Верьте в чудеса

Всю предновогоднюю неделю была оттепель, снег стал рыхлым, казалось, не идешь, а месишь под ногами какую-то непонятную кашу. Тридцатого же все поменялось, пошел дождь, который, достигая земли, мгновенно застывал, покрывая все коркой льда, и город стал сплошным ледяным катком. Ехать с работы на машине не представлялось возможным, и Елена, едва передвигая ногами, потихоньку шла к остановке, ругая себя последними словами, что задержалась на работе.

Не то чтобы она ждала покупателей, нет, возникшая как всегда идея зазудела в кончиках пальцев и, увлёкшись реставрацией старинной вазы, найденной ею, можно сказать, на помойке, пропустила момент, когда можно было успеть уйти до такой гадской напасти.

Елена не была настоящим реставратором, скорее, у неё открылся талант в непривычном для себя деле — так называемом стиле «хенд мейд».

Начала от безысходности, когда опустились совсем руки и стал не мил белый свет, если бы не Катька-дочка, наверное и жить не смогла. Катька и притащила какие-то интересные бутылки, одну выпуклую, как бочонок, другую длинногорлую, и несколько дней нудила:

— Мамочкин, ну попробуй нарисовать чего-нибудь на них, ты ж рисуешь неплохо, это я только каляки-маляки. Мамочкин, ведь опять кол принесу, сама же станешь ругаться!

— Отстань! — вяло отмахивалась Лена. — Не до этого мне!

— А до чего?! — взорвалась дочка. — Если вы с отцом два придурка, мне что, из дому сбегать?

Ребенок изо всех сил хлопнул дверью и убежал к себе, минуту спустя послышались тяжкие рыдания, и Лену как кто кольнул под сердце:

— Дура!!! Там же дочка твоя, ей-то тяжелее всех!

Заскочила в комнату, подсела к рыдающей Катьке, обняла, стала успокаивающе гладить по волосам.

— Доченька, прости меня, я что-то слишком расклеилась, себя жалеючи, прости, маленькая!!

Катька сквозь слёзы бормотала:

— Идиоты вы, ненормальные, один дурак вляпался, вторая в слезах утонула, думаешь, я не вижу, что у тебя глаза все время красные? Домой идти не хочется!

Лена испугалась:

— Кать, прости меня, я постараюсь тебя не волновать!

— Пойдем, шарлотку быстренько сделаем и чайку, а, мам?

Уже уплетая второй кусок шарлотки, Катька, едва прожевав, опять завела разговор про бутылки.

— Мам, сделаешь, а?

— Завтра, Кать, с утра пошарю в инете, посмотрю, что к чему.

Проводила дочку в школу, полазила, посмотрела, поехала покупать краски, лаки, клей, кисточки, бечевку и все такое прочее.

Дочка после школы ворвалась ураганом:

— Фуу, чем это у нас пахнет? Мам, ты что, ногти красишь?

— Не-а, иди, смотри!

На подоконнике сохли уже расписанные и покрытые лаком бутылки. Её высоконькая девочка — вся пошла в отца, запрыгала:

— Йес!!

На выпуклой бутылке зацвели подсолнухи, а на длинной вились какие-то лианы с экзотическими цветочками!

— Мамуля, ты супер!

Так вот, с тех двух бутылок и начала Лена заниматься изготовлением всяких самодельных вещичек — роспись, декупаж, холодный фарфор, поделки из веточек, шишек, семян и плодов, бусики, фенечки для дочки — сплошной эксклюзив. Катька только ахала и хвасталась напропалую мамулькиными поделками, постоянно приставала сделать фенечки подружкам.

А когда Лена расписала пять бутылочек разного размера в одном стиле — под Хохлому, и Катька отнесла в подарок на 8 марта классной, то нашлись желающие заиметь что-то подобное.

И присоветовала стародавняя знакомая Регина Воронкова:

— Лен, возьми помещеньице под наём, две комнатушки, в одной будешь работать, а во второй маленькую лавчонку откроешь со своими поделками. Понятно, миллионов не заработаешь, но посмотри, как ты оживела, что может быть лучше, чем заняться интересным делом, а не вязкой рутиной. Помещеньице я тебе подберу, за аренду много платить не будешь, и дома все эти банки-склянки-краски держать не станешь.

Помещеньице нашлось быстро и с небольшой суммой оплаты за аренду — кто бы стал спорить и возражать зампрокурору города?

Лена делала все свои поделки не спеша и качественно, стоили они недорого, и полюбилась горожанам лавочка с кратким названием: «У Лены», многим. Всегда можно было найти недорогой подарочек, хорошо шли шкатулки, букетики из холодного фарфора, браслетики. Люди приносили всякие бутылки-банки с просьбой сделать из них что-то красивое. Лену захватил процесс творчества, что-то придумывала сама, что-то находила в инете, дочка после занятий тоже была здесь, Лена иной раз что-то мастерила, Катька была за продавца. Лена помнила её горькие слёзы и старалась никогда не показывать дочке свое неважнецкое настроение.

Время, оно не то чтобы лечит, но притупляет, и боль уже не такая острая, и оглядываясь назад, начинаешь понимать, жить надо, для дочки, да и для себя тоже, в тридцать пять жизнь не заканчивается.

Катька закончила школу, уехала поступать в Питер, у её отца там были какие-то знакомства, и начала учиться на менеджера по рекламе. Учеба нравилась, вот уже третий год ребенок учился там, Лена ездила в Питер, жила у дочки с неделю (папашка оплачивал ей съемную однушку), бродила по необыкновенному городу, ездила в Петергоф, Пушкин, часами бродила по центру, восхищалась красотой Питера, все больше влюбляясь в него.

По вечерам, если приезжала осенью, делали с Катькой пунш, и сидели вечерами, укрыв ноги пледами, вели разговоры обо всем, не касались только одной темы — Ерохина, бывшего мужа Лены и отца Катьки. Лена с первых дней после тех идиотских событий сказала дочке:

— Кать, он твой отец, я не стану запрещать тебе видеться с ним, но только одно должно быть непременно — никогда, повторяю, никогда не говори про него при мне. Для меня этот человек просто перестал существовать.

Умница дочка никогда не заговаривала о нем. Лена знала — они общаются и довольно часто. Он тоже наезжал в Питер по своим делам и не упускал возможности сводить Катьку то в Мариинку, то в музеи, они облазили с ней весь Питер, забредали в кафешки, дурачились, но замечала дочка в глазах отца постоянную печаль. Резко повзрослев, пять с лишним лет назад она из капризного ребенка враз стала взрослой. Станешь тут, когда сильная, неунывающая, задорная мамочкин за две недели погасла и превратилась в нечто унылое.

Как радовалась Катька тем первым двум расписанным бутылкам, за которыми пошли всякие интересные поделки — мать ожила. Только вот никогда уже после этого не смеялась как раньше мамуля, и вина в этом была только отцова.

Видела дочка — мучаются до сих пор оба, но мудро рассудила — её вмешательство абсолютно ничего не даст, только наоборот, опять всколыхнется та обида у мамульки.

Отец после развода поначалу жил с какой-то молодой, но через несколько месяцев остался один и больше никого не приводил в свою берлогу. Уж Катька-то явно бы просекла присутствие постоянное в квартире чужой женщины. Катька по первости сразу же выдала ему, когда он было заикнулся:

— Вот твоя мать…

— Моя мама — она самая лучшая! Не смей про неё ваще разговор заводить! Развелись — развелись, меня спрашивали? Нет! Вот и живи как тебе надо, а про неё со мной никогда не говори, или я совсем к тебе приходить не буду!

— Кать, я не хотел про неё ничего плохого сказать.

— И не говори!!

Сейчас, в двадцать лет, она очень неохотно отвечала на его дежурный вопрос:

— Мать там как, замуж не собралась??

— Нормально, нет, говорит — все козлы.

Только однажды, в последний приезд Лены, вот в октябре, когда они сидели в полумраке под уютным торшером, дочка спросила:

— Мам, ты не подумай чего, просто мне надо знать, ты отца очень любила, ну, когда замуж выходила? Мамочкин, ты только не обижайся, — заторопилась она, — просто… мой друг, он меня замуж позвал. А я, честно, не знаю, любовь ли это с моей стороны, или просто интерес? Мам, ну у кого я ещё спросить про такое могу? Девчонки, они такие же как я, хочется взрослого послушать.

— Любила ли я? — спросила Лена. — Ох, Кать, больше жизни, он же как фейерверк был, враз меня закружил, обаял, девятнадцать мне, двадцать два ему — любовь, небо в алмазах. Ты через год родилась, он брался за любую работу, калымил, где мог, ремонтировали машины с Кручко, потом небольшую мастерскую смогли организовать, приходил весь чумазый, пропахший соляркой или бензином.

Денег поначалу не хватало, но жили весело, в выходные куда только не мотались… — Лена замолчала, вздохнула, — ты подросла, я работать пошла, понемногу стали крепче жить, машину купили, бэушную, но все же, у него руки золотые, она сколько лет бегала. С Воронковым вот подружился. Уже две мастерские появились, потом понемногу станцию техобслуживания заимели, дело пошло, ну, и дошло… — она помолчала опять, — до развода.

— Мам, скажи, только честно, а Воронков тоже с ним там был?

— Тебе зачем в эту грязь лезть??

— Мам, мне надо точно знать?

— Был, дочь, и все, давай этот разговор закончим. Бойфренда покажешь?

— Пока сама не определюсь, чего его показывать? Бабулик вон говорит:

— Покопайся Кать, не будь как мамка твоя — один и навсегда. И рано замуж не беги, успеется. Вот поверь дважды вдове, туда всегда не поздно. Это мы раньше в двадцать пять перестарками считались, боялись, что не возьмет никто, и летели в двадцать лет, ах, любовь! А любовь, она не у всех получалась — кастрюли, дети, быт на самом деле заедал.

Лена усмехнулась:

— Свекровь у меня всегда мудрая была, только сынок вот не в неё.

— Не, мам, очень даже в неё, особенно сейчас.

— Ну, значит, повзрослел после сорока! — пожала плечами Лена и больше не стала ничего говорить про Ерохина, ни к чему.

За этими размышлениями Лена почти дошла до пустынной сейчас остановки. И вот тут-то и случилась беда, нога левая подвернулась, правая поехала, пытаясь удержаться, Лена взмахнула сумкой — хорошо, на длинном ремне и застегнута. Каблук у левого сапога с хрустом обломился. Сделав какой-то кульбит, она упала, неловко подвернув левую ногу. Вокруг никого, встать из-за острой боли в ноге не получается. Лена попыталась как-то перевернуться на четвереньки… рядом осторожно начала тормозить какая-то машина, еле ползущая по дороге.

— Господи, хоть бы помогли встать!

От боли и беспомощности на глазах выступили слезы. Хлопнула дверь машины, остановившейся подальше, и послышались торопливые шаги. Её осторожно, не говоря ни слова, подняли на руки и понесли к машине.

— Ты?! — задохнулась Лена, разглядев, кто несет её к машине.

— Я! — печально как-то улыбнулся её бывший муж. — Привет! Потом будешь говорить все, что пожелается, пока надо дойти до машины и не шлепнуться!

Шел Ерохин осторожно, крепко держа её на руках, Лена смаргивала слезы:

— Надо же, столько лет не виделись, и вот столкнула судьба в патовой ситуации!

Ерохин подошел к машине:

— Постоять чуток на одной ноге сможешь, я подвину сиденья?

Лена кивнула, Ерохин быстро отодвинул передние сиденья, помог не сдержавшей стона бывшей залезть на заднее сиденье и сказал:

— Лен, потерпи, можешь обзывать меня как хочешь, но сапог надо снять, нога, смотри, распухает. Потерпишь? Иначе придется его разрезать.

— Давай! — Лена уцепилась за ручку на двери, Ерохин осторожно, едва касаясь, потихоньку начал расстегивать молнию. Лена зажмурилась, прикусила губу — боль нарастала, и как сквозь вату в ушах услышала.

— Потерпи, ми… — рывок, сапог слетел с ноги, а у неё градом брызнули слезы, не видела она, как смотрел на неё Ерохин в эту минуту. Ерохин осторожно прикрыл ногу своим шарфом, валяющимся на сиденье.

— Все, поехали! — осторожно уложил поудобнее её ногу на сиденье, обошел машину, завел мотор:

— Потерпи немножко! Ну, с Богом, поехали! Вернее, поползли!

— К-куда?

— В травму, куда ж ещё?

Они на самом деле ползли по улице, хорошо, горбольница была неподалеку. Ерохин взмок, пока доехал до неё. Он, никогда и ничего особо не боявшийся, рисковый такой мужик, как называли его многие, сейчас боялся — малейшая ямка, попадавшаяся на дороге, заставляла его мрачнеть, слышал он, как судорожно вздыхала Лена, и матерился про себя на все сразу: на погоду, на дорогу, на то, что она терпит такую дикую боль.

В травме была очередь — пострадавших в такую дурацкую погоду привозили на «Скорой», и никто не удивился, когда Ерохин внес Лену в одном сапоге. Два морщащихся мужика, увидев умученную бледную Лену, тут же сказали:

— Наша очередь сейчас, проходите, мы потерпим.

Так и заперся Ерохин с женой на руках в кабинет, потом носил её на рентген. Рубаха давно прилипла к спине, но он про себя ликовал — Ленка, его боль и счастье, послушно обнимала за шею, не кривилась, не смотрела с ненавистью, не говорила гадости… Да какие гадости, когда у неё кроме охов сил ни на что не осталось.

Облегченно выдохнули оба, узнав, что перелома нет:

— Растяжение, придется с недельку полежать, как можно меньше беспокоить ногу, только если до туалета доходить — или на одной ноге, или на костылях! — озвучил врач.

Наложили холодный компресс, наговорили все, что надо Ерохину, Лена не вслушивалась, болела нога зверски. Опять Ерохин нес её на руках до машины, она, устроившись на заднем сиденье, почему-то не реагировала, куда и зачем едут они, он останавливал машину, куда-то уходил, быстро возвращался, потом сказал:

— Фухх, приехали! Потерпи ещё чуть-чуть! — опять помог ей вылезти из машины, закрыл её и понес Лену в чужой подъезд.

— Ерохин, куда это ты меня? — очнулась она.

— К себе, до вашей Михеевской горки если только к новому году доползем по такой дороге, да и не факт, что в гору заберусь, сползем в кювет, и пишите письма!

— Д-да, ты прав! — Вынуждена была согласиться Лена. — Никому не помешаю?

— Нет! Нажми на кнопку, — занес её в лифт, — теперь на пятый!

Лена послушно нажала.

— Приехали! Ща, ещё минутку! — Ерохин поднес её звонку на двери с цифрой восемнадцать. — Позвони сюда!

Через пару минут послышались шаги, и выглянула женщина лет пятидесяти с хвостиком.

— Толик? Что случилось?

— Тамар Сергевна, возьми у меня в правом кармане ключи, открой квартиру, Лене стоять пока нельзя.

— Да, конечно! — Женщина ловко открыла дверь, отошла в сторону, Ерохин пронес Елену в комнату и осторожно опустил на диван.

— Все! Теперь разденемся, и можешь отдыхать!

— Толик, я пошла, если что надо помочь, шумни?

— Спасибо, Сергеевна!

Соседка ушла:

— Лен, давай потихоньку раздеваться. У меня малость бардак, не обращай внимания.

Осторожно приподнял её, пересадил в кресло, быстро раздвинул диван, достал подушку и какой-то плед.

— Лен, надо бы снять все и колготки тоже, все равно уже драные!

Принес большой халат с этикеткой, улыбнулся как-то нежно:

— Катька подарила года два назад, я посмеялся, на кой. А видишь, пригодился. Я пошел на кухню, если что, кричи!

Юбку Лена сняла, а вот колготки — та ещё задача. Повозилась, растревожила ногу, потом плюнула на себя:

— Что Ерохин не видел у тебя, дура? Да и опять же никто никого не соблазняет, такая вот дурацкая ситуация, хотелось поскорее лечь и, может, даже подремать.

— Ерохин?!

— Да, Лен? — тут же влетел он в комнату.

— Не могу снять колготки, не хотелось бы, чтобы ты помогал, но…

— Лен, чуть-чуть попу приподнять можешь? Вот так! Умница! — Как осторожно и бережно прикасался к ней Ерохин, как к бесценной вазе, подумалось ей, и тут же хмыкнула:

— Ваза!! Как же…

— Спасибо! — сухо поблагодарила она его, и попрыгала на диван, умостилась, Ерохин укрыл её пушистым пледом, погладил по щеке.

— Я тебе сейчас таблетки принесу, выпей и постарайся уснуть!

Помог приподняться, поддержал стакан, потом опять поправил плед, подкатил к дивану маленький столик, поставил на на него стакан с водой и, вздохнув, сказал:

— Поспи!

Лена прикрыла глаза и, уже начиная задремывать, нащупала какой-то квадратик на пледе. Потянула — ценник:

— Надо же, у Ерохина все новое, удивительно! — последнее, что подумалось ей, и заснула.

Не видела Лена, как осторожно подходил к ней Ерохин, напряженно вглядывался в её измученное лицо, вздыхал, опять уходил, что-то делал в ванной, на кухне, опять подходил к ней, бережно убирал непослушные прядки волос с лица и вздыхал.

Позвонила дочка:

— Пап, привет! С наступающим, пусть в новом году сбудется твоя главная мечта, ну и не главные тоже!

— Спасибо, дочь!

— Пап, — у ребенка стал встревоженным голос, — пап, я что-то мамульке дозвониться не могу, волноваться уже начала.

— Мамулька твоя ногу подвернула, получилось приличное растяжение какой-то второй степени.

— А ты откуда знаешь?

— Да у нас тут ледяной дождь случился, обледенело все, деревья как стеклянные, под ногами катушка жуткая, мама твоя с работы припозднилась — еле шла по катушке-то, нога подвернулась, упала и все такое. Я мимо ехал, в травмпункте были, рентген сделали, сейчас спит в комнате. Не въехать к вам туда, на вашу Михевскую горку.

— И что? Перелома точно нет?

— Нет, нет, я тебе когда-нибудь врал? После всего?

— Пап, — дочка помолчала, — ты только на неё не дави! И не ругайтесь! Завтра же Новый год!

И воскликнула:

— Йес!! Это вы вместе его встретите?

— Получается — да, завтра минус десять, катушка никуда не денется, ей категорически два-три дня только до туалета и велено доходить, второго в больницу поедем.

— И как она скакала на одной ножке, небось, вся умучилась.

— Дочь, я что, слабак?

— На руках носил? — захихикала Катька.

— Да! Она такая худенькая, легкая!

— Ой, правда, она же раньше в теле была.

— Погоди-ка, дочь?

Ерохин прислушался, из комнаты слабо позвали:

— Ерохин?

— Во, проснулась, поговоришь как раз с ней.

Немного порозовевшая после сна, Лена выглядела повеселее, Ерохин протянул ей телефон:

— Дочь наша волнуется!

— Мам, мам, как ты?

— Да сейчас полегче, поначалу была дикая боль!

— Мам, папка сказал, у вас там жуть, катушка страшная?

— Да!

— Мам, ты не вредничай, побудь у него пока, он прав, на нашу горку точно не влезешь.

— Побуду, дочь, не хотелось бы, но тут и до больницы недалеко, если не в тягость получусь.

— Не дури, мам, я точно знаю — не в тягость, он на Новый год никуда не идет, сидит, в окно пялится и вздыхает!

— Ты-то откуда знаешь?

— А помнишь, я в десятом вроде как у друзей была? У него я была, он так суетился, так радовался, потом я уснула, проснулась часов в семь, пить захотела, он сидит, в окно смотрит и вздыхает. Спросила, почему не спит?

— Сказал — не спится дураку.

— Мам, ты знаешь, я не лезу ни к тебе, ни к нему, только очень прошу — если получится у вас просто поговорить, выслушай его, один раз.

— Не обещаю! Сложно!

— Мам, по возможности, и не лезь в бутылку, ладно? Целую, инвалидик мой, веди себя прилично! Завтра позвоню. И, мам — я вас обоих люблю!

Ерохин запаниковал. Пока ездили в больницу, пока он заскакивал в аптеку, злился, что не может ехать быстрее — видел же, как больно и тяжко жене, он и позабыл, что она бывшая — все шло само собой. Опять же и в квартире все получилось правильно.

А сейчас, когда она, проснувшись, скакала в туалет, у него начался мандраж, как быть дальше, что говорить? Он боялся сказать что-то не так, брякнуть какое-то не то слово, знал же — закроется Лена тут же, и всё — не достучишься.

Позвонили в дверь, пошел открывать.

— Толик, — на пороге стояла Тамара Сергеевна, — я тут блинцов напекла на скорую руку, покорми девушку свою, небось, у тебя как всегда: кофе, бутерброд и сигарета?

— Примерно так! — улыбнулся Ерохин.

— Давайте знакомиться, — отодвинула его Сергеевна в сторону, — я Тома, мы с Жеником опекаем соседушку как можем, он мужик спокойный, только вот совсем не бережет свое здоровье — кофе, кофе и кофе. Мы с мужем супчиками, кашами его рацион разбавляем, — она с улыбкой смотрела на Лену. — А вы — Лена, мама Катюшкина, да? Она похожа на вас, а вот ростом явно в Толика пошла, девочка молодчина-разумница. Я тут блинцов на скорую руку, вернее, Женик меня надоумил, поешьте, пока теплые!

Пошли на кухню. Лена, не удержав равновесие, покачнулась, Ерохин тут же подскочил, обнял за талию и, приподняв, перенес на небольшой диванчик в кухне, помог сесть, пододвинул стол.

— Толик, неси подушку под ногу! — скомандовала Тома. — Нога должна быть повыше. Что хочу сказать-то, погода ужасная, пару дней ещё, предсказывают, так будет, значит, завтра ждем вас к себе на Новый год!! Женик мой уже мясо, рыбу размораживать вытащил. Отказа не принимаем, нам это будет как подарок! — она посмурнела. — В новый год нельзя грустить, так что ждем! Ну, я ещё завтра сто раз вас побеспокою!

Тома ушла, Ерохин спросил:

— Чай, кофе, молоко?

— Давай кофе! — умел Ерохин варить вкусный кофе, у Лены вот такой не получался. Когда жили вместе, он посмеивался, что знает волшебное слово.

Вот и сейчас ароматный запах вызвал слюноотделение — сделав глоток, Лена аж зажмурилась, не видя, как дернулся Ерохин. Ему так хотелось присесть рядом, хотя бы приобнять её.

Блины на скорую руку были удивительно вкусными, а ещё у Ерохина оказалось любимое малиновое варенье, сваренное явно Виквикой.

— Виквика? — спросила Лена, зачерпывая ложку.

— Да, мамулька. Вот ещё мед приволокла зачем-то. «От простуды, сыночек!» — передразнил он мать. — Вот и стоят давно обе банки. Хотела сегодня приехать, как же, сыночек на Новый год останется голодным, еле отговорил, пришлось просто угрожать, что не приду в больницу, наверняка же упадет.

Виктория Викторовна, сама себя называющая Виквикой, бывшая свекровь, была теткой заботливой, иногда даже чересчур, но что поделать — Ерохин у неё один единственный ребенок, выживший после четырех неудачных беременностей, и тряслась мамулька над своим ребенком постоянно. Ерохин рос шустрым, хулиганистым непоседой, она мужественно переживала все его ушибы, ссадины, драки, никогда не ходила разбираться с обидчиками — бывало такое в раннем детстве. Ерохин нежно любил свою мамульку. После развода мать, вставшая на сторону жены, а по-другому и быть не могло — вина была полностью его, целый год не разговаривала с ним, и только дочка смогла их помирить.

А когда после развода он назло всем, в первую очередь самому себе, имел несчастье три месяца жить с молодой, мамулька, его разумная, выдержанная мамулька, явилась к нему в квартиру, поперебила много посуды, материлась как последний бомж, плюнула ему в лицо… Ерохин до сих пор был в ауте от такого её поведения, но выводы сделал быстро, тем более, девица умела только одно — не вылазить из постели. Да и не получалось у него такого единодушия и понимания, как с женой, даже во время этого процесса, все было не так, чистая физиология. Ему, привыкшему, что Ленка чутко откликается на малейшее его движение, быстро приелся такой вот секс, и через три месяца он наладил девушку.

Так вот и жил последние пять лет, встречаясь иногда с женщинами чисто для разрядки, а ещё никогда не приводил в квартиру подруг, предпочитая встречи на стороне, и сразу же предупреждал, чтобы на него не рассчитывали — ни жениться, ни жить гражданским или еще каким-то браком он не будет. Сейчас же, присев напротив жующей Ленки, пододвинул ей плошку с медом и бесцельно крутил в руках маленькую ложечку.

— Вкусно, я ведь все съем, Ерохин!

— Ешь! Я уже перекусил. Да и закормили меня Копыловы. Они, Лен, славные такие, Сергеевна-то бодрячком, а Женик её инсульт огрёб после гибели сына. Жили в Мурманске, Женик — морской офицер, в отставку пошел, да вот сын в аварию попал. Они там жить не смогли, переехали сюда, а здесь я такой весь, как она скажет, неприкаянный. Вот и шефствуют надо мной, я понимаю, тяжко им, стараюсь быть полезным. Женик её долго после инсульта восстанавливался — привезли его сюда, можно сказать, развалиной. Сейчас ничего, отошел, даже на инструменте своем играет. Дочка наша к ним постоянно набегала, а они и рады, придумают какую-то вкуснятину и названивают ей, приглашают.

— А-а, вот откуда она всякие выпечки притаскивала — я спрошу, ответ один: «Бабушка Иркина напекла».

— Ребенок наш, — с горечью сказал Ерохин, — в отличие от нас, дураков, очень разумным оказался. Вся в бабку свою. Лен, извини, но это так и есть.

Вздохнул, поднялся и спросил:

— Елку наряжать будешь?

— А у тебя и елка имеется? — спросила Лена, не желая углубляться в то, что давно прошло.

— Есть, я две принес, купил Копыловым на выбор, одна на лоджии стоит, оставил так, на всякий пожарный, игрушек, правда, чуть-чуть, но зато две гирлянды — Катька заставила прикупить, бурчала, что у меня неуютно и скучно, а по мне — нормально. Чего ещё надо, спать есть где, стол на кухне, холодильник, плита — всё путем. Вон, даже цветочки мамулькины выжили на удивление! — он кивнул на подоконник, где стояли три горшка с так любимыми Виквикой бальзаминами, которые она звала по-деревенски — «Ванька мокрый». Я их поливаю, чего-то там говорю, типа:

— Выживайте, мужики!

— Видишь — живут. Мать первым делом, как заявляется, их проверяет, удивляется. В суровых условиях выживают! — он посмеивался, старался говорить на нейтральные темы, но шестнадцать совместных лет никуда не денешь — видела Лена, хорохорится, что-то сильно гнетет его.

— Ерохин, скажи, ты как там оказался? Ну, когда я упала?

— Не поверишь, хотел по Макеева проехать, там одного удальца поперёк развернуло, объезжать по обочине никто не рискнул, а стоять и ждать мне не в жилу, решил по Обухова объехать. Полз еле-еле вот и увидел тебя, как падаешь, прости, что резко не тормознул, уперся бы в забор и не туды, и не сюды.

— Ну что, наряжаем елочку?

— Да!

— Я пошел, крестовину приколочу, ты пока, — он полез на антресоль, достал коробку, — игрушки проверь, мало ли, у какой ниточки нет.

Перенес её, слабо отговаривающуюся, что допрыгает сама, на диван, и накинув старую куртку, купленную сто лет назад Леной, потопал на лоджию.

Лена только сейчас огляделась — комната была безликой, этакий набор необходимой мебели — диван, два кресла, столик на колесиках, на стене телевизор, у окна в углу компьютерный стол с компом, колонки и все. На окне шторы — явно выбранные Виквикой, Ерохину всегда было по фиг, что висит на окнах, ещё у дивана на полу был небольшой коврик.

На полочках у компа какие-то диски, несколько книг и — удивительно — маленькая статуэточка — девчушка с корзинкой цветов. Узнала её Лена — Катькина. Покупали ей лет в пять — выревела тогда.

— Хочу, она на меня похожа!!

Ввалился Ерохин с небольшой, с метр всего, пушистой елочкой.

— Красавица какая! Ерохин у тебя мандарины имеются?

— А как же! Мандарины и елка — это же из детства идет. Лен, наряжай её, я поворачивать буду, как тебе удобнее будет, ты ногу старайся не напрягать.

— Гирлянду тебе на елку цеплять!

— Командуй! — кивнул головой Ерохин. И Лена командовала:

— Немного сюда, вот за эту ветку заведи, нет, вот, вот так. Пробуем, включи.

Опутанная гирляндой елочка замигала, засверкала, и у Лены неожиданно поднялось настроение — отошедшая с мороза елочка, мандарины, игрушки — ведь и правда, до нового года остался один день, и получится он, похоже, неплохим! Как они дружно наряжали её — Ерохин сбегал к соседям, принес большую штопальную иголку, Лена протыкала мандаринки, продевала в них нитки, Ерохин под её команды вешал на веточки, красота.

Наряженную елочку поставили у стены, выключили свет, и так уютно стало в комнате — запах хвои и мандаринов, сверкающая елочка, что до Ерохина, он готов был вечно сидеть в комнате рядом с так необходимой ему женщиной, времени осознать это было много, да и не изменял он ей тогда… Но как объяснить, что все было спланировано заранее?

Посидели, помолчали:

— Ерохин, мне бы под душ не мешало, поможешь?

— Да, конечно! — он рывком вскочил пошел в другую комнату, вероятно, спальню, минуты через три вышел с полотенцем и своей большой футболкой. — Больше ничего подходящего не имеется, извини. А к тебе ехать за вещами — нереально. Я там все приготовлю, подожди пару минут!

Подвигал на кухне ящичками стола, принес большой целлофановый пакет, бинт:

— Давай ногу замотаем, чтобы тебе не намочить её?

Осторожно, едва касаясь, начал заворачивать ногу, Лена же поймала себя на нестерпимом желании — дотронуться до такой родной макушки. Ерохин обмирал — любил, когда она запускала руки в его волосы, он только что не мурлыкал, жмурился и просил ещё.

— Дура ты, Ленка! — обругала саму себя она и вздохнула. — Все прошло давным давно, сколько чужих рук его так баловали?

А Ерохин тоскливо так думал:

— Господи, все бы отдал, если бы она руки в башку мне… да только — фига вам, Анатолий Васильич — поезд ушел. Как там Пугачева поет: Ту-ту!

Не терпел он ничьих рук больше в своих волосах, противно почему-то было, а вот Ленкины, он же становился даже не воском, лужей.

— Эх!! Ну, все, пошли? — донес, поставил её возле душа — порадовался, что в квартире этой у него душ отдельно, не в ванне, как ей оттуда выбираться мокрой? Положил рядышком мочалку, постелил на пол полотенчико:

— Лен, ты только поосторожнее, если что, я рядом, дверь просто прикрою! Не до принципов пока с твоей ногой!!

Зазвонил его телефон: — «Это я, твоя мама звоню, вся, блин, извелася, да, прямо на корню!» — послышался голос Масяни.

— Мамулька волнуется! — засмеялся Ерохин. — Проверяет по нескольку раз на дню! Сыночку сорок три, а все маленьким считает.

Неплотно прикрыл дверь и пошел отчитываться Виквике. Лена усмехнулась, подумав:

— Хорошо, погода нелетная, а то бы уже здесь была, суетилась, охала, волновалась.

Мыться было весьма неудобно, но справилась, долго стоять было тяжковато, она вытерлась, надела футболку и прислушалась:

— Да, мам, понял, понял, нет, не буду! Все, целую, спокночи, пойду Елену Прекрасную из ванной вытаскивать! Знаю, стараюсь, пока!

— Лееен, ты как там? Помылась?

— Да, только сил не осталось.

Он вихрем влетел в ванную, увидел её уже одетую.

— Фухх, не пугай!

Опять легко поднял на руки, отнес на диван:

— Всё, ложись!

— Сказал Виквике про меня?

— Да! Она хлеще Штирлица, по интонации меня вычисляет — охала, ахала, велела тебя как хрустальную вазу оберегать! — и запнулся, поняв двусмысленность фразы. — Извини! — и выдохнув, признался: — Лен, так сложно, боюсь!

— Чего же ты стал бояться, Ерохин? Все у тебя, как посмотрю, нормально.

— Не-ет, не нормально, но ты же все равно, как и тогда, ни одному моему слову не поверишь?

Лена неожиданно для себя самой сказала:

— А ты попытайся!

— Сколько раз уже пытался? — с горечью сказал Ерохин. — Опять ведь пошлёшь.

Лена повозилась, устраиваясь поудобнее, нога немного ныла. Ерохин тут же среагировал:

— Болит? Давай ещё на ночь таблетку обезболивающую?

— Нет, пока терпимо, совсем если разболится — тогда…

Ерохин потопал на кухню, принес воду, таблетки, положил на столик и присел возле дивана на коврик.

— И долго ты так сидеть собрался?

— Посижу! — как-то неопределенно сказал он, — может, пока ты не заснешь!

— Хозяйство не застудишь, сидючи на полу, детей рожать не сможешь.

— Дети у меня имеются, вон какая красоточка вымахала, про своего друга тебе не говорила?

— Говорила, только не показала. Сказала — ничего пока определенного, может, через месяц-другой будет… — улыбнулась Лена.

— А я сподобился, не, не знакомила — случайно, приехал, к дому подходил, они там прощались у подъезда, горячо так, — усмехнулся Ерохин. — Она в меня — домой никого не водит.

— А то ты монахом живешь!

— Я же спрашиваю тебя, как ты? — обиделся Ерохин. — Почему тебе можно верить, а мне никак?

Оба помолчали, понимая, что могут слово за слово вдрызг разругаться.

— А давай я тебе сказку-быль расскажу? — встрепенулся Ерохин. — Новый год на носу. Чудеса, говорят, случаются?

Лена пожала плечами:

— Почему бы и не, попробуй, вдруг понравится?

Ерохин сходил в спальню, принес сложенное одеяло, бросил его возле дивана:

— Вот, чтобы не зачихать, сказка длинная, наверное, получится.

Прислонился головой к дивану и, прокашлявшись, сказал:

— Ну, слушай. Жил-был, нет, не принц, скажем, Иван, почти дурак. Рос Иван, как и все ребята вокруг, где-то хулиганил, где-то дрался, лазил по деревьям, учился, все как у всех. Побыл служивым, по приезду со службы встретил свою… Елену Прекрасную — это почти во всех сказках — или Елены, или Василисы имеются, точно так же как и Иваны-дурачки. Хоть и невеликого ума был, а понял — вот оно, его счастье, единственное. Тшш, — остановил он вскинувшуюся было Лену, — это же сказка, дослушай! Ответила взаимностью ему Елена прекрасная, и стали они жить-поживать и добра наживать, да только повернула эта сказка куда-то не туда. Старался Иван-дурак сделать жизнь своей Еленушки и дитёнка послаще, ой, как старался. Потихоньку стало у него получаться, радовался он, работа приносила приличный доход, дитёнок подрос, Еленушка все так же любила его, как и он её. Приобрели они загородный теремок, что и стал неприступной крепостью между ними…

Поехал как-то Иван на самодвижущейся повозке туда, да не один, а с, казалось бы, другом, чуть ли не побратимом. От простоты души и похвалился Иван теремком-то, да вот не дано ему было познать, что почти друг и почти побратим завидовал ему, сильно так.

— Ерохин, — пробормотала засыпающая Елена, — прости, доскажешь завтра, я уже вырубаюсь.

— Конечно, спи!

Взял её руку, прижался к ней колючей щекой, ожидая, что или стукнет, или выдернет руку, но Лена уже спала.

И долго сидел вот так Ерохин, прижимаясь к такой родной, изученной вдоль и поперек руке жены.

Лена, простонав, повернулась на бок, он поднялся, долго всматривался в лицо жены — в мигающем свете гирлянд она и впрямь казалась ему принцессой из сказки, вздохнул, пошел в спальню. Долго ворочался и, наконец, уснул.

Лена проснулась от боли, забылась во сне, повернулась неловко, боль прострелила ногу, и она едва удержалась, чтобы не застонать. Быстро выпила таблетку и прислушалась — из спальни доносились негромкие всхрапывания Ерохина.

— Опять спит на спине! — подумала привычно она, полежала, вслушиваясь в знакомые звуки.

Ерохин перевернулся, что-то пробормотав — все привычно, как и было… и вдруг четко и ясно поняла — ей безумно не хватало таких вот привычных всхрапываний, привычных рук, всего этого… кобеля, будь он неладен.

— Ладно, — совсем как в сказке подумала Лена, — утро вечера мудренее, дослушаем его сказочку, там видно будет!

Так и уснула она, вслушиваясь в дыхание бывшего, и почему-то успокоенная спала до десяти без сновидений и боли.

Учуяла запах кофе, завозилась, стараясь не потревожить ногу, Ерохин как услышал:

— Доброе утро, как спала?

— Под утро нормально!

— Помочь? — тут же спросил он.

— Пока не надо, до туалета доскачу!

— Шумни, я на кухне, бутеры делаю!

Доскакала до туалета, потом умылась — на раковине лежала нераспечатанная зубная щетка. Посмотрела на себя в зеркало:

— М-да-а, видок тот еще! Под глазами синяки, волосы дыбом, где привычный облик? Ладно, будем действовать по обстоятельствам.

— Леен, ты как там?

— Иду!

Ерохин, раньше не упускавший возможности поехидничать над утренним видом жены — волосы всегда стояли дыбом, наоборот смотрел как-то чересчур… непонятно — то ли восторженно, то ли…

— Что не так?

— Всё так. Давно не видел тебя заспанную… кхм. Пошли, бутеры стынут.

На столе уже дымился кофе в большой кружке — любила Лена пить кофе в удовольствие и не из капельных кофейных кружечек — и на тарелке горячие бутерброды.

— Ммм, вкусно! — откусывая бутерброд, промычала Лена — аппетит у жены всегда был хороший. — Ерохин, ты научился делать бутерброды?

— И не только, нужда заставит горбатого любить, много чего готовлю, окромя яичницы.

Наевшаяся, порозовевшая Лена подлезла к окну.

— Дааа! Грустноватая погодка!

На улице было, мягко говоря, противно-уныло.

— Лен, ты как, одна побудешь?

— Ты собрался в такую катушку куда-то ехать?

— Не, пешком, до универсама, дорожки песком посыпали, дойду!

Лена подумала, потом как-то сердито сказала — не хотела она, чтобы он побывал в их с Катькой квартире, но надо:

— Если транспорт к нам ходит, зайдешь, кой чего возьмешь дома? Новый год, хоть и на одной ноге, хочется встретить нормально!

— Да, конечно, говори, где что брать?

Лена засмеялась:

— Я тебе план нарисую, а то будешь как слон в посудной лавке.

Ерохин ушел, Лена потихоньку допрыгала до зала, потянуло полюбопытствовать, спальню его увидеть. Осторожно приоткрыла дверь: кровать, заправленная без единой складочки, в углу шкаф-купе, небольшой комодик, а на нём — фотография, увеличенная — они с Катькой. И фото было сделано, когда Ерохин в их жизни, вернее, жизни Лены уже не присутствовал.

Ездили они с дочкой в Египет, отдых был классный, на этом фото они только что вылезли из моря, мокрые, веселые, задорно смеялись в объектив.

— Надо же!

Удивлял её Ерохин второй день.

Она как-то враз задумалась:

— А может, надо было хоть как-то с ним общаться, иногда?

Потом вспомнила — первые дни после увиденного он не появился, не позвонил ни разу, хоть как-то бы да начал оправдываться… а она сгорала в безысходности.

Зазвонил домашний телефон, сначала Лена не хотела подходить, но телефон, умолкнув на секунду, зазвонил опять.

— Виквика, точно! Только она будет так упорно названивать!

Добрела до телефона, взяла трубку:

— Алло?

— Леночка, наконец-то!

— Виктория Викторовна, здрасьте, я сейчас доскочу до дивана, подождите!

— Леночка, как ты, как твоя нога, где этот негодник? — засыпала вопросами свекровь.

— Нога уже легче, побаливает, но терпимо, Ерохин пошел в универсам и, если транспорт ходит, к нам домой, взять кой-какие вещи.

Не видела она хитрую и счастливую улыбку Виквикину, та просто цвела у телефона.

— И правильно, небось, кроме футболки ничего и не нашлось у него?

— Халат имеется — Катька подарила, сказал.

— Да, было такое, он тогда ещё посмеялся, что годам к шестидесяти станет его надевать. Я, конечно, хотела бы прийти к вам, но боюсь, очень уж скользко, сосед у подъезда прямо навернулся. Легкое сотрясение мозга, а ведь молодой, куда уж мне, старушке.

— Не лукавьте, мадам, вы ещё многих моложе себя за пояс заткнете! — засмеялась Лена.

Виквика, ладненькая такая, пухленькая женщина всегда была при полном параде: подкрашенные губы, модная стрижка (куда мне, старой волосы длинные — это Катюшка может ходить с распущенными, а пучок даром не нужен, я буду как баба-яга!), туфельки или ботиночки на невысоком каблучке, беретики-шляпки летом, красивая шапочка из каракуля интересного фасона зимой, классические брючки — вот такая была свекровь.

— Лен, я тут цвет волос поменяла, оценишь?

— И какая же вы теперь?

— Чуть сиреневатая!

— Ох, Виктория Викторовна, умеете вы быть экстравагантной!

— А что мне остается? Внучка выросла, с коляской не погуляешь, на лавочке сидеть просто так — семечки лузгать и обсуждать проходящих мимо? Больше тебе скажу — друг у меня появился!

— Да вы что?

Свекровь захихикала:

— Ну, платонический друг, постарше меня, в маршрутке разговорились, приятный такой, много чего знает. Ходим вот на всякие тематические вечера, наша филармония постоянно приглашает интересных певцов, музыкантов из областных театров, выставки, спектакли местные не пропускаем, жизнь кипит. Ты пока Тольке не скажи — пригласил меня в Питер на Рождество — у него там дочка давно обосновалась. Я пока думаю. Нет, Лен, замуж или ещё чего — ни за что!! Просто культурное общение, да и интересный собеседник, почему нет?

— Виктория Викторовна, я вами всегда восхищаюсь! — засмеялась Лена.

— Я наверное соглашусь, Катьке сюрприз сделаю, а то и на горячем поймаю! Молодежь сейчас не торопится, я бы с огромным удовольствием внучка, а, нет, правнучка потетёшкала!

У неё запел сотовый:

— О, бойфренд, мы с ним уговаривались пойти в наш клуб пенсионеров, там Новый год отметить, но катушка внесла коррективы, будем что-то решать. Позвоню потом! Пока!

Лена посидела, поулыбалась — свекровь её с этаким моторчиком в одном месте постоянно удивляла всех своим жизнелюбием и не унывала даже в самых сложных ситуациях.

Не знала Лена — бабуля взяла с Катьки самую страшную клятву — свалилась она после их развода с гипертоническим кризом, и прихватывало сердечко у неё с тех пор. Даже сынку не показывала она, после той истерики, как тяжело переживала и переживает их развод. Нельзя было показывать свою боль растерянной, убитой внучке — родители оба потерялись, а ребенок в самый переходный возраст мог просто сорваться и было бы жутко — вылупись из неё неуправляемое нечто. Именно она стала для внучки тем надежным берегом, переживала и страдала Виквика тогда, когда никто не видел.

Сейчас же, видя свою разумную внучку, искренне радовалась и надеялась, ох, как надеялась она, что сведет судьба или высшие силы Тольку и Леночку обратно, только бы дожить ей до такого.

Вот и сияла Виквика, поговорив со снохой. Понятно, что у неё сейчас проблема с ногой, но верила, что Толька сумеет достучаться до неё:

— Господи, только бы не напортачил!

Поговорив со своим приятелем, набрала номер Воронковой.

— Регина, не выдавай, что я тебе звонила, но, помнишь, ты мне железно обещала пояснить Лене, что и как тогда произошло? Да не сейчас, думаю, она сама тебе прозвонится и спросит, ты просто поясни ей, как в реальности все было?

— Конечно!

Свекровь кратенько сказала, что Толька Леночку подобрал на улице, когда она, упав, подвернула ногу.

— И слава тебе, Господи, даже премерзкая погода оказалась на его стороне! Спасибо, девочка, я на тебя надеюсь! И желаю тебе в Новом году… — Виквика искренне и от всей души перечисляла, что она желает Регине. И суровая, жесткая женщина смеялась как девчонка:

— Я тебя, Виквика, обожаю! И ещё — вот постарею, постараюсь на тебя во всем походить, от кончиков волос до кончиков ногтей.

— Что ты, что ты, нельзя тебе быть в одиночестве, мне повезло — Толькин отец, он был как песня. Жаль, рано ушел, а вот тебе такую песню я и желаю!

— Да где ж их взять-то таких, на моей дороге все больше интриганы прожженные попадаются.

— А вот, посмотрим! — загадочно произнесла Викивика, была у неё одна задумка, но зачем раньше времени смешить Бога?

Ерохин явился во втором часу:

— Уфф, ну и погодка, шел как старый старик. Где песку насыпали, там ещё можно идти, но где нет — жуть! Автобус черепахой полз, Новый год, блин!

Лена немного похозяйничала на кухне, что-то переставила, вытащила какую-то позабытую им в недрах шкафчика вазочку, воткнула пушистую ветку елочки с одним шариком, и стала его стерильная кухня такой домашней, что ли.

— Лен, ты почему ногу свою напрягаешь, ведь заболит к вечеру?

— Мне Женик ваш помог, такой приятный мужчина!

— А-а, не утерпел, пришел знакомиться и когда меня дома нет, вот старый ловелас! — улыбнулся Ерохин. — Я их обожаю, они такие славные с Томой, как всю жизнь их знал.

— Лен, я тут по полной загрузился, — он кивнул на большой рюкзак, — давай я буду вытаскивать, а ты определяй, что дома оставим, что к Копыловым отнесу.

Начал выгружать продукты:

— Ерохин, ты какой-то элитный ресторан ограбил? — У Ленки округлились глаза. — Это же…

— Спокуха, все нормально, имеется у меня приятель один, владеет «Приютом странника», нормальный такой мужик, но в машине дуб дубом, застучало у него, масло ему поменяли на более дешевое, и понеслось, я сам с машиной возился, все проверил, прочистил — бегает ласточка. Вот с тех пор и знаемся, он по малейшей ерунде звонит, никому, кроме меня, не доверяет, ну я иногда пользуюсь, мамульку побаловать, к дочке если еду с полным рюкзаком. У него канал какой-то есть с Москвой, все продукты качественные, без туфты.

— Ага, баня, девочки, шашлычки…

— Ты чего, у него жена такая, он её и трех дочек до безумия любит, все уговаривает её на четвертого, сына жаждет. Мужик осторожный, с кем попало не связывается, обмолвился как-то — научили в молодости круто, это я, мудак, верил многим, ну да не об этом речь.

Лена посмотрела на все лежащее на столе:

— А давай не будем заморачиваться, поделим пополам — половину им, половину тебе, все по-честному.

Ерохин как-то сник, но тут же встрепенулся:

— Ладно, так и сделаем. Лен, я Тому сюда позову, упрутся ведь оба, брать не станут, а ты по-женски всё и пояснишь.

Позвал Тому, та начала отказываться-отнекиваться, Лена быстренько угомонила её:

— Тамара, мы к вам на шею садимся, я, сами видите, у плиты стоять пока не могу, так что давайте без всякого стеснения, вас двое, нас двое — пополам! Иначе мы дома останемся!

— Ох, Лена. Ну хорошо, мы Толика все равно частенько подкармливаем, Лена, может, на «ты» перейдем?

— Я не против!

— Вот и замечательно. Толик, пойдем, поможешь мне донести!

Опять позвонила дочка:

— Мам, ты как?

— Немного полегче, перевязку сами сделали, терпимо, много не прыгаю, сижу, лежу.

— А папка как?

— Да вот недавно только пришел, притащил гору продуктов и мои вещи привез, автобусы, говорит, не едут, а ползают к нам.

— Я вечером, если не прозвонюсь — это связь будет барахлить. Я вам обоим желаю добра и понимания, я вас люблю, бараны мои, упертые!

— Вон, Ерохин пришел, погоди!

Лена протянула ему телефон, сама упрыгала в комнату, уютно так устроилась на диване, пощелкала пультом, вздохнула — везде одно и то же — старые, запомнившиеся до мельчайших подробностей фильмы, поднадоевшие шутки юмористов, переключила на природу.

Ерохин спросил:

— Ты спать?

— Нет, хотела что-то посмотреть, да везде одно и то же!

— А я перед новым годом старые, черно-белые фильмы смотрю, они такие, наверное, даже и наивные, но без жестокости и всякой зауми. Сейчас многие делают в цвете, смотрю, смеюсь, любуюсь натуральной красотой актрис, Раневскую обожаю.

— А давай «Золушку» в цвете посмотрим? — загорелась Лена. — Я, наверное, её только с маленькой Катькой и смотрела!

Ерохин нашел диск, вставил, аккуратно устроил больную ногу у себя на коленях, привалился к спинке дивана и включил фильм. Лена смотрела с удовольствием, Толик же искоса наблюдал за её эмоциями, и до безумия хотел, чтобы все вот так и оставалось, ну, кроме ноги.

После фильма Лену потянуло в сон, она завозилась, устраиваясь поудобнее.

— Спи, я пойду, перекусом займусь.

Осторожно укрыл её теплым пледом, купленным непонятно зачем года три назад. Просто увидев его, пришло на ум, что Ленка обожала такие вот мягкие покрывальца — купил, сунул в диван, а сейчас сам себя хвалил за дальновидность, вон, как ей по душе, жмурится как кошка.

Спала его Елена Прекрасная в комнате, казалось, подойди, протяни руку…

— А вот фигушки, Ерохин, смотрит она на тебя и терпит только из-за ноги. Да и опять же — не случись этого ледяного дождя, ещё бы лет пять с лишним не свиделись!

Закинул в духовку мясо в фольге, сел и задумчиво уставился в окно. Сумерки приукрасили город, везде сверкали и загорались гирляндочки, он как бы встряхнулся, слышались звуки взрывающихся петард — пацанам не терпелось пострелять, сам такой же был. Так вот и сидел, отмечая, что все праздничнее становилось на улице. Щелкнул таймер, и Ерохин быстренько вскочил, не разбудить бы жену.

Лена проснулась от запаха запеченого мяса.

— Надо же, Ерохин какой стал хозяйственный!

Он, отдать должное, всегда был умельцем на все руки, кроме вот готовки. Не то чтобы не умел, но нравилось ему, когда дома ждал обед-ужин, приготовленный его девочками. Завтрак, не заморачиваясь, готовил сам.

— Нечего тебе в такую рань вскакивать, не переломлюсь.

И жили Ерохины замечательно, оба никогда не давали друг другу повода для малейшей ревности, Ерохин, казалось, не замечал никого, кроме жены. Тем больнее оказалось предательство. Лена нахмурилась и вдруг четко вспомнила слова Регины:

— Упертая ты, Ленка, видишь только то, что хочешь. Перестанешь себя жалеть и убиваться, я тебе много чего расскажу, как будешь готова.

А она, уверившись полностью, что Ерохин такой же козёл, никогда не заводила разговор про него ни с кем. Вот и вчера, когда он попытался в виде сказки рассказать, бессовестно уснула, не слепая же, видит, как он смотрит на неё. Потихоньку встала, поскакала на запах, конечно же, Ерохин был тут как тут, привычно донес до диванчика.

— Ерохин, пупок не надорвешь, меня таскаючи?

— Если тогда, когда приличного весу была, не надорвался, сейчас-то бараний вес не набирается, ешь что ли как птичка?

— Да нет, как и всегда, просто, как смеется Катька: «Не в коня корм!» — и съехидничала: — Приноровился на руках девочек носить?

Ерохин, ничуть не обидевшись — странно так? — пожал плечами:

— Трех только и носил в своей жизни, вас с дочкой и, — он засмеялся, — маленькую, но тяжелую мамульку… Представь, учудила — завела себе приятеля, зовет не иначе, как Андрэ или мон шер, волосы в чудный цвет выкрасила, гардеробчик прошмонала-обновила, поменяла стиль, блин. Я посмеиваюсь — пусть тешится, она после больницы долго в себя приходила, уж лучше так, чем лежать беспомощной.

— Виквика болела?

— Да, криз был гипертоноический, и сердце стало сдавать, из-за меня, дурака. Мясо будешь?

— Конечно!

Ерохин шустро порезал исходящее ароматным парком мясо, поставил тарелку с помидорами, нарезанными кружочками и посыпанными какой-то смесью трав. На другой лежали горками петрушка, кинза и укроп.

— А кинзу-то где взял?

— Мамулька на окне вырастила специально для Нового года! Вина к мясу не хочешь?

— Если чуть-чуть.

Ерохин достал оплетенную бутылку:

— Был летом в Болгарии, у друзей. Это их вино домашнее, попробуй!

Лена ела вкусно, на неё всегда было приятно смотреть, не манерничала, если нравилось, наворачивала за обе щеки. Вот и сейчас Ерохин залюбовался ею, она с огромным удовольствием запивала мясо вином, травку пришлось подкладывать, очень быстро её смела.

— Уфф, давно такой пир души не устраивала. Оказывается мне не хватало именно мяса с травками. А чем ты посыпал помидоры? Что за приправа?

— Да там же, в Болгарии, шарена соль называется, мелкая соль со специями. Веско, Веселин мне подсказал, как сделать более ароматную, прикупил всяких их травок — сминдух, смардала, смешал, вот и угощаю своих. Воронковой пол большого пакета привез. Она эти специи только в чай не добавляет, похоже.

— А ты с ней общаешься? — удивилась Лена.

— Да, не часто, но созваниваемся.

— Уфф!! Наелась, наверное, на неделю!!

— Ты что, Тома с Жеником мне такого не простят, у них там сплошь блюда национальных кухонь бывшего СССР. Я, честно сказать, обжираюсь на праздниках, ну сама увидишь. Что, сейчас начнешь перышки чистить?

— Нет, только шесть, мне собраться время много не надо, тем более, я не уставшая, первый такой Новый год не суечусь… — и помолчав, выдала: — Ерохин, ты мне лучше сказку доскажи. Я вчера не специально уснула, прости.

— А надо ли?

— Надо! — она пристально взглянула на него. — Надо!

— Хорошо, давай тебя перенесу, посуду помою и продолжу.

Шумела на кухне вода, брякал Ерохин посудой, пару раз отвечал на звонки-поздравления.

Лене позвонила Регина:

— Привет, опять сидишь себя накручиваешь? Звать на новый год к себе даже и не пытаюсь, мазохистка ты наша.

— Привет, нет не сижу, а лежу, вернее полулежу! — засмеялась Лена.

— Ленка? Ты и смеешься? Обычно у тебя депрессняк в это время. Френд появился, раз полулежишь?

— Не угадала, полулежу — ногу сильно подвернула вчера.

— И что, одна там скачешь?

— Неет, я у… — Лена понизила голос. — Я у Ерохина. Он меня, когда я упала, увидел и выскочил сразу из машины, потом в травмпункт, чуть ли не «Гипс, закрытый перелом». А к нам на горушку добираться вчера было смертельным номером.

И впервые услышала Лена, как может вопить сдержанная — профессия обязывала — Воронкова.

— А-а а, Ленка, да это же здорово! Безумно рада за вас!! Леенк, поговори с ним, не надо в прошлом оставаться, выслушай, наконец, его, а потом уж и я тебе подробности проясню, про Бодунова.

— Кто такой Бодунов? — не поняла Лена.

— Муж мой бывший, кто же ещё?

— Но он же Воронков.

— Ага, за меня замуж пошел и стал Воронков. Не, представь, Регина Бодунова — зам прокурора, да это ж прикол из приколов. У меня в знакомых была Анжелика Ивановна, вот и я будучи Бодуновой так же бы нелепо смотрелась.

— И что?

— А ничего, он, может, ещё раз замуж пойдет, мало ли, какая с громкой фамилией клюнет на смазливую рожу. Ты вот не клюнула почему-то, он так старательно клинья к тебе подбивал?

— Ко мне? Ты ничего не перепутала? Не было такого!

— С твоей стороны, а с его, как же — жена кобыла здоровая, ни фигуры, ни нежности, один милицейский рык и беспардонность, а тут Ерохина, вся такая нежная, с мужа глаз не сводящая! Как не очароваться?

— Регин, ты что такое говоришь?

— Лен, я не в обиде. Просто поясняю тебе кой чего, обстановку, так сказать, на тот момент. Я уже тогда знала его козлиную натуру, погуливал он по-тихому, некогда было в этом дерьме копаться, не болтали везде про него и ладно! Но вот что до подлости докатится, не ожидала! Выслушай Тольку. Прошу тебя, хватит вам себя изводить из-за одной твари!! Всё, целую, вы мне оба не безразличны, знаешь ведь, как я тяжело с людьми схожусь. И ещё я вашу Виквику люблю, её невозможно не любить!! — и передразнила: — Региночка, девочка, нельзя себя лошадью называть, ты девочка нежная, ранимая!!

— Это я-то? — она захохотала. — Я нежная?? Да меня весь горд зовет не иначе, как конь в юбке! А что, махнем числа четвертого на снегоходах, ты за пассажира, а мы с Толяном неперегонки?

— Я только если зрителем! — отказалась Лена. — Да и как нога себя поведет.

— Блин, забыла, что ты раненый товарищ. Ладно, я, может, доберусь до вас под утро, как сложится! Пока!! Будь умничкой, пусть все ваши обиды и непонятки сгинут вместе с этим годом!

Ерохин минут через десять застал Лену в глубокой задумчивости.

— Чего загорюнилась, Елена Прекрасная, по принцу заскучала?

— Никак не складываются пазлы! — пробормотала она себе под нос.

— Какие?

— А?

— Пазлы, говорю, какие? А то, может, помогу?

Когда Катька была маленькая, оба родителя складывали с ней пазлы, сначала простые картинки, потом целые картины, ребенок и сейчас, будучи взрослой в минуты неважнецкого настроения садился за пазлы, увлекался и проходило уныние. Родители все так же, только уже по одному, помогали ей собирать картины. У Ерохина как раз в том разнесчастном лесном домике висели её картины на всех стенах когда-то.

— Ерохин, ты освободился?

— Да, сейчас, торшер вот включу!

— Не надо, так с елочкой уютнее! — Не хотела Лена, чтобы Ерохин видел её эмоции, Регинка взбаламутила то давнее, похоже, не совсем права Елена Прекрасная оказалась.

Ерохин опять пристраивался на пол.

— Садись на диван!

Лена повозилась, подвинулась, только вот нога опять оказалась у него на коленях.

— Да не заморачивайся, Лен, я что, совсем чурбан? Тебе же ногу надо держать повыше! На чем я остановился?

— На теремке!

— А, да, теремок — как в сказке — и не низок, не высок. Иван старался, своими руками отделывал все внутри, чтобы его двум раскрасавицам там нравилось, теремок и вышел на славу — соседи поговаривали, совсем сказочный получился. — Он помолчал, потом, вздохнув, продолжил. — А какой же теремок без баньки? Вот и отделывал целый год Иван ту баньку, себе на погибель, получилось. Банька вышла замечательная, светлая, с просторным предбанником, с вениками подвешенными на небольшом чердачке, с висящими в предбаннике пучками высушенных трав. Радовался Иван, на самом деле — дурак, такому уютному местечку для отдыха. Побратим пару раз просил приехать, попариться с друзьями в баньке. Иван один раз дал ключи, хорошо только от баньки, в теремок никого пускать не хотел — это только их троих место, негоже ещё кого-то пускать. Да потом сам себя и похвалил за дальновидность, баньку, можно сказать, отскребал после гостенечков, всякого там валялось. Отмыл, отскоблил втихаря, чтобы Елена его ни о чем не догадалась, да и полаялся с другом заклятым, сказав, чтобы ноги его больше не было в их местечке.

А друг заклятый затаил злобу лютую, да и удумал извести Ивана дурачка, выжидал только момента удобного. Ну и дождался. Так все сложилось, отмечали Иван со товарищи день свой, мужской на работе — заявились несколько знакомых, среди них и друг в кавычках. Иван смолчал — не станешь же при всех отношения выяснять, хотя все уже и было выяснено. Сидели ещё с часа два, покурить бегали, за жизнь потрепаться, вот и добавил дружок в Иванову рюмку хитрую таблеточку, без вкуса. Повело Ивана не на шутку, смутно помнил он, как ехал куда-то пассажиром, тащил его этот друг, лежал он где-то, почему-то раздетый, мельтешили перед ним какие-то лица… то ли женские, то ли ведьм каких-то видел, двоилось и расплывалось все. Сложно было ему и пальцем шевельнуть, и глаза открыть, сил совсем не было, и дико колотилось сердце, уплывал он куда-то, показалось ему в какой-то миг, что была тут и Елена Прекрасная, почему — то с ненавистью говорившая ему, что он мерзавец.

Он замолчал, молчала и Лена, тихо-тихо было в комнате, только за окном оглушающе разорвались салюты.

— О, не терпится кому-то, — встрепенулся Ерохин. — А дальше было все просто, очнулся Иван-дурак через пару дней, опутанный трубками, рядом заплаканная мамулька, через неделю свалившаяся с кризом. Ничего не помнит, не понимает, почему его Елена Прекрасная не рядом, да… Потом вот и узнал, что увез его такого побратим в теремок, вернее, в баньку, вызвонил к якобы Ивану шлюху свою, позвонил затем Елене Прекрасной, сказал, что Ивану стало плохо в баньке, хорошо ещё, ключи от терема не брал с собой. Елена Прекрасная всполошилась и поехала в терем, супружнику помочь и застала ту картину, на которую и делал расчет друг этот — супружеская измена налицо, Иван лежит на лавке, девица его ртом якобы ублажает, а дружок со спины к ней пристроился. Картина маслом, так сказать. А что Иван глаз не открывает — так это от кайфа. Вот и поверила сразу Елена во всё. Иван сознание потерял, друг, извини, пересрал — и вызвал «Скорую», за это спасибо, а то бы и помер так. Пока Иван в себя пришел — отравление палёной водкой озвучили, пока суд да дело, повестку на развод принесли. Попытался хоть как-то поговорить с Еленой Прекрасной — ответ один:

— Ненавижу, ты для меня не существуешь!

Вот и поник головой Иван, от обиды и безысходности пустил в дом медсестричку, которая стреляла глазками и ухаживала за ним, злился на весь мир, да только быстро понял, не тянет она, близко не годится даже на роль приходящей. Так вот и жил, в маленькой избушке-однушке-хрущебе. Теремок продал, вырученные средства полностью перевел на дочку, сам вот потихоньку приобрел эту хоромину, живет… как-то… Такая вот невесёлая сказка, как говорится: сказка ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок!

— А тот, друг заклятый, он что, чистеньким остался? — почему-то хриплым голосом спросила Лена.

— А это уже другая сказка. Про красну девицу с несказочным именем — Регина, её тебе она сама расскажет!

Опять молчали оба, потом Ерохин встрепенулся:

— Девятый час, скоро Копыловы звать начнут, им обязательно надо старый год проводить, Женик будет разыгрывать из себя пьяненького, Тома притворно ворчать-они такие молодцы, особенно Тома — сына потерять и мужа едва языком шевелившего, на ноги поставить. Женик морс пьет, типа вино, а мы с ней шампанского позволяем.

— Да-да! — как-то сдавленно произнесла Лена. — Я в ванную!

— Давай донесу?

— Н-нет, я сама, ладно?

Едва зашла в ванную — слезы хлынули градом, она совала кулаки себе в рот, и старалась не вскрикнуть, нельзя было Ерохину видеть её запоздалые больше чем на пять лет слёзы.

Не слышала она, как взад-вперед ходивший по коридору Ерохин сначала негромко, потом, встревожась, звал её и, не выдержав, ломанулся в ванную. Оторопел на секунду — Ленка, непробиваемая и неверящая ему ни на грош, сидя на бортике ванны, зажав рот руками, горько плакала.

— Лен, Лена, что, нога?

Она, зажавшись, тоненько заскулила, Ерохин рывком поднял её и медведем попер в комнату, бормоча:

— Ничего, мы сейчас таблеточку выпьем, пройдет твоя ножка! Если что, никуда не пойдем, притащу стол к дивану, Копыловы придут! Лен, не плачь! — хотел её опустить на диван и бежать на кухню за водой, но она, клещом вцепившись в него, только и выдохнула:

— Нееет!

— Что нет, Леночка?

Она, все так же заливаясь слезами, только крепче вжалась в его грудь. Сел с ней на диван, обнял крепко-крепко, и покачивая, совсем как когда-то маленькую Катьку, стал приговаривать:

— Не плачь, никому тебя не отдадим! Не плачь, все хорошо, пройдет твоя ножка, и станешь ты ещё краше, только вот каблуки пока придется отставить.

Он говорил и говорил, пытаясь успокоить её. Лена уже не скулила, судорожно всхлипывала, но все так же крепко прижималась к нему. Ерохин осторожно гладил её по спине:

— Худющая, мослы, ой, косточки везде торчат, мамка не видит, вот уж кто страдать будет. Поедем к ней? Она тебя за неделю откормит! — И с интонациями Виквики передразнил:

— Леночка, деточка, что ж ты так себя довела? Диеты диетами, а женщина должна быть… — запнулся, подбирая нужное слово, Лена слабо шевельнулась, всхлипнув:

— Каакой?

Ерохин, все также поглаживая ей по спине, ухмыльнулся:

— Мамуля может вывернуть любой вариант, но, скорее всего, по её мнению — загадочно-непредсказуемой и, самое главное, пышной в нужных местах.

Он боялся, что успокаивающаяся Ленка опять оттолкнет его и словами, и руками, перестал поглаживать и замер. Но она судорожно выдохнула:

— Обними меня, покрепче… пожалуйста!!

И была вот эта её просьба как подарок Ерохину, уже настроившему себя на то, что второго после больницы отвезет он её к ней домой, и будут если только перезваниваться иногда, а то и этого может не быть. Не видели они, что заходила Тома, порадовала её эта картина, осторожно ступая пошла назад, понимая, что этим двоим мешать ни в коем случае нельзя. Ерохин уткнулся носом в макушку жены и молчал, какие слова могли передать его состояние? Он безумно боялся нарушить их хрупкое единение, да и все он ей сказал, давить на неё — бесполезно, как решит, так и будет.

— Ерохин, — куда-то под ключицу выдохнула Лена, — я тебе всю футболку измочила.

— Беда какая!

— Ты только не смотри на меня! — Ерохин выдохнул, расцепил руки, ожидая, что она сейчас опять заледенеет.

— Нет, нет, обними меня! — торопливо заговорила Лена. — Я понимаю, тебе, может быть, неприятно, через столько лет… да и зачем я тебе… такая? Я так боюсь.

— Чего? — удивился Ерохин.

— Всего, в твоей жизни вон сколько времени нет места для меня, я понимаю, — она торопилась, волновалась, — наверняка есть подруги, или постоянная женщина, ничего же не вернешь назад..

— Зачем ворачивать? — удивился Ерохин. — У нас всё… — его прервал звонок сотового, Лена дотянулась до него, взяла в руки и, все так же прижимаясь к Ерохину, нажала на громкую связь.

— Мам, пап, я вас поздравляю с почти наступившим! Через сорок минут уже год закончится!! Мам, сделай, нет, сделайте мне самый долгожданный и дорогой для меня подарок — помиритесь! Знаешь, как тяжело видеть ваши унылые лица? Я столько лет каждый раз загадываю свое несбыточное желание — чтобы вы были оба рядом, вместе!! Чтобы я домой к родителям приезжала, которые, как и раньше, сидели по обе стороны от меня! — дочка всхлипнула. — Мамочка, он у нас хороший, помирись, а?

— Кать, — хрипловато ответила Лена. — Кать, я, я постараюсь!!

— Юхуху! — заорала дочка. — Мам, мамочкин, я вас бесконечно люблю, неужели ты мне сделаешь подарок такой??

— Не знаю, дочь, как отец решит ещё.

— А что отец, он без тебя как побитая собака на каждый новый год. Чего-чего, а в папке я уверена — это ты, прости, коза упертая! Все, целую, я вас очень люблю, позвоню в следующем году!

— Ты все слышал?? Боже мой, оказывается наша Катька… — у неё перехватило дыхание.

— Лен, — осторожно дотронулся рукой до её лица Ерохин, — Лен, давай все-таки оденемся, сходим ненадолго к Копыловым, ждут ведь, не хочется их обижать? А потом договорим. Я безумно хотел бы дочкино заветное желание исполнить!!

Не удержался, чмокнул её в носик и, легко поднявшись, отнес её в ванную:

— Пять минут на сборы!

Лена умылась холодной водой, вздохнула, видно было, что зареванная.

— Но что поделать, так вот, прорвало плотину не вовремя. Будем надеяться, соседи Ерохина люди тактичные.

Натянула свои обожаемые брючки, надела новую кофточку, купленную совсем случайно, а вот пригодилась, подкрасила губы и, выдохнув, вышла.

— Леен, какая ты красивая у… нас! — с запинкой сказал Ерохин. — Пошли? Я тебя отнесу. Потом на минуточку вернусь, дверь закрою, лады?

Копыловы, принаряженные, какие-то торжественные, уже все изволновались, но понимая — Толик с женой очень серьезно разговаривают, настроились даже на то, что встретят Новый год вдвоем. И естественно, не стали обращать внимание на зареванное лицо Лены, Толик-то выглядел повеселевшим.

— Леночка, прекрасно выглядишь! — сделал тут же комплимент Женик. — Изумительное сочетание цвета блузки и твоих глаз! Так держать!

Лена засмеялась:

— У меня свекровь какая? Приходится соответствовать!

— Да уж, Виктория — женщина редкая, оригинальная! Молодец! В таком возрасте ощущать себя девчонкой, примерно ровесницей Катюшки в душе, это редкое уменье!

Ерохин пришел с пакетом и двумя розами в упаковке с Новогодней символикой.

— Тома, Лена, думаю, цветы всегда уместный подарок, с наступающим вас!

Томина роза была насыщенно бордовая, жене он выбрал розовато-сиреневую.

— Толик, спасибо, ой, какая красота! Леночка, я пока поставлю вот в эту вазу твою?

— Да, конечно!

Ерохин шепнул ей:

— Не было твоих любимых гиацинтов, прости! Но исправлюсь!

— Знаю! — светло улыбнулась Лена.

— Так, садимся, пятнадцать минут остается!

Стол ломился от всяческих салатов, нарезок, как-то интересно нарезанных фруктов.

— Ничего себе, это на десяток а то и больше человек хватит? — изумилась Лена.

— Привыкли мы так, пока на севере служили, гарнизон небольшой, все друг друга знаем, по молодости в первые годы вскладчину отмечали все праздники, кто чем богат, то и несли на общий стол! Потом уже в привычку вошло готовить много, и сейчас хотела поменьше, но вот! — Тома развела руками.

— Так, у всех налито? — Женик поднял свою рюмку. — Тост будет кратким: весь негатив, все нехорошее оставляем в этом году, верю, следующий год будет замечательным. Когда люди, которые верят и любят, вместе — все будет по плечу! С наступающим!

Потом дружно считали удары курантов, пили шампанское, объедались вкуснятиной, хотелось хоть по ложечке попробовать все, и оставить место для запеченого по какому-то хитрому рецепту, большого леща. Которого, оказывается, поймал Ерохин с неделю назад, пристрастился он без Лены к подледной рыбалке.

— Но ведь холодно же сидеть по полдня на льду??

— Я как медведь одеваюсь, еле иду с рыбалки, зато такой позитив получается, всю неделю ходишь бодрым!!

Женик блистал, рассказывал анекдоты, которых знал множество, смешные истории, прибаутки, сочинял тут же смешные четверостишья.

Лена совсем отошла, смеялась, тоже рассказала пару смешных историй из жизни, затем Женик принес аккордеон. Она заслушалась, Ерохин осторожно взял её руку в свою, сидели они притихшие, завороженные музыкой.

Женик негромко пел приятным баритоном, и было так уютно, так душевно, уходила из душ Ерохиных тоска и печаль.

Идиллию нарушил резкий звонок в дверь, Тома подхватилась открыть, послышались восклицания, и через пару минут в комнату вплыла, не иначе, разрумянившаяся с мороза Виквика.

— А, не ждали? Думали, я до вас не добреду?

Ястребиным взором охватила лица сына со снохой, расцвела в улыбке.

— Как я выгляжу? — Повернулась на сто восемьдесят градусов, — Оцените?

— Мать, брюки-то не у Катьки выпросила?

— Ха, Катькины мне не налезут, мои это!!

Свекровь была в кожаных брючках и развеселой такой тунике.

— Леночка, что скажешь? Как тебе такая клевая вещица, а?

На тунике красовались три фигурки изящных девушек, расшитых люрексом.

— Виквика — отпад!

— Мать, ну ты даешь!

— Толька, молчи, ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках!!

— Доброй ночи, с Новым годом! — В проеме стоял симпатичный такой дедуля с роскошными седыми усами.

— Знакомьтесь, девочки и мальчики — это Андрэ, мон шер!!

Лена засмеялась.

— Андрей Иванович я! — улыбнулся как-то лукаво дедуля. — Не ожидал, что попаду за такой шикарный стол, ваша мама, Толя, хитрая такая интриганка, сказала — просто прогуляемся в новогоднюю ночь!

— Мы гостям всегда рады! — отложил свой аккордеон Женик.

Опять немного выпили, гвоздем программы, кто бы сомневался, тут же стала Виквика. Поблескивая глазами, подтрунивала над Андрэ, слегка подкалывала сына, восхищалась кулинарными талантами Томы, объяснилась в любви безумно талантливому музыканту Женику и, мимолетно поглядывая на своих детей, верила, что лед, как говорится, тронулся. Одно то, что сидят рядышком и, как в старые добрые времена, спокойно общаются, говорило зоркой матери о многом. Сынок тужится-пыжится, старается быть невозмутимым, но она-то знала, у него в душе солнышко появилось, вырвалось из под хмурых серо-черных туч, да и Лена, судя по припухшим глазам, плакала, скорее всего, в последний раз — Толька сейчас как бультерьер в неё вцепился.

Ерохин вцепиться-то вцепился, но не верил до конца, что оттает его бывшая, не бывшая, но, как оказалось — одна только и нужная ему вот эта, ставшая такой худенькой, женщина. Было с кем сравнить, не часто, но было, но как-то не дотягивали они все до Ленки. Да и не было в его сердце свободного места для женщин — там прочно, намертво закрепились только три — мамулька, флиртующая сейчас направо и налево, дочка и Ленка.

Ерохин смотрел на свою Виквику и понимал, она старается сейчас для него, вернее, для них, для всех. Тома с Жеником, которые едва выжили после потери сына, они с Ленкой, как после автомобильной катастрофы, тоже долго выползали, сама мамулька — тяжело, с болячками пережившая их разрыв, да и у мон шера, наверняка было что-то трудное в жизни.

А мамулька блистала, даже пошла танцевать танго со своим Андрэ. Танго, конечно, было чисто пародией, но удовольствие получили все огромное. Лена подустала, тяжеловато было сидеть с опущенной ногой, начала ныть.

— Ерохин, — шепотом сказала она, — я, пожалуй, пойду, нога побаливает.

— Ща! — он вскочил, пошел в прихожку, вернулся с тем пакетом, который принес вместе с цветами.

— Эээ, я ни разу не дед Мороз, но подарки в новогоднюю ночь должны быть. Под елочку положить втихаря не было возможности — Женик со своим инструментом дорогу загораживал. Мы все равно ждем новогоднего чуда, несмотря на возраст, можно я побуду не волшебником, а так, возле них пробегавшим? Девочки, первые сувенирчики, конечно, вам, надеюсь, угодил!

Он достал непрозрачные пакеты с чем-то легким, раздал. Дамы тут же зашуршали ими, полезли смотреть.

— Мужчинам, нам, кроме трусов и носков, сложно что-то подобрать, но я так же надеюсь — понравится.

Женику достался современный небольшой радиоприемник, которому он обрадовался как ребенок, Андрэ — трубка с каким-то ароматным табаком, в который тут же всунула нос мамулька.

— Толька, не прошло и сорока лет, как ты стал внимательным мужиком! Дай поцелую, деточка, ты на самом деле чудо подарил, это ж моя мечта — валяный палантин. И с цветом угадал!

— Леночка, а тебе нравится?

— Очень, Виквика!

Тома уже накинула свой на плечи и крутилась перед Жеником.

Тот вздохнул:

— Толик, ведь нельзя мою жену в этом красивом прикиде куда-то отпускать, уведут.

— Куда я без тебя могу пойти, нет уж, мы с Тамарой ходим парой, столько лет!

— Вы нас простите, но вынуждены уйти — у Лены нога начинает болеть! — сказал Ерохин.

— Да, конечно, только минуточку. Это наш копыловский дед Мороз вам под елочку принес! — Женик передал Толику коробочку и хитренько так улыбнулся. — Мы об этом так мечтали и, надеюсь, угадали! Виквика кивнула Андрэ, и тот вынес большой пакет.

— Я тоже надеюсь — угадала.

Ерохин уже привычно взял Лену на руки, мамулька пошла открыть дверь, улыбнулась радостно, перекрестила их незаметно, сказав:

— К себе не зову, куда в такую катушку, но второго после двух, ждите с бешбармаком!

— О, а я хотел тебе об этом намекнуть?

— Хорошего утра и дня, дети!

Едва за ними закрылась дверь, тут же набрала внучку:

— Спишь? Где, на Дворцовой? Правильно! Как? Думаю, все идет к тому, чего мы с тобой так долго ждали. Пока не совсем, но папка наш молодца, все делает правильно.

Ерохин донес свою привычную ношу до дивана.

— Полежи немного, потом в ванную, дай ноге передых.

— Да, сама так же подумала!

— Я пойду, ополоснусь.

Ерохину впервые захотелось петь под душем, как в те привычные времена. Подумаешь, пятый час утра, кто спит, тот не услышит, а кто не спит, в новогоднюю ночь по всей стране трезвых найти… И запел:

— Ну почему ко мне ты равнодушна?

Лена смотрела в окно — в небо то и дело взлетали петарды, слышались задорные выкрики, мигали в окнах соседних домов всякие гирляндочки, страна праздновала. У Ерохина во дворе жители нарядили елочку, которую посадили в первый же год как въехали, она подросла, и каждый год, не важно, какая погода на улице, возле неё собирались жильцы не только их дома, но и соседних. Вот и сейчас запели кто во что горазд, любимую, наверное, всеми:

— Ой мороз, мороз! Не морозь меня!

Лена прислушалась — в ванной Ерохин выводил:

— Только два слова всего — да и нет!

Зная — поет, значит, ещё не сейчас выйдет, торопясь, набрала Регинку. Та ответила тут же совсем не сонным голосом:

— Ленусь, с Новым годом! Исполнения всех желаний!

— Так уж и всех? — засмеялась Лена.

— Тогда самого сокровенного! Как твоя нога?

— Да посидела с опущенной в гостях, малость заныла. Регин, мне бы хотелось поговорить с тобой, — она понизила голос, — о тех, о том, что тогда было?

— Ленка?? Созрела?? Наконец-то!! Это не по телефону надо рассказывать.

— А приезжай к нам? Если сможешь сегодня? Может, к вечеру, как тебе удобнее.

— Хорошо, я тогда позвоню заранее! Умница, давно надо было вокруг оглядеться!

Лена доскакала до окна, устроилась поудобнее в кресле и задумалась, глядя вниз, во двор. Народу заметно поубавилось, видимо, песня была спета всеми пред тем, как разойтись. С неба на землю полетели снежинки, которые как-то быстро превратились в крупные хлопья снега, и на фоне мигающего сверкающего, никак не наступающего утра это казалось нереальной сказкой. Снег укрывал все ровным слоем, облетевшие с уныло торчащими голыми ветками деревья приобретали сказочные наряды, елочка во дворе становилась совсем как снегурка.

Лена завороженно смотрела на падающий снег, задумавшись, не услышала, как вышедший из ванной Ерохин замер и долго смотрел на завороженно смотревшую на снегопад, жену. Подошел, осторожно приобнял её за плечи:

— Лен, нога как?

— А? Забыла про неё, ты посмотри, какое чудо?

Снег лежал ровным слоем, и только перечеркивали девственно белое полотно укрытого пуховым покрывалом двора цепочка следов двух припоздавших гуляк.

— Новогодний наряд нужен всем, — согласился Ерохин. — Снег мокрый, хорошо, катушки такой уже не будет.

— Ерохин, — как-то скованно произнесла Лена, — ты подожди немного, мне, мне надо с Региной поговорить, потом уже я…

— Я столько лет ждал, что мне один — два дня? Давай спать?

Лена мотнула головой:

— Ты иди, я ещё посижу! И… спасибо тебе за такой Новый год!

— Спокойной ночи, — засмеялся Ерохин, — а, не знаю, как сказать, спокойного утра и дня?

Чмокнул её в щеку и ушел в спальню, а Лена все смотрела на падающий снег, и так спокойно становилось у неё на душе, уходили с ним все её обиды и печали. Так и уснула в кресле, не слыша уже как Ерохин, перенёс её на диван, бережно укрыл, полюбовался на спящую и пошел досыпать.

Проснулись оба где-то около двенадцати, пока Лена была в ванной, заскочила Тома:

— Толик, у нас все пышет. Женик без вас не садится, сам же знаешь, как упрется — не сдвинешь.

— Хорошо, может, через полчасика, как Лена соберется? Моя интриганка во сколько ушли?

— В седьмом часу, какая она у тебя позитивная, Женик говорит — «Шикарная женщина!» Сколько ей?

— Семьдесят четыре!

— Да ты что, я бы лет на десять меньше дала! Так, ждем вас, побыстрее, ладно?

Лена собралась быстренько, не замечая пристального взгляда Ерохина, а тот, впитывающий в себя все её жесты и взгляды, как раз и заметил — она стала на него смотреть совсем не так, как два дня назад, сейчас не было равнодушия, недоверия, она уже не остерегалась его, смотрела открыто и даже немного озорно.

— Пошли, Копылов там копытом в землю бьет, за стол не садится, Тома волнуется, Женику по часам надо пищу принимать, инсульт-то был неслабый!

— Да, пойдем!

Опять были славные посиделки, Копыловы, видя их такое сближение, старались неназойливо объединить их ещё больше. Видно было невооруженным взглядом — пара хорошая, им самим не заметно, а вот со стороны явственно виделось — тянутся друг к другу, но боязно обоим. Ступают оба по тонкому льду, который может и крепким стать, и наоборот, от неосторожного движения подломиться.

Часа в три позвонила Воронкова.

— Я к вам пришла, а вас дома нету??

— Это Регина, она к нам пришла, а мы вот… — Лена сделала попытку подняться.

— Никаких гвоздей! — вскочил Женик. — Ваша гостья — наша гостья!!

Пошел открывать, галантно представился, пригласил за стол. Регина даже засмущалась, что было совсем на неё не похоже, но через полчаса она весело хохотала, нахваливала кулинарные изыски Томы, сокрушалась, что нет у неё такого таланта — готовить.

— Я все больше по полуфабрикатам, скажите, какой мужчина выдержит такую жену? — посмеялась она над собой.

— Не скажите, Регина, если мужчина истинно любит, он, наоборот, станет сам стараться чем-то да порадовать женщину свою, хотя бы картошку поджарить!

— Где ж ты ходишь, мужчина, настоящий полковник?? — Шутя пропела Регина.

Женик замер, не донеся вилку до рта, потом повернулся к жене:

— Том?

Та кивнула:

— Да, я тоже так подумала.

— Сколько лет вы вместе? — с интересом спросила Регина.

— Сорок уже!

— Восхищена! Вот и у ребят, — она кивнула на Ерохиных, — уже бы двадцатилетний юбилей отпраздновали, не влезь пакостник один! Вы меня простите, но я заберу у вас Лену. Надо нам с ней поговорить тет-а-тет, Толика вам оставляю. Я, ещё раз простите, вечером должна быть у… — она поморщилась, — ну, этим людям не отказывают!

— Понятно, мы не в обиде. Регина, а забегайте к нам на огонек? Просто так, моя Тома, она всегда готовит много и вкусно, заодно и вас подкормим, а? И нам веселее — новые люди, новые впечатления, как вам такой вариант? Нам ваша высокая должность ни к чему, какие-то реверансы возле вас исполнять и что-то просить не будем, а поговорить, поделиться чем-то позитивным, это дорого стоит.

Регина улыбнулась:

— Знаете, я по жизни недоверчивый такой человек, да плюс работа, много всякого, но у вас так замечательно, так тепло, как, пожалуй, только в далеком детстве и было. Торжественно обещаю — ещё надоем вам.

Женик расцвел:

— Мы будем рады вашему надоеданию!! Так, пьем все трое на брудершафт? — хитренько заявил он.

— Да! — поддержала Тома. Выпили женщины — вина, Женик своего соку, расцеловались троекратно, и он категорически заявил:

— Чтобы я не слышал выканья, мы теперь свои люди!!

Ерохин остался, девушки пошли в его квартиру.

— Ленка, какие чудесные люди, надо же, не ожидала, достойная пара!

— Да, — кивнула Лена, — Ерохин сказал, у них единственный сын молодой погиб, а Женик инсульт заработал, понемногу восстанавливался. Они Ерохина опекают, балуют всякими блюдами народов СССР.

— А что ты все — Ерохин да Ерохин, по имени-то почему не называешь?

— Привыкла так за эти годы, никак язык не поворачивается по имени назвать.

— Ну и зря, Толька твой, он мужик настоящий, я, попадись мне такого типа мужик, утащила бы и на семь замков закрывала, чтобы никто не уволок.

— Да ладно?

— Лен, ты как маленькая. Привыкла к хорошему, во сколько замуж-то побежала?

— В девятнадцать!

— Вот, хороших ещё зелеными срывают, не стала ля-ля разводить: «Ах, мне рано, учиться надо, погулять не успела», а бегом Толичку своего к рукам прибрать? — беззлобно посмеивалась Регина.

— Любовь была, я… скорее, мы оба друг без дружки не могли! — опечалилась Лена.

— Ох, Ленка, тебя бы на полгодика ко мне на работу, какой только грязи не бывает, может, почему я такая жесткая и недоверчивая, да ещё козлина Бодунов посодействовал. Ты послушай, я предысторию расскажу. Я ж, сама видишь, тетенька не мелкая, ножка, вон, сорок первого размера, как у отца моего, ростом тоже вымахала, да и фигурой и статью, в кавычках, пошла в отцову родню. У него три сестры и все такие рослые, широкоплечие и узкозадые. Папанька мой им всем, что называется, до пупа был, ну, не совсем так, до плеча. Они его, последыша, обожали, баловали, вот и меня, деточку, в них уродившуюся, истово любили. Росла я в такой обстановке уверенная, что так вот и дальше все будет розово и замечательно. Да, пока не столкнулась с настоящей жизнью, поначалу верила в добро и справедливость, фигушки. Я ж поначалу поступила в пединститут, на престижный иняз, общественница, отличница, все замечательно, да как-то не случилось мне с кем-то сильно, как у вас с Толиком — сразу и навсегда. Дружила с ребятами, но чтобы интим — ни-ни. Ребятки больше были на физкультурном и физмате, в дефиците, был там среди спортивных мальчиков один, мачо, как сейчас говорят, девчонки про него с придыханием, закатывая глаза, говорили. Набалованный сверх меры мальчонка был… Ну и как-то враз обратил на меня свое царственное внимание, щекотали самолюбие мое его эти ухаживания, как же, оба высокие, спортивные, пара — зашибись! Мне так в уши дули, я в эйфории летала. Ну и долеталась, опуская мерзкие подробности, поспорил он на пыжиковую шапку, блин.

— Как на шапку? — не поняла Лена.

— А помнишь фильм «Девчата» с Румянцевой и Рыбниковым? Там вот спорили мужики на пыжиковую шапку?

— Да, а тебя что, тоже?

— Почти, на деньги, типа рулетки, ставки делали. И мой курс, и его, чем дольше я продержусь, тем выше ставки.

— Регина? — Лена ошарашенно смотрела на неё.

— Да нормально всё, такие уроки, они или закаляют тебя, или ты ломаешься напрочь.

— Но как ты узнала?

— А этот красавчик сам меня и просветил, после интима, типа: «Ты мне не упиралась, если бы не нужда в деньгах, никогда бы на тебя внимания не обратил», и прочее, и прочее…

Даже лучшая, как оказалось, подруга, и та ставки делала. Хорошо, дело к лету случилось, каникулы, я четко знала — туда не вернусь, хоть расстреляй меня. Тетки мои помогли, взяли меня в оборот, наговорили много жесткого, но поняла я — жизнь не кончилась, люди и не такое переживают. Только твердо сказала — в пед не вернусь, перевелась с третьего на первый курс юридического в ваш город. Училась как озверевшая, ещё после третьего курса прокурор наш меня приметил, чем-то я ему приглянулась во время подработки летом. Вот получила распределение сюда, так и прижилась здесь. Только от той наивной девочки Регинки ничего не осталось, вылупилась вот жесткая, несговорчивая баба — конь в юбке. Лен, молчи, не надо меня жалеть, все в прошлом. Я где-то даже благодарна за ту науку, иначе бы не смогла работать в этой сфере. Порывалась я уже много раз уйти юристом на предприятие или в банк, да разве Егорыч меня отпустит? Я ж незаменимая, а что, детей нет, мужа вот тоже не стало, это ж замечательно, никто не отвлекает от работы! Друзей единицы, сложновато я схожусь с людьми, мало, кому верю, да и понимаю, что мужики любят нежные создания. Ну это все лирика, просто чтоб тебе понятнее было дальнейшее.

Бодунов? Бодунов все делал с расчетом, тонким таким расчетом, знаешь, в мультике про Маугли шакал есть — с Бодунова списан, точно. Он же во вневедомственную охрану попал только потому, что муж мой, так-то Лешка Артемьев его ни в какую брать не хотел, я надавила — как же муж зампрокурора простой пэпээсник, ну патрульный. Он меня облизывал, восхищался, цветочками заваливал, честно — не было у меня к нему тяги никакой, бабочки в животе или где там ещё не порхали, просто вдруг подумалось — неверное лучше, когда мужик больше тебя, ну, может, не любит, а нравишься ты ему, да и возраст к тридцати подкатывал. Подумала-подумала, почему бы и нет? Любовь у меня уже была, неземная, хотя сейчас-то понимаю, влюбленность, да ещё подогреваемая всеми. Любовь, она, вон, как у вас!! Вы, два дурака, столько лет страдаете. Сегодня вот только зашла, глянула на вас… Ленка, я тебя прибью, если вы с Толькой не будете вместе.

— Захочет ли Ерохин?

— Дуура! Он без тебя, как старый дед — мрачный, угрюмый, никакой, а сейчас — орёл!

— Фуух, в горле пересохло, пойдем по чайку, что ли?

Лена доскакала до кухни, Регина стукала брякала, чертыхалась, доставая посуду, наливая воду в чайник, Лена-то инвалид.

Ерохина засмеялась:

— Давай уже… Толика позовем, он кофе варит изумительный.

— О, прогресс! Зови!!

— Иду, Лен! — тут же ответил Ерохин.

Пришел с выпечкой.

— А вы как думали? От Томы с пустыми руками ещё никто не уходил!

Регина посмотрела на часы, что-то прикинула и сказала:

— Замрите, я буду привирать!

Набрала кого-то, долго поздравляла умореным голосом, пояснив, что выпила на голодный желудок шампанского, резко заболел этот самый желудок, кружится голова.

— Вся никакая, тысяча извинений, прийти никак не получится. Да, выпила штук десять таблеток активированного угля, сейчас лежу под пледом. Да, извините ещё раз, но такой вот форс мажор, неожиданный!

Ерохин сварил кофе, разлил по кружкам.

— Девчонки, вы тут общайтесь, я пошел вздремну, разморило!

Регина, попробовав его кофе, закатила глаза:

— Ленка, да из-за одного кофе такого мужика нельзя далеко от себя отпускать! А тортик, это же сказка!! И что, Тома сама сделала это чудо? Блиин, напрошусь к ним в двоюродную родню, это же безумно вкусно. Ленка, как тебе повезло и с соседями!

Смеркалось, за окном опять бабахали, что-то кричали, смеялись.

— Лен, так славно сидеть на кухне, попивать чай-кофе и неспешные разговоры вести, я такое только в гостях у тетушек и позволяю — расслабуха полная, да тетушек-то и осталось — одна. Да и с моей дурацкой работой не часто вырываюсь, когда отпуск — чисто выжатый лимон, стараюсь выбраться в санаторий, куда-нибудь, где поспокойнее. Беларусь вот по душе пришлась, не люблю жаркие страны. Ох, Ленка! Сто лет не откровенничала так, что-то затронули в душе твои соседи, возле них и сама светлее что ли становишься. Сорок лет на одной волне прожить, замечательно. Сиди, инвалид, помою я посуду, чего-чего, а это умею.

Позвонила Виквика, посмеялась с ними, пообещала отвести Регину к модному мальчику парикмахеру, который творит чудеса, а она у него первый ВИП-клиент, её такой таинственный образ создавали вместе, теперь она его как бы раскручивает:

— Все, кто к нему приходил, чуть ли не пищат от восторга. Я тебя, Региночка, число на третье-четвертое запишу, после каникул тебя в твоем противном ведомстве и не узнают! Обещаю!

Виквика давно хотела затащить Регину — поменять имидж, да та все отговаривалась занятостью, сейчас вот подловила.

— Ох, Виквика, умеешь ты заинтриговать. А Лену почему не зовешь?

— У Лены свой стилист рядом — Толька. Определятся — в любой день притащу мальчика на дом!

Регина совсем расслабилась:

— Хорошо-то как. Я думала, после Нового года все будет как всегда, первого посмотрю телик, отосплюсь пару дней, потом на работе посижу, кой чего доделаю. Знаешь, вчера, когда приехала к коллеге где-то около одиннадцати, у подъезда столкнулась с развеселым дедом Морозом, пьяненькми таким. Он меня поздравил, как-то смешно губами почмокал, типа подарка у него и нету, потом хлопнул себя по лбу, задрал свой тулуп, из кармана пиджака достал небольшую коробочку и, сунув мне в руки, сказал:

— Не веришь ты в волшебство, а зря! Вот увидишь, случится в твоей жизни чудо!

— Я, конечно, посмеялась, сунула эту коробочку в сумку и, блин, забыла. Погоди, посмотрим, что хоть там?

В коробочке оказался сувенир — две красивые лошади стояли, положив свои головы на шею друг другу.

— Регин, это пара, скорее всего, будет в новом году у тебя пара!

— Ага, ещё один Бодунов или Барыгин! — скептически хмыкнула Регина. — Плавали, знаем!

Лена вдруг звонко так засмеялась:

— А нам-то Копыловы тоже с намеком подарили статуэточку. Воон, в коробочке, глянь.

Регина вытащила и засмеялась:

— Судя по сувениру, ждать вам жеребеночка!

Две лошади, а между ними тонконогий жеребеночек были сделаны классно.

— Лен, это ведь немало стоит, такая вещица. Ну да тебе лучше знать, ты у нас спец по этой части!

Потом, резко посерьезнев, сказала:

— Давай уже поясню всё до конца, пока твой не проснулся!!

— Помолчала, потом, вздохнув, продолжила.

— Наш брак, это с моей стороны просто трезвый подход был, не скрою, хотелось создать семью, тем более Бодунов сначала вел себя исключительно, правда, с лестью перебарщивал, но, как и многие бабы, думала примерно так — стерпится-слюбится. Но морда смазливая, положеньице опять же с помощью жены-оглобли какое-то заимел, случались у него интрижки, типа легкий флирт — я, заваленная работой, предупредила раз:

— Если что-то выплывет, и мое имя начнут трепать…

Потом люди добрые намекнули, погуливает мальчик, резвится. Разборки устраивать не по мне, сказала — вещи собрать и вон!

На коленях стоял, просил прощения, клялся-божился, лукавый, типа, попутал, спровоцировали его, «Не виноватая я, он сам пришел!» Попритих, с Толиком вот подружился. Ерохин твой мне понравился — толковый, серьезный мужик, опять же в машинах разбирается на раз. Бодунов постоянно в разговоре его упоминал, думала, на самом деле друзья. Как же! Когда все случилось… я не ты — соплями давиться не буду, нашла эту шлюшку, прижать её оказалось на раз, ну и услышала историю о том, как страшила-оглобля, которую никто не брал в жены, окрутила мальчика, чуть ли не шантажом на себе женила — он побоялся против идти, как же, зам прокурора. И несчастный-то он, и нет тепла в доме, и спать со мной противно, и прочее, прочее. Про капельки вытрясла из нее кой что, прежде чем прижать козлину, решила с Толиком поговорить. — Она опять замолчала.

— Хотелось тебе по башке настучать, зеленый, полудохлый, под капельницей, а жена любимая даже слышать про него не желает — как же, обида, измена, подлец! А что его крупно подставили, в голову не пришло ни разу?

— Но зачем такое надо было?

— Завидно стало, как это у Ерохина чуть что: «Мои девчонки, моя Ленуська!», а у него оглобля. Да и почему-то уверовал, подосрёт, извини, другое слово подобрать не могу, он вам, ты в одночасье в его утешениях нуждаться станешь!

— Ка-ак? — удивилась Лена.

— Молча, как! Мальчик согласен был сопли твои утирать, тем более, в случае развода половину имущества отсудишь, и ему возле тебя не хило станет поживать!

Регина просто наотмашь била Лену своими словами.

— Просчитался он, несколько факторов не учел — меня, Виквику и Катюшку. Про меня подумал — не захочу скандала, разведусь по-тихому, Катюшка — ребенок, кто с ней станет считаться, маманя — старая, из ума выжила.

Лена круглыми глазами смотрела на неё:

— Боже мой? А я один раз только его и видела, шла никакая, заявление на развод относила, он мне по дороге попался, в кафетерий звал, что-то там говорил, я, честно, не слышала — своя обида в голове крутилась, да и мерзко было его видеть, стояла перед глазами та картина в баньке. Помнится, сказала только — видеть его не хочу!

— Катюха ваша как тигр сражалась за вас, он несколько раз к вам домой до этого приходил, пытался поговорить-утешить, она не пускала, вежливо говорила, тебя нет, и тут же дверь захлопывала. Вот, озлобила мужика, а тут я добавила, развели нас без звука, за пару дней — использовала, каюсь, свое служебное положение. Вещички собрала, выставила на площадку, даже разговаривать не пожелала. Как он разорялся на площадке, да подзабыл, что в доме камеры имеются, запись с них мне Лешка Артемьев мгновенно сделал. Мальчики знакомые в ОВД по моей просьбе вышли на изготовителя этих капелек, ухватились за ниточку, клубочек и размотали. Много чего там оказалось, да ещё и малолетки две, любвеобильные, вот и поехал мальчик смазливый по этапу, за капельки и растление малолетних. Вот так, Лен, все и было!

У Лены глаза были на мокром месте.

— Ленка, ты не ной, иди со своим Ерохиным до конца выясняй всё, а я к Женику свалю, у них так классно, потом потихоньку, как совсем стемнеет, домой пойду, пешочком. Всё, иди, не тяни резину, мужик твой весь извелся, а ты все мудришь, хорош себя несчастную жалеть.

— Да не жалею я, боюсь — стыдно и противно на саму себя смотреть.

— Иди, горе луковое!

Регинка ушла, Лена, осторожно приступая на свою больную ногу, опираясь на стенку, добрела до спальни — Ерохин спал, точно спал, знала ведь она, когда он спит, а когда притворяется.

Подошла, осторожно присела на край кровати, полюбовалась на спокойное, расслабленное во сне лицо мужа и, едва-едва касаясь, легонечко погладила по щеке.

— Как же тебе досталось, вон, морщины какие появились! — думала она про себя.

Ерохин как-то шумно вздохнул и бормотнул:

— Леен, не мучай, не снись, а? — начал переворачиваться к стене, и она решилась:

— Не снюсь я, рядом сижу!

Ерохин замер, потом уже нормальным голосом, хрипловатым со сна спросил:

— Ты, правда, здесь?

— Дда! Ерохин, молчи, дай я скажу!

Он подтянулся, засунул подушки под спину, ловко ухватил её, прижал спиной к своей груди, обнял аккуратно:

— Вот теперь нормально!

— Я… я… ты меня всю жизнь, ту, нашу оберегал, каменная стена, я ни минутки в тебе не сомневалась и когда увидела ту картину… меня, наверное, перемкнуло, это даже не обида была, это враз рухнул весь мой мир, моя стена меня же и погребла под обломками… Я… я не знала, что ты в больнице… нет, не так, ничего не хотела слышать про тебя, совсем. Отгородилась ото всех, даже от дочки, непроницаемой завесой, не то чтобы себя жалела, просто тупо не понимала: почему, за что? Ладно бы, ругались, надоели друг другу, накручивала себя… Сейчас вот понимаю, надо было хотя бы поговорить, вернее, поскандалить. Этот, Регинкин, он же за мной в одних трусах тогда выскочил, умолял не говорить Регинке. Вроде как ты ему такой сюрприз подстроил, а он подпив, не выдержал соблазна.

Руки Ерохина чуть посильнее сжали её.

— Сам дурак. Говорил мне Лёшка Артемьев, когда ещё: — Толька, смотри, мужик-дерьмо!

Я всё посмеивался — у нас с ним общее только машинные дела. Я же тогда, после того, как в себя пришел… жить совсем не хотелось, раз ты не появляешься, значит всё, звездец семейному счастью. Как-то безразлично все стало, мать придет, я ей: — Все нормально!

Катька прибежит, что-то говорит, волнуется, а у меня в голове одно: — Всё! Ничего уже не будет!

Регина заявилась, вытащила меня из палаты, в кабинет какой-то затащила… как она меня материла, ты представить не можешь. Я её и знал-то понаслышке, а тут женщина, имеющая немалый вес, матерится виртуозно, орет мне в лицо, что я мудак, каких поискать. Я было подумал, муженька защищать прибежала, так и сказал, что ничего никому не собираюсь доказывать. Она с кулаками на меня, орет:

— Дебил, мне надо знать все подробности! А то я не поняла, что тебя подставили!!

Встряхнула она меня, так вот мы с ней и знаться стали, она дотошно раскапывала все про мужа своего, он и загремел лет на восемь, что ли. Веришь, даже ничего не ворохнулось, и не порадовался, когда узнал, что сел тот, тебя-то не вернешь никак! Эээ, ты опять рыдаешь? Сейчас-то чего? — заворчал Ерохин, ловко выскользая из под нее, устраиваясь рядом на боку.

— Жааалко, — прорыдала Лена, — столько лет из-за одного козлины…

— Ну, все же хорошо теперь или..? — замер Ерхин.

Лена, всхлипнув, прижалась к нему:

— Тооолька, я же без тебя, как заводная игрушка жи-ила!!

Ерохин гладил её по спине, по волосам и молчал.

— То-оль?

— Всё нормально, вспоминаю!

— Что?

— Как это, обнимать свою жену, не боясь, что прилетит гадость в ответ.

Лена помотала головой.

— Что, не так?

— Неет! Не отпущу больше!

— А я и сам никуда не уйду, хорошо начудили оба! Катька наша мудрее родителей своих оказалась! Ну-ка! — он ловко перевернул Лену на спину и осторожно стал вытирать её мокрые щеки своей шершавой рукой. Лена всхлипнув, прижалась губами к ней и Ерохин пропал.

Как жадно он целовал свою обретенную жену:

— Ленка, Леночка, поверить не могу, что ты вот она, рядом!! — бормотал он между поцелуями. — Ленка, счастье моё… как же хреново без тебя мне было!

В комнате заливался сотовый Лены, отзвонив, умолк, и запел Ерохинский, но родителям было не до звонков, они как два глухаря токовали, не слыша и не осознавая ничего, кроме их двоих, в эти минуты не было никого и ничего больше. Наскучавшиеся, четко осознавшие, что друг без друга им просто не жить, они впитывали мгновения, старались как можно теснее прижаться, полнее раскрыться, сейчас не было ничего запретного и ненужного, были только Лена и Толя во всем мире, они отдавали себя полностью.

А в Питере прыгала и скакала козой их дочка, понявшая — раз оба не отвечают, значит, мирятся!

— Бабулик, бабулик, а-а-а-а, — завопила она в телефон, — бабулик!! Они оба не отвечают мне!

— Кать, Кать, — дрогнувшим голосом ответила Виквика, — Кать, мы с тобой молодцы!

— Бабулик, ты только не рыдай!

— Не, Кать, Андрэ через десять минут явится, а у меня глаза накрашены, на кого стану похожа, потекут ведь! — промокая кончики глаз платочком, пробормотала Виквика.

— Значит, на каникулы можно ехать спокойно и не видеть их постных рож!! Бабулик!!

— Ну что, будем ждать, когда очухаются? — спросила Викивика.

— Пусть чухаются, да подольше, я ещё с них за столько лет ого-го какую компенсацию стребую.

— Кать, мы с тобой, похоже, одно и тоже требовать станем??

— Не скажу, секрет пока! — засмеялась внучка.

— Я тоже помолчу!

Родители очухались не скоро, за окном уже серело.

— Толь, я уже засыпаю, такой марафон получился! — пробормотала засыпающая Лена, Ерохин, чмокнув её в носик, засмеялся:

— Это только начало, я больше пяти лет ждал и теперь буду наверстывать!

— Если как сегодня, долго не выдержу!

— Спи!

Дождался, пока она уснет, встал, пошел на кухню, напился, пискнул телефон, полез почитать, в пропущенных были звонки от Катьки и мамульки. А пришедшая только что смска заставила засмеяться.

— С добрым утром, сынок, надеюсь, ты не оконфузился?

Толька послал матери и дочке улыбающегося смайлика — поймут! Пошел в спальню, подлез к жене, крепко обнял её и провалился в крепкий сон.

Лена проснулась от обнимашек. Ерохин сидел полностью одетый:

— Просыпайся, сонюшка!! Нам с тобой в больницу надо!!

— Да нога почти и не беспокоит!! — пробормотала полусонная Лена, потянулась к нему. — Обними меня, чтобы я окончательно поверила — ты вот он!

— Вот он, вот он, — нацеловывая жену, бормотал Ерохин, — у нас там смски прикольные, пошли!

— Катька?

— И мамулька, — кивнул Ерохин, — и Регинка! О, слышишь? Телефон запел: — «Это я, твоя мама звоню…»

— Да, мам?

— Проснулись? Девочку не уморил, жеребец?

— Лен, я тебя уморил? — возмутился Ерохин.

— Неет! — счастливо улыбнулась Лена, — дай мне: — Доброе утро, Виквика.

— А оно на самом деле доброе? — как-то напряженно спросила свекровь.

— Да! Очень!

— Фухх, мы с Катькой столько лет ждали этого! Я безумно счастлива! Леночка, ты ж не оставишь этого болвана больше одного?

— Я этого болвана очень люблю, было время понять и осмыслить!

— Ну все, теперь и помирать не страшно! — патетически воскликнула Виквика. — Но, подожду пока, может, правнука Катька успеет подарить! Ладно, пошла бешбармак готовить, часикам к пяти явлюсь.

Если б не в больницу, так бы и провели весь день в постели — собирались долго, постоянно отвлекаясь на поцелуи, обнимашки.

— Леен, пошли уже, — простонал Ерохин, — ведь сорвусь и до мамкиного прихода не выпущу!!

Лена наконец-то набрала дочку.

— Мам, пап, с обретением семьи!! Я вам сто раз звонила. Вам было некогда, теперь меня ребята ждут, поедем на лыжах покатаемся в Кавголово, как явлюсь — позвоню. Целую вас!

В травме сделали перевязку, посоветовали эластичный носок купить и копеечное средство «Меновазин», хорошо помогающий при ноющей боли!

Заскочили в аптеку. Ерохин, всю дорогу искоса поглядывая на Лену, постоянно встречая её сияющий взгляд, даже не радовался, просто четко понимал, они оба вернулись в родную гавань, защищенную от всех бурь и ветров, и никто больше не сможет даже чуть-чуть взбаламутить в ней, этой их гавани, наконец-то успокоившуюся воду.

И были безумно-сказочные дни, они много говорили, торопились рассказать про все, что было когда были врозь, Ерохин, сам себе удивляясь, был таким нежным, реагировал на каждый полувздох жены и ждал десятого как никогда — ЗАГС начинал работать.

Копыловы, явно что-то задумав, хитренько посмеивались и говорили, что вплоть до Крещения чудеса могут случиться какие угодно и с кем угодно, волшебство продолжается.

— Не будете же вы, Ерохины, отрицать, что чудеса в это время случаются, да ещё какие!

— Неет! — Дружно отвечали муж и жена. — Мы точно знаем, волшебство, оно есть!!

И случилось волшебная Рождественская ночь уже для Регины!

Уставшая, издерганная Регина срочно вызванная на работу шестого числа, освободилась только около пяти вечера, какое уж тут Рождество. Стажер, который ходил в её подопечных, накосячил, а Егоровичу не сиделось дома, скука заела — остались они с женой одни, детки разлетелись кто куда, внуки приезжали только летом, вот и засиживался на работе, благо, каникулы — никто не мешал. Взгрел Регину по первое число, стажер уехал к родителям, и пришлось, чертыхаясь, переделывать кой какие документы.

Шла она по размокшему тротуару едва-едва, каша под ногами месилась, каблуки проваливались, казалось, до дому дойдет только к поздней ночи. Зазвонил сотовый, так не хотелось отвечать Регине, собралась сбросить звонок, но увидев, кто звонит, устыдилась.

— Да, здравствуй, Женик!

— Регина, ну где можно столько времени пропадать, мы уже забеспокоились все??

— Да телефон выключала. Надо было срочно работу одну переделывать.

— Ох, уж эта работа. Ты где?

— Домой плетусь, устала, ничего не хочу, приду и вырублюсь.

— Нетушки, что, Тома зря старалась, никаких отговорок, ты где сейчас?

— Да возле «Космоса».

— Стой там, минут через пять Ерохин подскочит, он как раз тоже домой едет. Все, отказа не приемлем!

Регина чертыхнулась, а потом подумала:

— Почему бы и нет, дома скучно, уныло, а у Копыловых тепло, все свои, не надо делать приятственную рожу, да и сапог вон промок. Поеду, хоть отвлекусь.

Ерохин не заставил себя долго ждать:

— Регин, привет! Садись, там все шкворчит у Копыловых, Женик меня замучил — не забудь про Регину! По душе ты им!

— Да и они мне как родные мгновенно стали, удивляюсь вот такому.

Приехали, Регина, сняв сапог, вздохнула:

— Гадство, промокли!

— Сейчас!

Тома тут же принесла Регине Жениковы теплые шерстяные носки, меховые тапочки, загнала в ванную. — Погрей ноги, пять-десять минут подождем!!

За столом Женик усиленно ухаживал за Региной, пояснив:

— Толик возле Леночки как коршун, а ты у нас девочка холостая. Отчего же не уделить внимание красивой женщине? Том, я прав?

— Конечно, погусарь, погусарь!

Вот так и сидели в уютном кругу, расслабились все, негромко пел Меладзе, как раз в тему:

— Притомился ангел мой, в небесах летая…

— Ночь накануне Рождества! — подпела разомлевшая Регина. Ерохин уже привычно заключив свою Ленуську в кольцо рук, тоже подпевал. И в этой расслабухе дверной звонок прозвенел как-то очень резко, Регина аж вздрогнула.

Тома пошла в прихожку, и раздался её изумленный возглас:

— Женик, Женик, иди скорей!

Женик шустро вскочил, тут же послышался его радостный вопль:

— Метис, не может быть! Вот это сюрприз!!

В ответ что-то негромко проговорил мужской голос.

— Как раз вовремя, к столу. Пошли, гость дорогой! Ребятки, познакомьтесь, это Метис, ой, прости, Слав, обмолвился!!

— Ничего, я давно привык! — приятный такой баритон. — Добрый вечер! С наступающим Рождеством вас!

Регина обернулась, в дверях стоял высокий такой, сухощавый мужчина, явно азиатских кровей, смуглый, с восточным разрезом глаз.

— Знакомьтесь, это мой давний сослуживец — Владислав! — Радостно сиял Женик. — Как хорошо, что ты заехал к нам!

— Да меня все ребята задергали, а командир в приказном порядке велел заехать к Копыловым, поздравить «от имени и по поручению» с прошедшими и наступающими праздниками, рыбки передать, палтуса вашего любимого!

— Ух ты! — Женик растрогался. — А у нас и пива нет, не сообразили мы с тобой, Том!

Ерохин, пожимая сухую крепкую ладонь Владислава, улыбнулся:

— У нас есть, ща принесу!

Тома усиленно потчевала Славу своими деликатесами, остальные бессовестно обжирались рыбкой, привезенной с севера. Кроме палтуса был ещё и окунь морской.

— Как же вкусно, спасибо вам, Владислав, я объелась! — выдохнула Регина.

— Да пожалуйста! — улыбнулся он и как-то сразу преобразился. Такая славная была у него улыбка, что все невольно заулыбались.

— Обаятельная улыбка! Небось, дамы штабелями к ногам падают! — взгрустнула чуток Регина. Ею, с её ростом и сорок первым нумером ножки, такие мужики никогда не заинтересуются, проверено.

Тут ещё и Виквика пришла. У «Мон шера» заявилась внучка, сюпризом, и счастливый дед суетился и облизывал её с двумя подружками. А Виквике одной сидеть скучно, пошла навестить своих, да по окнам поняла — они у Копыловых. Вот уж кто флиртовал с этим Метисом напропалую.

— Мам, у тебя же Андрэ имеется.

— Молчи, Толька, дай мне в кои веки побыть кокеткой!

— Сколько себя помню, ты всегда была кокеткой!

— То не считается, давно было, а сейчас… Владислав, я вам хоть чуть-чуть понравилась?

Метис заразительно засмеялся:

— Виквика, вы очаровательны!

— Вот! Устами младенца!! В данном случае, ребенка… сколько вам лет, Владислав?

— Сорок шесть!

— О, чуть постарше моего, значит, с полным основанием могу вас назвать ребенком!!

— Ну, я, право, давно уже таковым не считаюсь! — смеялся Метис, от его заразительного смеха весело было всем. К одиннадцати Виквика утомилась:

— Пора домой! Региночка, ты идешь?

— Посмотрю, сапог высох или нет, всю ногу вымочила, вот сижу в крутых носках и тапках! — Регина вытянула ногу из под стола.

— О, Регина, это уже эксклюзив, рисуночек такой красивый на носочках, Лен, только в твоем магазинчике такие и продавать!! Где взяла? Томочка?? Сама вязала? А мне такие с рисуночком, наподобие? Что ты говоришь, это Женика работа? Ай, браво, ай, молодец!!

Женик заулыбался:

— В дальних походах приладился вязать.

Метис хмыкнул:

— Весь экипаж в эксклюзиве щеголял. Командир намекал — если имеется ручная работа, просил нижайше!

— На весь экипаж нету, вам всем, так и быть, новогодний подарочек имеется.

— И ты молчала? — Виквика грозно смотрела на Тому.

Та подняла вверх руки:

— И подумать не могла, что обычные носки так понравятся.

— А, ничего ты не понимаешь, Женик, я и пряжу подберу, мне, нам с Катькой первоочередно надо!!

— Виквика, для тебя только луну с неба, увы, не достану.

— Перебьемся, на кой она нам, пыль разводить?

— Ну что?

Регина поморщилась:

— Да ладно, дойду!

— Нет уж! — Тома полезла в шкафчик в прихожке, вытащила сапоги-дутыши.

— Вот, надевай, они новые. Я на распродаже не удержалась, купила, на два размера, правда, побольше, но с носком самое оно. Вот и пригодились. Конечно, к твоей шубке совсем не подходит, но кто в темноте увидит?

— Точно, пешочком?

— Да, на улице не холодно, пойдем.

— Можно я с вами? — неожиданно встрял Слава. — Немного с городом вашим познакомлюсь, да и проветриться перед сном не мешает, берете меня с собой?

— Конечно, Владислав!! С таким мужчиной грех не пройтись — почти председатель! — тут же отозвалась мамулька и, видя недоумение на лице Метиса, улыбнулась: — У мужа моего присказка была: «С агрономом не ходи, с председателем разок разрешаю!»

— Метис, ключи возьми, мы, может, уже десятый сон будем видеть!

Ерохины, быстренько попрощавшись, ушли:

— Наверстывает Толька! — непонятно для Метиса сказала Виквика, все заулыбались.

— Это и замечательно, вон, как два солнышка зажглись!! — Согласился Женик.

Пошли неспеша, Слава посредине, женщины по бокам.

— Давайте без стеснения, цепляйтесь за меня, мало ли!! — тут же предложил он.

Шли не спеша, оживленно болтала Виквика, Регина больше молчала, сначала приноравливалась идти в дутышах, потом просто слушала их веселый разговор и не заметила, как хитрая Викивика повернула налево, когда спохватилась, её дом был далече.

— Ох, и интриганка!

У подъезда дома хитрющая бабуля выдала:

— Слава, а сходите с Региной на нашу Соборную площадь, там сейчас изумительно, да и день сегодня особый! Регина, не упрямься, сама хотя бы прогуляешься, сколько можно — дом-работа-дом?

— Я буду искренне признателен!

Регина поколебалась, потом, представив, как будет вертеться в кровати, пытаясь заснуть, знала за собой такое — перетерпит сонные мгновения, потом может до утра вертеться, сна ни в одном глазу.