные чашечки – как было мельком брошено их хозяйкой – из венецианского стекла – с кофе, в вазочках – печенье.

– Мне теперь кажется, что я самая счастливая женщина на свете, – верещала Агата. – Ты не представляешь, что чувствуешь, когда постоянно видишь эту красоту. Такое ощущение, что ты живешь в сказочном дворце. А ты не хочешь заказать себе такую мебель? Женечка может дать адрес твоему Максиму. Мне кажется, это вам по средствам. Кстати, совсем забыла спросить: вы что-нибудь решили насчет того дома?

– Пока нет, – сказала Юлия, откусывая краешек печенья. – А что, есть еще покупатели? – с некоторой тревогой спросила она.

– Да, кажется, есть, вчера Женечка говорил, что домом заинтересовался еще кто-то. Но он обещал его Максиму, поэтому не стал пока показывать дом покупателю.

Намек, прозвучавший в слове «пока», был настолько очевидным, что не понять его мог только полный идиот. Юлия никогда не считала себя таковой и потому подумала, что надо сегодня же поговорить об этой покупке с мужем. Нельзя терять время. Эта хитрая лиса не случайно заговорила о доме, она явно хочет поторопить их. Ну, еще бы, после приобретения всей этой роскоши, им, поди, срочно понадобились деньги.

– Теперь надо срочно страховать все это имущество, – продолжала верещать Агата. – Мы вчера с Женечкой подсчитали, во сколько это выльется – и мне чуть не стало дурно. А что делать, Женечка говорит, что отныне наша квартира – национальное достояние. Мы должны все это беречь. Как ты думаешь, я права?

– Права, – отозвалась Юлия. – Впрочем, она почти не слушала подругу, посреди этой неземной красоты ей вдруг стало невероятно скучно. На фоне этого великолепия убогость Агаты проступала еще заметнее, подобно черному пятну на белом фоне. Неужели она этого не осознает, думала Юлия, изредка кивая головой в знак того, что она участвует в разговоре, а не пребывает в собственном мире.

– А знаешь что? Приходите к нам в гости, твой Максим еще не видел нашего приобретения, – вдруг сказала Агата. – Заодно и обсудите с Женей покупку дома. Мне бы хотелось, чтобы вы купили его. Я считаю, что все лучшее надо в первую очередь предлагать людям из своего круга.

Она признала меня за свою, усмехнулась Юлия, в тоже время ощущая, что это приятно ее самолюбию. Она хорошо помнила, как после их свадьбы Агата свысока смотрела на нее, пренебрежительно морща свой курносенький носик, как бы говоря таким образом: «Что это еще за странное существо прибилось к нашему избранному обществу?». И лишь последнее время, когда дела у Максима резко пошли в гору, Агата стала менять к ней отношение, почти откровенно набиваться в подруги, приглашать в гости, просить совета по каким-то идиотским делам и даже, к великому удивлению Юлии, следовать им. Но вот о том, чтобы принять это приглашение, стоит, пожалуй, подумать, в непринужденной обстановке будет в самом деле легче решить вопрос с покупкой дома. Узрев всю эту роскошь, не исключено, что Максим тоже загорится желанием сравняться по этому показателю с другом. Она знает мужа, больше всего он терпеть не может, когда его кто-то обставляет. А с Евгением они давние соперники; даже свой «Мерседес» Максим приобрел только потому, что это сделал супруг Агаты.

– С большим удовольствием принимаю твое приглашение, – сказала Юлия. – Только с условием: когда мы купим дом, вы обязательно нас там навестите.

– В чем проблема? Только сначала купите. – Агата вдруг быстро засмеялась и с чувством превосходства оглядела свои владения.

Первым делом, что сделала Юлия, когда вернулась домой, прослушала запись на автоответчике. Это заняло довольно много времени, так как за время ее отсутствия на их телефон обрушился просто шквал звонков. Но среди многих голосов голоса Максима на пленке она не обнаружила, зато желающих связаться с ним было непривычно много. Ему и раньше часто звонили, но сегодня был явно побит рекорд. Такое повышенное внимание к мужу лишь усилило ее тревогу; это не могло быть случайным. Она даже включила телевизор; на одной из программ в это время начинался информационный выпуск, и Юлия подумала, не произошла ли какая-нибудь катастрофа, в которую мог угодить Максим. Но мир жил обычной напряженно-суетливой жизнью, катастрофы были, но так далеко от Москвы, что их жертвой никак не мог стать ее муж. Она позвонила ему на работу, но в ответ услышала лишь серию унылых длинных сигналов.

Максим приехал позже, чем обычно. Что-то странное было в его лице, какой-то непривычный блеск в глазах, но что он означал, Юлия никак не могла определить. Сам же он молчал и лишь не спускал напряженного взгляда с жены.

– Максим, скажи, что случилось? – спросила в конец потерявшая терпение Юлия.

– Ладно, скажу, – смилостивился он, – мы с тобой сегодня выиграли кучу денег. Ты даже представить себе не можешь, какую большую кучу.

Как бы иллюстрируя свои слова, Максим в качестве подтверждения сделал жест руками, показывая примерный размер этой денежной кучи.

– Правда? А я так волновалась! – она подскочила к мужу, и ее руки, словно две тонкие лианы, крепко обвили его шею – Какой же ты у меня молодец! Знаешь, с того момента, как ты ушел, у меня все время было на сердце неспокойно. А тут еще целый шквал звонков. Я не знала, что и думать…

Максим внимательно посмотрел на Юлию.

– И правильно делала, что волновалась. – Он о чем-то задумался, словно решая, стоит ли посвящать ее в детали своего быстрого обогащения.

– Максимушка, я хочу знать все, если мы – муж и жена, у нас не должно быть тайн.

– Ладно, я сегодня поставил все на кон.

– Что значит все?

– Все – это значит все. Вчера я купил акции одной компании на большую сумму; я случайно получил информацию, в которой не был уверен. То есть могло быть так, что мне специально ее подкинули. Такое у нас случается не так уж редко. Но я все же решился положиться на свою интуицию и рискнуть. И, как видишь, не прогадал. Но если бы я ошибся, у нас не осталось бы ничего. Даже квартиры, в которой мы сейчас с тобой так уютно сидим. Более того, нам бы всю жизнь с тобой пришлось работать на долги. Или, – чуть помедлил он, – удариться в бега.

Юлия, не зная, что сказать, молчала. Она никак не могла определить, как должна отнестись к такой новости. Неужели, в самом деле, им грозило разорение? И все это происходило в тот момент, когда она беззаботно любовалась новой обстановкой в квартире Агаты. Она вдруг вспомнила о ее приглашении. Но теперь, раз уж они так стремительно разбогатели, то им ничего не стоит купить дом.

– Я сегодня была у Агаты, – сказала Юлия. – Она нас пригласила в гости. Заодно можно будет поговорить о доме.

– О доме, – он вдруг засмеялся. – Сказать честно, я совсем забыл о нем. Да, в самом деле, можно будет поговорить. Но не сейчас. – Максим лукаво посмотрел на Юлию. – Мне хочется отпраздновать наш успех. Только почему-то не здесь, а в спальне. Надеюсь, нет возражений?

Крепкие объятия жены без слов ответили на этот вопрос. Внезапно Юлия почувствовала, как оторвались ее ноги от земли, и через мгновение она уже оказалась в спальне. Максим мягко сгрузил свой драгоценный груз на кровать и припал к нему губами. И мечты о доме, и радость от нежданно привалившегося богатства, все на время куда-то исчезло, отлетело далеко-далеко, а все существо Юлии потянулось к такому родному и желанному телу целующего ее мужчины.

Глава 3

Юлия проснулась посреди ночи. Рядом громко сопел муж. Она встала, прошла на кухню, взяла стакан, открыла кран и, налив воды, выпила. Затем подошла к окну; на улице было тихо и пустынно, лишь горящие фонари как бы свидетельствовали о том, что мир не вымер, а лишь ненадолго затих, чтобы утром с новой энергией возобновить свое бесконечное движение. Она отвернулась, но продолжала стоять, опираясь на подоконник. Что с ней происходит, почему у нее так смутно на душе? Ведь все так замечательно, Максим выиграл кучу денег, может быть, они скоро купят великолепный дом, – чего еще надо? Не прошло и десяти месяцев, как в их отдел в префектуре, где она работала, пришел за получением разрешения на аренду офиса молодой бизнесмен. Каждый день за самыми разными документами к ним приходили десятки предпринимателей, но после каждого такого визита все оставалось течь по-прежнему. И разве могла она в тот момент представить, что на этот раз будет совершенно иначе? Она отчетливо помнила, как вошел Максим: уверенный в себе, изыскано одетый; каждая деталь костюма тщательно продумана, как на картине художника. В их комнате сидело три девушки и все три незамужние, и каждая из них с надеждой смотрела на очередного посетителя. Но у Юлии была срочная работа, она лишь мельком взглянула на очередного посетителя, машинально отметила его элегантный вид и продолжила стучать пальчиками по клавиатуре компьютера. Но почему он обратил внимание именно на нее, ей не понятно до сих пор. Даже в отделе она была не самая симпатичная, по крайней мере, она искренне считала, что Людмила превосходит ее по этому показателю. Но он решительными шагами направился прямо к ней, и хотя обслуживать его должна была не она, Юлия почему-то не стала указывать на его ошибку. Отложив свои дела, она занялась его делами, пошла к начальству, стала выписывать ему документы, собирать на них подписи… Через день он зашел за окончательным решением своего вопроса, она протянула ему оформленные бумаги, он же в ответ предложил ей поужинать с ним… А через два месяца они созвали друзей, родных и знакомых на пышную свадьбу, и у нее началась совершенно иная, сказочная жизнь, в которой Золушка превратилась в принцессу.

Но почему же в таком случае так не спокойно на душе? Такое случалось с ней и раньше; вдруг что-то происходит внутри и она начинает ощущать какое-то мучительное томление, отвращение ко всему, что окружает ее. Как будто весь мир до того такой ясный и понятный превращается по мановению какого-то злого волшебника в свою противоположность, становится чуждым, враждебным, непонятным, ненужным. По предыдущему опыту Юлия знала, что это состояние ненадолго, пройдет немного времени – и все рассосется само собой, как небольшой синяк, появившийся на коже от случайного удара. Но это случится чуть позже, а пока, как ей избавиться от гнетущих чувств? В ящике стола лежали сигареты мужа, она достала их и закурила. Она не часто курила, обычно при каких-то стрессовых ситуациях, это успокаивало ее, но все же это не было столь радикальным средством, чтобы полностью избавиться от тягостного наваждения.

Юлия выкурила сигарету, но на этот раз это лекарство оказалось бессильным, скорее, наоборот, на нее вдруг налетел какой-то безотчетный страх. Этот темный город пугал ее, в нем таилась для нее какая-то неведомая опасность. Что она здесь делает, на этой кухне, которую сама же и обставляла, в этой квартире, где в одной с ней постели спит какой-то малознакомый ей мужчина? Но почему она так странно думает о муже? Разве это не самый близкий и самый любимый для нее на свете человек? Она же помнит, как была счастлива в день их свадьбы. И потом все было, как в прекрасной песне; за все те месяцы, что они прожили вместе, они даже ни разу не ссорились. И вдруг эти страшные мысли о нем: Максим – чужой человек, не просто чужой, а глубоко ей враждебный. Он ее главный враг, губитель. Да что она, совсем спятила, так думать о том, кто готов исполнить любой ее каприз? Это какое-то кратковременное умопомешательство. Если рассудить, то все мы немного сумасшедшие, вряд ли можно встретить абсолютно нормального человека. А может, она по-настоящему сошла с ума, ведь сумасшедшие не знают, о своем состоянии и думают, что с ними все нормально. Вот и она так считала, не понимая, что уже давно находится за пределами разума.

От непонимания того, что с ней происходит, она всхлипнула. В квартире раздался какой-то шум, и через несколько секунд на пороге появился Максим. Увидев на щеках жены крупные жемчужины слез, он бросился к ней.

– Что с тобой, Малыш? У тебя что-то болит?

Юлия смотрела на мужа, она не хотела плакать, но ее глаза непроизвольно выделяли все новые и новые потоки слез. Она не могла ничего ему ответить, так как не знала, что сказать. Не озвучивать же свои мысли о том, что он, Максим, чужой, враждебный ей мужчина. Это же совершеннейшая чушь, которую просто стыдно произнести вслух.

Максим обнял ее и стал гладить, словно маленького ребенка, по голове.

– Ну что с тобой происходит, все у нас хорошо, ты же понимаешь это?

Юлии хватило сил лишь на то, чтобы в ответ кивнуть головой.

– Ну, куплю я тебе этот чертов дом, раз ты этого так хочешь. Не плачь, скоро справим там новоселье. Закатим пир на весь мир.

Ну как ему сказать о том, что в эту минуту ее совершенно не волнует этот дом? Она даже не вспоминала о нем. Конечно, хорошо, что Максим согласился его купить, но дело в чем-то совсем ином. Муж, уверенный, что успокоил жену, поцеловал Юлию в мокрую щеку.

– Я пойду спать, завтра опять рано вставать. Ты идешь?

– Да, я тоже сейчас приду, – сказала Юлия. – Только выпью стакан воды. Иди, не жди меня.

Она осталась одна и перевела дух. Только что она испытала такое острое чувство враждебности к мужу, что ей стало аж страшно. Но что ей делать с этим? Так хочется рассказать о том, что с ней происходит. Ей кажется, это помогло бы ей совладать с ее эмоциями. Но кому поведать? Максим никогда ее не поймет, а если он не поймет, то больше не поймет никто. Но как тогда жить в этой страшной атмосфере полного непонимания, которое окружает ее?

Она снова легла рядом с мужем; Максим безмятежно спал. У него вообще был очень крепкий сон, и она удивлялась, что он проснулся на этот раз. Она и раньше ненадолго покидала его ночью, уходила на кухню, сидела у окна и смотрела на покрытый черным саваном темноты город. Правда, тогда ее не мучили никакие кошмары, она просто не могла уснуть. Ни о чем почти не думала, а наслаждалась тишиной и покоем, своей защищенностью от тех бед, которыми переполнен этот мир. Что же навалилось на нее сегодня и вообще, что происходит с ней периодически? Она бы дорого дала, чтобы понять это. Но, несмотря на все заработки Максима, деньги вряд ли помогут раскрыть эту тайну.

Вечером они отправились к Селезневым. Юлия уже все уши прожужжала мужу о новой невиданной обстановке в их квартире, и Максим горел желанием побывать в этом музее лично. Она видела, как тщательно он готовится к этому визиту, долго подбирает галстук, советуясь с ней, какой выбрать из своей большой коллекции.

Машин на дорогах было еще много, и потому они пробирались в их потоках не слишком резво.

– Сегодня мы с тобой еще немного разбогатели, – говорил Максим, как всегда внимательно наблюдая за дорогой. – В последнее время мне везет. Я у тебя вообще везунчик. Скажи, это здорово иметь мужа-везунчика?

– По крайней мере, удобно, не приходиться выслушивать его жалобы на неудавшуюся жизнь, – засмеялась Юлия.

– Я знаю, женщины терпеть этого не могут. Вы все очень хотите быть уверенными в завтрашнем дне. Но ты можешь не бояться, у нас все будет хорошо. Держись за меня и можешь не думать абсолютно ни о чем. – Максим тоже засмеялся, а затем быстро посмотрел на нее. – А чего ты все-таки плакала ночью, я так и не понял?

Юлия нахмурилась. Говорить на эту тему ей сейчас совершенно не хотелось; ночные чувства ее в данную минуту совершенно не беспокоили, а искусственно воскрешать их ей совсем не хотелось. Да и что она может сказать вразумительного?

– Просто стало очень грустно. Сама не знаю, почему. Со мной это иногда случается.

– Уж не от того ли, что ты посмотрела, как обставил свою хижину этот прохиндей? Ты знаешь, что он недавно одному простофиле такую туфту всучил…

– Какую туфту?

– Один терем по двойной цене. Приехал какой-то лапоть из тундры, но весь набитый деньгами, потребовал, чтобы ему продали самый большой дом. Ну и Женька сразу смекнул, что к чему, и толкнул ему один особнячок. С виду он ничего, но внутри – одна гниль. Когда строили, бабок не хватило, вот вместо фирмы свезли туда все наше дерьмо. Два года не могли найти на него покупателя, пока этот тюфяк не заявился. Думаю, этой сделкой он окупил всю свою мебель.

– Это противно, – сказала Юлия. – Никому не нравится, когда его обманывают, то почему мы считаем возможным обманывать других? По-моему, никто не должен никого обманывать. Разве не так, Максим?

Максим вновь бросил на нее быстрый взгляд.

– Конечно, так, но бизнес есть бизнес, а на дураках просто грех не разжиться. Все пользуются ошибками друг друга, ты даже не представляешь, как все только и ждут, чтобы кто-то их совершил. Если я сделаю какую-нибудь глупость, то, поверь, меня тут же растопчут, как навозного жука. И будут последние идиоты, если этого не сделают.

– А ты уже топтал кого-нибудь? – спросила Юлия, чувствуя волнение.

– Топтал, – спокойно ответил Максим – и дай Бог еще потопчу. А иначе мне ничего не светит. Слабый вылетает из игры – таковы правила. И ничего, малыш, с этим не поделаешь.

Он называл ее «малышом» обычно в самые интимные, самые нежные их минуты и ее невероятно возбуждало это имя. Но сейчас ей показалось, что оно прозвучало как-то неуместно, как реплика совсем из другой пьесы.

– А тебе не жалко тех, кого ты топчешь?

Юлия услышала, как из груди Максима вырвался глубокий вздох.

– Ты размышляешь, как женщина. Лучше подумай о том, что сделает с твоим бедным мужем какой-нибудь фраер, если сумеет обойти меня на повороте, вот как эта «БМВ», – кивнул он на обогнавшую их машину. – Так кого тебе больше жалко: его или меня?

– Но тебя пока еще никто не топтал, а ты сам сказал, что топтал других.

– И надеюсь, никто топтать не будет. Я не из тех, кого топчут. Я не сказал тебе еще одну новость: сегодня меня выбрали в Совет биржи.

Юлия не очень понимала значение этого избрания, но, видя радость мужа, сказала:

– Я тебе поздравляю. А это большая должность?

– Все будет зависеть от меня. Если я буду там сидеть и молчать, как сыч, делать только то, что мне приказывают другие, то на меня будут обращать ноль внимания. А если я буду все время что-то говорить, даже если это будет полная чушь, что-то предлагать… В общем, сама понимаешь. Это трамплин, – после короткой паузы проговорил он.

– И в каком месте ты собираешься приземлиться?

– В кресле президента биржи.

– Это реально?

Максим пожал плечами.

– А почему бы и нет? Поверь, нынешний президент ничуть не головастее меня, но он же занял это теплое местечко. А я не меньше его люблю тепло. – Он засмеялся. – Если люди будут на моей стороне, то тогда все становится возможным. Кстати, Женька тоже стал членом биржевого совета. У меня к тебе будет просьба: даже если он будет нести какую-нибудь ахинею, делай вид, что он глаголет что-то разумное.

– А ты уверен, что я отличу ахинею от разумного?

– Ты все-таки по образованию искусствовед, а он любит изображать себя знатоком искусства. Хотя не уверен, что он сумеет отличить Дали от Пикассо.

– А ты сумеешь? – неожиданно для себя спросила Юлия. И тут же пожалела о своем вопросе, он прозвучал как укор мужу, а она вовсе этого не хотела.

Юлия заметила, как покосился на нее Максим.

– Дали от Пикассо уж как-нибудь отличу. Я не виноват, что все это мне просто не интересно. Думаешь, лучше корчить из себя великого знатока живописи?

– Нет, – согласилась Юлия, – лучше не корчить.

Не вызывало никаких сомнений то, что хозяева тщательно готовились к встрече гостей. Юлия с интересом следила за реакцией Максима при виде всего этого великолепия. Хотя она предварительно подготовила его к тому, что открылось его взору, она заметила, что он потрясен, но при этом пытается скрыть эмоции. Ей вдруг стало его даже жалко, и она удивилась этому чувству; вот уж кто не нуждается в жалости, так это Максим – человек, добивающийся успеха во всех своих начинаниях. Но почему тогда она никак не в состоянии отделаться от этих своих неуместных чувств? Она вдруг вспомнила о своем ночном кризисе. Какое отношение имеет то, что с ней происходит сейчас, к тому, что произошло ночью?

– Это великолепно, – сказал Максим, окончив осмотр, но Юлия уловила в его голосе неискренние, порожденные завистью, нотки.

– А вот еще одно мое приобретение, – сказал Евгений. Он распахнул дверь, и они оказались в небольшой комнате, на стенах которой висело несколько картин. – Я их купил буквально сегодня. Говорят, что этот художник – восходящая звезда современной живописи. Юлия, вы, как специалист, оцените картины.

Она подошла к полотнам и стала внимательно их рассматривать. И сразу поняла – их автор действительно очень талантливый художник. Это был триптих, изображавший ад. Тема не новая, но от этих картин веяло беспробудным мраком. На них были изображены страшные и невероятно изощренные пытки грешников; вора не только жгли, но одновременно отпиливали ему руки; огромный член прелюбодея пожирала какая-то мерзкая гадина; неверную жену насиловала команда, состоящая из не менее десяти человек… И все это было нарисовано с таким мастерством, с таким реализмом, что Юлию буквально пробрала дрожь.

– Что вы скажите, Юлия? – поинтересовался ее мнением Евгений.

– Это очень ценные приобретения. Художник очень талантлив. А как его фамилия?

– Лукомский.

– Никогда не слышала.

– Насколько я знаю, у него не было еще ни одной персональной выставки. Но ему сейчас помогают, и завтра в «Фениксе» будет представлено несколько его картин. Так сказать, устраивается вернисаж, – довольно проговорил Евгений.

«Феникс» был загородный закрытый клуб, куда они с Максимом ездили пару раз.

– Вот бы посмотреть! – искренне воскликнула Юлия.

– Какие проблемы? Берите мужа – и приезжайте в клуб. Завтра там будет интересно. Намечается шикарная тусовка, соберется масса самого разного народа. Ты, кстати, давно там не был, – обратился Евгений к Максиму.

– Максим, поехали, – попросила его Юлия.

– И жена тебя просит. Между прочим, у нас сейчас новое увлечение, все играем в пейнтбол.

– Он просто с ума по нему сошел, – вставила замечание в разговор подошедшая к ним Агата. – А мне кажется, это совершенно дурацкое развлечение, к тому же, уже давно не модное. В последний раз ему заехали пулей прямо в незащищенный лоб. У него даже вздулась шишка.

– А какая там шишка, – отмахнулся Евгений. – Уже утром я не мог отыскать это место, куда попала пуля. Приезжай, будешь в моей команде. Мне нужен такой игрок, как ты.

– А какой он, по вашему мнению, игрок? – с любопытством спросила Юлия.

– У него хватка, как у бульдога. Думаешь, я не знаю, какую ты операцию провернул? – подмигнул Максиму Евгений.

Юлия видела, что последнее замечание пришлось ее мужу не по душе.

– Ты о чем? – сделал невинное выражение лица Максим.

– Да, ладно, все только об этом и говорят, – засмеялся Евгений и хлопнул Максима по плечу.

– Садимся за стол, – вновь вплыла в комнату периодически исчезающая Агата, и Юлия мысленно поблагодарила ее за приглашение, так как ей все меньше нравилось выражение лица мужа.

Само собой разумеется, что стол ломился от яств. Хотя пирующих было всего четверо, еды тут с излишком хватило бы и на десятерых. Юлия с каким-то не до конца понятным для себя интересом рассматривала чету Селезневых. Что соединило этих людей? То, что оба некрасивы? Маленькая круглая, словно мячик, Агата и невероятно похожий лицом на петуха худой и длинный Евгений с резко выступающим вперед носом-клювом? Ей было приятно сознавать, что в отличие от хозяев они с Максимом по-настоящему красивая пара. Она украдкой поглядела на мужа. Конечно, его нельзя назвать красавцем, но нет сомнений, что он – привлекательный мужчина. Она помнит, как пристально на свадьбе смотрели на него все ее подруги, почти не скрывая зависти.

– Ты напрасно пренебрегаешь клубом, Максим, – говорил Евгений. – Я понимаю, что раньше там было не фонтан, кто там только не ошивался. Но сейчас всю эту шушеру мы оттуда вымели, наняли крепких ребят для охраны, и теперь в клубе собирается хорошее общество. Все наши.

– Уговорил, буду ездить, – сказал Максим.

– Там действительно замечательно, – вступила в разговор Агата. – Мы организовали свое женское общество, клуб в клубе. Я замолвлю слово – и тебя с удовольствием примут, – сказала она Юлии. – Мы намечаем заниматься благотворительностью, сейчас нам подбирают один детский дом. Будем навещать детишек.

– Я с удовольствием присоединюсь к вам, – проговорила Юлия. Интересно, почему у них нет детей, ведь они женаты уже лет десять? Они с Максимом договорились, что займутся процессом деторождения после первого года совместной жизни. Когда Максим перед самой свадьбой выступил с таким предложением, она была немного смущена; выходя замуж, она настраивала себя на скорое рождение ребенка. Но потом, поразмыслив, решила, что в этой идее есть свой резон; в самом деле, еще неизвестно по какому руслу потечет их совместная жизнь, вдруг не заладится – и они разойдутся? А если к тому времени появится прибавление, то это морока на всю жизнь; приходящий отец – всегда плохо для всех. Она сама выросла в такой семье и помнит, как тяжело складывались отношения между родителями, как они постоянно спорили, пытаясь, словно наследство, разделить дочь, и как трудно было ей выбирать, на чью встать сторону.

Но вот уже скоро будет год, как они женаты, значит можно надеяться, что пройдет не так уж много времени, и у нее появится ребенок. Мальчик или девочка? Юлия вдруг почувствовала, что ей очень хочется стать матерью. Может, предложить Максиму не ждать окончания срока, а заняться этим делом уже сегодняшней ночью? Они уже вполне проверили свои чувства, свою совместимость, так какой смысл тянуть? И все же, почему у Селезневых нет детей? Спросить при удобном случае об этом Агату? Но как отнесется она к такому любопытству? Вдруг она не может их иметь? Вряд ли в таком случае ей понравится этот вопрос.

Пить кофе перешли в другую комнату. Юлия утонула в мягком широком кресле. Она потягивала ароматный напиток и почти ни о чем не думала; ей было спокойно и хорошо. Она даже не понимает, за какие заслуги она столь облагодетельствована судьбой, ведь она ровным счетом ничего для этого не сделала.

– Так что ты решил насчет дома? – спросил Евгений. – Время не ждет.

Юлия вся напряглась, ожидая ответа мужа. Максим флегматично покуривал сигарету, пуская петли дыма к потолку.

– Покупаю, – без всякой интонации, как будто речь шла о какой-то безделушке, обронил он.

Юлия едва сдержала внутри себя мощный выброс радости, который так и хотел выпрыгнуть из нее. Вместо этого, подражая мужу, она тоже невозмутимо достала сигарету и стала обволакивать себя сизой вуалью дыма.

– Молодец, ты правильно решил, это очень надежное помещение капитала. Вскоре про ту историю все забудут, и дом снова резко подпрыгнет в цене.

Опять он про самоубийство, недовольно подумала Юлия. Что они все прицепились к нему? Надо будет как-нибудь постараться поподробнее узнать, что же все-таки произошло? Но не у Евгения; почему-то ей не хотелось его расспрашивать об этом.

– А вам что-нибудь известно о нашем соседе? – спросила она. – Я видела рядом с нами деревянный домик.

– Какой-то странный старик. Я разговаривал с ним только однажды. Ему много раз предлагали продать свой участок, сулили большие деньги, но он ни в какую. Я тоже делал ему такие предложения. Но я почти не понял ничего из того, что он мне сказал. Я даже не могу это повторить.

Ну, вы не волнуйтесь, подобные истории случаются и заканчиваются одинаково, в конце концов, такие люди продают свои дома. Бедные не должны жить рядом с богатыми. Это звучит, может быть цинично, но мой опыт говорит, что это полезное правило. Бедным и богатым никогда не ужиться в одном квартале.

– А он бедный? – спросила Юлия.

– Как вошь, – засмеялся Евгений. – В его доме сплошь рухлядь, да и сам он едва стоит на земле и качается от любого порыва ветра. Даже странно, что он все никак не развалится. Я вам советую: держитесь от этого старика подальше. На Западе поступают совершенно правильно, когда не знакомятся с соседями; какое кому дело до того, кто живет рядом? И вообще, надо жить своим кругом. Люди, как звери, должны собираться в стаи. Там, где смешиваются разные слои, всегда происходят какие-нибудь неприятные вещи. Это все равно, что в коктейле, не все напитки можно смешивать друг с другом.

Юлия вдруг подумала, что эта семейка не пустит на порог ее мать. Хотя сейчас она, Юлия, живет, ни в чем не нуждаясь, ее мать отказывается принимать от нее даже самую ничтожную помощь, точно также, как она отказывалась принимать все, что пытался давать ей бывший муж и отец Юлии. Это было странное создание, фанат принципа: «все только своими руками». Она надрываясь, содержала и воспитывала дочь, дала ей возможность поступить и закончить институт. А потом не позволила ее за это даже поблагодарить. И сейчас она ходит в каких-то старых обносках, но не разрешает купить себе даже самое скромное платье.

– Что же этот человек делает в поселке, там ведь одни богатые люди? – спросила она.

– Между прочим, он тоже был когда-то, по крайней мере, не беден, но потом что-то случилось. Я же говорил, что его много раз пытались отселить, но он ни в какую. Но что вам до него? Если кому-то нравится быть бедным, ходить в лохмотьях, то зачем отказывать ему в этом удовольствии? – вновь рассмеялся Евгений.

Почему-то этот смех не понравился Юлии. Что они пристали к этому человеку? Пусть живет как хочет, почему это должно мешать им? Ее вовсе не смущает, что рядом с их роскошным домом будет находиться бедная хижина. Даже интересно иметь такого странного соседа, может, он хоть чем-то будет отличаться от всех этих надутых спесью своего богатства людей?!

Был поздний вечер, вернее, даже ночь, когда они покинули роскошную квартиру Селезневых. Дороги были пустынны, и автомобиль, мягко шурша шинами, несся по темным магистралям.

– Максим, останови машину, – вдруг попросила Юлия.

– Что-нибудь случилось? – спросил муж.

– Ничего не случилось, мне захотелось чуть-чуть пройтись пешком. Хотя бы вон до того угла.

Максим удивленно посмотрел на нее, но подъехал к бордюру и заглушил мотор. Они вышли из «Мерседеса» и неторопливо зашагали по улице.

Юлия жадно вдыхала в себя теплый воздух. Она не могла точно сказать, что заставило ее попросить мужа остановиться тут. Это был самый обычный квартал; они шли вдоль унылого панельного дома. Но с ней повторилось то, что случилось прошедшей ночью на кухне. Не так сильно, но она вновь почувствовала те же симптомы. Снова что-то стеснило грудь, снова захотелось плакать, снова где-то внутри нее стало скапливаться нечто невысказанное.

– Тебе понравился вечер? – вдруг спросил Максим. Его лицо каждый раз при очередной затяжке освещалось огоньком горящей сигареты. – Мебель, конечно, превосходная, то ты знаешь, он угрохал на это все свои сбережения. У них сейчас в загашнике нет абсолютно ничего. Ему пришлось залезть в долги, в одном банке он взял кредит, причем, под высокий процент. Это я знаю из одного источника. Ему продать этот дом надо просто позарез, иначе может наступить хана. И все эту шикарную обстановочку вынесут по решению судебного исполнителя.

– Но зачем тогда они ее купили?

– Чтобы показывать: тебе, мне, другим. У них целый список составлен, кого приглашать. – Максим о чем-то задумался. – Ты думаешь, они тебя так угощали просто так? Сто лет ты им снилась… Женька хочет кредит большой получить в одном банке, если, конечно, с тем удастся расплатится. А чтобы его получить, им нужно, чтобы весь город только и говорил, сколько они потратили на обстановку квартиры. Не случайно, Женька агитировал нас, чтобы мы поехали в клуб; там этот банкир все выходные ошивается. Правда, официально он не банкир, а президент биржи, но банк держит под собой. А его супруга в том самом кружке дам-благотворительниц запевает. Вот увидишь, когда ты окажешься среди них, Агата непременно заведет ненароком разговор о том, как замечательно у них обставлена квартира.

Юлия с каким-то странным чувством слушала мужа, нисколько не сомневаясь, что он прав в своих предположениях. Таких людей он знает гораздо лучше ее, каждый день среди них крутится.

– Ну что, ты прогулялась? – спросил Максим.

– Да, – они дошли до конца квартала и повернули обратно. Ей, в самом деле, стало лучше, стеснение в груди прошло, желание плакать больше не тревожило. Они сели в автомобиль и снова помчались по ночному городу.

Глава 4

Они прибыли в загородный клуб к вечеру. Охранник долго их не пускал; хотя они предупредили о своем приезде заранее, почему-то их не было в списках. Наконец появился Евгений в непривычном виде – в шортах и в майке с короткими рукавами.

– Пропустите их, – повелительно приказал он охраннику. – Это я виноват, забыл предупредить, – сказал он им, когда они въехали на территорию клуба и припарковали машину возле трехэтажного здания. – Выдался просто сумасшедший день, никогда здесь не было такого скопления народа. Все хотят видеть картины. А вся организация на мне. Но вы не волнуйтесь, номер для вас забронирован. Сейчас вас отведут туда.

Служащий в красной ливрее, напоминающий старинный генеральский мундир, подхватил их сумки и понес внутрь здания. Номер, куда он их привел, был не очень большой, но очень приятный; он был обставлен изящной, в одном стиле мебелью, а пол покрыт коврами. Юлии комната понравилась сразу и безоговорочно.

– Здесь здорово, – сказала она Максиму, когда после получения чаевых, носильщик исчез за дверью.

– Да, неплохо, – согласился он. – Посмотрим, что последует дальше. Нам обещали обширную и разнообразную программу.

Обширная программа началась с ужина. В большом зале был накрыт шведский стол, и, хотя народу было немало, количество яств на нем намного превышало самые максимальные чревоугодные возможности собравшихся здесь едоков. Официанты с крепкими и не крепкими напитками на подносах бесшумно скользили по паркету, предлагая их на выбор гостям. Все были обряжены по парадному: мужчины – в строгих костюмах, некоторые даже в смокингах, женщины – в вечерних платьях с декольте. Юлия, одетая в скромный, хотя и очень изящный костюм, чувствовала себя немного смущенно из-за того, что выделялась своим видом из общей толпы. Перед отъездом Максим советовал ей взять свой выходной туалет, но она почему-то отказалась, не предполагая, что тут соберется столь изысканная, по крайней мере, если судить по одежде, кампания.

Юлия была голодной, но есть не спешила, а предпочитала пока класть в рот малюсенькие кусочки самых разных яств и лакомств и наблюдать за обществом. На противоположной стене висело семь-восемь картин, рядом с ними то и дело возникал кружок зрителей из нескольких человек; постояв несколько минут, они освобождали место другим желающим посмотреть полотна.

Юлия подошла к небольшой экспозиции и замерла на месте. Как и увиденный ранее триптих, она поразила ее. На сей раз на каждом полотне варьировалась тема человеческого одиночества. Больше всего ее внимание привлекло одно из них: на переднем плане стоит одинокая фигура, ее окружает огромная толпа, но между ними непреодолимое пространство. И снова на Юлию повеяло каким-то холодом; неужели человек в самом деле так безнадежно одинок и нет никаких способов преодолеть это состояние? Ведь существуют на свете дружба, любовь, все люди постоянно общаются, но это по большому счету ни на что не влияет, от рождения до смерти каждый человек идет своей дорогой, на которой нет места больше никому.

– Что вы думаете, смотря на эту картину? – вторгся в ее сознание чей-то голос.

Рядом с ней стояла дама, чья наружность и чей наряд заставили ее на мгновение затаить дыхание. Женщина была среднего возраста, но Юлия еще никогда не видела такого свежего, такого ухоженного, словно роза в оранжереи, лица. Под стать ему было и вечернее длинное черное платье, очень простое по замыслу, без всяких украшений и каких-то усложняющих элементов, но обладающее невероятной притягательностью благодаря своей строгости и благородству линий.

– Я думаю, что человек безнадежно одинок, и ничто не способно вывести его из этого состояния.

– Мы с вами незнакомы, хотя я отлично знаю вашего мужа. Анна Владимировна Довгаль, – вместо ответа представилась дама.

Юлия множество раз слышала от Максима эту фамилию, с мужем этой женщины Максим вел свои дела и не скрывал от нее, что находится у него на крючке. Что конкретно это означало, она не знала, да и не вникала, но хорошо понимала значение происходящего обряда знакомства. Она даже вся подобралась.

– Юлия.

Довгаль улыбнулась.

– Максим очень долго вас скрывал, но я рада, что наше знакомство, несмотря на все его сопротивление, наконец, состоялось. Приходите сегодня вечером на заседание нашего клуба, думаю, вам это будет интересно.

– С большим удовольствием.

– Как вам здесь, нравится?

– По-моему, тут очень красиво. У нас отличный номер. И люди все очень достойные.

Юлия пыталась подыграть мелодии светского разговора, который со всех сторон порхал вокруг нее. И все же была не до конца уверена, что у нее это удачно получается.

Довгаль улыбнулась.

– Насчет людей вы, безусловно, правы. – В ее голосе послышалась ирония. – Мой вам совет, тут не принято стесняться, делайте, что хотите, ведите себя, как хотите. Но при этом соблюдайте приличия. А если вдруг начнете скучать или почувствуете себя одинокой, найдите меня, я постараюсь вам помочь.

– Спасибо, обязательно обращусь к вам за помощью.

– И не забудьте, после игры мы собираемся в каминном зале. Будут одни женщины, это самое приятное, что нас здесь ожидает.

Довгаль одарила Юлию улыбкой и отплыла от нее курсом в направлении какого-то высокого и красивого мужчины. Она по-свойски взяла его под руку и повела в другую часть зала.

Юлия машинально, без всякого умысла следила за этой блистательной парой, когда к ней подошел Максим с двумя бокалами в руке. Один из них он протянул Юлии. Она сделала глоток, признав в его содержимом шампанское, очень мягкое и очень сладкое.

– Какое вкусное! – воскликнула она.

Максим улыбнулся.

– Ты разговаривала с Львицей.

– С кем?

– Так ее зовут, она возглавляет клуб, который называется «Деловые львицы».

– Странное название. Но я приглашена на его заседание.

– Обязательно сходи, – думая о чем-то своем, заметил Максим. – Ты должна стать своей в этой стае львиц.

– А если не стану? Я никогда не чувствовала себя львицей, скорее – мышкой, – улыбнулась Юлия.

– Будет лучше, если станешь. Я же знаю, тебе ведь иногда бывает скучно, а они там чем-то все же занимаются. Эта Анна Довгаль очень инициативная, она никому из дам не дает покоя. От нее многие стонут.

Как и от ее мужа.

– Это не тот мужчина, с которым она говорит? – показала Юлия на стоящую в отдалении от нее пару.

Максим вдруг засмеялся.

– Нет, это не ее муж. Наверное, она была бы счастлива, если он был бы им. Этого мужчину я не знаю. А ее муж рядом с нами, за спиной у тебя. Только не оборачивайся резко.

Юлия, выполняя рекомендации мужа, не спеша развернулась и едва не оцепенела: рядом с ней стоял низенький, достающий ей едва до плеча, плюгавенький, почти абсолютно лысый мужичок. Хотя – отдала ему должное Юлия – очень элегантно одетый. Но никакая одежда не могла ему помочь, смягчить всю непривлекательность его внешности. Их глаза встретились, и Юлия испугалась – уж не прочитал ли он ее мысли в ее взгляде?

Она снова повернулась к мужу и увидела, что в его глазах прыгают веселые огоньки. Он явно наслаждался ее реакцией на увиденное. Невольно Юлия перевела взгляд на свою новую знакомую, которая по-прежнему беседовала с красивым мужчиной. «Как она может жить с ним? – подумала Юлия об ее муже. – Эта утонченная женщина не может его любить. Есть вещи в природе совершенно несовместимые, подобно воде и пламени. Тогда почему она с ним? Из-за денег? Но стоят ли деньги такой жертвы?».

– Максим Анатольевич, голубчик, будьте так добры, познакомьте меня с вашей замечательной супругой!

Эта просьба исходила от того самого плюгавого мужичка, который являлся мужем прекрасной дамы.

– Конечно, с большим удовольствием, Виктор Аполлонович, – поспешно отозвался Максим. – Моя жена, Юлия.

Прокравшиеся в голос Максима подобострастные нотки пришлись не по душе Юлии, но она понимала положение мужа и решила не обращать на это внимание. В данной ситуации больше всего ее сейчас занимало отчество Довгаля; вот уж кому оно подходит не больше, чем бабочка собаке.

«Мужичок», как мысленно прозвала его Юлия, тотчас же подкатил к ней и поцеловал руку. Он смотрел на нее как-то странно-двусмысленно, как на товар, к которому прицениваются – и молодой женщине стало неприятно.

«Мерзкий тип», – подумала Юлия, хотя никаких оснований так думать у нее пока не было, будет лучше, если она станет держаться от него подальше.

Но у Виктора Аполлоновича были другие намерения, он явно был расположен к поддержанию светской беседы.

– Вы у нас первый раз на таком большом слете? – Довгаль издал звук, напоминающий нечто среднее между смехом и хихиканьем.

Юлия подтвердила этот факт своей биографии.

– Значит, есть возможность посмотреть на нас свежим взглядом. Полагаю, что у вас сложилась не совсем приятная оценка нашей маленькой вечеринки.

– Почему вы так думаете? Мне тут нравится, – почти искренне ответила Юлия.

– Культурным людям наше общество претит, им не нравится, когда люди собираются и начинают объедаться, – кивнул он на уставленные яствами столы. – Они считают, что это безнравственно, а нас приравнивают к животным. Хотя они любят поесть не меньше нас, – и втихомолку делают это, – но нравственность мешает им этим наслаждаться. Когда в мире столько голодных, – любят говорить они в таких случаях они, – вы тут объедаетесь, словно грубый скот. Я угадал ваши мысли?

– По-видимому, я не настолько культурная, потому что пока у меня такие мысли не появились. Я вижу нормальных людей, которые собрались отдохнуть, пообщаться друг с другом.

Довгаль снова не то засмеялся, не то захихикал.

– Я рад, если вы так действительно думаете, мне приятно, что вы не смотрите на нас свысока. Здесь собрались люди, которые умеют зарабатывать деньги, но некоторым претит это занятие, они считают его неблагородным. Вот если человек умеет писать картины…

– Довгаль посмотрел на развешенные полотна. – Это считается настоящим трудом.

«Да что он все об одном», – раздраженно подумала Юлия.

– Я так не считаю, – довольно сухо сказала она. – Если деньги зарабатываются честно, то что в этом плохого?

– Вот и я считаю, что в этом нет ничего плохого. Хотя моя жена думает иначе. Она говорит: если у кого-то много денег, он должен стараться раздать их как можно больше.

Невольно Юлия перевела взгляд на жену Довгаля, она стояла на прежнем месте, но беседовала уже с другим мужчиной, не таким красивым; прежний же ее собеседник куда-то исчез.

– По-моему, это очень хорошо, когда можно дать другому, гораздо хуже, когда приходиться просить других поделиться с тобой. Мне кажется, надо только радоваться, что есть возможность кому-то дать, а не у какого-то взять.

– Максим, у тебя не жена, а прелесть. Умна, красива, молода. Ни у одной из присутствующих женщин нет всех этих качеств вместе.

– Я долго выбирал, – усмехнулся молчавший до сего мгновения Максим.

– Тебе сопутствует успех буквально во всем: и в делах, и в любви, а такое редко случается. Не боишься, что слишком много удачи на одного человека – это чересчур опасно?

– Но у вас же ее еще больше, вы же не боитесь.

– Я опытный боец, а вот ты слишком молод.

– Это недостаток?

– Смотря для чего, – издал свой обычный смешок Довгаль. – Для работы в спальне – это замечательно, а вот для всего остального – можно не рассчитать силы. Не опасаешься? – не дожидаясь ответа, он потрепал Максима по плечу. – Очень был рад с вами познакомиться, – посмотрел он на Юлию. – Надеюсь, мы теперь будем часто видеться.

Хотелось бы, чтобы не очень часто, возразила Юлия, но только мысленно.

– Неприятный человек, – сказала она Максиму. Тот ничего не ответил, подошел к столу, налил полный бокал вина, залпом выпил. Юлия с некоторым удивлением смотрела на него; он был очень умерен в питье и пил обычно маленькими дозами.

После ужина все вышли на улицу и направились в сторону стадиона. Так как уже стемнело, он был освещен мощными прожекторами, и Юлия удивилась, увидев весьма солидное сооружение. Игровое поле по размерам ненамного уступало футбольному, на нем были выстроены капитальные деревянные оборонительные редуты самой разной формы и конфигурации. Площадку обрамляли несколько рядов трибун.

Максим покинул Юлию и скрылся в раздевалке, она же села на трибуну. Так как фактически, кроме Агаты, она не была ни с кем знакома, то приютилась на некотором отдалении от основного зрительского массива.

Внезапно громко заиграла музыка, и показались игроки в камуфляжной форме и масках. Юлия даже не сразу отыскала среди этих одинаковых фигур ту, что принадлежала мужу.

Игроки держали автоматы с отвисающими, словно вымя, газовыми баллонами. По приказу судьи все разделились на две команды, и только сейчас Юлия заметила, что формы у них разные по цвету; та, что на отряде, в который входил Максим, светлее, чем у их противников. По команде судьи все заняли позиции на исходных рубежах. Раздался свисток – и «бой» закипел.

Громкие автоматные очереди звучали так натурально, что Юлии временами казалось, что идет настоящее сражение. В основном она наблюдала за Максимом, и ей казалось, что глаза просто обманывают ее, дают неверную картинку. Ее элегантный, даже немного чопорный муж полз по грязной земле, скрывался за укрытиями, затем выглядывал из-за них, чтобы выстрелить из автомата. Она даже видела пули, которые вылетали из ствола. При этом он что-то азартно кричал, показывал распластанному рядом Евгению куда-то вперед. Они поползли почти одновременно, и Юлия не сразу догадалась об их стратегическом замысле. Один из бойцов вражеской армии продвинулся далеко вперед и спрятался за высокой стеной, откуда вел прицельный огонь, не давая войску Максима развернуть свои порядки и перейти в наступление. И вот теперь они решили обойти его с двух сторон и накрыть перекрестным огнем.

Но план удался лишь на половину; когда Максим приподнялся, чтобы выстрелить, пуля ударила ему в грудь, и красная краска растеклась по куртке. Он поднял руку, давая всем знать, что «убит» и в связи с этим прискорбным обстоятельством вынужден покинуть игровое поле.

Юлия полагала, что он сядет рядом с ней, но он даже не посмотрел на нее, сел на первый ряд и стал внимательно наблюдать за сражением. Кажется, он совсем забыл о ней, с обидой подумала она. Вдруг кто-то сел рядом, она повернула голову и увидела, что это Анна Владимировна.

– Вам не скучно? – спросила она.

– Нет, я впервые вижу эту игру. По-моему, это занятно.

– Так занятно, что даже мужья забывают про жен, – посмотрев в спину сидящего внизу Максима, проницательно сказала Довгаль. – Вы этому удивлены?

– Немного, – призналась Юлия. – Я не предполагала, что это так его увлечет.

– Они очень любят эту игру. Она позволяет им имитировать то, о чем они все подсознательно мечтают.

– И о чем же они подсознательно мечтают?

– Уничтожить друг друга.

– Я вам не верю, – даже возмутилась Юлия, – не так уж они ненавидят друг друга.

– Это безжалостный мир, такой же беспощадный, как в джунглях. Будьте готовы ко всему.

– И к чему же именно?

– Здесь каждую минуту надо быть готовым к предательству или к тому, что тебя бросят на съедение хищным зверям.

– Если не будешь предавать сама, то и тебя не предадут, – убежденно проговорила Юлия.

Анна Владимировна как-то странно улыбнулась, но вместо ответа сказала:

– Не забудьте, после игры – заседание нашего клуба в каминном зале.

Игра закончилась, но тут же началась вторая, команды только поменялись местами. Максим снова оказался на поле. Но Юлия уже потеряла почти полный интерес к «сражению»; она уже насмотрелась, и теперь это зрелище вызывало у нее лишь скуку. Внезапно кто-то снова сел рядом с ней. К ее удивлению новым соседом оказался тот самый красивый мужчина, с котором за ужином беседовала Анна Владимировна.

– Вы позволите? – спросил он.

Юлия неопределенно пожала плечами.

– Пожалуйста.

– Я наблюдал за вами. Мы с вами одинаково воспринимаем этот зверинец.

– Я так не считаю, – заступилась она за мужа, почувствовав в словах незнакомца косвенное оскорбление в его адрес.

– Да не может быть! – вдруг безапелляционно произнес мужчина.

– Что не может быть? – удивилась Юлия.

– Что вы так не думаете. Это же очевидно. Я наблюдал за вашим лицом.

– Это просто игра.

Мужчина хмыкнул.

– Вы уверены? Вот когда они уйдут с поля и начнут затем демонстрировать друг перед другом, как павлины, светский лоск, вот это и будет игрой. А тут они все натуральны, как лошади на выпасе.

– Мне кажется, вы не любите здешнее общество. Тогда зачем вы сюда приехали?

– Да я и не хотел. Они уговорили меня организовать здесь выставку. Ну, я как дурак и согласился, думал, что эти толстосумы на что-нибудь клюнут и достанут свои толстые кошельки, чтобы поделиться находящейся в них наличностью. Да долго, судя по всему, придется ждать.

– Так вы тот самый художник?! Лукомский! Мне понравились ваши картины.

– Знаю, что понравились. Они любому человеку с мозгами нравятся. Только не этим автоматчикам, – кивнул он на поле. – Что вы тут делаете?

– Я приехала с мужем.

– Подумаешь, с мужем, – презрительно фыркнул Лукомский. – Если ему нравится в этом заповеднике идиотов, пусть остается. Вы-то тут причем? У вас своя жизнь. Хотите, я отвезу вас в город?

– Я хочу провести тут уик-энд. Так мы решили с мужем.

– Жалко. Я бы вас привез в свою мастерскую, показал свои работы. Потом бы мы занялись любовью. Я лучший любовник, которого вы могли бы найти. С вашим мужем не сравнить.

– Да откуда вы знаете? – возмущенно и в тоже время с любопытством спросила она.

– Да все они тут одним миром мазаны, у них вся потенция уходит на то, чтобы делать деньги. На баб остаются крохи. У них нет абсолютно фантазии, они, как начинающий ученик музыкальной школы, знают всего несколько нот. Никто из них не умеет любить, никто из них не понимает женщину. Когда она им нужна, они просто ее покупают. Ей богу, поедемте, не пожалеете. Вы мне очень нравитесь.

– Это для меня большая честь – нравиться вам, – насмешливо проговорила Юлия, – но вы мне кажетесь чересчур нахальным и самоуверенным. А эти качества не совсем в моем вкусе.

– У вас еще будет возможность переменить ваше мнение. Чтоб вы знали, я от вас не отступлю, вы будете моей любовницей. А пока я вас покину. Ждите моего звонка.

– И не собираюсь.

Но художник, кажется, не расслышал ее последней решительной реплики, так как быстро встал и удалился в неизвестном направлении. Юлия же, оставшись одна, предалась мучительным размышлениям: должна ли она докладывать мужу о только что сделанном ей предложении? Но ни к каким выводам она так и не пришла. От дальнейших мыслей на эту тему ее отвлекло то, что на поле началось очередное сражение, и Максим снова пополз по земле, строча из автомата.

Наигрались мужчины не скоро, но наконец все же наступила минута, когда они усталые и потные окончательно покинули поле боя. Официанты тут же принесли холодного пива, и «бойцы» с автоматами наперевес стали поглощать ячменный напиток из банок и бутылок, громко обмениваясь впечатлениями и деталями закончившегося боя. Наконец, Максим вспомнил, что у него есть жена, которая давно уже ждет его возвращения с «фронта». Он подошел к ней. По его виду она поняла, что боевой дух еще не остыл в нем, а клокочет, как расплавленный металл, и требует выхода.

– Ты видела, в последний раз мы их всех перебили? Только двое наших погибли, а у них полегли все.

Юлия с некоторым изумлением посматривала на перепачканного мужа.

– Ты весь вывозился, тебе надо срочно принять душ.

– Пойдем в номер, примем, – согласился Максим.

– Мне надо идти на заседание женского клуба.

– Успеешь, – не терпящим возражения тоном сказал Максим.

Юлия не стала спорить, и они направились к корпусу.

В номере Максим сорвал с себя камуфляжную форму и пошел в ванную.

– Пойдем со мной, – сказал он.

– Но я должна… – Но, встретив горящий взгляд мужа, она не стала доканчивать фразу, вместо этого поспешно стянула с себя костюм, и в трусиках и лифчике направилась вслед за своим повелителем.

Максим уже стоял под душем. Юлия разделась и присоединились к нему. Струи теплой воды потекли по ее телу. Максим прижал ее к себе и стал целовать.

Они не часто занимались любовью под душем, но сейчас она не могла узнать Максима, таким страстным и ненасытным она не помнила его с первой брачной ночи. Он без конца ласкал ее, покрывал горячими поцелуями, она тоже чувствовала, как разгорается в ней страсть, как ее жаркие струи наперегонки с теплыми струями воды бегут по ее телу.

Они бурно финишировали, и Максим почти мгновенно сделался вялым. Юлия поняла, что секс понадобился ему, чтобы погасить то возбуждение, которое возникло у него во время игры. Теперь же весь накал страстей вышел из него, и он был совершенно обессиленным.

Они вышли из ванной, Юлия стала тщательно вытираться, потом включила фен и высушила голову. Через десять минут она была уже готова идти. Максим лежал на кровати абсолютно голый и смотрел на жену.

– Я отправляюсь в клуб, – объявила Юлия. – Скажешь мне что-нибудь напутственное?

– Не высовывайся, если они почувствуют, что ты умнее их всех, они тебя скушают вместо десерта. Следи за всем, что делает жена Довгаля, – она у них там вроде эталона, – и делай как она, но не лучшее нее, – усмехнулся Максим.

– Ты предлагаешь мне разыгрывать из себя дуру?

– А что, для того и нужен ум, чтобы когда возникает необходимость, изобразить из себя дурака, – афористично заметил Максим.

– Странный афоризм. И ты следуешь ему?

– Когда надо.

– И часто надо?

Максим перевернулся на грудь.

– Почти всегда.

Когда Юлия вошла в каминный зал, все уже были в сборе, и между участниками шел какой-то разговор. Ее появление заставило всех замолчать. Анна Владимировна радостно встала ей навстречу.

– Это новый член нашего клуба, Юлия. Вот садитесь, пожалуйста, сюда, это теперь будет ваше постоянное место. У нас традиция: каждый сидит только на своем стуле. Если кто-то отсутствует, то его никто не занимает. Место Юлии оказалось в первом ряду, недалеко от кресла Анны Владимировны. Она села и осмотрелась вокруг. В комнате, где действительно горел камин, несмотря на теплый, даже душный вечер, сидело примерно двенадцать дам, преимущественно среднего возраста. Юлия сразу поняла, что тут была своеобразная демонстрация моды; насколько позволяла ей судить зрительная память за ужином «львицы» были в других нарядах и только она – в том же самом скромном костюмчике.

– Мы обсуждали вопросы благотворительности, речь шла о помощи одному детскому дому, – пояснила Анна Владимировна. – Наталья Львовна недавно посетила его, и теперь мы решаем, как ему помочь. Вас это интересует?

– Безусловно, – даже излишне горячо проговорила Юлия и поймала на себе цепкий взгляд Довгаль.

Наталья Львовна оказалась пожилой и полной дамой, помещенной в очень тесный, явно не для ее габаритов костюм. Но и он был бессилен скрыть всю чрезмерную полноту ее выпирающих форм.

– Дети там находятся в ужасных условиях, дом не ремонтировался с самого строительства, отовсюду сифонит, одежда старая, изношенная. Я была просто в шоке, полдня не могла прийти в себя.

– Никто не возражает заняться этим детдомом? – спросила предводительница собрания.

Все одобрительно загудели.

– В таком случае, нам надо выбрать делегацию, которая поедет туда и со всем ознакомиться детально. А потом мы решим, какую конкретную помощь мы им окажем. Есть добровольцы для поездки?

Добровольцами оказались 4 дамы, включая Наталью Львовну.

– А вы поедете с нами? – повернулась Анна Владимировна к Юлии.

– Если я имею на это право, то с большим удовольствием.

– Конечно, имеете, вы же теперь член нашего клуба. А сейчас поговорим о других наших делах.

Как поняла Юлия из дальнейшего разговора, речь шла об устройстве большой выставки-распродажи картин того самого художника, с которым она познакомилась на стадионе и который уже через минуту предложил ей стать его любовницей. Причем, насколько Юлия сумела понять, инициатором этого предложения была сама руководительница клуба, настойчиво лоббирующая эту идею. Однако другие дамы почему-то ее воспринимали как-то без особого энтузиазма. Юлия видела, что Анне Владимировне приходится преодолевать их сопротивление. Но на открытый бунт никто так и не решился и, в конце концов, в толстом красивом журнале было занесено это мероприятие как одно из самых ближайших и важных.

Затем принесли всем по чашечке чая в сопровождении разнообразного ассортимента из печенья, булочек и пирожных – и все стали закусывать. Разговор приобрел легкий, неформальный характер, Юлия почти не участвовала в нем, но внимательно к нему прислушивалась. Ей было интересно узнать, о чем говорят эти важные, расфуфыренные женщины. Однако выбранные ими темы вскоре наскучили Юлии, в основном они касались мужей и их дел. Перечислялись также последние покупки и приобретения; их список был весьма длинным и включал: шубы, машины, дачи, мебель, туристические туры и многое другое. В центре быстро оказалась Агата; все уже знали о новой обстановке в их квартире и жаждали услышать подробности и впечатления тех, кто уже видел это восьмое чудо света. Агата за помощью обратилась к Юлии, как к человеку, способному удовлетворить это любопытство. Все стали смотреть на нее, и она почувствовала смущение; ей еще не доводилось выступать сразу перед столь блестящей аудиторией. Но отступать было некуда, все с нетерпением ждали ее слов.

– Да, это очень красиво, в этом есть настоящий стиль. Я бы охарактеризовала его новым модерном, он великолепно сочетает в себе элементы старинного декора с современными нестандартными формами и использованием новейших отделочных материалов. Я не удивлюсь, если это направление скоро станет модным во всем мире.

Юлия вспомнила то, о чем в последнее время весьма прочно забыла, а именно о том, что по образованию она все же искусствовед и начала забрасывать слушающую ее аудиторию терминами и определениями, почерпнутыми на лекциях в институте. Она хорошо понимала, что несла околесицу, что вылетающие из нее слова не имели никакого отношения к обсуждаемому предмету. Но она видела, как внимательно и серьезно слушают ее – и вдруг что-то прорвалось в ней, и она все продолжала и продолжала говорить, вернее даже не говорить, а читать самую настоящую лекцию. На семинарских занятиях она славилась среди сокурсников тем, что умела красноречиво и обстоятельно отвечать чуть ли не на любые вопросы – и сейчас эта ее способность проявилась во всем своем блеске.

Она уже говорила минут двадцать, и к большому удивлению Юлии ее никто не прерывал и даже не выказывал намерения это сделать. Всем, кажется, нравилось ее выступление. Наконец, истощив свой запас знаний, она замолчала, ее взгляд случайно упал на Агату; та смотрела на нее от изумления высунув наружу розовую лопатку своего языка. Она явно не ожидала таких глубоких познаний от своей тихой, скромной приятельницы, которую она собиралась почтить своим снисходительным покровительством.

– Это замечательно, – громко произнесла Анна Владимировна, – теперь вы будете у нас главным консультантом по всем искусствоведческим вопросам. И это очень кстати, будете помогать мне организовывать выставку Михаила, то есть Лукомского – быстро поправилась она. – Вы не против?

Юлия снова вспомнила о предложении художника и почувствовала некоторую нерешительность. Ей нравились его картины, но вот что представляет из себя он сам?.. Первые впечатления о нем ее сильно насторожили. Этот человек представлял из себя загадку, разгадывать которую Юлии казалось достаточно рискованным занятием. Было бы лучше с ее стороны, если бы она держалась от этого человека подальше.

– У вас есть какие-то сомнения? – спросила Довгаль, видя что Юлия медлит с ответом.

– Нет, никаких сомнений, я с большой радостью буду вам помогать. Мне понравились его картины. Мне кажется, он талантлив.

После блистательного спича, Юлия почувствовала себя вполне уютно в этой новой компании. Она была не права в своей первоначальной негативной оценке этих женщин; конечно, они немного ограниченные, но в сущности довольно славные. Да и ей самой не стоит уж слишком заноситься, красный диплом – вовсе не свидетельство большого ума и глубоких знаний, а скорее результат усидчивости, вызванной паническим страхом перед экзаменами. Юлия с удовольствием пила чай, надкусывала крошащее печенье и то и дело вступала в общий разговор своими репликами. По тому, как они воспринимались, Юлия видела, что отныне она признана полноправным членом этого элитного закрытого клуба, куда попасть простым смертным также трудно, как грешникам в рай.

Все разошлись, Юлия тоже хотела покинуть уютный каминный зал, но Анна Владимировна остановила ее.

– Юлия, я хочу вам сказать несколько слов, – проговорила она, беря ее под руку.

Они остались одни, Довгаль взяла фарфоровый чайник и налила чай сначала Юлии, потом себе.

– Вы так прекрасно говорили. Откуда у вас такие познания в стилях искусства?

– Я искусствовед.

– Вот оно что. Что ж, Максиму вдвойне повезло, вы не только очень милы, но еще и образованы. Это сочетание в жизни встречается не так часто, – откровенно усмехнулась Довгаль. – В нашем клубе я была такой одна. Теперь нас двое. Это хорошо. Будет легче. – Довгаль взяла из лежащей на столе пачки тонкую сигарету и закурила. – Почему вы так долго не отвечали, когда я попросила вас помочь мне с организацией выставки?

Юлия молчала, так как не знала, что ответить. Сказать правду? Но они познакомились всего несколько часов назад, а она не привыкла обсуждать такие вещи с малознакомыми людьми.

– Я вижу, вам не очень легко ответить на этот вопрос. Давайте я вам помогу. Я видела, он подходил к вам, что он вам наговорил?

– Это был обычный разговор, я почти не помню, что он сказал.

Довгаль пристально смотрела на Юлию, одновременно окружая себя густой вуалью сигаретного дыма.

– Я неплохо знаю Лукомского, и могу представить, что он может наговорить. У него нет ограничителей.

– О, да! – не выдержала Юлия.

– Понятно, – Анна Владимировна задумалась.

– Мой вам совет, обдумывайте каждый свой шаг. Не поддавайтесь чувству.

– Но у меня нет абсолютно никаких чувств.

– Поверьте мне, чувства есть всегда, не всегда только мы их осознаем. Процесс их появления может уже начаться, а человек даже не подозревает ничего и живет спокойно.

– Мне это не грозит.

– Это грозит всем, – со знанием дела провозгласила Довгаль. – Я хочу, чтобы мы подружились.

– Я буду очень рада.

– Но дружба предполагает откровенность.

– Я люблю быть откровенной, если я испытываю какие-то чувства, у меня всегда возникает желание рассказать кому-нибудь о них.

– Похвальное качество, но до определенного предела. В нашей среде нельзя быть до конца открытой. Это может повредить.

– Повредить, но чему?

– Например, бизнесу вашего мужа. Он вам не говорил об этом?

– Вообще-то говорил. Но я не вникаю в то, чем он занимается.

– А это и не обязательно. Достаточно одного случайно вырвавшегося слова, чтобы опытному человеку многое стало ясно. В нашей среде существуют определенные условности или правила; называйте это как хотите. Некоторые считают их свидетельствами нашей ограниченности, на самом деле это не ограниченность, а предусмотрительность. Я думаю, вы быстро все поймете. С вашим умом… Но хватит об этом. Приходите ко мне как-нибудь в гости, посидим по-домашнему, поговорим. Лучше познакомимся. Если хочешь узнать человека по-настоящему, надо пригласить его и к себе и напроситься к нему в гости.

– Я буду рада, если вы нас навестите. Или приедете в загородный дом. Мы собираемся его покупать в поселке Томилино.

– Ах да, я слышала, тот дом, где жили Ведерниковы.

– Вы знали их? – встрепенулась Юлия.

– Конечно, Марта была членом нашего клуба, очень активным членом. Мы много провели с ней совместных акций.

– Но я слышала, что она покончила с собой в этом доме.

– Да, я знаю.

– Но что случилось?

Анна Владимировна несколько минут сидела задумчиво, она достала новую сигарету и снова окуталась, как шалью, дымом.

– У каждого своя причина для такого шага.

– Я понимаю, но какая причина была у нее?

– Кажется, она сильно переживала из-за того, что изменила мужу.

– Изменила мужу? Но в наше время из-за этого не кончают жизнь самоубийством.

– Конечно, вы правы, но это наложилось на другие ее проблемы. Она слишком близко воспринимала собственную жизнь.

– Что значит слишком близко? Простите, но я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

– Человек занимается внешними делами, чтобы не заниматься своими внутренними. Это не мои слова, это так незадолго до смерти сказала здесь на заседании клуба Марта. Наша реакция была точно такой же, как и ваша, мы тоже спросили ее: что сие значит?

– Что же она вам ответила?

Довгаль слегка наморщила лоб, как бы пытаясь вспомнить то, что тогда происходило.

– Мне трудно точно воспроизвести ее ответ, он звучал примерно так: мы все очень пусты и ничтожны, но чтобы ни дай бог это однажды не вылезло наружу и мы бы не поняли это, мы загружаем свою жизнь якобы важными делами. Как будто степень важности дел может изменить нашу сущность.

– Может, она в чем-то права.

Анна Владимировна посмотрела на Юлию и усмехнулась.

– А разве у вас есть в этом сомнения? Конечно, права, что же из этого? Совершить нам всем коллективное самоубийство? Думаю, что если я поставлю этот вопрос на голосование, он не пройдет. Мы с вами окажемся в меньшинстве.

– Вы полагаете, что я буду голосовать за самоубийство?

– Почему бы и нет?

В воздухе повисло молчание.

– Я шучу, – после короткой паузы проговорила Довгаль, однако ее интонации скорее говорили об обратном. – К сожалению, мне пора идти к обожаемому супругу, он, наверное, меня уже заждался. Да и ваш Максим наверняка полон нетерпения снова увидеть вас и расспросить о том, как вас тут приняли. Да и вообще, потерять красивую жену из поля зрения – для мужчины это сущая тягость.

– Не думаю, что он меня ждет столь нетерпеливо, как вы говорите. Скорее всего, он просто спит, – засмеялась Юлия. Затем уже серьезно посмотрела на свою собеседницу. – Мне бы хотелось, чтобы вы как-нибудь еще рассказали мне о Марте.

– Если вы настаиваете… Но не советую, какое вам до нее дело? Насколько я знаю, ее муж собирается жениться. Он, кстати, тут.

– Правда?!

– Конечно, правда, – улыбнулась одними кончиками губ Довгаль. – И не один. Не советую вам его расспрашивать о жене. Он страшно не любит вспоминать о случившемся. Я бы не удивилась, если бы однажды узнала, что он сделал лоботомию, дабы навсегда вычеркнуть этот эпизод из своей памяти. Приходите в ближайшие дни ко мне в гости. Я вам пришлю приглашение. И заодно поговорим об устройстве большой выставки-распродажи. У меня есть кое-какие наметки.

– Непременно приду.

– Тогда желаю вам спокойной ночи.

Глава 5

Дел было такое количество, что Юлии казалось, что ей не хватит всей жизни, чтобы привести дом в порядок. Максим предложил ей нанять бригаду мойщиков, дабы совершить это деяние, равное по масштабу подвигам Геракла, но Юлии хотелось сделать все самой. Она вообще любила домашнюю работу, ей нравилось ощущать себя хозяйкой, делать так, как нравится только ей. И все же минутами казалось, что она переоценила свои силы; уж слишком много было тут помещений и каждое приходиться отдраивать от скопившейся тут грязи. На все это время она превратилась в самую настоящую золушку; ходила в каком-то старом наряде, перепачканная, перемазанная, и когда Максим возвращался с работы, то Юлия ловила его удивленные взгляды. Она понимала, что тот вид, в котором она предстает перед мужем, отнюдь не укрепляет их отношения, может, даже отталкивает ее от него. Но она упрямо не желала прихорашиваться к его приезду; пусть видит ее такой, какая она есть на данный момент. Почему-то ей претило разыгрывать сцену из спектакля: радостная, ухоженная жена встречает своего вернувшегося к родному очагу супруга после трудов праведных. Ей и так иногда кажется, что в их жизни много притворства, чего-то неестественного. А это всегда опасно, зачастую становясь началом конца. А она этого совсем не желает.

Затем на целых трех больших грузовиках доставили мебель. Этому предшествовала долгая процедура ее выбора. И к большому удивлению Юлии, они с мужем едва впервые серьезно не поссорились. Когда они обставляли после свадьбы свою только что купленную городскую квартиру, то ответственная миссия по приобретению всей обстановки целиком лежала на Юлии; роль Максима свелась лишь к такому пустяковому делу, как оплата счетов. Тогда он не сказал ни слова, молча одобрял все, что она покупала. Но на этот раз все получилось иначе, Максиму захотелось самому подобрать меблировку для дома. И вскоре к своему ужасу Юлия обнаружила, что образцом для этого ему служит увиденное в апартаментах Селезневых. Они мотались на машине от одного магазина к другому, но нигде ничего похожего так и не обнаружили. Сперва Юлия даже не понимала, что он ищет, но когда догадалась, то резко воспротивилась такой перспективе. Она вовсе не желала заставлять свои комнаты этой странной и вычурной эклектикой. Об этом она прямо и сказала супругу.

И тут случилось то, к чему она была совершенно не готова. Максим взорвался. Он вдруг стал говорить, что это его деньги и он будет на них приобретать то, чего хочется ему. Пусть даже ничего уродливей ни у кого нет на всей планете. На этом в тот день их путешествие по магазинам прервалось, они вернулись домой и не разговаривали до позднего вечера. И лишь ночной сеанс любви, когда Юлия постаралась проявить себя особенно ласковой и страстной, помирил их. Правда при этом она не получила никакого наслаждения, что происходило с ней крайне редко. Максим, размягчившись, признал свою неправоту и обещал позволить ей покупать то, что она захочет. Явив миру благородство и широту своей натуры, он почти сразу заснул. Она же долго еще лежала с открытыми глазами рядом с сопящим супругом и обдумывала возникшую ситуацию. Ей хотелось понять, что же произошло сегодня между ними. Однако ничего конкретного она так для себя и не уяснила, она лишь смутно понимала, что недавние события отражают какие-то глубинные процессы, о которых ни она, ни Максим по-настоящему не имеют представления.

И вот, наконец, все закончилось, дом блистал чистотой, как натертая монета, мебель заняла свои места. Максим не спеша прошелся по всем двум этажам особняка, заглянул в каждую комнату. Она молча ждала оценки ее многодневных героических усилий. Она понимала, что проделала титанический труд и сейчас ждала награды за него в виде похвалы мужа.

– Ты – гений, малыш, – сказал Максим, крепко целуя Юлию. – Никогда не предполагал, что у моей женушки – самый тонкий вкус в мире. Это шикарный дом и ты его шикарна обставила. Я был дурак, что хотел сделать все по-своему. Мы должны немедленно выпить за это.

Максим направился к бару, Юлия же довольно улыбнулась. У нее действительно есть вкус, вряд ли найдется человек, который бы осмелился утверждать, что она подобрала плохую мебель и не нашла каждой вещи самое выгодное для нее место.

Она взяла поданный Максимом бокал с шампанским.

– Я тебе обещала, что у нас будет лучше, чем у твоих Селезневых? А ты не верил.

– Не верил, – не стал отпираться Максим. – Я же не знал, что ты способна сотворить чудо. Мне даже не хочется уезжать из дома, я бы тут проводил целые дни вместе с тобой вдвоем. А может, нам переселиться сюда совсем? До города меньше часа езды. Вполне можно ездить на работу. Продадим к чертовой матери городскую квартиру. Весь цивилизованный мир живет за городом.

– Давай не будем спешить, а вдруг нам тут не понравится? Мы же здесь еще не жили.

– Тут не понравиться? Такого быть не может! – Максим посмотрел на камин. – Давай разожжем огонь и посидим рядом с ним.

– Давай. Тем более, сегодня вечер прохладный, я даже чуть-чуть озябла.

Максим снял с себя пиджак и укутал им плечи Юлии.

– Так не холодно?

– Так нет, – счастливо улыбаясь, проговорила Юлия. Забота мужа вдруг заставила учащенно забиться ее сердце, она почувствовала, как вся переполняется нежностью к нему.

Максим принес из сарая дрова, оставшиеся там от прежних владельцев, и через несколько секунд языки пламени уже облизывали сухие бревна. Они сели рядом с костром в мягкие удобные кресла.

– Неужели так бывает на самом деле? – задумчиво проговорила Юлия.

– Что бывает на самом деле? – спросил Максим.

– Ну, вот так, когда ты полностью счастлив, когда так хорошо, что больше абсолютно ничегошеньки не надо.

– Конечно, бывает, мы же это сейчас с тобой оба чувствуем. Я тебя люблю, малыш.

– И я тебя люблю. Как здорово, что ты тогда зашел именно в нашу комнату. А ведь я хотела минут за десять до того уходить. Мне надо было отвезти в другое место бумаги. И почему-то осталась. Решила, что сделаю это завтра с утра, хотя никогда не откладывала такие дела. Как ты думаешь, почему? Неужели там, – Юлия посмотрела на вверх, – хотели, чтобы мы встретились?

– А почему бы и нет? Они же все знают, что будет, вот им и было известно, что мы полюбим друг друга. Да и какая разница, что они там решают? Мы встретились и нам хорошо. А больше нас ничего не должно волновать. – Максим наклонился к огню и закурил сигарету. – У меня слишком много дел тут, на земле, чтобы думать о том, что творится на небесах.

– Так, по-твоему, Бога нет? – Юлия никогда не была религиозной, но сейчас почему-то с волнением ждала ответа; ей казалось, что от него будет немало зависеть в их дальнейших взаимоотношениях. Хотя почему к ней пришла такая непривычная для ее головы мысль, она не понимала.

– Есть Бог, нет Бога, что это меняет? В любом случае, он не помешает мне устроить жизнь так, как я хочу.

– Ты богохульник.

– Вовсе нет. Совсем недавно я внес немалую сумму на ремонт нашей приходской церкви, что обслуживает биржу.

– Ты ничего мне об этом не говорил.

– А что говорить? У нас дали деньги почти все. Довгаль отвалил такой куш, что у попа даже глаза на лоб полезли, когда он узрел, сколько он получил.

– Видно, у твоего Довгаля очень много грехов.

– А у кого их мало? Кстати, он спрашивал о тебе. Ты его явно заинтересовала.

– Зато он меня нет.

Максим посмотрел на нее, но ничего не сказал.

– Мы с тобой так и не обсудили, кого позовем на новоселье?

– А может, не стоит ничего устраивать, я так устала, приводя дом в порядок, что мне больше не хочется ничем таким заниматься. Хочется просто отдохнуть.

– Закупим все в ресторане, и не будет проблем.

– Ну, уж нет, осилила это, осилю и другое. – Юлия встала, достала из шкафа блокнот и ручку и снова утонула в кресле.

– Зачем ты это взяла? – спросил Максим.

– Чтобы составлять список гостей.

Утром Максим умчался на работу. Юлия несколько секунд смотрела вслед скрывшемуся за поворотом «Мерседесу», затем вошла в дом. Впервые ей предстояло провести в нем целый день одной; вернее, она уже его проводила, но тогда она была целиком поглощена работой и скучать ей было абсолютно некогда. Теперь же она успешно выполнена, и что делать целый день Юлия просто себе не представляла.

Юлия совершила прогулку по всем многочисленным комнатам и залам, кое-где вытерла усевшуюся на мебель за ночь пыль, затем опустилась в кресло рядом с камином. Она чувствовала скуку, причем, скука эта казалось ей какой-то необычной. Она возникала не только от того, что ей нечем было себя занять, она с каким-то страхом вдруг стала сознавать, что внезапно ей стало все неинтересно. Неинтересен этот дом, в который она вложила столько труда, неинтересен предстоящий прием, неинтересен… Но дальше список того, что было ей неинтересно, она даже не отваживалась продолжать. Бог знает, кто в него может еще попасть.

И внезапно ей снова захотелось плакать. Это было так неожиданно, что Юлия не успела себя проконтролировать и выставить на пути слез внутренние заслоны, а потому несколько капель скатились по ее щекам на дубовый, покрытый лаком, паркет. Она поспешно достала платок и вытерла лицо. Что с ней такое? Она словно сошла с ума, все так замечательно – и вдруг этот плач. Ничего глупее невозможно и придумать.

Юлия почувствовала, что в комнате стало душно и жарко. Она посмотрела в окно; на улице разгорался замечательный летний день. Ура, она знает, чем заняться, причем, это занятие одно из самых ею любимых, она пойдет в сад и будет принимать солнечные ванные. Юлии всегда очень нравилось загорать, причем, сразу по двум важным причинам: во-первых, ей доставляли большое удовольствие жаркие ласки солнца и, во-вторых, после этих ласк она покрывалась красивым шоколадным загаром. Он ложился на ее тело всегда ровным слоем, словно наносился кистью искусного художника. Она знала, что солнечные ванны прибавляли ей солидную дозу привлекательности; факт этот подтверждался резким увеличением числа выразительных мужских взглядов, которые она ловила на своем темном челе.

Юлия переоделась в купальник, взяла шезлонг, книгу, крем для загара, бутылку воды – и вышла в сад. Место, где ей предстояло покрываться красивым темным налетом, она отыскала не сразу, так как оно должно было соответствовать сразу нескольким условиям: быть уединенным и удобным для созидательной работы солнца над ее телом. Такая площадка, удовлетворяющая этим критериям, оказалась возле забора, который отделял их участок от соседнего. Она расположилась на раскладном стуле, осмотрелась вокруг, задержала взгляд на покосившимся деревянном домике за штакетником и сняла верхнюю часть своего пляжного ансамбля. Она подумала о том, что здесь, в принципе, можно загорать и в костюме своей прародительницы Евы, но все же пока не решилась избиваться от оставшейся одежды.

В качестве чтива она взяла книгу своего любимого автора – Агаты Кристи. Но долго читать ей не пришлось, припекающее солнце навеяло на нее такую дрему, что веки сомкнулись сами собой…

Она проснулась от того, что ей показалось, что кто-то разглядывает ее. Вернее, в первые мгновения своего пробуждения Юлия не понимала, что происходит, просто у нее было ощущение, что она не одна, что где-то рядом находится еще кто-то. Ей стало тревожно, и она поспешно вскочила. И только после этого вспомнила, что одета только наполовину.

Поспешно Юлия спрятала свои незащищенные от нескромных взоров груди в чаши бюстгальтера, еще раз огляделась вокруг, затем негромко спросила:

– Здесь кто-то есть?

В ответ раздался чей-то голос:

– Я потревожил вас, извините. Я не предполагал, что вы так чутки.

Юлия по-прежнему никого не видела, и от этого ее тревога только усилилась.

– Где вы? Я вас не вижу.

– Поверните голову чуть вправо.

Юлия последовала этой рекомендации и только сейчас за забором заметила человека. Он был плохо ей виден, потому что прямо на него спускались ветви большого дерева, которые и скрывали незнакомца.

– Вы наш сосед?

– Полагаю, что да. – В голосе мужчины почему-то прозвучала насмешка.

– В таком случае, может быть, нам стоит познакомиться? – предложила она. – Я буду рада, если вы зайдете ко мне.

Предложение Юлии заставило мужчину задуматься.

– Хорошо, но вы уверены, что хотите этого? Понимаете ли вы все последствия вашего шага?

– Последствия? Какие могут быть последствия? Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Вы хорошо сказали, что не понимаете. Люди обычно ничего не понимают, но постоянно делают вид, что во всем разбираются. Хорошо, встречайте меня.

Юлия собрала вещи и направилась к воротам. Через минуту она увидела шагающего по тропинке человека. Он был маленького роста, одет в старые брюки и какой-то бесцветный поношенный свитер по возрасту немного уступающий своему владельцу. Он приблизился к ней, и она получила возможность рассмотреть его лицо. Оно было пожилым, время пробило на нем русла глубоких складок. Орлиный клюв-нос выдавался далеко вперед, черные глаза смотрели проницательно и одновременно насмешливо. Что за странная внешность? Вряд ли этот мужчина был красив даже в молодости, подумала она.

Он остановился и теперь внимательно смотрел на нее.

– Вы красивы, – задумчиво произнес он. – Но вам это не нужно.

– Что не нужно? – удивилась странным речам Юлия.

– Красота. Не в ней ваша суть.

– А в чем моя суть? – еще больше удивилась она возникающему диалогу.

– В том, что вы очень несчастны.

– Я?! Несчастна?! – от изумления у Юлии глаза приобрели форму монет.

– Несчастны, – упрямо подтвердил свой тезис сосед. – Большинство людей не понимают, что они несчастны, им кажется, что все у них замечательно. Но это самое распространенное заблуждение. Запомните: счастье дураков – это несчастье для человечества.

По крайней мере, с ним, кажется, не будет скучно, подумала себе в утешение Юлия. Она уже начала сомневаться, что правильно поступила, вступив в контакт с этим непонятным человеком.

– Может, мы познакомимся? – предложила она.

– Меня зовут Михаил Моисеевич Мендель. Вы слышали когда-нибудь обо мне?

– Простите, но не доводилось.

– Я так и думал. Не расстраивайтесь, зато вы, несомненно, слышали, кто выиграл последний песенный фестиваль.

– Да, слышала.

– Все правильно, так и должно быть. Так вы не представились.

– Юлия Ганушина, мы живем в этом доме с моим мужем Максимом.

– Человек в шикарной машине? Я видел, как он отъезжал сегодня.

– Да, это он. Может быть, пройдемте в дом?

– Не возражаю.

По тому, как уверенно вошел ее гость в дом, как сразу взял курс на гостиную, она определила, что он тут не впервые. Значит, он посещал прежних владельцев.

– Вы здесь уже бывали? – спросила Юлия, усадив гостя в кресло возле камина.

– Да, причем много раз.

– Значит, вы хорошо знали прежних хозяев дома?

– Да, знал.

– И вы знаете о том, что тут произошло?

Мендель внимательно посмотрел на нее и слегка наклонил голову.

– Мне почему-то никто не желает объяснить, почему она так поступила, – продолжила Юлия. – Все отделываются какими-то ничего не значащими фразами. Может быть, вы мне что-нибудь скажите?

– Вы желаете знать, почему Марта покончила с собой?

Он назвал ее Мартой, отметила Юлия, так зовут хороших знакомых.

– Извините, – вдруг спохватилась Юлия, – я вам ничего не предложила. Вы посидите несколько минут, я сейчас что-нибудь принесу.

Так как никаких возражений не последовало, Юлия встала и прошла на кухню. Там она быстро приготовила закуску и напитки, расставила все это на сервировочном столике и покатила его в комнату.

– Что вы будете пить?

– Чай, – попросил гость.

Юлия налила ему и себе чая, хотя не испытывали ни жажды, ни голода. Мендель же буквально за считанные секунды проглотил несколько пирожков и как-то странно посмотрел на нее. И вдруг к ней пришла удивительная мысль: да он же голоден! Когда человек хочет просто есть, он не поглощает еду за какие-то мгновения, а спокойно пережевывает ее, получая от пищи удовольствие. Мендель же отправлял ее в себя большими кусками, почти не жуя их, а глотая целиком, как дикий зверь, который страшно проголодался.

Юлия поспешно вскочила.

– Я вспомнила, я хотела вас угостить еще кое-чем. – И уже не дожидаясь его реакции, снова исчезла на кухне. На этот раз она принесла несколько бутербродов с икрой и колбасой. Она была уверена, что все это мигом в желудке гостя. Так и оказалось. Правда, на этот раз этот процесс проходил уже чуть медленнее.

– Вы заметили, что я голоден, – вдруг произнес он.

– Нет, то есть… да. Наверное, у вас дома кончились продукты? У нас это случается довольно часто, я не люблю ходить по продовольственным магазинам. Просто сейчас мы готовимся к новоселью и у нас много всего. А вечером муж должен привести еще припасы. Поэтому ешьте, сколько хотите.

– Спасибо, но я уже наелся. – Мендель откинулся на спинку кресла, явно наслаждаясь чувством сытости. – Всегда мечтал бросить есть, – вдруг сказал он.

– Что значит, бросить есть? – засмеялась Юлия. – Человек не может не есть.

– Вы уверены? Вы все знаете о возможностях человека?

– Нет, но разве не известно, что без еды человек, в конце концов, умирает?

– Человек, в конце концов, всегда умирает. Так может быть это не от того, что он не ест, а оттого, что он ест?

– Но людей даже казнили голодом. И никто не сомневался, в чем причина была их смерти.

– Это говорит лишь о невежестве этих людей. Человек всегда принимает желаемое за действительное, удовлетворяется самой очевидной причиной. Но разве вы не знаете, что очевидность – это враг истины?

– Вообще-то я не думала об этом.

– Само собой разумеется, что не думали.

Может, для нее настало время обидеться, подумала Юлия. Этот гость вызывал у нее растерянность, она не знала, как с ним разговаривать.

– Мы с вами говорили о Марте, я спросила вас, знаете ли вы что-нибудь, почему она это совершила? – Юлия снова поймала на себе пристальный взгляд Менделя.

– Знаю ли я что-нибудь о ее смерти? Чтобы знать о чей-то смерти, надо знать о его жизни. Поэтому ваш вопрос не совсем верен, он должен звучать так: знаю ли я что-либо о ее жизни? Конечно, я знаю многое о ее жизни, ведь это я в какой-то степени повлиял на то, что она совершила.

– То есть как?.. – опешила Юлия. – Вы побуждали ее к самоубийству?

– Нет, не к самоубийству. Наоборот, я делал все, чтобы этого не произошло. Но она решила, что ей нечего делать на этом свете. И покинула его. Не вижу в этом никакой особенной проблемы.

Юлия вдруг почувствовала прилив гнева против своего собеседника, так спокойно рассуждающего о смерти знакомого ему человека, словно речь шла о легкой простуде.

– То есть, человек покончил с собой, а вы считаете, что все в порядке?! – Юлии не удалось скрыть овладевшее ею раздражение.

Мендель помешал ложечкой сахар в изрядно остывшем чае.

– Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что такое жизнь?

Юлия слегка пожала плечами.

– Мне кажется это слишком глобальный вопрос. Конечно, я думала об этом, но… – она вдруг смешалась. – О том, что такое жизнь думают философы. А я не философ, я домохозяйка.

– Домохозяйка тоже должна быть философом. Каждый человек обязан быть философом. И только философ не должен быть философом.

– Кем же тогда он должен быть?

– Человеком.

Внезапно Юлия почувствовала, что у нее слегка заболела голова. Она провела ладонью по лбу.

– Я не очень вас понимаю, Михаил Моисеевич.

– Но вы и не должны ничего понимать. Если бы вы сказали, что вам все понятно, я бы понял, что вы лгунья. Я сам не очень понимаю, что говорю. Никто не понимает, что говорит. Еще ни разу смысл собственных слов не был понятен человеку. Иначе он бы давно перестал их произносить. Мы же не можем остановить водопад нашей речи. Все, что мы говорим, лишено всякого значения, а потому нас ничего не останавливает, и мы можем говорить бесконечно. Если вам в жизни однажды удастся произнести хотя бы одну осмысленную фразу, вы навсегда замолчите. Вы поймете, что больше говорить не о чем.

– Но, судя по тому, что вы столь разговорчивы, вам пока с этим делом тоже не повезло.

Несколько секунд Мендель молча смотрел на Юлию, затем рассмеялся. К ее удивлению он смеялся довольно долго и от всей души.

– Вы это метко подметили, я даже не ожидал. Вы во многом похожи на Марту, она тоже была умницей.

– Вы хотите сказать, что меня ждет тот же конец?

– А почему бы и нет?! – чуть ли не с энтузиазмом отозвался Мендель. – Марта хотела распоряжаться своей жизнью, она не терпела все, что мешало ее свободе. А больше всего она ненавидела страх перед смертью, который всех нас делает своим рабом. Она часто повторяла эту фразу. Поверьте старому человеку, я очень переживал, когда узнал о ее гибели. – Его голос дрогнул, а на глазах неожиданно показались слезы.

Может, он сумасшедший, мысленно предположила Юлия. Когда ей было лет тринадцать, ее двоюродная тетка сошла с ума. Причем, это поняли не сразу. Она приходила к ним и говорила совершенно непостижимые, но по-своему разумные вещи. Слушать ее было довольно интересно, иногда она даже поражала девочку своими необычными парадоксами. Ее стали считать чудаковатой. И только через некоторое время все поняли, что с ней случилось.

– Мне кажется, я вас напугал, – сказал вдруг Мендель.

– Вы говорите непривычные вещи. Мне трудно сразу сориентироваться в них.

– Я так и предполагал. Я думаю, что мне стоит уйти. Не буду вам больше мешать. Спасибо за угощение, – он встал.

– Постойте.

К Юлии вдруг пришла одна мысль, которая ей показалась занятной. А почему бы не свести этого странного человека с Максимом? Было бы интересно послушать их диалог. – Вы не хотите прийти к нам сегодня поужинать? Мы же соседи, должны дружить друг с другом. Познакомитесь с моим мужем.

– Если вы настаиваете. Вы уверены в этом своем желании?

Юлия пожала плечами.

– У меня нет никаких причин вас обманывать.

– Причин у вас тысяча, хотя, скорее всего, вы, и в самом деле, не догадываетесь о них. Спасибо за приглашение, я приду. Тем более у меня сегодня свободный вечер. Это бывает не так уж часто. Я решил дать себе небольшой отдых. В моем возрасте это необходимо.

Юлия проводила гостя до ворот, затем вернулась в дом. Несколько минут она стояла неподвижно, в голове стоял какой-то туман, она вдруг поняла, что не в состоянии определить, о чем они говорили, хотя их диалог с перерывами на приготовление угощения длился почти час. Она вдруг подумала, что поступила опрометчиво, пригласив этого Менделя на ужин. Максиму их сосед придется не по душе, в этом она уверена. Так стоит ли раздражать мужа, который и так приедет усталый? Но что в таком случае делать? Отменить приглашение? Неудобно. Этот человек, безусловно, умен, он легко поймет, что она просто испугалась. Вот неприятная ситуация, в которую она попала по своей дурости. У нее не остается выхода, как только надеяться, что ничего страшного все же не случится, они мирно побеседуют, немного может быть поспорят, а затем разойдутся. И при этом все поймут, что они не созданы для великой дружбы. Ну а соседство… так мало ли кто живет рядом с нами, за стеной? На то они, стены, и существуют, чтобы отгораживать нас от нежелательных контактов.

Оставшееся время до возвращения мужа она провела в каком-то странном томлении. Она ждала с нетерпением того момента, когда он вернется, и одновременно побаивалась его. Наконец она услышала фырканье мотора и с удивлением отметила у себя учащенное сердцебиение.

Максим был в хорошем настроении, он крепко поцеловал жену, и она почувствовала слабый запах алкоголя.

– Ты пил?

– У одного брокера был день рождения, он нас пригласил в буфет. Я не мог отказать. Но я выпил совсем мало. Знаешь, пока я ехал в машине, то все время думал, что у нас будет на ужин. Чертовски хочу есть. Даже сам не понимаю, почему. Полтора часа назад съел два бутерброда. А в результате проголодался еще сильней.

– Наверное, это от воздуха.

– Да, воздух тут замечательный. Я даже сделал небольшую остановку перед въездом в поселок и пять минут постоял в лесу. Так скоро я услышу приглашение на ужин?

– Минут через тридцать, тебя устроит?

– За тридцать минут я перегрызу все стулья.

– Они дубовые, больше одного ты не осилишь.

– Тогда съем тебя, – Максим крепко обнял Юлию, но ее сейчас волновало совсем другое, и она попыталась освободиться из объятий удивленного ее сопротивлением Максима.

– Что это такое? – спросил он.

– Послушай, Максим, я должна тебе сказать кое-что. Сегодня я познакомилась с нашим соседом.

– Да, любопытно.

– Это в самом деле любопытно, он довольно странный человек.

– Странный? Что ты имеешь в виду?

– Это сложно объяснить. Как говорят, лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать. Вот я и решила пригласить его на ужин.

– Ты правильно сделала. Правда, мне хотелось сегодня поужинать с тобой вдвоем. При свечах.

– У нас нет свечей.

– Есть, – Максим достал из кармана запечатанную пачку свечей.

– Как здорово! – Юлия представила, как красиво и романтично протекал бы их ужин, освещаемый пламенем свечей, и еще сильнее пожалела о сделанном приглашении. Она обняла мужа. – Мы поужинаем при свечах завтра. Никого не будем приглашать.

– Не получится. Завтра у нас будет много гостей. Придется устраивать новоселье.

– Но мы же хотели на следующей неделе.

– Да, – как-то непривычно смущенно отозвался Максим. – Но ситуация изменилась.

– Но что может измениться, разве не мы решаем, когда звать гостей?

– Ты, конечно, права, но так получилось…

– Что получилось? Объясни, пожалуйста.

– Меня об этом попросил Довгаль.

– Что значит попросил? Мы же не просим его назначать приемы в его доме тогда, когда это нам удобно.

– Ему очень захотелось посмотреть наш дом. Он не хотел ждать. И я обещал, что завтра мы устроим грандиозный прием.

– Но у нас ничего не готово, даже продуктов мало.

– Я все купил. Полный багажник, да еще на заднем сиденье. Потом ты все посмотришь.

Юлия почувствовала одновременно растерянность и раздражение. Максим слишком легко пасует перед этим Довгалем, такое ощущение, что он целиком принадлежит этому типу. Неужели он так зависит от него?

– И сколько придет народу?

– Человек двадцать. Я всех их уже пригласил. Вот список. – Из кармана пиджака он достал мятый листок и подал его Юлии.

– Я пойду готовить ужин, – сказала она. – Скоро придет наш гость.

Юлия с любопытством наблюдала за встречей мужчин. При виде старого, испещренного узорами заплат свитера, выброшенного вперед крючковатого носа на заросшем бурьяном щетины лице глаза Максима изумленно округлились. Он явно был не в восторге от этого знакомства, она даже испугалась, не даст ли он понять гостю об этом. Но вместо этого Максим вполне корректно пригласил его к столу.

Юлия решила, что эта ситуация явно не та, когда следует блеснуть своими кулинарными способностями, и приготовила незатейливый ужин. Она знала, что Максим был гурманом, он сам нередко ей говорил, что больше всего любит вкусно поесть, но сейчас у него явно испортился аппетит.

Они сели за стол.

– Вы давно тут живете, Михаил Моисеевич? – спросил Максим, наливая ему вина.

– Тридцать лет. Когда я тут поселился, здесь была маленькая деревушка, пасли скот, там, где стоит ваш, дом как раз начиналось пшеничное поле и тянулось до самого леса. Но потом это место приглянулось каким-то начальникам, жителей куда-то спровадили – и началось великое дачное строительство. Потом это начальство исчезло, но пришли вы – богачи. Как вы думаете, кто сменит вас?

– Я думаю, что никто, мы здесь собираемся жить долго.

– Все собираются жить долго, иначе никто бы ничего не строил и не создавал. Но жизни до этого нет никакого дела, для нее важно обмануть человека, иначе он ничего не станет делать. Это один из самых фундаментальных законов, я его называю первым законом для дураков. Закон обманутых желаний.

– А есть и другие законы для дураков? – поинтересовался Максим.

– Этих законов много, у меня их целая таблица. Если появится желание, я как-нибудь их вам покажу.

– Интересно, – протянул Максим, но Юлии показалось, что им сейчас владеют совсем другие чувства. – Я предлагаю выпить за знакомство. Наверное, этот обычай тоже находится в вашей таблице законов для дураков, но раз мы с вами оказались соседями, то будет лучше, если у нас завяжутся хорошие отношения.

– Не возражаю, хотя насчет таблицы вы тут абсолютно правы. Пить за знакомство бессмысленно, это не в состоянии повлиять на будущие отношения.

– Что же может повлиять?

– Все влияет на все.

– Это понятно, но уж как-то чересчур обще.

– Только в таких масштабах и должен мыслить человек. Иначе, какой смысл всей вашей жизни? Есть одно мудрое старинное изречение: всегда следуйте за первопричиной, следствие непременно уводит в сторону. – Мендель вдруг замолчал.

– Но где найти эту вашу первопричина, в чем она? – Максим смотрел на своего гостя, но тот продолжал хранить молчание. – Так где же все-таки первопричина? Или вы не хотите с нами поделиться вашим сокровенным знанием?

– Самое трудное, что есть в жизни, это размышлять именно о первопричине. Вы так легко и настойчиво задаете этот вопрос как раз потому, что вы никогда не думали о ней. Для вас это слово не более чем набор звуков.

По лицу Максима Юлия видела, что мужу начал надоедать этот бесплодный, ни к чему не ведущий диалог, и он бы предпочел его закончить. Но ее этот разговор заинтересовал, в нем угадывался какой-то несравненно более глубокий подтекст. Человек, сидящий за их столом, был так не похож на людей, которые ее окружали, что одно это вызывало в ней любопытство. Но одновременно она помнила, что любопытство – весьма опасное и коварное чувство и надо держать его в узде.

– Может, нам стоит поговорить на более приземленные темы. Тем более нам так и не удалось прояснить ситуацию с первопричиной, – усмехнулся Максим. – Скажите, чем вы занимаетесь? Вы, наверное, на пенсии?

Мендель о чем-то задумался; то ли ему не понравилась столь резкая перемена темы, то ли в его голове блуждали совсем иные мысли. Юлия ждала, что он скажет. Но его слова разочаровали ее, так как звучали вполне буднично.

– Да, я на пенсии. Но пенсии не хватает, поэтому я иногда читаю лекции.

– Где, если не секрет?

– В университете. А иногда приглашают всякие общества; раньше этих людей называли любомудрами. Остались еще те, кто желает что-то выяснить по поводу первопричин. Правда, по моим наблюдениям их становится все меньше и меньше.

Ужин завершился, и теперь все прошли в другую комнату и расположились у горящего камина. Пока они сидели за столом, Юлия почти не вмешивалась в застольную беседу, но теперь ей показалось, что настал ее черед.

– Вам, наверное, скучно жить в этом доме одному?

Мендель внимательно посмотрел на нее своими черными оливками глаз.

– А что вы знаете об одиночестве? – вопросом на вопрос ответил он. – Вы когда-нибудь пытались понять, что это такое, почему люди так боятся его?

– Мне всегда казалось, что одиночество – это страшно. Я боюсь остаться одна.

– А одиночество вдвоем вас не пугает?

– Вы имеете в виду нас? – вдруг вмешался Максим. Он сидел с бокалом вина, из которого периодически делал глотки.

– Если вы почувствовали, что мои слова относятся к вам, значит, так и есть. Если бы вы не чувствовали это, вы бы пропустили их мимо ушей. Человек слышит только то, что его задевает.

– Это несправедливое заключение, – с обидой проговорила Юлия, – вы могли бы заметить, что мы любим друг друга. Иначе, зачем мы вместе?

– Причин всегда много. Вернее, она одна, но разбивается в нашем сознании на самые разные, подчас самые нелепые части. Так легче запутаться. Человеку бывает важно до такой степени запутать вопрос, чтобы уже нельзя было найти ответа. Это позволяет ни о чем не беспокоиться. Вы вместе для того, чтобы каждому из вас не пришлось бы оказаться наедине с самим собой. Именно для этого люди и собираются в пары, в группы, в толпы.

– Ну, знаете, – почти грубо проговорил Максим. – Вам не кажется, что вы слишком много берете на себя? Вы считаете, что, побыв в нашем обществе пару часов, вы все уже поняли про нас?

– Так и есть, – сказал Мендель.

Внезапно для себя Юлия вздрогнула.

– А как же тезис о том, что человек сложен?

– Так и есть, – снова однотипно подтвердил Мендель. – Человек сложен. Но сложность как раз и легко понять. Труднее понять простоту. Простота божественна. А вы можете мне назвать того, кто постиг Бога?

– Я подозреваю, что это вы, – насмешливо кривя губя, произнес Максим.

Мендель сидел неподвижно, как статуя, Юлия смотрела на него и ей вдруг показалось, что этот человек по своему красив. В резких чертах лица, в рассекающих его бороздах, во внимательных больших глазах проступало нечто потустороннее. Казалось, его взгляд уходил в такую даль, куда вход обычным людям навечно заказан.

– Что ж, в некотором смысле вы правы, – сказал Мендель. – Я и в самом деле приблизился к Богу настолько, насколько это может сделать грешный человек.

– Ну и как там, вблизи? Не страшновато?

– Страшно вдали от Него. А вблизи, наоборот, замечательно. – Мендель вдруг встал. – Спасибо, за вечер. Теперь мне надо идти.

– Я вас провожу, – вызвалась Юлия.

Они вышли из дома и молча дошагали до ворот.

Там они остановились, и Юлия замялась, не зная, что сказать.

– Вы не знаете, хотите ли вы меня пригласить снова, а быть неискренней не желаете, – вдруг проговорил он. – Не мучайтесь, жизнь подскажет сама. Мой вам совет на прощание: когда не знаете, что сказать, всегда молчите. Помните одну надпись на средневековой картине: или молчи или говори то, что лучше молчания.

Мендель скрылся в своем доме, а Юлия вернулась к себе.

Максима она застала в прежней позе: он сидел в кресле и потягивал вино. Кажется, это новый бокал, отметила она про себя.

– Черт бы нам послал в качестве соседа этого сумасшедшего еврейчика. Мало мне евреев на работе, так тут еще одного нечистый принес. Я хорошо изучил этот замечательный народ: каждый из них про себя думает, что он умнее всех.

– Не знаю, как насчет других, но он мне, в самом деле, кажется умнее многих.

Максим как-то странно посмотрел на жену.

– Ты полагаешь? – глухо проговорил он, и его глаза заблестели. – И в чем же ты усмотрела его необычайный ум?

Юлия замялась, она вдруг поняла, что на этот вопрос ответить не в состоянии. От разговора с Менделем в ее голове сохранились лишь какие-то маловразумительные отрывки – ни одной четкой мысли. И все же она была уверена, что это человек необычно и непривычно умен. Просто она пока не понимает, в чем заключается его ум. Как не понимает первоклассник учебник математики за выпускной класс.

– Я еще не знаю, – честно призналась она и увидела, как облегчено вздохнул Максим. Он боится, что окажется глупее этого Менделя в ее глазах, вдруг поняла Юлия, и ей стало не то тревожно, не то как-то неприятно, так как она вдруг почувствовала, что так оно и есть на самом деле.

– Знаю я таких умников, они полагают, что понимают нечто такое, что непонятно всем остальным. А на самом деле они ничего не умеют делать; начитались всяких книжек – вот и ворочают языком. Смысл жизни, зачем мы живем? А сами ходят как оборванцы. Ты заметила, как он много съел? Держу пари, что у него не на что купить хлеба. Больше всего ненавижу людей, которые не в состоянии нормально заработать, но клеймят тех, кто это умеет, как последних идиотов, которые не понимают их великих истин. А то, что от этого Менделя плохо пахнет, он об этом не думает? Лучше бы в душе лишний раз помылся.

Что касается последнего замечания мужа насчет запахов, то Юлия сидела рядом с их гостем и обязательно бы почуяла, если бы от него шел тяжелый дух. Но ничего подобного не было. Но опровергать слова Максима она не стала, хотя ей были и неприятны его несправедливые и неумные упреки. Пожалуй, ему не стоило произносить эти слова вслух.

– Ну что ты молчишь? – вдруг услышала она голос мужа.

Юлия пожала плечами.

– А что я должна сказать?

– Лучше будет, если мы до минимума сократим наши контакты с ним. Ты согласна? Живет себе рядом и пусть живет. Какое нам до него дело?

– А если он и в правду голодает?

Максим пристально посмотрел на него.

– Что ты предлагаешь? Взять над ним шефство, кормить его три раза в день из ложечки? Он получает пенсию, значит, деньги у него кое-какие есть. Не умрет. А если мы будем его кормить, он никогда от нас не отвяжется. А мне этот тип неприятен. Давай не портить нашу жизнь.

Он давно не был таким многословным, вдруг подумала Юлия. Его словно прорвало. Что с ним такое? Как будто этот Мендель что-то задел в нем очень важное. Она вздохнула.

– Ты чего вздыхаешь?

– Думаю о завтрашнем приеме, боюсь, не справлюсь.

– Не волнуйся, справишься, я из клуба просил прислать пару официантов, они помогут сервировать стол. А сейчас пойдем спать, этот Мендель ужасно утомил меня.

Глава 6

Юлия стояла у входа в особняк, встречала гостей. Их оказалось очень много, значительно больше, чем она предполагала: в последний день Максим наприглашал еще кучу народа. Повторяющиеся церемонии встреч уже немного утомили ее своим однообразием. Но все равно ей было очень приятно ощущать себя хозяйкой большого и гостеприимного дома.

К ней подошел Максим.

– Приехали все, кто нам нужен, – негромко сказал он ей. – Можешь идти в дом. Если еще кто и появится, то найдет дорогу сам.

Юлия вошла в гостиную. Два элегантных и красивых официанта разносили напитки; в комнате стоял гул от большого количества голосов.

К ней подскочила Агата.

– Дом просто замечательный, я понимаю вас, что вы не хотите жить в городской квартире. Сначала я не желала уезжать из города, а теперь решила, что мы тоже купим такой особняк. Здесь один воздух чего стоит!

– Да, за городом жить гораздо лучше, – согласилась Юлия. Она не очень внимательно слушала Агату, больший интерес у нее вызывали наблюдения за гостями.

Она ничего не могла с собой поделать, но ее глаза сами собой то и дело выискивали в толпе высокую мужскую фигуру. Мужчина не отрывал от нее своего взора, а потому их взгляды то и дело пересекались. И всякий раз Юлия тихонечко вздрагивала.

Агата продолжала нести какой-то вздор про прелести жизни в деревне, но на счастье Юлии ее оттеснила от нее Анна Владимировна.

– Мне очень понравилось, как вы обставили дом, – сказала она. – У вас замечательный вкус, вы умеете обходиться без излишеств. И в тоже время все делать очень выразительно. Теперь здесь гораздо лучше, чем было.

– Вы бывали тут? – спросила Юлия.

– Да, пару раз, меня приглашали прежние жильцы. У Марты не было такого вкуса, как у вас. Да она и мало обращала на это внимание. Она была немного не от мира сего. Но вы не боитесь почувствовать себя одинокой в таком большом доме? Муж все время на работе, а вы остаетесь одна. Вас это не смущает?

Юлия неопределенно пожала плечами.

– Я буду очень рада, если вы заедете ко мне. Даже без приглашения, в любой момент, тогда, когда у вас возникнет желание.

– С удовольствием принимаю ваше приглашение. Хотя мы часто собираемся нашей компанией, мне все же не достает настоящего общения. Иногда хочется просто поболтать, по-женски. Да и мужу не все всегда скажешь. Есть вещи, которые женщина никогда не доверит мужчине. У вас не возникает таких желаний?

– Возникает, – Юлия почувствовала симпатию к Довгаль, кажется, с ней можно говорить, если не о самом сокровенном, то достаточно искренне. Она не глупа и, кажется, несмотря на величественный, как у королевы, вид, доступна и доброжелательна.

– Наш художник не сводит с вас глаз, – вдруг сказала Довгаль. – Я вам даже завидую. Что значит молодость.

– Но вы совсем не стары и выглядите потрясающе.

– Но смотрит он все же на вас. Мне кажется, что он влюбился.

– Этого не может быть, мы виделись всего только раз, – чересчур решительно заявила Юлия.

– У него, как у художника, большое воображение. То, чего он о вас не знает, он дорисовал с его помощью. Если вы могли бы проникнуть в те картины, которые оно создает, уверяю, вы были бы шокированы.

Юлия почувствовала, что краснеет. Она покраснела еще гуще, когда поняла, что изменение окраски лица не осталось незамеченным ее собеседницей.

– Вы должны быть к нему снисходительной. Он все же очень талантлив; кто знает, вдруг потомки назовут его гением? А быть любовницей гения – это прямой путь на страницы учебников по истории.

– Я не собираюсь становиться ничьей любовницей, я люблю мужа, – с возмущением произнесла Юлия.

– Почему вы подумали, что я говорила о вас? Я просто рассуждала о возможных перспективах у любовниц этого красавца. Кстати, мне пришла в голову одна мысль, у вас столько стен в доме, а на них нет ни одной картины. Я бы вам посоветовала что-нибудь приобрести из творений Лукомского. Помимо всего прочего это хорошее размещение капитала. Очень скоро его картины будут высоко цениться. Вы согласны?

– Да, пожалуй, – как-то против воли согласились Юлия. – Мне, в самом деле, нравятся его картины.

– Я рада, что мы одинаково судим о его творчестве. Но вы многое еще не видели. Вам непременно надо попасть в его мастерскую, там немало интересного. И надо торопиться. Пока он сильно нуждается в деньгах и готов продавать все дешево. Но как только к нему придет успех, цены на его полотна быстро подскочат. Я думаю, это может произойти сразу после большой выставки. Не упустите момент. Хотите, я договорюсь с ним о посещении его мастерской?

Юлия растерянно молчала, не зная, на что решиться. Она была целиком согласна с доводами Довгаль, но почему-то ей было боязно приходить в мастерскую к художнику.

– Вы чего-то опасаетесь? – словно прочитала ее мысли Анна Владимировна. – Ну, это же несерьезно, вам ничего не грозит. В наше время между мужчиной и женщиной не осталось никаких барьеров.

– Конечно, мы с мужем сходим в его мастерскую и что-нибудь купим. – А вот это я вам делать не советую, если вы придете с Максимом, он либо сдерет с вас значительно больше, либо вообще откажется что-то продавать. Поверьте, я знаю, что говорю. Он очень капризный.

– Хорошо, я приду одна, – сказала Юлия. Ей показалось, что на лице Довгаль промелькнуло удовлетворенное выражение, как у человека, добившегося своей цели. Кажется, она поступила все же опрометчиво. Но теперь уже поздно отступать.

– А вы помните про детский дом? Мы хотели туда с вами отправиться.

– Да, конечно, я готова.

– Здесь не место для подобных разговоров, приезжайте ко мне, мы с вами все обсудим по поводу этой поездки. Я вам позвоню.

Довгаль удалилась своей величественной походкой, но Юлия оставалась одна совсем недолго. Буквально через минуту к ней подкатил муж Анны Владимировны. В каждой из рук он держал по бокалу вина, один из них он протянул Юлии.

– Я никому не завидую, чаще всего завидуют мне, но сегодня я буквально весь переполнен завистью. И вовсе не из-за дома, хотя дом замечательный. Я завидую вашему мужу, что у него такая прелестная жена.

– Спасибо, но мне никогда не сравняться с вашей супругой, такой элегантной женщины я никогда не встречала.

Довгаль отыскал глазами жену, которая разговаривала с каким-то мужчиной, – хотя он представился при знакомстве, но имени она его не запомнила, – затем перевел взгляд на Юлию.

– Да, вы правы, я очень ценю Аню, но знаете, если у вас на пальце великолепное кольцо с бриллиантом, это вовсе не означает, что на другой палец нельзя одеть перстень. – Виктор Аполлонович бросил взгляд на руки Юлии. – А вот муж вас не ценит, у вас очень скромные украшения. Разве у такой женщины, как вы, должны быть на пальчиках подобные кольца? – Завершилась эта тирада уже знакомым Юлии хихиканьем.

– Я не очень люблю украшения, – сказала Юлия, хотя это было не совсем так.

– Не могу в это поверить! Чтобы такая женщина их не любила! Когда вы увидите настоящее кольцо, подлинное произведение ювелирного искусства, вы сразу измените на это свой взгляд. Хотите иметь его уже завтра?

Юлия помнила просьбу Максима быть любезной с этим противным типом, и это удерживало ее от того, чтобы ответить ему грубостью. Хотя желание поставить его на место буквально рвалось из нее наружу. Она посмотрела на него и увидела, что тот напряженно ждет ответа.

– Я принимаю подарки только от мужа.

Что-то изменилось в лице Довгаля, но какие мысли будоражат его лысую голову Юлия не догадывалась. Что им всем от нее надо, невольно подумала она, отыскивая взглядом Лукомского, который все так же напряженно смотрел на нее. Внезапно он сел на стул, достал из кармана блокнот и карандаш – и стал рисовать.

– Вы правы, – вдруг сказал Довгаль, загадочно улыбаясь. – Я понял вас. Извините, что недооценил.

О чем это он, подумала Юлия, но спрашивать ей уже было некого, так как новоявленный поклонник исчез в толпе.

Гости продолжали веселиться, Юлия же вышла в сад. В отличие от залитого потоками искусственного света дома, тут было темно; естественный свет поглощали обложившие небо тучи. Она подошла к воротам и невольно посмотрела на соседний дом. В нем едва заметно светилось одно окошко, по-видимому, горела настольная лампа под абажуром. Юлия подумала о человеке, который живет там: что он сейчас делает? Наблюдает ли за тем, что происходит у его новых соседей? Почему он один? Неужели у него нет жены, детей? К ней пришла почти безумная мысль: а не навестить ли его? Внезапно за спиной послышались шаги, Юлия резко обернулась; из темноты вынырнула фигура Максима.

– Ты куда исчезла? Тебя все ищут!

– Я отсутствовала всего десять минут.

– Каких десять? Тебя не было целых полчаса.

– Целых полчаса? – Неужели она так сильно задумалась, что выпала из времени?

– Что ты тут делаешь? – как-то вдруг подозрительно спросил муж.

– Ничего. Смотрю на тот дом.

– Чего на него смотреть?

– Он не спит, видишь огонь в окне?

– И черт с ним.

– Просто я подумала, что ему очень одиноко сейчас.

– Это его трудности, он сам так выбрал. И хватит, пойдем к гостям.

Появление Юлии было встречено радостными возгласами. Гости явно уже напились, глаза многих из них ярко блестели, а движения стали резкими.

– Посмотри, Юлия, как тебя нарисовали, – подбежала к ней Агата.

– Кто нарисовал?

– Как кто? Наш художник. Идите сюда, – замахала она рукой Лукомскому.

Впервые за весь вечер он приблизился к ней и протянул вырванный листок из блокнота. Это был ее портрет, сделанный бегло, крупными штрихами, но с изумительным мастерством. Сходство было поразительным, но главное что приковало ее внимание к рисунку, было совсем другое. В лице этой молодой прелестной женщины было что-то невероятно печальное, какое-то выражение вселенской грусти. Но она, Юлия, никогда ничего такого в себе не замечала. Откуда он увидел это в ней?

Юлия подняла глаза на автора рисунка и встретилась с его напряженным взглядом. Художник явно ждал от нее оценки.

– Это великолепный портрет, – сказала Юлия. – Большое спасибо.

– Вам спасибо, что я могу вас видеть и рисовать.

– Вы преувеличиваете мое значение. Я всего лишь скромная домохозяйка, абсолютно ничем не примечательная.

Однако ее последние слова утонули в общем хоре восхищения творением художника. Все столпились вокруг них, разглядывая портрет.

Юлия чувствовала себя неловко. Это всеобщее внимание, смешанное с восхищением, смущало ее, у нее не было опыта, что в таких случаях надо делать, говорить. Она чувствовала, что все ждали от нее каких-то слов или даже действий, и эта необходимость как-то проявлять себя тогда, когда она этого совсем не хотела, вдруг вызвала у нее раздражение. Да что им всем от меня надо, подумала она.

– Примите этот набросок в качестве моего маленького подарка, – вдруг проговорил Лукомский.

– Я очень вам благодарна, – пробормотала Юлия.

Все почувствовали, что на этом история с портретом завершилась, и испытали разочарование. Из кухни, словно понимая всеобщее настроение, официанты принесли очередные подносы со спиртным. Публика дружно потянулась к ним.

Юлия видела, что градус компании постепенно становится все выше. То и дело раздавались какие-то выкрики; кто с кем-то начинал ссориться, выяснять отношения. Внезапно в центре зала оказался Евгений. Без всякого сомнения, он был сильно пьян, так как Агате, словно колонне, приходилось в меру ее сил поддерживать нетвердо стоявшего на ногах супруга.

– Господа, а вы знаете, что в соседнем доме живет самый настоящий философ? – воскликнул он. – Представляете, в наше время – философ. Как Кант или там Гегель. И он все слышит, что тут происходит.

Почему-то упоминание о живущем рядом философе внесло всеобщее оживление.

– Мы хотим его видеть, приведите его сюда, – раздались выкрики.

– Давайте его пригласим, пусть он нам скажет, что он думает обо всех нас. Мы же хотим знать мнение философа о себе?!

– Конечно, хотим, – поддержал Евгения хор из довольно многих голосов.

– Тогда пойдемте на улицу, будем его звать.

Примерно половина приглашенных устремилась к выходу. Юлия растеряно следила за происходящим, не зная, что предпринять. Она поспешила за ними, надеясь, что свежий воздух охладит их пыл и вернет им рассудок. Однако ничего подобного не случилось, наоборот, оказавшись на улице, все загомонили еще громче. К своему ужасу в этой орущей толпе она обнаружила и Максима. Вместе со всеми он тоже что-то кричал.

Толпа вывалилась из ворот и теперь направилась прямым курсом к дому Менделя. Свет в его окне уже не горел, но это никого не интересовало. Они остановились возле калитки и стали громко звать:

– Хотим философа, хотим философа.

Окно осветилось, но из дома так никто и не вышел.

– Почему он не выходит? Мы должны взять дом штурмом, – провозгласил все тот же Евгений. В ответ раздался одобрительный ропот.

У Юлии все похолодело внутри: да они просто пьяные скоты. И Максим с ними. Что же делать?..

Толпа, кажется, серьезно восприняла призыв к штурму, и кто-то даже полез на забор. Внезапно из темноты вынырнула чья-то маленькая фигура, а затем раздался повелительный голос:

– А ну немедленно все в дом!

Окрик произвел на всех ошеломляющее действие, все как будто в тот же миг протрезвели и потянулись назад. Рядом с Юлией остановился Виктор Аполлонович.

– Не волнуйтесь, они будут вести себя хорошо.

– Спасибо, – искренне поблагодарила она Довгаля.

Тот внимательно посмотрел на нее, но больше к сказанному ничего добавлять не стал и направился к дому.

Глава 7

Максим умчался на работу, когда она еще спала. Хотя Юлия вчера вечером выпила не много, но почему-то болела голова. Впрочем, у нее было ощущение, что со спиртным это не связано, что головная боль имеет другое происхождение.

Она оделась, спустилась в зал. Официанты вечером убрали посуду, подмели пол, и все же комната хранила еще множество следов вчерашнего буйства. Она вспомнила о том, что здесь совсем недавно происходило – и ей стало неприятно. Что думает Мендель о них? Что здесь собралось первобытное стадо? По крайней мере, будь она на его месте, у нее бы возникли именно такие мысли.

Она сел в кресло и закрыла глаза, надеясь, что это поможет избавиться от головной боли. Но она по-прежнему продолжала покалывать ее вялые мозги. Хотя мысли давались ей с трудом, одна все же постоянно возвращалась к ней: как же ей исправить вчерашнее хамство? Она должна пойти к нему и извиниться. Иначе при встрече ей будет стыдно смотреть ему в глаза.

Внезапно Юлия вспомнила, что в этой орущей пьяной толпе находился и Максим. Что если Мендель заметил его? Вот позор-то. Она должна немедленно отправиться к нему и вымаливать прощение.

Юлия решительно встала и направилась в спальню. Для своего визита к соседу она выбрала темные тона одежды, не стала накладывать на лицо грим. Только взглянула в зеркало и удивилась своей бледноте. Но для миссии, которая ей предстоит, это даже хорошо. Не надо делать скорбное выражение, оно и так есть.

Калитка, отгораживающая весь остальной мир от того небольшого участка, который занимал в нем Мендель, была открыта. Она прошла по дорожке, одновременно посматривая по сторонам. Сад, окружающий дом, был небольшой, но не ухоженный, грядки не вскопаны, сорняки чувствовали здесь себя полными хозяевами. Юлия постучалась в дверь, которая оказалась незапертой. Однако никто не откликнулся на ее стук.

Что делать, входить или не входить? А вдруг что-нибудь с ним случилось? Она отворила дверь и вошла в дом.

Мендель сидел за столом и писал. Он не слышал ее шагов, и несколько мгновений она созерцала его склоненную голову. Она громко кашлянула, Мендель поднял голову и посмотрел на нее.

Ее приходу он не удивился, по крайней мере, на его лице удивленное выражение так и не обозначилось. Он спокойно смотрел на Юлию, и она удивилась его глазам; таких глубоких и спокойных глаз она никогда еще не видела.

– Здравствуйте, Михаил Моисеевич. Простите, что беспокою вас, но мне очень неудобно за вчерашнее. Вы понимаете, когда люди напиваются, они перестают себя контролировать и случается всякое. Вы не должны обижаться на нас…

Вместо ответа Мендель посмотрел на часы.

– Я ждал вас раньше.

– Вы знали, что я приду?

Мендель взглянул на Юлию.

– Не беспокойтесь, вам не за что извиняться. Я давно все простил людям.

– Что значит простили? Я не совсем вас понимаю.

– Садитесь, если не торопитесь.

– Я свободна. – Юлия оглядела комнату и села на старый диван. Она поразилась царящей тут нищете; все вещи были такие старые, что казалось, могут рассыпаться в любой момент.

– Я никогда не виню ни в чем людей, эти жалкие создания не осознают, что они вытворяют. На самом деле это вовсе не люди, а просто некая биомасса, лишенная всех признаков сознательности. Они являются рабами поступающих к ним импульсов и единственное на что они способны, так это выполнять эти приказы. Так скажите, что можно требовать от этих существ? Поэтому не беспокойтесь, правда, они меня разбудили, а мне, чтобы заснуть, приходиться принимать снотворное. А оно не идет мне на пользу. Хотя старость – это уже непосредственная подготовка к вечному сну, но со сном временным бывают большие проблемы. Но поверьте, все это не имеет никакого значения.

– Я действительно очень огорчена. – Юлия чувствовала, что находится в немалом затруднении, так как не представляет, что говорить дальше. Она не совсем уловила, о чем говорил Мендель; когда она сюда шла, то ожидала от него совсем не такой реакции.

– Бросьте, мир такой, какой он есть. Я же вам уже сказал, что отношусь к этому происшествию абсолютно спокойно. Что оно есть, что его нет, никакой разницы. Но думали ли вы, почему пришли ко мне?

– Я хотела попросить прощения.

– Но почему у вас возникло это желание?

– Но разве не понятно? Наши гости устроили вакханалию возле вашего дома.

– Я не о том, – резко сказал Мендель. – Что вас смущает в этой ситуации?

– Но я же уже сказала.

– И я вам сказал, что вы говорите не о том. – Юлия вдруг увидела, что Мендель немного рассердился. – Вы пришли потому, что хотите компенсировать ваши потери.

– Но я ничего не теряла.

Мендель вдруг усмехнулся.

– Вы потеряли себя, свою уверенность в том, что принадлежите этому миру. Вы увидели его с той стороны, с какой не хотели видеть. Но вчера у вас не было выбора, вы не могли не смотреть, все разыгралось на ваших глазах. И тогда у вас родилось ощущение, что что-то не так. И вам захотелось как-то его ослабить. Вот вы и появились здесь. На самом деле вы просите не прощения, вы заступаетесь за этот мир перед самой собой. То, что случилось вечером, оказалось для вас так серьезно, что вы испугались. И теперь лихорадочно ищете способы прогнать из души этот испуг.

– Может быть, я не знаю. Я не думала об этом, – пролепетала Юлия. – Мне кажется, вы преувеличиваете.

– Я преуменьшаю. На самом деле все гораздо глубже. Вчера с вами произошло потрясение. Обрушился свод привычного мира. И обломки угодили прямо в вас. Вы получили удар, но еще не осознали, насколько он силен и что означает. Хотите, я вам скажу, что с вами случилось?

– Да.

– Вчера у вас пропала любовь к обычным людям. У вас больше нет мужа, подруг, семьи, у вас больше никого нет. Вы – одна. Вы, конечно, еще не понимаете этого, вам кажется, что это временное чувство, и может быть, уже к вечеру оно растает без следа. По крайней мере, вы сильно надеетесь на это. Но вы заблуждаетесь, это навсегда.

– Зачем вы мне это говорите? Вы думаете, я вам поверю?

– Ваши слова и свидетельствуют о том, что вы верите мне. Потому-то вы и начали строить защиту. Каждый человек всю жизнь строит защитные сооружения, дабы в его сознание не проникла правда о самом себе и о том мире, в котором он пребывает. Посмотрите на тех, кто вас окружает, они все защищены, огромные оборонительные системы: крепостные стены, редуты, дзоты, окопы, колючая проволока в два ряда, а по ней пропущен электрический ток. Да еще вышки с часовыми. Я уж не говорю о злых собаках; не иметь их просто считается дурным тоном. – Мендель замолчал, зато по его губам поползла змейка насмешки. – Это не люди, это армии, ведущие бесконечные оборонительные бои. Именно этим на протяжении всего своего периода существования и занимается человечество.

– Вам не страшно жить с такими мыслями?

Мендель посмотрел на Юлию.

– Страшно вам, раз вы возводите перед своими душами оборонительные сооружения. В основе поведения всех людей лежит страх. А потому вся жизнь их состоит из одного – любыми путями подстраховаться. Зарабатывают деньги, женятся, покупают дома – все только для того, чтобы уменьшить тот ужас, который живет в их душах.

– Мне кажется, вы просто человеконенавистник.

– Вы удивительно точно меня описали. Я, в самом деле, не люблю людей. Но почему я собственно должен их любить? Этот мир создан дураками и для дураков. Все, что превышает этот уровень, безжалостно уничтожается. Если вам нравится то, что вас окружает, тогда зачем вы пришли ко мне извиняться? Или от ваших извинений эти люди изменятся? Уверяю вас, в следующий раз случится то же самое или что-нибудь еще более мерзостное. И вы понимаете это не хуже меня. Так о чем мы с вами говорим? Зачем нужны эти церемонии?

– Я хотела, чтобы между нами не было обид.

– Но я уже вам сказал, какой смысл дальше говорить?

Юлия, чувствуя облегчение, встала.

– Тогда я пойду. – Она еще раз обвела глазами комнату. Какая страшная бедность. И он еще о чем-то смеет говорить. Просто он ненавидит всех за то, что они живут по-другому.

Около ворот своего дома она остановилась; рядом с ними стояла машина. Но это был автомобиль не Максима. Кто же это мог быть? Она поспешила домой, на ходу вспомнив, что не закрыла, а только захлопнула дверь.

Она почти налетела на Довгаля, едва не сшибая его с ног.

– Юлия Станиславна, не волнуйтесь, опасности никакой нет! – со своим неизменным смешком воскликнул он. – Все на месте. Но как вы неосторожны, не запираете дверь. А ведь у вас в доме такое богатство.

Юлия остановилась и отдышалась.

– Я вижу, вы удивлены моим посещением?

– Я не ожидала, что вы приедете.

– А мне захотелось вас повидать. Если помните, вчера вечером мы с вами не договорили.

Инстинкт подсказывал ей, что надо быть предельно осторожной; если он явился сюда в такой час, значит, с какой-то целью. И, само собой разумеется, не с самой благой. Вряд ли вообще у него бывают таковые.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, – искренне ответила она.

– Помните, мы говорили о драгоценностях? – Довгаль сунул руку в карман и достал футляр. – Пожалуйста, откройте.

Юлия нерешительно и одновременно осторожно, как бы боясь, что там может быть змея, открыла коробочку. В ней лежало кольцо. Юлия отнюдь не была великим знатоком ювелирных изделий, то она сразу поняла по огромному, сверкающему, словно маленькое солнце, тысячами лучей бриллианту, что эта вещь безумно дорогая.

– Это мой вам подарок, – сказал Довгаль.

– Спасибо, но я, кажется, вчера вам говорила, что принимаю подарки только от моего мужа.

Довгаль поднял голову и посмотрел на нее снизу вверх.

– Это совершенно правильный принцип, но вы же понимаете, что у каждого правила есть свое исключение.

– У этого нет, – Юлия протянула подарок дарителю.

– Это кольцо ваше, я покупал его для вас.

У Юлии снова возникло желание сказать этому человеку что-нибудь грубое, но она решила не обострять отношения и в очередной раз проявить сдержанность.

– Я ценю ваш поступок, но я не могу принять кольцо. Пожалуйста, возьмите его.

– Юлия, вы же понимаете, что вы мне нравитесь?! Я осыплю вас золотым дождем, вы будете окружены такой роскошью, о которой даже не смели мечтать. Когда я впервые вас увидел, то сразу сказал себе: такой прелестной женщины я еще не встречал, она должна быть моей.

– А вас не интересует, что сказала себя я, когда впервые увидела вас?

– О, я очень хорошо это представляю. Вы сказали себе примерно следующее: что за противный плешивый карлик, перед которым все лебезят? Я знаю, когда меня видят, то у всех возникают схожие мысли. Это так отчетливо видно по их лицам! – Довгаль хихикнул. – Мне даже нравится, что люди думают так. Когда я это вижу, то обычно я покупаю такого человека. Когда мы впервые встретились с вашим мужем, то у него было такое выражение лица, словно его заставляют выпить прокисшее молоко. Поэтому я сразу решил, что куплю его с потрохами. И купил. Вы полагаете, что все это принадлежит вам? – Довгаль обвел глазами комнату. – Я легко могу сделать так, что все это мгновенно испарится, как у той самой старухи из сказки. Вы понимаете меня?

Еще никогда в жизни Юлия не сталкивалась со столь откровенным цинизмом и наглостью и не знала, как следует на них реагировать. Она понимала, что лучший ответ ему в данной ситуации – это просто вытолкать этого незваного гостя за дверь. Но поступить так она не решалась; она вдруг поняла, что не только Максим пленен зависимостью от Довгаля, но и она тоже несвободна от нее. Они все скованы одной цепью. По крайней мере, до тех пор, пока будут жить в этом доме.

Довгалю явно надоела длинная пауза в их разговоре, от охватившего его нетерпения он сделал несколько резких движений рукой.

– Вы можете поступать, как хотите, – сухо, но сдержанно сказала Юлия.

Довгаль, раздумывая о чем-то своем, прошелся по залу.

– Вы не хотите взять это кольцо? – вдруг проговорил он.

– Я уже сказала.

– А знаете, вы абсолютно правы, – неожиданно радостно возвестил он. – Каждая вещь имеет свою цену, а я слишком дешево вас оценил. – Довгаль взял лежащую на столе коробочку с драгоценностью, и она исчезла в кармане его пиджака. – Я хочу вам предложить настоящую вашу цену. Я еще не знаю, что это будет, но я обязательно ее найду. Вы мне задали сложную задачку. Но меня она увлекает. Как хорошо, что вы мне сейчас отказали. Спасибо вам. Могу я за это поцеловать вашу руку?

Ошеломленная неожиданным развитием событий, Юлия машинально протянула ему ладонь, на которой губы Довгаля оставили свой влажный след.

– Вы – необыкновенная женщина, я это почувствовал сразу, едва вас увидел. Вы играете по крупному. Я – тоже. Это нас объединяет. Вы не против, если мы как-нибудь отужинаем вместе? Прежде чем дать за вас настоящую цену, я хочу получше вас узнать. О, я понимаю, что вечером вам неудобно; надо исполнять супружеские обязанности, – Довгаль хихикнул. – Но днем… насколько я понимаю, днем вы абсолютно свободны. Мне кажется, вы скучаете. Я заеду за вами. – Его взгляд неторопливо прокатился по ее телу, от головы до ног. – До свидания. Мы скоро непременно увидимся.

Довгаль вышел, и через минуту послышался скрип шин отъезжающей машины. Юлия скорей не села, а упала в кресло. А в своем ли он уме? – подумала она о недавнем госте. В том-то и дело, что в своем, просто у него такой ум, что некоторые сумасшедшие кажутся более нормальными по сравнению с ним. И не только у него. Она вдруг вспомнила слова Менделя о мире для дураков. Неужели он, в самом деле, населен преимущественно людьми этого сорта? А тогда она кто? Как-то раньше она особенно не задавалась таким странным вопросом, считала себя вполне неглупой, даже скорее умной женщиной. По крайней мере, сталкиваясь с людьми, она частенько ощущала свое интеллектуальное превосходство. Правда, какое-то особенное значение она ему не предавала, просто это немного льстило ее самолюбию и только. Нередко она даже подстраивалась под собеседника, чтобы он не ощущал свою неполноценность. Иначе он может обидеться, кто же любит чувствовать себя глупее другого? А раз так, то и нечего показывать это.

Но если раньше мир дураков все же как-то обтекал ее стороной, либо в худшем случае задевал краешек, то сейчас он был готов грубо вторгнутся в ее жизнь. Этот Довгаль и в самом деле полагает, что способен ее купить, если даст нужную цену. И самое удивительное, что он считает такие сделки настолько в порядке вещей, что даже не скрывает своих намерений.

Она вдруг подумала о том, как ей поступить с Максимом, рассказать о сделанном ей необычном предложении или промолчать. Она же понимает, что если она все откроет мужу, то Максим попадет в неловкое положение; не случайно, что этот противный делец ясно предупредил ее, что они все в его руках. А как себя вести с Анной Владимировной? Скрывать от нее, что ее муж предлагает ей стать его любовницей? Она бы не хотела, чтобы между ними вставали подобные тайны.

От всех этих вопросов и проблем Юлия почувствовала, что в ее голову вернулась исчезнувшая было боль. Но что ей все-таки делать? Может, посоветоваться с Менделем? Эта мысль показалась ей несколько странной. Ну что он может ей сказать? Да и захочет ли он вообще говорить с ней? Их утренний разговор был не слишком дружелюбным. Грустно, но у нее нет человека, с которым она бы могла поговорить о возникшей ситуации; никто из ее новых знакомых для этой роли не подходит. А старые друзья остались в прежней жизни, и они еще меньше способны подсказать ей что-нибудь толковое.

Глава 8

Максим вернулся домой как обычно – ни позже, ни раньше. Когда Юлия услышала шум подъезжающей машины, то почувствовала, как учащенно заколотилось ее сердце. Она так и не выработала никакой линии поведения и даже не представляла, что скажет мужу в ближайшие минуты.

Он вошел в дом. Юлия встала с кресла и пошла ему навстречу. Он поцеловал ее в щеку.

– Как провела день, не скучала? – спросил он.

– Все как обычно, полдня спала.

Максим посмотрел на нее и улыбнулся.

– Значит, по этой причине у тебя глаза красные? А я подумал, что плакала. А раз плакала, то значит кто-то тебя обидел.

– Из-за чего я по-твоему должна плакать?

– Ну, женщины всегда найдут повод, – засмеялся муж. – Я устал и хочу есть. Какая у нас вечерняя программа?

Итак, она соврала, думала Юлия, готовя ужин. Она выбрала ложь, и получилось это совершенно спонтанно. Но что будет дальше, ведь ясно как день, что Довгаль на этом не успокоится и будет преследовать ее. А это значит, что она должна будет обманывать и в дальнейшем; ложь всегда порождает только ложь. Но можно пресечь ее в самом зародыше, если она сейчас скажет Максиму правду. И поставит его в тяжелое положение. Нет, она не хочет доставлять ему таких трудностей, она должна постараться справиться с этой ситуацией самостоятельно. Вот только как? Она еще ни разу не попадала в такое положение.

За ужином она почти не ела; аппетита не было никакого, поэтому его отсутствие она компенсировала тем, что наблюдала, как с энергией здорового и сильно проголодавшегося мужчины поглощает муж приготовленную ею пищу.

– Максим, а почему все так трепещут перед этим коротышкой Довгалем? – вдруг спросила она. – Неужели он такой страшный?

От неожиданного вопроса Максим даже поперхнулся.

– Почему тебя это заинтересовало? – В голосе Максима послышалась подозрительность.

– Не знаю, просто вдруг пришло в голову. Я вспомнила, как он вас вчера разогнал. Сказал всего несколько слов, и вы все покорно пошли домой.

Юлия видела, что эта тема неприятна мужу, но она решила все же не снимать свой вопрос, должна же она знать, какая опасность угрожает ее семье.

– Тебе же известно, что он президент биржи.

– Это такая страшная должность?

– Должность может быть и не страшная, но он не просто президент, он очень влиятельный человек, он один из самых богатых людей в этой стране. У него огромные возможности и связи в самых высоких сферах. Теперь ты понимаешь?

– Но богатых людей у нас немало, ты же их не боишься?

Максим откровенно недовольно посмотрел на нее.

– Я веду дела на его бирже. И если он захочет, то сделает так, что я за один день вылечу с нее.

– Но есть и другие биржи.

– Есть, но если все узнают, что я потерял место по воле Довгаля, то меня к себе никто не пустит; никто не захочет портить с ним отношения. Я буду как больной проказой, никто не захочет даже подойти ко мне и сказать несколько слов в утешение. Могу тебе сказать, что такие примеры уже имеются. Теперь тебе, надеюсь, все понятно?

– Да, теперь понятно, – задумчиво произнесла Юлия. – А если заняться чем-нибудь другим, не связанным с биржей, чтобы не зависеть от этого мерзкого человечка?

– У меня налаженный бизнес, клиенты и многое другое, о чем ты не знаешь. Куда я пойду? Начинать все с нуля? Когда я это делал пять лет назад, мне было тридцать.

– Но ты и сейчас совсем не стар. В конце концов, можно чем-нибудь пожертвовать, жить поскромнее. Нам хватит одной городской квартиры.

– Ты готова отказаться от этого дома, в который вложила столько сил и средств? – недоверчиво спросил он.

Юлия огляделась вокруг и вздохнула.

– Ну, если так лучше.

– Лучше так, как сейчас, – раздраженно, почти зло проговорил Максим.

Глава 9

Утром ей позвонила Анна Владимировна и пригласила навестить ее, чтобы обсудить детали предстоящей поездки в детский дом. Юлия мчалась по полупустому шоссе и думала о том, как ей вести себя с ней. Конечно, она не собирается рассказывать Анне Владимировне о более чем щедрых посулах ее мужа, но может ли она теперь поддерживать с этой женщиной дружеские отношения? Не лучше ли, дабы не попадать в неловкую ситуацию, под каким-нибудь предлогом отказаться от всяких контактов? Вот положение, в котором она оказалась по вине этого мерзкого человечка. Из-за него она должна врать своему мужу и рассориться с его женой. А она вовсе не желает этого, Анна Владимировна симпатична и интересна ей. Без ее общества она будет чувствовать себя совсем одиноко, ей и без того иногда кажется, что в этом доме она как на необитаемом острове.

Она еще не была в городской резиденции Довгалей, и ей было интересно увидеть, как живет эта семья, по словам Максима, одна из самых богатых в стране. Но апартаменты, в которых она оказалась, удивили и разочаровали ее; это была богатая, прекрасно обставленная квартира, но не более того; никакой неземной роскоши, никакой помпезности она в ней не обнаружила. Наоборот, повсюду царила невероятно дорогостоящая простота.

Анна Владимировна накрыла стол, разлила по чашкам чай, но сама пить не стала, вместо этого достала длинную сигарету и вставила ее в ярко накрашенный рот. Она внимательно разглядывала свою гостью, словно видела ее впервые, и не торопилась начинать разговор. Эта затянувшаяся пауза смущала Юлию, заставляла чувствовать себя неловко. В конце концов, муж этой женщины желает стать ее любовником, и хотя она чиста перед ней и ни за какие сокровища на свете не собирается принимать его предложение, все же ситуация не из самых приятных.

– Вы что-то сегодня выглядите не так, как обычно, – вдруг сказала Анна Владимировна. – Гораздо хуже. Что-то случилось?

Она права, подумала Юлия. Утром, поглядев на себя в зеркало, она даже испугалась; такой бледной и растерянной она себя давно не помнит. И хотя затем она приложила немало стараний, чтобы скрыть это выражение лица, от проницательных глаз Довгаль не укрылось ее состояние.

– Наверное, плохо спала.

– Типичный ответ в тех случаях, когда желают скрыть правду, – усмехнулась Довгаль.

Юлия опустила глаза и покраснела.

– У вас какие-то проблемы? Может быть, я вам сумею помочь?

– Мне не очень понравилось, как прошел прием. По-моему, все было ужасно. Что это за люди, которым достаточно немного выпить, чтобы превратиться в животных?

– Ах, вы об этом? – в голосе Довгаль послышалось разочарование от того, что причина плохого вида ее гости оказалась столь прозаической. – Вы еще что-то ждете от людей. Если человек не животное, так кто же он? Неужели у кого-то может возникнуть мысль, что человек – это человек? Не обольщайтесь, тогда не будете разочаровываться. Принимайте мир таким, какой он есть. Я бы даже вам посоветовала думать о нем, что он еще хуже; в этом случае будет меньше разочарований.

– Но тогда… – Юлия вдруг замолчала, она поймала себя на том, что не знает, что сказать дальше. – Но тогда означает, что абсолютно ничего нельзя изменить.

– А зачем нужно что-то менять? Менять хотят те, кто недоволен миром, кому чего-то в нем не хватает. А чего не хватает нам с вами, вы можете сказать?

Юлия задумалась. В самом деле, чего ей не хватает? У нее есть все, да еще в таких количествах, о которых она никогда и не помышляла. Но почему тогда ее все меньше радует это изобилие?

Анна Владимировна вдруг ласково дотронулась до плеча Юлии.

– Я понимаю, вы хотите сказать, что вам иногда кажется, что эта жизнь лишена чего-то значительного, что она груба и примитивна. Все вокруг говорят только о деньгах, о каких-то пошлостях, никто никому не верит, все подсиживают друг друга. Это может вызывать отвращение. Но не поддавайтесь эмоциям, иногда они обходятся нам слишком дорого. Научитесь наслаждаться жизнью во всех ее проявлениях, вы должны внушить себе мысль, что вы – баловень судьбы. Посмотрите на миллионы людей: сколько усилий им приходиться прилагать, дабы заработать на хлеб насущный. Вы хотите жить так, как они?

Юлия задумчиво посмотрела на Довгаль.

– Нет, у меня уже был такой период в жизни, не хочется в него возвращаться вновь.

– Тогда о чем же вы грустите? Не обращайте внимания на окружающих вас людей, вам все равно их не переделать. Будете ли вы просить милостыню на станциях метро или принимать ванны из шампанского или уйдете в монастырь замаливать все наши бесчисленные грехи, они все равно останутся точно такими же. Им никогда не будет дела до ваших переживаний. Знаете, в чем причина ваших проблем?

– Будьте любезны, скажите.

– Вы еще по-настоящему не вкусили удовольствия от жизни, вот и переживаете из-за того, что на самом деле не имеет к вам никакого отношения. А когда вы почувствуете всю ее сладость и прелесть… – Анна Владимировна замолчала и на ее ярко-алых губах появилась улыбка. – Поверьте мне, как опытной женщине, когда это случается, все переживания быстро испаряются, как вот этот чай из стоящей перед вами чашки. Знаете, что вам еще мешает чувствовать себя комфортно? Вы ничем не заняты. Вы невольно начинаете размышлять о разных вещах… Какие только мысли не приходят людям от безделья. Вам срочно нужно найти себе дело. И я вам хочу поручить как раз кое-что. Тем более, что вы разбираетесь в живописи. Нужно отобрать картины на выставку Лукомского. Вы согласны со мной, что он гений?

– Он очень талантлив, а гений или нет, это определяет только время.

– Ну, может, вы и правы, но и талантливому человеку нужно помогать. Мой муж согласился профинансировать его выставку. Я смотрела то, что Лукомский хочет выставить, и не совсем согласна с его выбором. Некоторые работы мне показались просто слабыми, а некоторые чересчур вызывающими. На мой взгляд, его кисть слишком сильно зависит от настроения, когда он на подъеме, он создает шедевры, когда же он испытывает очередной кризис, то рисует что-то невразумительное или до предела неприличное. Но именно эти картины он и хочет продемонстрировать публике.

– Но почему? – удивилась Юлия.

– А почему у вас плохое настроение, когда у вас все в жизни хорошо? Он слишком увлечен ролью непризнанного гения; художники, писатели невероятно обожают изображать из себя людей, понять и оценить которых не способен никто из ныне живущих. На самом деле все гораздо проще, так они страхуют себя от неудач, от разочарования в самих себе. Я сталкивалась с такими типами и всегда сочувствовала их близким… Ну да Бог с ними. Сейчас у нас задача – помочь действительно талантливому человеку. Иначе ему не пробиться. Не уверена, что вы в курсе, но в мире художников его не любят, считают чересчур заносчивым. Что во многом верно. Так вы возьмете на себя эту миссию?

– Честно говоря, я и не знаю, что вам ответить. Боюсь, вы сильно переоцениваете мои возможности, я вовсе не являюсь знатоком живописи.

– Я тоже. Но у вас есть чутье, вы поймете, что хорошо, а что плохо.

– Я думала, мы будем говорить о поездке в детдом.

– А что говорить? Сядем в машину и поедем. Я только уточню число и вам скажу. Не все наши дамы сейчас свободны. Могли бы даже отправиться туда сегодня. В любом случае детдом от нас никуда не уйдет, а вот с Лукомским надо торопиться, до выставки осталось всего неделя, а каталог еще не составлен.

– Как неделя?! – изумилась Юлия.

– Да, ровно через неделю открытие. Я надеюсь, что вы отправитесь к Лукомскому прямо сейчас. Я, кстати, его предупредила, что вы приедете. А то он куда-нибудь отправится или напьется. С ним это часто случается.

– Но я совершенно не готова, – растерянно пролепетала Юлия.

– Нельзя быть такой неуверенной в себе. Чего вы боитесь?

– Я не боюсь, – ответила Юлия, прекрасно сознавая, что говорит неправду.

Юлию поразил тот факт, что мастерская Лукомского оказалась в том же доме, где проживала и семья Довгаль, только в другом подъезде. Она поднялась на лифте на последний этаж, затем – по лестнице в мансардное помещение.

Лукомский, предупрежденный Довгаль, ждал ее. Он пожал ей руку, и она удивилась тому, что через пожатие почувствовала его волнение; его ладонь была влажной и слегка подрагивала. Но внешне художник был невозмутим.

– Я очень рад, что вы заглянули в мою мастерскую, – сказал он.

Мастерская была довольно просторной и хорошо обставленной, что отнюдь не свидетельствовало о страшной бедности Лукомского, о чем живописала ей Анна Владимировна. Он заметил ее инспекционный взгляд и поспешил дать ей пояснение:

– Все, что вы тут видите, мне не принадлежит. Кроме картин, конечно, – усмехнулся он.

А кому принадлежит все остальное, мысленно спросила она его, но вслух произнесла нечто иное:

– Анна Владимировна просила меня помочь вам отобрать картины для выставки.

– Да, конечно, я заранее подчиняюсь вашему выбору. Смотрите все, что тут есть.

Юлия внимательно и c подлинным интересом смотрела работы. Лукомский следовал за ней по пятам, но не вмешивался своими замечаниями в ее впечатления. Он действительно необычайно талантлив, но что за ужас, что за мрак скопился в его душе? Она заметила, что он любил рисовать сериями, как бы в развитии, когда одно полотно тематически переходит в другое, хотя непосредственно сюжетно с ним и не связано. И в мастерской было несколько таких циклов. Один из них назывался коротко, но емко «Любовь».

Это был странный взгляд на любовь; каждое полотно изображало какой-то вид извращения, причем, в самой ужасной, отталкивающей форме. Гомосексуалисты, лесбиянки, садисты, мазохисты словно вышли на парад, дабы продемонстрировать публике свой извращенческий арсенал.

– Неужели, по вашему мнению, это и есть любовь? – не удержалась от вопроса Юлия.

Лукомский стоял в нескольких сантиметрах от нее и пристально, словно пытаясь проникнуть в ее внутренний мир, смотрел на Юлию.

– А вы когда-нибудь заглядывали в свою душу? По-настоящему, глубоко? На самое темное дно этого колодца?

– Вы полагаете, если я загляну на это дно, то там будет только вот это?

– А что может там быть еще? Вы привыкли жить в полутонах, не отдаваться до конца никакой страсти: чуть-чуть откусить от пирога, чуть-чуть поласкать мужчину, чуть-чуть посмотреть картину, а затем спокойно отойти ко сну. А вы хотя бы однажды попробуйте дойти до края, до самого предела собственных желаний – и вы откроете в себе такие глубины, о которых и не подозревали. Попробуйте не останавливать себя на полдороги, испробуйте все, что хотите, и вы почувствуете, как ваши желания начинают полностью завладевать вами. Что за жизнь вы ведете? Всегда умерены, спокойны, невозмутимы, всегда владеете собой, контролируете каждый свой жест, каждое свое слово. Но если вы хотите узнать себя, потеряйте полностью контроль над собой. И тогда вы предстанете перед собой совершенно другим человеком. – Лукомский замолчал на мгновение, перевел дыхание. – Вы такая очаровательная, соблазнительная, вы – сама страсть, только дремлющая. Поверьте мне как художнику, я это чувствую по каждому вашему движению. С тех пор, как мы повстречались, я думаю только о вас. Милая, любимая, дорогая… – Голос Лукомского зазвучал исступленно.

Юлия испуганно отскочила от него. Ее сердце бешено стучало.

– Успокойтесь, – сказала она, не совсем ясно сознавая, к кому обращены эти слова: к нему или к ней самой. – Вы ведете себя как… – она замолчала, подбирая подходящее определение. – Вы просто не владеете собой.

– Я не хочу владеть собой, я хочу, чтобы нами завладела страсть. Я же вижу, что и вы стремитесь к тому же. Не сдерживайте себя, позвольте себе быть свободной! – почти выкрикнул он.

– Я – свободна, а вот вы ведете себя ужасно. Если не хотите, чтобы я ушла, успокойтесь, нам нужно отобрать картины.

– Какое значение имеют картины? Они лишь часть меня, я просто выбрасываю на них то, что происходит у меня вот тут, – он положил ее руку себе на грудь. – Если есть целое, зачем вам его какие-то жалкие фрагменты? Вы будете жалеть, что снова сдержали себя. Желание будет вас жечь, как огонь, испепеляя, пока не сожжет дотла.

– Вы меня совсем не знаете, но уверенно предсказываете, что будет со мной. Как вы можете быть таким самоуверенным? Это же несерьезно.

– Я вас знаю так же, как и себя. Я это сразу понял, когда вас увидел. Вы стояли среди этих людей, но не имели с ними ничего общего. Вы были из другого мира, из того же, из какого пришел я. Я не спускал с вас глаз, я видел, с каким трудом вы заставляете себя быть похожей на них, как трудно вам дается эта роль. Но вы так старались. И это ваше неумелое старание только еще сильнее подчеркивало, что вы чужая на этом празднике жизни. – Лукомский сел, достал сигарету и закурил. Юлия тоже села, правда, на почтительном удалении от своего непредсказуемого собеседника. Но при этом она поймала себя на том, что ей интересно то, что он говорит.

– Как же вы это определили? – Она попыталась сделать так, чтобы ее голос звучал насмешливо.

– Разве это важно? Да я и не знаю, просто мне об этом сказал мой внутренний голос. Это единственный голос, к которому я прислушаюсь. Все остальные голоса, что внутри и снаружи, только лгут.

– Все-все-все?

– Как будто вы сами этого не знаете. Перестаньте играть перед самой собой, мы тут одни, никто не требует от вас, чтобы вы оставались в вашей обычной шкуре. Прошу вас, будьте такой, какая вы есть на самом деле.

– Но какая я, по вашему мнению?

Лукомский встал, подошел к холсту и повернул ее.

Юлия аж вздрогнула от неожиданности; на нем была изображена пара, занимающаяся любовью; в мужчине она узнала Лукомского, а в женщине – себя. Их лица, их тела изображали неодолимую страсть; эффект усиливался еще тем, что внизу горел костер, жар от которого поднимался к любовникам. Все это было написано с огромным мастерством, от картины было трудно отвести глаза.

Юлия была ошеломлена, она понимала, что имеет дело с замечательной работой, но ведь на ней изображена она, да еще за таким непубличным занятием. Этот Лукомский абсолютно невозможный человек, будь проклята та минута, когда они повстречались.

– Послушайте, как вы посмели это сделать? Вы не могли так поступить без моего разрешения.

Лукомский посмотрел на холст, затем перевел взгляд на Юлию.

– Я вам говорил, что пишу то, что живет в моей душе. А вас я там постоянно вижу вместе со мной. Я хочу, чтобы эта картина открывала бы мою экспозицию.

Юлия вскочила с места.

– Вы сошли с ума! Вы отдаете отчет себе, что будут думать люди?

– Меня не интересуют мысли этих недоумков. Пусть думают, что хотят. Они будут вам завидовать.

– У меня есть муж. Вы понимаете, чем это кончится?

– Если он столь убог, что способен приревновать вас к картине, стоит ли сожалеть о нем? Она прославит вас, вы будете такой же знаменитой, как Мона Лиза. Это будет наша общая слава, она навеки соединит нас вместе: художника и его модель.

– Послушайте, я могу вас понять, как художника, но вы же не хотите причинить мне вред?! Не надо выставлять эту картину.

– В вашем представлении слава – это вред, – в голосе Лукомского послышалось презрение. – Вот чего вас довели эти людишки. Выставив эту картину, я спасу вас.

«Что же делать?» – словно зверь по клетке, металась в голове мысль. Как отговорить его от этого безумного намерения? Если он вывесит картину на выставке, она просто не переживет этого.

– Не надо меня уговаривать, я слишком люблю вас, чтобы не оказать вам эту услугу.

Юлия чувствовала, что все уговоры ни к чему не приведут. Поэтому ее дальнейшее тут пребывание не имеет никакого смысла. Ей надо успокоиться и поразмышлять, что делать. Этот человек слишком одержим самим собой, чтобы на него подействовали ее слова. Нужно использовать какие-то другие меры. Вот только какие, она пока не знает.

– Я не выставлю эту картину, если вы станете моей, – вдруг сказал Лукомский, и его глаза ярко заблестели. – Тем более вы хотите того же. Если вы станете моей, жизнь и искусство сольются, и в картине не будет больше никакого смысла. Если вы пожелаете, я ее уничтожу. Плевать мне даже на славу, если вы станете моей, это все окупится сторицей. Это мое единственное желание. – Голос, произносивший все эти слова, дрожал от напряжения и страсти, и она ощущала, что и в ней все вибрирует внутри.

Ничего не сказав, Юлия направилась к выходу. Она уже понимала, что ближайшие дни для нее будут непростыми.

Глава 10

Хотя она вернулась домой довольно поздно, Максим еще не приехал. Обычно ей не нравилось, когда он задерживался; в голову вопреки ее желанию сами собой невольно заползали мерзкие червяки ревнивых мыслей. Но сейчас она даже обрадовалась, по крайней мере, у нее есть дополнительное время, дабы хоть немножко обдумать ситуацию. Она пыталась это сделать в машине, но необходимость следить за дорогой отвлекала ее, но теперь она могла обо всем поразмыслить в спокойной обстановке.

Чтобы сосредоточиться, Юлия даже закурила сигарету, что делала нечасто. Как ей все-таки решить проблему с картиной? Она не сомневалась, что если не уступить его домогательствам, он выполнит свою угрозу. Ему абсолютно плевать на всех и на все; она знает подобных типов; кроме собственных желаний для них ничего не существует. Таким человеком был ее отец; когда он повстречал другую женщину, понравившуюся ему больше, чем ее мать, он без всяких колебаний бросил свою первую жену. Потом ему встретилась еще одна пассия, он так же спокойно ушел к ней… Но он, слава Богу, не был художником, а всего лишь администратором филармонии и не мог выставить на всеобщее обозрение полотно, компрометирующее объект своего вожделения. Юлия живо вообразила сцену: толпа народа возле картины, на которой она самозабвенно занимается любовью с его автором. И все это показано очень плотоядно, с невероятным натурализмом. Она вдруг поймала себя на том, что испытывает сильное желание. Только этого еще не хватало, с ее стороны будет безумием, если она увлечется этим неуправляемым Лукомским. Он насладится ею, а когда она ему надоест, просто бросит, как швыряет в мусорную корзину выжитый тюбик с краской.

Мыслей, как людей на базаре, было много, они беспорядочно толпились в голове, но никакой пользы это не приносило, как обезопасить себя от домогательств Лукомского и воспрепятствовать появлению картины для всеобщего обозрения она по-прежнему не представляла. Юлия поймала вдруг себя на том, что думает о словах художника. Он прав, она всегда жила крайне осторожно, ограждала свой внутренний мир от проникновения в него чересчур сильных эмоций. Неужели человеческая любовь, в самом деле, такая, какой он ее изображает? Все эти бурные, не знающие берегов страсти, извращения… И неужели она действительно подсознательно хочет того же?

Они с Максимом много занимаются любовью, и, как любовник, он ее вполне удовлетворяет. Но уже неоднократно она ловила себя на мысли, что уж все у них как-то буднично, все как-то повторяется неизменно, раз за разом. И дело тут не в технике секса, тут как раз они постоянно экспериментируют, а в чем-то другом, гораздо в более глубоком. Ее чувства, ее эмоции при этом находятся в каком-то полусонном замороженном, как курица в холодильнике, состоянии, не случайно у нее периодически возникает такое чувство, будто они оба исполняют какой-то положенный обряд. Супруги по определению обязаны заниматься любовью – вот они и занимаются. Выйдет указ, запрещающий это делать, они как законопослушные граждане, прекратят. Наконец-то она нашла то слово, что искала: они автоматы, зомби, которые выполняют кем-то навязанные ритуалы. А сами в этом не участвуют, находясь в этот момент где-то далеко-далеко.

Она посоветуется с Анной Владимировной насчет картины. Конечно, заводить такой разговор не слишком приятно, но иного выхода нет. Она сможет заставить его отказаться от этой идеи, у нее такое ощущение, что она имеет влияние на Лукомского. И все же странно, что его мастерская находится в том же доме, что и квартира Довгалей.

В этот вечер Юлия с каким-то необычным интересом следила за поведением мужа, его словами, жестами. Максим был весел, жизнерадостен, как всегда ел с большим аппетитом. Юлия смотрела на него и не понимала, что происходит вокруг. Все как обычно, а вот прежний смысл поступков, разговоров куда-то исчез, но никакого нового взамен не появлялось. Неужели это они говорят о какой-то ерунде, неужели это она спрашивает о том, что ей абсолютно неинтересно? Но тогда зачем, ради какой великой или не великой цели они это все делают?

– Меня сегодня пригласила к себе Анна Владимировна. Ты говорил, что они чуть ли не самые богатые люди в стране, а живут весьма скромно. Даже у нас городская квартира лучше.

– Скромность – сестра богатства. Ты же не видела их виллу на южном побережье Франции.

– А ты видел?

– Я нет. Но мне рассказывали те, кто там был. Они говорят, это не вилла, а настоящий замок. Ты знаешь, что они любят летать туда по выходным? А что касается квартиры, то, насколько я знаю, эта квартира далеко не единственная. Тебе известно, что у Довгаля четверо детей?

– У них четверо детей?! Не может быть!

– Не у них, а у него. У него есть еще две жены, естественно, не официальные, специально предназначенные для деторождения. У него есть хобби – ему очень нравится, когда женщины рожают от него детей. А эта у него для выхода в свет.

– Ну, это же какой-то ужас!

– У богатых свои причуды. Кроме того, с точки зрения закона все обстоит благополучно. С этими двумя женами он официально в разводе, так помогает им периодически производить детей на свет. По слухам одна из них снова скоро сделает его в очередной раз отцом.

– Он еще омерзительней, чем я думала. Мне кажется, он какой-то душевный извращенец.

Максим пристально посмотрел на нее.

– В последнее время ты проявляешь к нему повышенное любопытство.

– Мне хочется знать больше о тех людях, что нас окружают. Раньше же я вращалась в совсем другой среде.

– А от той среды, в которой вращаешься сейчас, я вижу ты не в большом восторге.

– А ты в восторге?

– Люди, как люди, лучше нигде нет. Просто у них есть деньги, вот они и позволяют себе маленькие шалости, которые для большинства недоступны, – он вдруг усмехнулся.

– Ты считаешь все это маленькими шалостями?

– Да какое тебе дело до того, как другие проводят время? Если кому-то нравится производить детей, пусть производит. Я тебе мог бы много рассказать всяких пикантных историй. Но мне даже жалко на них время тратить. Я заметил, что когда у человека появляются деньги, он с некоторого момента начинает суетиться, желаний много и есть возможность их удовлетворить. Вот и начинает чудить.

– Но у тебя тоже есть деньги, ты тоже собираешься чудить?

– Я нет, – засмеялся Максим. – У меня никогда не было экстравагантных желаний.

– Зачем же тогда тебе деньги?

– Мне всегда хотелось чувствовать себя в жизни уверенно. А деньги как раз и дают уверенность. Мне просто приятно от того, что я богат, что могу позволить себе все, что захочу.

– Но при этом у тебя не так уж много желаний.

– Не так уж и много, – подтвердил Максим. – Ну и что, разве дело в количестве? Может, у меня всего одно желание.

– И какое?

– Вот этот чудесный дом, а в нем женщина, которую я люблю. Разве этого мало?

– Мне кажется, вполне достаточно, – подумав, согласилась Юлия.

Ночью они занимались любовью, Максим был как никогда неистов, Юлия пыталась сосредоточиться на любовном акте, вызвать у себя экстаз, но у нее ничего не получалось, она была равнодушна к тому, что происходило здесь, на шикарной кровати. Но она понимала, что если обнаружит это свое состояние, то смертельно обидит мужа, который всегда прилагал максимум усилий, чтобы она получала максимальное удовлетворение. Поэтому она старательно, словно сдавая экзамен в театральный вуз, куда ее так и не приняли, играла отведенную ей в этой мизансцене роль: изображала страсть, издавала стоны, сжимала его в объятиях, даже острыми ноготками слегка царапала его спину, но при этом нетерпеливо ожидала того момента, когда погаснет его пыл, он успокоится и уснет. Наконец эта долгожданная минута настала, Максим негромко захрапел, Юлия же еще долго лежала с открытыми глазами. Почему-то ей снова хотелось плакать, но она все же сдержала слезы. Если бы она разревелась, это стало бы ее окончательным поражением.

Когда она проснулась, Максима дома уже не было. Вместо него на кровати рядом с ней лежало пятно солнечного света. Юлия встала, бесцельно прошлась до дому. Чувствовала она себя разбитой и морально и физически. Эта ночь любви, когда она была вынуждена притворяться, как-то странно опустошила ее, подорвала веру в ее нынешнюю жизнь. Она не понимала, что с ней происходит, но понимала: что-то происходит. И происходит на таком важном уровне, когда может взорваться все ее существо. Если бы она могла отмахнуться от всех своих сомнений, то без всякого сожаления сделала бы это. Но они уже слишком глубоко пустили в ней корни, и она знает, что ничего из этого не получится. С этим грузом придется жить. Только вот как жить, этому она еще не научилась.

Внезапно к ней пришла в голову странная мысль: а почему бы не пойти к соседу? Правда, их встречи выходят не слишком приветливыми, а разговоры получаются какими-то невнятными. Но это не так уж и удивительно, они слишком мало знают друг друга. А ведь этот Мендель – необычный человек. И главное не похожий ни на кого из тех, кто окружают ее.

Она вышла из дома, пересекла то небольшое расстояние, что разделяло два участка. Она не стала стучать в дверь; почему-то Юлия была уверена, что она открыта.

Она вошла в комнату и испуганно остановилась: Мендель лежал на полу с отрытым ртом. В первую секунду ей даже показалось, что он умер, но затем она заметила, как поднимается и опускается его грудь. Она бросилась к нему, пытаясь затащить его на диван. Он был без сознания, но быстро приходил в себя. Юлия усадила его, не представляя, что делать с ним дальше.

– Как вы себя чувствуете?

– Кажется, это был небольшой обморок.

– Вызвать «скорую помощь»?

– Не надо. Все в порядке.

Юлия непонимающе посмотрела на него, затем к ней пришла одна мысль.

– Скажите, только честно, вы вчера что-нибудь ели?

– По его глазам она прочла ответ. – Сидите, я сейчас приду.

Юлия побежала к себе, покидала в сумку из холодильника продукты, а потом так же стремительно помчалась обратно. Мендель сидел в той же позе на диване, в какой она оставила его.

– Сейчас я вас покормлю.

Приготовление завтрака заняло минут пятнадцать.

– Почему вы ничего не едите? – спросила Юлия.

– Кончились деньги. Я живу практически на одну пенсию. А ее мне хватает ненадолго. Иногда я читаю лекции, но недавно я лишился последнего места. Руководство организации, где я подрабатывал, сочло, что мои идеи столь экстравагантны, что спокойнее для всех будет ничего о них не знать.

Юлия задумчиво смотрела, как он ест.

– Неужели у вас никого нет, кто бы о вас заботился?

– И есть, и нет. Где-то находятся бывшая жена, сын, но их жизнь не имеет ничего общего с моей жизнью. Мы из разных миров, и нам нет никакого смысла друг с другом пересекаться.

– Я могу понять, что из себя представляет их мир, но из чего состоит ваш? В нем непременно надо падать в голодные обмороки?

– Обмороки – это просто некоторые издержки, – вдруг улыбнулся Мендель. – Для меня очень тягостно заниматься заботой о своей особе. При желании можно найти какой-нибудь приработок, не все же такие идиоты, как в том гуманитарном университете, где до недавнего времени я преподавал.

– Но ведь так нельзя жить: ни с кем не общаться, ничего не есть, падать в голодные обмороки; когда-то это был неплохой дом, а теперь здесь каждую минуту может все рухнуть. И вы окажетесь под развалинами. Вы ищете смерти?

– Смерти я не ищу, она и без моих поисков найдет меня. Вы говорите, что нельзя жить в таком доме. А в вашем, большем и красивом, доме вам хорошо жить? Если хорошо, то зачем вы пришли ко мне, в мою старую, сгнившую халупу? Только не говорите, что вам жалко меня.

– Хорошо, не буду. И все же я вас не понимаю.

– А нужно ли вам это понимание?

«В самом деле, нужно или не нужно?» – мысленно спросила себя Юлия.

– Предположим, нужно.

Мендель как-то загадочно улыбнулся. Да и вообще, поев, он явно повеселел.

– Ваше слово «предположим» говорит о том, что вы оставляете за собой возможность убежать назад.

Юлия непроизвольно посмотрела в окно, в котором был виден ее дом.

– Вы сможете объяснить, что со мной происходит, почему у меня так неспокойно на душе?

– Вы попали не в свой мир. Поэтому вам в нем неуютно.

– Но разве мир не един, разве существует много миров?

– Мир един, вы правы, но он невероятно раздроблен. Сколько людей, столько и миров. И задача человека вновь вернуться к божественному единству. Только люди не желают возвращаться в этот мир, они хотят обрести другой единый мир, самый убогий из всех что существуют. Мир бесконечных материальных потребностей. Поэтому гораздо легче остаться в этом мире и никуда больше не спешить. Сиди себе и позевывай или занимайся какой-нибудь бессмысленной ерундой. Главное занятие для человека – это любыми путями отыскать смысл для бессмысленности. А для этого все сгодится. Вас окружают люди, лишенные всякого проблеска сознательности.

– Но что это, по-вашему, значит?

– Понаблюдайте за любым из ваших знакомых. Когда он будет о чем-то с вами говорить, задайте себе банальный вопрос: какими мотивами вызваны его слова, какими мыслями и чувствами они порождены? Осознает ли он причины того, что движет им в данный момент? Действительно ли этот человек хочет именно этого или все, о чем он говорит, внушено ему существующими в обществе коллективными представлениями? А он как марионетка подчиняется их приказам. У вас никогда не возникает ощущения: так много в мире людей, миллионы и миллионы, а кажется, что это на самом деле один человек, настолько стандарты у всех желания, разговоры, поступки?

– Иногда действительно что-то похожее возникает, – призналась Юлия.

– И вас это не удивляет?

– Наверное, я к этому привыкла. Да и может ли быть по-другому?

– Это должно быть по-другому! – вдруг горячо сказал Мендель. – Ведь у вас по-другому. Что-то же вам мешает вписаться в то общество, к которому вы принадлежите по своему положению?

– Да, я чувствую в нем себя чужой. И не пойму, почему. У меня те же самые желания, что и у них, те же самые привычки. И в тоже время между нами барьер, который я никак не могу преодолеть.

– Все объясняется просто и банально, вы не знаете саму себя. Это в вас говорит ваша подлинная натура, о существовании которой вы даже и не догадываетесь. Пришло время вашего рождения.

– Вы говорите о духовном рождении?

– Беда в том, что вы знаете слова. Сейчас абсолютно все знают все про все. Нет ничего ужаснее этого. Если человек чего-то не знает, он вовсе не невежественен, он просто еще не вошел в поток подлинного знания. Но если он читал об этом, то он навсегда застрянет на этом уровне. Он может говорить на эту тему всю жизнь, но при этом не продвинутся вперед ни на шаг.

– Хорошо, я постараюсь не знать ничего. Тем более, для меня это не так уж трудно, я действительно мало знаю.

– Это хорошо, – кивнул головой Мендель. На несколько секунд он о чем-то задумался. – Давайте попробуем. Поговорим о вашем рождении. Когда человек появляется на свет, начинается его формирование. Но это первичное формирование целиком бессознательно. Ум впитывает те представления, которые витают вокруг него без всякого разбора. У человека масса всяческих материальных потребностей, которые нужно без конца удовлетворять. Они тоже обрушиваются подобно мощному водопаду на него. И ему ничего не остается делать, как начинать их обслуживать. По сути дела, он превращается в официанта, который мечется от одного столика с посетителями к другому. Вот из этих официантов и состоит человечество. Такой человек не принадлежит самому себе, он всего лишь биологический автомат по выполнению собственных желаний. И не важно, что некоторые из этих автоматов производят неглупое впечатление, что у них есть ум, талант, они пишут неплохие книги или сочиняют вполне приличную музыку. Это ничего не меняет. Есть автоматы примитивные, вроде газированных, а есть сложные, как, например, компьютеры. Но ведь и те и другие все равно не живые, они искусственные; как бы не были сложны их действия, сами они не осознают, что делают. В этом-то и их суть.

– Что же я должна сделать, чтобы перестать быть автоматом?

– Вы должны отринуть все представления, которые были вам внушены на бессознательной стадии вашего развития. И попытаться добраться до вашей подлинной сути, услышать то, что она вам говорит. Это и есть второе или духовное рождение.

– И что будет, когда оно случится?

– Вы ощутите огромное облегчение и невероятную радость. Исчезнет все, что вас мучает, вызывает беспокойство. Больше не будет разрыва между тем бессознательным существом и вашим подлинным я. Вы станете тем, кто вы есть, и это будет таким счастьем, что все прежнее, что доставляло вам удовольствие, покажется просто идиотизмом.

– А дальше?

– А дальше? – Мендель замолчал. – Путь всегда бесконечен, все зависит от вас, какое расстояние удастся вам по нему пройти. Никто не знает, где кончается дорога. И кончается ли она?

– Но есть ли смысл идти по дороге, которая не имеет конца?

Некоторое время Мендель хранил молчание, но Юлия заметила, как оживившееся было его лицо, вдруг потускнело, приобрело какое-то мрачное выражение.

– Вы задаете те вопросы, которые и должны задавать. А значит, к вам не приходит понимание. Вопросы всегда свидетельствуют как раз об его отсутствии. Когда я преподавал в университете, я никогда не отвечал на вопросы студентов. Каждый вопрос, если можно так выразиться, уводил от сути вопроса. И чем больше их, тем дальше мы находимся от нее. Вместо того чтобы попытаться разобраться в себе самому, углубиться в предмет, человек передоверяет это желание другому в надежде, что он все ему объяснит. Тот, кто задает вопросы, занимается паразитизмом.

– Может быть, вы и правы, мне трудно судить, – проговорила Юлия. Она вдруг почувствовала раздражение; этот старик вдруг стал вызывать у нее неприязнь. В его голосе, жестах, даже в построении фраз звучало внутреннее высокомерие; так смотрят представители высших цивилизаций на отсталые племена, задержавшиеся в своем развитии. – И все же я хотела бы знать, – сказала она.

– Дорога, которая имеет конец, ни к чему не ведет. Попробуйте подумать о том, что будет, когда вы окажитесь на этой станции? Нельзя же чтобы вам разжевывали каждую мысль. От этого никогда не бывает никакой пользы.

Юлия резко встала и сверху посмотрела на Менделя.

– Я уже говорила и еще раз вам скажу. Мне кажется, что вы очень не любите людей. И свою нелюбовь обращаете в теории, где низводите их до положения насекомых.

Мендель тоже бросил на нее внимательный взгляд.

– Что ж, я тоже говорил вам и еще раз скажу, люди и насекомые очень близки друг к другу. Те и другие абсолютно бессознательны, но высокоорганизованы. Те и другие ползают по земле, одни только на четырех ногах, другие – на двух. А в остальном совпадение почти полное. Хотя вы правы, между ними есть одно несущественное отличие – у людей несравненно больше бессмысленных желаний. Так что, я лично отдаю предпочтение насекомым.

Юлия пожала плечами и, не прощаясь, вышла из дома.

Глава 11

Во второй половине дня позвонила Анна Владимировна и сказала, что заедет за ней, чтобы отправиться в детский дом. Юлию этот звонок обрадовал; разговор с Менделем оставил у нее неприятный осадок, и поездка могла помочь растворить его в чем-то новом и свежем. Кроме того, ей хотелось поговорить с Довгаль насчет художника, вернее его намерения выставить это злополучное полотно на всеобщее обозрение.

Довгаль была точна и приехала минуту в минуту. Вместе с ней в машине находились еще две дамы, одна из них была Агата, а вот имени второй Юлия не помнила.

Детдом располагался всего в получасе езды от дома Юлии. К нему вело прямое, как стрела, шоссе. И весь этот короткий отрезок пути дамы безостановочно кудахтали. В основном речь шла о последних новинках моды, каких-то слухах и сплетнях об общих знакомых. Юлия вдруг вспомнила слова Менделя о том, что люди не понимают ни смысла, ни причины своих речей и поступков. По крайней мере, к этим женщинам эта мысль подходит полностью.

Хотя Юлии не терпелось поговорить с Довгаль, но вести разговор на такую тему при свидетелях ей не хотелось, и она размышляла о том, как бы ей намекнуть, что она жаждет пообщаться с ней конфиденциально. Но пока такой возможности судьба ей не предоставляла, и она просто молчала, стараясь, насколько это позволяли обстоятельства, не слушать пустую болтовню дам-благотворительниц.

Детдом приютил старый трехэтажный дом. Его давно не ремонтированный фасад сразу же наводил на грустные мысли. Их встретила директор – полная женщина, которая представилась Риммой Николаевной. Она как-то странно смотрела на прибывшую делегацию, как будто оценивала, что с нее можно поиметь. Один из таких взглядов Юлия поймала и на себе; она попыталась улыбнуться, но почувствовала, что губы не захотели ей подчиниться и остались неподвижными.

Она испытывала не то волнение, не то смущение. Еще ни разу ей не доводилось посещать такие заведения, и она даже не совсем ясно представляла, какая картина откроется ее взору. Почему-то она представляла питомцев детского дома оборванными и несчастными, смотрящими на мир грустными и голодными глазами. Она понимала, что эти представления внушены ей литературой давно ушедшей эпохи, но отделаться от них не могла, так как других у нее просто не было.

– Что вы хотите увидеть у нас? – осведомилась директор.

– Мы бы хотели посмотреть ваше заведение, а потом обсудить, чем мы можем вам быть полезными, – наметила порядок посещения Довгаль.

– Хотите познакомиться с детьми?

– Да, непременно, – неожиданно для себя горячо проговорила Юлия. И тут же поймала на себе испытывающий взгляд главы их небольшой делегации.

– В таком случае, пойдемте.

Детдом находился явно в запущенном состоянии.

Достаточно было сделать всего несколько шагов, чтобы понять это; облупившаяся краска на стенах, полусгнившие окна и двери, разбитая мебель. Директор, как заправский экскурсовод, давала объяснения, рассказывала о славных традициях вверенного ей заведения и заодно жаловалась на нехватку средств. Им навстречу то и дело попадались дети; почему-то Юлия была уверена, что здесь все одеваются одинаково. Но это было совсем не так, на каждом ребенке была своя одежда, и это почему-то немного успокаивало ее.

Внезапно одна из дверей с шумом распахнулась, и из нее выбежала ватага мальчишек. Один из них налетел прямо на Юлию, сильно ударив ее головой в живот. Она ахнула одновременно от боли и от неожиданности и схватилась за ушибленное место. Это происшествие мгновенно изменило поведение до этой секунды выдержанной директрисы, она схватила виновника за воротник и закатила ему звонкую оплеуху.

– Ты почему не смотришь, куда бежишь? – заорала она ему прямо в ухо.

Мальчик вздрогнул и испуганно посмотрел сперва на директора, потом на пострадавшую даму. Юлия тоже поглядела на него.

Мальчику было от силы лет десять, он был невысокий и щуплый, но с выразительным лицом, на котором выделялись большие круглые темные, как две вишни, глаза. Юлия заметила, что директор собирается продолжить свою воспитательную работу теми же педагогическими методами и закатить ему еще одну затрещину. А потому поспешила вступиться.

– Прошу вас, не ругайте его, это я виновата, я засмотрелась и не успела посторониться. У меня всегда была замедленная реакцию, меня вечно кто-то толкает в метро или еще где-то.

Большая натренированная на подобных упражнениях рука директора, поднявшая было для выполнения экзекуции, внезапно бессильно повисла. Взамен Римма Николаевна удивленно уставилась на Юлию. Ее объяснениям она явно не верила, но Юлии было все равно, ей только не хотелось, чтобы мальчик получил еще один удар. Хотя она понимала, что в столкновении виноват все-таки он, так как мчался, не смотря по сторонам.

– Как тебя зовут? – спросила Юлия мальчика.

Тот молча смотрел на нее, словно не понимал вопроса.

– Отвечай, когда спрашивают, – громко и повелительно проговорила директорша.

– Саша, – тихо и неохотно произнес мальчик.

– Иди, – приказала директорша, – после ужина зайдешь ко мне.

Делегация в сопровождении директора отправилась дальше, Юлия же вновь и вновь вспоминала лицо мальчика. Почему-то жалость к нему переполняла ее, она понимала, что сегодня ему предстоит очень неприятный разговор с этой грубой женщиной. Почему она руководит таким заведением? Ясно же, как божий день, что она не любит детей, что она жестока с ними. Так, отчего же ее не уберут отсюда? Или всем все равно? Скорее всего, именно так оно и есть. Кому может быть дело до сирот в мире, где каждый заботится только о себе? Да и скорее не о себе, а об исполнении своих убогих потребностей. Она вдруг вспомнила Менделя. Но думать о нем сейчас ей совершенно не хотелось.

Они прошли в кабинет директора, и та стала методично излагать свои нужды. Дамы сочувственно кивали и старательно записывали; Юлия, дабы не выделяться своим поведением, делала то же самое. Хотя и так было понятно, что детдому не хватало денег на самые элементарные потребности. Конечно, они непременно помогут детям. Юлия прикинула, сколько на эти благородные цели можно попросить у мужа? Она знала, что он был не слишком щедр на такие дела и занимался благотворительностью только из соображений престижа, когда это делали все. Поэтому она старалась особенно не докучать ему этими вопросами. Но на этот раз придется сделать исключение.

Пора было уезжать. Все встали. Директор детского дома от полученных заверений, казалось, подобрела прямо на глазах. И Юлия решилась.

– Я могу вас попросить об одолжении? – сказала она.

– Да, конечно, – мгновенно насторожилась директор.

– Я очень прошу вас, не ругайте этого мальчика. Он ударил меня нечаянно. И могу я с ним поговорить хотя бы несколько минут?

– Поговорите, – явно против своего желания разрешила директор. – Я сейчас скажу, чтобы его позвали.

– Вы не подождете меня буквально несколько минут? – обратилась Юлия к дамам. – Я быстро.

– Обязательно подождем, – от имени всего благотворительного коллектива заверила Анна Владимировна. – Мы еще раз пройдемся по зданию.

Мальчик робко вошел в кабинет, посмотрел сперва на директора, затем перевел взгляд своих черных бусинок на Юлию. Никогда она не видела таких красивых и выразительных глаз. Она взглянула на Римму Николаевну, та поняла ее и с явной неохотой вышла из комнаты.

Они остались одни. Юлия сама не знала, зачем она попросила устроить эту встречу, что хотела сказать этому незнакомому ей мальчику. Она бы предпочла просто дать ему денег, но понимала, что тут такие отношения не приняты. Да и где гарантия, что их не отберут товарищи; судя по рассказам директрисы, нравы тут отнюдь не самые гуманные.

– Садись, пожалуйста, – сказала Юлия.

Мальчик посмотрел на нее и сел на краешек стула.

– Я попросила вашего директора, чтобы она не ругала тебя за то, что случилось. Ведь столкновение было случайным, с каждым может произойти. Я права?

Мальчик чуть заметно пожал плечами.

Юлии хотелось расспросить о его судьбе, есть ли у него родители, но она не решалась задавать такие вопросы; неизвестно, как он будет реагировать на них.

– Скажи, а как тебе вообще тут живется, нравится или нет? Может, тебя обижают?

Мальчик исподлобья взглянул на нее, и Юлии показалось, что он напряженно обдумывает свой ответ.

– Почему ты молчишь? – внезапно она догадалась. – Тебя тут бьют?

Мальчик едва заметно кивнул головой.

– А кто бьет? Ребята?

Последовал еще один кивок.

– И больше никто?

На этот раз кивка не последовало.

– Еще кто-то бьет? Ваш директор?

Кивок был едва заметный, но все же Юлия уловила его. Что же ей делать? Она не может ничему помешать. Если она что-то скажет этой толстой и жестокой женщине, то не исключено, что накличет на него дополнительную порцию побоев.

– У тебя есть кто-нибудь, кто может за тебя заступиться? – спросила Юлия. – Может, кому-то что-то передать?

– У меня никого нет, – едва слышно произнес мальчик.

Юлия хотела что-то сказать, но в этот момент дверь отворилась, и решительным шагом в кабинет вошла его хозяйка.

– Вы поговорили?

– Нет, то есть да, спасибо, – невнятно пролепетала Юлия. Внезапно она почувствовала к этой женщине самую настоящую ненависть.

Директор смотрела на нее, явно ожидая, когда она покинет кабинет.

– До свидания, Саша, – сказала Юлия и в последний раз посмотрела на мальчика.

На обратном пути дамы-благотворительницы лишь в самом начале дороги немного поговорили об увиденном, затем их разговор снова переместился в привычный круг тем. Юлия молчала; она никак не могла избавиться от образа огромных черных глаз, смотрящих на нее не то с укором, не то с мольбой. Она видела, как Анна Владимировна несколько раз отрывала свой взор от шоссе и бросала взгляд на нее, однако от комментариев пока воздерживалась.

Развезя дам по их резиденциям, они, наконец, остались одни.

– Может, просто покатаемся по городу? – предложила Довгаль. – Мне кажется, вы хотите со мной о чем-то переговорить.

– Да.

В этот час улицы были запружены лимузинами, но Довгаль очень уверенно справлялась с обязанностями шофера, и Юлия не преминула заметить ей это.

– Вы правы, я очень люблю водить машину, очень люблю скорость. На свободных участках я разгоняюсь до 160 километров.

– Но это опасно! – воскликнула Юлия.

– Опасно, – согласилась Довгаль. – В этом году это уже третий автомобиль. Два других я разбила. Даже муж стал ворчать, что я излишне расточительна, – со смешком произнесла она заключительные слова.

– Но ведь так можно по-настоящему разбиться. Я вожу машину очень осторожно.

– Для меня осторожность – самый ужасный вид скуки. А что касается жизни, так разве есть более опасная игра? Кто не играет в эту игру, тот не живет. Я всегда играла и, как видите, пока на коне. Вернее, в автомобиле. А что будет через минуту, я даже не хочу об этом и думать. Я видела, на вас большое впечатление произвел этот мальчик, – вдруг резко переменила Довгаль тему.

– Я и сама не знаю, почему он произвел на меня такое впечатление.

– Это случается, я тоже в жизни совершала поступки, объяснения которым до сих не могу дать. Например, своему первому замужеству. – Она вдруг засмеялась. – Мы познакомились на улице, оба были студентами, живущими на стипендии. С такой нищетой, какая была у нас, я больше ни разу потом не сталкивалась.

– Но вы разве вы его не любили?

Анна Владимировна покосилась на Юлию.

– А вы знаете, что такое любовь? – усмехнулась она. – Наверное, что-то я к нему в тот момент испытывала. Но все равно, я всегда потом себе говорила, что это меня бес попутал. Скорее всего, это было просто любопытство, захотелось побывать в шкуре замужней женщины. Зато уж потом я долго выбирала себе новую шкуру, – усмехнулась она. – Но вас беспокоит не только мальчик.

– Да, я с вами хотела посоветоваться по одному вопросу. Это насчет Лукомского. – Юлии показалось, что ее спутница слегка насторожилась.

– Что же натворил этот enfant terrible на этот раз?

– Он нарисовал одну картину, – Юлия замялась, – где мы почему-то занимаемся любовью.

Довгаль неожиданно громко расхохоталась. Причем, смех настолько сильно завладел ею, что на какое-то мгновение машина потеряла управление, и Юлия с ужасом увидела, как они несутся прямо на багажник остановившего у светофора автомобиля. Все похолодело у нее внутри, но Довгаль успела среагировать, со всей силой надавив на тормоз. Юлия отделалась легким ушибом плеча о дверь.

– Простите, я не имею право так рисковать, когда я в машине не одна, – сказала Довгаль, когда они снова мчалась по шоссе. – Значит, он нарисовал вас занимающейся с ним любовью? Это в его манере.

– Но он хочет выставить эту картину.

– Вас это смущает?

Юлия почувствовала раздражение.

– А если бы он изобразил вас, вы бы отнеслись к этому спокойно?

– Это искусство, и эта картина вовсе не обязательно означает, что вы с ним спали.

– Я с ним не спала! – запальчиво проговорила Юлия. – И не собираюсь этого делать.

– А собственно почему? – вдруг очень спокойно проговорила Анна Владимировна. – Разве он вам не нравится?

– Вы мне предлагаете с ним переспать, чтобы то, что изображено на картине, совпадало с тем, что произошло в действительности? – язвительно произнесла Юлия.

– Ну, только ради этого не стоит, это слишком мелкая цель. Если так, попутно… Но разве он вас не волнует как мужчина? Я вас могу уверить: многие женщины из тех, которых вы знаете, были бы не прочь очутиться в его объятиях.

– Не сомневаюсь, – пробормотала Юлия, – но я не из их числа.

Довгаль посмотрела на Юлию долгим взглядом, и ей снова стало тревожно – как бы они на этот раз уже по-настоящему не врезались в другой автомобиль.

– Кого вы обманываете – меня или себя? – вдруг поинтересовалась Довгаль.

– Никого.

– Так не бывает, – со знанием дела проговорила Анна Владимировна. – Вы должны выбрать, кого вам хочется обманывать больше?

– А разве нельзя говорить всем правду?

– Всем нет. А чаще всего – вообще никому. Ложь, повсюду ложь, как летом прохладительные напитки. Или вы этого еще не знаете?

Юлия задумалась. Она уже сожалела, что затеяла этот разговор; эта женщина вдруг стала ее пугать. У нее, кажется, нет ничего запретного, ее не сдерживают никакие этические нормы; такие люди с одинаковой легкостью совершают злые и добрые поступки. Зачастую они даже не видят между ними разницу.

– Вот видите, – проговорила Довгаль, не дождавшись реплики своей собеседницы, – даже в этом вы лжете. Не хотите сказать себе, что отлично знаете, что все на свете – ложь, но при этом убеждаете себя и других, что всегда говорите одну святую правду.

– Я вовсе так не считаю, что говорю только правду. Но я и не считаю, что все только и делают, что врут.

– Вам хочется разыгрывать из себя простушку, так легче жить? Или вам просто нравится эта роль, и вы это делаете из любви к искусству?

– А какая роль нравится вам? – вопросом на вопрос ответила Юлия.

– А вот та, что сейчас, – усмехнулась Довгаль, – умудренная, ничему не верящая, циничная женщина. Ведь так вы думаете обо мне?

На этот раз Юлия не решилась ответить.

– Согласна принять ваше молчание за подтверждение. Так вы не желаете, чтобы эту картину Михаил показал на выставке?

– Нет, – сухо и отчужденно проронила Юлия.

– Можете не волноваться, он ее не выставит.

– Спасибо, – уже более сердечно произнесла Юлия.

– Но я вас прошу, не порывайте с ним, отберите картины для выставки. Я бы этим занялась сама, но честно вам говорю, я плохо разбираюсь в искусстве.

– Хорошо, – согласилась Юлия.

Глава 12

Вечер был теплый, безветренный, Юлия сидела в саду и ждала мужа. По телефону он предупредил, что немного задерживается, и она была даже этому рада, хотя ей и не хотелось признаваться в этом самой себе.

Но, во-первых, было очень приятно сидеть в вечерней тишине, чувствовать, как постепенно погружается в сон поселок, а во-вторых, хотелось хоть немного разобраться в собственных чувствах. Не по возрасту серьезное лицо мальчика то и дело возникало в ее воображении. И почему ей становится неспокойно всякий раз, когда она вспоминает о нем? Как будто это она виновата в его судьбе. Наоборот, она обязательно ему поможет, вот только как? Перед глазами всплыла старая курточка, в которую он был одет. Именно так она и поступит, купит новую одежду и подарит лично ему. Завтра же она поедет в магазин и подберет вещи. Жаль только, что она не спросила его размер, но это не столь важно; она помнит какого он роста и телосложения, так что большой сложности при выборе одежды у нее не возникнет.

Но почему-то после этого решения спокойствие пришло к ней ненадолго, через некоторое время Юлия снова ощутила, как что-то тревожит ее опять. Что за напасть ее преследует? Вроде все у человека хорошо, а ему плохо. Откуда только приходит это «плохо»? Непонятно.

Юлия глубоко вздохнула и, сама не зная для чего, сорвала еще не созревшее яблоко с дерева.

– Не срывайте с дерева плода, нельзя его брать до тех пор, пока он не упадет сам. Это насилие.

Звук неожиданно раздавшегося голоса заставил Юлию вздрогнуть. Но через мгновение она поняла, что он принадлежит их соседу.

– Михаил Моисеевич, заходите ко мне, – крикнула она ему.

– Сейчас приду, – согласился с ее приглашением Мендель.

Через несколько минут он вошел в сад. Юлия принесла из дома складывающееся кресло и посадила в него гостя.

– Вам не кажется, что это очень странно, что нельзя срывать с яблони яблока? – спросила Юлия.

– Это буддийский принцип. Если вы срываете плод с дерева, то вы совершаете насилие.

– Но ведь это яблоко. Если его не сорвать, оно сгниет. Какой в этом смысл?

– Огромный! Если вы совершаете насилие против яблони, то в вас нет противоядия против совершения насилия в отношении любого живого существа, включая человека. Это развитие другого буддийского принципа – все в мире едино, все является порождением друг друга и все зависит друг от друга. Нет ни твоего, ни моего, есть только наше.

– Но это уже было.

– Нет, там было совсем не так, там было ничье, а у буддистов наше. В этом гигантская разница, разве вы не видите ее?

– Пожалуй, – согласилась Юлия. – Но тогда я не понимаю, ведь если свято соблюдать этот принцип, то нельзя собирать урожай. Но как тогда жить? Мы же умрем все с голода.

– Вы точно указали на слабое место этого принципа. Пока решение этого вопроса не найдено. И это очень тяжело отражается на всем человечестве, насилие лежит в основе всего, что происходит на земле. А из этого первичного, как многим кажется, невинного и необходимого насилия проистекают все другие, в том числе, и самые страшные насилия, все то зло, в котором мы живем.

– Скажите, Михаил Моисеевич, но почему вы все-таки так не любите людей? Я понимаю, что мы все не ангелы, и все же неужели мы настолько дурны?

Мендель в задумчивой позе сидел напротив нее, и Юлия уже пожалела об этом вопросе; у нее был врожденный страх оказаться бестактной.

– Может быть, я зря спросила об этом? Извините.

– Дело совсем не в этом, я придерживаюсь правила: любому человеку можно задавать любые вопросы. Только вы его не совсем точно сформулировали. Дело не в том, люблю я или не люблю людей. Если хотите, я попытаюсь вам объяснить.

– Хочу.

– Вы когда-нибудь слышали слово «холокост»?

Юлия наморщила свой лоб.

– Слышала, но забыла…

– Я понимаю, – довольно резко прервал ее Мендель. – Так называется истребление евреев во второй мировой войне. Когда война началась, я с родителями, тремя братьями и двумя сестрами жил в маленьком украинском городке. Немцы вошли в город и через несколько дней всех оставшихся там евреев согнали в гетто. Оно состояло из нескольких небольших домов. Мы пребывали все в невероятной скученности, по несколько семей в одной комнате. Нам не разрешали выходить за пределы очерченной территории; тех, кто на это решался, просто убивали. Но и те, кто свято соблюдал все установленные нашими мучителями правила, тоже были обречены. Нас повезли на расстрел через несколько месяцев. Подогнали грузовики и погрузили в них, как скот. Впрочем, ехать было недалеко, до ближайшего леса. Там уже были вырыты могильные рвы. Все гетто выстроили рядом с ними, а затем пулеметы стали косить людей, как траву. Я был вместе с родителями, братьями и сестрами. Я видел, как пули попадали в них, они падали. Я тоже упал. Повсюду раздавались стоны раненых, поэтому немцы после того, как прекратился пулеметный огонь, начали индивидуальный отстрел. Я был весь перемазан кровью своих близких и поэтому они решили, что я убит. И не стали меня добивать. Трупы засыпали землей, но так как их было много, ее не хватило, и большинство тел лежало под открытым небом. Я дождался, когда стемнеет, вылез из-под завала тел и помчался в лес. Потом были скитания, я прибился к выходящему из окружения отряду наших солдат. Попал в детский дом. Но дальнейшие события уже не столь важны. Но именно во время этих одиноких скитаний я, маленький мальчик, понял, что с человеком что-то неладно, что в нем существует какой-то страшный изъян.

– Вы считаете, что семилетний ребенок…

– Да, конечно, вы правы, я не мог думать тогда на том уровне и в тех категориях, как это я делаю сейчас в конце своей жизни. Но все равно, главную свою мысль я понял именно тогда, понял подсознательно Понадобились многие годы, чтобы я точнее ее сформулировал. – Мендель замолчал. – Я уже не мог жить, как все остальные люди, едва я закрывал глаза, как видел окровавленные тела родителей, братьев и сестер. Почему человек убивает человека, задавал я себе вопрос. Но задав его, я понимал: чтобы ответить на него нужно ответить на другой вопрос: а что есть вообще человек, что есть мир, им созданный? Для каких нужд, почему он так страшен, так беспощаден, так нетерпим, ведь гораздо разумнее сделать его гуманным, добрым, мягким, снисходительным. И всем будет в нем хорошо жить. А на самом деле все с точностью до наоборот. Вместо этого, как сказал один философ, происходит борьба всех против всех. Но если все борются против всех, кто же тогда может выйти победителем? В такой борьбе могут быть лишь проигравшие, причем, проигравшими станут абсолютно все.

– Вы нарисовали не слишком радужную картину, – деланно засмеялась Юлия. – Послушать вас, то в таком мире никому не захочется жить. Но люди живут и вовсе не желают добровольно уходить из него.

– Но что это за люди? И люди ли они? Вы помните мой рассказ о расстреле моей семьи? А теперь попытайтесь представить тех, кто отдавал приказ об ее уничтожении, кто затем ее уничтожал. Что они чувствовали, что они вообще за существа? Разве так могут поступать люди? А если они все же так поступают, то разве они люди? А если они люди, то чем они отличаются от зверей? Вы полагаете, что кончилась война, и подобные выродки навсегда исчезли, их наказали, а тех, кого не наказали, те исправились, их замучила совесть? Все знают, что это не так. А я вижу таких людей каждый день, каждую минуту. Они окружают нас, они идут рядом с нами, мы сидим с ними за одним обеденным столом, мы ложимся с ними в постель. Более того, это мы сами расстреливали сотни людей в лесу у рва. На самом деле между палачами и их жертвами нет принципиальной разницы, это просто жребий, что одним выпало стать убийцами, другим – убитыми. Человек един, это только по невежеству нам кажется, что мы все разделены. Но до тех пор, пока на земле останется хоть одно человеческое существо, способное на убийство, никто не застрахован от того, что и все остальные не поднимут руку на себе подобных. Нынешний покой – это не что иное, как временный сон. Мы все ждем приказа, чтобы убивать друг друга. И как только однажды он прозвучит, вы увидите, какая страшная кровавая вакханалия тут же воцарится. Один философ когда-то заметил: жестокость была первым удовольствием человека. С тех пор ничего принципиально не изменилось.

Юлия зябко передернула плечами.

– Мне, если быть честной, даже не хочется вас слушать. Я понимаю то, что вы пережили в детстве, воистину ужасно, но не слишком ли вы находитесь под впечатлением той картины? Само собой, люди не ангелы, но не настолько же и дьяволы?

– Что вам известно о людях? – презрительно прозвучал в темноте голос Менделя. – Я всю жизнь изучал их, вы же не знаете даже на полпроцента саму себя. Вы просто бабочка, которая порхает с одного цветка на другой и думает, что все знает об этих цветках. Потому и совершаются без конца злодеяния, что человек невероятно поверхностен, он не желает ни во что вникать. Он живет, но не понимает, что такое жизнь, он дышит, но не сознает по-настоящему состав воздуха. Он думает, но ему и в голову не приходит, хотя бы раз проанализировать, почему к нему поступают эти, а не другие мысли, чувства, желания. И к чему они могут привести. Вы…

Внезапно Мендель замолчал, так как в этот момент послышался шум подъезжающей машины.

– Это муж, – поспешно сказала Юлия, вставая с кресла. Она была рада возвращению Максима, так как этот разговор все больше угнетал ее.

– Я пойду, – сказал Мендель. – Спасибо за приятную кампанию.

Он пошел по тропинке к выходу из сада, навстречу ему двигался Максим. Мужчины встретились, но не остановились, а только кивнули друг другу головами.

Юлия и Максим вошли в дом.

– Зачем был здесь этот еврейчик? – хмуря брови, спросил Максим.

– Мне было скучно, и мы с ним разговаривали.

– А ты не могла посмотреть вместо этого телевизор или послушать музыку?

Юлия пожала плечами.

– Ты хочешь есть?

– Как волк или даже слон, – улыбнулся Максим.

Они молча ужинали. Максим, увлеченный едой, почти не обращал на нее внимания, и это вызывало у нее досаду, так как оно было ей сейчас особенно необходимо; неприятное состояние после разговора с Менделем пока никак не проходило.

– Знаешь, мы были сегодня в детдоме, – сказала Юлия.

Максим поднял голову от тарелки и посмотрел на нее.

– И что ты там видела?

– Там был один мальчик, он нечаянно стукнул меня головой в живот.

– Ты должна быть осторожней, в детдоме не самые примерные дети. Его, надеюсь, наказали?

– Я говорила немного потом с ним. Мне показалось, что это хороший мальчик, только ему там трудно. Его обижают другие дети.

– Детдом как казарма – нравы там почти одинаковые, – пожал плечами Максим. – Что можно тут сделать? Только пожалеть этих ребят.

– Да, – сказала Юлия, – ты прав, сделать, наверное, ничего нельзя.

– Не стоит, моя милая женушка, всем этим забивать себе голову, – вдруг благодушным и сытым голосом проговорил Максим. – В мире несчетное количество людей, которым не повезло в этой жизни. Так уж все устроено, одним везет больше, другим меньше, третьим вообще не везет. И я не знаю, что тут можно изменить. Да и надо ли что-то менять? Что это будет за мир, где всем хорошо, где у всех все есть? В таком мире и бизнес будет делать не на чем.

– А бизнес делается на несчастье людей?

– Совсем не обязательно на несчастье, но он возможен только тогда, когда люди испытывают в чем-то нехватку. И чем эта нехватка больше, тем лучше бизнес. Какой может быть бизнес среди тех, у кого есть абсолютно все? Кстати, хочу тебя предупредить: на уик-енд мы едем в загородный клуб. Я уже обо всем договорился, забронировал номер. Там будет соревнование по пейнтболу. Уже сформировано несколько команд.

Юлия посмотрела на мужа и с удивлением обнаружила, что у него вдруг живо засверкали глаза. Неужели его так вдохновляет эта дурацкая игра, подумала она.

– Между прочим, там создается и женская команда, ее формирует Агата. Она хочет тебя пригласить. Я сказал, что ты согласна. Ей богу, не пожалеешь.

– Но почему ты дал согласие за меня? – возмущенно проговорила Юлия. – Я не уполномочивала тебя это делать.

Максим, удивленный тоном жены, посмотрел на нее.

– Не пойму, чего ты кипятишься. Если не хочешь, не участвуй. Правда, это не совсем удобно, они уже заказали специальную форму. Мне показали эскизы, она весьма элегантна. Я даже подумал: уж не для того ли они и формируют команду, чтобы покрасоваться в этой одежде? – усмехнулся Максим. – Знаешь, я тебя представил в ней, мне кажется, она тебе пойдет.

Юлия никак не отреагировала на его слова. Максим посмотрел на нее, затем встал, подошел к ней и обнял.

– Ну не сердись, малыш, если не хочешь, можешь не участвовать в этих боях. – Он поцеловал ее. – Пойдем лучше в спальню. Знаешь, я пока ехал, все время представлял, как мы будем заниматься любовью.

Юлия ответила на его поцелуй. Она почувствовала, как учащеннее заколотилось у нее сердце. Она тоже думала об этом, когда сидела в саду до появления в нем Менделя.

Обнявшись и забыв про все разногласия, они стали подниматься на второй этаж.

Глава 13

Утром, едва проснувшись, Юлия уже знала, что будет делать в ближайшие часы. Это решение пришло к ней ночью, когда она маялась от бессонницы. И что ее удивило, едва она его приняла, как тут же заснула.

Юлия совершала свой утренний туалет и одновременно обдумывала план предстоящей поездки. Так как могли возникнуть определенные сложности, надо было предусмотреть меры, дабы они не помешали выполнению намеченного.

Она села в машину и покатила по гладкому шоссе. Дорога заняла всего минут двадцать; почему-то Юлией овладело такое нетерпение, что она гнала машину с непривычной для себя высокой скоростью. Наконец показалось уже знакомое ей обшарпанное строение. Она вошла в здание и направилась прямо к кабинету директора детского дома.

Римма Николаевна, если и удивилась ее визиту, то не подала виду. И все же директор детдома была так настороже, что даже кожей Юлия ощущала ее подозрительный взгляд. И она почувствовала неуверенность.

– Мы очень рады видеть вас так скоро, – улыбаясь, сказала директор детдома. – Вы приехали к нам с каким-то предложением?

– Нет, я сегодня приехала не от клуба, а лично от себя. Понимаете, мне бы хотелось повидать того мальчика, его, кажется, зовут Сашей.

– Ах, вот оно что, – лицо директора одновременно потускнело и посуровело, даже слабая тень приветливого выражения исчезла. – Зачем вы его хотите видеть?

– Не знаю, – откровенно призналась Юлия; она действительно не понимала, почему ей так хочется еще раз увидеть этого мальчика.

– В таком случае, это невозможно, мы стараемся не допускать проявления такого праздного любопытства к своим питомцам, это травмирует психику детей. Вы должны это понимать.

– Я понимаю, но это не праздное любопытство. Просто мне трудно сформулировать свое желание.

Римма Николаевна с каким-то непонятным выражением смотрела на нее.

– Скажите, у вас есть дети?

– Нет, еще нет.

– А почему нет? – продолжила она допрос.

– Мы с мужем недавно поженились и решили немного подождать. Но у нас нет никаких проблем, – поспешила она заверить директора, поняв, куда та клонит. – Мы можем иметь детей, и у нас обязательно будут дети.

– Тогда зачем же вам этот ребенок?

Это был тот вопрос, ответ на который Юлии по-прежнему не могла дать.

– Мне захотелось ему помочь, проявить участие. Я не знаю точно, как это назвать. Пожалуйста, не отказывайте в моей просьбе.

Юлия поспешно открыла сумочку и достала заготовленный подарок, это были самые дорогие духи, которые она отыскала в доме. Она знала, что они стоят примерно столько, сколько получает эта женщина за месяц.

А то и больше…

Римма Николаевна, не отрываясь, смотрела на изящную коробочку.

– Пожалуйста, в знак моей признательности примите этот небольшой подарок.

Она протянула духи директору, та молча взяла их, положила в ящик стола.

– Вы хотели бы с ним поговорить? – Юлия кивнула головой. – Сейчас я его позову.

Мальчик вошел в кабинет один; по-видимому, директор решила им не мешать. Увидев, кто его ждет, в его больших глазах воцарилось откровенное изумление.

– Ты не ожидал меня увидеть? – спросила Юлия.

Саша ничего не сказал, но ответ был очевиден.

– Это тебе? – протянула Юлия большую шоколадку. Она долго думала, что ему подарить, но ничего путного ей в голову не пришло. Она просто не представляла, что ему нужно, что ему нравится?

– Спасибо.

– Если хочешь, можешь есть прямо сейчас.

Мальчик посмотрел на нее, затем развернул шоколадку и сунул в рот большой кусок. Юлия смотрела, как он ест. Съев половину, он завернул в обертку оставшуюся часть плитки и сунул в карман.

– Ты хочешь кого-нибудь угостить?

Саша, подтверждая, кивнул головой.

– Саша, мне бы хотелось познакомиться с тобой чуть-чуть поближе. Ты не против?

– А зачем? – прагматично спросил мальчик.

– Просто хочется. Ты мне понравился. Когда ты видишь человека, который тебе симпатичен, ты же хочешь лучше с ним познакомиться. Так?

– Да, – согласился мальчик.

– Вот и я тоже. Мне кажется, что этой причины вполне достаточно. Давай поговорим. Меня зовут Юлия. Скажи, ты давно тут?

– Почти год.

– А сколько тебе лет?

– Почти двенадцать, – не без гордости сообщил он. – У меня через пять дней день рождения.

«А на вид не дашь больше десяти», – подумала Юлия. Впрочем, она не слишком хорошо разбирается в возрастах детей и легко может ошибиться.

– Могу я тебе задавать не очень приятные вопросы?

– Вы хотите знать, если у меня родители? Где-то есть мама.

– Что значит где-то? Ты не знаешь где?

– Она бросила меня и уехала.

– Как так бросила?

– Мы жили с ней в комнате, однажды я проснулся, а я ее нет. Она много пила, водила мужчин, – спокойно перечислил он ее занятия. – С одним из них, наверное, и уехала. Я думаю, с дядей Сережей, а может быть, с дядей Колей. Он вроде бы собирался на ней жениться.

– И ты с тех пор не имел о ней никаких известей?

– Нет.

Юлия замолчала.

– А не хочешь поехать ко мне в гости? Это недалеко. Через несколько часов вернемся.

Мальчик раздумывал, он явно не знал, что ответить на это нежданное предложение.

– Меня не отпустят.

– А если я договорюсь? Так как?

Он нерешительно пожал плечами.

– Можно съездить.

– Ты не можешь найти мне директора? Скажи, что я хочу с ней переговорить.

Но директора искать не понадобилось, она стояла возле дверей своего кабинета. Когда она вошла, Юлия объяснила ей свою просьбу.

– Это никак невозможно, мы не отпускаем детей домой к посторонним людям, – решительно отказала директор.

Юлия предвидела такой оборот событий, она снова открыла сумочку и достала из нее на этот раз косметический набор. Его кто-то подарил ей на свадьбу, эта была шикарная вещь, стоившая астрономическую сумму. Она увидела, как в глазах директора словно бы зажглись два фонарика.

Презент перекочевал из рук Юлии в руки Риммы Николаевны, а затем вслед за духами исчез в ее столе.

– Он должен быть здесь к ужину, – предупредила директор.

– Не беспокойтесь, я обязательно его привезу.

Машина мчалась теперь в обратном направлении.

Юлия посматривала на своего пассажира, его лицо, обдуваемое упругой струей ветра, выражало откровенное счастье.

– Тебе нравится ездить в автомобиле?

– Да, только я всего раз или два ездил в машине. Мне бы очень хотелось порулить, – сказал он тоном, каким говорят о недостижимой мечте.

– Может быть, когда-нибудь и удастся. Ты еще маленький, у тебя все впереди. Вырастешь, может, будешь шофером. Ты еще не думал об этом?

– Я хочу быть милиционером.

– Почему? – удивилась Юлия выбору мальчика.

– А потому что наш директор боится только милиционеров. Когда они однажды к нам нагрянули, так она аж тряслась от страха. Мы все смотрели и смеялись над ней.

Юлия представила, как эта толстая женщина трясется от страха – и вслед за воспитанниками детдома улыбнулась.

– А ты хотел бы, чтобы тебя взяла какая-нибудь семья?

Саша серьезно посмотрел на нее.

– Не знаю, у нас некоторых взяли. Но не всем нравится. У меня был друг Вася. Так вот, его взяли. Мы однажды встретились, когда шли из школы. Он мне сказал, что его в этом доме держат как в тюрьме, шагу не дают ступить свободно. Я так не хочу, лучше уж как есть. Здесь хоть не шибко следят. Только когда на глаза попадешься. А если не попадаться, то и неделю могут не вспоминать.

– А по маме ты не тоскуешь?

– Нет, она не обращала на меня внимания. Я даже иногда целый день не ел ни крошки.

Юлия почувствовала, как что-то защекотало в горле, и чтобы Саша не увидел бы ее лица, она отвернулась. Но в этот момент машина почти закончила свой бег, автомобиль въехал в поселок и через пару минут остановился возле дома.

Юлия ввела своего гостя в особняк. Мальчик с изумлением озирался вокруг, он явно не ожидал увидеть ни такие просторы, ни такую роскошь.

– Ничего себе, неужели вы одна живете в таком огромном доме?

– Мы живем здесь с мужем. Посиди вот в этом кресле, если хочешь включить телевизор, вот тебе пульт. А я пойду, приготовлю нам обед. Ты не возражаешь против такой программы?

– Нет, я за, – озарился Саша быстрой улыбкой.

Юлия решила угостить мальчика всем самым вкусным из того, что было в доме. Когда ему еще удастся отведать подобные лакомства и деликатесы? Она нагрузила все это на сервировочный столик и повезла в столовую.

Саша не стал заставлять себя упрашивать и набросился на еду. Иногда он отрывался от трапезы и бросал на нее непонятные взгляды. Юлия же почти не ела, она смотрела на мальчика; с того самого момента, когда она впервые увидела его, ее не оставляло чувство своей вины перед ним. Причем, оно имело явную тенденцию к усилению. Ей было стыдно за свое незаработанное праведными трудами богатство, за этот огромный дом, где вполне может поместиться небольшой детдом, за эту дорогостоящую мебель, за массу других ненужных вещей. То, сколько тратят они с Максимом за месяц, наверное, на эту сумму можно содержать целый приют для таких, как этот мальчик ребят. И вообще, ей было стыдно перед ним за всю свою жизнь. И при этом она не совершила в ней ничего преступного, предосудительного, ничего подлого. Просто ей однажды повезло, а ему однажды не повезло.

– А как ты учишься? – спросила Юлия.

– Нормально, – по его тону чувствовалось, что эта тема у него далеко не самая любимая. – У меня всего две тройки.

– По каким же предметам?

– По математике и пению. Учитель говорит, что у меня нет слуха.

– Странное сочетание, – улыбнулась Юлия. – Насчет математики это я тебя понимаю, у меня самой было с ней плохо, а вот пела я в классе лучше всех. Даже одно время думала стать певицей. Но духу не хватило.

– Если бы вы стали певицей, это было бы здорово. Выступали бы по ящику.

– Да, ты прав, когда я была чуть постарше, чем ты, я постоянно воображала, как буду выступать на сцене, как меня будут показывать, как ты говоришь, по ящику. Придумывала себе наряды для концертов, – Юлия задумалась. – Многие мне говорили, что у меня талант.

– И внешность у вас тоже нормальная, – вдруг разразился комплиментом Саша. – Лучше, чем у многих, что показывают в ящике.

– Спасибо за высокую оценку моих внешних данных, – улыбнулась Юлия. – Но я так и не решилась. Да и мама была против, она хотела, чтобы я приобрела более надежную специальность. И вот теперь не знаю, что из меня вышло. Мне иногда бывает жутко интересно представить, что бы получилось, пойди я по этому пути. Может, стала бы второй Эдит Пиаф, некоторые говорили, что мой голос немного напоминает ее.

– А кто такая Эдит Пиаф?

– Это великая французская певица, ее уже давно нет в живых.

– А, понятно.

– Что тебе понятно, Сашок? – Она вдруг взлохматила его густую челку. – Ты наелся?

– До отвала, – похлопал он себя по пузу.

«А он быстро привыкает к новой обстановке и совсем не так стеснителен, как мне показалось вначале», – подумала Юлия.

– Чем ты хочешь заняться?

– Покататься на машине, – высказал мальчик свое затаенное желание.

Они снова сели в машину, выехали на шоссе. Саше явно нравилась быстрая езда, у него даже менялось выражение лица, и Юлия, пренебрегая опасностью, разгоняла автомобиль до чрезмерно высокой для себя скорости. А почему бы не начать обучать его вождению, прикидывала она, это могло бы мне помочь подружиться с ним. Он прямо таки рвется сесть за руль. Но это означает, что наша встреча не последняя?

Они ненадолго еще раз вернулись в дом, слегка перекусили, и Юлия повезла мальчика обратно. Ей очень не хотелось еще раз встречаться с директоршей, но надо было зафиксировать, что она вернула ребенка в родные или вернее не родные ему пенаты.

Римма Николаевна внимательно посмотрела на Юлию.

– Вы хотите еще раз взять его?

– Может быть, – не уверенно ответила Юлия.

– Не советую вам привязывать его к себе и привязываться самой, – дала она профессиональный совет.

– Я понимаю, что вы имеете в виду.

– Думаю, все же не до конца понимаете. Но если захотите снова его взять…

Намек был настолько прозрачным, что Юлия даже покраснела. Поспешно она попрощалась кивком головы и быстро вышла из комнаты.

Едва Юлия завела машину в гараж, как приехал муж.

– Ты куда-то ездила? – поинтересовался он, но к удивлению Юлии ответ слушать не стал, а прошел в дом. Юлия вошла вслед за ним, Максим расслабленно сидел в кресле возле камина. Он посмотрел на нее.

– Ты помнишь? Мы едем в «Феникс».

Она растерянно взглянула на него, так как совершенно забыла об этой поездке.

– Ужинаем и отправляемся.

Юлия кивнула головой и пошла на кухню готовить еду.

– Я сегодня снова ездила в детский дом, – сообщила она ему за ужином.

Максим с изумлением посмотрел на нее.

– Зачем?

– Там есть один мальчик, Саша, я тебе говорила о нем. Я встречалась с ним там. А потом привезла его к нам.

– Он был здесь? – удивлению Максима не было границ.

– Да. А ты разве против того, чтобы он тут был?

– Я не против, – Максим неопределенно пожал плечами. – Я только не совсем понимаю, для чего ты это сделала?

Будто я это понимаю, мысленно ответила ему Юлия.

– Мне почему-то понравился этот мальчик. Вот и все.

Теперь глаза мужа внимательно смотрели на нее, и Юлии показалось, что в них появилась тревога. Он даже перестал есть.

– Скажи мне откровенно, чего ты добиваешься?

– Честное слово, ничего.

– Ты хочешь иметь ребенка? – Юлия ничего не ответила. – Но мы же решили этот вопрос, через год займемся этим важным делом. Есть возможность заработать кучу денег, и я не хочу, чтобы мне что-то мешало в этом. Да и для ребенку будет лучше, если он попадет в богатую, а не в нищую семью. Потерпи немного и все будет нормально. Какие наши годы?

– А если тебе не повезет, и ты не заработаешь столько денег, сколько хочешь, тогда ты вообще не захочешь иметь детей?

– По крайней мере, я много раз подумаю, стоит ли плодить нищету. Что ее и так мало?

– Но, учитывая то, что богатых людей не так уж много, кто будет в таком случае рожать детей?

– Знаешь, я могу говорить только за себя, ты же ставишь вопрос слишком глобально. Не езди больше в этот детдом, это на тебя плохо влияет.

– Им нужны деньги.

– Чтобы им помочь деньгами, совсем не обязательно там бывать, – Максим взглянул на часы. – Мы уже опаздываем, а сегодня может быть еще удастся сыграть одну партию. Идем собираться.

Максим снял тот же номер, в котором они останавливались в первый раз. Он стал сразу же переодеваться.

– А ты не надумала повоевать?

– Пока нет.

– Тогда пойдем, поболеешь за меня.

Команды уже выстроились на поле, Максим едва успел встать в общий строй. Юлия заняла место на трибуне. И почти сразу же она почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной. Она обернулась и встретилась глазами с Лукомским. Не спрашивая разрешения, он сел рядом с ней.

– Я не буду выставлять эту картину, – сообщил он ей.

– Это приятная новость, – сухо сказала Юлия.

– Господи, как скучны эти люди, – вдруг проговорил он, кивая на площадку, где уже кипел жаркий «бой».

– Но вы же находитесь среди них, – насмешливо произнесла Юлия.

– Я нахожусь с вами, я здесь только из-за вас. Вы должны быть моей.

– С чего вы взяли, что я должна быть именно вашей? У меня есть муж.

– Между вами нет ничего общего, вы – из разных миров.

– Интересно, откуда, по-вашему, я, с Луны, с Марса, с одного из спутников Юпитера?

– Так ли это важно, откуда? Главное то, что мы с вами из одной Вселенной.

На поле боя раздались громкие возгласы, участники «битвы» о чем-то заспорили, и Юлия узнала среди спорящих голосов возбужденный крик Максима.

– Вы же видите, – сказал Лукомский.

– Ничего я не вижу, – резко возразила Юлия и встала.

Она вернулась в номер, села перед зеркалом и несколько минут молча смотрела на свое отражение. Ну что они все в ней находят, чего они видят того, чего не видит она в самой себе?

– Ну, как будем жить дальше? – обратилась Юлия к самой себе. Еще недавно все было так хорошо, а теперь – одни проблемы. Да такие странные, что даже не знаешь, как к ним подойти.

В дверь постучали. У Юлии не было желания ни с кем общаться. Но не открывать было невежливо.

На пороге стояла Анна Владимировна.

– Вы меня впустите? – сказала она, улыбаясь.

– Пожалуйста, проходите.

– Я видела вас на трибуне, хотела к вам подойти, но вы быстро ушли.

Юлия внимательно посмотрела на свою гостью.

– Да, мне не очень нравится это увлечение Максима.

– А мне показалось, что вы ушли из-за Лукомского.

– В общем, и из-за него тоже. Он очень настойчив, – не очень охотно проговорила Юлия. Ей совсем хотелось развивать эту тему.

– Он влюблен в вас, а влюбленному настойчивость простительна.

– Не думаю, чтобы это была любовь.

– Что же это?

– Ну, есть много разных слов, которые характеризуют те чувства, которые он ко мне испытывает.

– Назовите хотя бы некоторые?

– Вожделение, притяжение, желание. Ну и тому подобное.

– А вам не нравятся эти слова? Вы предпочитаете другие: любовь, взаимопонимание, духовное родство?

– Мне кажется, они более благозвучные.

Анна Владимировна о чем-то задумалась.

– Вам никогда не приходило в голову, что вы относитесь к тем женщинам, которым гарантирован успех у мужчин?

– Мне? Вся моя предыдущая жизнь свидетельствует об обратном. Максим – мой первый мужчина.

Довгаль усмехнулась.

– Это ничего не значит. Тогда еще было не ваше время, теперь – ваше. Тогда ваш лепесток был сложен, а теперь он раскрылся. А вы не думали о том, что вам делать, когда мужчины от вас без ума? Женщины мечтают об этом, но попав в такую ситуацию, быстро понимают, что это отнюдь не самое простое положение, возникает такой выбор возможных вариантов, что бывает трудно на чем-то остановиться.

– Я уже остановилась.

– Вы еще в самом начале и потому по неведению уверены в себе. Или уже не совсем уверены? – последние слова она сопроводила пристальным взглядом.

Юлия в ответ пожала плечами.

– Поговорим о Лукомском, – предложила Довгаль. – Наверняка он приехал ради вас.

– Почему вы так думаете?

– Он слишком презирает наше общество. Не вижу другой причины, почему он тут.

– Их может быть множество.

– Назовите хотя бы парочку.

– Но почему я должна называть? Это его причины.

– А вы их и не можете назвать, потому что знаете: причина – это вы.

– Даже если так, то это его проблема.

– Это стало и вашей проблемой. Иначе вы бы не сидели в этой комнате, а наблюдали, как ваш муж и его друзья пуляют друг в друга разноцветными шариками.

– Конечно, меня смущают его приставания, – призналась Юлия.

– Женщины всегда помогали гениям реализовать себя. У гениев очень хрупкая психология, они постоянно находятся на грани срыва.

– То есть, вы считаете, что я должна ложиться с ним в постель по первому его требованию, дабы он не сорвался?

– А если посмотреть на это как на жертву ради искусства?

Юлии вдруг стало смешно, и она улыбнулась.

– Боюсь, что тех, кто идет на такие жертвы, в народе называют совсем по-другому.

Довгаль бросила на нее какой-то странный взгляд, и Юлия вдруг почувствовала, что сболтнула что-то лишнее.

– Надеюсь, мы еще встретимся с вами в эти дни, – сказала Довгаль – Завтра будет заседание нашего клуба, не забудьте, все вас ждут с нетерпением.

Довгаль, гордо неся спину, покинула номер. Пока шел разговор, Юлия чувствовала себя достаточно уверенно, но сейчас ей стало вдруг тяжело. Что за люди ее окружают, такое чувство, что каждый лишь использует другого. И при этом никому нельзя верить, ни с кем нельзя быть откровенной.

Юлия нервно заходила по комнате. Она должна принять какое-то решение, так не может долго продолжаться. Она не создана для подобных игр. Она чужая для всех этих людей, она честно пробовала приспособиться, но теперь видит, что из этого ничего не получается. Она не понимает их, а они не понимают ее, а она вдобавок не понимает себя.

Дверь с шумом распахнулась, и в комнату ввалился Максим. Он был в униформе, по которой расплескалось пятно синей краски. Он подошел к холодильнику, достал бутылку пива и стал с наслаждением пить прямо из горла. Утолив жажду, он сел в кресло и посмотрел на нее.

– Ты представляешь, мы их почти уже сокрушили, у них остался один солдат, а нас было трое. Мы и не сомневались, что сумеем его убить. А он так ловко замаскировался, что мы потеряли его из виду. Ну, он из засады всех нас перестрелял. Представляешь, какая досада?

Юлия молча смотрела на него.

– Мы договорились, завтра прямо с утра у нас будет матч-реванш. А ты чего ушла? Я после игры стал тебя искать на трибуне, а Довгаль сказала, что ты тут сидишь.

– Максимушка, я прошу тебя, давай уедем отсюда.

Максим с удивлением уставился на жену.

– Ты чего, малыш, разве тут тебе плохо? Тебе ничего такого не сказала эта Довгаль? Эта настоящая сучка, она такое может вытворить, ты и не представляешь. Знает, что все равно останется безнаказанной.

– Она тут ни при чем, – после короткого раздумья проговорила Юлия. – Я хочу домой.

– Ну, подожди, мы же только что приехали, – он посмотрел на нее. – Ясно, тебе тут скучно. Это моя вина. Говорил же, играй с нами.

– Дело не в этом, мне тут не скучно.

– Что же тогда?

– Мне тут как-то неуютно, я хочу домой.

– Но мы уже договорились по поводу завтрашней игры. Все будет нормально. Потом сходим в лес; тут, если проехать каких-то два километра, – великолепный сосновый бор. Грибы пособираем, ягоды. Устроим пикник. Шашлыки пожарим. Что-нибудь еще придумаем.

Этого-то я и боюсь, подумала Юлия.

– Хватит хандрить, женушка. – Максим подошел к ней и крепко поцеловал. – Пошли принимать душ, я весь пропотел и грязный с головы до ног. Представляешь, почти все время полз на брюхе, – засмеялся Максим.

– Иногда жалеешь, что эти автоматы только для игры. Так и подмывает ударить настоящей очередью. Ну, пойдем.

Юлия смывала пот и грязь с тела мужа, Максим стонал от двойного удовольствия, но Юлия не чувствовала никакого вожделения; все внутри нее было мертво и неподвижно. Объятия Максима становились все более крепкими, наконец, он отбросил в сторону мочалку и мыло, и они занялись любовью под падающими сверху потоками воды. И чтобы не обидеть его, ей уже не в первый раз приходилось разыгрывать страсть. На самом же деле ей хотелось только одного – забраться в постель под одеяло и не видеть и не чувствовать никого и ничего.

Утром, за завтраком собралась вся компания. Оказалось, что за ночь она увеличилась; Юлия обнаружила, что прибыл Довгаль. При виде нее Виктор Аполлонович, склонил свою голову, украшенную большой поляной проплешины, и загадочно улыбнулся. Юлия тяжело вздохнула про себя, она была уверена, что он ни за что не пропустит возможности снова попытаться ее соблазнить. Даже немного интересно, какие аргументы он припас на этот раз.

Хотя они завтракали с Максимом за одним столом, Юлия видела, что мысленно муж находится не в ресторане, а на поле боя. На его лице гостило откровенно нетерпеливое выражение. Он быстро поел, поцеловал Юлию.

– Ты доедай, а я пойду готовиться. И обязательно приходи болеть. Сегодня матч-реванш. Между прочим, ты, наверное, не знаешь, команда победителей получит большой приз. Так что, нам есть за что воевать. Наше дело правое, победа будет за нами, – улыбнулся он.

Юлия проводила его глазами, затем обвела ими небольшой зал. Она знала, кого искала, но его не было. По-видимому, он уехал еще вчера вечером. Неужели он, в самом деле, приезжал только для того, чтобы поговорить с ней?

Закончив трапезу, она еще немного посидела за столом, потягивая легкое и очень приятное десертное вино. Ей не хотелось никуда идти. Но если она не появится на трибуне, Максим может обидеться. Он слишком серьезно относится к предстоящей игре. Вот только надо переодеться.

Юлия уже хотела выйти из своего номера, когда в дверь постучали. Она открыла и сразу пожалела, что поступила столь опрометчиво. По-видимому, эти чувства отразились на ее лице, потому что Довгаль внимательно посмотрел на нее.

– Вижу, что не ждали. А если ждали, то не меня, – почему-то радостно сказал он.

Юлия решила, что не стоит ни подтверждать, ни опровергать этот тезис.

– Я должна идти на стадион, там начинается игра.

– Я знаю, но поверьте, ничего не случится, если вы придете немного чуть позже, – Довгаль хихикнул.

– Мне кажется, что мы уже выясняли наши отношения. Зачем вы пришли?

– Хотя бы для того, чтобы полюбоваться вами. Вы знаете, что вы – царица?

– Мои родители самого что ни на есть плебейского происхождения. А прабабка вообще родилась крепостной. Так что, вы ошиблись дверью.

– Я говорю не о вашем происхождении. Какое мне до него дело? С вами тут никто не может сравниться.

– Даже ваша жена?

Юлия не без любопытства ждала ответа.

– Она очень красивая, но в вас есть то, чего в ней нет, – Довгаль задумался. – Вы – подлинная, а она искусственная, вы как две елки: одна привезена из леса, а другая – синтетическая из магазина. – Довгаль явно довольный своим сравнением, широко улыбнулся, обнажив белоснежный ряд зубов.

– Мне надо идти, – напомнила Юлия.

– Я же вам уже сказал, что ничего не случится, если мы еще немного поговорим. Впрочем, вы правы, муж не должен ничего подозревать. Никуда не уходите из дома в понедельник, я приеду к вам. Я заготовил для вас подарок. Такие подарки дарят только королевам. И то не всем. Но вы как раз из их числа.

Довгаль даже не счел необходимым завершить разговор вежливым «до свидания» и скрылся в коридоре. Юлия перевела дух и направилась на стадион.

«Война» уже началась. Две команды находились на исходных позициях и лишь изредка обменивались, словно приветствиями, автоматными очередями. Никто не отваживался идти в наступление. Юлия отыскала глазами мужа. Он сидел за укрытием, выставив в направлении «противника» автомат и внимательно наблюдал за действиями противостоящей армии.

Внезапно он что-то крикнул и его «войско» двинулось в «наступление». Он снова что-то сказал – и все залегли.

Только сейчас Юлия догадалась, что Максим выполняет роль командира. Насколько она понимала, до этого он был рядовым бойцом. Вот почему он проявлял такое нетерпение, все дело было в «повышении по службе», ему очень не терпелось проявить свои полеводческие таланты.

Она сидела на этот раз в первом ряду и хорошо видела его лицо. Он был настолько поглощен своими новыми обязанностями главнокомандующего, что не замечал ничего вокруг. Довгаль был прав, она действительно могла не приходить сюда, он бы все равно не заметил ее отсутствия.

Теперь Максим пытался разобраться в оперативной обстановке. Оценив ее, он приказал наступать одним из флангов, в то время как другой оставался на месте. Этим серьезным промахом главнокомандующего попыталась воспользоваться противная сторона, она тут же направила в образовавшийся у наступавших зазор свои войска. И тут-то проявился весь глубокий замысел полководца; контратака «противника» нарвалась на засаду. Сразу на форме нескольких бойцов появились пятна краски. Подняв вверх руку, они с грустью покинули поле боя.

Такая оплошность вызвала ярость у понесшей потери армии, и теперь «солдаты» уже открыто двинулись вперед. По всей линии фронта разгорелись локальные бои, у некоторых бойцов кончились боезаряды, и они стали использовать автоматы как дубинки. И через пару минут сражение превратилось в самую настоящую сечу.

Это было так неожиданно, что в первые мгновения никто даже не понял, что произошло. Юлия видела, как Максим схватился в рукопашную с каким-то верзилой; он был явно сильнее мужа, но тот не хотел отступать, и они колотили, как боксеры, друг друга кулаками. Судьи бросились разнимать дерущихся, но это оказалось им не под силу, и они обратились за подкреплением. Откуда-то появились крепкие парни, которые и положили конец потасовке.

У Максима из носа сочилась кровь, а под глазом набухал разноцветный синяк. Юлия обхватила мужа за талию, и подобно санитарке, уносящий с поле боя раненного бойца, потащила его в корпус.

Ей пришлось не легко, потому что Максим никак не мог успокоиться, воинственный дух все еще пылал в нем, и он несколько раз порывался вырваться из объятий жены, дабы отомстить обидчику. Юлии приходилось его успокаивать, но она видела, что он почти не слушал ее.

Наконец они оказались в своем номере. Юлия пошла за полотенцем, намочила его в холодной воде и осторожно приложила к глазу. Даже слабое прикосновение к нему вызвало у Максима боль.

– Ты видела, мы все же их победили, у них почти все выбиты, а у нас еще остались ребята. Я знаю этого верзилу, с кем мы поцапались, он один из лучших брокеров. Но я могу поставить вопрос на биржевом совете о его поведении; они вышвырнут его в два счета. У нас такие вещи не прощают.

– Какие вещи?

– Когда играют не по правилам. Мне пришлось обороняться. Но я тоже ему неплохо наподдавал, не только я приду на работу разукрашенным. Жаль, что нас разняли, я бы ему еще показал.

Еще никогда Юлия не слышала от Максима подобных воинственных речей. Она попыталась уложить его на кровать, но он был чересчур возбужден, чтобы лежать. Он вскочил и снова стал говорить о только что закончившимся бое.

Прошло полчаса, но к великому изумлению Юлии возбуждение у мужа почти не ослабло, он по-прежнему говорил только о завершившейся битве. Юлия чувствовала все большее раздражение, ей было неприятно слушать его бесконечную ругань, чувствовать, как идут от него волны злобы и ненависти. Кажется, эта странная игра становится едва ли не главным его удовольствием, ради которого ему даже не жалко своего расквашенного носа, который серьезно увеличился в размерах, приобретя сине-лиловый оттенок. Иногда взгляд мужа падал в зеркало, он морщился, но затем вновь забывал о своих увечьях и продолжал рассказ. Он напоминал ей ветерана войны, который в сотый раз вспоминает о былых сражениях, в которых принимал участие. Она помнила, что, когда училась в школе, к ним в класс периодически приходили эти люди. Но они были участниками настоящих битв, здесь же была только их странная имитация.

– Максим, может, тебе прилечь? – сказала она только для того, чтобы прервать нескончаемый поток его речи. – Мне кажется, это для тебя сейчас полезнее всего.

Муж посмотрел на нее, затем неохотно кивнул головой.

– Да, надо действительно отдохнуть. – Он потрогал свой лиловый нос. – Как в понедельник пойду с таким портретом на работу? – он усмехнулся. – Может, взять больничный?

– Посмотрим, у нас впереди еще целый день, будем надеяться, что опухоль спадет. Тебе не стоит так часто играть в пейнтбол.

Максим как-то странно посмотрел на нее, но ничего не сказал.

– Я, в самом деле, устал, – вдруг проговорил он, быстро разделся, юркнул под одеяло и буквально через несколько минут уже спал.

Юлия долго и внимательно разглядывала мужа, затем прошла в ванную, посмотрела в зеркало на себя и стерла ваткой с ресниц два крупных хрусталика слезинок.

Глава 14

В понедельник, проводив утром мужа на работу, Юлия сразу же прошла на кухню, достала из холодильника еду, завернула снедь в пакет и направилась в соседний дом. Как всегда, дверь в него была не заперта, она вошла в комнату, и ей показалось, что Мендель ждет ее появления. По крайней мере, что-то сразу же изменилось в его лице, когда она показалась на пороге.

– Я принесла вам еду, – объявила Юлия. – Скажите, только честно, сколько дней вы не ели до того, как упали в обморок?

– Три. Вернее, я ел, но мало.

– Вы считаете, что мудрец непременно должен умереть от голода?

– Нет, умирают от голода не мудрецы. Но мне не интересно заботится о себе. Это отнимает много сил и времени. Наголодавшись в войну и в первые годы после нее, я в какой-то период своей жизни был очень прожорливым. Я стал профессором, у меня было много денег. Конечно, не столько, сколько у вашего мужа, но вполне достаточно, и я набросился на еду, как хищный зверь на свою добычу. Вы даже не представляете, каким толстым я стал буквально за полгода. Пришлось покупать новые костюмы на три размера больше.

Юлия посмотрела на худое, полупрозрачное тело Менделя и недоверчиво покачала головой.

– Не могу в это поверить.

Мендель встал и достал с полки альбом с фотографиями. Он открыл одну из страниц и показал Юлии снимок. Она почувствовала самую настоящую оторопь; на фотографии стоял полный мужчина в дорогом костюме. И все же наиболее поразительным являлось не это, а выражение его лица; оно было невероятно знакомым Юлии. Несколько мгновений она не могла понять, откуда возникло это ощущение. И вдруг догадалась; такие же гримасы полного самодовольства были на лицах многих ее новых знакомых.

Невольно она сравнила лицо на фотографии с тем лицом, что было сейчас рядом с ней, и поразилась той пропасти, что разделила две ипостаси одного и того же человека.

– Да, таким я тоже был. И довольно долго. Жизненный успех едва не погубил меня, я начал забывать о тех уроках, которые я получил в детстве. Я превращался в часть того мира, который уничтожил моих родителей и всех жителей гетто.

– Но ведь их убили немцы. Разве мы все виноваты в том, что тогда случилось?

– Немцы, – резко поднял худые плечи вверх Мендель. – Причем, тут немцы? Разве важно в руках людей какой национальности находились автоматы? Разве евреев убивали только немцы? Их убивали все, кто мог убивать. А разве убивали только евреев? Убивали всех и все. А разве евреи никогда не убивали? Вы читали Тору? Евреи в ней все время сражаются, уничтожают им неугодных. Каждый народ, как и каждый человек, всю свою жизнь проводит в отвоевывании для себя жизненного пространства. Я никогда не считал немцев виновными в холокосте, это даже смешно. Просто темная сила сконцентрировалась тогда в них наиболее плотно. Она путешествует по векам и странам, от одной души к другой и никто не в состоянии предсказать, где появится она вновь. Может, здесь, а может за тысячу километров отсюда. Зло приходит к нам сотнями путей и тысячами троп. Обычно мы долго не замечаем, что оно уже в нас, а оно все нарастает и нарастает, как снежный ком. И вот однажды мы просыпаемся и оказываемся совсем в ином мире. По началу в это даже трудно поверить, все кажется невероятным. Соседи, которые недавно с тобой мило раскланивались, с которыми ты пил чай, и которых приглашал на свадьбу дочери, вдруг врываются в твой дом, крушат все в нем, а тебя тащат в гетто или тюрьму. Конечно, лишь в том случае, если не убивают прямо на месте.

– Но откуда все-таки появляется это зло? Только сначала поешьте, а потом отвечайте.

Мендель послушно взял из ее рук бутерброд и стал жевать. Он весь ушел в этот процесс настолько, что Юлии показалось, что он напрочь забыл о ее вопросе.

– Зло ниоткуда не появляется, оно всегда в нас, – вдруг проговорил он. – Это динамит и нужен только запал, чтобы он взорвался.

– Это я понимаю, – чуть нетерпеливо проговорила Юлия. – Меня интересует другое: вроде бы нормальный человек, и вдруг в один момент в нем просыпается зверь.

Мендель внимательно посмотрел на Юлию.

– Все дело в том, что зло очень активно в нас. В человеке добра больше, чем зла. Но добро лениво и пассивно, его надо долго и упорно пробуждать, отдавая ему всего себя без остатка. Зло же само выходит на поверхность. Для этого не нужно прилагать никаких усилий, достаточно только быть нейтральным, не противостоять ему – и вы окажетесь в его власти. Наши эмоции, чувства – все ведут прямой дорогой к злу. Достаточно, чтобы близкий вам человек сделал что-то не так, сказал то, что вам неприятно, – и вы уже готовы его уничтожить. Достаточно одного слова, одного жеста дабы появилось зло. Чтобы зло вас не победило, вы должны быть постоянно бдительны до тех пор, пока не изгоните его из своего сердца.

– А это возможно?

– Зло – порождение эго, а эго – порождение зла. Пока вас будут мучить желания, вы не избавитесь от него, зло будет вашим постоянным спутником всю жизнь. Это еще понял 2500 лет тому назад принц Гаутама, известный в народе как Будда, но почему-то это все еще неизвестно большинству людей, – насмешливо проговорил Мендель.

Юлия почувствовала, как краснеет.

– Я мало читала о буддизме. – Это было не совсем правдой, о буддизме она не читала практически ничего, если не считать нескольких поверхностных статей в случайно попавшихся ей в руки в журналах.

Мендель вместо ответа засунул в рот новый кусок колбасы.

– Даже если бы вы много читали о буддизме, не думаю, что это что-то бы изменило в вас. Я знал людей, которые отлично разбирались в буддизме, даже специализировались на нем. Но зла в них было ничуть не меньше, чем в тех, кто никогда даже не слышал, что существовал такой человек, как Будда.

– Это немного успокаивает, – проговорила Юлия. – Но что же нам в таком случае делать?

– Как вы думаете, если я вам скажу, что надо делать, вы начнете тут же избавляться от зла?

– Не уверена, – честно призналась Юлия. – Но я буду хотя бы вести себя осторожнее.

– Ваша осторожность ничего не изменит, со временем она начнет ослабевать. Потому что это не осторожность, а лишь попытка быть осторожной. Если вы будете подавлять зло, оно лишь будет концентрироваться в вас и ждать своего часа, чтобы однажды вылиться всей своей накопленной массой.

– Тогда я не представляю…

– Никогда не боритесь со своими недостатками, еще никто не выиграл эту борьбу. Никакую борьбу вообще нельзя выиграть, все борцы изначально проигравшие.

– Но тогда как…

– Если хотите побороть в себе зло и все, что ему сопутствует, не уничтожайте внутри себя низшее, воспитывайте в себе высшее. И тогда все мерзкое и отвратительное исчезнет само собой. Чтобы разогнать тьму, можно зажечь свечку; тогда появится маленький освещенный квадрат со всех сторон сжимаемый темнотой. И вам придется снова и снова зажигать свечи, чтобы сохранить и увеличить этот освещенный участочек. И на это уйдут многие годы, а вы будете все зажигать и зажигать свечи. А можно сразу включить мощный прожектор, и мрак мгновенно исчезнет. Человек все свои силы тратит на противоборство со своими недостатками. Чтобы победить обжорство, он истязает себя диетой пуще любого инквизитора, тратит на это многие месяцы. В результате этих титанических усилий, в конце концов, сбрасывает несколько килограмм. И ни на что иное сил у него больше не остается. Но при этом еще празднует победу над весом. – Мендель вдруг желчно рассмеялся. – Он полагает, что худой дурак выглядит лучше, нежели толстый. Когда я перестал мучиться стремлением к преуспеванию, я похудел без всяких усилий со своей стороны. Однажды я поймал себя на том, что меня больше не влечет искус чревоугодия. Я отказался от многих так называемых удовольствий – и это оказалось самым большим удовольствием – не испытывать потребностей в удовольствиях.

– До этого мне еще очень далеко, – вздохнула Юлия.

– На самом деле, все гораздо ближе, только мы этого не понимаем. Все находится внутри вас. Вам необходимо преодолеть совсем небольшое расстояние от одного своего «я» к другому, и вы поразитесь, как новый человек сильно в вас будет отличаться от старого. Мы все выбираем – от мужей до нижнего белья, не выбираем только одно – самих себя. Живем такими, какими стихийно сложились, хотя зачастую ненавидим собственную натуру. И пока мы не начнем выбирать самих себя, останемся дикарями. Все ваши знакомые – дикари, по большому счету они ничем не отличаются от тех людей, что бродили по земле пару миллионов лет назад. Только сменили костюмы, одели пиджаки и повязали галстуки. Но чтобы совершить такое великое преобразование, не надо ни ума, ни духовной работы. – Мендель усмехнулся.

– Я знаю, – сказала Юлия. – Я сама такая.

Он внимательно посмотрел на нее, и Юлии показалось, что что-то дрогнуло в его лице.

– Вы еще не знаете, какая вы, – сказал он. – Этого никто не знает, – подумав, добавил он.

– Доедайте завтрак, и я пойду. Ко мне должен приехать один из этих дикарей.

Юлия сидела в доме и ждала гостя в тоже время надеясь, что он так и не появится. Это самое лучшее, что он мог бы сделать для нее. Но она почему-то была уверена, что Довгаль приедет; он не из тех, кто уступает.

За окном заурчала машина, затем раздался звонок. Юлия вышла в сад, отворила ворота, затем молча пошла в дом. За ней бодро семенил на своих маленьких ножках Довгаль.

– Садитесь, Виктор Аполлонович, – предложила она.

Но он садиться не стал.

– Я хочу, чтобы вы поехали со мной. Вас ждет необычайный сюрприз.

– Я не желаю никуда ехать. Я просила вас не приезжать.

– Вы же знаете, я не могу этого сделать. Все, что угодно, кроме этого. – Довгаль двинулся в ее сторону, и Юлия на всякий случай встала. Он понял ее опасение.

– Успокойтесь, я не собираюсь вас насиловать, – усмехнулся он. – Добиваясь женщину, я использую совсем другие методы. Поверьте, они действуют гораздо надежнее. Прошу вас, отправимся со мной.

Юлия колебалась, ей было не очень приятно сознаваться себе, но она испытывала любопытство: какой подарок приготовил ей этот низкорослый, но очень состоятельный и настойчивый ловелас. В конце концов, она ничем не рискует, вряд ли он завезет ее в какой-нибудь притон и надругается там над ней. При всех его пороках на Синюю Бороду он не похож.

– К приезду мужа вы окажетесь дома и как обычно будете его встречать у дверей с хлебом и солью, – усмехнулся снова Довгаль. – Я вас уверяю, он сегодня приедет поздно, у него много работы.

– Это вы об этом позаботились?

– Я сделал это для вашего удобства, чтобы вам ничего бы не мешало.

– Хорошо, поедем, – решилась Юлия. – Но предупреждаю: для вас это будет напрасной поездкой.

– Ничего напрасного в жизни не бывает, – философски заметил Довгаль.

«Бывает», – возразила Юлия, но не вслух.

В машине их ждал шофер – парень с мощными плечами и бычьей шеей. По-видимому, по совместительству он выполнял почетную миссию телохранителя. Довгаль перехватил брошенный ею взгляд на охранника.

– Не волнуйтесь, – в очередной раз понял он ее. – Савелий абсолютно надежен, он умеет молчать как никто другой.

Юлия ничего не сказала, села на заднее сиденье, Довгаль примостился рядом с ней.

Машина быстро мчалась по шоссе. Сперва Юлия пыталась контролировать дорогу, но быстро потеряла ориентир, а потому решила: будь, что будет.

– До чего же вы все-таки прелестны, – сказал Довгаль. Юлия взглянула на него, но ничего не ответила. – Я знаю, что я некрасив. Но разве это для мужчины столь важно? В мужчине самое важное – его внутреннее значение. Прошу вас, оцените меня с этих позиций. Еще ни перед одной женщиной мне не хотелось так раскрыться, как перед вами. Вы имеете надо мной непонятную власть. Я хочу выполнять любой ваш каприз, быть таким, каким вы желаете меня видеть. Я хочу, чтобы вы увидели все, на что я способен. Будьте моей, вы не пожалеете об этом никогда.

Странно, думала Юлия, пока Довгаль уговаривал ее отдаться ему, нет сомнений, что он сильно преувеличивает свои достоинства, но он действительно обладает способностью проникать в ее мысли. Она еще ничего не произнесет вслух, а он уже отвечает ей. Он очень опытный и коварный, рассчитывает все свои ходы намного вперед, а вот она смутно представляет, как следует ей вести себя с ним. А потому ей необходимо быть особенно осторожной.

– Не понимаю, зачем я вам нужна, вокруг столько женщин, готовых примчаться к вам по первому вашему зову.

– Мне не нужны эти женщины, готовые, как вы говорите, прийти по первому зову. Есть множество случайных людей в нашей жизни. Но вы не случайны, я вас ждал всю жизнь.

– А ваша жена, тоже случайный человек?

– Я вам уже говорил об Анне, мой брак с ней – это одна из моих сделок. Не больше. Ее аристократический вид помогает мне в бизнесе, особенно с иностранными партнерами. Когда они видят ее, то сразу меняют ко мне свое отношение; я прямо читаю на их лицах, что муж такой женщины не может быть прохиндеем и заслуживает доверия.

– Интересно, что бы было написано на лицах иностранцев, если бы вашей женой была я?

– Вы – не для них, – решительно покачал головой Довгаль. – Анна – это видимость, это замечательно вылепленные лицо и тело. А ваша суть – внутри, там такие глубины, что мне хочется туда спускаться и спускаться.

– А вы не боитесь, что проникновение в мои глубины плохо кончится для меня? Я слышала про ваше хобби, вам нравится заводить детей.

Юлия увидела, как по его лицу поползла багровая полоса.

– Кто вам это сказал? – не скрывая раздражения, спросил он.

– Разве упомнишь? Все сплетничают друг о дружке.

– Даже если это случится, и вы родите от меня, я обеспечу вас и ребенка так, что вы до конца жизни не будете знать никаких проблем. Хотите я вам куплю дом в любом месте земного шара, где вы пожелаете?

– А на Луне вы не сможете?

Довгаль посмотрел на нее и отвернулся. Впрочем, для продолжения этого интересного разговора времени уже не оставалось, буквально через минуту машина остановилась. Шофер-телохранитель предупредительно открыл дверцу, Юлия вышла из лимузина и огляделась. К ее большому удивлению она находилась на аэродроме. Довгаль кивнул Юлии головой, и ей ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Он подвел ее к самолету, рядом с которым стоял молодой мужчина.

– Знакомьтесь, это Антонио, – представил его Довгаль. – Он инструктор, обучает людей летать вот на этих птичках. А вот этот самолет – ваш, – ласково потрепал он его за крыло.

– Что значит мой? – даже не поняла сразу Юлия.

Довгаль чуть удивленно посмотрел на нее.

– Ваш – это значит ваш, он оформлен на ваше имя, вы его владелец.

– Я владелец этого самолета?!

– Да, я купил его для вас, это и есть тот самый сюрприз.

Несколько мгновений Юлия пребывала в ступоре, с большим трудом собирая в один ряд разлетевшиеся от неожиданности мысли.

– Я не приму от вас такого подарка. Это ваш самолет.

– Он никак не может быть моим, – снисходительно улыбнулся Довгаль, – он оформлен на ваше имя. Вы его хозяйка.

– В таком случае, я прошу взять его обратно у меня. Я отказываюсь от этой собственности.

– Это ваша собственность и вы вправе поступать с ней как вам заблагорассудится. Но в любом случае, назад я самолет не приму. И все же советую, слетайте хотя бы на нем один разочек. Антонио – лучший инструктор, бывший военный ас. Правда?

– Да, я служил в военной авиации, – впервые подал голос Антонио.

Юлия заколебалась. Она еще никогда не летала на таком маленьком самолетике, до сих пор она поднималась в небо только на больших авиалайнерах. Кроме того, что самолетик был маленьким, был еще и очень красивым, и ей действительно хотелось полетать на нем.

Довгаль в очередной раз уловил ее настроение.

– Самолет готов к полету? – спросил он инструктора.

– Готов.

– Садитесь, Юлия, вы убедитесь, что это захватывающее ощущение. Антонио обещал, что через полгода вы сами станете отличным пилотом и будете самостоятельно летать на нем.

– Хорошо, – решилась Юлия, – один раз я взлечу, но затем вы заберете самолет. Если надо подписать необходимые бумаги, я подпишу.

– Не спешите с решением, – сказал Довгаль, и его глаза странно засияли. – Залезайте в самолет.

– Сперва надо бы пройти медкомиссию, – начал бы Антонио, но Довгаль сурово посмотрел на него.

– Не волнуйтесь, я все устрою. А что касается здоровья вашей пассажирки, то оно у нее превосходное. Это ведь так?

Юлия рассеяно кивнула головой, все ее мысли были заняты предстоящим полетом.

Антонио помог ей взобраться в самолет, затем занял место пилота. Зажужжал мотор, и машина побежала к взлетной полосе.

Они уже несколько минут парили над землей, постепенно набирая высоту. Словно иголка ткань, легко пронзили негустые низкие облака и заскользили по изумительной лазури неба. Юлия посматривала на своего инструктора, пытаясь по его виду определить, как проходит полет, но, судя по его спокойному лицу, все протекало нормально.

– А почему вас зовут так странно, Антонио? Вы итальянец? – задала она мучивший ее вопрос.

– Так в шутку прозвали меня друзья. Родители же дали мне имя Антон. – Он повернул голову и посмотрел на нее. – Вам нравится летать?

– Очень, – абсолютно искренне ответила она. Переполнявшие ее чувства было трудно точно выразить словами, но ближе всего им отвечало слово «восторг». Ничего подобного в своей жизни она не испытывала.

– Неужели я тоже смогла бы научиться водить самолет?

– Почему бы и нет? Если у вас возникнет подлинное желание, то научитесь. Вы далеко не первая женщина, которая обучается этому искусству.

– Я еще не обучаюсь, – поправила она его. – Вас удивил наш разговор?

– Это не мое дело. Мне платят за то, чтобы я обучал вас управлять самолетом.

– Вам платят? Ах да, ну конечно. А могу я узнать, много ли вам платят?

Антонио снова взглянул на свою пассажирку.

– Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос.

– Понимаю. Скорее всего, немало. И вам бы не хотелось терять такую выгодную ученицу.

Хотя ответа не последовало, молчание было вполне красноречивым.

– Хотите дам совет? – вдруг проговорил инструктор, – плюньте на все и научитесь управлять самолетом. Если у вас получится, вы до конца жизни будете чувствовать себя другим человеком. А это стоит многого.

Юлия с интересом взглянула на него, его слова прозвучали для нее немного неожиданно.

– Что вы имеете в виду?

Она заметила, как он слегка пожал плечами.

– Это трудно объяснить, но просто когда ты запросто можешь сам подняться в небо, то чувствуешь себя как-то иначе, не так как все. Как будто у тебя есть то, чего нет у других. Представьте, что вы родились на свет с крыльями.

– Кажется, я понимаю вас, – задумчиво сказала она. – И все же мне, к большому сожалению, придется отказаться от ваших уроков. Хотя я хотела бы их получить. Но, поверьте, так складываются обстоятельства. Я не могу позволить себе это.

Она видела, что это сообщение отнюдь не обрадовало его, и ей даже стало жалко летчика. Хотя они знакомы всего полчаса, она испытывала к нему труднообъяснимую симпатию. Если бы они повстречались в другое время и при других обстоятельствах, то кто знает, какие отношения могли бы сложиться между ними? В этой же ситуации этот первый совместный полет должен стать для них и последним. Юлия даже вздохнула; а так было бы здорово научиться порхать над землей, обрести крылья.

– Хотите подержать штурвал? – неожиданно предложил Антонио.

– А не опасно?

– Я же тут. Только держите его прямо и спокойно, не дергайте.

Юлии пришлось изогнуться, чтобы обхватить ладонями штурвал. Ее лицо оказалось так близко от лица Антонио, что она чувствовала его немного учащенное дыхание на своей щеке. Если бы она согласилась брать его уроки, еще неизвестно, в какой полет они бы однажды отправились с ним, подумала Юлия.

Самолет совершил посадку, Антонио помог ей вылезти из кабины. Юлия увидела, как к ним быстро, почти бегом, направляется Довгаль. Видеть его таким спешащим было довольно странно, до сих пор Юлии казалось, что он все делал неторопливо, с расстановкой, тщательно продумывая каждый шаг.

– Ну как, вам понравилось? – спросил он, тяжело дыша.

– Очень.

– Тогда этот самолет ваш.

Юлия отрицательно покачала головой.

– Я уже вам все сказала.

– Но почему? Этот подарок вас ни к чему не обязывает.

– Нет.

– В конце концов, как бы вы не решили, этот самолет останется вашей собственностью. Антонио заплачено за полгода вперед, в любой момент вы можете сюда приходить, он будет вас обучать. А теперь, извините, мне надо срочно ехать по делам. Через 10 минут за вами приедет машина и отвезет туда, куда вы укажите.

Довгаль взмахнул рукой и через полминуты рядом с ним затормозил «Мерседес» с Савелием за рулем.

– До свидания, мы очень скоро увидимся, – пообещал Довгаль перед тем, как укатить.

Антонио молча наблюдал за происходящей сценой, его руки лежали в карманах комбинезона и всем своим видом он демонстрировал полное равнодушие к тому, что видят его глаза.

– Даже не знаю, что делать, – сказала Юлия.

– Я не вмешиваюсь в чужие дела. Вот мой телефон, – протянул он ей визитку, – когда захотите брать уроки, предварительно позвоните мне, чтобы я ничем не занимал это время.

Юлия положила визитку в карман.

– Сожалею, но уроки мне брать не придется. По этому вы можете чувствовать себя спокойно.

Антонио уже знакомым ей жестом слегка приподнял свои плечи. В это мгновение показалась машина, которая затормозила рядом с Юлией. Из нее вышел пожилой шофер.

– Мне приказано вас отвезти, куда вы скажете, – сказал он.

– Еще раз извините, что так получилось, – проговорила Юлия и протянула Антонио руку. Тот после короткого колебания несильно и, как ей показалось, нежно пожал ее.

Когда машина отъехала на несколько метров, Юлия повернулась и поглядела на инструктора. Тот смотрел ей вслед. Внезапно к ней пришла одна необычная мысль, и ей вдруг почему-то сразу же сделалось тепло и радостно.

Глава 15

Семейный ужин протекал как обычно, Максим рассказывал о том, что произошло с ним за день, расспрашивал, как провела она время без него. Юлия не стала рассказывать о полученном нежданном подарке, вряд ли это приобретение их семьи могло доставить большую радость мужу. В конце концов, она не сделала ничего предосудительного – всего лишь полетала полчаса над землей, а если кто-то вбил в себе в голову добиваться таким образом ее благосклонности, это его личное дело; запретить она этого не может. Но Юлия видела, что какая-то мысль не дает покоя Максиму, несколько раз ей казалось, что он вот-вот выскажет ее вслух, но он почему-то не решался. Наконец, она разлила чай, Максим как-то странно взглянул на нее, и она шестым чувством поняла: сейчас он скажет. И он действительно сказал, хотя то, что он произнес, удивило ее своей неожиданностью.

– Знаешь, что я хотел бы тут у нас сотворить? – Максим сделал паузу и посмотрел на нее. – Как ты отнесешься к тому, если мы тут у нас оборудуем площадку для пейнтбола?

– Для пейнтбола?! – не сдержала Юлия своего изумления.

– Но почему бы и нет?! Я здесь разговаривал кое с кем, тут в поселке есть желающие играть в пейнтбол. Вполне можно набрать пару команд.

– Но Максим… – Она поймала себя на том, что не знает, что сказать. – Но у нас нет места, у нас совсем маленький участочек. Где ты будешь строить площадку для пейнтбола? Придется вырубать все деревья.

Максим быстро взглянул на нее и отвел глаза.

– Я думал об этом. Знаешь, какая у меня появилась идея, а почему бы нам не купить участок у этого еврейчика? Зачем он ему? Я все осмотрел, там сплошное запустение. Если он пожелает, мы найдем ему отличную квартиру в городе, таким как он, одиноким людям, там гораздо удобнее.

– Но я не слышала, чтобы он собирался продавать свой дом.

– До сих пор не собирался, а сейчас может собраться.

– Почему ты так уверен?

– Я не уверен, я просто предполагаю. Многое зависит от того, кто ему это предложит. Ты же дружишь с ним, уговори его. И нам, и ему будет хорошо. Он же, кажется, выступает за то, чтобы все помогали друг другу. Вот и поможем: он – нам, мы – ему.

– Я не буду этого делать. Мне это не нравится.

– Но почему? – Максим вдруг начал сердиться. – Я не понимаю, зачем ему дом? Это какая-то глупая прихоть.

– А у тебя не прихоть?

Юлия увидела, что после ее слов Максим оказался в некотором замешательстве.

– Пейнтбол – это хорошее занятие, очень полезное для здоровья. А что он там сидит в своем полусгнившем срубе? Я тебя очень прошу, поговори с ним. Я видел, как он тебя слушает. Просто как дочь.

– Он слишком умен, чтобы слушать мои глупости.

– Умен, не умен, какая к черту разница? Надо чтобы он убрался отсюда. Он нам мешает.

– Мне – нет.

Теперь Максим едва сдерживал себя.

– Тебя просто заклинило на нем. Я к тебе почти никогда не обращаюсь за помощью, все делаю сам, один раз о чем-то попросил, а ты не хочешь помочь.

Юлия не могла не отметить, что в словах мужа есть свой островок правоты.

– Я всегда готова тебе помочь, ты это прекрасно знаешь.

Максим почувствовал, что перегнул палку и обидел жену. Он взял ее ладонь в свою.

– Извини, малыш, я погорячился. Но я действительно не понимаю, почему он тут живет. За участок можно выручить неплохие бабки, так давай поможем ему разбогатеть. Есть люди, которые по складу своего характера или ума, не могут понять, что им выгодно. Они просто не знают или не думают об этом. Так надо ему объяснить, что он получит, если продаст землю и дом.

А может, Максим прав, подумала Юлия, он же голодает, а она не может же всю жизнь носить ему по утрам бутерброды с колбасой и сыром, который, как она заметила, он любит особенно сильно. А так у него будут деньги и он, по крайней мере, станет нормально питаться и работать без помех над своей книгой. Попытаться с ним поговорить? И все же Юлия не была уверена в правильности своих выводов; что-то мешало ей их безоговорочно принять. Однако Максим заметил перелом в настроении жены и усилил нажим.

– Я тебе обещаю, что мы подберем ему такую квартиру, какую он пожелает. Вот увидишь, он будет доволен. Его нужно только подтолкнуть, чтобы от всемирных проблем его мысли переместились на обустройство собственного бытия.

– Последнее его интересует меньше всего, – заметила Юлия.

– Такое случается только с сумасшедшими, а он все же не сумасшедший, хотя порой кажется хуже их. – Увидев, что по лицу жены пробежала тень, Максим зашел с другой стороны. – Даже если он переедет в город, это не помешает тебе навещать его. Сядешь в машину – и через полчасика у него. Ну, так как, ты поговоришь с ним?

– Хорошо, – сказала Юлия с таким чувством, будто наступила на что-то ей очень дорогое, – я попробую. Но боюсь, что ничего не получится.

– Если ты просто скажешь ему: мы хотим купить ваш участок, я не сомневаюсь, что он откажется. Нужно найти к нему подход, рассказать о всех выгодах этого дела. Ты же это умеешь.

– С чего ты взял?

– А разве ты не покоряешь всех, с кем знакомишься?

Взгляд Максима заскользил по ней, и Юлия почувствовала, что краснеет. Уж не проведал ли он что-либо об ухаживаниях за ней этого мерзкого Довгаля? Как хорошо, что между ними ничего нет, и ничего не будет.

– Не понимаю, с чего ты взял?

– Я же пока не слепой. И, кроме того, сужу по себе. Иногда, я думаю: как здорово, что я на тебе женился.

– Только иногда, – засмеялась Юлия.

– Иногда – это на самом деле довольно часто. Это из-за этой дурацкой работы, за целый день нет ни свободной минутки. Но знаешь, когда она выпадает, я думаю только о тебе.

– А сегодня думал?

– Думал.

– И что думал?

– Мысленно я занимался с тобой любовью.

Этой ночью они долго занимались любовью. Юлия боялась, что она не будет испытывать наслаждения, как это случилось в загородном клубе, но на этот раз все было в порядке; муж показал себя замечательным любовником, и она то и дело поднималась на пик экстаза. Заснули они утомленные, тесно переплетя, словно лианы в джунглях, руки и ноги.

Но утром, когда Максим уехал и она снова осталась одна, у нее снова испортилось настроение. Предстоящий разговор с Менделем не радовал ее. Как он отнесется к этому неожиданному предложению, не выставит ли ее просто за дверь? Юлия подумала о том, что он уже, наверное, ждет ее, кажется, у них уже стали традицией их ежеутренние встречи.

Она сделала бутерброды с колбасой и сыром и направилась в соседний дом. По его лицу она сразу поняла: он действительно ждал ее появления.

– Как идет ваша работа над книгой? – Она не знала, как начать этот неприятный разговор, и подсознательно оттягивала его.

– Вчера я отлично поработал, написал аж двенадцать страниц текста своим неразборчивым, но зато убористым почерком. Такого со мной давно не случалось. – Мендель довольно засмеялся мелким старческим смехом. – Это благодаря вам, вы благотворно действуете на мою нервную систему.

– Это просто от того, что вы нормально поели.

– Ерунда, – решительно отмел он столь прозаическое объяснение, – вы из тех людей, которые помогают другим только одним своим присутствием рядом.

– Вот не ведала о таких своих волшебных качествах, – улыбнулась, впрочем, не без кислинки, Юлия.

– Да, да, – убежденно проговорил Мендель. – Я вам говорил, что вы еще очень плохо знаете себя. А не знать себя – это то же самое, что ничего не знать.

– Я охотно подтверждаю, что ничего не знаю.

– Вы совсем как Сократ, он тоже любил повторять, что знает лишь то, что ничего не знает.

– Вот видите, у меня были предшественники. Это радует, так как помогает чувствовать себя не такой одинокой, – пошутила Юлия.

– Его незнание было совсем иным, – серьезно произнес Мендель, – он пришел к этому выводу благодаря бесконечному процессу познания. Вы же просто не желаете ни о чем знать. Его незнание было божественно, ваше – просто проявление элементарного невежества.

– Пусть так. И все же странно: всю жизнь познавать и, в конце концов, остаться ни с чем.

– Это неправда, он вовсе не остался ни с чем, это другие остались ни с чем со своими кучами ненужных знаний. Он же постиг главное: познание делает нас иным, оно наполняет нас глубоким смыслом, светом преображения. Разве дело в тех выводах или знаниях, к которым мы приходим? Какой смысл в знании, если оно не меняет ни человека, ни мир, в котором он живет? Чем мерзавец, знающий много лучше мерзавца, не знающего ничего? Более того, первый гораздо опаснее. Знание дает силу, способность манипулировать другими. Не случайно в древности старались скрыть от непросветленных самые сокровенные тайны. Тогда понимали, какую опасность таят знания, попавшие к тем, кто не готов использовать их для благих целей. Представьте, если бы Гитлер овладел секретом изготовления атомной бомбы, как вы думаете, сидели мы сейчас с вами в этом доме?

– Скорее всего, нет. Между прочим, я хотела поговорить с вами о вашем доме. – Юлии показалось, что во взгляде ее собеседника промелькнула настороженность. Может, не стоит и начинать этот разговор?

– О моем доме? Неужели он еще может представлять какой-то интерес? Было время, когда его хотели многие купить, предлагали немалые деньги.

– Михаил Моисеевич, мы бы тоже хотели купить ваш дом и участок. А вам подберем отличную квартиру. И, кроме того, у вас останутся еще деньги, чтобы жить безбедно.

– Любопытно, любопытно, – пробормотал Мендель, – значит, вы хотите купить мой участок. Но зачем? У вас и свой – немаленький. Впрочем, человеку свойственно расширяться. Он должен все время куда-то двигаться. Единицы двигаются вглубь, все остальные – вширь. Чем больше человек имеет, тем более значительным он сам себе кажется. Поэтому расширяться любой ценой – вот его главная задача.

У Юлии возникло ощущение, что Мендель совершенно забыл о ее присутствии и разговаривает сейчас сам с собой. Внезапно он сел за стол и стал что-то писать. Это продолжалось минут двадцать, не меньше, все это время Юлия тихо сидела на диване, покорно дожидаясь, когда о ней вспомнят. Наконец, Мендель оторвал голову от письменного стола и посмотрел на нее.

– Хотите послушать то, что я написал? Я вам прочту не все, всего несколько фраз. «Человек обречен постоянно двигаться, его природа не терпит неподвижности. От выбора направления движения зависит выбор его судьбы. Подавляющее большинство человечества движется вширь; квартиры и дома все больших размеров, больше денег на счете, выше должность, больше любовниц и больше побед на поле боя. Такое движение необходимо для того, чтобы всю жизнь стоять на месте. Самые инертные люди – это люди энергичные, она постоянно в пути, к ним даже не приходит мысль, что они понятия не имеют, куда и зачем идут. А чтобы не дай Бог этот вопрос не проник им в голову, они не позволяют себе останавливаться ни на минуту. Легче отправиться прямо в пасть льву нежели позволить однажды сомнению проникнуть в их души». – Мендель так же внезапно как начал чтение, его и прекратил. – Нет, это не ваша идея, – вдруг задумчиво произнес он, – это вас подослал ваш супруг.

Юлия кивнула головой.

– А позвольте полюбопытствовать, что вы намереваетесь построить на месте моего дома? Ведь не собираетесь вы его превращать в мой музей? А ни на что иное он больше не пригоден.

– Максим хочет построить тут площадку для пейнтбола, – призналась Юлия.

– Никогда не слышал о пейнтболе. Что это такое, вы мне можете объяснить?

– Это игра – имитация военных действий. Игрокам дают автоматы, которые стреляют шариками, они на одежде оставляют пятно от краски. В кого попали, тот убит.

– Любопытно, хотелось бы как-нибудь понаблюдать. Полагаю из этого зрелища можно почерпнуть немало интересного. Вы наблюдали?

– Да. Мне не нравится эта игра.

– На самом деле ни что так не сильно в человеке, как стремление убивать себе подобных. Но так как непосредственное убийство современным обществом в целом осуждается, оно разработало миллион способов как убивать, не убивая. Это один из них, так сказать суррогатное убийство. Вы не боитесь жить с человеком, которого увлекают такие игры?

– Вы полагаете, что в моем муже дремлет потенциальный убийца?

– По большому счету, он дремлет практически в каждом, но ваш муж близко подошел к тому, чтобы разбудить в себе убийцу.

– Он добрый и чуткий человек, – бросилась Юлия на защиту мужа.

– Человек может быть добрым и чутким и при этом быть убийцей. Человек так широк и глубок, что в нем возможны любые, самые, казалось бы, немыслимые сочетания. Мудрец способен вести себя во многих случаях, как глупец, муж может любить жену и ходить к проституткам. Все, что хотите.

– К Максиму это не относится, – только из чистого упрямства возразила Юлия, на самом деле она даже не сомневаюсь в правоте Менделя. – Так что вы скажете о нашем предложении? – Внезапно ей захотелось, чтобы Мендель принял бы его, и она бы навсегда избавилась от этого человека.

– Вы хотите, чтобы я его принял? – он пристально посмотрел на нее.

– Но причем тут мое желание, это же ваш дом. Вы должны поступить так, как сочтете для себя наиболее правильным, – слукавила Юлия.

– Вы не искренни со мной. Очень жаль. А мне казалось, что между нами установились доверительные отношения. Вы слишком сроднились со своей средой, у вас вырабатывается привычка лгать, причем, лгать всегда, даже тогда, когда ситуация этого не требует. Хотя вы этого, может быть, и не замечаете.

Юлия поняла, что больше на сегодня разговаривать не о чем, она встала и вышла из комнаты. Придя к себе домой, она села на диван и несколько минут сидела неподвижно. В какое глупое положение она угодила, ведь знала же, что из этого разговора ничего путного не выйдет. Этот Мендель живет по каким-то своим законам, он скорее умрет от голода или другой напасти, чем отступит от них.

Зазвонил телефон. Юлия сняла трубку и узнала голос Анны Владимировны. Та просила ее немедленно поехать к Лукомскому и отобрать картины для выставки, которая должна открыться уже через несколько дней.

Автомобиль Юлии приближался к городу, и чем она оказывалась ближе к нему, тем большую неуверенность она чувствовала. Эта поездка к Лукомскому беспокоила ее, она отдавала себе отчет, что только при одном воспоминании о нем у нее начинается учащенное сердцебиение. Она совершает ошибку, что едет к этому человеку. И хотя эта мысль постоянно преследовала ее, машина продолжала двигаться в прежнем направлении.

Лукомский явно ждал ее с большим нетерпением. Он долго не отпускал руки молодой женщины, и Юлии пришлось выдернуть ее из его ладони, как розетку из штепселя. Их взгляды соприкоснулись, и она почувствовала, как обдало ее жаром. То, что она испытывала к этому человеку, не было похоже на любовь, но при этом он волновал ее как никто другой. Казалось, все ее женское естество стремилось к нему, как металл к магниту.

– Я отобрал работы для выставки, – сказал он. – Теперь все зависит от вас.

– Я напрасно согласилась играть роль судьи. Она превышает мои возможности.

– Вы не правы, у вас великолепный взгляд, вы сразу чувствуете, чего стоит каждая вещь. Вы – врожденный ценитель искусства. Хотите посмотреть мои самые последние работы?

Лукомский подвел ее к небольшой выставке из нескольких картин. Юлия сразу обратила внимание на одну из них; на полотне была изображена молодая женщина, в которой она без труда узнала себя. Эта изображенная Юлия бежала по тропинке, ее короткое платье вилось вокруг ног. Рядом росли деревья, протекал прозрачный ручей, над головой в чистом голубом небе восходило солнце, знаменуя начало прекрасного дня. И внезапно дорога обрывалась у мрачного глубокого ущелья, на дне которого корчились фигуры угодивших в него людей. Контраст между двумя частями картины был такой разительный, такой страшный, что Юлии стало не по себе.

– Что вы думаете об этой картине? Я закончил ее буквально за десять минут до вашего появления здесь.

– Вы полагаете, что жизнь человека непременно обрывается в ущелье? Но что оно символизирует? Смерть?

– Нет, это вовсе не смерть, – живо возразил Лукомский. – Это продолжение жизни, каждый из нас падает в свое ущелье. Жизнь – это и есть ущелье. Разве вы не ощущаете, что жизнь – это не что иное как пропасть, из которой невозможно выбраться? На самом деле мы не живем, мы в нее падаем.

– А вам не кажется, что вы упиваетесь своей мрачностью и безысходностью?

– Это мрачность и безысходность упиваются мною. Я лишь изображаю жизнь такой, какой она предстает во мне.

– Вы сами искусственно вызываете эти видения. У меня такое чувство, что вы призываете к себе дьявола. А когда он приходит, то выражаете недовольство этим. Я ни разу не видела вас улыбающимся, вы вечно хмуры и чем-то недовольны. Если все время уверять, что все вокруг – сплошная темень, то, в конце концов, внутри вас тоже будет царить только темнота. Скажите, неужели вам никогда не бывает смешно?

– Над чем смеяться? Когда люди смеются, они не понимают, что всегда смеются над собой, над своей глупостью, скудоумностью. Я смотрю на людей и постоянно думаю: неужели они не понимают, какие они все идиоты, как убоги и ничтожны, как, в конце концов, некрасивы, безобразны? Я даже не говорю про их тела, посмотрите, как ужасно все одеваются. Даже те, кто тратят на одежду огромные деньги, кто выбирает лучших модельеров. Безвкусица, мир – это царство безвкусицы.

– Я так полагаю, что эти слова в полной мере относятся и ко мне тоже…

Она встретилась с горящим взглядом Лукомского.

– Вы – исключение. Вы и я – исключения, мы оба не принадлежим этому миру. Мы – чужие в нем. Мы с вами подобны двум святым, попавшим в шайку разбойников. Разве вы это не ощущаете каждую минуту?

– Каждую минуту – нет, – попыталась пошутить Юлия. Она вдруг почувствовала, что ее бьет мелкая дрожь. Чтобы Лукомский не заметил ее состояния, она немного отодвинулась от него. Но он не дал ей отдалиться, тут же шагнул вслед за ней.

– Те, кто чувствуют одинаково, должны быть вместе. Это высший закон мироздания! Нас очень мало, но мы существуем. Пусть все остальные упиваются этим миром, его убогими дарами, мы презираем и отвергаем его. – Лукомский повернулся к расставленным полотнам. – Разве вы не поняли, что с тех пор, как я увидел вас, я в каждой своей картине зову вас к себе? Будьте со мной, забудьте обо всех этих жалких созданиях, пусть они копошатся на своих убогих делянках. Юлия, вы так прекрасны.

Внезапно руки Лукомского властно вдавились в ее плечи, а его губы оказались совсем близко от ее рта. Никогда она еще не испытывала такой сладости от поцелуя, горячая волна родилась внизу живота и стремительно стала подниматься вверх по протокам тела. Она ощутила его ищущие ладони на своих бедрах, они явно собиралась проникнуть под юбку.

– Нет! – вдруг яростно закричала она и так сильно оттолкнула Лукомского, что он не устоял на ногах и повалился на одну из своих картин. На его лице сначала появилось изумление, потом – гнев. Он встал и бросился на нее. Между ними завязалась борьба. По напору, с которым он ее атаковал, Юлия понимала, что он собирается овладеть ею любой ценой. Но это и придавало силы ее сопротивлению, ей удалось вырваться из его объятий, и теперь они носились по мастерской. Она ловко маневрировала между полотнами и мебелью, и преследователь никак не мог ее поймать. Он был слишком крупным мужчиной, и ему недоставало проворности.

Так они бегали уже минуты три, и Юлия стала немного уставать. Кроме того, она помнила, что когда вошла в мастерскую, Лукомский запер дверь на ключ. А это значило, что убежать из помещения ей все равно не удастся, и рано или поздно она снова окажется зажатой в сильных лапах художника.

– Послушайте, давайте прекратим эту игру в догонялки и поговорим спокойно, – на бегу предложила она.

– Вы будете моей, – тоже на бегу крикнул он.

– Это глупо, так женщин не соблазняют. Еще пять минут назад вы мне нравились, и я хотела вас, теперь же я испытываю к вам совсем другие чувства. Вот и все, что вы добились такими действиями.

По-видимому, последние слова все же докатились до сознания Лукомского, совершив в нем небольшой переворот; он остановился и хмуро посмотрел на нее.

Юлия тоже замерла на максимально отдаленном от него расстоянии.

– Вы успокоились? Я могу чувствовать себя в безопасности?

Лукомский неохотно кивнул головой. Он подошел к шкафу, достал оттуда бутылку коньяка и стакан и выпил.

– Хотите? – предложил он.

– Я за рулем, – нашла она убедительный довод для отказа.

– Тем необходимее вам выпить, – усмехнулся он.

– Вы чуть не изнасиловали женщину, – сказала Юлия, по-прежнему держа безопасную дистанцию. – Вас бы потом замучила совесть.

– Совесть… Вот уж никогда не имел с ней никаких проблем. – Он усмехнулся. – Разве вы не понимаете, что я вас люблю? А вы любите меня.

– Я вас не люблю, хотя я действительно чувствую к вам нечто странное. Вы меня притягиваете и отталкиваете. Вы – опасный человек и прежде всего для самого себя. Мне иногда кажется, что вы себя ненавидите и переносите эту ненависть на других. Но я не понимаю, почему?

– Почему?! – лицо Лукомского от обуреваемых им чувств покрылось красными пятнами. – А как вы думаете?

– Я не знаю.

– Я ненавижу себя за то, что чувствую, что похож на них. Эти люди, да разве вы не видите, что в них нет ничего человеческого? Их лица на самом деле маски, их слова – школьные тексты, которые они когда-то заучили, их желания примитивны, как палки. Я ненавижу себя за то, что презираю их и в тоже время хочу добиться у них успеха. Мне нужны их аплодисменты, мне нужны их деньги. Мне приятно, когда я вижу на стенах их безвкусных кабинетов свои картины. Хотя я знаю, им глубоко плевать на них. И только с вами я могу быть другим, только вам я могу сказать это. Будьте моей, умоляю. Хотите, я встану на колени?

– Не надо! – поспешно воскликнула Юлия, но Лукомский уже опустился на колени и теперь снизу смотрел на нее.

– Встаньте, это все равно ничего не изменит.

Но Лукомский явно не хотел менять позу, он продолжал смотреть на нее, и Юлия чувствовала себя очень неловко – еще никогда мужчина не стоял перед ней на коленях. Ей хотелось как можно скорее уйти отсюда.

– Вы приписываете мне качества, которыми я не обладаю, – сказала она. – Я ничем не отличаюсь от других, я не менее чем они невежественна и своекорыстна.

– Нет, я знаю, это не так, – возразил Лукомский, не меняя коленопреклоненной позиции. – Это все наносное. Вы специально наговариваете на себя, чтобы было спокойнее жить. Это всего лишь защита.

– Не понимаю, откуда вы взяли, что я такая?

– Я рисовал ваш портрет. Я всегда чувствую человека, чей портрет я рисую. Я вас люблю. Я еще никого никогда не любил.

– Этого не может быть.

– То было совсем другое.

– Ну, хорошо, все равно вы должны понимать: я замужем, я не хочу изменять мужу, я люблю его.

– Его нельзя любить.

– Нельзя любить Максима?!

– Максима и всех остальных.

– Почему нельзя?

– Нельзя любить то, чего нет.

– Что значит нет?

– Вы отлично понимаете меня, на самом деле их просто не существует, это не более чем мошки, которые вьются вокруг лампочки, которую кто-то неизвестно зачем зажег. Разве вы можете любить мошек?

– Ну, если уж любить, то любить надо всех, – усмехнулась неожиданно для себя Юлия. – Но я так понимаю, что вы мошкой себя не считаете? И, пожалуйста, встаньте с колен, мне так неудобно разговаривать с вами.

Лукомский послушно вновь принял более привычное для себя вертикальное положение. Затем сел на диван. В его руках снова оказались бутылка и стакан.

– Вы будете сожалеть о своем поступке, – сказал он.

– Почему вы так думаете?

– Мы призваны спасти друг друга.

– Спасти от кого?

– Разве вы не понимаете?! От самих себя. Ведь вы боитесь долго оставаться в одиночестве?

– Иногда да.

– Поверьте, этот страх в вас будет усиливаться. Я через это уже прошел. Я могу рисовать. А как вы будете убегать от самой себя?

Юлия неопределенно пожала плечами. Она тоже задавала себе этот вопрос, может быть только не в столь категоричной форме.

– Я что-нибудь придумаю.

Лукомский усмехнулся. Он выглядел каким-то понурым, и Юлия с удивлением поймала себя на том, что ей даже немного жалко его. Вот уж воистину неисповедимо женское сердце.

– Нам нужно отобрать картины, – сказала она.

Лукомский как-то мутно взглянул на нее и махнул рукой.

– Какая разница?! Они проглотят все. Главное, чтобы им указали, чем надо восхищаться.

– Тогда я пойду. Вы не откроете дверь? – с некоторой опаской сказала она.

Лукомский достал ключ из кармана и протянул его ей.

– Откройте сами.

Юлия поспешно отворила дверь, но перед уходом бросила на художника прощальный взгляд. Лукомский смотрел на нее, в руке у него был зажат стакан, в котором плескался коньяк.

Глава 16

Это была странная мысль, но Юлия никак не могла избавиться от нее. Юлия ехала домой, и она, словно назойливая муха, постоянно жужжала в голове: ее брак с Максимом на грани распада.

Она не могла понять, почему то, что случилось в мастерской художника, привело ее к этому убеждению. У нее с Максимом не было ни ссор, ни каких-то других противоречий. Да, она едва не изменила ему, но в последний миг смогла пересилить себя, оттолкнуть змея искусителя. А потому она вправе считать, что ничего плохого не произошло. И все же она не могла отделаться от ощущения, что ее супружеской жизни угрожает серьезная опасность.

Пока не поздно, надо исправлять положение, думала она. Но как? Распад ее семейной жизни происходит на таком тонком уровне, что она сама не в состоянии понять, где расположен источник появления этих ощущений. Но то, что они есть и то, что они весьма сильные, в этом нет никаких сомнений.

«Я должна поговорить с Максимом», – несколько раз повторила она одну и ту же фразу. То, что разговор был необходим, она не сомневалась. Проблема заключалась в другом; она никак не могла определить, о чем они должны поговорить.

Юлия приехала домой, раздираемая сомнениями. Максим уже вернулся с работы и ждал ее. Она взглянула на него и прочла в его глазах вопрос; он явно хотел узнать, где она была.

Юлия решила сказать правду, но не всю.

– Меня просила Довгаль поехать к Лукомскому, отобрать картины на его выставку. Я тебе говорила.

– Ну как, отобрала?

– Нет, я решила, что я не могу взять на себя такую ответственность. Я не считаю, что настолько хорошо разбираюсь в живописи. Ты, наверное, устал, хочешь есть, я сейчас приготовлю.

– Успеем, посиди со мной. Я попил чаю, не обязательно каждый вечер наедаться.

Это предложение немного удивило Юлию, но и обрадовало. Ей совершенно не хотелось готовить. И, кроме того, несколько необычное поведение мужа слегка заинтриговало ее. Может быть, он тоже чувствует необходимость поговорить с ней?

Юлия села рядом с ним на диван, Максим обнял ее за плечи, потерся носом о ее щеку.

– Знаешь, мне все говорят, что у меня жена – необыкновенная женщина.

Юлия сделала удивленное лицо.

– И кто говорит?

– Многие. Сегодня – Довгаль. Мы с ним полчаса проговорили о тебе.

– Вот уж не думала, что я его так интересую. Разве я могу сравниться с его женой?

– Она, конечно, очень красивая, но в ней ощущается какая-то искусственность. Когда я с ней общаюсь, у меня всегда возникает чувство, что я говорю с неживым человеком. У тебя такого не бывает?

– Отчасти. Но она умна.

– Не спорю. Ну и что? У нее скучный ум.

Юлия удивленно посмотрела на мужа; как точно и метко он охарактеризовал ее. Если честно признаться, она не ожидала от него такой тонкости в оценке.

– Знаешь, о чем я еще подумал, мы как-то в последнее время стали скучно жить. Ездим только в загородный клуб. А почему бы нам не повеселиться в середине недели. Посидим в ночном клубе, выпьем вина, потанцуем. Ты ведь великолепно танцуешь. Я очень люблю смотреть, как ты это делаешь.

– Здорово, в самом деле, поехали. У меня в последнее время тоже возникло чувство, что мы как-то засиделись на одном месте. Словно узники, никуда не выезжаем.

– Прекрасно. Тогда одеваемся и едем.

Сборы заняли довольно много времени, главным образом, по ее вине. Ей вдруг захотелось поразить Максима своим внешним видом, и она долго и тщательно колдовала над своим лицом, затем не менее долго выбирала вечерний туалет. Наконец она появилась в гостиной, и по лицу Максима увидела, что ее труды не пропали даром.

– Черт возьми, да ты самая красивая женщина на свете! Знаешь, мне уже не хочется ехать в ночной клуб, мне хочется затащить тебя в спальню.

– Ну уж нет, я не для того так долго одевалась, чтобы ты меня тут же раздел. Едем!

– Но тогда хотя бы поцелуй.

Поцелуй занял еще минут пять, после чего ей частично пришлось восстанавливать на лице макияж. Наконец они сели в автомобиль, который помчался в направлении сверкающего огнями вечернего города.

В этом ночном клубе они были несколько раз вскоре после свадьбы. Юлия знала, что он считается одним из самых дорогих и престижных в Москве. Но он стоил затраченных денег; обслуживание клиентов здесь было поставлено на самом высоком уровне, а кухня ресторана была столь изысканной, что Юлия раньше и не слышала о половине из предлагаемых тут блюд.

Они прошли в бар, сели за столик, Максим принес по коктейлю. С потолка и стен струился слабый голубой свет, играла негромкая музыка. Рядом сидели хорошо одетые мужчины и женщины; над ними вился дымок дорогих сигарет, слышалась спокойная приглушенная речь. В десяти шагах от них умиротворенно журчал вытекающий из фонтана ручеек.

Юлией вдруг овладело какое-то радостное чувство. Как здорово, что Максиму пришла мысль привести ее сюда; как тут приятно и хорошо. Эта атмосфера спокойствия, отрешенности от мирских забот действовала на нее благотворно, помогала забыть все свои сомнения и тревоги.

– Дай мне сигарету, – попросила она.

Максим достал пачку, поднес огонь. Тонкий сигаретный дым приятно защекотал горло.

– Как тут замечательно, – сказала она.

– Мы можем сюда ходить чаще.

– Это хорошая идея. А еще мы давно не были в театре. Я знаю, ты не очень большой его поклонник, но я очень люблю театр. Когда я была студенткой, то постоянно бегала по театрам и концертам.

– Хорошо, пойдем в театр.

– Ты говоришь так, словно делаешь мне одолжение.

– Вовсе нет, я буду рад пойти с тобой в театр. С такой красавицей хочется идти куда угодно. Даже на демонстрацию трудящихся.

– А если бы я была не такой красивой, ты бы ни за что не повел меня в театр, – засмеялась Юлия. – Ты идешь в театр, чтобы продемонстрировать всем, какая у тебя красивая жена.

– Тоже хорошая цель, – улыбнулся Максим. – Если мне станет скучно, я буду смотреть на тебя. Почему-то мне кажется, что это интересней, чем спектакль.

– Но для этого не обязательно отправляться в театр. У тебя есть замечательная возможность смотреть на меня, сколько пожелаешь, дома.

– Как ни странно, но дома это не всегда получается.

– Не всегда получается? – переспросила Юлия, но на самом деле она поняла, что имеет в виду Максим. Значит, и он слышит какие-то фальшивые ноты в мелодии их отношений.

– Знаешь, дома как-то все слишком обыденно. Я приезжаю, мы ужинаем, потом идем спать. – Он задумался. – Как будто это не жизнь, а исполнение какого-то ритуала. Однажды я поймал себя на том, что временами перестаю ощущать тебя, как будто тебя нет рядом, хотя ты лежишь со мной в одной постели. Странно?

– У меня тоже иногда возникают похожие ощущения, – осторожно проговорила она. Что-то пугало ее в их разговоре, скорее всего, то, что она не знала, до какой черты можно быть откровенной с мужем. То, что его тревожат те же чувства, радовало ее; значит, не все у них потеряно – и взаимопонимание возможно. Но с другой стороны если рассказать ему все, что ее беспокоит, до конца, то неизвестно, чем это может закончиться.

– И что это за ощущения?

– Ну, это трудно описать. Словно мы живем, и не живем, словно мы существуем, и словно бы нас нет.

– Как это понять?

Юлия выпустила вместе со вздохом густой клубок дыма.

– Ну, вот человек что-то делает, что-то говорит. Но осознает ли он источники всех своих поступков или он просто автомат, запрограммированный на определенные действия? Ты сам сейчас сказал о ритуале. Но если мы живем как автоматы, то чем мы от них отличаемся, что нас характеризует как людей?

Юлия увидела, как изменилось лицо мужа, и пожалела о своих словах.

– Этому всему тебя научил этот еврейчик? Что еще он тебе сказал?

Юлия пожала плечами.

– Ничего. Я и сама могла дойти до этого. Между прочим, у меня все же высшее образование.

– А у меня, по-твоему, какое? Ты говорила с ним насчет продажи дома?

– Да, но он не согласен.

– Я так и предполагал. Ладно, не будем сегодня больше об этом. Мы пришли сюда веселиться. Хочешь, я принесу еще один коктейль?

– Хочу, – с облегчением проговорила Юлия.

Несколько принесенных подряд Максимом очень вкусных коктейлей подняли градус ее настроения, голова приятно закружилась, ни о чем грустном думать больше не хотелось. Они стали танцевать, Юлия прижималась к мужу, она ощущала идущий от него ароматный запах сигарет, смешанный с запахом дорогого одеколона, и он волновал ее почти также сильно, как и в первый раз, когда она его почувствовала.

– Я тебя люблю, – сказала Юлия. В этот момент она была уверена в полной правдивости своих слов.

– Я тоже тебя очень люблю.

– Я хочу от тебя ребенка.

Максим посмотрел на нее и неопределенно кивнул, и Юлия так и не поняла, это знак согласия или несогласия. Но выяснять это она не хотела, эти слова явились для нее самой неожиданными. И почему они вырвались из нее именно в такой неподходящий момент, она не знала.

Максим снова посадил ее за столик, сказав, что хочет зайти ненадолго в казино. Юлия знала, что хотя он любил играть и им мог овладеть настоящий азарт, но при этом он всегда сохранял достаточно хладнокровия, чтобы не наделать глупостей. Перед тем, как покинуть ее, он принес ей очередной коктейль. Но пить она не стала, ей захотелось просто попутешествовать по ночному клубу.

Юлия отправилась на прогулку. Ей было интересно наблюдать за людьми. Она смотрела на них и думала: вот бы узнать, счастливы ли они, хорошо ли им сейчас, не одолевают ли их сомнения, не хочется ли им бросить все и уехать куда-нибудь далеко-далеко. Все они кажутся такими благополучными, уверенными в себе, что трудно представить, что их могут тревожить такие мысли. Но, впрочем, и она со стороны имеет такой же счастливо-уверенный вид. Или она все же одна такая?

Внезапно она натолкнулась на знакомую пару; те тоже заметили ее. Общаться с Довгалями ей совершенно не хотелось, но сделать вид, что не замечает их, она уже не могла – слишком ничтожное расстояние отделяло ее от них.

Сама пара производила немного комическое впечатление: высокая и величественная, словно королева, Анна Владимировна и маленький проворный, напоминающий шута при своей царице Виктор Аполлонович.

– Так приятно вас тут встретить, – сказала Анна Владимировна. – А где ваш супруг?

– Он пошел в зал казино.

– Не боитесь, что он выйдет оттуда без гроша в кармане?

– Не боюсь, он умеет останавливаться в нужный момент.

– Многим казалось, что это так, но только до того момента, пока не начиналась игра. Люди собирают свое состояние по копейкам годами, а спускают все за считанные минуты. Правда, Виктор?

– Таких случаев на моих глазах было немало, – Довгаль пожирал Юлию глазами, и она чувствовала себя неловко от этого откровенного взгляда.

– Я хочу с вами кое о чем поговорить, – сказала Анна Владимировна. – Виктор, ты не будешь возражать, если мы ненадолго уединимся?

– Я тоже наведаюсь в казино, – сказал Довгаль. – Заодно посмотрю, как там ваш Максим. Передать ему, чтобы он был осторожней?

Женщины остались одни.

– Что случилось у вас с Лукомским? Он отказался выставлять картины. Столько сил затрачено, столько вложено денег. – Анна Владимировна пристально смотрела на Юлию.

– Ничего не произошло.

– Но вы же были у него?

– Была. Я посмотрела его работы и решила, что не могу выступать в роли судьи.

– Но он же талант!

– Талантливых много. Во всех музеях мира развешены картины талантливых художников. Никто даже не знает всех их картин. Ничего не случится, если один талантливый художник не выставит свои работы.

– А вам известно, что после вашего посещения он сжег много своих картин? – вдруг как-то странно усмехнулась Довгаль. – А потом он совершил попытку самоубийства. Он выпил какую-то гадость, то ли растворитель для красок, то ли еще какой-то подобный напиток.

Юлия вздрогнула.

– Не может быть.

Анна Владимировна слегка приподняла свои царственные плечи.

– Вы можете пойти проведать его в больнице. – Она достала из сумочки клочок бумажки. – Вот телефон приемного отделения. Если у вас появится интерес к его состоянию, можете позвонить.

– А что сейчас с ним?

– Он вне опасности.

– Думаю, он и не хотел кончать жизнь самоубийством, это лишь вопль о помощи с его стороны. Скажу вам честно, не знаю, как вы, но я не собираюсь ему помогать. – Она замолчала и осмотрелась по сторонам.

– А где наши мужчины? Уж не заигрались ли они?

Но мужчины не заигрались, они показались через несколько минут. Юлия заметила, что муж чем-то огорчен.

– Возвращаю вам вашего замечательного супруга, – проговорил Довгаль. – Вы должны мне быть благодарны, я оторвал его от стола. Он слишком увлекся джек-потом.

– В самом деле, – кисло улыбнулся Максим, – сегодня мне немножечко не везет, я проиграл.

Однако по его виду Юлия поняла, что проиграл он изрядно.

– Нашим сударыням не кажется, что пора идти ужинать в ресторан? – торжественно провозгласил Довгаль.

Сударыни возражать не стали – и все, не торопясь, направились в зал.

Они много танцевали, пили вино, слушали музыку, смотрели, как изящно расстаются с одеждой красивые длинноногие стриптизерши. Довгаль то и дело приглашал Юлию на танец, хотя составленная из них пара казалось ей смешной и нелепой – она возвышалась над партнером на целую голову. Но это нисколько не смущало его; пользуясь моментом, он прижимался к ней, старался как можно чаще касаться ее плеч и груди; Юлия же была слишком пьяной, чтобы реагировать на его прикосновения, выбрав единственно возможную в данной ситуации тактику – не обращать на его выходки внимания. Правда несколько раз она поймала на себе внимательный взгляд Максима, но так как порог восприятия у нее был сильно снижен алкоголем, она тут же забывала об этом.

Домой, в свою городскую квартиру, они добрались на такси, оставив свою машину на стоянке у казино. Оба были слишком утомлены, чтобы говорить о чем-либо; они бросились в постель и почти сразу же заснули.

Глава 17

Юлию разбудила головная боль. Вчера незаметно для себя она много выпила; этот мерзкий гном не уставал подливать ей в бокал, а Максим не промолвил ни слова, дабы остановить этот нескончаемый винный поток. Она встала, прошлась по квартире; так как они в ней постоянно не жили, то вся мебель покрылась пыльной пленкой. Но ей было совершенно не до уборки. Она думала о Лукомском. Что ей делать? Ехать к нему? Анна Владимировна ясно сказала, что больше им не интересуется. А есть ли у художника хоть кто-то, кто бы мог поддержать его в такой тяжелый момент?

Сейчас она не испытывала к нему никаких чувств, эпизод в его мастерской словно метлой вымел из ее души все то, что рождалось в ней к нему. Ее даже не интересовало состояние его здоровья. Но это равнодушие и ужасало ее; неужели она может быть такой бесчувственной, бессердечной?

По телефону она узнала адрес больницы, затем некоторое время затратила на то, чтобы привести себя в надлежащий вид – стереть с лица следы вчерашней оргии. Впрочем, спешить ей было некуда, впереди был незаполненный ничем день. Вечером Максим возвратится с работы, и затем они отправятся в свою загородную резиденцию.

В больнице был не приемный день, но Юлия уже научилась улаживать эти мелкие затруднения; несколько недорогих подарков перекочевали из ее сумочки в карманы не слишком свежих халатов медицинского персонала. Она вошла в палату и остановилась несколько удивленная открывшимся ей интерьером; в большой комнате стояло не менее восьми коек, на них покоились тела мужчин разных возрастов и комплекций. Лукомский лежал на кровати, при виде нее у него лишь на мгновение что-то изменилось в лице, затем оно приняло прежнее безучастное ко всему происходящему в этом гнусном мире выражение. И пока она шагала к нему, он не только не переменил позу, но и не сделал ни одного движения ей навстречу.

– Здравствуйте, – сказала она, чувствую растерянность от этой непривычной ситуации, от холодной встречи и от того, что на ней скрестились взгляды всех обитателей палаты. – Как вы себя чувствуете?

Лукомский равнодушно посмотрел на нее.

– Сейчас ничего, – вялым голосом ответил он.

– Я вот вам принесла фрукты. – Юлия положила пакет на тумбочку, но художник никак не отреагировал на это, даже не повернул головы.

– Может, нам лучше выйти в коридор, если вы, конечно, в состоянии?

– Пойдемте, выйдем, – согласился Лукомский. Он встал и, не оборачиваясь, направился к выходу.

Они нашли небольшой закуток, где стояло несколько стульев, – и сели.

– Зачем вы это сделали? – спросила Юлия.

Глаза Лукомского смотрели мимо нее, и она никак не могла поймать его взгляд.

– А зачем вам знать об этом?

Юлия замялась. Вопрос был поставлен в самую точку, и ей нелегко было ответить на него.

– Но это случилось после того… как я ушла от вас.

– То есть, вы желаете узнать, не из-за вас ли я попытался уйти в мир иной? – он впервые за весь разговор посмотрел ей прямо в глаза, и Юлию ожег огонь, пылающий в них. – Да плевал я тысячу раз на вас, чтобы сводить счеты с жизнью из-за таких ничтожеств, как вы. Вы обманули меня, вы были моей последней надеждой, что в жизни есть еще что-то, кроме полного идиотизма и полных кретинов, что нас окружают. Когда я вас увидел, мне показалось, что вы явились к нам с какой-то другой планеты. У вас была такая улыбка, такой взгляд… В них заключалось что-то неземное. Но я ошибся, мир все тот же. Но главное не в этом; когда вы ушли, я понял, что дело не в том, что вы оказались совсем не такой, какой я вас видел, дело в том, что другого мира просто не существует в природе. Не существует. И я никогда не встречусь с ним. А раз так, то к чему продолжать всю эту канитель? Вам что-нибудь не понятно? – вдруг спросил он совсем другим тоном, как спрашивает учитель ученика, которому он только что объяснил урок.

– Но если вы считаете, что принадлежите другому миру, значит, этот мир все-таки существует. По крайней мере, он должен находиться внутри вас.

Лукомский как-то странно посмотрел на нее, потом усмехнулся.

– А что делать там Адаму без своей Евы? И кто вам сказал, что я принадлежу тому миру? Да неужели вы не видите, что я принадлежу этому миру? Принадлежу со всеми потрохами. Это с помощью вас я вознамерился туда попасть. Я же думал, вы – вестник.

– И для того, чтобы там оказаться, вы должны были переспать со мной? – не смогла удержаться от сарказма Юлия.

– А почему бы и нет?! Разве в этом дело?! Можно по-разному переспать. У большинства людей это просто случка, я вас желал совсем по-другому. Это был бы божественный секс, мы бы поднялись с его помощью высоко-высоко. Я хотел проникнуть не в вас, я хотел проникнуть через вас в тот самый мир… Впрочем, вам этого не понять.

На этот выпад Юлия ничего не ответила, у нее не было желания вступать в полемику в этом больничном, пропахшем лекарствами, закутке.

– А что же будет теперь с выставкой? – вдруг спросила Юлия. – Вы же замечательный художник.

– С выставкой? – в его голосе прозвучало непритворное удивление. – Какое мне дело до какой-то там выставки? Господи, до чего же смешны эти людишки. Я как-то был на одном вернисаже знаменитого художника. Это великий художник, он хорошо постарался – и в зале был накрыт просто замечательный стол. И я видел, что всех интересовал только он, а не развешанные по стенам картины. И как только дали команду приступить к еде, все это стадо свиней моментально набросилось на нее, будто до этой минуты целый век не жрали. Никто больше уже не вспоминал о живописи, об искусстве, все только чавкали и лакали водку. Так скажите, для кого мне творить? Для них? Но им нужно только корыто со жратвой, больше ничего.

– А для себя?

– Я все равно не могу выразить все то, что хочу. И никто не может. Я давно понял, что человеку этого не дано. Можно только бесконечно приближаться к чему-то главному, да и то все равно останешься от него на весьма почтенном расстоянии. На самом деле, искусство порождает лишь еще одну ложь. Как будто ее мало в жизни и без него, – Лукомский замолчал, затем взглянул на нее. – Честно говоря, меня утомил наш разговор. Он не имеет уже никакого смысла. Здесь, на больничной койке, мне понравилось лежать и смотреть в потолок. Я вдруг понял: ничего не делать – лучшее в мире занятие. Если вас это волнует, то можете не бояться, пока делать новых попыток я не собираюсь. Слишком неприятен оказался переход из одного мира в другой. Пожалуй, это единственное, что удерживает от повторения. А так, все без разницы. Или вы настолько глупы, что еще этого не поняли? Впрочем, мне-то что? Я рад, что все так произошло, по крайней мере, я больше не возьму в руку кисть. А чтобы прийти к этому решению, можно было пройти и не через такое. Прощайте, моя надежда на другую жизнь.

Лукомский направился в палату. Юлия смотрела ему вслед, пока он не скрылся за дверью. И хотя он шел, не спеша, он так ни разу и не оглянулся. Кажется, он не лукавил, она действительно утратила для него всякий интерес.

Глава 18

Они приехали в загородный дом поздно. Всю дорогу Максим был хмурым, за весь путь едва проронил несколько фраз. По-видимому, вчерашний проигрыш оказался весьма значительным и не давал ему покоя. Юлия опасалась расспрашивать мужа, боясь еще больше ухудшить его настроение. Она знала, что ему нравилось хвастаться своими успехами, но о неудачах он рассказывал неохотно. Также молча, они поужинали и легли спать. А когда Юлия проснулась, Максима уже не было дома. Обычно она готовила ему завтрак, провожала до машины, но на этот раз он решил не тревожить ее сон и собрался самостоятельно. Почему-то такое его поведение пришлось ей не по душе, она вдруг подумала о том, что каждый из них мог бы прекрасно обходиться без другого. Мысль эта была ей неприятна своей голой правдой, от которой нельзя было ни спрятаться, ни заслониться другими мыслями.

Юлия вспомнила о Менделе, как он там поживает? Она подошла к окну, посмотрела на его дом. Может, стоит навестить старика? Но она не была уверена, что ее визит порадует его; во время их последней встречи они расстались не слишком по-дружески. Да и беседовать сегодня с ним не хотелось, у нее были другие замыслы. Она подумала о том, есть ли у него еда? Но, в конце концов, какое ей дело, она ему ни дочь, ни жена, ни нянька. Он – взрослый человек, пусть сам заботится о себе.

Юлия открыла сумочку, нашла там визитку, набрала номер. Ей ответили. Разговор продолжался всего несколько минут, но она осталась вполне довольна им. Затем она вышла из дома и села в машину.

Ее путь лежал в детдом. По дороге она остановилась у магазина, выбрала самые дорогие, какие там были, духи и отправилась дальше.

На этот раз директор детдома встретила ее вполне благожелательно, она уже, кажется, поняла, что каждый визит этой богатой дамы приносит очередное прибавление в ее коллекцию подарков. Юлия молча вынула из сумочки завернутую в бумагу коробочку и протянула ей.

– Вам позвать Сашеньку? – почти ласково, даже певуче проговорила она.

– Да, пожалуйста, позовите мальчика.

На этот раз в глазах мальчика при виде ее недоверие сменила радость. И Юлия почувствовала волнение в горле; чтобы скрыть его она была вынуждена несколько раз несильно кашлянуть.

– Вы не против, если я возьму его на несколько часов? – обратилась она к директрисе.

Они мчались по шоссе, и мальчик, не отрываясь, смотрел, как она ведет машину. Ему явно хотелось оказаться на ее месте.

– Тебе, в самом деле, очень хочется водить машину? – спросила Юлия.

– Хочется. Я всегда смотрю на машины.

– Но управлять можно не только машинами.

– А чем же еще? – удивленно скосил он на нее глаза.

– Есть и другая техника, еще более интересная. Ты никогда не задумывался об этом.

– Я не знаю, наверное, это было бы неплохо, – не очень уверенно произнес он.

– А ты хотел бы научиться?

– Конечно. – Саша задумался. – Мне очень нравится, когда можно ездить туда, куда захочешь. Не так, как в автобусе, который везет тебя только по своему маршруту. Будь у меня своя машина, я бы ездил просто так; куда хочется, туда и поворачиваю.

– Ты прав, за рулем своей машины человек чувствует себя более свободным. Пока я сама не стала ее водить, я об этом даже не догадывалась. Сначала я, правда, очень сильно боялась, постоянно думала, что куда-то врежусь. Но потом поняла, что опасность не так велика. Чем меньше боишься, тем она слабее. Зато я, как ты верно говоришь, ничем не связана, я сама решаю, когда и куда мне отправляться. Но есть еще большая свобода. Как ты полагаешь, это что?

Мальчик посмотрел на нее и пожал плечами.

– Скоро сам увидишь, мы почти приехали.

Через несколько минут машина въехала на аэродром.

Юлия затормозила.

– Выходи, дальше придется идти пешком.

Около самолета их ждал Антонио.

– Здравствуйте, – подала она ему руку и почувствовала ответное крепкое пожатие. – Вот это ваш ученик, – положила Юлия ладонь на плечо Саши. – Ты хочешь научиться летать? – обратилась она к мальчику.

Тот посмотрел на нее; еще никогда Юлия не видела таких горящих глаз.

– Так хочешь? – улыбнулась она.

– Да, очень. Неужели это возможно?

– Почему бы и нет? Это твой инструктор, его зовут Антон… Извините, как вас по отечеству?

– Пусть зовет меня, как и все, Антонио.

– Так вот, это твой инструктор Антонио. Он будет тебя учить летать.

Им пришлось пройти медкомиссию, но со здоровьем у мальчика проблем не оказалось. Саша и Антонио сели в самолет.

Серебристая металлическая птица взметнулась в воздух, несколько минут она парила над аэродромом, а затем растворилась в синеве неба. Юлия сидела прямо на траве и наблюдала за полетом. Хоть кому-то на пользу послужат деньги, затраченные Довгалем на покупку самолета, весело думала она. Как здорово, что к ней пришла эта мысль – организовать для мальчика эти курсы. Пусть он хотя бы на короткий период почувствует себя счастливым от того, что отныне у него есть то, чего нет у других. А в его положении это важно, ведь ребенок, лишенный родителей, всегда ощущает себя обделенным.

Странно, она видит мальчика всего в третий раз, а чувствует привязанность к нему. Наверное, это потому, что пришла пора ей обзавестись собственным ребенком. И все же, ей кажется, что есть какая-то и другая причина, которая пока ускользает от нее. Так странно; чужой, незнакомый мальчик иногда ей кажется роднее, чем самые близкие люди на свете. Это так непривычно, что в это даже не совсем верится.

Самолет вновь показался в небе, он стал кружить над летным полем, затем пошел на посадку. Еще через пару минут он уже бодро бежал по бетонной полосе.

Такого откровенного счастья на лице, какое сияло у Саши, Юлия не видела еще ни разу в жизни. Оно буквально все светилось. Антонио тоже улыбался, только чуть сдержанней.

Она подошла к ним.

– Как прошел полет?

– Это было здорово! – восторженно произнес Саша.

– Все прошло нормально, – более сдержанно оценил полет инструктор.

– А еще я смогу полетать? – с надеждой в голосе произнес мальчик.

– Непременно, – пообещала Юлия.

– Если у вас есть время, мы можем выпить кофе, – вдруг предложил Антонио. – Здесь есть буфет.

– Ты как, хочешь кофе? – спросила Юлия.

– Да, – тут же отозвался Саша. Юлия видела, что дело совсем не в кофе, ему явно не хотелось уходить с аэродрома и расставаться со своим учителем летного дела.

– Тогда пойдемте выпьем кофе, – сказала Юлия.

Буфетом назывался маленький закуток со стойкой и тремя столиками. Антонио взял всем по чашечке кофе и пирожному. Впрочем, ничего другого тут не было.

Саша стал рассказывать о полете, путая от пережитого восторга падежи существительных и спряжения глаголов; его взрослые сотрапезники слушали его с почти одинаковыми улыбками, изредка поглядывая друг на друга.

– А вы что думаете об этом? – спросила Юлия Антонио.

Тот бросил взгляд на мальчика.

– У него есть способности к летному делу.

– Как вы могли определить за один получасовой полет?

– Интуиция. Я наблюдал, как он на все реагирует, не боится ли высоты. У него реакции летчика, я уверен, из него может получиться первоклассный пилот.

– Значит, надо продолжать обучение?

– Это не мне решать.

Юлия посмотрела на Сашу, который с волнением следил за этим диалогом, непосредственно касающимся его судьбы.

– Ладно, будем учиться, – успокоила его Юлия.

– Только бы толстуха не помешала.

Юлия догадалась, что «толстухой» он называет директора детдома.

– Я постараюсь, чтобы не помешала, – заверила она его. Для этого у нее есть великолепные аргументы, мысленно добавила она.

Беседа вдруг как-то иссякла. Восторг Саши полностью вылился наружу – и теперь он молчал, Юлия и Антонио никак не могли найти новую тему для разговора. Кофе тоже было выпито, качество же его оказалось таковым, что о повторении было бессмысленно вести речь.

– Нам пора ехать, – положила конец молчанию Юлия. – До следующего занятия. Я позвоню вам.

Они снова мчалась по шоссе. Юлия поглядывала на мальчика и не понимала, что с ним творится. Только что он, как заряженный аккумулятор, был полон энергии, теперь же сидел на сиденье понурый и поникший, не произнося ни слова.

– Ты чего молчишь, что случилось?

– А зачем вам знать? – вдруг каким-то непривычно отчужденным тоном произнес он.

Юлия удивленно посмотрела на него.

– Ты на меня за что-то обиделся?

Саша отрицательно замотал головой.

– Тогда что?

Он явно колебался, не решаясь заговорить.

– Ты мне не доверяешь?

– Доверяю.

– Почему же тогда не хочешь ничего мне сказать?

– Мне не хочется возвращаться туда.

– Ты говоришь о детдоме?

Он снова кивнул.

– Почему? Объясни.

Однако вновь ответом стало молчание.

– Тебя там обижают, – догадалась Юлия. – Тебе не хочется возвращаться из-за директора?

– Не только, – неохотно ответил он.

– Из-за мальчиков. Ты с кем-то не ладишь?

– Да.

– Но почему я должна вытягивать из тебя каждое слово, – рассердилась Юлия. – Расскажи, что происходит?

– Они дерутся.

– Кто они?

– Ну Башка, Дроф, Кикимора. Иногда Хобот.

– А у них человеческие имена есть?

– Есть, но мы их не употребляем.

– За что они тебя бьют?

Мальчик странно посмотрел на нее.

– Ну, говори.

– Из-за вас.

– Из-за меня? Но почему?

– Они дразнят.

– Как дразнят?

– Ну они говорят, что вы приезжаете ко мне потому что хотите потрахаться со мной, так как у вас ничего не получается с мужем.

От неожиданности Юлия так резко затормозила, что они оба стукнулись о руль.

– Что такое?! – голос Юлии был переполнен возмущением. – И ты веришь в этот вздор?

– Нет, не верю, потому и дерусь.

Только теперь перед мысленным взором Юлии начала проясняться вся картинка. Получается, что он защищает ее, вступая в неравный бой с превосходящими силами противника.

– И сильно приходится драться?

– Сильно.

– И сегодня тебе тоже придется защищать мою честь?

Саша наклонил голову, посмотрел на нее исподлобья, но ничего не ответил. Впрочем, ответ был ясен и без его вербального оформления.

Юлия задумалась. Жизнь вдруг поставила ее перед нелегкой задачей. Отвезти мальчика в детдом, чтобы там его бы в очередной раз избили? Но если не отвозить, что с ним делать?

Юлия посмотрела на Сашу и ясно увидела, что тот ждет от нее решения.

– Сегодня ты поедешь ко мне домой, – решительно сказала она, хотя ей вдруг стало страшно; она не представляла, что последует за этим ее шагом.

Юлия снова завела машину и теперь не очень быстро поехала в сторону своего дома.

Максим еще не приехал. Юлия отворила дверь в одну из комнат.

– Сегодня ты проведешь ночь тут, – сказала она Саше. – Как тебе тут нравится?

– Нормально, – оценил он свои новые владения. – Лучше, чем у нас.

– А теперь пойдем есть.

Юлия усадила мальчика за стол.

– Скажи, а что тебе хотелось бы больше всего? – спросила она.

– Жить в семье, – не задумываясь, ответил он, не переставая жевать.

– В детдоме так плохо?

– Да нет, в общем, и там жить можно. Но это не для меня.

– А что для тебя? – улыбнулась Юлия.

Вопрос мальчику показался таким важным, что он даже перестал на какое-то время перемалывать пищу своими острыми зубами.

– Мне нравится, когда дом, когда рядом мама и папа. Когда мы куда-нибудь вместе идем. У меня был друг, Витек, у него все так и получилось. Его взяли в семью; он потом приходил ко мне и рассказывал. И еще мне нравится читать, а у нас ребята не любят тех, кто много читает.

– А что ты любишь читать?

– Фантастику.

– У нас есть несколько таких книг, – Юлия взглянула на часы. – У меня будет к тебе просьба, посиди сейчас в той комнате и почитай.

– Ладно.

Юлия проводила мальчика и вернулась в гостиную.

Максим должен был появиться с минуту на минуту, и она волновалась. Послышалось тарахтение мотора, затем в дверях показался муж. Юлия бросилась к нему и поцеловала в щеку.

– Как дела? – он посмотрел на стол, где оставались следы недавней трапезы. – У нас были гости?

– Это не совсем гости, и они не ушли. Вернее, он.

– Где же этот таинственный пришелец?

– В комнате на втором этаже. Это Саша, тот самый мальчик из детдома. Я хочу, чтобы он у нас переночевал.

Юлия увидела, как мгновенно изменилось лицо мужа.

– Мы же об этом уже говорили. Зачем ты его привезла? Там в детдоме переполох.

– В детдом я сейчас позвоню. Пойми, Максим, там его бьют.

– В детдоме многих бьют, так ты предлагаешь превратить наш дом в приют для сирот, которых избивают в детских домах?

– Нет, конечно, но его бьют из-за меня.

– Как это из-за тебя?

– Ребятам не нравится, что я уделяю ему внимание. Это, в общем, понятно.

– Это понятно, но получается, что ты сама виновата. Если бы ты не затеяла эту бессмысленную историю, ничего бы и не было.

– Думаю, его все равно стали бы избивать, нашли бы другую причину.

– Послушай, я все понимаю, тебе стало жалко парня, но у нас своя жизнь, а у него – своя. Если надо помочь ему материально, давай поможем – и на этом кончим эту жалостливую историю. А сейчас пока еще не поздно, надо отвезти его обратно. Если хочешь, это сделаю я.

– Нет, я ему обещала, что сегодня он переночует у нас. И мне бы хотелось, чтобы он остался у нас еще на некоторое время.

Максим явно начал терять терпение.

– Ты разумная женщина, что за ерунду ты предлагаешь? Ты же отлично понимаешь, его никто нам не отдаст, это очень сложная процедура – установление опеки или усыновление. Если мы его сейчас не вернем, к нам ворвется наряд милиции и отвезет его обратно. А нас еще привлекут к ответственности за его похищение. И самое главное: я не хочу ни видеть, ни слышать его в своем доме. Этот дом не для него, он для наших детей. Поэтому немедленно звони в детдом, а потом я отвезу его туда.

– Эту ночь он будет ночевать здесь, я ему обещала, – упрямо произнесла Юлия.

– Я а говорю, он уедет.

– Нет, останется.

До этого момента они говорили довольно тихо, но сейчас их голоса перешли почти в крик. Юлия подумала, что Саша, наверное, слышит их препирательства; это ей было неприятно, но ничего сделать она не могла, ситуация вышла из-под контроля.

– Вот что я сейчас сделаю, поднимусь и вышвырну его из дома.

– Сначала тебе придется вышвырнуть меня! – Юлия бросилась к лестнице и загородила проход. Максим помчался за ней, он хотел ее оттолкнуть, но в последний момент остановился. Тяжело дыша, он смотрел на жену.

– Если он останется, уйду я, – угрожающе произнес он.

– Саша останется.

– Замечательно! Запомни, ты сама так решила. – Максим резко повернулся и ринулся к выходу. Хлопок дверью прозвучал как выстрел.

Юлия осталась одна в комнате. Неужели Максим ушел? Она посмотрела на дверь в надежде на то, что он сейчас вернется, но вместо этого услышала звук отъезжающего автомобиля.

Какое-то время она оставалась неподвижной. Вопреки очевидному, в ней все еще жила надежда, что Максим вернется. Но одновременно она понимала: не вернется. Максим обиделся по-настоящему. Хотя до конца она так и не понимала причины его обиды. Неужели его столь сильно раздражает то, что она оказывает внимание мальчику?

Внезапно она услышала за спиной осторожные шаги; Юлия обернулась и увидела медленно и нерешительно спускающегося по лестнице Сашу. Он смотрел на нее с таким выражением, словно хотел выразить ей соболезнование.

– Это я виноват, – глухо сказал он. – Я пойду.

– Не говори глупостей, никуда ты не пойдешь. Эту ночь ты проведешь тут. Сейчас я позвоню твоей директрисе.

Разговор с директором оказался нелегким, сначала она категорически потребовала привезти своего воспитанника. Юлия соврала, что у нее сломалась машина, затем намекнула, что щедро компенсирует ей нервотрепку, связанную с невозвращением Саши, и наконец, обещала, что завтра утром непременно доставит его целым и здоровым.

– Тяжелый вышел разговор, – сказала Юлия и улыбнулась. – Что будем делать? Включим телевизор, послушаем музыку или просто будем смотреть на огонь?

– Смотреть на огонь, – выбрал Саша.

Юлия разожгла камин, что оказалось весьма кстати, так как к вечеру стало прохладно. Они сидели друг напротив друга и смотрели на колыхающееся, как знамя на ветру, пламя.

– Зря вы это, – вдруг серьезно, почти по-взрослому, проговорил Саша.

– Что зря?

– Ну, возитесь со мной. От этого только неприятности с мужем. Если у жены и мужа по этому поводу разные мнения, то лучше это не затевать. У нас в детдоме были такие случае. А вы не беспокойтесь, я проживу. И то, что бьют, не страшно, не каждый же день.

– Ты должен понять одну вещь: это я делаю не для тебя, я это делаю для себя. Мне нужно тебе помочь. Не знаю, почему нужно, но я это отчетливо чувствую. Так уж устроено, что даже хорошие поступки мы делаем из эгоистических соображений.

– А как вы будете теперь с ним? – задал Саша вопрос, который задавала все это время после ухода мужа она сама себе.

– Еще не знаю, но, думаю, все образуется. Правда, это наша первая ссора. Но когда-то она должна была случиться. Ведь так?

– Наверное. Но больше ночевать я у вас не буду.

Юлия вдруг рассмеялась, хотя в душе ей было не до смеха.

– Никогда не загадывай, что будет в будущем. Обычно все мои прогнозы оказываются несостоятельными. Сначала меня это обескураживало, потом я привыкла. Так даже интереснее! Когда известно все заранее, жизнь становится скучноватой. – Юлия о чем-то задумалась. – Знаешь, мне хочется тебя познакомить с одним человеком, он живет в соседнем доме. Сейчас идти к нему поздно, я смотрела на его окна, они темные. Значит, он скорее всего спит. А вот утром, перед отъездом, мы можем к нему заглянуть.

– А что за человек?

– Он уже старый. Но уверена, что с таким человеком ты еще никогда не разговаривал. Он тебе поможет понять кое-какие вещи.

– Какие же?

– Ну, это трудно так просто объяснить. Он тебе поможет заглянуть туда, куда ты еще никогда не заглядывал.

– В спальню нашего директора?

Юлия впервые за вечер от души рассмеялась.

– Нет, не в спальню, в более экзотические места. Например, в самого себя.

Юлия видела по лицу мальчика, что перспектива заглянуть в самого себя не слишком его воодушевила. Скорей всего он просто не понял, о чем идет речь. Впрочем, она не уверена, что тоже понимает по-настоящему, что имеет в виду Мендель, когда говорит об этом.

– Ладно, не будем больше пока говорить на эту тему. Пора спать. – Она услышала его вздох. – Ты чего вздыхаешь?

– Мне не хочется идти спать. Так хорошо тут с вами сидеть.

Юлия ощутила волнение, она даже почувствовала, как наполнились влагой глаза.

– Хорошо, тогда посидим еще. Только недолго.

– А почему вы выбрали меня? – вдруг спросил Саша.

– Не знаю, внутренний голос сказал мне, что это ты.

– Что значит, это я?

Юлия напрягла мысли, пытаясь ответить на вопрос не только для него, но и для самой себя.

– Ты, наверное, чувствуешь, что есть люди, к которым ты ощущаешь какую-то близость, а есть люди, к которым испытываешь равнодушие, а то и враждебность. Когда я тебя увидела, то ощутила в тебе что-то близкое. Невозможно описать, что происходит в эти минуты, но ты это ясно ощущаешь. И этого достаточно.

– Мне тоже кажется, что я вас давно знаю, как будто мы знакомы были всегда.

– Ну, вот видишь, ты чувствуешь то же самое. Значит, мы не ошиблись, что подружились.

– А к своему мужу вы тоже испытываете такие чувства?

Юлия вздрогнула. Именно этот вопрос она только что задала себе. Он родился в ней сам, без ее участия, но, появившись в сознании, стал настойчиво требовать ответа.

– Знаешь, до последнего времени я как-то не задавала себе этот вопрос. Я была уверена, что люблю мужа. Мне и сейчас так кажется. Но теперь мне все же придется расспросить себя, что я чувствую на самом деле. Хочу тебе дать один совет: никогда не сближайся с человеком, если не чувствуешь, что он тебе душевно близок. Потом долго станешь мучиться от того, что не будешь знать, как разорвать с ним узы. А теперь все же иди отдыхать. Я тоже пойду. У меня немного болит голова. Я всегда чутко реагирую на ссоры.

Юлия проводила Сашу в комнату, сама тоже направилась в супружескую спальню. Впервые она лежала на их семейной кровати одна. В окно заглядывала луна, Юлия смотрела на нее и думала, что в эту ночь она – единственный ее собеседник. Что сейчас делает Максим, о чем он думает? Жалеет ли о своем поступке, хочет попросить прощения или продолжает упорствовать? У него не простой характер, он очень не любит признаваться в своих ошибках. Не случайно она всегда старалась, по-возможности, на них не указывать, брать вину на себя. Но сегодня у нее не было выбора. Вернее, был, отвезти Сашу в детдом. И, в общем, ничего бы особенного не случилось, даже мальчик, скорее всего, не слишком бы на нее обиделся; она уже убедилась, что он совсем не глуп и умеет разбираться в возникшей ситуации почти совсем по-взрослому. Что не удивительно, учитывая выпавшую ему судьбу; такие дети рано взрослеют. Но она выбрала решение – оставить его у себя, выбрала чужого мальчика, а не родного мужа. И это удивляет ее до сих пор.

Юлия никак не могла уснуть. Она уже давно не думала ни о чем конкретном, мысли носились в голове, подобно волнам в океане; то их гребни угрожающе поднимались, то куда-то исчезали. Луна по-прежнему смотрела в окно, Юлия тоже наблюдала за ночным светилом. И внезапно ее охватило странное чувство какой-то близости к этому единственному светлому пятну на всем огромном темном небесном пространстве. Эта Луна также одинока во Вселенной, как и она сама. Она также не понимает собственного предназначения; каждую ночь, словно часовой, появляется на небе. Но зачем, для кого, для чего? Людям не так уж она и нужна, у них есть искусственный свет, и когда она, заслоненная тучами, оказывается невидимой, никто не обращает на это внимания, никто не жалеет ее, не вспоминает об ее отсутствии.

Мысли были какими-то глупыми, нелепыми, как и вся ситуация, в которой она оказалась. Но одновременно она ощущала, что все на самом деле не совсем так, что с ней происходит нечто значительное. Просто она по своей наивности не в состоянии это понять и оценить.

Сон никак не приходил к ней. Внезапно она встала и, стараясь не шуметь, вышла из спальни. Через минуту она оказалась в комнате, где спал мальчик. Она включила ночник и стала смотреть на него. Почему-то он морщился во сне, как будто бы его беспокоили мухи, хотя, несмотря на приоткрытую форточку, никаких насекомых по близости не было. Она осторожно села рядом с кроватью на стул. Она не знала, зачем это делает, зачем наблюдает за спящим Сашей. Просто она подчинялась возникшим в ней импульсам. Все, что она сейчас делала в последние часы, она делала безотчетно, не спрашивая себя о цели и о последствиях своих поступков. Она вдруг поймала себя на странном ощущении, что вовсе не горюет от того, что Максим уехал; у нее было такое чувство, как будто его никогда и не было в ее жизни. Они прожили вместе почти год, но неужели между ними не возникло никакой связи? Удивительно. В чем же в таком случае смысл брака? В том, чтобы просто находиться рядом? За одним столом ужинать, спать в одной постели, ходить парой в гости или самим принимать гостей, вместе стоя у входа?.. Совместных занятий можно найти много. Но обязательно ли для этого жениться и выходить замуж?

Она встала, последний раз посмотрела на Сашу. Она чувствовала себя очень спокойной, недавнее волнение улетучилось, как случайное облачко. Юлия вернулась в свою комнату, легла в кровать и уже через несколько минут крепко спала.

Утром они позавтракали, почти не обменявшись ни одним словом. Но это вовсе не означало, что между ними возникло отчуждение; Юлия была уверена, что все как раз наоборот, за прошедший день они с Сашей стали ближе друг к другу. Об этом не надо было даже говорить, достаточно было поймать брошенный на нее его взгляд, дабы все стало ясно.

– Нам пора ехать, – сказала она. – Твоя директриса поди рвет и мечет. Только сначала забежим на секундочку к соседу; я тебе о нем вчера говорила.

Саша посмотрел на нее и кивнул головой.

Они вошли в калитку. Вокруг царила какая-то напряженная тишина, и Юлии стало тревожно. Она вбежала в дом, распахнула дверь. Мендель лежал на полу без сознания. В первое мгновение Юлии даже показалось, что он мертв, но затем она заметила, что он дышит. Она бросилась к нему, приподняла голову. Он открыл глаза и издал стон.

– Что с вами, Михаил Моисеевич?

– Сердце болит, – с большим усилием произнес он. – Почему вы не приходили?

В другой ситуации Юлия бы почувствовала себя виноватой, но сейчас было не до сантиментов. Так как у него не было телефона, она бросилась к выходу, едва не сбив мальчика с ног.

– С ним плохо, побудь у него, – на бегу сказала она Саше.

«Скорая помощь» как всегда не торопилась. Уже прошло больше получаса, а ее все не было. Мендель лежал на диване, куда не без труда они с Сашей его водрузили, и изредка, по-видимому, когда боль становилось особенно сильной, постанывал. При этом он, не отрываясь, смотрел на Юлию, словно от нее зависела его жизнь.

– Я вас ждал, – вдруг едва слышно произнес он белыми губами. – Я виноват перед вами, я заблуждался. Не надо было всего этого говорить.

– Молчите, пожалуйста, это вам сейчас не надо ничего говорить. Да где же эта проклятая «скорая»?! – вдруг вырвалось у нее. Страх, что он сейчас умрет, а она ничем не может помочь, не оставлял ее ни на мгновение. Всем плевать, что тут умирает, может быть, самый выдающийся человек, что живет сейчас на земле. Каждый думает только о себе, о своей бессмысленной, никому не нужной жизни.

Наконец прибыла машина «скорой помощи». Врач послушал сердце, вколол в вену укол.

– Мы госпитализируем его, скорее всего, у него инфаркт. Вы дочь? – Юлия неуверенно кивнула. – Тогда, наверное, поедете с нами?

Юлия заметалась; с одной стороны она должна была без промедления доставить Сашу в детдом, но и оставить Менделя одного тоже не могла.

– Поедем с ним, – сказал Саша, поняв ее переживания и приняв решение за нее.

– Это ваш сын, его внук? – кивнул врач на больного.

– Да, – сказала Юлия.

Путь до больницы занял минут тридцать. Когда они въехали во двор, Юлия сразу поняла, что это медицинское заведение не из лучших. К ним долго никто не выходил, наконец, появились в грязных халатах санитары, взялись за носилки и понесли Менделя. При каждом резком движении он издавал стон, но это явно никого не волновало, так как количество резких движений не уменьшалось; санитары не скрывали, что желают только одного – как можно скорее избавиться от своей обременительной ноши.

В палате стояло шесть кроватей, на каждой – по больному. Менделя положили на свободную койку, появился врач и стал его осматривать. Затем принесли капельницу. Юлия не очень хорошо понимала, что происходит, все кружилось перед ее глазами. Она вдруг почувствовала, что очень устала, нашла табурет и опустилась на него.

К ней подошли и попросили помочь зарегистрировать вновь прибывшего. Она ответила на все вопросы. Больше ею никто не интересовался. В палату Юлии идти запретили, и она ощутила растерянность, так как не знала, что делать. Сидеть в вестибюле и ждать, что будет дальше или навестить его попозже?

– Что будем делать? – спросила она у Саши, ловя себя на том, что на самом деле хочет услышать его ответ.

Лицо мальчика стало очень серьезным, впервые взрослый человек спрашивал у него совета.

– Поедемте в детдом, а завтра вы приедете сюда и все узнаете, – рассудительно сказал он. – Не сидеть же тут до ночи.

– Ты прав, – согласилась Юлия. – Поедем.

Они вышли на дорогу, и вдруг Юлия осознала, что понятия не имеет, где они находятся. Местность была совершенно незнакомая; больница находилась на отшибе, вдали виднелись уродливые силуэты типовых домов, еще дальше тянулись вверх толстые мачты труб, скорей всего ТЭЦ, из которых валил сизый дым. Мимо них проносились машины, но ничего похожего на такси не было. Бесцельно они прошли несколько десятков метров. Внезапно она остановилась.

– Я не знаю, где мы, – призналась она. Почему-то с того момента, когда она увидела распростертого на полу Менделя, она постоянно чувствовала себя беспомощной, хотя сознавала, что ничего страшного не произошло; Мендель жив, а она по-прежнему находится в большом городе, а отнюдь не в дикой тайге. По-видимому, Саша уловил ее настроение, потому что он уверенно произнес: «Выберемся».

– Надо узнать, где мы находимся, что это за больница. Нам же сюда придется приезжать, навещать Михаила Моисеевича. Ты будешь его навещать?

Саша посмотрел на нее и кивнул головой.

Но как на грех рядом не было ни одного человека. Правда можно было вернуться в клинику и все там выяснить, но Юлии почему-то этого не хотелось. Они направились в сторону домов. Минут через пятнадцать путники достигли жилого массива. Юлия спросила у первого попавшегося им прохожего, где они. Это был еще не старый мужчина, и он с какой-то многозначительностью оглядел ее.

Как выяснилось, их привезли в один из подмосковных городков; Юлия, конечно, слышала много раз его название, но никогда не предполагала, что придется здесь побывать. Она даже вспомнила, что, кажется, тут находится большой текстильный комбинат.

Как пояснил мужчина, с Москвой городок был связан автобусным сообщением. Поблагодарив невольного гида, они направились в сторону автостанции.

Автобус отправлялся через полчаса. Юлия заметила, что Саша вдруг сделался необычайно хмурым, он даже не отвечал на ее вопросы, и она терялась в догадках, что могло произойти за эти считанные минуты?

– Что с тобой? Ты вдруг стал каким-то другим.

– Мы тут жили, – глухо проговорил Саша.

– В этом городке?

Он кивнул головой.

– Но почему ты не сказал сразу, я же спрашивала, где мы находимся?

– Я не знал, мы жили на другом конце. Я тут и не бывал.

Юлия задумалась. Теперь она другими глазами смотрела на все, что окружало ее.

– Может, ты хочешь навестить свой дом или кого-нибудь из друзей?

– Нет, – не колеблясь, заявил мальчик.

– Но неужели тут никого не осталось, с кем бы тебе хотелось…

– Нет, – также категорично, как и в первый раз, прозвучал ответ.

Она видела, как не терпится Саше поскорее покинуть это место. Как же ему было плохо здесь, если он даже не желает ни с кем тут встречаться, думала она. Внезапно она провела рукой по его волосам, он удивленно посмотрел на нее, а затем совершенно неожиданно уткнулся ей в грудь. Плечи мальчика сотрясли громкие рыдания. Все удивленно обернулись на них, не понимая, что тут творится. Юлии было неловко, ей хотелось увезти Сашу куда-нибудь от этого места, дабы не находиться под обстрелом любопытных глаз. Но в эту минуту подали автобус, и она первой устремилась к дверям.

Саша успокоился лишь тогда, когда за поворотом исчезло последнее строение городка, и автобус покатил по проложенному между полей шоссе.

Только к обеду Юлия доставила мальчика в детдом. Не помог даже подарок, директриса кипела негодованием, словно чайник, и ее гнев обрушился на молодую женщину. Но презент она все же взяла и только после этого немного остыла.

Юлия воротилась домой, у ворот стоял «Мерседес». Максим вернулся, радостно подумала она и бросилась к дверям. И почти сразу же остановилась; на скамейке, вальяжно разбросав свое небольшое тело, сидел Довгаль. Правда, увидев ее, как солдат при виде командира, он моментально вскочил, подтянулся, одернул пиджак, купленный в каком-нибудь суперпрестижном доме моделей за границей, и устремился навстречу ей.

– Я так рад вас видеть! – воскликнул он. – Мне сказали, что вы начали обучаться вождению самолета. Я поздравляю вас!

– Обучаюсь не я, – чуть насмешливо охладила она его восторг.

– Кто же тогда?

– Один мальчик.

Довгаль, ничего не понимая, смотрел на нее.

– Может, мы пройдем в дом? – внес он ценное предложение.

– Извините, это от неожиданности.

Юлия отворила дверь, они вошли.

– Будете что-нибудь пить? – попыталась Юлия изобразить из себя гостеприимную хозяйку.

– Мартини со льдом. Очень люблю это сочетание. Если можно, розовый.

Хоть зеленый, подумала Юлия. Больше всего она хотела сейчас избавиться от этого докучливого человека и остаться одна.

Юлия налила ему мартини, бросила пару кубиков льда, водрузила бокал на поднос и поставила перед ним.

– А вы не составите мне компанию? – улыбаясь, спросил он.

– Мне не хочется пить.

– У вас что-то случилось? Когда я вас увидел, то сразу понял: что-то не так. У вас какое-то другое лицо.

– Просто я вышла из дома рано утром и не наложила, как следует, грим. Вы должны знать: у каждой женщины два лица; одно с косметикой, другое – без нее.

– О, это я прекрасно знаю. Но тут косметика ни при чем. Здесь что-то другое. У вас изменились глаза, а они косметике не подвластны.

Юлия уже не первый раз поразилась тому, как чутко он ощущает ее настроение. Но у нее не было намерений посвящать его в свои дела. Ей вообще не хочется, чтобы этот человек имел бы хоть какое-то отношение к ее жизни.

– Это единственное объяснение, какое я могу вам дать. А дальше это уже ваше дело – верить ему или нет. – Это был почти неприкрытый вызов, и Довгаль, конечно, понял это.

Он допил мартини, поставил его на стол.

– Могу я попросить вас об одолжении, налить мне еще бокал? Божественный напиток. Как жаль, что вы отказываетесь присоединиться ко мне.

Юлия выполнила его просьбу, но присоединяться не стала.

– А могу я узнать, что это за мальчик катается на моем самолете?

– Разве вы не подарили его мне?

– Да, конечно, – поспешно поправился он. – Простите за такую непростительную оплошность. На вашем самолете.

– Это мальчик из детдома. Мы ездили туда с вашей женой для оказания ему помощи.

– Да, да, это я знаю, – задумчиво произнес он. – Что ж, это просто замечательно, что сирота обучается такому замечательному делу. Вдруг станет великим летчиком, а все благодаря нам, – Довгаль снова рассмеялся.

– Нам?

– А разве не так?

Юлия пожала плечами.

– Я вас хорошо понимаю, – произнес Довгаль, что-то обдумывая. – Пусть мальчик обучается. Я только рад этому. Хотя вам так пошло бы умение летать на самолетах. Интуиция подсказывает мне, что вы рождены для всего высокого. Вот для этого я к вам и пришел. – Довгаль сделал паузу. – Вы слышали такое имя – Жак Дюпри? На сегодняшний день это самый известный молодой модельер Франции. Говорят, что у него одевается сама супруга президента страны. Сейчас он в России.

Юлия действительно слышала не раз имя этого модельера, хотя о том, что он приехал в Россию, ничего не знала. Впрочем, это было не важно, любопытно, что придумал ее настойчивый поклонник на этот раз?

– Я встречался с ним буквально вчера. И кое о чем договорился. Он устроит специально для вас демонстрацию своих новых моделей. В Париже они произвели самый настоящий фурор. Народ ломился на его показ. Вы же будете одна, все будет демонстрироваться только для вас. Ну а то, что вам понравится, тут же окажется в вашем гардеробе. И при этом вам никуда не надо будет ехать, все действо будет происходить в вашем замечательном доме.

Да, в фантазии и щедрости ему не откажешь; только если представить, сколько денег он выложил за эту затею, дух захватывает. Все-таки человека легко купить, вот она уже чувствует, как учащенно бьется ее податливое сердечко. Не трудно представить, какое фантастическое представление может ожидать ее завтра. Наверное, немало женщин пожертвовали бы всем, чтобы пережить такие незабываемые минуты. А от нее даже жертв не требуют, ей это не просто дают, а еще уговаривают: бери.

Чтобы справиться с охватившим ее волнением, Юлия, сопровождаемая внимательным взглядом Довгаля, несколько раз прошлась по комнате.

– Я вам весьма признательна за это чудесное предложение, но на завтра у меня уже запланированы другие дела. Поэтому я никак не могу принять у себя дома вашего французского гостя.

– Вы не можете отказать, я обо всем уже договорился, завтра к вам приедет никак не меньше двадцати человек. Одна одежда будет доставлена на нескольких машинах.

– Сожалею, но ничего не могу изменить. Вы не поставили меня в известность о ваших намерениях. И, кроме того, у меня действительно очень важные дела.

– Что же это за такие важные дела?

– Мой хороший друг попал в больницу, он в тяжелом состоянии, мне надо его навестить.

– И что это за друг, можно полюбопытствовать?

– Это наш сосед, он живет вон в том доме, – показала она в окно.

– Уж не тот ли это полусумасшедший философ?

– Я не знаю, кто в этом мире нормальный, а кто полусумасшедший, но это, в самом деле, он.

– И нельзя отложить к нему визит?

– Нет, нельзя.

– Почему?

– Потому что я считаю, это гораздо важней.

– Вы хотя бы отдаленно представляете, сколько я потратил на то, чтобы устроить здесь у вас это представление?

– Отдаленно представляю, но я вас сразу предупреждала, что все это бесполезно. Вы не хотите верить. Поэтому я тут ни при чем.

– Но уж нет, при чем. Или вы меня держите за последнего дурака? Полагаете, я не понимаю, что за игру вы затеяли? Хотите получить все, занять место моей жены. Так и скажите.

– Хорошо, я вам скажу, я вообще предпочла бы никогда вас не видеть и не слышать. Вы мне не интересны. Давайте раз и навсегда закончим этот разговор. Поверьте, Виктор Аполлонович, кроме неприятностей, он никому ничего не принесет.

Довгаль внезапно покраснел, став похожим на рака на сковородке, и теперь все его небольшое тело представляло из себя заполненный до краев гневом кувшин. Он явно не знал, куда девать переполняющую его горючую смесь, которая требовала немедленного выхода.

– Вы полагаете, что можете со мной обращаться, как с мальчиком из подворотни? – глаза Довгаля сузились до двух маленьких щелочек, подобно амбразурам у дзотов. – Вы предложили мне игру, я с удовольствием принял ее. Но теперь вы нарушаете правила.

– Ни в какие игры играть с вами я не соглашалась, это все ваши выдумки и досужие домыслы.

– Напрасно вы так со мной, ой напрасно, Юлия Станиславовна. Разве можно так рисковать? Как плохо вы еще осведомлены о состоянии современного мира, о том, какое это страшное существо – человек.

– Да, нет, кое-что мне известно, – проговорила Юлия, инстинктивно отступив на несколько шагов назад от своего собеседника.

– Нет, не известно, потому что вы никогда не сталкивались с такими ситуациями. Все у вас было хорошо, гладко, все вокруг вас любили. А знаете ли вы, что происходит, когда вас ненавидят? Причем, ненавидит человек могущественный. Потому-то вы и не поняли, какая опасность вам грозит. Хотите я вам дам время подумать?

Юлия отрицательно покачала головой.

– Что ж, вы сами сделали свой выбор. Так что, пеняйте только на себя.

– Это угроза? – спросила Юлия, и ее голос невольно дрогнул.

– Более, чем угроза. Эта реальность. И вы сейчас в этом убедитесь. Вы правы, зачем играть в какие-то игры, когда можно получить все сразу и без всяких затрат. – Довгаль шагнул в направлении нее.

– Не приближайтесь! – воскликнула она.

Довгаль замер, внимательно смотря на нее.

– Савелий! – вдруг громко закричал он.

В дом вбежал телохранитель Довгаля. Хозяин и слуга обменялись понимающими взглядами, Довгаль кивнул головой на Юлию, и парень бросился ее ловить. Несколько минут они бегали по комнате, опрокидывая мебель, превращая в осколки дорогую посуду. Но она понимала, что долго ускользать от этих огромных лап ей не удастся, все преимущества на стороне этого верзилы. Внезапно она споткнулась и оказалась на полу. Через мгновение она снова стояла на ногах, но уже в железных объятиях своего преследователя.

Довгаль кивком головы дал новый приказ, и парень стал сдирать с нее одежду. Юлия попыталась сопротивляться, но тот стиснул объятия так, что внутри у нее что-то громко хрустнуло, как ломающаяся под ногами ветка, и больше она решила не рисковать.

Юлия стояла полуголой перед Довгалем, который молча разглядывал ее, словно экскурсант музейный экспонат.

– Теперь вы понимаете, что я могу с вами сделать все, что угодно.

– Вы только докажите этим, что являетесь абсолютным негодяем.

Довгаль весело рассмеялся.

– Я это уже давно и много раз доказал. И все об этом отлично осведомлены. Вы последняя, кому станет известна эта великая новость.

– В таком случае, делайте, что хотите. Я не стану сопротивляться. Для меня вы просто пустой звук, я даже не считаю вас мужчиной. И не потому, что вы очень маленький, а потому что вы очень ничтожный человечишка. Вы способны лишь подчиняться своим убогим желаниям. Это все, чему вы научились за всю свою никчемную жизнь. Стоило ли ради такого результата появляться на свет? Да еще в таком уродливом обличье!

Юлия сама точно не понимала, откуда брались в ней эти слова, как и смелость их произносить, но она видела, что пущенные ею стрелы попадают точно в цель. Выражение лица Довгаля вдруг резко переменилось, оно стало каким-то растерянным. Его решимость начала таять буквально на глазах.

Довгаль вдруг отошел от нее, направился к столу, где гордо возвышалась бутылка мартини. Он налил себе в бокал и залпом выпил.

– Вы думаете, что вы меня сразили вашим замечательным монологом? Глубоко заблуждаетесь. Но вы правы: то, что я хотел с вами сделать, слишком для меня мелко. Я отомщу вам по-другому, но это будет страшная месть. Поверьте, это вполне в моих силах. – Он замолчал, снова наполнил бокал и снова его осушил. Потом посмотрел на Юлию. – Отпусти ее, – приказал он своему церберу.

Тот разжал хватку, и Юлия облегченно перевела дух. Непосредственная опасность по крайней мере на некоторое время отступила от нее.

– А ведь я вас мог бы по-настоящему полюбить. Боже мой, какое бы это было великое чувство! Я с двадцати лет никого не любил. А сейчас мне пятьдесят три. Целая жизнь без любви! Думаете это легко?

Юлия предпочла никак не комментировать это признание ее мучителя.

– А теперь я должен вам мстить, вместо любви – месть. Мне нравится мстить, в этом столько прелести, она дает несравненное удовольствие. Но вас я хотел любить. Я жестокий человек, жизнь меня сделала таким. Скажите, почему она мне дала такой рост? Ни одна женщина не хотела на меня смотреть. Только по этой причине мне страстно захотелось стать богатым, я хотел вас покупать. Пачками, поленьями, вереницами. И я покупал. А когда я захотел любить, мне было в этом отказано. Вы думаете, что такое можно простить? Нет, никогда!

Юлия вдруг подумала: услышь она этот монолог в другой ситуации, то непременно бы расчувствовалась, прониклась бы жалостью к несчастной судьбе его автора. Но сейчас он вызывал в ней совсем иные эмоции.

– Не хотите со мной разговаривать? А, понимаю, я же ничтожный человечишка, карлик, как меня еще называют. Между прочим, и ваш славный муженек. Я самолично это слышал. Только виду не показал. Он, конечно, у вас красавчик, ублажает вас по высшему разряду. Что ж, вы сами выбрали свою судьбу. Пойдем отсюда, – сказал он уже своему телохранителю.

Довгаль повернулся и вышел из дома. За ним последовал его верный страж. Еще через минуту Юлия услышала звук отъезжающего автомобиля. Без сил она опустилась на стул. Боже, что происходит вокруг? Все летит вверх тормашками. Ее едва не изнасиловали в собственном доме. Внезапно она почувствовала, как мелко дрожит. Дрожь не унималась, становилась сильнее и сильнее. Юлия пошла в ванную, налила почти горячую воду – и нырнула в нее.

В ванной она лежала очень долго, несколько раз подливала кипяток. Дрожь прошла, но беспокойство оставалось. Она вышла из ванны, надела халат, направилась в спальню. Там долго приводила себя в порядок, сушила феном волосы, наносила на лицо сначала крем, потом грим. Затем долго и тщательно выбирала наряд. Но не стала его одевать, а только разложила на кровати. После этого ее маршрут пролег на кухню. Там она развернула активную деятельность, и через час стол уже ломился от разных блюд, но исключительно тех, какие любил Максим. Затем она посмотрела на часы и поспешно стала одеваться. Наконец все было готово к встрече, она села в кресло, прислушиваясь к доносившимся с улицы звукам. Их было много, и они были самые различные, но среди этой шумовой симфонии не было одного – столь знакомого ей урчания мотора.

Прошел час, другой. В это время Максим уже обычно был дома, а если задерживался, то непременно звонил. Но пока не было ни его, ни звонка от него. Почему-то она была уверена, что он обязательно приедет, они поговорят по душам, и все недоразумения между ними исчезнут, как с белых яблонь дым. Почему же его нет? Неужели он не чувствует, как нужен ей? Юлия несколько раз прошлась по дому, пару раз выглянула на улицу. Но она уже начинала закрашиваться первыми мазками темноты, вокруг было тихо, даже вдали уже не проезжали машины.

Юлия чувствовала, как все больше одолевает ее беспокойство. Что означает его отсутствие? Полный разрыв или он хочет выдержать характер, желает, чтобы она сделала бы первый шаг? Что же, в таком случае, она его сделает. Сейчас не тот момент, когда следует демонстрировать гордость.

Она выкатила машину из гаража. Фары высвечивали ей дорогу, и она все сильнее жала на педаль газа. Шоссе было почти пустым, Юлия мчалась по нему без всяких препятствий, не снижая скорости. Ею вдруг овладело лихорадочное нетерпение, хотелось как можно скорее увидеть мужа, прижаться к его плечу… Ей так нравилось ощущать его крепкое, почти мгновенно загорающееся, словно спичка, тело…

Теперь она ехала по городу, скорость пришлось сбросить, и все же она мчалась очень быстро. Она не заметила, как из маленького переулка наперерез выскочил автомобиль и лишь каким-то чудом в последний момент ей удалось вывернуть руль. Машина резко затормозила, послышалось громкое ругательство, но Юлия даже не обернулась – ей было не до того.

Наконец показался дом, где находилась их городская квартира. Юлия взглянула на окна; они были освещены. Лифт поднял ее на шестой этаж, она подошла к двери – и замерла. Оттуда доносилась музыка, слышались многочисленные голоса, они что-то пьяно и весело кричали. По этой звуковой вакханалии Юлия поняла, что там гуляет большая кампания, причем, с преобладанием женского пола над мужским. Она было потянулась к ручке, дабы открыть дверь, но затем одернула руку. Постояв еще несколько секунд, она стала медленно спускаться по лестнице.

Юлия сидела в машине и смотрела на окна. За занавесками то и дело мелькали тени, иногда ей казалось, что она различает женские силуэты. Один раз она была почти уверена, что видела высунувшегося Максима; впрочем, он почти тут же исчез. Она достала сигарету, выкурила ее, затем бросила окурок на асфальт. Несколько секунд она следила за тем, как затухал огонек. И как только он окончательно погас, она включила зажигание, и автомобиль помчался сквозь темноту.

Глава 19

Утром Юлия отправилась в больницу проведать Менделя. Порядки в ней были такие, что никто даже не спросил ее, куда она идет. Беспрепятственно она подошла к палате, толкнула дверь.

Мендель лежал на кровати, капельницы с ним рядом не было. Когда старик увидел ее, то Юлии показалось, что в его глазах зажглись радостные огоньки. Она подошла к нему, села рядышком, положила пластиковый мешочек с фруктами на тумбочку.

– Как вы? – спросила она.

– Врачи установили, что у меня не было инфаркта. Просто очень сильный приступ ишиатической болезни. Врачи предлагают операцию.

– Но не здесь же?! – даже с некоторым испугом воскликнула Юлия, обводя глазами аскетическую обстановку палаты.

– А почему не здесь?! Я верю в судьбу. Если я попал сюда то либо для того, чтобы завершить здесь свои дни, либо чтобы начать новую жизнь.

– Давайте я устрою вас в другую больницу.

– Нет. Я решил: я буду оперироваться здесь. Между прочим, тут неплохие доктора.

– Как вы это определили?

Мендель пожал плечами.

– По отношению к пациенту. Хирург, что собирается меня оперировать, очень глубокий человек. Я мало встречал людей с такой глубиной. А глубокий человек не может быть плохим профессионалам.

– А как вы узнали, что он очень глубокий?

– Это всегда становится ясным, едва человек скажет несколько слов. У большинства людей слова вылетают изо рта словно шарики; когда они говорят, то видно, что они совершенно не понимают смысла сказанного; это просто набор привычных штампов. Я всегда при этом представляю, как в мозгу у них крутится пленка с текстом, который они произносят.

– А у меня?

– У вас тоже она крутится, но иногда вдруг случаются сбои, и вы в такие минуты не знаете, что говорить. И тогда слова начинают к вам прибывать из самых глубин. Только вы еще их боитесь, вы не понимаете, откуда и зачем они к вам приходят. Встреча с подлинностью на первых порах часто пугает; у человека возникает ощущение, что он внезапно попал в незнакомое и опасное место. А потому очень хочется из него как можно скорее выбраться. Тоже самое было и у … – он вдруг замолчал и насупился.

– Вы говорите о той женщине, что покончила с собой?

– Да. – Мендель кивнул головой.

– Вам не кажется, что это слишком большая плата за несколько слов, идущих из глубины?

– Она не смогла иначе. Она не умела приспосабливаться к изменившейся ситуации. Ей одинаково хотелось быть сразу в двух мирах. А так не бывает. Истоки всех трагедий, что случаются с людьми, лежат в их половинчатости. Она так и не преодолела ее. Для нее было легче избрать другой вариант.

Странно, что мы в больнице вдруг заговорили об этой женщине, подумала Юлия.

– И все же жалко, что вы не позволяете мне перевести вас в другую клинику.

– Нет, я все уже решил. И, кроме того, там не будет этого врача. Вам надо обязательно с ним познакомиться.

– Я познакомлюсь, – пообещала Юлия.

– Мне кажется, что вас гложут какие-то неприятности? – вдруг проговорил Мендель.

Юлия посмотрела на него. Тот понял ее молчаливый вопрос.

– Не беспокойтесь, я чувствую себя вполне добротно. Меня накачали лекарствами, искололи уколами и даже относительно неплохо покормили. Так что силы у меня имеются. Говорите все как есть.

– В моей жизни произошло что-то странное. От меня ушел муж, а вчера меня чуть не изнасиловал его босс и покровитель. Еще несколько дней назад я была абсолютно благополучной женщиной, была замужем, а теперь я уже не знаю, в каком состоянии я нахожусь. И в сущности все произошло из-за каких-то пустяков, не имеющих никакого серьезного значения.

– В жизни не бывает пустяков. Все, что происходит в ней, это знаки великих откровений. Нужно только научиться их читать.

– Так прочтите!

– Я вовсе не намерен делать эту работу за вас. Вы давно уже все поняли, но боитесь себе в этом признаться.

– Вы считаете, что мой брак обречен?

– Он был обречен с первой минуты, у вас нет с мужем ничего общего. Вы из разных миров.

– Но почему меня хотели изнасиловать? Вот это откровение высших сфер я уж точно не понимаю.

– Тот, кто хотел вас изнасиловать, чувствовал ваше над ним превосходство и таким способом хотел его уничтожить, унизив вас, чтобы с вами сравняться. Нищие духом всегда идут по пути не собственного возвышения, а стараются тех, кто выше их, принизить до собственного ничтожества. У него это был акт отчаяния, он просто не знал, что делать.

– Вы говорите так, словно были свидетелем этой сцены. Так все и произошло.

Мендель слегка приподнялся на подушке и пожал плечами.

– Я пользуюсь плодами мудрости, которая была накоплена за многие поколения. Всегда были люди, которые стремились находить подлинные, а не иллюзорные объяснения событий. Другое дело, что этих людей ненавидели и преследовали. Никто не хочет знать правду о себе, о своих поступках, никто не желает, чтобы с него стаскивали красивое покрывало и оставляли голыми, чтобы все видели его таким, какой он есть, со всеми уродствами и изъянами.

Внезапно Мендель вновь опустился на подушку и подтянул одеяло к подбородку.

– Вы устали? – встрепенулась Юлия.

– Немного. Вчера мне дали снотворное, и оно все еще действует, усыпляет меня. Даже, несмотря на то, что мне очень приятно, что вы находитесь тут, рядом со мной. Знаете, я все утро гадал: приедете вы или нет?

Юлия почувствовала комок в горле.

– Я непременно буду к вам ездить каждый день.

– Это ни к чему, у вас сейчас свои проблемы.

– У меня нет проблем.

– Нет проблем? Вот как? Это интересно.

– Я поняла только сейчас, что у меня нет проблем. То, что на меня свалилось, это не мои проблемы. Просто я не понимала своего истинного предназначения.

Мендель внимательно посмотрел на молодую женщину.

– Вы делаете успехи. Но не забегайте вперед, ваши мысли и ваши подлинные желания могут не совпасть. И тогда вам будет нелегко.

– Спасибо за предупреждение. Я постараюсь, чтобы этого не случилось. А сейчас спите. А я пойду, поговорю с вашим глубоким врачом. Как хоть его зовут?

– Станислав Алексеевич.

– Завтра я буду у вас в это же время. – Юлия наклонилась и впервые коснулась его небритой щеки губами. Затем быстро вышла из палаты.

Она прошла в ординаторскую. Там было довольно много врачей. Но она узнала его сразу, хотя Мендель не дал ей никаких «ориентировок». Но она поняла, что это он, потому что только такое лицо могло принадлежать «глубокому» человеку. Юлия вдруг почувствовала волнение, она не понимала, чем оно вызвано, но ощущения были такими сильными, что молодой женщине пришлось сделать над собой усилие, чтобы выглядеть внешне спокойной.

Она вошла в ординаторскую, посмотрела прямо на Станислава Алексеевича и проговорила:

– Я хотела бы видеть Станислава Алексеевича.

– Это я, – сказал он. – Пойдемте.

Все происходило совершенно обыкновенно, но в тоже время как-то очень странно. Они вышли в коридор, Станислав Алексеевич нашел два стула, и они сели.

– Я… – начала было Юлия, но врач прервал ее.

– Вас зовут Юлия, – даже не спросил, а просто констатировал он.

– Да. Но откуда вы знаете? – задала она бессмысленный вопрос, так как ответ был очевиден. Этот очевидный ответ и прозвучал.

– О вас мне рассказывал Михаил Моисеевич.

– Но как вы меня узнали?

– Не знаю, просто почувствовал.

Юлия кивнула головой, словно подтверждая, что так оно и должно было быть. Она вдруг ощутила небывалую сухость во рту.

– Чудный старик, – сказал Станислав Алексеевич, – мы с ним вчера проговорили полночи. Кажется, в моей жизни это рекорд, еще никогда я так долго не разговаривал с пациентом. Он никак не хотел засыпать. Пришлось в наказание вкатить ему большую дозу снотворного.

– Операцию будете делать вы?

– Да.

– Это сложная операция?

– В общем, да, хотя давно отработанная. Но все операции на сердце рискованные.

– Понимаю.

Станислав Алексеевич улыбнулся.

– Есть большая надежда, что все будет хорошо.

– Вы не представляете, как я этого хочу. Он не должен умирать. Любой из нас, но не он.

– Он вам так дорог? Но если я его вчера правильно понял, то вы чужие друг другу люди.

– А разве он не говорил вам, что близость людей не определяется кровным родством?

– Говорил.

– Тогда вам должно быть ясно.

– Мне ясно. Просто мне хотелось лучше понять, что вами движет.

– Это проверка?

Станислав Алексеевич смущенно рассмеялся.

– Мне бы, честно говоря, не хотелось бы, чтобы вы так думали.

– Я так не думаю. Иногда говоришь совсем не то, что хочешь.

– Бывает, – согласился врач. – А что бы вы хотели сказать?

Юлии пришлось задуматься. К ней пришла мысль, что вряд ли она осмелится произнести те слова, что рождала сейчас ее душа.

– Мне бы хотелось узнать, что вы думаете о Михаиле Моисеевиче?

– Мне всегда казалось, что такие люди должны где-то существовать, но я не верил, что они существуют. Я полагал, что может быть, когда-то они и ходили по земле, во времена Гомера и Платона или Леонардо да Винчи, но не сейчас. И вдруг эта встреча. Даже не верится, – промолвил он задумчиво.

– А как вы разговорились?

– Это тоже очень странно. После осмотра вдруг ни с того ни с сего началась беседа. Я даже не помню первых слов, как будто их даже и не было. Вы можете объяснить, почему так?

– Мне кажется, все дело в том, что вы говорили с ним всю жизнь. То есть даже не с ним, а с кем-то более высшим. И вот пришел человек как бы от его имени.

– Новый пророк или мессия?

– Может быть, не знаю. Я плохо разбираюсь в этих вопросах. А разве наш разговор не начался примерно так же? Еще пятнадцать минут назад мы не были знакомы.

– Неужели мы говорим только пятнадцать минут?

Юлия взглянула на часы.

– Почти двадцать пять. Но, думаю, это не слишком меняет дело.

– Вы правы, – улыбнулся он.

«Боже, какая у него замечательная улыбка», – подумала Юлия.

– Мне надо ехать, – не очень уверенно сказала она. На самом деле, она не сомневалась, что ей следует остаться. По крайней мере, ей этого больше всего сейчас хотелось.

– Конечно, – согласился он, – если надо ехать, то надо ехать.

– Я обязательно приеду завтра, – как бы успокаивая его, а заодно и себя, проговорила она. – Скоро ли вы собираетесь проводить операцию?

– С сегодняшнего дня начинаем предоперационную подготовку. Думаю, оперировать через несколько дней. Ситуация такая, когда медлить опасно. Лучше рисковать, что-то делая, чем рисковать, не предпринимая ничего.

– Наверное, вы правы. Ждать, когда все само собой образуется, бессмысленно.

– Да, я всегда так считал.

– Я приеду завтра утром, – сказала она.

– Надеюсь, что мы встретимся.

Когда Юлия вышла из здания больницы, она посмотрела вверх. Станислав Алексеевич глядел на нее из окна. Она помахала ему рукой, он не очень решительно помахал ей в ответ. Она села в машину; почему-то она уже не чувствовала такую тяжесть в груди, с какой приехала в больницу.

Юлия возвратилась домой. Радостное чувство, которое родилось в ней в больнице, не проходило. Наоборот, оно даже окрепло. Она сидела в кресле, поглощенная своими новыми ощущениями, и старалась не отвлекаться от них посторонними мыслями. Ею овладел страх, что они, раз пропав, могут больше не вернуться. Прошел час, другой, а в ее позе не возникло никаких перемен.

Юлия почувствовала голодный ропот своего желудка и только теперь вспомнила, что за весь день почти ничего не ела. Она открыла холодильник, даже не сознавая, что именно, запихала что-то себе в рот. Потом посмотрела на часы; обычно через минут пятнадцать-двадцать возвращался Максим. Приедет ли он на этот раз? Она поймала себя на том, что не хочет его видеть. Ей гораздо лучше одной дома. Никто и ничто не отвлекает от ее мечтаний.

Юлия рано легла спать не потому, что ее клонило ко сну, просто она хотела, чтобы как можно скорее наступило утро. Наконец, это долгожданная пора суток спустилась с небес, Юлия вскочила с кровати и начала тщательно заниматься собой. Ей хотелось предстать перед ним привлекательной, но не броской; это не тот случай, когда надо демонстрировать всю мощь своего женского обаяния.

Она не ехала, а летела по шоссе. И все же владевшее ею нетерпение обгоняло ее автомобиль. Она вошла в больницу, направилась по знакомому маршруту. Она сразу поняла по виду Менделя, что тот чувствует себя получше. Его глаза блестели, а жесты были более живыми.

– Через три дня – операция, – встретил он ее сообщением.

– Так быстро?

– А мне кажется, медленно.

Она удивленно посмотрела на него.

– Пока я тут лежал, я о многом думал, – сказал Мендель. – Оказывается, больница – идеальное место для размышлений. Здесь как нигде перемычка между жизнью и смертью очень узкая. А когда оказываешься на такой перемычке, мысли начинают поступают в голову особенно обильно.

– О чем же вы думали?

– О жизни, о смерти. Вы что-нибудь слышали об этих вещах?

– Хотите, я отвечу вашими словами? Вы бы сказали, что люди, хотя живут и умирают, ничего не знают ни о жизни, ни о смерти.

Мендель вдруг широко улыбнулся, что случалось с ним довольно редко.

– Вы блестяще сформулировали мой ответ. – Мендель взял с тумбочки книгу. – Эту книгу написал один индиец, он в ней отстаивает взгляд на то, что все, что происходит, это только проявление Сознания. Все остальное – иллюзия – и больше ничего.

– Признаться, никогда не думала о себе, как об иллюзии. Но тогда… Юлия задумалась. – Нет, не понимаю.

– Этот взгляд на мир отнюдь не новый, ему уже несколько тысячелетий. Этот вопрос мучает меня не первый год, но сейчас, когда временами уход кажется столь близким, он стал для меня особенно животрепещущим. Между прочим, вчера вечером мы обсуждали эту тему со Станиславом Алексеевичем часа два. А остальные два часа проговорили о вас.

Глаза Менделя, обращенные на Юлию, лукаво заблестели. Она же почувствовала, как румянец заливает ее щеки.

– Что же вы постановили? – спросила она.

– Ничего, мы решили оставить все как есть, и дать реке событий течь по естественному руслу.

– Ничего не понимаю, – тихо и радостно засмеялась Юлия.

– На этот вопрос невозможно дать ответ. И в тоже время каждый человек непременно отвечает на него по-своему.

– Мне кажется, что одно ваше утверждение противоречит другому.

– Так оно и есть. И в тоже время тут нет никакого противоречия. Когда я сказал этот свой тезис Станиславу Алексеевичу, он сразу понял меня.

– По-видимому, я не такая умная, – вздохнула Юлия.

– Дело не в уме, просто он спустился на большую, чем вы, глубину. Определить, является ли мир и вместе с ним мы иллюзией или нет, невозможно. Оба аргумента одинаково убедительны. Все дело в жизни каждого из нас. Чем больше человек себя осознает, тем ближе он становится к мировому Сознанию, тем большую реальность он приобретает. Те, кто утверждает, что все – только иллюзия, не учитывают того обстоятельства, что такой человек обретает великую мощь сам влиять на Сознание. Взгляд на себя, как на иллюзию, помогает сбросить ответственность за происходящее, это на самом деле попытка отказаться от самого себя. Те, кто уверен, что все является лишь проявлением Тотальности, не интересуются человеком и человечностью, для них все, что создано им, не имеет никакого значения. Но ведь после сотворения Вселенной, человек единственный в ней, кто творит новый мир. По крайней мере, мы никого больше мы не знаем, кто был бы еще занят столь же обременительной работой. Если человек откажется от собственной реальности, то еще неизвестно – останется ли Сознание. Ибо если все иллюзия, то в таком случае не должно быть исключений, и Сознание вынуждено будет признать себя тоже лишь призраком. В нашем лице оно потеряет зеркало, в которое смотрится. Вы понимаете меня?

– Надеюсь. Но не до конца уверена, – честно призналась Юлия. – Но я рада тому, что вы не очень боитесь операции. Сейчас это важнее всего.

– Просто я уверен в успехе. Мой час еще не пробил. Я это понял, когда встретился со своим врачом. Такие встречи случайными не бывают, это верная примета того, что продолжение следует. Провидение хочет, чтобы я завершил свой труд. Значит, я на верном пути.

– Знать бы, что хочет провидение от меня, – с сожалением вздохнула Юлия.

– Но вы же все уже знаете. Только пока не решаетесь все сказать себе до конца. Хотя многое уже сказали. Скоро вам будет легче. Тот, кто идет своим путем, рано или поздно приходит на станцию под названием «Блаженство». Только в начале этого пути его ждут испытания; а что делать, без них туда не пускают.

– А так хотелось бы их как-нибудь обойти…

– Испытания дают понимание, это проверка вашего решения, не временно ли оно, не порождено ли случайными обстоятельствами. Не будет этой проверки, вся дальнейшая дорога окажется бесполезной. Так что она нужна прежде всего вам. Только очень немногим удается вступить на нее без потрясений. Но это те, кого мы зовем святыми.

– Я совсем запуталась, – вздохнула Юлия.

– Мне кажется, все наоборот, вы сейчас все распутываете. Но с непривычки не всегда понимаете, что одним узлом стало меньше. Вместо того, чтобы радоваться этому, вы с непривычки начинаете искать старый узел. – Мендель уже второй раз за их разговор улыбнулся. – Мне кажется, вам до чертиков надоела моя болтовня. Не стоит мне уделять так много времени.

– Но я все равно завтра приеду, – сказала Юлия. – Что вам привезти? Здесь, наверное, отвратительно кормят.

– Да, кормят плохо, но это не имеет значения. Идите, Юлия.

Она вышла в коридор и сразу же увидела Станислава Алексеевича. Она нисколечко не сомневалась, что он ждал ее.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

Они посмотрели друг на друга и одновременно засмеялись.

– Это правда, что вы собираетесь делать операцию через три дня?

– Да.

– Мне почему-то казалось, что к операции человека готовят очень долго.

– По-разному. Иногда ее приходиться делать через тридцать минут после того, как больного доставляют в больницу.

– У вас были такие случаи?

– Были.

– И вам не страшно резать человека? Ведь одно неверное движение…

– Страшно, пока не попадаешь в операционную. В операционной страх проходит, она действует очень сосредотачивающие.

– Мне Михаил Моисеевич сказал, о чем вы говорили с ним вчера.

– Да, это был очень интересный разговор. Мне кажется, что только после него я по-настоящему стал ощущать себя. Раньше я часто ловил себя на мысли, что я некий автомат, и что меня как бы и нет. Меня научили делать операции – вот я их и делаю. Но тем же самым движениям можно научить и робота. Просто пока его не создали, но это дело времени. А теперь я стал ощущать себя каким-то другим. Появились первые проблески понимания того, что я делаю. Он мне сказал: когда я провожу операцию, я должен смотреть на себя со стороны, быть наблюдателем. И тогда я больше не буду чувствовать себя бездушным механизмом. Ибо наблюдатель – это самая важная функция человека. Это позволит мне почувствовать, что мною движут высшие силы. Я буду видеть, насколько я искусен и умел и как ценно это мое умение. Мысль вроде бы простая, но сколь многое она меняет. Даже странно, почему я сам до нее не дошел? Как будто что-то мешало. Как вы думаете что?

– Наверное, привычка воспринимать себя такими, какие мы есть на поверхности.

Станислав Алексеевич улыбнулся.

– Удивительно, мы с вами видимся только второй раз, а ведем такие странные разговоры.

Юлия задумчиво посмотрела на него.

– Могу я вам задать один вопрос?

– Да, конечно, любой, даже самый неприятный.

– Хорошо, это как раз я и хотела сделать. Почему вы работаете в этой больнице?

– Честно говоря, не имею представления. Я сюда попал после института. Были всякие предложения, но в самый последний момент я отказывался.

– Почему?

– Не знаю, что-то внутри говорило, что я должен оставаться тут. Может, для того, чтобы однажды встретиться с Михаилом Моисеевичем, с вами…

Юлия увидела, как покраснело его лицо. Сама она тоже почувствовала смущение.

– В общем, у меня было чувство, что это неправильный шаг. Я всегда думал: а кто будет работать здесь?

– Разве вы тут единственный врач?

– Нет, конечно. Но хирург – профессия довольно редкая, никто, кроме меня, здесь не делает такие операции.

– Я рада, что вы не сменили ваше место работы, – сказала Юлия.

– Я тоже. А что касается Михаила Моисеевича, не волнуйтесь, есть все шансы, что все будет хорошо.

Юлия снова летела по шоссе. Мысленно она продолжала разговор со Станиславом Алексеевичем; она не часто вела с кем-то такие мысленные диалоги, но сейчас не могла остановиться. Невысказанные слова не давали покоя, и она говорила и говорила. Внезапно она подумала о том, что, несмотря на свое обещание, она не навестила Сашу. Конечно, она сегодня его к себе не возьмет, но увидеть мальчика просто обязана. Ведь он ждет. Юлия остановила машину и повернула назад.

Подарок директрисе снял все проблемы. Она даже не стала ничего говорить, просто позвала мальчика. Когда Саша ее увидел, то глаза его засияли. Они вышли во двор и сели на скамейку.

– Как у тебя тут дела? Не дрался?

– Так чуть-чуть. Когда я им сказал, что катался на самолете, они сразу же от меня отстали. Просили рассказать им про мой полет. А мы будем еще летать?

Этот вопрос для Юлии был довольно неприятный, так как она не знала, что ответить на него. После той ужасной сцены с Довгалем, вряд ли она имеет моральное право и дальше пользоваться его подарком.

– Ты знаешь, я пока не могу тебе ничего обещать, возникли некоторые сложности. Надеюсь, что скоро все прояснится, и я сразу же тебе все скажу.

– Я почему-то так и думал. Все хорошее кончается быстро, – афористично заметил Саша.

– Ты не прав, хорошее никогда не кончается. Но только тогда, если оно есть у тебя в душе. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Саша с некоторым сомнением посмотрел на нее.

– Да. И все же очень хочется еще полетать, – вздохнул он.

– Я понимаю. Знаешь, поднять в воздух я тебя не могу, а вот покатать на машине – запросто. Хочешь порулить?

– Еще бы! – мгновенно оживился мальчик.

Недалеко от детдома находился пустырь. Юлия остановила здесь машину, и они поменялись местами; Саша сел за руль. Она стала учить его управлять автомобилем. Впрочем, это он почти умел. Он сидел одновременно важный и счастливый и внимательно смотрел на дорогу через лобовое стекло.

– Когда вырасту, обязательно обзаведусь машиной, – решительно произнес он.

– Конечно, только надо хорошо учиться. Ты же не собираешься выходить на большую дорогу?

– Нет, я буду работать.

– Наверное, я несколько дней не приду к тебе. Михаилу Моисеевичу скоро будут делать операцию. Мне придется быть рядом с ним. Но как только ему станет лучше, я приеду. И мы вместе отправимся к нему. Ты не против?

– Нет. Я буду ждать.

– Тогда, до свидания.

Юлия подъехала к своему дому и увидела, что рядом с воротами стоит машина. В салоне сидела женщина. Она вышла, и Юлия узнала Анну Владимировну. Вот уж с кем она вовсе не жаждет общаться, так это с ней, подумала о своей гостье Юлия.

– Здравствуйте, хотя по лицу вашему вижу, что вы не слишком обрадованы моим визитом.

– Вы не правы… – начала было Юлия по старой привычке лицемерить, но Довгаль решительно ее перебила.

– Не надо, я вполне вас понимаю. Другого приема я и не ждала. Но очень хотелось с вами повидаться.

– Тогда пройдемте в дом.

Они расположились в креслах. Их разделял столик, на который Юлия поставила бутылку вина.

– Не скучно вам тут жить одной? – спросила Довгаль.

– Я привыкаю.

– Вы не общаетесь с мужем?

– Эти дни – нет.

– Мне известно, что у вас произошло с моим супругом.

– Это он вам сказал?

– Нет, – чуть поколебавшись, ответила Довгаль. Но увидев недоверие на лице Юлии, добавила: – Он мне действительно ничего не говорил. Но я знала о всех его маневрах относительно вас.

– У меня нет вины перед вами.

Анна Владимировна вдруг засмеялась и, взяв бутылку, плеснула вина в бокалы. Затем подала один из них Юлии.

– Давайте выпьем, – предложила она.

– За что?

На лице Довгаль появилось недоумение.

– Понятие не имею. Хотите, за наших дорогих мужей?!

– По-моему, сейчас не та ситуация.

– А другой не будет.

– Не уверена.

Анна Владимировна пристально посмотрела на Юлию.

– Знаете, с первой минуты нашего знакомства я все думала, вы самая умная или, наоборот, самая глупая из всех нас?

– Вот не предполагала, что вас мучила эта проблема.

– Она меня мучает и сейчас, – вдруг вздохнула Довгаль.

– И что вы решили, в какой список меня записать?

Вместо ответа Довгаль сделала глоток из бокала и потянулась к бутылке за следующей порцией вина.

– Вам налить?

– Спасибо, у меня есть. Но вы ведь за рулем.

Анна Владимировна махнула рукой.

– Это не первый раз. И вообще, я – фаталистка.

– Вы? Мне казалось, что совсем наоборот.

– И это правильно. Но одно не исключает другого. Все зависит от настроения. Сейчас я фаталистка. Так вот, я до сих пор не знаю, в какой список вас зачислить.

– А так ли это важно?

– Очень важно, – вдруг процедила Довгаль. – Если вы умны, то кто же мы все такие? А если вы глупы, что же тогда ум?

– Да вам-то какая разница? Вы же не этого в жизни добиваетесь. Считайте так, как вам удобней.

– Я бы так и поступила, но обстоятельства не позволяют. Все вокруг вас вертится.

– Это преувеличение.

– Если бы! Странно, но когда я вас увидела, мне вдруг стало неспокойно.

– Я и не подозревала.

– Вы были так похожи на всех и в тоже время резко отличались от нас.

– Примерно тоже самое говорил мне ваш муж.

– Он дурак. Хотя многое умеет и многое может. Он ненавидит мир за то, что он вылепил его маленьким и некрасивым. Он даже никогда не ходит на кладбище к родителям, так как считает, что это они виноваты, что он получился таким.

– А вам не противно жить с таким человеком?

Анна Владимировна вдруг громко засмеялась. Затем она достала сигареты и закурила.

– Ей Богу, только в вашем возрасте можно задавать столь наивные вопросы. – Она снова плеснула вино в бокал, как-то задумчиво подержала его в руке, затем словно что-то решив, медленно отправила содержимое в рот. – А знаете, о чем я только что думала? Доставить ли себе большое удовольствие – плеснуть вам в лицо вином или продолжать играть роль воспитанного человека? Неужели вы до сих пор не поняли, что для всех было бы лучше, если бы вы уступили этому карлику-сластолюбцу? Или вы, в самом деле, полагаете, что я могу его ревновать?

– Ревность тут ни при чем.

– Ну да, вы думали, что я боюсь, что он бросит все свои миллионы к вашим ногам. Да, я боялась этого. Ну и что? А что теперь мне делать, вы можете мне сказать?

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– В самом деле? – Довгаль изучающе осмотрела Юлию. – Очень часто я не могу вас понять. Ну да ладно. – В очередной раз она приложилась к бокалу. – Вы разрушили весь мир, что был вокруг нас. Вы пришли, и все стало разлетаться. Никто не хочет жить по-прежнему. Перед каждым стоите вы и требуете измениться. И что самое удивительное, все меняются. Как меняются, это другое дело. Но меняются. Даже мой муж. Вчера он сказал, что намеревается со мной развестись.

– Послушайте! – изумлению Юлии не было предела. – Но ведь я ничего не сделала, абсолютно ничего не сделала. Вы говорите невероятно странные вещи. Неужели только из-за того, что я отказала вашему мужу, так поменялся мир? Такое даже во сне сумасшедшему не может привидеться.

– А откуда вам известно, что надо сделать, чтобы изменился мир? Скажите, откуда? Да, теперь я вижу, вы глупы, но в этом ваша сила. Вы даже не осознаете последствий собственных поступков.

Юлия вдруг почувствовала, что устала, этот разговор ее порядком утомил. Чего добивается ее собеседница?

– Я не могу понять: чего вы от меня хотите? – сказала Юлия. – Мы говорим, говорим, а к цели не приближаемся.

– Да откуда я знаю, чего я хочу? Я не знаю, зачем я приехала сюда. Просто почувствовала, что не могу не приехать. Должна же я выплеснуть свою ненависть к вам.

Юлии стало не по себе, Бог знает, что задумала или что может неожиданно прийти в голову этой даме. По большому счету, и она, и ее муж – невменяемы. По-разному, но невменяемы. Кажется, эти мысли отразились на ее лице, потому что Довгаль вдруг пристально посмотрела на нее, выпрямилась, затем придвинула к себе сумочку.

– Знаете, какая мысль мне пришла в голову, пока я ехала к вам? А почему бы мне вас не убить? Я даже алиби себе создала, купила билет в кино и посидела там пять минут. А чтобы меня запомнили, специально спросила какую-то глупость у билетерши. А таких, как я, долго не забывают. Или не забывают вообще. Не правда ли?

Юлия попыталась встать, но Довгаль моментально раскрыла сумочку и достала из нее пистолет.

– А ну не шевелитесь. Он настоящий и заряжен. А вы не представляете, до чего же мне хочется нажать на курок.

– Хорошо, я не буду шевелиться. Но положите обратно пистолет. Я не сделала вам ничего плохого, – холодный пот выступил на лбу Юлии, ей было гораздо страшнее, чем тогда, когда ее держал в своих стальных объятиях телохранитель мужа этой ненормальной, которая целится сейчас ей в грудь.

– Я еще никогда не убивала людей. Но если мне предстоит начать это делать, я бы хотела, чтобы вы были бы в этом списке под первым номером.

– Зачем это вам? – взмолилась Юлия. – Всю оставшуюся жизнь вас будет мучить совесть.

– Боже, какое словечко. И где вы только его нашли? Впрочем, может быть, и будет. Но если я не сделаю это, меня будет мучить прямо противоположное чувство. Так не все ли равно, от чего мучиться? Да, я должна это сделать, – прозвучавшее сомнение в голосе в начале фразы перешли в конце ее в решимость. Довгаль снова нацелила дуло на грудь Юлии. – Вы не должны были появляться в этом мире, вы не нужны ему. Вы мешаете, вы вносите сумятицу. Убить вас должен был мой муж, но у него не хватило на это ни ума, ни решительности. Конечно, он вам отомстит, но это не станет для вас настоящей местью. Он не в состоянии понять, как вам надо мстить. Дать вам несколько минут перед смертью или выстрелить немедленно?

– Послушайте… – мысли Юлии заметались, она вдруг поверила, что Довгаль выстрелит. Достаточно было посмотреть на ее лицо, никогда она не видела на нем такого свирепого выражения.

Внезапно по крыше дома забарабанили крупные капли дождя. Он неожиданности Довгаль вздрогнула, ослабила внимание, и этим воспользовалась Юлия. Она бросилась на нее, пытаясь вырвать из рук оружие. Завязалась борьба; физически женщины были примерно равны по силе и поэтому никто не мог победить. Вдруг раздался громкий хлопок выстрела, пуля врезалась в висящее на стене зеркало, которое уже в виде десятков больших и маленьких осколков со страшным грохотом полетело вниз. Это помогло Юлии выхватить пистолет; она стояла, сжимая его в ладони, растрепанная, в порванной блузке и громко дышала. Довгаль больше не делала попыток перехватить инициативу, она сидела на диване, обессиленная и безучастная к происходящему.

– Вам лучше уйти, – сказала Юлия.

Довгаль как-то равнодушно взглянула на нее и ничего не сказала. Она вылила остатки вина в бокал и осушила его одним глотком.

– Вы пожалеете, что я вас сегодня не убила, – вдруг едва слышно произнесла она. – Этот мир не для вас.

Медленными, шаркающими, как старуха, шагами, она поплелась к выходу. У двери она на мгновение остановилась, обернулась, но больше к сказанному ничего не добавила. Через несколько минут Юлия услышала шум отъезжающей машины. Юлия посмотрела на пистолет, который по-прежнему судорожно сжимала в ладони. Что ей делать с этой страшной вещицей, она не представляла. Никогда она еще не держала в руке настоящего оружия. Трудно себе представить, что из этой небольшой игрушки ее чуть не убили. Она посмотрела на пустую бутылку. Внезапно она почувствовала слабость в ногах и почти в полубессознательном состоянии рухнула на диван.

Глава 20

– Завтра меня будут резать, – объявил Мендель, когда она приехала к нему в очередной раз. – Это я настоял, чтобы быстрей. Мне предлагали отложить операцию еще на неделю, но я не согласился.

– Почему?

– Потому что когда начинается неопределенность, прерывается жизнь.

– Но разве вы мне не говорили, что неопределенность – это основа нашего бытия? – улыбнулась кончиками губ Юлия.

– Это правда. Но иногда не хватает воли, чтобы следовать собственным установкам. Должен вам сказать, что балансировать между жизнью и смертью – довольно неприятное занятие. Хочется уже знать, в какую сторону идти – туда или сюда.

– А вы бы в какую предпочли? – серьезно спросила Юлия.

– Хороший вопрос, – Мендель внимательно посмотрел на молодую женщину. – Вся жизнь человека проходит под прессом страха перед смертью. И всю свою жизнь я боролся с этим страхом, потому что рано понял: пока я не избавлюсь от него, я никогда не почувствую себя подлинно свободным. И вот настал момент, когда появилась возможность проверить, действительно ли мне удалось избавиться от этого гнета?

– Что же говорят вам ваши чувства?

– Как ни странно, но мне как никогда хочется жить, – внезапно Мендель сделал то, чего не делал еще никогда, он взял Юлия за руку и погладил ее пальцы. – Не думайте, что мои чувства к вам – это любовь мужчины к женщине. Это нечто другое, более глубокое.

– Я понимаю, – не совсем уверенно сказала Юлия.

– Однажды я вдруг почувствовал, что где-то там, в вышине встретились наши души и начали беседу.

– О чем же они говорят?

– Души всегда говорят о вечном. О том, как велик и прекрасен мир, сколь много в нем добра и любви. Они жалеют нас, земных существ, не понимающих этого, живущих грубыми страстями и убогими побуждениями. Это вызывает в них страдание и потому они хотят освободиться от телесной оболочки, чтобы парить в свободном полете. Это то, что мы называем тягой к самоубийству. На самом деле это сигнал души нам о том, что она недовольна нами, – Мендель отпустил руку Юлии и посмотрел на часы. – Завтра в это время я буду лежать на операционном столе.

– Я буду волноваться.

– Нет смысла. Любой исход одинаково замечателен. Ницше был абсолютно прав, когда придумал свою теорию о вечном возвращении. Люди совершенно не понимают, что такое смерть, им кажется, что это уход, а на самом деле – это предвестник нового прихода. Вопрос не в том, что человек умирает, вопрос в том, с каким багажом он уходит в другой мир.

– Вы верите в Бога?

Мендель вдруг тихо засмеялся.

– Мне всегда идея верования в Бога казалась самой нелепой из тех, что напридумывало на свою бедную головушку человечество. Верить в Бога бессмысленно хотя бы потому, что Бог не может быть отделен от человека, но человек может быть отделен от Бога. Верить можно в то, что находится вне нас, но если Бога нет внутри, то сама его идея становится не только пустой, но и очень вредной. Превращать же Бога в наставника и судью означает, что люди ощущают себя маленькими детьми, за которыми нужен глаз да глаз. А такому существу требуется не Бог, а воспитатель в детском саде или надзиратель в тюремной камере. Потому что Бог – это любовь, а не надсмотрщик и учитель. Все религии выполняют именно эту роль; они пытаются регламентировать до мельчайших деталей жизнь, а за каждое нарушение наказывают тем, что называют это грехом. Какая же вера может возникать на такой основе? Только вера страха. А страх – это качество раба. Раб вовсе не тот, кто лишен личной свободы, а тот, кто живет под вечным гнетом страха. Помните, как сказал Сократ на суде: Анит и Мелет могут приговорить меня к смерти, но они не могут нанести мне вреда. Тот, кто ничего не боится, тот, кто понимает, что рождение и смерть не властны над человеком, ибо человек вечен, тот свободен.

– И все же я сегодня поставлю свечку в церкви за успех операции. Я так решила.

– Поставьте, если вам так легче. Свеча – это пламя, а все в этом мире слетается на огонь.

Юлия вышла из палаты. Она хотела отыскать Станислава Алексеевича. Во время последних своих приездов в больницу они почти не виделись, он лишь пару раз промчался мимо нее, спеша по своим неотложным делам. Она почувствовала себя даже не обиженной, а оскорбленной, но решила не давать волю чувствам; в конце концов, она сама напридумала всяких страстей, и он не виноват, что не разделяет их вместе с ней. Но сейчас она оправдывала свои действия тем, что желает поговорить с ним о предстоящей операции.

Юлия несколько раз прошлась по этажу, заглянула в ординаторскую, но нигде Станислава Алексеевича не обнаружила. Разочарованная, она уже собралась уходить, но в этот момент увидела, что он идет ей навстречу. Его лицо было необычайно бледным и хмурым; она остановилась рядом с ним, не решаясь заговорить.

Он тоже остановился. Он смотрел на нее как-то отрешенно, у нее даже мелькнула мысль, что он не узнает ее.

– Я хотела спросить по поводу операции, – робко начала она. – Михаил Моисеевич мне сказал…

– Да, завтра будем оперировать, – он замолчал, что-то явно угнетало его.

– Мне кажется, у вас что-то случилось?

Станислав Алексеевич, не отвечая, двинулся дальше по коридору, Юлия, мгновение помедлив, двинулась за ним. Не сговариваясь, они остановились в закутке, где обычно беседовали.

– У меня умер пациент. Полчаса назад.

– Вы считаете себя виновным?

– Объективно шансов было очень мало на успех. Но он умер под моим ножом.

Ей захотелось утешить его, погладить по растрепавшимся волосам. Но она сдержала свой порыв.

– Для хирурга это глупо, но я всегда тяжело переживаю смерть пациента. А это был очень хороший человек, он лежал у нас два месяца, его привезли после третьего инфаркта. Есть люди, которые необходимы для жизни, на них она держится. Он был один из них, директор расположенного тут неподалеку завода. Когда он пришел туда, это было развалившееся предприятие. За три года он сделал его лучшим в городе. Я это хорошо знаю, потому что мои родители работают там. Если бы мне удалось его спасти, завод продолжал бы работать все успешнее. Теперь от него ничего не останется.

– Почему вы так думаете?

– Потому что мне известно, кто придет ему на смену, он сам мне много раз рассказывал. Есть люди, которые мечтают раздробить завод, чтобы качать с помощью разных махинаций деньги. Их не волнуют ни люди, ни производство. Ни даже то, что этому заводу почти сто пятьдесят лет – и все эти годы он исправно работал. Видите, как все устроено, от моего мастерства зависит судьба целого коллектива, а это почти тысяча человек. И теперь их ждут большие испытания: увольнения, нищета, унижения.

– Но вы же сами сказали: шансов почти не было.

– Они были, только очень небольшие, – он посмотрел на Юлию. – Но вы не беспокойтесь, завтра шансов на успех гораздо больше.

– Я буду очень переживать.

– Он очнется от анестезии на следующее утро после операции.

– Мне хочется вас поцеловать перед операцией, – вдруг сказала Юлия. Она быстро подошла к нему и прикоснулась губами к прохладной щеке. Юлия почувствовала, как вздрогнул он от ее поцелуя. Ей же стало легче, она решилась на то, в чем еще минуту назад была уверена, что не сделает никогда. – Я буду молиться за вас и за Михаила Моисеевича, – сказала Юлия.

Станислав Алексеевич как-то странно смотрел на нее, кажется, он хотел что-то сказать, но не решался. Но ей сейчас ничего не хотелось слышать, потом, после операции она надеется, что они о многом поговорят.

– Я пойду.

Он кивнул головой. Юлия быстро пошла по коридору в сторону выхода, не оборачиваясь, но, нисколько не сомневаясь, что он смотрит ей вслед.

Она приехала домой. Прошла ровно неделя с тех пор, как Максим покинул ее и за все это время он ни разу не дал о себе знать. Сперва ее это очень удивляло; она не сомневалась, что их размолвка пройдет столь же быстро, как летний проливной дождь. Но проходили дни, а ничего не менялось. И постепенно она привыкла жить одна; Юлия ловила себя на мысли, что с некоторого момента почти перестала вспоминать о муже. У нее было такое чувство, что его никогда в ее жизни и не было. И только его вещи, на которые она то и дело натыкалась, напоминали о его бренном существовании. В конце концов, однажды вечером она сложила их все в ящик и упрятала на антресоли. Сделав это, ею вдруг овладело ощущение, что она отреклась, как еретик от Бога, от прежней жизни. Она подумала о том, что бы произошло, если бы Максим вдруг сейчас вернулся и предложил забыть старые ссоры и продолжить вести прежнюю жизнь. Она может сказать себе честно: она не хочет такого повторения; в самом деле, прав был древний философ, первым понявший из людей, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. В этом-то и заключается вся беда: человек даже перемены старается часто использовать для того, чтобы вновь войти в прежний поток вместо того, чтобы попытаться поплыть по другому руслу. Вот он и тонет.

И все же она понимала, что так продолжаться вечно не может, необходимо что-то решать. Во-первых, она не без испуга однажды обнаружила, что у нее кончаются деньги. А за последнее время она привыкла к тому, что этот поток течет для нее беспрерывно. И, во-вторых, она не хочет больше зависеть от других людей; не может же она пребывать всю жизнь в таком неопределенном состоянии?! Что же ей делать, самой ехать к Максиму и выяснять отношения? По-видимому, это было правильное решение, но что-то удерживало ее. Она попыталась проанализировать свои чувства; скорее всего, дело в том, что она не может пока точно сказать, что будет дальше. Она может заявить Максиму «нет», но кому и чему произнести «да»? Она подумала о Станиславе Алексеевиче, завтра его умелые руки будут резать тело Михаила Моисеевича. Это может быть выглядит странно, но она почему-то уверенна, что от исхода этой операции зависит ее судьба.

Она решила ничего сегодня не предпринимать, она слишком волнуется, чтобы принимать судьбоносные решения. Подумав, она вышла из своего дома и направилась в сторону дома Менделя.

Она еще никогда не бывала здесь одна, без присутствия хозяина. Она внимательно осматривалась вокруг. Старая мебель, которая так и кажется вот-вот развалится даже при слабом прикосновении, проваливающийся пол, закопченный потолок. Ей вдруг стало тяжко; как можно жить в таких страшных условиях? Неужели человеку может быть в самом деле до такой степени все равно, что его окружает? В такое трудно поверить. Она села за письменный стол, взяла несколько листочков, попыталась прочесть написанные мелким почерком строчки. «Природа человека еще не определилась, она находится в стадии формирования, между духом и материей остается гигантское расстояние, которое он пытается вот уже несколько тысячелетий преодолеть. Именно в этих попытках кроются все истоки человеческих трагедий, вызванные раздвоенностью его стремлений». На этих словах текст обрывался; скорей всего именно в этот момент Менделя настиг приступ. Продолжит ли свой бег его перо по бумаге? Это будет ясно завтра.

Юлия вернулась домой. В комнате за столом сидел Максим. Увидев ее, его лицо тут же исказилось.

Юлия замерла на месте. Почему-то она была уверена, что сегодня ей эта встреча не грозит.

– Явилась, – с нескрываемой ненавистью произнес Максим. В руках он держал бокал, в котором плескалась какая-то темная жидкость, и Юлия заметила, как сжались его пальцы. – Где была?

– В доме Менделя.

– Замечательное место нашла для посещений. Просто как мавзолей. – Максим как-то странно рассмеялся. – И что как с этим вонючим старичком, у него что-то там еще функционирует? – показал Максим на свои брюки.

– Он в больнице, ему предстоит операция. Я пошла в дом, чтобы убедиться, что там все в порядке.

– И как, в порядке?

– Да.

Максим сделал глоток, затем с шумом поставил бокал на стол.

– Я просто счастлив, ты даже не представляешь, до чего же я счастлив, что у него все в порядке. Просто сейчас описаюсь от счастья.

Юлия с недоумением смотрела на мужа, никогда раньше он не выражался подобным языком.

Максим сел в кресло.

– Садись! – приказал он ей.

Юлия послушно выполнила приказ.

– Ты знаешь, перед самой свадьбой мама сказала мне: сынок, не женись на ней. Дурак, – как-то непривычно хрипло засмеялся Максим, – всегда надо слушаться родителей.

Юлию его слова не удивили, ее отношения со свекровью не заладились с первой же встречи, хотя о причинах неприязни к ней матери Максима она не догадывалась. Спасало лишь то, что она жила в другом городе, и за все время они виделись всего пару раз.

– Как ты жила? – вдруг спросил он.

– Нормально.

– Не скучала?

– Сначала скучала, потом стала привыкать. – Юлия видела, что муж что-то обдумывает, но проникнуть в его мысли пока не могла.

– А я слышал, что у тебя были гости?

– Да, кое-кто был.

– И что?

Юлия пожала плечами.

Внезапно Максим вскочил со своего места, лицо его исказилось почти до неузнаваемости. Такого свирепого выражения Юлия у него еще никогда не видела. Ее даже охватил страх. Максим пнул ногой оказавшийся на его пути стул, подскочил к жене и схватил ее за воротник.

– Ты хоть понимаешь, идиотка, что ты наделала?

Юлия попыталась вырваться, но Максим с силой вдавил ее в кресло.

– Ты не знаешь, ты ничего не знаешь. Тогда я тебя просвещу. Мы разорены, мы беднее твоего еврейчика. Теперь ты понимаешь?

– Но почему?

– Ты что, в самом деле, полная идиотка?

– Но мне действительно ничего неизвестно, ты же не общался со мной.

– Довгаль меня обчистил. Он заставил меня поставить все средства на одни акции, а затем их резко уронил. Мы вынуждены продать все, в том числе, и этот дом. Теперь он нам не по карману. И все это произошло из-за тебя.

Юлия почувствовала, как ударила ее, порожденная Максимом, волна ненависти.

– Не понимаю…

– Ах, не понимаешь?! – взревел Максим. – Ну, конечно, где уж нам понять. Я же тебя просил: будь пообходительней с этим коротышкой!

– Я была обходительна, но ты не понимаешь что ли, чего он от меня требовал?!

– Раз требовал, значит, надо было давать. А теперь вот это все уже не наше, – Максим наконец отпустил Юлию, повалился на диван и обхватил голову руками.

– Все, чего я достиг за эти годы, все пошло прахом. И все из-за тебя. Будь проклят тот день, когда я тебя увидел.

– Но что, в конце концов, произошло? – негромко проговорила Юлия. – Мы живы, здоровы, мы только потеряли деньги и имущество.

Юлия сразу поняла, что совершила промах, произнеся эти слова. Они разъярили Максима, он снова вскочил и бросился к ней.

– Убью, сука! Думаешь, не убью?! Ошибаешься. – Внезапно он, как пантера, прыгнул к столу, схватил лежащий на нем нож и вновь бросился к Юлии. Она видела, что он полностью потерял контроль над собой, и поняла, что должна спасать свою жизнь. Она помчалась к дверям, но Максим оказался проворнее, он настиг ее в несколько прыжков и повалил на пол. Острое тонкое лезвие взвилось прямо над ней.

– Остановись, ты же любил меня! – закричала во всю мощь своих легких она.

Громкий крик, кажется, немного охладил его, занесенный нож в нерешительности повис над ней, а затем вяло упал рядом. Вспышка ярости поглотила у Максима все силы, и теперь он безвольно сидел на полу. Юлия, воспользовавшись ситуацией, отползла подальше от мужа.

– Ты меня чуть не убил, – сказала она, тяжело дыша.

Максим взглянул на нее, но вместо ответа, отвернулся.

– Я не виновата в твоих бедах. Я хотела, чтобы у нас были честные отношения, и хранила тебе верность. Ты мне не говорил, что твои дела зависят от того, буду ли я спать с твоими партнерами по бизнесу.

– Тогда бы ты спала? – усмехнулся Максим.

– Нет.

Максим снова посмотрел на нее.

– Ненавижу, всех вас ненавижу: тебя, этого чесночного еврея, всю вашу породу. Как я теперь буду жить, что буду делать? Ты можешь мне сказать?

– Не знаю, Максим.

– Живи пока тут. Я буду продавать дом. Это единственное ценное, что у меня осталось. Евгению я уже сказал, что собираюсь это сделать. Только не знаю, найдет ли он покупателей. Уже все знают, что эта хибара приносит несчастье. А потом, когда дом купят, тебе придется уйти.

Я не знаю, куда ты пойдешь, но только не туда, куда пойду я.

– Как хочешь, – сказала Юлия.

– А ведь ты небось рада такому исходу, – вдруг как-то задумчиво произнес Максим. – Я только теперь это понял. Думал, что и для тебя наше разорение будет ударом. А вижу, что все как раз наоборот.

– Я тебе сочувствую, но…

– Брось, какое к черту сочувствие?! Кто кому сочувствует?! Ты хоть раз видела такое чудо?

– Видела, – Юлия заметила, как снова наполняется Максим, словно сосуд водой, злобой.

– Ты бы посмотрела, как радовались все на бирже моему разорению. Никто даже не скрывал удовлетворения, и меня едва ли не поздравляли с этим событием. Больше всего я жалел о том, что у меня в ту минуту не было автомата; я бы их всех с огромнейшим удовольствием скосил.

– Я не знала, что ты такой.

– Я тоже не знал, что ты такая, – быстро ответил он. Внезапно Максим усмехнулся. – Выходит, мы ничегошеньки не знали друг о друге. А теперь скажи, что нам делать с этими бесценными знаниями?

Юлия едва заметно пожала плечами.

Внезапно Максим застонал и, словно стыдясь своего поведения, закрыл лицо руками. Он сидел на кожаном диване и качался из стороны в сторону, издавая рыдающие звуки. Юлия молча смотрела на него, ей было жалко мужа, но в тоже время она не испытывала к нему сильного сочувствия. С некоторых пор он перестал ее интересовать, у нее пробудились совсем иные пристрастия, как к другим занятиям, так и к другим людям. И теперь, вспоминая о своей недавней семейной жизни, она поражалась, как могла она так долго играть эту скучную глупую роль.

– Ну что я теперь буду делать, как буду жить? – вдруг открыл лицо Максим. – Ты думаешь, что я сумею во второй раз подняться? У меня нет сил, я их все отдал на первую попытку. Ты понимаешь это? Ну что ты молчишь?

– Я не знаю, что тебе сказать. Мне очень жаль, что так все получилось, но мы не виноваты в случившемся, все было предопределено заранее.

– Предопределено?! – почему-то это слово вызвало у Максима чуть ли не изумление, словно он слышал его впервые. – Предопределено! Кем предопределено?!

– Разве это так важно, кем? Тем, что изначально заложено в каждом из нас. Мы не подходим друг другу. Мы разные, то, что для меня важно, для тебя не имеет никакого значения. Мы не должны были встречаться.

– Но мы же встретились на мою беду!

– Вот именно, на твою и мою беду.

– Ну, уж и нет, я вижу, что твоей бедой тут и не пахнет. Или ты думаешь, что я слеп и не замечаю, что ты радуешься, что избавляешься от меня?..

– Я радуюсь не этому, а тому, что мы вовремя исправляем ошибку. Если бы мы продолжали совместную жизнь, то однажды это могло бы кончиться плохо.

– А то, чем кончилось сейчас, это, по-твоему, хорошо?

– Да, наша совместная жизнь была не напрасна, мы многое поняли.

– Знаешь, ты говоришь почти как этот еврейчик.

– Он мне на многое раскрыл глаза, но, поверь, дело не в нем, а в нас.

Максим тяжело вздохнул.

– Если бы ты только знала, как мне наплевать на все твои рассуждения, да и на тебя тоже. Я хочу только одного – вернуть свое положение, свои деньги, акции. Про тебя я теперь понял все. Я ненавижу тебя. Впрочем, какое это имеет значение? – он встал, но как-то неуверенно, шатаясь, словно пьяный. – Я поеду, надеюсь, в следующий раз мы увидимся только в суде на бракоразводном процессе. Хотя процесса не будет, детей мы не завели, а имущества у нас больше нет. Или ты претендуешь на то, что осталось тут?

– Я ни на что не претендую, Максим.

– Честная бедность, это я слышал, но никогда в это не верил. – Бедность не может быть честной. Впрочем, и богатство тоже, – усмехнулся Максим. Он сделал несколько шагов в сторону двери, но едва не упал. Юлия невольно посмотрела на стол, где стояла бутылка, и только сейчас обнаружила, что она почти пуста.

– Максим, тебе нельзя садиться за руль. Переспи сегодня здесь.

– С тобой? Ну, уж нет, хватит. И вообще, пошла ты… – Он смачно выругался и уверенно покинул дом. Еще через пару минут Юлия услышала, как отъехала машина. Юлия не могла скрыть от себя, что испытывает облегчение, разговор с Максимом измотал ее. Внезапно она подумала о том, что операция Менделю скорее всего уже завершена. Как жаль, что она не знает домашнего телефона Станислава Алексеевича, она могла бы позвонить и справиться о том, как все прошло. И заодно услышала бы его голос. Внезапно он как бы сам собой зазвучал в ее ушах, и Юлия даже вздрогнула от неожиданности; так явственно она расслышала его интонации. И внезапно неприятный осадок от только что завершившейся сцены почти полностью растворился, и ею почему-то овладела уверенность, что с Менделем все в порядке.

Глава 21

Менделя выписали из больницы через три недели. Юлия приехала за ним на такси. Он был довольно бодр, хотя и слаб. Она надеялась, что увидит Станислава Алексеевича, но была не его смена, и хирурга не оказалось больнице.

Опираясь на нее, Мендель вышел из больничного корпуса на крыльцо. Увидев такси, он удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Они сели, и машина тронулась в путь.

Дорога заняла полчаса, в течение которого они почти не разговаривали. Мендель сидел на сиденье, погруженный в собственные мысли, и Юлия не мешала их течению своими расспросами. Впрочем, ей не особенно хотелось говорить, она знала, что у них еще будет достаточно времени, чтобы все обсудить. Хотя она навещала его все эти дни до выписки, но ничего из того, что произошло в ее жизни за последние недели, она ему не рассказывала.

Мендель вошел в свой дом и с удивлением остановился, как бы не веря той картине, которая открылась его глазам.

– Здесь такой порядок. Даже не представлял, что в этом доме может быть так здорово. Это вы его навели?

– Вам нравится?

– Я никогда не умел наводить порядок. Может, это прозвучит странно, но меня всегда это мучило.

Юлия улыбнулась.

– Садитесь. Сейчас будем ужинать.

– Вам не надо идти домой?

Юлия помолчала, словно собираясь с мыслями.

– У меня нет дома. Я должна вам кое-что объяснить. Я рассталась с мужем. Он разорился из-за меня и больше не захотел со мной жить. Чтобы как-то поправить дела, он продал этот замок, – кивнула она на окно, – а мне сказал, чтобы я убиралась. Вот я и убралась.

– И когда это случилось?

– Неделю, как я бездомная.

– И где же вы жили?

Юлия чуть помедлила с ответом.

– Тут, у вас. Вы не против этого?

– Я только рад, что моя развалюха вам пригодилась.

– Да, и очень сильно пригодилась. И знаете, мне здесь даже понравилось.

Мендель хмыкнул.

– Как же вы теперь собираетесь жить?

– Как все. Пойду работать. Я уже договорилась со своей конторой, где трудилась до замужества. Как ни странно, но они обрадовались, что я пришла к ним наниматься снова, сказали, что я весьма ценный работник и что они жалели, когда я уволилась. Вот так. Я и не подозревала, что оставила в их душах столь глубокий след. – Юлия засмеялась.

– Но вы понимаете, это совсем другая жизнь, не та, к какой вы привыкли.

– Знаете, Михаил Моисеевич, наверное, это странно, но я ни о чем не жалею. Мне сейчас гораздо легче, чем это было совсем недавно. Кажется, я стала другим человеком. Хотя при этом я абсолютно не понимаю, что со мной произошло. Я чувствую себя такой дурочкой.

– Это не так, на самом деле вы сделали огромный рывок вперед. Это вас окружают дураки, которые все знают, понимают, что и как надо делать. Но в них нет ни грамма собственного ума, в них все от начала и до конца заемное. Вы кажитесь себе дурочкой потому, что вы потеряли этот заемный ум и чувствуете на его месте пустоту.

– Пустоту я действительно чувствую, – улыбнулась Юлия. – И мне кажется, что больше ничего, кроме пустоты, я не чувствую.

Мендель внимательно посмотрел на нее и вдруг тоже улыбнулся.

– Не расстраивайтесь, это целебная пустота. Для того, чтобы обрести ум, на самом деле нужно его потерять. Вы устранили из жизни то, что вам мешало. Так редко люди отваживаются на такой поступок.

– Я тоже не отваживалась, у меня это произошло само собой.

– Нет, вы шли к этому шаг за шагом. Простите за каламбур, но это действительно так. Разве у вас не было возможности отступить и все оставить по-прежнему?

– Были. Даже Максим однажды предложил вернуться к нему. Правда, как-то не очень уверенно. Но я не могу, как будто с ним жила не я, а другая женщина.

– Так и есть. Но что вы намереваетесь делать дальше, кроме работы? Где жить?

Юлия взглянула на него.

– Я почему-то думала, – не очень решительно произнесла она, – что я могла бы некоторое время жить здесь, в этом доме, с вами.

Мендель поднял голову. Несколько минут он молчал, потом вздохнул.

– Как странно, пока я лежал на больничной койке, я все время мечтал о том, что мы будем жить вместе. Хотя понимал, что ничего такого случиться не может.

– Как видите, случилось. Значит, я могу заселяться?

Мендель кивнул головой, и Юлии показалось, что его глаза затуманились слезами.

– Тогда я срочно пойду что-нибудь приготовлю.

Шли первые осенние дни, и вечера стали являться на землю гораздо раньше. Они поужинали, и Мендель с нетерпением, как человек, отвыкший от любимого занятия, сел за письменный стол. Юлия слышала, как энергично заскрипело его перо по бумаге. Сама она примостилась у окна и стала смотреть на улицу. Внезапно ее внимание привлек свет фар; около ее бывшего дома остановилась машина. Юлия безошибочно, несмотря на темноту, определила, что это был «Мерседес». Точно на такой же модели ездил до недавнего времени Максим. Она тихонько вздохнула, но, не сожалея о потерянной жизни, просто она почувствовала на секунду грусть от того, что все уже прошло и уже никогда больше не повторится. В конце концов, были минуты, когда она чувствовала себя счастливой.

Дверца машины приоткрылась, и из нее вышла пара. Хотя было темно, но Юлии показалась, что новые покупатели дома еще совсем молоды. Интересно, что они за люди и как сложится их судьба? А как сложится ее судьба? Но странно, этот вопрос ее сейчас волновал меньше всего. Какой смысл в гадании, случится то, что должно случиться. И больше ей об этом не надо ничего знать. Тем более что она уверена: все будет хорошо. В ее воображении вдруг появилось изображение Станислава Алексеевича и Сашеньки. Ей вдруг показалось, что они даже чем-то были похожи. Едва слышно, чтобы не отвлекать Менделя от работы, Юлия счастливо засмеялась. К ней обязательно придет настоящая любовь и сделает ее и всех вокруг нее по-настоящему счастливыми. Она почему-то была абсолютно уверена в этом!