Vanitas

Пролог

— Только глянь на неё! — ударил в спину капризно-едкий голосок принцессы амфибий. — Едва на ногах стоит и шатается как пьяный орк! Ха-ха-ха! Ну и где твоя хвалёная грация, выскочка?

Люция не ответила.

Лес перед глазами и земля под босыми ступнями качались, как палуба в шторм. Ей бы на ногах устоять, какие уж тут ответы!

Она пошатнулась в очередной раз, и резкий порыв ветра подтолкнул в спину. Люц резко занесло в бок, она оскользнулась на мокрой траве, крякнула, взмахнув руками, и… привалилась к дереву. Внезапно выросшему.

Так показалось на первый взгляд.

Она скользнула пальцами верх по коре, но ощутила не привычную шероховатость древа, а гладкую, холодную кожу и редкие стежки.

«Сапоги? — Люция икнула. — Березка в сапогах?».

— О чём ты, Меридия? — раздалось ленивое над головой, и Люц поняла, что обнимает далеко не ствол. Поймала ледяной взгляд синих глаз и презрительную ухмылку. Моргнула, но мираж ненавистного существа не развеялся.

Внутри похолодело.

Он вернулся.

Великие Духи, зачем? Почему сегодня? Он должен был торчать на вилле до конца лета!

Впрочем, стоило догадаться…

Всё самое жуткое в этом замке с ней происходит лишь с его подачи. Нападение этой ночью — не исключение.

— Людям не свойственна «грация», — продолжил свысока этот невозможный придур принц, глядя Люции в лицо. — Они лишь жалкие наши подобия. Смертные. Грязь и тлен под нашими ногами. Ни красоты, ни изящества, ни силы. Они поддаются лишь дрессировке, не правда ли ручной человек?

Он схватил Люцию за подбородок и придвинулся так близко, что девушка могла ощутить его горячее дыхание на приоткрытых губах и разглядеть огни злого возбуждения в змеиных глазах.

Люц оттолкнула его под взрыв шакалиного хохота, упала попой на траву и заскользила к лесу, путаясь в промокающих юбках, царапая об сучья и палые ветки ладони, но не выпуская противников из поля зрения.

— Вы тоже условно смертные, — буркнула она, но никто не услышал.

В эту минуту из-за каменной пристройки, на полянку в тени замка шагнули близнецы с огромными чёрными волкособами на привязи. Эти бездновы твари лаяли, как бешенные, сверкали кровавыми, полными ярости зенками, брюзжали слюной и вырывались, вырывались, вырывались. Целая дюжина!

Однако террины-подростки держали их крепко.

…вернее — Люция думала, что никто не услышал.

Принц Далеон не отвлекался на собак, как его подружка Меридия. Не сводил с Люции пылающих синим глаз. И имел очень чуткий слух.

Она затрепетала и попыталась встать на ватные ноги. Сбежать.

Но террин молниеносно перехватил её за затылок. Сжал в когтистых пальцах тёмные локоны до неприятной рези в корнях и гневно зашипел в ухо:

— Вижу, ты ещё достаточно трезвая, чтобы умничать? — в нос пахнуло терпким ягодным вином с нотками мяты, по коже побежали мурашки. — Ну, ничего. Сейчас подбавим. Чтоб тебе бодрее бежалось, а нам веселее догонялось.

Порочные губы растянулись в ослепительном оскале, преображая его хищное лицо, и Люц в очередной раз подумала, как несправедлива жизнь.

Далеону семнадцать. Ещё не мужчина, уже не ребёнок — угловатый, высокий подросток. Птенец, что только начал оперяться. А уже так прекрасен снаружи, что сердце пропускает удар.

Но сколько гнили сидит внутри… сколько отталкивающей жестокости и ядовитой обиды на весь мир.

И не понятно, почему он такой.

За что так поступает с Люцией?

— Держи, Леон, — мурлыкнула Меридия и протянула ему кубок, щедро наполненный густой и тёмной жидкостью.

У Люции скрутило кишки от ужаса.

— Нет, — вымолвила она и замотала головой. Отпрянула и натолкнулась на Далеона, а он только крепче стиснул пальцы на её затылке и прижал девушку спиной к своей часто вздымающейся груди, не позволяя дернуться или пикнуть лишний раз.

И только это заполошное дыхание выдавало, что принц не так равнодушен и расслаблен, каким хочет казаться.

С ленивой усмешкой он принял кубок и мазнул им под своим носом, втягивая аромат. Виночерпий недоделанный.

И только это спасло Люции жизнь.

Улыбка слетела с лица Далеона. Он приподнял смоляную бровь, глядя на амфибию.

— Ты налила «Зелёную фею», — констатировал. А Люц тяжело сглотнула и задрожала всем телом. — Хочешь убить её?

— Да ладно! — всплеснула руками Меридия и хищно оскалилась частоколом акульих зубов. — Что ей будет от пары глотков?

Далеон покачал темноволосой макушкой, прекрасно зная, что такая доза смертельна для человека, и хмыкнул. Блеснул лукавыми глазами в сторону Люции и предвкушающе усмехнулся.

— Нет! — громче возразила она и попыталась вырваться, отбрехаться. Бесполезно. Только кожа головы сильнее заныла.

Девушка сжала зубы.

Она чувствовала себя беспомощным котёнком в лапах жестокого мальчишки. И ненавидела себя за бессилие.

Глава 1. Пробуждение

«Vanitas vanitatum et omnia vanitas»

«Суета сует — всё суета!»

Екклесиаст. Царь Соломон

«Война — это путь обмана, постоянной организации ложных выпадов, распространения дезинформации, использования уловок и хитростей. Когда такой обман хитроумно задуман и эффектно применен, противник не будет знать, где атаковать, какие силы использовать, и, таким образом, будет обречен на фатальные ошибки».

«Искусство войны» Сунь-Цзы

Глава 1. Пробуждение

Люцию волокли к реке.

Тощее тельце сковывали тяжёлые железные цепи и звенели в такт шагам. Снег хрустел под босыми ступнями и жёг раздражённую кожу. Дыхание вырвалось хрипами и облачками густого пара. Дрожь сотрясала каждый мускул, пальцы раскраснелись, губы посинели.

Треклятая зима! Мерзкая толпа! Их галдёж смешивался с завываниями степного ветра, и Люции хотелось подвывать ему. Сетовать на несчастную судьбу, на свою очередную дурость, на горе.

Слезы встали комом в горле, но ни одна капля не сорвалась с замёрзших ресниц.

— Гадина!

— Чтоб ты сдохла!

— Бесовское отродье!

— Ведьма!

«Нет! Нет! Нет!» — визжала в мыслях она, потому что голос сорвала ещё вчера ночью, убеждая под дверьми холодного сарая этих деревенских остолопов в своей невиновности. И всё впустую! Они даже не слушали, не желали слушать. Нашли крайнюю и спихнули на неё все проблемы. Где же хвалёная справедливость их нового Бога? Где сострадание и жалость?

— Я н-не в-ведьма, — хлюпнула Люц и застучала зубами от холода. — П-просто хотела п-помочь…

— Шевелись! — рявкнул конвоир и толкнул её в спину. Люция полетела в сугроб. Чёрные кудри кляксой упали на снег. Белые хлопья забились в нос и рот, за шиворот холщового платья, под грязную юбку, ужалили коленки и грудь — единственное, что ещё хранило в себе тепло.

Холод обжигал до крика, но не подняться, не шевельнуть заледеневшими пальцами девочка не могла. Цепи и зима славно сработали в дуэте и обездвижили её надежнее любых смертных.

В который уже раз? Сколько это будет повторяться?

— Вставай, мразь! — рявкнул всё тот же бугай и вздёрнул её на ноги, не заботясь о том, что заиндевелый ворот вопьётся ей в горло. Люц закашляла, мужик схватил цепь и потянул за собой.

Она едва успевала переставлять озябшие ноги. Если снова упадет, её же просто поволокут вперёд и раздерут об лёд остатки одежды и кожи. Невзирая на её муки, мольбы и крики.

И эти жестокие создания — люди! — обвиняют её в колдовстве? Это им она хотела помочь?!

«Дура, — понурила голову Люц. — Какая же я дура».

А ведь делала всё как завещала покойная матушка. Помогала людям своим Даром, хотела спасти, сделать как лучше, и к чему это привело? К обвинениям в чернокнижии, пособничеству «дьяволам», в болезнях, в магии. Будто последнее — какое-то проклятие!

Они в своей деревенской глуши совсем позабыли, в каком мире живут, кто ими правит, кто стоит на вершине пищевой цепи. Кому обязаны своим «забвением».

Эх, матушка! Как же ты ошибалась! С самого начала… Во всём!..

А селяне продолжали шествовать за «ведьмой» и вопить: «Убить её! Убить!».

На горизонте показалась кромка быстрой реки и деревянный помост из промёрзших досок. И всё внутри Люции сжалось от смертного ужаса.

— Я не виновата, — сипло пробормотала она и заупиралась, замычала в попытках отсрочить неминуемое приближение. Бессмысленно! Пятки скользили по наледи, оставляя позади кровавые борозды. — Я не ведьма!

Одна из женщин, растолкав зевак локтями, вырвалась из толпы и завопила:

— Не ведьма?! Из-за тебя погиб мой сын!

Люц обернулась и узнала тётку с рынка, та продавала хлеб.

— Ты сказала, что он «сгорит», — задыхаясь, продолжила она. — И он сгорел! На мельнице в пожаре!

— А мой муж?! — взревела другая, тучная торговка. — Мой муж упал замертво на пашне, как ты и накаркала, бесовка!

— Я просила не пускать сына на мельницу! — зло возразила Люция и стиснула озябшими пальцами цепи кандалов. Синие глаза сверкали от гнева. — Я говорила, не гнать старика в жару на пашню! Я видела их смерти во сне! Я предостерегала!

— Лживая тварь! — выкрикнул кто-то в толпе. — Ты сказала, «тьма падёт на поле», но явилась саранча! И сожрала весь урожай!

— Это была метафора, — буркнула Люция, отводя взгляд. — Я ж не знала, что туча снится к саранче.

— Обманщица! — хлестанул выкрик.

— Лгунья!

— Это из-за неё на нас свались беды! Из-за неё гибнет скот и гниёт зерно!

— Убить ведьму!

Люцию вытолкали на помост. Ступни скользили по доскам, покрытым льдом, и только грубые ладони озлобленных конвоиров на плечах не позволяли упасть, но они же подталкивали девочку к «обрыву».

Глава 1. Ⅱ

Далеон Ванитас стоял в крайнем от входа деннике и нежно расчёсывал любимую кобылицу.

Тихий шелест щётки убаюкивал, как и сопение жеребят, и других лошадей в загонах. Даже запахи прелого сена и конского пота не тревожили как обычно чувствительный нюх.

Мысли принца текли плавно, лениво, дрейфовали, как объевшийся пеликан по слабым морским волнам.

Ему снова приснился кошмар.

Как давно их не было, и вот опять. Вернулись! А ведь лекарь предупреждал. Ещё пять лет назад сказал, что снадобья со временем утратят свойства, что организм привыкнет, выработает иммунитет.

Надо повысить этому докторишке жалование. Не ошибся старик, всё верно сказал. Таблетки больше не действуют.

По правде, их эффект начал сбоить раньше, просто Далеон нашёл способ усилить снотворные свойства. Он просто заливал их терринским вином, напивался до обмороков, ходил по грани. Пил как в последний раз, жил как в последний раз, пировал как!.. И ведь помогало.

Почти два года алкоголь и таблетки приносили блаженное беспамятство. Большую часть времени ему не снилось ничего. И вот опять!

На этот раз он видел гибель своей лошади. Этой тёплой, бойкой кобылки воронова цвета, которая вскормила его младенчиком, которая недавно принесла жеребят, которая катает его в ночи бессонницы и терпит все придурства.

Картинка вспыхнула перед взором.

Кровавое пятно под тёмной шкурой. Дарси лежит на правом боку и тяжело храпит, и глядит своим чёрным глазом так жалобно, так скорбно.

Образ потянул за собой похожий, вонзающийся иглой боли в самое сердце, но принц поспешил отбросить его. Пусть лучше это воспоминание останется «terra incognita»[1] на карте его памяти.

Далеон зажмурился с силой и зарылся лицом в жёсткую чёрную гриву, вдыхая тёплый запах зверя, шёрстки, жизни. Провёл пальцами по крупу и отстранился, вглядываясь в вытянутую морду верной подружки, лениво жующей хворост.

Она и не подозревает, какая страшная участь её ждёт. Почему Далеон так ненавидит свои сны. А теперь не знает что делать, чтобы изменить её судьбу.

Он пригладил гриву за ушком. Угольный цвет её напоминал другую. Бойкую, кудрявую, непокорную.

Принц стиснул зубы и приказал себе не думать. Не тревожиться. Не отвлекаться на шелест одежд пробудившихся слуг, на приглушённые шажки по коридорам замка, на шепотки, на бой часов в библиотеке. Кто, Забытые Боги дери, придумал поставить в библиотеку часы с кукушкой?!

Далеон тряхнул головой и снова попытался успокоиться. Иногда он просто ненавидел свою терринскую суть, что давала ему не только магию, физическую силу, быструю регенерацию, но и звериный нюх, да острый слух в придачу. Это же проклятие какое-то! Столько шумов, столько скверных запахов… сойти с ума можно.

«Сосредоточься» — приказал себе Далеон.

На дыхании — вдох-выдох, вдох-выдох — на биении сердца своего, затем — Дарси. Вот так… Она жива и дышит. Спокойно. Спокойно… Легко сказать!

Кто-то едва уловимым шагом подступил к конюшням.

Дарси дернула ухом и настороженно прислушалась. Далеон же даже бровью не повёл. Он знал владельца этой невесомой походки как облупленного. Знал единственного террина способного беспокоить его в столь ранний час. Своего трусливого сводного брата.

— Так и думал, что ты здесь, — сказал он, распахнув створки, и мягко улыбнулся.

Рафаэль сиял. Рассветный луч подсвечивал его стройный силуэт со спины и создавал ареол вокруг его светлой шевелюры, не доходящей до плеч. Одет он был просто — шёлковая кремовая рубаха с растянутым воротом, чёрные узкие брюки и высокие сапоги — но со вкусом и всей присущей ему элегантностью.

Впрочем, этот террин в любом рванье будет выглядеть, как сошедшее с полотен божество. Пусть и временно на мели.

А ведь Раф больше всех Ванитасов пытается походить на людей. Вот только всё в нём — от идеальных скул до точёного тела — кричит: перед вами бессмертный принц терринов, четвёртый по счёту ребёнок Императора Магнуса Ванитаса. Любимый сын.

Скулы Далеона свело от злости.

— Зачем явился? — спросил он холодно, со смертельной скукой на лице. И мысленно похвалил себя. Так и надо общаться со всей их семейкой. Особенно с этим предателем.

— Искал тебя, — ничуть не стушевался Раф и шагнул в полумрак постройки. Фиолетовые глаза его сияли в темноте как у кошки. — Услышал из окна, как ты ворвался в конюшню и долго не возвращался. Снова приснился кошмар?

От неприкрытого беспокойства и сочувствия во взгляде брата, внутри Далеона всё сжалось и заклокотало от бессильной злобы.

Этот взгляд принц ненавидел едва ли меньше ледяного и презрительного взора отца. Он напоминал Далеону о слабости, о его дефектности.

Другим братьям и сёстрам не снятся вещие сны. У других нет проблем с контролем магии и наложением иллюзий. Они хоть чем-то похожи внешне на императора. А Далеон… он даже хвост свой спрятать не может.

«Гадина», кольцом скрученная на животе, нервно задёргалась под рубашкой, выдавая раздражение хозяина, и принц незаметно придавил её к торсу.

Глава 1. Ⅲ

-…таким образом наш Император Магнус Ванитас, благослови Духи его славные дни, завоевал все королевства Терры и стал единым правителем всего мира. Кто-нибудь хочет рассказать о последствиях его завоеваний для других держав?

Мэтр-историк обернулся к «классу». Скользнул равнодушным взглядом по ряду пустых дубовых парт и стульев у окна, запылённым стеллажам с толстыми старинными фолиантами и остановился на единственной адептке в библиотеке.

Тёмные кудрявые волосы, вольно скользящие по плечам до копчика, незамутнённый взгляд чуть раскосых синих глаз, любезная улыбка на нежных губах, скромное платье деревенской жительницы. И с готовностью поднятая рука.

На её отдельном столике, не больше двух локтей в ширину, лежала раскрытая старенькая тетрадка в потресканной кожаной обложке, и пальцами свободной руки девушка невольно теребила краешек желтоватого листка.

— Прошу вас, несса Грейван, — кисло выдавил мэтр Факрайт.

Ему не нравилась Люция, как и многим другим учителям в замке. Она «всего лишь смертная девчонка без роду и племени», а они благородные террины. Магические твари и верхушка пищевой цепочки. И не важно, что чины их самые низшие, не важно, что магии в теле — грош, а эта самая «человеческая девчонка» в бою на мечах заткнёт их за пояс.

Важно, что она человек. Никто. Прислуга.

И учится здесь, наравне с детьми джентри, только по дозволению самого Императора.

Но её прилежание и острый ум не могут оставить равнодушными даже высокомерных мэтров. Люц вызывает у них досадную злость. Ибо детишки-террины к знаниям не стремятся, затраченных усилий не окупают, филонят и большую часть уроков прогуливают. В общем, позорят свой род как могут.

В отличие от Люции.

Тихо скрипнув стулом, Люц поднялась с места и, не гладя в конспект, отчеканила:

— Короли принесли Магнусу Ванитасу нерушимые магические клятвы верности и подписали позорные пакты о вхождении королевств в состав империи Ригель и об ограничении магии всех их подданных. Чем навсегда лишили себя возможности поднять восстание, по крайней мере, под предводительством королевских семей…

Люция подавила тонкую улыбку.

Она, как и все в замке, прекрасно знала, что за жизнью ненавистного императора по сей день идёт охота, ведь клятвы, данные правителями, распространяются лишь на них и их семьи, то есть на терринов одной крови, а все прочие… гм, подданные, могут сколько угодно покушаться на жизнь императора и устраивать бунты.

Наёмные убийцы регулярно проникают в его покои, пытаясь застать врасплох и прикончить. Но Магнус не зря прозван сильнейшим из терринов, и не красивыми глазами он мир завоевал. Ещё никто не сумел убить его. К сожалению… а может к счастью, ведь Люции нужно отомстить. Лично. А не приклеиться к чужому успеху.

— …Император пытался и пытается сделать магию привилегией доверенных лиц, — завершила она.

— Отлично, — прикрыв глаза, закивал остроухий мэтр. — Можете ещё что-то добавить, юная несса?

Люция замялась на секунду и осторожно вымолвила:

— В своей политике он жёстко разделял существ на врагов и друзей. Руководствовался правилом: «Либо вы со мной, либо против меня» — и предлагал всем встреченным в походе племенам присоединиться к его армии. Всех, кто отказывался, — безжалостно истреблял. Даже нейтральные кланы, даже редкие, малочисленные и вымирающие. Из-за… — «Магнуса Ванитаса» — с ненавистью подумала Люция. — …этой войны, с Терры навсегда исчезли некоторые расы терринов, а императору всё равно.

«Ему плевать, — шипела про себя Люц. — Этому жестокому ублюдку-Ванитасу плевать».

Гнев и презрение, видимо, отразились в сомкнутых губах, напряжённых челюстях или взгляде, потому что мэтр занервничал.

— Г-хм, г-хм! — прокашлялся в кулак Факрайт, намекая, что человечке стоит прикусить язык и вспомнить в чьём замке и по чьей милости она живет, ест, спит и даже учится. — Прошу вас, несса, воздержитесь от оценок и предположений. Мы не знаем, как к данной ситуации относится Его Величество и почему именно выбрал столь радикальные меры. Так было надо. И… это война, а не пикник на природе. На войне всегда есть жертвы, главное, чтобы они окупали результат. Вы поняли меня, несса?

Он предостерегающе посмотрел на неё, и Люция всё поняла. Как тут не понять, когда почти в лоб твердят: «Помалкивай коли жизнь дорога»? Да-а… с бунтовщиками Магнус расправляется также жестоко и без капли сожалений, как с несогласными племенами.

— Конечно, мэтр Факрайт, — мило улыбнулась Люц.

Седовласый, немолодой но подтянутый террин с низким магическим потенциалом смерил её пристальным взглядом, тяжело вздохнул и плюхнул на её одноместную «парту» стопку бумаги.

— Здесь домашнее задание для вас и ваших… гм, друзей. Прошу, возьмите себе и передайте остальным. А ещё…

Люция с показным вниманием выслушала все требования учителя истории и политики, раскивалась как прилежная ученица, раскланялась и отправилась на поиски неучей, решивших в очередной раз послать к прадедам все уроки, мэтров и совесть.

Ей не грезилось работать почтальоном у этих высокородных жлобов, но воспитание и конспирация не позволяли открыто проявлять несахарный характер. А ещё хотелось увидеть рожи… к-хм, то есть, лики свиты и принца, когда они узнают, что от домашки и гнева преподов им всё равно не отвертеться.

Глава 1. Ⅳ

Бредя по коридорам замка в сторону своих покоев, Люция заметила приоткрытую дверь в малую библиотеку, заслышала гневное сопение и шуршание пера по бумаге и остановилась. Бесшумно подкралась к входу и заглянула в щёлку.

В библиотеке за громадным столом сидел маленький мальчик. Лучи закатного солнца вспыхивали в его серебристо-белых растрепанных, как у птенца, волосах, скользили по темно-синему сукну камзола без рукавов и по кюлотам. Рубидий Ванитас. Седьмой принц восьми лет.

Он, забавно пыхтя, корпел над домашним заданием и гневно болтал маленькими ножками в белых гольфах и остроносых туфлях, совсем не замечая, что в комнате появился зритель.

Сейчас самый удобный момент для убийства. Подкрадываешься со спины и сворачиваешь шею. У детишек-трринов она тонкая и хрупкая, как у куренка. Хрясь! И одним Ванитасом в мире меньше. Что может быть проще?

Но Люция не напала на Руби. Даже не дернулась с места. А с умилением разглядывала его костлявую спинку, склоненную над большим дубовым столом, и невольно улыбалась.

Пусть Руби и сын её врага, он же её единственная отдушина в этом переполненном жестокостью замке. Она знает его с младенчества. Она растила его вместе с Изабель, кормила козьим молоком, меняла пелёнки, не спала ночами, воспитывала как мать или старшая сестра.

И разве могла она его убить?

Люция на цыпочках подобралась к нему и схватила в охапку.

— Ха! Попался, цыпленок!

Мальчик взвизгнул и тут же заливисто захохотал от щекотки устроенной ловкими пальцами девушки.

— С-стой! С-с-стой, Люц! — сквозь смех и слезы взмолился он, извиваясь ужом. — Щекотно! Не могу, задыхаюсь!

Люция рассмеялась и оставила его ребра и животик в покое, но тёплые объятья не разомкнула.

Руби перевёл быстрое дыхание и уткнулся мелкими синими рожками ей в шею.

— Не бодайся! — притворно возмутилась Люц и слегка отстранилась.

— Не щекоти! — парировал Руби и заулыбался во все зубы, четыре острых клычка на миг приковали взгляд.

Иногда Люц завидовала, что не унаследовала от предков-терринов звериной пасти. С такими челюстями и оружие не нужно.

— Над чем сегодня страдает, мой маленький принц? — Люция нежно погладила Руби по голове и с интересом заглянула в раскрытые тетради. Зря. У седьмого принца был столь ужасный заковыристый почерк, что разбирать слова получалось через раз, и то не всегда, а от усилий разболелись глаза.

— Ведение войны, — с тяжелым вздохом объяснил Руби и затеребил кружевную манжету. — Переписываю основные правила своими словами.

— Но их же целый учебник! — изумилась Люц.

Руби снова вздохнул с таким несчастным видом, что сердце защемило, и Люц захотелось взять половину задания и сделать за него.

— Мэтр узнал, что я опять прогулял занятие вместе с братом-Леоном и разозлился. А мне так хотелось покататься на лошадках, — затараторил принц, сияя слезками в рубиновых глазах, — а там жеребята появились, Леон позвал, и…

— «Прогулял с Леоном», — вкрадчиво повторила Люция. Руби смолк и вжал голову в плечи. — «Опять»?

— Да, — пикнул он и спрятался от яростного взгляда девушки за учебником.

— Рубииии, — процедила она, комкая в пальцах плечи его рубашки. — Я сколько раз повторяла, что принц Далеон — плохая компания! Он научит тебя… — «Пьянству, блуду и лени» — мысленно вставила, но вслух поправила: — Не научит, ничему хорошему. Ни политике, ни бою, ни истории, ни даже этикету.

Руби виновато понурил голову, и Люц попыталась смягчить тон:

— Твой брат… — она замялась подбирая цензурные и понятные выражения, — потерян для мэтров и общества. А ты… ты же хочешь быть достойным принцем? Умным, смелым, сильным, благородным, как… — слова встали поперёк горла, но Люц сглотнула и хрипнула: — Как отец?

— Как отец не хочу! — возмутился маленький принц, взмахнул ножками и надул щёки. — Он страшный, и Кейран страшный. Хочу как братик-Леон и как… ты, сестрица! Вы такие классные и умные! Играете со мной и…— под шокированным взглядом Люции он окончательно стушевался, отвернулся, пряча румянец, да буркнул: — ...и любите меня.

Пусть желание Руби походить на придурка Далеона, совсем её не порадовало, Люц очень польстили последние слова и даже смутили. Слегка.

— Изабель тоже тебя любит, — промычала она и привлекла Руби в нежные объятья. Запустила пальцы в шелковистые волосы. — Как тебя можно не любить, мой маленький принц?

Руби застенчиво засопел, завозился, устраиваясь в её руках поудобнее и практически переполз к ней на колени. Прижался щекой к груди и обхватил лопатки ладошками, совсем как малыш на ручках у мамы. Жаль седьмой принц не знает своей настоящей матери. Хотя… ходили слухи, она была той ещё стервой.

Люц ласково поцеловала его в макушку, и менторским тоном пригрозила:

— Но больше занятия не прогуливай!

— Даже ради лошадок? — поднял умоляющий взгляд Руби.

— Даже ради цветочков, — усмехнулась Люция и тут же сдвинула брови. — Никуда с принцем Далеоном не ходи, а если позовет или предложит «прогулять» — игнорируй. Тебе надо учиться. Знание — сила.

Глава 1. Ⅴ

— И почему смертная ужинает с нами за одним столом? — как обычно жеманно недоумевала Меридия, обращаясь к Сесиль, но говорила так громко, что слышали все, даже прикидывающиеся интерьером слуги под аркадой. — Она даже не часть свиты Леона, не член нашего Двора Мечей! Скажи же, Леон!

Капризные губы Далеона скривились. Люц знала: ему претила эта тема. А с учетом того, что он, как и все Ванитасы, не мог лгать из-за древней клятвы, признавать правду было вдвойне противнее:

— Я не знаю, — процедил он. — Так хочет Магнус.

Шестой принц никогда не звал императора отцом.

— Тогда почему чужачка всё ещё не присягнула тебе на верность? — амфибия взмахнула руками, и тяжёлые золотые браслеты неприятно звякнули. — Почему не принесла клятву?

— Не хочешь спросить меня, Меридия? — вставила Люция и со звучным щелчком положила вилку на стол. — Я прямо перед тобой, можешь не делать вид, что меня нет.

Столовую окутывал приятный полумрак, нарушаемый лишь мерцанием свечей в канделябрах на длинном столе и факелами на серокаменных стенах. Глубокие тени бороздили залу, гобелены, портьеры, роскошные ковры, блюда, делали лица загадочными, а простые наряды — дорогими.

Мрак скрывал любые несовершенства, и Люции нравилась мысль, что темнота уравнивает красоту и статус бессмертных и смертных. Что можно почувствовать себя комфортно даже в окружении безупречных «статуй».

Меридия самодовольно фыркнула и отвернулась. Чернь не достойна внимания принцессы амфибий. Пусть она всего лишь заложница с чисто формальным титулом и привилегиями. Если бы не присоединилась к Двору Далеона была б на счету у местных не лучше Люции.

— Клятвы смертных ничего не стоят, — рассуждал Далеон, потягивая фиолетовое вино из кубка. — Даже если, чужачка, мне присягнёт, смысла в этом не будет. Она в любой момент сможет предать меня и всех нас. Все люди — лжецы.

В целом принц прав, но Люция всё равно почувствовала неприятный укол. Да, в венах людей не течёт магия и их клятвы не обладают силой, верить их обещаниям нельзя, словам — тоже. Люц всё это прекрасно знает, сама не раз обжигалась, но всё же… всё же она не человек! Террин-полукровка, фарси. «Проклятие клятвы» довлеет над ней так же, как над чистокровками! И причислять её к обманщикам…

Люция мотнула головой, рассыпав чёрные локоны по плечам.

Это хорошо, что враг недооценивает её, считает слабым человеком, не догадывается о магии и даре. Это пре-крас-но! И не надо обижаться и разубеждать их. Глупости прочь из головы!

Двери распахнулись, и в обеденную залу уверенно, чеканя шаг, вошёл первый принц Кейран Ванитас.

Он был красив, как и все террины рода деймонов (ну, а что? частичный морок из любого чудовища слепит бога).

Благородное лицо с хищными чертами, мужественный подбородок, нос с лёгкой горбинкой, упрямая линия рта. Волосы длинные, серебристые, забраны в низкий хвост, а вот кожа тёмная, графитная — сказалась принадлежность матери к андерлингам. Фигура, развитая, как у воина, подчёркнута узким дублетом из дорогущей чёрной кожи, кальсонами и высокими сапогами.

Меч на грубом поясе. Настолько тёмные фиолетовые глаза, что кажутся чёрными, зловеще сверкают.

Старший принц вызывал в Люции трепет. И совсем не восхищения — страха. От него за версту веяло опасностью и жестокостью. А ведь это только сынок! Его папаша подавляет ещё больше.

И вот им Люция собралась мстить. Да она просто блоха перед слонами! И это осознание собственной слабости ужасно бесит. Оно погружает её в удушливое отчаяние, в тот день на заснеженном пепелище…

Скрежетнули стулья: все, кроме Даелона, поднялись с мест, дабы поприветствовать Министра Военных Дел и владыку Двора Войны, воплощение идеального воина. Кейрана.

Вслед за ним в комнату тенью скользнул Виктор — его главный помощник — и замер у господина за спиной. Безразличный взгляд скользнул по свите и на миг замер на Люции. Жёлтые глаза на загорелом лице полыхнули — только это выдало, что он заметил сводную сестру.

— Вольно, — благосклонно улыбнулся Кейран, и махнул унизанной перстнями дланью, дозволяя лэрам и нессе поднять головы и снова занять места. Сам сел во главе стола, что лучше любых слов сказало: Магнуса Ванитаса можно не ждать.

По молчаливому знаку, слуги начали подавать блюда и разливать золотистое вино по бокалам. Запахло жареной олениной, лучком, картошкой, душистыми травами, укропом. Мр-р-р!

— Сегодня с нами снова ты, старший брат, — с ироничной усмешкой отметил Далеон и, опередив слугу, сам себе плеснул густо-фиолетовый напиток из хрустального графина. Пригубил, и Люц невольно поморщилась.

Из трех видов терринского вина шестой принц всегда выбирает среднее или тяжёлое, один запах которого сшибает смертного с ног, а полукровку пьянит до состояния невменяемости. По чистокровным терринам оно тоже бьёт, пусть не так катастрофично.

Но Далеон пьёт эти проклятые вина каждый день! С утра! Как ещё языком ворочает?!

У Люции в кубке тоже плескалось вино. Лёгкое, медового цвета, с приятным цветочным ароматом и сильно разбавленное водой. И то пить его она будет с большой опаской — не больше глотка за весь ужин.

Терринские вина очень коварны. Их вкус и запах притягателен — не заметишь, как выдуешь за бокалом — кувшин и пустишься в пляс. Но самое опасное — они развязывают язык, как лучшая сыворотка правды.

Глава 2. Об опрометчивых поступках

Ⅰ

Испокон веков на Терре помимо людей проживало десять известнейших видов терринов: деймоны, андерлинги, звероморфы, амфибии, спригганы, сильфы, сиды, дриады, гномы и фарси. Есть и другие, менее известные и малочисленные, а есть монстроподобные. Лишённые полноценного разума, одержимые инстинктами. Магические звери.

Низшие террины.

Но после войны, развязанной Магнусом Ванитасом из рода деймонов, численность всех терринов сократилась в разы, а некоторые без того мелкие кланы вымерли. Например, фарси.

Фарси были мирным кочевым племенем.

Свободные артисты. Дикие танцоры. Оплот полукровок.

При чём тут последнее звание? Легко объяснить:

К полукровкам по всей Терре отношение паршивое. Их не принимают ни люди, ни террины. Для первых они слишком чужды, непохожи, пугают внешностью и магией. А для вторых — человечны и слабы. А ещё служат напоминанием того, что магия постепенно исчезает из мира, вымывается из крови, ослабляет поколение. Раз за разом, раз за разом…

Полукровок ненавидят везде.

Кроме клана «бродяг».

И заветная мечта почти любого полукровки — найти фарси и присоединится к ним в вечном путешествии. Обрести дружную семью.

Фарси принимают всех страждущих с распростертыми объятиями. Дают кров, дают поддержку, дают занятие для заработка.

Их дом — дорога, их товарищ — лютня, их жизнь — пляска по степи, по лесам, по городам и селам, для себя и для зрителя. Они зарабатывали на представлениях, на цирковых номерах, на трюках, на гаданиях. О-ох уж эти гадания… на картах, на костях, на рунах, на кофе, на воске, на печенье, на ядрёном вареве в котле и на всём, чём только можно.

Предсказания, пусть и казались шуточными, часто сбывались.

«Прародитель фарси, древний дух Фэй, благоволит своим детям и приоткрывает для них завесу грядущего» — так гласит легенда из летописи. И отчасти она правдива, ведь все фарси наследуют дар прорицателя и во снах зреют своё прошлое или случайное будущее.

Послания о будущем бывают просты и понятны, как пять статэров, но чаще всего они зашифрованы. Символом, знаком, метафорой. Умение грамотно трактовать послание определяет талантливого фарси, отличает от неуча и новичка. Ведь дар даётся каждому, но не каждый способен им правильно распорядиться.

Прорицание — спорный и неоднозначный дар. Ему благоволит случай: фарси не могут по своему желанию получать конкретные видения. Потому он не шибко ценится у терринов, и порой больше мешает, чем помогает.

Но по-настоящему прославились кочевники не гаданиями, а танцами с мечами. Сочно, зрелищно, красиво. И воистину смертоносно в реальном бою.

Искусство это передавалось детишкам с малых ногтей, вот только к нему прилагалось дурацкое учение — не причини вреда ближнему. Владей силой, но не используй. Защищай, а не нападай.

Глупое, глупое, глупое учение!

Из-за него мама до последнего не бралась учить Люцию магии, пусть та и текла в её венах, была её частью, могла защитить в трудный момент. Мама боялась, что дитятко случайно применит силу во зло. Пусть лучше малышка подрастёт, поумнеет, пропитается убеждением «не убей» и только затем изучит элементарные чары.

Но момент этот так и не настал. А мама прогадала.

Они все прогадали.

В тот зимний день фарси как обычно разбили лагерь на подступах к сельскому городку. Расставили шатры, пестрые торговые тенты, выложили товары, сколотили сцены, сложили большие костры, настроили гитары и отгладили пёстрые наряды. Все готовилась к очередному ярморочному торжеству на ближайшую тройку дней.

Детишки беззаботно играли в салочки, махали деревянными кинжалами. Родители с улыбками наблюдали за ними и, беспечно болтая с друзьями, разгружали караваны.

Ничто не предвещало беды.

Пусть слухи о мировой войне и доходили до кочевников, никто из них всерьез не думал, что однажды напасть коснётся их мирного племени.

Они явились на второй день.

Со стороны города, в ночи, в самый разгар веселья.

Дюжина чёрных всадников во главе с Магнусом Ванитасом. От обычных селян их отличали разве что крепкие кони, да добротная сталь, надежно скрытая под плащами.

Никто не ждал от них беды. Лишь староста клана — Астрит Сальватор, мать Люции, была непривычно напряжена и тиха. К полуночи она внезапно попросила всех покинуть её шатер и не беспокоить, когда явятся «гости».

Известие встрепенуло полукровок и фарси, но они, зная о даре госпожи, без пререканий собрали вещи, яства, карты, игры и инструменты да разбрелись по другим шатрам.

Только маленькая Люция не послушалась маму, и как закончилось главное представление — Танец мечей — у центрального костра, она проследила за подозрительными странниками, так похожими на разбойников, и юркой тенью скользнула в палатку с чёрного хода. Спряталась за ширмой с красивой шёлковой вышивкой и накрылась лоскутным покрывалом.

Лучше бы она этого не делала.

Астрид, седовласая кудрявая красавица с загорелой кожей и острыми ушами, восседала в центре палатки на пёстром ковре и не двигалась, не моргала, как умеют чистокровные террины. Даже когда ткань шатра поднялась и запустила холод зимней ночи, что поколебал тонкие одежды, локоны, висюльки на золотых браслетах, женщина не шелохнулась.

Глава 3. Причина ненависти

Ⅰ

Далеон очнулся резко и сел в кровати.

Сердце колотилось, как бешенное, спину холодил пот, длинная ночная рубашка неприятно облепила тело. Его пробудил очередной кошмар, но на удивление, принц не помнил деталей. И даже порадовался. Возможно, микс снотворных лекарств и алкоголя не так безнадёжен.

За окном ещё стояла мутная, туманная ночь, ни зги не видно. Чёрная бездна. Кажется, оттуда в любой момент протянет щупальца какой-нибудь монстр и прилипнет присосками прямо к хрустальным витражам.

Далеон читал о таких тварях — они водились в морских пучинах. Давно, очень-очень давно, ещё во времена Духов, и практически не уступали им в силе.

Принц мотнул головой, прогоняя жуткие образы, явно навеянные кошмаром, и встал с громадной кровати.

Он всегда становится таким чувствительным и впечатлительным, после этих идиотских снов, а самое скверное — поделать ничего не мог. Слишком они бьют по нервам, слишком они яркие, слишком… Всё это слишком для него!

Столько лет каждоночной борьбы с кошмарами… любого вымотают. Даже сына всемогущего Магнуса Ванитаса.

Война не может длиться вечно — это знает каждый образованный террин — и однажды один из бастионов падёт: просто силы армий закончатся. И Далеон очень надеется пережить этот момент и выйти победителем. Однако… разве можно победить себя?

Он сдернул мокрую рубаху, небрежно бросил на спинку стула и, как остался нагишом, подошёл к круглому столику у окна, где всегда припасён графин с вожделенной влагой. Снял хрустальную заглушку и плеснул тёмно-фиолетового вина в любимый серебряный кубок.

Хотел приоткрыть сворку окна, чтоб впустить ночной прохлады в затхлые покои, но передумал. Туманная чернота настораживала. Глупый страх, детский, навязанный бурной фантазией. Но под ложечкой неприятно сосало, и какое-то шестое чувство свербело изнутри: «Не лезь».

И Далеон впервые не полез, хотя всегда стремился идти наперекор страху. Чтобы вытравить его. Чтобы избавиться от слабости. Чтобы всё тайное сделать явным. Так Кейран его приучил.

Принц вернулся к кубку, протянул руку и замер. Из-за бокала вылезла змея. Гладкая и блестящая, как Осеннее вино. Она обвилась тугими кольцами вокруг ножки и замерла, уставившись на Далеона горящими багровыми глазами.

Чешуя гадины переливалось во мраке от изумрудного до темно-синего цвета. Пасть раскрылась и с двух смертоносных резцов прямо в вино закапала ядовитая слюна.

Дыхание перехватило, но Далеон не боялся.

Обычный яд не способен убить террина, это каждый ребёнок знает. И принц наблюдал за змеёй скорее с научным интересом: впервые видел такой окрас шкуры. И сейчас мысленно перебирал знакомые образы из учебников.

И… нет. Не мог припомнить такого вида.

Кто же решил подшутить над ним и подкинул змеюку прямо в покои? Наверняка кто-то из свиты, лишь они и слуги имеют доступ сюда. Но последние не решатся глумиться над принцем. Пусть опальным, пусть нелюбимым и несносным. О его жестоких расправах с неприятелями слишком большая слава гуляет по замку.

А вот свита может подшутить. Не со зла, по-дружески. Знают ведь, как он к ним снисходителен. Вот только кто может быть хозяином сувенира?

Точно не Миридия, она всякую гадость, да ещё и живую, кусачую в руки не возьмёт. Орфей слишком хороший мальчик и пакостить исподтишка не станет, он скорее бы поймал змеюку в кустах и сунул прямо под нос, мол, смотри что нашёл!

А вот его сестра-близнец Сесиль могла бы подкинуть тварюшку. Чтоб, когда у принца случился сушняк посреди ночи, он наткнулся спросонья на подарочек и вздрогнул. Или взвизгнул или подпрыгнул или матюгнулся. В общем, нервишки себе потрепал. С Сесиль бы сталось.

Далеон не знает, что творится в её дурной голове. Иногда она мудрец, иногда — чокнутая. Иногда ребёнок, а иногда — коварная ведьма. Она бывает добра, а бывает невероятно жестока, и в такие моменты в своих «шутках» переплюнет и Далеона, и Меридию вместе взятых.

Сесиль непредсказуема, и, если хочешь общаться с ней, не ищи смысла в поступках, просто принимай как должное. Она вот такая. Стихия. Разве можно всерьёз злиться на гром, шторм или ураган? Нет. Вот и Далеон не злился.

Он фыркнул и невозмутимо коснулся кубка, собираясь сбросить надоедливую змеюку и наконец выпить. Ночь длинна, а блаженное беспамятство так просто не наступит.

Но змея не пожелала убираться. Она зашипела, скаля острые клыки и сверкая жуткими кровавыми глазами, и бросилась на Далеона.

Далеон сел в кровати и схватился за горло. Дыхание сбилось, сердце колотилось где-то в глотке. За окном палило солнце и чертило золотые дорожки на полу покоев. Где-то пели птички, зеленелись сады.

Свет слепил, и принц зажмурился, растёр веки.

Кошмар. Ему снова приснился кошмар. Да ещё и такой реальный. Отголоски болезненного укуса ещё отдавались в шее, а в жилах стыла кровь от осознания: «Умираю».

Так чётко и ярко вспыхнула эта мысль, что отрицать её казалось просто бессмысленно. Хоть и логично. Яды терринов не берут. Змеюки (в исконном своём виде, а не коварные представительницы прекрасного пола) способны принести лишь мелкий дискомфорт, никак не угрозу жизни. Так откуда взялась паническая мысль?

Глава 3. Ⅱ

Предложение Виктора Грейвана — выйти замуж за лэра и таким образом повысить статус — легко объяснить.

Во-первых, он считает, что женщинам не место на поле брани, а единственным оружием в её руках может быть лишь иголка да пяльцы с вышивкой. Во-вторых, здесь, на Севере империи, к людям и смешанным бракам относятся терпимее, чем везде.

И даже если Люц не родит детей от благородного мужа-террина — а он не даст родить из-за общественного осуждения полукровок — у неё появится статус лэры, дворянки, а это в разы лучше, чем зваться нэссой — простой смертной девушкой.

Лучше… с позиции Виктора. Ведь не ему придётся ублажать неизвестного высокомерного мужика. А он точно будет высокомерным, ведь все террины такие. Высшая раса, чтоб их!

И не Виктору придётся укатить в фамильное поместье мужа, а в имперском замке объявляться, в лучшем случае, по праздникам на балах.

Не Виктор принёс магическую клятву, которая даже мысли в голове Люции не допускает о её нарушении. Не Виктору мстить императору, а опосля думать о возрождении целого клана.

В общем, сводный братец и половины всей ситуации не ведает, и потому раздаёт такие «полезные» советы. Хотя… его нельзя за это осуждать. Виктор прав. Для обычной человечки-Люции, коей она претворяется, совет выйти замуж — дельный. И способ для повышения статуса — самый простой.

Но она полукровка и последняя фарси на континенте. И ей нужна власть. Не через брак, а так…

Сложная ситуация. Очень сложная. И как её разрешить с максимальной пользой?

Мысли бродили по кругу, не находя ответ, всё то время, что Люция добиралась до полянки, где планировали провести сегодняшнюю тренировку.

Погодка шептала. Светило яркое тёплое солнышко, столь редкое в конце лета в этих суровых краях. Ветерок играл в волосах, одежде, листве и свежей зелёной траве. Мягко стучали копыта, фыркала лошадь, где-то неподалёку журчал ручей.

Люция прибыла на место первая. Спешилась и привязала кобылку к дереву в ближайшей рощице. Пока возилась, подъехал шестой принц в окружении свиты.

Он точно великий полководец гордо восседал на своей любимой вороной кобыле Дарси. Ретивой и крайне злющей зверюге. Под стать хозяину.

Она никого, кроме Далеона, не слушалась, не позволяла себя седлать, не давалась гладить. Могла подпустить близко, разрешить угостить, прикинуться послушной девочкой, но стоило отвернуться — кусала за зад, отпрыгивала и ржала, как!.. Как самая настоящая лошадь. Хотя Люции иногда казалось, тварь эта вылезла из глубин Бездны, не иначе.

Вот и сейчас, она чуть не цапнула Орфея за нос, когда он перехватил брошенные Далеоном поводья и попытался увести её с поляны к деревьям. Но после тихого шепотка принца и ласкового хлопка по крупу, Дарси, фыркнув, покорно поцокала за настороженным придворным.

Шестой тем временем встал посредине широкого поля и окинул округу взором короля-градостроителя. Подбородок вздернут, нога отставлена, рука упёрта в бок.

Хищное лицо, высокие скулы и капризная линия рта, изогнутая в ленивой усмешке. Кожа отливает серым, как гранитный камень, клыки и уши — острые, на пальцах чёрные когти.

У Далеона проблемы с магией, особенно — с иллюзорными чарами.

В отличие от всех Ванитасов и придворных терринов, он не может скрыть свой истинный облик. Вот этот. Полузвериный. А то, что даже в нём он ослепительно хорош собой, говорит далеко не в пользу принца. Наоборот, кричит о слабости.

Чем сильнее террин — тем меньше он похож на человека.

Однако у них не принято демонстрировать истинное обличие. Умение создать красивую и устойчивую оболочку-иллюзию высоко ценится.

Что за противоречивые создания…

Холодные синие глаза Далеона наткнулись на Люцию и зажглись в жестоком предвкушении. Видно, задумал Его Высочество очередную гадость. Что ж, вперёд. Кочку на дороге она ещё припомнит.

Дав себе мысленный зарок, Люция с трудом оторвалась от гипнотического взора принца и переключилась на дела насущные. Отточенным движением сдернула с седла кожаный свёрток, развязала бечёвки, отстегнула ремешки, развернула.

На «холстине» не больше двух локтей в длину и локтя в ширину в кожаных петлях фиксировались ножны, а в них — чуть изогнутые клинки без гарды и с тупыми лезвиями (специально для тренировок). Красивое оружие, лёгкое и изящное, улучшенная версия кинжалов фарси. Хотя, по правде сказать, ни удлинённым кинжалом, ни коротким мечом сие творение не было. Скорее, чем-то средним. И оттого особо подходящим для «Танца мечей».

Жаль сталь самая обыкновенная. Такая на коже террина даже царапины не оставит, максимум — синяк. И то, от силы удара зависит. Для убийства «бессмертных» нужен клинок из «Голубой стали» — Ас близаре.

Близар — особая руда, что добывается только в Гномьих горах. Магические потоки мироздания, все силы природы, почему-то особо концентрируются именно там, в горных массивах, в шахтах, где и проживает этот приземистый, крайне скупой и сварливый народец.

Клинки из близара способны убивать терринов. Клинками из близара рубились в войне 10 лет назад. Ими истребляли кланы. Ими полнится армия Магнуса под предводительством первого принца Кейрана. Двор Войны…

Глава 3. Ⅲ

Далеон стоял на общем балконе, облокотившись на перила балюстрады, и смотрел на двор у чёрного входа в его часть замка.

Солнце садилось сбоку, и огненно-рыжие лучи красиво подсвечивали ближайшие дикие сады, больше похожие на леса, широкую тропинку, вытоптанную лошадьми и слугами, и двух женщин бредущих по ней из пролеска к замку.

Люция и Изабель. Дочь и мать. Обеих легко узнать.

Люц в выгоревшей тунике и тренировочной амуниции, с чёрным вихрем из кудрей на голове. Нянька ниже на полголовы, в скромном коричневом платье служанки и чепце на пшенично-русых волосах.

Они совсем не похожи. Люц знойная брюнетка с диким нравом и внешностью. Иза хрупкая женщина с тихим характером и посредственными данными. Обе, разумеется, не родные и не обязаны быть отражениями, но раньше Далеону казалось — все люди на одно лицо.

Это знакомство с Люцией и течение времени всё переменили.

Теперь он отчётливо видел — все смертные разные: простые и чудаковатые, симпатичные и неприглядные, опрятные или грязные. С живыми несовершенными лицами и телами. А вот террины…

Одним словом — под иллюзией.

Иза суетилась вокруг девчонки, ругалась, но не забывала с тревогой промакивать её влажную одежду кухонным полотенцем и заботливо гладить по плечу, по спине, по голове. Люция покаянно вжимала голову в плечи, кивала на все упрёки и просьбы, но не могла скрыть нежной улыбки.

Далеон не жалел, что оставил её мокрую на поляне без лошади и заставил возвращаться в замок пешком, с риском, что она простудится. Он вообще не жалел ни об одной сделанной кому-либо пакости.

Он поступал верно. Всем обидчикам отвечал соразмерной платой.

В обществе терринов вообще по-другому не выживешь. Не будешь ставить зарвавшихся шавок на место, и однажды они тебя загрызут. Свой авторитет всегда приходится утверждать либо умом, либо силой.

Только с Люцией что-то вечно идёт не так. С первого дня. С первого мига.

В тот знаменательный день он, четырнадцатилетний пацан, вернулся из Летнего дворца на берегу моря, где проживают все наложницы Магнуса, и сразу ринулся к любимой няне. Чтобы объявить о своём возвращении; похвастаться, как здорово провёл лето без старших братьев с их удушливой учёбой, и как познакомился на приёме с Меридией.

Вот только в покоях Изабель оказалась не одна. Рядом с ней стояла маленькая и очень худая девчонка в большом, и потому крайне нелепом, платье служанки с чужого плеча.

Востренькое личико сердечком, пухлые губы, большие синие, как сапфиры, глаза, вздёрнутые бровки и невероятные чёрные волосы, вьющиеся крупными кольцами аж до талии. Симпатичная и хрупкая как статуэтка.

У Далеона перехватило дыхание. И какое-то странное волнение поселилось в груди.

Девочка удивилась, завидев его в дверном проёме. Но стоило Изе с благостной улыбкой их представить, как детское любопытство в синих глазках сменилось леденящим мраком. Ненавистью. Презрением.

Взгляд в точности как у его отца. Неприкрытая враждебность и холодная брезгливость.

И что-то внутри принца оборвалось. Перегорело. И распалилось заново, с новой яростью.

За что эта дрянная девчонка его невзлюбила? Он красив, он принц, он террин! И ничего плохого ей не сделал! Они только встретились, впервые… Так за что? Почему? Зачем?

Разве он заслуживает ненависти?

Душу раздирала боль, но вскоре её сменила тлеющая злость. Она-то и привнесла в мысли ясности.

Далеон решил выяснить правду. Выбить из чужачки, коль придётся. А если и это не принесёт плодов — даст повод к ненависти.

Ведь нет ничего хуже, чем быть без вины виноватым.

Даже у отца есть причина его ненавидеть, пусть и догадывается о ней принц лишь из слухов. А за что Люция его невзлюбила — загадка по сей день.

И желание докопаться до правды, да выяснить отношения, лишь усугубило всё. Вот уже семь лет они беспрерывно враждуют, соперничают и ненавидят друг друга.

А ведь всё могло сложиться по-другому…

Но она всё испортила! Она! Вредная, непокорная девица!

Чем он так не угодил ей с первого взгляда? Тем, что террин? Но к остальным лэрам Люция относиться куда почтительнее и дружелюбнее.

Может проблема в его высоком положении? Но оно — повод для лести, уж явно не для ненависти.

Все знатные вельможи да слуги только и делают, что подлизываются к нему, угождают, и это не смотря на статус «нелюбимого сына» Императора. Конечно, помощи от них ждать не приходится, но в глаза никто слова дурного не скажет: знают, чем всё закончится. Нет не казнью, и даже не выговором от Магнуса, а раскрытием на очередном банкете какой-нибудь грязной, порочащей тайны.

Стыд, позор, глумливые смешки от бывших друзей, знакомых, врагов. От всего высшего общества. Вот что ждёт глупцов, рискнувших «укусить» Далеона.

Всем ведомо, что с шестым принцем шутки плохи. Ещё ребёнком он познал, что такое всеобщая неприязнь, игнорирование, унижение, а подростком отстоял себя. Вырвался из порочного круга, научил всех считаться с собой.

Глава 3. Ⅳ

В разгар ночи в известном публичном доме Поляриса не стихало веселье.

На первом этаже, в харчевне, с небольшой сцены работницы демонстрировали разнузданные пляски в пошлых и пёстрых, как перья попугаев, нарядах. Натягивали улыбки, подмахивали юбками, оголяли ноги, привлекали клиентов, разносили закуски и хмельные напитки.

Поддатые посетители, в основном мужского пола, щедро сорили деньгами, шумно болтали с товарищами за круглыми столиками, подбадривали свистом девчонок на сцене, гремели пинтами и тарелками по столу, расплескивали эль.

Пылали цветные огни в круглых светильниках. Примитивная, заводная музыка вырывалась за стены дома, доходила до второго этажа вместе со взрывами смеха и общего гомона, но разбивалась о двери приватных комнат.

На них были начертаны магические знаки, что при должной энергетической подпитке подавляют любой шум. Потому ни подслушать важных персон извне, ни нарушить их покой не представлялось возможным.

Отличное место для тайных встреч и отдыха.

В одной из таких комнат и засели Далеон с Орфеем.

Принц полулежал на широченной кровати в окружении подушек и полуголых девиц в слишком откровенных и легких для конца лета пеньюарах. Придворный почти в том же составе развалился на малиновой кушетке со спинкой и потягивал из бокала какой-то фруктовый напиток.

Между ласками, девицы тихо ворковали, улыбались, подавали лёгкие закуски и то и дело норовили подлить в деревянный кубок вина. Терринского, разумеется, другое бессмертных не берёт. И главное, понятия не имели, что обслуживают принца империи и его ближайшего друга.

Почему? Встретить террина в подобном месте — не редкость. Это же Полярис — столица империи Ригель, здесь смертные и бессмертные живут, работают и торгуют бок о бок. Отдыхают, разумеется тоже, но тут уже всё зависит от личного достатка.

Если статэров в кошеле с гулькин нос — сиди в общем зале и довольствуйся малым. Если достаточно — добро пожаловать в комфортную приватную обстановку с лучшим сервисов.

Вкусы у всех, конечно, разные, но столичные террины обычно — лэры с высоким статусом и достатком — предпочитают сохранять анонимность, а отдыхать — спокойно. И от «простых» бессмертных их легко отличить по качеству одежды. Ну и, манерам.

Вот и Далеон с Орфеем ничем от местных повес не отличались, а в лицо их знали лишь вхожие в замок.

Хозяйка заведения — хитрая дородная сприганка — встречала их любезно. Смертные и бессмертные девчонки чуть не подрались за право их обслужить (ибо платили друзья щедро, блистали красотой и даже не били). И все «избранницы» ластились к ним как влюблённые кошки, хвалили, угождали, в рот заглядывали.

Вот нормальная реакция девчонок при виде Далеона! Так какого Тырха, эта Люция выделывается?!

— Как же она меня бесит, — говорил он, бессмысленно глядя в потолок. Орфей внимал. — Она простая смертная, а позволяет себе!.. Ведёт себя!.. — принц не мог подобрать цензурных слов и прикусил губу.

Да химер и так его понимал, сам же всё видел: и как «ведёт» и что «позволяет» и как «смеет».

— Да что она о себе возомнила?! — Далеон резко сел в кровати, сбив с себя кокоток. Они чуть кубарем с постели не летели вместе с тарелками и чашами. Некоторые из них поспешили усмирить негодование принца, начали что-то поддакивать, массировать плечи, гладить руки, впаривать еду и напитки, от которых шестой отмахивался. — Никто не смеет так обращаться со мной! Тем более — человечка. Почему она такая… неправильная! Где страх, любовь и уважение? Что с ней не так?!

Орфей тихонько вздохнул и решился ответить:

— А может причина не в ней?

— Намекаешь, что во мне? — гневно фыркнул принц и отпил тёмно-фиолетового вина. Но привычный ягодный вкус не принес прежнего расслабления. Далеон сжал пальцами переносицу и попытался успокоиться. — Давай объективно. Я молод, красив, богат и при статусе…

— У тебя характер не сахар, — с жалостью вставил Орфей, — знаешь же.

— Так и она не святая Лучиана! — парировал принц.

— Но имена похожи.

— Ты, видимо, оглох на оба уха, — насупился Далеон.

Химер беззвучно рассмеялся, откидываясь на спинку кушетки, и расплескал часть вина на светленькую террианку у своих ног. Но она ничуть не обиделась, улыбнулась и игриво облизнулась. Шаловливая ручка скользнула вверх по его бедру к пряжке ремня.

Хорошо, что всё постыдное нытьё Далеона останется в стенах комнаты. Кокоткам затуманит память чарами, как только они перешагнут порог, амулетов-то они не носят, не положено. Это один из плюсов приватных покоев.

— Какая-то она… — продолжил Далеон, глядя в мутную гладь внутри кубка и не обращая ни на что внимания. — Сломанная. С самого начала. И это не даёт мне покоя.

— Леон, — серьёзно позвал придворный, принц вскинул голову. — Ты сам «ломал» её многие годы. Чуть ли не с первой встречи. Не отрицай! А однажды, вовсе… перегнул палку. Ты приложил руку к тому, что мы имеем сейчас.

— Я пытался починить… — выдавил он неубедительно.

— Ты не часовщик, чтоб чинить треснутые механизмы. Не лекарь, чтоб лечить тела и души. Не великий магистр, чтобы управлять с помощью чар чужими чувствами….

Глава 4. Турнир и расплата

Ⅰ

Место для турнира выбрали самое пафосное. Оно называлось «Главный Военный Полигон» и представляло собой круговую арену, окольцованную мраморными трибунами, колоннадами, ордерными аркадами и лоджиями.

Там обычно проводили военные парады, зрелищные соревнования, дуэли, показательные казни и некоторые праздники. В обычные дни на площадке тренировались элитные войска Кейрана или же она вовсе пустовала.

«Полигон» стоит на территории замка уже более десяти, а может, и двадцати веков, и построен во времена правления Ванитаса Первородного, того самого, принёсшего нерушимую клятву богине-основательнице Дее за весь свой род.

По легенде, Дея взаимно полюбила террина, но однажды заподозрила его в измене. Ванитас, чтобы доказать свою преданность, сохранить чувства и доверие между ними принёс магическую клятву, по которой он и все его потомки никогда не смогут солгать кому-либо ни словом, ни жестом.

Так он доказал возлюбленной свою верность, и они породили целый новый вид терринов — деймонов, «Детей Деи».

Похожие истории «сотворения» есть у каждых волшебных видов, но фигурирует там уже не Дея, а другие «боги». Имена многих позабыты, а после Мировой Войны и чистки, затеянной Магнусом, даже храмы и летописи безвозвратно утеряны.

Люция оправила ножны на талии, подтянула высокий хвост, решительно шагнула из мрака арки на арену и ощутила себя древним гладиатором. В уши ударили фанфары, барабаны, овации, ропот голосов со зрительских мест и лязг мечей убираемых в ножны. Это закончили показательное сражение мечники из Двора Войны и начали кланяться. Пришло время для Двора Далеона.

Для «Танца мечей».

Сердце зашлось в восторженном волнении. Живот привычно скрутило.

Сотни существ на трибунах, сотни взглядов устремлённых на тебя. Равнодушным остаться сложно. Особенно Люцие: она до сих пор не привыкла быть в центре внимания. Она не росла в нём как Далеон, не упивается им как Меридия, не принимает данностью, словно Орфей, и не польщена им точно Сесиль.

Она не любит чужое внимание. Ибо оно всегда аукается ей огромными неприятностями. Уж сколько раз так случалось.

Но сегодня Люц планирует оборвать порочный цикл. Она привлечёт внимание Кейрана своими навыками и попадёт в Двор Войны. Обязана! Только он приблизит её к заветной цели.

Всего действующих «Дворов» при замке — пять, ходя детей у Магнуса семь. Почему так?

Начнём с того, что Магнус и советники прекрасно понимают: дабы дитятко не маялось дурью и не наворотило от безделья бед — ему нужно найти постоянное и интересное занятие, которое он не сможет пропускать и которое воспитает в нём ответственность, научит руководить небольшим коллективом и поможет собрать вокруг себя верных сторонников. Что, конечно, пригодится в будущем.

Ради воспитания достойных наследников и умелых чиновников Императором и устроена вся эта суета с Дворами и их «целями».

Когда отпрыск достигает 16-ти лет, Магнус устраивает церемонию «совершеннолетия», на которой поручает виновнику торжества Двор и озвучивает его миссию.

Первому принцу Кейрану пожалован Двор Войны, что отвечает за войска по всей империи и охрану замка в частности; в нём состоит Виктор Грейван, сводный брат Люции.

Второй принцессе Розалии принадлежит Двор Цветения, что отвечал за сады и оранжерею замка (но лэра вышла замуж и покинула родину вместе с придворными). Третья принцесса Эстель заведует Двором Моды, который задаёт курс одеяниям придворных и в особых случаях занимается персональным пошивом.

Четвёртому принцу Рафаэлю принадлежит Двор Искусств, чья цель — создание и изучение «возвышенного» творчества, вроде стихосложения, писательства, музицирования, театрального чтения и пения. Пятая принцесса Лаура управляет Двором Картин, рисует пейзажи и портреты, но, кроме неё, во дворе официально никто не состоит.

И наконец, Двор Мечей под предводительством шестого принца Далеона. Его задача — практиковать, совершенствовать и показывать «Танец мечей», боевой танец истреблённого клана. В составе двора: сам «шестой», трое придворных и Люция. Не густо.

У седьмого принца Рубидия ещё нет своего Двора и «цели», слишком маленький. И даже предположений о его направлении пока не гуляет. Впрочем, Руби только семь, и он ещё успеет раскрыть свои таланты и проявить их.

Если Люция не свершит раньше свою месть.

Под торжественную музыку и аплодисменты Двор Мечей ступил на поле и построился в первый рисунок — ромб. Гвалт голосов и какофония звуков стихли. Застучал барабан. Медленно, ритмично, но скоро темп ускорится.

Они обнажили кинжалы.

Люция стояла лицом к императорской ложе, что на втором этаже арены, и могла запросто разглядеть главных «гостей». В центральном кресле развалился Магнус. Крепкая фигура в тяжёлых багровых одеждах, золотой венец на белых прямых волосах, по-мужски привлекательное лицо. Но война и последние годы тяжёлого правления неприятно изменили его: в уголках глаз, у сварливого рта и на лбу залегли глубокие морщины, а тёмно-багровые радужки утратили прежнее алое сияние, потухли.

Это даже иллюзия скрыть не могла. Неуязвимый Магнус Ванитас постарел и… устал.

От этой мысли у Люц неприятно засвербело под лопаткой. Ей не доставит удовольствия месть ослабленному противнику. Пусть он придёт в себя! Вернётся назад! Какого беса Магнус так расклеился?!

Глава 4. Ⅱ

Арена взрывается бурными овациями, террины и людская прислуга аплодируют стоя, свистят. Даже благородные лэры с вечно постными лицами вяло хлопают в ладоши.

Люция отпускает хвост врага и убирает клинок. Надо бы его выпустить или отдать Далеону, но пальцы не слушаются, лишь сильнее сжимают гарду.

Неужели всё закончилось? Буря миновала, а она даже не опозорилась? Показала мастерство на высшем уровне, доказала, что сильна, что люди сильны вопреки всему. Победила в неравном бою. Победила принца терринов. Ванитаса!

Все это видели? Все? А Кейран?

На негнущихся ногах Люция встала в шеренгу к членам Двора Мечей и задрала голову к императорской ложе. И едва не взвыла от досады: почти все кресла под шатром пустовали!

Магнуса с королевой и Рафаэлем — след простыл. Кейран стремительно двигался к выходу, не реагируя ни на что, и по его напряжённой спине едва ли можно было что-то понять. Тылы принцу неизменно прикрывал Виктор. Он-то и глянул на Люц напоследок — крайне неодобрительно, с немым укором.

В ложе остались: равнодушная Эстель с щебечущими подружками, да герцог Рагнар. Он поймал взгляд Люции и насмешливо отсалютовал ей кубком с вином.

Похоже, брат императора единственный, кто оценил её старания.

Люция до боли стиснула кулаки и невозмутимо поклонилась, когда распорядитель огласил её имя среди выступающих. Она держалась с достоинством, гордо подняв подбородок, хотя на деле желала лишь сбежать с арены, забиться в тёмный угол и разрыдаться. Кричать и рычать в бессильной ярости.

«Столько труда впустую!»

В голову даже закралась крамольная мысль, выйти замуж по совету Виктора, а мужа затем прикончить. Можно даже во время брачной ночи. Но чем убивать «бессмертного» террина?

Люц мотнула головой, прогоняя дурную идею.

Пока есть шанс добиться всего своими силами, талантом, трудом — она будет сражаться и не отступит до последнего. Время пока терпит.

***

Они зашли в одну из арок с поднятой решёткой и оказались в мрачном коридоре-закутке с тяжёлой, обитой металлом дверью в конце. Дверью в подземелье, где раньше держали гладиаторов, а теперь узников. Впрочем, надолго в застенках никто не задерживался.

А это помещение, что раньше было последним пристанищем осуждённых воинов, их «оружейной», теперь принадлежит Двору Мечей. Служит такой вот оригинальной гримёркой. По всей низине амфитеатра раскидано ещё с десяток таких, но принадлежат они уже рыцарям Кейрана, или никому.

Холодные каменные стены; низкий потолок; запахи затхлости, сырости и застарелого пота, от которых щекочет нос.

По обе стороны комнатки расположились старые лавки и крепкие ящики, в стены были вбиты подпорки для орудий ближнего и дальнего боя, большинство пустовало, и их использовали как крючки для плащей и другой верхней одежды.

Имелись и факелы, но террины не собирались зажигать их. Им и в полутьме всё видно, да и день на дворе, крох света с открытой арены хватает. Это Люция здесь как крот: щурится и осторожно трогает всё, что лежит в густых тенях, рискуя порезаться или споткнуться.

Как жаль, что она не владеет чарами! А-то шепнула заклинание, и вуаля: «Да будет свет!». Жизнь сразу бы стала на порядок проще.

Но никто не занимался с Люцией магией. Больше — никто не подозревал её наличие. Это хорошо… и плохо.

Особенно плохо в такие вот моменты. Люция раздевалась практически наощупь. Спасало лишь, что её личный ящик стоял ближе всех к выходу и бледный полуденный свет озарял крохи пространства.

У противоположной стены вплоть до самого конца «гримёрной», спиной к фарси, со своими вещами дружно возились придворные с принцем и тихо беззаботно переговаривались.

Они всегда так делали: сбивались в стаю и становились отдельно от Люции. Точно подчёркивали, что она одна, не с ними. Даже если свободного места рядом с ней навалом, а им приходиться тесниться.

В такие моменты Люция особо остро ощущала своё одиночество, как бы усиленно не отрицала и не гнала прочь негативные чувства и мысли.

Разоружались без спешки. Террины вообще редко спешили. А зачем? Впереди вечность. Это Люция довольно резко дёргала замки на кожаных наручах, щитках и наколенниках и быстро сбрасывала их в ящик, где хранились старые туники, из которых она выросла, портянки, полупустые банки с лечебной мазью, бинты, запасные клинки, метательные ножи и фляга с водой. К последней девушка жадно присосалась и даже слега облилась.

Ей не терпелось сбросить броню и вернуться в свою комнату, погрузиться в горячую воду, смыть грязь и пот, с усталостью и мысленными терзаниями, и наконец-то расслабиться.

Ещё не мешало решить вопрос с «потерянными» кинжалами. Как их вытащить из перил балконов? Идти сейчас или потом?

Там, снаружи, торжество продолжалось. Играли задорные флейты, гитары и барабаны, в их бойкий мотив вклинивались звериные рыки и командно-насмешливые возгласы лихача, свист хлыста, восторги толпы на трибунах. Похоже, укрощение животных в самом разгаре, или ещё какие жестокие забавы.

Возвращаться в амфитеатр после завершения игрищ, когда толпа нестройным ручейком утечёт на бал, а Люция будет разморенная и чистая, вот совершенно не хотелось. Здесь будет грязно, темно и жутко.

Глава 5. В лабиринте

Ⅰ

Торжество в Рубиновой Зале Люция покинула спешно. Поприветствовала императорскую чету, перекусила и смылась под первые музыкальные аккорды.

Она не любила балы, сутолоку, высокомерных лэров и их презрительные, а то и откровенные, взгляды; плюс к тому ужасно вымоталась за день и, стыдно признать, избегала Двор Мечей.

Глупо и по-детски — знает. И ничего с собой поделать не может.

Стыдно. Стыыыдно! Это дурацкое чувство ещё знакомо ей. Ещё не выгорело в тлетворном окружении терринов-охальников.

Как ей вести себя теперь, после выходки Орфея? Как расценивать её? Это шутка, очередная попытка поглумиться или?.. Что «или» Люц даже додумать себе не позволила.

— Нет никаких «или» и быть не может, — шикнула она и захлопнула дверь в спальню.

Но что теперь будет? К чему готовиться?

Неизвестность нервировала, толкала грызть кутикулы. Дурная привычка.

Надо остановиться, переварить и спокойно подумать.

Люция скинула опостылевшее платье с ужасно узким корсетом, больно передавившим грудь, вынула шпильки из волос и погрузилась в горячую ароматическую воду в огромном деревянном корыте. Спасибо Изабель за своевременную заботу.

Блаженный стон сорвался с губ, мышцы расслабились, ранки приятно защипало. Девушка жадно втянула носом любимые запахи луговых трав и ещё каких-то целебных сборов и откинулась на полотенце, перекинутое через бортик.

Ночь за широким окном уже раскинула по небу свои тёмные крылья и нависла над Полярисом хищной, выжидающей птицей.

Ночь — опасное время, особенно за пределами крепостных стен. Но и в замке нельзя быть абсолютно уверенным в своей сохранности. Ибо всё чёрное и грязное, что есть в терринах, высвобождается под покровом тьмы. Жажда крови, страха, насилия и чувственных удовольствий.

Они напиваются зачарованных вин и пускаются в разгул да оргии.

Ещё и по этой причине она так стремительно покинула бал.

Люция привыкла к борьбе, но иногда и ей хочется покоя.

Она взяла с тумбочки жёсткую мочалку, хорошенько намылила пахучим мылом и принялась усердно натирать тело, особенно ступни и подмышки.

Это от терринов в любой непонятной ситуации будет пахнуть цветами, орехами, травами, да даже мхом! А от Люции, если она не помоется, будет нести потом.

И приходиться мыться каждый вечер, а то и по два раза на дню, чтобы не вызывать новую волну насмешек.

Люция резко дернула мочалкой по руке и случайно рванула браслет. Бусины угрожающе стукнулись, и сердце ухнуло в пятки. Люц перепугалась, что порвала нитку, но — слава Предкам! — нет.

Аккуратно сняла сапфировый шедевр и переложила на тумбочку.

Пусть она ненавидела Магнуса и мечтала убить — подарок приняла. Он слишком полезен, необходим! для выживания в кругу терринов.

Раньше, когда Люция только появилась в замке, у неё, как и у всех слуг, был кулон с крохотным сапфиром на кожаном шнурке. Им всем выдавали такой, дабы уберечь от вредоносных чар не добрых гостей и уменьшить количество покушений на Ванитаса с семейкой.

Поскольку дружба у Далеона с Люцией с первой минуты не заладилась — принц с друзьями всячески издевались над ней.

Однажды в сомнительных «догонялках» (где Люция играла роль дичи, а шестой с шайкой стреляли в неё ветками из самодельных луков), она споткнулась и упала, а из-под ворота платья вывалился кулон.

Далеон заметил это — ибо именно его стрела метко подбила лодыжку девчонки, он настиг её первым — и сорвал защитный амулет.

Для Люции история кончилась ужасно. Хлыщ заставил её бегать за ними на четвереньках по всему замку с подвываниями и лаем. Свите было весело и хорошо, Люц — гадко до слез и больно.

Конечно, взрослые пожурили шестого за такой выверт и даже лишили сладкого на месяц. Но Люция почти столько же выводила синяки и царапины с коленей и ладоней. И совсем не чувствовала удовлетворения от его наказания.

Далеон ещё долго зубоскалил, завидев её, и парадировал собачий вой.

С тех пор Люция осторожно относилась к защите от чар. И периодически меняла расположение амулета на теле.

Люц намылила волосы и опустилась в воду с головой. Тишина и глубина не успокаивали, скорее тревожили, напоминая о прошлом. Девушка быстро смыла пену, расчесала шевелюру пальцами и вынырнула.

В полумрачной комнате стояла сонливая тишина, трещали поленья в камине, горели свечи в канделябрах, и густой запах масел и воска окутывал её. Она любила этот запах. И тепло, что дарил огонь.

Её разморило. Приятная нега поселилась в теле, веки потяжелели. Люция привались к бортику корыта и не стала противиться сладкой дреме.

Не знала, сколько так пролежала, когда сонная дымка развелась в миг.

Ледяные пальцы сжали плечи, жаркий шёпот обжег ухо:

— Отдыхаешь, дикарка?

Люция вздрогнула и метнулась к четкам на тумбочке, но звучное: «Sathe!» — настигло её раньше.

Пальцы замерли в полуногте от спасительных бусин, тело сковало чужое заклятие. От ужаса волосы на загривке зашевелились.

Глава 5. Ⅱ

Ⅱ

«Это не моя спальня» — сразу поняла Люция, ощутив под голым животом влажную траву, а на коже — ласку холодного тумана. И задрожала.

Близнецы над её головой не заметили пробуждения пленницы и продолжили жаркий спор:

— Я просила подержать её, пока надеваю платье, а ты что сделал? — возмущалась Сесиль.

— Я держал, — возразил Орфей, — но она выскальзывала! Говорил, надо было её обтереть после ванны. Она ж вся в масле!

— Говорил он, — буркнула сестрица. — Ничего вам, мужикам, доверить нельзя. Всё самой делать, всё самой! Давай, я держу, ты одеваешь.

— Я вообще-то по снятию платьев, а не по натягиванию, — проворчал юноша, но послушно зашуршал тканью.

Сесиль взяла Люц подмышки и приподняла. С губ фарси сорвался жалкий полустон. В голове шумело, в теле поселилась дикая слабость.

— Очнулась? — обрадовалась химера.

Люция стояла на коленях перед её братом и не могла ответить: сил даже на смущение не осталось. И если блондинка решит её сейчас выпустить, Люц просто упадёт лицом в землю, окончательно теряя человеческое достоинство.

— Не переживай, скоро станет ещё лучше, — по-своему расценила молчание лэра.

Орфей покачал головой и присел напротив Люции. Отыскал в струящемся безобразии (у которого от платья — одно название) вход и выход и нахлобучил ей на голову.

— Давай, моя хорошая. Ещё немного, — ласково приговаривал он, вдевая безвольные руки в лямки. Поправил чёрные ещё влажные локоны, нежно погладил обнажённое бедро в смелом разрезе юбки. — Напомни-ка, Сесиль, зачем мы это делаем?

— Чтоб порадовать Леона, — в голосе послышалась коварная ухмылка. — Он так расстроился из-за турнира! Так поник! Да и какой праздник без почётной гостьи?

— Издеваешься, — понимающе усмехнулся братец и принял игру: — Голая Люция порадовала бы его больше.

И придирчиво осмотрел откровенный хитон.

— Фу, какая пошлость! — гнусаво протянула химера. — Ничего-то ты не понимаешь в эстетике. Какая наука в раздетой бабе? Голая баба — подарок без обёртки: приятно, но не цепляет. Гораздо интереснее разворачивать обёртку, ведь всегда будоражит неизвестность. «Что за конфетка в этом фантике?», «Что прячут в этой пестрой коробке?», «Что подарили мне родители на этот Самайн[1]?». Да и у нас сегодня костюмированная ассамблея!

Орфей зафыркал и, когда сестрица отпустила, приобнял Люцию за плечи, запустил пальцы в мягкие кудри и втянул воздух у виска.

Сердце Люции заполошно билось от непривычной и неприличной близости красивого мужчины. Даже туман в голове отошёл на второй план, зато касания кожи к коже стали какими-то болезненно-острыми, обжигающими.

Невыносимыми.

— Она пахнет почти как Далеон, — пробормотал химер, и… горячий язык коснулся щеки, затем — лёгкий поцелуй. Какие мягкие губы.

Дыхание сперло.

— Они пользуются одними средствами, — беспечно обронила Сесиль.

«Всё, меняю мыло» — подумала Люц, невольно принюхиваясь. Но почуяла лишь густой запах сырого сада.

Лэра плеснула вина из бутылки в единственный кубок и звучно отхлебнула.

— Какая гадость! — поморщилась и ещё отпила. — А в этом что-то есть. Пикантные нотки мёда и ягод… Надо и Леона угостить нашей бурдой! Так о чём я? Ах да! Наш принц не заморачивается с банными штучками — пользует, что дают. Мне Меридия жаловалась на его «приземлённость». Когда приезжают торговцы он просто оставляет выбор за нянькой, этой… Изабель. Ну, она и берет ему то же, что и дочери. Ничего ж не смыслит — простая смертная.

«Не буду ничего менять, — раздражённо решила Люция. — У Изы отличный вкус и меня устраивает!».

Видно, и принц оценил, раз ей доверяет, а вот его придворные — зажрались.

— Если ему всё равно, — начал Орфей, поглаживая её затылок, — Меридия могла бы подарить ему что угодно.

— Она дарила, — притворно вздохнула Сесиль. — Он не пользовался и сбагривал слугам.

— Н-даа.

Подул холодный ветер, Люц покрылась колючими мурашками, вся сжалась в комок и невольно притиснулась к тёплой груди террина. Он обнял её крепче, кажется, тоже не осознанно.

— Замёрзла? — заметил Орфей. Какие у него тёплые ладони…

— Д-д-да, — простучала зубами Люц.

Сесиль зловеще оскалилась.

— Сейчас станет жарко, — и протянула кубок брату.

Он с нежной улыбкой сгрёб со спины девушки волосы и перекинул вперёд, на полуголую грудь. Взгляд задержался в ложбинке и вернулся к сапфировым испуганным очам.

— Выпей, малышка, полегчает, — приставил к губам тлетворный напиток.

Люц не хотела пить, не собиралась и под страхом пыток, и лэр напоил её силой… через поцелуй:

Орфей глотнул вина и приник к её устам.

Он целовал упоительно, раскованно и жарко и, казалось, совершенно не стеснялся своей сестры, стоящей над душой и кусающей губы, дабы сдерживать злорадную ухмылку.

Глава 5. Ⅲ

Они уверенно пробирались по саду-лабиринту — высокому, извилистому и жутковатому даже при свете дня, не то что ночи — и ни разу не попали в тупик.

«Всё дело в их остром слухе, — с завистью думала Люц, разглядывая подвижные спины терринов. — И в ночном зрении».

Но истинной причиной их «везения» была банальная магия Орфея. Магия дриад, которую ему и его семье когда-то пожаловал Магнус Ванитас.

Она позволяла управлять растениями, выращивать их до колоссальных размеров или губить. И с её помощью Орфей просто раздвигал перед ними стены-кусты.

Если бы Люция не витала в ядовитом дурмане год-ши, то заметила бы… и принялась завидовать по другой причине. Её-то магия беспробудно спит.

А пока… Люц мелела от ощущений.

Как остро и сочно, оказывается, пахнет ночной сад: свежестью и влажной землёй. Как невыносимо приятно ощущать шелковистость травы под голыми ступнями, ласковую игру ветра в волосах и одеждах, и бодрящую прохладу росинок на коже.

Мрр-р! До мурашек.

Как громко стрекочут кузнечики, шумят кроны, курлычут ночные птицы и шелестят в кустах мелкие звери с мерцающими во тьме глазами.

А как ярко горят светлячки! Точно крохотные зеленые фонарики. Их так много в саду и, чем ближе сердце сада-лабиринта, тем их больше. Сидят гроздями прямо на кустистых стенах, в их листочках и бутонах, и ничего не опасаются.

Они мерцают, ширятся и сжимаются, нестерпимо горят и гаснут, плывут и обретают четкость.

С ними что-то не так... Или со зрением?

От их света у Люции слезились глаза. Ещё и пол ускользал из-под ног, как палуба в шторм; высокие кусты ездили в стороны: туда-сюда, вверх-вниз. Всё кружилось и качалось, будто в бредовом сне.

Люц тошнило, но губы до сводящих скул растягивала улыбка. И фарси не могла это остановить. Да и не понимала — зачем останавливать?

Всё прекрасно! Всё очень-очень хорошо!

В теле немыслимая лёгкость, в животе приятное тепло и словно бабочки порхают. А эта лихость в душе? Это упоительное ощущение всемогущества?

Да, она может всё! Вот сейчас как прыгнет, взмахнет руками и взлетит к звёздам. Они заразы спрятались за тучами и не хотят порадовать её друзей своей холодной красотой. Равнодушные фифы!

Ну, она им задаст! Сейчас, сейчас! Только земля перестанет крениться на бок, Орфей снова поднимет её с травы, отпустит локоть…

Ан нет, не отпустит.

Люц снова потеряла равновесие и на сей раз утянула химера за собой. Они упали бутербродом, то есть маслом Орфеем вниз, и дружно охнули.

Он чертыхался, поднимаясь и отряхивая короткий хитон, под которым совсем ничего не было, и что-то ворчал про каких-то неуклюжих смертных, но Люц решительно не понимала его. Не вникала даже. Она залилась звонким хохотом, да так заразительно, что вскоре и лэр хохотал, и его сестрица.

Так они, взявшись за руки и хохоча как три заговорщика или дурака, вывалились в центр сада у круглого каменного фонтана, поросшего светящимся мхом, и вдохнули упоённой влагой и густым запахом цветов воздух.

В сердце лабиринта есть такая просторная, круглая площадка, выложенная камнем, в которой сходятся все извилистые тропки сада, и в которой довольно часто проводит время Двор Мечей — Люция знала, но никогда не бывала там прежде.

А теперь узрела воочию.

Она вообще боялась заходить в лабиринт. Боялась заблудиться и с тоскливой обречённостью осознать — никто не будет искать её. Никому она не нужна.

Одна во всём мире.

Чужая для всех.

И бесконечно одинокая.

Люция тряхнула головой, отгоняя непрошеную грусть. Это совершенно не то, что сейчас нужно! И музыка, что лилась непонятно откуда, такая тягучая и тоскливая, совершенно не подходила её настроению.

Даешь веселье, пляски, праздник!

Люц не заметила, когда близнецы отпустили её в свободное плаванье, но совсем не растерялась и пружинисто зашагала вперёд, восторженно озираясь на статуи прелестных нимф с кувшинами или фруктами в руках. На них были похожие струящиеся балахоны, что и на ней, просто гораздо целомудреннее.

Но чего стесняться Люции? Она наслаждалась прохладой и непривычной свободой движений: ни что не сжимало в тисках полные груди, да рёбра; не облегало ноги второй, явно лишней, кожей.

А ещё она поняла, почему террины предпочитают ходить без белья, и заговорщицки хихикнула, словно узнала неприличную тайну.

Привлечённая воркованием голосов, Люц вышла из-за скульптуры и застыла, поражённая в самое сердце.

На плетеном из веток ложе с поднятым полупрозрачным белым навесом, среди сочной зелени, бутонов, покрывал и пёстрых подушек расположился Далеон с кубком в изящных перстах. Сероватая кожа его сияла, почти ослепительно, а над головой нимбом растекался свет.

Принц не сменил парадной одежды, как его придворные. Просто скинул где-то ботинки и дублет, расстегнул шёлковую рубашку и взъерошил волосы. Даже сурьму с глаз не удосужился смыть и золотистую пудру с мраморных скул.

Глава 5. Ⅳ

Орфей встретил их на середине пути и перехватил руку Люции у сестры. Фарси было всё равно. Она задумчиво осматривала красоты сада: свежие ровно стриженые кусты; мраморные статуи; светлячки; булыжные тропинки; магические фонарики, лежащие на земле и испускающие тёплый золотистый свет.

…и не видела ничего.

Перед глазами продолжала стоять сладкая парочка, от которой горчило на языке. Даже винный дурман не спасал от неприятной, тупой боли под рёбрами — просто не позволял разобраться в причине муторных чувств.

Орфей кидал на девушку долгие взоры и колдовские зелёные глаза его становились всё темнее и темнее — наполнялись страстной поволокой, и заставляли щёки Люции пылать.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — в полголоса, доверительно поделился он и продолжил загадочно: – Скажу, по секрету, — зря переживаешь. Он может не признаваться в этом, но расклад давно изменился. Это же очевидно!

Люция мотнула головой, рассыпав чёрные локоны по плечам. Поджала губы.

— Не понимаю, о чём ты.

Орфей хитро сощурился.

— Скоро сама убедишься.

Он усадил её на плед, разложенный на травке недалеко от фонтана и… Далеона. Можно сказать – почти напротив него.

Мозолистая ладонь химера скользнула по скуле и заправила короткую прядку ей за ушко. Девушка перехватила его взгляд и снова покраснела, поежилась.

— Волнуешься? – он присел рядом и мягко поцеловал в лоб, веко, краешек рта. Девушка затрепетала в его лёгких объятьях. Его уста ощущались на коже, как порхание крыльев бабочки. Такие нежные…

— Ты такая сладкая, малышка, — сипло шепнул он ей в губы. Люция потупилась, не зная, куда деться от смущения. Никто прежде ей такого не говорил.

А от его вкрадчивого тона сердце ускоряло ритм.

— Мы не навредим тебе, — Сесиль присела за её спиной и бросила на брата предостерегающий взгляд. – Я же обещала.

Её тонкая рука легла на девичье плечо и скинула лямку белого платья. Ткань упала с полной груди.

Орфей шумно втянул носом воздух.

— Пусть я уже видел тебя обнажённой, такие неспешные прелюдии всегда будоражат. – Он глянул на сестру. — Всё же ты права, подарок с «обёрткой» интереснее, чем без.

Сесиль залилась звонким смехом.

Но резко смолкла, когда Орфей подался к Люции.

— Доверься нам, — сказали они хором.

И началось…

Горячие тела зажали её с двух сторон. Чьи-то жаркие ладони накрыли и страстно сжали чувствительные холмики грудей, срывая с губ Люции судорожный вздох. Другие юркие пальцы двинулись по талии, на копчик, жадно смяли попку через ткань, скользнули к коленям и задрали к поясу и без того откровенную юбку.

Руки легли на внутреннюю часть бёдер и развели их чуть в стороны. Орфей вклинился между, и девушка промежностью ощутила его твёрдое естество ещё прикрытое набедренной повязкой.

Сердце загрохотало в ушах.

— Нет, — невнятно вымолвила Люц и попыталась оттолкнуть его. Но слабые руки просто бессмысленно бились в скалу мускулов. Год-ши сильно ослабили её тело и волю, но картина с Далеоном и Меридией слегка отрезвила её.

— Что случилось? – Офрей сцапал её запястья и попытался поймать затуманенный взгляд. Люция тяжело дышала и смотрела на него одурело и с мольбой.

Пыталась собрать мысли в кучу и ответить, но слова рассыпались, забывались.

Она замычала в бессильной злости и заелозила под ним, не понимая что делает хуже.

Ей надо… надо сказать, что она девственница, что ещё ни с кем… и не хочет… Страшно.

Но язык едва ворочался.

— Я ещё… — промямлила она, крутя головой, и Орфей, на удивление, понял.

— Тише, тише, — зашептал он ей в висок и погладил по голове, как маленькую. – Мы не зайдём дальше, если не захочешь. Просто поиграем. Тут нечего бояться, тебе понравится. Расслабься.

И убаюканная его нежным голосом, она попыталась сделать как велено. А может, и он незаметно накинул какие-нибудь чары спокойствия.

Сам Орфей был крайне напряжён, взбудоражен. Светлые волосы растрёпаны, на скулах лихорадочный румянец, в глазах – голодная тьма похоти.

— Не смотри, — хрипнул он и осыпал её лицо жадными, жалящими поцелуями. Спустился на шею, оттуда – к груди, продолжая ласкать кожу языком и мять тяжёлые полушария с тёмными бусинами. Люция откинула голову на плечо Сесиль и та, лукаво улыбнувшись, тоже подарила ей долгий поцелуй, затем помогла лечь на её колени.

Орфей поймал губами сосок, и Люция выгнулась в спине толи в попытке сбежать, толи стать ещё ближе к придворному.

И заметила Далеона.

Он полулежал на своей плетёной кушетке, заваленной покрывалами и шёлковыми, цветными подушками. Меридия оседлала его бедра, приспустив верх хитона так, что вся её спина была обнажена, и медленно раскачивалась на нём вперёд-назад.

Амфибия прижималась ртом к его кадыку и, кажется, шептала что-то или тихо стонала, а принц…