Вид на счастье

1. Дед Маразм

— Тишь, а медведь русалку съел?

— Почему? — простонала Тиша, отчаянно сжимая раскалывавшуюся после вчерашнего голову.

— Ну, она же с хвостом, рыбная. А ты мне сама говорила, что медведь рыбку любит.

— Мышь, давай еще поспим, а?

— А у тебя что, тоже отрыв башки?

— Ты откуда такие вот выражения берешь? Опять этот твой Петька?..

— А вот и нет! Это все Дед Маразм! Он, когда ты вчера мне сказку на ночь рассказывала…

— Я?! — поразилась Тиша, перебивая Мышь.

Собственно, дочь изначально задумывалась Машей, но по какой-то причине, сейчас уже ушедшей из памяти, «омышела». Видимо, чтобы потом, овладев более или менее связной речью, отомстить симметрично: это многих удивляло, но Машка (опять-таки по никому не известной причине) никогда не называла Тишу мамой. Да и Тишей тоже. Только Тишь. Так и жили — Мышь да Тишь. Вдвоем. Тема была печальной, так что Тиша затолкала ее на задворки сознания, а после обвела воспаленным глазом окрестности.

Судя по всему, до своей комнаты она вчера так и не добралась — отрубилась, как последняя скотина, прямо в детской: пьяной до изумления, вонючей от сигаретного дыма и обсыпанной какой-то новогодней дрянью, которая теперь адски кололась за шиворотом и свисала с головы, запутавшись в волосах. Тиша с отвращением содрала с себя длинный кусок серпантина, скомкала и кинула на пол. От этого слишком энергичного движения прострелило из виска в висок, и она снова зажмурилась, стискивая напряженными пальцами свою глупую башку, чтобы ее и на самом деле не разорвало изнутри. Надо было бы сходить на кухню и выпить что-нибудь обезболивающее, но становилось страшно от одной только мысли, что для этого потребуется вставать.

— Интересная сказка была, Тишь. Про медведя, русалку. И про Деда Маразма тоже… — гнула свое Мышь.

— Может, все-таки Деда Мороза?..

— Не-е. Дед Мороз — отстой. Подарок подарил и ушел до следующего года. А вот Дед Маразм — классный. Потому что он же всё забывает! Подарит, а после забудет и опять приходится дарить. Выгодно, — Мышь подняла вверх пальчик и кивнула важно.

— Это тоже я тебе сказала?

— Нет. Говорю же: он сам.

— Господи… — проскулила Тиша, ни черта не понимая, но и не имея сил разбираться в Мышиных фантазиях. — Доченька, ну давай еще поспим, а? Сейчас мама не может. Совсем ничего не может.

— Ладно, — с той же важностью снизошла Мышь. — Спи. Я буду рисовать.

— Я всего часочек, а потом позавтракаем…

— Я уже, — возразила Мышь. — Спи, кому говорю!

И Тиша, в очередной раз порадовавшись, что дочь у нее стала уже такой самостоятельной, с облегчением заснула. Снилось ей всякое и разное. Из разряда того, что утром не можешь вспомнить, но этому только радуешься, вытирая липкий пот со лба. А все клятый новогодний корпоратив, чтоб ему! А еще долбаный начальник, который надумал устроить Тише адскую попоболь как раз накануне торжества. Вот что за человек, а? Сам работает как проклятый и уверен, что все остальные тоже обязаны о жизни вне офиса забыть. Семья? Какая семья? Дочь? Бабушка с ней посидит! Или муж. А ничего, что ни мужа, ни бабушки в жизни Тиши нет и в помине?! Только Мышь, которую на праздники совершенно некуда деть. Да и не хочется! И так-то Тиша работает как лошадь ломовая, последней забирая дочь с продленки под неодобрительным взглядом учительницы. Думала, в длинные новогодние выходные хоть сводить Мышенцию свою куда-нибудь… А тут этот гад! До седых волос дожил, а к людям по-человечески относиться так и не научился! Ууу! Мудило бородатое!

Это самое «бородатое мудило» затронуло что-то в памяти, и Тиша тревожно закрутилась на диванчике, вытянувшись теперь на спине и свесив ноги через подлокотник. Неспокойный сон ее при этом тоже сменил тему, ворвавшись в мозг визгом и воплями вчерашнего корпоратива.

— Рыбонька моя, чаровница, русалка, — ревел Михалыч Ваныч — начальник отдела кадров, известный женолюб и вообще красавец-молодец, подкатывая к бухгалтерше Леночке.

Та строптиво встряхивала длинным хвостом, завитым по случаю праздника в причудливые кудельки, но смотрела благосклонно. Главный в компании кадровик, а в прошлом вроде бы крутой спецназовец Михаил Иванович Меднов (в народе Михалыч Ваныч) действительно был мужчиной видным. По всем статям — и в смысле роста, и в смысле громогласности. Да и вообще смотрелся этаким широким и могучим дубом посреди пугливо-трепетного осинника, который и составлял костяк народонаселения их вполне солидной, а с момента смены владельца еще и быстро развивающейся компании.

При этом шептались, что Михалыч Ваныч — то ли друг детства, то ли армейский приятель этого самого нового владельца. Появился тот на горизонте относительно недавно и мигом получил среди сотрудников кликуху Клюв — и по причине фамилии (а звали его Илья Иванович Клюев), и из-за способности просто-таки филигранно выклевывать подчиненным мозг. Да и на внешность этого гада прозвище легло идеально. Дело в том, что господин Клюев, сука такая, обладал на редкость выразительным профилем. И ведь не уродливым, а таким, что впору на обложку какого-нибудь глянцевого журнала помещать — хищная из-за крупного, но какого-то, что ли, породистого носа физиономия с вечно нехорошо прищуренными глазами, седая ухоженная борода — густая и гладкая, а к ней в комплект шевелюра длиной по плечи цвета «соль с перцем». Тоже под стать характеру, блин! Если присолит, то можно и не перчить, а уж если проперчить возьмется, то несите вазелина литр и гроб с крышкой…

Кстати, именно из-за седины в начальственной шевелюре Тиша поначалу решила, что Клюву лет шестьдесят, но потом возникли сомнения — не скрытая волосней часть лица была уж больно молодой, да и тело сильным, подвижным, явно подкачанным. Ну а когда летом всегда и во всем хорошо осведомленные подхалимы поволокли в кабинет к шефу подарки, стало ясно, что Тиша ошиблась с его возрастом на целых пятнадцать лет. «Сорок пять — Клюев ягодка опять!»

2. Через стекло

— Опа! — сказал Дар и захохотал.

Вообще-то звали его иначе — Эльдар. Эльдар Муратов. Но Лена знала, что свое полное имя он ненавидит. Настолько, что, когда девицы, охочие до общения с этим улыбчивым и нахальным красавчиком, заводили: «Эльда-ар! Эльда-арчик!», делался похож на пациента зубоврачебного кабинета, явившегося на прием с острой болью.

А вот самой Лене имя Эльдар нравилось. И Дар тоже. И даже Эльдарчик в качестве ироничного прозвища было ничего так. Всяко лучше Фифы! Фифа, блин! Прицепилось — не отделаешься. А куда деться, если фамилия Фифанова? Отец говорил, что и его в школе дразнили именно так: фифой. Но он-то размером со шкаф с антресолями! А Лена в мать пошла — ростом метр с кепкой и конституция птичья — того гляди ветром унесет, крылья не понадобятся. А на смазливой, совершенно детской мордочке глазки формата «наивняк на базе».

Трындец. Фифа.

— Шоу «За стеклом»! — продолжал ржать Дар, и Лена протиснулась мимо него в номер, чтобы осмотреться.

Комната была просторной и светлой. Огромные окна смотрели на раскинувшийся внизу праздничный, украшенный накануне уже близкого Рождества и Нового года Берлин. Две отнюдь не узенькие кровати разделял довольно широкий проход с тумбой по центру. Напротив на стене плоский телевизор. Под ним стол и вдвинутый под него стул. Просто здорово. Когда их группа, совершавшая экскурсионное турне в рамках программы по обмену студентами-лингвистами, останавливалась на ночевку в предыдущем немецком городе, то их расселили в каком-то хостеле с двухъярусными кроватями. А тут — красота и богачество. Вот только…

— Стеклянная баня — раздевалка через дорогу, — продолжал веселиться Дар.

Лена обернулась и обомлела: там, где по традиции располагались «удобства», все реально было из стекла! Вот вообще все! Разве только туалет оказался огорожен матовыми стенками, и в него вела матовая же стеклянная дверь. А вот душ от комнаты был отделен стеклом самым обычным — идеально чистым и прозрачным. Да, имелась плотная снежно-белая занавесочка, которую можно было задернуть, прикрываясь от соседки по комнате… Но соседки-то не будет, а будет сосед!

— Фифа, тебе известно такое занятное извращение как вуайеризм? — Дар толкнул обомлевшую Лену локтем в бок и снова заржал. — Нет? А придется постигать!

Лена сопнула носом и, решительно повернувшись, рубанула:

— Никакого вуайеризма! Договор отменяется!

— Ну Фифочка… То есть, Леночка! — заныла из коридора Машка Серова, с которой и был заключен тот самый договор, только что поставленный под огро-о-омное сомнение.

— Не будь занудой! — поддержал ее Сашка Ивашов и набычился.

Особым умом он не отличался, и Лена вообще не понимала, чего Машка в нем нашла. Ну стать молодецкая, ну плечищи, ну, как шептались, член до колен, прости господи, но ведь с его носителем еще и разговаривать о чем-то надо! А в том, что Ивашов на это способен, у Лены всегда были некоторые сомнения. Но, видимо, такого рода таланты Машку интересовали в последнюю очередь, а вот «член до колен» в первую. Это и стало причиной всего происходящего. Машка мутила с Сашкой всю поездку, и наконец у них все срослось. После был следующий шаг: парочка выбрала слабое звено — естественно, Фифу! — и подвалила к ней с предложением. Тем самым, от которого нельзя отказаться. Суть его была проста: Фифа дает согласие, что до конца поездки с ней в одном номере будет жить сосед Сашки, в то время, как сам Сашка переселится к Машке, чтобы наслаждаться насыщенной половой жизнью…

И все бы ничего, но соседом Сашки был Эльдар! Лена и так-то на него смотреть спокойно не могла — сразу внутри все замирало. Другая, может, и порадовалась неожиданному раскладу и открывшимся из-за него возможностям, но Фифа на то и была Фифой, чтобы вместо того начать умирать от стеснения, которое, как и всегда, самым естественным для нее образом вылилось в холодность и отстраненность. Дура!

Вздохнув, Лена отмахнулась от по-прежнему нывшей Машки и решительно протопала к дальней от «стеклянной бани» кровати, на которую и уселась демонстративно.

— Ладно. Данное слово обратно ведь брать нехорошо.

Машка заорала о вечной любви, и даже Сашка заулыбался, изображая радостного троглодита. Один Дар остался недоволен:

— Э-э-э! — воскликнул он. — Фифа! Твое место у параши!

— Эльдарчик, — гнусно-елейным тоном отозвалась Лена, — кто опоздал, тот не успел.

— Зараза ты, конечно, и я тебе это припомню, — отозвался Дар, хищно щурясь. — Но, если честно, мне пофиг. Меня Маринка с Лерочкой к себе на рюмочку чая вечерком приглашали, так что… Ну, сама понимаешь.

Лена понимала. Что уж тут могло быть непонятно? Настроение вмиг стало пакостным. Вот балда! А ведь такие мечты вынашивала! Эх! И догадал же господь родиться не Лерочкой или Мариночкой, а Фифой! И влюбиться не в такого же ботана в очках на стопятьсот диоптрий, а в красавчика с редким именем Эльдар! Дар, блин! Подарочек к началу нового учебного года!

Не ждавшая никакой засады Лена приперлась тогда на первую пару и влипла. Сразу. По уши. Любовь влетела тяжелым кулаком прямиком в солнечное сплетение, и Лена Фифанова — фифа, блин! — какое-то время, показавшееся бесконечно долгим, просто стояла и пучилась, пытаясь унять сердцебиение и вытолкнуть из легких ставший вдруг вязким, как малиновое варенье, воздух.

— У нас новенький, — сообщила всем староста их немецкой группы Оля Казакова. — Родители Дара только недавно переехали в наш город, и ему пришлось переводиться в новый институт. К нам. Так что прошу любить и жаловать — Эльдар Муратов.

С первым пожеланием Лена справилась легко — любить стала сразу. А вот жаловать получалось плохо, потому что Эльдар («Дар, ребята! А то в морду!») оказался язвительным и грубоватым. Да и на Лену — Фифу! — обращал внимание разве только для того, чтобы подколоть как-нибудь.