В постели с диким эльфом

Глава 1

Из-за двери, ведущей в тюремный коридор, доносилось глумливое хихиканье надзирательниц.

— Иди к нам, падаль ушастая. Мы тебе поможем. Приласкаем. Да, все втроем. Как тебе такая идея?

И опять мерзкий шакалий смех вперемешку со звоном цепей и злобным мужским рычанием. Последний звук, похоже, принадлежал пленнику этой островной крепости. Здесь, посреди океана, вдали от большой земли, держали особо опасных преступников, настоящих головорезов, а этот этаж был для самых агрессивных из них.

Кажется, кто-то из персонала нарушал технику безопасности.

В тишине подземелья снова раздались голоса:

— Пришла пора сбить с тебя спесь, красавчик. Хватит тебе кривить от нас свой эльфийский нос. Хочешь или нет, сегодня мы с тобой развлечемся. Да, девочки?

Последние слова были встречены дружным хохотом.

Я решительно толкнула дверь.

В глубине коридора мерцал факел. У дальней камеры в островке неровного света столпилась группа женщин с зеленой кожей, бритыми черепами и острыми клыками, торчащими наружу из нижней челюсти. Гоблины. Руководство Торсора любило нанимать их на службу. Уж не знаю, почему. На мой взгляд, эти зеленые великанши были совершенно отбитыми на голову.

По ушам ударил звон металла. Едва я ступила в коридор, одна из надзирательниц принялась молотить дубинкой по тюремной решетке, словно дразнила дикого зверя в клетке. Шум, который она создавала, заглушал мои шаги. Девицы издевались над заключенным и были так поглощены своим занятием, что заметили меня в самый последний момент и лишь после того, как я заговорила.

— Что здесь происходит?

Звон прекратился. Три пары желтых глаз с узкими зрачками впились в мое лицо. А я невольно покосилась в сторону камеры. Мой взгляд проник между стальными прутьями и зацепился за жгуты напряженных мышц. За решеткой, у дальней стены, спиной ко мне, стоял настоящий великан. Плечи — широченные. Рост — огромный. По бокам головы, из лохматой гривы волос торчали острые кончики ушей. Эльф. Тот самый. Легенда среди преступников.

На блондине не было ни клочка одежды. Крепкая задница с ложбинкой и две аккуратные ямочки на пояснице против воли привлекали мое внимание. Сильные, мускулистые ноги были расставлены, и в темноте между ними угадывалась округлость мошонки.

— Что ты делаешь на этаже смертников, Ли? — одна из гоблинш оправилась от удивления, и ее губы дрогнули в ухмылке. — Уже вернулась из больнички? Что ж, присоединяйся к веселью. Или не мешай.

И девица снова схватилась за дубинку, чтобы оглушить всех диким грохотом. То, с каким упоением она лупила по частоколу прутьев, заставляло сомневаться в ее вменяемости.

Я скривилась.

Заключенного, похоже, тоже нервировал шум. Он не оборачивался, но едва слышно рычал, вжавшись лбом в стену. Лопатки на его спине двигались, узлы мышц перекатывались под кожей, вены на руках надувались. Запястья эльфа были скованы за спиной, и он в ярости стискивал кулаки.

— Где ключ от браслетов? — пришлось кричать, иначе в этом звоне и лязге меня бы не услышали.

Гоблинша опустила дубину, хвала богам, перестав мучить наши уши.

— У начальника тюрьмы, — ответила она. — Красавчик наказан. За попытку побега и убийство надзирателя. Велено держать его в кандалах.

Я вздернула бровь:

— Все время?

— Все время.

— А как же он ест?

— Как-как? Без рук. Как животное, — хохотнула моя собеседница. Ее выпирающие клыки блеснули в свете факела.

Тут в наш разговор вклинилась другая надзирательница.

— Ха, это то еще представление, скажу я тебе. Советую посмотреть. Уржешься, — и она издевательски загоготала.

Заслышав ее смех, заключенный повернул голову и оскалился. Я увидела его профиль. Красивый, как на чеканных монетах. И злой, как у демона из мира Теней.

По лицу эльфа обильно струился пот, и это при том, что представители его расы, насколько я знала, почти не потели. Следом мое внимание привлекла и другая странность. Пленника мелко потряхивало. Как при лихорадке.

Может, замерз?

— Почему он голый?

Под моим взглядом мужчина свел и развел лопатки.

— А на кой бешеному зверью одежда? — ответила гоблинша с дубинкой. — И мыть его удобно. Направила струю из шланга между прутьями решетки и быстренько отмыла и его, и камеру.

Я представила себе эту картину. Ледяная вода хлещет из шланга под напором, бьет по беззащитному обнаженному телу — больно и холодно. Надзиратели веселятся и ради забавы целятся в пах, а пленник даже не может прикрыться руками. Потом садистки уходят, оставив заключенного сидеть в сырой камере посреди грязной лужи.

— По уставу не положено…

— Да брось, Ли, начальник разрешил. Эту тварь надо держать под замком. После того, что он сотворил с Сэмом, помывочная для него закрыта. Прикинь, он бедняге голову открутил! Голыми, мать его, руками. На сто восемьдесят градусов ее повернул. Все до сих пор в шоке, как это случилось. Сэм даже в клетку не заходил. Наверное, мерзавец схватил его через решетку — и хрясь.

«И поделом», — хмыкнула я про себя.

Погибшего коллегу мне жалко не было. В своих зверствах он недалеко ушел от тех, кого сторожил. За всю жизнь я не встречала более мерзкого, подлого, злобного мужика, хотя уже три года работала надзирательницей в тюрьме строго режима.

«Наверняка гаденыш измывался над пленником — вот и нарвался», — подумала я, а вслух проворчала:

— Неудивительно, что все стены в плесени.

— Да какая разница! Этому ушастому жеребцу недолго осталось скакать. Смертный приговор уже подписан. Со дня на день отправится кормить рыб.

Мертвых в Торсоре не хоронили, а, как мусор, выбрасывали в холщовых мешках за стены тюремной крепости, в океан, кишащий акулами.

В который раз я покосилась на заключенного. Он все так же лихорадочно дрожал и обливался потом. По напряженной спине вдоль позвоночника струились капли влаги и затекали в ложбинку между упругими, стоячими ягодицами.

— Ладно, Ли, иди, куда шла, и не мешай нам развлекаться, — гоблинша крепче перехватила дубинку.

— Ну уж нет, — вздохнула я. — Теперь этот этаж и этот заключенный — моя ответственность. Распоряжение свыше. Уйти придется вам. Устав запрещает посторонним находиться здесь.

Гоблинши переглянулись со странным выражением на зеленых лицах. Одна нахмурилась, другая закусила губу.

— Проклятье, — выругалась третья. — Скажем ей?

И три пары желтых, горящих в полутьме глаз уставились на меня с подозрительной тревогой.

Я напряглась, охваченная дурным предчувствием.

— Скажете что?

Гоблинши продолжали обмениваться взглядами, будто вели безмолвный диалог. Думая, что я не вижу, одна из них сделала страшные глаза и с предупреждением качнула головой, подавая знаки своим приятельницам.

— Ничего, — пробормотала женщина с дубинкой. — Так, ерунда. Забудь.

И все они дружно покосились на пленника за решеткой, после втянули головы в плечи и гуськом поторопились покинуть мою обитель. Вскоре я осталась с заключенным наедине. Другие камеры в этой части коридора пустовали. Их бывшие хозяева давно освободились от своих оков и обрели покой. Вечный.

— Я найду тебе штаны, — бросила я голому эльфу.

Тот, к моему удивлению, болезненно застонал и дважды легонько стукнулся лбом о каменную стену. Поворачиваться ко мне лицом узник по-прежнему не спешил.

— Тебе плохо? — насторожилась я. — Они… что-то с тобой сделали?

В ответ эльф принялся дергать скованными руками и выкручивать запястья в кандалах. С каждой минутой его трясло все сильнее. Даже не трясло — било. Крупной, заметной дрожью. Мускулистая спина блестела от пота.

— Позвать лекаря?

— Лекаря, — прохрипел узник с ядовитой насмешкой в голосе, — зовут к заключенным только… только, чтобы установить смерть.

Он оглянулся на меня через плечо. На острых скулах горел чахоточный румянец. В глазах клубилась тьма. Они были черные. Как океанская бездна. Как душа демона. Как самая долгая ночь в году.

— Прочь отсюда, женщина. Оставь меня в одиночестве.

Ишь, раскомандовался. Стоит передо мной скованный, без штанов, а в голосе — сталь и властность, как у хозяина мира.

Что ж, не хочет помощи — его дело. У меня и без того забот хватает.

Вернуться к узнику я смогла только спустя два часа, во время раздачи ужина. Кормили заключенных в Торсоре по принципу — не протянул ноги и ладно. Еда и по запаху, и на вид, и, уверена, на вкус была тошнотворной, а порции — скудные, крошечные.

Не знаю почему, но в миску этого остроухого гиганта я положила пару кусочков хлеба из своего пайка. За такой щедрый дар другие узники крепости перегрызли бы друг другу глотки.

Когда я подошла к камере, эльф лежал на боку, согнувшись пополам, как от приступа боли в животе, и смотрел в стенку перед собой. Его голый зад и руки в кандалах свешивались с края тюремной койки, на которой он едва помещался.

— Ужин.

Мой голос, усиленный эхом, прогремел раскатом грома, но эльф не повел и ухом. Странный тип. Его голодные соседи по этажу наперегонки бежали к решетке, едва заслышав в коридоре поскрипывание раздаточной тележки, а этот даже не шелохнулся.

— А на ужин сегодня хлеб, — протянула я тоном демона-искусителя.

Уж такое лакомство его точно не оставит равнодушным. Хлеба заключенные в Торсоре не видели годами.

Однако, к моему удивлению, узник как лежал, так и продолжал лежать. В тишине камеры раздавалось его тяжелое хриплое дыхание.

— Ты там часом не помираешь? — уточнила я, переступив с ноги на ногу.

— Проваливай, — глухо выдохнул эльф.

Грубиян.

Хмыкнув, я просунула миску между прутьями решетки и погремела тележкой дальше. Решила, что он ждет, когда вокруг не останется свидетелей и можно будет спокойно приступить к ужину. В конце концов, есть со скованными за спиной руками не только неудобно, но и унизительно, а этот эльф, похоже, страшный гордец.

Но мои догадки не подтвердились. Когда я возвращалась обратно, миска все еще стояла на полу не тронутая. Два кусочка хлеба постепенно размокали в остывшей жиже из гнилых овощей, а пленник стонал и выгибался на деревянной полке, которая служила ему кроватью.

— Эй, — окликнула я его. — Что с тобой?

Эльф не отвечал. Только ужом извивался на своей жесткой постели, шумно втягивая ноздрями воздух.

Тут я поняла, что ни разу за все время заключенный не повернулся ко мне лицом, словно… словно что-то скрывал. Или чего-то стыдился. А еще я вспомнила странное поведение гоблинш, когда принимала смену. То, как они напряженно переглядывались и подавали друг другу молчаливые знаки. И эта их фраза перед уходом: «Скажем ей?»

— Повернись ко мне! — рявкнула я, стиснув в кулаках прутья решетки. — Немедленно!

Эльф стонал, рычал, трясся, поджимал задницу, елозил бедрами по кровати, сводил и разводил лопатки. Казалось, кожа на его руках вот-вот лопнет под напором бугрящихся мускулов.

— Они тебя опоили? Что-то подмешали тебе в воду? Говори!

Из груди пленника вырвался долгий, протяжный хрип, полный муки и сладострастия.

— Все, я иду за лекарем!

— Стой!

Наконец упрямец соизволил откликнуться. Медленно, с явной неохотой он повернул голову и посмотрел на меня через плечо.

Все лицо красное, в каплях пота и дорожках влаги. Глаза черные от широких зрачков. Зубы стиснуты, крылья носа трепещут, каждая мышца под кожей напряжена.

— Покажи мне, что с тобой.

— Иди в бездну.

— Пойду. Но не в бездну, а за лекарем. Покажи. Что. С тобой.

— Проклятая человечка!

Моя угроза возымела действие. Заключенный попытался встать с кровати, но едва не упал и зарычал от злости на свое бессилие. Перед тем, как повернуться и показать мне всего себя, он метнул в меня еще один яростный взгляд. Затем выпрямился во весь могучий рост и вздернул подбородок, словно говоря: «Смотри. Довольна?»

В шоке я уставилась ему между ног.

Там все пылало. Насилу поднятый член стоял колом, толстый и сочный. От мясистой головки к животу тянулась тонкая ниточка влаги. Мошонка надулась от семени так, что была готова лопнуть. Казалось, нажми на эти тяжелые упругие шары плоти — и хлынет фонтан.

Было очевидно, что все это алое, мокрое, распухшее причиняет узнику боль. Беднягу опоили. Навязали ему чувственную агонию и беспомощного бросили мучиться от похоти.

Еще и руки скованы за спиной…

Никак не облегчить свои страдания.

Светловолосый гигант смотрел на меня с вызовом. Словно ждал, что я начну издеваться над ним, и готовился пресечь поток насмешек. И хотя нас разделял частокол из металлических прутьев, а заключенный был в кандалах, я не чувствовала себя в безопасности, даже попятилась от решетки. Вспомнила, что случилось с Сэмом, когда он подошел к камере слишком близко.

— Я схожу к начальнику тюрьмы за ключом от твоих наручников.

Изящная бровь эльфа дернулась. Он недоверчиво прищурился, следя за мной из полумрака темницы, словно хищный зверь из засады.

— Освобожу тебе руки, и ты себе поможешь.

Я кивнула на его проблему.

Заключенный промолчал, но его глаза чуть расширились. Он явно ждал от меня другого. Злорадства, каких-нибудь унизительных реплик, а не помощи и участия.

Ощущая на себе его взгляд, я устремилась к лестнице. Только на ее середине до меня дошло, что сейчас вечер и начальник тюрьмы давно дома, на соседнем острове, а ближайший паром будет только утром. До этого времени ключ от наручников не достать и руки страдальцу не освободить. Проклятье!

И что теперь делать?

Вариантов было несколько.

Например, я могла не делать ничего — оставить эльфа один на один с его пикантным затруднением. Пусть терпит до прихода начальства, а я просто буду держаться подальше от его камеры, чтобы не слышать стонов и хрипов боли.

Наверное, так мне и следовало поступить — закрыть глаза, заткнуть уши, не ходить в тот коридор, но…

Я вспомнила алый распухший член, готовый лопнуть от желания. Если беднягу так корежит уже сейчас, что с ним будет через несколько часов? Переживет ли он эту ночь и не встретит ли рассвет калекой? Не сломается ли его грозное копье, если это дикое, навязанное возбуждение так и не найдет выхода?

— Мне нет до этого дела, — сказала я себе, но вопреки своим словам, отправилась за советом к дежурному медику.

— Да плюнь ты на него, — и вот какой совет он мне дал.

Долфур, рыжий гном с бородой до пола, пыхтел от злости, ведь его разбудили из-за «жалкой эльфийской падали». И неважно, что лечить — его работа. Не вставать же из теплой постельки ради какого-то тюремного отброса.

— Ну мучается он и что с того? В Торсоре мучаются все. Для того их сюда и посадили. Чтобы мучились. Чтобы настрадались как следует перед смертью. Поди не ягнята невинные. Свою участь заслужили. Вот еще пальцем шевелить ради всякого отрепья.

Долфур ненавязчиво оттеснял меня к двери из своей комнаты.

— Ну отсохнет за ночь его стручок. Невелика беда. Или ты хотела на нем поскакать? Так все равно ж не даст. Этот никому не дает. Ни за хлеб, ни за лишний глоток воды, ни за сладкие обещания. Девки ему частенько предлагают, красавчик ведь, а он носом крутит. Брезгует. Тоже мне принц благородных кровей. И силой его не скрутишь. Бешеный. Не пользуется своим отростком — значит, не нужен он ему. Тем более на том свете, куда он скоро отправится.

— Тебе легко говорить, Долфур, — сказала я, маскируя неуместную жалость к пленнику под мотивы более эгоистичные и понятые моему собеседнику. — Не ты будешь всю ночь слушать его вопли. Он же орет от боли на весь коридор. Впору оглохнуть.

Я немного сгустила краски, чтобы сделать свою просьбу более убедительной.

— А я тебе затычки для ушей дам, — сладко проворковал гном и принялся шерудить в верхнем ящике письменного стола, затем протянул мне на ладони две маленькие белые пробки. — Ты в ушки свои хорошенькие вставь и спи до утра спокойно. Клянусь, даже комариного писка не услышишь.

— Лучше антидот дай, — скрестила я руки на груди.

— Какой антидот?! — возмутился лекарь. — Где я его возьму? Откуда мне знать, что подлили или вкололи этой мрази? И вообще сам виноват. Не надо было ломаться. Не девка поди нетронутая. Неужто члена жалко для наших баб? Не стерся бы. И себя бы порадовал перед казнью и других. А раз такой брезгливый, пусть теперь дрочит о каменную стену.

И Долфур глумливо захихикал. Эльфов он недолюбливал. Те были красивыми, высокими, длинноногими и нравились женщинам, в отличие от него, пузатого коротышки.

— Да-да, только это ему и остается. Или тебя молить о помощи, или тереться своим зудящим отростком о кирпичи.

От мерзкого гномьего смеха меня перекосило. Я поняла, что здесь только теряю время, помогать мне не собираются, и отправилась на поиски зеленых отравительниц. Может, антидот есть у них?

Гаэль я нашла быстро, на втором этаже рядом с уборной, и приперла ее к стенке.

— Что же вы, гадюки, сделали с моим заключенным? — зашипела я, схватив ее за грудки. — Мне теперь всю ночь слушать его стоны? А ну исправляй, что натворила.

Сперва гоблинша растерялась, на миг узкие зрачки ее желтых глаз округлились, потом снова вытянулись в тонкие линии. Она ухмыльнулась, оскалив желтые клыки и лиловые десны.

— Исправлю. Без проблем. Только подождем пару часиков, ладно? Сейчас наш красавчик еще злой, но скоро станет сговорчивым и послушным, сам будет умолять войти к нему в клетку и приласкать его дружка. Так что ты не волнуйся, Ли. Мы с девочками всё-всё исправим.

И она заржала, запрокинув голову. Сучка.

Так и хотелось пару раз приложить ее бритым затылком о стену.

— Антидот есть? — процедила я, с трудом удерживая себя от расправы.

— А как же, — хохотнула эта тварь. — Вот он, — она схватила себя между ног и пару раз в характерном жесте двинула бедрами. — И у тебя этот антидот всегда под рукой. Хочешь — сама успокой своего ушастика. Только ты это… до утра не тяни. Можешь часок полюбоваться, как он ползает у тебя в ногах, выпрашивая ласку, а потом снизойди до бедняжки. А то будет, как с Патриком…

Как с Патриком?

Я нахмурилась, напрягая память.

И тотчас меня озарило.

Патрик — полукровка, плод связи человека и эльфийки. Ослепительно красивый брюнет с матовой кожей, острыми ушами и утонченными чертами лица. Всё твердил, что невиновен, что его подставили, рассказывал всем и каждому душещипательную историю про брата-предателя и отцовское наследство. Тоже не хотел ложиться под местных надзирательниц, а потом с ним что-то случилось… что-то странное.

Я болела неделю — в этих сырых застенках подцепить простуду как нечего делать — а когда вернулась к работе, нашла Патрика тихим, забитым, с синяками на теле и порванными губами. Еще помню, так жалко стало этих губ. Всегда любовалась ими — мягкими, чувственными, буквально созданными для поцелуев и наслаждения.

Я спросила у Патрика, что случилось, а он сидел в углу своей камеры, держался за пах и скулил. День скулил, два скулил, а потом начал орать. Орал он истошно, круглыми сутками, так что нервы начальства не выдержали и его… перевели куда-то. Может, в дальнее крыло, а может, за стены Торсора в холщовом мешке.

С тех пор я его не видела и не слышала. Бедный Патрик. Всегда вежливый, даже робкий, с красивой улыбкой.

Проклятье! Не хотелось мне, чтобы мой новый подопечный повторил судьбу этого бедняги.

— Значит, это вы с ним… — мои руки сами собой сжались в кулаки.

Гоблинша оттолкнула меня и со вздохом навалилась спиной на другую стену.

— Да не собирались мы его калечить. Это вышло случайно. Долго играли с ним. Он так забавно умолял, пальцы нам облизывал, в глаза заглядывал, а потом нового ушастого привезли. Ну, этого твоего Айвери, которого ты сейчас сторожишь. А он злой, бешеный, дикий. Цепи порвал и на охранников бросился. Тревога поднялась, все побежали его в клетку загонять, ну и мы в том числе. А Патрик остался один до утра. Когда вернулись, стручок его уже обмяк, а сам он никакой — дрожит на полу, ноги к груди подтянул и что-то бормочет себе под нос. Жалко даже. Красивый был парниша. И хороший. Только несговорчивый.

И она покачала головой, будто и правда сожалея о содеянном.

Сожалела или нет, мне все равно хотелось ее ударить. Избить до кровавых пузырей. Патрик мне нравился.

— А почему, — мой голос дрогнул от напряжения, — он сам себе?.. — я качнула кулаком.

— А потому что чужая рука нужна, — с мрачным видом ответила гоблинша.

* * *

Дыхание Айвери я услышала из другого конца коридора. Он дышал, как загнанный конь, которого осталось только пристрелить. Когда я подошла, белобрысый великан сидел на полу у самой решетки, вжавшись лбом в ее железные прутья.

— Принесла? — Его мутный взгляд скользнул к моим рукам, затем, не найдя в них ничего, к связке ключей на поясе. Каким-то образом эльф понял, что среди них нет нужного, и криво, болезненно усмехнулся. Всем своим видом он словно говорил: «Я знал, что помощи ждать не стоит».

Мне почему-то захотелось оправдаться.

— Ключ у начальника тюрьмы, а его нет на месте. И будет он только утром.

Ухмылка на губах эльфа стала безумной и похожей на рану от ножа.

— Конечно, — он прикрыл веки и принялся едва заметно раскачиваться из стороны в сторону. — Конечно.

— Но даже если бы я могла освободить твои руки, это не… — взгляд упал на его воспаленный пах. Там все горело. — Не исправило бы ситуацию. Нужно чтобы кто-нибудь другой… тебе помог. Понимаешь?

Айвери склонил голову к плечу и посмотрел на меня снизу вверх, прищурив один глаз.

— Кто-нибудь другой, — выплюнул он. — Как удобно. И, разумеется, ты предлагаешь мне свою помощь.

Его ухмылка превратилась в оскал.

— Только если ты не предпочитаешь зеленых женщин.

Колкость заставила гиганта скривиться.

Я снова, не отдавая себе в этом отчета, покосилась ему ниже пояса.

Может, и правда отдать его гоблиншам? Да, гордость его пострадает, зато он не сойдет с ума, как Патрик.

Призрак этого красивого юноши замаячил в темноте за спиной Айвери. Сгорбившись, Патрик сидел в углу камеры и скулил, держась за покалеченный пах.

Я тряхнула головой, чтобы прогнать наваждение.

— У меня нет желания возиться с тобой. Но если ничего не делать, к утру твой бравый воин усохнет, а вместе с ним, скорее всего, усохнут и твои мозги. Решай сам. Могу позвать к тебе Гаэль с подружками. Или…

Я долго думала об этом, пока шла сюда.

Можно сколько угодно прикрываться жалостью и благими намерениями, но это — лишь вершина айсберга. На моем этаже десятки заключенных — старых, молодых, красивых, уродливых. Ни одному из них я бы не предложила того, что предложила Айвери. Даже если бы они корчились у моих ног от боли и раздирали себе лицо ногтями до мяса. Не настолько я добренькая.

Что-то было в этом эльфе… Что-то такое, от чего закипала кровь.

— Решай. Гаэль, безумие или…

Я напряглась в ожидании ответа.

Какая-то часть меня страстно хотела, чтобы пленник Торсора отказался от моей помощи, и в то же время все внутри замирало от желания услышать: «Я выбираю тебя».

— Или, — прохрипел Айвери после нескольких минут мрачного молчания.

Для того, у кого руки скованы за спиной, он довольно изящно поднялся с пола. Пытаясь выглядеть хозяином положения, эльф расправил плечи и гордо вздернул подборок. С выразительным взглядом Айвери попятился от двери, предлагая мне войти в его камеру.

Ну уж нет.

Помня о трагической судьбе Сэма, я покачала головой. Этот тип даже связанный опасен.

Эльф вопросительно выгнул бровь.

— Я не буду заходить к тебе, — пояснила я.

— Как тогда нам быть?

Несколько секунд мы вели безмолвную дуэль взглядов, затем белобрысый великан шагнул к решетке и прижался к ней всем телом. Затаив дыхание, я смотрела, как железные стержни вминаются в его могучую грудь, оставляя на ней следы. Бедрами он тоже прильнул к решетке. В просвете между ее прутьями качнулся крупный, налитый член.