Veritas

Глава 1. Начало конца

VERITAS[1]

«Veritas premitur, non opprimitur»

— Истина может быть скрыта, но не может быть уничтожена.

Плиты мраморного пола побагровели от крови. Она была всюду: на ботинках, штанах, тунике, руках и лице. Алой позёмкой кружила в воздухе и липкой изморосью покрывала кожу.

Люция провела языком по верхней губе и, к вящему ужасу, ощутила металлический привкус. Лицо сковывала кровавая плёнка, только синие распахнутые глаза и выделялись на нём.

Под подошвами хрустели кости, правая рука висела плетью, левая — сжимала кинжал и предательски дрожала. Шрамы на ней ныли, знаменуя скорый приход привычной боли.

Бой должен закончиться раньше.

Раньше, чем её скрутит приступ и сделает слабой да бесполезной.

Сколько терринов уже пало? Сколько её знакомых, друзей и близких погибло от лап чудовища?

— Выходи! — рявкнула она, оглядываясь по сторонам. — Ну, давай! Или испугался человеческой девчонки?!

По мрачному бальному залу рокочущим эхом пронёсся зловещий рык. От порыва холодного ветра задрожало пламя в канделябрах, грозя погаснуть и оставить девушку в непроглядной тьме.

Один на один с тварью Бездны, для которой темнота — мать родная.

Люция крутила головой в попытках уловить движение монстра, но всё, что ей удавалось — заметить краем глаза большую мерцающую тень на стенах залы.

Источник магии под рёбрами закрутился в волнении и страхе, распаляя кровь; боль в руке усилилась, к горлу волной подкатила тошнота

— Явись! — выкрикнула фарси, вскинув мизерикорд.

И тварь выскочила из тьмы с победным рёвом. Гибкое кошачье тело, лоснящаяся чёрная шкура, сильные лапы, светящиеся кровавые глаза и острые, как колья, зубы в громадной пасти.

Всё это Люция отметила в миг до смертоносного прыжка. Руку прострелила судорога, крик застрял в горле, клинок со звоном упал на пол, а вострые клыки сомкнулись на её шее.

Люция ударилась лбом об стол и распахнула глаза.

Императорский кабинет, темнота, за стрельчатым окном воет вьюга, поленья в камине давно прогорели, и в комнате заметно похолодало.

Фарси поежилась.

Она задремала. Уже обыденно допоздна разгребала дела королевства и не заметила, как отключилась. Это плохо, для её здоровья — в первую очередь. Придворный лекарь прописал ей покой, успокоительные настойки и кучи мазей, но девушке поесть-то три раза в день некогда. Какой тут сон и покой?

Дела, дела, одни дела!

Люц растёрла ноющую левую руку и осмотрела фронт работ. На столе сгрудись бумаги с донесениями; приказы, требующие подписи; просьбы, протесты, жалобы. И всё кричит о срочности. Всему надо уделить время. Во всё вникнуть, на всё дать разумный ответ.

Иногда ей крамольно хотелось плюнуть на обязанности и сбежать. Но куда? Кому и где она нужна? То-то же…

В дверь настойчиво забарабанили. Люция протёрла веки и хрипло крикнула:

— Войдите!

В кабинет ступил Виктор Грейван. Её сводный брат и, наверное, единственный компетентный работник в этом обезумевшем замке. Себя Люция компетентной не считала, но хотя бы делала, что могла.

— Ты почему в темноте сидишь? — подозрительно сощурился Глава Безопасности и осмотрел заваленные книгами полы и переполненные бумагами, картами, свитками и прочими, несомненно, важными для управления, мелочами шкафы и полки. Устало выдохнул. — Только не говори, что опять уснула за рабочим столом?..

Она не сказала. Но брат одарил её укоряющим взором.

— Когда ты нормально спала в последний раз? — спросил он, и Люц опустила голову, чтобы спрятать румянец за чёрными волосами. — Под «нормально» я имею в виду — на кровати, с подушкой, одеялом, и больше пяти часов.

— М-мм, — протянула девушка, отводя взгляд. — Пять дней назад?

— Семь! — грохнул Виктор.

Люция отмахнулась.

— Бывало и хуже, — натянуто улыбнулась. — Я первый месяц после коронации Далеона вообще почти не спала. Пока вникла в дела, разобралась в архиве и документах, прочла пару десятков учебников по управлению…

— И я удивлён, как ты до сих пор жива! — отрезал брат. — Любой нормальный человек давно бы свалился от усталости.

Люция тяжко вздохнула. Запустила пальцы в кудри, зажмурилась и выпалила:

— Я не человек, Виктор. Я полукровка.

Повисла гнетущая пауза.

Девушка сжалась, боясь реакции сводного брата. Его злости, негодования, омерзения, презрения и других скверных эмоций, присущих смертным и терринам в отношении полукровок.

Все ненавидят полукровок.

Им нет места среди людей, потому что они отличаются от них — как внешне, так и наличием сверх способностей — и нет места среди «бессмертных», потому что они слабее и своим существованием напоминают, что магия на Терре вырождается.

Террины вырождаются.

— Это ничего не меняет, — вдруг раздала над макушкой спокойный голос. Люция вскинула голову: Виктор нависал над ней, уперевшись руками в стол, но не выглядел угрожающим, скорее — хмурым и решительным, словно её внезапное признание лишь укрепило его в мысли, что ей требуется защита. — Ты моя сестра. Живое существо. И как любому живому существу тебе нужен отдых. Получеловеческий ресурс тоже не бесконечен.

Люция фыркнула и отвернулась, но от его грубоватой заботы в груди потеплело, а с плеч, точно тяжёлый груз свалился. Она рисковала и страшилась раскрыть тайну, которую яро оберегала вот уже семь лет. И не только от окружающих терринов, но и от приёмной семьи.

Она погрязла во лжи. Устала хранить секреты. Устала от бесконечного одиночества и борьбы против всего мира в одиночку. Ей… ей захотелось довериться хоть-кому-то и… обрести союзника.

Наконец-то.

Кажется, это получилось.

— Я серьёзно, Люция, — мужчина положил руку ей на плечо и ощутимо сжал. Люц встретилась взглядом с его суровыми золотисто-карими глазами. — Тебе нужен перерыв. Обещай, что сегодня ляжешь в кровать и проспишь до рассвета.

— Рассвет в девять! С ума сошел?! — вскинулась она. — Да у меня дел по горло!

— Ладно, до восьми, — сжалился братец.

Люция запыхтела.

— Так нельзя. Мне надо вставать в пять!

Тут уже Виктор разозлился, стиснул кулаки и гневно поджал мясистые губы.

— Семь! Слышишь? И ни часом меньше.

— Ну, давай хотя бы в шесть? — заканючила фарси.

— Семь! — отрезал он. — Я проверю, так и знай! А надо будет — в спальне тебя запру, отдам приказ страже — не выпускать, и вообще тогда в кабинет не попадешь за весь день.

Люция цыкнула, но крыть ей было нечем. Виктор взаправду может исполнить угрозу.

Но тогда его придётся наказать за нарушение закона по всей строгости, а Люц этого делать не хочется. Она что, тварь какая, наказывать брата за чрезмерную опеку? И ведь придётся! Чтоб не потерять авторитет, чтоб показать всем — она достойна своего места, она беспристрастна и жёстка. У неё нет слабостей.

Она — длань.

Дарующая и карающая рука короля.

У неё не может быть личных симпатий и привязанностей.

По крайней мере сейчас, пока ситуация на верхушке королевства нестабильна.

И ведь Виктор знает всё это. Читает Люцию, как открытую книгу. Наверное, он единственный в замке, кто так хорошо понимает её.

И нагло пользуется особым отношением к себе.

— Ладно, — Люц потерла гудящий лоб. — Я посплю до семи. Только не делай глупостей.

Виктор скрестил руки на могучей груди, затянутой в узкий алый мундир гвардейца.

— Обещай.

И имел он в виду магическую клятву. Теперь уж точно он мог спросить с неё подобное. Теперь он знал о магии в её крови.

«Зачем только рассказала?» — закатила глаза фарси. Усмехнулась и выставила мизинчик:

— Обещаю.

— Хитропопая лисичка, — пожурил брат и с улыбкой обхватил её мизинец своим. Люция насмешливо оскалилась, точно в подтверждение, и они разомкнули пальцы.

Подумать только до чего дошли их отношения!.. Раньше Люция свято веровала, что Виктор презирает её, навязанную сестру, приживалку с улицы, приблудную девчонку, которая воспользовалась добротой его матери, чтобы устроиться на тёплом местечке в замке. У него были все причины.

Кроме истинной.

О которой, Люция, наверное, никому и никогда не расскажет.

Она проникла в замок, чтобы отомстить Императору Терры — Магнусу Ванитасу.

Глупость. Какая же наивность и глупость.

«Теперь ты довольная, Люция?» — спросил её как-то Далеон в своей любимой желчной манере. А она не смогла ответить. И сейчас не посмеет. Если признается, что всё было зря, впустую…

Крестик клятвы на груди запекло.

— Так зачем ты пришёл ко мне? — оборвала свои мысли Люция, медленно вдохнула — выдохнула, жар постепенно начал спадать. — Не только же, чтоб отправить меня спать?

— Да-а, — замялся Виктор. Неловко взлохматил пятернёй короткие русые волосы на затылке. — Дело в том… Король сорвал с головы маркиза Тартео парик и размахивает им, отплясывая на столе.

— ЧТО?! — рявкнула Люция и подорвалась с места, как выпущенный из арбалета болт. Ладони шарахнули по столешнице, горы документов с шелестом посыпались на пол, а левую руку прострелило болью, до крика, но фарси сдержалась. — Он совсем обалдел?! Решил угробить, к Тырховой матери, все мои попытки наладить его отношения с вассалами Ригеля?!

Она стала быстро собираться. Отрыла в груде сваленных бумаг свой мизерикорд, сунула в портупею на бедре, накинула бархатный дублет, пряча белую рубашку, застегнула по подбородок жёсткий воротник.

— Где он сейчас? — спросила, отворяя скрипучую дверь в коридор. Пламя свечей в канделябрах резануло по глазам, заставив сощуриться. Люц выругалась. От суток в мрачном кабинете она начинает отвыкать от любого света.

— В Бальном зале, — отчитался Виктор, не отставая.

— Ну, конечно! — всплеснула руками фарси и ускорила шаг. Шрамы на левой снова взвыли, пальцы дернула судорога. Люция стиснула зубы и принялась незаметно и осторожно разминать ладонь и предплечье.

Как она могла забыть, что сегодня ночью у короля праздник!

Очередной.

Последние месяцы — вся его жизнь один бесконечный праздник. Вино, женщины, развлечения, ничегонеделанье. А что? Может себе позволить! Ведь есть Люция, которая пашет… нет, не за двоих — за пятерых.

Без продыху.

Теряя силы и смысл с каждым новым днём, похороненном в бумагах и нервозных думах о безрадостном будущем северного королевства.

Бальный зал неотвратимо приближался, всё громче звучала из-за закрытых дверей задорная музыка с нотками истерики, какая появляется только у замученных, но вусмерть запуганных музыкантов. Доносился визгливый девчачий смех, какие-то выкрики, звон посуды.

Лицо Люции мрачнело с каждым шагом.

Спустившись по лестнице на первый этаж, она замедлилась, а у входных дверей вовсе застыла. Хотя стражники прибодрились и в любой момент готовились по сигналу распахнуть перед ней врата в… грязную пивнуху, но уж точно не в чинный и блистательный Бальный зал.

— Великие Предки, во что ваш потомок превратил фамильный замок? — вознесла она тихий вопрос в потолок. — Прости, Магнус, что не ценила тебя при жизни…

Виктор за её плечом выразительно прокашлялся в кулак и бросил взгляд на герольда. Тот, не будь дураком, шустро сорвался с места. Стражи распахнули двери.

Свет огней и золота ослепил Люцию и выхватил из мрака её стройную фигуру, затянутую в узкие чёрные брюки и дублет.

— Достопочтенная десница Его Королевского Величества Люция Грейван с братом! — объявил герольд.

Фарси шагнула вперед, и зал смолк.

Звонкий удар кубка об пол разрушил мгновение покоя.

— Смотрите, кто пожаловал на наш праздник! — едкое эхо разлетелось по залу. Люция открыла веки и встретилась с хищными синими глазами Далеона.

[1] С лат. «истина», «правда».

Мерзавец стоял на столе и был прекрасен, как обычно. На ногах — добротные сапоги с загнутыми мысками, на крепких бёдрах — узкие штаны, на подтянутом теле — синий дублет с серебристым кантом и застёжками, в тёмных волнах слега отросших волос запутался венец.

Воротник куртки вульгарно распахнут и в разрезе виднеется жабо батистовой рубашки и краешек твёрдой груди, на которой болтается кулон с голубым кристаллом на кожаном шнурке.

Люция скользнула взглядом выше, по заметным ключицам, шее, кадыку, точёному подбородку с лёгкой ямочкой и застыла на чувственных губах, что исказились в гадливой усмешке.

Сердце забилось быстрее.

Та неприязнь, что он испытывал к ней раньше — трелюющий огонёк в сравнении с нынешней обжигающей ненавистью.

— Главная зануда замка! Какая честь, что вы наконец-то почтили нас своим присутствием.

Он оскалил клыки и шуточно поклонился, прижимая к груди светлый парик. Люц невольно отыскала в толпе маркиза Тартео Джудаса. Зрелый террин с орлиным носом, хмурыми бровями, резкими скулами и лысой, как коленка, головой, стоял в тени анфилады, поджимал красивые тонкие губы и гулял желваками на красном, как помидор, лице.

Заметив Люцию, он злобно полыхнул болотно-зелёными очами.

«Духи Милостивые! Если он сегодня же не начнёт собирать восстание — я поставлю вам свечку!».

— Так вы хотели видеть меня, мой король? — спокойно уточнила она у Далеона и бесшумно двинулась к нему. — Что ж я здесь. Прошу верните парик уважаемому маркизу Тартео, ему наверняка… дует.

Послышались сдавленные смешки. Граф побагровел до кончиков острых ушей и заскрежетал зубами, а Люц поздно прикусила язык. Она не специально. Просто… Вырвалось.

— …Но на будущее, Повелитель, прошу вас, посылайте гонца. Столь экстравагантные методы связи могут быть неправильно поняты и привести к неприятным последствиям. Уверена, маркиз Тартео, Его Величество не желал обидеть вас.

Она глубоко поклонилась, надеясь хоть так сгладить ситуацию. Просить Далеона извиняться наедине — равносильно самоубийственному подвигу. А публично — вовсе за гранью.

Что ж, ей не стыдно снова сделать это за него. Особенно когда от этого зависит судьба королевства и их головы на плечах.

Сейчас им нельзя сориться с вассалами Ригеля, нельзя!

— Хватит кланяться, — выплюнул Далеон, но тут же вернулся к прежнему язвительному тону: — Я посылал за тобой и не раз, а что в итоге? «Занята, занята», — одна отговорка! — он порывисто взмахнул париком, и длинные патлы шаркнули в опасной близости от мясной подливки в золотой тарелке с недоеденным бифштексом.

У Люц душа в пятки упала. Судя, по побелевшему лицу маркиза — у него тоже.

— А ведь я очень хотел видеть тебя сегодня! — капризно надул губу правитель и пнул блюдо с фруктами. Мандарины посыпались на мраморные плитки с глухим стуком.

Боги, да он в слюни пьян!

— Прошу вас, Ваше Величество, успокойтесь! Теперь-то я здесь, — увещевала она его, как неразумного ребёнка. — Отпустите заложника.

Король фыркнул, глянул на парик в кулаке, на обляпанные перевёрнутые тарелки под собой, на Люц.

— Ты уверена?

— Нет! — выкрикнула она одновременно с маркизом. Последний тут же ссутулился, закусил ноготь большого пальца, отвернулся и сделал вид, что его вообще тут нет. Только искоса бросал на свою «прелесть» отчаянные взгляды. — Я сама его заберу.

Остальные гости наблюдали за разразившимся цирком с большим интересом; прятали ухмылки за веерами и платками, смешки — за кашлем. И ведь ни одна гадина не остановила произвола Далеона, не подумала помешать или образумить.

Для них он скорее шут, ежели король.

Ничего не поменялось со времён коронации.

Двор Мечей — Двор Шутов.

Что очень и очень плохо. С этой поганой репутацией Люция борется со дня вступления в должность

Безуспешно.

Благодаря выходкам кое-кого.

— Ну, попробуй, — хмыкнул Далеон и протянул ей светлую гриву единорога. Нет, правда. Парик сделан из изумительных волос этого вымирающего магического животного. Когда сие выяснилось несколько лет назад — скандал при дворе разразился знатный.

Люция вклинилась между «фавориток короля», вернее — разодетых в пух и прах девиц, что с гневными моськами попытались задеть её локтями и отдавить ноги, но обломились: Виктор за её плечом пёстрых ворон не считал, а раздвигал — подошла к столу, вскинула ладонь, и, когда пальцы почти коснулись платиновых прядей, зловредный король зловредно задрал руку.

— Что за детские игры? — прошипела фарси.

— Ты огорчила меня, — картинно вздохнул он. — Разве «правая рука» не должна быть всегда подле короля, чтобы удовлетворять его?.. Прихоти.

Девки за спиной зашлись лающим хохотом. Люция сжала кулаки.

— Прошу прощения, Ваше Величество, — процедила и поклонилась.

Далеон поцокал языком.

— Неправильно просишь. Ублажи меня… — пауза, чтобы все в зале поняли превратно, — выпей со мной, моя десница!

И он с восторгом посмотрел на свою правую ладонь с кубком, будто обращался к ней.

Люц глянула на стол и деловито поискала не опрокинутую чашу. Ей всё равно Осеннее там вино или Летнее — крепость любого она перенесёт стойко. Не зря по совету покойного герцога травила себя малыми дозами, нарабатывая иммунитет.

Далеон не знает об этом и надеется выставить её посмешищем, коль она опьянеет. Что ж, не выйдет!

«Слава герцогу Рагнару!», — в мыслях возблагодарила его Люция и потянулась к бокалу, да только Далеон смахнул его мыском сапога. Чаша звонко ударилась об пол и расплескала золотистое содержимое.

— Ах, какая жалость! Но выход есть, — владыка взмахнул пальцем и от стола оторвался графин. Качаясь, как пьяный матрос в шторм, он подлетел к господину и щедро выплеснул в его кубок тёмно-фиолетовое вино. Густо пахнуло ягодами, брызги весело летели в стороны, сладкий напиток бежал по унизанным перстнями пальцам короля, но тому, казалось, наплевать. Он улыбался, как ненормальный! Чаша наполнилась до краёв. — Вот! — он присел на корточки и протянул Люц кубок. — Ты же не брезгуешь после меня?

Почему в каждом его дурацком вопросе ей виделся двойной подтекст?

— Как я смею, — вяло ответила девушка и… схватила воздух.

— Нет-нет, — покачал пальцем этот… феерический гад король. Чтоб его за хвост оттаскали! — Я сам тебя напою. Уверен, после долгой писанины у тебя совсем устали ручки. А хороший король заботится о своих подданных. Не так ли?! — крикнул в зал и, получив гул одобрений, улыбнулся, как сытый котяра. Икнул.

Люция медленно вдохнула и выдохнула, вспоминая советы из книг по медитациям. Ей хотелось развивать свою магию, да только времени на практику не хватало. На теорию, впрочем, тоже.

Она как-то попробовала читать учебники в свободное время, но спать по итогу три часа в сутки вместо обычных пяти — ещё хуже, чем вообще не спать.

— Почту за честь ублажить вас, мой Повелитель, — с фальшивым придыханием заявила Люция.

Она не позволит глумиться над собой. Не позволит вытирать об себя ноги. Ни этому светскому сборищу шакалов, ни принцу, ни Императору, ни даже самому Богу.

— Тогда иди ко мне, — поманил король, коварно щурясь.

Люция спокойно уперлась здоровой рукой в край стола и подалась вперед, разомкнув уста.

Синие очи Далеона полыхнули, зрачок сузился в линию, как у змеи. Он отшвырнул парик в толпу и молниеносно обхватил свободной рукой затылок Люц. С жестоким упоением зарылся когтями в тёмные кудри, сжал у корней до бликов боли перед глазами и зафиксировал голову так, чтоб она не рыпнулась.

Ни один мускул на её мрачном лице не дрогнул, а вот руки… они вцепились в его каменное запястье до побелевших костяшек.

Далеон наградил её загадочной усмешкой, приставил кубок ко рту и начал «поить».

Вино сразу пошло не в то горло. Люц пыталась, но не успевала глотать, а жестокий мальчишка и не собирался облегчать её участь. Тлетворное варево выходило с кашлем, бежало по подбородку, капало на воротник, впитывалось в грудь бархатного дублета, а Далеон заворожённо наблюдал за лиловыми струйками, бегущими по её бледной коже, пока напиток не иссяк.

Когда венценосный прикусил губу, отставил чашу и умилённо улыбнулся, ей не просто хотелось его ублажить, а приласкать до потери пульса мотыгой по башке.

— Ох, бесценная, вы запачкались! — заметил он с притворным сожалением. — Как неловко. Скорее, мокрое нужно снять, а-то заболеете ещё, кто тогда будет работать?

И Далеон принялся расстёгивать серебристые застёжки на её вороте. Одна, вторая, третья… Люц хватала ртом воздух и таращилась на его ловкие пальцы, не понимая, что творится и какого Тырха?

Бред какой-то. Он не может такое вытворять! Не с ней. Он…

Ну не при всех же!

Его наглая конечность мазнула по краю рубашки, нырнула под ткань, в ложбинку меж грудей, ужалив нежную кожу своим лихорадочным жаром. Тут-то Люц опомнилась — перехватила его кисть и отвела в сторону.

— Не стоит волноваться, Ваше Величество, — проворковала свозь зубы. — У меня крепкое здоровье.

Глянула исподлобья. Он одарил её ухмылкой.

— А у меня тонкий эстетический вкус. Раздевайся!

Люция не могла ослушаться. Сделать это — пойти против прямого приказа короля, что приравнивается к измене и карается от заключения в казематах и десятка плетей до казни на площади, в зависимости от степени вины.

«Деснице» не светило бы что-то серьёзное. Но её прямое неподчинение подорвало бы авторитет короля в глазах подданных, тем более, если эти подданные — террины. Эти твари слабости не прощают, понимают лишь силу, немного уважают ум.

Сцена, которую закатил Далеон, — палка о двух концах. Унижая Люцию — в глазах тварей он возвышается сам, но убивает уважение к ней. Но если Люция покажет характер — получит симпатии терринов, но выставит убогим своего короля.

Что хуже? Как ей поступить?

Почему Далеон вечно создаёт проблемы им обоим?!

Шрамы на левой руке опять заныли.

Под пристальными и алчными до скандалов взглядами Люция стянула с себя чёрный дублет и вручила Виктору, который всё время маячил позади и контролировал обстановку.

Ничто не выдавало его негодования, кроме гуляющих по загорелым скулам желваков. Он хотел бы вмешаться и защитить сестру, но героизмом на всю голову не страдал. Всё понимал. Не просто так получил звание адъютанта первого принца и готовился в случае его воцарения занять должность «десницы».

Её нынешнюю должность.

Люция осталась теперь в одной льняной рубашке с растянутым воротом, в плотных брюках с высокой талией и в зимних сапогах.

От лёгкого сквозняка по спине побежали мурашки.

— Так-то лучше, — кивнул Далеон и спрыгнул со стола. Пошатнулся, крякнул, как старик, но устоял и схватил её за больную руку. Люция едва сдержала вскрик. Никто не должен знать, что она ослабла, никто не… — Вы же не откажите своему королю в танце, юная лэра? — И не дожидаясь ответа, крикнул музыкантам: — Маэстро! Сыграйте что-нибудь лиричное!

Они заиграли. Далеон сделал пару шатких шагов к центру зала, таща за собой фарси с неотвратимостью летящего тарана, и поскользнулся на винной луже. Неловкий ох, взмах ногой, и когти вцепляются в первое, что попалось, — в Люцию.

Она сдавленно взвыла, приняв на себя почти весь его не дюжий вес. Король повис на её плечах; колени подогнулись, но Люц устояла каким-то чудом. Неловко приобняла Далеона за талию, чтоб не позволить королевскому достоинству упасть ещё ниже плинтуса и даже слёзы сдержала, хотя от дикой боли в левой руке ей хотелось выть.

Далеон со страстью голодного удава, стиснул её в ответных объятьях и начал топтался на месте в подобии медленного танца. Его нос уткнулся ей в макушку и шумно задышал, сместился к виску, скользнул к уху, замер напротив воспалённых проколов в мочках.

Люция бездумно таращилась на кулон с маленьким голубым кристаллом — единственным, что осталось от некогда сильнейшего на планете террина Магнуса Ванитаса, — и не дышала.

Миг — и прохладный шершавый язык прошёлся по горящей коже, вбирая в рот гвоздик с сапфиром.

Фарси вздрогнула и дернулась в сторону, но Далеон её удержал. Наградил тяжёлым взглядом, Люц ответила тем же. Между ними повисла недосказанность последних месяцев. Всё, что было до коронации и после. Хитрости, подставы, злость, обиды, непонимание, скандалы и крики, бессильная ярость и бесплодная, не нужная никому из них страсть, щедро приправленная ненавистью.

И есть за что.

— Паршиво выглядишь, — отметил некогда шестой принц Далеон Ванитас, проклятый, как и все Ванитасы, всегда говорить правду. — Твоими фиолетовыми мешками можно детей пугать. Ходячее умертвие.

— Твоими стараниями! — огрызнулась она и отвернулась, пряча за волосами следы бессонницы.

— Э-нет, — он невесомо коснулся её подбородка и повернул к себе. — Старания только твои. Никто не просил тебя меня короновать.

Люц мотнула головой, сбрасывая его руку, уставилась в сторону и упрямо поджала пухлые губы.

Они топтались в бальном зале. Роскошном, сверкающем огнями, мрамором и позолотой. Но перед взором упрямо всплывала друга картина…

Полумрак.

Дрожание редких свечей в настенных канделябрах.

Пристальный, жадный взгляд из темноты.

Резкая боль в шее.

Хруст костей, от которого закладывает уши.

Люция зажмурилась и глубоко задышала, силясь унять безумный грохот сердца.

Это сон. Это всего лишь сон. Вещий, как обычно, но бояться его не стоит. Лишь взять на вооружение.

И она обязательно сделает это. Позже.

— Ещё не поздно всё исправить, — шёпотом искушал Далеон. Пальцы Люц задёргало в преддверии приступа. — Рафаэль сидит в покоях на цепи и ждёт только твоего вердикта. Мы можем короновать его в любой момент. Только скажи… — жаркое дыхание опалило обнажённую шею и вызвало волну мурашек, — и я отрекусь от престола.

— Нет! — отрезала Люция и колко стрельнула в юношу глазами. — Он не подходит. И ты сам прекрасно знаешь почему.

— Ну-да, — невесело усмехнулся король. — Он же не давал опрометчивых клятв и в любой удобный момент может тебя прикончить.

Люц зарычала.

— Дело не в этом!

— Не только в этом, — невозмутимо поправил венценосный гад.

Как же Люции хотелось его поколотить!

— Вот чего тебе стоило меня отпустить? — вдруг спросил он с усталым вздохом, в глазах заплескалась печаль. — Ты же обещала.

В груди Люц неприятно кольнуло.

— Мои обещания ничего не стоят. Я же предупреждала.

Далеон крепче стиснул её плечи. Сдержать гримасу стоило фарси больших сил.

— Я надеялся на твою честность.

— Это глупо, — фыркнула она и натянула угол рта. — Все знают, что клятвам людей нельзя верить.

— Но ты не человек, — припечатал он.

Люция нахмурила тёмные брови.

— Неважно. — Во рту пересохло, каждое слово резало по горлу стеклом: — Я не вложила магию в клятву. Ты сам виноват, что повёлся. Я предупреждала, и так было надо, и…

— Утешай себя этим и дальше, — едко оборвал Далеон. — Только скажи, десница, тебе спокойно спится по ночам с грязной-то совестью? Ах, точно! Ты вообще не спишь.

— Козззззёл, — прошипела она, трясясь от злости.

— Ослица, — в тон парировал он.

— Идиот.

— Дура.

— Я никогда не отпущу тебя! — тихо пригрозила Люция, глядя в его змеиные зрачки. Под когтями затрещала тонкая ткань рубашки.

— Тогда мы падём вместе! — жёстко усмехнулся Далеон и грубо дернул её на себя. Люц охнула от боли в руке и толкнула его в грудь. Ловкие пальцы юноши сжались, фарси отпрянула, нитки треснули, и в ладонях короля остались льняные рукава.

Как назло, в этот момент музыка оборвалась, и все обернулись к ним.

Тяжело дыша, Люция в бессильной злости сжимала кулаки. Она подавила безвольный порыв прикрыть уродливые воспалённые шрамы от укуса деймона-химеры, но к великому сожалению не могла скрыть дрожь в левой руке.

Начался приступ. Пальцы не слушались, и Люция сгибала их через невыносимую боль, на чистом упрямстве.

Но её бравада никого не обманула.

Все узрели её слабость.

Террины зашушукались, Далеон таращился на Люц, как на призрака. Лицо бледное, видок пришибленный, пальцы комкают рукава. Вся спесь слетела куда-то, как и праведная жажда крови.

— Я не хотел, — тяжело сглотнул он. Капризные губы дрогнули. — Я не знал, Люц. Ты же уверяла, что всё зажило… Я просто…

Люция громко фыркнула, и Далеон запнулся. В гробовой тишине она гордо задрала нос и смерила его презрительным взглядом.

— Боюсь, я больше не соответствую вашим «тонким эстетическим вкусам», Ваше Величество, — выразительно глянула на оборванную рубашку, свои голые руки, одну из которых уродовали рубцы, и снова на короля. — Позвольте удалиться и не портить вам праздник.

Не дожидаясь ответа, она резко развернулась на каблуках, взметнув копну чёрных кудрей и, чеканя шаг, направилась к выходу. Гости перед ней молча расступались, но не забывали с благоговейным отвращением трогать взглядами шрамы.

Они запомнят это.

Воспользуются слабостью.

Если не осознанно, то инстинктивно.

Это у терринов в крови — бить в больное место.

— Люция! — крикнул ей в спину Далеон с непонятной эмоцией.

Фарси не обернулась.

Тяжелая дверь за ней захлопнулась.

Люция наказала его.

Далеон слышал из-за двери своей спальни, как десница приказала страже сегодня не пускать на его этаж фавориток и удалилась к себе.

Он не возмущался, ведь вправду облажался по крупному. Только не понимал, почему она не отнимет у него насовсем эти крохи свободы.

Люц могла бы запереть его в покоях, как Рафа, посадить на цепь и приходить только по делу — за подписями и печатями. Но она зачем-то посадила его на трон, дала право голоса, представила аристократии Севера, как правителя, печётся о репутации и пытается слепить из него нечто «достойное».

Он марионетка. Но она даёт ему волю в мелочах.

Зачем?

Все и так знают, кто фактически правит Ригелем.

Он не понимал её.

Так было раньше, а сейчас всё запуталось ещё больше.

Далеон хотел бы знать, что твориться в её симпатичной голове, да только Люция не желала впускать его в душу. О многом приходилось догадываться самому, и, к сожалению, выводы напрашивались самые безрадостные.

Но всё равно, король не оставлял попыток найти тиранше оправдание.

Он горько рассмеялся и глянул на прозрачный витраж.

Замок накрыла мглистая ночь, за окном распалялась буря. Снег крупными хлопьями кружил по двору, бил в стёкла, залеплял раму. Ветер завывал в трубе камина, как беспокойный зверь.

Далеон накинул тёмный плащ, подбитый мехом, открыл в спальне тайный проход в стене у кровати, щелчком да коротким заклятьем вызвал магический светлячок и ступил во тьму. Прочь из крыла Императрицы.

Вихри рвали его плащ, дергали капюшон, трепали волосы. Снег хрустел под сапогами, лип к густым разницам, забивался в ноздри и страшно мешал, но не мог остановить короля, задавшегося целью.

Юноша пробирался через пургу почти вслепую и лишь спустя, как показалось, вечность заметил впереди, в пристройке замка, свет. Рыжий, ровный, он лился из-за приоткрытой двери, блестящей полоской ложился на промёрзшую каменную дорожку и обещал обогреть и успокоить в своих объятьях.

Король ускорил шаг. Чем ближе он становился, тем отчетливее под воем ветра улавливал гулкие удары молота о наковальню, шипение стали и рёв огня в горниле печи.

Работа в кузне кипела по ночам.

Вернее — вдохновение у Бернара Шоу просыпалась только в позднее время.

В необъяснимом волнении, Далеон переступил порог. В лицо пахнуло жаром, налипшие снежинки почти мгновенно превратились в воду и закапали с одежды на каменный пол, образуя под подошвами лужу.

Далеон встряхнулся, как мокрый кот, и расстегнул глухой ворот тяжёлой мантии. Всё же в кузне ужасно душно.

— Какой шедевр создаешь в этот раз? — громко спросил он кузнеца.

Крепкая обнажённая спина застыла, стук молота смолк. Бернар обернулся и ощерился в белозубой улыбке.

— Ваше Величество! — громыхнул зычным басом. — Давно не виделись. Темной вам ночи и… — взгляд упал на старые настенные часы. — С праздником!

— Удивлён, что помнишь, — вскинул брови Далеон и чинно кивнул. — Благодарю.

И прошёл в кузницу, с интересом осматриваясь по сторонам. Здесь ничего не поменялось с его последнего визита.

Небольшое помещение с низкими сводами, закоптелые каменные стены и полы, пара узких окон под потолком; множество полок, заваленных всякими горшками, инструментами, чертежами; по углам сгрудились ящики с углём и рудой, и бочки с клинками и заготовками.

Громадная печь в центре зала, что так и пыхала жаром; массивный стол с раскрытым чертежом, придавленным по углам железками и оплавленными свечами; единственный стул, на котором громоздилось корыто с мокрыми сальными тряпками.

Несколько лет прошло, а кузница осталась прежней, разве что стала ещё более захламлённой. Кузнец тоже не поменялся.

Здоровенный и мускулистый, точно степной орк, но совсем не страшный, даже наоборот, какой-то по-мужски привлекательный.

Рубленые черты лица, пшеничные волосы, собранные в низкий пучок, загорелая кожа, на которой отчётливо выделяются золотисто-карие, словно у зверя, глаза в лёгкой сеточке морщин, какие появляются с возрастом у улыбчивых людей.

Далеон взмахнул рукой, задавая магии вектор, и слевитировал корыто под стол, скинул мантию на спинку стула и уселся сам, закинув ногу на ногу и расстегнув горловину дублета.

— Не помешаю? — поздно уточнил он.

Бернар усмехнулся в бородку и вернулся к работе. Молот ударил по металлу и высек искры.

— Нет. Ты никогда мне не мешал.

Король скептически выгнул смоляную бровь.

— Даже когда пытался тайком освоить кузнечное дело и путался под ногами?

— Даже когда опрокинул котёл и чуть не обварил себе хвост, — ответил мужчина и разразился раскатистым хохотом.

Далеон насупился и тут же улыбнулся.

Такое правда случилось в начале их знакомства.

Война официально окончилась. Бернар прибыл в замок вместе с отрядом Императора и вскоре был назначен не только кузнецом, но и наставником «Двора Мечей». Он обучал их танцу меча. И, несмотря на внешнюю массивность, двигался проворно, а бил — метко и первые годы «раскидывал» детишек, как беззубых щенков.

Даже у задаваки-Люции ушло несколько лет, чтобы достойно овладеть «танцем» и одолеть «мэтра Шоу».

Далеон же, получив по острым ушам от смертного кузнеца, был сильно уязвлён и начал ходить за мужчиной по пятам да подсматривать, чем он занимается. Надеялся выискать какую-нибудь грязную тайну, подлый трюк, каким он пользуется, чтобы громить малолетних лэров на Полигоне.

Ничего, конечно, не нашел и пришёл к выводу, что дело в мускулатуре, в сильном теле, закалённом годами работы в кузне, и решил освоить эту профессию. Почти сразу неуклюже задел хвостом котёл с расплавленным металлом и едва не обварился.

На этом и скончался его энтузиазм.

— Что куешь на этот раз? — спросил юноша.

Кузнец загадочно стрельнул в него глазами, придирчиво осмотрел своё творение и макнул в бочку с водой. Металл зашипел, в воздух взвился пар, и в кузне стало ещё жарче.

Пот выступил у Далеона меж лопаток, на лбу и под губой, и бывший принц смахнул его с лица.

Бернар вытащил из воды изящный короткий клинок без гарды и горделиво выдал:

— Мечи из близара! Готов пока один, но скоро я приступлю ко второму.

— Ого-о, — присвистнул Далеон и откинулся на спинке стула. — Для кого стараешься? Для стражи?

— Для Люции. Хочу сделать подарок.

Короля словно под дых ударили. Он согнулся, ссутулился и невольно скомкал рубашку на груди. Ощутил под тканью жёсткие грани всегда тёплого маленького кристалла, который, как казалось иногда, призрачно и размеренно пульсирует, как сердце спящего существа.

Этот камень — единственное, что осталось у Далеона от отца. Единственное, что не вживилось в него стараниями девчонки.

— У неё скоро День Рождения? — отстранённо уточнил он, ведь на самом деле ответ знал.

— Нееет, — протянул Бернар и любовно осмотрел клинок. Синие блики стали мешались с рыжими, кровавыми. — Весной. Хотя, для таких как вы срок в пару месяцев может показаться мигом… Нет, — кузнец мотнул головой и несколько витых прядей выбилось из пучка на влажный лоб. — Это подарок в честь вступления в должность. Люция всегда так отчаянно стремилась к вершине, славе, хорошей должности, к признанию. Старалась… Хотела, чтоб её оценили по заслугам.

— И своего добилась, — буркнул Далеон.

— Ты назначил её.

— У меня не было выбора.

— Выбор есть всегда, — возразил кузнец. — Уж не знаю, что подтолкнуло тебя, но за неё я рад. Люция достойна своей новой должности.

— А я? — Далеон встрепенулся. Сам от себя не ожидал такого вопроса, но ответ бывшего наставника ждал с большим ожиданием и внутренним трепетом.

Бернар задумчиво вгляделся в его глаза, нахмурил соболиные брови и разомкнул мясистые уста:

— Поживём — увидим.

Внутри всё неприятно сжалось.

— Ну вот! — король всплеснул руками. — Даже ты в меня не веришь. Думаю всем ясно, какой из меня король. Только Люция отчего-то упёрлась лбом…

— Значит, есть причины, — убеждённо заявил кузнец.

— Ей удобно использовать меня, — скривился лэр.

Бернар мотнул головой и упрямо выдвинул челюсть.

— Мы не знаем правды. Что толку гадать? И… дело вовсе не в моём «неверии» в тебя. Я мог бы солгать, что ты самый лучший и достойный, но считал, что мой ученик Далеон Ванитас, предпочитает суровую правду сладкой лжи. — Юноша поджал губы и кивнул. — Так вот, я убеждён, что каждый — творец своей судьбы. Если хочешь стать великим королём — ты им станешь. Всё в твоих руках, Далеон.

Король нахохлился на стуле, как ворон на жёрдочке, и обиженно засопел.

— Ты ещё такой ребёнок, — с мягкой улыбкой пожурил Бернар и… взъерошил пятернёй его чёрные волосы!

Далеон вытаращил глаза и с заминкой отклонился от громадной ручищи, оскалился и зашипел, как дикий уличный кот. Щёки пылали от негодования и смущения, синие зенки метали молнии.

Кузнец беззвучно смеялся и совершенно не боялся получить нагоняй за оскорбление королевской особы.

«Никакого пиетета!» — гневно фыркал лэр.

— Так зачем ты навестил этого наглого старика? — с усмешкой спросил о себе любимом бывший наставник. Положил меч на стол, скрестил руки на могучей груди и прислонился бедром к столу. — Мои подарки тебе явно не нужны, дитя мира.

Далеон поморщился.

— Да, оружие мне без надобности. Просто… — Он замялся, под снисходительным взглядом Бернара. Пытался подобрать слова, так чтоб не выдать себя с потрохами. — Я вспомнил, что ты жил с фарси. И не просто жил — обучался их боевому искусству, ковал для них оружие, путешествовал. Я… умею сражаться, как они, но понял, что почти ничего о них не знаю. Ты же расскажешь?

Он поднял умоляющий взгляд.

— Не положено, — уронил кузнец, как по голове котелком огрел.

— Почему? — удивился юноша.

— Не просто так о фарси известно мало. Да, какая-то общая информация имеется в архивах, но не более того. Как думаешь, почему? Ведь они принимают в свои ряды всех страждущих.

— Без понятия. — Далеон задумался. — Может… у них есть какие-то «тайные знания»? Магические клятвы, что действуют вообще на всех, а не только на терринов, но… Звучит как бред!

— Бред и есть, — согласился Бернар. — Никто ни с кого не берёт никаких обещаний, «страждущие» сами по себе решают хранить молчание. Вижу, тебе сложно такое понять, а мне — объяснить. Просто… — тяжкий вздох. — Отношения в клане фарси, как в большой дружной семье. Там все заботятся друг о друге, помогают, любят. Никто в здравом уме не станет обсуждать дела семьи с посторонними.

Они помолчали. Плечи Далеона поникли, голова опустилась, когти затеребили серебристую запонку на рукаве. Он очень хотел узнать больше о фарси, ведь его покойная мать была из них. На какую-то часть.

Она могла видеть прошлое и будущее в своих снах, и этот Дар передался сыну вместе с типичными чертами всех фарси — чёрными волосами и синими глазами (да-да, принц почитал умные книжки и выяснил это).

Конечно, не каждый темноволосый и синеглазый homo[1] и не homo на планете — фарси, но такой внешний вид — повод задуматься.

Люция тоже фарси — прямо она не сказал, но намёка хватило.

«…Ты — такой же, как я», — сказала она ему, прежде чем выкинуть смертельный номер с его «химеризацией».

С большей вероятностью всё должно было кончиться плохо, но Далеон выжил, принял силу отца и даже не сошёл с ума, как бывший десница Императора — Нестор Беркули. Дело в том, что он фарси? Или есть что-то ещё?

Но главное — почему Люц была так уверена, что всё получится?

Эта девчонка — одна сплошная загадка.

И Далеон в разговоре с Бернаром о фарси хотел узнать не только о своих далёких предках по матери, но и, возможно, чуть лучше понять девушку, чьи цели и причины поступков по сей день для него — тайна.

— Ты совсем ничего не можешь рассказать? — огорчение в голосе не удалось скрыть.

Наставник смерил его долгим взглядом и усмехнулся.

— Почему же? Могу. Одну сказку. Ведь детишкам положена сказка на ночь.

Далеон насупил брови, но возмущаться не стал, весь обратился в слух, и Бернар не заставил долго ждать. Вздохнул и невидяще уставился в дверной проём, за которым бушевала метель.

— Это легенда об их сотворении. О Прародителе Фэе, что создал их по своему подобию…

[1] Человек. От лат. Homo sapiens — человек разумный.

Фарси верят, что их сотворил Дух Времени и Пространства — Фэй. Он первым ступил на Терру, он оживил планету для своих братьев и сестёр — других Первородных Духов — и последним покинул мир.

Фэй не любил играть в Творца, как его «товарищи», не переносил склоки и был равнодушен к мирской суете. Он удалился в глухой лес, в самые непролазные горы, поселился в пещере и погрузился в вечный сон, в котором созерцал другие миры, их рождение, ход жизни, развитие, пик, упадок и смерть. Так путешествовал он своим сознанием по мирам. Так тянулись месяцы, годы, века, тысячелетия. И однажды Фэй проснулся, ощутив, как последний из его сородичей растворился в планете.

Он остался один и сперва не мог в это поверить:

«Как? Сколько лет прошло?».

Духи бессмертны. Даже когда от усталости решают заверишь свой жизненный цикл и исчезнуть в пространстве, они не умирают. Просто энергия — то из чего они состоят: чистая энергия, сила, магия, назови, как хочешь — принимает другую форму. А затем, со временем перерождается снова, в новом обличии, на другой земле или этой, как захочется.

И вот, Фэй почувствовал, что кроме него из Духов на Терре не осталось никого. Ушли. И ему больше ни к чему задерживаться — мир получил толчок к развитию, механизм запущен. Но… что за странность? Крупные частицы силы его сородичей застряли внутри телесных оболочек. Множества оболочек по всей планете.

Так он узнал, что братья и сёстры, желая оставить свой след, дали потомство с людьми, а новый вид назвали — террины.

Фэй вышел из пещеры с острым ощущением, недоумения и сосущей тоски. Он, Дух Времени, пропустил нечто важное.

Мир изменился за годы его отсутствия, много занятного появилось в нём: люди, террины, классы, дома, быт, обычаи. Нечто похожее он мог наблюдать в других мирах, но они всегда разные, если не полностью, то в каких-то деталях точно.

И Фэй не думал, что у его братьев и сестёр получиться создать нечто уникальное, чего он не видел прежде в своём долгом сне. И ему тоже захотелось перед уходом оставить на планете частичку себя.

По лесному тракту Фэй вышел в первое попавшееся поселение. Это была людская деревня. Но вот незадача — Дух выглядел как подросток, почти ребёнок.

Он повелитель времени, любимое дитя Вселенной, и время не властно над ним. Он уже родился таким, а поменяться мог, увы, только после перерождения, а до того момента могли минуть тысячелетия, и Терра к его возвращению успела бы погибнуть.

А ему хотелось оставить потомство в ближайшее время.

И на глаза ему попалась одна молодая женщина. Суетливая, шумная, неуклюжая и не самая красивая в деревне. Фэй не испытывал к ней страсти (единственной его страстью было наблюдение, а толчком к действию — любопытство), скорее несса его раздражала.

Ей не везло с мужчинами.

Родители выдали замуж за нелюбимого — старика с добротной избой, небольшим животным хозяйством и скверным нравом. Любовники — смазливые залётные молодчики — постоянно обманывали: то обещали увезти с собой на вольные хлеба и подарить терем в алмазах, то сбежать вместе, поселиться в торговом городе и показать океан.

Всё это с жаркими заверениями в любви с первого взгляда и романтической ночью на сеновале али в конюшне. В этих местах поутру и находил старый ревнивый муженёк неверную жёнку, да гнал в шею горе-любовника. Затем загонял изменщицу в избу, как драную козу, и колотил ремнём и кулаком.

Она потом вся синяя ходила неделю-две, до приезда нового торгового каравана и нового молодчика, в которого по уши влюблялась.

Не училась, дурёха, на своих ошибках и от мужа не решалась уйти, да и куда? И с каждым разом ей прилетало от ревнивца всё сильнее. Фэй видел в будущем её смерть, такую же несчастную и глупую, как её жизнь.

Он не выдержал. Ему было противно. Всё нутро его восставало против насильственных смертей.

Одним осеним вечером он появился перед ней. Она как раз закончила чистить лошадей и собиралась вернуться в дом, ступила на крыльцо, и Дух вышел из тени деревьев. Странное существо, не человек и не зверь, похож на террина — и всё равно другой. Ребёнок с глазами древнего старца и цепким пытливым взором.

Женщина, какой бы глупой не была, сразу поняла, что перед ней не просто дворовый мальчик. От него разило незримой силой, пробирающей до самого нутра, и несса оцепенела от ужаса.

«Я дарую тебе способность, — ровно заговорил Фэй. — Во сне ты будешь видеть своё будущее — чтобы избежать боли и смерти; и своё прошлое — чтобы не повторять былых ошибок. Твои дети унаследуют твой дар, и дети их детей — тоже. И так будет всегда и во веки веков, пока в их венах течет хоть капля твоей крови».

«А что взамен?» — с дрожью в голосе вымолвила она, заворожённо глядя в синие зеницы.

Дух усмехнулся тонкими губами. Ветер раздул за спиной его длинные чёрные волосы.

«Когда я вернусь и явлюсь твоим потомкам, они должны будут вернуть мне мою силу».

Он оторвался от земли и коснулся губами её лба, чтобы вместе с даром высечь в душе нессы свои слова. Чтобы она не забыла передать их детям, а те — уже своим, и так до бесконечности.

— Так вот почему гены фарси всегда побеждают! — воскликнул Далеон, когда Бернар замолчал. — Их дар завязан на душе, он не слабеет от поколения к поколению. А вот сила других Прародителей постоянно «разбавляется», ведь она в крови и плоти. Хотя… Это же легенда. Истина может сильно отличаться.

— Не знаю, насколько история правдива… — кивнул кузнец, и лицо его омрачилось.

— Но?.. — уловил юноша.

Бернар крепко стиснул челюсти и сжал могучие кулаки.

— Однажды в наш лагерь явился некто похожий на Фэя. Вернее, все фарси восприняли его так. Словно ждали, знали — придёт. А после… убили себя. Они не задавали ему вопросов, ничего не говорили, просто собрались в центре бивака и сделали это. Подобное произошло со всеми фарси на Терре.

Кровь отхлынула от лица. Далеон лизнул пересохшие губы и судорожно сглотнул.

— З-зачем? — сипло спросил он.

Бернар пожал печами.

— Возможно, именно так и возвращается к нему сила. «Сосуд» должен умереть.

«Не связано ли это с самоубийством матушки? — с грохочущим сердцем подумал Далеон. — Могло ли ей прийти видение, о своём будущем или будущем клана?».

Получается, она стала первой жертвой. Первым звеном в порочной цепи последующих трагедий. Но почему?

Почему именно Кассандра Террамор?

— Остальные — смертные и полукровки из клана — разъехались ещё накануне, — со вздохом продолжил кузнец. — Староста отправила их по разным поручениям. Теперь я понимаю, что это был лишь предлог.

— А почему ты остался?

Бернар горько усмехнулся.

— Во-первых, я ни о чём не подозревал, работал у себя, как обычно, ковал клинки. А во-вторых… В тот роковой день, перед гибелью всех, ко мне подошёл некто, — мужчина поморщился и потёр висок. — Лица не помню, только смутный образ… черты, как у всех фарси… И это существо сказало мне: «Чтобы не случилось, дождись всадника с белыми волосами и красными глазами и последуй за ним». Не знаю, что нашло на меня, но я не мог ослушаться его приказа. Даже увидев, что творят мои собратья, даже узрев их трупы, обагрённые кровью…. Я рыдал, но не мог сойти с места. Таким и нашёл меня Магнус Ванитас. Он решил, что я вернулся к лагерю и застал друзей такими, он предложил отправиться с ним, и я согласился. Всё как сказало то существо.

Далеон запустил пятерню в локоны и сжал пряди у корней. Новости не укладывались в голове. Слишком всё странно, и запутано, и…

Пальцы дрогнули.

— Я слышал — отец истребил всех фарси, — медленно проговорил он, осознавая страшное.

— Да, ходили такие слухи, — подтвердил Бернар. — Как раз потому, что Император обходил их поселения, хотел заполучить в свою армию, но на местах находил лишь трупы. Он не причастен к их гибели.

«А знает ли об этом Люция?» — схватился за голову король.

И знала ли она о слухах, когда прибыла в замок?

Уж не поэтому ли явилась в Полярис?

Она упоминала, что шла до столицы и продала кольцо покойной матери в каком-то селении.

Могла ли Люц явиться, чтобы отомстить Магнусу Ванитасу за погибший клан?

Уж не по этому ли она возненавидела Далеона с первого взгляда?

Когда услышала, кто он такой.

Дыхание перехватило, сердце точно сдавила ледяная когтистая лапа. Далеон схватился за ворот дублета, словно это он душил его, словно это движение хоть как-то могло облегчить боль, но, разумеется, не облегчало.

Он резко встал, едва не опрокинув стул.

— Спасибо за «сказку» Бернар, но мне надо на воздух. Доброй ночи.

Не дожидаясь ответа, король подхватил мантию и покинул кузню так, словно за ним блохи гнались.

Но, увы, от себя и своих мыслей он не мог не убежать.