Ведьма для императора

Глава 50

Он наклонился ко мне. Потянулся к лифу. Я ухватилась за его руку. Подтянулась и коленом ударила между ног. Глаза охотника сузились. Щёки надулись. Мужчина взвыл и упал на колени. И всё равно ухватил меня за лодыжку, до боли впиваясь когтями. Повалившись, я пнула его второй ногой. И на четвереньках поползла так быстро. как только сумела.

Не сразу додумалась подняться на ноги, а когда вытянулась в полный рост, взвыла от боли в ноге. Теперь и гулкое постукивание в голове не особо заботило.

Убегала я быстро. Больше не играя. Не строя из себя бесстрашную. Я была собой, настоящей. Вот сейчас, когда звезда всë никак не хотела разгораться, когда время тянулось так долго, что больше уже некуда, я не сдерживала страха. Слёзы текли по щекам, а кончики пальцев покалывало. Губы тряслись. Меня колотило. Сердце безумно стучало в груди, отдаваясь в ушах. Потому-то я не заметила верёвку, натянутую, вероятно, во время беготни за оленем. Нога зацепилась. Я кубарем покатилась в овраг. Как же больно! Кто-то преградил путь. Схватил за плечо. Затормозил моё падение собой.

— Привет, — ласковый голос господина раздался над ухом. — Какая ты шустрая, Капелька.

Он растерянно оглядел меня. Потянулся рукой в перчатке ко лбу, погладил, обещая позже заняться каждой ссадиной. Извинился, верный своим принципам, и, не смущаясь, раздвинул полы моих верхних одежд. Задрал их и разорвал на груди нижнюю рубашку. Одарил меня доброй и ненесущей злости улыбкой. Приспустил вторую рубаху, которую наверняка заметил ещё тогда, когда повязывал ленту-маячок, и наткнулся на слабо затянутый корсетный лиф. Не торопясь, развязал верхние шнуры и потянул за алый, пропитавшейся водой и потом, лоскуток. Я замерла, даже перестала дышать. Однако господин не обратил или сделал вид, что не обратил внимания на мелкие огненные всполохи в воздухе вокруг меня.

Звезда озарила небо ярким алым свечением, давая понять, что игра окончена. Рука господина замерла, так и не развязав ленту. В его глазах мелькнуло удивление и восхищение.

— Поздравляю, Капелька, ты выиграла. Вставай, — Коэн помог мне подняться на ноги. — Идëм в лагерь.

Он поставил меня и, не оборачиваясь, двинулся прочь. Остановился, завидев появившегося из-за деревьев Того Данна. Общаясь, друзья зашагали вдвоём, но не я. Колени подкосились, и я упала, согнулась, коснувшись лбом земли, и разрыдалась.

О, если б это не было игрой, меня убили бы сразу?

Господин остановился. Спешно вернулся ко мне, подхватил на руки и сел, сжимая меня в тёплых объятиях.

— Тише. Тебя никто не обидит, — пообещал он, гладя меня по волосам и крепко держа на руках, словно ожидал попытки убежать. — Всë хорошо, Летта, не бойся.

— Я, пожалуй, пойду, — неуверенно то ли спросил, то ли предложил Данн.

Я не слышала, чтобы Коэн что-то отвечал, но вскоре мы остались вдвоём. Господин сидел на прохладной земле. Я — на его коленях. Я закрыла глаза и сжалась, в то же время прижимаясь к нему в поисках тепла. Мужская рука гладила мои волосы. Пальцы перебирали короткие прядки. Заплетали причудливые косички. Господин ткнулся носом в мою макушку. Прикрыл глаза. Мне слышался только лес. Шелестела листва. Хрустели ветки.

— Мы можем никуда не идти? — спросила я тихо.

— Вернёмся в лагерь, — господин мягко глядел в ответ.

Он хотел было поднять меня на ноги, но подхватив заметил рану на бедре. Лицо господина посуровело. Он затребовал заживляющую мазь и забранился. Мол, если так больно, надо было сразу говорить, а не бегать молчком, пока не упаду. Сетовал, что рана мной получена явно после оленя. Ругался, будто я специально бедро порезала. Зато, когда я зажмурилась и сжалась, он, нанося мазь на рану, заботливо подул на неё.

— Император исполнит любое моё желание?

— Уже что-то придумала? — улыбнулся господин.

Я закусила нижнюю губу и почему-то отвела взгляд. Вроде ничего такого в предложенном Того Данном не прозвучало, но озвучить не смогла и лишь отрицательно мотнула головой.

— Тогда подумай. Время ещё есть, — приободрил господин и помог мне подняться.

Мы вместе возвращались в лагерь. Я почти полностью повисла на поданной мне руке, но господин не жаловался. Во всё ещё ноющей тупой болью голове поселились сомнения. Я ощущала себя предательницей, хотя ничего такого не предлагала. Император сам сказал, что исполнит любое желание. Пусть господин сообщил, что моё положение не позволяет стать приближённой девой, уж с императорской подачи это можно изменить. Но говорить о своих мыслях я отчего-то не отваживалась. Возможно потому, что подозревала, что моё-то положение как раз и позволяло, как невесты Сагамии Коэна. Вот только говорить кому-то о печати помолвки он запретил.