VERITAS[1]
«Veritas premitur, non opprimitur»
— Истина может быть скрыта, но не может быть уничтожена.
Глава 1. Начало конца
Плиты мраморного пола побагровели от крови. Она была всюду: на ботинках, штанах, тунике, руках и лице. Алой позёмкой кружила в воздухе и липкой изморосью покрывала кожу.
Люция провела языком по верхней губе и, к вящему ужасу, ощутила металлический привкус. Лицо сковывала кровавая плёнка, только синие распахнутые глаза и выделялись на нём.
Под подошвами хрустели кости, правая рука висела плетью, левая — сжимала кинжал и предательски дрожала. Шрамы на ней ныли, знаменуя скорый приход привычной боли.
Бой должен закончиться раньше.
Раньше, чем её скрутит приступ и сделает слабой да бесполезной.
Сколько терринов уже пало? Сколько её знакомых, друзей и близких погибло от лап чудовища?
— Выходи! — рявкнула она, оглядываясь по сторонам. — Ну, давай! Или испугался человеческой девчонки?!
По мрачному бальному залу рокочущим эхом пронёсся зловещий рык. От порыва холодного ветра задрожало пламя в канделябрах, грозя погаснуть и оставить девушку в непроглядной тьме.
Один на один с тварью Бездны, для которой темнота — мать родная.
Люция крутила головой в попытках уловить движение монстра, но всё, что ей удавалось — заметить краем глаза большую мерцающую тень на стенах залы.
Источник магии под рёбрами закрутился в волнении и страхе, распаляя кровь; боль в руке усилилась, к горлу волной подкатила тошнота
— Явись! — выкрикнула фарси, вскинув мизерикорд.
И тварь выскочила из тьмы с победным рёвом. Гибкое кошачье тело, лоснящаяся чёрная шкура, сильные лапы, светящиеся кровавые глаза и острые, как колья, зубы в громадной пасти.
Всё это Люция отметила в миг до смертоносного прыжка. Руку прострелила судорога, крик застрял в горле, клинок со звоном упал на пол, а вострые клыки сомкнулись на её шее.
Ⅰ
Люция ударилась лбом об стол и распахнула глаза.
Императорский кабинет, темнота, за стрельчатым окном воет вьюга, поленья в камине давно прогорели, и в комнате заметно похолодало.
Фарси поежилась.
Она задремала. Уже обыденно допоздна разгребала дела королевства и не заметила, как отключилась. Это плохо, для её здоровья — в первую очередь. Придворный лекарь прописал ей покой, успокоительные настойки и кучи мазей, но девушке поесть-то три раза в день некогда. Какой тут сон и покой?
Дела, дела, одни дела!
Люц растёрла ноющую левую руку и осмотрела фронт работ. На столе сгрудись бумаги с донесениями; приказы, требующие подписи; просьбы, протесты, жалобы. И всё кричит о срочности. Всему надо уделить время. Во всё вникнуть, на всё дать разумный ответ.
Иногда ей крамольно хотелось плюнуть на обязанности и сбежать. Но куда? Кому и где она нужна? То-то же…
В дверь настойчиво забарабанили. Люция протёрла веки и хрипло крикнула:
— Войдите!
В кабинет ступил Виктор Грейван. Её сводный брат и, наверное, единственный компетентный работник в этом обезумевшем замке. Себя Люция компетентной не считала, но хотя бы делала, что могла.
— Ты почему в темноте сидишь? — подозрительно сощурился Глава Безопасности и осмотрел заваленные книгами полы и переполненные бумагами, картами, свитками и прочими, несомненно, важными для управления, мелочами шкафы и полки. Устало выдохнул. — Только не говори, что опять уснула за рабочим столом?..
Она не сказала. Но брат одарил её укоряющим взором.
— Когда ты нормально спала в последний раз? — спросил он, и Люц опустила голову, чтобы спрятать румянец за чёрными волосами. — Под «нормально» я имею в виду — на кровати, с подушкой, одеялом, и больше пяти часов.
— М-мм, — протянула девушка, отводя взгляд. — Пять дней назад?
— Семь! — грохнул Виктор.
Люция отмахнулась.
— Бывало и хуже, — натянуто улыбнулась. — Я первый месяц после коронации Далеона вообще почти не спала. Пока вникла в дела, разобралась в архиве и документах, прочла пару десятков учебников по управлению…
— И я удивлён, как ты до сих пор жива! — отрезал брат. — Любой нормальный человек давно бы свалился от усталости.
Люция тяжко вздохнула. Запустила пальцы в кудри, зажмурилась и выпалила:
— Я не человек, Виктор. Я полукровка.
Повисла гнетущая пауза.
Девушка сжалась, боясь реакции сводного брата. Его злости, негодования, омерзения, презрения и других скверных эмоций, присущих смертным и терринам в отношении полукровок.
Все ненавидят полукровок.
Им нет места среди людей, потому что они отличаются от них — как внешне, так и наличием сверх способностей — и нет места среди «бессмертных», потому что они слабее и своим существованием напоминают, что магия на Терре вырождается.
Мерзавец стоял на столе и был прекрасен, как обычно. На ногах — добротные сапоги с загнутыми мысками, на крепких бёдрах — узкие штаны, на подтянутом теле — синий дублет с серебристым кантом и застёжками, в тёмных волнах слега отросших волос запутался венец.
Воротник куртки вульгарно распахнут и в разрезе виднеется жабо батистовой рубашки и краешек твёрдой груди, на которой болтается кулон с голубым кристаллом на кожаном шнурке.
Люция скользнула взглядом выше, по заметным ключицам, шее, кадыку, точёному подбородку с лёгкой ямочкой и застыла на чувственных губах, что исказились в гадливой усмешке.
Сердце забилось быстрее.
Та неприязнь, что он испытывал к ней раньше — трелюющий огонёк в сравнении с нынешней обжигающей ненавистью.
— Главная зануда замка! Какая честь, что вы наконец-то почтили нас своим присутствием.
Он оскалил клыки и шуточно поклонился, прижимая к груди светлый парик. Люц невольно отыскала в толпе маркиза Тартео Джудаса. Зрелый террин с орлиным носом, хмурыми бровями, резкими скулами и лысой, как коленка, головой, стоял в тени анфилады, поджимал красивые тонкие губы и гулял желваками на красном, как помидор, лице.
Заметив Люцию, он злобно полыхнул болотно-зелёными очами.
«Духи Милостивые! Если он сегодня же не начнёт собирать восстание — я поставлю вам свечку!».
— Так вы хотели видеть меня, мой король? — спокойно уточнила она у Далеона и бесшумно двинулась к нему. — Что ж я здесь. Прошу верните парик уважаемому маркизу Тартео, ему наверняка… дует.
Послышались сдавленные смешки. Маркиз побагровел до кончиков острых ушей и заскрежетал зубами, а Люц поздно прикусила язык. Она не специально. Просто… Вырвалось.
— …Но на будущее, Повелитель, прошу вас, посылайте гонца. Столь экстравагантные методы связи могут быть неправильно поняты и привести к неприятным последствиям. Уверена, маркиз Тартео, Его Величество не желал обидеть вас.
Она глубоко поклонилась, надеясь хоть так сгладить ситуацию. Просить Далеона извиняться наедине — равносильно самоубийственному подвигу. А публично — вовсе за гранью.
Что ж, ей не стыдно снова сделать это за него. Особенно когда от этого зависит судьба королевства и их головы на плечах.
Сейчас им нельзя сориться с вассалами Ригеля, нельзя!
— Хватит кланяться, — выплюнул Далеон, но тут же вернулся к прежнему язвительному тону: — Я посылал за тобой и не раз, а что в итоге? «Занята, занята», — одна отговорка! — он порывисто взмахнул париком, и длинные патлы шаркнули в опасной близости от мясной подливки в золотой тарелке с недоеденным бифштексом.
У Люц душа в пятки упала. Судя, по побелевшему лицу маркиза — у него тоже.
— А ведь я очень хотел видеть тебя сегодня! — капризно надул губу правитель и пнул блюдо с фруктами. Мандарины посыпались на мраморные плитки с глухим стуком.
Боги, да он в слюни пьян!
— Прошу вас, Ваше Величество, успокойтесь! Теперь-то я здесь, — увещевала она его, как неразумного ребёнка. — Отпустите заложника.
Король фыркнул, глянул на парик в кулаке, на обляпанные перевёрнутые тарелки под собой, на Люц.
— Ты уверена?
— Нет! — выкрикнула она одновременно с маркизом. Последний тут же ссутулился, закусил ноготь большого пальца, отвернулся и сделал вид, что его вообще тут нет. Только искоса бросал на свою «прелесть» отчаянные взгляды. — Я сама его заберу.
Остальные гости наблюдали за разразившимся цирком с большим интересом; прятали ухмылки за веерами и платками, смешки — за кашлем. И ведь ни одна гадина не остановила произвола Далеона, не подумала помешать или образумить.
Для них он скорее шут, ежели король.
Ничего не поменялось со времён коронации.
Двор Мечей — Двор Шутов.
Что очень и очень плохо. С этой поганой репутацией Люция борется со дня вступления в должность
Безуспешно.
Благодаря выходкам кое-кого.
— Ну, попробуй, — хмыкнул Далеон и протянул ей светлую гриву единорога. Нет, правда. Парик сделан из изумительных волос этого вымирающего магического животного. Когда сие выяснилось несколько лет назад — скандал при дворе разразился знатный.
Люция вклинилась между «фавориток короля», вернее — разодетых в пух и прах девиц, что с гневными моськами попытались задеть её локтями и отдавить ноги, но обломились: Виктор за её плечом пёстрых ворон не считал, а раздвигал — подошла к столу, вскинула ладонь, и, когда пальцы почти коснулись платиновых прядей, зловредный король зловредно задрал руку.
— Что за детские игры? — прошипела фарси.
— Ты огорчила меня, — картинно вздохнул он. — Разве «правая рука» не должна быть всегда подле короля, чтобы удовлетворять его?.. Прихоти.
Девки за спиной зашлись лающим хохотом. Люция сжала кулаки.
— Прошу прощения, Ваше Величество, — процедила и поклонилась.
Далеон поцокал языком.
— Неправильно просишь. Ублажи меня… — пауза, чтобы все в зале поняли превратно, — выпей со мной, моя десница!
Люция наказала его.
Далеон слышал из-за двери своей спальни, как десница приказала страже сегодня не пускать на его этаж фавориток и удалилась к себе.
Он не возмущался, ведь вправду облажался по крупному. Только не понимал, почему она не отнимет у него насовсем эти крохи свободы.
Люц могла бы запереть его в покоях, как Рафа, посадить на цепь и приходить только по делу — за подписями и печатями. Но она зачем-то посадила его на трон, дала право голоса, представила аристократии Севера, как правителя, печётся о репутации и пытается слепить из него нечто «достойное».
Он марионетка. Но она даёт ему волю в мелочах.
Зачем?
Все и так знают, кто фактически правит Ригелем.
Он не понимал её.
Так было раньше, а сейчас всё запуталось ещё больше.
Далеон хотел бы знать, что твориться в её симпатичной голове, да только Люция не желала впускать его в душу. О многом приходилось догадываться самому, и, к сожалению, выводы напрашивались самые безрадостные.
Но всё равно, король не оставлял попыток найти тиранше оправдание.
Он горько рассмеялся и глянул на прозрачный витраж.
Замок накрыла мглистая ночь, за окном распалялась буря. Снег крупными хлопьями кружил по двору, бил в стёкла, залеплял раму. Ветер завывал в трубе камина, как беспокойный зверь.
Далеон накинул тёмный плащ, подбитый мехом, открыл в спальне тайный проход в стене у кровати, щелчком да коротким заклятьем вызвал магический светлячок и ступил во тьму. Прочь из крыла Императрицы.
Вихри рвали его плащ, дергали капюшон, трепали волосы. Снег хрустел под сапогами, лип к густым разницам, забивался в ноздри и страшно мешал, но не мог остановить короля, задавшегося целью.
Юноша пробирался через пургу почти вслепую и лишь спустя, как показалось, вечность заметил впереди, в пристройке замка, свет. Рыжий, ровный, он лился из-за приоткрытой двери, блестящей полоской ложился на промёрзшую каменную дорожку и обещал обогреть и успокоить в своих объятьях.
Король ускорил шаг. Чем ближе он становился, тем отчетливее под воем ветра улавливал гулкие удары молота о наковальню, шипение стали и рёв огня в горниле печи.
Работа в кузне кипела по ночам.
Вернее — вдохновение у Бернара Шоу просыпалась только в позднее время.
В необъяснимом волнении, Далеон переступил порог. В лицо пахнуло жаром, налипшие снежинки почти мгновенно превратились в воду и закапали с одежды на каменный пол, образуя под подошвами лужу.
Далеон встряхнулся, как мокрый кот, и расстегнул глухой ворот тяжёлой мантии. Всё же в кузне ужасно душно.
— Какой шедевр создаешь в этот раз? — громко спросил он кузнеца.
Крепкая обнажённая спина застыла, стук молота смолк. Бернар обернулся и ощерился в белозубой улыбке.
— Ваше Величество! — громыхнул зычным басом. — Давно не виделись. Темной вам ночи и… — взгляд упал на старые настенные часы. — С праздником!
— Удивлён, что помнишь, — вскинул брови Далеон и чинно кивнул. — Благодарю.
И прошёл в кузницу, с интересом осматриваясь по сторонам. Здесь ничего не поменялось с его последнего визита.
Небольшое помещение с низкими сводами, закоптелые каменные стены и полы, пара узких окон под потолком; множество полок, заваленных всякими горшками, инструментами, чертежами; по углам сгрудились ящики с углём и рудой, и бочки с клинками и заготовками.
Громадная печь в центре зала, что так и пыхала жаром; массивный стол с раскрытым чертежом, придавленным по углам железками и оплавленными свечами; единственный стул, на котором громоздилось корыто с мокрыми сальными тряпками.
Несколько лет прошло, а кузница осталась прежней, разве что стала ещё более захламлённой. Кузнец тоже не поменялся.
Здоровенный и мускулистый, точно степной орк, но совсем не страшный, даже наоборот, какой-то по-мужски привлекательный.
Рубленые черты лица, пшеничные волосы, собранные в низкий пучок, загорелая кожа, на которой отчётливо выделяются золотисто-карие, словно у зверя, глаза в лёгкой сеточке морщин, какие появляются с возрастом у улыбчивых людей.
Далеон взмахнул рукой, задавая магии вектор, и слевитировал корыто под стол, скинул мантию на спинку стула и уселся сам, закинув ногу на ногу и расстегнув горловину дублета.
— Не помешаю? — поздно уточнил он.
Бернар усмехнулся в бородку и вернулся к работе. Молот ударил по металлу и высек искры.
— Нет. Ты никогда мне не мешал.
Король скептически выгнул смоляную бровь.
— Даже когда пытался тайком освоить кузнечное дело и путался под ногами?
— Даже когда опрокинул котёл и чуть не обварил себе хвост, — ответил мужчина и разразился раскатистым хохотом.
Далеон насупился и тут же улыбнулся.
Такое правда случилось в начале их знакомства.
Война официально окончилась. Бернар прибыл в замок вместе с отрядом Императора и вскоре был назначен не только кузнецом, но и наставником «Двора Мечей». Он обучал их танцу меча. И, несмотря на внешнюю массивность, двигался проворно, а бил — метко и первые годы «раскидывал» детишек, как беззубых щенков.
Фарси верят, что их сотворил Дух Времени и Пространства — Фэй. Он первым ступил на Терру, он оживил планету для своих братьев и сестёр — других Первородных Духов — и последним покинул мир.
Фэй не любил играть в Творца, как его «товарищи», не переносил склоки и был равнодушен к мирской суете. Он удалился в глухой лес, в самые непролазные горы, поселился в пещере и погрузился в вечный сон, в котором созерцал другие миры, их рождение, ход жизни, развитие, пик, упадок и смерть. Так путешествовал он своим сознанием по мирам. Так тянулись месяцы, годы, века, тысячелетия. И однажды Фэй проснулся, ощутив, как последний из его сородичей растворился в планете.
Он остался один и сперва не мог в это поверить:
«Как? Сколько лет прошло?».
Духи бессмертны. Даже когда от усталости решают заверишь свой жизненный цикл и исчезнуть в пространстве, они не умирают. Просто энергия — то из чего они состоят: чистая энергия, сила, магия, назови, как хочешь — принимает другую форму. А затем, со временем перерождается снова, в новом обличии, на другой земле или этой, как захочется.
И вот, Фэй почувствовал, что кроме него из Духов на Терре не осталось никого. Ушли. И ему больше ни к чему задерживаться — мир получил толчок к развитию, механизм запущен. Но… что за странность? Крупные частицы силы его сородичей застряли внутри телесных оболочек. Множества оболочек по всей планете.
Так он узнал, что братья и сёстры, желая оставить свой след, дали потомство с людьми, а новый вид назвали — террины.
Фэй вышел из пещеры с острым ощущением, недоумения и сосущей тоски. Он, Дух Времени, пропустил нечто важное.
Мир изменился за годы его отсутствия, много занятного появилось в нём: люди, террины, классы, дома, быт, обычаи. Нечто похожее он мог наблюдать в других мирах, но они всегда разные, если не полностью, то в каких-то деталях точно.
И Фэй не думал, что у его братьев и сестёр получиться создать нечто уникальное, чего он не видел прежде в своём долгом сне. И ему тоже захотелось перед уходом оставить на планете частичку себя.
По лесному тракту Фэй вышел в первое попавшееся поселение. Это была людская деревня. Но вот незадача — Дух выглядел как подросток, почти ребёнок.
Он повелитель времени, любимое дитя Вселенной, и время не властно над ним. Он уже родился таким, а поменяться мог, увы, только после перерождения, а до того момента могли минуть тысячелетия, и Терра к его возвращению успела бы погибнуть.
А ему хотелось оставить потомство в ближайшее время.
И на глаза ему попалась одна молодая женщина. Суетливая, шумная, неуклюжая и не самая красивая в деревне. Фэй не испытывал к ней страсти (единственной его страстью было наблюдение, а толчком к действию — любопытство), скорее несса его раздражала.
Ей не везло с мужчинами.
Родители выдали замуж за нелюбимого — старика с добротной избой, небольшим животным хозяйством и скверным нравом. Любовники — смазливые залётные молодчики — постоянно обманывали: то обещали увезти с собой на вольные хлеба и подарить терем в алмазах, то сбежать вместе, поселиться в торговом городе и показать океан.
Всё это с жаркими заверениями в любви с первого взгляда и романтической ночью на сеновале али в конюшне. В этих местах поутру и находил старый ревнивый муженёк неверную жёнку, да гнал в шею горе-любовника. Затем загонял изменщицу в избу, как драную козу, и колотил ремнём и кулаком.
Она потом вся синяя ходила неделю-две, до приезда нового торгового каравана и нового молодчика, в которого по уши влюблялась.
Не училась, дурёха, на своих ошибках и от мужа не решалась уйти, да и куда? И с каждым разом ей прилетало от ревнивца всё сильнее. Фэй видел в будущем её смерть, такую же несчастную и глупую, как её жизнь.
Он не выдержал. Ему было противно. Всё нутро его восставало против насильственных смертей.
Одним осеним вечером он появился перед ней. Она как раз закончила чистить лошадей и собиралась вернуться в дом, ступила на крыльцо, и Дух вышел из тени деревьев. Странное существо, не человек и не зверь, похож на террина — и всё равно другой. Ребёнок с глазами древнего старца и цепким пытливым взором.
Женщина, какой бы глупой не была, сразу поняла, что перед ней не просто дворовый мальчик. От него разило незримой силой, пробирающей до самого нутра, и несса оцепенела от ужаса.
«Я дарую тебе способность, — ровно заговорил Фэй. — Во сне ты будешь видеть своё будущее — чтобы избежать боли и смерти; и своё прошлое — чтобы не повторять былых ошибок. Твои дети унаследуют твой дар, и дети их детей — тоже. И так будет всегда и во веки веков, пока в их венах течет хоть капля твоей крови».
«А что взамен?» — с дрожью в голосе вымолвила она, заворожённо глядя в синие зеницы.
Дух усмехнулся тонкими губами. Ветер раздул за спиной его длинные чёрные волосы.
«Когда я вернусь и явлюсь твоим потомкам, они должны будут вернуть мне мою силу».
Он оторвался от земли и коснулся губами её лба, чтобы вместе с даром высечь в душе нессы свои слова. Чтобы она не забыла передать их детям, а те — уже своим, и так до бесконечности.
— Так вот почему гены фарси всегда побеждают! — воскликнул Далеон, когда Бернар замолчал. — Их дар завязан на душе, он не слабеет от поколения к поколению. А вот сила других Прародителей постоянно «разбавляется», ведь она в крови и плоти. Хотя… Это же легенда. Истина может сильно отличаться.
Ⅰ
Люция переодевалась в ночнушку и привычно вслушивалась в тишину.
После восшествия на престол Далеон почти сразу изъявил желание переехать в крыло Императрицы — самое живописное и роскошное крыло в замке. Люция не возражала, и молча перевезла свои вещи вслед за ним.
Она спускала ему с рук многие мелкие вольности. Пока те не задевают интересы королевства, целостности земель и жизни невинного народа.
Ведь нельзя вечно держать существо в ежовых рукавицах — взбунтуется. Нужно давать послабления; незначительные, тщательно выверенные «подачки». Создавать иллюзию свободы. Так он никогда не поймёт, что на самом деле давно сидит на поводке, ещё и благодарить станет за щедрость.
Хотя благодарность не про нынешнего короля.
Далеон поселился в покоях Императрицы, Люция выбрала комнату фрейлины в начале коридора, но проблема была в другом…
Фарси как обычно обошла спальню, дергая то верёвки на балдахине, то золотистые шнурки на ирисовых занавесках, то настенные канделябры, но не находила рычага от тайного прохода.
А то, что он имелся — сомнений не оставалось. Такие коридоры сетью опутывают весь замок. Они создавались для эвакуации монархов и приближенных в случае вторжения.
Нужно лишь знать, куда и как нажать, чтобы попасть в тайный проход, а из него — уже в любую точку замка или наружу.
Но она не знала. Ни в этой комнате, ни в императрициной, ни в любой другой на этаже.
А ведь первым делом сунулась в Императорскую библиотеку за планом здания и тайных ходов, но ничего не нашла. Либо кто-то обчистил архив раньше неё, либо это секретные сведения, которые на картах не хранятся и передаются только из уст в уста. Однако в последнее верилось слабо.
В этом крыле Люц не ведала ни об одном скрытом проходе и чувствовала себя слепым котенком тычущимся мордой в стену.
Отвратное чувство. Гнетущее.
Не позволяло успокоиться, расслабиться, почувствовать себя в собственной кровати в безопасности.
Ведь опасность могла выскочить из-за любого угла. Ночью. Пока она сладенько спит, ни о чём не подозревая.
От Люции многие мечтают избавиться.
Она — никто в глазах терринов — стала десницей короля и негласно управляет им из тени. Он ни одно важное решение не принимает без её одобрения, даже сейчас, когда их отношения звенят от напряжения.
Одних подданных это справедливо злит, у других — вызывает зависть. Они бы тоже хотели держать правителя на коротком поводке, да ручки коротки. Особенно пока Люция стоит за спиной Далеона и отстреливает интриганов на подлете.
Она не только его «контролирует» (весьма сомнительно), но и всех обитателей замка да важных чиновников стремиться загнать под ноготь.
Ей нравится, когда все идет по плану.
Неизвестность пугает.
Страх — это слабость. А Люция ненавидит быть слабой.
Она потушила свет, сунула под подушку мизерикорд (только с ним теперь и засыпает) и забралась под пуховое одеяло.
Было тихо. Впервые за долгое время слух не улавливал визгливого хохота развратных девиц, что вечно снуют по коридору, как крысы, пытаясь пробраться в покои Повелителя.
Не доносилось и стонов исступленного и, по мнению Люции, слишком уж наигранного сладострастия.
«Он там конкурсы что ли устраивает? “Кто громче заорет”?».
Так она, конечно, отшучивалась, а на деле давилась комом непонятным и мерзких эмоций. Стоило вообразить, как Далеон радостно проводит ночь с очередной зазнобой… и Люции хотелось вернуться в кабинет, заняться делами или завалиться на кушетку да уснуть мёртвым сном.
Лишь бы не слышать, не думать, не представлять.
Как он пыхтит на какой-нибудь блондинке. Идеальной, с шелковистыми локонами и сладеньким — до сводящих зубов — личиком, филигранно выточенным из иллюзий и гламора, как у бывшей королевы.
С тонким и гладким телом без единого изъяна, ранки или шрама. С нежным голоском соловушки и манерами кокетки, где каждый взмах ресниц заточен соблазнять власть имущих мужиков.
У чаровницы этой сноровки больше, чем у последней трухвы квартала Красных фонарей, и в то же время она невинна (была до короля) и всю свою вечную жизнь ждала лишь его!
— М-да…
А король только рад обмануться и разомлеть в объятьях «мухоловки», как обычный слюнявый кобель.
От всех этих картин Люцию выворачивало наизнанку, до трясучки в кулаках. Она задыхалась, ворочалась на кровати, изнывала от злобы, воспламеняющей кровь, и навязчивых идей. Безумных и спасительных.
Пойти и перерезать их всех.
Что б не мешали спать.
Не теребили душу.
Сначала этих развратных баб. Искупаться в их горячей и вонючей крови. Затем Далеона. Этого красивого никчемного развратника. Прямо в постели.
Как распахнутся от ужаса его синие очи? Как он будет дрожать от осознания своей скорой кончины и полного бессилия перед ней.
Она бы навалилась сверху, схватила его за горло, замахнулась кинжалом и!..
Замок окутывала тишина.
Абсолютная, невозможная, мертвая. Она давила на уши, проникала под кожу, тревожила душу.
Король шёл по пустынному коридору и осматривался. На первый взгляд всё было в порядке, вазоны педантично расставлены по правой стене, розы в них свежие, красные, как кровь. Ни пылинки, ни соринки, только тяжелые головки цветов беззвучно покачиваются на сквозняке и роняют росу, будто слезы.
Но Далеон помнил, что центральная дверь была распахнута, ветер свистел в петлях и задувал в холл снег. Король собирался отыскать слуг ответственных за уборку и сделать им выговор (нельзя же так халатно относиться к обязанностям! кто-то же может простыть или поскользнуться да разбиться), но сколько бы не звал — никто не явился.
Замок словно вымер. Только эхо его голоса и шагов разбивалось о высокие своды.
Он заметил на полу мокрые следы от ботинок и решил пойти по ним. Кто-то же их оставил?
Впереди показался Бальный зал. След обрывался перед приоткрытой створкой.
Со зловещим предчувствием и гулко колотящимся сердцем, Далеон тихо толкнул дверь и шагнул в полумрак.
Первое, что бросилось в глаза — разруха, заметенная снегом. Тусклый дневной свет лился через распахнутую дверь в сад и широкие разбитые окна, от которых остались лишь чёрные обожженные рамы. Перила балконов местами сломаны, точно в них врезались пушечные ядра. Позолота оплавилась, как и канделябры. Стены и некогда белые колонны покрывала сажа и…
Под подошвой что-то хрустнуло. Далеон поднял ногу и увидел кость.
Желудок сжался.
Взгляд тут же выхватил подозрительные тёмные пятна и кули, которые он сперва принял за крупные куски колонн, запорошенные снегом.
Это оказались тела. Серые, окоченевшие и жёсткие, как камень. Под ними растекались лужи засохшей крови, она же брызгами расписывала стены, обломки, мраморные плитки пола.
Далеон заметил у ступенек к креслу-трону тело. Оно лежало сломанной куклой и выделялось на фоне серости ярким пятном: сине-чёрные одежды, алые брызги на белой коже, тёмные кудри на снегу.
— Н-нет, — вымолвил юноша в мёртвой тишине, и голос прокатился эхом по запустелой зале.
Как в трансе он двинулся к неподвижной фигуре в окружении костей. Под её лопатками раскинулся порванный плащ, что напоминал изломанные крылья бабочки.
Язык прилип к нёбу.
— Не верю!
В шаге от цели ноги Далеона подкосились. Он рухнул на колени и на четвереньках подполз к телу, быстро, отчаянно, словно от этого зависела его жизнь. В горле встал ком, кровь шумела в ушах, заглушая все звуки.
Дрожащий рукой король стер с хладного лица девушки иней и, как показалось в первый миг, сердце пропустило удар.
Люция смотрела на него распахнутыми в ужасе глазами. Стеклянными, застывшими. Мертвая синева их особенно выделалась под слоем запекшейся крови.
А горло было разорвано.
— НЕЕЕТ! — закричал он и проснулся.
Люция сидела на нём в белой камизе. Чёрные волосы серебрились в холодном свете луны, а льняная ткань просвечивала её тонкий стан.
Далеон опешил: решил, что всё ещё спит. Или бредит. Высокомерная десница не могла явиться сюда добровольно, да ещё и залезть на него сверху в весьма провакативной позе.
А в следующий миг расслабленное лицо девушки исказила маска ярости. Издав боевой клич, она воздела над головой кинжал, сверкнувший сталью близара, и опустила вниз, прямо ему в грудь.
Далеон инстинктивно ударил фарси по больной руке. Клинок вылетел и упал на пол со звоном. Люция взвыла раненой волчицей и схватилась за воспалённые рубцы.
Король сбросил её на кровать.
— Какого Тырха?!
Он пыхтел от возмущения и шока. А ещё испугался, что переборщил с силой.
— Если хотела свергнуть меня — могла просто сказать. Мне не сдался этот треклятый трон! Слышишь? — он осторожно коснулся её плеча. Девушка резко глянула на него совершенно бешеными глазами, в которых застыли злые слёзы, а зрачок вытеснил почти всю радужку.
Люция оскалилась и коброй бросилась на него, метя зубами в горло.
Юноша резко отпрянул и перехватил её за щёки. Фарси начала шипеть, рычать и вырываться. Царапала запястья, как яростная кошка, пиналась и брыкалась. Далеон стойко терпел и пытался понять, что на неё нашло.
«Опоили?» — подумал он. — «Каким-то новым ядом?».
Вызывающим агрессию, например.
А если она умрёт сразу после приступа? Если сердце остановится?
— Тырф хэк! — тихо выругался юноша и уронил «десницу» на кровать. Вжал брыкающуюся заразу в матрас, навалился сверху и зарыскал взглядом по ложу, ищя, чем бы её связать.
Она ощутимо лягнула его пяткой в пах. Далеон охнул и завалился на бок, сгибаясь пополам и цедя ругательства сквозь зубы. Девчонка тут же подскочила на колени и принялась озираться в поисках кинжала. Нашла и решила спрыгнуть с постели.
— Ну, уж нет! — рыкнул Далеон и схватил её за лодыжку, дёрнул на себя. Люц вскрикнула и упала на живот.
Ⅰ
Король Северного Королевства — некогда Империи — Ригель развалился на троне, закинув ногу на ногу. Мантия, подбитая мехом, стекала по креслу до пола. Чёрная одежда с синими вставками и серебристым шитьем плотно облегала жилистое тело. Острый воротник и плечи колета придавали облику хищности, как и шипастая корона, что вечно съезжала на бок. На когтистых пальцах блестели перстни. Но прежде всего в глаза бросался капризный рот, выражавший недовольство, и взор, полный смертельной скуки.
Далеон выглядел, как придурок и тиран одновременно, и, к огромному сожалению Люции, являлся первым, а не вторым.
Она тенью держалась за его правым плечом в неизменно черной одежде, которая теперь составляет львиную долю её гардероба, ведь Главному Советнику Короля не положено выделяться. Особенно, если он — Серый Кардинал.
Одежду Люции теперь шила принцесса Эстель, лично, по собственной инициативе. Возможно, принцесса решила, что они теперь «подружки» раз фарси знает о её тайной влюблённости в смертного и молчит или хочет задобрить десницу на будущее, чтобы та поддержала инициативу с неравным браком перед королем.
Впрочем, мотивы лэры её мало заботили. Фарси радовало (несмотря на весьма смелые фасоны), что хоть о «нарядах по статусу» теперь не надо беспокоиться — минус одна гора с плеч.
Посол от амфибий наконец-то распрямилась, завершив свою длинную и витиеватую поздравительную речь, в которой воспевания и пожелания смешались с намёками на «укрепление связей», «взаимную поддержку в любых ситуациях», «увеличение поставок продовольствия» и тому подобное. Разумеется, не просто так, а только после свадьбы короля и любой лэры-амфибии.
Если Люция расшифровала все эти словесные вензеля верно.
— Вместе с поздравлениями и щедрыми дарами… — по знаку госпожи лакеи раскрыли и поставили у подножия трона сундучки с жемчугом, кораллами, кварцем и другими океанскими сокровищами и украшениями. — …Морская Владычица передаёт привет четвёртому принцу Рафаэлю Ванитасу. Я… — она оглянулась по сторонам на слуг, придворных и стражу, выстроившуюся у стен Тронного зала. — Надеялась встретить его здесь и лично засвидетельствовать своё почтение.
— Увы, он сейчас занят, — сухо сказала Люция. — И не сможет встретиться ни с вами, ни с кем-либо ещё, лэра Оушн.
Амфибия странно глянула неё своими жёлтыми раскосыми глазами и едва заметно хмыкнула. Посмотрела на короля.
— Могу ли я узнать, как его здоровье? Душевное, в том числе. После… недавних событий.
— Прекрасно, — хлестко ответила Люц. — Его Высочество не пострадал. Но в трауре, как и все мы.
Теперь хмыкнул Далеон, но благо промолчал. Посол снова обратилась к нему:
— Владычица также интересовалась, нет ли у Ригеля намерений, выслать принца Рафаэля в Альфард в качестве посла доброй воли?
— В этом году нет, — вставила Люция. — Сами понимаете — столько дел. Королевской семье и её подданным как никогда нужно сплотиться. Но Его Величество обязательно подумает об этом в будущем, — фарси натянуто улыбнулась.
Амфибия оскалилась по-акульи, чинно сложила руки у живота и склонила голову на бок, пристально разглядывая Люцию.
— Позволено мне будет хотя бы увидеть родственницу и передать ей письмо от любимой матушки?
Люция уже открыла рот, собираясь возразить, но вмешался король:
— Конечно, — он поднял длань унизанную перстнями, подзывая слугу, и ослепительного улыбнулся. — Думаю, Меридия будет рада увидеться с вами. И… благодарю за дары. Проводите Её Сиятельство к принцессе!
Зеленоволосая посланница раскланялась, сыпля благодарностями, и удалилась с замковым лакеем и свитой.
Не успели двери закрыться, как распахнулись вновь.
— Посланник от Её Высочества Клариссы Террамор, принцессы Исида с… даром!
Сначала раздался глухой удар о титановую дверь; затем — скрежет металла по мрамору, заставивший всех скривиться, как от зубной боли; и в довершение — кряхтение от натуги и тихие матерки грузчиков.
В Тронный Зал вкатили клетку размером два аршина на два аршина. За ней семенил щупленький мальчишка с рожками, как у козлика, оленьими очами и приплюснутым носом. Когда клетка с грохотом упала посредине вытянутого зала парень выскочил из-за неё и глубоко, суетливо поклонился Далеону.
— Приветствую Его Величество от лица его тёти и кронпринцессы Клариссы Террамор! Вместе с этим п-подарком, — заикнулся он, взглянув на клетку, и незаметно утёр пот с бледного лба. — Она передала личное письмо.
Спригган выпрямился после лёгкого кивка короля и вытащил из-за пазухи тёмный конверт с фиолетовым тиснением — цвета королевского дома Исиды.
— Позволите передать? — посланник сделал робкий шаг и вопросительно посмотрел на Люц. Стушевался под её пристальным взглядом и больше не решился ни приближаться, ни говорить.
Письмо могло быть отравлено какой-нибудь редкой пакостью или проклято, потому требовало проверки перед передачей в руки короля. Люц не могла допустить халатности и рисковать жизнью монарха.
Но почему послание не досмотрели раньше? Почему мальчишка сам его не показал страже? Уже ли содержание слишком личное? Или всё же проклятое?
— Ваше Величество! — пафосно воскликнул Гауф Ландер и поклонился. Не достаточно низко, как мимоходом отметила Люция. — Позвольте поздравить вас с Днём Рождения! Вы ещё так молоды, но уже управляете большим королевством. Это достойно почтения! Знаю, как порой правителям сложно даются важные решения, и не всегда удаётся избежать ошибок. Но, я уверен, вы мудры и прислушиваетесь к советам старших.
«Ты, сопляк, получил трон не по праву и это ненадолго, если не прислушаешься к умному мне» — упорно читала между строк десница. Хмыкнула про себя.
— Как говорят, за каждым великим правителем всегда стоит не менее великая женщина, — продолжил заливаться соловьём посол сильфов. Спина Далеона едва уловимо напряглась, Люц тоже внутренне подобралась. — Вы наверняка, уже присматриваете себе спутницу жизни, достойную королеву или прекрасную наложницу. Позвольте представить вам мою дальнюю родственницу и внучатую племянницу вашей бывшей королевы Сильвии Ванитас…
«Седьмая вода на киселе», — подумала Люция. И они так нагло впаривают её на место королевы — первой жены и будущей Императрицы! — Ригеля. Дерзость на грани фола.
— …Латиэль Ви-Дэлиз!
Девушка тонкими пальчиками подхватила полу длинной фаты и откинула с лица.
Кто-то ахнул. У мужской половины зала перехватила дыхание. Ногти Люции впились в ладони до красных полумесяцев, но этого никто не заметил, ведь руки она держала за спиной.
Лэра была красива. Очень. И похожа на свою родственницу. Миловидное личико с востреньким подбородком, алыми пухлыми губками, тонким вздёрнутым носиком, острыми тёмными бровками и льдисто-голубыми большими глазами в обрамлении пушистых ресниц. На контрасте с длинными и гладкими платиновыми локонами смотрелось просто чудесно.
Острые уши показались Люции излишне лопоухими, словно у летучей мыши. Ну, и тело какое-то недоразвитое, как у подростка, шея цыплячья, груди почти ноль, что стало ещё заметнее из-за синего платья с низким декольте и глубокого реверанса Латиэль.
— Приветствую Владыку Севера! — сладостно выдохнула она и робко улыбнулась. Стрельнула глазками снизу вверх, затрепетала ресничками.
Всё как положено... мать её за ногу!
— Очень приятно, лэра… — Далеон завис на её груди, едва не выпрыгнувшей из выреза с серебряным кантом, и Люц захотелось отвесить ему подзатыльник. Так чтоб корону снесло вместе с пустой башкой, в которой, видимо, работает лишь одна извилина!
Она не знала, откуда взялась эта необъяснимая агрессия и жажда крови. Её трясло, грызло изнутри, источник под рёбрами бурлил и раскручивался, точно смерч, и шрамы на левой руке заныли.
Люция желала разгромить здесь всё, с рыком, от всей души. Повырывать патлы этой бледной курице, сдёрнуть морок с лживо-слащавого личика и вправить Далеону мозги одним метким ударом кулака по челюсти. Затем схватить этого похотливого кота за шкирку и запереть в чулане.
Набор начинающего садиста гномы им подарили, будет, чем короля воспитывать. На цепи, в узкой тёмной комнатке, болью и редкой лаской.
«Он мой!», — вспыхнула яростная мысль, пока Люц впивалась в девку злым взглядом (а хотела бы когтями), но тут же одёрнула себя.
Придёт же в голову чушь! Король женится по расчёту на самой выгодной партии, и личные притязания Люции тут ничего не решают. Разве что она сама подберёт ему эту «достойную партию».
Это её долг, как десницы. Ради королевства и их безопасности.
Она должна…
Да...
Причина её странного состояния в том, что Латиэль Ви-Дэлиз — не подходящая кандидатка.
Поэтому она разозлилась. Только. По. Этому.
— От лица королевства Крукс, — приосанился посол, явно довольный реакцией Далеона, — я преподношу вам в дар нашу дорогую Латиэль. Она прекрасна и в меру умна, здорова и зрела, способна стать для вас идеальным компаньоном и скрасить вечер после тяжёлого рабочего дня. Примите ли вы её?
— Нет, — жестко заявила Люция, выступив перед королём. — Его Величество ещё не объявлял набор в гарем! А рабство в Ригеле запрещено. Или вы не уважаете наши законы, Гауф Ландер? Мне, казалось, в Круксе тоже нет рабства или стоило развалиться Империи и вы забыли об общепринятых уложениях?
— Никак нет, — проворчал сильф, низко кланяясь перед ней. Полыхнул глазами исподлобья, но тут же отвёл взор. — Мы не собирались отдавать Латиэль, в качестве рабыни. Лишь в качестве невесты. Это позволило бы укрепить связи между нашими королевствами. Крукс готов поддержать Ригель в случае… неприятностей. — «Читай — войны» — нервно хмыкнула Люция. — Если наша кандидатка станет женой. Как когда-то стала женой Императора-Магнуса принцесса Сильвия.
— Что ж, вы слышали ответ моей десницы, — вмешался Далеон и отодвинул её в сторону, прижав горячую ладонь к бедру. И не спешил её убирать. А Люцию кинуло в жар, и щеки, наверняка, полыхнули, когда он принялся незаметно поглаживать её большим пальцем. — Отбор ещё не объявляли.
— Но ведь объявят, — парировал посол.
— Когда-нибудь, — тихо добавил Далеон, и только Люц заметила, каким обречённым на миг стал его взгляд. — Когда-нибудь…
Они помолчали.
Гауф встрепенулся.
Люция шла к покоям Далеона и сжимала в ладони бархатную полуночно-синюю коробочку — подарок ему на День Рождения.
Она вовсе не забыла о празднике. Просто замоталась: дела королевства валятся на неё бесконечным потоком, который надо разгребать. И пусть Далеон часто бесит её своим отвратным поведением, не достойным короля, Люц не собиралась оставлять его без подарка.
Она даже в тайне надеялась, что на волне праздника они поговорят по-человечески, придут к компромиссу, начнут сотрудничать. Явился же Далеон на встречу с послами! Ещё не все потеряно!
За окном разгорался поздний вечер. Музыка с бала едва долетела до крыла императрицы — лишь гулкое почти неуловимое эхо. Охраны в коридоре не было: похоже, король отослал. А по какой причине — Люц думать не хотелось.
Она замерла под дверью, не решаясь войти. Сердце грохотало в ушах, ладошки предательски потели.
Фарси сама не понимала, какого Тырха на неё нашло. Почему она так волнуется? Далеон не тот, кого она когда-либо стеснялась. Ненавидела, презирала, плевала ядом в лицо, но уж точно не робела!
Собравшись силами, Люц занесла кулак, чтобы постучать, но тут створка слегка приоткрылась от сквозняка, и до девушки донеслось кокетливое щебетание:
— Ах, Ваше Величество, вы так великодушны! Не представляю, как вы до сих пор её терпите. Такая высокомерная и наглая. Всего лишь человечка, десница, а вертит всеми в замке так, словно стала императрицей!
— Фуу, и правда! — поддакнула вторая. — Наглая. Кем она себя возомнила? Ни рожи, ни кожи, безродная сиротка. А гонору сколько!
— Она же даже не поздравила вас! — пропищала третья. — Ни вчера на балу, ни сегодня.
— Какое неуважение! Эта девка не достойна быть вашей десницей, мой господин, раз даже дату вашего дня рождения запомнить не может.
— Чего ты хочешь? — фыркнула очередная. — Она же человечка! У них в головах умные мысли не задерживаются.
— Она просто занята, — послышался тихий голос Далеона с нотками досады. — Или закрутилась в делах и позабыла. Люция помешана на власти и репутации, ей лю́ба власть, на меня же ей плевать. Так что расслабьтесь, девочки, она не захочет стать моей императрицей даже под пытками.
Он безрадостно хмыкнул и глотнул вина.
Люц неприятно кольнуло в груди. Так вот, что он о ней думает? И самое главное — считает это правдой. Но ведь всё совсем не так! Она старается ради королевства, ради него!
— Как можно!.. — возмутилась ещё одна «фаворитка», но тут же замурлыкала точно кошка и, судя по шуршанию ткани, полезла ластиться к Далеону: — Вы же прекрасны! Самый очаровательный лэр во всем Ригеле! В вас невозможно не влюбится. Невозможно не захотеть… стать вашей... императрицей…
Слова прерывали звучные чмоки. Затем зашелестела ткань, кто-то из девок нетерпеливо застонал.
Люцию трясло. Надо уйти, но её словно приклеило к полу.
— Она, видимо, не только глупа, но и слепа! — подхватила очередная.
— Обидела вас.
— Не уважает.
— Бессердечная.
— Жестокая.
— Не женщина, а глыба льда!
— Может она вовсе — фригидная?
Громкий смех Далеона заглушил ворох новых мерзких предположений.
Левую руку Люции прострелило болью. Она беззвучно охнула и разжала кулак, в котором всё это время сжимала коробочку, да с такой силой, что промяла пальцами крышку и оставила на обшивке борозды от ногтей.
«Фригидная значит?» — припомнила фарси, стискивая зубы до скрипа.
Внутри неё всё кипело и клокотало от гнева. Источник магии под ребрами бунтовал, вращался, грозя подкатить к горлу и вырваться с тошнотой или смертоносным заклятием.
И тогда все узнают, что она не просто «человечка», а владелица редкой и опасной магии слова, которой до неё владели лишь Духи. Она могла бы заставить их заткнуться навсегда, убить всех одним приказом.
Жестокая, бессердечная, глыба…
Фригидная...
Люц сжала коробку до жалобного хруста и бросила под ноги.
Зря она надеялась на конструктивный диалог с Далеоном.
Зря.
Если он о ней того же мнения, что и его плешивые бабенки…
— Чёрт! — шикнула Люц, и прикрыла ладонью предательски защипавшие глаза.
А как он заливал ей в уши о своём безумном влечении ещё пару месяцев назад! Как активно доказывал это страстными поцелуями и жадными ласками под сенью ивы в роковой Самайн! И где теперь это всё? Где?!
Люция фыркнула, резко повернулась на низких каблуках и зашагала прочь.
***
Тем временем Далеон пил вино и бродил осоловевшим взглядом по смазливым лицам фавориток, сотканным из гламора и морока.
Какие страхидлы скрываются под масками можно только догадываться.
Они скалили зубы в улыбках и хищно сверкали не человечьими глазами, в которых точно не было «любви» и «уважения». Только жажда наживы, статуса, короны, власти, ещё, быть может, похоть.
Ⅰ
Люция без стука вошла в одни из самых роскошных покоев замка. Когда-то они принадлежали одной высокородной наложнице, покойной матери Магнуса. Всё в них сверкало золотом и бордовым бархатом, потому не сразу бросилась в глаза огненно-красная шевелюра принцессы амфибий, что мрачной тенью сидела на огромной кровати с поднятым балдахином.
Она не заметила вторженца. Сидела, уронив лицо в ладони и о чем-то напряжённо думала.
— Приветик, золотая рыбка! — насмешливо поздоровалась Люция и прошла вглубь спальни. — Почём слезы льёшь? Грамм за серебрушку? За три? А если я хочу ведро? Какой нынче курс в рыбном царстве?
— Смейся-смейся, пока можешь, человечка, — прошипела Меридия и убрала руки с лица в её ладонях остались редкие голубые жемчужины. И правда плакала? — Нравится тыкать всем в нос своё остроумие? В шуты заделалась?
— Ага, — невозмутимо кивнула Люц и привалилась плечом к столбику кровати. — Не только же королю придворных развлекать.
Жёлтые глаза амфибии вспыхнули.
— Гадина!
— От гадины слышу, — парировала Люция и оправила манжету своего чёрного дублета с золотым кантом. — Так что там тебе мать в письме начирикала, да тётя нашептала?
Меридия насупилась и скомкала алую простыню в кулаках.
— Не скажу!
Люц рывком подалась к ней. Их носы едва не столкнулись, принцесса испуганно замерла, таращась на неё, как кролик на удава.
— Ты же знаешь, это не праздное любопытство, — сурово произнесла фарси.
Амфибия фыркнула и отвернулась.
— Дело не касается Далеона и его безопасности. — Она вскочила на ноги и прошла вперед, заламывая пальцы. Янтарное платье с блестящим шлейфом красиво струилось по статной фигуре, чешуйки на лифе блестели в ярком свете канделябров, как настоящее золото. — Я приносила клятву служения и не свершила бы того, что может ему навредить. Просто не смогла. Ты сама знаешь!
Люция двинулась за ней, как ищейка, напавшая на след.
— Знаю. Только поэтому ты и Сесиль ещё не под замком.
Меридия возмущённо хмыкнула, а десница продолжила:
— Так о чем вы беседовали? — замерла за плечом амфибии, глядя на их отражение в прямоугольном зеркале. «Золотая рыбка» гневно поджимала губы и стискивала кулаки, но упрямо молчала. — Предположу: речь шла как раз таки о «клятве служения». Ты же принцесса Альфарда. Первая дочь. Кажется, у тебя есть младший брат, но он не сядет на трон — у вас правят только женщины. Если бы не Магнус и твоё нахождение в Ригеле в качестве «заложницы мира» ты бы сейчас получала образование наследницы и готовилась стать будущей Морской Владычицей. И что мы имеем? — Люция лукаво сощурилась и, понизив голос, сказала ей на ухо: — Тиран умер, империя распалась, на троне — Далеон, с которым у вас близкие отношения. Ты можешь попросить у него свободы, и он, уверена, запросто отпустит тебя на родину. Но этого мало твоей матери и тётке. Будущая Владычица не может «служить» вражескому монарху! Нужно чтобы он освободил тебя от клятвы. Только одного не понимаю?..
— О, заучка-Люция чего-то не понимает! — нервно усмехнулась Меридия, всё крепче впиваясь ногтями в ладони. По пальцам побежала кровь.
Люц пропустила её замечание и молвила раздумчиво:
— …не понимаю, почему ты ещё здесь? Почему не в покоях короля? — губы растянулись в жёсткой ухмылке, синие глаза сверкнули. — Почему не разгоняешь блудливых девок? Почему не соблазняешь его? Не даришь подарок в лице себя? Не упрашиваешь и не умоляешь на коленях, лаской, как ты умеешь?
— Зато ты не умеешь! — ощетинилась Меридия, оборачиваясь к ней. — А стоило бы! Может быть не ходила бы сейчас такой злой сукой! Далеон отличный любовник, — признание принцессы покоробило фарси. — Доброе слово и собаке приятно, а ты только и делаешь, что пилишь его. Трухва! — вдруг прорычала она и схватилась за волосы, Люц невольно отступила, таращась на «рыбку», как на чокнутую. — Ты хоть представляешь, как он мучается?
— Что-то он не выглядит мучеником в объятьях фавориток, — невесело фыркнула Люция.
Амфибия замотала головой, испортив укладку, и снова подняла на десницу пышущие яростью и отчаянием очи.
— Ты идиотка? Ему побоку эти дуры! Его всегда, — сделала шаг к Люц. — Волновала, — ещё шаг. — Одна, — палец тычет в грудь. — Конкретная, — тычок. — Дура!
Люция сбросила её руку и стиснула зубы. Меридия чуть наклонилась и прошипела ей в лицо:
— Я смирилась с тобой. Нет, не так. Я постаралась смириться, что у моего возможного мужа будет любовница в твоём лице. Лишь бы он не страдал. Ведь я любила Далеона не только как мужчину, но и как друга. — Она шумно вздохнула и продолжила жёстко: — И что я вижу? Ты всё испортила! И продолжаешь портить!
— Это он всё портит! — возмутилась Люц, и сама поразилась, как по-детски это прозвучало.
— Неужели?! — едко усмехнулась Меридия, наступая на неё. Фарси пятилась. — Скажи мне, детка, что ты чувствуешь к нему?
Люция запнулась, но самообладание вовремя вернулось к ней. Она замерла, стиснула кулаки и гордо вскинула подбородок.
— Какая разница? Он теперь ненавидит меня и всё равно женится на подходящей партии. Кроль же.
Люция выскочила из покоев в смешанных чувствах. Щеки пылали, сердце грохотало в ушах.
Слова Меридии стучали в голове набатом, но думать о них совершенно не хотелось, как и тешить себя пустыми фантазиями.
Ну, «креветка» даёт — такую отповедь ей прочитала! А как искусно съехала с темы. Ни слова о тёте и о содержании письма матери, всё лишь на уровне догадок.
И не таких уж беспочвенных. Всё что Люция сказала принцессе — правда. Меридии рано или поздно придётся просить у Далеона освобождения от клятвы, иначе родственницы не примут её в королевстве и уж тем более не сделают наследницей.
Но это явно не всё. Иначе бы принцесса уже помчалась к Далеону, упала в ноги и со слезами на глазах молила о свободе.
Что-то ещё есть… Что-то ещё…
Невольно Люция вспомнила, как сама страдала из-за неисполненной клятвы. И не просто терпела боль — отрубилась и пошла убивать Далеона. Значит, такой выход предлагает ей магия? Убить нынешнего короля? Тогда обещание будет исполнено?
А сможет ли она пойти на такое?
Люция тряхнула головой.
Ощутила, как запекло крестик на груди, а следом заныли шрамы, и спешно выкинула из головы опасные мысли.
Надо идти спать, раз представилась возможность, но десница не хотела возвращаться в спальню, слушать по пути несущиеся из королевских покоев стоны, а затем остаток ночи ворочаться на постели и терпеть кипящую внутри бессильную ярость.
Да и проколы в мочках от тырховых сережек жглись, не позволяя забыть о себе и вечере, когда фарси их получила да с какими словами. Злыми, ядовитыми и не лишенными правды. И от того жалящими ещё больнее.
Люция вышла на узкую винтовую лестницу одной из башен и зашагала вниз, в подвалы замка, туда, где находятся склады, купальни, а ещё — тренировочный зал.
Рыцари гвардии используют его зимой. В Ригеле в это время года не забалуешь: на улицах лежит снег, дует порывистый ветер, на открытых Полигонах не позанимаешься толком, а тренировки пропускать нельзя, особенно «боевой мощи» замка. Им всегда нужно быть готовым к отражению нападения неприятеля, тем более в такое смутное время.
Вот и был создан «закрытый полигон» под твердыней Ванитасов.
Уже на подходе к искомому помещению Люция услышала звон клинков, а стоило зайти — застала захватывающую сцену.
Виктор принял низкую стойку и плавно но молниеносно взмахнул мечом снизу вверх. Аттис отшатнулся. Клинок вспорол воздух перед его носом, но на-четверть-орк не растерялся: ушёл в сторону и отбил двуручником следующий выпад. Клинки столкнулись со звучным лязгом и расцепились. И снова, снова.
Их стили боя различались, как изящная булавка и кряжистый гвоздь. Тонкий клинок брата порхал быстро и разил точно, словно игла в руках умелой портнихи. Молодой граф же орудовал мечом, как кузнец молотом, тяжеловесно и мощно. Оба не разменивались на показуху, не выделывались (впрочем, и зрителя не ожидали), наносили чёткие удары, а иногда и подлые.
Аттис грузно припал на одну ногу и рубанул сверху. Виктор принял атаку, но тут же отклонил меч, и лезвие противника со звоном соскользнуло вниз. Юный граф сбился с шага, и рыцарь пнул его в грудь.
Отточенный годами взмах — и острие клинка упирается в горло, упавшему на попу растерянному противнику.
— Сдаюсь, — натужно рассмеялся Аттис и, оттолкнув кончик лезвия, перевёл тяжёлое дыхание. Вытер запястьем пот над губой. — Но обязательно возьму реванш!
— Удачи, — усмехнулся Виктор, смахнул с важного лба витой локон и помог другу подняться. Тот не выглядел опечаленным проигрышем, наоборот его зелёные глаза горели предвкушением скорой схватки, а в голове наверняка уже вертелись новые стратегии победы.
— Вы хороший воин Аттис, но боюсь братца вам не обставить, — решила объявить о себе Люция и беззастенчиво прошла в зал.
Мужчины слегка стушевалась. Ещё бы! Оба взмыленные, распалённые, с голыми торсами с удивительно чётким рельефом и в низко посаженных штанах. В таком виде без стыда и совести, наверное, способен расхаживать лишь Далеон. Хотя король и голым не постеснялся бы выйти перед всем честным народом, об его самомнение можно орехи колоть.
Аттис прокашлялся и неловко пригладил спутанные косички, робко улыбнулся краешком рта, Виктор усмехнулся и сложил руки на крепкой груди. Все же, как хорошо ему без щетины! Сразу лет десять скидывает и лицо такое открытое становится, очаровательное.
И не важно, что взгляд суровый и предвещает ей кару за то, что она вместо сна бродит по замку. Зато сколько доверия внушает!
Без сомнений брат ей ещё вправит мозги за халатное отношение к здоровью, но не при постороннем.
Люция замерла рядом с ними и обратилась к Аттису:
— Может, сразитесь со мной, граф? Я уже давно не участвовала в спаррингах, соскучилась, а Виктор отказывается со мной драться.
— Почему? — удивился лэр и глянул на друга.
— Боится, — ехидно отметила девушка и стрельнула глазками в брата.
Виктор хмыкнул.
— Если только навредить.
— Я сильная, — задрала нос Люц, скорее шуточно ежели серьёзно. Усмехнулась вредненько и сообщила на-четверть-орку вполголоса, словно делилась секретом: — Он просто боится продуть девчонке, вот и не соглашается даже на тренировочный бой. Не хочет защемить своё самолюбие…
Ⅰ
— Плодотворного утра, лэры! — до отвращения бодро поздоровалась Люция и отвесила бредущим к столовой послам сдержанный кивок. Натянула лучезарную улыбку. — Прошу всех к столу! Завтрак стынет.
Дверь в зал распахнулась, и десница первая ступила на мозаичные плитки пола. Столовая играла золотисто-древесными красками, и даже пасмурная погода за широкими стрельчатыми окнами не могла охладить тёплую атмосферу.
В след за Люц нестройным ручейком потянулись сонные аристократы с кислыми лицами. Ну, ещё бы! Столько пить и куролесить накануне, ночью, а затем вставать на королевский завтрак в восемь утра.
Это ли не наказание? Самое настоящее!
Люция едва сдержала злорадную усмешку.
Она пусть легла поздно, но уже привыкла мало спать, да и не пила ядрёные терринские вина, чтоб с утра страдать от похмелья. В отличие от высокородных гостей. Один их постный видок приносил ей удовольствие.
Она их всех взаимно ненавидела, и также взаимно делала вид, что это не так.
Слуги, как по команде вынырнули из-за боковой двери слаженным строем и принялись накрывать на стол: пустые тарелки сменили полные и накрытые крышками; появились блюда с нарезками сырными, мясными, рыбными, фруктовыми; графины с соками, винами, водой; чашки, заварники с чаем или кофе, свежеиспечённые булочки — в общем, всё, что могло потребоваться аристократам для сытного завтрака в столичном замке. Смотрелось эффектно: раз — волна прислуги накатывает к столу, два — они уже отходят к стене и выстраиваются по стойке смирно, готовые угождать по первому зову.
Десница довольно кивнула управляющему и присела по правую руку от пустующего резного кресла короля.
— А Его Величество к нам не присоединится? — спросила тётя Меридии, присаживаясь на указанное слугой место за столом. Привычным жестом расправила на коленях белую салфетку.
— Он редко балует нас своим вниманием на завтраках, — улыбнулась уголками губ Люция, а сама подумала: «Спит до полудня, лентяй!». — Поэтому мы начнём без него.
Вопросительные и возмущённые взгляды скрестились на ней. Конечно, всех волновало какого Тырха король не почтил их своим присутствием (ведь это попахивает неуважением к послам и их королевствам), а главное — кто дал ей право так нагло себя вести?
Люция спокойно, без спешки расстелила на коленях накрахмаленную салфетку, выжидая напряжённую паузу.
— Уверена, сегодня повелитель страстно желал присоединится к трапезе, — «Ага, как же, он ненавидит все эти политические реверансы и встречи». — Но влажные дела задержали его.
— Влажные? — кашлянул старый гном.
— Важные, я сказала — важные, — невозмутимо улыбнулась Люция. — Не сомневайтесь, у вас ещё будет возможность встретиться с ним в неформальной обстановке за обедом или ужином.
«И уже без меня», — стиснула вилку она.
Пока лэры переваривали ответ, десница позвенела ложечкой о бокал, и слуги оторвались от стены и принялись обслуживать господ, сняли крышки с горячих блюд, наполнили чашки или стаканы выбранными напитками.
Перед Люцией оказался любимый омлет с брокколи и ветчиной, чашечка кофе, в которую тут же добавили сливки, и несколько ломтиков тёплого багета на отдельной тарелочке. Каши она терпеть не могла, а вот кому-то из гостей они пришлись по вкусу.
— Приятного аппетита! — пожелала девушка, и гости ответили ей нестройным хором и принялись за еду. Спустя пару минут раздался гнусавый голос:
— А не слишком ли много вы себе позволяете? — это Гауф Ландер морщил нос, даже не притронувшись к столовым приборам.
Люция приподняла бровь.
— Начинать без короля… — заелозил на стуле он.
— А вы предпочли бы ждать его здесь до посинения с урчащим желудком? — парировала она. — Он мог и к обеду не появиться, лэр. Знаете, у правителя много обязанностей и не всегда удаётся перекусить между ними, не то, что наведаться в столовую.
Сильф надулся и побагровел до кончиков острых ушей, несколько послов притворно кашлянули и закрыли усмешки салфетками. В этих «господ» Ландер кидал особо лютые взгляды, но больше всех, конечно, доставалось «наглой человечке», которая посмела поставить его на место.
Кто-то из свиты амфибии завел разговор о погоде-природе, зимних забавах, фестивалях в городе и каким-то чудом обсуждение перетекло к этому:
— Когда Его Величество панирует устроить отбор невест?
Всё внимание сосредоточилось на Люции, вдумчиво жующей кусочек овоща.
— Сейчас, как никогда, для укрепления позиций ему стоит жениться и завести пару наложниц, — добавила посол амфибий.
Десница со звучным щелчком отложила вилку, сделала глоточек ароматного кофе из чашечки, прикрыла веки и ответила:
— Он размышляет над сроками. Но не сомневайтесь — женитьбе быть, и ваши королевства получат приглашения для кандидаток.
— И вы не будете препятствовать? — сощурился Гауф. — Даже сейчас мы не знаем, говорите ли вы нам правду, уважаемая десница.
Он так проговорил это слово — «уважаемая» — что сразу стало ясно, что уважением там и не пахнет.