Ведьма внутри меня

Глава 1. Тюрьма

Вонь тут стояла ужасная, кандалы стёрли кожу на лодыжках и запястьях, ни еды, ни воды заключённым, похоже, не полагалось, но я стояла на своих ногах, и это всё искупало. Гнилое сено и это длинное потрёпанное платье. И даже крыс. И нарисованную собственной кровью пентаграмму на полу — в происхождении темнеющей красной краски я ну нисколько не сомневалась.

Да, антисанитария тут, конечно, ужасная, крысы и мыши — мерзкие, но всё искупал один факт — я стояла, ноги мне подчинялись. Из тела ушла скованность, привычная, въевшаяся в душу боль, от которой я спасалась, принимая таблетки горстями. Я стояла! Могла ходить! Пусть и несколько шагов, пусть и по ужасающе грязной камере, но только тот, кто пережил случившееся со мной, мог понять до конца, как ценна возможность владеть своим телом, быть здоровым, а не тем осколком катастрофы, на кого обычные люди не могут взглянуть без — поверьте, унижающей, оскорбляющей — жалости.

Инвалидное кресло, рабочий стол, заваленный бумагами, кистями, карандашами, небольшая, но уютная комната исчезли, вместо них — раз, и появились эти каменные стены, и грязный пол с пентаграммой, и крысы, и прочие прелести, которые я рисовала уже несколько дней, добиваясь той живости и точности, которую требовал у меня заказчик. Сначала я не могла в это поверить. Кричала. Прыгала от радости, звенела цепями. Зацепившись за что-то — упала, но и лёжа на сене, смеялась до слёз.

Наверное, я вела себя будто сумасшедшая. Но такую меня видели только крысы и мыши, так что ладно. Я всё ощупывала своё лицо, тело и ноги — такие живые, подвижные. Я едва могла поверить в случившуюся со мной перемену. Но верила. Ох, не слишком сложно поверить тому, что ощущаешь собственным телом. Ещё легче поверить тому, во что так хочется верить.

Здесь негде было себя рассмотреть, но руки были мои, лицо ощущалось знакомым — своим. Забытым, но правильным, а не тем, которое я видела в зеркале последние пять лет. Вернее, не видела — старалась в зеркала не смотреть. Отражения в них пугали.

Сидя в вонючей камере, я плакала от счастья. Конечно, моё положение не из завидных. Проснуться в спальне принцессы было бы куда как приятней. Но я всё равно благодарила судьбу, высшие силы, милосердного бога за то, что получила.

Моя новая — здоровая — жизнь могла скоро прерваться. Само нахождение в тюрьме намекало, что дела мои плохи. Но за одну лишь возможность подняться на ноги, вновь ощутить себя человеком я была до слёз благодарна. Я плакала, когда раздался скрежет замков.

Дверь заскрипела — я смотрела на неё, медленно открывающуюся, с надеждой. Ведь мне могло повезти. За дверью могло оказаться спасение, ровно как и наказание за преступления, которых я не совершала.

Ну же, судьба, ты ведь уже постаралась, подарив мне второй шанс. Так будь уже щедрой по-настоящему — дай мне его применить.

В камеру вошли люди. Большая часть, похоже, солдаты — с простыми неулыбчивыми лицами, в одинаковой тёмной форме, с оружием — клинками у пояса и чем-то непонятным, какими-то трубками. Несколько в руках держали светильники, похожие на газовые фонари. Белый огонь высветил всю убогость окружающей обстановки — и полное отсутствие жалости, хоть капли сочувствия на лицах вошедших.

С солдатами пришли двое важных господ. Их одежда казалась роскошной — сюртуки с вышивкой, шёлковые платки, начищенные сапоги и прочее в том же духе. Если бы мне заказали нарисовать знатного лорда без привязки к конкретной культуре и времени, то я бы, скорее всего, изобразила бы его в похожем наряде. Выглядели оба весьма впечатляюще — и совершенно чужеродно этой грязной тюрьме.

— Вы собираетесь вставать, Майри? — произнёс один из них недовольным тоном — высокий темноволосый человек с неприятным пронзительным взглядом. — Встаньте немедленно. Или вы ослепли? Перед вами дядя короля, принц Антуан.

О, теперь я знала своё имя. Майя Белохвостикова стала Майри. Надолго ли — главный вопрос.

Я встала. Не хотелось испытывать на себе грубость этих людей, проверять границы того, что они могут сделать с беззащитной женщиной.

Принц — мужчина под сорок, плотного телосложения — негромко поинтересовался:

— Так эта женщина пыталась лишить плода Минерву?

— Да, мой принц. Дознаватели отработали, и она во всём созналась. Несомненно, это её вина, что королева вновь потеряла дитя.

— И как именно ведьма это совершила? — спросил принц и обратился ко мне: — Вы признаёте вину? Расскажите, что вы сделали, как именно вам удалось навредить королеве?

Судьба предоставила мне шанс и жестоко отбирала его. Что я могла? Но если не зацепиться за жизнь хотя бы кончиком когтя — она закончится, не начавшись.

— Прошу меня извинить, но перенесённые пытки лишили меня памяти. Возможно, когда-то я вспомню, но сейчас ничего не могу рассказать. Мне жаль, но сейчас я не смогу удовлетворить ваше любопытство.

— Пытки? — спросил принц, приподняв брови, и его спутник поспешил сказать:

— Она лжёт, Ваше Высочество. К Майри отнеслись соответственно её высокому положению. Её всего лишь погрузили в бочку с водой и окунали в неё с головой, когда она замолкала. Святая вода развязала ей язык намного быстрей любых приспособлений, причиняющих боль. Пар стоял, так её ведьмовская кожа горела. Майри — несомненно, ведьма, и она виновата.

— А что книга? Она ведь была у неё?

— Найдена именно там, где она указала, и уже сожжена.

Принц кивнул, но нельзя было не заметить, что сожжение колдовской книги его не обрадовало. Он оглядывался по сторонам, притворная рассеянность и скука исчезли с его лица, взгляд стал хищным.

Вдруг тонкая улыбка скользнула по его губам.

— Тогда что это тут на полу? — Принц отбросил концом трости сено, прикрывающее кровавую пентаграмму. — Говорите, маркиз, книга ведьмы сожжена? Может, ещё скажете, что она по памяти нарисовала здесь это?

Глава 2. Человек в чёрном

Реакция на обнаруженную принцем пентаграмму оказалась более бурной, чем я могла ожидать. Суровые воины, все как один принялись показывать знаки руками — я бы сказала: в испуге креститься, но выглядело это иначе. Они соединяли все пять пальцев, кое-кто и на обеих руках сразу, и делали ими такое движение, будто пытались отбросить от себя что-то невидимое. Маркиз же и вовсе праздновал труса: едва не упав, то ли отпрыгнул, то ли отшатнулся от места, где стоял — у самого края прикрытой сеном пентаграммы. Надутая важность и самодовольство в один миг исчезли с лица с комично округлившимися глазами. Что интересно: и маркиз, и его люди будто боялись смотреть вниз, словно линии, точки и завитки, образующие сложный узор, могли навредить им одним своим видом.

Принц единственный сохранял хладнокровие. Концом трости он вернул сено на место.

— Немедленно уничтожьте это! — выкрикнул маркиз.

Его приказание выполнять не спешили, и он схватил за плечо одного из стоявших поблизости мужчин и толкнул вперёд.

— Выполняйте! Немедленно!

Выбранный им бедолага едва ли не позеленел, но гнева маркиза, видно, боялся немного больше рисунка на грязных камнях. О, какое же у этого немолодого мужчины стало испуганное лицо. Он топтался по соломе, мешая изображение из крови с грязью, «танцевал», вытирая пол сапогами. Света от фонарей хватало, чтобы видеть выступившую на его лбу испарину. Взгляды, которые он бросал на меня — вниз, кажется, ни разу не глянул — наполняла чистая, беспримесная ненависть.

Он боялся меня. Они все боялись меня. До чего же непривычная мысль, но сомневаться в догадке не приходилось.

Странное чувство охватило меня. До сих пор мне не доводилось вызывать у других людей страх, может, только если страх оказаться на моём жалком месте. Теперь же всеми этими мужчинами, вооружёнными, наделёнными властью, я воспринималась настоящей угрозой.

Маркиз брызгал слюной, требуя поторапливаться, отдавал приказы — немедленно позвать дознавателей и тюремщиков. Один принц стоял посреди этого хаоса с ленивой улыбочкой сознающего своё превосходство человека. Но остальные равнодушными не притворялись.

Плохо дело. Страх делает людей жестокими, агрессивными. Лучше б они не боялись меня, а жалели. Знала бы заранее, что всё так сложится, сама бы стёрла пентаграмму с камней. Но я лишь забросала её гнилым сеном — не хотелось, знаете ли, то и дело натыкаться глазами на кровь. И вот что из этого получилось. Но кто же мог знать! Вот же чёрт.

Страх на их лицах чертовски пугал. Даже принц лишь строил из себя хладнокровного стоика. Я видела, он, как и другие, сложил пальцы в защитный знак. Только сделал это скрытно, держа ладонь у бедра. Наши взгляды встретились, и я первая отвернулась.

Увы, они, даже принц, боялись меня так же сильно, как и эту пентаграмму. И с той же лёгкостью могли стереть с лица земли. Пара ударов этими страшными сапогами с обитыми железом носами, и всё, вторая жизнь Майи-Майри закончится, не начавшись. Они не схватили меня и не пытали лишь потому, что я стояла на другой стороне тщательно стираемой пентаграммы. Но от рисунка уже осталась не больше чем треть.

Ну же. Думай! Что теперь делать?

Я могла сослаться на потерянную память, но кто мне поверит? Дознаватель скоро придёт. И потом меня, ха-ха, в качестве привилегии для важных особ «всего лишь» с головой погрузят в бочку с водой — и святая она или чёрная, словно нефть, дышать под ней я всё равно не смогу. Расскажу всё, что они захотят, возьму на себя и прерванную беременность неизвестной мне королевы, и убийство Кеннеди, да что угодно, любое преступление в любом из миров.

И как назло на ум ничего не шло. Кричать им, что это не я и вообще не из этого мира? Такой себе план, гарантированно обеспечивающий костёр. Они же ведьм сжигают, да? Вряд ли придумали что-то другое.

Та-ак, ладно. Об этом я подумаю, когда меня на костёр поведут. А сейчас стоит ещё раз рассмотреть все имеющиеся варианты.

Первый — я ничего не помню.

Второй — это не я, я вообще тут случайно, из другого мира попала.

И... Ну что же ещё? Я — великая ведьма и прокляну вас всех до седьмого колена? А как я это сделаю? Ну... пошлю вас всех и по батюшке, и по маменьке, и трёхэтажным — может, подействует.

Увы, из ведьмовского искусства всё, что я могла — даже с закрытыми глазами повторить каждую линию пентаграммы. Ещё бы — она точно совпадала с той, которую я рисовала и перерисовывала, получая от заказчика отказ за отказом от принятия и так превосходно выполненной работы. Он хотел точности, каждой точки, каждого завитка на своём месте, да ещё и последовательность в рисовке требовал соблюдать — те части, которые потемней, я должна была рисовать первыми. Ну, он так объяснял, забрасывая мой ящик электронными письмами с кучей инструкций и требований. Я делала так, как считала нужным. А когда он отказался принять работу в десятый, наверное, раз, хотела вернуть ему деньги — но он перечислил ещё, причём заплатил за каждый черновик как за принятую работу, так что отказываться в моих, мягко говоря, стеснённых обстоятельствах стало глупо. Любой каприз за ваши деньги, как говорится. Да он и требовал лишь одного — точно выполнять его указания.

Вот и выполнила — на свою голову! А так могла бы, как и всегда, сидеть дома, в инвалидном кресле, не таком уж по правде и неудобном, но осточертевшем до ужаса, заниматься любимой работой, и... Нет. Не хочу я туда даже сейчас. Уж лучше утопиться в бочке с водой.

В своё время я не смогла решить всё окончательно с изуродованной жизнью, побоялась взять грех на душу, пусть и не верила ни в бога, ни в дьявола. А решиться всё-таки не смогла, терпела боль, неподъёмные ноги и Франкенштейна в зеркале пять проклятых лет. И теперь вернуться назад — нет, нет и ещё раз нет. Даже если бы предложили, я бы сказала нет. Но ведь и предлагать мне вернуться домой было некому.

Вот и ладно. Способ закончить со всем этим адом помимо моей воли нашёлся. Можно и за это сказать спасибо судьбе. Не хочу я назад в безногую жизнь. Постояв на здоровых ногах, вспомнив, как это — быть человеком, нет, не хочу. Лучше сдохнуть.

Глава 3. Королевский приказ

Мужчина в чёрном повернулся к принцу, поклонился ему — и я вновь смогла дышать. Звуки тоже вернулись.

— Дэбрэ. Чуть помягче с ней, нам нужно, чтобы она могла говорить, — сказал принц.

— Дознание проведено. Подробный отчёт я сам отправил в королевскую канцелярию. Что ещё она может сказать, чего мы не знаем? — голос мужчины соответствовал его взгляду. Холодный, морозно спокойный. Он говорил с принцем как равный, не тушевался, не мямлил, как тот же маркиз.

Этот человек — дознаватель. Ну разумеется. Я ещё не видела его за работой, но знала — у него природный талант. Его внешность и голос, и поведение, и та непонятная сила — его словно специально создали для этой работы, если пытки и жестокость можно так называть. В такие места люди устраиваются не ради денег, а чтобы удовлетворить что-то злое в душе.

Умолять его о милосердии — нет, можно сразу вычеркнуть этот пункт из списка вариантов спасения.

— Да, я видел ваш отчёт о преступнице-одиночке. Но здесь, на полу, почему-то нашёл пентаграмму, — скучающим тоном сообщил принц Антуан.

Дознаватель вновь бросил на меня взгляд, но кроме страха я не почувствовала ничего. Видно, сейчас он не использовал ту неизвестную силу, которая только что едва не вышибла из меня дух.

— Она сохранилась?

— Уничтожена. Но была тут, все это видели. Нарисована кровью, — сказал маркиз. Он вернул себе напыщенный вид, но покрасневшие кончики ушей выдавали нервозность.

— Ведьма не может рисовать по памяти, — сказал дознаватель. — Для колдовства ей нужна книга.

— Та самая, которую вы якобы нашли и сожгли?

— Вы в чём-то обвиняете меня, мой принц? — голос Дэбрэ стал ещё холоднее.

— Только в том, что вас наверняка обманули. Настоящую книгу она от вас утаила. Вот доказательства, — принц указал на пол перед собой, старательно вытертый сапогами и выглядящий ещё грязней и ужасней, чем прежде. — Поэтому мы и вызвали вас, как только увидели непотребство.

— Я получил приказ явиться сюда час назад.

— Это верно. Боги нам благоволят, соединяя пути нужных лиц в одном месте. — Принц достал кружевной платок, тщательно вытер руки. — Завтра ведьму казнят, как и объявлено, а до тех пор — делайте, что хотите, но добудьте мне её настоящую книгу и имена сообщников. Очевидно же, что кто-то сюда книгу принёс. Имена, Дэбрэ, и книга — вот, что я жду получить от вас уже утром.

«Завтра ведьму казнят». Он произнёс это с такой уверенностью, окончательностью вынесенного приговора. Для него я уже была мертва, он говорил обо мне словно о вещи, без капли жалости — он, скучая, лениво, обсуждал мою смерть.

— Зачем вам ведьмовская книга, мой принц? — бесстрастно поинтересовался Дэбрэ.

Маркиз нервно огладил шейный платок, и я затаила дыхание. Надежда — как огонёк свечи на ветру — металась между этими людьми, пытаясь увидеть хоть в ком-то путь к спасению. Конфликт между ними, любой, давал мне призрачный шанс зацепиться за жизнь.

Принц Антуан предпочёл не заметить едва скрытую угрозу в прозвучавшем вопросе.

— Разумеется, для того чтобы помочь бедной Минерве. Для чего же ещё?

— И как это возможно сделать с помощью книги проклятий? — спросил Дэбрэ тем же тоном.

Принц улыбнулся.

— Хороший вопрос. Я отвечу на него, начав издалека. Леди Майри — дебютантка прошлого сезона, вошла в свиту королевы всего полгода назад, насколько я в курсе. Королева же не может доносить наследника уже лет пять. Вы ведь помните, скольких она потеряла? Дэбрэ, что вы скажете мне, объединив эти факты?

— Ничего. Я работаю с доказательствами. Домыслы — не мой путь.

— Недостаток фантазии весьма вам вредит, Дэбрэ. Ну же, приложите старание. Сейчас Минерве навредила Майри — как вы выяснили, и я верю, что вы хорошо проделали свою работу. Но согласитесь — вы выполнили её не до конца. Очевидно, что кто-то колдовал до Майри, кто-то из дам, может быть, из самых близких наперсниц. Я хочу увидеть книгу ведьмы, пролистать её, возможно, найти в ней чужие следы. Думаю, мы имеем дело не с одним врагом. У Майри могли быть сообщники, и пусть она вам не призналась...

Дэбрэ гордо вскинул голову, и принц решил отойти от раздражающей дознавателя темы, сказав:

 — Ладно-ладно, поверю, что вырвать признание у неё было невозможно. Но теперь-то сообщники у неё точно есть. Это очевидно, доказательство вот, на полу — ей принесли сюда книгу. А до того у неё точно были предшественники, вернее, предшественницы. С помощью ведьмовской книги мы сможем их найти, если нам повезёт, разумеется. Так что приложите старание, Дэбрэ. Книга и имена — вот, что нам нужно. Можете не деликатничать. Поступайте с этой женщиной так, как вам велит долг перед короной. О других правилах я вам разрешаю забыть.

Дэбрэ выслушал всё это молча, ответил предельно коротко и, даже на мой взгляд, грубо:

— Вы не вправе отдавать мне приказы, мой принц.

— Верно. Но мой драгоценный племянник имеет полное право. Хоть кожу с неё живой сдирайте, но найдите книгу и добудьте имена тех врагов короны, кто до Майри колдовал о бесплодии королевы. Держите приказ, — принц протянул дознавателю свернутую бумагу.

Кажется, судьба что в том мире, что в этом была ко мне особенно несправедлива. Ведьма не зря сбежала из своего тела, отправив меня сюда вместо себя. Куда, как, правы ли мои предположения — не имело значения. Важно, что платить по проигранным ставкам придётся именно мне.

Перед уходом принц Антуан повернулся ко мне. Наши взгляды встретились и...

По приказу дознавателя ко мне приблизилось двое солдат, подняли меня на ноги и поволокли к выходу. Наверное, мне стоило бы кричать, умолять о пощаде — но ведь бесполезно. Я старалась идти сама и всё думала о выражении лица принца. В его взгляде я прочитала обещание. Но чего?

Безнадёжная ситуация, но как же мне хотелось выбраться из неё. Всего один взгляд, который я могла неправильно прочитать, но он подарил мне надежду. Я хваталась не за соломинку, а даже за её призрак. И пока я это делала, солдаты тащили меня в дознавательскую — пытать.

Глава 4. Ставка на жизнь

Удивительно, о каких глупых и совершенно неважных вещах думается в такие моменты. Моя жизнь висела на волоске, а я размышляла о том, что, рисуя в воображении средневековую тюрьму, почти во всём угадала. Лишь вместо горящих факелов на стенах кажущегося бесконечным коридора висели фонари. Белый свет щедро лил из них, освещая каждый камень и трещинку кладки. Заключённых пытали грязью и вонью, а в коридорах даже пол сиял чистотой. Здесь и пахло иначе, не свежестью альпийских лугов, но в разы лучше, чем там, в душной камере.

Говорят, перед смертью не надышишься, но я пыталась изо всех сил — пила относительно чистый воздух большими глотками.

Время двигалось странно, как будто рывками: то как всегда, то всё вдруг до крайности замедлялось. Если уж я смотрела на каменный пол, то видела каждую выщерблину, узор и крапинку каждого камня. Или светильники — один буквально врезался в память. Я могла бы нарисовать каждый завиток ковки на нём и даже скол стекла в уголке, и то, как красиво мерцал внутри снежно-белый свет — будто живой огонь, только холодный. Ну и, конечно, особую любовь моих глаз завоевал длинный чёрный плащ идущего впереди Дэбрэ. Развевающаяся плотная ткань временами выглядела, будто я смотрела в формате 3D рекламу исторического блокбастера — на все сто залипательное зрелище в настолько замедленной съёмке.

Похоже, у меня крыша ехала. Ту-ту и со свистом. Но сделать с этим я ничего не могла. Даже идти сама не могла — меня под руки держали. Сначала я старалась поспевать за солдатами, но теперь, когда коридор вдруг закончился тупиком с глухой чёрной дверью, не волоки меня эти люди — я бы упала. И вряд ли бы сама поднялась, такая слабость вдруг охватила всё тело.

От вида этой чёрной двери я буквально лишилась всех сил.

Дэбрэ подошёл к ней первым. Раздался звук поворачиваемого в замке ключа — и дрожь прошла по моему телу. Дознаватель распахнул дверь и встал рядом с ней, будто привратник. До порога мне оставались считанные шаги.

Сопротивление бесполезно — да, умом я это знала, но инстинкты криком кричали: беги. Как же я боялась этой комнаты, пусть и никогда здесь не была. Но тело, похоже, помнило пытки и изо всех вдруг проснувшихся сил сопротивлялось повторению боли. Я птицей в силках задёргалась в руках ведущих меня мужчин. Они этого не ждали, и возникла заминка.

— Поторапливайтесь, — приказал Дэбрэ. — Или не можете справиться с ней?

Солдаты дотащили меня до порога и втолкнули внутрь, несмотря на яростное сопротивление. Я не устояла на ногах, упала на одно колено, но тотчас вскочила, осматриваясь по сторонам, выглядывая опасность.

Пустой стол, стулья, книжный шкаф, большая деревянная бочка и вёдра — вот и всё, что тут было. А ещё окно — маленькое, узкое, забранное решёткой, так что даже крупный кот не смог бы сбежать. Единственный выход — чёрная дверь, та самая, у которой сейчас стоял Дэбрэ и его люди.

Мне не избежать пытки. Тело это знало, и его трясло.

Совсем недавно я плакала от счастья потому, что могу стоять. Думала, что вернуться в прежнее состояние — ужас больший, чем смерть. А сейчас дрожала, как загнанное в угол животное, и не видела выхода. Ничего страшного со мной ещё не происходило, и пыточных приспособлений я тут не видела, а тело облил холодный пот.

Дэбрэ дал знак, и его люди ушли. Дверь за ними закрылась, и мы остались наедине.

— Вижу, вам не нравится здесь. Плохие воспоминания?

О, он ещё и издевался надо мной.

Дэбрэ, несомненно, ужасный человек. От одного его голоса мурашки пошли по коже.

— Вновь оказаться здесь — это ваш выбор, Майри. Я с вами закончил, но вам, видно, показалось мало. Желаете повторения? Или ощущений поострей? Прошлого раза вам не хватило?

Он смотрел на меня как на врага. Тон, взгляд, слова — всё наполняла издёвка. От него всего меня — моё тело — трясло мелкой дрожью.

Ну я и попала.

Майя, давай, соберись! Иначе погибнешь, если будешь так истерить. Или тебе не приходилось бороться с неподатливым телом? Или ты боли не знала? Давай. На кону твоя жизнь!

Если бы я всё ещё сидела в инвалидной коляске, то сдалась бы без боя. Но я стояла на ногах, чувствовала их, даже в этот миг наслаждалась свободой движения и отсутствием боли. Въевшийся в тело страх не мешал мне хотеть жить, наоборот, это желание стало по-животному сильным.

Дэбрэ неприятно улыбнулся.

— Я даже буду добр к вам. Вы сможете вернуться назад, в свою камеру, если скажете мне, где книга и кто ваш сообщник. Ну, говорите. Я обещаю поверить вам на слово, и мы обойдёмся без криков и слёз.

Я молчала. Да и что я могла говорить? Наверное, и хорошо, что я тут никого не знала. Не будет соблазна обвинить невиновного.

— Не стесняйтесь, Майри. Смотрите, здесь только мы. Вы смело можете сказать мне всё, что вам поручил сказать принц, и избежать пытки. Чьё имя вам приказали назвать? Баронессы Альбской? Виконтессы Брамон? Или сестры Катарины? — к концу небольшой речи Дэбрэ почти шептал, его тёмные блестящие глаза пугали.

Ого. А они тут знают толк в играх. Дэбрэ, очевидно, считал, что пентаграмма на полу и принц с обвинениями появились в камере Майри накануне её казни не просто так.

И что мне со всем этим делать? Обвинять кого-то из незнакомых людей или принца? Эх. Ну вот зачем Дэбрэ вообще называл имена?

Нет-нет, оказаться на моём месте я бы и врагу не пожелала. Не могла я ничего об этих людях соврать.

Чёрт-чёрт-чёрт. Всё шло к тому, что моим единственным выбором станет «не помню, не знаю». Когда-нибудь дознаватель мне, конечно, поверит, но цена его веры может оказаться неподъёмно высокой.

У меня горло сохло, я хрипела, когда говорила:

— Я не знаю никого из названных вами людей. Впервые слышу их имена.

— Да? Даже с названой сестрой не знакомы? — Дэбрэ зло усмехнулся.

Я отступила на шаг. Его ненависть было тяжело выносить, она, словно кольца удава, душила.

— Мне нечего вам сказать. Я не знаю этих людей, я ничего не помню.

Глава 5. В бочке с водой

Дэбрэ долго смотрел на меня, склонив голову к плечу, будто пёс, увидевший нечто удивительное. Наконец он сказал:

— Какая невероятная преданность и столь же невероятная глупость. Но это ваш выбор, Майри. — Он рукой указал на что-то позади меня. — Тогда прошу. Что же вы стоите? Вы знаете, что вам делать.

Я даже не шелохнулась.

— Я не знаю, что вы хотите от меня, дознаватель Дэбрэ. Я не помню, что здесь со мной происходило. И о своих предполагаемых преступлениях тоже не помню. Из-за пыток, которым вы меня подвергали, я даже своё имя забыла.

Он усмехнулся. Его лицо обладало выразительностью и гармонией черт, пусть и не могло считаться красивым в классическом понимании. Хотя... Присмотревшись к нему, человек без предубеждений назвал бы его привлекательным мужчиной. Похоже, это тот случай, когда природу портит характер. Жестокая ухмылка и холод в глазах уродовали внешность Дэбрэ. Мама много раз говорила, что с лица мужчины воду не пить. Только вот это лицо превратило бы даже святую воду в отраву.

Дэбрэ был мне неприятен. Его слова, тон, выражение лица — всё отталкивало.

— Игры в забывчивость вам не помогут, Майри.

С ним хотелось спорить, его хотелось хоть как-то задеть. Его самоуверенность и апломб злили. Самые раздражающие люди на свете, по моему мнению, — те, кто считают себя во всём и всегда правыми.

— Игры в «вы сами должны знать» тоже не приведут к успеху, дознаватель. Я вас не понимаю. Поверьте мне, допустите хотя бы на время, что я говорю вам правду.

Дэбрэ поморщился, его взгляд стал пронзительным и до крайности неприятным.

— Хватит уже. Забирайтесь в бочку.

Я оглянулась: деревянная бочка не выглядела слишком высокой, плюс-минус мой рост, но залезть в неё вот так просто получилось бы, наверное, только у акробата. И даже прославленному циркачу помешали бы кандалы на руках и ногах и длинное пышное платье. Кстати, о нём.

— Что, прямо в платье?

Дэбрэ приподнял брови.

— А вы что же, хотите раздеться передо мной? Считаете, это вам как-то поможет?

Ухмылку с его лица захотелось содрать вместе с кожей.

— Я не о том. Как я, по-вашему, заберусь туда в таком виде? — Я протянула руки вперёд и развела их как могла широко, пока цепь не натянулась. Затем приподняла край платья и показала браслеты на лодыжках. Цепь между ними позволяла мне сделать шаг, но не больше.

— Даже не надейтесь. С вас их не снимут. — Дэбрэ вновь указал направление. — Идите уже. Там есть лестница, позади. И хватит уже этих игр. Вы ничего не измените, ваше притворство вас не спасёт.

Он не верил мне. Легче, наверное, пробить головой стену, чем его убедить. Страшно представить, какую боль мне предстоит испытать из-за его недоверчивой твердолобости.

Я махнула рукой. Ладно. В бочку, так в бочку. Раньше сядешь — раньше выйдешь, папа так говорил. Они с мамой коллекционировали пословицы и поговорки и... Чёрт, нельзя думать о них сейчас. Мне нужно быть сильной.

Ноги в сторону бочки отказывались идти — к ним словно привязали неподъёмные гири, но я справилась. Там и правда нашлась лесенка, и я поднялась по ней, гремя кандалами.

— Здесь вода, — сказала я, глядя вниз.

— А вы ждали увидеть там что-то другое, Майри?

«Кровь растерзанных вами младенцев», — ответ я приберегла при себе. Зачем его злить, когда он и так зол и, несомненно, выместит всё на мне. Разве я не знала таких, как он? Пользуется своим положением, чтобы унижать беззащитного человека. Ну и кто он после этого? Есть такое слово на букву «м», оно ему очень подходит. Когда ты не можешь ходить, таких «м» встречаешь немало, и не только мужчин. Иллюзий в отношении людей вообще остаётся немного.

Поверхность воды отразила моё лицо — о, так это и правда я. Волосы всклокочены, правда, и так грязны, что их льняной цвет не сразу поймёшь. Но в остальном я была рада увидеть себя такой, хоть и чумазой, но с гладкой кожей, здоровой — красивой. Я улыбнулась себе и помахала рукой. Цепь зазвенела.

На вид вода казалась чистой. Попробовала её сначала рукой — холодная. Ну ничего, воспаление лёгких мне не грозит, до завтра заболеть вряд ли успею. А если вдруг повезёт всё это пережить, то болеть буду потом, а значит, сейчас и волноваться об этом не стоит.

Я бросила взгляд на Дэбрэ. Он смотрел на меня, скрестив руки на груди. Лицо казалось бесстрастным, почти неживым.

— Залезайте внутрь, Майри.

— Сейчас. Подождите немного.

Я наклонилась и тщательно сполоснула ладони, наполнила их чистой водой. Уже вечность хотелось пить, но не то, что окажется в бочке после купания в ней в грязном платье, конечно. Вдоволь напившись, я осторожно села на край и опустила внутрь ноги — бррр, как холодно. Потом вечность путалась в длинном платье, в цепях, соединяющих браслеты, в общем, пришлось повозиться. Ноги у меня, разумеется, тоже оказались страшно грязны, так что я правильно сделала, что напилась сразу.

Наконец-то я забралась внутрь полностью, встала. Холодновато, конечно. Уровень воды поднялся почти до бортика бочки, мне — по плечо. Платье было открытым, со спущенными рукавами — Майри с бала в таком виде, что ли, забрали? — так что снаружи должно было казаться, что я сижу в этой бочке вообще голышом.

Ткань промокала, и пузырьки воздуха поднимались наверх. Я уже начала мёрзнуть, но решила, что буду считать своё положение терпимым. Да, я стою в бочке с холодной водой, но поводов для паники нет. Разумеется, до тех пор, пока меня не станут топить в этой чёртовой бочке.

Дэбрэ смотрел на меня со странным выражением лица и, кажется, даже не мигал. Он выглядел бледноватым, словно это его погрузили в холодную воду. Синева щёк — ему, похоже, следовало бриться дважды в день — точно стала заметней.

Не знаю, чему он там удивлялся, но мне становилось всё холодней. Раньше сядешь — раньше... Ну, вы помните эту пословицу.

— Ну и, — спросила я у него, — что мне теперь делать?

Глава 6. Между отчаянием и надеждой

Пытка откладывалась. Возможно, и насовсем.

Дэбрэ мог передумать в любой момент, так что я старалась сохранять хладнокровие. В одной книге читала, что качели между вспышками надежды и последующим острым разочарованием сильней всего ломают психику. Так что мало ли, вдруг это его способ давить на меня, а не приступ добросердечия.

Профессия дознавателя, как мне кажется, предполагает умение играть на чужих нервах. Так что бурно радоваться я себе запретила.

Мне позволили выбраться из бочки. Пришлось просить о помощи — ведь мокрое платье из кучи слоёв ткани весило целую тонну, а выбраться из — не то же самое, что забраться внутрь. Дэбрэ снизошёл до того, чтобы помогать мне лично. Лучше б этим бугаям поручил. Его руки на моём теле казались нереально горячими, а ещё он деликатничал, будто боялся дотронуться до голой кожи, и из-за этого чуть меня не уронил. В общем, такой себе из него вышел спаситель. Ещё и, опустив меня на пол, тотчас сбежал, даже полотенца не предложил.

Я ужасно замёрзла. Кожа на кончиках пальцев сморщилась. С меня текло чуть ли не водопадом. Реки и ручейки, льющие с моего чудовищно тяжёлого платья, образовали целое озеро посреди пыточной камеры. Я только заметила, кстати, что всё тут было устроено с толком, из-за небольшого уклона вода собиралась в одном месте. Я смотрела на неё — уже не лужа, а пруд — и тряслась, и стучала зубами. Ну и холодина, просто кошмар.

— Идите сюда, леди Майри, — позвал Дэбрэ и, когда я оглянулась, указал на стул, стоящий с другой стороны стола. — Присаживайтесь сюда.

Он сменил тон на более любезный и назвал меня леди. А это означало, что у меня появилась надежда на человеческое отношение и серьёзный разговор. Только надо этот шанс не проворонить.

Я и не подумала двинуться с места. Во-первых, это физически крайне тяжело в этом чёртовом платье и кандалах. Во-вторых, куй железо, пока горячо. Леди Майри имела право требовать намного больше заботы, чем ведьма Майри, и я собиралась этим фактом воспользоваться.

— Мне ужасно холодно. Дайте мне переодеться. И одеяло какое-нибудь. И что-нибудь сухое и тёплое на ноги, хорошо бы шерстяные носки. И закройте окно, а то дует, сквозняк.

Он смотрел на меня с таким видом, что могу поклясться: находилось немного охотников указывать ему что, как и когда делать. Волновал ли меня его дискомфорт? Нисколько. Меня ждала казнь и воспаление лёгких, если срочно не переодеться. Или воспаление лёгких и смертная казнь. В такой ситуации чужой душевный комфорт интересует не сильней вчерашнего прогноза погоды.

Так, подбородок вверх, взгляд пожёстче, тон — максимально холодный. Ну давай, Майя, полный вперёд.

— Вы способны только смотреть или всё-таки прикажете своим людям принести всё необходимое? И воды пусть вскипятят, мне нужно выпить чего-нибудь тёплого.

Желудок очень вовремя вспомнил, что давно пуст, и я с усилием потёрла живот.

— И еды принесите. Погорячей.

— Вы решили, что вправе указывать мне? — он смотрел на меня с недоверчивым изумлением.

Нападение — лучшая защита. Папа всегда говорил, что в словосочетании «банальные истины» главное слово — истины, а банальные — синоним слова общеизвестные, то есть народные, проверенные временем, действенные. Так зачем изобретать велосипед?

Я храбрилась, подстёгивала себя, закрывая глаза на страх неудачи, но мне нельзя было, ну никак нельзя сейчас раскисать. Я должна настоять на своём, Дэбрэ должен увидеть во мне ровню себе, а лучше — кого-нибудь поважней. Но он грубил принцу, так что на последнее не стоило даже надеяться.

— Я решила, что вы человек, несомненно, умный и знающий, а значит, уже поняли, что я вам не солгала. У вас больше нет причин играть в злого дознавателя, и можно вернуть на место благородного человека, который не позволит невинной женщине умереть от переохлаждения. Или мне упасть вам в ноги и взывать к вашему милосердию, чтобы вы обогрели меня?

Один из солдат закашлялся, другой негромко присвистнул, и Дэбрэ одёрнул обоих. Он старался сохранить лицо, но порозовевшие уши выдали его. Ну надо же — крохотный намёк на сексуальный подтекст, и взрослый мужчина смутился, будто подросток в пубертате. Я вспомнила разговор о раздевании, случившийся до бочки, затем с какой осторожностью Дэбрэ касался меня, когда вытаскивал из воды — хм, как интересно. Да и эти двое лбов недалеко от него ушли, смотрели на меня как-то странно.

Мельком я взглянула на себя — вырез намокшего платья стал значительно ниже. Их моя полуобнажённая грудь, что ли, заинтересовала? Да ладно!

Но и на этом можно сыграть.

Я опустилась на колени — как могла грациозно. Чёртовы гремящие цепи и слои мокрой ткани сделать это красиво мне не помогли, да и вид у меня, наверняка, был не соблазнительный, а откровенно жалкий. Но мне-то что с того вида, когда главное — выжить.

— Умоляю, Дэбрэ, увидьте же во мне страдающую женщину. Даже если я совершила что-то предосудительное, то не помню об этом. Я не чувствую за собой никакой вины. И ваша жестокость ранит мне сердце.

Никогда не думала, что тонны прочитанных за последние годы любовных романов когда-нибудь спасут мне жизнь. Рецепт успеха мамзелей в беде: откровенно говори об эмоциях, плачь и даже рыдай, если нужно разжалобить, взывай к благородству мужчины. И ведь сработало же. Эврика, это работало!

Аллилуйя, он сдался. Послал людей за одеждой и одеялами, за горячим чаем и едой, а сам подошёл ко мне, чтобы помочь подняться на ноги.

— Мне так тяжело, — призналась я, опираясь на его руку. — Это платье — как камень на шее. Я едва могу стоять.

Не совсем правда — стоять я могла, а открой он передо мной дверь и скажи: «Иди-ка, Майя, на все четыре стороны», — то не то что пошла, а побежала бы отсюда вприпрыжку. Но приврать нужно, даже необходимо — дамы, не боящиеся признаться рыцарям в своих бедах, в моих любимых историях всегда оказывались на коне.

Вскоре я сидела у стола, переодетая в длинную белую рубашку, подозрительно напоминающую саван, и в белой обуви, с белым же полотенцем, закрученным на голове, и двумя пледами, накрывающими плечи и ноги. Передо мной стояла чашка с дымящимся чаем — травяным, очень вкусным, а на тарелке лежала булочка, источающая божественный аромат.

Глава 7. Лорнский источник

Принц не дождался ни колдовской книги, ни имени вредоносной особы из окружения королевы. Его недовольство чувствовалось издалека. Я сидела в закрытой карете и наблюдала в окно за разговором Дэбрэ с принцем и его приближёнными. Из-за расстояния и запертых дверей-окон не слышала ни слова, но жесты и мимика собеседников выглядели достаточно красноречиво, а в содержании беседы не приходилось сомневаться.

Чем больше упрёков Дэбрэ выслушивал, тем выше вздёргивал подбородок. Чем яростнее жестикулировал принц, тем отчётливей у Дэбрэ каменело лицо.

Я злилась на него. Имея доказательства моей невиновности, он, во-первых, упорствовал в подозрении, что я неким волшебным образом его обманула, и не принимал во внимание, что до меня провернуть фокус со святой водой никому не удалось. Во-вторых, я сомневалась, что он кому-либо доложил о том, что я прошла проверку. За всё время мы расставались лишь на минуты, необходимые для посещения уборной, в остальное время я не видела, чтобы он что-либо писал. В-третьих, все пути спасения, которые я предлагала, он отвергал. Поднял меня на смех, когда я умоляла его позволить мне упасть в ноги королю или королеве. Он лишал меня даже крохотных шансов к спасению, в итоге — кого мне было ненавидеть, как не его?

Позади осталась бессонная ночь, где мне снова и снова задавали одни и те же вопросы, чтобы получить ответ: «Я не знаю, не помню, ну поверьте же мне уже, наконец». Усталость из-за беспрерывного допроса усугубилась ещё и довольно долгой и утомительной дорогой в Лорн.

Выехали ещё затемно. Нас ждала карета чёрного цвета, запряжённая парой лошадей тёмной масти. Из-за спешки мне так и не удалось что-либо разглядеть, кроме брусчатой дороги, тающей в серых сумерках приземистой крепости, огораживающей её зубчатой стены и бесконечного леса. Лошади шли рысью, карету трясло, меня страшно укачивало, а Дэбрэ продолжал спрашивать — упорный бульдог. Там, в дороге, остались мои слёзы — да, я прибегла и к крайнему средству, но до героя моего романа Дэбрэ было как до луны. Он остался полостью равнодушен. Сказал: «Вы закончили?» — и предложил умыться холодной водой. А затем вновь спросил, как я его обманула.

Но сейчас, когда я наблюдала за принцем, позабывшим лелеять образ абсолютной самоуверенности, и короткими ответами на все обвинения Дэбрэ, вспомнилась другая подобная сцена. Тогда в камере принц сказал, что ради сведений о книге и сообщнице Дэбрэ может с меня живой кожу содрать. Принц требовал не церемониться. Разрешил всё, любую жестокость и даже привёз королевский приказ.

Дэбрэ приказ не выполнил. Он обошёлся со мной по-человечески. Не дал сбежать, но и пытал только вопросами.

Понятия не имею, как он оправдывался сейчас, что говорил. Я так устала. Надежда всю ночь угасала, сейчас от неё остался жалкий пшик.

За окном уже давно светило солнце. Карета стояла в редком лесу, соблазняя прекрасными видами. Я уже вечность не гуляла по лесу. Смотрела на белобокие берёзы, трепещущие осины — хотела выть, как тот волк, что всё на лес смотрит. До боли хотелось хотя бы разочек полной грудью вдохнуть свежий воздух, пробежать по траве босиком, упасть на землю и целую вечность смотреть в небо на облака-крокодилы, кудрявых барашков и прочих облачных жителей.

Дэбрэ, будь он человеком, дал бы мне шанс сбежать... Но цепь с ножными кандалами пристегнули к полу кареты, и будто этого мало — у каждой двери стояло по человеку, охраняли меня. Его помощники тоже знали, что я не ведьма, но не пытались помочь.

Дверь кареты открылась.

— Выводите её, — приказал Дэбрэ тоном, в котором отчётливо хрустел лёд.

Когда я выбралась наружу, у меня забрали обувь и плед, в который я куталась весь путь. Я осталась босой и в белой рубашке до пят — погребальном саване. Теперь я могла дышать свежим воздухом, стояла на земле, ступнями ощущала прохладный песок и мелкие камешки. Наверное, даже в таких обстоятельствах я смогла бы порадоваться и насладиться тем, о чём годами мечтала, но мне не дали даже вздохнуть. В кольцо, приваренное к одному из ножных браслетов, пропустили ещё одну нетолстую цепь и её же соединили с ручным браслетом. Недлинный остаток цепи — поводок — один из помощников отдал Дэбрэ. А затем мне попытались затолкать в рот кусок ткани, и вот тут уж моё терпение кончилось.

Побеждённый в неравной битве был известен заранее, но я пыталась. Пиналась, толкалась, ткнула одного из помощников пальцем в глаз, укусила Дэбрэ за ребро ладони. Только в фильмах про зомби после укусов тупыми человеческими зубами льёт кровь. Я очень старалась, но добилась совсем немногого — будет ему от меня круглый синяк на руке на недолгую память.

Кляпа им показалось мало, они ещё и сверху завязали мне рот полоской белой ткани. Тут я уже не сопротивлялась. Просто стояла и смотрела в глаза этого человека.

Он снизошёл до того, чтобы объясниться:

— Это делается для того, чтобы ведьмы не оскорбляли слух собравшихся криками.

Вот как. Я кивнула.

— Идёмте. Надеюсь, мне не придётся вас тащить.

Я качнула головой: нет, не придётся.

Лорнский источник располагался внизу. Удивительно, я и не подозревала, что рельеф тут так резко менялся. Мне казалось, что мы в лесу, а на деле оказались на горе, хотя подъёма во время пути я не заметила.

Мы прошли от силы несколько десятков шагов по лесной тропинке, а затем нас ждал долгий спуск по каменной лестнице к расположенному внизу озеру. И я наконец поняла, почему нигде не видела обещанной публики, кроме принца и пары человек с ним, слышала лишь шелест ветра, а не шум голосов. Все они — сотни, а может, тысячи людей собрались на другой стороне озера. В глазах рябило от ярких нарядов, флагов, палаток, карет. С той стороны подъезд к источнику был удобным — пологим.

Сам Лорнский источник представлял собой круглое озеро совершенной формы. Возможно, тут произошёл природный катаклизм, но могли постараться и люди. Вода ярко блестела на солнце, почти не позволяя на себя смотреть, но кое-где я заметила выступающие из воды... камни? Сложенные из камней стены?

Глава 8. Колыбель жизни

Вода в источнике оказалась необыкновенной прозрачности, я и подумать не могла, что тут так глубоко. Этот дурак — а как его иначе назвать? — выпустил из рук цепь-поводок, и я, отяжелённая кандалами, с цепями, не позволяющими с толком использовать ни руки, ни ноги, отправилась в последний путь — ко дну. Не камнем вниз, но похоже.

Барахталась, как могла, старалась задержать погружение, ещё сильней старалась не паниковать. Кляп во рту не давал вдохнуть — хотя чем в воде дышать, если жабрами природа не одарила? Похоже, несчастье помогло, и именно из-за кляпа я сразу не захлебнулась. Задержала дыхание, как могла била по воде ногами-руками, смотрела наверх. Солнце стояло в зените, поверхность озера превратилась в огромный светящийся круг, единственное тёмное — силуэт лодки, и он всё отдалялся.

Я хотела бы это нарисовать. Именно с этого ракурса. Невероятная красота, совершенная. Мне повезло это увидеть, буду думать именно так, а о прочем — не надо.

Сияющий круг разбился — с лодки в воду бросился человек во всём чёрном.

Даже в сапогах. Нет, ну что же Дэбрэ за идиот! Он же так тоже утонет.

Не утонул. Плавал он хорошо. Добрался до меня ровно в тот миг, когда мои ноги коснулись камней — скользких и ещё более холодных, чем вода здесь, у дна.

Не смотрел он фильмов ни про спасателей, ни про выживание в дикой природе, но — не такой уж и дурак — приплыл сюда с верёвкой. Я пыталась за него ухватиться, пока он меня ею окручивал. Воздуха становилось всё меньше, отчаяния и страха больше. А потом он уплыл — и я смотрела на него, исчезающего в свету, и ненавидела так сильно, так бесконечно за то, что он меня здесь — в этом холоде, темноте, на самом дне — бросил.

Надежда боролась с отчаянием, ненависть с благодарностью: не бросил же. Ведь не бросил?

Он вытянул меня из воды, когда уже всё, воздух кончился. Я лежала на полу лодки, лёгкие горели огнём, тело трясло от холода. Он поцарапал меня, вырывая изо рта кляп, и на ладони, когда я протёрла рот, остались розовые разводы. Живот и бока, даже ноги болели — вытаскивая меня через край лодки, он не церемонился. Дышать удавалось с трудом. Я закрыла глаза. Лицо и так было мокрым, так что моих слёз никто не смог бы заметить.

Смешной человек. Всё пытался поправить мою задравшуюся до коленей рубашку. Всё тянул и тянул за неё, а затем выругался негромко. Что он там прошипел себе под нос, я так и не поняла. Дэбрэ принялся сдирать с себя сюртук, накрыл мои ноги им — холодным, тяжёлым, мокрым насквозь. Нашёл, о чём позаботиться.

— Снимите эти чёртовы цепи. — У меня голос хрипел, будто я криком горло сорвала.

— У меня нет тут ключей...

О, так значит, когда будут ключи, он отпустит меня? Аллилуйя!

— Как вы, Майри?

Он наклонился надо мной, заставил повернуть к нему голову. Пока он вглядывался в мои глаза, я смотрела на него. Мокрый, он такой... С растрёпанными волосами ему в разы лучше. Ресницы длинные, густые, слиплись пиками. У него карие глаза, а в них — золотистые звёзды.

Очень опасный мужчина. Да ещё и спаситель. И тюремщик. И дурак, из-за которого я чуть не умерла.

— Зачем вы бросили цепь? — спросила я. — Хотели меня утопить?

Он отвёл взгляд, начал отстраняться, и я схватила его за руку — холодную, как и у меня, но широкую, сильную, с круглым следом от зубов на ребре ладони. Я погладила этот след, будто так могла стереть рану с его тела и из нашей памяти. Он бросил на наши соединённые руки такой взгляд, что я мигом его отпустила.

Да уж, умеет он отбрить взглядом. Слова благодарности колом встали в горле, но мне всё же удалось сказать:

— Как бы там ни было, вы спасли меня, и я вас прощаю, Дэбрэ. Не забуду этого никогда, всегда буду помнить. — У меня губы дрожали, и я ничего не могла с этим поделать. — Спасибо.

Он отвернулся, но далеко не ушёл. Да и куда здесь, на этой маленькой лодке.

— Давайте, я помогу вам сесть.

Я смотрела на него: тонкая белая рубашка прилипла к телу — сильному, мускулистому. Ему удивительно шло. Таким он был будто совсем другим человеком. Он выглядел более настоящим, чем до сих пор. Без сюртука и лица — каменной маски он был прекрасен.

После пережитого мне нелегко было даже сидеть на скамье, а он грёб. Благодарение щедрой Вселенной, мы направились не туда, откуда раздавался гул, будто пчелиное гнездо ткнули палкой, а назад, к маленькой пристани.

Там мне предстояло подняться пешком по лестнице приблизительно на девятый этаж, но я не жалела о его выборе. Дэбрэ — единственный человек рядом со мной, и меня это всецело устраивало. Гул сотен человеческих голосов всё отдалялся, и мне становилось всё легче дышать. Я смотрела на лес, на небо, на прекрасные облака, на красивого мужчину напротив. Единственное, куда мне больше не хотелось смотреть — это в воду.

Я могла свободно дышать и дышала всей грудью. Мир казался удивительным и прекрасным. Я была спасена и скоро буду свободна.

А затем моё удивительное, совершенное счастье попытались разрушить.

— Прикройтесь же, наконец, леди Майри, — приказал Дэбрэ более грубым тоном, чем позволял себе когда-либо прежде.

Его лицо раскраснелось. Ещё бы — он грёб быстро, размашисто, мощно. Но, оказывается, не только эта причина заставила его покраснеть.

Я опустила взгляд вниз — ого, а холодная вода сыграла с моим внешним видом занятную шутку. Мокрая рубашка всё ещё липла к телу, грубоватая плотная ткань не стала прозрачной, но подчёркивала всё с откровенностью мокрого трикотажа. Моя неголая грудь шокировала Дэбрэ, и я невольно улыбнулась.

— Наденьте сюртук, — сказал он ещё строже.

— Ваш мокрый сюртук? — уточнила я.

— Разве у вас есть другой? — Дэбрэ злился, а мне было ужасно смешно, я не могла спрятать улыбку.

Его чёрный сюртук накрывал мои ноги — Дэбрэ настоял. Холодный, промокший насквозь, тяжёлый — я, как хорошая девочка, послушно натянула его на плечи и подарила Дэбрэ возможность любоваться видом моих лодыжек и даже, о ужас, ха-ха, нижней части голеней. Мокрая рубашка липла к коже, мне никак не удавалось её толком поправить, и я бросила дурное занятие. Пусть смотрит, наслаждается или возмущается — мне всё равно.

Глава 9. Подмоченная репутация

Ближе к середине пути наверх я мысленно, а может, и вслух проклинала создателей бесконечной лестницы. Дэбрэ благородно предложил меня понести, а я попросила передышку и уселась на ступеньку ещё до того, как он согласился. Адреналин, всё это время поддерживающий силы, иссяк. Усталость навалилась такая, что у меня ноги дрожали и голова кружилась, даже когда я сидела. Страх ушёл, мне больше не нужно было ни бежать, ни сражаться — и бессонная ночь и все треволнения дня напомнили о себе. Тело стало безвольным, тяжёлым, из него будто вытащили все кости. Сонливость не могли отогнать даже мокрая одежда и холод.

— Вам нельзя сидеть здесь, на камнях, — уговаривал меня Дэбрэ.

— Угу.

— Вставайте, леди Майри.

— Угу. Щас. Одну минитучку... минуточку, хорошо?

Глаза закрывались, я почти спала — и он воспользовался этим, чтобы решить всё по-своему.

Поднял меня на руки и понёс. По чёртовой лестнице. Наверх. Взрослого человека. Да ещё и старался так держать, чтобы не оскорбить мою — Майри — скромность.

«Он будет носить меня на руках» красиво звучит только в любовных романах. С отказавшими ногами, я на своём опыте знала, что носить взрослого человека на руках — это тяжёлый физический труд. Тем более по лестнице, тем более наверх. Обычный холодильник весит примерно столько же, и его несут двое грузчиков, останавливаясь на каждой лестничной площадке и утирая пот со лба, и кляня на чём свет хрущёвки без лифта.

Вернуться в прошлое, когда мне приходилось принимать и оплачивать подобную помощь — да ни за что!

Мгновенно взбодрившись, я потребовала себя отпустить. Мы это обсудили, и Дэбрэ позволил идти мне самой. И я шла какое-то время, переставляла ноги, и ещё, и ещё, и мне вновь больше всего на свете хотелось присесть... Он закинул одну мою руку себе на плечо и помог идти остаток пути, придерживая за талию.

— Позвольте себе принять мою помощь, Майри, даже если мои прикосновения вам неприятны.

М-м? Что? Он говорил что-то странное, и я не стала вникать. Правда устала.

Хорошо, что он меня вёл — иначе, почти наверняка, рано или поздно я бы пересчитала ступеньки той лестницы на пути вниз и получила возможность начать пятую жизнь раньше срока. Так что он меня второй раз за день спас. И как не любить этого человека?

Наверху нас ждал экипаж и двое его людей, и возница. Кроме них и пары лошадей — никого.

Дэбрэ довёл меня до кареты. И там случилось самое желанное чудо — с меня сняли кандалы. Синяки, ссадины и царапины на руках и ногах выглядели не очень, да и болели, но в те мгновения я любила весь мир, и потому всем всё простила — только б больше не видеть этих кандалов никогда.

Я хотела спросить, что мне теперь делать, ведь раз я свободна, то мне нужно куда-то идти. Но Дэбрэ даже не стал слушать мой лепет.

— Забирайтесь внутрь. В первую очередь вам нужно отдохнуть. И переодеться, конечно. Мы решим этот вопрос, я отошлю людей в ближайшую деревню. Вам что-нибудь привезут.

Пока он приказывал освободить лошадь из упряжки и разговаривал со своими людьми, я забралась в карету.

Один из его помощников отправится с поручением, но когда ещё он приедет назад? И мне до тех пор сидеть в мокрой рубашке? Ну нет. На сидении меня ждал плед — вот в него я и переоделась, приспустив занавески на окнах кареты.

Вижу, та же светлая мысль пришла в голову и Дэбрэ. С ним поделился одеждой второй из охранников. Я заметила из окна, как Дэбрэ снимает с себя рубашку, и откинулась на спинку сидения. Он странно относился к наготе, любому намёку на неё, и не стоило за ним подглядывать даже случайно.

Поджав под себя замёрзшие ноги, я удобней устроилась на сидении. Затем сползла по спинке вниз, опёрлась на руку. Но до чего же хотелось прилечь. Места тут, конечно, совсем мало. Я повернулась и так, и этак — устроилась как-то. Я лежала, видела в окно кусочек неба, плывущие облака, колышущуюся на ветру ветку берёзы. Листья — то чёткие, тёмные или ярко блестящие на солнце, то расплывающиеся в месиво акварельными пятнами.

Самое главное — я могла это видеть, я жила, и я была бесконечно счастлива и благодарна за подаренный мне судьбой — и Дэбрэ — шанс начать всё сначала.

— ...Вам туда нельзя! Нет, вы не можете сейчас её видеть! Она не готова к визитам.

Я, наверное, заснула. Теперь голова страшно болела, а рядом с каретой кто-то кричал. Ну, выяснял отношения на повышенных тонах, так будет вернее. И один из выясняющих, несомненно — Дэбрэ. Он кого-то ко мне не пускал, кого-то весьма настойчивого. Виконта какого-то там.

Я села, плед сполз с плеча, да и ноги оказались частично обнажены — Дэбрэ бы такой вид не одобрил, наверняка бы сказал: «Прикройтесь, наконец, леди Майри». Так что мне стоило закутаться поплотней, а затем выяснить, кто и почему там кричит.

И в этот миг дверца кареты открылась, но с другой стороны — там, где всё было тихо. Оттуда на меня смотрел человек — несомненно, богатый, обладающий властью и не самым лёгким характером. Мужчина лет пятидесяти в роскошной одежде красиво седеющий несколько секунд молча смотрел на меня, а затем отступил на шаг и захлопнул дверь так резко, будто хотел её сломать. Я даже не успела прикрыться. Он мне ничего не сказал, хватило и взгляда, чтобы почувствовать себя с головы до ног облитой помоями.

Они тут что, все сумасшедшие? Сразу во фраках и бальных платьях рождаются? Я могла бы поклясться, что его возмутил мой внешний вид — в одном пледе, да ещё и неплотно закрученном.

— Вилар, — раздался громкий властный голос, и я сразу поняла — это говорил тот человек, — иди за мной. Мы уезжаем. Нам здесь ничего делать.

Теперь я слышала всё — дверь хлопнула, но не закрылась, и через щель внутрь кареты проникал свежий воздух, и звуки вокруг стали намного отчётливей.

— Но, папа. А как же Майри? Разве можно оставить её с этим человеком?

— А кто такая Майри? Я не знаю такой. И никто из нас больше не знает.

Глава 10. О лесах и лисах

Дэбрэ сообщил, что мы возвращаемся в крепость-тюрьму. О том месте у меня остались не самые приятные воспоминания, но Дэбрэ пообещал помощь, а ещё напомнил, что в крепости остались мои вещи. Мокрое грязное платье — не причина, чтобы желать вернуться в тюрьму, но, оказывается, в крепости, в специальном сейфе находились драгоценности Майри. Они были на ней, когда её арестовали — да, я верно догадалась, это случилось во время королевского бала.

По словам Дэбрэ, пройдя окончательное испытание Лорнским источником, я доказала свою невиновность и теперь свободна. Дознаватель — не лучшая компания, как и тюрьма — не лучшее направление пути, но Дэбрэ оставался одним из немногих людей, которых я здесь знала. И он предложил помощь — разумеется, я согласилась.

Так что да, мы отправимся назад в крепость, но только через пару минут.

Желание ненадолго отлучиться я сформулировала предельно корректно и обтекаемо. Можно сказать, дула на воду, ну мало ли — после истории с герцогом и голой коленкой в чём и ком угодно увидишь подвох. Дэбрэ на мои витиеватые объяснения только кивнул, и я ушла в лес, в ту сторону, где деревья и кустарники росли гуще. Впереди нас ждал долгий утомительный путь, и не лишним было к нему подготовиться и физически, и морально. Да и не давала покоя мысль: когда ещё доведётся подышать свежим воздухом, полюбоваться на лес. Вот так я и подарила себе по-настоящему счастливые десять минут.

Или чуточку больше.

Меня устали ждать. Помощники дознавателя звали-кричали, а я отвечала: «Иду-иду!» — и оставалась на месте.

За пышными кустами жимолости нашлась полянка с земляникой. Удержаться я не смогла, собрала несколько горстей красивых и ароматных ягод и всё съела. С земли, не помыв — ну а что? Вкуснотища необыкновенная, и приправа к ней самая лучшая — голод. Ещё бы не проголодаться, последний раз я ела ещё до рассвета.

— Майри, вы идёте? Или мне прийти к вам? — к взывающим к моей совести присоединился Дэбрэ, и я наконец оторвалась от лесного пиршества.

— Уже иду.

От самых тёмных и сладких ягод на руках остались красные пятна, и я могла лишь надеяться, что не измазала рот. Зеркала не было, убедиться, что всё в порядке, я не могла — ну и ладно. Волосы, одеваясь, я точно так же собрала — на ощупь, и подвязала в хвост, воспользовавшись косынкой. И в том случае, и в этом — с предположительно пятнистым лицом — решила: и так сойдёт.

Я шла по лесу, с лица не сходила улыбка. У меня руки пахли земляникой, а от свежего чистого воздуха кругом шла голова. Каждый шаг по земле ощущался как маленький праздник. Под подошвами ботинок приминались мох и трава, ломались сухие веточки, шуршала опавшая листва и хвоя — мои ноги исполняли для меня самую прекрасную в мире симфонию. Я могла бы идти так целую вечность, но, увы, вышла к грунтовой дороге и карете на ней разочаровывающе быстро.

Дэбрэ хмурился, поджидая меня, но, когда увидел, его взгляд потеплел — ну так, на полградуса, возможно, лишь в моём воображении.

— Теперь вы готовы отправляться? — спросил он сухо, и я кивнула. — Тогда прошу в карету, Майри.

Дэбрэ называл меня то просто Майри, то леди Майри — интересно, от чего зависел выбор обращения? Сейчас мне казалось, что «леди» из его речи исчезло из-за простой одежды на мне. Я выглядела как крестьянка, поэтому? Не знаю, но о том пышном платье я совсем не жалела. Новое единственно оказалось длиной в пол, но в остальном — вполне удобным и по размеру, без кучи юбок слоями, а с одной лишь тонкой рубашкой.

День становился всё жарче, и в такую погоду даже представить себя в том многослойном платье-торте казалось пыткой. А ведь придворные дамы именно в таких и ходили — добровольно издевались над собой ради красоты. Я видела из лодки: они все там разоделись, будто не казнь собрались смотреть, а на бал — прихвастнуть нарядами и блестяшками.

Похоже, они все тут немного помешаны на одежде. Дэбрэ, кажется, было несколько неловко в своей. Ему тоже кое-что привезли из деревни, и он переоделся, пока я гуляла. Новый наряд был ну просто wow, обалденным. Дэбрэ очень шло, сразу делало его моложе, раскованней, легче.

Я бы поспорила на немалую сумму, что его помощник решил если не подшутить, то узнать, наконец, как начальник выглядит не в исключительно чёрном. И именно потому теперь Дэбрэ красовался в светло-серых брюках, светлой рубашке и щедро украшенном жилете жемчужно-серого цвета. Чёрные сапоги к наряду не подходили, но в остальном он выглядел wow.

Вот честно. Вряд ли единственная возможность добыть вещи для начальника — это ограбить запасы местного модника... Я наклонила голову к плечу. А что, забавная мысль, но ведь вполне может быть, что на Дэбрэ самая нарядная и красивая одежда какого-то крестьянина. А что это может быть? Ну конечно же костюм для свадьбы!

— Вы выглядите очень хорошо в светлом, — заметила я. — Чёрный всегда так строг и мрачен, а светлое придаёт беззаботность и лёгкость. Вам светлое очень к лицу. Когда вы в этой одежде, то видишь в первую очередь привлекательного мужчину, а не сурового дознавателя.

Дэбрэ даже не подумал улыбнуться — нахмурился ещё сильней. В полном молчании, никак не отреагировав на комплимент, он помог мне забраться в карету. Повисшее между нами напряжение тревожило. Я всего лишь попыталась быть милой с ним, но, кажется, попала впросак, когда хотела совершенно иного. Всё же он единственной человек, который вызвался обо мне позаботиться, и я хотела наладить с ним отношения.

Даже худой мир лучше доброй ссоры. А мы не ссорились, ситуация поставила нас по разные стороны. Его мрачный вид мне не нравился. Я что, вновь нарушила правила поведения? Высказалась неудачно, или женщины комплименты мужчинам тут не говорят?

Когда он занял своё место напротив, я сказала:

— Я чем-то обидела вас? Простите, я не хотела. Прошу, принимайте все мои слова за чистую монету, не ищите в них подвох или второе дно. Я искренне благодарна вам за спасение, за помощь, за одежду, которая на мне. Я действительно считаю, что светлое вам идёт, и имела в виду только это. Я бы хотела, чтобы вы перестали видеть во мне врага, и надеюсь, что мы будем свободно общаться, хочу заслужить вашу дружбу.

Глава 11. Мечты-фантазии

Дэбрэ ясно дал понять, что я — ведьма. То есть уже не ведьма в их понимании, но в нашем — о, да. Злая женщина, окрутившая и соблазнившая мужчину ради своих целей. Я спросила:

— Вы не хотите мне всё рассказать?

Ни отказ, ни его резкий тон меня не удивили, но и радости не добавили. Конечно, стоило бы всё разузнать о его отношениях с Майри, а с другой стороны, это как лезть в чужую переписку. Это их личное, не моё дело. Да и Дэбрэ не тот человек, у которого можно требовать подробности. Нет уж, не хочу с ним ещё и из-за этого ссориться, у меня не девять жизней в запасе.

Я ещё раз уверила его, что говорю искренне, и нарвалась на неприятную усмешку.

Как же жаль.

Дэбрэ, конечно, не образец рыцарского поведения... Хотя почему нет? Он спас меня. И вёл себя благородно. Другой бы выместил зло на враге, попавшем в его власть, да ещё и имея разрешение делать с ним всё, вплоть до сдирания кожи. Или он мог окончательно отомстить, всего лишь не став спасать — утопив меня в Лорнском источнике. И никто — я уверена в этом — ему бы ничего не сказал: одной ведьмой больше, одной меньше. А он накрывал мне ноги своим сюртуком и, позволь я, тащил бы на руках наверх по той жуткой лестнице.

Он находил моё поведение вызывающим. Он едва сдерживал гнев, а не смущался, когда я... Да не делала я ничего такого уж, чтобы видеть во мне непонятно кого. Не делала! Но он думал, что я его вновь соблазняю.

Интересно, у них с Майри дошло до постели?

Чёрт! Да не хочу я этого знать!

Да что тут знать. Он так трогательно охранял мою скромность, что нет сомнений — не было ничего. Он собирался вернуть семье непорочную деву, а вышел конфуз, и исключительно по моей вине. А также потому, что мой приёмный отец — герцог Как-его-там, вроде на «В» — человек с гнилым сердцем.

Дэбрэ может не захотеть общаться с женщиной, которая уже причинила ему боль. Если так — очень жаль, насильно мил не будешь. Он хороший человек, но — всё же — не единственный на земле.

Временами он мне нравился, и даже без всяких почти что, но я смогу прожить и без него.

В жизни Майри наверняка были и другие люди — родные, близкие, друзья и знакомые. Дэбрэ говорил, что все отвергли Майри, но сейчас-то я не преступница. И если кто-то отвернулся только из страха (или вопиющей глупости, как герцог Как-его-там), то бояться этим людям больше нечего. Друг познаётся в беде, но я не стану отказывать тем, кто захочет вернуться в жизнь Майри. Время всё расставит по местам, так всегда случается — нечего торопить его отказами и излишней категоричностью.

Когда попадаешь в сложную ситуацию, то каждый из окружения показывает себя. Никогда не узнаешь заранее, кто друг, а кто так, на поболтать за чашкой кофе. Хочется отказаться, больше вообще не видеть всех тех, кто не поспешил прийти на помощь, но нет, такой ошибки я больше не допущу. Отказывать всем, кто не на все сто идеальный человек — глупость. Иначе может оказаться, что и кофе будет не с кем попить.

Ну а если говорить о настоящих друзьях, то та девушка просила за меня у короля с королевой — скорее всего, в ней я найду того человека, на которого можно положиться. Ну а если нет, и никто вообще не захочет мне помогать, то остаются драгоценности — живые деньги, на которые можно снять или даже купить жильё. Скромный домик с хотя бы небольшим садом... Мечты-мечты. Ладно, там разберёмся. На семье герцога Как-его-там и Дэбрэ мир не заканчивается — нечего унывать.

Я смогу со всем справиться и сама, без чьей-либо помощи. Но помощь, конечно, не помешает. И терять Дэбрэ я не хочу. Я буду пытаться заслужить его доверие. Но если он раз за разом будет меня отвергать, со слезами на глазах за ним не побегу.

— Учитывая нашу историю, о которой я совершенно не помню, — осторожно сказала я, — вам, наверное, неприятно видеть меня и заботиться обо мне. Есть ли возможность перепоручить меня другому? Возможно, есть человек — мой друг или родственник, или, не знаю, учитель, который мог бы позаботиться обо мне...

Я бы ещё долго терзала наш слух многочисленными «наверное», «если бы» и «не знаю», но Дэбрэ прервал меня. Не думаю, что его преподаватель этикета был бы им доволен. С другой стороны, стараться не оскорбить — тот ещё квест, когда ты не можешь предположить реакцию на самые простые слова.

Ничего обидного я, кажется, не сказала, но он разозлился. Старался сдержаться, не показать гнев, но Дэбрэ, с его лицом-маской, не так уж сложно читать.

— Вы предполагаете, Майри, что я не смогу как следует позаботиться о вас? Или думаете, я воспользуюсь властью, которую даёт мне ваше незавидное положение?

Ох. А он умел загонять жертв в угол. Он заставил меня говорить «нет», «нет» и «нет», чтобы в итоге получить:

— Да, я согласна ехать с вами туда, куда вы скажете. Вы можете мне не доверять, но я вам доверяю.

Сколько в моих словах правды — не знаю. Он давил на меня, и хотелось вывернуться, ускользнуть из-под его тяжёлой руки. Если бы я была настоящей Майри, то, скорее всего, ни за что бы не приняла его помощь. Но меня толкали к нему не только обстоятельства, незнание мира, людей, но и любопытство. И тайны «моего» прошлого, и азарт — смогу ли изменить к себе отношение.

— Вот и отлично, — он откинулся на спинку сидения и скрестил руки на груди. — Может быть, поедим? Франк привёз из деревни не только одежду, но и корзинку с едой. Уверен, что вы проголодались. Земляника, конечно, вкусна и полезна, но вы не смогли бы насытиться ею, как бы ни старались.

Вот же! Значит, на моём лице всё-таки остались пятна от земляничного сока, и я вот такая — раскрасавица, да — сидела перед ним всё это время. А он моей невольной неловкостью наслаждался. Вот же му... мужчина мечты.

Еда оказалась отменной: пышные пироги и вкусный, несколько мутноватый напиток. Он назвал его квасом. Извинился за то, что мне приходится пить столь неблагородный напиток. Я покивала и подставила ещё кружку. Местный квас не походил на тот, оставшийся в прошлой жизни. Он был лёгким, ароматным, с приятной кислинкой.

Глава 12. Вопросы этикета

Мы, кажется, уже какое-то время стояли — навевающее сонное настроение покачивание прекратилось. Умиротворяющий стук копыт и поскрипывание кареты тоже стихли, и разбудила меня, похоже, полная тишина. Мне ничего не снилось, и вспомнила я обо всём случившемся сразу. Глаза не спешила открывать. Сначала прислушалась, но не услышала ничего, даже звука чужого дыхания.

Неудивительно: Дэбрэ ушёл. Но оставил мне кое-что, что сразу же заставило о нём вспомнить. Под головой я нашла несколько раз свёрнутый жилет — тот самый, часть крестьянского свадебного наряда. Судя по тому, как он измялся на местах сгибов, подушкой ему пришлось служить немалое время. Я расправила ткань, погладила искусную вышивку. Какая красивая вещь. Всего лишь моя догадка, но хотелось верить, что за этой красотой скрывается прекрасная история любви.

Затем я представила, как Дэбрэ снимает жилет, сворачивает, подкладывает мне под голову — и невольная улыбка тронула губы. Небольшое проявление заботы, не великий подвиг, а всего лишь красивый жест, но ведь уже далеко не первый от него по отношению ко мне.

И да, я замечала его галантность. Ещё бы.

Какая женщина осталась бы равнодушной к подобным поступкам мужчины? О, я могла ответить: страстно влюблённая в другого, счастливо замужняя или не видящая в себе женщину по любой из причин: неподходящий возраст, болезнь, душевная травма.

Ничего из названного мне больше не подходило, и я никак не могла уговорить себя быть равнодушной. Напоминала себе, что он опасный человек и между нами стоит прошлое Майри. Что бы ни говорила себе, а жилет, ставший на время подушкой, всё не выходил у меня из головы.

Доброта всегда привлекательна, так что думать в таком ключе о Дэбрэ лишний раз не стоило. Так им и увлечься недолго.

Во влюблённости ничего плохого нет. Но не для меня. Не сейчас, не время мне увлекаться. Стою всего одной ногой в этом мире, не знаю о нём ничего. О нём — это и о мире, и о мужчине, который, несомненно, заслуживает внимания, но и опасен.

Для меня Дэбрэ очевидно опасен. Есть вероятность, что он понимает, что делает, что делает так специально, приручая меня мало-помалу — этакий волк в овечьей шкуре. Дознаватель в крестьянском свадебном костюме — а что, очень похоже.

Я вздохнула и отложила свёрнутый жилет в сторону — к пледу, которым накрыл меня, понятно, тоже Дэбрэ.

Нет-нет, с ним мне всегда надо быть настороже. Не очаровываться, чтобы потом не разочароваться. Узнать больше, а не прыгать в омут с головой.

В прошлой жизни у меня не было ни одного шанса на счастье. Даже если кто-то захотел бы разделить со мной одиночество, то я бы его прогнала. В Франкенштейнов не влюбляются, их используют. О любви я могла только мечтать и мечтала, читая запоём романы. Они уносили меня в другие миры, где не было ни следов катастрофы, ни боли. Я никогда не фантазировала всерьёз о побеге в подобный мир, но это случилось. И в первый же день здесь я встретила вот такого мужчину — мечту. Ну, почти. Не милого принца, а сурового дознавателя.

Постараюсь лишний раз не думать о нём — так и выскользну из ловушки, в которую загоняет меня он (что лишь возможно), или это делаю я сама (кто б сомневался).

Наступили сумерки, солнце уже село. Снаружи в карету всё ещё проникал серый свет уходящего дня, но темнело быстро.

Мы находились в крепости, стояли там же, где и ранним утром. На мне больше не было кандалов и цепей, и в тюрьму меня никто волоком не тащил — в общем, не зря я Дэбрэ доверилась, имела право себя похвалить. Всё же немного научилась читать людей: он неплохой человек, излишне властный, правда, но его обещаниям, кажется, можно верить.

Поймала себя на мысли, что вновь думаю о Дэбрэ, и усмехнулась. Быстро же я выбросила из головы обещания не думать о нём.

Он вскоре вернулся, держа в руке небольшой фонарь. К моему разочарованию, он переоделся и, разумеется, в чёрное. Я же осталась в крестьянском платье и всё, что успела, пока ждала, — расчесала волосы и заново их подвязала косынкой.

Дэбрэ предложил мне посетить крепость — совсем ненадолго. Я отказалась. Он вновь повторил приглашение, но я сказала: «Нет-нет-нет, что вы, я ни за что не вернусь туда!» — и только потом, когда карета тронулась, когда выехали за ворота, поняла, что он, наверное, таким способом предлагал мне сходить в туалет. Очень вовремя поняла, м-да, но момент оказался упущен. Сказать повернуть назад я не могла, так что следовало набраться терпения.

— Нам долго ехать? — спросила я. Коварный квас как раз решил напомнить о моей несдержанности за обедом.

— Меньше часа.

Я побарабанила пальцами по колену. Меньше часа я точно могла потерпеть. Просить остановить сейчас карету — м-м, нет! Не хотелось позориться перед ним. И хотелось сделать рука-лицо с самой себя. Открыть рот и попросить остановиться ненадолго я так и не смогла. И это после всех размышлений о том, что о Дэбрэ мне следует думать поменьше.

Кстати, о нём. Дэбрэ в свадебном наряде и Дэбрэ в чёрном походили друг на друга, как ангел и демон. У Дэбрэ в застёгнутом на все пуговицы строгом сюртуке даже взгляд стал тяжелей и опасней. Очаровываться им таким хотелось в разы меньше — хоть одно хорошо.

Мы ехали в молчании, и время ужасно тянулось. Обещанный дом с садом, кажется, не приближался, а отдалялся от нас. Что-то с этим следовало сделать.

— В вашем доме, он, вы сказали, скромный, совсем небольшой, для меня найдётся отдельная комната?

Дэбрэ сдавленно кашлянул.

— Я не хотела вас оскорбить, — тотчас сказала я, — но почему-то волнуюсь. — Потёрла кожу чуть ниже ключиц. — Как-то мне не по себе.

Внутри и правда стремительно разгоралось ощущение, что я допускаю ошибку — интуиция проснулась в самый неподходящий момент. А до того что делала? Видно, крепко спала вместе с сообразительностью и квасом.

— У вас будет своя комната, но без личной горничной вам придётся обойтись, — сказал Дэбрэ. — Это скромный дом, и всё хозяйство ведёт экономка. Софи со мной много лет, она женщина уважаемая, добросердечная, она поможет вам во всём — в том числе и как горничная. Обижать её я вам запрещаю.

Глава 13. Милый дом

В свете встающей луны двухэтажный белый особняк показался мне менее всего напоминающим скромный домик. Я насчитала по пять рядов окон влево и вправо от главного входа с колоннами, занимающего не менее трети фасада. Ведущую к высоким резным дверям каменную лестницу украшали скульптуры, держащие светильники, вход был ярко освещён.

Дом не показался мне новым. На первый взгляд он выглядел родовым гнездом старинного аристократического семейства. Поднявшись по лестнице, я всё ждала увидеть дворецкого в ливрее, встречающего нас, но нет, Дэбрэ сам открыл передо мной дверь.

Часть холла занимала парадная лестница. Яркий свет лил из фантастически красивой люстры. Картины на стенах, скульптуры, напольные вазы и живые цветы в них — всё тут очаровывало с первого взгляда.

Я была настолько потрясена этим «скромным домиком», что у меня разбегались глаза. Хотелось поскорей рассмотреть и то, и это. Я настолько увлеклась, что не сразу заметила женщину, встречающую нас. Она скромно стояла в дверях слева от лестницы и, по всей видимости, ожидала, чтобы поприветствовать нас.

Дэбрэ опередил нас обеих.

— Вот леди Майри, матушка Софи. Какое-то время она будет жить с нами. Я вручаю её вашим заботам. Покидать пределы поместья ей запрещено.

Женщина не задала ни одного вопроса, не проявила ни малейшего удивления. Тихим спокойным голосом она ответила, что ей всё понятно, и приказания господина будут исполнены.

Софи носила длинное серое платье в пол и белый передник. Её невысокая фигура отличалась пышностью, но не чрезмерной, тёмные волосы были убраны в высокий пучок. Ей можно было дать и сорок с хвостиком лет, и пятьдесят с небольшим, и, немного посомневавшись, шестьдесят тоже. Прожитые годы не оставили заметных следов на её лице, карие глаза казались живыми и ясными. С её хорошей кожей и здоровым румянцем ей бы сниматься в рекламе чудодейственных кремов для омоложения.

В целом, на первый взгляд, Софи выглядела спокойной и милой, и я понадеялась, что смогу найти с ней общий язык.

— Госпожа Софи. — Я наклонила голову, изображая короткий поклон.

Как же всё сложно с этими реверансами, но логика подсказывала, что проявленной вежливости более чем достаточно. Я ведь не на приёме у королевы. Хотя, возможно, создать благоприятное впечатление о себе здесь не менее важно. Обращение «матушка», выбранное Дэбрэ, намекало, что хозяина и служанку связывает общее прошлое, а значит, Софи может оказать на мою жизнь влияние даже большее, чем королева.

— Леди Майри. — Женщина тоже слегка поклонилась. Она явно узнала меня, но никак не показала, что её радует наша встреча.

Мне следовало сделать первый шаг для сближения. Я собиралась жить в этом доме, и помириться с его домоправительницей стояло пунктом номер один в моём недлинном списке дел на сегодня.

— Возможно, мы встречались прежде, — сказала я. — К сожалению, я этого не помню, хочу сразу пояснить. Простите, если я что-то плохое прежде сделала вам. И прошу не судить меня по прошлым поступкам. Дайте мне шанс создать новое впечатление о себе. И заранее простите, если я нарушу несколько правил. К сожалению, я не помню и о них тоже. Могу ли рассчитывать на ваше понимание и доброту, госпожа Софи?

Разумеется, я могла. После такой речи воспитанный человек не может ответить иначе, чем согласиться со всем услышанным. Софи меня ни в чём не разочаровала, ответила ровно так, как я и ожидала. Но выражение её лица не изменилось. Как я ни вглядывалась, мне никак не удавалось понять, что она в действительности обо всём этом думает. Как и Дэбрэ, Софи умела быть закрытой ракушкой.

Затем речь зашла о другом. Софи сказала:

— Посыльный обогнал вас всего лишь на час-полтора, я не успела приготовить всё, что может потребоваться молодой леди, но гостевая спальня готова. И ужин тоже. Всё накрыто в столовой, молодой господин.

— Мне нужно умыться с дороги, — поторопилась сказать я. — Боюсь, я выгляжу не лучшим образом. Мне нужно сделать хоть что-то, прежде чем садиться за стол.

— Конечно, молодая госпожа. Разрешите, я провожу вас в вашу комнату.

И в уборную. Ну наконец-то.

Скажу честно, ни путь к своей комнате, ни её саму я не разглядывала — бегом побежала туда, куда Софи мне указала. Организм требовал о себе позаботиться, и я была счастлива, что его терпение не лопнуло в самый последний момент. Только затем я смогла осмотреться. Фух. Как же всё-таки людям мало надо для счастья.

Унитазы у них, кстати, походили на современные, из кранов текла вода — и горячая тоже. В крепости те же помещения оснащались намного скромней — фаянсовой чашей в полу, а вода из кранов текла только холодная. Здесь же меня ждала незабытая роскошь — приличная сантехника и горячая вода — единственное, о чём бы я точно безмерно скучала.

Удивительно? Да. Но я не из тех, кто смотрит в зубы дареному коню. Этот мир будто создали для меня, и я чуть ли не пела от счастья, разглядывая ванную комнату. Стоящая на красивых гнутых ножках ванна ослепительно белого цвета обещала, что я смогу помыться по-настоящему. Флакончики с цветным содержимым пахли чудесно, среди них точно найдётся шампунь. А то и пена для ванны.

Я представила, как лежу в тёплой воде, поднимаю ногу вверх, поверх пены, шевелю пальцами — да я об этом пять лет мечтала, сотни раз видела во сне.

— Госпожа, вам нужна помощь? — Софи деликатно постучала в дверь.

— Нет-нет. Хотя, вернее, да. — Я подошла к двери, распахнула её, — Покажите мне, пожалуйста, где тут шампунь, а где мыло. И полотенца. А ещё, — я огляделась кругом, — а где тут зеркало?

— Зеркало в ванной комнате? — с явным удивлением спросила Софи, последовав в ванную за мной.

— Зеркало вообще. Где оно?

— В комнате, разумеется, возле платяного шкафа. И ещё одно у туалетного столика.

— Хорошо, — я счастливо вздохнула. — Спасибо.

Тут было всё необходимое для жизни, и я уже начинала чувствовать себя человеком, а не обломком кораблекрушения.

Глава 14. Новая жизнь

Всё оказалось не так плохо, как я предполагала, пусть и не так хорошо, как я надеялась. Софи больше не повторяла шокирующих заявлений, но и я не давала ей поводов. Она внимательно посматривала на меня, так же поступал и Дэбрэ — они оба ждали от меня... не знаю, взрыва? Что я как-то выдам в себе Майри?

Не дождутся.

К столу я вышла в том платье, которое весь день было на мне. В новое не стала переодеваться.

— Простите мне мой вид, виконт. Не хотела заставлять вас ждать, а переодеваться сейчас — выше моих сил.

Он приподнял брови, я усмехнулась. Мы оба знали, что я выспалась в дороге, но, если вспомнить, каким тяжёлым выдался для меня весь этот день и предыдущая ночь — я имела право говорить об усталости, даже если её не чувствовала.

Я не надела платье потому, что не разобралась в белье. А разобравшись, решила, что нет, игры в садо-мазо не для меня. Ну, по возможности, разумеется. Конечно, когда-нибудь обстоятельства заставят меня надеть корсет, да и потренироваться носить его будет нелишним, но пока, только увидев этот плотный, жёсткий кошмар, я решила без промедления стать большой любительницей крестьянских платьев. Ладно ещё выезжать в этом пыточном приспособлении в свет, но носить такое дома — увольте.

Я умылась, распустила волосы и расчесала их. Выглядела, кстати, на миллион. Я наконец добралась до зеркала и увидела в нём собственное лицо, такое, каким оно должно было стать в моём возрасте. Я помнила себя примерно такой же, может, с более пухлыми щеками. Повзрослевшее на пять лет лицо похудело и стало намного интересней. Глаза казались больше, губы — ярче, как будто поспели. Я всё ещё не могла поверить, что девушка в отражении — я. Привыкла видеть сожжённую кожу, ужасные шрамы и навсегда перекошенные черты. Но в отражении я видела себя. Не кого-то другого — себя. Настоящую Майю Белохвостикову, только правильную, здоровую и такую красивую.

Странно, ведь раньше в этом теле — несомненно, моём — жила Майри. Но обсуждать странности перемещения между мирами мне было не с кем. Не с Дэбрэ же. А то мало ли, с его любовью к закону и порядку после таких бесед можно поутру проснуться в психушке.

— Вы за что-то на меня злы? — спросил Дэбрэ. А Софи, взявшая на себя труд наполнить наши тарелки источающей божественные ароматы едой, подняла на меня укоряющий взгляд.

И что, теперь будет только так? Из-за любого недовольства Дэбрэ я буду ждать мести Софи? М-да, ситуация. К опасному мужчине в моей новой жизни добавилась опасная женщина.

Кого мне бояться больше — сложно сказать. Ну ладно. Не собираюсь я жить в постоянном страхе. Буду считать, что бояться мне нечего. Пусть всё идёт своим чередом. В конце концов, у меня в жизни — явная белая полоса. Я жива, на ногах, здорова, почти свободна, а из Лорнского источника меня вытащило божественное провидение руками Дэбрэ.

Ему об этом, кстати, тоже можно напомнить. И ей — слушающей каждое наше слово, перехватывающей каждый взгляд.

— Сегодня я чуть не умерла. Только вашей помощью, виконт Дамиан, я жива. Разве я могу на вас злиться?

Могу, разумеется. Благодарность — чувство недолговечное. Дэбрэ помог мне, но, я, как те девять прозревших слепцов, уже забыла о пережитой боли и больше беспокоилась о будущем и настоящем.

Еда на тарелке выглядела привлекательно, весьма аппетитно. Белое мясо, омлет, свежие овощи — в самый раз для столь позднего ужина. Но что, если Софи его отравила? Когда-то я бы лишь поблагодарила того, кто взял бы на себя труд прервать мою никчёмную жизнь, но здесь и сейчас желание жить стало сильней, чем у знаменитого одуванчика, пробившегося к солнцу через асфальт.

— Приятного аппетита, молодая госпожа, — сказала Софи с благостной улыбкой. Неудивительно, что Дэбрэ считала эту женщину ангелом.

— Не знаю, стоит ли мне сейчас есть, — ответила я, разглядывая тарелку, затем подняла взгляд на Софи. — Боюсь, что эта еда не пойдёт мне на пользу. — Подумав, я добавила: — Сегодня я уже ела. Квас и пироги. Всё оказалось очень вкусным и здесь тоже выглядит весьма аппетитным, но вдруг потом из-за допущенных излишеств в еде я не влезу ни в одно из своих платьев?

Софи недолго смотрела на меня, затем спросила у Дэбрэ:

— Господин, вы не будете против, если я поменяю ваши тарелки с молодой госпожой? Я положу ей только овощи и омлет. От них не поправишься.

Неплохой способ показать, что еда не отравлена. Софи отнесла мою тарелку Дэбрэ, а на взятую у него пустую положила совсем немного омлета и овощей. Я посмотрела на жалкую кучку еды, на Дэбрэ, на Софи и вздохнула.

— Что-то я поспешила в суждениях. Если хорошо подумать, после такого дня мне не грозит потолстеть. Будьте добры, положите мне ещё хороший кусочек мяса, госпожа Софи, и этого чудесного соуса тоже.

Софи поспешила выполнить мою просьбу. Смотрела на меня, улыбалась. Я прямо чувствовала, как она смеялась надо мной, моим страхом.

Готовила эта ведьма чудесно. Я съела всё и попросила добавки. И даже не один раз.

Дэбрэ смотрел зачарованным взглядом на то, как я ем.

— Вы смущаете меня, виконт, — сказала я, вернув вилку на опустевшую тарелку.

— Простите. — Он отвёл взгляд, затем вновь взглянул на меня. — Мне нравится ваш здоровый аппетит. Приятно видеть, когда женщина ест приготовленную тобой еду.

Я не нашла ничего лучшего, как возразить:

— Но вы её не готовили.

Дэбрэ кивнул.

— Да, конечно. Но я её добыл. В некотором смысле. Не то чтобы я бегал с ножом за несчастной курицей... — опомнившись, он резко замолчал.

Мы оба осознавали то затруднительное положение, в которое он сам себя загнал, забыв, что ненавидит меня.

— Мы можем притвориться, что этого разговора не было, — предложила я в качестве благодарности за прекрасный ужин. — Вы не были невероятно милы, одаривая меня комплиментами, и ни слова не говорили о несчастной курице.

Софи переводила взгляд с него на меня и обратно. Настолько забылась, что даже Дэбрэ это заметил и предложил подавать чай.

Глава 15. О радостях и сложностях жизни «принцесс»

Полночи мне снились кошмары. А не стоило на ночь так наедаться. Я вставала с постели, пила воду из-под крана, смотрела на себя, красавицу, в зеркале. Говорила и мысленно, и вслух: «Я вырвалась из изломанного тела, я теперь здесь!» Но когда ложилась в постель, воспоминания ко мне возвращались. Я даже плакала, мысленно глядя на себя ту — обломок катастрофы, искорёженный и несчастный. В той жизни я плакать себе не позволяла, а здесь прорыдала полночи над своей страшной судьбой. Всё никак не могла успокоиться. Всё боялась закрыть глаза и проснуться в прежнем теле.

Мир вокруг меня оставался незыблемым, даже и не думал меняться, а я вдруг до ужаса испугалась его потерять. Ну что за нелепость!

— Как вы спали, госпожа? — спросила меня Софи, разбудив поутру.

— Спасибо. Прекрасно.

Понятия не имею, зачем я ей соврала.

Зеркало честно показало опухшее лицо — всё равно такое невозможно красивое, растрёпанные волосы — блестящие в лучах солнца, сияющие, будто нимб. Я смотрела на себя и не могла насмотреться. Знала — это я, правда я, а всё гладила лицо кончиками пальцев. Я даже ущипнула себя, чтобы увериться: да, это я, и это моя новая жизнь, и настоящее лицо, а не та образина.

После умывания холодной водой, протираний с запахом роз, расчёски я стала выглядеть ещё ослепительней. И всё боялась моргнуть не так и вернуться в своё прежнее тело, в прежнюю недожизнь.

Но я была здесь. Никуда не исчезала. Я чувствовала стул под собой, полированную поверхность туалетного столика, сладковатый аромат пудры, лёгкий и свежий — туалетной воды. На мне была тонкая ночная сорочка, а из приоткрытого окна в комнату проникал прохладный воздух. В саду пели птицы, солнце светило сквозь занавески. Мир вокруг оставался на все сто настоящим, только другим — лучше прежнего в миллион раз.

Воспоминания о ночных кошмарах таяли, и туда же, под невидимый коврик, я заметала картины прежней жизни. Одёргивала себя, в прямом и переносном смысле слова хваталась за новую жизнь — касалась всего, что видела, оценивала ароматы, попробовала туалетную воду на вкус — всеми способами доказывала себе: да, я здесь, всё это не сон, а реальность.

Не хватало ещё крышей поехать от свалившегося на меня счастья. Лучше, наверное, мне и вовсе забыть о том, что раньше всё вокруг меня было другим.

— Вам нужна моя помощь с платьем? — спросила Софи, и услышала тот ответ, который её не порадовал.

— Да. Мне нужна будет помощь с корсетом. Но это потом. А сейчас я приму ванну.

Ту самую, о которой уже пять лет мечтала. И она оказалась ровно такой прекрасной, какой я её представляла. Я плескалась в ароматной пенной воде, пока у меня кончики пальцев на руках и ногах совершенно не сморщились.

А затем пришла очередь пытки — корсета. Из ванной я вышла в панталонах, украшенных кружевами, и в тонкой маечке. С помощью Софи я разобралась в том, как корсет надевается, но до чего же он оказался неудобным, ну просто кошмар.

— Вы тоже такое носите? — спросила я, упакованная словно в панцирь.

— Нет, конечно. Я простая женщина. Мне такое надевать не позволено.

Я попыталась вдохнуть всей грудью — не удалось.

— Поверьте, вы ничего не потеряли. Или, может, его не стоило так затягивать?

— Он несильно затянут, — ответила Софи без капли сочувствия к моим страданиям. — Вот здесь ещё можно подтянуть, а тут ужать, тогда платье на вас сядет ещё лучше. Только, наверное, его придётся немного ушить.

Платье в моём распоряжении имелось только одно. Я дважды спрашивала, и Софи дважды уходила от ответа, откуда в доме виконта Дамиана вообще взялось платье. Серебристо-серое с голубым, расшитое незабудками, украшенное кружевными и шёлковыми лентами, при свете дня оно показалось мне восхитительным.

— Думаю, мы не станем ничего менять в этом чудесном платье, — сказала я, погладив его по гладкому шёлку и вышивке, слегка царапающей подушечки пальцев.

Пришло время надевать юбки, а под них — специальную конструкцию, чтобы они казались пышней. В тюрьме у меня такой не было, как и корсета. Там я просто мучилась с тучей юбок и слишком длинным платьем. Теперь стало понятней, зачем нужна такая длина.

Одевание — без преувеличений — заняло вечность времени. Но и эффект у него оказался сногсшибательным.

Я смотрела на себя в зеркало — хороша. Талия — как у Скарлетт О'Хара. Платье — чистый восторг. Волосы ещё причесать, и можно превращать тыкву в карету, мышей — в лошадей, а крысу — в кучера. Между прочим, даже сказка не скрывала сложностей жизни принцессы. Хрустальные туфли — да это же пыточный инструмент. В правильном переводе они, конечно, были меховые, но всё равно, я бы даже на деньги поспорила — принцессы тоже носили корсет. А мне в моей сказке хотя бы не досталось пыточных туфель: надела те, что носила вчера — удобные, с высокой шнуровкой.

Осталось лишь причесаться, и можно отправляться на бал. Меня, правда, на бал не звали, так что, одевшись, я собиралась походить туда-сюда в качестве тренировки и договориться с Софи — вернуть себе вчерашнее платье, которое та, не спросив разрешения, успела унести из моей комнаты. Стирать унесла, надеюсь, а не выбрасывать.

Я всё ещё возилась с волосами, когда в дверь вновь постучала Софи.

— Госпожа, к вам пришли с визитом. Я устроила гостей в гостиной, вас уже ждут.

Я смотрела на неё, она — на меня. Я надела корсет и пышное платье, чтобы потренироваться их носить. Никаких гостей встречать не планировала. И вот...

— Кто это?

— Члены вашей приёмной семьи.

Час от часу не легче. Хотя, если бы Софи сказала: «Это принц Антуан», или да кто угодно другой, мне не стало бы проще.

— Отказать им я не смогла. Виконт разрешил вашу встречу.

— Он дома?

— Нет. Гости привезли от него письмо-разрешение.

Вчера Софи мне угрожала, сегодня вела себя так, будто мы на одной стороне.

— Вам следует появиться перед гостями в лучшем виде. Нельзя, чтобы поползли слухи, что виконт о вас плохо заботится.

Глава 16. Брат не брат

Софи не угадала ни в чём. За исключением того, что бывшие родственники привезли сюда мои — Майри — вещи.

Войдя в гостиную, я увидела молодого человека, сидящего в кресле, и девушку, стоящую у окна. Виконта Вилара — высокого привлекательного блондина с удлинённым лицом и светлыми глазами — я видела вчера днём вместе с его отцом. Сестру Катарину тоже видела, только издали. Это, несомненно, она стояла на коленях перед королевской четой. Я узнала её по очевидному фамильному сходству и платью — не такому пышному, как у других, тёмного цвета. Она и вчера была в нём, что, конечно, весьма необычно для дочери герцога. Костюм её брата — приятный синий цвет, дорогая ткань, белая рубашка, вышивка и кружева — выглядел намного нарядней её унылого платья. Все называли Катарину сестрой. Она послушница или монахиня? Жаль, я не успела расспросить Софи поподробней.

Я слегка наклонила голову и пожелала гостям доброго утра, не называя их имена. Мало ли, вдруг они привыкли пользоваться сокращениями или прозвищами.

Так оно и оказалось — в отношении меня. Ни имя, которым назвал меня виконт Вилар, ни его тон мне совсем не понравились.

— Что за ужасное платье на тебе, Маймай, — «любезно» поприветствовал он меня, не вставая с кресла. — Серое тебе категорически не идёт. Ты в нём как привидение, сбежавшее с того света. Ха-ха, но так ведь оно и есть. Ты и правда вернулась к нам с того света!

Сомневаюсь, что его поведение соответствовало правилам этикета, как и его глупая шутка.

Его сестра повела себя совершенно иначе — бросилась ко мне и едва не сбила с ног, а затем расплакалась от избытка переживаний. Она с такой силой вцепилась в меня, роняла горячие слёзы мне на плечо, что вскоре я уже и не знала, что с ней, почти рыдающей, делать. Катарина плакала всё сильней, хотя я просила её успокоиться и гладила по спине. Предложила ей присесть, но она меня словно не слышала.

Вилар наблюдал за нами из кресла и даже не думал прийти на помощь и как-то успокоить сестру. Когда он закинул ногу на ногу и улыбнулся с видом «ну-с, где мой попкорн», я решила, что всё, с меня хватит.

— Что же вы сидите, виконт? — сказала я, обнимая плачущую Катарину. — Принесите воды. Разве не видите, вашей сестре это необходимо.

У виконта стало такое лицо — его сходство с отцом-мастодонтом стало неоспоримым. Лет двадцать практики, и он тоже научится убивать взглядом. А пока я лишь мысленно закатила глаза: столь же смешно видеть, как щеночек показывает крохотные клыки и рычит-тявкает.

— Виконт? Теперь ты называешь меня виконтом, Маймай?

Он снова меня так назвал. Ну что за нелепая кличка, точь-в-точь как у болонки.

— Разумеется, виконт Вилар. Я всего лишь выполняю пожелание вашего дорогого отца. Он ясно дал понять, что я больше для вас не сестра. Следовательно, теперь я для вас леди Майри, не Маймай. И будьте так любезны, виконт, помогите мне успокоить сестру Катарину.

Вилар сел прямей, его взгляд стал тяжёлым. Возможно, до отца-мастодонта он дорастёт побыстрей, чем мне это показалось поначалу.

— Ты мне не сестра, всё верно, и никогда ею не была. Но с чего ты решила, что теперь вправе указывать мне, что делать, а, Маймай? Я тебе что, слуга?

Видимо, безропотной прислугой он считал Майри. Иначе с чего бы такие возмущения? Но я-то ему не Маймай, и даже не Майри, и терпеть подобное отношение — не в моих правилах.

— Виконт Вилар, вы не прислуга, конечно. Будь здесь Софи, уж она не стала бы спорить и давно помогла сестре Катарине. Не можете сами принести воды, то позовите того, кто сможет выполнить столь трудную для виконтов задачу. Позовите Софи, она тут будет полезней. Или вы хотите дождаться, чтобы у вашей сестры началась истерика?

Он вскочил с кресла, будто его укололи в зад. Смотрел на меня с яростью на лице — ему, кстати, шло, делало живей, привлекательней.

— Помни своё место, Майри. Не забывайся, — сказал он, проходя мимо меня к двери. Забыл о «Маймай» и выполнил мою просьбу — чудесно.

В их семье у Майри было «место» — и почему я не удивлена? Бедная девочка, богатый дом и капризный наследник, приобретший безропотную игрушку, — классическая истории агрессора и жертвы. Конечно, я могла только догадываться, но почти не сомневалась, что всё так и было. «Маймай» до сих пор резало слух, раздражало.

В общении с прислугой виконт Вилар продолжил демонстрировать изысканное воспитание и великолепные манеры:

— Эй, вы, да, вы! Принесите воды, моей сестре плохо.

Проходя мимо меня назад, он сказал:

— И почему я должен за тебя что-то делать?

Он упал в кресло с видом мученика. Перетрудился, бедняга.

Софи принесла воды, и двойными усилиями мы усадили Катарину на диван, а затем и уложили. Фасон её платья позволил это сделать. Корсета она не носила — я сразу проверила, боялась, что ей трудно дышать. Софи сказала, что принесёт розовой воды и соли, а я присела у Катарины в ногах, взяла в ладони влажную почти безвольную руку.

Катарина всё ещё плакала. Крупные слёзы катились по ставшему мокрым лицу. Некоторые люди умеют красиво плакать, но Катарина к ним не относилась. Она кусала губы, явно пыталась сдержаться, но вернуть самообладание ей не удавалось. Заметив мой взгляд, она уткнулась лицом в подушку, её плечи дрожали.

— Дорогая Катарина, не стоит так расстраиваться. Уже всё хорошо, уже всё позади.

Тотчас раздался язвительный голос:

— Всё хорошо? Всё уже позади? — Вилар фыркнул. — Майри, открой глаза. Ты была восходящей звездой, твоего внимания добивались лучшие люди, и что ты теперь? Не кто, а именно что — содержанка сына башмачника! А я, благодаря тебе, теперь вынужден посещать дом башмачника. И моя сестра — тоже.

Я погладила Катарину по руке и встала. Чёртов корсет необыкновенно мешал нормально дышать и почти не сгибался. С другой стороны, когда-то у меня ноги не двигались, так что это небольшое неудобство я собиралась игнорировать. А вот кое-что другое я игнорировать никак не могла. Тем более когда за моей спиной стояла вернувшаяся Софи, которая, как и я, слышала каждое произнесённое Виларом слово.