Вирус любви

Глава первая Вселенское раздражение Аси Репиной

Ася Репина обнаружила, что влюблена. Вместе с этим замечательным чувством в ее душе поселилось раздражение на весь мир.

Ее раздражали учителя, так нудно и бестолково твердящие об одном и том же. Всем, кроме этих самых учителей, понятно, что скоро новогодние праздники, во время которых формулы, правила и законы выветрятся из голов их нерадивых учеников вместе с первыми порывами вольного январского ветра. Так зачем зубрить? Но нет, они упрямо твердят и твердят одно и то же.

Ее раздражал снегопад за окном. Эти бесконечные сугробы, сквозь которые надо продираться, с трудом вытаскивая ноги из ледяных клещей. После чего в школу приходишь вспотевшая, и твоя не самая красивая физиономия половину урока полыхает неистребимым румянцем.

Ее раздражали одноклассники, которые постоянно что-то обсуждали, ругались, давали советы, совали носы не в свои дела, притворно сочувствовали и ненатурально жалели.

Но больше всех ее раздражал ОН. Потому что ОН вел себя так, как будто ее, Аси Репиной, не было. Словно не учится она с ним в одной школе, не ходит с ним по одним улицам, не живет с ним на одной планете Земля.

Когда от этих мыслей Репину особенно сильно гнуло к полу, она подходила к зеркалу, только чтобы проверить, есть она на самом деле или уже превратилась в легкий прозрачный фантом.

Нет, она была. Невысокая, круглолицая, с короткой стрижкой, вздернутым носиком и тонкими губами. Ничего – внешность как внешность. Зато Пашка…

Эх, если бы вы только видели Пашку… Высокий, симпатичный, с каштановыми волнистыми волосами, темными внимательными глазами, сдержанной улыбкой, обалденно красивыми тонкими руками. Ведет себя несколько странно. Все нормальные мальчишки в футбол гоняют, за компьютером пропадают. А этот ходит не очень быстро, смотрит как-то чересчур пристально, музыкантом хочет быть и все время о чем-то думает. Короче, ни футбола, ни игрушек. Говорят, везунчик, за что ни возьмется, все получится.

Одна беда – он «червяк». 9 «Б» все «червяки». Фамилия классного руководителя – математика Юрия Леонидовича – Червяков, а они «червяковы дети», то есть «червяки». А с «червяками» они, 9 «А», никаких отношений не имеют.

И все было бы так, как повелось испокон веку. Они – там, громят кабинеты химии, дерутся, срывают уроки. А их замечательный, прекрасный, удивительный 9 «А» – здесь. Жили они мирно и спокойно, особенно старались не пересекаться, однако угораздило этого самого Пашку Быковского влюбиться в Лерку Гараеву!

Лерка – не кто-нибудь, а личная подруга Репиной. Два года Ася с Леркой сидели за одной партой и худо-бедно решали свои проблемы.

А тут – нате вам. Явился! Закидал Гараеву записками, стал ее подстерегать около школы после занятий[1]. Быковскому было совершенно наплевать, что их класс, замечательный, прекрасный, удивительный и т. д. 9 «А», гудит, как растревоженный муравейник. Ему было все равно, что Леру за все эти дела чуть не съела Наташка Жеребцова, вершительница судеб среди ашек. Ему было все равно, что Гараева даже в упор его видеть не хотела. Нет, он добился своего.

Лерино сердце дрогнуло. И ведь Репина, как истинная дурочка, помогла этому. Однажды Павел попросил Асю сделать так, чтобы Гараева во время дежурства осталась одна. И Репина уговорила Леру поубираться за них двоих, сославшись на страшную занятость. Сама же все это время мерзла возле школы, окончательно убеждаясь в том, что счастья в ее жизни нет и не будет.

Наверное, тогда, у школы, она не только продрогла, но и подхватила страшно заразную болезнь, которой сейчас заражали друг друга Павел и Лера.

Она влюбилась. Пока ноги ее мерили бесконечные метры по дорожкам школьного парка, в голове появлялись и рассыпались бесконечные картинки того, как там у них все происходит. Что они делают? Как себя ведет Павел? Короче, она столько думала об этом Быковском, что не заметила, как сама влюбилась.

Для начала Павел стал ей сниться. Бесцеремонно являлся по ночам, садился рядом с Репиной, брал ее за руку и… Что происходило после этого томительного «и», Ася обычно не успевала досмотреть, потому что от волнения всегда просыпалась. От плохого сна пропал аппетит, и теперь по утрам она оставляла свой завтрак не тронутым. Проходя мимо зеркала, задерживалась, размышляя, что такого есть в ее подруге Лере, чего нет у нее.

Ах, зачем, зачем она влюбилась? Ведь была нормальным человеком. Роман подруги все испортил. Ася начала по-другому смотреть на одноклассников, ей теперь были неинтересны сплетни и болтовня в туалете на перемене, ей стало даже все равно, что по тому или иному поводу скажет Жеребцова. Еще месяц назад ее невозможно было застать дома. А теперь она целые дни проводит в кресле, задумчиво смотрит в окно или листает бесполезный учебник. А в голове назойливо крутится мысль: «Влюбились… В кого-то влюбились… В кого-то! Но не в меня. Почему? И что это вообще такое – любовь? И зачем она существует в этом мире? И что там, ЗА любовью?»

Встречаясь с Павлом в коридоре, Ася молниеносно краснела, отчего чувствовала себя неловко, боясь, что ее смущение заметит вся школа. Ну, и самое-то страшное – Быковский даже не смотрел в ее сторону. Он слушал музыку, отбивая пальцами правой руки ритм, или встречался с Лерой.

В Асиной душе мучительно боролись два чувства – дружба и любовь. С одной стороны, она не должна была предавать подругу и увлекаться Павлом. Но с другой-то стороны, жизнь одна, и каждый ее проживает за себя.

Репина, наверное, умерла бы, потому что ее душа неминуемо разорвалась бы на кусочки, не в силах что-либо выбрать, когда на 9 «А» обрушилось неожиданное известие – Лера Гараева срочно уезжает к своему папе в Махачкалу. В один день они с мамой собрались, сели на самолет и…

Вот, собственно говоря, и все. Никаких «и» не последовало. Лерины обещания, что она скоро вернется, обернулись единственным разговором по телефону, который в основном состоял из пауз и пустых вопросов.

– Как дела?

– Нормально. А что у вас?

– Здесь снега нет. Тепло. Что в классе?

– Все то же. Наумова с Янчиком поругались.

– Понятно.

Пауза.

– Скоро вернешься?

– Отец говорит, что через неделю станет ясно. А пока они меня в местную школу записали.

– И как там?

– Скучно.

Пауза.

– Он тебя хотя бы проводил?

– Да! Ты представляешь, я ему рыбок отдала. Ты узнай, как там они! Пусть не обижает! Я за ними вернусь.

– Обязательно узнаю.

Пауза.

– Ну, ты звони!

– И ты звони! Я сейчас узнаю, какой тут номер…

Было слышно, как на том конце провода положили трубку на что-то жесткое, простучали шаги, потом что-то упало, и связь прервалась. Больше Лера не звонила. Хотя Репина честно выполнила задание.

На одной из перемен она подошла к Быковскому и, мучительно краснея, спросила, как поживают отданные ему на сохранение золотые рыбки.

– Рыбки, рыбки, – внезапно пропел Павел и улыбнулся.

Репина почувствовала, как у нее вспотели ладони. От этой улыбки она начала медленно таять.

Ну почему? Почему он не обращает внимания на нее? Почему он думает только о Гараевой?

– Пашенька, – промурлыкал рядом чей-то голос.

Как в замедленном кино, Ася сначала увидела появившуюся под локтем Быковского белую кисть, потом над его плечом выступило лицо, и во всей своей красе нарисовалась Лиза Курбаленко.

– О чем говорим? – спросила Лиза, снисходительно поглядывая на Асю.

В этом взгляде читалось и то, что Репина из другого класса, и то, что она рядом с красивой Курбаленко – пигалица, и то, что ее здесь вообще не должно быть. Видимо, у Аси заметно вытянулось лицо, потому что Лиза рассмеялась.

– Ну, чего тебе? – грубо поинтересовалась она у Репиной.

Павел тоже поначалу улыбался, а потом вдруг стал серьезным и посмотрел в сторону.

– Ты передай ей, что все хорошо, – заговорил он так, словно находился не здесь и не сейчас. – А еще скажи, что я позвоню. Обязательно позвоню. У тебя есть ее телефон?

Телефона у Аси не было. Она развела руками, собираясь сказать, что скоро Лера позвонит сама и тогда обязательно оставит номер телефона. Но объясниться ей не дали.

– Ой, ну пойдем уже, – потянула Курбаленко Быковского в сторону.

Они уходили. Ася смотрела им в спину, и вот в этот-то момент в ней и родилось вселенское раздражение. На себя, на мир и, конечно же, на Павла Быковского.

Как он мог? Нет, ну как он мог? Лера только-только уехала, а он уже ходит с другой! И это называется любовь? Или он ее уже разлюбил? Но разве так бывает? Еще вчера говорил: «Жить без тебя не могу», а сегодня забыл? Любовь – это же не на дни и не на часы. Это навечно! Иначе никакая это не любовь, а сплошной обман.

Быковский с Курбаленко ушли, а Репина все стояла и стояла. В голове ее родилась длинная речь, которую она непременно выскажет Гараевой, как только та позвонит. Она скажет все, что думает о Павле и вообще обо всех мужиках, вместе взятых. Она откроет Лере глаза на ее глупые мечты.

Так Репина простояла бы всю оставшуюся жизнь, если бы ее не толкнул кто-то из проходивших мимо – перемена, знаете ли, и нечего тут из себя памятник изображать.

Незаметно для себя Ася заплакала. От обиды, что все так вышло. А главное – ее надежды на то, что после отъезда подруги Павел обратит внимание на нее, не оправдались. Все было плохо, даже не в масштабах города или страны, а в масштабах Вселенной.

С тех пор прошла неделя. Репина и сама не заметила, как стала хуже учиться, отвечать на вопросы невпопад, являя собой еще больший пример тормоза, чем толстая Светка Царькова, которая вечно «ловила вафли», а потом лезла ко всем с вопросами: «Что произошло?» да «Кто это сделал?».

Класс жил дальше своей жизнью, совершенно не замечая, что рядом ломается судьба и чей-то поезд бытия летит под откос.

– А вы видели, в какой шубе сегодня пришла Алевтина? – Наташку Жеребцову настолько распирало это сообщение, что она даже в класс войти не успела. Так и остановилась на пороге. – Вот в такущей! – Она развела руками, пытаясь показать объем верхней одежды завуча Алевтины Петровны. – Еле в дверь протиснулась. Все беспокоилась, что заденет ею за гвоздь. Вокруг нее математик так и увивался.

– Ой, красивая, наверное, – сложила на груди ладони Светка Царькова.

– Да какая красивая! – Жеребцова бросила сумку на парту. – Уродливее не придумаешь!

– Шуба? – ахнула Царькова, в представлении которой подобная верхняя одежда не могла быть некрасивой.

– Ты что, шубы вблизи не видела? – недовольно фыркнула Юлька Наумова, Наташкина подружка.

– А ты видела? – раздался насмешливый голос.

В классе все сразу замолчали, потому что начиналась главная потеха – бой между белобрысой Юлькой Наумовой и чернявым Янчиком Константиновым. Ян никогда не упускал случая поддеть Юльку, Наумова тоже не давала своему противнику скучать. Споры и крики между ними вспыхивали постоянно.

– Представь себе! – бросила в его сторону Юлька.

– Я вижу эти шубы, – скривил лицо Янчик. – Вот такие. – Он показал длину чуть ниже спины. – И вот такие. – Он распахнул отвороты пиджака и манерно запрокинул голову.

– Ага, ага! – поддакнул его сосед по парте Майкл Махота. – И вот такие! – Он наклонился, забрасывая полу пиджака на спину, намекая на то, что самая важная часть тела, та, что находится ниже спины, выше ног, должна быть оголена.

– Ой! – ловко перевела разговор Жеребцова. – А ты-то в чем ходишь? В бомжатнике?

Бомжатником у них в классе называлась серая невзрачная куртка, а еще проще – короткая искусственная шуба.

– Ага, – весело прищурился Майкл. – Последней модели.

– От Кардье небось, – хихикнула Юлька.

– От него самого! – выкрикнул Константинов. – Гляди, Наумова иностранные слова запоминать начала. Долго учила? Все этикетки в магазине прочитала?

Наумова стремительно покраснела. Так краснеть умеют только обладатели рыжих шевелюр или люди с очень светлыми волосами, к коим Юлька и принадлежала.

– Да ты знаешь кто? – Юлька покрутила головой в поиске подходящих эпитетов.

– Догадываюсь, – спокойно отозвался Ян. Махота за его спиной уже складывался пополам от смеха. – Или ты хочешь блеснуть знанием новых слов?

– Придурок! – выпалила Юлька.

– Было, – усмехнулся Ян.

– Тормоз недобитый!

Прищурившись, Константинов посмотрел в потолок, словно что-то высчитывая.

– Не катит, – снова повернулся он к Наумовой.

– Гоблин в юбке!

– Не по адресу, – зло оскалился Ян. – Это ты к Царьковой обращайся. Ну что, выдохлась?

– Сам смотри не надорвись, – не выдержала Жеребцова. В подобных словесных баталиях, случавшихся в их классе постоянно, Наташке приходилось защищать подругу. – Что ты его слушаешь? – потянула она Юльку к парте. – Мальчики, идите играть на детскую площадку, не мешайте взрослым, – махнула она рукой в сторону Яна и Майкла. Оба они в ответ дружно заржали.

– А что Царькова-то? – раздалось с последней парты, и тут уж засмеялись все. Махота надул щеки и с шумом выпустил воздух.

– Ну что ты фырчишь, как слон! – не выдержала Аська.

Все-таки ее раздражение сыграло свою роль. В хорошем настроении она ни за что не накинулась бы на Майкла. Какое ей дело, о чем они говорят и над кем смеются? Но сейчас терпеть все это было выше ее сил.

– О, еще одна красавица. – Рот Махоты ширился в безудержной улыбке. – Что ты там провякала?

– На себя посмотри! – Репину несло, и остановиться она уже не могла. – Обезьяна в штанах!

Конечно, Майкла нельзя было назвать красавцем. Невысокий, крепкий, круглолицый, маленький вздернутый носик, пухлые мясистые щеки, небольшие глаза. Но он-то себя, конечно же, считал неотразимым, поэтому отреагировал молниеносно.

– Эй ты, козявка! – медленно встал со своего места Махота. – Я ж тебя зашибу, никто и плакать не будет.

Ася успела пискнуть и нырнуть за парту. Майкл, опрокидывая на своем пути стулья, метнулся за ней.

Полетел с подоконника на пол горшок с геранью – Репина удачно задела растение локтем, когда пробиралась вдоль окон, подальше от разъяренного одноклассника, в спасительный угол.

Парта наклонилась, посыпались учебники – Майкл рванул ее на себя, чтобы освободить проход.

Ася успела добраться до шкафов, занимавших всю дальнюю стену, и заметалась на месте. Дальше бежать было некуда. Она попыталась протиснуться мимо Царьковой. Но ее стул был отодвинут почти до самых шкафов, поэтому сразу пройти Репиной не удалось. Пока она толкалась в попытке сдвинуть толстую Светку с места, Махота обежал ряд и уже стоял напротив нее.

Раздалась трель звонка на урок. Дверь класса хлопнула, впуская математика Юрия Леонидовича Червякова.

9 «А» быстро разобрался по своим местам, оставив прыгавшего по проходу Майкла на самом виду. В азарте погони он еще пытался дотянуться до Аси, спрятавшейся за неповоротливой Царьковой. Холодный голос математика остановил его:

– Махота, ты забыл, где твое место?

Журнал лег на стол – намек, что все могут сесть. Чтобы не привлекать к себе внимание – Червяков терпеть не мог, когда на его уроке происходило что-то, не относившееся к занятиям, – Репина пролезла за стулом Царьковой и села рядом.

Только бы ее не заметили, иначе вызовут к доске, а это сейчас, в середине декабря, было бы нежелательно – из темы она ничего не знала, а на исправление стопроцентной двойки времени уже не было.

– О чем говорили-то? – шепотом спросила Светка. У нее была феноменальная способность пропускать все самое интересное, а потом долго у всех выспрашивать, что произошло.

– А, ерунда, – поморщилась Ася, пытаясь спрятаться за спину сидевшего перед ней Васьки Крылышкина. Выбор оказался не самым лучшим – Васька был длинный и тощий. – Решали, на кого Янчик больше похож – на гоблина или на крокодила.

– Что это вдруг? – задумчиво протянула Царькова, изучая спину сидевшего на другом ряду Константинова.

– Ну, и что это за разговоры? – не выдержал Червяков – все-таки Светкин шепот никогда нельзя было назвать тихим. – Не берите дурных примеров с 9 «Б».

– А что 9 «Б»? – тут же переспросила Наташка.

– 9 «Б», мне кажется, делает все, чтобы к концу четверти заработать себе коллективную двойку по поведению. – Юрий Леонидович медленно листал учебник.

– А правду говорят, что они хотят закрытую вечеринку устроить? – неожиданно вылез вперед Махота.

– Это мы еще посмотрим, – холодно ответил математик. – Начинаем урок.

Заветные слова тишины в классе не прибавили.

– С чего ты взял? – повернулась к Махоте Жеребцова.

– Надежные сведения, – солидно покачал головой Майкл.

– От кого? – не унималась Наташка. Ей всегда все нужно было знать наверняка.

– От Пушкина! Что привязалась?

Жеребцова на секунду выпрямилась, что-то для себя решая, а потом опять склонилась в проход.

– Гонишь! На фиг им выпендриваться?

– Гонит твоя Наумова, а я говорю, – огрызнулся Махота и сел ровно.

Ася сначала просто с любопытством наблюдала за их перешептываниями, и только потом до нее дошло, о чем идет речь.

Закрытая вечеринка! Ничего себе, «червяки» отчебучили! После всего случившегося они еще не угомонились? Только за последний месяц они успели налететь на пару крупных скандалов с учителями. Что же они еще задумали?

Репина взлохматила свои короткие волосы и легла на стол, положив подбородок на кулак.

Урок математики прошуршал над ее головой, не оставив о себе ни капли воспоминаний. Звонок застал ее в том же положении – лежащей на парте.

– Давай быстро! – торопила Наташка соседку Наумову. – Что копаешься? У меня времени нет.

– Да иду я, иду! – Засовывать учебники в сумку Юльке пришлось уже на ходу. – Куда ты летишь?

Эта возня пробудила Репину от мечтаний, главным героем которых был, естественно, Быковский. Она встала, довольно потянулась и оглядела пустой класс.

– Ну что? – жизнерадостно посмотрела она на Светку. – В столовую?

Та Светка Царькова, которую Ася знала без малого девять лет, та Светка Царькова, что всю жизнь провела на последней парте около окна, та Светка Царькова, никогда не обижавшаяся на шуточки, что безостановочно отпускали в ее адрес одноклассники, так вот – та Светка Царькова на предложение пойти позавтракать побежала бы впереди всех. Но эта Светка Царькова, вдруг ставшая какой-то чужой и незнакомой, посмотрела в окно и вздохнула:

– Не пойду.

Репина подумала, что она ослышалась.

– Куда? – переспросила она. Вдруг Светка ее не поняла?

– В столовую не пойду, – менее уверенно произнесла Царькова. – Я на диете.

– На чем? – Побулькивающий от голода желудок Аси испуганно сжался. А как он еще мог среагировать на это страшное для всех женских желудков слово «диета»?

– Худею я! Непонятно, что ли? – раздраженно отозвалась Светка. – Ну что ты уставилась? Вам всем можно, а мне нельзя?

– Что можно? – вовсю «тупила» Репина.

– Быть худыми! Я тоже хочу!

– Тебе это не грозит! – чуть не сорвалось с Асиных губ, но она вовремя сдержалась и только промямлила невразумительное: – А-а-а… А зачем?

– Хочу в старые джинсы влезть, – добродушно призналась Царькова.

– И все? – изумилась Репина такой пустой причине.

Она никогда в жизни не обращала внимания на свой вес, ей нравилось быть такой, какая она есть, поэтому на такую ерунду – влезает она в джинсы или нет – Репина просто не обращала внимания. В конце концов, можно было надеть разношенные штаны.

– Хочу измениться, – мечтательно запрокинула голову Царькова. – Внешне. А потом и внутренне. Тогда я стану интересной для других!

Ася непроизвольно фыркнула. Уж чем-чем, а интересом к себе Царькова обделена не была. Из-за своих бестолковых вопросов она и так была постоянно в центре внимания.

«Вот ведь глупость-то», – покачала головой Ася, покидала тетрадки в сумку и побежала в столовую. Чтобы она из-за какой-то мифической чужой заинтересованности начала голодать! Да никогда в жизни! Пусть ее любят такой, какая она есть!

Из-за болтовни с Царьковой в столовую она прибежала последней. Здесь уже была толпа. 9 «А» получил свои булки с сосисками и расположился на трех больших столах. Ася оказалась в хвосте 9 «Б». Будь с ней сейчас Лерка Гараева, она бы наверняка заняла ей место, и Репиной не понадобилось бы топтаться на выселках. Но пока в классе других подруг у нее не было, поэтому пришлось отстаивать длиннющую очередь. Да еще рядом с «червяками», которых Репина терпеть не могла. Впрочем, как и все ашки. Оба класса находились в состоянии «холодной войны». До открытых конфликтов дело не доходило, но отчужденность внутри параллели имелась.

Ася была настолько увлечена мыслями о своем безрадостном будущем без Гараевой, что не сразу заметила, за кем стоит.

Перед ней высилась широкая спина Быковского.

Это открытие было до того неожиданным, что она застыла на месте. Павел удалялся в сторону окошка раздачи, а Репина все стояла и стояла, глупо улыбаясь.

Эйфория радости от внезапной встречи длилась недолго. Сбоку вынырнула уже знакомая узкая ладонь и прошла сверху вниз по спине Быковского. Словно в полусне, Репина проследила взглядом от кончиков пальцев по тонкой руке, облаченной в черный свитер, до плеча, на который падало несколько темных локонов.

Курбаленко.

Так, значит?

Аппетит у Аси сразу пропал. Она развернулась и уже собралась было выйти из столовой, как вдруг встретилась взглядом с Константиновым.

Он сидел за ближайшим к окошку раздачи столом и, не отрываясь, смотрел на эту сладкую парочку.

Что-то такое она слышала. В пылу очередного спора с Наумовой Янчик назвал Курбаленко эталоном красоты. И, судя по всему, «эталон» к Константинову не благоволил.

Странная, тягучая тоска погнала Асю по школьным коридорам, не давая возможности остановиться и подумать. Надо срочно что-то делать. Нельзя все оставлять в таком виде! Но что? Что предпринять? Это по части Жеребцовой и Махоты – сразу от слов переходить к делу.

Репина же не представляла, с чего начать. Требовалось срочно с кем-то посоветоваться.

А с кем тут посоветуешься? Гараевой нет. Ни с кем из одноклассников она не смогла бы вести задушевных бесед.

Родители? Но им уже давно нет дела до проблем дочери. Отец пропадает на работе, а по вечерам предпочитает общаться с книгой или телевизором. Мать слишком занята младшими Аськиными братьями, близнецами Санькой и Ванькой. В доме не принято обсуждать личные вопросы, только семейно-бытовые – кто моет посуду, кто выносит мусор.

Она и не стала бы говорить. О чем беседовать с людьми, родившимися и выросшими в стране со смешным названием Советский Союз? С людьми, которые до сих пор покупают продукты впрок, опасаясь, что в какой-то момент их вообще перестанут привозить в магазины, которые по вечерам готовы слушать бардов вместо того, чтобы врубить что-нибудь более современное?

Нет, Ася, конечно, любила своих родителей. Они у нее были клевые, даже в чем-то забавные. Она обожала внезапные семейные вечера, когда отец брал гитару и со словами «Тряхнем стариной!» до позднего вечера пел Визбора и Окуджаву, Ивасей и Щербакова. В такие моменты даже шумные Санька с Ванькой были тихи и послушны. Она любила пахучие мамины пироги и борщи. Наверное, родичи многое понимали в жизни, но в любви не секли – это уж точно.

И снова в душе у Репиной всколыхнулось раздражение – на бестолковые перемены, на пробегавших мимо веселых учеников, на беспечно беседовавших старшеклассников. Она уже была готова подойти к первому попавшемуся окну и тупо выговорить все свое раздражение в холодное стекло, когда заметила странную картину.

Наташка Жеребцова кого-то пыталась высмотреть из-за угла коридора. Она старательно тянула шею и разве только на мысочки не вставала, чтобы лучше было видно.

Ася остановилась. В коридоре не было никого знакомого. Вернее, никого из тех, кого бы могла знать Репина. И еще вернее – никого из их параллели. В небольшом загончике топтались старшеклассники то ли из десятого, то ли из одиннадцатого – Ася в них не разбиралась. Эту толпу и изучала Жеребцова.

На каком они сейчас этаже? Репина покрутила головой. Погруженная в свои мысли, она и не заметила, куда забрела.

Ага, на четвертом. Надо посмотреть, у кого сейчас химия или физика.

Ася только на секундочку отвернулась, а Жеребцовой на месте уже не оказалось. Схватив Курбаленко под руку, она быстро шла к лестнице.

Странно. На этот раз Лиза была одна, не тащилась рядом с Павлом.

Бывают же чудеса на земле!

– Привет!

Голос, раздавшийся над ее головой, прозвучал настолько неожиданно, что Репина слегка присела. Ну, как бывает во время грозы – грохочет гром, и у тебя от испуга подгибаются колени.

Ася задрала голову и покачнулась. Широкая ладонь поддержала ее сзади, чтобы она не кувыркнулась.

Павел?

Быковский еще шире улыбнулся и еще громче сказал:

– Привет!

Над головой Репиной снова бабахнул гром, взлетело с десяток петард, таких, знаете, самых громких и ослепительных.

Павел! Пашенька, Павлунчик, Павлушечка – ласковые вариации этого имени она могла придумывать до бесконечности.

«Черт, голову не вымыла!» – мелькнуло на горизонте ее затуманенного радостью сознания. Ведь это он, ее рыцарь, ее герой, сам подошел и поздоровался. Для этого ей ничего не пришлось делать. Она просто стояла, а он просто подошел. И сейчас стоял рядом. Такой большой. Такой красивый. Такой сильный. Из его глаз лился радужный свет. От его улыбки во все стороны распространялось столько тепла, что снег за окном начинал таять. Он повелевал мирами и командовал звездами. Он легко мог взять их школу, поставить ее на ладонь, дунуть, и она поплыла бы по воздуху, как настоящий воздушный корабль. И они бы с ним вдвоем стояли на этом корабле и, раскинув руки, ловили на свои лица теплый ветер.

На секунду Репиной и правда показалось, что ее раскаленные щеки овевает прохладный ветерок, и она еще шире заулыбалась.

Ася видела, что Павел что-то говорит – губы шевелились, двигались щеки, менялось выражение глаз, но она ничего не слышала. Вокруг разливался радостный перезвон колокольчиков – это был его голос.

Он с ней разговаривает!

Он!

– Да… – медленно произнесла Ася, не узнавая своего голоса.

Быковский перестал говорить, ожидая какой-нибудь реакции на свои слова, а она все стояла и улыбалась.

Правая бровь Павла дернулась и полезла наверх. Репина продолжала купаться в блаженных волнах счастья.

Ее бог и кумир первым подошел к ней, поздоровался и сейчас о чем-то говорит. Он о ней помнит. Он о ней думает…

Павел кхмыкнул, намекая на то, что пауза затягивается.

– Да… – повторила Ася и почувствовала, что щеки у нее уже болят от широкой улыбки, но не улыбаться она не могла.

– Да – это ты сделаешь или не сделаешь? – решил уточнить Быковский, чуть склоняясь над низкой Репиной, чтобы ей лучше было слышно.

В душе взорвался новый фейерверк восторга. Он хочет, чтобы она что-то сделала! Она нужна ему. Он без нее пропадет.

Репина вдруг спохватилась, что надо ведь что-то отвечать.

– Сделаю, – быстро заговорила она. Действительность тут же обрушилась на ее закружившуюся от счастья голову – разговоры, крики, топот ног, косые взгляды. – А что?

Улыбка сбежала с лица Павла. В глазах появилась тревога. Он еще больше склонился, глядя Репиной прямо в лицо. Еще секунда, и она утонула бы в коричневом море его глаз – ведь он рядом, и ей больше ничего не надо. Но что-то не давало ей окончательно провалиться в омут восторга, позволяя балансировать на самом краешке сознания.

Тонуть рано. Надо слушать. Надо держаться.

– Когда будешь в следующий раз разговаривать с Лерой… – начал он неуверенно.

– Да… – снова кивнула головой Ася, чувствуя, как звуки его голоса снова уносят ее на облака.

– У тебя ничего не болит? – с тревогой спросил чуткий, внимательный, невероятно осторожный Павел.

Что у нее может болеть, когда рядом Он!

– Да…

Вообще-то она хотела сказать «нет», но по инерции сначала кивнула, а потом из нее вырвалось уже не раз произнесенное «да».

– А! – облегченно протянул Быковский и выпрямился. – Так ты лечись!

Он заботится о ней! Он желает ей добра! И это «да» снова сорвалось с ее губ.

– Да… – выдохнула Ася.

– Ты скажи Лере, что разговаривать нужно только со мной, не с мамой. Мама ничего не передаст. Ты поняла? – Он снова вопросительно посмотрел на Репину. – Только со мной.

Убедившись, что его просьба дошла до Асиного сознания, Павел ушел. А вместе с ним ушел свет, улетели планеты и звезды, успокоился космический ветер, погасло солнце за окном.

– Репина, что с тобой?

Перед ней остановилась Жеребцова и, так же как перед этим Павел, заглядывала ей в глаза. А она, ссутулившись, с повисшими вдоль тела руками, стояла посреди пустого коридора – звонок прозвенел несколько минут назад – и с грустью смотрела в пол.