Ведающая Водой

Сайарадил

Громкий стук в дверь испугал канарейку – она заметалась в клетке под потолком, ударяясь крылышками о решетку. «Великое небо, велел же не беспокоить!» – простонал про себя наставник Арамил, но все же кивнул замершему у двери послушнику. Створки распахнулись, и в комнату, путаясь в длинном одеянии, ввалился один из младших жрецов. Послушник бесшумно скрылся за дверью.

– Как ты посмел нарушить мое уединение? – рявкнул Арамил.

Стоявшая в углу ваза из имперского фарфора пошла трещинами. Наставник сделал глубокий вдох, успокаиваясь.

– Необходимо созвать Совет, – робко сказал жрец.

Это было неожиданно.

– Основание? – прищурился наставник.

– Третий запрет Устава был нарушен! – выпалил жрец, падая ниц.

Арамил медленно поднялся на ноги:

– Что?

Ваза раскололась надвое, но наставник этого даже не заметил.

– В Святилище вошел посторонний, – дрожащим голосом продолжил жрец.

– Кто осмелился?

– Всего лишь ребенок…

– А стража?

– Так ведь праздник в разгаре…

– Казнить, – процедил Арамил. – Сегодня же, без права на последнее слово и прощание с родными!

Жрец вздрогнул, не смея поднять глаза: ходили слухи, что в гневе наставник способен убивать взглядом.

– Веками наши предшественники оберегали Святилище от посторонних, – Арамил тяжело опустился на стул. – Виновника ожидает суровая расплата!

– Это девочка.

– Родители будут рады избавиться от лишнего рта.

– У нее белые одежды, – осторожно добавил жрец.

Арамил поморщился.

– Она из благородных?

Жрец беспомощно пожал плечами.

– Бесполезен, – процедил Арамил. – Позже решу, как тебя наказать… Где она?

– В зале за купелью. Брат Лорвус остался охранять ее, а я поспешили к вам.

Арамил покосился на жреца. Тот, кажется, действительно спешил – волосы в беспорядке, драпированные складки растрепались, на подоле виднелись темные пятна…

– Скажи-ка, – прищурился наставник, – почему на твоих одеждах кровь?

Жрец оглядел себя и зарделся – явиться в верхние покои в таком виде!

– Должно быть, испачкался, когда вел девчонку, – смущенно объяснил он.

– Она ранена? – нахмурился Арамил.

– Всего пара царапин на ладонях! Негодница вцепилась в Саркофаг так, что мы еле отодрали ее, – залепетал жрец, падая ниц.

– Царапины, – повторил наставник, подходя ближе и вглядываясь в кровавые отпечатки на одеждах жреца – тот съежился, но Арамил лишь небрежно указал ему на выход.

Непрерывно кланяясь, жрец скрылся за дверью.

В тот же миг наставник переменился в лице. От напускного высокомерия и следа не осталось: Арамил заметался по комнате в поисках белой маски и, отыскав ее в сундуке за кроватью, выбежал из комнаты, несказанно удивив стоявшего за дверью послушника.

***

Окна были закрыты изнутри глухими ставнями – жрецы считали, что дневной свет напоминает о радостях жизни. Тусклые масляные светильники нагоняли по углам тени, потолок терялся в сумрачной высоте – а уж от жертвенника в центре зала и вовсе пробирала дрожь: узкий каменный стол, покрытый выточенным узором, по размеру был маловат для взрослого человека, но вот для ребенка… И пусть жречество уже много столетий не приносило человеческих жертв – девочка, примостившаяся на скамейке у стены, все равно косилась со страхом то на жертвенник, то на мрачного жреца-стража, не сводившего с нее глаз.

В тишине раздались шаги. Пленница гордо выпрямила спину и в то же время попыталась стать как можно незаметней.

– Почему ее сразу не казнили? – послышался из-за двери недовольный голос, заставивший девочку вздрогнуть против воли.

В залу вошли трое жрецов, облаченных в белоснежные туники и плащи с золотым шитьем. Просторные капюшоны были надвинуты до самых бровей, руки скрыты перчатками, а лица – масками из белого алебастра.

Маски улыбались.

Страж у входа бухнулся на колени и возвел руки над головой, что могло значить лишь одно: облаченные в белые одежды никто иные, как наставники Храмовой школы. Девочка хотела встать и поклониться, но наставники вдруг разом сняли маски, заставив пленницу плотнее вжаться в стену. Она знала: непосвященным запрещено видеть истинные лица служителей Храма – они снимают макси лишь перед теми, кому зачитывают смертный приговор.

***

Наставник Аргус негодовал.

– Почему ее сразу не казнили? – шипел он всю дорогу к залу.

В Храме оказалось лишь трое из членов Совета: пятеро отбыли в северные провинции, где бушевал черный мор; еще четверо присутствовали на празднествах, проводимых в городе. Впрочем, трое из присутствующих были самыми могущественными из членов Совета: старший наставник Еримил, всегда голосующий последним; наставник Аргус, магическую мощь которого питали не знания, а изрядный темперамент; наставник Арамил, самый молодой из членов Совет, выдающиеся способности которого с лихвой восполняли отсутствие опыта.

– Как можно казнить ребенка, чья вина не доказана? – раздражение Арамил привычно скрывал за безмятежной улыбкой.

– Мягкотелость тебя погубит, – прищурился Аргус, который не умел притворяться и всегда говорил то, что думал.

– Это угроза? – Арамил улыбнулся еще шире.

– Если девочка из хорошей семьи, нам придется ее отпустить, – вклинился между спорщиками наставник Еримил. – Не избежать нам теперь пересудов…

– Нужно лишь доказать, что преступления не было, – хмыкнул Арамил и первым вошел в зал.

Внутри было душно из-за курящихся благовоний. Пряный запах корицы, мускусный аромат нарда и тонкий древесный запах сандала… Арамил, который терпеть не мог приторных благовоний, поморщился.

Юная преступница забилась в дальний угол, но ее выдали одежды, белевшие в полумраке залы. Справа послышался тоскливый вздох наставника Еримила: белые одежды свидетельствовали о благородном происхождении нарушительницы храмового Устава. Приблизившись, Арамил увидел крошечную девчонку с растрепанным пучком светлых волос и огромными, но удивительно осмысленными глазами. Ей было страшно, но то, как умело она скрывала страх, вызвало у наставника восхищение .

– Тебе здесь ничего не угрожает, – сказал Арамил успокаивающе.

Лицо Аргуса перекосило от злобы, но молодой наставник только этого и добивался.

– Как тебя зовут? – продолжил он, присаживаясь на край скамейки.

Девочка расправила плечи, сказала:

– Сайарадил, – и попыталась встать для поклона, но запуталась в складках длинного одеяния и неловко плюхнулась на скамейку.

– Даже так? – усмехнулся наставник.

Он решил, что это шутка: имя было благородным, но мужским, и не могло принадлежать девочке, но… Смешок застрял в горле, когда Арамил заметил тонкую пурпурную кайму, идущую по вороту ее туники. Важную деталь разглядели и остальные наставники.

– Кто твой отец? – резко спросил Еримил.

Девочка выпрямилась, тщательно расправила скомканное платье и, встав, звонко произнесла:

– Мой отец – Дижимиус Вэй, сын Кармаила, глава рода Валлардов, сенатор Эндроса! – и, словно испугавшись гулкого эха, спешно опустилась на место.

Арамил с трудом сдержал смешок. Перед ним сидела не просто знатная особа, а фамильная аристократка, отпрыск одного из двенадцати родов-основателей города! Дижимиус Валлард Вэй – двадцать седьмой глава рода, знаменитый своим ораторским искусством и тем, что не сумел произвести на свет сына, из-за чего наследницей великого рода стала его дочь…

Здесь Арамил запнулся, осознав наконец, кто попал к ним в руки. В присутствии этой маленькой девчонки только избранным разрешалось сидеть. Лишь некоторые имели право с ней заговорить. Многим не разрешалось на нее даже смотреть. Осквернительница Святилища оказалась вдруг неприкосновенной.

Кажется, остальные наставники тоже поняли это. Еримил хотел что-то сказать, но лишь шлепал губами, как выброшенная на берег рыба. Аргус же от злости покраснел еще больше.

– Знаешь ли ты, – угрожающим тоном начал он, нависая над ребенком, – какое наказание тебя ожидает?

«Вот оно, плебейское происхождение» – философски подумал Арамил. Усиленные сознанием собственной власти и безнаказанности, старые обиды Аргуса вылились в ненависть ко всем лицам благородной крови.

Девочка храбро встретила полный злости взгляд краснолицего жреца.

– Прошу слова, – сказала она.

– Что? – поперхнулся наставник Аргус.

В светлых глаз ребенка мелькнула отчаянная решимость:

– Я нахожусь в своем праве.

– Что?.. – Аргус всхрапнул, как загнанный конь.

Девочка молчала, ожидая ответа. Арамил куснул губу, чтобы не расхохотаться. «Ей ведь не больше десяти лет!» – прикинул он. Восхитительное самообладание!

– Что ж, говори, – выдавил наконец Еримил, мудро сочетая в голосе строгость и благосклонность.

– Наставники Храмовой школы! – тонким, выдающим волнение голосом начала наследница Валлардов. – Мои помыслы чисты перед вами. Я не собиралась входить в Святилище…

– Что же тебя заставило? – с издевкой спросил Аргус, вновь нависая над девочкой.

– Это был бледный человек, – с неожиданной твердостью ответила та. – Тот, кого видела во снах.

В зале воцарилась тишина. Наставники недоверчиво переглянулись. Наконец Арамил осторожно опустился на скамейку рядом с ребенком.

– Позволь осмотреть твои руки, – попросил он.

Ее ладони были красными, словно от ожогов. И как она терпит?.. Но обожженная на вид кожа оказалась ледяной наощупь. Вглядевшись, Арамил заметил на кончиках пальцев багровые порезы, складывающиеся в таинственный узор.

– Это не царапины… Это метки. Взгляните! – позвал он остальных.

Аргуса покосился на отметины и отвернулся. Наставник Еримил, напротив долго рассматривал узоры; лицо его вытянулось и, кажется, постарело еще сильнее.

– Ее мать ведь из народа вандов, не так ли? – спросил он у Арамила.

Тот кивнул и добавил с улыбкой:

– Кажется, стихийная магия вернулась в мир.

От этой улыбки Сайарадил вздрогнула, как от пощечины. Ей было страшно, когда на нее кричали, но улыбающиеся жрецы оказались страшнее. Великое небо! А ведь еще этим утром мир казался таким беззаботным и прекрасным!

***

Едва первые лучи солнца осветили верхушки смотровых башен, славный город Эндрос стал просыпаться ото сна, но не так, как обычно – хмуро и вяло, а бойко и радостно. Первыми ожили окраинные кварталы: простолюдины засновали по узким улочкам, возбужденно переговариваясь между собой. Торговцы с радостными улыбками на лицах отпирали лавки; особенно веселились виноделы, предчувствовавшие отличную выручку. На площадях кипела работа: плотники возводили помосты, цветочницы украшали их букетами, дети стайками сновали под ногами, мешая взрослым. Даже стражники на крепостной стене, утомленные ночным дежурством, не клевали носом, а выглядели довольными, предвкушая скорую смену. Царившее повсюду оживление объяснялось просто: Эндрос готовился встречать Смену сезонов. Весна уступала свои права лету, наступала свадебная пора. Смену сезонов отмечали два дня – последний день весны и первый день лета, за что народ любил этот праздник вдвойне.

Ночью накануне Сайарадил долго не могла уснуть. Она сидела на кровати, обхватив коленки руками и думала, что, может, где-то совсем рядом не спят другие девочки; так же, как она, ныряют под покрывало, когда в комнату заглядывает кормилица – с таким же трепетом ждут своего первого выхода в свет, по традиции приуроченного к началу лета…

Что за глупая традиция! Почему девочке должно исполниться десять лет, прежде чем она впервые предстанет перед обществом? Обидней всего, что на мальчиков это правило не распространялось. К ним на дом не приходили учителя, о нет! – мальчики поступали в Академию, где изучали удивительные науки! Когда дом посещали гости, мальчиков не отправляли под надзором двух рабынь в дальнюю комнату, где можно было занять себя стихосложением или игрой на арфе. Мальчики могли гулять в парке, скакать на лошади, стрелять из лука и даже выходить в море на корабле!

Если вас десять лет скрывали от посторонних глаз, если даже от учителей вам приходилось прятаться под кисейной накидкой, только тогда вы сможете по достоинству оценить первый выход в свет! Правда, кое-что все же смущало Сайарадил: она случайно услышала разговор кормилицы с учителем о том, что ей вскоре подыщут мужа. Впрочем, Сайарадил было известно, что молодые особы из благородных семей могут выходить замуж только с четырнадцати лет, а значит, у нее еще полным полно времени!

Все, о чем сейчас могла думать Сайарадил – городские площади, башни Сената и Академии наук, фонтаны, парки и пристани, которые она наконец-то сможет увидеть. И взрослая прическа – не с лентами, а с жемчужными нитями, как у мамы! Промечтав всю ночь напролет, девочка уснула лишь под утро. Ей снился высокий сводчатый зал, толпа важных мужчин и ярких, слово экзотические цветы, женщин, среди которых краше всех была, конечно, ее мама…

Но что это? Из хоровода разноцветных людей вдруг вышел мужчина; белые, точно седые, волосы, острый нос, светлые глаза под белесыми ресницами, синюшная кожа, серый неопрятный балахон… Он был похож скорее на бледную тень, а не на живое существо.

Сайарадил отшатнулась. Она всем сердцем ненавидела этого человека – и он, кажется, понимал это. Цветы, толпа и даже мама – все исчезло; пространство вокруг заполнил белый вязкий туман. Мигнув напоследок, мужчина слился с белой пеленой. Где он?.. Да где угодно! Туманная неизвестность пугала, и Сайарадил осторожно двинулась вперед, выставив перед собой руки. Через пару шагов ее ладони наткнулись на что-то шершавое и твердое – камень высотой ей по макушку, сначала ледяной, а через мгновение – раскаленный! Девочка закричала то ли от ужаса, то ли от боли – и проснулась, сев на кровати. Отшвырнув ногами одеяло, она метнулась к кувшину для питья и с плеском засунула туда руки.

Прохладная вода подействовала, как успокоительная микстура. Какое-то время Сайарадил стояла без движения, всматриваясь в сумрак комнаты. Это была привычная темнота, скрывающая только сундуки с одеждой и занавески, трепещущие от сквозняка. Страх отступил, и девочка поняла, что продрогла. Она вытащила руки из воды – на них не было ни царапины – и краешком туники насухо вытерла расплескавшуюся воду.

– Великие предки! – раздался в дверях удивленный возглас – в комнату вошла кормилица. – Милочка! Опять проснулась до зари? Тебе надо спать больше, а то станешь такой же морщинистой, как я…

Лучше уж морщины, чем этот проклятый сон, повторяющийся каждую ночь.

Привычно причитая, кормилица хлопнула в ладоши, и в комнату скользнули девушки-рабыни: они должны были помочь молодой госпоже одеться и уложить волосы.

***

Каждый народ чествовал наступающее лето, следуя традициям предков. Жители южных пустынь собирались у источников, приносили в жертву овцу и молили Вечное солнце умерить пыл, послав больше дождей, а прочих божков помельче – скажем, бога песчаной бури или священного верблюда – просили о вещах, понятных лишь пустынным жителям: о чистых колодцах, урожае фиников и змеях, изживших свой яд. Жители северных лесов, приветствуя лето, разжигали костры, приносили в жертву оленя и молили Великое небо послать больше тепла, а божеств лесной чащи или священных бобров просили о вещах, естественных для северян: об урожае морошки, верной тропе на болотах и доброй добыче на охоте.

Но то все были простые люди, живущие по законам привередливой природы и во всем зависящие от ее милости. Иначе Смену сезонов праздновали жители городов. Чем крупнее был город, тем разгульней проводилось веселье, а поскольку на всех Обозримых землях не было города больше и богаче Эндроса, то и праздник здесь проходил с размахом. Купцы, рисуясь друг перед другом, выкатывали на улицы бочки с хмельным вином, и виночерпии наливали каждому взрослому мужчине, сколько тот захочет. На городских площадях жарились бараньи туши и пеклись пшеничные лепешки, а сушенные фрукты – финики, курагу и изюм – насыпали прямо в руки всем желающим. Юные простолюдинки вплетали в стриженные волосы цветы и до мозолей на ногах танцевали под ритмичные звуки барабанов. Для них этот праздник был особо значим, ведь за ним следовало лето – время покончить с беспечной девичьей жизнью! На празднике девушки присматривались к молодым людям, мечтая заполучить кого поприличней – сына мельника или кузнеца, который унаследует отцовское дело… А может – кто знает? – купеческого сына! Конечно, такое случалось редко, потому что купцы были склонны подыскивать сыновьям невест среди обедневшей знати. Впрочем, простолюдинки не отчаивались: надев лучшие наряды, они отправлялись на запруженные площади в надежде встретить своего суженного.

Зажиточные горожане – граждане Эндроса, живущие ближе к центру города – во всем стремились подчеркнуть свое превосходство над простолюдинами. Считая развеселые гулянья Окраинных кварталов уделом черни, достопочтенные мужи праздновали по-другому. Разместившись в удобных закусочных за обильным столом с кувшинами доброго вина, они ворчливо рассуждали, что раньше де было не так, раньше простолюдины знали свое место!.. После новой перемены вина добропорядочные граждане расплывались в улыбках и начинали хором выводить легкомысленные куплеты уличных музыкантов, не замечая даже, что их юные сыновья потихоньку улизнули из-за стола. Молодым людям наскучило сидеть с благочестивыми родственниками, потягивая разбавленное водой вино. Куда интересней переодеться в грубую одежду и отправиться в окраинные кварталы, где захмелевшие виночерпии щедро наполняют чаши крепким напитком, а простолюдинки улыбаются так сладко!

Иное дело – знать. С каждым годом ее празднования проходили лишь роскошнее: спрятавшись от глаз простых смертных за высокими стенами Старого города – самого сердца Эндроса – те, кто был рожден от благородной крови, изощрялись в выдумках и расточительстве.

Праздник начинался около полудня, когда в тенистых рощах Парка Семи фонтанов проводился смотр будущих невест. Девочек десяти лет впервые представляли обществу, после чего их родители могли официально договариваться о будущем браке. Ближе к закату в Розарии, парке-лабиринте, начинался пир, плавно перерастающий в дикую попойку, мало чем отличавшуюся от гуляний на окраине – за исключением того, что жен и детей отцы-аристократы отправляли по домам.

В женских покоях поместья Вэй с утра царил переполох. Хлопали сундуки. По коридорам носились рабы, в спешке перерывавшие гардероб госпожи. Жена сенатора, одна из красивейших дам города Айстриль Вэй, была сосредоточена до предела. Она не могла подобрать верх к наряду из роскошного охристо-рыжего шелка, выкупленного на аукционе за огромные деньги. Расчет был прост: скучные матроны явятся в белых туниках и привычных шалях; городские красавицы обрядятся в синий – цвет, еще недавно популярный, но уже порядком всем надоевший; она же, Айстриль Вэй, законодательница мод Эндроса, произведет настоящий фурор своим ярким нарядом! Еще вчера госпожа планировала накинуть на плечи простой плащ, который не спорил бы с рыжим шелком, но теперь сомневалась – может, все-таки рискнуть и облачиться, скажем, в сочно-зеленую накидку? Но какое тогда выбрать украшение?..

Дижимиус Вэй, облаченный в традиционную белую тунику и такую же белую тогу с широкой пурпурной каймой, стоял тут же. Он был не в духе, потому что ему предстояло произносить речь перед простолюдинами, но за сборами жены следил с особой тщательностью. Сенатор лично желал убедиться, что свет увидит женщину, красоте которой поэты посвящали стихи, музыканты – песни, а скульпторы – вольготного вида статуи. Жена была одновременно гордостью сенатора и неизменным атрибутом его статуса. Он покупал ей баснословно дорогой шелк из империи Райгон, заказывал украшения у лучших ювелиров, хоть сам не любил всей этой мишуры. Дижимиус, как приверженец строгих традиций, осуждал знатных матрон, копирующих вульгарные наряды наложниц из южных пустынь – а то, что многие мужчины по примеру варваров-северян стали носить нелепые штаны или, того хуже, разноцветные одежды, словно пустоголовые женщины, он считал просто омерзительным. Белая тога – вот одежда благородного человека!

Губы Дижимиуса тронула легкая улыбка, когда в комнату вошли две девочки, его дочери. Они тут же разделились: Сайарадил скользнула к матери, а младшая Эйлинур решительно направилась к отцу.

– Пл-лаздник! – требовательно пропищала она, дергая Дижимиуса за руку; это значило: «Я тоже хочу пойти с вами!»

Сенатор усмехнулся, подхватывая рыжеволосую крепышку на руки:

– Тебе придется посидеть дома, моя радость!

Эйлинур надула губки, глядя на отца исподлобья так умилительно, что Дижимиус расплылся в улыбке: как же он любил младшую дочь, так похожую на него самого!

– Подожди, тебе еще успеют надоесть бесконечные пиры, которые так любит твоя мать, – вздохнул он.

– С-сая, – заупрямилась Эйлинур; это значило: «Если идет сестра, то и я могу».

– Что за плебейское сокращение! – нахмурился Дижимиус, чуть встряхивая дочь. – Твою сестру зовут Сайарадил. Это славное старинное имя, подходящее наследнице рода Валлардов!

– Да, это лучшее имя, которое ты мог выбрать, отец, – прошептала Сайарадил так, чтобы тот не услышал.

Отец не услышал, но услышала мать. Она украдкой бросила на старшую дочь тоскливый взгляд и опустила голову, но уже через мгновение ее глаза вновь задорно заблестели. Айстриль давно научилась быть веселой, когда нужно, а грустить, только если никто не видит. И все же она улучила мгновение, чтобы прижать Сайарадил к груди – они виделись редко, ведь старшая дочь всегда находилась подле отца…

Дижимиус всегда мечтал о первенце-мальчике, который приумножил бы славу семейства Вэй из рода Валлардов на политическом поприще или в военном искусстве. Он заранее выбрал имя для первенца – Сайарадил, что означало «победитель». Сайарадил Валлард Вэй. Отличное имя для наследника!

Но ранним утром в полную луну первого месяца зимы 976 года от основания Эндроса Айстриль произвела на свет девочку.

Роды проходили тяжело. Рабы окуривали дом благовониями, взывая к помощи ведомых им одним богов. Когда измученная повитуха сказала, что у него родилась дочь, Дижимиус возликовал, поскольку и мать, и ребенок были живы. Но ликование его длилось ровно до тех пор, пока он не увидел жену. Еще вчера цветущая, Айстриль выглядела так, словно вернулась из мира мертвых. Глядя на ее осунувшееся лицо и запавшие глаза, Дижимиус не мог отделаться от мысли, что новорожденная дочь выпила из матери все жизненные соки. В поместье Вэй были приглашены лучшие из жрецов-целителей Эндроса, которые вынесли суровый приговор: Айстриль больше не сможет иметь детей.

Выслушав это, Дижимиус пришел в ярость. Он так мечтал о сыне, законном наследнике, но Великое небо распорядилось иначе! Что теперь делать? Развестись? Повод был самый законный, но… Нет, Дижимиус не мог отослать бесплодную Айстриль обратно в отчий дом. Основой его состояния служила торговля с родней жены; лишиться этой поддержки означало для Дижимиуса потерять все.

Напрасно целители говорили, что Айстриль молода и может поправится – увещевания не действовали на Дижимиуса, решившего, что из него просто вытягивают пожертвования для Храма. «А что мешает мне воспитать сына из дочери?» – подумал он и, желая доказать, что Великое небо не властно над ним, дал девочке мужское имя Сайарадил.

Айстриль, как впоследствии шептались рабы, пыталась воспротивиться этому решению, но… (в этом месте сплетники обычно разводили руками). Дижимиус был не тем человеком, воле которого можно воспротивиться. Возражать ему решались только отважные люди. Айстриль же относилась к мужу с благоговением, как и полагалось послушной жене. Кроме того, ей было шестнадцать, когда родилась Сайарадил, а Дижимиусу – двадцать семь лет. Для Айстриль муж был сродни божеству, сошедшему на землю, перечить ему она была не в силах.

Через полгода, поостыв, Дижимиус осознал всю нелепость своей затеи. Как может дочь заменить сына? Ведь женщина не обладает ни должным умом, ни силой воли – не говоря уже о физической крепости! Дижимиус пожалел, что дал девочке неподходящее имя, но изменить его означало бы признать свою неправоту, а это было совсем не в его характере. Скрипя сердце, он оставил все как есть.

Шло время. Айстриль, в отличии от мужа, выполняла все рекомендации целителей, усердно моля о снисхождении богиню милосердия Вайдер, в которую верили у нее на родине. Должно быть, молитвы нашли адресата: через пять лет после рождения Сайарадил Айстриль понесла. Это вновь оказалась девочка, но Дижимиус был счастлив: целители сказали, что его жена, судя по всему, способна родить еще, и причина чудесного выздоровления, без сомнения, в благочестии супругов Вэй. В ответ на это Дижимиус сделал щедрое пожертвование в пользу Храма.

Младшей дочери дали имя Эйлинур, что означало «радость». Девочка казалась воплощением своего имени. Эйлинур начала ходить раньше, чем нужно, хорошо питалась, крепко спала и строила очаровательные гримаски… Огорчало одно: малышка молчала, хотя срок говорить уже давно подошел. Целители разводили руками, хором утверждая – ребенок здоров.

Даже с помощью магии нельзя вылечить здорового ребенка. Целители удалились восвояси. Эйлинур была оставлена на попечение матери – старшую же Сайарадил отец всегда держал рядом.

Из года в год Дижимиус наблюдал за своей наследницей, и разочарование унылой волной накрывало его. Маленькая Сайарадил отличалась прилежанием, старательно слушала учителей, обучавших ее языкам, геометрии и истории, но была застенчивой и нежной, как полагалось обычной девочке. Дижимиусу же нужна была необыкновенная дочь.

«Из нее не выйдет толк» – недовольно твердил он себе.

Роды-основатели Эндроса состояли из многочисленных семейств, среди которых лишь одно было правящим. Вот уже пять сотен лет семейство Вэй возглавляло род Валлардов и, как шептались сплетники, изжило себя. Несколько поколений бестолковых наследников разорило некогда процветающий род. После смерти своего отца, пьяницы и транжиры, Дижимиус оказался в опасном положении. Многие мечтали занять его место, а у новоиспеченного главы рода не было ни денег, ни власти, чтобы противостоять им. Старый город затаился, предвкушая скорое падение славного семейства, но Дижимиус поразил всех, неожиданно взяв в жены дочь клана Ури из западного народа вандов. Казалось, этой свадьбой безумец подписал себе приговор: породниться с вандами, которых в Эндросе считали людьми второго сорта, значило добровольно изгнать себя из благородного общества, но… Огромное приданное новобрачной, выгодные контракты на поставку дефицитной соли и драгоценных металлов, юная и послушная красавица-жена – наконец, блестящие выступления самого Дижимиуса в Сенате… Злые языки притихли; Старый город признал за семейством Вэй право быть главой рода. Единственное, чего не хватало теперь Дижимиусу – наследник, но благосклонность Великого неба всегда была непостоянна.

Законы Эндроса позволяли женщине возглавить род, но, будучи сенатором, Дижимиус меньше всего верил в законы. Он понимал, что робкая Сайарадил не годится на роль главы Валлардов. Даже свое благородное имя она невзлюбила, и мать с сестрой, даже кормилица-рабыня – конечно, у хозяина за глазами! – называли ее Саей. Дижимиусу не удавалось поймать их с поличным, и потому он ругал Сайарадил – та не перечила, а молчала, потупив свои большие голубые глаза, отчего Дижимиусу становилось неловко. После таких ссор он обычно дарил дочери имперское кружево, кукол или ленты для волос, хотя в другое время предпочитал не баловать ее.

Сайарадил же старалась изо всех сил. Учителя хвалили ее, лишь старый геометр брюзжал, что девочке никогда не разобраться в столь сложной науке. Сайарадил была того же мнения, но отец говорил: ты моя старшая дочь, наследница древнего рода, так будь достойна этого! – и Сая, закусив губу, разбирала ненавистные чертежи, зубрила историю, языки и терпела свое имя, потому что хотела быть достойной любви отца.

Впрочем, куда больше имени подрастающей девочке не нравилась собственная внешность. Южный город Эндрос, в котором смешалась кровь народов со всех уголков Обозримых земель, славился своими красавицами. Даром кормилица говорила, что старшая дочь пошла в мать благородной бледностью и хрупкостью фигуры – на Саю же из зеркала смотрела светлыми невыразительными глазами худышка с острым подбородком, носиком-пуговкой и тонкими светлыми волосами, похожая не на потомственную аристократку, а на живущих впроголодь детей из Окраинных кварталов.

Дижимиус тоже не был склонен упиваться иллюзиями. Он понимал, что если Сайарадил суждено стать главой Валлардов, то ей необходимо подыскать достойного мужа. А если духи все же наградят Дижимиуса сыном… вновь встает вопрос о замужестве дочери. Как ни крути, смысл существования Сайарадил сводился к тому, чтобы удачно выйти замуж. Приданное у нее было отменным, родословная – одной из древнейших в городе. Что же касается красоты… Разве это так важно для дочери сенатора с хорошим приданным?

***

За прошедшую ночь аккуратные рощи Парка Семи фонтанов были превращены в дикие, но прекрасные заросли, навевающие мысль о дальних островах. Раскидистые кроны высоких кипарисов оплели цветочные гирлянды, на аллеях меж темно-зеленых кустов лавра появились кадки с абрикосами и вишней, цветущими поздним цветом. Парковые садоводы, соревнуясь в своем искусстве, выстригли из вечнозеленого самшита диковинных зверей и птиц, а раскидистые каштаны обильно присыпали цветной пудрой; при малейшем дуновении ветра пудра сыпалась на землю, из-за чего проходить под каштанами стало губительным для платья и прически. То тут, то там безо всякой симметрии красовались кадки с кустарниками кизила и скумпии, из-за чего знатные особы путали привычные аллеи и блуждали по парку, волоча длинные подолы праздничных нарядов по дорожкам, припорошенным цветной пудрой.

Прячась от припекающего солнца под кронами деревьев и в беседках, степенные аристократы обсуждали политику Сената; их неженатые сыновья околачивались поблизости и приглядывались к молоденьким девушкам на выданье – те мило краснели, поправляя уложенные в сложные прически волосы. Мамаши ревностно следили за соблюдением пристойностей. Малолетние отпрыски знатных семейств настороженно косились то друг на друга, то на сладости, не решаясь к ним прикоснуться.

Дижимиус Вэй, кивая в ответ на приветствия, с гордостью посматривал на жену. Айстриль была истинной дочерью своего клана; все лучшее, чем славились ванды, собралось в ней: светлые пышные волосы, белоснежная кожа, синие глаза и хрупкая нежность, подобная цветку фиалки. Красота западного народа была известна в Эндросе так же хорошо, как и его непокорность. Ванды называли свою землю Руг-Ванд, «Озерный край», и были уверены, что красивей места нет на свете. В Эндросе же земли вандов презрительно величали «белыми» из-за Соляного моря, омывающего западный берег; концентрация соли в воде здесь была такая, что летней порой прибрежная полоса становилась белела от выступающей соли. Среди народов, покоренных Эндросом, лишь ванды помнили времена прежней свободы; по этой причине три из двенадцати легионов Эндроса были расквартированы на западе.

В молодой женщине, что гордо шествовала сейчас по парку, ничто не выдавало перепуганной девчушки, приехавшей в Эндрос много лет назад уже женой, по доверенности выданной замуж за обнищавшего, но амбициозного аристократа. Привыкшая к положению дочери вождя клана, всеобщей любимицы-вейды, как звали ванды своих дочерей, в Эндросе Айстриль вдруг оказалась плебейкой из дальней колонии. Ее необычная красота только подливала масла в огонь. Старый город волновался пересудами, приглядываясь к новоиспеченной госпоже Вэй, но так и не сумел обнаружить в ней изъяна. Сенаторы надеялись наладить торговые связи с ее кланом; привередливые мужи одобрили ее красоту; благородные матроны оценили покладистый нрав; жрецам пришлось по нраву ее непритворное благочестие. Все остались довольны Айстриль – а что думала о них юная вандка так и осталось тайной.

Прошли годы – и вот Айстриль Вэй, признанная жемчужина Старого города, со спокойной улыбкой приветствовала друзей, представляя им свою старшую дочь. Быстро устав от наигранных церемоний, Дижимиус высмотрел в толпе знакомые лица и раскланялся с женой. Стоило ему уйти, как Айстриль окружила стайка разодетых в пух и прах дам.

– Моя старшая дочь, Сайарадил, – мелодичным голоском представляла ее мама.

– Она прелесть, дорогая! – в голос восхищались матроны.

Началась непринужденная беседа. Весело болтая, десятки взглядов искоса разглядывали Сайарадил, а та отчего-то опускала голову все ниже и ниже. Ей только казалось – или все эти аристократки, такие красивые и уверенные в себе, смотрели на нее с плохо скрытой насмешкой?

– Я могу подойти к воде, мама? – сдавленно спросила Сая, кивая на ближайший фонтан.

– Иди, милая, – разрешила Айстриль. – Юный Фергус, несомненно, составит тебе компанию!

Мамаша Фергуса радостно закивала, ловкой рукой выуживая своего сына из стайки подростков, стоявших неподалеку. Толстенький кучерявый Фергус, которому мелкие складки тоги не добавляли ни мужественности, ни изящества, смерил Саю тоскливым взглядом, но все же степенно предложил ей руку. Обе матери проводили их прищуренными взглядами, прикидывая, может ли из этого что-нибудь получиться.

Сайарадил, опираясь на руку внезапного кавалера, была напряжена как струна. Коварный мамин ход открыл ей глаза. Девочка вдруг с ясностью увидела себя, идущую по убранному цветами залу: красное свадебное покрывало путается в ногах, со всех сторон слышится шепот, счастливое и мокрое от слез лицо матери мелькает сбоку – а где-то впереди ее поджидает такой вот Фергус, облаченный в нелепый наряд… Сая споткнулась и в ужасе посмотрела на своего спутника. Тот, ни слова не говоря, показал глазами: ты – вправо, я – влево, расходимся! Облегченно вздохнув, Сайарадил вежливо улыбнулась и поспешила подальше от возможного супруга.

Парк был полон знатных особ. Сая скользила среди них, старательно улыбаясь. Аристократы улыбались в ответ, безошибочно угадывая, чей перед ними ребенок. Один из сенаторов даже не преминул спросить:

– Где ваш отец, дитя?

– В той стороне, сенатор Торм, – мило улыбнулась Сая, наугад кивая куда-то вправо.

Тормы, второе по величине семейство в роде Валлардов, не первое столетие пыталось отобрать у Вэй право на родовые кольцо. Своего дальнего родственника Тодуса Торма Дижимиус считал личным врагом; его имя в доме Вэй поминали так часто, что оно стало нарицательным.

Оглядевшись, Сайарадил увидела скрывшихся в беседке дам. Это были подруги ее мамы: Сая тайком видела их дома с верхней террасы. Уж они-то наверняка будут ей рады! Рассудив так, девочка подобралась поближе и, выжидая удачный момент, затаилась за разросшимся кустом барбариса.

– Этот год богат на новые лица, – говорили дамы меж собой.

– Истинная правда, – поддакнула Кирайна Торм, младшая сестра уже упомянутого сенатора и старая дева – в двадцать два года оставаться незамужней! – Вы заметили, какие зубы у младшей дочери Дегоя? Торчат вперед точь-в-точь как у Дегоя-старика!

– Ммм, милочки, а что вы скажете про девочек Ромилы? – широко улыбнувшись, спросила Рирда Форлар, высокая и стройная, как кипарис. – Близняшки – чудо, но орлиные носы – это уже слишком…

– Ну а что же девочка Вэй? – перебила ее Форлица Терокс, хорошенькая шатенка с прищуренными глазами.

Девочка Вэй? Ведь это про нее! От волнения Сая подалась вперед.

– Полное разочарование, – поморщилась Кирайна.

– Я бы не была так строга, – возразила ей Рирда. – Девочка дурна, но драгоценные камни оживят бледное личико, а уж этого добра в семействе Вэй предостаточно.

– Малышке просто не повезло, – ехидно вставила Форлица. – Ей приходится выдерживать сравнение с самой Айстриль!

– Но выглядит она лишь как неудачная копия красавицы-матери, – категорично заявила Кирайна.

Остальные согласно закивали. Сая смотрела на них сквозь ветви барбариса, но от навернувшихся на глаза слез ничего не видела.

– Госпоже нехорошо? – откуда ни возьмись перед ней вырос раб-арапчонок не старше ее самой.

Сая шыкнула на него, но стоявшие поблизости дамы уже обернулись на голоса. Не зная, как себя вести дальше, девочка улыбнулась, но ее робкую попытку сгладить конфуз благородные дамы не поддержали. Оставалось только бежать. Сайарадил обернулась, но от резкого движения подол туники обмотался вокруг ее ног так, что девочка, неуклюже взмахнув руками, упала на землю. Позади раздался смешок. Подняв голову, Сая встретилась глазами с Кирайной Торм, усмехающейся в кулачок; остальные смотрели на нее с той же нескрываемой насмешкой. Жаркая волна обдала щеки Сайарадил. Она поднялась на ноги и, не утруждая себя более приличиями, бросилась прочь от этого места. Дотошный арапчонок последовал за ней.

– Наряд совсем плох, весь в пыли! – причитал он. – Сообщить сопровождению госпожи?

– Оставь меня в покое! – остановившись, со злостью прикрикнула Сая.

Но арапчонок таращился на нее такими ясными глазами, что стало понятно – просто так он не уйдет.

– Принеси-ка мне… лимонного щербета! – повелела девочка как можно уверенней.

Арапчонок умчался выполнять приказ, а Сая быстро скользнула в пеструю толпу. Она огибала взрослых, заставляя себя улыбаться, прошла мимо фокусников и дрессированных обезьянок, даже не взглянув на них. Толпа стала редеть, в воздухе едва уловимо потянула тиной; Сая вышла на пустынную набережную реки и свернула к беседке, стоящей у самой воды. Кусты розмарина обступали ее плотным полукругом, и можно было вообразить, что не существует ни парка, ни разодетой толпы, ни гадких сплетен… Сайарадил казалось, будто весь мир рухнул в одночасье. Как можно было так глупо опозориться в первый же день своей новой жизни?!

По мутной воде, гонимые легким ветерком, плыли цветочные корзины, пущенные по реке в честь праздника. Одна из них подплыла совсем близко к берегу. Сайарадил грустно улыбнулась; она всегда мечтала посидеть вот так у воды, полюбоваться игрой света на зеркальной глади и, может, еще раз послушать легенду об основании Эндроса, которую кормилица рассказывала ей на ночь…

…В эпоху до Объединения, когда еще приносились человеческие жертвы, на огромной равнине царило безвластие. Восточные горы и степи к югу от них населяли воинственные народы, совершавшие набеги на соседей и облагающие их данью. Северные леса наполняли варвары; глухая чаща надежно укрывала их от захватчиков – только Великое небо ведало, что творилось там, под сенью деревьев. Люди запада – ванды – были единственным сплоченным народом; от врагов их надежно скрывала густая сеть рек и озер, которыми изобиловал их родной край Руг-Ванд. Южане, жившие на краю Великой пустыни, были вынуждены бороться за плодородные земли. Люди жили в постоянном страхе, а их вожди не хотели менять что-либо, потому что война была для них смыслом существования.

Но была в те далекие времена и другая сила, не знавшая себе равных – стихийная магия…

Здесь кормилица всегда добавляла, что стихийной магии не существует, и все это – не более чем старая нелепая сказка, но кто из детей верит мудрым нянькам больше, чем глупым сказкам?

Стихии – сила, на которой зиждется мир. Каждому известно, что в начале времен Небо взяло в жены Землю и вложило в нее семя жизни; согретое Солнцем, напоенное Водой, семя дало плод – так зародилась человеческая жизнь. Людской род встал во главе всего живого, и Великое небо выбрало среди них тех, кому суждено было стать наставниками и защитниками самой жизни. Так появились стихийные маги, первые из магов в истории Обозримых земель.

Время шло, и чистая вера в Великое небо и Вечное солнце стали культами, а стихийные маги – не щитами, а клинками своих народов. Кипели реки и дрожала земля – маги решали, которая из стихий сильнее, и не могли решить, потому что силы их были равны.

Так продолжалось, пока однажды не появились те, кто решил положить вражде конец.

Четыре мага от сильнейших народов – назаров с востока, кмехов с юга, вандов с запада и моах с севера – вступили в союз. У них было много последователей и преданных соратников; сообща, им удалось остановить войну. Слава тех четверых была безгранична. Они стали первыми жрецами в истории и собирались объединить под своей властью все народы Обозримых земель, чтобы воцарился мир установленный ими, стал вечным. К несчастью, врагов у них было не меньше, чем последователей. Вновь собрались войска, вновь начались битвы. В одном из таких сражений четверо жрецов пали; тела их были сброшены в реку – ту самую, возле которой сейчас сидела Сайарадил. Последователи отыскали останки своих учителей в устье реки, которая с тех пор зовется Лиук, что значит «память». Великих магов было решено захоронить в едином саркофаге – ведь еще при жизни они считали друг друга единокровными братьями. Саркофаг установили на берегу реки, и вскоре здесь стали происходить чудеса: больные исцелялись, вопрошающие получали озарения, умалишенные приходили в себя. Так саркофаг-могила стал священным Саркофагом. К нему потянулись страждущие со всех уголков Обозримых земель. Приемники жрецов решили возвести рядом храм, который в скором времени стал центром паломнического мира. Святыне нужна защита, и появление нового города стало неизбежным. Каждый из приемников жрецов взял на себя часть забот по управлению, выстроив одну из белых башен – всего их насчиталось двенадцать – и крепостную стену вокруг. Так возникли двенадцать родов-основателей – так было положено начало истории славного города, названного Эндрос, что значит «новый рассвет»…

К слову сказать, первый глава Валлардов, именем которого и назван был славный род, возвел башню Академии наук. Он был магом; одни источники утверждали, что он был телепатом, другие – что умел исцелять, но все это наверняка было далеко от истины. Жизнеописания основателей Эндроса давно уже обросли невероятными легендами, которые никто не воспринимал всерьез. Куда важнее было то, что роды-основатели изжили себя как маги, ведь известно, что если на протяжении четырех поколений не рождается одаренное дитя, то магия в роду потеряна.

И все-таки мысль о том, что в ее роду, пусть и тысячу лет назад, но были маги, грела сердце маленькой Сайарадил…

– Госпожа! – раздался вдруг знакомый голос – старательный арапчонок все же умудрился отыскать ее. – Ваш щербет!

Сая собиралась снова отослать его, но внимание ее вдруг привлекла процессия, движущаяся по набережной.

– Неужели жрецы? – охнула девочка.

Они были так похожи друг на друга: длинные синие туники, ниспадающие с плеч плащи с глубокими капюшонами и белые маски с узкими прорезями для глаз. Сайарадил зачарованно глядела на жрецов, которых видела первый раз в жизни. Воспользовавшись тем, что госпожа отвлеклась, арапчонок всучил ей в руки запотевший стакан, и Сая рассеяно сделала глоток.

Жрецы между тем остановились у самого берега реки: десять из них несли большой поднос, оперев его на плечо и поддерживая руками; еще двое шли во главе процессии, напевая что-то вполголоса.

– Что это за обряд? – жадно спросила Сая.

Арапчонок с готовностью затараторил:

– Часть праздника, госпожа! Милостивые жрецы приносят жертву.

Сая поперхнулась щербетом и поспешно отвернулась.

– Это малая жертва, – пояснил арапчонок. – Не кровавая, нет-нет! Здесь же не дикие земли. Подойдем ближе, если есть охота.

Сая вышла из беседки и, пройдя вперед, разглядела, что на подносе горкой сложены фрукты и овощи, а также горсти зерна.

Жрецы между тем прошли по причалу и стали спускать поднос на воду.

– Деревянное ложе, – объяснял арапчонок. – Дары природы с прошлого года, малая жертва реке! Дождь для полей просят.

– Они хотят высыпать все это в реку? – удивилась Сая.

Арапчонок замотал головой.

– Жертву пустят по реке. Если вода останется спокойна – быть урожаю, а если разгневается – значит, быть засухе.

– Как же узнать, что вода гневается?

– Она заберет жертву на дно!

– И как часто тонут деревянные ложа? – сдвинула светлые брови Сая, глядя, как плавно скользит по воде малая жертва.

Она начала понимать, почему отец так скептически отзывался о магии.

Жрецы затянули бодрый распев – видимо, в честь того, что засухе в этом году не будет. Люди на набережной улыбались, а Сайарадил ощутила жгучее разочарование. Неужели это и есть великая магия Эндроса?

Жрецы продолжали петь, вперившись взглядом в уплывающий поднос, и только один из них смотрел в сторону. Этот жрец выглядел иначе: на нем был не аккуратный синий, а мешковатый серый балахон… Внезапно он обернулся; из-под капюшона глянуло знакомое бледное лицо.

Стакан с щербетом выскользнул из пальцев Сайарадил и разбился о каменные плиты.

Песнопение плавно завершилось. Жрецы смолкли и, соблюдая строй, направились прочь от реки. Серый балахон исчез из вида Сайарадил.

– Куда они? – спросила она, хватая арапчонка за руку.

Тот показал глазами на торчавший над деревьями пик – башню Храмовой школы.

– Принеси-ка мне новый стакан, – медленно проговорила девочка; арапчонок умчался выполнять приказ.

Еще вчера недосягаемая, сегодня башня была так близко… «Мама, должно быть, ищет меня» – опомнилась Сая, но, выйдя на просторную аллею, увидела Айстриль в окружении подруг. «Отец будет недоволен» – спохватилась девочка и тут же заметила Дижимиуса, с пеной у рта о чем-то спорящего с Тодусом Тормом.

Когда никому нет до тебя дела, то какое тебе дело до всех? Решительно насупив светлые брови, Сайарадил свернула на боковую аллею. Здесь было пустынно: празднующая толпа осталась позади. Высокие кипарисы уступили место раскидистым платанам, опоясывающим храмовый двор. За платановой аллеей оказалась высокая каменная ограда, над которой виднелась верхушка башни. Двинувшись вдоль стены, Сая нашла узкую дверцу из кованных прутов и жадно припала к ним, заглядывая внутрь.

Ее взгляд сразу уперся в невысокое строение, притаившееся за глухой стеной – Первохрам, древнейшее сооружение Эндроса.

Серый камень, заостренные своды и плющ, вьющийся по стенам – Храм разительно отличался от белых строений Старого города. Широкая переходная галерея соединяла его с башней Храмовой школы, входить в которую дозволялось только избранным. Самые достойные из них становились жрецами, и не было в Эндросе доли почетней, чем эта! Благородный или простолюдин – не имело значения; наделенных способностями к магии рождалось так мало, что происхождение утрачивало всякий смысл.

Мрачные своды храмовых стен вселяли страх, но сад вокруг был воистину прекрасен.

Порыв ветра зашелестел кронами платанов.

«Вперед!» – казалось, говорили деревья.

Девочка потянулась к тяжелому кольцу-ручке и напоролась на пристальный взгляд. Под сенью отцветающих слив стоял он. Казалось, бледное лицо было вырезано из смерзшегося снега, а глаза – изо льда.

Яркий свет солнца придавал храбрости. Под пристальным взглядом ледяных глаз Сая провернула запор и вошла в храмовый сад.

Ее ноги ступили на мягкий ковер зелени. Густая трава и цветущие клумбы были усыпаны лепестками, опадающими с цветущих деревьев; где-то неподалеку тихо журчала вода – должно быть, целебный источник. Сайарадил огляделась в поисках того, за кем она пришла сюда, но бледный морок словно слился с белым цветом вишен.

Осторожно двинувшись мимо клумб ароматной лантаны вперед, к храму, в просвете между деревьев справа Сая увидела колонну, затем еще одну – и вот из-за зеленых кипарисов выступило кольцо величественной колоннады, увенчанной коническим куполом.

Сайарадил замерла, объятая благоговейным страхом, но хлесткий порыв ветра подтолкнул ее в спину.

При приближении размеры колоннады пугали еще больше. Крутые ступени вели к площадке наверху – ни заграждений, ни стражи. Что-то белое мелькнуло у входа, но это был, наверное, всего лишь солнечный блик… Завороженная игрой света, Сайарадил поднялась по ступеням и замерла: под центром купола белым пятном на фоне серых колонн высился прямоугольный камень – тысячелетний Саркофаг, огромный, сплошь покрытый мелким узором…

Внезапно по спине пробежали мурашки. Сайарадил круто обернулась и уперлась взглядом прямо в ледяные глаза. Тот, кто преследовал ее в ночных кошмарах, стоял перед ней наяву. Его замерзшее лицо пришло в движение, брови изогнулись, рот исказился, словно он пытался сказать что-то. Не помня себя от ужаса, девочка отшатнулась назад, ладонями уперевшись в поверхность Саркофага.

В то же мгновенье ее обожгло. Руки словно приросли к камню. Сая не могла пошевелиться; кажется, она кричала. Сколько времени прошло, прежде чем прибежали люди?.. Они спрашивали что-то, но Сая не слышала слов – боль, терзающая разум и тело, заволокла ее глаза мутной пеленой и оглушила уши. Когда она пришла в себя, то поняла, что ее волокут вниз по ступеням к яркому солнечному свету, а затем – по саду мимо цветущих вишен к темным сводам Храма.

***

– Без сомнения, это рунные символы, – разглядывая рубцы, заключил Арамил.

Девочка украдкой поглядела на молодого наставника. Он выделялся не возрастом даже, а немалым ростом; его длинные темно-русые волосы были зачесаны назад и аккуратно перехвачены лентой, а тонкий с горбинкой нос выдавал благородную кровь. Наставник Арамил, без сомнения, выглядел куда приятней остальных, но лицо его было отмечено печатью той же неведомой силы, что и лица других наставников.

– Проклятые ожоги – вот что это! – не сдавался наставник Аргус, брезгливо глядя на метки.

Невысокого роста, плотный и широкоплечий, Аргус слишком туго затягивал пояс на талии; от рыжих волос, которыми славились северяне, у него остался лишь куцый пучок, кое-как перевязанный сзади лентой. Сая припомнила, что наставника Аргуса прозвали «варваром» за буйный нрав и неприязнь к аристократии.

– Нужно будет наведаться в архив и сверить узоры, – вклиниваясь между собратьями, сказал наставник Еримил.

Нездоровая худоба, морщинистое лицо и дрожащие руки – то, что бросалось в глаза при виде старшего наставника; упрямые складки в уголках губ и усталый взгляд – то, что виделось не сразу. Еримил был первым претендентом на место Верховного жреца, но не верилось, что он доживет до нового избрания.

– Может, просто подадим нашей гостье паланкин? – саркастически спросил Аргус.

– Не исключаю такого варианта, – пробормотал Еримил.

– Девчонка нарушила Устав! – взвился Аргус. – Что вам еще надо, чтобы судить ее?

– Нужна правда, – твердо сказал Арамил и осторожно взял Сайарадил за подбородок затянутой в перчатку рукой.

Глаза у наставника были карие, цепкие, но без зла… Арамил хмыкнул, а Сая залилась краской, потому что поняла – он слышит все ее мысли. И тогда, чтобы доказать свою невиновность, она попыталась вспомнить все, что произошло. Обожженные руки заныли, но девочка приказала себе терпеть. Некоторое время наставник вглядывался в ее широко распахнутые глаза, затем отвел взгляд, растер переносицу и глянул на Еримила. Тот понимающе кивнул, подозвал стоявшего у двери жреца и тихо приказал ему что-то – тот поклонился и вышел из зала.

– Ты видела Саркофаг во снах, – сказал Арамил.

Сая опустила голову, вспоминая, что каждую ночь наполняла кувшин водой перед тем, как лечь спать.

– Она сказала правду, – возвестил наставник и добавил тише: – Он снился тебе тоже.

Глаза девочки округлились от непритворного страха. Наставник успокаивающе коснулся ее плеча:

– В Храмовой школе тебя научат справляться со страшными снами.

– Ты хочешь принять ее из-за каких-то снов? – не поверил своим ушам Аргус.

– Взгляни на ее руки! – резко бросил Арамил. – Это же метки из преданий, и значит, Сайарадил – потомок одного из Великих предков!

– Только потомки Вей-Рэна еще ходят по земле, но вряд ли ты скажешь, что эта девчонка похожа на назарку!

– Ее мать – вандка, так что даже такому глупцу, как ты, должно быть ясно, чей она потомок!

– Братья, вы не в себе, – в очередной раз вклинился между спорщик старик Еримил. – Я доложу обо всем Верховному…

– Он уже дал свое согласие, – невозмутимо сообщил Арамил.

Это заявление не понравилось Еримилу.

– Ты был у него? – резко спросил он: аудиенции у Верховного жреца были привилегией старшего наставника.

– Доложил о нарушении Устава, – заявил Арамил невинным выражением лица – следить за порядком на территории Храма было в его компетенции.

Старик стиснул зубы, но промолчал.

– Если ожоги действительно окажутся рунными метками, Верховный велел принять отмеченного ребенка в Храмовую школу, – провозгласил Арамил.

– Это сумасшествие! – всхрапнул Аргус.

– По твоему, Верховный сошел с ума?..

Сайарадил не вслушивалась в этот спор. Перед ее взором проносились белые стены родного поместья, утопающего в зелени; просторные комнаты и вид на городской парк с верхней террасы; кормилица, хлопочущая вокруг со щеткой для волос и лентами; мама, примеряющая очередной роскошный наряд, малышка-сестра… и, конечно, отец!

– Я хочу домой, – прошептала Сая.

– Забудь свой прежний дом, дитя, – неожиданно твердо сказал Еримил.

– Вы не понимаете, – девочка посмотрела на него жалобно. – Мне нужно вернуться. Завтра отец дает прием в мою честь…

– Прекрати хныкать, девчонка, – поморщился Аргус.

– Отец будет гордиться тобой, Сайарадил, – вкрадчиво сказал Арамил. – Ты, без сомнения, прославишь славный род Валлардов!

Сайарадил зажмурилась и малодушно закрыла уши ладонями.

– Я хочу домой… к маме! – совсем по-детски расплакалась она.

– Тише, милая, я здесь, – раздался вдруг ласковый голос.

Сая открыла глаза.

Рядом с ними стояла Айстриль. Вид у матери был не на шутку взволнованный; казалось, если бы не отец, поддерживающий ее под руку, она не устояла бы на ногах.

– Мы решили, что тебе захочется попрощаться с родителями, – сказал наставник Арамил, голос его прозвучал глухо из-за надетой маски.

– Попрощаться? Мама! – в голосе Сайарадил прозвучала истерика.

Айстриль высвободила руку из цепких пальцев мужа, упала на колени и прижала дочь к груди, тихонько наглаживая ее по растрепанным волосам.

– Прости меня, милая, – прошептала она тихонько. – Я так надеялась, что этого никогда не случится! Теперь будь храброй, моя девочка… Ради своего отца.

Сая покосилась на Дижимиуса: во взгляде того читалось удивление, словно он наконец-то разглядел в дочери нечто заслуживающее внимания.

Мама кивнула и попыталась улыбнуться:

– Мы ведь не расстаемся!

– Храмовый устав запрещает личные встречи учеников младшей и старшей ступени, – не преминул сообщил наставник Еримил. – Возможен обмен письмами.

Дижимиус холодно глянул на жрецов, но ничего не сказал.

– Мы будем писать, – поспешно сказала Айстриль, заполняя неловкую паузу.

– Ты хочешь, чтобы я стала магом? – тихо спросила Сайарадил у отца.

Тот, помедлив мгновенье, уверенно кивнул.

– Почему? – выдохнула девочка.

– Это будет честью для нашего рода, – прозвучали из уст отца до боли знакомые слова.

– Но я… не хочу, – выдавила девочка, но отец строго одернул ее:

– Ты наконец-то сможешь проявить себя, Сайарадил, так что… не разочаровывай меня.

Пользуясь тем, что его лицо скрыто маской, наставник Арамил удовлетворенно улыбнулся, видя, как на побледневшем детском лице проступает решительное выражение. Сая расправила плечи и, глядя на отца, сказала:

– Я сделаю так, как ты хочешь.

Арамил выступил вперед и жестом пригласил девочку двинуться к выходу. У двери она резко обернулась и крикнула:

– Мама! Обещай, что будешь счастлива!

В синих глазах Айстриль сверкали слезы, но она улыбалась:

– Хорошо, милая!

– Я горжусь тобой, Сайарадил, – добавил отец.

Следуя за наставником вглубь темных коридоров Храма, Сая еще не знала, что слова, сказанные родителями напоследок, станут ее путеводной звездой в ближайшие годы. Когда придется совсем тяжело, и в голове будет крутиться назойливое: «Ради чего я терплю это?», раз за разом она будет повторять про себя: «Чтобы мама была счастлива. Чтобы отец гордился мной».

Из-за поворота показалась лестница.

– Вы будете моим учителем? – спросила Сая, взбираясь вверх по крутым ступеням.

– У тебя будет много учителей, – ответил Арамил, – но если ты проявишь усердие и станешь адептом, я возьмусь за твое обучение.

– Магия совсем не интересная, – упрямо сказала Сая.

– А геометрия?..

Сайарадил осеклась и, нахохлившись, пробормотала:

– Если я буду прилежной, вы не сможете больше читать мои мысли.

«Она вовсе не робкая, – отметил про себя Арамил, – всего лишь сдержанная», а вслух произнес:

– С нетерпением жду твоих успехов.

В полной тишине они поднялись к переходной галереи.

– Человек из моих снов… Он – один из жрецов? – нарушила тишину Сая.

– Нет, – ответил наставник, нахмурившись. – Поговорим о нем позже… Сейчас тебе нужно поспать, – добавил он, кивком подзывая дежурившего у перехода послушника.

Широкая галерея вела в Храмовую башню, где в полумраке прохладных каменных сводов жили и учились те, кто отличался от людей за стенами.

Наставник передал Саю послушнику, и та пошла вслед за его сутулой спиной, еле видной в гнетущем полумраке. Послушник остановился около одной из комнат, толкнув скрипучую дверь, и Сайарадил храбро шагнула в темный провал. За спиной послышались шаркающие шаги: послушник ушел, унося с собой факел – единственный источник света. Девочка осталась в полной темноте.

Постепенно глаза привыкли к мраку, и оказалось, что темнота Храмовой башни вовсе не так черна, как думалось сначала. Сайарадил стояла посреди узкой вытянутой комнаты; в дальнем углу слева располагалась низкая кровать, на которой стопкой было сложено какое-то серое полотно… Неужели это одежда? Грубое на ощупь, полотно пахло травяным мылом. Сая стащила потрепанные белые одежды и облачилась в серый балахон ученики Храмовой школы, и, поколебавшись миг, оторвала от горловины своей туники красную пурпурную полоску ткани и решительно повязала ее вокруг шеи.

Она остается наследницей Валлардов даже в этих стенах.

Затем храбрость оставила Сайарадил. Забившись в уголок кровати у закрытого ставнями окна, она уткнулась лицом в колени и глухо зарыдала, повторяя сквозь слезы:

– Мама, я так хочу к тебе, мамочка…

Сантар

– Мама, мамочка!

Затхлый воздух был гнилостно-сладок. Длинное помещение дровяного склада под низким потолком было заставлено двумя рядами наспех сколоченных коек. Возле каждой – лавка или табурет для тех, кто оставался здесь на ночь. Несколько недель назад склад был полон звуков: стоны, хриплое дыхание, бессвязное бормотание измученных жаром людей – сегодня же на голых койках не осталось даже скомканных одеял. За последние три дня переделанный под лазарет склад опустел. Лишь в дальнем от выхода углу лучина все еще разгоняла подступающую темноту – но и здесь уже погасла надежда. Днем раньше казалось, что жизнь одержит верх, но чуда не произошло: этой ночью смерть победила, унеся в царство мертвых очередную жертву – молодую женщину, любимую жену и мать. Возле ее кровати замерли двое – отец и сын, оглушенные общим горем.

Наконец мальчишка одиннадцати лет не выдержал; ноги его подкосились, и он тяжело упал на колени, уткнувшись лицом в пропитанное уксусом одеяло.

– Мама! – его стон потонул в сырой ткани.

Зараза появилась внезапно и спустя месяц охватила все северные провинции Эндроса. В отчетах, приходивших в Сенат, говорилось, что болезнь пришла из лесов к северу от реки Тиуры. Сенаторы не спешили ответить на призывы о помощи, посылая на север краткие отписки. Причина была вовсе не в отсутствие средств в городской казне и даже не в опасности принести неведомую заразу в Эндрос – нет, все дело было в суеверном ужасе, который нагоняли на жителей Большого города северные леса.

Дикие земли.

Это название так прижилось, что его даже стали наносить на военные карты. Там, к северу за руслом Тиуры, ни у сенаторов Эндроса, ни у чиновников Райгона – ни у кого в подлунном мире не было власти. Здесь правила иная сила, названия которой никто не хотел давать. Даже жрецы предпочитали молчать, всячески уходя от разговоров о диких землях. Где же еще, как ни здесь, должна была появиться проклятая зараза?

За считанные месяцы население северных провинций сократилось на четверть. Поселенья по берегам Тиуры опустели. Кто-то говорил, что местные жители прогневали лесное божество; другие – разумеется, шепотом! – винили Эндрос и его жрецов; и только разумные люди понимал, что виной всему назары – народ из империи Райгон, располагавшейся в горах на востоке.

«Уже десять лет они сыплются на наши головы! – стонали северяне. – С тех пор, как в Райгоне свергли императора, народу жизни не стало. Самозванец лютует, вырезает целые деревни, вот люди и бегут… А куда им идти, беднягам косоглазым? По роже сразу ясно – беженец назарский! На равнинах им два пути: на каторгу или на невольничий рынок… Вот и прячутся в лесу».

Так и было. Гражданская война за императорский трон разорила казну и обескровила императорский двор – последствия, от которых назары так и не смогли оправится. Десять лет империю преследовали неурожаи из-за нехватки рабочей силы и болезни из-за разрушенных лечебниц. Все большее число назаров пускалось в бега из родных мест; самые отчаянные сбивались в шайки, устраивая набеги на маленькие деревушки по берегам. Еды не хватало, поэтому они не брезговали грызунами. Так появилась болезнь, прежде не известная на равнинах. Мор шествовал по северным землям, оставляя после себя разруху и плач.

Зараза не миновала и неприметного поселения, спрятанного на лесной окраине у самой границы Диких земель. Жители называли это место не иначе как Убежищем.

Едва поползли первые слухи о болезни, старейшины Убежища под угрозой изгнания запретили покидать пределы поселения, обязали всех мыться каждый день и кипятить питьевую воду. Но эти меры оказались тщетны: зараза уже проникла внутрь и через три дня после первого заболевшего охватила все поселение. Поначалу больных помещали в дровяной склад, но вскоре там не оказалось свободных мест, и заболевшие оставались дома, где за ними не было должного ухода. Рук не хватало, и те, кто был в силах, трудились день и ночь, не разгибая спин…

– Мама! – вновь простонал мальчик, отчаянно цепляясь за руку покойной.

Его отец, стоявший рядом, судорожно сжал ладони. Кулаки у него были огромные, как и рост, и разворот плеч – он был южанином по крови, диким на вид из-за густой черной бороды, закрывавшей нижнюю половину лица. Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, он с тоской смотрел на свою жену. Огонек лучины дрогнул, и тень от ресниц покойной затрепетала – на миг показалось, будто она улыбнулась. Страшная болезнь не тронула ее лица, такого же прекрасного, как при жизни: высокий лоб, изящные скулы, тонкий нос и удивительные глаза, раскосые, как у всех назаров. Черные при жизни, теперь они были закрыты… Что ж, лучше сохранить в памяти смеющийся взгляд, чем остекленевшие зрачки.

Мальчик зарыдал пуще прежнего. Отец, точно очнувшись от забытья, посмотрел на сына со щемящей сердце нежностью. Тот был мал ростом и худ настолько, что сквозь тонкую сорочку торчали острые лопатки. Темные жесткие волосы закрывали шею, падали на глаза – пора было стричь, но кто станет беспокоиться об этом в такое время?

Тронув сына за худенькое плечо, отец сказал:

– Пойдем на улицу.

Мальчик дернулся, сбрасывая родительскую руку.

– Тут душно, – настаивал отец, взлохмачивая сыну непослушные вихры на затылке.

Упрямо мотнув головой, мальчик освободился от заботливой руки, продолжая всхлипывать в одеяло.

– Сантар! – укоризненно промолвил отец.

Мальчик метнул на него злобный взгляд. Он походил на мать хрупким телосложением, но южная кровь тоже давала о себе знать – зачернила брови, округлила глаза. Прежде отец гордился этим, но сейчас вдруг пожалел.

Сантара пришлось уводить силой. Снаружи послышались голоса – мальчик, устыдившись своих слез, тщательно вытер щеки, прежде чем выйти на улицу.

– Давай отведу тебя к Чэн-Ку, – предложил отец.

– Не надо! Сам дойду, – буркнул Сантар.

– Я провожу…

– У тебя еще много дел! – выпалил Сантар и сорвался прочь, в темноту.

Отец проводил его взглядом и вернулся в лазарет: тела умерших вместе с простынями полагалось незамедлительно сжигать.

***

Сантар бежал, пока от боли не закололо в боку. Продолжая идти, он вытащил из-за пазухи длинный грубый шнурок, с непривычки натерший шею. На шнурке висел крупный горный хрусталь неправильной формы. Мама так любит его…

Любила.

Сантар опять бросился бежать – мимо темных опустевших домов, мимо склада с провизией и сеновала… Он задыхался, но продолжал бежать вперед, пока не добрался до леса на окраине Убежища. Здесь стояли две сосны, сросшиеся стволами. Сантар лег на живот и, ловко извиваясь, пролез между крепких корней в узкую щель – глубокую нору, известную всем детям Убежища. Столько счастливых воспоминаний было связано у Сантара с этим местом! Ему казалось, что здесь можно спрятаться от страшных костров, грязных одеял и мерзкого сладкого запаха, витающего над ними… Сантар свернулся калачиком и закрыл глаза, отчаянно пытаясь забыться.

Вдруг его чуткий слух уловил среди привычных звуков посторонний шум. Кто-то крался в ночи, держась в тени пустых домов и неумело пытаясь скрадывать шаг. Но Сантара, приученного к охоте в диком лесу, не так просто было обмануть. Он осторожно выглянул из-за переплетенных сосновых корней, пытаясь понять, враг ли это и насколько он опасен.

В тени домов вырисовывалась приземистая фигура. Сантар подобрался, но тут незнакомец, споткнувшись и ойкнув, ступил на освещенные луной участок.

– Санта-ар! Ты где? – раздался жалобный голос.

Мальчик с досадой поморщился. Надо же было испугаться, и кого?.. Соседской девчонки!

– Чего тебе? – недовольно зашипел он.

Маленькая девочка, ниже Сантара на целую голову и младше на три года, пролезла сквозь корни; в норе сразу стало тесно.

– Чего тебе? – повторил Сантар.

У девочки задрожали губы. Мысленно дав себе подзатыльник, мальчик умерил тон:

– Ночь на дворе! Почему ты здесь?

– Я видела, как ты бежал, – шмыгнула носом девочка.

«Вот отчаянная, – подумал Сантар. – Не побоялась сбежать из дома!». Впрочем, отваги ей и в самом деле было не занимать. Малышку звали Райхана, и, несмотря на юный возраст, она всегда доставляла уйму хлопот окружающим.

– А где Кит и Жен? – спросила девочка.

Сантар вспомнил вечно смеющегося семилетнего Кита и тринадцатилетнюю назарку Жен с длинными, аж до колен, волосами.

– Кит отошел к духам прошлой ночью, Жен – сегодня утром, – не стал обманывать он.

– А теперь… мы? – спросила Райхана; голос ее прозвучал неестественно высоко.

Она порывисто привстала и расцарапала локоть о торчащий корень. Сантар потянул носом – в пещерке было темно, но соленый запах крови резанул ноздри.

– Дай перевяжу, – вздохнул он, отрывая край своей сорочки.

Райхана завозилась, подползая ближе.

– Там новые костры… Твоя мама умерла, да?

Сантар сжал зубы так, что у него свело челюсть, а Райхана спокойно протянула руку для перевязки:

– Тебе повезло… Меня к маме попрощаться не пустили. И к папе тоже.

«Даже не плачет» – отметил Сантар. Райхана рыдала, лишь когда хотела привлечь к себе внимание.

– Я рада, что им больше не больно, – с пугающим равнодушием добавила девочка.

– Зато твой дядя жив! – напомнил Сантар.

– При чем тут дядя? – неожиданно разозлилась Райхана, вырывая руку.

Сантару стало ее жаль. В конце концов, у него остался отец, а вот Райхана потеряла сначала двух старших братьев, потом отца, а последней – мать…

Словно угадывая его мысли, Райхана всхлипнула, глухо, по-настоящему. Сантар погладил ее по голове.

– Мы никогда не умрем, – твердо сказал он.

– Ни ты, ни я, ни твой папа, – подхватила Райхана. – Мы будем жить вечно! Только давай уйдем отсюда?

– Куда же мы пойдем? – грустно улыбнулся Сантар.

– В Большой город? – подумав, Райхана предложила единственный из известных ей городов.

– Нет! – выпалил Сантар. – Там живут маги, которые называются жрецами. Все беды из-за них! Это они убили мою маму, и твоих родителей тоже… Вот увидишь, когда я вырасту, отомщу им!

Никогда прежде Райхана не слышала такой ненависти в голосе Сантара.

– Зачем они так с нами? – прошептала она.

– Им хочется, чтобы мы боялись, – Сантар брезгливо поморщился. – Магия – самое мерзкое, что есть на свете. Маг щелкает пальцами – и полгорода умирает! Им нравится причинять другим боль.

Райханы испуганно сжала его руку.

– Они найдут нас?

– Не волнуйся, – с непонятной для себя уверенностью ответил Сантар. – Маги не знают, что мы остались живы.

– Значит, они про нас забудут? – обрадовалась Райхана.

– Только я не забуду, – прошептал Сантар.

Райхана наклонила голову, глянув на него исподлобья.

– Но ты же не бросишь меня одну? – спросила она настороженно.

– Не брошу, – улыбнулся Сантар и потрепал ее по лохматой макушке.

В темноте блеснули счастливые глаза Райханы.

Они еще долго сидели рядом, растирали друг другу озябшие ладошки и мечтали, что спасут Убежище, отомстят подлым магам, а затем отправятся в путь – куда угодно, только бы подальше от дикого леса и магов. Райхана уснула первой, вслед за ней уснул и Сантар. Это было к лучшему: они видели счастливые сны вместо костров, возносивших духи мертвых к праотцам.

Глава 1

– Она опасна, наставник. Мы должны немедленно избавиться от этой мерз…

– Следи за языком, жрец!

Не смея поднять глаза, старший жрец Урус сказал тихо:

– Неужели вы забыли Устав? Стихийная магия была предана забвению тысячу лет назад!

Бледные щеки Арамила налились багрянцем. Его рука порывисто взметнулась вверх…

– Поручи ее мне! – раздался хриплый голос.

Со скамеечки у стены поднялся дряхлый старик – старший жрец Нармаил, один из храмовых старожил.

– Вы пожалеете, что не отослали девчонку, – злобно процедил Урус и в тот же миг рухнул на пол – виски сдавило, из носа потекла кровавая жижица.

Двери распахнулись настежь – приглашение выйти вон. Жрец с трудом поднялся на ноги и, размазывая кровь ладонью по лицу, попятился к выходу.

Наставник расслабил скрюченные пальцы и откинулся на спинку кресла.

– Где твое хладнокровие? – попенял Нармаил.

– Плохо выспался, – отмахнулся Арамил и потянулся за кувшином вина. – Ты тоже выглядишь уставшим… Уверен, что справишься с такой ученицей?

– На тебя же сил хватило, мой нерадивый ученик, – фыркнул старик. – Наши глупцы пытаются учить Сайарадил так же, как прочих. Это не сработает. Воде нужны слезы и восторг, но наследница Валлардов – на удивление сдержанный ребенок.

– Хочешь заставить ее плакать и смеяться?

– Этого хочешь и ты, мой расчетливый ученик.

Наставник вздохнул.

– Я возлагаю на нее большие надежды, – не стал отпираться он. – Дети с даром стихийной магии не рождались сотни лет. Такой шанс нельзя упускать! Сайарадил обещает стать сильнейшим магом Обозримых земель – и тот, кто будет рядом, сможет этими землями править… Ты знаешь, вокруг меня одни враги. Только тебе я могу довериться, учитель, – Арамил посмотрел на старого жреца в упор.

– Я помогу тебе, но не ради твоей гордости, – строго сказал Нармаил, – а потому, что верю – ты лучше других подходишь на роль первого среди равных.

Наставник благодарно кивнул. Вино согревало, веки налились сонной тяжестью.

– Сайарадил Вэй – не просто маг с даром Воды, – осторожно начал Нармаил. – Она – потомок одного из Великих… Стихийная магия не пробуждалась так давно, что мы больше не испытываем перед ней страха – а надо бы.

Наставник закатил глаза:

– Ты тоже боишься, что реки выйдут из берегов?

– Я боюсь, что реки уничтожат города… Ты не хуже меня знаешь, чем закончилось последнее пробуждение стихии.

Арамил искоса глянул на учителя: тот был совершенно серьезен.

– Что ж, – вздохнул наставник, – если старые страхи станут реальностью, мы поступим так, как делали наши предки много веков назад.

Глаза Нармаила полыхнули огнем:

– Темницы? Значит, они все еще существуют? – но Арамил уже отвернулся, давая понять, что продолжать не собирается.

Старый жрец пожевал губами и сказал как бы про между прочим:

– Урус наверняка побежал к Аргусу.

– Пускай, – отмахнулся наставник.

– А тот помчится к Верховному…

Несколько мгновений Арамил сидел без движения, затем выругался и второпях и комнаты. Довольно посмеиваясь, старый жрец налил себе вина: наконец-то в вялой жизни Храма намечалось некое оживление.

***

Ставни поскрипывали на сквозняке: окно было открыто по настоянию целителей. На лежанке посреди просторной комнаты восседал старик с длинными редкими волосами, тронутыми желтоватой сединой. Старик был аскетично худ; его лицо рельефно обтягивала желтая, в тон волосам кожа. Округлые карие глаза светились умом, а складки в уголках опущенных губ выдавали жесткость. Старик выглядел крепким, но видимость была обманчива: вот уже год целители настоятельно советовали ему удалиться на покой, но он не мог себе этого позволить.

Должность Верховного жреца Эндроса была пожизненной.

Суетившиеся вокруг послушники помогали ему облачаться. Повседневные или праздничные, одежды Верховного были одинаковы для любого дня и случая: черная роба с рукавами до колен, закрытые сандалии из черной кожи, черный плащ и золотая маска с узкими прорезями для глаз – единственная драгоценность, позволенная Верховному жрецу.

Впрочем, носить маску в верхних покоях было необязательно. Верховный устало растер переносицу, слушая торопливую речь наставника Аргуса.

– …мы должны отослать ее!

– Должны? – повторил Верховный задумчиво.

Аргус осекся.

– Я хотел сказать, нам стоит… следует прислушаться к вековой мудрости!

– Или выбрать собственный путь.

– Вы предлагаете ее оставить? – не поверил своим ушам Аргус.

Верховный устало вздохнул.

– Дети вырастают такими, как их воспитают.

– Но если кровь окажется сильнее?..

– К вам наставник Арамил, – доложил послушник.

Аргус клацнул зубами. Верховный пригласительно махнул рукой.

Арамил вошел, сделал церемониальный поклон лбом в пол и, не глядя на Аргуса, опустился на скамеечку возле лежанки Верховного. Сидевший поодаль северянин побагровел от подобной вольности, но прикусил язык. Верховный подавил усмешку, наблюдая за этим безмолвным боем.

– Мы как раз обсуждаем новую ученицу, – сказал он.

– Сайарадил? – улыбнулся Арамил. – Прекрасный ребенок!

– Аргус утверждает, что нам следует поступить по завету Дайвон-Ши.

– Вот как? – Арамил удивленно вскинул брови. – А что насчет ее семьи? Вряд ли сенатор будет бездействовать, если его наследница вдруг исчезнет!

– А если исчезнет Эндрос? – подал голос Аргус.

Арамил рассмеялся.

– Верховный, я провел с Сайарадил больше времени, чем мой брат, и, уверяю, более смиренного ребенка мне еще не доводилось видеть! Она не опасней наших послушников, – кивнул он на одного из замерших у стены юношей.

– Разве ты забыл, – процедил Аргус, – почему стихийная магия была предана забвению?

– Я помню не хуже тебя! – оборвал его Арамил и обернулся в Верховному. – Возможно, Сайарадил последний маг с своем роде. Представьте только, какие возможности она откроет перед нами! Не слушайте трусов…

– Кого ты назвал трусом?! – взревел северянин.

– Кажется, тебе пора, – остановил ее жестом Верховный.

Аргус грозно всхрапнул, но сдержался; смерив Арамила презрительным взглядом свысока, он поклонился и покинул верхние покои.

– В чем-то он прав, – вздохнул Верховный, выводя пальцем узоры по своей робе. – Стихийная магия всегда несла разрушение.

Арамил улыбнулся про себя. Это была обычная тактика Верховного: менять свое мнение в зависимости от собеседника.

– Даже если так, то темницы монастыря Вальд всегда готовы принять непокорного мага… Но для начала все же стоит попытаться привлечь эту силу на свою сторону, – сказал он вслух.

– Возможно, ты прав. Попытайтесь… Жду доклада об успехах, – Верховный откинулся на лежанке, прикрывая глаза.

Сочтя, что аудиенция окончена, Арамил поклонился и направился к выходу.

– И вот еще что, – голос настиг его в дверях. – Если вы не справитесь – если у меня возникнет хоть малейшее сомнение в ее преданности Храму! – девчонка отправится туда, куда должна. Мы исполним волю Дайвон-Ши по всей строгости, невзирая на эмоции. Так что… не привязывайся к ней.

Арамилу не оставалось ничего, кроме как кивнуть.

– Тебе не хватает жесткости, – продолжал между тем Верховный; голос его становился все холоднее. – Взять хотя бы твою любимую ученицу… Как там ее?

– Дайна, Верховный.

– Дайна… Сколько ей лет?

– Двадцать, – понимая, к чему клонит старик, Арамил изо всех сил старался оставаться спокойным. – Необыкновенно одаренный адепт! Уверен, однажды она станет сильнее меня.

– Бойся тех, кто однажды станет сильнее! – строго одернул Верховный. – А еще больше – тех, кто проник в твое сердце.

Холод сковал грудь Арамила.

– Она всего лишь невинное дитя!

– Невинная – да, но отнюдь не дитя, – усмехнулся Верховный. – Я не хочу, чтобы такие мелочи отвлекали тебя, ведь ты – тот, кого я хочу видеть на своем месте после того, как покину этот мир.

Прежде Арамил отдал бы все, чтобы услышать такое – но только не сейчас.

– Я оправдаю ваше доверие, Верховный, – сказал он осторожно.

– Не сомневаюсь, – хмыкнул старик. – А для начала… оправь Дайну в монастырь Вальд.

– Что? – хладнокровие подвело Арамила и он отшатнулся, ударившись спиной о дверь. – Послать ее туда все равно, что обречь на смерть!

– Ты только что был готов отправить туда Сайарадил.

– Дайна не заслужила подобной участи! – не сдавался Арамил.

– А Сайарадил разве заслужила? – вскинул брови Верховный.

– Нет… Но это другое, – отчаянно пытался подобрать слова наставник. – Вальд – это тюрьма!

– Вальд – это монастырь, – одернул его Верховный. – Со своими порядками, порой весьма жесткими, но все же… И если Сайарадил все же попадет туда – а я в этом практически не сомневаюсь! – монахам придется с ней нелегко. Не всякий может усмирить разбушевавшуюся стихию, но одаренный маг-телепат прекрасно для этого подходит. Дайна исполнит свой долг перед Храмом. Кроме нее отбери еще нескольких… троих. Лучших! Пусть отправляются завтра… Пилий! – бросил Верховный через плечо.

Из полумрака показалась фигура главы храмовой стражи. Это был мужчина средних лет, высокий, крепко сбитый и бритый на лысо; его череп причудливой квадратной формы блеснул в отсветах заходящего солнца.

– Тех учеников, которых отберет наставник, ты лично сопроводишь в Вальд, – приказал Верховный; стражник поклонился.

– Дайна не завершила обучение! – выдал последний аргумент Арамил.

– Отныне ее учителями будут монахи. Уж они-то умеют обучать, – голос Верховного стал еще жестче.

– Вы уверены, что такие меры необходимы? – спросил Пилий, когда побелевший наставник скрылся за дверью.

– Мне нужен Арамил, – вздохнул Верховный. – Он один достоин стать моим приемником, но люди для него пока важнее служения Храму. Он любит своих учеников – одну из них даже больше, чем следует тому, кто принес обет безбрачия… Но хуже всего его жажда власти. Я боюсь, вместо того, что обратить силу стихийного мага на пользу Храма, он решит присвоить ее себе. Теперь же, когда Сайарадил стала причина его расставания с Дайной, Арамил проникнется к ней неприязнью, – глаза Верховного полыхнули лихорадочным блеском. – Я все же сделаю из него прекрасного приемника!

Пилий благоразумно промолчал. Верховный был одаренным магом, но так и не стал всеведцем человеческих сердец – в противном случае он бы знал, что в этот день в сердце наставника Арамила действительно зародилась неприязнь, но вовсе не к Сайарадил Вэй.

На рассвете Эндрос покинула повозка под цветами Первохрама в сопровождении отряда стражи. При досмотре на выезде привратники увидели внутри троих детей и одну девушку в одежде адепта Храмовой школы.

Глава 2

Комната утопала в темноте. Огонек тлел лишь в одной из тренировочных ламп. Скудный свет выхватывал из полумрака двоих: сидящую на циновке ученицу с печальным лицом и нависшего над ней старшего жреца Нармаила.

– Сайарадил, – говорил он с досадой, растирая морщинистый лоб костяшками пальцев, – кого мы называем Великими предками?

– Великие предки, – отвечала Сая, сверля взглядом горевший в чаше огонь, – это первые жрецы, жившие 987 лет назад…

– Это возраст Саркофага, – поморщился учитель.

– Дата рождения Великих неизвестна, – заметила Сая; чуткий слух различил бы в ее ровном голосе раздражение.

Нармаил молчал.

– Великие предки – первые жрецы, почившие и захороненные в Саркофаге 987 лет назад, – подумав, выдала Сая.

Учитель хмыкнул и кивнул, чтобы та продолжала дальше.

– Первожрецы были величайшими стихийными магами в истории: Мехред из народа кмехов, маг Огня; Лейв из народа моах, маг Земли; Вей-Рэн из народа назаров, маг Воздуха; и Ксайгал, ванд, маг Воды…

Сая замолчала, искоса глянув на учителя; тот молчал, и девочка вздохнула. Минуло жаркое лето, наступила осень – полгода прошло с тех пор, как Сайарадил приняли в Храмовую школу. Учителя считали ее потомком Ксайгала потому, что она наполовину вандка, и еще из-за отметин от ожогов. Раны давно зажили, превратившись в тонкие шрамы, но вопросы так и остались без ответов. Что это – метки? Кем был человек из ее снов? И самое главное… Неужели она умеет управлять водой?!

Жрецы были уверены, что потомок Ксайгала способен на это. Сайарадил же не была уверена, что она – тот самый потомок.

– Продолжай! – прикрикнул на нее Нармаил. – Что сделали Великие предки для всех нас?

– Заключили союз, собрали многочисленное войско и остановили враждующие народы, положив начало эпохе Объединения.

– Дальше! – торопил учитель.

– К ним примкнуло немало последователей. Вместо культов разобщенных богов Великие предки основали культ Всеобщего Первоначала, за что их и называют первожрецами. Этот культ практикуется в Эндросе по сей день, – продолжила Сая. – Изображения богов были запрещены. Великие предки не стали сносить старых идолов, а лишь велели стесать им лица; с тех пор статуи без лица являются воплощением Всеобщего Первоначала, а служители культа носят маски, чтобы приблизится к этому идеалу… Это и было крахом правления первожрецов. Началась новая война, в ходе которой Великие предки были убиты восставшими, – наставник кашлянул, и Сая быстро поправилась: – идолопоклонниками и сброшены в воды реки Лиук… Учитель, но как им удалось одолеть могущественных магов?

Лицо Нармаила пошло красными пятнами, и Сая потупила взгляд.

– Итак, стихии, – переведя дух, продолжил учитель. – Это ли не самое главное в магии? – спросил он риторически, но Сая не преминула дать ответ:

– Я думаю, главное – научиться с ними работать.

Учитель бросил на нее скептический взгляд.

– Неудивительно, Сайарадил, что у тебя пока не получается овладеть этой премудростью: в тебе силен дух противоречия!

Девочка сникла и уставилась на фитиль, ровно горевший в масляной лампе. Робкий огонек полагалось превратить в собственную энергию, но Сае пока удавалось лишь опалить кончики волос.

– По теории ты первая… Но практика! – горячился учитель, потрясая руками. – Может, твое место все-таки не в этих стенах?

Сая поникла. Последние полгода она задавалась этим вопросом каждый день.

***

В Храмовой школе была простая иерархия учеников. Первые пять лет следовало изучение навыков младшей ступени, после – пять лет старшей. Если по прошествии десяти лет жрецы не видели результата, нерадивого ученика навсегда отлучали от магии. Такие недоучки становились заурядными знахарями, перебивающимися случайным заработком: никто не хотел идти за помощью к магу, у которого не было разрешения на практику. Многие из них вынуждены были оставаться при Храме, посвятив себя послушанию. Те же, кто отвечал строгим требованиям, становились адептами – учениками высшей ступени. Адептов готовили к посвящению в маги год, два, но не более пяти лет. Если в течение пяти лет адепт не справлялся с итоговым испытанием, он обязан был посвятить себя монашеской жизни – открыв ученику тайные знания Храмовой школы, жрецы уже не могли отпустить его в мир. Неудивительно, что адепты день и ночь сидели над книгами, ночевали в тренировочном зале и терпеливо сносили любые наказания ради того, чтобы пройти последнее из испытаний. Получив вожделенное посвящение, новоиспеченный маг должен был пяти лет отслужить младшим жрецом, после чего ему предоставлялся выбор: остаться служителем Первохрама или стать вольным магом, имеющим официальное разрешение на практическую магию.

Учеников в Храмовой школе всегда было немного: жрецы отбирали себе лучших, прочие же, наименее одаренные, шли в подмастерья к местным провинциальным магам. В год поступления Сайарадил в школе насчитывалось тридцать семь учеников, не считая семи адептов. Ученики младшей ступени обучались вместе и год за годом проходили простейшие магические практики, оттачивая мастерство; называлось это общими знаниями. Кроме общих знаний им преподавались элементарные науки. Большинство из поступавших говорило на эндарии, официальном языке равнин; некоторые владели лишь его северными и южными диалектами, изрядно коверкавшими слова. Львиная доля сил уходила на то, чтобы преподать им чтение, письмо и счет. Немало времени уделялось истории; многие из первогодок по прибытию в Храм не могли правильно перечислить даже двенадцать родов-основателей Эндроса: Кассии, Валларды, Мирхольды, Тальмары, Терроксы, Форлары, Сирцианы, Вердилии и еще четверо ныне прекративших существование – Атольды и Гриниальды, изничтожившие себя на поле брани, Ринигарды, пытавшиеся обыграть Кассиев в борьбе за верховную власть и проигравшие, и Ирильмельды, чередой глупых межродовых браков ассимилировавшиеся с прочими родами.

К каждому из учеников старшей ступени был приставлен учитель; помимо сложных магических практик старшие ученики изучали философию, астрономию, ораторское искусство и три первоязыка: унг, язык древних северян-моах; кмехский язык, на котором когда-то говорило все южное побережье, а ныне распавшийся на множество разрозненных языков; вальдорн – язык вандов, официальным указом Сената преданный забвению, но свято чтимый жрецами. Храмовая магия по крупицам собиралась из мастерства четырех народов, множество величайших трактатов было написано именно на этих языках. Не изучали в Храме лишь назарский язык нардан – его предали забвению и Сенат, и жрецы.

Адептов обучали сами наставники, и лишь предки знали, что они им преподавали.

Общие знания разношерстной младшей ступени сразу показывали, кто чего стоит. Новички усердно пытались сплети оберег из ивового прутика или начертить охранный знак; лучшие ученики рисовали защитные круги или читали с завязанными глазами; те же, на кого жрецы уже махнули рукой, отчаянно пытались погрузить соседа в сон или хотя бы не уснуть самому. Жрецы зорко следили за успехами своих подопечных, пытаясь выявить у них доминирующий дар. Это было сутью младшей ступени – определить вектор развития ученика. Большинство одаренных имело несколько смежных способностей, и чем больше было их количество, тем хуже выходило качество. Случалось, что рождались дети с единственным «чистым» даром; самыми ценными среди них считалось пять высших навыков: чтение мыслей, полет, исцеление, прорицание и перемещение. Целители, рождавшиеся так редко, пользовались особым почетом среди всех народов Обозримых земель. Летать могли многие из назарских магов, так же как маги-ванды были склонны к прорицанию. Телепаты появлялись во всех народах, но редко; последним «чистым» телепатом среди воспитанников Храма был наставник Арамил. Перемещать предметы умел понемногу каждый маг; впрочем, сдвинуть что-либо тяжелее собственного веса мог далеко не каждый. В древних летописях говорилось, что некоторые из магов моах настолько преуспевали в этом навыке, что им удавалось за миг перемещать собственное тело на невероятные расстояния. Ничего подобного в современной магии не случалось; многие из жрецов относились к подобным записям скептически.

Байки о «чистых» будоражили умы юных магов; по школе гулял слух, что один из нынешних адептов обладает настоящим даром исцеления… Но ученики высшей ступени жили в отдельном корпусе, поэтому слухи так и оставались слухами.

Будни Храмовой школы текли однообразно. Первогодки, наловчившись делать амулеты удачи, мнили себя великими магами и лезли в драки, едва учителя отворачивались; старшие ученики, из которых жрецы уже выбили всю дурь, трудились не разгибая спин, потому что хотели стать адептами; адепты не тратили время даже на сон, мечтая пройти посвящение. Одна лишь Сайарадил Вэй не могла найти себе места.

Ее больше не мучали сны, но теперь она мечтала вернуться в те времена. Постепенно Сайарадил утвердилась в мысли, что ночные кошмары были вовсе не проклятием, а даром, спасавшим ее от того, что все эти годы пряталось где-то внутри. Страх, который она переживала по ночам, помогал ей сдерживать эмоции – теперь же с каждым днем это давалось ей труднее: любые мелочи, будь то громкие голоса или случайный луч солнца, пробившийся в щель между ставен, раздражали ее. Сдержанность подводила – Сая срывалась, и когда это случалось, происходили странные вещи. Вазы с цветами трескались из-за того, что вода в них замерзала. Настои, приготовленные для ритуальных омовений, протухали. Когда зацвел целебный источник, Сайарадил вызвали на Совет, и если бы не наставник Арамил, кто знает, вернулась ли бы она обратно!

Учителя спрашивали, как она это делает; Сая не знала, что ответить, и злилась еще больше.

Она правильно сплетала амулеты, но те не работали. В воде ей виделось только собственное отражение, а от пламени, которое полагалось созерцать часами, слезились глаза. Глядя на огонь, Сая честно пыталась отыскать «внутренний источник энергии», о котором толковали жрецы, но чувствовала только боль в затекших ногах. Прочие первогодки уже на третьем занятии уверенно подносили ладони к огню, чуть ли не касаясь его пальцами. У Сайарадил после пары таких попыток были до волдырей обожжены обе руки. А между тем более удачливые ученики, освоив простейшую, как говорили жрецы, технику созерцания энергии, переходили к более сложным занятиям – технике поглощения энергии, буквально – к поглощению огня. Сайарадил вновь приходилось часами созерцать горящий в лампе фитиль. Жрецы расхаживали взад-вперед и бубнили, что маг, достигнув состояния полного покоя, способен призвать внешнюю энергию в себя, соединив ее со своей внутренней энергией и обратив тем самым энергию внешнюю во внутреннюю… Пока Сая тщетно пыталась понять, что именно нужно призвать, а что – обратить, ее соседи, достигнув неведомого «покоя», в буквальном смысле поглощали огонь – через ладони, зрачки глаз, а некоторое даже через рот.

Жрецы учили обращаться к любой природной стихии, черпать энергию и в дожде, и в ветре, и в яркой молнии. «Наши силы идут от природы, – объясняли они. – Каждый маг должен уметь преобразовывать силы стихий в собственную энергию, потому что управлять самой стихией мы не в состоянии» – при этом жрецы глядели на Сайарадил так, словно она обманула их сокровенные надежды.

Безмолвные упреки и чужие успехи заставляли Саю ощущать себя ничтожеством. Учителя твердили, что маг должен быть уверен в своем предназначении – Сайарадил же сама себе казалась самозванкой. Жрецы морщились, кричали и в качестве наказания оставляли ее впроголодь – Сая лишь усилием воли опускала гордую голову, изображая раскаяние. Ей не хотелось своей непокорностью бросать тень на имя отца.

Так продолжалось, пока за Сайарадил не взялся учитель Нармаил.

Это была худшая неделя в ее жизнь. Перепутав по рассеянности подвальные уровни, вместо женской купальни Сайарадил зашла в мужскую, где от ее смущенного вскрика разом вскипела вся вода. Пока пострадавшим залечивали ожоги, Сая пыталась объяснить учителям, что ее просто бросило в жар от смущения.

На этом злоключения не закончились. Через несколько дней, когда Сая тщетно пыталась поглотить огонь, учитель Урус съехидничал, что ей для вдохновения следует посетить мужскую ванную. От возмущения Сайарадил вздрогнула и перевернула чашу с горящим маслом прямо под ноги Уруса. Вспыхнувшего жреца сразу же потушили, но в то, что Сая сделала это не специально, никто не поверил.

Именно тогда она впервые увидела жреца Нармаила. Он стоял в дверях – сгорбленный старик со всклоченными бровями и черными с проседью волосами. Сая понимала: он тоже не верит в несчастный случай, но – что странно – его это забавляет.

Когда на следующий день он пришел в класс и объявил, что берет их под свою опеку, Сайарадил решила, что Небо наконец-то вняло ее мольбам.

Как же она ошибалась!

Старик Нармаил оказался хитрее прямолинейного Уруса, которому Сая была, по крайней мере, глубоко безразлична. Нармаил же, напротив, ехидно комментировал каждое ее действие. Поначалу все сидели молча, но вскоре самые смелые начали хихикать над его придирками. За что бы Сая ни бралась, учитель тут же высмеивал ее неудачи, из-за чего девочка теряла остатки веры в себя.

По приказу Нармаила Сайарадил переселили в общую комнату, где та убедилась, что рабы из ее поместья живут лучше: в длинной комнате с запертыми наглухо окнами жили семь учениц младшей группы в возрасте от пяти до тринадцати лет. Шелест голосов, смешки за спиной, разговоры, обрывающиеся, стоило Сае войти – эту комнату она возненавидела всем сердцем, предпочитая засыпать в библиотеке, чем на отведенной ей у двери кровати.

«У тебя будет новая семья» – так ей сказали, но никто не обещал, что эта семья будет любящей. Новообретенные собратья сторонились Сайарадил. Большинство из них были детьми простолюдинов; как могли они полюбить ту, на кого им прежде запрещалось смотреть? В этом семействе «равных» Сая продолжала быть госпожой по крови, а прочие – детьми черни. Особенно это бросалось в глаза во время общих трапез, на которых тщетные потуги вчерашних крестьян вести себя по-господски выглядели особенно жалко.

Навязанное равенство стало причиной трагедии, круто изменившей жизнь Сайарадил.

Каждый день учитель Нармаил являлся с докладом в верхние покои, и всякий раз Арамил выражал беспокойство по поводу избранного им метода, но старик лишь усмехался. Так было и в тот день.

– Ты хочешь, чтобы она окончательно потеряла веру в себя? – не сдерживаясь, кричал наставник.

Старик налил себе вина и ласково посмотрел на разгневанного Арамила.

– Сайарадил зависима от мнения окружающих. Чтобы обрести силу, ей нужно потерять самое ценное – уважение к себе.

Арамилу не понравился ответ. На примере наставника Аргуса он знал, как бывшие простолюдины относятся к благородным по крови. Надо бы проверить, что за мысли бродят в детских головах…

– Надеюсь, никто не пострадает, – пробормотал он.

– Разве не ты привык добивается своего любой ценой? – усмехнулся Нармаил.

Наставник решил не вступать в перепалку. Они обсуждали последнее заседание Сената, как вдруг в дверь без доклада ввалился послушник с воплем, что младшие ученики затеяли драку со смертоубийством.

Арамил побледнел и бросился было бежать, но замер, обернувшись на хлюпающие звуки за спиной: старый жрец расхохотался так, что алое, словно кровь, вино, расплескалось по его груди.

***

Месяцем ранее Сенат, обеспокоенный распространением эпидемии на юг, ввел чрезвычайное положение в шести северных провинциях. Крупные порты опустели, на путевых трактах спешно возводились дополнительные заставы. Этих мер оказалось недостаточно. По данным въездных деклараций, за последние полгода в Эндрос прибыло около двадцати тысяч северян; вернулась назад всего пять сотен. Стоило слуху об этом разлететься, как в Старом городе началась паника. Под давлением родовой знати Сенат пошел на крайние меры: была организованна масштабная зачистка Окраинных кварталов, где проживала треть миллионного города. Карантинные патрули больше походили на военные отряды, а санитарные меры – на пытки. При малейшем подозрении на болезнь несчастный подлежал уничтожению и немедленному сжиганию. Окраины наполнила вонь горящей плоти.

Сайарадил не знала об этом, а узнай – не поверила бы в подобную жестокость. Она смотрела на мир глазами наивного ребенка, проведшего всю жизнь за стенами, и свято верила в законы, о которых столько слышала от отца. Но были в стенах Храма и те, для которого окраина Эндроса была родным домом.

После обеда ученики младшей ступени по обыкновению собрались в одной из свободных комнат на жилом этаже. Им предстояло выполнить письменные задания и попрактиковаться в том, что жрецы называли «высечением» – концентрация небольшого сгустка энергии, который через несколько лет практики должен был стать полноценным энергетическим зарядом. Нарочно оставив практику напоследок, Сайарадил склонилась над книгами, как вдруг на стол упали тени – ее обступили со всех сторон. Сая удивленно огляделась и привстала было, но ее толкнули с такой силой, что она упала на спину, ударившись затылком об угол стоявшей позади лавки. Голова взорвалась болью, в ушах зазвенело. Над ней склонился юноша четырнадцати лет – ученик пятого года, лучший на младшей ступени. Он схватил Сайарадил за шиворот, рывком приподнял и ударил по лицу так, что ее отшвырнуло на стену.

Некоторые смеялись, некоторые говорили что-то о равенстве, повторяя за учителями. Сая видела, как двигаются губы, но не слышала слов – уши как будто оглушило. Из толпы вышел тот, кто ударил ее. На его ладони вспыхнула искра, постепенно растущая, набирающая силу. Сайарадил не верила своим глазам. Неужели он собирается…

– Рэг, это чересчур! – выкрикнули из толпы.

Парень стиснул зубы и выбросил руку вперед.

Первый заряд Сая отбила ладонью, но за ним тут же последовало еще несколько. Сайарадил сползла на пол; руки, которыми она пыталась закрыться, горели от ожогов. Пахнуло паленым волосом: светлая коса, перекинутая через плечо, прогорела до половины. Кто-то захохотал, видя, как Сая отчаянно пытается потушить дымящиеся волосы.

И тут произошло то, что навсегда изменило ее жизнь.

Гордая кровь не смогла вынести унижения. Боль исчезла. Лицо Сайарадил почернело от гнева, а обожженные ладони вдруг налились блаженным холодом, загудев от невиданной доселе энергии.

– Мы никогда не будем равны! – звенящим от ярости голосом прошипела Сая.

Она оперлась руками о пол, чтобы подняться, и обнаружила, что все вокруг залито водой. Пробираясь в щели между оконными ставнями и закрытыми дверьми, тонкие струйки стекались отовсюду, где их смог достать отчаянный призыв загнанного в ловушку мага. В целом мире не было ничего упоительней этой силы! Впервые в жизни Сая чувствовала, что может чем-то управлять. Желая лишь одного – оттолкнуть от себя насмехающуюся толпу, она что было силы хлестнула руками по воздуху, указывая воде путь. И та послушалась ее! Завиваясь узкими спиралями, вода со свистом обрушилась на тех, кто стоял ближе, разбивая им лица в кровь. Сая встала, не опуская рук; хотелось одного – наказать обидчиков, которые посмели унизить ее. Раз за разом она хлестала по воздуху руками, и струи воды – продолжение ее ладоней – подобно плеткам карали тех, кто совсем недавно думал, что сильнее ее.

В какой-то миг энергия, струящаяся внутри, ослабла. Сайарадил уронила руки, и плотные струи тотчас упали, разбившись о пол тысячами брызг. Что было дальше, девочка наблюдала как будто со стороны. Те, кто мог ходить, кинулись к выходу, налетев в дверях на опоздавших учителей. Сая закрыла глаза, чтобы не видеть их разгневанных лиц, и, кажется, впала в забытье, а когда открыла глаза, оказалась в больничном крыле, где лекари молча обрабатывали ее обожженные руки. Наставник Арамил был рядом, за его плечом маячил учитель Нармаил.

Сая ожидала расправы, но жрецы отчего-то даже не повышали голоса. Наставник нес успокаивающую околесицу; старик Нармаил молчал, но знакомое восхищение в его глазах вдруг натолкнуло Сайарадил на мысль. Стиснув зубы от боли, она приподнялась на локтях и недоверчиво спросила:

– Вы ждали этого?

Глаза Нармаила вспыхнули еще ярче, а на лице наставника появилось такое виноватое выражение, что Сая уверилась в своей правоте. Настроить всех против и выжидать, когда произойдет трагедия – разве это не подлость, которую так осуждают жрецы?

Или всего лишь разумность, которую жрецы воспевают.

– Как сильно они пострадали? – с замиранием сердца спросила Сая.

– Никто не умер, – успокоил учитель Нармаил с поразительной беспечность в голосе.

Если так, то почему ее туника забрызгана кровью?.. Никто не умер. Губы сами расплылись в ухмылке. Умерших нет. Целители позаботились об этом.

Сайарадил согнулась пополам и захохотала.

«Это шок» – понял наставник и беспомощно посмотрел на Нармаила, но тот лишь довольно улыбался. Поняв, что от старика помощи не дождаться, Арамил взял Саю за плечи, встряхнул ее:

– Ты же хотела услышать ответы? Я жду за дверью. Переоденься и захвати плащ, – и вышел, увлекая за собой учителя Нармаила.

Несколько минут Сая сидела, вперившись невидящим взглядом в сложенные стопкой чистые вещи. Она вдруг поняла, что боится получить ответы.

Глава 3

Наставник, казалось, старался избегать людей, выбирая самые темные боковые коридоры. Так, петляя, они наконец вышли к дальней лестнице, которая вела на крышу. Сая решила было, что они будут подниматься, но наставник накинул ей капюшон на голову, пояснил:

– В подвалах холодно, – и, сняв со стены факел, начал спускаться вниз.

Нижние уровни занимали таинственные этажи, теряющиеся во мраке. Через шесть пролетов лестница закончилась, уперевшись в высокую дверь. Наставник толкнул створку – та легко отворилась, но Сая была уверена: сделай это кто другой, дверь осталась бы заперта.

– Храмовый архив, – сказал Арамил, поднимая факел повыше.

Двери захлопнулись у них за спиной. Сайарадил плотнее запахнула плащ – холод здесь явно поддерживали с помощью магии – и огляделась. Ряды длинных, забитых книгами и свитками стеллажей уходили в темноту; справа возле двери стояли шкафы, заставленные запечатанными сосудами, слева располагались столы и скамейки; на столах громоздились толстенные фолианты.

– Каталоги, – пояснил, не оборачиваясь, наставник.

Они прошел мимо стеллажей и полок, мимо закрытых шкафов и бесчисленных сундуков – вперед, к дальней двери без ручек, засовов и петель. Казалось, кусок дерева просто вставлен в каменную стену; поверхность его была испещрена старым, стершимся узором, в мешанине линий которого смутно угадывалась слова, написанные на первоязыках.

– Земля, вода, огонь, – прочла Сая, щурясь в темноте, и кивнула на последний причудливый значок: – а тут, должно быть, воздух. Как на охранных столбах, которые ставили маги древности, призывая духов стихий!

– Духов не существует, – сказал наставник, обводя резьбу пальцем в нужном порядке.

– Тогда зачем они здесь? – спросила Сая; в голосе ее явственно слышалось любопытство юного ума.

– Это лишь символы, – строго ответил Арамил. – Не уподобляйся жителям дальних провинций, который продолжают ждать, когда у безликих истуканов вновь проступят лица! Жречество верит прежде всего в мага и его способности.

– Моя мама верит в Вайдер, богиню рек, озер и милосердия, – заупрямилась Сая.

– Но ведь она не маг, верно? – мягко заметил наставник. – Ей недоступно высшее понимание сил природы – в отличие от нас с тобой.

– Древние люди чтили Великое небо, как и мы, – не сдавалась Сая.

– Только они считали его божеством, а мы – частью Первоначала, – парировал наставник, скрывая усмешку; кажется, он начинал понимать, почему учителям было так тяжело с этой ученицей. – Небо, солнце, земля и вода – то, что составляет наш мир и дарует жизнь. Все это – Первоначало, природные абсолюты, у которых нет лица. Мы видим и можем ощутить каждое из них. А кто видел Вайдер?.. Тысячелетняя практика храма доказывает, что вера в неведомые божества ложна – в противном случае наш Храм давно сожгли бы оскорбленные боги!

– Зачем тогда жертвоприношения ради урожая?

Рука Арамила дрогнула, смазывая рисунок; он поморщился – нужно было начинать сначала.

– Показательное представление как дань людской слабости, – ответил он, повторяя узор. – Ты еще поймешь, что в мире взрослых много лжи… Но я расскажу тебе правду.

Наставник завершил узор и шагнул назад; в стене что-то щелкнуло, раздался скрип – и дверь медленно, словно нехотя, уплыла в сторону

Прежде чем войти, наставник со словами: «С огнем сюда нельзя» повесил факел на стену и, взяв Сайарадил за руку, шагнул вперед. Дверь сзади встала на место, погружая комнату в кромешную тьму.

– Не бойся, – сказал наставник.

– Я не боюсь, – ответила Сая, крепко вцепившись в его руку.

Казалось, прошла вечность, прежде чем в темноте один за другим вспыхнули огоньки. Теплый мягкий свет разгорался ярче; Сая поняла, что стоит посреди небольшой комнаты, заставленной по кругу стеллажами из светлого камня. От него-то и шел свет.

– Это закрытый архив. Вход сюда позволен только Верховному жрецу и двенадцати наставникам Храмовой школы, – сказал Арамил. – Скоро целители поймут, что ты ушла, и доложат об этом моим собратьям. Не будем терять время…

С одной из полок наставник снял внушительных размеров деревянный сундучок, на крышке которого был вырезан узкомордый имперский дракон; длинный хвост ящера служил хитроумной защелкой, с которой Арамил некоторое время повозился.

– Ты знаешь, кто такой Дайвон-Ши? – сказал он, поднимая крышку.

Внутри стопкой лежали тончайшие листки рисовой бумаги.

– Это первый из Верховных жрецов, – ответила Сая, разглядывая бумагу: сквозь тонкий слой проступал рисунок тушью с обратной стороны.

– Верно. Перед тобой его дневник. Дайвон-Ши прекрасно рисовал, – наставник аккуратно развернул один из листков. – Но куда важнее, что он был учеником самого Вей-Рэна, первожреца, владеющего стихией Воздуха.

На бумаге изящными линиями туши был выведен филигранный портрет – назар в пышных многослойных одеждах и необычайно высоком головном уборе, вытягивающем его круглое скуластое лицо.

– Дайвон-ши был знаком со всеми первожрецами, так что сомневаться в истинности портретов не приходится. Вот Мехред, первожрец-кмех, владеющий Огнем, – наставник развернул еще один листок, на котором был запечатлен южанин в длинном кафтане и шароварах, с тяжелым взглядом из-под косматых бровей и собранными на затылке волосами. – Лейв из народа моах, первожрец Земли, – большеглазый, коротко стриженный мужчина в перепоясанной длинной рубахе, меховой накидке, но босоногий. – И еще…

Наставник развернул последний рисунок. Желтоватая бумага и черная тушь не могли передать бледность, но эти округлые глаза, острый нос и кудри до плеч Сая узнала бы где угодно.

– Твой далекий предок, первожрец Воды из народа вандов, – представил ей наставник.

– Ксайгал, – прошептала Сайарадил, и на глазах против воли выступили слезы.

– Человек с бледным лицом… Я сразу понял, о ком ты, – голос наставника прозвучал неожиданно жестко. – Очевидцы всегда описывали Ксайгала как бледнолицего, белокожего или бесцветного. Забудь все, что тебя говорили о первожрецах! Правда слишком неприглядна, чтобы делать ее гласной. Тебя учили, что первожрецов убили идолопоклонники, но все было не так – на самом деле они уничтожили друг друга сами.

Сайарадил замерла, вглядываясь в нарисованные лица, и слушала удивительный, пугающий рассказ наставника.

– В эпоху до Объединения над равнинами никогда не было единой власти. Стоило одному народу одолеть другого, как тут же налетал еще один. Так и продолжалось бы, если бы однажды в своих странствиях маг из народа вандов не встретил мага из народа моах. Оба были юны, оба были стихийными магами. Они стали друзьями несмотря на вражду их народов. Вода всегда неплохо ладила с Землей… Знаешь, стихии привередливы. Они не смотрят на человека, но смотрят на то место, где он родился. Казалось бы, нет ничего лучше для жителей пустыни, чем умение управлять Водой! Но нет, на юге рождались в основном маги, владеющие Огнем… И, напротив, зачем вандам, чей край изобилует реками, маги, которые только и могут, что призывать Водой? Но там рождались именно такие маги. Северные леса изобилуют растительностью, а высокие горы – воздушными потоками. Что, если стихийная магия появляется не от нужды, а от избытка? Наверное, это останется тайной навсегда, потому что знания о стихиях утеряны… А все благодаря тем, кого мы почитаем как Великих предков! – наставник с сожалением, но без злости кивнул на портреты. – Итак, юные Ксайгал и Лейв скитались по Обозримым землям несколько лет. В своих странствиях они познакомились со многими, в том числе и с теми двумя, которые впоследствии вступили с ними в союз. Наверняка их похождения были увлекательны, но в дневнике Дайвон-ши об этом ни слова. Его записи начинаются с того, как четверо магов в возрасте около тридцати лет объединились, чтобы установить мир между своими народами. Число их сторонников росло с каждой победой; случалось, что войска сдавались, переходя на их сторону. Они не устраивали показательных казней, рушили кровавые жертвенники, свергали заплывших жиром шаманов и вождей, чем завоевали любовь простого народа. Читая хроники того времени, я не переставал удивляться легкости, с которой война давалась им, не имевшим никакого военного опыта. Это значит одно: первожрецы побеждали магией. Вместе эти четверо были сильны настолько, что равнины от лесов на севере и до пустынь на юге, от гор на востоке и до моря на западе – все покорилось им. Они установили власть над Обозримыми землями, набрали последователей, основали учение о Первоначалах… и погибли, не прожив и пяти лет после окончания войны. Что же произошло?

Сайарадил вгляделась в глаза на портретах: мягкие мазки кисти не смогли скрыть твердости взглядов давно почивших людей. За каждой из четырех пар глаз скрывался непоколебимый характер.