Вкус яблока

Пролог

Его убивали дважды.

Во второй раз было совсем не страшно и не больно.

Вспышка, негромкий хлопок, и на него обрушилось небо — серое, влажное, затхлое, придавившее к земле свинцовой тяжестью. Сильному духом не страшна физическая боль, а обманутому — и сама смерть.

Спасли умелые руки хирурга и крепкое здоровье.

Раны на теле зарубцевались.

А в первый раз, когда был сражен наповал изменой, убийственным и коротким, как выстрел, словом «нет», ничто не спасло. Обрушилось не небо — рухнул весь мир, Вселенная. Любовь окончилась крахом. Казалось, что в нем убито все живое, осталась лишь хрупкая оболочка. Так и носил под ней неотпускающую душевную боль и испытывал страх перед новым обманом.

Шрамы на сердце не заживали.

Ах, первая любовь!

Она как вешняя вода — была и нет ее. Будто испарилась в тот день, когда его любимая вышла из церкви счастливой чужой женой, с букетом не им преподнесенных алых роз, не им подаренным обручальным кольцом. В ослепительно белом свадебном наряде, под руку с новоиспеченным мужем, изменщица стоит перед глазами до сих пор. Никак не забыть девушку, которую так отчаянно любил, а потом так отчаянно стал ненавидеть. Женщину, которую — он поклялся в этом — никогда не простит.

А ведь любовь не оборвалась.

Не может это чувство вдруг, в один миг исчезнуть. Так не бывает. А если уж начистоту, он любит ее и по сей день.

Увиделись они спустя тринадцать лет. Она — в разводе, он по-прежнему холост. Встречаются. Но чтобы опять поверить… Нет!

А до этой неожиданной встречи, сразу после ее свадьбы, переживая измену, запил. Но нашел спасение в армии. Приехал в Джи-Пойнт, нацепил армейские лычки. Жизнь пошла по часам — некогда и на прожитые годы обернуться. Старая привязанность, мечты и разочарования должны остаться там, где им и положено быть — в прошлом.

Страдая от одиночества, познакомился с развеселой черноволосой пышной красоткой. Ходил с ней в кино, в кафе, несколько раз переспал и понял — любовь неразменна. И эту потянуло на сторону, на тусклый блеск золота, на мишуру обеспеченной жизни. Так и металась между ним, тогда еще сержантом, и полковником, метившим в генералы. Ушла к богатому и холеному, а бегала к нему, молодому и красивому, обещая все радости жизни. Он отказался. И, слава Богу!

А что, если попробовать с другими? У него не было недостатка в женщинах. Они так и липли к нему — обольстительному красавцу, казалось, неунывающему крепкому парню. На шею вешались. А увидев загадочный шрам на груди, испробовав первую радость, заглядывали в грустные глаза любовника. Что ты хочешь еще, милый? Да ничего он не хотел, просто уступал откровенным домоганиям, лишь бы забыть неверную.

И опять возвращался к своему прошлому. Так и прожил все эти годы. Со временем ничто не менялось. Все так же стояла перед глазами обнаженная девушка на пляже за Дикой косой. Вскинув голову, с развевающимися на соленом морском ветру длинными пепельными волосами, она с трепетом ждала еще неведомой радости, готовая к искушению.

Ожидала, когда он, будто Адам Еве, протянет запретный плод, чтобы вкусить его вместе. Каким это яблоко было сладким! А потом оказалось, что горькое…

Гард Брустер, лейтенант военной полиции, стоял как вкопанный в проеме настежь распахнутых дверей.

За его спиной мигалка полицейской машины вспарывала ночную тьму лезвием ярко-синего света.

Тишину ночи нарушали назойливый треск рации и голоса полицейских, допрашивающих двух парнишек. Гард только что задержал их, когда они выходили из подъезда здания — отнюдь не с пустыми руками!

— Имя, фамилия? — донеслось по рации. — Ну, живо, сопляки! Как оказались в здании? Есть там кто-нибудь еще?

Гард Брустер лишь усмехнулся, когда те, должно быть, напуганные до смерти, сразу ответили на все вопросы, однако упорно твердили, что в здании никого нет.

Ну-ну… Сейчас проверим, не врут ли паршивцы.

Он улыбнулся, но улыбка получилась жесткая — скорее безжалостная. Не напороться бы на какого-нибудь вооруженного бандюгу!

Десять лет прошло, а он все никак забыть не может — вошел однажды вот так же, как сейчас собирается, в такой же дом, такой же ночью, а обратно выносили на носилках…

Десять лет… Немало времени прошло с тех пор, но и сейчас при воспоминании о том случае сердце забилось чуть быстрее, ладони вспотели, в горле пересохло. Ну да ладно, работа есть работа.

Слава Богу, сейчас он не один! Лейтенант потрепал по загривку огромного темно-коричневого с ржавыми подпалинами добермана, которому, похоже, не терпелось взять след.

— Спокойно, Бизон! Рано… — Сказал Гард своему четвероногому напарнику.

Отцепив рацию от ремня, он проговорил в микрофон:

— Военная полиция, прием. Говорит Джи-Пойнт ноль пять.

— Слушаю вас, Джи-Пойнт ноль пять, — послышался голос диспетчера.

— Запускаю Бизона в здание.

Доложив о своих дальнейших намерениях, Гард снова сунул рацию за пояс и включил фонарик. Четко выполняя инструкцию, на пороге остановился и громко крикнул:

— Кто там есть? Выходи! Пускаю в здание служебную собаку.

Голос эхом пронесся по длинному коридору и замер вдали. Ни звука… Только рядом громко сопит пес.

— Ищи, Бизон! — приказал Гард, спуская собаку с поводка.

Доберман огромными прыжками помчался по коридору. То у одной двери остановится, то в комнату зайдет, то назад выскочит. Гард поспешил за ним, время от времени приговаривая:

— Хорошо, Бизон. Молодец.

Фонарь — в левой руке, в правой, крепко прижатой в бедру, револьвер. А ребята, похоже, не наврали, подумал он, в здании и, правда, никого нет. Но чем черт не шутит…

Они добрались уже почти до середины коридора, когда Бизон что-то унюхал. Заскочив в ближайшую комнату, яростно залаял.

Еще крепче сжав рукоятку «Бульдога», револьвера 44-го калибра, Гард вошел в комнату.

— Тихо, Бизон! — приказал он и растянулся рядом с ним на полу, подальше от старенького письменного стола. Черт его знает, что там под ним…

Посветил фонариком. Первое, что выхватил из темноты луч света, — дорогие новенькие кроссовки. Гард, не спеша, посветил выше. Расклешенные с бахромой вдоль швов — по самой последней моде — джинсы, футболка какой-то дикой расцветки, худенькая бледная мордашка… А глазищи-то, поразился Гард, во все лицо!

Слава Богу, еще один молокосос, облегченно вздохнул он. А ведь здорово перетрусил… Руки так и ходят ходуном. Ну-ка, возьми себя в руки, приказал себе Гард. Мальчишке не больше двенадцати, и, похоже, сам напуган до смерти. Гард не удивился бы, если бы парень оказался вооруженным — ребят и помоложе доводилось задерживать с оружием, — но какое-то шестое чувство подсказывало ему, что здесь не тот случай, а чувствам своим он доверял.

— Марш из-под стола! На пол лицом вниз! — скомандовал он.

Бизон гавкнул, и мальчишка, весь сжавшись от страха, выбрался из-под стола и лег на живот.

— Руки в стороны! — Поднявшись, полицейский сунул револьвер в кобуру и дал команду собаке: — Сторожи его, Бизон, дружище!

Доберман тут же сел поодаль, не спуская глаз с мальчугана. Ближе без команды хозяина он ни за что не подойдет, разве что этот доходяга вытворит что-нибудь из ряда вон выходящее, вздумает, к примеру, бежать. Впрочем, далеко не убежит, усмехнулся Гард, обыскивая его. Трясется от страха, как осиновый лист.

— Как тебя зовут?

— А… А… Алан Реджинальд Р…Роллинс.

— Сколько здесь твоих дружков?

— Д…вое. Стив и… и Джеффри.

Гард проверил последний карман и выпрямился. В тот же момент мальчишка попытался перевернуться на спину. Бизон, яростно рыча, вскочил.

— Не шевелись! — бросил Гард. — Если не хочешь отведать собачьих зубов! Когда разрешу, тогда и встанешь.

— Я что, арестован? — испуганно спросил мальчишка. Голос его, хотя он и пытался скрыть волнение, дрожал, вот-вот сорвется.

— Ты под стражей. — Невелика разница, подумал Гард, особенно для ребенка, который того и гляди разревется. Арестами детей военная полиция обычно не занималась. Их брали под стражу, а потом возвращали родителям. Если выяснялось, что мальчишка из семьи военнослужащего, его дело передавали гарнизонному старшине, который наказывал виновного принудительным общественно полезным трудом с требованием возместить убытки.

— Мама убьет меня, — голосом, полным отчаяния, прошептал мальчуган.

Лейтенант опять взял Бизона на поводок.

— Поднимайся! — приказал он Алану. Что-то в этом мальчишке было знакомое — может, эти огромные глаза. Где же он мог его видеть?.. Черт подери, наверное, уже приходилось арестовывать, ухмыльнулся Гард. В таком случае парень недалек от истины — мать и вправду его убьет, особенно если они живут в гарнизоне. Бывали случаи, если мальчишка выкидывал что-нибудь из ряда вон выходящее, семью вышвыривали из гарнизона, а снять квартиру в городе не каждому военному по карману.

Гард вывел парнишку из дома, передал своему коллеге-полицейскому и вернулся с собакой в здание закончить осмотр. В остальных комнатах никого не оказалось — пусто и тихо. Он сделал последний круг — проверить, все ли окна закрыты, а двери заперты, — и вышел на улицу.

— Сейчас сюда приедет главная караульная служба, — сообщил Гарду начальник патруля. — Дождись ее, а потом поедешь в участок. Нужно заполнить протокол задержания.

Лейтенант кивнул, посмотрел, как начальник сел в машину и уехал, потом, смахнув осколки разбитого стекла, уселся на верхней ступеньке крыльца. Ребятки проникли в здание через эту дверь — разбили окно, дотянулись до замка и открыли его. Они могли бы неплохо поживиться, если бы не Гард. Как раз в тот момент он встал на стоянку перед этим самым домом — хотел посмотреть в своем блокноте, чем ему предстояло заниматься дальше. Тут-то он и услышал звон разбитого стекла… И пока звонил в участок, выводил Бизона из машины и обходил вместе с ним здание, они не теряли времени даром — успели вытащить несколько фотоаппаратов, пишущую машинку, радиоприемник и — главный трофей — новенький стереомагнитофон.

Бизон ткнулся носом в колени, и Гард нагнулся почесать ему за ухом — собаке это страшно нравилось.

— Умница ты моя! Хороший пес! — похвалил он добермана.

Раньше ему пришлось работать с собакой, лишенной всякого тщеславия — достаточно было погладить ее по голове, сказать «молодец», она и довольна. Когда он в первый раз повел себя так с Бизоном, доберман кинул на него такой обиженный взгляд, будто он оскорбил его в самых лучших чувствах — вероятно, так оно и было. Некоторые собаки, как люди, — чем больше хвалишь, тем лучше работают.

Брустер сидел на крыльце, чувствуя, как волнение последних минут куда-то отступает. Сердце опять ровно билось в груди, влажные от пота ладони высохли, неприятное чувство где-то внутри прошло.

Он не стыдился признаться в том, что порой испытывает страх. Что ж тут постыдного? Наоборот, чувство это давало ему явное преимущество — заставляло быть предельно осторожным. Он давно дал себе слово, что никто, ни единый человек, больше не причинит ему боль.

Тихонько вздохнув, лейтенант унесся мыслями прочь. Хотя не так уж и далеко — всего на десяток миль от гарнизона, где служил последние полгода, в город Стампу. Именно там провел он двадцать два года своей жизни. Там вырос и, как ему иногда казалось, состарился. А уж узнал о жизни столько, сколько и не хотелось бы…

Ведь там, в Стампе, довелось ему испытать такую боль, что, казалось, лучше умереть…

Когда из Джи-Пойнта пришел приказ направить его служить в родной город, Брустер, естественно, не очень-то обрадовался. Но приказ есть приказ. Он подчинился, однако решил сразу же по приезде поменяться местом службы с каким-нибудь другим полицейским, у которого отсутствуют неприятные воспоминания об этом городе.

И все же в глубине души Гард был рад вернуться в родные пенаты, чаще встречаться с родителями, братьями и сестрами.

А воспоминания… Что ж, он просто старался не думать о них. В первые годы, когда уехал отсюда, он здорово поднаторел в этом — делал вид, что все случившееся просто дурной сон, что никогда он не был влюблен, никогда его не предавали. Избегал давным-давно знакомых мест — песчаного пляжа на Дикой косе, тихой зеленой дороги вдоль апельсиновых садов, пивного бара в Уилксоне, тенистых уголков городского парка. Он запрещал себе вспоминать последние месяцы жизни в Стампе.

Вспоминать ее…

Точно так же, как не позволял себе думать о ней сейчас. Считал, что старые привязанности, мечты и разочарования должны оставаться там, где им надлежало быть. В прошлом.

Приехала главная караульная служба, вернув Гарда из прошлого в настоящее. Она возьмет это здание под надежную охрану до утра, а он может ехать дальше.

Конечно, невелика радость сидеть до утра в темном, мрачном доме, размышлял Гард, возвращаясь к своему «лендроверу», но он бы с удовольствием пошел даже на это, лишь бы увильнуть от писанины, которая ему предстояла. В его работе, считал полицейский, были два неприятных момента. Первый — это большая вероятность получить пулю в лоб, второй — писанина.

Лейтенант сел в машину и отправился в путь.

Полицейский участок находился недалеко — несколько миль по Восточному авеню, потом по Бульвару роз. Гард знал, что ребят уже доставили в участок. Пока дежурный следователь будет допрашивать мальчишек, он напишет отчет о происшествии. К тому времени как покончит с этим делом и снова займется патрулированием, будет уже два часа ночи. Половина смены — долой.

Отделение располагалось в самом обыкновенном небольшом старом здании, только что заново отштукатуренном. Перед ним находилась стоянка, на которой можно бы-то разместить с полдюжины патрульных машин, сбоку еще одна — для машин посетителей. Гард дал задний ход, поставил свой лендровер» на стоянку перед полицейским участком, выключил двигатель и обернулся к собаке:

— Сиди тихо, я скоро приду.

У Бизона была отвратительная черта — он терпеть не мог оставаться один в машине. Если вдруг такое случалось, недовольство свое выражал громким, яростным лаем, постепенно переходящим в скорбный жалобный вой, впрочем, сейчас он посмотрел на хозяина таим невинным взглядом, словно никогда и не помышлял о подобном поведении.

Лейтенант открыл входную дверь. Двое из задержанных уже дожидались в маленьком коридорчике. Один сидел рядом с отцом, сильным мужчиной, похоже, военным. Другой, Иан Роллинс, развалился на самом дальнем стуле. Гард знал, что третьего допрашивают в дежурной комнате в присутствии родителей.

Следователь, которая дежурила сегодня ночью, обычно внушала подросткам доверие — те выкладывали ей все начистоту, по-видимому, считали, что исповедоваться женщине легче. Но если они ждали, что она будет к ним более снисходительна, то глубоко заблуждались. Как и все женщины, работающие в военной полиции, включая помощника дежурного, лейтенанта по званию, следователь была женщиной непреклонной. Как говорится, мягко стелет, да жестко спать.

Брустер вошел в крошечную комнату, где шел допрос. Мальчишка, его отец и следователь сидели за одним из двух столов. Гард взял из шкафа необходимые бумаги, уселся за второй стол и принялся работать. Отключившись от звуков голосов — спокойного и ровного у следователя, дрожащего от слез у мальчишки и сердитого у отца, — патрульный с головой ушел в работу.

К тому времени, когда отчет был готов, следователь закончила разбираться с первым парнем, отпустила его и вызвала второго. Гард отложил отчет в сторону и принялся заполнять бланки. Указал, где было совершено преступление, вписал фамилии полицейских, прибывших на место задержания, дал подробный перечень похищенного имущества. Середина бланка — информация об обвиняемых — оставалась пока пустой. После того как следователь закончит допрос, можно будет списать эти данные из ее протокола.

Второй допрос был в самом разгаре, когда Гард покончил с писаниной. Чтобы как-то убить время, он решил пойти что-нибудь выпить. В соседней комнате можно было раздобыть горячий кофе, крепкий и ароматный, — предмет гордости помощника дежурного и радиооператоров, — но сегодня предпочтительнее холодненькая содовая.

Выйдя из комнаты, лейтенант направился к автомату с водой, который находился в центральном холле. Вытащил из кармана мелочь, бросил в прорезь и нажал кнопку. В тот момент, когда банка с содовой падала в желоб, открылась входная дверь и со стоянки донесся приглушенный вой. Черт бы побрал этого Бизона, раздраженно подумал Гард. Никакой дрессировкой, никакими уговорами невозможно отучить собаку от этой мерзкой привычки.

В участок вошел полицейский и, проходя мимо сослуживца, ухмыльнулся.

— Эй, Брустер, твоя собачка плачет, — поддел он его.

Гард бросил на него испепеляющий взгляд. Смеяться над служебной собакой в присутствии инструктора считалось равносильным тому, как если бы при матери оскорбить ее ребенка. Даже если собака была уродлива, если у нее смешно торчали уши, даже если — как Бизон — она жалобно выла, ни один инструктор не потерпел бы, чтобы кто-то посторонний издевался над этими недостатками.

Офицер открыл было рот, чтобы дать достойный ответ, но слова замерли на языке. Не веря своим глазам, он смотрел в глубину коридора, туда, где сидел Алан Роллинс. Теперь парнишка был не один. Рядом стояла его мать и сверху вниз смотрела на сына. Длинные пепельного цвета волосы в беспорядке падали на ее лицо. До Гарда донесся сердитый приглушенный говор. Так вот с кем имеем дело, вне себя от ярости, догадался он.

Мальчишка расплакался, и мать замолчала. Подняла голову, тяжело вздохнула, откинула волосы с лица…

У Брустера, словно в глазах потемнело. Она… Нет, этого не может быть, лихорадочно твердил он, это какая-то ошибка. С трудом заставил себя отвернуться, а когда взглянул опять, понял — никакой ошибки нет, это и в самом деле она.

Полные чувственные губы, прямой точеный нос… Все та же. А глаза… Эти огромные голубые глаза! Воспоминание о них, как призрак, преследовало его долгие месяцы, да что там месяцы — годы, поле того, как она его бросила.

Теперь понятно, почему ему показалось, будто он уже где-то видел Алана. Мальчишка — вылитая мать.

Можно было сразу догадаться, чей он сын, усмехнулся Брустер. Уже по фамилии. Алан Роллинс… Отпрыск Мэйбл и Реджи Роллинсов — мужчины, который вызывал у Гарда попеременно то зависть, то неприязнь тринадцать лет, и женщины, которую он отчаянно любил, а потом так же отчаянно ненавидел.

Женщины, которую поклялся никогда не простить…

Интересно, почему пришла она, а не сам Роллинс, раздраженно подумал Гард. Куда запропастился ее богатенький муженек, которого обожали ее родители и с которым, по их мнению, он, Брустер, не выдерживал никакого сравнения. Как это Реджи рискнул послать жену глухой ночью за своим блудным сыном? А где сам? Денежки считает? Или мнит себя слишком важной шишкой, чтобы появляться в таком недостойном месте? Наверняка последнее, решил полицейский.

Мэйбл устало потерла глаза, и ехидство Гарда как рукой сняло. А ведь она хороша, подумал он, так же хороша, как раньше. Ни растрепанные волосы, ни бледное лицо — какой уж тут макияж, на дворе темная ночь — не портят женщину. Да… Таких красоток поискать.

А что удивительного? Роллинсу по карману выделить жене любые средства, пусть всегда остается красивой и молодой. С его-то деньгами, да о чем ей вообще беспокоиться? Хозяйство, наверное, ведет прислуга, о ребенке заботится гувернантка, а если у жены возникнут какие-то проблемы, найдется масса людей, которые решат их за нее.

И это дело замнут, наймут адвокатов. Да разве позволят Алану его высокопоставленные родители, дедушки и бабушки заниматься общественно полезным трудом? Даже подумать смешно! О возмещении убытков и говорить нечего — ни цента отец не отдаст. И угрызения совести его никогда мучить не будут. С чего бы? Ведь он Роллинс.

Лейтенант долго стоял, не двигаясь с места. Убежать бы отсюда, и чем дальше, тем лучше. Где там… Ноги не слушаются. Пройти мимо, гордо вскинув голову? Чтобы дама узнала, что он работает в полиции? Да ни за что! Как же быть, лихорадочно думал Гард.

Но пока он мучился сомнениями, все разрешилось само собой. В дверь вошел еще один полицейский.

— Эй, Гард, утихомирь как-нибудь свою собаку, — сказал он, подходя к нему. — А то и моя начинает брать пример с твоего Бизона.

Если Мэйбл и слышала, как первый полицейский назвал Гарда по фамилии, это, видимо, у нее никак не отложилось, а вот когда произнесли имя, она вся напряглась. Взглянула в его сторону и замерла. Узнала, понял лейтенант. В глазах ее вспыхнуло смятение, потом стыд, смущение… Ну, ясное дело, с горечью подумал он. Эта особа и раньше всегда его стыдилась — даже познакомить с родителями боялась, а уж если бы ее друзья увидели их вместе, не приведи Господи… Некоторые вещи с годами не меняются, подвел Гард итог своим невеселым мыслям.

У него теперь был выбор — либо пройти мимо, будто они незнакомы, либо подойти к женщине, показав тем самым, что знают друг друга. И поскольку он подозревал, что красотка предпочла бы первое, решил выбрать второе.

Не спуская с нее глаз, офицер подошел к ней вплотную. Она поспешно отвернулась, потом не выдержала. Повернулась к нему лицом, по-прежнему избегая смотреть в глаза.

— Привет, Гард, — тихо проговорила она.

— Привет, Мэйбл. — Он произнес ее имя врастяжку, будто в нем было два длинных слога, голосом, полным неприязни.

— Я… — едва слышно выдохнула она. — Я не знала, что ты все еще живешь в Стампе. И работаешь в полиции.

Говорила она очень тихо, чтобы никто — ни помощник дежурного, ни радиооператор за стойкой, ни ее сын, сидевший поодаль, не могли ее услышать. Гард тоже заговорил негромко.

— А откуда тебе знать? Ведь это ты тогда ушла, и до свидания не сказала. Ты не желала меня видеть, не отвечала на телефонные звонки, обрубила все нити, нас связывающие.

Теперь лицо ее приняло виноватое выражение. Она и не думала возражать, но и не пыталась ничего объяснить. Он бы, конечно, не поверил ни единому ее слову, начни она извиняться, но был бы о ней лучшего мнения. Как же, дождешься…

Повисла довольно продолжительная пауза. Наконец Мэйбл смущенно спросила:

— Как ты поживаешь?

Он не проронил ни слова, так и буравил ее взглядом, пока она не подняла голову и не заглянула ему в лицо. И только тогда проговорил тихим, жестким голосом:

— Мы с тобой не старые друзья, Мэйбл. Так что не стоит терять время на церемонии. — Он прошел мимо нее по коридору и остановился у стола, за которым сидела помощница. — Вызови меня, когда следователь закончит допрос, — устало попросил он. — Я подъеду и впишу, что от меня требуется, в протокол. Договорились?

Он видел, что помощник дежурного собирается что-то возразить. Протоколы нужны были ей сразу после допроса, а вызывать полицейских по рации — значит, потерять кучу времени. Но она всегда относилась к Гарду по-дружески. Он редко просил об одолжении, и женщина не сказала ни слова. Не забыть бы потом, когда никто не будет стоять над душой, поблагодарить ее, подумал лейтенант.

Свежий ночной ветерок остудил лицо. Гард подошел к служебной машине, остановился и глубоко вздохнул, выдыхая из легких затхлый воздух помещения. Не так-то легко будет выкинуть Мэйбл из головы, подумал он, забираясь в машину и пристегиваясь. В течение долгих месяцев, после того как он уехал из Стампы, она снилась ему каждую ночь. На улице он провожал взглядом каждую стройную молодую девушку с длинными светлыми волосами, понимая, что это не может быть Мэйбл, и все же в глубине души надеясь… Но всегда его постигало разочарование.

Разочарование вообще ассоциировалось у него с этой женщиной. Ничто в их отношениях не удовлетворяло Гарда — ни время, ни место встреч. Ему всегда хотелось большего. Чтобы в ее доме он был желанным гостем, как те ребята, с которыми она встречалась до него. Чтобы она наконец-то представила его своим друзьям. Чтобы они проводили вместе не несколько вечеров в неделю, и те-то она едва выкраивала для него, а гораздо больше. Обычно они назначали свидание где-нибудь в городе — Мэйбл, видите ли, не хотела, чтобы родители узнали об их отношениях. И бродили там, где она не опасалась наткнуться на своих друзей-приятелей, а то, не дай Бог, пришлось бы знакомить его с ними. Во время их встреч Гарда никогда не покидало ощущение, что его водят за нос, и все же он был безгранично благодарен ей даже за то, что она уделяет ему хоть какое-то время…

Бизон громко тявкнул — обрати, мол, на меня внимание, — вернув, Гарда в сегодняшний день. Выть пес перестал, как только увидел, что хозяин идет к машине. Сидел с видом невинного младенца. Похоже, надеялся всю вину за шум-гам переложить на Берту, бельгийскую овчарку, сидевшую в соседнем джипе.

— Ты ведь уже большой мальчик, Бизон, чтобы так себя вести, — заметил лейтенант, заводя машину. — Осточертело тебя защищать!

Собака растянулась на заднем сиденье и радостно гавкнула.

Гард взглянул на нее, раздраженно покачал головой и вывел машину со стоянки.

— Давай-ка работать, приятель.

Звучит неплохо, подумал полицейский. Работать — значит быть занятым. Отвлечься от ненужных мыслей. Может, тогда он забудет о том, что встретил первую любовь. Отгонит от себя воспоминания, лавиной нахлынувшие на него. Забыть бы и ту боль, которую она ему причинила.

Может, и удастся…

Но, скорее всего нет.

Следователь дописала последнее слово и отложила ручку.

— Ну вот, миссис Роллинс. Можете забрать Алана домой.

Мэйбл встала, взяла жакет — он висел на спинке стула — и аккуратно перебросила через руку. Секунду, поколебавшись, спросила:

— А могу я поговорить с полицейским, который… который привез Алана?

Она не смогла заставить себя сказать «арестовал», хотя именно это слово стучало в висках последние два часа — с той самой минуты, когда звонок помощника дежурного пробудил ее от крепкого сна. Бог мой, ее сын арестован! Когда впервые арестовали Реджи, ей казалось, что большего кошмара она никогда не испытывала, но сегодня поняла, что может быть в десять раз хуже. По крайней мере, муж ее был человеком взрослым, полностью осознающим, к каким последствиям может привести его поступок. И совершал-то он его по собственной воле. А ведь Алан еще ребенок, ее мальчик, ее малыш, которому и без того нелегко приходилось в последние несколько лет.

И вот, будто проблем сына ей недостаточно, судьба уготовила еще один неприятный сюрприз — она встречает Гарда и узнает, что именно он арестовал ее сына… За что ей все это, с горечью подумала женщина. Когда она решила вернуться с Аланом в Стампу, в глубине души надеялась, что никогда больше не увидит когда-то близкого ей человека. Да она не смогла бы смотреть ему в глаза после всего того, что натворила! Не нашла бы слов, чтобы объяснить, почему так резко и так малодушно порвала с ним.

Но точно так же, как много лет назад она предала Гарда, сердце предало сейчас ее. Вернулась домой, и на нее нахлынули старые воспоминания, самые дорогие из которых хотелось забыть, чтобы они, не дай Бог, никак не помешали ее счастливому браку. Ведь именно здесь, в Стампе, она впервые узнала, что такое любовь. Здесь когда-то была счастлива. По приезде выдержала недолго — всего лишь неделю, а потом притащила домой городской телефонный справочник и открыла его на букве «Б». Хотя Брустеров в нем было предостаточно, Гарда среди них не оказалось, а как зовут родителей и где они живут, она никогда не интересовалась. Так и не узнала ничего, вплоть до сегодняшнего дня…

— Ну разумеется, — раздался голос следователя, отвлекая Мэйбл от невеселых мыслей. — Он должен быть где-то в участке, но если уже уехал по маршруту, помощник дежурного может вызвать его по рации.

Мэйбл кивком поблагодарила следователя и вышла за Аланом в коридор. Через несколько секунд та догнала их.

— Миссис Роллинс, лейтенант Брустер уже едет сюда.

— Спасибо, — она вспомнила, как грубо Гард вел себя полчаса назад. Что ж, не стоит устраивать здесь представления, особенно в присутствии людей, с которыми он работает. Откашлявшись, сказала: — Я… я подожду на улице.

— И зачем тебе с ним разговаривать, мам? — спросил Алан, когда они вышли за дверь. — Ты ведь уже знаешь, что произошло. Может, поедем домой?

Строго взглянув на сына, мать натянула жакет, вытащила из кармана ключи и сунула их ему в руку.

— Иди в машину, негодник. Домой поедем, как только я поговорю.

Понурив голову, мальчишка подошел к машине и забрался в салон. Он выбрал заднее сиденье, так что ей был виден только его непослушный вихор. Может, не надо было с ним так резко, подумала она. Он, похоже, и сам не рад, что попал в такую историю. Ничего, пусть-ка помучается, решила мать. Впредь неповадно будет. Нужно заставить его дать клятвенное обещание, что такого больше не повторится.

Вздохнув, женщина прислонилась к низенькой бетонной стене, окружавшей полицейский участок. Ей казалось, что она спит. Вот бы сейчас проснуться и обнаружить, что все случившееся просто дурной сон. Что на самом деле сын не совершал никакого преступления. Что ему не грозит предстать перед комиссией по делам несовершеннолетних… Неужели это уже не тот невинный, наивный, милый мальчуган, каким она его считала?

Господи, что если она и вправду вырастила преступника? Ведь всегда учила его отличать добро от зла, объясняла, что такое хорошо и что такое плохо. Наказывала за вранье, постоянно твердила, что нужно быть честным. Старалась привить ему бережное отношение к истинным ценностям, которыми дорожила сама. Она была образцовой матерью даже в то время, когда Реджи полностью ушел в свои проблемы и вообще перестал быть каким бы, то ни было отцом.

А может, это развод так повлиял на ребенка? Или переезд из Мемфиса в Стампу полгода назад, необходимость приспосабливаться к новым условиям жизни сделали свое черное дело?

Может, нужно было уделять ему больше внимания? Хотя, Господь свидетель, как только сын появился на свет, он стал и поныне остается для нее самым дорогим существом…

Мэйбл взглянула на часы. Половина третьего. Она понимала, что разговор с Гардом будет коротким — уж он-то об этом позаботится, — так что скоро они с Аланом будут дома. В четвертом часу уже лягут спать. Завтра воскресенье, можно будет подольше оставаться в постели, а когда встанут, предстоит долгий серьезный разговор. Он ей все расскажет и даст обещание, что…

Белый с синей полосой по кузову «лендровер» въехал на стоянку и, осветив фарами, фасад здания, дал задний ход. Вот Гард вышел из машины, что-то приказал собаке — та, беспокойно озираясь по сторонам, сидела на заднем сиденье — и направился к дверям. Никогда бы не подумала, что человек, которого она так хорошо знала, станет полицейским, мало того, будет служить в военной полиции. А уж что задержит сына, ей и в страшном сне не могло присниться. Он хоть и был неплохим парнем, к властям относился с полнейшим пренебрежением. Так что Гард и полиция казались понятиями несовместимыми. Впрочем, как говорится, пути Господни неисповедимы. И живым доказательством тому является сам Брустер — в форме, с револьвером на боку.

Он изменился за последние тринадцать лет. Да и кто бы остался прежним? Она и сама иногда чувствовала себя так, будто за последние пять лет постарела на двадцать. И все же узнала бы его где угодно. По-прежнему худощавый, но отлично сложенный, красивый — густые каштановые волосы, пронзительные серые глаза — и, бесспорно, как и раньше, полон сексуальной привлекательности. С самого первого дня их знакомства она почувствовала к нему непреодолимое влечение. И даже после всего того, что произошло между ними, оно не исчезло, усмехнулась про себя Мэйбл.

Она подождала, пока он дойдет до двери, и вышла из тени. На сей раз не проронила ни слова — пусть заговорит первый. Он бросил на нее взгляд, полный такой ненависти, будто окатил ледяной водой, и попытался обойти ее сбоку.

Мэйбл шагнула ему навстречу.

— Я занят, — холодным тоном заявил он.

— Это я попросила, чтобы тебя вызвали. Хотела с тобой поговорить.

— Что тебе нужно?

Какой злой голос… У нее мучительно сжалось сердце. Раньше, когда они встречались, у них редко доходило до ссор, но если вдруг они и случались, Гард никогда не позволял себе такого тона — презрительного, полного ненависти. Он мог подтрунивать над ней, поддразнивать ее, но всегда нежным, ласковым, любящим голосом.

Что же, тогда он ее любил, а теперь ненавидит.

Мэйбл вдруг почувствовала страшную усталость. Может, сделать, как предложил сын, поехать домой, забраться в постель и не вылезать оттуда, по крайней мере, месяцев шесть. До тех пор, пока дело это не забудется, образ полицейского не улетучится у нее из головы, и она найдет в себе силы жить дальше.

Но как смотреть людям в лицо, зная, что ее милый мальчик, ее любимый сын смог обворовать учреждение — ни много, ни мало на сумму более тысячи долларов?

Вздрогнув — какая холодная ночь! — Мэйбл поплотнее запахнула жакет и сунула руки в карманы. Глубоко вздохнув, отступила на шаги тихо сказала:

— Давно мы с тобой не виделись.

— Не так уж давно.

Ну, конечно, подумала она, ему бы век ее не видать.

— Ты знаешь, Алан мой сын.

— Догадался, — сухо бросил он. — Какая ирония судьбы, тебе не кажется? Твои родители всегда считали, что по мне тюрьма плачет. А оказалось, по твоему сыну. Мало того, еще я его и арестовал.

— Он неплохой мальчик…

— Ну, ясное дело!

— Нет, правда, — повторила она, от всей души желая, чтобы полицейский ей поверил. — Сын был в гостях у своего приятеля Джеффри и тот втравил его в это дело. А сам он никогда бы до такого не додумался. — Женщина замолчала и уже не так уверенно, с болью в голосе спросила: — Что ему грозит?

На лице полицейского появилась мерзкая усмешка.

— Да ничего! Попросишь своего муженька позвонить окружному прокурору. А еще лучше свекра. Его всякий знает! Он-то уж постарается отмазать твоего дражайшего сьночка или на худой конец устроит так, чтобы тот не очень пострадал.

— А если серьезно, Гард, что ему будет? Нетерпеливо вздохнув, лейтенант принялся монотонным голосом объяснять:

— Поскольку он малолетка, его дело будет направлено в комиссию по делам несовершеннолетних округа Стенфорд. Преступление, совершенное в первый раз, обычно влечет за собой наказание в виде общественно полезного труда и возмещения убытков. — В голосе его появились стальные нотки. — Но ведь мы-то с тобой понимаем, что Роллинсы не дадут делу зайти так далеко. Ну, что ты хочешь знать?

Хоть бы намеком дал понять, что помнит об их былой дружбе, если конечно, их отношения можно назвать этим словом, подумала Мэйбл. Как же, ему уже на все наплевать… Она печально покачала головой.

— Извини, что побеспокоила тебя.

Не дожидаясь ответа, повернулась и зашагала к машине. Какое счастье, что ключ уже торчал в замке зажигания, — руки тряслись так, что она не смогла бы его вставить. Резко потянула ремень безопасности, пристегнулась и, включив двигатель, выехала со стоянки. С трудом подавила желание взглянуть на Гарда в последний раз.

Они уже подъезжали к караульной будке, когда Алан наконец сел прямо и обратился к матери:

— Что ты сказала этому полицейскому? — робким, дрожащим голосом спросил он.

Мэйбл и не взглянула на него — ехала, глядя прямо перед собой.

— Это тебя не касается! — отрезала она.

— Ты сердишься на меня, да?

Мать промолчала и только когда выехали за ворота и свернули на магистраль, посмотрела в зеркальце на сына. В тусклом свете уличных фонарей невозможно было различить выражение его лица. Впрочем, что сейчас он думает и чувствует, ее, откровенно говоря, мало волновало.

— А как ты сам думаешь? Мне среди ночи звонят из полиции и говорят, что моего сына арестовали, потому что он с друзьями пошел на воровство! Как бы ты на моем месте себя чувствовал?

Алан промолчал. В течение нескольких минут в машине царила тишина. Слышно было только его громкое сопение. Наконец, когда Мэйбл свернула на улицу, где они жили, пробормотал:

— Прости меня, мам. Ну, пожалуйста…

Она подъехала к дому, выключила двигатель и только потом холодно взглянула на сына.

— Завтра поговорим. А сейчас иди спать.

После того как ей позвонили из полиции, она так спешила, что забыла выключить свет. Везде оставила его — в спальне, в холле, на крыльце. Теперь, идя следом за сыном, хозяйка щелкала выключателем, оставляя за собой темноту. Наконец добрались до спальни Алана.

— Я забыл у Джеффа пижаму, — заявил он с порога.

— Возьми другую.

— И зубную щетку.

— Утром куплю новую.

— И еще…

— Не выводи меня из себя, Алан! — оборвала его она. — Хуже будет. Сейчас же марш в постель!

Сын еще сильнее понурил голову, и в глазах его блеснули слезы. Сердце больно сжалось, но подходить к нему и вытирать их мать не стала. Пускай помучается, решила она, может, тогда пропадет охота к подобного рода приключениям. О Господи, с горечью подумала она, хоть бы такого больше не повторилось…

Но отпустить его вот так, не сказав ничего на прощание, она не могла. Он ведь ее сын, что бы ни натворил.

— Алан!

В ответ лишь невнятное бормотание.

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, мам, — прошептал он и, переступив порог своей комнаты, тихонько прикрыл за собой дверь.

Мэйбл выключила в холле свет и вошла к себе. Лампочка на ночном столике включена, покрывало небрежно отброшено, ночная рубашка валяется на полу — пена бежевого шелка на темно-зеленом ковре. Она подняла рубашку, бросила в кресло в углу, сняла жакет — он полетел туда же. Скинула туфли, сбросила джинсы. Оставшись только в футболке и простеньких трусиках, выключила лампу и, пройдя по освещенной лунным светом комнате, уселась на стул возле окна.

Алан и Гард… Они, да еще отец и Реджи играли самую важную роль в ее жизни. Все четверо были в какой-то степени связаны между собой. Отец оторвал ее от Гарда и толкнул в объятия Реджи, который подарил ей Алана, а уже последний привел ее обратно к Гарду.

К тому самому человеку, который не то что разговаривать, а даже стоять рядом с ней не желает.

К мужчине, который ее ненавидит. И причина на это, признаться, у него есть.

Мэйбл покоробило его замечание, будто она способна попросить свекра замять это дело. Она бы никогда не стала пользоваться фамилией Роллинсов в подобных целях — чтобы Алан и думать не смел, будто может остаться безнаказанным только потому, что носит эту хорошо известную в городе фамилию.

А вот то, что Гард считает ее способной на такой поступок, неудивительно. Он не сомневался, что она вышла замуж за Реджи только потому, что денег у него куры не клюют, да и фамилия всем известна. И воспользоваться тем и другим, чтобы спасти сына, казалось ему само собой разумеющимся.

Самым ужасным было то, что он прав. Она действительно вышла замуж за Роллинса по этим двум причинам. А еще потому, что поддалась на уговоры родителей. Отцу просто необходимо было отдать дочь в богатую семью — дела его в последнее время сильно пошатнулись, и нужно было как-то исправлять положение. Так что поженились они с Реджи в силу обстоятельств. И по инерции прожили вместе двенадцать лет. Впрочем, она даже по-своему любила его.

Но не так, как Брустера.

Мать считала ее чувства к Гарду детским увлечением, и только… А отец вообще думал, что она встречается с ним всем назло. «Ну ничего, вот станет миссис Реджинальд Роллинс, образумится, забудет своего желторотого юнца из трущоб», — говорил он.

Желторотый юнец… Отец всегда называл так Гарда, хотя почти ничего не знал о нем. Видел его, когда в первый — и единственный — раз ухажер зашел за ней к ним домой. Отцу стоило только разок взглянуть на него — выцветшие помятые джинсы, черная кожаная куртка, оседлал какой-то видавший виды мотоцикл, — чтобы решить, что перед ним сам дьявол во плоти. Даже если бы Гард оказался таким же вежливым и почтительным, как Реджи, Ральф Уиндхем все равно был бы убежден, что тот собирается совратить его невинную девочку, попользоваться ею, а потом бросить. И мнения своего он так и не изменил.

Какая ирония судьбы… В конце концов именно она попользовалась Гардом, а потом бросила. Именно она поступила бесчестно.

И сейчас, сидя в одиночестве в своей прохладной темной комнате, Мэйбл почувствовала, как краска стыда заливает лицо. Хоть и была она тогда наивной глупенькой восемнадцатилетней девчонкой, прекрасно понимала, что поступает гадко. Все две недели — от последнего свидания с Гардом до свадьбы с Реджи — каждую ночь засыпала в слезах. Ей хотелось то позвонить Гарду, как-то объяснить ему, почему не может с ним больше встречаться. То уговорить его увезти ее куда-нибудь подальше, где бы мать с отцом никогда не нашли их, где они всю жизнь смогли бы прожить вместе.

Но родители позаботились о том, чтобы она с Гардом больше не встречалась. Да и Роллинсы внесли свою лепту — постарались, чтобы каждая ее свободная минута была занята. Приготовления к свадьбе, примерки, коктейли, поиски подходящего жилья… А Реджи…

Прислонившись головой к окну, Мэйбл грустно улыбнулась. Реджи, больше чем кто-либо другой, был полон решимости добиться, чтобы она вышла за него замуж. Он искренне верил, что любит и хочет ее, но настойчивость его имела и другую — менее лицеприятную — сторону. Ему не хотелось соперничать с Гардом, поскольку и так считал себя на голову выше. Он никогда бы не допустил, чтобы женщина, которую он возжелал, вышла замуж за другого, да еще за человека, выросшего в беднейшем районе города, семья которого преуспела лишь в одном — в умении плодить детей, за человека, который каждый день являлся вечером домой грязный, потный, весь пропитанный запахом авторемонтной мастерской, в которой работал.

Впрочем, нечего кивать на других, сама во всем виновата, подумала Мэйбл. Раз уж стала достаточно взрослой, чтобы спать с мужчиной и выходить замуж, сумей и постоять за себя, скажи родителям «нет», а не можешь — найди в себе силы увидеться с Гардом и все ему объясни.

Но ни того, ни другого она не сделала. И теперь, похоже, пришло время платить за старые грехи.

Утро выдалось великолепное. Воскресенье намечается ничего себе, подумал Брустер, открывая дверь в полицейский участок.

Было уже семь часов. Бизон отдыхал в собачьем питомнике, «лендровер» оставлен в гараже.

Смена закончилась. Славно! Кончил дело — гуляй смело. Правда, Гард еще не решил, чем ему заняться — валяться ли целый день в постели или предпочесть, как говорится, активный отдых.

Не мешает, однако, заглянуть в протоколы вчерашнего происшествия, подумал он. Свой лишь пробежал глазами, зато внимательно прочитал запротоколированные допросы Джеффри и Стива, а потом — Алана. Сверху на листе были указаны его имя и фамилия, адрес и номер домашнего телефона.

Так-так!.. Оказывается, Алан проживает на окраине, где живут-поживают люди среднего достатка. Ничего местечко, нахмурившись, подумал Гард, сам-то он вырос почти в трущобах. Хотя Роллинсы могли бы и покруче район выбрать. Денег-то куры не клюют. Скряги, наверное, решил лейтенант.

Ну, что там еще в протоколе? Ага… Значит, Стив все берет на себя, говорит, что сам втравил ребят в это дело. А Алан мог бы и отказаться — своя голова на плечах должна быть. Впрочем, мальчишка, очевидно, считал, что обладатель такой известной фамилии не нуждается ни в каких оправданиях. Родители возместят ущерб, дед замнет дело, и все, путь к новым преступлениям — таким же или похлеще — открыт.

Зевнув, Гард на секунду оторвался от протокола допроса. Итак, он арестовал сына Мэйбл. Мысль эта не давала ему покоя всю ночь, и все же он никак не мог до конца поверить в случившееся. После того как она вышла замуж, он никогда не разрешал себе думать о том, что у нее могут быть дети — ведь они так часто мечтали о своих. А теперь, оказывается, у нее с Реджи есть сын, и он, Брустер, арестовал его. Ему доводилось арестовывать людей, Которых он знал, но это было совсем другое. Такого ему и в страшном сне присниться не могло.

Он принялся читать дальше, пока не добрался до последней страницы. То, что он там увидел, повергло его в шоковое состояние. «Родители разошлись год назад, — писала следователь. — Отец живет в Мемфисе. Алан вместе с матерью полгода назад переехали в Стампу».

Значит, они разошлись… Он никак не мог оторвать глаз от этого слова, будто оно несколько раз было подчеркнуто красным карандашом и взято в рамочку. Мэйбл развелась… Идеальный брак с безупречным мужем рассыпался где-то на полпути. Душа Брустера пела и ликовала — итак, он отмщен! Тринадцать лет назад она предпочла деньги любви, а что получила взамен? Развод и непутевого сына, которого придется воспитывать одной. Похоже, все-таки есть справедливость на белом свете!

Но Гард тут же устыдился своих мыслей. По роду службы он вдоволь насмотрелся на отбившихся от рук подростков и их несчастных родителей и не пожелал бы даже попасть в подобную ситуацию и своему злейшему врагу, кем Мэйбл, правда, не являлась, но чуть было не стала. Даже она не заслуживала подобной участи.

Лейтенант вернул протоколы допросов помощнику дежурного, вышел из участка и направился к своему «фордику». Он отработал полную ночную смену, не говоря уже о том, что его всю ночь мучили воспоминания. Пора ехать домой, заваливаться спать и не вставать до вечера. Но когда он выехал со стоянки, помчался не в сторону казарм — там жили почти все неженатые полицейские, — а к магистрали, ведущей в Стампу.

К Мэйбл.

Он не стал ругать себя за то, что поступает глупо — не было сил, ни физических, ни моральных. Прекрасно осознавал, что незачем ему видеть, где живет разведенная.

Да и не хватает еще, чтобы его увидели мать или сын…

Но ведь от казарм это не так уж далеко, уговаривал себя Гард, да и в половине восьмого утра мамаша наверняка спит после бессонной ночи. Просто проедет мимо ее дома, а потом вернется к себе, где начнет забывать ее. Он уже это проходил. Видимо, предстоит снова.

Но раньше красавица была замужем, вдруг вкралась мерзкая мыслишка.

А теперь нет.

Впрочем, замужем, не замужем — ему глубоко наплевать, подвел Гард итог своим мыслям. Хотя и приятно осознавать, что изменщица горько ошиблась в выборе мужа. Поделом ей!

Район, где жила Мэйбл, оказался более бедным чем он себе представлял — видимо, давненько здесь не был и подзабыл. В таком месте Реджи Роллинс, выросший в престижном районе под названием Эвкалиптовая роща, мог приобрести дом, но сам в нем жить никогда не стал бы. Гард удивился, что богач позволил Мэйбл — хоть они и были в разводе — поселиться здесь с их сыном. Не меньшее удивление вызвало и то, что ни Роллинсы, ни Уиндхемы не купили ей какой-нибудь миленький коттеджик — словечко, которым в их городе называли изысканные особняки, — неподалеку от того места, где жили сами.

Дом, номер которого автоматически запечатлелся у него в памяти, оказался небольшим двухэтажным строением. Располагался он чуть поодаль от дороги. Стены выкрашены белой краской, тускло-зеленая крыша, темные ставни, широкое крыльцо… Симпатичный домик — за шестьдесят лет жизни, полной каторжного труда и постоянных лишений, напряженных усилий, чтобы поднять пятерых детей и свести концы с концами, его родителям так и не удалось приобрести ничего подобного. Но для такой тщеславной особы, как Мэйбл, обожавшей богатство и роскошь, больше всего на свете ценившей обеспеченность, дом был простоват. Явный скачок вниз от той жизни, к которой она, будучи женой Реджи Роллинса, без сомнения, привыкла.

Гард развернулся около здания, где, похоже, никто не жил, и еще раз проехал мимо дома Мэйбл. Интересно, сколько денег ей причиталось по брачному контракту в случае развода, подумал он. И на что она их потратила? На шикарный «крайслер», который стоял на подъездной дорожке? Выпущен, похоже, всего год назад. Наверное, на него и на все остальное, что пожелало ее жадное сердечко.

Однажды оно возжелало его — по крайней мере так ему казалось. Позже он понял, что девушка просто развлекалась с ним, а сама тем временем ждала, когда ей повезет и Реджи сделает предложение. Она забавлялась с ними обоими — давала Гарду то, в чем отказывала Реджи, и наконец дождалась, чего хотела: обручального кольца, свадьбы и обещания супруга бросить к ее ногам весь мир…

Брустер поехал домой. Не думать ни о чем, не вспоминать что-то он больше не был в состоянии — устал до чертиков. Хотелось как следует выспаться, прежде чем начать заново переживать прошлое.

Гард стоял перед зеркалом и, чертыхаясь, пытался завязать узкий черный галстук аккуратным узлом. Повседневную форму он сменил на парадную — темно-зеленый китель и брюки, бледно-зеленую рубашку и этот чертов галстук, — поскольку сегодня следовало явиться на заседание комиссии.

Комиссии по делам несовершеннолетних округа Стенфорд, где должно было слушаться дело Алана Роллинса.

Полицейский и представить себе не мог, что все зайдет так далеко. Был настолько убежден, что папаша и дедушка Алана встанут плечом к плечу, чтобы защитить своего ненаглядного отпрыска, что повестка из суда совершенно выбила его из колеи.

Обычно он реагировал на вызов в суд совершенно спокойно. Слушание разнообразных дел входило в круг обязанностей каждого полицейского, служил тот в гражданской или в военной полиции. Сама процедура его не страшила, хоть и несколько выбивала из рабочего графика.

Да и дело само по себе было простое, незатейливое. Они с Бизоном обнаружили Алана там, где ему быть не надлежало, а мальчишка признался, что совершил преступление. И даже самые лучшие адвокаты, которых можно было купить за денежки Роллинсов, не смогли бы представить запротоколированный факт в ином свете.

А вот что беспокоило его, так это перспектива опять увидеть мамашу малолетнего преступника. Ни дня, ни часа не прошло за последние полторы недели — по крайней мере так ему казалось, — чтобы он не вспоминал о ней. Даже однажды еще разок проехал мимо ее дома. Что бы он ни делал — работал ли, ходил ли в гости к родителям, или на деловые встречи, — мысленно был с ней. Даже во сне ее видел…

Гард натянул китель, застегнулся и прицепил над левым карманом орденскую планку. Потом взял фуражку и, шагнув за порог, надел ее.

Ничего, сегодня увидит Мэйбл в последний раз, уговаривал он себя по дороге в город. Сейчас приедет в суд, судья скорее всего приговорит Алана к исполнению каких-нибудь общественно полезных работ, и мальчишка со своей мамашей навсегда исчезнут из его жизни.

Господи, хоть бы так случилось, взмолился Гард.

В здании суда он подождал в комнате для свидетелей, пока его пригласят в зал заседаний. Наконец дождался. Войдя в зал, изо всех сил старался не смотреть в сторону защитника, но не смог удержаться и, естественно, первой и единственной, кого он увидел, была Мэйбл. Она сидела в первом ряду. Гладко зачесанные волосы, костюм из мягкой серой шерсти и такое же серое лица Боится, подумал полицейский, и в душе его шевельнулось чувство, похожее на жалость, которое он тут же подавил. Любая мать выглядела бы и обеспокоенной и испуганной, если бы ее одиннадцатилетний сынишка попал в беду.

Только Мэйбл нельзя назвать любой матерью, а Алана любым сыном. Они привилегированные. Одним словом, особенные…

Судебный пристав взял с Брустера клятву говорить только правду, после чего попросил его занять свидетельское место.

— Назовите свою фамилию и род занятий, — обратился к нему прокурор.

— Лейтенант военной полиции Гард Брустер.

— Где вы служите, лейтенант Брустер?

— В гарнизоне Джи-Пойнта.

— Кем?

— Начальником кинологического отдела.

— Сколько времени служите в военной полиции?

— Тринадцать лет.

— Лейтенант Брустер, расскажите суду, что произошло в ночь на седьмое октября.

Избегая смотреть на Мэйбл, полицейский поведал о происшедшем. Как он остановился перед домом и услышал звон разбитого стекла, как они с Бизоном стали дожидаться, что будет дальше, и дождались — из дома появились двое ребят, далеко не с пустыми руками, как собака нашла подсудимого под столом.

Рассказывая, он кинул взгляд на мальчишку, о котором говорил таким беспристрастным тоном. Алан сидел рядом со своим адвокатом, седовласым пожилым мужчиной. На малолетке темные брюки, белая рубашка, волосы такие же густые, светлые, как у родительницы, причесаны волосок к волоску. Бледное лицо, отчего большие темно-голубые глаза кажутся совсем огромными. Такие невинные глазищи, хотя на самом деле таковыми не являются.

Совсем как у матери.

Повернись жизнь по-другому, это мог бы быть его сын, подумал Гард, и от одной мысли об этом ему стало не по себе. Он не представлял, каким был бы отцом — скорее всего точной копией своего, — но в одном не сомневался: его сын никогда бы не попал на скамью подсудимых. Никогда бы ради сомнительного удовольствия не пошел на преступление. Сумел бы найти в себе силы сказать дружкам «нет».

Прокурор поблагодарил лейтенанта и разрешил ему сесть. У адвоката Алана вопросов к свидетелю не оказалось. Сегодня защитнику предстояло не столько защищать своего клиента, сколько просить о снисхождении. Ведь какие бы речи он ни произносил, факт остается фактом — Алан незаконно проник в здание с целью присвоения чужой собственности. Поэтому единственное, что ему оставалось, — это напирать на то, что его подзащитный хороший мальчик, все произошедшее случилось с ним впервые, родители его разошлись совсем недавно, при этом матери пришлось срывать его с насиженного места, где он прожил всю жизнь, и везти в Стампу, что ребенок из благополучной семьи, небезызвестной в городе. Уж о последнем-то адвокат не забыл упомянуть, с неприязнью подумал Гард.

Судья разрешил свидетелю покинуть зал заседаниями тот направился к выходу. Проходя мимо Мэйбл, почувствовал на себе ее взгляд, но даже не повернул головы в сторону женщины. И так уже досыта насмотрелся, до конца жизни хватит. Теперь он мечтал только об одном — забыть ее.

Ему хотелось поскорее выйти из здания суда и отправиться обратно а Джи-Пойнт. Судебное заседание закончится, и, не дай Бог, Мейбл опять начнет доставать его какими-нибудь дурацкими вопросами, но в коридоре его ждала маленькая неожиданность в лице депутата округа Стенфорд, в прошлом сотрудника военной полиции. Гард работал с ним когда-то.

Пока они разговаривали, лейтенант потихоньку пятился к лифту и уже нажал на кнопку вызова, как кто-то окликнул его. Не успел, чертыхнулся про себя беглец.

Депутат взглянул на Мэйбл, потом на офицера и усмехнулся.

— Хороша… — тихонько заметил он. — Ну ладно, Брустер, пока. Еще увидимся.

Гард продолжал, не отрываясь, смотреть на двери лифта, видя позади лишь несколько смутных пятен: серое — костюма, розовое — блузки, пепельное — волос. Ему и не нужно было оглядываться, он кожей чувствовал присутствие ненавистной особы.

Крепко сжав руки, Мэйбл искоса взглянула на него. Вроде живой человек, подумала она, а на самом деле словно закован в ледяной панцирь, даже не ледяной, а скорее железобетонный.

Лед имеет обыкновение таять, обнажая все то, что под ним, эта же непробиваемая стена, которую он воздвиг, никогда не треснет, явив на свет человека, которого она когда-то любила, с грустью подумала женщина.

— Ты оказался прав, — наконец сказала она. — Судья приговорил Алана к принудительным работам и возмещению убытков. Ему и его дружкам придется заработать деньги, чтобы вставить новое окно, в общем, компенсировать весь ущерб, который они причинили.

Будет работать в форте Джи-Пойнт. Там придумали какую-то новую программу для перевоспитания отбившихся от рук подростков.

Только она договорила последние слова, как подошел лифт, дверцы с шумом раскрылись, но Гард и не думал заходить. Медленно обернулся и посмотрел прямо в глаза женщины. Холодное безразличие на его лице уступило место недоверию, потом испугу. Что это с ним, смешавшись, подумала Мэйбл. Сам ведь ожидал такого приговора.

— В форте Джи-Пойнт? — резко переспросил он.

Она кивнула, а двери лифта снова сомкнулись, и кабина поползла вниз.

— Ты уверена?

— Ну да… Судья так сказал… Выругавшись, Гард со всей силы снова нажал на кнопку.

— Его ведь должны были направить отбывать наказание куда-нибудь в округ Стенфорд, — голосом, дрожащим от злости, сказал он.

Мэйбл нерешительно заметила:

— Но ведь форт Джи-Пойнт как раз и находится в округе Стенфорд… по крайней мере часть его. И потом — именно там он совершил преступление. А что, Гард?

Он невесело рассмеялся и с досадой покачал головой.

— Дело в том, что я и еще несколько человек отвечаем за проведение этой программы. Так что именно мне придется перевоспитывать твоего сыночка.

Не дожидаясь лифта, он зашагал прочь и скрылся за дверью с табличкой «Выход», оставив Мэйбл одну в коридоре. Только этого Алану не хватало, мрачно подумала она. Чтобы мальчишку перевоспитывал человек, который презирает его отца и ненавидит мать, который решил для себя, что Алан никудышный ребенок, только потому, что он ее сын.

Нет, Брустер не такой, попыталась успокоить себя женщина. Он не станет вымещать свою неприязнь к ней на одиннадцатилетнем мальчике. Хоть и ненавидит ее всей душой, не падет так низко. Да и Алану общение с ним пойдет только на пользу. Пусть знает, что существуют мужчины, не похожие ни на его отца, который, если не возьмется за ум, к сорока годам погибнет, ни на дедушку Ральфа, считающего, что счастье не столько в деньгах, сколько в их количестве, ни на дедушку Питера, искренне полагающего, что никто не может с ним сравниться только потому, что он носит фамилию Роллинс.

— Привет, мам, — раздался угрюмый голос Алана. Оказывается, они с мистером Моррисоном уже вышли из зала суда.

Дэн Моррисон был старым другом их семьи, партнером ее отца по гольфу. Когда Мэйбл получила повестку из суда, она долго думала, к кому обратиться, и решила, что самая достойная кандидатура — это мистер Моррисон. Обычно он вел гражданские, а не уголовные дела, но в данном случае, считала мать, это не играло никакой роли. Даже самый распрекрасный защитник в городе не смог бы вытащить сына из этой передряги, по крайней мере честным путем. А она хотела лишь одного — чтобы Алан получил справедливое наказание за свое преступление.

Адвокат протянул родительнице листок бумаги.

— Вот перечень убытков, которые должен возместить ваш сын. Работать начнет уже с этой субботы. — Он ободряюще улыбнулся. — А эта их новая программа, бесспорно, представляет интерес. Над подростками берут шефство добровольцы из самых разнообразных служб — юридической, социальной, психиатрической…

— И из военной полиции, — машинально добавила Мэйбл.

— Да, из военной полиции, конечно, тоже, — согласился мистер Моррисон.

— Ой, мам, я ведь не буду работать с тем фараоном, правда? — испуганно спросил Алан.

— Боюсь, придется. Как раз лейтенант Брустер и берет над тобой шефство. — Она постаралась, чтобы голос ее звучал как можно безразличнее, но по выражению лица адвоката поняла, что это ей не очень-то удалось.

— Брустер… Помнится, я знавал молодого человека с такой фамилией…

Он замолчал, так и не договорив, и Мэйбл натянуто улыбнулась.

— Да. — Еще бы ему не знать его! Ее отец то и дело сокрушался перед друзьями по поводу того, что она имела глупость связаться с Гардом Брустером. — Алан, пожалуйста, подожди нас у окна.

И когда тот отошел, сказала:

— Ни мои родители, ни Роллинсы и не догадываются о том, что произошло. Прошу вас, мистер Моррисон, не говорить ничего моему отцу. Я сама все скажу.

— Ему будет не очень-то приятно.

Мэйбл взглянула на сына, потом вспомнила, какое лицо было у Гарда, когда он с ней разговаривал, и горько улыбнулась.

— А кому из нас приятно? Так почему для отца нужно делать исключение?

— Я мог бы попросить судью пересмотреть решение, — предложил адвокат. — Стоит только сказать ему, что у вас с одним из ответственных за проведение программы были в прошлом… гм… кое-какие отношения, и вам не очень-то удобно, чтобы он вел дело вашего сына, и все.

А как же Гард, подумала Мэйбл. Неужели никому и в голову не придет, что ему тоже может быть неудобно? И даже больше, чем кому бы то ни было.

— Спасибо, мистер Моррисон, не нужно. Как-нибудь переживем.

— Если я могу еще что-нибудь для вас сделать…

— Благодарю вас.

Мистер Моррисон на правах старого друга обнял ее на прощание и удалился.

— Алан, иди сюда, — позвала Мэйбл.

— Мне что-то не хочется в школу, мам, — сказал он, когда они вошли в лифт. — Можно сегодня остаться дома?

— Нет. Мне надо на работу, а тебе придется идти на занятия. Ты не так уж опаздываешь.

— Но ведь меня будут спрашивать, где я был. Ты не скажешь им, правда, мам? Вдруг все узнают, что тогда будет?! Ну, пожалуйста, не заставляй меня идти, мам, — взмолился Алан.

Ее так и подмывало обнять его, утешить, сказать, что сейчас они поедут домой и спрячутся там от всех. Но она понимала, что это невозможно. Не могут же они притворяться, что ничего не произошло.

— Не бойся, я скажу только директору. Стив с Джеффри ходят в другую школу? Да? Значит, ребята узнают обо всем, только если ты сам им расскажешь. А ведь ты умеешь держать рот на замке, правда? — И она впервые за весь день улыбнулась — уж очень потешно выглядел ее сын с разинутым ртом.

Они вышли из здания суда и направились к автомобильной стоянке. Плюхнувшись на сиденье, Алан пробормотал:

— Ненавижу этого фараона!

— Ты же его совсем не знаешь, — сдержанно произнесла мать. — И потом, у него есть фамилия. Брустер. Постарайся запомнить.

— В полицейском участке ты называла его по имени. Ты что, его знаешь?

Мэйбл похолодела. Она и представить себе не могла, что сын той ночью невольно подслушал что-то из их короткого разговора с Гардом. Но, очевидно, так оно и было.

— Да, — с трудом призналась она. — Я давно его знаю.

— Ты с ним встречалась до папы? И откуда этот прокурорский тон?

Избегая глядеть на него, она выехала со стоянки. Вся цепь ее отношений с Гардом не содержала в себе ничего, кроме лжи. Приходилось лгать всем — родителям, друзьям, Реджи, Гарду… и даже самой себе. Как это печально, что ей всегда недоставало мужества высоко поднять голову и сказать: «Да, я встречаюсь с этим парнем. Мы друзья и любовники, и я очень его люблю».

Но ей было не до откровенных признаний.

Да и не ребенку же изливать душу… И Мэйбл, взглянув на сына, улыбнулась и в который раз солгала.

— Мы дружили, когда я училась в колледже.

— Как ты могла дружить с фараоном?!

Когда это он успел научиться так презрительно относиться к полицейским, раздраженно подумала мать. Откуда это у него? Нужно немедленно поставить его на место!

— Не смей говорить таким тоном! — ледяным голосом отчеканила она. — И вообще, разберись-ка лучше со своими делами.

— А что с ними разбираться! Сниму деньги со своего счета и заплачу, — заявил Алан, но, увидев, что мать покачала головой, осекся. — Ты, хочешь сказать, что я должен заработать эти деньги?

— Да. Все до единого цента.

— Но ведь у меня в банке уже сейчас куча денег!

— Их тебе подарил дедушка, а эти заработаешь сам!

— Но ведь это же глупо, мам! Зачем зря надрываться?

Машина подъехала к светофору — как раз загорелся красный свет — и остановилась. Мэйбл обернулась и холодно взглянула на сына.

— Будешь работать, мой миленький, и давай прекратим этот разговор.

— Никакой это не разговор, — в голосе сына прозвучали вызывающие нотки. — Разговор — это когда один человек слушает, что ему говорит другой. А ты ничего не слушаешь! Ты уже все сама решила, а что я скажу, тебя не волнует. Ты думаешь, что все знаешь, и…

— Ну, хватит! — Мэйбл чуть было не сорвалась на крик, но вовремя спохватилась. Нет, она не опустится до поросячьего визга! Конечно, и у них, как и в любой другой семье, случались стычки, но чтобы сын говорил с ней таким дерзким тоном… такого еще никогда не бывало.

Неужели из милого, послушного мальчика, с которым у нее никогда не было никаких проблем, он потихоньку превращается в злостного преступника, который не принесет ей ничего, кроме горя?

Нет, она этого не допустит, твердо решила женщина. Будет бороться за своего ребенка до конца!

Всю оставшуюся часть пути сын молчал. Наконец они свернули на стоянку перед школой.

— Не стану я заниматься этим дурацким общественно полезным трудом! — мрачно заявил он.

Мэйбл, стиснув зубы, сдержала уже готовые вырваться слова. Поставила машину, выключила двигатель, взяла сумочку и вышла.

— Да… Тебе бы так! — с обидой продолжил Алан, вышагивая рядом с ней. — Надо же чего придумали! Заставляют детей собирать всякий мусор, чистить конюшни! Буду возвращаться домой грязный как свинья, и вонючий как…

Мать метнула на сына яростный взгляд, и он послушно закрыл рот. Толкнул входную дверь и поплелся следом за матерью в учительскую.

Двадцать минут спустя Мэйбл уже ехала на работу. Работала она экономистом одной из местных фирм. Когда встречалась с Гардом, училась в экономическом колледже. Выйдя замуж за Реджи, академический отпуск брать не стала — закончила учебу вместе с однокурсниками. Но работать по специальности начала только в последние годы. На последнем курсе должен был родиться Алан, какая уж тут работа…

Но к тому времени, как сын пошел в третий класс, пришлось идти работать — ничего другого не оставалось. Жизнь Реджи стремительно катилась под гору, и частенько на то, чтобы оплатить счета и купить еду, оставалась только ее крошечная зарплата. После того как мужа в первый раз арестовали по обвинению в употреблении наркотиков, компания, в которой он занимал ответственный пост, направила его на принудительное лечение. Мэйбл была тогда наивной дурочкой — верила, что все будет хорошо… Впрочем, несколько месяцев так оно и было. Но тяга мужа к наркотикам оказалась гораздо сильнее тяги ко всему остальному — работе, жене, сыну. Через полгода его снова арестовали, выгнали с работы, и их чуть было не вышвырнули из дома.

И тогда Мэйбл обратилась за помощью к его родителям. Роллинсы оплатили их последние долги и дали денег на повторное лечение сына в клинике для наркоманов. Они предложили еще чем-нибудь помочь, но невестка отказалась. У нее хватало денег на единственно возможный, как она считала, шаг.

На развод.

Сколько раз она закрывала глаза на художества мужа. Сколько раз приписывала его странное поведение выпивке, заторможенное состояние — усталости после напряженного трудового дня.

Гард от души бы порадовался, узнай он, что первый толчок к прозрению, к осознанию того, что происходит нечто ужасное, дали деньги. Сначала счета, которые Реджи всегда оплачивал без задержки в первые годы их совместной жизни, стали приходить с пометками «Просрочено» и «Повторно». И когда она, чтобы оплатить их, кинулась снимать деньги в банке, — супруг регулярно откладывал кругленькую сумму, — оказалось, что из-за долгов их счет заморожен. Акции и облигации, которые они покупали вместе, проданы, депозитные счета аннулированы. Муженек промотал тысячи долларов, а ей было и невдомек…

Через некоторое время она узнала, что денег нет и на чековом счете, и что за дом не вносили плату уже многие месяцы. Потом первый арест Реджи. Клиника. Второй арест. Развод…

Мэйбл никогда бы не оставила его в таком бедственном положении, но она была загнана в угол и нужно было думать о сыне. Самое лучшее, что можно было предпринять в подобной ситуации, — это увезти ребенка от непутевого отца. Она собиралась подать на развод еще раньше, когда обнаружила, что муж — он как раз вышел из клиники в первый раз — прячет наркотики в детской, среди игрушек сына и в шкафу с его одеждой. Но он умолял ее остаться, клялся и божился, что покончит с этой отравой. Она поверила… И вот второй арест. Больше она не в силах была терпеть…

…Мэйбл поставила машину на стоянку перед своим офисом и несколько минут сидела за рулем, погрузившись в воспоминания. В свое время, когда финансовое положение ее отца настолько осложнилось, что единственным выходом из создавшегося положения оказалось выгодное замужество, она ушла от Гарда. Потом бросила Реджи. Может быть, у нее не хватает ума решать серьезные проблемы… Наверное, она и в самом деле напрочь лишена твердости, стойкости духа и мужества.

Что ж, даже если это и так, Алан ей дороже всего на свете. Что бы он ни натворил, как бы плохи ни были его дела, она не бросит своего сына. И никому не позволит его обижать!

Ведь он — единственное, что у нее осталось.

Субботний денек выдался теплым и ясным. Небо было голубое-голубое, а облака такие легкие и мягкие, что, казалось, вот-вот взмоют еще выше. В такой погожий день отчетливо ощущаешь, что осень уже на исходе, а зима еще не вступила в свои права. Великолепная пора для поездки за город, прогулок в парке!

Впрочем, у Брустера ни на то, ни на другое времени не было. Его ждала работа.

Малолетние правонарушители, точнее, несовершеннолетние преступники, которым предстояло сегодня трудиться, собирались на стоянке перед полицейским участком. Для одних мучения, к счастью, уже заканчивались, хотя несколько сотен часов общественно полезного труда по три-четыре часа в день кажутся долгим сроком. Для других, например для Алана, все еще впереди. Одни мальчишки отбывали не первое наказание, другие — только начинали. Были среди собравшихся дети офицеров, унтер-офицеров и рядовых, и несколько ребят, родители которых не имели к военной службе никакого отношения. Некоторые происходили из благополучных семей, другие из неблагополучных.

Но имелось у этих ребят и нечто такое, что их объединяло — все они попали в беду.

Несколько минут назад Гард увидел, как Мэйбл привезла сына. Плавно подъехала шикарная машина, постояла ровно столько, сколько потребовалось, чтобы парнишка успел выйти, и так же плавно укатила прочь. А Гард сидел в полицейском участке и носа не высовывал — не хватало еще нарваться на разговор с ней.

Ну, слава Богу, уехала, с облегчением вздохнул он. Можно без опаски выходить.

Когда начальник военной полиции объяснил цель новой экспериментальной программы и спросил, кто из его подчиненных не побоялся бы взяться за ее осуществление в качестве воспитателей, Гард не колебался ни секунды. Он любил работать с детьми. И свято верил в то, что зрелый мужчина, умеющий отвечать за свои поступки, работая вместе с отбившимися от рук ребятами, а не только присматривая за ними, может добиться своим примером самых положительных результатов.

Но когда на собрании добровольцев узнал, что в его маленькую группу собираются включить Алана Роллинса, понял, что совершил величайшую ошибку, согласившись участвовать в программе. Этого парня уже не перевоспитать — ему успели вбить в голову, что он особенный. И пример брать ему интересней не с какого-то работяги-полицейского, а с отпетого преступника.

Да будь Алан даже пай-мальчиком, подумал Гард, ему и тогда лучше было бы держаться от этого мальчишки подальше. Не хотел он постоянно иметь перед глазами живое напоминание о Мэйбл!

А самое главное — ему не хотелось вспоминать о том, что Алан мог бы быть его сыном.

Да полно, ведь ты взрослый мужчина, способный держать себя в руках, усмехнулся лейтенант, выходя вслед за другими добровольцами во двор.

Вскоре ребят разбили на группы, и каждый взрослый отвел своих подопечных в сторону — знакомиться. Гард подождал, пока остались только трое мальчишек, и сказал:

— Вы втроем будете работать со мной. Подойдите поближе.

— Ну повезло так повезло! — пробормотал Алан. — Надо же, прикрепили к полицейскому!

Воспитатель, пропустив мимо ушей реплику, пробежал глазами список фамилий.

— Кто из вас Фрэнсис?

Худенький, черноволосый подросток поднял руку. Выглядел он совсем пацаненком.

— Ага. Значит, ты Мэтью, — обратился Гард ко второму, коренастому пареньку с беззаботным лицом. Тот кивнул. — А ты Алан. Меня зовут Гард Брустер.

На собрании было решено обходиться без званий. Мальчишка из семьи офицера мог бы посчитать себя униженным, если бы ему отдавал приказы рядовой, и наоборот, паренек из семьи рядового чувствовал бы себя не в своей тарелке, попади он под командование офицера. Впрочем, что-то подсказывало Гарду, что проблемы подобного рода перед ним сегодня не встанут. А вот от единственного гражданского ребенка, который, вероятно, понятия не имеет ни о каких званиях, да и не хочет иметь, похоже, придется ждать неприятностей.

Само собой разумеется, Брустеру были известны обстоятельства дела Алана, да и остальных ребят в общих чертах тоже. К примеру Фрэнсис. Двенадцать лет. В семье еще трое сыновей. Он старший. Воспитывается без матери. Специализируется на кражах. Их было уже три. И все он совершил в мотелях. Мэтью одиннадцать. Единственный сын. Из семьи военнослужащего — отец капитан. Мальчишка ограбил магазин спорттоваров. С ним были дружки, но поймали только его одного. Сообщников своих до сих пор не выдал.

— Ну? — спросил Алан. — Когда начнем? Горю желанием побыстрее отделаться.

Гард облокотился о низкую бетонную стенку и окинул парнишку пристальным взглядом. Футболка его — на вид старенькая, потрепанная, но с ярлыком известной фирмы, равно как и джинсы. А вот кроссовки новенькие. Беленькие и, на неискушенный лейтенантский взгляд, довольно дорогие.

— Ты дома, когда работаешь, тоже так одеваешься? — спросил он самым дружелюбным тоном с невозмутимым выражением лица, запрятав свою неприязнь к мальчишке как можно дальше.

— Дома меня не заставляют работать, — пробурчал баловень.

Не сомневаюсь, чуть было не вырвалось у Гарда, но он успел сдержаться. Если не в состоянии относиться к своим подопечным — ко всем без исключения — беспристрастно, независимо от личной приязни или неприязни, он не имеет права и близко к ним подходить.

— Отличные у тебя кроссовки, — заметил он. Алан только сердито взглянул на него.

— Дорогие?

— Вам такие сроду не купить! — хвастливо бросил мальчишка.

Что правда, то правда, про себя согласился с ним Гард. Конечно, на его счету в банке достаточно денег, чтобы позволить себе такую роскошную вещь, но что-то в нем — видимо, еще с тех времен, когда одевался на дешевых распродажах, — восставало при одной мысли о том, что можно потратить на какие-то кроссовки сотню долларов.

— Выглядят совсем новенькими, — заметил он.

— Они и есть новые!

Гард небрежно сложил руки на груди.

— Для чего ты сюда приехал, Алан? — спросил он и впервые увидел, что с мальчика слетела напускная храбрость. Ему не хотелось, чтобы остальные узнали, почему он попал сюда. Ага, если стыдится того, что натворил, это хороший знак, а вот если досадует, что не сумел улизнуть с места преступления, дело плохо.

— Так зачем ты сегодня сюда приехал?

— Работать, — проворчал наказанный.

— Значит, работать… В этой одежде?

Один из ребят хихикнул, и лейтенант, строго глянув на него, опять повернулся к Алану. Тот смотрел с нескрываемой ненавистью.

— А что? Собирать мусор и в такой одежде можно! Ничего с ней не сделается.

— Резонно. Только ты сегодня будешь не мусор собирать, а чистить конюшни. — И он ткнул пальцем в стоявший поодаль серый фургон. — Пошли, ребята.

На полпути до фургона решил остановиться и проверить, идет ли Алан за ним. Спокойно, спокойно… Ты же любишь детей, твердил он про себя, как заклинание, оборачиваясь. Что верно, то верно. Он действительно их любил. Ему уже приходилось с ними работать, да и с детьми своих друзей он прекрасно ладил. А племянники и племянницы его просто обожали.

Но он не любил нахальных детей.

Не переносил, когда его пытались вывести из себя.

И ему был неприятен именно этот мальчишка.

— Ну что, идешь?

— Вы ведь специально это делаете, да? — тихим, дрожащим от злости голосом спросил Алан. — Из-за мамы?

Гард так и застыл на месте. С трудом сдерживаясь, шагнул в его сторону.

— К твоей матери это не имеет никакого отношения. А вот к тебе — самое непосредственное. Сумел напакостить — сумей и отвечать за свои поступки! Не я выбрал для тебя такое наказание. И поставили тебя в мою команду без моего ведома. Ты, конечно, вправе отказаться работать, тогда на следующей неделе состоится повторное заседание суда, и тебя переведут куда-нибудь в другое место. Но поверь мне, красавчик, чистка конюшен и уборка территории — это самое легкое, что только может быть.

Он секунду помолчал, чтобы до мальчишки лучше дошло, и спокойно переспросил:

— Ну что, идешь?

Алан что-то пробормотал сквозь зубы — скорее всего выругался — и, прошествовав мимо, подошел к фургону. Гард взглянул на часы и тоже чертыхнулся.

Похоже, предстоящие два часа покажутся ему вечностью.

Конюшня находилась всего в нескольких милях от того злополучного места, где лейтенант наткнулся на Алана с дружками. Ему приходилось бывать в этих местах по крайней мере два раза в день — собачий питомник, где обитал Бизон, располагался неподалеку, и Гард утром приезжал туда, забирал собаку, а в конце смены отвозил обратно.

Он познакомил ребят с главным конюхом. Тот вручил им рукавицы и лопаты и показал, откуда начинать. Поскольку денек выдался великолепный, всех лошадей разобрали — взяли напрокат покататься по парку, что явно облегчало мальчишкам задачу.

Прошло несколько минут.

— Ничего себе работенка! — послышался голос Алана.

Гард промолчал. Из всех общественно полезных работ эта была самая грязная, а в такой погожий, теплый день, как сегодня, ее особенно противно было выполнять. Человеку, впервые попавшему в конюшню, должно быть, кажется, что здесь нечем дышать — все вокруг пропитано тяжелым лошадиным духом. А что испытываешь, когда на влажную от пота кожу оседает мельчайшая пыль, под ногами хлюпает пропитанная мочой солома, кругом навоз, который нужно сгребать, нетрудно себе представить.

Вскоре опять послышался голос Алана:

— У меня скоро кроссовки развалятся!

— Снимай и работай босиком! — отрезал Гард.

Тот лишь метнул на него яростный взгляд.

Когда в очередной раз парнишка опять попытался выразить свое недовольство, воспитатель отложил в сторону лопату и подошел к нему.

— Слушай, ты ведь здесь не один работаешь. Всем трудно дышать, всем противно возиться в навозной жиже! Но все молчат, ты один выступаешь!

Алан выдержал его взгляд.

— Я сюда больше не приду!

— Отлично! Можешь не приходить. Твое дело. Только имей в виду, что в таком случае тебя скорее всего отправят в исправительно-трудовую колонию для малолетних преступников. А там ребята не притворяются испорченными, как ты, они на самом деле такие. Так что очень скоро чистка конюшен в тридцатиградусную жару покажется тебе раем.

Не проронив ни слова, Алан опять начал орудовать лопатой. Двое других мальчишек, с интересом следивших за их перебранкой, тоже молча взялись за дело. Неужели они всегда такие тихони, удивился Гард. Нет, похоже, осматриваются пока, а потом тоже покажут, где раки зимуют. А может, видя, что ему и с Аланом забот хватает, не захотели отравлять старшему жизнь. Пожалели…

И как только Мэйбл угораздило заиметь такого мерзкого ребенка, недоумевал Брустер. Впрочем, ничего удивительного. Стоит только вспомнить, кто его отец.

Тринадцать лет назад, когда Гард встречался с Мэйбл, он знал, что она периодически проводит время с Реджи. Деловые встречи, как она их называла. Всякие там вечеринки, танцульки и прочие сборища, на которые допускались только люди из высших слоев общества. Он, естественно, не того поля ягодка. Поначалу эти мероприятия вызывали ненависть, но вскоре уловилась странная взаимосвязь — чем, чаще она встречается с Роллинсом, тем внимательнее и ласковее к нему, Гарду.

Проведя с Реджи скучный до тошноты вечер, который обычно заканчивался всего лишь целомудренным поцелуем — по крайней мере по ее словам, — она незаметно сбегала к Гарду. И они бродили где-нибудь по пустынным местам, страстно целовались, потом занимались любовью…

Все эти тринадцать лет ему не давала покоя мысль — неужели она и в самом деле с таким уж безразличием относилась к богатому ухажеру. Ведь не может быть, чтобы девушка вдруг выскочила замуж за человека, с которым встречалась только время от времени, лишь в угоду родителям. То, что она не спала с Реджи, Гард знал наверняка — убедился той тихой ночью на пустынном пляже, когда она отдавалась ему в первый раз. А вот насчет того, что поцелуи с Роллинсом были так уж невинны, он сильно сомневается. Да и как можно верить особе, которая без конца врала ему. Потешилась с ним, а потом бросила!

Честное слово для такой — пустой звук. До сих пор помнит он тот день, когда узнал, что она выходит замуж за Реджи. Будто вчера это было… А ведь почувствовал, что что-то не так, еще раньше, когда возлюбленная два вечера подряд не являлась на свидания. Забеспокоился. Стал звонить ей, но она не подходила к телефону. Наконец трубку взяла ее сестра, начала что-то говорить… и он вдруг услышал голос Мэйбл. Как огнем обожгло — нашептывает сестрице, что и как ему сказать…

Прошло несколько дней. Однажды вечером он возвратился с работы домой, в тот самый дом, где вырос и до сих пор жил с родителями, двумя братьями и двумя сестрами. То, что на третьем десятке лет ему не удалось приобрести собственного жилья, имело кучу неудобств. И самое главное — некуда было привести Мэйбл. Негде посидеть вдвоем в тишине, послушать музыку, посмотреть телевизор. И любовью приходилось заниматься на пустынном берегу залива за Дикой косой или на заднем сиденье ее крошечного автомобиля, где не развернуться.

Но Мэйбл не возмущалась, она все понимала — по крайней мере, говорила, что понимает. Ведь его родителям не прожить, если он и его сестра Шерон, — она была на два года младше — перестанут им помогать.

Так вот. В ту ночь он вернулся домой вне себя от беспокойства за отношения с возлюбленной. Шерон ждала его у ворот — в руке потрепанный газетный листок. Протянула его. Страничка из светской хроники, аккуратно сложенная в несколько раз. Он тупо глянул на нее, прочитал объявление от начала и до конца и не понял ни слова.

Сестра, рыдая, схватила его за руку, сжала, что есть силы, шепча:

— Мне ужасно жаль, Гарди…

Он еще раз прочитал объявление, и на сей раз смысл его наконец дошел. «Мистер и миссис Ральф Уиндхемы объявляют о помолвке и предстоящей свадьбе, своей дочери Мэйбл Уиндхем с Реджинальдом Роллинсом, сыном мистера и миссис Питер Роллинсов». Дальше шли кое-какие сведения о женихе и невесте, а именно — в каком колледже училась Мэйбл, какой окончил Реджи, где он сейчас работает. В самом конце указывался день, на который назначена свадьба, — суббота, третье июня, то есть через неделю, — и церковь, в которой состоится венчание.

Он вышел за калитку, не говоря ни слова, сел на мотоцикл и уехал. Вернулся через несколько часов в стельку пьяный и завалился спать. И пошло-поехало. Утром с похмелья на работу, вечером с бутылкой домой. И сколько ни пил — все как в бездонную бочку.

Так продолжалось до дня свадьбы. В тот день он был трезв как стеклышко впервые с тех пор, как узнал, что она выходит замуж за Роллинса, — нужно было иметь ясную голову. Остановился на стоянке напротив церкви и стал ждать. Хотелось навсегда запечатлеть в памяти тот момент, когда она выйдет из церкви, необыкновенно хороша собой, в очаровательном белом платье под руку с мужем…

Да, да… Со своим мужем… Что же, дождался!

В ту ночь он напился до чертиков, так, что в воскресенье чуть концы не отдал. А в понедельник завербовался на военную службу.

…Нелегко было стряхнуть с себя воспоминания и вернуться в настоящее, но Гарду это удалось. Глубоко вздохнув, расправил плечи и увидел перед собой до боли знакомые голубые глаза… Такие пронзительные и сверкающие недобрым огнем. Глаза Алана.

Гард вспыхнул, будто его застали на месте преступления, и сделал вид, что усердно работает. Интересно, что этот мальчишка знает о его отношениях с Мэйбл? Наверняка о чем-то догадывается — недаром же намекнул, что к нему придираются нарочно, из-за матери. Но о чем? Ведь не о том же, что они когда-то были любовниками! В свое время ни ее родные, ни друзья, так сказать, ни сном, ни духом… Вряд ли спустя столько лет она станет делиться этим с сыном. И тем не менее парень явно его ненавидит. К полицейскому, отловившему тебя на месте преступления, так обычно не относятся, решил Гард.

На улице засигналил автомобиль, и сквозь открытую дверь Брустер увидел серый фургон. Взглянул на часы — и правда, отработали.

Хотел уже обрадовать ребят, но не успел. Алан швырнул лопату там, где стоял, сбросил перчатки, сунул их на ближайшую полку и помчался к двери. Фрэнсис и Мэтью, впрочем, не двинулись с места — стояли и смотрели, что будет делать наставник.

— Алан! — громко окликнул он его. Прыткий, однако, малый, почти до самого фургона успел добежать.

Услышав, что обращаются к нему, парнишка остановился и нехотя обернулся.

— Ну-ка вернись и убери инвентарь!

Сначала Гарду показалось, что беглец не подумает подчиниться. Интересно, как тогда быть? Заставить паршивца силой он не имеет права. Пригрозить, что не засчитает сегодняшний день, и заставить завтра опять работать в вонючей конюшне, а не на улице? Что ж, это можно! Еще бы пустить в ход самую распространенную угрозу — если не будешь слушаться, расскажу твоим родителям… Но тут уж он бессилен. Папаша мальчишки — за тысячу миль отсюда, а мамаша… Нет, не станет он ничего говорить Мэйбл!

Казалось, время остановилось — таким напряженным было ожидание. Наконец Алан сдался. Поднял лопату, забрал перчатки и положил все на место. Рядом кто-то облегченно вздохнул — похоже, Фрэнсис, — и Гарду захотелось последовать его примеру.

Впрочем, он понимал, что почивать на лаврах еще рановато. Пока Алан отработает свои триста часов, он еще от него натерпится! Что, если произойдет подобный инцидент, а он не станет, как сегодня, слушаться? Что тогда делать?

Лейтенант забрался в фургон и уселся на переднее сиденье. Мальчишки устроились сзади. Фрэнсис и Мэтью тут же принялись болтать, а Алан забился в самый дальний угол и хмуро уставился в окно. Ну, если он станет так себя вести, добьется только того, что ребята от него отвернутся, подумал Гард, и ему стало жаль непутевого мальчишку. Похоже, быть Роллинсом не так-то легко. Да еще и переезд из Мемфиса в Стампу, не говоря уж о разводе родителей, видно, сильно подействовал на него. Так что жизнь у парня, похоже, несладкая.

Впрочем, он сам прилагает немало усилий сделать ее еще горше.

Да Бог с ним, с этим Аланом, ему-то какое до этого дело. Несколько часов в неделю он как-нибудь выдержит. А остальное — это уж забота матери!

Мэйбл вышла из машины и подошла к группке родителей, поджидавших своих чад на стоянке. Одна-единственная забота не давала покоя. Как ей выбросить Гарда из головы? Каждый день в самое неподходящее время мысли ее вновь и вновь возвращались к нему. На работе, дома, в гостях, на улице образ его то и дело возникал перед глазами.

То, что Брустер перевоспитывает ее сына, только подливало масла в огонь. Вот и сегодня хотелось хоть краешком глаза взглянуть на него, но его нигде не было видно. Избегает, поняла Мэйбл, и вдруг стало тяжело на душе. Когда-то и дня не мог без нее прожить, а теперь…

Что ж, сама во всем виновата, подвела она итог своим невеселым мыслям.

Стали подъезжать фургоны. Из них шумной толпой высыпали наставники и их подопечные. Мэйбл с любопытством наблюдала за ними. Дети как дети. Может, только чересчур хмурые. Но по виду никогда бы не подумала, что они не в ладу с законом…

Впрочем, по Алану тоже ничего не скажешь. Столько раз ее родители и Роллинсы встречались с внуком после ареста, а никому и в голову не пришло, что случилось нечто ужасное. Что ж, скоро узнают. Придется им рассказать. Дедушки и так в толк не возьмут, отчего это их любимый внучек не смог поиграть с ними сегодня в гольф. А бабушка все допытывается, почему это Алан отлынивает от завтрашнего традиционного воскресного обеда.

У Мэйбл, однако, были все основания не посвящать родных в дела своего сына. Она прекрасно понимала, какова была бы их реакция. Все силы положили бы на то, чтобы выпутать внука из неприглядной истории! В этом Гард был прав. Теперь же, когда она сумела потянуть время, слишком поздно будет что-либо предпринимать — приговор по делу Алана уже приводится в исполнение.

Была и еще одна причина, заставлявшая Мэйбл хранить молчание. Она боялась! Боялась, что подумают, будто плохая мать. Станут говорить, что, мол, дыма без огня не бывает, наверное, плохо воспитывала сына, оттого-то он и пошел на преступление, да и Реджи, похоже, довела, иначе с чего бы ему становиться наркоманом…

А еще ей было стыдно! Никогда не думала, что с сыном может такое случиться. Всегда считала, что грабеж, воровство — это удел чужих детей, но только не собственного чада. Чтобы ее сын пошел на преступление?! Быть такого не может!

Сидя на скамеечке, она наконец увидела, как на стоянку вырулил еще один фургон и остановился перед полицейским участком. Взгляд ее заметался с переднего сиденья на заднее, от Гарда к Алану и остановился на сыне. Какой он маленький, потерянный, одинокий…

Другие мальчишки непринужденно болтают, будто всю жизнь друг друга знают — вышли из машины, а про родителей и думать забыли, один даже отца своего не заметил, чуть было мимо не проскочил. А ее ребенок тащится сзади, шаркая ногами, как старик, понурив голову. И лицо какое-то злое… Почему он держится от них в стороне? Может, не принимают в свою компанию?

— Привет, малыш! — окликнула она его, когда он чуть было не прошел мимо. — Ну, как прошел день?

— Ужасно! Поехали домой!

— Подожди минутку.

Она взглянула на Гарда. Тот разговаривал с водителем. Как и все остальные, одет в старье — потрепанные джинсы, выцветшая красная футболка. Но в отличие от других выглядит потрясающе. Потный, грязный, а все равно лучше всех. Совсем как раньше…

Наконец он, пожав водителю руку на прощанье, направился в ее сторону. Интересно, заговорит ли с ней?

Он и не подумал останавливаться. Прошел, как мимо пустого места. Лишь на ходу бросил:

— Завтра в пять, Алан.

Значит, разговаривать с ней не желает… Ничего, как-нибудь переживем!

И все-таки не удержалась. Обернувшись, посмотрела ему вслед. Он остановился рядом с черноволосым мальчишкой, который ехал вместе с ними в фургоне, протянул руку его отцу, перекинулся с ним парой слов. Потом остановился рядом с чернокожим мальчуганом и его матерью. Процедура повторилась. Мэйбл горько усмехнулась. Для всех у него хватает времени, только не для нее!

— Ну пошли, мам! — теребил ее Алан. — Хочу встать под душ, да и кроссовки нужно отмыть… Бабушку удар хватит, если она увидит их в таком виде! Ты же знаешь, сколько мне пришлось ее уговаривать подарить их на день рождения.

Мать бросила отсутствующий взгляд на кроссовки. Да, Алану пришлось изрядно попыхтеть, чтобы уговорить бабушку купить их. Сама же она считала, что это пустая трата денег. Даже когда финансовое положение ее семьи было более чем стабильным, она не любила бросать деньги на ветер. Теперь же об этом и вовсе речи быть не могло — приходилось самой обеспечивать себя и сына. Тут уж не до шику! Не будешь потакать каждой прихоти своего избалованного ребенка.

Мэйбл еще раз поискала глазами Гарда. Вот он, стоит с каким-то людьми. Похоже, тоже воспитатели. В основном мужчины, но есть и две женщины. Одна пожилая, волосы совсем седые. Смотрит на него ласково, как мать родная. Другая помоложе. Стройная и хорошенькая. Стоит, положив ему руку на плечо. Хорошо хоть не вешается на шею, с неприязнью подумала Мэйбл.

Судя по тому, как он ей улыбается, они давние приятели.

Если не больше…

— Пошли, — бросила она сыну и первая направилась к машине.

Пришлось проходить мимо той компании. Мэйбл старательно сделала вид, что никого вокруг не замечает — шла, гордо вскинув голову. Но не почувствовать, как больно сдавило грудь, было куда трудней. Что это? Неужели ревность, поразилась она. В жизни никого не ревновала, а уж по отношению к Гарду и вообще не имеет права испытывать это чувство. Сама виновата! Бросила его, выскочила замуж за другого! Вот и любуйся теперь, как он любезничает с другой!

Забравшись в машину, Мэйбл завела двигатель, потом включила кондиционер.

— Фу, как от тебя пахнет… — сморщила она нос.

— Я же тебе сказал, в чем мои кроссовки! Да и одежда, похоже, тоже! А все он! — сын ткнул пальцем в сторону Гарда.

— В чем же?

— Ты что, забыла? В лошадином… — Он помолчал, подыскивая слово помягче. — В навозе. Заставил нас чистить конюшни!

Мэйбл выключила кондиционер — все равно никакого толку — и открыла окно.

— Ну и как поработал?

Пропустив вопрос мимо ушей, сын пробурчал:

— Всю дорогу издевался надо мной!

А ведь она еще в зале суда подумала, что он может невзлюбить ее сына. Видно, так оно и оказалось.

— Как издевался? — осторожно спросила она.

Алан рассказал во всех подробностях об их перебранке, и мать облегченно вздохнула — похоже, она была несправедлива к Гарду.

— Но ведь он прав! Тебе и в самом деле нужно было одеться по-другому.

— Он просто не любит меня, мам! Все время пристает!

— А ты, конечно, пай-мальчик! Сама невинность! И не думаешь огрызаться в ответ! — Сын вспыхнул, и Мэйбл вздохнула. — Ах, Алан, Алан… Не ищи ты неприятностей на свою голову. Можешь любить этого человека, можешь не любить… Твое дело. Но уважать его ты обязан.

— Он заставил меня убирать за этими чертовыми лошадьми! — заявил сын, выделяя голосом каждое слово.

— Что, тебя одного? Помявшись, он ответил:

— Нет, все работали. И он тоже! Но с одного меня глаз не спускает! И придирается только ко мне!

Мэйбл подъехала к своему дому и только потом взглянула на сына.

— Я хочу, чтобы ты кое-что уяснил, дорогой. Если с тобой будут обращаться хуже, чем с остальными ребятами, обязательно мне скажи. Но не вздумай хныкать только потому, что тебе, видите ли, не нравится работа или тебя, по-твоему, обижают. Не делай из Гарда злодея, а из себя невинного младенца! И заруби себе на носу, если я узнаю, что ты не слушался или работал спустя рукава, я с тебя шкуру спущу! Ясно?

В ответ она ожидала чего угодно, но только не яростного взрыва.

— Почему ты его защищаешь? Ведь я твой сын, ты должна быть на моей стороне! Только потому, что этот идиот полицейский был когда-то твоим дружком, ты решила, что я тебе все вру! А он на тебя и смотреть-то не хочет! Ты ему теперь до лампочки! С папашей Фрэнсиса и мамашей Мэтью он любезничал, а на тебя даже не взглянул. Нужна ты ему очень! Так что зря его дожидалась!

Алан выскочил, хлопнув дверцей, и в несколько прыжков очутился за домом, где между высокими деревьями висел гамак. Мать прекрасно знала, что при желании найдет сына на заднем дворике.

Но желания не было. Она вышла из машины и поднялась на крыльцо. Там стояли две качалки. Блестящие, новенькие. Подарок родителей на новоселье, когда въехала в этот дом. Мэйбл села, обхватив руками колени.

Как это сын догадался, что она и вправду медлила уезжать со стоянки, потому что надеялась еще раз поговорить с Гардом? Неужели это настолько бросалось в глаза? Ей действительно хотелось, чтобы он обратился к ней, хотя бы рассказал, как прошел первый трудовой день мальчишек, если уж нет другого повода для разговора.

Ожидания оказались тщетными… Похоже, сын прав — для Гарда она пустое место. Ему легче притвориться, что он ее в упор не видит, чем о чем-то с ней говорить.

Может, всем будет легче, если вообще забыть дорогу к полицейскому участку? Стоит только заикнуться, и Дороти — добрая душа — впредь сама будет отвозить Алана и забирать его. Так и отработает он положенные триста часов, а Гард постепенно забудет, что Алан ее сын. Вполне возможно, если не мелькать то и дело у него перед глазами, напоминая о своем существовании.

Но сможет ли она пойти на это, зная, что их разделяет всего десяток миль? В состоянии ли отказаться от такой блестящей возможности каждую субботу и воскресенье видеть все еще близкого ей человека?

Да, сможет!

Если так будет легче сыну.

И его наставнику.

Даже в ущерб себе!

В субботу Гард, как обычно, собрался на дежурство. Вышел на улицу и уже хотел сесть в свою машину, как кто-то окликнул его. Шерон! Гард чертыхнулся сквозь зубы. Он нежно любил сестру — она всегда была его другом, — но как раз сегодня хотел улизнуть сразу после семейного обеда. Ан нет — дорогая сестренка тут как тут!

Ему ничего не стоило обмануть родителей и всех своих братьев и сестер, притворяясь, что за последние несколько недель ничего необычного не произошло.

Но с Шерон этот номер не прошел. Ее-то не обведешь вокруг пальца! Когда встречался с Мэйбл, она догадалась, что он влюбился в нее даже раньше, чем понял это сам. И только сестренка знала, насколько был тяжел для него разрыв. В то страшное время, когда он, едва держась на ногах, пьяный, заваливался домой, именно Шерон укладывала его спать. Именно она держала его голову над ванной, когда ему было так плохо, что хотелось только одного — умереть. И успокаивала его, уверяя, что все пройдет.

И сейчас не кто иной, как его дорогая сестренка, направлялась прямехонько к нему.

— Что случилось? — повернулся он к ней с улыбкой, хотя в данную минуту его обуревали совсем не радостные чувства.

— Это я тебя хотела спросить, что случилось.

— Да ничего! Все то же да одно же. Работа, работа и еще раз работа.

— Да ну? — скептически усмехнулась она. — Так уж ничего? А почему во время обеда ни слова не слышал из разговора? О чем мечтал? А меня почему избегаешь? Потому что ничего не случилось?

Гард лишь пожал плечами.

— Извини, мне некогда. К двум на работу.

— Успеешь. Еще масса времени.

Шерон пристально посмотрела на него. Ну и взгляд у нее! Кажется, насквозь видит.

Ему ли не знать, что, когда она так смотрит, ничего другого не остается, лишь выкладывать все как на духу. И Гард сдался. Прислонился к машине, ощущая сквозь рубашку нагретую солнцем поверхность, и небрежно бросил:

— Две недели назад я случайно повстречал Мэйбл Роллинс.

Для сестры одного упоминания этого имени оказалось достаточно, чтобы понять, о ком идет речь. Опять эта особа, которая заставила брата столько страдать и которую сама никогда в жизни не видела!

— Она опять живет в Стампе?

— Что значит опять? — помолчав, спросил он. — Откуда ты знаешь, что она куда-то уезжала?

— Помню, видела заметку в газете, что она и ее… что они переехали в Мемфис. Муж занимает там какой-то важный пост, и у них… маленький мальчик.

— Знала и ничего мне не сказала!

Но сестренку голыми руками не возьмешь.

— Я еще не забыла, какой ты был, когда она выходила замуж! Так что незачем тебе было знать всякие несущественные подробности ее жизни!

Вот, значит, как! Ребенок Мэйбл — это «несущественная подробность»… Впрочем, Шерон права. Если бы он тогда об этом узнал, неизвестно, чем бы дело кончилось…

— Где тебя угораздило с ней встретиться?

— Несколько недель назад во время дежурства арестовал ее сына. Она приходила в участок забрать его.

— Такая же красивая?

Образ Мэйбл встал у Гарда перед глазами, но он тут же отогнал от себя воспоминания о ней.

— Да.

— Замужем?

— Нет.

— Ты все еще… — Она замолчала.

На мгновение ему стало трудно дышать. Наконец удалось выдавить из себя:

— Я ее ненавижу, Шерон!

Сестра положила руку ему на плечо. Точно так же, как и много лет назад, когда он читал объявление о свадьбе Мэйбл.

— Все не можешь ее забыть, — сочувственно сказала она.

Он недовольно взглянул на нее.. — О чем ты говоришь! Ведь тринадцать лет прошло!

— И даже спустя тринадцать лет ты ее ненавидишь… Не презираешь, не относишься безразлично, а именно ненавидишь! Не кажется ли тебе, что испытывать такое сильное чувство…

Гард резко стряхнул ее руку.

— Верно, я любил ее без памяти, и когда она вышла замуж за этого Реджи, думал — не переживу. Но все это было давно и неправда. Сейчас я не желаю ее видеть! Глаза б мои на нее не смотрели!

Внезапно шевельнулась горькая мыслишка, а не кривит ли он душою? Гард тут же отбросил ее.

— Даже вспоминать не хочу, что когда-то был с ней знаком!

— А какой у нее сын?

— Избалованный желторотый юнец!

Шерон улыбнулась, и он запнулся. Что это ему вспомнилось? Желторотый юнец… Когда-то давным-давно отец Мэйбл назвал так его самого. В тот первый — и последний — раз, когда они встретились. «Моя дочь не станет терять время на такого желторотого юнца, как ты!» Тогда эти слова лишь рассмешили его. Но позже ему дали понять, что он не слишком хорош для Мэйбл, и стало не до смеха…

— Несносный, грубый, испорченный мальчишка! — проговорил он. — А мне перевоспитывай его! Вчера думал, смена никогда не кончится. Едва отработал с ним положенные два часа! Что дальше будет — одному Богу известно!

— Может, ты слишком строг к нему?

— Нет. Пусть я его не люблю, но никто об этом никогда не узнает.

— А за что ты его не любишь?

Терпеливо вздохнув, Гард снова принялся перечислять:

— Он несносный, грубый…

— И он ребенок, которого Мэйбл родила от другого, — перебила его сестра.

На мгновение Гард замер, потом обошел вокруг машины и сел за руль. Шерон и с места не сдвинулась. Он завел двигатель и бросил в раскрытое окно:

— Ты хочешь сказать, я ненавижу ее сына, потому что когда-то моя девушка предпочла другого? Что всю вину за это я перекладываю на ее ребенка?

Шерон молча пожала плечами.

А может, она права, может, он и вправду пристрастно относится к Алану, подумал Гард, но тут же одернул себя.

Нет, он не любит мальчишку совсем по другой причине. Потому что тот нахальный, самодовольный, самонадеянный шкет, которому глубоко наплевать на общепринятые нормы поведения. Который мнит себя пупом земли только потому, что у его родителей есть деньги.

— На сей раз ты не права, сестренка, — заметил он.

— Хотелось бы верить. — Шерон сделала шаг назад. — Ну, поезжай. Увидимся.

Гард махнул ей на прощание и тронулся с места. Вскоре он уже подъезжал к полицейскому участку. На стоянке перед ним собралось уже с десяток ребят. Наставник сразу заметил Фрэнсиса и Мэтью, а к тому времени, как получил задание для своих подопечных, подъехал и Алан. Гард быстро окинул взглядом стоянку, но, поймав себя на том, что высматривает Мэйбл, переключил внимание на ребят.

— Сегодня будем сажать кусты на бульваре Рузвельта, — объявил он. Оглядел своих питомцев, с удовлетворением отметив, что сегодня Алан оделся попроще и ничем не выделяется среди остальных. Такие же потрепанные джинсы и поношенные кеды. — Он находится совсем рядом, так что пойдем пешком. Инвентарь нам подвезут.

Команда двинулась в путь — Фрэнсис с Мэтью впереди, за ними Гард, замыкал шествие Алан. И почему этот негодник так упорно не желает общаться с ребятами, недоумевал воспитатель. Идет вон один-одинешенек! На-верное, считает минуты, когда закончится смена и можно будет поехать домой.

Он замедлил шаг, и отставшему ничего не оставалось, как догнать его.

— Ну что, отодрал вчера кроссовки?

— Ага.

Помолчали. Гард мучительно искал тему для разговора. О чем можно говорить с одиннадцатилетним мальчишкой, когда испытываешь к нему явную антипатию, да и он отвечает тебе взаимностью? Когда хочется узнать лишь о том, давно ли разошлись родители, видится ли мать с отцом, встречается ли с другими мужчинами… Но не будешь же задавать ребенку такие вопросы!

— Как тебе нравится Стампа? — спросил он. Лучше уж держаться подальше от опасных тем.

Алан явно помрачнел.

— Дурацкий город! Не нравится он мне. Вот Мемфис — это да!

— А по-моему, ты не прав. Город неплохой. И бабушка с дедушкой рядом. Всегда можно к ним в гости сходить.

Наставник окликнул остальных, и они все вместе перешли на другую сторону улицы. Фрэнсис с Мэтью тут же вырвались вперед.

— Лучше б отец был рядом! — Алан искоса взглянул на Гарда, как тот отреагирует, и взахлеб заговорил: — Мой папа живет в огромном доме. В саду бассейн с водопадом. И работа у него классная. Он вице-президент химического концерна. Самый молодой! И зарабатывает кучу денег! Он сказал, что я могу приезжать к нему, когда захочу, и мы вместе куда-нибудь махнем. Может, в Калифорнию… Правда, мы там уже сто раз были! А может, на Гавайи и еще дальше. Да куда угодно!

— Здорово! — воскликнул Гард, тщательно скрывая, как ему неприятно это слышать.

Впрочем, иного от баловня судьбы, Реджинальда Роллинса, и ожидать нельзя. С самого рождения ему все подносилось на блюдечке с голубой каемочкой. За что бы он ни брался, все у него получалось! Не то что у безвестного лейтенанта, который преуспел лишь в двух вещах — стал хорошим сыном и неплохим полицейским…

В одном Роллинсу не повезло. В женитьбе.

Скорее всего он сам был инициатором развода. Не Мэйбл же! Она вышла за него замуж из-за денег. Так неужели добровольно согласилась бы променять огромный дом с бассейном, престиж, путешествия, наряды и прочие атрибуты богатства на маленький, ничем не примечательный домик здесь, в Стампе?

Да ни за что! Следовательно, это муж развелся с ней. Наверное, надоела ее алчность… А может, решил, что ему нужна женщина, которая любит его самого, а не его деньги.

А вот он, Гард, ни за что бы не развелся с Мэйбл. Впрочем, быть ее мужем ему не грозит.

Воспитатель объяснил ребятам, что делать, и те взялись за работу. Кусты, которые надлежало посадить, уже стояли в ящиках рядом со свежевыкопанными ямками. Ими предстояло заняться Фрэнсису и Алану, а Мэтью ждало другое задание — посадить анютины глазки под только что установленным дорожным знаком к муниципалитету.

Сегодня Гард больше наблюдал, чем работал. Задание было несложное, хотя и самому время от времени приходилось браться за лопату — когда попадалась каменистая почва. Через час он поменял ребят местами — Фрэнсиса отправил сажать цветы, а Мэтью копать. Алана же оставил на прежнем месте, что тому явно не понравилось — попробуй-ка помахай лопатой целых два часа, не переставая! Взгляд, которым он одарил своего наставника, был далек от дружелюбного, но Гарда это не смутило. Он преследовал свою цель. Решил провести эксперимент. Поставить капризного подопечного поработать сначала с одним, потом с другим мальчишкой и посмотреть, что из этого выйдет. Может, тогда он хоть немного подружится с ними. До сих пор парень пресекал все попытки к общению. Если к нему обращались, лишь что-то невнятно бурчал в ответ, а то и вовсе отворачивался.

Сегодня вечером должно было состояться собрание наставников — обсудить, как идут дела, какие у ребят успехи. С двумя у него никаких проблем нет, а вот о том, что Алан явно настроен враждебно по отношению к другим, видимо, придется сказать. Пусть переводят его в другую группу. Может, тогда выйдет какой-нибудь толк.

И сорванец будет счастлив избавиться от него. А уж про мать и говорить нечего! Наверняка сейчас страдает, что ее сыночку приходится столько времени проводить в его обществе. И Фрэнсис с Мэтью не станут слезы лить, если Алана заберут из их группы. Они вдвоем прекрасно сработались и, конечно, будут рады принять в свою компанию кого-нибудь пообщительнее.

Так что если парнишку передадут другому наставнику, все от этого только выиграют. С точки зрения здравого смысла это самое великолепное решение.

И все-таки не всегда следует руководствоваться здравым смыслом.

Нет, решил Гард, спешить не нужно. Он расскажет о проблемах, которые возникают у него с Аланом, а там пусть решают!

Но он обязан дать мальчишке хотя бы один шанс! Пусть поработает в их группе с месяц. И если все останется по-прежнему, значит, уйдет в другую. Но он, Брустер, будет спокоен — испробовал все возможные средства, все до единого!

— Завтра я веду детей в кафе. Они уже давно клянчат пиццу. Отпустишь Алана с нами?

Мэйбл хотела было согласиться с предложением сестры, но вспомнила, что сын по субботам работает.

— Нет, мы уже договорились пойти в другое место.

— Да ладно тебе! Мы же успеем до игры в гольф. Так что ни папа, ни мистер Роллинс не пострадают, — принялась уговаривать Дороти. — Это кафе рядом с вашим домом. Там еще на вывеске такой потешный поваренок нарисован! Мы и тетю Мэйбл с собой возьмем, правда, Саманта?

Ее дочь, очаровательное создание четырех лет от роду, энергично замотала головой, отчего ее золотистые длинные локоны заходили из стороны в сторону.

— Ага! Такой смешной поваренок… — ангельским голоском пропела она.

— Мне очень жаль, детка, но Алан не сможет пойти. Спасибо за приглашение, Дороти.

Сестра погладила дочку по голове.

— Беги, поиграй с Аланом и братиками!

Сама же начала убирать со стола. Мэйбл приняла ей помогать. Слава Богу, отбрыкалась, с облегчением вздохнула она.

Но радость ее оказалась преждевременной.

— А завтра он, конечно, не сможет поиграть с отцом в гольф. Верно?

— Да…

— А после воскресной службы не останется у родителей пообедать?

Мэйбл сделал вид, что всецело занята грязной посудой. Очистила каждую тарелку от объедков, поставила в посудомоечную машину, включила ее и, собравшись с духом, ответила:

— Сможет, но ненадолго.

— Что с тобой происходит? — в лоб спросила Дороти.

Мэйбл вытерла руки, закрыла дверь на кухню и взглянула сестре прямо в глаза.

— Ты помнишь Гарда Брустера?

— Это тот парень огромного роста с курчавыми каштановыми волосами и обалденными серыми глазами? — Дороти, помолчав, сухо добавила: — Ну как же, как же… А что?

— Он сейчас служит в военной полиции. В форте Джи-Пойнт… — Мэйбл облизала внезапно пересохшие губы.

— Вот как!

Этого восклицания оказалось достаточно, чтобы Мэйбл бросило в жар. Тринадцать лет назад сестра прямо заявила ей, что нужно быть дурой, чтобы бросить Гарда и выйти замуж за Реджи только в угоду родителям. Дороти умоляла ее передумать, на поддаваться на уговоры отца с матерью, пытавшихся превратить замужество в деловую сделку. После того как Мэйбл, не поддавшись на уговоры, заставила-таки сестру сказать Гарду по телефону, чтобы он ее больше не беспокоил, что она не желает его видеть, Дороти отказалась быть ее подружкой на свадьбе. Она и в церковь ни за что не пошла бы, если бы родители не заставили. А когда Мэйбл сообщила ей, что разводится, бросила лишь одно слово «Отлично!»

— Ну и как, у него все такая же потрясающая фигура? — вывела ее Дороти из задумчивости.

Мэйбл закрыла глаза, и образ когда-то любимого ею человека тут же возник перед глазами — потертые джинсы, выцветшая футболка… Взглянув на сестру, хмуро усмехнулась.

— Не поверишь, но я не обратила внимания.

— Да брось ты! Разойтись с мужем еще не значит стать монашкой. — Сестра вытащила из холодильника сырный кекс и поставила на стол. Мэйбл тем временем расставила тарелочки и разложила столовое серебро. — Так он простил тебя?

Мэйбл протянула сестре нож и усмехнулась, когда та отрезала два тоненьких, почти прозрачных ломтика. Она по опыту знала, что эти два крохотных кусочка — только начало. В зависимости от того, насколько серьезный предстоит разговор — а этот обещал быть очень серьезным, — они могли умять весь кекс, прежде чем прийти к какому-то решению.

— Ты говоришь так, как будто считаешь его ужасно злопамятным, — заметила она, откусывая кусочек.

Сестра всегда обожала печь сама. И кексы у нее удавались на славу. Раньше, когда у Мэйбл с мужем было все хорошо, она не работала, а только вела хозяйство, и сама любила испечь своим мужчинам что-нибудь вкусненькое. Но те времена канули в Лету… Теперь у нее после напряженного трудового дня не хватало на готовку ни времени, ни сил. Схватит что-нибудь в магазине, и слава Богу…

— Скажем, я бы не удивилась. Чего-чего, а гордости у этого парня было предостаточно. — Дороти всегда отличалась трезвым взглядом на вещи. — Кроме того, ухажер тебя любил, а ты его бросила!

— Он никогда не говорил…

— Ах, оставь! Неужели иначе он позволил бы тебе садиться ему на шею? Если бы ему нужно было с кем-нибудь переспать, без труда бы нашел — с кем. Да и ты его любила, не спорь! Вспомни, как пользовалась любой возможностью, чтобы с ним встретиться. Родителям сочиняла всякие небылицы, а сама удирала к нему. Разве не так?

— Давай не будем об этом, ладно? Я знаю, ты всегда считала, что мне не следует выходить замуж за Реджи. И в конце концов оказалась права. Мне и вправду не нужно было этого делать. Но я не жалею. По крайней мере у меня есть сын.

— С Гардом у тебя тоже были бы дети.

— Алана не было бы…

Согласно кивнув, Дороти отрезала еще два кусочка кекса.

— Значит, Гард Брустер служит в военной полиции и снова живет в Стампе. А откуда ты это узнала?

Мэйбл припомнила ту субботнюю ночь, и аппетит как рукой сняло. Телефонный звонок раздался в половине первого, когда она уже крепко спала. С трудом нащупала в темноте телефонную трубку. А когда до нее дошел смысл слов дежурного полицейского, похолодела от ужаса. Этого не может быть… Нет-нет, только не ее сын!

— Что ты молчишь, сестрица? — вывела ее из задумчивости Дороти.

Не глядя в ее сторону, Мэйбл рассказала все — как позвонили из полиции, как она встретила в участке Гарда, как следователь допрашивала сына, как его наказали общественно полезным трудом. Выговорившись, долго сидела молча.

— Если отец узнает, он разнесет всех в пух и прах, — задумчиво проговорила Дороти. — И мистер Роллинс тоже. Ну, милая, не хотела бы я быть на твоем месте! Почему ты им сразу не сказала? Почему не попросила о помощи?

— Чем это они могли помочь?

— Перестань притворяться! Тебе отлично известно, что папа знаком в городе со всеми нужными людьми, а кого не знает он, знает мистер Роллинс. Они бы играючи вытащили внука из этой истории.

— Но я вовсе не хочу, чтобы его вытаскивали! Иначе он решит, что ему все может сойти с рук!

— Это верно, — Дороти отрезала еще по куску кекса. — Но тебе все равно придется им все рассказать. Никуда не денешься! Нужно же будет как-то объяснить, почему Алан не может играть в гольф по субботам и обедать с бабушкой и дедушкой по воскресеньям.

— Знаю, — уныло проговорила Мэйбл. — Самое ужасное то, что его поймал не кто иной, как Гард. Ты ведь знаешь, что папа его не забыл. Да что папа! Даже адвокат Моррисон помнит его фамилию!

И неизвестно, отчего папа разозлится сильнее — оттого что Алана забрали в полицию или оттого что это сделал Гард.

Брустер сидел на скамейке перед полицейским участком. Во двор одна за другой въезжали машины — родители спешили забрать своих чад домой. Была суббота, пять часов дня. Три недели из четырех, которые он решил дать Алану в качестве исправительного срока, истекли. Сегодняшний день прошел не лучше, чем всегда, даже, пожалуй, хуже. Парнишка пребывал в дурном расположении духа и встречал в штыки каждое задание, которое давал ему наставник Фрэнсиса и Мэтью вообще довел до белого каления. А сей раз ребята ему вряд ли простят, подумал Гард. Это ж надо додуматься заявил, что он за них всю работу делает.

Сейчас этот паршивец сидел за столиком и от нечего делать отдирал отклеившуюся подошву кеда, дожидаясь, когда за ним приедет мать. Гард тоже ее ждал, и вот почему. В следующую субботу Алан, если не исправится, перейдет к другому воспитателю. А пока ему дается последний шанс. И любую помощь го стороны матери можно будет только приветствовать.

Вот и дожидайся ее, чтобы сказать об этом, хотя давно можно было уйти домой.

Впрочем, так ли уж он хочет помочь этому негодному мальчишке. А может, просто ищет повод, чтобы пообщаться с его мамулей?

Не исключено, хотя признаваться в этом — нож острый. Две недели назад он заявил своей сестре, что не желает больше видеть Мэйбл. С тех пор и в самом деле не видел. В прошлую субботу она привезла Алана, но даже не вышла из машины. Сегодня — та же картина.

Но на сей раз они наконец увидятся и поговорят. Он заглянет в ее бездонные как небо глаза, услышит милый южный говорок ч…

О, черт! Какой же он осел! На адские муки обрекает себя ради какого-то мальчишки, который к тому же его терпеть не может! А что ждет его, Гарда? Вернется домой и тут же окунется в омут воспоминаний! Они станут преследовать его день и ночь. Нет, нужно бежать отсюда! И чем скорее, тем лучше.

Поздно… На стоянку вырулил шикарный автомобиль. Мальчишка встал из-за стола и направился к выходу.

— Эй, Алан! — окликнул его воспитатель. — Скажи своей маме, что я хочу поговорить с ней.

— Сами скажите! — пробормотал он сквозь зубы, но просьбу все же выполнил.

Не прошло и секунды, как Мэйбл выключила двигатель и вышла из машины. Выражения глаз не видно — их скрывают солнечные очки. Впрочем, догадаться нетрудно — взвинчена до предела: плотно сжатые губы, вздернутый подбородок…

Гард подождал, пока она подойдет поближе, — не хотел, чтобы Алан услышал их разговор.

— Добрый день, миссис Роллинс!

Не по имени же к ней обращаться, когда кругом столько народа.

— Значит, миссис Роллинс? — тихо проговорила женщина, снимая очки. — Если думаешь, что и я буду называть тебя лейтенант Брустер, спешу разочаровать!

— Неудивительно. Уж чего-чего, а разочарований, связанных с тобой, мне всегда хватало.

Вздрогнув, женщина застыла на месте. Ну зачем он с ней так, запоздало укорил себя Гард. К чему ворошить прошлое? Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон.

И наставник перешел прямо к делу.

— Я хотел бы поговорить с тобой об Алане. Мы с ним никак не сработаемся.

— Вот как? Он говорит, что ты к нему придираешься, — бесстрастным тоном произнесла мать.

Гард едва не вспылил, но, заставив себя сдержаться, бросил:

— Извини, что задержал. Я попрошу начальство перевести Алана в другую группу.

Он круто развернулся, чтобы уйти, но не успел — маленькая теплая ладонь легла на его плечо. Словно огнем опалило — ни шелохнуться, ни двинуться…

— Я же не сказала, что поверила ему, Гард, — заметила Мэйбл, снимая руку.

Он медленно обернулся и взглянул на нее. Милое лицо, невинные глазки… Такие уж невинные? Когда-то он уже жестоко обманулся, решив, что Мэйбл наивная, чистая девочка. А она поиграла с ним и бросила. Вышвырнула, как выкидывают надоевшую игрушку. И сейчас вполне способна проделать такой же фокус. Если ему хватит ума ей позволить.

— У него в школе все в порядке? — хмуро спросил он.

Мэйбл кивнула.

— Да. Успевает по всем предметам. По поведению удовлетворительные отметки. И с ребятами дружит.

— А дома как себя ведет?

— После того, что с ним случилось, он часто бывает раздраженным. Что правда, то правда. Вот, пожалуй, и все. — Сунула руки в карманы и прислонилась к низкой стене. — Сын терпеть не может ездить сюда. Обычно по субботам он играл с дедушкой в гольф, а воскресенье проводил с моими родителями. Теперь все изменилось…

Мимо прошел адвокат из военной прокуратуры. Он тоже, как и Гард, работал с трудными подростками. Лейтенант подождал, пока тот пройдет, и тихо спросил:

— Что ты ему рассказала обо мне?

Женщина вспыхнула. А с румянцем на щеках она еще красивее, подумал Гард. Какая-то трогательная и беззащитная.

— Только то, что мы с тобой давно знакомы, — дрогнувшим голосом проговорила она. — Что когда-то были друзьями.

— Друзьями? — ехидно переспросил он. Вот уж что их никогда не связывало, так это дружба. Все было — непреодолимая тяга друг к другу, безудержная страсть. И любовь… Его безответная любовь…

Но Мэйбл не обратила внимания на его сарказм. Подумала и тихонько сказала:

— Может быть, в этом все дело…

Она хотела что-то добавить, но не успела — подошла какая-то женщина и бесцеремонно взяла Гарда под руку. Мэйбл вспомнила, что видела ее в полицейском участке, когда арестовали сына. Тогда незнакомка показалась ей ослепительно красивой.

— Не помешаю? — улыбнулась она.

Вблизи эта особа оказалась еще очаровательнее, чем при первой встрече, но Мэйбл красотка сразу не понравилась.

— Это мать Алана, — представил ее Гард.

Значит, мать Алана, печально улыбнулась она. Когда-то он называл ее милая, любимая, а когда занимались любовью — малыш. Теперь даже имени ее произнести не хочет…

— Меня зовут Барбара Энджерс. Работаю в отделе общественных связей.

— Мэйбл Роллинс.

Руку эта дама ей не протянула — ведь тогда пришлось бы отцепляться от Гарда. Ладно, обойдемся без рукопожатий, раздраженно подумала Мэйбл, не очень-то и хотелось.

— Мы говорили об Алане, — поспешил внести ясность Гард.

Как он торопится доложить этой роскошной брюнетке, что это просто деловой разговор, нахмурилась Мэйбл. Она что, очень ревнива? Впрочем, ей-то какое дело!

— Алан, Алан… Ах, да! Такой симпатичный мальчик. Только на лейтенанта почему-то сердится. Хотя это легко объяснимо. Нарушители закона обычно не питают добрых чувств к полицейскому, который их поймал. Так что работать с ними довольно тяжело.

Гард повернулся к Мэйбл — впервые с тех пор, как эта мадам подошла к ним.

— Так что вы мне собирались сказать?

— Не помню, — отрезала мамаша непутевого сынка.

Естественно, она все прекрасно помнила, но разве станет в присутствии этой красотки признаваться, что Алан ревнует ее к полицейскому. Мальчик с самого дня развода ненавидел каждого мужчину, к которому мать проявляла хоть какой-то интерес, опасаясь, что тот займет в ее жизни место отца.

— Вы с мужем в разводе? — спросила Барбара.

Мэйбл спокойно посмотрела на нее.

— Да.

— Он знает, что случилось с сыном?

Разведенная женщина вздохнула. Последний раз она разговаривала с Реджи почти восемь месяцев назад. Тогда и сообщила ему, что как только закончится срок аренды квартиры, они с сыном уедут в Стампу. Он в очередной раз обвинил ее в том, что она его бросает. Он, мол, всегда знал, что на нее нельзя рассчитывать, что она эгоистка, которая печется только о своем благополучии. Из-за нее, видите ли, и он оказался в таком бедственном положении. На этом ее терпение иссякло, и Мэйбл выскочила из комнаты. С тех пор они не виделись и не разговаривали.

И сейчас, понимая, что Барбара и особенно Гард ждут от нее ответа, она, откашлявшись, сказала:

— Нет, не знает. Я подумала, что будет лучше не говорить отцу.

— Но ведь Алан его сын, миссис Роллинс! Имеет же он право знать, что его мальчик попал в беду!

Участливый голос Барбары едва не вывел мать-одиночку из себя. Хотелось резко бросить: «Отец Алана наркоман! Ему нет и сорока лет, а выглядит на все пятьдесят! Работать он не в состоянии. Без родителей вообще пропал бы. Он все время не в себе — либо накачан наркотиками, либо отходит после них. Он и со своими-то проблемами разобраться не может. А тут еще какой-то сын…»

Но разве могла она это сказать?

Да еще в присутствии Гарда?

— Поверьте мне, мисс Энджерс, — с напускным спокойствием произнесла она. — Если бы это помогло делу, я обязательно сообщила бы обо всем отцу Алана.

— Сын часто о нем вспоминает. Гард говорит, любит хвастаться, что у отца много денег, хороший дом, престижная работа. — Она помолчала. — Они часто видятся?

— Нет.

— Это ваш муж так решил или вы сами? Мэйбл опустила глаза.

— Оба. Однако надеюсь, в ближайшем будущем все изменится.

Голос Энджерс стал еще вкрадчивее.

— Но мальчик хоть как-то общается с отцом?

— Раз в две недели разговаривает с ним по телефону.

Обычно разговор происходил в доме Роллинсов. Сначала Реджи звонили его отец или мать, чтобы узнать, в состоянии ли их сын беседовать со своим чадом. Если нет, у стариков всегда наготове было следующее объяснение: «Папа не может с тобой сегодня разговаривать, Алан, потому что плохо себя чувствует». Мальчик воспринимал эти слова как нечто само собой разумеющееся и никогда не интересовался, чем это отец так часто болеет.

Что-то она темнит, подумал Гард, наблюдая, как Мэйбл машинально чертит на песке кончиком туфли какие-то фигурки. Нетерпеливо покусывает губы, смущенно прячет глаза… С чего бы это?

Может быть, испытывает неловкость, оттого что не сумела удержать богатого муженька? Или разозлилась, когда Барбара намекнула, что Реджи в отличие от мамаши мог бы чем-то помочь, а может быть, стыдится обсуждать свои личные проблемы в его присутствии?

Как-никак он не какой-то сторонний наблюдатель!

— Я поработаю с Аланом еще одну неделю, — неохотно заметил он. — И если не будет никаких сдвигов, передам его другому наставнику.

Хотя это чревато иными проблемами. Алан может подумать, что он и в самом деле никуда не годный пацан, которого, как мячик, кидают от одного воспитателя к другому.

Мэйбл мрачно кивнула и, повернувшись, зашагала к машине, а Гард стоял и смотрел ей вслед. Она захлопнула дверцу, отъехала, а он все смотрел и смотрел…

— Красивая женщина, — заметила Барбара.

— Внешность бывает обманчива. — Лейтенант незаметно отодвинулся и отступил на шаг назад. — А что это ты здесь до сих пор делаешь? Насколько я помню, у тебя сегодня свидание с твоим полковником.

— Не пойду к нему, только скажи! Он недоверчиво взглянул на нее.

— Неужели променяешь полковника на какого-то лейтенантика?

— На тебя кого угодно! — Лучезарно улыбнувшись, Барбара подошла к нему вплотную. — Ну, что скажешь на это, офицер? Давненько мы не виделись…

Действительно, сто лет прошло, подумал Гард. Они познакомились, когда он только что прибыл в форт Джи-Пойнт. Несколько раз ходили в кино, несколько раз переспали, а потом она вернулась к полковнику, метившему в генералы, с которым встречалась до него, а он… Он — к своему одиночеству, с которым провел бок о бок почти полжизни. Мэйбл он не мог получить из-за Роллинса, а ни одну другую женщину не хотел из-за возлюбленной. Она ни на миг не отпускала его от себя.

И со временем ничто не изменилось. Вот стоит перед ним роскошная женщина и предлагает ему все мыслимые и немыслимые наслаждения, а он не в состоянии думать ни о ком, кроме Мэйбл.

— Нехорошо динамить одного, если подвернулся кто-то получше, — поддразнил он ее, а сердце больно сжалось. Мэйбл, не дрогнув, разбила его сердце, когда встретился кое-кто побогаче. — Так что развлекайся со своим полковником.

— Не передумаешь?

— Нет.

— Смотри, от меня так просто не отделаешься!

Он притворился, что не понимает.

— До завтра, Барбара.

Гард поехал домой, принял душ и растянулся на кровати. Был седьмой час — впереди длинный, пустой, скучный вечер. Обычно он не страдал от скуки, находил себе дела, но в последнее время эти свободные от работы часы были целиком заполнены думами о Мэйбл. Он вспоминал другие длинные вечера в той прошлой, счастливой, жизни, которые они проводили в кино, в кафе — их в Стампе полным-полно, — в каком-нибудь укромном уголке, где целовались и ласкали друг друга до тех пор, пока страсть, как пламя, не охватывала их, ища и не находя выхода… Девушка была тогда так невинна и так полна готовности эту невинность потерять. Ей хотелось потрогать каждую жилку на его теле, и она ласкала с такой нежностью, с таким наслаждением.

Что ж, надо думать, Реджи оценил уроки, которые его невесте были преподаны до замужества.

Повернувшись на бок, Гард взял с тумбочки бумажник. В нем было всего несколько предметов — полицейское удостоверение, водительские права, фотографии племянниц и племянников, две десятидолларовые банкноты и маленький смятый кусочек бумаги. Люди бывают разные. Одни хранят письма своих бывших возлюбленных, другие — их фотографии, у него же не было ни того, ни другого. О Мэйбл ему остался лишь этот клочок бумаги — черно-белое свидетельство ее предательства.

«Мистер и миссис Ральф Уиндхемы объявляют о помолвке и предстоящей свадьбе своей дочери Мэйбл Уиндхем с Реджинальдом Роллинсом, сыном мистера и миссис Питер Роллинсов».

Он редко доставал эту газетную заметочку и обычно читал только первую строчку, но бумажку не выбрасывал, чтобы не забыть и не простить.

Он сунул клочок обратно в бумажник и, откинувшись на подушку, вновь предался мыслям о Мэйбл. Интересно, что она сегодня делает. Сидит дома со своим сыночком? Или пошла в гости к сестре, с которой всегда была дружна? Или к родителям? А может, отправилась на свидание?

Эта последняя мысль ему не понравилась. Впрочем, должны же быть мужчины в ее жизни! Год в разводе… Молодая, красивая… Конечно, с Барбарой не сравнить. Та даже чересчур хороша — пышнотелая броская брюнетка. Но скорее привлекает к себе какой-то спокойной внутренней красотой. Ей, наверное, так хочется иметь надежного друга и… любовника.

Когда они с Мэйбл впервые стали близки, он был на седьмом небе от счастья, хотя она плакала, да и сам он готов был разрыдаться, оттого что причинил ей боль. Но уже тогда понял, что их связывает не просто страсть, а некое особое чувство. И название ему — любовь. У него были другие женщины, не много, но достаточно для того, чтобы понять — с Мэйбл их роднит единство душ.

Как было бы хорошо, если бы она никогда не выходила замуж за Реджи!

Еще лучше, если бы никогда не встретилась ему на пути.

А самое лучшее, если бы он вообще никогда не влюблялся в нее, подвел Гард итог своим невеселым мыслям.

Было воскресенье. К четырем часам мальчишки уже отработали половину смены, и лейтенант решил, что неплохо было бы передохнуть. Он достал небольшой холодильничек, который принес с собой, и открыл его. Конечно, в такую жару лучше всего было бы попить простой воды, но в холодильник влезали только маленькие бутылочки с фруктовым соком. Волей-неволей пришлось остановить свой выбор на них. Гард бросил по бутылке Фрэнсису и Мэтью — они растянулись под деревом, а две другие отнес Алану — тот сидел на пеньке неподалеку.

Мальчишка взглянул на бутылочку и помотал головой.

— Не хочу пить.

— Все равно выпей. Жарища неимоверная…

Паренек неохотно согласился. Воспитатель опустился рядом с ним на землю и, откупорив свою бутылку, одним глотком ополовинил ее.

— Что-то ты сегодня тише воды, ниже травы, — заметил он.

— Вам не угодишь! Сами ведь этого добивались.

— Вовсе нет. Я просто хотел, чтобы ты перестал ныть по поводу и без повода. И еще чтобы хоть капельку постарался подружиться с Фрэнсисом и Мэтью.

— Они и так уже не разлей вода. Без меня прекрасно обойдутся, — равнодушно бросил Алан. — Ходят в одну школу. Полно дружков-приятелей.

— Но ведь и у тебя с ними много общего. Школа, спорт, музыка…

— А мама вчера наконец-то призналась бабушке и дедушке, что меня арестовали, — перебил его Алан.

Высказывание прозвучало настолько неожиданно, что Гард застыл на месте. Если бы ему сказал об этом кто угодно, только не Алан, он, не задумываясь, поинтересовался бы, как именно происходило дело. Но расспрашивать сына своей бывшей любовницы о том, как отреагировал на это признание ее отец, всегда считавший ухажера чем-то вроде пустого места, Гард не мог себя заставить.

Но мальчишка, похоже, и не ждал от него никаких слов — ему самому не терпелось выговориться.

— Все собрались у моей тети Дороти. Меня с остальными ребятами отправили наверх — не хотели, чтобы я подслушивал. Дедушка Роллинс назвал маму безответственной мамашей, а бабушка сказала, что лучше бы я жил с отцом.

— Алан отхлебнул из бутылки, потом закрыл ее крышкой и повертел в руках. — А другой дедушка сказал, что от вас всегда были одни неприятности, другого и ждать не приходится.

— Твой дедушка не очень-то меня любил, — спокойно заметил Гард.

Да, похоже, старика не переделать. Вбил себе в голову тринадцать лет назад, что он, Гард, ничтожество, да так и остался при своем мнении. Хотя, казалось бы, пора забыть старое.

— Мэйбл в конце концов послушалась его и вышла замуж за Реджи. Так нет, все никак не успокоится…

Алан сухо взглянул на него.

— Мой дедушка вас не не очень-то, а совсем не любит, — отчеканил он и усмехнулся, но вспомнил, с кем разговаривает, и усмешка тут же исчезла.

Как же он похож на мать, в который раз подумал Гард.

Паренек между тем снова открыл бутылку и, отпив глоток, принялся носком кеда выковыривать из земли какой-то корешок.

— Они довели маму до слез, — прошептал он.

Гарду не составило никакого труда представить себе заплаканную Мэйбл. За время их знакомства она плакала дважды — в ту ночь, когда он лишил ее невинности, и еще раз, когда они поссорились из-за какого-то пустяка. В тот вечер он был настолько взбешен, что отвез ее обратно на пустую стоянку, где она оставила свою машину. Когда девушка сняла мотоциклетный шлем — он всегда перед поездкой заставлял его надевать, — увидел, как по ее щекам текут слезы. Не проронив ни слова, сел на свой драндулет и умчался прочь, но, не проехав и сотни метров, не выдержал, вернулся. Подбежал к ней, крепко прижал к себе, покрывая ее лицо поцелуями. Несколько секунд спустя они уже нетерпеливо, жадно любили друг друга на заднем сиденье ее машины. Как это случилось, никто из них так и не понял…

Гард отогнал от себя воспоминания, допил остатки сока и взглянул на часы. Ого! Кажется, засиделись. Пора продолжать работу. Но едва он хотел сказать об этом Алану, как тот вновь заговорил:

— Она ведь не отправит меня к отцу, правда?

Наставник встал и, пока отряхивал джинсы, размышлял, что бы ему ответить. Нет, не может такого быть, чтобы мать добровольно отказалась от своего единственного ребенка. Ни одна женщина так не поступит. И Мэйбл при всех своих недостатках не способна на подобный шаг.

— Если сам не захочешь, — наконец ответил он. — И если твоя мать не решит, что с ним тебе будет лучше.

— Я люблю папу, — тихо сказал мальчик и, помолчав, добавил: — но жить с ним не хочу.

Он допил сок, швырнул бутылку на землю рядом с холодильником и зашагал к ребятам.

Похоже, дело наконец сдвинулось с мертвой точки, с удовлетворением подумал воспитатель, вновь принимаясь за работу. Пацан, кажется, немного оттаял. А полтора часа спустя, когда они с мальчишками вернулись в полицейский участок и он увидел за столиком Мэйбл, настроение его еще больше поднялось. Хотелось подойти к ней, сказать, что Алан уже начал делать пусть крохотные, но все же успехи…

Ан нет! Словно какая-то сила пригвоздила его к земле. Единственное, на что он оказался способен, — это бросить на женщину испепеляющий взгляд. Она подняла голову, и глаза их встретились. Гарду на миг, показалось — подойди он сейчас к ней, дотронься до нее, и все забудется. Умчатся прочь тринадцать лет, полные боли и одиночества…

Ее взгляд скользнул в сторону, и мечтатель спустился с небес на грешную землю. Он понял, что к нему кто-то направляется, и каким-то шестым чувством ощутил, что это не кто иной, как Барбара. Вчера он не обратил внимания на ее не то в шутку, не то всерьез сказанные слова, что она от него не откажется. Теперь горько пожалел об этом. Нужно было сразу дать понять ей, чтобы она забыла прошлое, оставалась со своим полковником и выбросила из головы лейтенанта, который ни с одним человеком не был счастлив.

Кроме первой возлюбленной…

Мэйбл опять взглянула на него. Какие у нее печальные глаза, подумал Гард. Похоже, не нравится видеть его рядом с Барбарой и в очередной раз понять, что ее саму с ним уже ничто не связывает.

Алан окликнул мать, и она пошла навстречу сыну. И хотя рядом стояла пышнотелая брюнетка, ожидая, когда лейтенант наконец обратит на нее внимание, Гард вдруг почувствовал себя ужасно одиноким.

Как всегда, он без Мэйбл — один-одинешенек на всем белом свете…

Ну и неделька выдалась! Тяжело дыша, Мэйбл вошла в дом и скинула туфли. Роллинсы игнорировали ее целиком и полностью, зато отец, не переставая, читал нотации. Даже Реджи позвонил и невнятным голосом принялся допытываться, что натворил сын, если родители просят приехать и повлиять на него. В довершение ко всему на работе заболела напарница. Пришлось взять кое-какие материалы с собой, чтобы проштудировать их дома.

Ладно, хватит стонать, оборвала себя Мэйбл, пора переодеваться. Нужно будет надеть что-нибудь попроще, но не переборщить.

Она довольно улыбнулась. Наконец-то это произойдет — сегодня вечером к ней приедет Гард. Днем ей удалось предупредить его, что не успеет забрать сына — задержится на работе. И он предложил сам завезти мальчика домой, так что сегодня вечером они наконец-то встретятся с глазу на глаз.

Шла четвертая неделя работы Алана. Интересно, какие у наставника дальнейшие планы относительно ее сына, подумала Мэйбл, доставая из шкафа ситцевую юбку и блузку в тон. Будет работать с ним и дальше или передаст кому-то другому?

Лучше бы первое. Алану только на пользу пойдет общение с настоящим мужчиной, который научит его работать, уважать других людей и достойно вести себя.

Да и она уже не может представить себе свою жизнь без Гарда. Каждую неделю с нетерпением ждет субботы и воскресенья, когда увидит его, пусть хоть краешком глаза. Образ этого человека ассоциируется у нее с лучшими временами и позволяет надеяться, что они, эти времена, не канули в Лету.

Мэйбл спустилась вниз и только сейчас услышала, что в холле позванивает телефон. Подойти или не стоит? Что если это опять ее неугомонный отец? А, ладно, будь что будет. Она сняла трубку.

Это оказался не отец, а гораздо хуже — папаша Реджи.

— Я сегодня звонил судье Сэлисбери. Попросил его отменить наказание Алану или хотя бы скостить срок исправительных работ. Этот тип мне кое-чем обязан, так что проблем быть не должно. Когда узнаю что-нибудь поточнее, позвоню.

Мэйбл трясло от услышанного, но она заставила себя говорить спокойно, выделяя четким голосом каждое слово:

— Не лезьте не в свое дело, Питер! Понятно?

Казалось, бывший свекор и не догадывался, в какой она ярости, хотя было ясно — знает, просто ему на это наплевать.

— Да будет тебе, Мэйбл! Алан ведь не сделал ничего особенного. Мальчик всего лишь немного пошалил. То, что украли, вернули, за разбитое стекло расплачиваются. Так в чем же дело?

— Еще раз повторяю, Питер, не

вмешивайтесь! Сын совершил преступление и должен за него ответить. Ему присудили исправительные работы, значит, отработает весь положенный срок, до единой минуты. И сам заработает каждый цент. И не вздумайте просить вашего дружка смягчить наказание! Предупреждаю, горько пожалеете!

— Ты что, угрожаешь мне, Мэйбл? — В ласковый голос вкрались стальные нотки. — Послушай-ка, девочка…

Женщина дрожащими руками швырнула трубку на рычаг. Звонок тут же раздался снова. Она не стала ждать, пока трели смолкнут, вышла на веранду и уселась в качалку, подальше от телефона.

Ее все еще трясло, когда на подъездную дорожку к дому вырулил дряхленький «фордик». Гард… Всю злость сразу как рукой сняло. Сейчас она увидит его…

Открылась дверца, из машины выпрыгнул Алан.

— Привет, мам! Можно я схожу до ужина к Роберту?

— Иди. Когда зажгутся уличные фонари, возвращайся домой.

— Спасибо, что подвезли, — поблагодарил сын своего наставника и помчался к приятелю.

Наверное, Гард не станет выходить, уныло подумала женщина. О чем ему с ней разговаривать… Подвез сына, как обещал, и ладно…

Но она ошиблась. Шум двигателя стих, скрипнула дверца, из машины выпрыгнул гость. Обошел вокруг «фордика» и направился по желтеющей траве к дому. Дойдя до лестницы, остановился. Какой же он красивый, подумала хозяйка. Обнять бы, прижаться к нему… Ишь, размечталась!

Она откашлялась, но голос все равно прозвучал хрипло.

— Спасибо, что привез Алана.

Гард кивнул, сунул руки в карманы и отвернулся. Обвел глазами крыльцо, просторные клумбы — ее гордость, извилистую дорожку, которую она с сыном выложила из камня этим летом.

— Я решил оставить его!

Сначала Мэйбл не поняла, о чем он говорит, но когда смысл его слов дошел до нее, так и расплылась в улыбке.

— Спасибо! Наверное, было бы не очень страшно, если бы его передали другому воспитателю, но…

Она не договорила. Не станешь же распространяться, как это здорово, что Алан будет проводить с ним много часов в неделю.

— Телефон звонит… — заметил Гард. Мэйбл прислушалась, и до нее донеслось слабое треньканье.

— Поэтому я и вышла на веранду. Ничего, скоро ему надоест.

— Что-то случилось?

Женщина, не спеша, присела на верхнюю ступеньку.

— Отец Реджи хочет попросить судью Сэлисбери, своего дружка-приятеля, чтобы тот посодействовал отмене Алану наказания.

Гард так же не спеша опустился на нижнюю ступеньку.

— Вот как? И кто ему помешает?

— Я.

Казалось, он поднимет ее на смех, но этого не случилось.

— По-моему, ты никогда не отличалась умением отказывать. Ни мне, ни своему отцу. — Он помолчал. — Ни своему мужу.

Пропустив грубость мимо ушей, она вернулась к тому, с чего начала.

— Я попросила Питера не лезть не в свое дело и бросила трубку. Поэтому он и звонит… Питер Роллинс из тех людей, которые первыми заканчивают разговор.

— Если ты думаешь, что он тебя послушается, глубоко ошибаешься, — упрямо гнул свое Гард. — Он будет поступать так, как ему заблагорассудится. Лучше не становиться у него на пути.

— А что он может сделать? — робко спросила она.

— Он твой… был твоим свекром. Тебе лучше знать, на что он способен.

— Но ты же полицейский! Тебе известны законы…

Законник встал и подошел к ней поближе.

— Мне известно только одно — если у тебя есть деньги, власть, положение в обществе, смешно говорить о каких-то законах. — Он многозначительно пожал плечами. — Но Алан — твой сын. Можно сыграть на этом.

Гость повернулся и зашагал к своей машине.

— Гард! — окликнула его Мэйбл. Он остановился.

— Я все хотела тебя спросить… Почему ты пошел работать в военную полицию?

Страж порядка подошел к дверце, открыл ее и еще раз пожал плечами.

— Из-за тебя, Мэйбл.

И он впервые улыбнулся ей какой-то вымученной улыбкой.

Брустер оставил машину на стоянке и направился к закусочной. Там быстренько заказал несколько гамбургеров, но есть не стал. Можно было, конечно, войти и устроиться за столиком, но Бизон бы этого не потерпел — он и так уже метался по заднему сиденью машины, тыкаясь мордой в стекло.

Хочешь не хочешь, пришлось возвращаться к своему четвероногому напарнику. Пока доставал из сумки еду, собака, тяжело дыша, не спускала с хозяина глаз. Наконец не выдержала и громко гавкнула — давай, мол, быстрее. Сурово глянув на нее, Гард вытащил из пакета гамбургер и, поломав его на куски, кинул псу.

Тот мигом проглотил их и опять уставился на заманчивый сверток с едой. Гард бросил ему второй бутерброд. На сей раз Бизон спешить не стал — устроился поудобнее и с наслаждением принялся за трапезу. Он отлично знал, что больше двух гамбургеров не получит, потому и смаковал каждый кусочек.

Полицейский последовал его примеру. Была среда — середина недели, день невезения, как называло его местное радио. До субботы еще жить да жить.

Гард выходные не очень любил, по крайней мере с тех пор, как начал служить в полиции. В эти дни он почти всегда работал, а не отдыхал. Так чего же ждать хорошего?

Но в последнее время его отношение к субботам и воскресеньям круто изменилось.

И дело не только в том, что он в эти дни видел Мэйбл. Ему нравилось работать с детьми. За последний месяц он довольно хорошо их узнал. Фрэнсис — этакая обезьянка. Обожает откалывать шуточки — обычно не совсем приличные, — всегда бодр и весел. Мэтью, напротив, серьезный малый, старается хорошо учиться в школе и оправдать надежды, которые возлагают на него родители. Алан… Ну, с Аланом труднее всего. Бывает, слишком много брюзжит как старый дед. Частенько предпочитает работать в гордом одиночестве. Нередко сторонится напарников. Но тем не менее по сравнению с первыми неделями работы прогресс в отношениях с другими ребятами очевиден. И они, похоже, это понимают.

Но больше всего выходные прельщали Гарда потому, что в эти дни появлялась Мэйбл. Хоть несколько минут, но и такой малости было достаточно, чтобы дотянуть кое-как до следующей субботы, когда снова встретит ее.

…Было почти девять часов вечера. Обычно в это время они с Бизоном находились в клубе для военнослужащих младшего состава, что на окраине города. В будний день работы там было немного, не то что в выходные, когда чем только ни приходилось заниматься — и драчунов растаскивать в разные стороны, и пьяных подбирать, и разгонять разбушевавшуюся толпу. Сегодняшняя же смена выдалась относительно спокойной — поступили три сигнала о дорожно-транспортном происшествии и один — о краже со взломом. Оставшиеся часы не грозили никакими неприятными неожиданностями. Следовательно, можно будет вволю подумать о Мэйбл.

И определить наконец свое к ней отношение.

«Все никак не можешь забыть ее?» — спросила Шерон в тот день, когда они обедали у родителей. Он тогда оскорбился до глубины души. Вот еще! Да как она смеет так думать? Мэйбл — его первая любовь, а первая любовь — как вешняя вода. Была — и нет ее. Испарилась в тот день, когда любимая вышла из церкви в своем шикарном свадебном платье под руку с новоиспеченным мужем. Начиная с этого момента, в течение долгих лет и по сей день он испытывал к ней исключительно отрицательные эмоции — злость, горечь, возмущение и даже ненависть.

По крайней мере он так считал.

А теперь понял, что сестренка его недалека от истины, хотя признаться в этом даже самому себе было не очень-то приятно. На самом деле любовь его не оборвалась в день свадьбы Мэйбл. Не может подобное чувство вдруг взять и в один миг исчезнуть! Так не бывает.

И если уж начистоту, он до сих пор любит ее.

Конечно, он никогда больше не станет ей верить. У него собственное, отличное от ее, понятие об истинных ценностях — он считает, что деньги и положение в обществе ничто по сравнению с любовью и нежностью. Само собой разумеется, он не хочет иметь с Мэйбл ничего общего, не говоря уже о том, чтобы жениться на ней и строить совместную жизнь.

Это все так… Но прошлое, как спрут, обвилось вокруг него. Держит, не отпускает… Хочет он того или нет, никуда ему от него не деться. И от Мэйбл тоже. Лишь подумает о ней — дыхание перехватывает, и он снова окунается в теплую волну, волну желания. Как бы ему хотелось еще хоть раз испытать ту силу страсти, какую вызывала у него возлюбленная!

А что если попробовать с другими женщинами, подумал Гард, убирая остатки еды. Вдруг получится? Но тут же отбросил эту мысль. Полно! Разве он не пытался? Когда тринадцать лет назад закончил основную подготовку в Форт-Уэсте, у него не было недостатка в женщинах. Они так и липли к нему, вешались на шею, и он охотно уступал их домогательствам, лишь бы забыть первую любовь. Бесполезно… Не вышло тогда, не выйдет и сейчас. Разве Барбара не пыталась затащить его в постель? Еще как! И затащила. И до встречи с Мэйбл его не очень-то тянуло к этой роскошной брюнетке. А в последнее время тяга эта вообще исчезла, окончательно и бесповоротно. То же самое происходило у него со всеми женщинами.

Кроме одной…

Мысли о ней не оставляют ни на минуту.

Так что же ему делать?

Бросить своих воспитанников? Нет, это не выход из положения. Во-первых, это предательство по отношению к ребятам, а во-вторых, все равно ничего не даст. Он ведь не забудет, что Мэйбл живет в Стампе, в одном с ним городе, в маленьком белом домике по Вестсайд-роуд, что она по-прежнему хороша собой и желанна.

Не обращать на нее внимания? Стараться держаться подальше? Тоже не выйдет… Ведь при одном воспоминании о ней он становится словно помешанный. И хочет ее. жаждет безумно, и в то же время ненавидит… Остается один выход, о котором даже подумать страшно, — восстановить былые отношения. Предположим… Но что будет, если он вновь поддастся ее очарованию, влюбится в нее, а она его бросит? Ведь он же не выдержит, погибнет! Если восемнадцатилетняя девчонка исхитрилась нанести ему такой удар, что он едва справился, можно себе представить, на какие подвиги способна тридцатилетняя женщина!

А впрочем, будь что будет! Хочешь начать все сначала — смело вперед и не останавливайся! А всякие сомнения и страхи пусть останутся далеко позади.

— Джи-Пойнт ноль пять! Вас вызывает военная полиция, — послышался голос диспетчера, но лейтенант даже не пошевелился. Мысль о возможной перспективе начать с Мэйбл все сначала настолько потрясла его, что он сидел, словно пришибленный.

— Джи-Пойнт ноль пять! Вас вызывает военная полиция. Прием, — талдычил свое диспетчер.

Бизон отреагировал первым — сначала поскуливал, потом громко залаял. Кисло улыбнувшись собаке, Гард взял микрофон в руки.

— Джи-Пойнт ноль пять слушает. Нахожусь на стоянке в центре города. Жду дальнейших распоряжений.

— Джи-Пойнт ноль пять, следуйте в район Райсроуда. Нужно проверить дом номер 901. Войдите через заднюю дверь.

— Вас понял, — ответил Гард и отключил микрофон. Потом завел двигатель и выехал со стоянки.

Опять предстоит обшарить помещение какой-то конторы, где, вполне вероятно, засели бандюги. Они с Бизоном откроют дверь и очутятся в кромешной тьме…

На протяжении десяти лет он считал, что подобного кошмара только и жди. В ту ночь, когда поймал Алана с дружками, испытывал то же чувство — равнодушие к судьбе. Но теперь — нет. Все изменилось, словно по мановению волшебной палочки. И страх исчез. А совершила это чудо одна милая, очаровательная и в то же время вероломная женщина — Мэйбл.

Мэйбл сидела в качалке и лениво покачивалась, прислушиваясь к шуму вечерней улицы. С одной стороны доносились приятные звуки музыки — соседский мальчишка включил стереосистему. Слава Богу, латиноамериканские мелодии, она их обожает. С другой — лай собаки. Та тявкала на все — будь то кузнечик, листок, а то и просто порыв ветра. Издалека раздавались ребячьи крики — мальчишки играли в футбол. Время от времени слышались голоса Алана и его дружка Роберта. Похоже, игра была в самом разгаре.

Мэйбл подождала, пока качалка остановится, и, поставив ногу на перила, с наслаждением вдохнула свежий чистый воздух. Подул легкий ветерок, и она поежилась. Сказочный сезон не за горами. Здесь, во Флориде, она больше всего любила именно это время года, когда жара спадала; стояли солнечные, теплые деньки, а ночью было приятно спать с открытыми окнами под неугомонный стрекот цикад. В Мемфисе она скучала по этим месяцам. Конечно, и там точно так же за осенью наступала зима, дни становились короче и холоднее, деревья сбрасывали листву. Но в том городе, простирающемся на многие мили, не было такого соленого морского аромата, как здесь, в Стампе.

Надо будет свозить Алана в какой-нибудь Национальный парк на севере, когда деревья, покрытые желтой и багряной листвой, являют взору изумительную картину. Сын никогда не видел настоящего леса. Отправились бы в субботу рано поутру, а вернулись…

Нет, пока ничего не выйдет, ведь все субботы и воскресенья он работает. Можно, конечно, попросить Гарда дать Алану пару свободных дней — он наверняка пошел бы на это, но как-то язык не поворачивался. Ведь пока ее сынок будет наслаждаться прелестями природы, остальным ребятам придется вкалывать.

Ладно, на будущий год поедем.

Она откинула голову на спинку качалки и закрыла глаза. Неплохая выдалась неделя, особенно по сравнению с прошлыми выходными. Правда, пришлось выслушать немало колкостей от матери, зато отец перестал названивать и поучать каждый день. Питер, хоть и неохотно, тоже оставил ее в покое. На работе все шло нормально, напарница поправилась, начальство не беспокоило, с сослуживцами тоже стычек не было.

Словом, тишь да гладь, да Божья благодать. А завтра наступит долгожданная суббота…

Послышался шум мотора, хлопнула дверца, прервав на секунду плавный ход мыслей, но Мэйбл глаз не открыла. К ней с сыном редко приезжали гости. И ее родителям, и Роллинсам этот дом не пришелся по душе. Им хотелось, чтобы она поселилась где-нибудь поблизости, то есть выбрала что-то попрестижнее, больше, по их мнению, подобающее дочери и внуку из респектабельной семьи. Но Мэйбл настояла на своем. Ее эта скромная обитель вполне устраивала. И от работы недалеко, и школа, в которую ходит Алан, считалась неплохой, но самое главное — квартплата оказалась по карману, так что не пришлось брать деньги у родителей. В результате в гости к ней заходили только мама и Дороти. Отец со свекром и порога ее дома не переступили.

— Привет! — послышался чей-то голос. Вздрогнув от неожиданности, Мэйбл открыла глаза и подняла голову. На нижней ступеньке лестницы стоял человек, которого она меньше всего ожидала увидеть у себя, — Гард. Скорее всего пришел по делу, решила хозяйка. Наверное, хочет поговорить о сыне, о его работе. А как было бы хорошо, если бы приехал совсем по другой причине.

Похоже, чувствует себя не в своей тарелке — смущенно переминается с ноги на ногу, руки засунул в карманы. Да и ей тоже не по себе, ведь невооруженным глазом видно — для него мука горькая находиться рядом с ней. Сама во всем виновата, в который раз укорила себя Мэйбл. Собственными руками разрушила свое счастье.

— Может, присядешь? — предложила она. Он поднялся по ступенькам, но садиться не стал — прислонился к перилам.

— А где Алан?

— Гоняет с мальчишками в футбол. — Улыбнулась невесело. Догадка ее, похоже, оказалась верной. — Хочешь его видеть?

— Нет. Я пришел поговорить с тобой совсем о другом.

О чем же, вертелся на языке вопрос. Судя по выражению лица, приехал явно по делу, а не ради удовольствия.

— Ну что, разобралась со своим свекром?

Вот уж о чем не хотелось говорить с Гардом, так это о Роллинсах. Впрочем, он мог бы придумать вопросы и похлеще, а именно — почему она так подло бросила его и вышла замуж за другого? А то и того не лучше — почему разошлась с мужем? Вот пришлось бы попыхтеть, придумывая правдоподобное объяснение!

— Вроде да. Во всяком случае на какое-то время он успокоился, — ответила Мэйбл и поспешно добавила: — Питер желает нам только добра. Алан его единственный внук. Других у него не будет. И ему очень хочется, чтобы его жизнь текла без забот и хлопот. А то, что своей чрезмерной опекой он наносит ребенку вред, не понимает.

— Значит, твой бывший муж не женился? — Поймав недоуменный взгляд хозяйки, Гард пояснил: — Ты же сказала, что других внуков у Питера не будет.

Мэйбл смущенно отвела взгляд в сторону.

— Реджи сейчас не до женитьбы. А уж про детей и говорить нечего.

— Поэтому он и с сыном никогда не видится?

Гард смотрел ей прямо в глаза, но взгляд все равно скользил куда-то вниз, на ее ноги. Они были так близко — длинные, стройные. Только руку протяни, коснешься шелковистой кожи… И представил себе, как эти великолепные ноги обвиваются вокруг его бедер, сжимая их все крепче, крепче…

Совсем с ума сошел, оборвал он себя. Нашел время для воспоминаний. Вот вернешься домой, тогда думай и вспоминай сколько влезет. Но не сейчас, когда она, слепо уставившись в пустоту, рассуждает о своем бывшем муже — человеке, денежки которого пришлись ей куда больше по душе, чем его, Гарда, открытая душа.

— Они не видятся, потому что Реджи живет от нас за тысячу миль. Это во-первых. А во-вторых, у него сейчас другие проблемы.

— Неужели более важные, чем собственный сын?

Ни секунды не раздумывая, она коротко ответила:

— Да.

Гарду очень хотелось знать, что же это за проблемы, которые дороже собственного ребенка, но придержал язык. Не станет она ему отвечать. Вон какое изобразила непроницаемое лицо!

— Скучаешь по Мемфису? — сменил он тему разговора.

— Нет. — По лицу ее пробежала легкая улыбка, и оно стало еще красивее. — А ты скучаешь по тем местам, где приходилось служить?

— Нет. Только по сослуживцам. И еще по собакам.

Он тосковал по всем собакам, с которыми ему довелось работать — и по Джокеру, и по Голду. Первый отличался самым смирным нравом, Голд — самым злобным. Пес в припадке ярости запросто мог и покусать своего наставника. Но самой любимой собакой был Бизон.

— А в каких штатах тебе доводилось работать?

— В Южной Каролине, Алабаме, Джорджии, Теннесси.

При упоминании о последнем штате собеседница встрепенулась. Какая ирония судьбы, подумал Гард — уехать из Флориды подальше от нее и поселиться в Теннесси, о котором у него сохранились не самые теплые воспоминания. Он приехал туда, когда выписался из госпиталя после ранения. Чувствовал себя еще не вполне здоровым и, если бы знал, что Мэйбл живет всего в нескольких десятках миль от него, здоровья ему это вряд ли прибавило бы.

— А где в Теннесси?

— На военно-воздушной базе в Форт-Уэсте. Недалеко от Лекланда. Там я закончил школу кинологов.

Он несколько месяцев не мог решить, подавать ему документы в эту школу или нет, но после того, как его чуть не убили, раздумьям пришел конец — подавать, и чем скорее, тем лучше. Если он собирается и дальше служить в военной полиции, ему нужен напарник, которому можно доверять целиком и полностью, иначе не в силах будет преодолеть страх. А таким напарником мог быть только четвероногий друг.

— Ах, да… Ты же работаешь с собаками.

Мэйбл снова улыбнулась. На сей раз теплой, ласковой улыбкой, которая всегда трогала его до глубины души, вселяя надежду, что все будет хорошо.

— На Алана произвело неизгладимое впечатление, что собаки тебя так слушаются, — заметила она. — У него в Мемфисе был великолепный ирландский колли. Он пытался обучить его простейшим командам, ну, типа «сидеть», «лежать»… Но учитель из него оказался никудышный.

— Собака с вами живет? — поинтересовался Гард.

Кинология была одной из немногих областей, в которых он знал толк. Можно было бы помочь мальчишке выдрессировать колли. От этого их отношения только выиграли бы. Не исключено, что и мать почувствовала бы к нему большее расположение…

Но оказалось, рановато он размечтался.

— Нет, — грустно проговорила Мэйбл. — Реджи продал ее, когда мы с сыном от него уехали. Мы сначала снимали квартиру, и места для собаки было маловато. Договорились, что она какое-то время поживет у Реджи, а он избавился от нее. — Она взглянула Гарду прямо в глаза. — Алан думает, что она убежала. Сын не знает…

— Чего не знает, Мэйбл? — Она попыталась отвести взгляд, но Гард лишил ее этой возможности — подошел и встал прямо перед ней. — Всякий раз, когда речь заходит о Роллинсах, ты замыкаешься в себе. Что ты скрываешь?

А что она может рассказать ему? Выложить все до мельчайших подробностей? Он служит в полиции, наверняка всего повидал, и ему легче, чем кому бы то ни было, будет понять, каким кошмаром были для нее последние несколько лет. Облегчить душу? Она терпеть не могла хранить тайны, а последние три года только этим и занималась, чтобы ни сын, ни друзья и знакомые не узнали правду о Реджи. Рассказала только родителям и сестре.

Более того, если Гарду станет известно, что ее бывший муж наркоман, это польстит его самолюбию. Ему приятно будет осознавать, что тринадцать лет назад ее родители и она сама жестоко ошиблись. И что та безоблачная жизнь, которую она ждала от мужа, так и не сложилась.

Но Мэйбл молчала. Что же удерживало ее от признания? Жалость к Реджи? Не исключено. В конце концов он отец ее сына. Репутация семьи? Еще более вероятно. Многие люди — и Гард, по всей вероятности, не исключение — ждут любого удобного случая, чтобы вылить на Роллинсов ушат грязи. Кроме того, нравится ей это или нет, проблемы Реджи не могут не сказаться на ней самой и на сыне, хотя они нисколько этого не заслуживают.

И все же, вероятнее всего, ее удерживал от признания элементарный стыд. У нее язык не поворачивался рассказать Гарду, на какую низость оказался способен ее бывший муж. Дело в том, что собаку он продал, чтобы купить себе наркотики. У колли была великолепная родословная, так что денег муженек выручил достаточно, чтобы продержаться несколько дней. И вот этого-то предательства по отношению к бессловесному существу Мэйбл не могла ему простить.

А еще было стыдно от того, что в данный момент ее волновал не Реджи с его проблемами и не Алан, на котором могут отразиться выкрутасы отца, а Гард. Что он подумает, если узнает правду? Он же полицейский, и в его обязанности входит арестовывать таких, как Реджи, и сажать их в тюрьму. Станет ли он после этого общаться с ней и перевоспитывать ее сына? Вряд ли…

— Если ты со мной не согласен, скажи, — тихо начала она, спокойно встретив его взгляд. — Но, по-моему, нет ничего странного в том, что мне не хочется обсуждать проблемы моего бывшего мужа. Особенно с тобой.

Гость отошел в сторону и прислонился к перилам. Мэйбл опустила ноги на пол и вновь принялась раскачиваться, но, услышав новый вопрос, замерла.

— Почему он с тобой разошелся?

Сердце больно сжалось, но она и вида не подала, ответила со всей непринужденностью, на которую только была способна.

— Значит, ты считаешь, что муж сам подал на развод, потому что я ему стала больше не нужна?

— Вот именно. Судя по тому, как долго ты добивалась его руки, маловероятно, что добровольно от него отказалась.

А может, все же рассказать ему все, подумала Мэйбл вставая. Пусть знает, как он к ней жесток и несправедлив!

Но ведь и прав, считая ее жадной и эгоистичной. Она сама приложила немало усилий, чтобы о ней так думали.

С крючка над дверью свисала кормушка в виде домика для колибри. Хозяйка коснулась ее рукой — на пальце осталась капелька густого красного сиропа. Почти месяц ни одна колибри к ним в дом не залетала. Нужно будет почистить кормушку и убрать до весны. На этой же неделе займется…

Мэйбл отвела взгляд от птичьего домика и подошла к гостю почти вплотную.

— Ты прав, — безжизненным голосом произнесла она. — Я ни от чего не отказываюсь добровольно. Реджи я теперь мало волную. У него появилось кое-что получше. То, что ему дороже меня. Он забрал все, но у меня остался Алан, его единственный сын и единственный внук Питера.

Женщина помолчала, чтобы до него лучше дошел смысл ее последних слов — пока сын живет с ней, Питер проследит, чтобы они ни в чем не нуждались, — отошла и села в качалку. — Уходи, Гард, — устало проговорила она. — Оставь меня в покое!

После разговора с Мэйбл сомнения одолели Брустера с новой силой. Хотя она сама подтвердила то, о чем он все время подозревал, — что Роллинсу надоела ее алчность, что он повстречал другую женщину, которая любит его самого, а не его банковский счет и общественное положение, и сам подал на развод, — он ей не поверил.

Что-то во всей этой истории было не так. Неубедительно прозвучал ее намек на то, что сын служит ей лишь средством для выкачивания денег у бывшего свекра. Уж в том, что она любит ребенка, Гард ни капли не сомневался. Да она жить без него не может! И никогда никому его не отдаст.

Что же касается материальной помощи, то, судя по району, в котором она поселилась, по более чем скромному домику, не слишком-то помогают ей ни бывший муж, ни его папаша. Гард прекрасно знал эту женщину. Если бы у нее были деньги, прятать их она никогда бы не стала. Поселилась бы в шикарном особняке, оделась бы во что-нибудь более приличное, чем потертые джинсы и выцветшая кофточка. Нацепила бы на себя драгоценности, которые всегда обожала. В общем, как говорится, пускала бы пыль в глаза.

А вместо этого живет в неказистом домишке в самом бедном районе.

Так что же на самом деле произошло у нее с мужем? Кто с кем развелся? Сам ли он додумался вышвырнуть жену и сына из дома и из своей жизни или это Мэйбл решила уйти от него?

Интересно, какие чувства она испытывала к своему супругу? Что выходила за него не по любви, это ясно. А потом? Полюбила? И что решила предпринять, узнав о появлении в его жизни другой женщины? Снова попытать счастья? Может, и в Стампу вернулась неспроста — чтобы ее ретивые родственнички отыскали ей еще одного денежного придурка?.

Хотелось бы верить, что нет. Что приехала в родной город, потому что здесь ее дом, семья. Потому что у отца Алана появились какие-то непонятные интересы, сын отошел на задний план и мать попыталась заменить мальчишке нерадивого папашу всевозможными дедушками и бабушками, тетями и дядями, двоюродными братьями и сестрами.

А еще хотелось бы верить, что тринадцать лет назад она не нарочно поступила так жестоко. Что не просто поиграла с ним и бросила, а испытывала к нему хоть какие-то чувства. Что сожалеет о случившемся…

Но хочешь не хочешь, а поверить он ей не мог. Мэйбл всегда были присущи трезвый ум и тщательный расчет. Каждый свой поступок она продумывала до мельчайших подробностей. Так что вряд ли с годами изменилась.

— Что это вы сегодня такой мрачный?

Лейтенант скосил глаза — справа от него стоял Алан. Замызганное лицо пацана блестело от пота, и немудрено — работенка сегодня выдалась не дай Бог! В городе снесли последние здания, сохранившиеся еще со времен первой мировой войны, и его ребяткам вместе с другими подростками поручили растаскивать камни. Работа продолжалась уже почти четыре часа. Скоро закончат.

И он опять встретится с Мэйбл.

Что за черт! Всякий раз, когда он видит перед собой светлые глаза мальчишки, смущенную улыбку, либо дразнящую усмешку, вспоминает о его матери, хмуро подумал Гард, но тут же оборвал себя: а Алан здесь при чем? Разве он виноват, что похож на мать, один вид которой вызывает непреодолимое желание?

— С чего ты взял, что я хмурый? — спросил Гард, прищурившись — солнце било в глаза.

— Да к вам все подходить боятся! Сидите с таким видом, будто обозлились на весь белый свет!

А ведь парнишка недалек от истины, подумал Брустер. За тринадцать лет у него выработалась устойчивая привычка хмуриться — так было легче прятать свою боль. Это отпугивало от него людей, и за время учебы в Форт-Уэсте друзей он не нажил. С годами острота боли прошла, но время от времени возвращалась, давая о себе знать еще сильнее, чем прежде.

— Значит, только ты не побоялся, что я могу откусить тебе башку?

Алан мрачно глянул на него, и воспитатель улыбнулся. А ведь неплохой мальчишка! Нормальный ребенок, на которого нежданно-негаданно навалилась куча проблем — попробуй, выдержи! И развод родителей, и отец, у которого нет времени для собственного сына, и дедушки, убежденные, что они правят всем миром, — ну если не всем, то по крайней мере какой-то его частью, — и мать, чья любовь и верность измерялись долларами и центами… Но которая пойдет на все ради своего сына. Которая не побоялась выступить против бывшего свекра, когда тот надумал откупиться от закона. Которая понимала: допусти она это — и мальчишка решит, что ему позволено все по той простой причине, что он Роллинс.

— Уже почти пять часов, — заметил Алан. — Можно нам отдохнуть?

— Ну конечно! Скажи остальным, ладно?

Алан подбежал к ребятам, но через секунду вернулся и уселся рядом с наставником на бетонные ступеньки, ведущие в никуда — самого здания уже не было и в помине.

— Любишь футбол? — спросил Гард, ткнув пальцем в майку с названием мемфисского футбольного клуба.

— Ага… У нас с папой раньше был абонемент, и мы ходили почти на все игры. Но пару лет назад он потерял интерес к футболу. Мы и перестали… — Алан взглянул на свои грязные руки, вытер их о футболку и тихонько добавил: — Он вообще ко многому потерял интерес.

Значит, пару лет назад… Реджи с Мэйбл разошлись год назад. Может, перед этим он познакомился с другой, подумал Гард. Куда же она делась потом? Вчера Мэйбл сказала ему, что муж не женился во второй раз, поскольку ему теперь вообще не до женитьбы. Но почему? Что же происходит в жизни ее бывшего супруга? Чем это он так занят?

— Ты, наверное, скучаешь по нему?

Голос Гарда прозвучал совершенно спокойно, без какого-то особого интереса — точно так же он спросил бы об этом любого мальчишку из его группы.

— Ага…

— Зато с дедушками часто видишься.

Сказанул тоже — будто это может заменить ребенку отца.

— Да. До того как вы меня поймали… — Алан помолчал, — я каждую субботу проводил с ними. — Он усмехнулся. — Мы играли в гольф в Центральном парке.

Ну разумеется, в гольф! В какую еще игру могут играть Питер Роллинс и Ральф Уинд-хем? Только в эту. Игра богачей… И конечно, в самых престижных в Стампе клубах. За все долгие годы жизни в этом городе Гарду ни разу не посчастливилось там побывать. А уж в одиннадцатилетнем возрасте его бы и близко к воротам не подпустили. Куда ему до бывшего свекра Мэйбл, до ее отца, сына…

Полицейские живут в другом мире, где о богатстве знают только понаслышке.

А он-то, дурак, решил, что она, хоть и ненадолго, может вернуться к нему! Как же, дождешься…

Видя, что Алан ждет от него каких-то слов, наставник выдавил из себя улыбку и сказал:

— Значит, тебе нравится гольф.

— Я этого не говорил. Сказал только, что играл каждую субботу.

— А на самом деле предпочел бы делать что-нибудь другое?

— Все, что угодно. Даже работать здесь. Но, понимаете… Раньше, до того, как мои родители переехали в Мемфис, папа каждую субботу и воскресенье играл в гольф с дедушкой Роллинсом. А у дедушки Уиндхема никогда не было сына. Когда они приезжали в Мемфис, я был партнером, — закончил Алан, пожав плечами.

Выходит, мальчишка отказывал себе в каких-то других, любимых играх, чтобы доставить удовольствие двум старикам, которым и в голову не пришло спросить, нравится ему гольф или нет. Ну и ну, подумал воспитатель, а Алан-то, оказывается, добрый, отзывчивый паренек!

Подошел грузовик отвезти команду обратно к полицейскому участку. Гард встал и, тронув подопечного за плечо, тихонько заметил:

— А ты, похоже, не такой ершистый, каким себя изображаешь, верно?

Алан не смутился и не обиделся. Бросив на старшего какой-то недетский взгляд, таким же тихим голосом ответил:

— Вы тоже.

И, усмехнувшись, отчего взрослое выражение куда-то улетучилось, припустил к машине, возле которой уже стояли Фрэнсис и Мэтью.

А ведь парень прав, подумал Гард, не спеша направляясь следом. Упрямым и строптивым он никогда не был, особенно, если приходилось иметь дело со сбившимися с праведного пути подростками и их очаровательными мамашами.

Кстати, перед одной из них неплохо было бы извиниться. Его вопросы, почему да отчего она разошлась с мужем, были, мягко говоря, не совсем тактичными. Впрочем, при сложившихся обстоятельствах он, пожалуй, имеет право знать хотя бы в общих чертах, что у нее произошло с Реджи.

Мэйбл и не скрывала — ее муж полюбил другую. Гард прекрасно понимал, как ей больно в этом признаваться — стоило только вспомнить ее полные страдания глаза. Ему ли не знать, что чувствует человек, когда его без конца сравнивают с другим — и сравнение всегда оказывается в пользу последнего, — а потом бросают. Если бы возлюбленная тринадцать лет назад рассталась с ним только потому, что потеряла к нему интерес, конечно, было бы больно, но он бы как-нибудь пережил. Но знать, что она предпочла ему другого только по меркантильным соображениям, было невыносимо…

Похоже, Мэйбл теперь на своей шкуре прочувствовала, что он, Гард, испытывал тогда. Если бы ее замужество просто не удалось — такое частенько случается, — не была бы настолько убита. Но дело оказалось в другом — она проиграла в сравнении с новой симпатией своего мужа. И Реджи в конечном счете выбрал другую.

Интересно, что это за женщина, которую можно предпочесть Мэйбл? Сам он в течение долгих тринадцати лет пытался отыскать такую.

Но так и не смог…

Когда они подъехали к полицейскому участку, Мэйбл уже дожидалась, сидя в своей шикарной машине. Гард собирался подойти к ней вместе с Аланом, извиниться и… Дальше извинений его фантазия не шла. Но планам его не суждено было осуществиться. Не успел он пройти и несколько шагов, как кто-то окликнул его. Барбара…

— Привет, лейтенант! Ну, как дела?

Он проследил взглядом за Аланом — тот уже почти добрался до машины — и обернулся.

— Да ничего.

— С Аланом больше не ругаетесь?

— Нет.

— А с Фрэнсисом?

— Тоже. И с Мэтью.

Алан тем временем уже открыл дверцу.

— Так ничего и не рассказывают о своих дружках, с которыми вместе ходили на дело?

— Нет. Мэтью жалуется, что родители его без конца донимают, пытаются сделать из него этакого пай-мальчика, но о сообщниках ни звука. И не собирается их выдавать.

Пока они стояли и мирно беседовали, шикарная машина укатила. Разочарованный, Гард перевел взгляд на брюнетку.

— Ну, что еще тебе хочется знать?

— Она не для тебя, Гард.

Умело скрыв раздражение, он сделал вид, что не понимает.

— О чем это ты?

— Брось притворяться. Ты прекрасно знаешь, о чем. Мы ведь с тобой одного поля ягодки. Ничто нам просто так не дается в руки. Тебе пришлось идти в полицию, чтобы зарабатывать деньги, я уже десять лет расплачиваюсь с долгами за обучение. Может, в глазах других мы и немногого добились в жизни, а по-моему, для бедняков вроде нас службу в полиции можно считать за счастье. — Барбара указала в ту сторону, куда уехала Мэйбл. — А вот ей все подносилось на блюдечке с голубой каемочкой. Окончила престижную частную школу, поступила в колледж только для того, чтобы найти себе богатого муженька, и вплоть до развода единственной ее заботой было играть роль образцовой жены.

Барбара, конечно, говорила наугад — не могла она знать ничего о женщине, вызвавшей ее неприязнь, — но, как это ни странно, попала точно в цель. Мэйбл действительно закончила частную школу, а с Реджи начала встречаться, учась в колледже. Верно и то, что пока муж ее не бросил, пока не пришлось самой зарабатывать на жизнь, образование ее лежало, так сказать, мертвым грузом. Да и к чему оно ей? Ведь она миссис Роллинс!

Все это было так, да не очень. Не совсем точную картину нарисовала Барбара. В ней почему-то не нашлось места для любящей матери, для девочки, которую он когда-то любил, и женщины, образ которой до сих пор преследовал его, не давая спать по ночам.

— Я давно знаю Мэйбл, — тихо сказал Гард.

Брюнетка улыбнулась печальной и мудрой улыбкой.

— Я встречала мужчин такого типа. Сулят золотые горы, а сами берут от тебя все, ничего не давая взамен. Они считают, что поскольку ты женщина, можно удовлетворять с тобой любые свои прихоти. Когда надоешь — бросят. Иные красотки ведут себя так же.

Гарду хотелось встать на защиту любимой, сказать, что она не такая, но он не мог погрешить против истины. Разве Мэйбл не клялась ему в вечной любви, а когда подвернулся кто-то получше, типа Роллинса, бросила его без сожаления.

— Берегись ее, лейтенант. Она вполне способна причинить тебе боль.

— Не бойся, я буду осторожен.

Нет, ничего Мэйбл ему не сделает, если он не забудет, что ей нельзя доверять, если будет держать в узде свои чувства и если, не дай Бог, не влюбится в нее окончательно и бесповоротно.

Он будет заниматься с ней сексом, а не любовью, в общем, использует, а потом бросит. При этой мысли Гард почувствовал укор совести. Разве не о таких мужчинах только что говорила Барбара — эгоистичных, эгоцентричных… Надкусят яблоко и бросят, тут же забыв его вкус. Которые берут все, ничего не давая взамен.

Но именно это он и собирался сделать — взять все, что она даст, а там хоть трава не расти.

На сей раз, дал себе слово Гард, он выйдет победителем.

— Почему вы решили сами отвезти меня домой? — спросил Алан, забираясь в машину. Был воскресный вечер. Еще одна смена закончилась. — Мама по воскресеньям свободна и сама может за мной приехать.

— Мне нужно с ней поговорить, — ответил Гард. После вчерашнего разговора с Барбарой он решил, что удобнее это сделать подальше от людских глаз.

— Но я же ничего не сделал! — нахмурившись, выпалил Алан.

Воспитатель пристально взглянул на него.

— С чего это ты взял, что разговор будет о тебе?

На лице мальчишки отразилось неподдельное удивление — ему и в голову не могло прийти, что у полицейского и матери найдутся другие темы для беседы, помимо его собственной персоны. Переварив услышанное, он снова нахмурился.

— Вам нравится моя мама?

Гард сделал вид, что всецело поглощен дорогой.

— Ничего…

— Знаете, почему я спрашиваю… — Алан секунду помолчал. — Потому что если вы вдруг влюбились в нее, все равно ничего не добьетесь. Когда мы уехали от папы, она сказала, что больше никогда не выйдет замуж. А если даже и надумает выйти, то скорее всего вернется к папе. Мама не хотела разводиться, и если он попросит ее вернуться, с удовольствием это сделает.

Гард мог бы сказать мальчишке, что жениться на его матери меньше всего входит в его планы, хотя поболтать с ней, а уж тем более заняться любовью было бы недурственно. Но не станешь же распинаться об этом перед одиннадцатилетним пацаном!

— Я только хочу поговорить с ней, Алан. Ничего более.

Ответ парнишку, похоже, удовлетворил, и он замолчал. Интересно, насколько верно то, что сообщил ему Алан, подумал Гард. Неужели и правда, развод отбил у Мэйбл всякую охоту снова выходить замуж? А может, наоборот, она вернется в Мемфис к бывшему мужу, стоит ему только намекнуть, что готов принять ее? И какую цену Реджи заплатит за ее возвращение? А вдруг она, до смерти довольная, что вернулась назад, вообще ничего не попросит? Как же! Эта особа еще отыграется на своем муже за то, что он предпочел какую-то мегеру ей, незабвенной. Он дорого заплатит за это, подвел Гард итог своим мыслям.

Они подъехали к дому. Хозяйки нигде не было видно, но у двери стояла ее роскошная новенькая машина. Оказывается, не так уж Роллинс все и забрал, усмехнулся гость, идя за Аланом к дому. Кое-что оставил. Вот, например, этот шикарный лимузин, который стоит столько, сколько ему и за два года не заработать.

Входная дверь была открыта. Мальчик первым ворвался в дом.

— Мам, я приехал! — завопил он и помчался в самый дальний конец коридора, где, по всей, видимости, находилась кухня.

— Да неужели? — раздался голос Мэйбл откуда-то слева.

Гард закрыл дверь и пошел на звук ее голоса. Она сидела на диване и, увидев его, встала — на лице вежливая сухая улыбка. Выглядела хозяйка потрясающе. Изумрудно-зеленое платье с низким треугольным вырезом, шикарная гладкая прическа, на шее — массивный бриллиантовый кулон. Этакая неприступная красавица. Интересно, специально так разоделась, чтобы подчеркнуть, какая пропасть лежит между ними, подумал Гард.

Скорее всего нет. Если бы хотела дать понять, что слишком хороша для него, не надела бы этот кулон. Он не видел его много лет, но вспомнил с первого взгляда, ведь с ним связано столько приятных воспоминаний! Когда они занимались любовью, эту бриллиантовую вещицу она никогда не снимала. До сих пор перед глазами волнующая картина — кулон уютно устроился в глубокой ложбинке между ее грудями. Вот он прижимает возлюбленную к себе… Крепче, еще крепче… и кулон впивается в его тело. Как же он любил ее, как страстно желал! Рад бы забыть, да не может… Но предательства никогда не простит!

— Я пошел к Роберту! — крикнул Алан, подбегая к входной двери.

— В половине седьмого чтобы был дома, — бросила ему вдогонку мать, и дверь захлопнулась.

Воцарилась тишина. Тревожная тишина, потому что здесь был нежданный визитер.

Интересно, зачем он пришел, подумала Мэйбл. Опять станет терзать ее расспросами о неудавшемся замужестве? Давай, мол, рассказывай, как это случилось, что Реджи стало наплевать на нее и на сына…

— Прости меня! — вдруг послышался голос Гарда.

Женщина не поверила своим ушам. Посмотрела ему прямо в глаза и оторопела — такая в них нескрываемая злость. Давным-давно, в самый первый день их знакомства она поняла — что бы ни говорили о необузданном нраве ухажера, с ним будет чувствовать себя, как за каменной стеной, потому что у него самые добрые в мире глаза. И оказалась права. Он всегда относился к ней с любовью и нежностью. Такого бережного отношения она и не заслуживала. А отплатила ему за доброту жестокостью, за нежность — обманом. И он никогда ее не простит.

Захотелось убежать, спрятаться в каком-нибудь укромном уголке и поплакать — так было жалко и себя, и Гарда, и того, что могло бы у них быть и чему уже никогда не бывать. Но вместо этого, сглотнув комок в горле, подошла к нему чуть ближе.

— За что?

— За то, что наговорил тут тебе в пятницу.

Конечно, нельзя сказать, что их разговор в тот вечер оставил ее совершенно равнодушной, но уж чего-чего, а извинений от него она никак не ожидала. Сама-то принесла ему столько горя, но ни разу не нашла в себе мужества подойти и попросить прощения.

— Ничего, все в порядке… — скованно произнесла Мэйбл и села на диван, жестом приглашая гостя последовать ее примеру. Секунду поколебавшись, он уселся на стул.

— Ты все еще любишь его? — и не без издевки поправился: — Ты когда-нибудь любила его?

Запрокинув голову, женщина взглянула на потолок, потом перевела взгляд на Гарда и, улыбнувшись, шутливо спросила:

— О чем-нибудь полегче спросить не можешь?

Он не принял шутку. Лицо осталось непроницаемым. Может, стоит ответить ему пусть не на все, а хотя бы на часть вопросов, подумала Мэйбл. В конце концов он имеет на это полное право. Не его ли она обещала любить до гробовой доски, а сама через несколько дней вышла замуж за другого?

— Реджи мне очень нравился, — взвешивая каждое слово, проговорила она. — По-моему, в какой-то степени я даже любила его.

Именно в какой-то степени — так, как любят друзей, родных. Но не так, как любила вот этого красавца. Так она еще не любила никого…

— Как там говорится?.. Любовь зла, полюбишь и козла.

Женщина лишь грустно улыбнулась. К чему слова? Он уже составил о ней свое мнение и никогда его не изменит.

Воцарилась тишина. Гард первым нарушил ее.

— Ты бы вернулась к нему, если бы он попросил? — На сей раз голос его прозвучал без малейшего сарказма.

— Нет!

Он удивленно вскинул брови. Мэйбл так и не поняла, что поразило его больше — сам ли ее ответ или та скорость, с которой его выпалила.

— Вот как? Ты не бросила бы свое скромное существование, чтобы вернуться к прежней, спокойной, обеспеченной жизни?

— Нет, — повторила она.

Вернуться к этому кошмару? Опять следить за каждым движением Реджи и мучительно размышлять, колется или еще нет? Прятать кошелек, чековую книжку, ключи от машины и дрожать от страха, как бы он их не нашел? Ходить к нему в клинику, где он, изможденный, трясущийся, тщетно пытается одолеть свою страшную болезнь? Вздрагивать от каждого телефонного звонка, когда его нет дома — вдруг это он, сейчас скажет, что его снова арестовали, или, еще хуже, позвонят из полиции, сообщат, что ее муж умер от слишком большой дозы наркотиков или стал жертвой наркобизнеса?

— Я скорее умру… — пробормотала она. — Чем такая жизнь, лучше смерть!

Гард не знал, куда глаза деть от смущения. Вскочил и, бормоча какие-то извинения, что-то насчет того, что вот сейчас уйдет и больше не вернется, бросился к двери. Мэйбл кинулась вслед за ним.

— Прошу тебя, Гард, не уходи, — задыхаясь, проговорила она. — Я знаю, это нелегко, но пожалуйста…

Он обернулся. Злость исчезла, теперь его глаза светились грустью.

— Не затем я пришел, чтобы допрашивать тебя.

— Но спросить тебе, наверное, о многом хотелось бы.

Конечно хотелось. И вопросы эти в основном начинались бы со слов «почему». Почему она так жестоко порвала с ним? Почему сама не сказала, что не хочет его видеть, а заставила это сделать сестру? Почему скрыла, что собирается выйти замуж за Реджи? Почему вела себя с ним, Гардом, так бесчеловечно?

— Да нет, слишком много времени прошло…

Она сдержанно улыбнулась.

— Ну, не так уж и много.

— Иногда я тебя ненавижу!

Мэйбл вздрогнула, как от удара, но не подала виду, как ей больно.

— Я тебя за это не виню. Но прошу тебя, Гард, не уходи! Мы могли бы поговорить…

Но только не о прошлом, молча взмолилась она. Трудно ей вспоминать то счастливое время, целиком заполненное любовью и нежностью, шутками и смехом, когда они были вместе! Ведь он только что бросил ей в лицо, что ненавидит…

Гард уставился в окно на пустой двор. Она стояла так близко, что он чувствовал ее тепло, вдыхал знакомый аромат. Стоит только сделать пару шагов, и женщина очутится в его объятиях. Он прижмет ее к себе и…

О, черт! Не хотел причинять ей боль, так нет же. И в пятницу вел себя как последний кретин, и сегодня не лучше. Похоже, всякий раз, когда видит ее, не может сдержаться. Лишь посмотрит на нее — вспоминается опять, как горячо ее любил и какую боль испытал, когда потерял. Да, у него действительно к ней немало вопросов, но столько же обиды, негодования и… безудержного желания.

Имей он хоть каплю чувства собственного достоинства, повернулся бы сейчас, ушел и никогда бы не вернулся. Вычеркнул бы ее раз и навсегда из своей жизни. Просто забыл бы, что она существует.

Однако легко сказать, но трудно сделать. Иначе он давным-давно так бы поступил. Нашел бы себе какую-нибудь бабенку, нарожал бы детей и воспитывал их, вместо того чтобы возиться по выходным с чужими. Так что забыть Мэйбл он сможет, только когда умрет. А умирать он еще не собирался.

По крайней мере в ближайшем будущем.

— Гард…

Она дотронулась до его руки — дыхание перехватило. Какая же это несправедливость, что такая потрясающая женщина, как Барбара, оставляет его совершенно равнодушным, а стоит этой лишь прикоснуться к нему — и он словно сам не свой.

Гард сделал шаг назад — рука ее упала. Повернувшись, взглянул на нее затуманенным взором.

— Прошу тебя, сделай мне одолжение, — нетвердым голосом попросил он.

— Какое?

— Сними этот кулон. Не время сейчас для такого рода воспоминаний.

Вспыхнув, Мэйбл прикрыла украшение рукой.

— Присядь на минутку, — попросила она. — Я мигом вернусь.

Хозяйка быстро поднялась по лестнице и скрылась. Вот теперь бы уйти — прекрасная возможность. Но он ею не воспользовался. Вернулся в гостиную и уселся на сей раз на диване.

Пусть у него напрочь отсутствует чувство собственного достоинства.

Пусть потом будет горько раскаиваться.

Но еще хоть несколько минут этого прохладного воскресного вечера он проведет с женщиной, сделавшей последние тринадцать лет его жизни кромешным адом, а несколько месяцев до того — сущим раем.

С женщиной, которая способна превратить его последующую жизнь или в то, или в другое.

Когда через считанные минуты Мэйбл спустилась вниз, перемена была разительной: вместо шикарного платья — джинсы со свитером, вместо модной гладкой прически — конский хвост. Скромные кроссовки сменили туфли на высоких каблуках. Главное — исчез этот чертов кулон. Теперь она выглядела более женственно и не казалась такой уж неприступной.

Наоборот, чересчур доступной.

Надо было уйти, пока хозяйка была наверху, запоздало подумал Гард. А еще лучше вообще бы сюда не приходить.

— Ну, как Алан себя ведет? Есть перемены к лучшему? — спросила Мэйбл, усаживаясь в кресло.

Устроилась поудобнее, подогнув под себя ногу. В этом одеянии, с этой прической она выглядела на десять лет моложе… Да нет, какое там на десять, на все тринадцать… Точь-в-точь та самая девчонка, которую он так хорошо знал… и, как выяснилось, не знал вовсе. Которую любил и которую потерял…

Ну-ка не раскисай, приказал себе Гард. К черту воспоминания! Следи лучше за разговором.

— Да. С ребятами отношения постепенно налаживаются. И уже не ворчит по любому поводу.

— У вас там, наверное, много трудных подростков?

Какой заботливый голос… Похоже, переживает не только за собственного сына, но и за других, незнакомых детей. Вот только знать бы, искренне ли…

— У нас сейчас их двадцать пять. Многие мальчишки — дети военнослужащих. Они мало чем отличаются от других детей. Те же проблемы, стрессы плюс еще частые переезды, бесконечные военные учения у отцов… Да и с деньгами во многих семьях, особенно где кормильцы имеют низшие воинские звания, негусто. Есть родители, которые возлагают на своих чад слишком большие надежды. И если ребята их не оправдывают, готовы их убить. Немало и родителей-одиночек. Их дети вообще предоставлены сами себе.

Увидев, что женщина улыбается, Гард замолчал. Вроде не сказал ничего смешного, подумал он, и хмуро спросил:

— Чему это ты радуешься?

— Ты так авторитетно рассуждаешь… И такой серьезный. Совсем не похож на того парня, которого я когда-то знала.

Его так и подмывало сказать, что он тот самый, с которым она познакомилась много лет назад и которого предала. Ничуть не изменился. Просто вырос. Очень быстро вырос — меньше чем за две недели. Но он промолчал.

— Почему ты стал полицейским?

Н-да… Хороший вопрос. Попробуй, ответь… Он всегда все схватывал на лету и за свою жизнь приобрел целую кучу специальностей — и танкиста, и ракетчика, и артиллериста. А поскольку на гражданке эти военные специальности не пользовались спросом, он и пошел работать в военную полицию. Хотя в то время карьера полицейского его мало прельщала. Единственное, к чему он стремился, — это уехать подальше от Стампы, от Мэйбл и ее новоиспеченного мужа.

— Хотелось испытать, что это такое, — наконец сказал он. — А потом, не понравилось бы, мог бы уволиться из полиции, но уже приобретя кое-какой опыт.

— Но ты увольняться не стал.

Гард пожал плечами. Когда он после четырех лет службы в армии приехал в Стампу к родителям, понял, что еще не забыл Мэйбл. Приезд оказался для него слишком болезненным, и он решил остаться еще на какое-то время на военной службе. И работа знакомая, и к людям привык… Словом, не успел и глазом моргнуть, как подписал контракт на службу в военной полиции на двадцать лет.

— Значит, ты служишь уже… — Мэйбл замолчала, пытаясь припомнить, когда Гард уехал из города. Да где там! Она в то время была новобрачной, и что случилось с бывшим возлюбленным, ее мало волновало.

— Тринадцать лет, — подсказал офицер и специально добавил: — Завербовался через два дня после твоей свадьбы.

Мэйбл, вспыхнув, опустила глаза. Румянец обычно красит женщину, но здесь, похоже, был не тот случай. Она как-то вмиг подурнела. На лице отразилась целая гамма чувств — боль, стыд, раскаяние. Что ж, попереживай, со злостью подумал службист, полезно будет.

— Гард…

На крыльце послышался топот ног, и он взглядом попросил ее замолчать. Через секунду хлопнула входная дверь, и в комнату ворвался Алан. Хотя во дворе стоял знакомый его «фордик», мальчишка изобразил на лице крайнее удивление.

— Вы еще здесь?!

Мать дернула сына за рукав.

— Как ты разговариваешь с гостем, Алан!

— Я просто не ожидал, что он до сих пор у нас. Столько времени сидит! Он что, остается ужинать?

Хозяйка взглянула на Гарда. Она еще ни слова не произнесла, а он уже понял — сейчас последует приглашение.

— Может, поужинаете с нами? Правда, никаких разносолов не будет. Салат и ветчина. Но лучше, чем сухомятка.

— Нет, спасибо.

Одно дело разговаривать с Мэйбл и совсем другое — сидеть с ней и ее сыном за одним столом. К этому он еще не готов. Рановато пока. Чувствуя на себе взгляд Алана, наставник встал с дивана.

Мальчишка сегодня ясно дал ему понять, что не потерпит, чтобы в жизни матери появился какой-нибудь другой мужчина, кроме отца. И теперь, похоже, оценивал претендента на отцовское место, пытаясь определить, представляет ли он в этом смысле какую-то опасность. Решив, что нет, пожал плечами.

— Можете остаться. Мама вкусно готовит. Гард едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

Даже одиннадцатилетнему пацану ясно, что его мать никогда не станет связываться с полицейским, — он с Мэйбл не пара. Так сколько раз мальчишка будет тыкать его носом, чтобы он понял это?

— Спасибо, — сдержанно сказал гость, — но мне пора идти.

Хозяйка проводила его до дверей, вышла на крыльцо. Подождала, пока он спустится, и только потом тихонько попрощалась.

— Спокойной ночи, Гард.

Может быть, он снова попался на крючок? Скорее всего так и есть — Мэйбл поиграет с ним и бросит.

Но пока она не дает ему от ворот поворот, пока будет просить, чтобы он остался, будет приходить к ней снова и снова.

В общем, горбатого, как говорится, могила исправит, усмехнулся Гард, выезжая со двора.

Теплым субботним днем Мэйбл занималась своим любимым делом — копалась в цветнике. Утром завезла сына в полицейский участок, вернулась домой и переоделась в старенькие джинсы и футболку. Сделала легкомысленный конский хвост, и вот теперь умостилась на коленях перед клумбой с цикламенами. Она обожала ухаживать за цветами, рыхлить землю, подстригать траву. Даже в прополке находила свою прелесть.

В Мемфисе Мэйбл была лишена всего этого. Они жили в престижном районе, где располагались шикарные особняки с просторными газонами. Там садовников обычно нанимали. И Реджи не желал ни на йоту отступать от этого правила. Чтобы его жена напяливала старье и работала в саду, будто прислуга?! Не бывать этому! Вместо того чтобы спорить с мужем, Мэйбл удовлетворяла свои, так сказать, огородные потребности, выращивая в доме любимые цветы, а в самом светлом углу кухни — даже помидоры и лекарственные растения. Теперь у нее был свой собственный садик, и никто не запрещал ей работать в нем.

Она как раз пересаживала луковицы, когда услышала за спиной шум мотоцикла. Вспомнив о поклоннике, женщина улыбнулась.

Как она любила кататься с ним на мотоцикле! Чувствовала себя отважной амазонкой, способной на любые безрассудства. А вот Гарда вряд ли можно было назвать лихачем. Он всегда заставлял ее надевать шлем и ездил настолько осторожно, что даже самому взыскательному судье, ее отцу, не к чему было бы придраться. Но тем не менее у нее сохранились самые теплые воспоминания и о езде на мотоцикле, и о тех глухих местах, куда они забирались.

Позади взревел мотор. Мэйбл бросила в коробочку очередную порцию луковиц, не спеша поставила ее на скамейку, обернулась и…

Ей показалось, будто она перенеслась на тринадцать лет назад. Только мотоцикл сейчас был другой — поновее и помоднее, хотя того же цвета. Черный как ночь. И шлем другой — не такой облезлый, но тоже черный. А вот куртка все та же — видавшая виды потертая кожанка. Выцветшие, потрепанные джинсы, тяжелые черные ботинки… И сидел он так же, гордо выпятив грудь.

Мотоциклист выключил двигатель и медленно стащил с головы шлем. Мэйбл на мгновение представила — вот сейчас он тряхнет головой, и густые курчавые пряди рассыпятся по плечам. У него всегда были великолепные волосы — длинные, мягкие. Но сейчас с короткой стрижкой выглядел он еще лучше — она ему необыкновенно шла.

— Чем занимаешься? — спросил Гард, пристраивая шлем на бак с горючим.

— Луковицы собираю.

— А не проще ли купить новые?

— Проще, конечно. Но эти цветы выросли из луковиц, которые дала моя мама, а она, в свою очередь, получила их от своей матери. Традиция такая, понимаешь? — Мэйбл встала, машинально отряхнула землю с колен, откинула с лица непокорную прядку волос. После того как уехала из Мемфиса, она особое наслаждение получала, надевая поношенную одежду. Но сегодня ей хотелось бы быть чуточку почище и выглядеть немного посимпатичнее, чтобы хоть капельку понравиться человеку, от которого она сама глаз оторвать не может.

— Почему ты не на работе? — спросила она.

— Последние несколько выходных приходилось, как тебе известно, работать с подростками, но сегодня я иду в ночную смену, так что до вечера свободен.

Она подошла к нему ближе.

— Ты всегда работаешь по выходным, если не занят с детьми?

— У меня скользящий график. В субботу вечером обычно дел по горло, так что задействованы три или четыре дежурных подразделения. Сегодня нужен и я с Бизоном.

— Бизон? Что за странное имя!

По его лицу пробежала легкая улыбка.

— Не смейся над кличкой собаки! Бизон — мой самый лучший друг.

— Везет же собачке…

Воцарилась короткая пауза — они молча смотрели друг на друга. Мэйбл могла бы ему о многом рассказать, если бы только решилась. Например, как счастлива вновь видеть его, как рада, что они опять встретились, и как ей больно, оттого что так жестоко с ним обошлась. Как она скучала по нему все эти годы, хотя строго-настрого запрещала себе думать и вспоминать о нем — ведь только так можно было сделать жизнь с мужем более или менее сносной.

Гость первым нарушил молчание.

— Покатаемся?

Радостная улыбка озарила ее лицо. Какое счастье! Она будет кататься с Гардом на его мотоцикле! Об этом можно было только мечтать.

— Хорошо. Только ключи возьму.

— Прихвати куртку, — бросил он ей вдогонку.

Ключи лежали в холле на столике, но задерживаться там Мэйбл не стала. Вбежала в свою комнату и мигом переоделась в чистые джинсы и рубашку. Схватив куртку и ключи, закрыла входную дверь и сбежала по ступенькам во двор.

К мотоциклу женщина направилась уже спокойным шагом. Ее вдруг как громом поразила одна мысль — когда они тронутся в путь, ей придется руками обхватить Гарда за пояс. Конечно, она ничего не имела против. Но может быть, ему будет неприятно… Он, наверное, просто упустил это из виду…

Как же, упустил, оборвала она себя. Наверняка на своем мотоцикле кого только ни перекатал! Знает на что идет и на этот раз.

Между тем Гард отвязал от заднего сиденья запасной шлем и протянул ей. Когда тринадцать лет назад они первый раз поехали кататься и он попросил ее надеть шлем, она принялась хныкать. Он, мол, слишком тяжелый, прическу помнет, да и разговаривать в нем невозможно. Но Гард сразу отмел все возражения — при скорости пятьдесят пять миль в час какие могут быть разговоры! Это во-первых, а во-вторых, без шлема никуда ее не повезет. Тогда она без лишних слов напялила эту дурацкую штуковину, и больше они никогда к этому вопросу не возвращались.

Сейчас он стоял и смотрел, как она застегивает под подбородком ремень, опускает на глаза солнцезащитный щиток. В таком наряде у нее стал какой-то чересчур таинственный вид.

Надев шлем, Гард уселся, запустил двигатель и ждал, пока сядет пассажирка. Секунду поколебавшись, она положила руку ему на плечо и мигом вскочила на заднее сиденье.

Когда полчаса назад Гард выехал из дому, каких-то определенных планов у него не было. Просто хотелось увидеть Мэйбл и воскресить в памяти кое-какие воспоминания. Так сказать, убить одним выстрелом двух зайцев. А лучшего способа, чем катание на мотоцикле, для этого и не придумаешь.

И самое хорошее место для воспоминаний — это то, где они провели последний вечер. Туда-то мотоцикл сейчас и направлялся.

Он не ездил этой дорогой уже тринадцать лет, и надо сказать, она сильно изменилась. Теперь, чтобы выехать из города, требовалось гораздо больше времени, чем раньше. Там, где прежде шумели апельсиновые сады и рощи, теперь тянулись голые поля, разбитые на квадраты под будущую застройку. Но чем дальше они ехали, тем более знакомой становилась местность. А когда проскочили небольшое поселение Уилксон, Гард словно вернулся в прошлое — те же пустынные холмики вдоль берега Мексиканского залива по левую руку, а по правую — дикие заросли. Такой же ясный полдень, прохладный ветерок и Мэйбл. Она привычно устроилась за спиной, обхватив его руками за пояс. Будто и не было этих долгих лет разлуки…

Гард свернул на узкую малонаезженную дорогу и поехал с черепашьей скоростью — колея была неровной. Мэйбл бросило вперед и тесно прижало к нему. Гард догадывался, какие чувства она сейчас испытывает, но рук не разжимает. Понимает, видно, — одно неосторожное движение и свалится. Только когда выехали на ровное место и добрались до знакомой жаровни для пикника — какая-то добрая душа поставила ее здесь, — пассажирка отстранилась и спрыгнула на землю.

Сняв шлемы, оба огляделись. Это было их место, вне всякого сомнения, но выглядело оно совершенно по-иному. Там, где раньше находился небольшой причал, теперь остался лишь песчаный пляж. Где к самой кромке воды подступала заросшая кустарником суша, высилась подпорная стена. То тут, то там виднелись столики. Похоже, их поставили совсем недавно. Теперь к воде не подобраться — повсюду стояли заграждения.

Раньше, когда они сюда приезжали, добраться до воды не составляло никакого труда. Обычно Гард ставил свой мотоцикл под деревом и спрыгивал с невысокого обрыва прямо на пляж. Потом помогал спускаться Мэйбл, и они падали на песок, не в силах больше ждать. Несколько раз они занимались любовью на пляже прямо в одежде. А два раза — первый и последний — нашли прибежище в маленькой песчаной бухточке неподалеку отсюда. Там, надежно укрытые от любопытных глаз, любили друг друга под поваленным бурей деревом.

Мэйбл подошла к заграждению, облокотилась о него и взглянула на Гарда. Он не двинулся с места. Так и стоял, устремив взгляд в сторону бухточки. Почувствовав на себе ее взгляд, поднял голову.

— Я никогда не собиралась причинить тебе боль, Гард.

Ага, подумал он, значит, попросит прощения. А хочет ли он этого? Ясное дело! И не только этого. Но не сейчас. Не сегодня. И не здесь.

— Вот уж не знал, что Роллинсы способны извиняться.

Хотелось сказать это шутливым тоном, а прозвучало резко, оскорбительно, так, что Мэйбл отпрянула, как будто он ее ударил, и пробормотала:

— Роллинс фамилия моего мужа, а не моя…

— Но теперь и ты ее носишь.

Она покачала головой, и густые пряди, выскользнув из-под ленты, которой она стянула волосы в конский хвост, блеснули на солнце.

— Не по собственной воле, — едва слышно прошептала она. — Прости меня, Гард.

Первая часть ее высказывания заинтриговала, но он, отметя ее в сторону, сосредоточился на второй.

— Ну, и каких слов ты от меня ждешь? Ладно, мол, все понимаю и прощаю? Не терзай себя, дорогая? Так что ли? — Он с отвращением отвернулся. — Извини, но не могу я простить тебя за то, что ты сделала!

Да разве можно забыть столько лет страданий, тоски и одиночества, мрачно подумал Гард.

— Зачем ты меня сюда привез?

Он глянул вдаль поверх ее головы — не было ни сил, ни желания смотреть ей в ли-цо, — но печальный голос болью отозвался в сердце. Захотелось обнять женщину, прижаться к ней хоть на одну секунду…

— Почему именно сюда? — не отставала Мэйбл. — Хочешь, чтобы я вспомнила, как мы занимались здесь любовью? Что это оказался наш последний вечер? — На секунду она замолчала, потом тихим дрожащим голосом воскликнула: — Бог мой! Неужели ты думаешь, что я могу забыть!

Гард медленно подошел к ней. Он прекрасно понимал, что делает что-то не то, но остановиться уже не мог. Так и подмывало выплеснуть накопившиеся слова в лицо.

— Неужели Реджи было все равно, что ты не девушка? Как этот кретин мог ничего не замечать? Утром ты обсуждаешь с ним всякие предсвадебные дела, а вечером едешь со мной сюда, чтобы потрахаться!

Хриплым, не своим голосом выдавил он из себя последнее слово. Мэйбл вздрогнула, словно от удара. Удивительно, как одно-единственное словечко смогло из чего-то светлого, чистого сделать нечто грязное, непристойное. Заниматься любовью — звучит так нежно и романтично. А это… — грубо, обидно и стыдно.

Гард ждал, и она не замедлила ответить: изобразив на лице холодную улыбку:

— Естественно! Реджи было абсолютно безразлично, что мы с тобой любовники. А почему это тебя так удивляет?

— Да потому, что мне было бы не все равно, — бросил он. — Я бы такого не потерпел! Впрочем, что об этом говорить… Единственное, что меня радует, — я был у тебя первым. И этого тебе у меня не отнять! Как ни старайся!

— Я и не собираюсь. — Голос ее упал до шепота, но обманутый любовник стоял так близко, что, конечно, все услышал. — Гард…

Внезапно запнувшись, вскинула руку, но он метнул на нее яростный взгляд. Рука опустилась.

Женское сердце защемило от боли. Было время, когда ухажер замирал от одного ее прикосновения, а уж если обнимал за плечи или в темном зале кинотеатра клал ладонь на ее колено, и вовсе чувствовал себя на седьмом небе. Когда они оставались одни, он учил ее более интимным ласкам — поцелуям и поглаживаниям, заставлявшим его стонать от наслаждения.

А теперь не разрешает даже дотронуться до себя, печально подумала Мэйбл.

Голос Гарда вывел ее из задумчивости.

— Так по чьей же воле, Мэйбл?

Она перевела взгляд на футболку, выцветшую и растянутую, видневшуюся сквозь распахнутую куртку. Воображение без труда — ей много раз довелось видеть любимого не то что без футболки, но и вообще без всякой одежды — нарисовало то, что под ней.

Подняв голову, она наткнулась на непримиримый, все помнящий взгляд его потемневших глаз.

— Ты сказала, что вышла замуж не по собственной воле, — напомнил ей Гард. — Так что толкнуло тебя на это?

И он услышал ответ, которого ожидал. Который давал еще одно подтверждение тому, как был прав, презирая и ненавидя ее. Который лишал его малейшей надежды на будущее. Их общее будущее.

— Деньги. Я вышла за Роллинса замуж только из-за денег.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Гард зашагал прочь. На секунду задержавшись у одного из столиков, взял свой шлем и сел на мотоцикл.

— Остальное не хочешь услышать? — спросила Мэйбл, направляясь к нему.

— Меня это не интересует, — со знакомой хмурой усмешкой ответил он.

— И все-таки я прошу тебя выслушать. — Она тоже взяла шлем, но надевать не стала, прижав к груди. — После всего того, от чего я отказалась, что потеряла…

— А от чего ты, собственно, отказалась, Мэйбл? Чем это таким пожертвовала, чтобы выйти замуж за Реджи? Ты получила все, что хотела. Деньги, которые возжелала твоя жадная душонка, прочное положение, которое твоя семья тебе дать была не в состоянии, уверенность в завтрашнем дне, престиж — в общем, все! Так какого же черта ты лишилась?!

— Тебя…

Ее голос, тихий, печальный, резко отличался от его, непримиримого, злого. На какое-то мгновение ему стало ее жаль, но через секунду еще большая ярость вспыхнула в нем. Лицо Гарда исказилось от ненависти и отвращения.

Не верит он ей!

Рад бы, да не может…

Поняв, что разгневанного мужчину не переубедить, Мэйбл с такой силой вцепилась руками в шлем, что костяшки пальцев побелели. Хотелось упасть на песок и разрыдаться, но она сдержалась. Нахлобучила шлем на голову и осторожно, чтобы ненароком не коснуться Гарда грудью, уселась в седло. Робко положила руки ему на талию, понимая, что даже это, должно быть, неприятно.

Казалось, обратная дорога никогда не кончится, хотя по времени она занимала всего каких-то полчаса. Наконец доехали. Мэйбл слезла с мотоцикла, сняла шлем и протянула его Гарду.

— Почему ты не хочешь выслушать меня? — громко, стараясь перекричать шум мотора, спросила она. — Позволь мне все тебе объяснить!

Словно к пустому месту обращаешься, с отчаянием подумала она. Плевать он хотел на нее и на ее объяснения. Сидит, даже не шелохнется.

Подавив горестный вздох, женщина повернулась и зашагала к дому. Она уже дошла до двери и вставила в замок ключ, как в ушах вдруг замерла тишина — Гард выключил мотор. Мало-помалу безмолвие стали нарушать звуки обычного субботнего дня — крики детей, лай собак, жужжание газонокосилки, музыкальные шумы.

— Я тебя слушаю.

Голос прозвучал совсем рядом — Гард стоял у нее за спиной, но Мэйбл оборачиваться не стала. Сначала нужно успокоиться, а то вон как руки дрожат да и глаза на мокром месте.

Наконец она повернулась к нему лицом.

— Нет, ты не слушаешь, Гард, а выносишь мне приговор. Я и так уже тринадцать лет расплачиваюсь за то, что сделала!

— Ну, положим, расплачиваешься не ты, а я. А ты все эти годы жила себе припеваючи с Роллинсом.

— Вот видишь, что бы я ни сказала, ты все равно остаешься при своем мнении. Тогда почему ты здесь? Зачем все время приходишь?

— Потому что не могу иначе! — вырвалось у него.

Слова эти поразили ее. В первый момент она чуть не запрыгала от радости — надо же, оказывается, несмотря на все то горе, которое она ему принесла, его по-прежнему тянет к ней, как и ее к нему. Но радость ее была недолгой — он ведь прилагает все усилия, чтобы выбросить ее из головы. Не желает иметь с ней ничего общего, и все тут!

— Прости меня, — устало произнесла она. — Как бы я хотела, чтобы все было по-другому. Но изменить что-либо я не в силах. Единственное, что могу, это рассказать тебе, почему я вышла замуж за Реджи. — Слезы опять навернулись на глаза, но она улыбнулась. — Только заставить тебя поверить мне я не могу.

Хозяйка подошла к качалке, села. Гость молча последовал за ней и присел напротив. Он был весь внимание и напряженно ждал, что же ему расскажет неверная возлюбленная.

Мэйбл тяжело вздохнула и начала свою печальную повесть.

— Мои родители не особенно тебя жаловали. Да они этого и не скрывали. Но не любили они скорее не тебя самого, а тот класс, который ты собой олицетворял. Ты им казался выходцем из другого мира. Этого было достаточно, чтобы запретить нам встречаться.

Гард беспокойно поерзал. Интересно сказала. Намекнула — дескать, происхождение у тебя, братец, подкачало. Он и сам прекрасно знал, что семья их не только бедная, но и носит безвестную в этих краях фамилию. За последнюю сотню лет многие знатные собственники лишились своего состояния, но у них осталось самое ценное — известная фамилия, семейная история, поэтому их уважали и принимали в лучших домах. У Брустеров же состояния отродясь не бывало, так что терять им было нечего, и фамилия их никому ни о чем не говорила. В прежние времена своей земли они никогда не имели, арендовали ее, в наши же дни являлись представителями малоуважаемого класса, проще говоря, рабочими.

— Мама с папой дружили с семьей Роллинсов. И просто мечтали поженить нас с Реджи, ведь это только укрепило бы их дружбу. Они постоянно твердили, какая мы отличная пара, как подходим друг другу, придумывали всевозможные уловки, чтобы свести нас вместе. Некоторое время, когда уже было не отвертеться, я проводила в его обществе. Мне он нравился, но замуж выходить за него я не хотела.

Как же, как же, усмехнулся Гард. И не успела глазом моргнуть, как оказалась с ним под венцом, в длинном белом свадебном платье, с традиционным букетом алых роз в руках. В общем, сердце красавицы склонно к измене…

— В последний раз мы встретились с тобой в субботу, — продолжала между тем Мэйбл. — А на следующий день, как обычно, с родителями отправилась в церковь. Потом пообедали у бабушки, а когда вернулись домой, отец попросил меня прийти к нему в контору, чтобы поговорить. Я не горела желанием отправляться туда, потому что все наши беседы, как на людях, так и наедине, сводились к одному. Он талдычил, как ты мне не подходишь. Думала, и на этот раз разговор пойдет о том же, но ошиблась.

Однако отец сообщил мне неприятную новость. Компания, которой наша семья владела уже восемьдесят лет и которая процветала даже в самые тяжелые времена Великой депрессии, оказалась на грани банкротства. Дело в том, что мой дедушка, отец моего отца, за три года до этого отошел от дел и передал руководство компанией моему отцу, своему единственному сыну, а тому, похоже, не хватило опыта для ведения дел. Он упустил несколько выгодных контрактов и по уши увяз в долгах, и настолько глубоко, что без посторонней помощи ему уже было не выбраться. — Мэйбл помолчала, глядя куда-то вдаль, и добавила: — Вернее, без моей помощи. — Потом вновь перевела взгляд на Гарда и продолжила свой рассказ. — Питеру Роллинсу было известно, в какое плачевное положение попал отец. А поскольку у него везде свои люди, он обещал ему спасти компанию. При условии, что я выйду замуж за его сына. Это-то отец и хотел со мной обсудить. Мне предлагался брак по расчету. Ни больше, ни меньше. Если я соглашусь, Роллинс поможет, и компания будет спасена. Репутация отца не пострадает, спокойное будущее семьи гарантировано. — Она опять помолчала и негромко закончила: — Единственное, что от меня требовалось, — это бросить тебя и стать женой Реджи.

— Ты что, за дурака меня принимаешь?! — Гард даже задохнулся от негодования. — Неужели думаешь, что я поверю, будто ты вышла замуж за Реджи только ради отца? Чтобы никто не догадался, что в делах компании он ни черта не соображает?

— Если бы отец потерял компанию, он лишился бы всего. Мама моя в жизни ни дня не работала, а нас с Дороти нужно было кормить и одевать. Мы с ней тоже в дом ни цента не приносили. Кроме того, на карту были поставлены гордость и чувство собственного достоинства отца.

— Значит, чтобы признать свое банкротство, он был слишком горд, а продать дочь по выгодной цене нет? Тебе еще крупно повезло, что Роллинс купил тебя для своего красавчика, а не для себя самого!

Если бы он ее ударил, Мэйбл не было бы так больно.

— Ну почему ты мне не веришь! — стиснув руки, воскликнула она. — Я вышла замуж только ради того, чтобы спасти отца. Ты ведь сам пошел работать в шестнадцать лет, чтобы помогать родителям. И в течение пяти лет по окончания средней школы жил вместе с ними — хотя тебе, конечно, хотелось иметь. свой дом — только из экономии. Ты честно зарабатывал на жизнь, но почти всю зарплату отдавал родителям, потому что им она была нужнее, чем тебе.

— Сравнила тоже! Я отдавал им деньги, заработанные, как ты правильно заметила, честным трудом. А вот чем ты отрабатывала отцовский долг, соображай сама!

— Спасибо тебе, Гард, — тихо сказала Мэйбл, вставая с качалки и подходя к двери. — Мало мне того, что я все тринадцать лет корила себя за то, что натворила. Так теперь еще должна чувствовать себя хуже уличной девки!

— Послушай… — попробовал было остановить ее Гард, но она уже вошла в дом, хлопнув дверью.

Какой же он дурак! Ругая себя последними словами, Гард вскочил, но вместо того, чтобы убраться восвояси, подошел к двери. Хозяйка не заперла ее — иначе бы он услышал, как щелкнул замок. Так что стоит лишь открыть ее, войти и…

И что потом?

Можно еще раз попросить прощения. А что? Неплохая идея. Ей, конечно, от этого легче не станет, а вот ему еще как. А может, если он объяснит ей, почему вел себя, как последний осел, это поможет им обоим?

Гард нерешительно взялся за дверную ручку и повернул. Дверь беззвучно распахнулась. Он вошел, закрыл ее за собой и несколько секунд постоял, прислушиваясь.

В конце коридорчика раздался звук, будто кто-то шмыгает носом, и незваный гость пошел в этом направлении. Очутился он в кухне — просторном светлом помещении с широкими окнами. Женщина стояла у одного из них — олицетворение скорби. Такая маленькая, беззащитная…

Гард, не раздумывая, бросился к ней, обнял сзади и прижал к себе. Она вздрогнула. Отчего, удивился Гард. Не ожидала, что он останется? Испугалась? Но через секунду она сама тесно прижалась к нему, и словно не было этих мучительных лет. Будто только вчера стояли они вот так, рядышком, прильнув друг к другу.

Несколько секунд он не выпускал ее из своих объятий, наслаждаясь теплом женского тела, вдыхая его аромат и вспоминая прошлое. И впервые за долгие годы почувствовал себя уютно и спокойно. Совсем как дома.

— Прости меня, — пробормотал он, зарывшись лицом в шелковистые волосы. — Я вовсе не это имел в виду. Просто… ты причинила мне столько боли, что захотелось хоть немного тебе отплатить.

Она промолчала, а секунду спустя Гард почувствовал, как ему на запястье упала теплая слезинка и покатилась по руке. Он и раньше-то терпеть не мог женских слез — они отнимали у него все мужество, — а уж теперь и вовсе готов был встать перед плаксой на колени, лишь бы успокоилась.

— Не надо, Мэйбл, — почти простонал он, поворачивая ее к себе лицом. — Прошу тебя, не плачь!

— Я и не плачу, — соврала она, вытирая глаза.

Он подтянул ногой стул, стоявший у маленького обеденного стола, и усадил хозяйку. Взяв со стола бумажную салфетку, опустился перед ней на колени и принялся неуклюже вытирать щеки.

— Перестань… Видеть не могу, как ты плачешь!

Мэйбл выдернула у него салфетку и высморкалась, нервно смеясь.

— Я знаю. Поэтому…

— Эй, сестренка, чей мотоцикл?.. — раздался у них за спиной незнакомый голос, и в дверях показалась высокая темноволосая молодая женщина. При виде гостя она застыла на месте. — Так-так… Вопросов больше нет. — И, протягивая руку, подошла к Гарду. — Здравствуйте. Меня зовут Дороти. Вы, конечно, не помните меня, но мы с вами один раз встречались. Правда, давным-давно.

Еще бы ему не помнить! Как он мог забыть ее, когда именно она заявила ему по телефону, что Мэйбл не желает его больше видеть, что не хочет, чтобы он ее беспокоил. А он-то дурак, думал, что не беспокоил, а любил…

— Очень приятно. Гард, — смущенно представился он, пожав женщине руку.

— Да я вас прекрасно помню! — улыбнулась Дороти, но когда взглянула на сестру, улыбка тут же погасла. — Я не вовремя, да?

Мэйбл скомкала салфетку и встала.

— Было бы неплохо, если бы ты, прежде чем входить, стучала в дверь.

— Да я раз десять стучалась, не меньше! Просто ты, похоже, была так занята, что и не слышала. — Дороти снова улыбнулась, на сей раз лукаво. — Верно? Послушайте, а что если мне уйти и вернуться, скажем, через пару часиков?

— Ну что вы! — поспешно, пожалуй, даже чересчур, проговорил Гард. Интересно, заметила ли хозяйка, что ему не хочется уходить? Ничего он ей так и не объяснил, но остаться не мог. Видеть Дороти, да и вообще кого-нибудь из этого семейства, было выше его сил. — Мне нужно идти.

Мэйбл разочарованно и вместе с тем покорно взглянула на него и выдавила из себя улыбку.

— Может, останешься?

— Не могу.

И по многим причинам, хотелось ему добавить. Во-первых, потому что нежданно-негаданно заявилась сестра, а даже при одной мысли о родне Мэйбл ему делалось не по себе. И во-вторых, оттого что чувство близости, возникшее у них, стараниями ее сестрицы куда-то улетучилось.

— Рада была опять вас увидеть, — сказала родственница, когда Гард проходил мимо нее. — И извините за вторжение.

Он закрыл за собой кухонную дверь и направился к входной.

— Мне жаль, что нам помешали, — послышался за спиной голос Мэйбл.

И мне тоже, хотелось ему ответить, но больше из вежливости. Ему-то чего жалеть! Наоборот, должен быть благодарен сестре. Очень вовремя пришла. Иначе одному Богу известно, чем могло бы дело кончиться. Так сладостно было держать Мэйбл в объятиях. Он бы наверное, начал целовать ее, а потом признался бы, что никогда не переставал любить, что до сих пор ее хочет, что она всегда была и остается единственной и неповторимой.

Но слова эти так и остались невысказанными. Вместо этого он, хмуро улыбнувшись, произнес:

— Похоже, всякий раз, когда мы бываем вместе, приходится о чем-то сожалеть, а одному из нас и извиняться.

Она улыбнулась в ответ.

— Мне-то есть за что…

Гард неуверенно покачал головой.

— Почему бы нам не забыть обо всем?

Глаза ее расширились от ужаса. Гард в первый момент не сообразил, почему, но, повторив в уме свой вопрос, понял. Надо же, сказанул! Словно прощается с ней на веки вечные.

— Забыть обо всем? — шепотом переспросила Мэйбл.

Он легонько коснулся ее волос.

— Нет, только о плохом.

— Значит, мы снова увидимся?

И такая надежда звучала в ее голосе, что Гард был тронут до глубины души. И хотя прекрасно понимал, какую делает глупость, дал тот ответ, которого она ждала:

— Завтра днем. Ты не занята?

— Нет.

Теперь бы повернуться и уйти, но гость все колебался. Вот бы набраться смелости и поцеловать ее, хоть чуть коснуться губами ее губ. Но он отлично знал, что на этом не остановится. И потому уточнил:

— Значит, завтра. Часа в два.

Женщина не стала выходить за ним на крыльцо. Так и осталась стоять в холле у столика. И последнее, что увидел Гард, взявшись за ручку двери, ее милый, родной, такой знакомый силуэт.

Много лет назад она принадлежала ему целиком и полностью, правда, такое короткое время…

Скоро это повторится снова. А вот сколько продлится, неизвестно — может, несколько недель, а может, несколько месяцев.

Впрочем, ему и несколько лет покажется мало, подумал Гард, заведя мотоцикл.

Вот если бы они провели вместе всю оставшуюся жизнь, этого было бы достаточно.

А пока придется довольствоваться тем, что уготовит ему судьба.

Когда Мэйбл вернулась на кухню, Дороти уже сидела за столом и уплетала из розетки мороженое. Облизав губы, она виновато пожала плечами.

— Ну что тебе сказать в свое оправдание? Если бы я знала, что ты с мужчиной, особенно с этим, я бы в жизни сюда не вошла.

— Но ты же видела во дворе мотоцикл, дорогая! Ты что, думаешь, я в свободное от работы время упражняюсь на нем?

Сестра пододвинула вазу с мороженым на середину стола и с обезоруживающей улыбкой подала Мэйбл чистую ложку. Секунду поколебавшись, та сдалась и села к столу.

— Да ничего я не думаю! — воскликнула Дороти. — Ты уже год в разводе, а на мужчин даже не глядишь! Откуда же мне было знать что я застану тебя в кухне на полу с каким-то красавцем из прошлого?

— Я не была на полу, — с обидой возразила Мэйбл.

— Значит, он был. Мало того, стоял на коленях. Да из мужчины, который стоит на коленях, можно веревки вить! — Дороти на секунду замолчала, пытаясь подцепить ложечкой кусок шоколада. — Ну и что ты на сей раз собираешься делать?

Такая резкая смена разговора застала Мэйбл врасплох.

— С кем?

— Да с Гардом же! Попользуешься, пока не подвернется что-нибудь получше? Или пока папа тебе всю плешь не проест, чтобы нашла себе достойного спутника? А потом бросишь?

Мэйбл набрала ложечкой немного мороженого. Она его очень любила, но сегодня стараниями младшей сестренки оно казалось безвкусным.

— Не очень-то ты обо мне высокого мнения, правда? — тихо спросила она.

— Ты старше, где уже мне тебя судить, — заметила Дороти, избегая смотреть ей в глаза.

— Но тем не менее считаешь, что я и на этот раз способна его бросить?

Вопрос был задан в лоб, и сестре волей-неволей пришлось отвечать.

— Хотелось бы верить, что нет… Помнишь, как было в прошлый раз? Ведь это мне пришлось сказать ему, что между вами все кончено. Ты оказалась настолько малодушна, что не смогла этого сделать сама. А знаешь ли ты, что испытываешь, когда вынуждена причинять боль совершенно незнакомому человеку? — Мэйбл ничего не ответила и продолжала слушать сестру. — Лучшего мужчины у тебя в жизни не было! А как ты с ним обошлась? Да как с пустым местом!

— Это неправда! Верно, я и в самом деле ужасно с ним поступила, но только потому, что у меня не было выбора. — Мэйбл бросила ложечку в вазу и отодвинула от себя. — И почти полжизни расплачиваюсь за это! Последний год жизни с Реджи, когда я узнала, что он колется, был сплошным кошмаром! Врагу не пожелаешь… Когда он сидел дома, я так злилась на него, что готова была убить, а когда уходил куда-то, тряслась от страха за него. Страх вообще сопровождал меня постоянно. Ночью я не могла заснуть. Лежала и думала — так мне и надо! После того, что натворила, лучшей доли я и не заслуживаю! Гард, конечно, не смог бы помочь папе спасти фирму. Он не в состоянии был бы предоставить мне огромный шикарный особняк, роскошную машину, бриллианты, круизы по Карибам и Средиземноморью… В общем, все то, что требовало денежных затрат.

Мэйбл тяжело вздохнула.

— Но он никогда не оставлял бы меня одну по ночам! Никогда не стащил бы деньги, отложенные на питание! Никогда не оказался бы таким эгоистом! По ночам, когда я лежала без сна, я часто молила Бога, чтобы Гард удачно женился и без памяти любил свою жену. Один из нас заслуживал счастья… и уж, конечно, не я.

Воцарилась напряженная тишина.

— И что ты собираешься делать? — спросила наконец Дороти.

— Все, что он скажет. Я принесла ему столько горя, что теперь мне остается лишь одно — ждать, когда он меня простит. А за последние несколько недель сдвигов в этом направлении не наблюдалось.

— Я бы этого не сказала. Судя по тому, что я увидела, войдя на кухню…

— Это только кажется, — усмехнулась Мэйбл. — Но поверь мне, его раздирают самые противоречивые чувства. С одной стороны, он все еще ненавидит меня, не доверяет и не желает больше видеть. А с другой — никак не может забыть все то хорошее, что было между нами.

— Может быть, самое хорошее еще впереди.

Мэйбл вспомнился сегодняшний разговор во дворе, поездка к заливу. Встреча всколыхнула прошлое… Конечно, не обошлось и без неприятных слов, но они казались незначительными. Особенно после того, как на кухне дорогой ей человек так нежно, бережно прижимал к себе… Вся та боль, с которой они оба жили долгие годы, казалось, куда-то исчезла, улетучилась в мгновение ока.

Может быть, Дороти права?

Может, самое хорошее у них с Гардом только начинается? Что ж, поживем — увидим.

Гард свернул на Милфорд-авеню, включил мигалку и, прибавив газу, въехал за идущей впереди машиной на пустую стоянку. Он преследовал этот автомобиль на своем «лендровере» целых четыре квартала — вполне достаточно, чтобы убедиться, что водитель пьян. Если он прав, за ночь это будет третье задержание за управление автомобилем в нетрезвом состоянии.

Связавшись с оператором, лейтенант доложил, где находится, назвал номер, марку и цвет машины и сообщил причину, по которой собрался ее остановить. Если водитель не пройдет тест на наличие алкоголя в крови, а один из пассажиров окажется трезвым, ему будет разрешено отвезти остальных домой. Если пьяны все, на машине они дальше никуда не поедут, а водитель заберет ее после того, как протрезвеет. В любом случае он заплатит солидный штраф и лишится прав на вождение на год. Довольно суровая плата за пару-тройку стопариков.

Когда Гард распахнул дверцу, собираясь выйти, Бизон залился возбужденным лаем. Полицейский частенько выходил из машины с собакой. Видя рядом с ним огромного добермана, ни одному провинившемуся водителю и в голову не придет вступать в конфликт.

— Сидеть! — обернувшись, приказал Гард и для большей убедительности покачал головой.

Бросив на него послушный взгляд, Бизон настороженно замер на заднем сиденье.

Полицейский подошел к машине и попросил предъявить водительские права. Как и следовало ожидать, водитель тест на алкогольное опьянение не прошел, и трое его пассажиров тоже особой трезвостью не могли похвалиться. Все они были курсантами военно-морского училища. Ребята нашли великолепный повод напиться — отметили окончание положенного по уставу пятинедельного затворничества в казарме.

Что ж, теперь, когда из полицейского участка их заберет старший преподаватель, которого в три часа ночи вытащат из постели, им долго будет не до увольнительных.

На стоянку подъехал еще один автомобиль из военной полиции.

— Тебе понадобится помощь, чтобы отвезти парней, — сказал Гард прибывшему капралу. Сам он задержанных в участок не доставлял — Бизон незнакомых в машине не очень-то жаловал.

— Сейчас попрошу кого-нибудь прислать, — ответил капрал.

Пока дожидались подмоги, Гард подошел к машине мальчишек-курсантов и вытащил ключи из замка зажигания. Пол в салоне был усеян пустыми банками. Несмотря на открытые окна, несло перегаром, хотя ни один из четверых еще не достиг того возраста, когда разрешается покупать спиртное. Да и пить никто из них пока не научился.

Когда Мэйбл выходила замуж, вспомнил офицер, он был постарше, но вел себя не лучше этих сосунков — изо всех сил старался утопить горе в вине. Напивался в стельку, пытаясь заглушить боль, а вместо этого становился бесчувственным ко всему, кроме боли. В жизни не встречал человека, который бы перенес столько страданий и умудрился выжить.

А он выжил!

И для чего? Только для того, чтобы опять связаться с той же самой женщиной.

Наконец приехала обещанная подмога. Прибывший полицейский посадил двоих курсантов в свою машину, а остальных капрал взял в свою. Лейтенант вручил ему ключи, наказав отдать их дежурному сержанту; тот вернет их старшему преподавателю, а уж последний проследит, чтобы мальчишка отогнал машину, когда абсолютно протрезвеет.

Убедившись, что здесь ему больше делать нечего, Гард вернулся к своему «лендроверу», сел за руль и выключил мигалку. Потом медленно выехал со стоянки на улицу — охранять мирный покой спящего города.

Жаль, что Дороти сегодня им помешала, с сожалением, подумал он, вспоминая прожитый день. Век бы не видал ее родственничков! Особенно отца, который его люто ненавидел, и сестру. С ней у него были связаны особенно неприятные воспоминания.

Дороти он видел только один раз. В тот вечер, когда впервые пришел в дом Уиндхемов за приглашенной на свидание Мэйбл. Матери он, естественно, не понравился. Что ж тут удивительного? Любая мать была бы не в восторге от длинноволосого, в кожаном прикиде дружка-рокера своей дочери. Отец тоже невзлюбил его, да так сильно, что мамаше за ним, пожалуй, было не угнаться. А Дороти — тогда она была неуклюжей смешливой четырнадцатилетней девчонкой, — так та успела только громко прошептать: «Какой красавчик!», после чего была выставлена из комнаты отцом.

Общался он с ней тоже только один раз, по телефону.

— Мэйбл не хочет с вами разговаривать, — заявила она с беспечностью, на которую только способна ветреная девчонка. — И не желает вас больше видеть.

Он оторопел. Слова вымолвить не мог от удивления. Но, придя в себя, мучительно задумался, что могло заставить Мэйбл уступить, наконец, отцу.

— Я хочу с ней поговорить, — выдавил он из себя. — Дайте ей трубку, Дороти! Хоть на минутку!

Если бы Мэйбл подошла к телефону, он наверняка сумел бы убедить ее не слушаться отца. Ведь говорила, что любит его! Да он и сам ее безумно любил. Только почему-то всегда молчал об этом. Вот дурак, корил он себя. Ну ничего, еще успеет исправить свою ошибку. Только бы ему дали возможность поговорить с нею!

Мысли его прервал заносчивый голосок Дороти:

— Не стану я этого говорить! — И едва слышный голос Мэйбл, его милой, нежной, любящей Мэйбл:

— Скажи ему, что все кончено, что я не хочу его больше видеть. Скажи, чтобы перестал мне звонить, оставил меня в покое…

И он повесил трубку. На следующий день узнал о предстоящей свадьбе, а последующие несколько дней провел в пьяном угаре. Лишь то, что поступил на службу в армию, а потом в военную полицию, похоже, спасло ему жизнь.

Прошло тринадцать лет, но мало что изменилось. Он стал старше и соответственно должен быть мудрее, а что делает? Опять попадается на ее удочку! Но на сей раз не позволит себя победить! Сделает так, что последнее слово останется за ним. Возьмет все, что хочет, все, что она ему даст, а потом уйдет как ни в чем не бывало.

Таковы были его мысли.

Дело осталось за малым — суметь претворить задуманное в жизнь.

— Гард сегодня не придет, — заявил Алан матери, когда она поставила машину на стоянку перед полицейским участком. — А тот, кто вместо него, мне ужасно не нравится.

— Что я слышу?! — Мэйбл взглянула на сына с притворным ужасом. — Ты хочешь сказать, что способен испытывать теплые чувства к какому-то полицейскому?

Мальчишка бросил на мать обиженный взгляд. Она вспомнила, что и сама не раз так смотрела на свою родительницу, когда та несла, по ее мнению, какую-то чушь.

— Гард, в общем-то, не такой уж плохой парень.

Слава Богу, подумала женщина. Ведь если она собирается поддерживать отношения с Брустером, придется сказать об этом сыну. Прошлой ночью ей покоя не давал вопрос — как он на это отреагирует. Разозлится? Станет ревновать? Он ведь как-то, когда они еще жили в Мемфисе, прямо заявил, что не потерпит рядом с ней никого, кроме отца. На что она раздраженно ответила, что на всех мужчин ей вообще наплевать.

Но Гард сыну понравился. Слова «не такой уж плохой парень» в его устах считались высочайшим комплиментом, которого до сих пор удостаивались лишь немногие: любимый учитель, тренер по футболу — он занимался с ребятами прошлой весной — и сосед, починивший ему велосипед.

А теперь и полицейский сподобился.

— Рада, что он тебе нравится, — как можно небрежнее попыталась произнести мать. — Я как раз собиралась пригласить его как-нибудь пообедать с нами.

Алан сразу насторожился.

— Это еще зачем?

— Ну, ты ведь знаешь, мы с ним дружили много лет назад. Тебя еще тогда и на свете не было.

— Правда? — Он выразительно пожал плечами. — Ладно, приглашай. Ну, пока.

Мэйбл помахала ему на прощание и вернулась домой. Скоро подъехал Гард. Но на сей раз не на новеньком, блестящем мотоцикле, обладающем потрясающей способностью уносить ее в прошлое, а на раздолбанном «фордике». Мэйбл была слегка разочарована — погода сегодня отличная, самое время прокатиться с ветерком.

Одет Гард был, как обычно, в потертые джинсы, плотно облегающую футболку и ботинки. Оказывается, за много лет не многое изменилось, с горькой улыбкой подумала она. Но в главном все осталось по-прежнему. Он до сих пор самый красивый мужчина, которого она когда-либо встречала. Единственный, кто одним своим видом мог вызвать в ней страстное желание и кого она любила всем сердцем.

Гард поднялся на крыльцо и прислонился к перилам — похоже, они ему больше пришлись по душе, чем качалка. Теперь, чтобы взглянуть на него, ей пришлось задрать голову вверх, что она и сделала с превеликим удовольствием — всегда приятно созерцать красивого мужчину.

— Ты все свое свободное время проводишь на свежем воздухе?

Мэйбл сложила газету, которую читала до его приезда, и бросила ее на пол.

— Почти. Правда, сегодня сижу здесь с определенной целью — дожидаюсь тебя.

— Я немного раньше, чем договаривались…

— Ничего, — сказала она и небрежно закинула ногу на ногу, но, смутившись, стыдливо одернула свои шортики.

Обычно по воскресеньям они с Аланом и ее родителями ходили в церковь, но сегодня она решила пропустить службу. Поздно встала, потом бесцельно бродила по дому. Недавно сообщила родителям, что Брустер вернулся в Стампу, и очень боялась, что отец даже в церкви начнет донимать ее расспросами. А врать в таком месте она бы ему не смогла, вот и решила посидеть дома.

— Ну что, хорошо пообщалась с сестрой? Казалось, простой вопрос. Если бы его задал кто-нибудь другой, она бы ответила, ни секунды не раздумывая. Но то, что об этом спрашивает Гард, ее удивило. Раньше ее родственники редко служили им темой для разговора — ухажер отлично знал, что они его терпеть не могут. А расспрашивать о его родных ей никогда как-то в голову не приходило. Она знала, что у Гарда есть два брата и две сестры. Он старший. Было известно и то, что он очень дружен со старшей сестрой, но как ее зовут, понятия не имела. Она вообще ничего о них не знала.

— Нормально, — ответила Мэйбл. — Дороти у нас славная. Думаю, тебе понравится.

На его лице промелькнула легкая усмешка. От Мэйбл она не укрылась. Что ж, он вправе ненавидеть всю их семью, печально подумала она. Еще бы! Ведь они все были к нему так несправедливы… А больше всех она сама.

— Кстати, Дороти тогда была на твоей стороне. Объявила бойкот за то, что я так с тобой поступила, и не пришла на свадьбу. Четырнадцатилетняя девчонка, а мужества хоть отбавляй. Не то что у меня…

Гард промолчал. Что он мог сказать на это? Мэйбл, с трудом выдавив из себя улыбку, встала.

— Ты уже обедал? Гость покачал головой.

— Хочешь, я тебе что-нибудь быстренько приготовлю или, может, лучше куда-нибудь пойдем?

— Давай пообедаем не дома.

На сей раз улыбка получилась более естественной. Она так хотела, чтобы он произнес именно эти слова! Они ведь так давно нигде не были вместе.

— Сейчас схожу переоденусь…

— Ты отлично выглядишь. На ноги только что-нибудь надень.

Теперь ее лицо озарила совсем уж радостная улыбка — он считает, что она еще ничего…

Для женщины это была высочайшая похвала.

— Подожди минутку.

Около пяти минут ушло на то, чтобы надеть туфли, причесаться, заколоть волосы и нанести свежий макияж. В восемнадцать лет она запросто могла появиться перед Гардом не накрашенной, в то время кожа у нее была мягкая и гладкая, ни единой морщинки. Теперь ей за тридцать, из которых за последние два года она не видела ничего хорошего. Здорово ей тогда досталось! Вот и появились в уголках глаз морщинки — результат пролитых слез. В то время она только и делала, что плакала. А что ее ждет впереди — одному Богу известно. Может, тоже море слез. Впрочем, не стоит об этом думать! Будем жить настоящим, решила Мэйбл.

А настоящее — это Гард. Они выбрали простенький ресторанчик, который находился неподалеку от ее дома. После того как набрали всевозможных закусок и сели за стол, Мэйбл заметила:

— Алану страшно не понравилось, что вместо тебя на эти выходные им дали другого воспитателя. А еще он сказал, что ты, в общем-то, неплохой парень.

Гард невозмутимо взглянул на нее.

— Мне что, считать это комплиментом?

— Да брось ты! Неужели забыл, каким сам был в его возрасте? Ведь ни за что на свете не стал бы расточать похвалы полицейскому! Особенно тому, кто следит, как ты отбываешь наказание.

— Если бы я в его возрасте сделал то, что он, никакого наказания мне отбывать не пришлось бы. Отец просто убил бы меня, и делу конец.

Мэйбл аккуратно отрезала кусочек бифштекса и обмакнула в острый томатный соус. Тщательно подбирая слова, осторожно спросила:

— Ты хочешь сказать, что я к сыну слишком снисходительна?

Гард ответил ей в тон:

— Я не виню тебя за то, что он натворил, если ты это имеешь в виду. Он неглупый паренек, отлично знает, что делать можно, а чего нельзя, и если все-таки решился на этот, так сказать, неблаговидный поступок, то ты-то тут при чем!

— Мои родители высказали массу предположений на этот счет. Во всем оказалась виновата я. И мать никудышная, и с отцом-то разошлась. И из Мемфиса не нужно было уезжать. И работу надо бросать, потому что днем, когда Алан возвращается из школы, меня не бывает дома.

— Нет, ты здесь ни при чем! — повторил Гард.

— Родителям свойственно гордиться успехами своего чада, а если он вдруг что-то натворит, корить себя. Вот, мол, проглядела, — тихо вздохнула Мэйбл. — Сам это почувствуешь, когда у тебя будут…

И осеклась. Ведь они с Гардом так часто мечтали о собственных детях. Первым будет мальчик, решила она. Всем известно, что мужчины обычно хотят сыновей, хотя и не любят в этом признаваться. А потом у них будут и сыновья, и дочки, не меньше полудюжины, почти как у его родителей.

Но мечтам этим так и не суждено было сбыться. Она вышла замуж, и у нее единственный ребенок. А у этого человека и вовсе нет детей…

Гард догадался, о чем она думает. О детях, которые могли бы у них родиться. Об их совместной семейной жизни — он-то, дурак, считал, что таковая у них непременно будет. Правда, никогда серьезно не задумывался над тем, где взять денег, чтобы прокормить свою семью. Получал он мало, Мэйбл училась в колледже, и до окончания ей оставалось еще два года. И единственным его богатством была страстная любовь к девушке и ее к нему — как ему тогда казалось…

Интересно, будут ли у него когда-нибудь дети, подумал холостяк. Вряд ли… Если он за тринадцать лет не удосужился найти женщину, которую сумел бы полюбить, где гарантия, что это произойдет в будущем?

А может, она, эта единственная и неповторимая, сидит сейчас напротив, промелькнуло в голове.

Ну уж нет, отмахнулся от этой мысли Гард. Нельзя отрицать, Мэйбл ему нравится. Ему приятно с ней бывать. Он ее страстно желает. Но допускать, что она испытывает к нему какие-то чувства, чтобы потом опять так страдать… Нет, ни за что. Он не переживет, если еще раз ее потеряет.

— Наверное, у тебя есть племянники и племянницы?

Голос ее прозвучал с хрипотцой, как всегда, когда она бывала, смущена или когда они занимались любовью, припомнил Гард.

Ну-ка не раскисай, приказал он себе. Ишь ты, чего не можешь забыть! Отвечай-ка лучше на вопрос.

— Да. У Шерон двое детей, у Ретта трое.

— А как зовут твою младшую сестру?

— Эмми. Она еще совсем молоденькая. Весной собирается замуж.

Лицо Мэйбл стало печальным.

— Ты мне никогда не рассказывал о твоей семье.

— Ты ведь не спрашивала…

Когда они только начали встречаться, он время от времени рассказывал о своих родных, но вскоре понял, что ей это неинтересно. У нее никогда не возникало желания познакомиться с его родителями, братьями и сестрами, ни разу не спросила, как идут у них дела. Он думал — придет время, и она попросит представить ее своим будущим родственникам, и стал терпеливо ждать, да так и не дождался. Что ж, на нет и суда нет, решил он, и к теме родных и знакомых они никогда больше не возвращались. Гард так и остался при своем убеждении, что девушка просто стыдится его.

— Верно, не спрашивала, — согласилась Мэйбл. — Не знаю почему. Может, подумала, от моих-то родителей не знаешь, куда деться, а тут еще и твои… — Она улыбнулась. — Кроме того, мне не хотелось делить тебя ни с кем. У нас и так было слишком мало времени, чтобы тратить его на других. Эгоистка я была каких мало…

А ведь он чувствовал то же самое, вспомнилось ему. Конечно, мог бы привести возлюбленную к себе домой или в компанию друзей. И все-таки лучше всего им было вдвоем, когда никто не мешал.

— У тебя дома знали, что ты со мной встречаешься?

Лучше бы она этого не спрашивала, с тоской подумал Гард. Задала бы ему любой вопрос, только не этот! Потому что ответ наверняка ее обидит. Она-то, придумывая всевозможные уловки, чтобы с ним встретиться, никогда не скрывала от родителей сам факт его существования. Не то, что он! Но как сказать ей об этом?

Пока он мучительно раздумывал, в ресторан вошли два знакомых полицейских.

— Привет, Брустер! — поздоровались они.

Подошли к их столику, и он встал, приветствуя коллег. Пожали друг другу руки, перекинулись парой слов, потом попрощались, и все это время Гард ломал голову над тем, как бы потактичнее ответить на ее вопрос, а еще лучше не отвечать вовсе.

Наконец отважился взглянуть на нее. Она уже давно все доела, допила чай, и теперь сидела, крепко стиснув руки.

— Пошли?

Женщина кивнула. Гард взял со стола чек, расплатился в кассе, и они вышли из ресторанчика. Мэйбл хранила молчание, и лишь когда подошли к машине, с укором спросила:

— Твои родные и не догадывались, с кем ты встречаешься, ведь так?

Он не стал скрывать правду.

— Да. Только Шерон знала.

— Понятно…

Спутница хотела открыть дверцу, но Гард не позволил, положив ей руку на плечо. Она обернулась.

— Что тебе понятно, Мэйбл?

— Я для тебя ничего не значила!

Он чертыхнулся сквозь зубы.

— Перестань, Мэйбл! Ты говоришь не о том!

— Тогда почему ты им ничего не сказал? Ты встречался со мной несколько месяцев, а самым близким людям даже намекнуть не удосужился!

Отвернувшись от нее, Гард взялся за ручку дверцы.

— Да если бы я рассказал родителям, что встречаюсь с дочкой Ральфа Уиндхема, они бы с ума сошли. Они-то в отличие от меня прекрасно понимали, что наши отношения долго не продлятся. И кончится все плохо.

— Ты бы мог им просто назвать мою фамилию. Вовсе не обязательно было говорить, кто мой отец, — негромко заметила Мэйбл.

— Верно. Тогда они попросили бы пригласить тебя в воскресенье к обеду, чтобы с тобой познакомиться, а я бы им ответил: «Извините, мои дорогие, не могу. Она предпочитает делать вид, что у меня вообще нет семьи. Так ей легче забыть, что не могу похвалиться ни деньгами, ни происхождением».

— Для меня ни то, ни другое никогда не имело никакого значения, — смутилась Мэйбл.

Гард пристально взглянул на нее.

— Вот как? Даже когда ты предпочла мне Роллинса? — Он помолчал, но не потому, что ждал от нее ответа, а просто тяжело было ворошить прошлое. — Скажи мне, только честно, если бы я тоже жил в престижном районе, если бы мои родители были богатые, кого из нас двоих ты бы выбрала?

Мэйбл начала было говорить, потом замолчала и, уныло покачав головой, зашагала прочь. Гард не успел сесть в машину, как она вернулась.

— Хочешь знать, почему я заставила Дороти сказать, что не хочу тебя больше видеть? Задавал ли ты когда-нибудь себе вопрос, почему я сама не отважилась на это?

И она еще спрашивает! Да ему этот вопрос с тех самых пор покоя не давал!

Так и подмывало соврать, сказав, что это не имеет значения, что ему наплевать, поскольку ничего от этого не изменится… Однако он этого не сделал. К чему кривить душой? Ведь даже спустя столько времени ему просто необходимо было знать почему!

Но Мэйбл ему и рта не дала раскрыть — тут же сама все объяснила.

— Потому что иначе я стала бы умолять тебя увезти меня отсюда. Куда-нибудь далеко-далеко, где нас никогда не нашли бы мои родители. А еще я попросила бы тебя жениться на мне.

В наступившем молчании их взгляды встретились. Ее голубые глаза стали совсем прозрачными. Она пристально смотрела на него, и ему было ясно — в искренности прозвучавшего признания можно не сомневаться.

Он не раз предостерегал себя не верить ни единому ее слову, но сейчас знал наверняка — она говорит правду. И если бы у нее и в самом деле тогда хватило смелости прибежать к нему, он бросил бы все — работу, родных и увез возлюбленную куда-нибудь в тихое и спокойное место. А там женился бы на ней, и жили бы они долго и счастливо…

Мэйбл стояла молча и, поняв, что не дождется ответных слов, села в машину, захлопнула за собой дверцу и опустила окно. Через секунду он уже был за баранкой.

Выехав со стоянки, Гард предложил включить кондиционер, но женщина покачала головой — в окно дул прохладный ветерок. Он теребил ее волосы, и они в беспорядке падали на лоб — не спасали даже серебристые заколки. Может, предложить ей ленту, подумал Гард, эластичный обручок малинового цвета, усеянный блестками, который он снял с ее головы на пляже залива?

Его мысли перебил голос Мэйбл.

— Куда мы едем? — спросила она, когда они уже проехали пару миль.

— Да просто так. Тебе некогда?

— Нет. До того, как забирать Алана, свободна.

— Может, поедем в парк? Мы были там когда-то.

Она согласно кивнула.

Парк располагался на берегу озера — лучшего места для отдыха в такой теплый солнечный денек и не придумаешь. Народу в нем обычно мало — для тех, кто хочет развеяться, отвлечься от своих забот, такое немноголюдье в самый раз. А после того, что услышал от Мэйбл, как раз не мешало бы кое о чем поразмыслить, хмуро усмехнулся Гард.

Оставив машину на стоянке, они прошлись по тенистой аллее, пока не набрели на старенькую скамейку, стоявшую под раскидистым платаном.

— Как хорошо! — Мэйбл глубоко вдохнула пряный аромат зелени я перевела взгляд на своего спутника. Тот сидел, отрешенно обводя взглядом кроны деревьев.

Да, похоже, она его и в самом деле сильно обидела, подумала женщина. Когда еще он ее простит, и простит ли вообще? Ведь, обладая талантом страстно любить, Гард отличался вместе с тем способностью долго помнить обиду. И когда ему причиняли боль, он глубоко страдал. В первые годы своего замужества, Мэйбл, вспоминая о нем, представляла его счастливым, полным сил и энергии и начисто выбросившим ее из головы. Она и вообразить себе не могла, что и спустя много лет он так остро будет переживать ее предательство.

Как было бы хорошо, если бы Гард ей верил. Нелегко осознавать, что он сравнивает ее теперешние поступки с прошлыми, не принимает на веру ни единого слова. В какой-то мере он относится к ней точно так же, как к своим арестантам — недоверчиво и настороженно.

— Где это Алан умудрился познакомиться с мальчишкой из гарнизона? — вывел ее из задумчивости Гард.

Мэйбл не сразу сообразила, что он имеет в виду Джеффри.

— Раньше он жил недалеко от нас. Но несколько месяцев назад его родителям посчастливилось найти квартиру в гарнизоне, и они туда переехали.

— А как у сына идет дело с возмещением убытков?

Женщина усмехнулась.

— Плоховато. Я предупредила его, что все деньги он должен заработать сам, а не брать из банка. И он договорился с моим отцом, что будет выполнять для него какую-то работу дома и получать по семь долларов в час. Но времени у него почти не остается. То школа, то домашние уроки, то труд, так сказать, на пользу общества.

— Семь долларов в час — неплохие деньги. Я зарабатываю не многим больше.

— Я тоже. Поэтому и заявила отцу, что он слишком балует мальчишку. И теперь сын работает только на меня и Дороти. Уж она-то заставит его отработать каждый цент!

— Мальчик скучает по отцу, — заметил Гард.

Мэйбл опустила глаза, чтобы они ничем не выдали ее.

— Ну, с этим я ничего не могу поделать…

— А почему бы им не встречаться по выходным? Думаю, Реджи не разорился бы, если бы покупал ему билеты на самолет. В пятницу вечером Алан мог бы улетать, а в воскресенье вечером возвращаться. Двух дней, конечно, маловато, но уж лучше, чем ничего.

— Ты что, забыл? — напряженно улыбаясь, спросила Мэйбл. — По субботам и воскресеньям он работает под твоим чутким руководством.

— Ради такого случая можно сделать и исключение.

— Мал он еще летать один!

Она попыталась произнести это недовольным тоном, как сделала бы любая женщина, вынужденная обсуждать проблемы, касающиеся своего бывшего мужа, с посторонним. Только бы собеседник не догадался, почему Она не горит желанием отправлять своего ребенка на свидание с отцом! Но, судя по тому, что он продолжил разговор на эту тему, похоже, все-таки заподозрил, что дело нечисто.

— Дети и помладше летают одни. В аэропортах для этого имеются специальные служащие. Следят за маленькими пассажирами, встречают и провожают их.

— Сына я одного не отпущу! Сама летать с ним не могу, а свекор со свекровью обычно по выходным заняты.

— Но ведь он шустрый паренек. Не нужна ему никакая нянька!

Еще как нужна, хотелось возразить Мэйбл, но она промолчала. Когда Реджи, подлечив, выпустили из клиники во второй раз, Алан по выходным летал к нему, как и было предусмотрено бракоразводным контрактом. В первый месяц все шло как по маслу. Но потом в один прекрасный день отец бросил мальчика на два дня одного. Вернулся папаша только в воскресенье вечером в невменяемом состоянии. Как-то в выходной он потащил Алана к своим друзьям, о которых она не ведала ни сном, ни духом, и с которыми ее сыну нечего было и делать.

А в следующие субботу и воскресенье произошло такое, что переполнило чашу терпения. В субботу утром она отвезла Алана к отцу, а в воскресенье в три часа ночи в трубке телефона раздался всхлипывающий голос сына. Мальчик был напуган до смерти. Отец бросил его, даже не накормив, и куда-то исчез. Пришлось тут же забрать ребенка домой и в понедельник утром первым делом отправиться к адвокату. Она так никогда и не узнала, куда Реджи уходил и когда вернулся. Он позвонил только во вторник вечером, удостовериться, что сын никуда не пропал.

— Ты не хочешь, чтобы мальчик встречался с отцом. Ведь так?

В голосе его прозвучало такое разочарование, что Мэйбл чуть не рассмеялась. Хоть Гард и испытывает к Реджи откровенную неприязнь, тем не менее считает, что ни одного человека, будь он даже Роллинсом, нельзя лишать общения с сыном. Что ж, тут с ним можно поспорить.

— Один на один — да.

— Боишься, что папаша его похитит? Он уже грозился это сделать?

— Нет. Прошу тебя, Гард, поверь мне, я желаю сыну только добра. Я люблю его больше жизни, и если бы общение с отцом шло ему на пользу, я бы поощряла их встречи.

Слова эти его не убедили, она это прекрасно видела, и продолжать разговор о развалившейся семье не хотелось. Гард перевел взгляд на озеро, видневшееся между стволами деревьев. На тихой водной глади дети учились кататься на водных лыжах.

— Почему у тебя один ребенок? — неожиданно спросил он. — Ты всегда говорила, что хочешь иметь не меньше полудюжины детей.

Мэйбл посмотрела прямо в глаза своего первого мужчины.

— С тобой, а не с Реджи.

Гард вспыхнул — бронзовая кожа слегка побагровела, но он не смутился и задал еще один нелегкий вопрос:

— Ты была с ним счастлива?

Удовлетворив с такой откровенностью его любопытство по поводу детей, женщина как бы дала понять, что ее можно спрашивать, о чем угодно. Ну, что же, подумала она, хочешь не хочешь, придется отвечать без утайки. Слишком уж много было между ними недомолвок.

И она, вздохнув, проговорила:

— Когда я согласилась выйти замуж, то надеялась, что стану хорошей женой и буду счастливой. Я вела себя так, будто не отец толкнул меня на этот брак, а пошла под венец по собственной воле. А еще… делала вид, будто тебя никогда не было в моей жизни. Когда мы жили в Стампе, я запрещала себе думать о тебе, представлять, что ты делаешь в ту или иную минуту. После переезда в Мемфис дело пошло легче, и наконец настал такой момент, когда притворяться больше не было нужды. Я на самом деле стала хорошей женой, действительно была счастлива… — Однако это продолжалось недолго, хотелось ей добавить, но она промолчала.

— И ты любила своего мужа, — безразличным тоном произнес Гард. Как это она заметила в разговоре с ним неделю назад: «По-моему, в какой-то степени я даже любила его». Именно так, слово в слово. Произнесет ли еще раз — да, Гард, я любила не тебя, а его?

Но услышал иное признание.

— Реджи в течение долгих лет был моим мужем и близким другом. Мы жили вместе, спали вместе, вместе воспитывали сына. И любила я его только как друга. Как отца нашего ребенка. Но не как свою половинку, не как самого дорогого человека в жизни… И он это знал, хотя тоже делал вид, что все в порядке. В течение какого-то времени…

Гард подождал — может наконец услышит, почему же они разошлись, но не дождался. Мэйбл долго молчала, а когда заговорила, понял — темы ее бывшей семейной жизни они больше касаться не будут, по крайней мере сегодня.

— Я бы с удовольствием выпила лимонаду у входа в парк есть киоск. Ты хочешь?

— Конечно.

Он поднялся и подал даме руку. Она встала и пошла чуть впереди, но Гард не стал ее догонять. Так приятно было смотреть, как перед ним шествует женщина, плавно покачивая бедрами. Когда он подошел к киоску, Мэйбл уже заказала два лимонада и смотрела, как продавец кладет в стаканы лед, сахар, добавляет воду, а потом сок только что выжатого лимона.

Она взялась было за кошелек, но мужчина покачав головой, вытащил из кармана пригоршню смятых банкнот. При этом на землю упала монетка и эластичная лента, поблескивающая на солнце. Сверкающая серебряная денежка и ослепительно малиновый обручок яркими пятнами выделялись на сером, тусклом асфальте.

Они нагнулись одновременно. Ленту Мэйбл тут же узнала — как же, ее собственная. Подержала, поглаживая дрогнувшими пальцами ткань, но когда Гард протянул руку, не раздумывая положила убор ему на ладонь.

— Спасибо, — поблагодарил он и сунул вещи в карман.

Они еще немного прогулялись по парку, а потом пошли к машине. Был пятый час. Ей пора возвращаться, чтобы успеть забрать сына домой, а Гарду — немного вздремнуть перед ночной сменой. Если повезет, никакие сновидения не будут его мучить.

Когда же ему так везло в последний раз, усмехнулся он невесело.

Ответ пришел сам собой — в ту ночь, когда он арестовал Алана.

— Может, поужинаешь сегодня с нами?

спросила Мэйбл.

— А как же сын?

— Я уже рассказывала ему, что мы с тобой когда-то давным-давно были друзьями. Он ничего не имеет против.

— Значит, друзьями? — хмыкнул Гард.

С Мэйбл их связывало что угодно — безудержная страсть, надежда и мечты, слезы и боль, безграничная любовь — но только не дружба.

— Мальчишке еще мало лет, — заметила она. — Рановато знать правду. Так как насчет ужина?

— Только не сегодня. Хочу поспать перед работой.

— Ой, прости, я и забыла, что ты всю прошлую ночь работал. Может, на неделе?

Как просто сказать «да». И просто, и легко. Да, мне хотелось бы встретиться с тобой на этой неделе. Да, я был бы счастлив провести с тобой весь вечер, даже в присутствии Алана. Но еще проще и гораздо безопаснее отвергнуть приглашение. Что он и сделал, подъезжая к ее дому.

— Вряд ли.

Женщина отвернулась, но Гард успел заметить, как ей неприятен отказ, и почувствовал себя последним подлецом.

— Что ж, ладно, — проговорила она и, открыв дверцу, быстро вышла. Когда она снова взглянула на него, в ее глазах светилась благодарность.

— Спасибо, рада нашей встрече, — негромко проговорила Мэйбл.

Повернувшись, направилась по лужайке к дому, а он все сидел, наблюдая, как она поднимается по ступенькам, отпирает замок и захлопывает за собой дверь. Его так и подмывало броситься вслед, сказать, что он наврал, что на самом деле ему было бы приятно поужинать с ней вместе. Двигатель работал вхолостую, а Гард все не уезжал, раздираемый противоречивыми желаниями.

Наконец благоразумие взяло верх, и он, решительно развернувшись, поехал домой, в свою тихую пустую комнату, где его никто не ждет и где столько времени провел в одиночестве. Подальше от того места, где на самом деле хотелось бы быть.

За что она благодарила, размышлял Гард по дороге. За обед? Вполне вероятно. Но только ли за это?

А может быть, еще и за то, что он больше не сердится на нее, что забыл былые обиды и опять вошел в ее жизнь? Ему не хотелось в это верить. Ведь в таком случае придется поверить и в то, что она стремится восстановить их былые отношения, что все еще любит его. А если это так, то почему же он собирается отплатить ей черной неблагодарностью, причинить боль?

Впрочем, стоит ли делать такие поспешные выводы по одному-единственному, брошенному ею доброму взгляду? И вообще он слишком много раздумывает. Нужно поспать хоть пару часов, чтобы в голову не лезла всякая чепуха, решил Гард.

Что он сейчас и попробует сделать.

— А хорошо бы сегодня притвориться больным и не ходить на работу!

Стоя на коленях возле клумбы, Мэйбл искоса взглянула на сына — Алан, удобно облокотившись о перила, наблюдал, как она работает. Не перетружусь, усмехнулась про себя женщина. А вот он застыл и глазеет, вместо того чтобы подойти и помочь. Ну, ничего, негодник сегодня свое отработает.

— И думать не смей! Смотри и в самом деле не свались от солнечного удара. Только этого мне не хватает!

Поймав ее на слове, Алан выпрямился, схватился руками за грудь и театрально рухнул на пол, откинув голову, закатив глаза и раскрыв рот. Но через секунду слегка пошевелился — посмотреть наблюдает за ним мать или нет. Увидев, что да, снова замер.

— Неплохо, — сухо заметила Мэйбл. — Но можно бы и получше.

Он перевернулся на живот и просунул голову между деревянными стойками перил.

— Ну, пожалуйста, мамочка, позволь мне сегодня не ходить! Завтра я отработаю две смены, клянусь тебе! Сегодня ужасно жарко… Так хочется поплавать в бассейне у дедушки Роллинса. А бабушка сказала, что если ты разрешишь, я останусь у них ночевать. Ты ведь не против?

— А когда это ты успел поговорить с бабушкой?

— Да только что! Она сказала, что они сегодня собираются звонить папе, и если ты меня привезешь, я смогу с ним поговорить. А еще она разрешила покупаться у них в бассейне.

— Иди позвони ей и скажи, что я привезу тебя после работы.

— Ну, мам…

— Ну, Алан… — передразнила она его. — Все, беги.

Озорник сделал вид, что изо всех сил пытается вытащить голову, но никак не может. Изобразив на лице дикий испуг, он заорал:

— Ой, мам, голова застряла! Никак не могу вытащить. Что же делать? Придется мне, бедному, несколько дней пролежать без еды и воды, пока не похудею. Может, тогда голова усохнет и вылезет. А потом уж точно до конца недели работать не смогу от переживаний!

— Ничего, сейчас схожу к соседям, возьму у них пилу и вызволю тебя, — рассмеялась мать. — Правда, одно ухо придется отрезать. А может, и оба…

Сын вытащил голову, встал и схватился за перила.

— Мне, правда, придется идти на работу, мам? Ведь так жарко…

— Ничего не поделаешь. Ну, беги звонить бабушке.

Алан скрылся в доме, и женщина тоже поднялась, с наслаждением разогнув спину. А ведь и в самом деле жарища, подумала она, вытирая со лба пот. Прошлая неделя стояла прохладная, чуть больше двадцати градусов. А в ближайшее время по прогнозам ожидается около тридцати, а то и больше. Такую погоду синоптики обычно называют перепадом температур, но Мэйбл не могла припомнить ни одной осени и зимы в Стампе, когда не было бы резкого перехода от жары к холоду и наоборот. Бывало и такое — одну неделю гуляет в шортах, а на другой не знает, что еще нацепить на себя, чтобы согреться.

Обернувшись, она взглянула на корзины с анютиными глазками, которые поставила в тени раскидистого дерева. Следовало бы, конечно, посадить их с месяц назад, но и сейчас еще не поздно — будут отлично цвести всю зиму напролет. Она принесла их сегодня утром из садового питомника и последние несколько часов подготавливала клумбы — выдергивала прошлогодние цветы, собирала древесную кору и сухие ветки, рыхлила землю, вносила удобрения. Теперь осталось только посадить цветы, разровнять почву — и до весны ни забот, ни хлопот.

Мэйбл уже почти расправилась с первой корзиной, когда услышала позади себя шум мотора. Обернувшись, еще раз вытерла пот со лба и замерла — из машины показался Гард. В глубине души она была счастлива его видеть, но виду не подала, — слишком обидел его отказ поужинать с ней и сыном.

Он дошел по извилистой дорожке до нижней ступеньки лестницы и прислонился к перилам. Окинув его равнодушным взглядом, хозяйка сняла перчатку и поправила выбившуюся прядь волос.

— Подай мне, пожалуйста, вон те цветы, — самым небрежным тоном проговорила она. Вот еще, станет ему показывать, что оскорблена в лучших чувствах. Не дождется!

Гость принес пластиковую корзинку и поставил на землю.

— Какими судьбами в наших краях? — И, не дожидаясь ответа, вытащила из корзины пакетик с шестью корешками нежнейших бледно-сиреневых цветов, отделила один и воткнула в землю, придавив ее вокруг стебелька. Через полминуты остальные пять оказались рядом, а Мэйбл уже взялась за цветы с изящными белыми лепестками.

— Да вот, проезжал мимо, решил подвезти Алана на работу.

— Немного рановато, ты не находишь? У него в запасе еще часика два есть.

— Знаю. Как раз хватит, чтобы его мама со мной пообедала. Если она, конечно, не против…

Женщина на секунду оторвалась от своего занятия, чтобы взглянуть на непонятного визитера. Не человек — загадка. То отталкивает от себя, то, наоборот, ищет ее общества… Зачем?

Но тут же, отвернувшись, улыбнулась. Какая разница, почему он это делает! Самое главное, что он здесь. Все остальное ровным счетом ничего не значит.

— Сейчас, вот только посажу эти цветы, приведу себя в порядок и поедем.

Упираясь одной рукой в землю, Мэйбл дотянулась другой до середины продолговатой клумбы и сделала несколько лунок. Цветы она решила посадить волнистыми рядами от начала грядки до самого конца, чередуя бледно-сиреневые и белые с пурпурными. Пока клумба, надо признать, выглядела немного голой, но через несколько недель цветы разрастутся, и будто шелковый ковер необыкновенной красоты покроет землю.

Чувствуя себя неловко, оттого что прохлаждается без дела, Гард отошел в сторону и стал наблюдать за хозяйкой. Она работала довольно методично — сначала делала ямки такого размера, чтобы туда поместился корень, потом сажала цветок, держа его за стебель, засыпала землей и утрамбовывала. Мужчине нравилось смотреть, как она движется, как напрягаются мышцы под влажной от пота белой футболкой. Мягкие округлости ее тела приятно ласкали взор. На лбу выступили капельки пота, на щеке грязь, волосы растрепались, но казалась еще красивее и доступнее, чем когда бы то ни было.

Неплохо было бы помочь ей, решил Гард, и принялся аккуратно отделять один цветок от другого и класть в протянутую руку.

— Когда я был мальчишкой, — заметил он, — мы часто помогали маме сажать цветы — нарциссы, ноготки и маргаритки. С тех пор я никакой работой по саду не занимался, разве что несколько раз за лето помогал отцу подстригать газон.

— Ты ведь жил в казарме, где же тебе было заниматься садом-огородом, — заметила Мэйбл.

— Я не всегда жил в казарме. Однажды мы снимали… — Поняв, что сказал лишнее, Гард отошел и взял под деревом еще одну корзину с цветами. Черт побери, теперь не отделаешься, подумал он.

— Что снимали? — спросила Мэйбл.

— Дом, — выдавил он из себя. И кто его тащил за язык!

— Кто это «мы»?

— Я и еще один полицейский.

— Ну, по мнению мужчин, иметь цветник перед домом вовсе не обязательно, ведь так?

Помощник молча протянул ей следующий цветок и, когда она взяла его, принялся растирать пальцами сухой комочек земли. Его молчание насторожило женщину — будто в чем-то провинился. И она, на секунду прекратив свое занятие, взглянула на него. Гард поспешно отвел глаза, чувствуя на себе ее испытующий, оценивающий взгляд. Наконец Мэйбл отвернулась и снова принялась методично втыкать цветы в землю.

— Надо же, далее сейчас, в шестидесятых годах, когда произносят слово «полицейский», я представляю себе мужчину, — заметила она. — Но ведь в полиции служат и женщины?

Гард и на это ничего не сказал.

— Вы были любовниками?

Теперь настала его очередь смотреть на нее, а ее — избегать мужского взгляда. И он увидел совершенно бесстрастное лицо — Мэйбл мастерски сумела его изобразить. Но голос ее выдал — он так и звенел от ревности. Странно, что она ревновала к женщине, с которой он не встречался уже много лет. Которую использовал, как и остальных, чтобы забыть свою первую любовь.

— Да, — равнодушно произнес он. — Были. — И голосом, дрожащим от злости, продолжал: — Ты сама порвала со мной и вышла замуж за другого! Так что я имел право спать и жить с кем угодно.

— Знаю, — виновато согласилась Мэйбл. Потом распрямилась на коленях перед клумбой и, запрокинув голову, взглянула на небо. — Как бы я хотела…

И осеклась. Гард не стал допытываться, чего бы она хотела. Он и так это прекрасно знал. Сам желал того же. Чтобы жизнь сложилась по-другому. Чтобы Реджи Роллинса никогда не было в ее жизни. Ну почему у нее в свое время не хватило силы воли дать отпор отцу? Прибежала бы к нему, Гарду, и попросила жениться на ней, увезти ее куда глаза глядят, подальше от отца. Чтобы их любовь длилась всю жизнь.

Но ничего этого не случилось. Родителям она подчинилась, к нему не прибежала, умоляя увезти куда-нибудь подальше, а Реджи стал ее мужем, лучшим другом и отцом ее сына. А он, отвергнутый, отошел куда-то на задний план и исчез из памяти. И любовь их длилась всего-то около года, а уж никак не всю оставшуюся жизнь.

Но, что самое обидное, хочет он того или нет, изменить что-либо уже не в силах.

— Ну, все! Остальные посажу вечером, когда спадет жара. — Мэйбл встала, стащила перчатки, сделала пару наклонов вперед, чтобы размять поясницу, и выпрямилась. Раскрасневшаяся, с короткими завитками волос, прилипшими к влажной коже. — Пойду приведу себя в порядок, скажу сыну, что ты пригласил нас обедать, и поедем. Может, войдешь?

Гость покачал головой.

— Подожду здесь.

Гард проследил, пока хозяйка не скрылась за дверью, и уселся на ступеньку. Когда-нибудь — может, через несколько недель, а если повезет, то и через несколько месяцев — он в последний раз будет наблюдать эту картину. А потом вернется к своей прежней жизни — жизни без нее, хотя отлично представлял себе, какой это будет ад кромешный.

Хлопнула входная дверь, из дома вышел Алан и тоже уселся на лестнице, но ступенькой выше.

— Мама говорит, вы нас везете обедать…

— Куда бы ты хотел поехать?

— В таком виде? — Мальчишка дернул себя за старенькую футболку. — Только туда, где меня никто из знакомых не увидит. А то я одет как пугало!

— По-моему, тебе еще рановато думать, во что ты одет.

— А вот бабушка Роллинс говорит, что нужно смолоду гордиться своим внешним видом, — отрезал Алан. — Правда, только тогда, когда пытается нацепить на меня рубашку с галстуком. Ненавижу эти удавки! — И прежде чем Гард успел что-то сказать по этому поводу, мальчонка быстренько перевел разговор на другую тему. — Может, мы сегодня не будем работать? А то такая жарища…

Воспитатель укоризненно взглянул на него.

— Ты отбываешь наказание, Алан. Советую не забывать об этом.

— Как же, забудешь тут! — пробормотал подопечный.

— Однако… — взрослый подождал, пока мальчишка снова обратит на него внимание, — сегодня решено сократить время работы на два часа.

Лицо Алана просветлело.

— Это из-за жары? Хоть бы она подольше продержалась!

— Не знаю из-за чего.

Лейтенанту сообщили новость, как раз когда он собирался ехать в эту семью, и ему было не до расспросов. Им владело одно желание — снова увидеть Мэйбл и узнать, сердится ли она на него за то, что произошло в прошлые выходные.

— Когда я сегодня вернусь после работы домой, мама отвезет меня к бабушке. Я останусь там ночевать. Мы сначала позвоним папе, а потом пойдем купаться. У них большой бассейн. Вода в нем подогревается, а зимой сверху натягивают тент, чтобы не замерзнуть. Я плавать люблю. В Мемфисе даже был в сборной школы, пока мама с папой… ну, вы знаете…

— А почему тебе нужно ехать к бабушке с дедушкой, чтобы позвонить отцу? Ты что, отсюда не можешь? — нахмурившись, спросил Гард. Его отчего-то насторожили именно эти слова Алана.

Мальчик беззаботно пожал плечами.

— А мы всегда так делаем, с тех пор как переехали. Мама с папой друг с другом почти не разговаривают, а бабушка с дедушкой ему часто звонят, и если он чувствует себя хорошо, я тоже могу, с ним поговорить.

— Он что, болен?

— Ага. Он заболел как раз перед нашим приездом сюда. И в больнице лежал пару раз. Иногда он вроде ничего, а иногда какой-то странный и… — Внезапно, видимо, вспомнив, с кем разговаривает, мальчишка оборвал себя на полуслове, а через секунду с вызовом добавил: — Но он поправится и тогда приедет сюда! Мы снова будем жить вместе, одной семьей. Втроем!

В дверях появилась Мэйбл. Отлично, обрадовался Гард, как раз вовремя. Лучшего момента и придумать нельзя. Не хотелось отвечать на вызов мальчугана, особенно когда он, сам того не ведая, дал ему новую пишу для размышлений.

Значит, Роллинс был болен и два раза лежал в больнице. Интересно, почему Мэйбл никогда об этом не говорила. И сыграла ли эта болезнь свою роль при разводе? Может, именно она дала мужу понять, что жизнь слишком ценная штука, чтобы тратить ее на женщину, которая никогда не любила его, которая и замуж-то вышла только из-за денег?

— Ну, куда поедем? — спросила Мэйбл, первой спускаясь по лестнице.

Шорты она переодела, сменив на новые, давая возможность бывшему возлюбленному вволю насмотреться на ее длинные ноги, сменила блузку, заплела косу и чуточку накрасилась. При виде стройной красивой женщины Гарда снова стал мучить вопрос, почему она разошлась с мужем и кто в этом виноват. Но больше всего ему хотелось бы знать, как это Реджи без нее обходится — ведь жизнь с Мэйбл пусть и не самая лучшая, намного приятнее, чем жизнь без нее.

На вопрос, куда поехать, Алан назвал ближайшее кафе быстрого обслуживания. Сообразив, что мальчик ждет его согласия, Гард кивнул и поднялся.

Народу в кафе было полным-полно, но им посчастливилось найти у стены только что освободившийся столик на двоих. Алан же взгромоздился на табурет у стойки, такой высокий, что ноги его не доставали до пола.

— Похоже, мальчик достиг того возраста, когда стыдится появления на людях с матерью, — вздохнув заметила Мэйбл. — Правда, не припомню, чтобы мои родители вызывали у меня подобные чувства.

— Зато я вызывал, — подколол ее Гард, переставляя тарелки с подноса на стол. — Ты не очень-то хотела, чтобы нас видели вместе.

Мэйбл расстелила салфетку, сняла обертку с гамбургера и только потом взглянула на собеседника.

— Это неправда, Гард. Мы с тобой все время где-то бывали.

— Да, но только там, куда никогда не заглядывали твои друзья. Где тебе не пришлось бы меня с кем-нибудь знакомить.

— Я и с твоими друзьями не была знакома…

— Ты никогда не выказывала такого желания.

— Ты тоже. — Она натянуто улыбнулась. — Впрочем, то, чем мы с тобой предпочитали заниматься, лучше было делать не при людях.

Он хотел было поспорить, но тут же передумал. А ведь она права! Больше всего ему хотелось быть с ней, а не с ее друзьями. Хотелось разговаривать с любимой, прикасаться к ее телу, заниматься с ней любовью. Жить в том мире, где только он и она. И в какой-то степени им удалось создать этот мир. Конечно, у каждого из них была своя жизнь — семья, друзья, его работа, ее учеба, — в которой они жили отдельно друг от друга. Но существовала и другая, в которой хватало места только для двоих.

Впрочем, разглагольствовать на этот предмет Гард не стал — просто сменил тему разговора.

— Алан сказал, что сегодня, когда закончит работать, поедет к дедушке и бабушке.

Мать кивнула.

— После того как ты его туда отвезешь, я хотел бы с тобой поговорить.

— О чем? — поинтересовалась она, но Гард лишь молча покачал головой.

Битком набитое кафе не располагало к подобным беседам, да и Алан сидел слишком близко, вполне мог что-нибудь услышать.

Мэйбл не стала настаивать. Может, кто-то скажет, что у нее напрочь отсутствует чувство собственного достоинства, но она готова пойти на все, лишь бы пробыть с приятным ей человеком подольше.

— А почему бы тебе самому не привезти его обратно? — предложила она. — Потом мы бы отправили его к бабушке с дедушкой, а сами спокойно поговорили бы.

Гард неохотно кивнул, и женщина поняла — он не в восторге от ее предложения. И вовсе не потому, что ему не хотелось отвозить Алана домой или беседовать с ней, нет. Его смущала перспектива поездки к Роллинсам. Что ж, его понять можно. Многие испытывали страх перед мистером Питером, а уж этот, больше чем кто бы то ни было, имел основания держаться от высокомерного богача подальше. Тринадцать лет назад он чуть не помешал осуществлению планов глав двух семейств поженить своих детей. А недавно арестовал единственного внука ее бывшего свекра.

Но самое главное, он может разрушить надежду Питера на то, что Мэйбл когда-нибудь снова вернется к его сыну. Когда-то она пожертвовала ради него дружбой и любовью.

Но теперь этого не произойдет. Она станет бороться за право любить и быть любимой.

И этому способствовала ее встреча с Гардом.

Мэйбл сидела дома и ждала, пока наставник привезет сына после смены домой, как они договаривались. Услышав шум мотора у входной двери, она вышла, прихватив с собой сумку, в которую положила кое-какие вещи сына. Сев в машину, принялась объяснять Гарду, как проехать к дому Роллинсов, не обращая внимания на его протестующий взгляд. Он ведь сегодня сам упрекнул ее в том, что она не представила его никому из своих знакомых. Настала пора это исправить.

Всю дорогу Алан без умолку рассказывал о том, чем они сегодня занимались. Впрочем, мать и без него догадалась — что-то красили. И руки, и лицо, и одежда мальчишки были испещрены пятнами. Время от времени он обрывал свое повествование, чтобы дать указания водителю — здесь направо, потом налево, — пока наконец они не выехали на неширокую частную дорогу, которая привела прямо к подъезду дома, построенного в южноамериканском стиле. Его с полным правом можно было назвать особняком. Даже на Мэйбл, выросшую на одном из соседних участков, вычурная красота этого здания когда-то производила ошеломляющее впечатление. Потом все приелось.

Она первой вышла из машины, за ней Алан, который тут же устремился к дому.

— Ну что, зайдешь познакомиться с дедушкой и бабушкой Алана:

Он лишь ухмыльнулся.

Когда Мэйбл подошла к входной двери, та распахнулась, гостеприимно пропуская ее в дом — Алиса их уже дожидалась. Она крепко обняла внука, несмотря на то, что он был вымазан с головы до ног, потом вежливо улыбнулась бывшей невестке.

— Алан, дедушка сейчас как раз разговаривает с папой по телефону. Беги скорее в кабинет!

Мальчуган чмокнул мать в щеку и скрылся в глубине просторного холла.

— Как Реджи? — повернулась к свекрови Мэйбл.

— Сегодня очень хорошо. — Алиса посмотрела в окно, потом перевела взгляд на гостью. — А как ты, дорогая?

— Отлично.

Не в силах больше сдерживаться, свекровь легким движением головы указала на «фордик».

— Это…

— Да, это Брустер.

— Ну, теперь я понимаю, чем он тебя прельстил. Красавец мужчина!

Мэйбл тоже взглянула в окно. Даже с большого расстояния было видно хмурое лицо Гарда. Может, следовало самой привезти сына, а он бы пока подождал дома, размышляла женщина. Но если он и вправду считает, что она стыдилась показывать его своим знакомым, то сейчас, стоя перед шикарным особняком Роллинсов, наверняка почувствует еще большую неуверенность в себе.

— Да, — повернулась она к Алисе. — Он красивый.

— Ты с ним снова встречаешься?

— Пытаюсь, — усмехнулась она. — Но пока не очень-то получается. Я за многое должна просить у него прощения.

Алиса печально вздохнула.

— Мы тоже, дорогая. Питер надавил на твоего отца, твой отец на тебя… — Я часто думаю, как сложилась бы ваша жизнь, предоставь мы вам возможность поступать по-своему. Ты бы, наверное, вышла замуж за своего Гарда, и вы были бы счастливы и подарили бы твоим родителям не одного внука. А Реджи… Может быть, если бы ему не выпала такая тяжелая доля — достойно нести фамилию Роллинсов, — он не был бы настолько уязвим. Жил бы своей жизнью, как хотел, с кем хотел и где хотел… Может, и не стремился бы тогда искать спасения от действительности в наркотиках.

И прежде чем Мэйбл смогла найти подходящий ответ, Алиса снова спряталась за вежливую улыбку.

— Сколько тебе лет, Мэйбл?

— Скоро тридцать два.

— Уже не девочка. Должна понимать, что настоящая любовь приходит к человеку лишь однажды, и иметь мужество сказать отцу, что не нуждаешься в его советах, в кого влюбляться, за кого выходить замуж и с кем быть счастливой. — Она улыбнулась и перевела разговор на другую тему. — Придешь завтра в церковь?

Мэйбл кивнула.

— Тогда мы Алана привезем туда. Желаю тебе приятно провести вечер, дорогая.

Мэйбл захлопнула за собой дверь и направилась к «фордику». Усевшись, пристегнулась, и они тронулись в путь. Несколько кварталов проехали в молчании.

— Что-нибудь случилось? — наконец отважился нарушить его Гард.

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

— Вы обе выглядели такими серьезными. Свекровь… — Обеими руками вцепившись в руль, он с трудом договорил: — Миссис Роллинс что-то сказала обо мне?

Он считает, что Алисе неприятно видеть ее с человеком, которого она чуть было не предпочла ее сыну, который, став полицейским, посмел арестовать ее внука, догадалась Мэйбл. Поскольку от ее родителей он не видел ничего хорошего, чего же ждать от родителей Реджи?

— По правде говоря, да, — ответила она, взглянув на него. — Сказала, что ты очень красивый мужчина.

Гард, не ожидавший комплимента, мучительно покраснел.

— Моя свекровь отличная женщина, — продолжала Мэйбл. — Равно как и мама. А вот с мужчинами нашей семье не повезло.

Несколько недель назад он бы как-то отреагировал на ее последнее замечание, сегодня же промолчал. И слава Богу, облегченно вздохнула Мэйбл.

Когда они подъехали к ее дому, Гард заметил под деревом несколько десятков анютиных глазок в пластиковых корзинках.

— Ты еще не закончила…

— Думала, пока будем разговаривать, посажу.

— Я тебе помогу.

Ей хотелось сказать, что он и так целый день провел на солнцепеке, занимаясь физическим трудом, но не стала этого делать, просто пожала плечами. Оставив сумочку на крыльце, натянула перчатки, опустилась на корточки и взяла в руки рыхлитель.

— О чем ты хотел со мной поговорить?

Гард не ответил. Казалось, чего проще — задать не дававшие ему покоя вопросы: почему ушла от мужа, что с ним происходит, в самом ли деле он болен, почему Алан не может поговорить с ним по телефону дома и так далее и тому подобное.

Но слова не шли с языка. Не хотелось, чтобы она опять вздрагивала как от удара, когда он интересовался слишком личными вещами. Боялся снова увидеть в ее глазах затравленное выражение. Опасался, что после этих расспросов она опять замкнется в себе.

— Потом поговорим, — выдавил он из себя наконец.

Мэйбл удивилась, но ничего не сказала и вновь принялась за работу. Говорили они мало, немного о сыне, но больше о пустяках, как если бы были почти незнакомы. Раньше они никогда не вели так называемую светскую беседу, подумал Гард. И тут же с радостью вспомнил: с самого первого дня общаться им было легко и просто. Никогда и в голову не приходило разговаривать, например, о погоде, как сейчас.

— Пойду принесу что-нибудь попить, — сказала хозяйка, когда они в который раз коснулись темы жары. — Что ты хочешь, холодный чай со льдом или лимонад с содовой?

— Чай, пожалуйста.

Она бросила перчатки на раскаленную от солнца землю и вошла в дом. Усевшись под пальмой на пожелтевшую траву, Гард стянул футболку и вытер ею лицо. Ткань была какого-то голубого цвета, а теперь выцветшая и щедро заляпанная белой краской. На плече зияла дыра, карман вот-вот оторвется.

Остальная одежда тоже оставляла желать лучшего. Джинсы от частой стирки стали почти белыми, а на коленях совсем протерлись. Они тоже, как футболка и старенькие кеды, были заляпаны краской. Видок тот еще! И зачем он, офицер, поехал сюда после работы со своими шпанятами, не переодевшись? В самый раз было принять приглашение Мэйбл и предстать перед ее бывшими свекром и свекровью во всей красе, ухмыльнулся Гард. Хорошо, что не попался им на глаза, иначе приказали бы прислуге вышвырнуть его за дверь.

Впрочем, ему на все наплевать. Мнение этих снобов его не интересует. А вот если Мэйбл решит, что он ей не пара, и прогонит, тогда и будет слезы лить.

Хозяйка вынесла два стакана и кувшин с холодным чаем. Поставив все это перед ним на траву, налила чай, закрыла кувшин крышкой, протянула помощнику стакан и… застыла.

Черт побери, увидела шрамы, выругался про себя Гард. Один был на груди, маленький, неровный. Пулевое ранение. А над ним другой — более гладкий, плоский, аккуратный. Работа хирурга. Начинался он от грудной клетки, опоясывал ребра и кончался на спине. Десять лет он жил с этими шрамами, почти позабыв об их существовании, пока кто-нибудь ему не напоминал, или, увидев в первый раз, преисполнялся священного ужаса, смешанного с любопытством.

— Ой, Гард… — прошептала Мэйбл и, поставив перед ним стакан, сначала слегка коснулась длинного шрама, а потом положила на него ладонь. Прикосновение ее нежных пальцев — такое невинное — заставило его вздрогнуть, потом по телу разлилось благодатное тепло, а в воображении стали возникать всякие пикантные картины.

Первым его поползновением было оттолкнуть ее руку, отказав себе в удовольствии, которого был лишен вот уже тринадцать лет. А вторым — наоборот, прижать ее пальцы к своей груди и наслаждаться их теплом как можно дольше.

Но ни того, ни другого он сделать не успел — Мэйбл, проведя пальцем по всему шраму, сама убрала руку.

— Откуда это?

— В меня стреляли. Женщина вздрогнула от ужаса.

— Я и не представляла…

Гард усмехнулся. Все ясно. Она не считала офицера из военной полиции настоящим полицейским. Наверное, думала, что они тут в бирюльки играют, и представления не имела, какому риску, какой опасности они могут подвергаться. Впрочем, что с нее взять, когда и его мать и сестры того же мнения.

— Как это произошло? — спросила Мэйбл уже более спокойным голосом. — Кто это сделал?

Ровным, бесстрастным тоном он рассказал о том, как десять лет назад предотвратил поступление на рынок крупной партии наркотиков. О тех, кто пытался совершить преступную сделку, — наркодельцах, которым уже доводилось сидеть в тюрьме и которые отнюдь не стремились опять туда попасть. И о тех, кто сумел вытащить его с того света, — врачах-хирургах. О том, как долго и мучительно приходил в себя.

Но он постеснялся рассказать, как его нашел коллега-полицейский, который после всего случившегося доложил начальству, что последними словами тяжелораненого, перед тем как он потерял сознание, были: «Скажите Мэйбл…» Не стал рассказывать и о том, как через несколько дней после операции хирург спросил его, кто такая Мэйбл. Не нужно ей знать и того, что последней мыслью, когда он решил, что все, конец, была мысль о ней. А когда понял, что остался жив, ему захотелось умереть, потому что жизнь без нее не имела никакого смысла.

— Как это, наверное, было больно и страшно, — с ужасом проговорила Мэйбл и надолго умолкла. Придя в себя от услышанного, негромко добавила: — Они же действуют пулей и ядом. Вот и тебя чуть не убили!

Гард печально покачал головой.

— Это ты, Мэйбл, чуть не убила меня… А они просто попытались завершить начатое.

Вспыхнув, женщина отвернулась и сделала попытку броситься прочь, но он оказался проворнее, преградив ей путь.

— Не уходи от меня, Мэйбл! — хриплым голосом взмолился он. — Прошу тебя, только не сейчас!

Она подняла голову, и мужчина увидел в ее глазах слезы. Стыдно за то, что натворила много лет назад? А может, жалко его? Или того, что они потеряли?

Впрочем, какое это имеет значение! Подавшись вперед, Гард коснулся губами ее щеки. Она закрыла глаза, и следующий поцелуй пришелся на ее веки. Потом на лоб, снова на щеку…

Неизбывное годами желание заставляло спешить, целовать по-настоящему, как раньше. Он сумел сдержать казавшееся неуемным влечение — хотелось насладиться каждым легким прикосновением, прежде чем погрузиться в пучину страсти.

Какой же он ласковый, с изумлением подумала Мэйбл. Впрочем, удивляться нечему. Он всегда был с ней трогательно нежен и бережен, даже когда сгорал от нетерпения. И это тоже с годами не изменилось. Поцелуи его вызывали приятную муку, руки горячо и трепетно прижимали к себе. Ей хотелось сказать, что не нужно ее так крепко держать, что она теперь от него никуда не денется. Но женщина молчала. Не в силах была произнести ни слова, пока он целует ее. Хотелось, чтобы эта сладкая пытка никогда не кончилась…

Он прошептал ее имя, и Мэйбл, не сдержав себя, сама отозвалась на звук голоса, прижавшись губами к его губам. Слегка приоткрыла рот, и язык его не замедлил себя ждать — скользнул в него желанным гостем. Женщина затрепетала. Поцелуй становился все жарче, и она застонала.

Какой знакомый звук, подумал Гард, тихий и какой-то жалобный… Столько лет прошло, а он никак не может забыть прерывистого дыхания, страстного шепота, исступленных стонов, свидетельствующих о том, что любимая разделяет его страсть.

Он почувствовал, как ее руки ласково поглаживают его по груди. Одного этого прикосновения достаточно, чтобы вызвать в нем страстное, безудержное желание. Как же он ее хочет! Бог ты мой! И как любит… Душу за нее готов отдать! Но сейчас не время и не место говорить ей о своих чувствах.

Гард осторожно отстранился, хотя все в нем восставало против этого, и, не выпуская Мэйбл из своих объятий, взглянул на нее.

Если не размыкать веки, подумала она, можно представить, что ее вот-вот опять обожгут поцелуи. Но не будешь же вечно держать глаза закрытыми! Пришлось открыть, и первое, что она увидела — устремленный на нее взгляд, полный и изумления, и грусти, и страстного желания, и нежности. Чего угодно, но только не сожаления. Он не раскаивался в том, что поцеловал ее, облегченно вздохнула Мэйбл и улыбнулась. Сердце запрыгало от радости, когда он улыбнулся в ответ. Совсем как тогда, на песчаных пляжах за Дикой косой. Господи, как давно это было!

— Если бы я знала, что дождусь от тебя улыбки, я бы давным-давно заставила тебя снять рубашку, — пробормотала она.

— Насколько я помню, тебе всегда не терпелось меня раздеть, — пошутил он и, нежно сжав ее пальцы, выпустил руку из своей. Мэйбл тут же охватило такое чувство, будто она одна на всем белом свете.

Гард сел, закинув ногу на ногу. Поза не оставляла сомнения в том, что он крайне возбужден. Это открытие заставило Мэйбл вспыхнуть, и она поспешно перевела взгляд выше — на его плоский живот, потом на мощный торс и, наконец, лицо. Усевшись рядом с ним на траву, тихо сказала:

— Как я соскучилась по тебе, милый.

Гард пристально взглянул на нее. Неужели сейчас опять что-нибудь выскажет, с отчаянием подумала женщина, но он, секунду поколебавшись, так же негромко ответил:

— Я тоже.

После столь приятного перерыва они снова взялись за работу, и через час все было готово. Мэйбл взглянула на дело рук своих и помощника и, довольная, улыбнулась. Потом сбросила наконец перчатки в последний раз и обернулась к Гарду.

— Чем бы ты хотел заняться сегодня вечером?

Он мог бы ей сказать чем. Множеством вещей! Например, целоваться с ней, держать ее в объятиях, снимать с нее одежду, с каждой минутой ощущая растущее нетерпение.

Но больше всего ему хотелось бы заниматься с ней любовью, хотя даже при одной мысли об этом начинала кружиться голова. А когда все кончится, спать с ней рядом, чего они никогда не делали прежде, и, отдохнув, начать все сначала.

Впрочем, будет рад и просто побыть несколько часов в ее обществе, о чем он и сказал, отряхивая футболку.

— Куда-нибудь пойдем или… останемся здесь? — спросила Мэйбл.

Второй вариант породил в его воображении самые приятные картины. Они могли бы вместе приготовить ужин, потом посидеть за столом, помыть посуду, после чего поболтать или помолчать, сидя рядышком на диване, посмотреть телевизор или вообще ничего не делать, а просто побыть вместе. Раньше им никогда не доводилось именно так проводить время, негде было. Оставалось только одно — бродить по улицам да по паркам. Они никогда не знали, что такое домашнее уединение и какие возможности оно в себе таит в отличие от пляжного.

— Давай останемся дома, — предложил он. — Сообразим что-нибудь на ужин и посмотрим телевизор.

— Ладно. Только я сначала хотела бы привести себя в порядок.

— Я тоже. Вернусь в семь или в половине восьмого.

Она стояла перед ним такая милая и

желанная, разгоряченная после трудового дня, перепачканная землей, реальная, что у Гарда не было никакого желания покидать ее, пусть даже на часок-другой, чтобы принять душ и переодеться.

Но он все же заставил себя это сделать и, легонько коснувшись ее волос, сел в «фордик» уехал.

Вернувшись домой, Гард залез под душ и побрился. Когда начал одеваться, раздался телефонный звонок. Неужели Мэйбл передумала, уколола беспокойная мысль, и, распластавшись на кровати, он потянулся за трубкой.

Голос на другом конце провода был действительно женским — мягким, зазывным и не лишенным сексуальности. Но это оказалась не Мэйбл.

— Привет, Барбара.

— Хотела поймать тебя сегодня после работы, но ты слишком быстро ушел. Может, заглянешь сегодня вечером?

— Извини, но я уже ухожу.

— На свидание?

— Что-то в этом роде, — ухмыльнулся Гард. А ведь и впрямь свидание, внезапно пришло ему в голову. Надо же, после стольких лет…

— С ней?

Ухмылка исчезла, и он, перевернувшись на спину, уставился в потолок.

— Чего ты добиваешься, Барбара?

— Значит, с ней. С матерью одного из своих подопечных. — Она деланно засмеялась. — Не стану скрывать, лейтенант, я и в самом деле ревную. Слишком долго надеялась, что мы с тобой все-таки будем вместе. Но, кроме того, считаю, что ты неправильно поступаешь и в профессиональном плане. Не кажется ли тебе, что твои действия можно расценить как неэтичные?

— Я что, стал делать поблажки Алану, потому что встречаюсь с его матерью? Или, наоборот, слишком к нему придираюсь? Ты можешь сказать, положа руку на сердце, что я отношусь к нему не так, как к Фрэнсису или Мэтью?

— Насколько я могу судить, нет. Но…

— Тогда в чем дело? Барбара вздохнула.

— Она тебе не пара, Гард. Ты хоть знаешь, кто она такая, чем занимается ее отец и бывший свекор?

— Да.

— И ты считаешь, что они когда-нибудь примут тебя в свой круг?

— Не знаю. Но я ее приму в свой. — По крайней мере, на некоторое время, подумал он и добавил: — Послушай, Барбара, мне дорого твое участие, но…

— Она разобьет твое сердце! Вполне вероятно.

А может, и наоборот.

— Мне пора идти, коллега, — сухо сказал он, поднимаясь с кровати. — До завтра.

Повесив трубку, Гард надел новую рубашку, причесался и проверил, есть ли деньги в бумажнике. Хотел было сунуть его в карман, но, снова раскрыв, вытащил газетную заметку.

И впервые за долгие годы прочел ее от начала и до конца — от даты, времени и места проведения свадебной церемонии до биографических сведений. Сначала о Мэйбл — где учится, на кого, как зовут родителей, дедушку и бабушку, а рядом то же о Реджи. Оба были прилежными учениками, происходили из одной социальной среды, выросли по соседству, у них была масса общих интересов. На первый взгляд идеальная пара.

И тем не менее их супружеская жизнь не удалась.

Все было бы по-другому, если бы он стоял тогда с Мэйбл под венцом, без ложной скромности подумал Гард.

Хоть и вырос он в беднейшем квартале, с девушкой их связывало нечто большее, чем происхождение и воспитание, их связывала любовь. А когда люди испытывают друг к другу подобное чувство, все остальное не имеет значения.

Интересно, что бы он ощущал, доведись ему отмечать с Мэйбл годовщину свадьбы? Или вместе растить детей?

Гард не стал класть заметку обратно в бумажник, туда, где она покоилась в течение тринадцати лет, а сунул в ящик с носками. Взяв ключи и поношенную кожаную куртку, он вышел из комнаты и поехал в город.

— О чем ты собирался со мной поговорить?

Голос Мэйбл нарушил ночную тишину.

Весь вечер она ждала, когда он начнет этот разговор. Гард казался таким серьезным, когда заявил ей днем, что хочет кое о чем спросить. Но ни во время ужина, ни когда они смотрели телевизор, ни после, когда просто наслаждались тихим вечером, не заговаривал на волнующую его тему.

А теперь настало время возвращаться в казарму. Хозяйка вышла проводить его на крыльцо и только тут отважилась задать этот вопрос. Если предстоит нелегкий разговор, резонно рассудила она, то его проще вести в темноте осенней ночи.

Гард стоял к ней спиной, положив руки на влажные от росы перила. Помолчав секунду, он ответил:

— О Реджи.

Вздохнув, Мэйбл встала рядом с ним. Тут уж никакая темнота не спасет. И ночью, и днем, ей одинаково неловко обсуждать с этим человеком своего бывшего мужа. И тем не менее он имел право знать все.

— Почему вы разошлись, Мэйбл? Что произошло?

Вдохнув побольше воздуха, женщина неохотно ответила:

— Я тебе уже говорила, Реджи нашел то, что стало ему дороже нас с сыном.

Она почувствовала на себе его выжидающий взгляд.

— Другую женщину?

Он произнес эти слова таким будничным тоном, будто считал само собой разумеющимся, что супруг мог предпочесть ей другую. Если бы замужество имело для нее хоть какое-то значение, она бы оскорбилась. А ей было все равно.

— Нет, не другую женщину.

— Другого мужчину?

Голос его прозвучал настолько изумленно, что она улыбнулась.

— Опять не угадал.

— Тогда я ничего не понимаю… Мэйбл покрепче ухватилась за перила.

— И в самом деле тяжело понять. Я никого в это не посвящала, только родителей и Дороти. Самое смешное, что ты, работая в полиции, мог бы при желании и сам все выяснить. Полицейское управление города Мемфиса наверняка могло бы представить тебе все необходимые сведения. И узнал бы побольше моего.

Он повернул к ней лицо и настороженно спросил:

— Ты хочешь сказать, что Реджи нарушил закон и его арестовали?

— Сколько веревочке ни виться… — нарочито небрежно бросила она.

— Он в тюрьме?

— Нет. Представители этой семейки в тюрьмах не сидят. У них везде свои люди.

— В чем его обвиняли?

Пальцы уже ломило от боли, но оторвать руки от перил она никак не могла. Не в силах была обернуться к полицейскому и сказать ему то, из-за чего сам едва не лишился жизни. И все же решилась.

— Хранение с целью распространения. Только ничего он никому не предлагал. Все оставлял себе.

Воцарилось долгое молчание. Интересно, какие мысли бродят у него в голове, подумала Мэйбл. И когда уже пришла к выводу, что Гард никак не может решить, стоит ли ему связываться с бывшей женой какого-то подонка, он спокойным голосом спросил:

— Что он оставлял себе?

— Кокаин. Самый распространенный наркотик…

Опять помолчали.

— Как это произошло? — наконец спросил он.

Довольная тем, что он ее не упрекает, Мэйбл пожала плечами.

— Не знаю. Он всегда много работал. Дома у нас все было нормально. И друзья имелись, и деловые интересы. Я понятия ни о чем не имела, пока не обнаружила, что мы почти нищие. Кредиторы требовали уплаты долгов, банк собирался лишить нас права пользования домом.

— Значит, Роллинс лежал оба раза не в больнице, а в наркологическом диспансере?

Наконец-то ей удалось отцепиться от перил, и она взглянула ему прямо в лицо, но даже с близкого расстояния не понимала, что оно выражает.

— А ты-то откуда знаешь?

— Алан как-то обмолвился. Он ведь ни о чем не догадывается?

— Да, — прошептала Мэйбл и крепко обхватила себя руками. — Он ведь еще ребенок. Как я могла сказать, что его отец наркоман, что какой-то порошок ему дороже нас? — Она глубоко вздохнула. — Мне просто пришлось объяснить, что папа болен, и поэтому сын не может звонить ему, когда пожелает, и приезжать к нему один.

— Это и послужило причиной развода? Я-то все никак в толк взять не мог, как это человек, если он, конечно, в здравом уме, мог от тебя отказаться! А это ты с ним разошлась, ведь так?

— Я давала ему возможность исправиться! — воскликнула Мэйбл, всей душой желая, чтобы он ей поверил. — Не просто взяла и бросила. После первого курса лечения ему стало лучше. А потом опять сорвался. Снова начал колоться, только я об этом ничего не знала. Он скрывал… Промотал все наши сбережения. Вскоре без помощи его родителей мы уже не смогли оплатить ни одного счета. Эта машина… — Она ткнула пальцем куда-то в темноту. — Ты, наверное, думаешь, что мне она досталась при разводе, но это не так. Уже после него Реджи взял мою машину, подделал на документах подпись и продал ее, чтобы на вырученные деньги купить наркотики. Питер испугался, что я засажу его сына за решетку, и быстренько купил мне новую.

— По той же причине Реджи и собаку продал?

Мэйбл кивнула, хотя скорее всего в такой кромешной тьме он этого и не увидел.

Несколько минут прошло в напряженном молчании. Женщина ждала, прислушиваясь к шуму автомагистрали, вою сирены скорой помощи где-то вдалеке, к отдаленному гулу самолета над головой. Но громче всего слышался стук ее сердца — оно бешено билось в груди.

Когда наконец раздался его голос, она была поражена до глубины души.

— Прости меня.

— За что?

— За те слова, что я тебе наговорил. За то, что я про тебя думал.

— Ты имел на это полное право. Он придвинулся к ней поближе.

— Тебе, должно быть, пришлось нелегко.

— Да. — Мэйбл с трудом сглотнула и приступила к самому трудному. — Если вся эта печальная история имеет для тебя значение, не стесняйся, говори, я пойму…

Еще раньше Гард догадался — она ждет, что он свалит всю вину на нее. Потому-то и бросила ему с вызовом, что давала супругу возможность исправиться, что не просто так его оставила. А сейчас дает шанс ему, Гарду, разом порвать их едва наладившиеся отношения. А что? Отличная возможность — обвинить ее в том, что она сгубила своего муженька, и бросить.

Интересно, считали ли Роллинсы ее ответственной за случившееся? Думали ли, что это она довела их сына до такой жизни? А может, она и вправду виновата? Если бы Реджи чувствовал, что дома его любят и ждут, вероятно, ничего подобного не случилось бы. Кто знает?

Мэйбл ждала ответа. Скорее бы уж он сказал, что теперь не желает иметь с ней ничего общего и не хочет ее больше видеть. Он подвинулся ближе, еще ближе. Она медленно отступала, все дальше и дальше, пока идти уже было некуда.

Гард прижался к ней всем телом и, погрузив пальцы в ее волосы, запрокинул голову женщины назад. Чувствуя на своей щеке ее прерывистое дыхание, ощущая, как она напряглась всем телом, Гард неспешно поцеловал любимые губы. Чуть разжав объятия, положил руку Мэйбл себе на грудь, туда, где неистово колотилось его сердце. Тронул пальцами ее грудь, мягкую, полную, нащупав сквозь тонкую ткань блузки затвердевшие соски. В ответ послышался тихий стон наслаждения.

Гард нежно коснулся ртом ее уха, шеи и снова губ, на этот раз — горячо, надолго. Возлюбленная тесно прижалась к нему, не в силах больше сдерживать рвущуюся страсть.

С трудом отстранившись, она прошептала:

— Пойдем в дом, милый. Не уезжай…

Желанная просит его остаться, вихрем пронеслось у него в голове, умоляет отдать ей любовь до конца. Даже если бы он до сих пор оставался равнодушно-спокоен, одних этих слов оказалось бы достаточно, чтобы возбудиться до крайности. Если бы Мэйбл тринадцать лет назад предложила провести с ней ночь, да еще в постели, а не на пляже, он был бы на седьмом небе от счастья! И вот сейчас она просит его об этом, а ему лучше уйти, потому что хочется большего. Хочется…

Бог мой, да ведь он сам не знает, что ему нужно! Обещаний ли, гарантий… Да. Но не только.

Ему нужно поверить в то, что с ним не поступят так, как когда-то. Что на сей раз все будет иначе.

— Я должен идти, — пробормотал Гард, в душе надеясь, что любимая подойдет, поцелует и заставит остаться. Но она не двинулась с места. Ему отчетливо представилось, как перед ним стоит восемнадцатилетняя девушка — разметавшиеся пепельные волосы, чуть припухшие зацелованные губы, налитая девичья грудь, затуманенные голубые глаза. Именно такой Мэйбл бывала раньше, когда они занимались любовью. И столь незабвенным оставался этот образ, что Гард чуть было не остался.

С трудом стряхнув с себя колдовские чары, он спустился по ступенькам вниз и неуверенно обернулся, услышав ее голос.

— Береги себя.

Гард усмехнулся. Он-то изо всех сил старается, а вот что из этого выйдет, кто знает.

Гарнизон Джи-Пойнт располагался в небольшом военном городке, за которым были болота и редколесья. Штабные здания и казармы размещались в центре, складские помещения, конюшни и собачьи питомники — ближе к окраине. Оставшаяся территория отводилась под учебные занятия. Именно ее и решил осмотреть лейтенант Брустер после обеда в четверг. Ничего из ряда вон выходящего там не происходило. А вот проехаться вокруг заболоченных лесков Леджен Форест не помешало бы.

Сзади, как обычно, находился Бизон. Сегодня он вел себя беспокойно — никак не мог устроиться. То вскакивал, то садился, то ложился. Гард отлично понимал собачьи повадки. Он сам в последние дни места себе не находил. Не было никакого желания работать — часами бы сиднем сидел в служебном «лендровере».

А вот чего хотелось — так это быть с Мэйбл.

В субботу, вернувшись от нее, никак не мог заснуть — ругал себя последними словами за то, что не внял ее мольбе и не остался на ночь. Задремать удалось только под утро. Конечно, останься он у нее, им было бы не до сна. Но одно дело бодрствовать вместе с любимой, а другое — одному.

С того субботнего вечера он ее почти не видел. Когда она в воскресенье привезла сына на работу, он был занят — разговаривал с родителями Мэтью, — а когда приехала забирать его, с ней была ее сестра, Дороти. С новой недели работал во вторую смену. И к тому времени, когда Мэйбл возвращалась домой, уже трудился вовсю, а когда сам, еле живой от усталости, приезжал в казарму, была глухая ночь.

Оторвавшись от этих невеселых мыслей, Гард сбавил газ, свернув на очередную пустынную дорогу. Он бы никогда не заметил пикап, стоявший на краю леска, если бы не Бизон — тот залился пронзительным лаем. Полицейский, не спеша дал задний ход и поставил «лендровер» посередине дороги, чтобы неизвестные не могли выехать. Потом связался с диспетчером, сообщил где находится, и вылез из джипа, взяв собаку на поводок.

Машина могла оказаться на этой дороге по целому ряду причин. Местные охотники облюбовали эти заросли для себя — в гарнизоне даже были свои фанаты, — но ночная охота подразумевала использование прожекторов, что запрещалось законом. Так что сюда могли приехать браконьеры. Второй вариант — машина по дороге сломалась и ее оставили здесь. И третий — украли и бросили.

Впрочем, усмехнулся лейтенант, подходя к пикапу поближе, у его владельцев могла быть самая распространенная и древняя как мир причина — сидеть в обнимку при неярком свете луны. Так и оказалось. Полицейский проверил у выскочившего из автомобиля паренька права, записал номер пикапа. На обратном пути похвалил Бизона. Собака вела себя, как и подобает в подобных случаях.

Да он с Мэйбл и сам частенько забирался на заднее сиденье. Только им всегда везло, и их никогда не заставали на месте преступления. Этим молоденьким ребятам страшно повезет, если их поймают одетыми.

Конечно, если это можно назвать везением.

Ужасно, когда ты молод, до смерти влюблен, а приткнуться некуда, размышлял Гард, сообщив записанный номер диспетчеру и снова выехав на дорогу. Впрочем, нечего их жалеть, этих юнцов. Некоторые из них всерьез считают, что умрут без секса. Глупости, да и только! Гам-то выжил…

Конечно, он по сравнению с ними древний старец. Во всяком случае годится этим ребятишкам в отцы. Мог бы уже научиться сдержанности и осторожности. А как сам себя вел в субботу у Мэйбл… Еще секунда — и уйти от нее не смог бы!

Спустя некоторое время лейтенант вернулся туда, откуда начал патрулирование, и, проехав несколько кварталов, остановился возле телефонной будки. Он понятия не имел, каким образом запомнил номер телефона Мэйбл — по-видимому, когда просматривал протокол допроса Алана. После третьего гудка трубку взял сын.

— Алан, это Гард. Позови, пожалуйста, маму к телефону.

— У нее гости. — Голос мальчишки звучал вызывающе.

Когда они оставались с глазу на глаз или в присутствии посторонних, хмуро подумал полицейский, его подопечный относился к нему прекрасно — разговаривал дружелюбно, вежливо. Но как только в поле зрения попадала мать, Алана будто подменяли. Может, это нормальная реакция ребенка, тем более мальчика, родители которого разошлись. Особенно, когда этот мальчик спит и видит, что родители сойдутся. Но наставник спокойно относился к переменчивому настроению парнишки.

— Пожалуйста, дай ей трубку на минутку, — терпеливо попросил Гард.

Ничего не ответив, Алан швырнул трубку на что-то твердое, и через секунду раздался его вопль:

— Мам, тебя! — Будто она находилась где-то в соседнем штате, а не рядом в комнате.

Мэйбл не заставила себя долго ждать. Голос, как обычно, спокойный, звучал несколько равнодушно — она не сразу узнала его. А когда поняла, с кем разговаривает, тон потеплел.

— Алан сказал мне, что у тебя гости, поэтому не стану задерживать.

Она рассмеялась.

— Дороти пришла. Какая же она гостья! Ты сейчас работаешь?

— Да. На этой неделе все вечера рабочие. Послушай, может, сходим куда-нибудь в субботу?

— А куда?

— В кафе или в кино.

— А может, на танцы? Сто лет не танцевала!

Он тоже, хотя танцевать любил, особенно с Мэйбл. Но сейчас такая перспектива его не прельщала. Тускло освещенный зал, тихая мелодичная музыка, женщина в его объятиях — было во всем этом что-то слишком интимное. И все-таки возражать не стал. Уставший от самобичевания, которым в последнее время только и занимался, Гард ответил:

— Ладно. Заеду за тобой в семь…

Улыбаясь, Мэйбл повесила трубку. Но радость ее оказалась недолгой — на верхней ступеньке лестницы сидел Алан и с явной неприязнью смотрел на мать. Она подошла к перилам и строго глянула на сына.

— Когда это ты взял привычку подслушивать?

— А ты — ходить на свидания с фараонами?

— А вот это не твое дело! — резко бросила она, но продолжила уже более мягким тоном: — Кроме того, я уже говорила тебе, что мы с Гардом старые друзья.

— Такие не ходят на танцы! Пусть ошивается не здесь, а на темных улицах!

Мэйбл поднялась до середины лестницы и села, прислонившись спиной к стене.

— Ты считаешь его своим врагом? А мы с этим человеком были больше чем друзья. До того как я вышла замуж за твоего папу, мы с ним встречались.

— Дедушка Роллинс говорит, что от него одни неприятности.

— Дедушка несет чепуху! Он не знает Гарда. И никогда не был с ним знаком. Но ведь ты-то его знаешь! — Мэйбл выдавила из себя заискивающую улыбку. — Думаю, в глубине души он тебе даже нравится.

— Да! Только не как твой кавалер! — в сердцах воскликнул Алан. — Здесь ему не место! Вот папа скоро поправится, и мы опять станем жить вместе, всей семьей! Вот увидишь, он поправится! — Мальчик вскочил и бросился в свою комнату, но мать резко окликнула его:

— Алан! — Сын нехотя обернулся, и Мэйбл встала. — Я очень хочу, чтобы твоему папе стало лучше. Но мы с ним вместе жить никогда не будем, ни при каких обстоятельствах. Даже если он вернется в Стампу, все останется по-старому!

— Это из-за него, да? — Негодованию мальчишки не было предела. — Из-за этого чертового полицейского! — И, набрав побольше воздуха, он выпалил: — Ты ошибаешься! Он мне не только не нравится, я его ненавижу! — И убийственно спокойным голосом докончил: — И тебя я тоже не люблю.

Он бросился в свою комнату и так грохнул дверью, что весь дом затрясся. Мэйбл так и подмывало пойти за ним, успокоить, сказать, что… Только что она ему может сказать?

Единственное, что успокоило бы сына — это обещание никогда больше не встречаться с Гардом и вернуться к Реджи. Значит, пожертвовать своим счастьем только из-за прихоти мальчишки?

Нет, на это она никогда не пойдет. Даже ради Алана.

— Ничего, переживет, — послышался снизу голос Дороти.

Мэйбл грустно улыбнулась сестре.

— Надеюсь.

— Он никогда и не скрывал, что хочет, чтобы вы с Реджи были вместе.

— А я никогда не скрывала, что не собираюсь к нему возвращаться.

— Но когда ты ему говорила это, у тебя никого не было. Ты не ходила на свидания, не увлекалась другим мужчиной. В общем, претендентов на место Реджи не имелось. Поэтому у Алана оставалась какая-то надежда. — Дороти пожала плечами. — А теперь ее нет.

Мэйбл спустилась вниз и пошла за сестрой на кухню.

— Самое смешное, что Гард ему нравится. Ему приятно бывать в его обществе, разговаривать с ним.

— Одно дело испытывать к нему симпатию вообще, и совсем другое — видеть в нем потенциального отчима. — Дороти подсела к столу и налила себе кофе. — Сын чувствует себя загнанным в угол, сестренка. Самое его сокровенное желание, чтобы вы с Реджи воссоединились, чтобы у него опять была настоящая семья. Мы-то с тобой знаем, что этого никогда не случится, слишком многое произошло. Но, по мнению Алана, единственным препятствием на пути к осуществлению его мечты является Гард. Если бы он смог от него избавиться, он бы вздохнул с облегчением.

Хозяйка тоже налила себе кофе и тяжело вздохнула. Кофейник еще не остыл, и в воздухе поплыл аромат шоколада, корицы и гвоздики.

— Может, следовало сразу сказать ему, что у меня была и первая любовь.

— Единственное, чего бы ты добилась, это с самого начала настроила бы его против Гарда. А так сын по крайней мере успел с ним поближе познакомиться. Это должно сыграть тебе на руку. — Дороти уселась поудобнее. — Ну и что будет дальше? Услышим ли мы в ближайшем будущем перезвон свадебных колоколов?

Последний вопрос болью отозвался у Мэйбл в груди. Выйти замуж за Гарда… За единственного человека, которого она любила всем сердцем… Что могло бы быть чудеснее!

Но он ни словом не обмолвился, что хотел бы жениться на ней. Даже любовью с ней прошлой субботой заняться не захотел, хотя и не скрывал, что желает ее. Да и она предлагала себя самым бесстыдным образом, не надеясь на ответное чувство.

Мэйбл попыталась беззаботно улыбнуться, но попытка не удалась.

— Приглашение на ужин и на танцы это еще не предложение руки и сердца, — с деланным безразличием отозвалась она.

— Ну, если ты и в самом деле выйдешь за него, на сей раз я буду твоей подружкой.

— В твои-то годы!

— Что! Буду у тебя вместо посаженого отца. Пала на это не согласится, женишок ему не по вкусу, как и Алану.

Мэйбл нахмурилась.

— Ну, шутки в сторону! По-моему, разговор о свадьбе несколько преждевременный. Мы даже еще не…

Дороти, не дав ей договорить, хихикнула.

— Теперь понятно, почему ты вечно всем недовольна! Брюзжишь как старуха! Значит, год не давала никому до себя дотронуться, а теперь и Гарда держишь на длинном поводке!

Тихонько застонав, старшая сестра прижа-ia ладони к щекам.

— Ну что ты несешь! Мы с ним даже наедине ни разу не оставались!

— Ну ладно. Беру свои слова обратно. Ты не брюзжишь, а злишься. Еще бы! Столько времени не спать с мужчиной!

Мэйбл отняла от лица руки.

— Дороти… — умоляюще выкрикнула она. Сестра, тут же оставив шутливый тон, спросила:

— Ты все еще любишь его?

Непрошеные слезы навернулись на глаза Мэйбл. Даже самой себе не решалась она задать этот вопрос. Тринадцать лет рассуждать о любви к Гарду было легко и естественно. Он был ее первым любовником, которого просто невозможно не любить.

Но другое дело сейчас. Они по уши увязли в стольких проблемах — тут и нетерпимость Алана, и их с Гардом прошлое, и нелепые ошибки, которые она умудрилась наделать. Так что как бы ни было ему приятно ее общество, как бы страстно ни целовал, он не мог до конца простить все то, что она натворила, не в состоянии был ей доверять.

Может, и любить ее никогда не сможет, подвела одинокая женщина итог своим грустным мыслям.

Приняв молчание сестры за знак согласия, Дороти порывисто обняла ее за плечи.

— Не бери в голову! Все будет хорошо. Скоро сын поймет, что у вас с Реджи все кончено, успокоится и к Гарду станет относиться совсем по-другому.

Мэйбл невесело усмехнулась.

— Хотелось бы верить…

— Не забудь, — снова хихикнула Дороти. — В субботу Алан ночует у нас.

Суббота выдалась облачной и прохладной, как и полагалось в декабре. Восьмая неделя эксперимента подходила к концу. Группа Гарда отработала половину положенного срока. Последняя смена заканчивалась там, где начиналась первая, — на конюшне. Ребята поджидали наставника у входа в полицейский участок. Мэтью и Фрэнсис сидели на скамейке, а Алан стоял за их спиной.

Заметив Гарда, ребята залились смехом. Подойдя поближе, он понял причину их безудержного веселья. Алан, выглядывая из-за их спин и прижав руки ко рту, хрюкал. Точь-в-точь настоящая свинья.

Свинья… Это что — намек? Сосунки, похоже, даже не подозревали, какое нанесли ему оскорбление.

Остановившись перед ними, наставник перевел строгий взгляд с одного на другого, потом на третьего. У Фрэнсиса смех тут же застрял в горле, Мэтью пробормотал извинение, глаза Алана так и полыхали ненавистью.

— Сегодня работаем в конюшне, — ровным голосом проговорил Гард. — Пошли.

Ворча под нос, ребята направились следом за ним к фургону. К удивлению воспитателя, Алан нагнал его и пошел рядом.

— Значит, сегодня вы идете куда-то с моей мамой.

Гард промолчал.

— Они с папой, когда жили в Мемфисе, вечно куда-то ходили.

Наставник и эту реплику оставил без ответа.

— Ну, там, в ночные клубы или шикарные рестораны. Знаете, о чем я? Она разряжалась в пух и прах, надевала бриллианты, делала красивую прическу… — На лице Алана появилась зловещая и какая-то очень взрослая улыбка. — Да откуда вам знать! Вы, наверное, к таким местам никогда и близко не подходили! Дедушка Роллинс говорил, что вы были бедным.

Последнее слово он выделил, произнеся его так, будто хуже бедности ничего быть не может. Что-что, а уж этот урок дедушка ему непременно обязан был преподать, с неприязнью подумал Гард. Остановившись у фургона, он подождал, пока Алан сядет.

— А куда вы ее поведете? — спросил мальчишка, бросив на него ненавидящий взгляд.

Гард со всей силой захлопнул за ним дверцу и секунду постоял, закрыв глаза и плотно стиснув зубы, пытаясь успокоиться. То, что они с Мэйбл люди разного круга, он и без Алана прекрасно знал. И всегда найдутся желающие напомнить ему об этом. Мир, как говорится, не без «добрых людей». Вот и Барбара недавно прямо заявила, что Мэйбл для него не пара. Да он и сам отлично понимал, что не подходит ей.

Наконец он забрался на переднее сиденье рядом с водителем. Мальчишки сзади о чем-то оживленно переговаривались, но он их не слушал — все его мысли были о Мэйбл.

Он ни секунды не сомневался в том, что Алан сказал ему истинную правду. Люди типа Реджи любят похвастаться тем, что имеют. Так что наверняка, когда отношения у него с женой были нормальными, он при любой возможности выводил ее в свет. А почему бы и нет? Она очаровательная женщина, и ей сам Бог велел ходить шикарные рестораны и носить бриллианты. Но она и в джинсах неплохо смотрелась, и любой крохотной забегаловке не выглядела среди посетителей белой вороной. И если бы больше всего на свете ценила богатство, никогда бы не связалась с таким простым парнем, так он, Гард, и много лет назад, и сейчас тоже. Ведь отлично знает — зарплата у него скромная, никогда ему не стать богатым… Все это, конечно, так, продолжал размышлять Гард, но в отличие от ее бывшего мужа он в состоянии платить свои счета, и, случись какая-то беда, из кожи бы вылез, но помог бы своей семье выпутаться из нее. Кое-что у него и на черный день имеется. Так что о своей жене и детях он был бы в состоянии позаботиться. Жили бы не в роскоши, но все необходимое имели бы.

Впрочем, какая ему семья… Поздновато в тридцать пять лет обзаводиться детьми. Но не поздно дать отпор дерзкому одиннадцатилетнему мальчишке!

Они приехали на место и тут же приступили к работе. Гард надеялся, что Алан сменит гнев на милость, но не тут-то было — всякий раз, когда он обращался за чем-нибудь к нему, тот лишь что-то бурчал в ответ или вовсе не отвечал. Мало того, он решил сделать вид, что работать ему сегодня необязательно, вынуждая тем самым постоянно делать замечания.

Единственным светлым пятном за весь день оказалось появление серого фургона, символизирующее конец рабочего дня и приближение самого радостного момента — свидания с Мэйбл. Еще несколько часов, и они будут вместе. Только он и она.

А в последнее время их свидания стали самым приятным для него времяпрепровождением.

Когда Мэйбл попросила Дороти посоветовать ей, куда лучше всего пойти с Гардом потанцевать, то добавила:

— Только чтобы там было поменьше света и народа.

Выбором сестры она осталась довольна — клуб оказался уютным, народу немного, коктейли вкусные и в меру холодные, музыка спокойная. Чего еще желать!

Они долго танцевали — так долго, что у нее уже ноги подкашивались от усталости, но Мэйбл была счастлива — Гард держит ее в объятиях.

— Откуда ты узнала про этот клуб? — прошептал он ей на ухо.

— Любимое место Дороти.

— У нее хороший вкус.

— Для тебя старалась. Ты ей нравишься.

— Когда ты должна забрать Алана? — опросил он чуть погодя.

Она подняла голову, прислоненную к его плечу, и впервые за вечер сбилась с ритма. Остановившись, Мэйбл встретилась с партнером взглядом. Когда Дороти предложила отвезти Алана к ней, она радостно ухватилась за эту идею. Но теперь, вспомнив, как в прошлую субботу Гард откровенно ею пренебрег, посчитала неудобным признаваться, что сына сегодня не будет дома. Потому что вывод напрашивался бы сам собой.

— Его не нужно забирать, — наконец выдавила она из себя. — Он останется ночевать у сестры.

Гард продолжал молча смотреть на нее.

— Дороти просто решила… — Она порывисто вздохнула. — Я не знала, когда мы вернемся… Это вовсе не значит, что ты…

Он остановил ее нежным поцелуем, и Мэйбл тут же забыла, что хотела ему сказать. Господи, как хорошо, вихрем пронеслось у нее в голове. Что же он с ней делает? Ведь отпусти он ее — и она рухнет на пол. Как же он не понимает, что если сейчас перестанет ее целовать, она умрет.

Он оторвался от ее губ, но, вопреки опасению, она не умерла, просто почувствовала себя одинокой и покинутой…

— Поехали домой, Мэйбл, — вдруг раздался его голос, и сердце запело в груди. Лучшего он и сказать не мог. Они направились к двери, но кто-то окликнул Гарда. Мэйбл обернулась, а он, извинившись, уже направился к какой-то незнакомой женщине. Светловолосая, стройная, ростом почти с нее, отметила про себя Мэйбл, симпатичная. Бывшая любовница? Не исключено, подумала она, вдруг ощутив укол ревности.

Но когда услышала имя незнакомки, ревность исчезла, уступив место глухой боли. Шерон… Сестра Гарда, самый близкий его друг.

Женщина, с которой он и не собирался ее знакомить.

Мэйбл стояла всего в нескольких шагах и по взглядам, которые Гард то и дело бросал в ее сторону, чувствовала, что разговор идет о ней. Но понимала также и то, что, подойди она к ним, братец вряд ли обрадуется.

Гард видел, что Мэйбл подошла поближе к выходу. Интересно, что она сейчас испытывает? Странное у нее, однако, выражение лица. Может, ревнует? Думает, что Шерон его прежняя пассия?

— Почему ты нас не познакомишь? — спросила сестра, и он снова повернулся к ней.

— Только не сегодня.

— Почему?

Ну что ей на это ответить? Она была, есть и будет его сестрой. А Мэйбл… Так, нечто преходящее. И ничто этого не изменит. Даже ночь любви, которая их ждет в ее маленьком белом домике.

— Как-нибудь в другой раз, — хмуро сказал он.

— Что, стыдишься своей сестренки? Гард укоризненно взглянул на нее.

— Неужели ее, Мэйбл?!

Если он кого-то и стыдится, то только себя, хотелось ему сказать. Потому что собирается просто-напросто взять все, что даст ему эта женщина, а потом бросить ее. Дать ей надежду на совместное будущее, которое им не грозит.

— Почему бы тебе не привести ее завтра к маме на обед?

— Ты прекрасно знаешь, мама тут же решит, что мы собираемся под венец, и всю родню на уши поставит.

— А разве ты этого не хочешь? По-моему, всегда мечтал жениться на ней.

Боже правый, конечно! Но мечтам этим так я не суждено было осуществиться. А теперь он строго-настрого запретил себе даже думать об этом. Иначе, если бы Мэйбл и на сей раз обманула его, пришлось бы окончательно разувериться в жизни.

— Мне нужно идти. Если завтра я не смогу приехать к маме, скажи, что загляну на неделе.

— Гард…

Но он уже повернулся и зашагал к выходу. Подойдя к Мэйбл, обнял ее за плечи и вывел за дверь. Ему показалось, что она вздрогнула от его прикосновения, и, помня, каким странным взглядом смотрела на них с сестрой, решил внести ясность.

— Это моя любимая сестра, Шерон. Они вышли на стоянку и подошли к «крайслеру». Мэйбл попросила, чтобы он оставил свой потрепанный автомобильчик около ее дома, а поехали они на ее машине. Не очень-то удобно в парадном платье забираться в старую колымагу. Гард возражать не стал. По дороге в клуб он испытал истинное наслаждение — роскошный автомобиль, послушный каждому движению рук и ног, не ехал, а казалось, летел по дороге. Впрочем, его вполне устраивал и старенький, видавший виды «фордик». Галантный ухажер открыл спутнице дверцу, помог усесться и, обойдя вокруг, сел за баранку. Он как раз пристегивался ремнем, когда Мэйбл наконец отреагировала на его слова о Шерон. — Я бы хотела с ней познакомиться, да и с твоей семьей тоже…

Гард обеспокоенно замер, держа в руке ключи. Нет, только не это, угрюмо подумал он. Одно дело провести с Мэйбл несколько вечеров, и совсем другое — представить ее родителям. Если вдруг, не дай Бог, это случится, он станет вспоминать, как она сидела в их скромной гостиной, как хлопотала мать, видя в гостье будущую невестку, и жизнь его превратится в сущий ад. Особенно когда они расстанутся.

Но в голосе женщины звучала такая обида, что он почувствовал себя по отношению к ней просто негодяем.

Возвращались они молча. Домик Мэйбл был погружен во тьму. Хозяйка открыла дверь, вошла и включила лампу на столике в холле. Гард стоял на пороге и, прислонившись к косяку, не сводил с женщины глаз.

— Можешь не приглашать меня, уже поздно, — тихо проговорил он. Когда четверть часа назад они собрались ехать домой, ни один из них не сомневался, что остаток вечера проведут в постели. Но появление Шерон все изменило.

Мэйбл обернулась к гостю. Лицо ее светилось радостью — будто и не слышала его обидного отказа, словно ничего и не произошло. Подойдя к нему, взяла под руку и улыбнулась, приглашая зайти.

Гард закрыл ногой дверь и, чуть замешкавшись, обнял Мэйбл, притянул к себе и запечатлел на виске поцелуй. Он уже был благодарен за то, что она не передумала и не отправила его домой.

Знакомое чувство, чувство благодарности, усмехнулся про себя Гард. Тринадцать лет назад оно стояло на втором месте после любви. Он был благодарен любимой девушке за все — за каждый вечер, который она ему дарила, за любовь и ласку. Он понимал, что она могла бы при желании найти себе более достойного кавалера, поэтому был вдвойне признателен за любую малость.

Но со временем жадность его обуяла. Он захотел большего. Точно так же, как и сегодня.

Мэйбл, потянув гостя за собой, спросила:

— Хочешь кофе?

Гость с благодарностью отказался.

— А чаю?

Нет, чаю ему тоже не хотелось.

— Может, включить телевизор?

Он отрицательно мотнул головой и пробормотал:

— Я хочу… тебя.

В глазах ее вспыхнуло ответное желание, и Гард вдруг с отчаянием подумал, что одного физического наслаждения ему мало. Он теперь хочет большего — любить ее. Но не так, как раньше, — по-юношески пылко и безоглядно. А как зрелый мужчина любит женщину — серьезно и обдуманно, крепко, всем сердцем. Да что это в самом деле, испугался Гард. Какая там любовь! И думать не смей! Вот она, прелестница — мягкая, покорная. Чего еще желать?

Женщина ласково улыбнулась.

— Какое совпадение, — игриво заметила она. — Я как раз подумала, не заняться ли нам любовью. — И отойдя от него, стала подниматься по лестнице.

Гард ошеломленно смотрел ей вслед, но, опомнившись, последовал за ней. Когда он поднялся на второй этаж, Мэйбл уже зашла в свою комнату. Дверь была приоткрыта и Гард, медленно подойдя, остановился на пороге.

В редкие минуты представляя себе Мэйбл в спальне, он мысленно рисовал вычурно-нарядную опочивальню с убранством в чисто женском вкусе — зеркала, пуфики и всякие там подушечки, оборочки и кружева. В общем, нечто такое, где чувствуешь себя не в своей тарелке. Однако ничего подобного здесь не оказалось. Мебель строгая, простая, из мореного дуба. Темно-зеленый ковер, малиновых тонов занавесь на окне и покрывало на постели. В такой комнате ничто не нарушало его представлений о скромном быте.

Мэйбл стояла возле кровати и при виде любовника поспешно отвела глаза. Вся напускная смелость, казалось, в один миг слетела с нее. Гард мог бы дать голову на отсечение, что ни одного мужчину, кроме него, она в жизни не соблазнила. Впрочем, когда ему было немногим больше двадцати, это не представляло никаких трудностей — поцелуй, легкое прикосновение, любящий взгляд — и он в ее власти.

— Распусти волосы, — хриплым голосом попросил он.

Женщина послушно расстегнула заколки и бросила их на туалетный столик, потом одну за другой вытащила маленькие шпильки. Тряхнула головой, и пепельные волосы в беспорядке рассыпались по ее плечам. Так ему всегда и нравилось — будто она только что встала с постели, хотя уж где-где, а в кровати им любовью никогда не доводилось заниматься. Вот на траве, на песке, на заднем сиденье автомобиля — дело другое.

Гард не сделал ни шагу, оставаясь на пороге, хотя его так и подмывало подойти к ней, зарыться руками в ее волосы, крепко прижать к себе. Но он заставил себя сдержаться, чтобы как можно полнее ощутить снедавшую его жажду обладания.

— Сними туфли.

Мэйбл, опершись рукой о туалетный столик, неторопливо сбросила сначала одну, потом другую туфлю и небрежно отодвинула их в сторону. Узенькие лодочки на непомерно высоких шпильках делали ее длинные стройные ноги еще красивее и привлекательнее. Раньше его мало волновала дамская обувка, но при виде этих острых каблуков в голове зашевелились всякие пикантные мыслишки.

Прелестница застыла, ожидая очередной команды, которая не заставила себя ждать.

— А теперь платье.

Оно было ярко-синего цвета с пуговками впереди и широким черным поясом. Сначала она расстегнула пояс и бросила его на кресло. Потом, наклонив голову — при этом длинные волосы свесились на грудь, — принялась за пуговицы. Покончив с ними, выпрямилась, и через секунду платье лежало у ее ног.

Теперь Мэйбл стояла перед ним в скромных трусиках телесного цвета без всяких там ухищрений, призванных будить в мужчине первобытные инстинкты. И правильно, подумал Гард, сексуальности в ней и так хоть отбавляй.

Ну, хватит ждать, решил он. Стоит здесь черт знает сколько.

Любовник не спеша шагнул в комнату и, глядя на Мэйбл, обошел стройную фигурку вокруг. Полуобнаженная красавица замерла.

— Чего ты смущаешься? — прошептал он ей на ухо.

— Мне уже не восемнадцать…

— Ну и что?

— Я не… — Она беспомощно пожала плечами. — Я уже не та девчонка, которую ты когда-то знал.

Став у нее за спиной, Гард обнял любимую за плечи — она вздрогнула. Руки его скользнули к двум маленьким крючочкам, на которые застегивался лифчик, и расстегнули их. — Ты была очаровательной девушкой, Мэйбл, — задумчиво проговорил он, коснувшись губами ее шеи, — а стала интересной женщиной. — И поцеловал еще раз.

Медленно спустив бретели с плеч, Гард провел по бархатистой коже. Какая гладкая! Так бы и трогал ее, ласкал, не переставая.

Его пальцы коснулись тугой, будто девичьей груди. Он ощутил, как внутри разгорается, стремительно набирая силу, безудержный огонь желания и порывисто притянул искусительницу к себе.

— О, Мэйбл… Какая ты красивая… Для тебя, любимый мой, восторженно пело ее сердце. Это твои прикосновения, поцелуи, ласки превратили меня, самую обыкновенную девчонку, в женщину, уподобив Еве. Научили чувствовать сладкий вкус яблок из садов Эдема. А он снова ласкал налитые волшебными соками груди, и соски набухли от дразнящих прикосновений. Греховная страсть переполняла ее истосковавшееся сердце. Хотелось вновь, как много лет назад, вкусить с любимым райский плод.

— Милый… — чуть слышно произнесла она уже забытое ею слово.

Гард жадно прильнул к ее губам, чувствуя, как горячо они раскрылись навстречу.

Насладившись ими, сладострастник стал целовать шею, потом, подчиняясь непреодолимому желанию припал ртом к затвердевшему соску. Мэйбл, вскрикнув, выгнулась дугой, еще теснее прижимаясь к нему, и затрепетала. Все, больше не выдержит… И в то же время хотелось еще и еще.

Оторвавшись наконец от грудей, Гард взял ее руку и прижал своей к верхней пуговице рубашки. Мэйбл все поняла — хочет, чтобы она сама расстегнула ее. Сегодня ухажер, желая выглядеть понаряднее, пренебрег своей любимой одеждой — джинсами и футболкой — и вырядился в темные брюки и белоснежную сорочку. Футболку было бы снять куда проще, с раздражением подумал он, едва сдерживая нетерпение, когда женщина начала возиться с первой пуговицей, потом со второй, третьей.

Не закончив это скучное занятие, она запустила руки под нерастегнутую рубашку, принявшись гладить грудь. Прикосновение ее пальцев доставило Гарду такое острое наслаждение, что дыхание перехватило, мышцы напряглись. С последними пуговицами он справился сам и торопливо стягивал за спиной рукава, пока его грудь покрывали жадные поцелуи.

Когда самый горячий из них задержался на соске, Гард едва сдержал стон. Единственное, на что он был способен, это зарыться руками в шелковистые пепельные волосы любимой и замереть. Она будоражила языком соски, а ее легкие покусывания были сродни ударам молний. Его ноги стали ватными, руки задрожали. — Хорошая моя… — вырвался сдавленный голос.

Будто отвечая на давно не слышанные слова, Мэйбл еще яростнее продолжила сладостную пытку и, не прерывая ее, занялась ремнем на поясе. Тонкие проворные пальцы расстегнули пряжку, потом молнию на брюках. И вот уже женская рука скользнула вовнутрь, ласково сжала плоть. Гард застонал от предвкушения еще большего наслаждения.

— Не могу ждать, — хрипло пробормотал он и, неохотно отстранив возбуждающую руку, быстро стянул с себя все, что еще было надето. Через секунду их одежда лежала рядышком на полу. Мановением руки чаровница освободила постель от малинового покрывала и, обняв Гарда, упала навзничь. Приподнявшись, он сладострастно вошел в нее, ощущая такую знакомую теплую и плотно обволакивающую нежность. Долгие годы ему не под силу было забыть это восхитительное чувство обладания любимой. Она была словно частью его души, частью его самого.

Вторя движениям, Мэйбл прижималась к его телу, будто хотела раствориться в нем, отдаваясь с такой страстью, которая ему и не снилась. Ее руки крепко сомкнулись на его пояснице и он, охваченный огнем желания, предавался любовной утехе со всей безоглядной щедростью.

— Да, милый, да… — задыхаясь, шептала она. И срывающимся голосом повторила его слова: — Не могу ждать! Сейчас!

Сейчас! Слово как эхо отозвалось в сознании Гарда. Он и сам полжизни ждал этого волшебного мгновения.

И вот уже оба, охваченные неистовым пламенем вожделения, яростно горят в нем, пока выплеснутая струя не погасила огонь…

Оказывается, не такое уж большое удовольствие спать с мужчиной, особенно когда тот, развалившись на постели, столкнул тебя на самый краешек. Уже больше года Мэйбл привыкла спать одна. И теперь с раздражением обнаружила, что простыня сбита, одеяло валяется где-то в ногах, а любимый похрапывает, не подозревая, что она лежит, скрючившись, и дрожит как осиновый лист, а сна ни в одном глазу.

Но стоило ей бросить на любимого взгляд — и раздражение как рукой сняло. Что с ней в самом деле? Ведь это не случайный любовник, это Гард! Мужчина, который так сладко одарил своей страстью и сегодняшней ночью, и много лет назад, когда обучил ее всем премудростям любви.

Человек, которому она отплатила за все черной неблагодарностью, предательством.

Грешница прильнула к нему, положила голову на плечо возлюбленного, и даже во сне он почувствовал ее присутствие — обнял, притянув к себе, и нежно погладил по спине. Какое же теплое тело — моментально согревает. Как с Гардом спокойно и уютно…

И ведет себя так, будто любит ее, хотя на самом деле никакой настоящей любви нет и в помине.

Ну и что, попыталась успокоить себя Мэйбл. Ведь знала, на что шла! Он не давал никаких обещаний, а она ни о чем не спрашивала, не строила далеко идущих планов. Врала, что тот щедро дарил, а когда уйдет, будет жить без него, как раньше. Ничего, выживет!

Как бы не так, больно кольнув, отозвался внутренний голос.

Если Гард ее бросит, она умрет, потому что одинокое сердце будет разбито.

Слезы навернулись на глаза от этих мыслей. Печальные раздумья прервал телефонный звонок. В такой ранний час воскресного утра мог побеспокоить только кто-нибудь из родни. Алану что-то понадобилось? Или сестре не терпится узнать, как прошла ночь? А может, мама? Не иначе как хочет выяснить, пойдет она в церковь или нет.

Мэйбл отодвинулась от Гарда и быстро подняла трубку стоящего на тумбочке рядом с кроватью аппарата.

— Алло, — негромко отозвалась она. Если звонит Дороти, то по одному тону обо все догадается.

Но это, к сожалению, оказалась не сестра, а Питер. И заговорил он таким приветливым голосом, какого ей давненько не приходилось слышать. Значит, что-то будет просить, решила Мэйбл, и оказалась недалека от истины.

— Знаешь, врач Реджи считает, что свидание с сыном пошло бы ему только на пользу. Он изо всех сил старается выкарабкаться. Не беспокойся, мальчика не оставят с ним один на один. Мы с Алисой об этом позаботимся.

Мэйбл села и поправила на спящем простыню. Так, понятно… Ее бывший свекор просит ни много ни мало, как разрешить отвезти ее ненаглядного сыночка к отцу, который живет за тысячи миль отсюда и который в состоянии наркотического опьянения вряд ли вообще помнит о его существовании.

Но если поведение Реджи не внушает опасений, может, он и вправду имеет право увидеться с сыном? Да и Питер обещает, что они с Алисой глаз с мальчика не будут спускать. И разве она сама всего несколько недель назад не клялась Гарду, что не будет для нее большего счастья, если Алан увидится наконец с отцом?

— Вы обсудили это с Реджи?

— Он позвонил вчера и попросил поговорить с тобой.

— Когда вы собираетесь поехать?

— В среду.

— Значит, вы хотите, чтобы я забрала его из школы и… — И тут вспомнила — в четверг ведь День благодарения.

— Вы отправитесь именно в эту среду?

— Да, и вернемся в воскресенье.

Ей предлагают провести праздник без сына, уныло подумала мать.

— Не знаю, Питер, — вздохнув, произнесла она. — Кроме того, в субботу и воскресенье сын работает… — Дайте мне подумать. Вечером я вам позвоню и скажу о своем решении.

Роллинс не стал с ней спорить и требовать немедленного ответа. Просто сказал, что будет ждать ее звонка, и повесил трубку. Подобная сговорчивость у человека, привыкшего добиваться своего любыми средствами, означала только одно — он придавал этой поездке большое значение.

Мэйбл положила трубку и, обернувшись к Гарду, поняла, что тот давно проснулся и слышал большую часть их разговора, если не весь. Он смотрел на нее вопрошающим взглядом.

— Знаю, ты считаешь, что я должна разрешить Алану поехать к отцу, — пробормотала она.

— Если с Реджи все в порядке и если за ними будут присматривать.

— Да, но это праздник! День благодарения! Приподнявшись на локте, Гард заметил:

— У тебя ведь здесь полно родни, а человек там совсем один.

Верно, грустно подумала Мэйбл, родни-то и впрямь полно, вот только его, Гарда, среди нее нет. Хотя они и занимались любовью всего несколько часов назад и сейчас он все еще лежал рядом в чем мать родила, принадлежал кому угодно, только не ей. Сам проведет праздник с людьми, которых любит и понимает, — со своими родными. С теми, кого не намерен знакомить с ней ни при каких обстоятельствах, — даже если они столкнутся на улице нос к носу.

— А как же его работа? — обеспокоенно спросила она. — Кто его отпустит?

— Надо предупредить Алана, что на несколько дней он уезжает из города, и делу конец. А все формальности по работе я беру на себя.

Прислонившись к спинке кровати, женщина задумчиво уставилась в потолок.

— Я еще ни разу не проводила праздник без сына.

— А сколько их провел в одиночестве Реджи с тех пор, как вы разошлись?

Мэйбл перевела взгляд на любовника и нахмурилась.

— А почему это ты на его стороне? Ведь не любишь его!

— Вопрос не в том, как я отношусь к твоему бывшему мужу. Просто я представляю, как чувствовал бы себя сам, будь у меня сын, а мне не разрешали бы его видеть. Отпусти его, Мэйбл! Ты обязана это сделать ради них обоих. И с Питером тебе не придется конфликтовать.

А ведь он прав, задумалась Мэйбл, хотя от этого ей не легче.

Должно быть, у нее на лице было написано, что она согласна на мировую, потому что Гард улыбнулся и притянул ее к себе.

— Ну, теперь, когда этот вопрос мы утрясли, — пробормотал умиротворитель, откидываясь на подушки, — у меня возникла еще одна маленькая проблема…

И он, взяв ее руку, положил на свою уже возбужденную плоть. Когда это ненасытный успел зарядиться, с удивлением взглянула на него Мэйбл. Уже проснулся в таком состоянии и дожидался, пока она закончит телефонный разговор, чтобы заняться любовью? Вполне вероятно. А может… Впрочем, какой смысл гадать. Нечего терять время. И она, погладив жезл любви, невинно заметила:

— А мне твоя проблема не кажется маленькой. И с каждой секундой становится все больше…

— Мэйбл… — угрожающе начал сластолюбец, но голос прервался. Жаркая дрожь пробежала по его телу, когда он почувствовал теплую влажность. — Девочка моя…

Она широко улыбнулась. Какое счастье! Гард с ней, он в ней. Какие сладостные слова — девочка моя. Раньше, когда они занимались любовью, любимый всегда так ее называл.

Может быть, будущее в конце концов не так уж безнадежно.

В среду вечером, когда Мэйбл вернулась после работы домой, Питер с Аланом уже дожидались ее. Сунув бывшему свекру чемодан, она обняла сына.

— Ну, слушайся бабушку и дедушку. Будь умником, — сказала мать, прижимая его к себе. — Желаю тебе хорошо провести время у папы.

Алан тут же попытался высвободиться, и волей-неволей родительнице пришлось его отпустить.

— Не волнуйся, мама! Как скажешь, так и будет. — Он ухмыльнулся. — И я скучать не стану, это уж точно!

Ему и в голову не приходит, что он уезжает от нее на День благодарения, подумала Мэйбл, и ей стало жалко себя. Сейчас его волнует только одно — как бы побыстрее вернуться в Мемфис, увидеть свой прежний дом, своих старых друзей и особенно отца. Она и представить себе не могла, что мальчик так скучает по Реджи.

А вот Гард прекрасно это понимал. И два раза заговаривал с ней на эту тему — сначала в парке, потом еще раз, в прошлое воскресенье.

Не обращая внимания на то, что мальчишке от нетерпения не стоится на месте, мать снова притянула его к себе и поцеловала в лоб.

— Я люблю тебя, сынок.

— Я тоже, мам. Нам пора.

Они с дедом вышли за дверь, но Алиса задержалась.

— Спасибо, что отпустила его с нами. Тебе это было нелегко, я понимаю, особенно при сложившихся обстоятельствах.

Мэйбл печально улыбнулась.

— Желаю вам приятно провести время, Алиса. И передайте от меня привет Реджи.

— Непременно. Когда прилетим, сын тебе позвонит, а завтра вечером еще раз.

— Спасибо.

Стоя в дверях, Мэйбл, подрагивая от нервного озноба, смотрела, как семейство садится в машину. Алан уехал, а мать вернулась в дом. Целых четыре дня без своего мальчика… Боже! Как это выдержать!

Но вновь проснувшиеся женские чувства возобладали над материнскими. Четыре выходных дня — праздник ведь — это целый отпуск! А в отпуске положено не грустить и, по возможности, веселиться. Что она и намерена делать, тем более что через полчаса за ней заедет Гард, и они поедут куда-нибудь поужинать, а потом в кино. Так что нечего хныкать, пора быстренько принять душ, переодеться и убрать постель… Впрочем, последнее вовсе не обязательно. Вечером все равно придется стелить для обоих.

Она как раз поднималась по лестнице, когда зазвонил телефон. Бросилась в спальню и схватила трубку.

— Ну что, сын уехал? — послышался голос Гарда.

— Да, только что.

— Ну и как ты?

— Ничего, ведь это только на четыре дня. Как-нибудь переживу.

— Не сомневаюсь. Послушай, я сегодня немного задержусь. Нужно сначала заехать к маме, но через часок буду у тебя.

Мэйбл медленно опустилась на край кровати и принялась наматывать на палец телефонный шнур.

— А может, заедешь к ней по дороге в кафе? — деланно спокойно предложила она, хотя у самой руки тряслись и сердце гулко стучало в груди. — Впрочем, как хочешь.

На секунду в трубке застыла мертвая тишина, потом Гард, будто и не слышал ее слов, осторожно сказал:

— Это ненадолго. А пока меня не будет, придумай, куда бы нам лучше пойти.

— Ладно, подумаю, — прохрипела Мэйбл. Нормально говорить она не могла — горло будто стянуло ледяным обручем. И, не попрощавшись, положила трубку.

Послышались короткие гудки. Гард, выругавшись, швырнул трубку на рычаг, вскочил с кровати и со злости пнул ногой стул. Тот рухнул на пол вместе с ворохом журналов и лежавшей на них стопкой чистого белья.

Нужно было наврать ей, сказать, что задерживается на работе, что должен съездить по делам, в банк, да мало ли что можно придумать! Все лучше, чем правда!

Но с другой стороны, лучше уж сказать все, как есть, чем везти ее к родителям. Если бы он согласился заглянуть к ним по дороге в кафе, как предлагала Мэйбл, ей непременно захотелось бы войти в дом и познакомиться с семьей, а мама бы приняла ее, как родную… Черт побери! Да она наверняка решила бы, что он привел невесту!

Кроме того, у родителей, скорее всего, была бы и Эмми со своим женихом — паренек в последнее время не вылезал от Брустеров, — а может, и еще кто-нибудь из братьев и сестер.

Хотя все они давно стали взрослыми, обзавелись собственными семьями, но родительский дом не забывали. Пришлось бы знакомить Мэйбл и с остальной родней.

Все это, конечно, так, но она явно обиделась, даже голос дрожал, с грустью подумал Гард.

Он поставил стул на место и снова положил на него журналы и белье. Нужно, пожалуй, привести комнату в более или менее человеческий вид. Если Мэйбл все же сменит гнев на милость и не прогонит его сегодня домой, на что он очень надеется, в казарму он вечером уже не вернется.

Дела свои Гард сделал быстро — несколько минут побыл с родителями, поговорил с сестрой и дал ей, как она просила, денег взаймы. Мама уже начала стряпать праздничный обед и предложила хоть ненадолго остаться, — ей хотелось угостить сыночка горячим пирогом с орехами. В любое другое время он был бы счастлив провести с родными несколько часов, но только не сегодня. Его ждала возлюбленная.

Как было бы хорошо, чтобы она вот так ждала и в последующие полсотни лет, в общем, всю оставшуюся жизнь…

Ровно через час Гард подъехал к знакомому дому. Интересно, она все еще обижается на него? А может, злится? Как ему вести себя?

Извиняться или сделать вид, что ничего не произошло?

Он поднялся по лестнице. Хозяйка сидела в широком кресле-качалке на крыльце, укутав ноги красивым желтым пледом. Поколебавшись секунду, Гард положил руки на гнутую спинку кресла и слегка качнул его.

— Привет.

Губы женщины тронула легкая улыбка. Впрочем, может, он и ошибался — в сумерках чего только не привидится…

— Привет.

— Что ты тут мерзнешь?

— В доме что-то слишком тихо и душно. А я люблю вечерком посидеть на крыльце. Да мне и не холодно вовсе. Хочешь, присаживайся ко мне.

Она откинула край тонкого шерстяного пледа, и Гард, уже без колебаний, принял приглашение. Удобно устроившись, он посадил Мэйбл на колени и укрыл ей ноги.

Некоторое время они молчали, наслаждаясь блаженным теплом. Качалка тихонько покачивалась, Мэйбл сидела, тесно прижавшись к нему, мягкие душистые волосы касались его щеки, слышалось только ее тихое ровное дыхание. Так бы и сидел всю жизнь с любимой в обнимку, подумал Гард. Что еще человеку нужно? — Ну что, уже скучаешь по Алану? — спросил он, пытаясь отвлечься от этих мыслей.

— Да.

— Но ему просто необходимо было повидаться с отцом!

— Знаю…

— С ним все будет в порядке.

— Хотелось бы верить… — Она вздохнула. — Мальчишке просто не терпелось поехать. Я и не представляла, что он так тоскует по Реджи. Я-то сама по нему никогда не скучала, поэтому понятия не имела, что Алан испытывает такие чувства.

— Никогда? — переспросил Гард, откидывая назад ее волосы. Горячее дыхание обожгло ее ухо, и женщина вздрогнула. — Ты и вправду не скучала по мужу, когда уехала от него? Неужели ни разу не появилось желания вернуться?

— Нет. К тому времени, как наша совместная жизнь потерпела крах, я растеряла остатки добрых чувств, которые испытывала к Реджи. А теперь, когда появился ты, и вовсе не хочется о нем думать.

— Ты и в самом деле к нему не вернешься?

— Никогда.

Мэйбл прижалась еще теснее, положив голову на плечо Гарда. Так спокойно было в его объятиях, так уютно, но ей хотелось большего. Хотелось, чтобы он опять любил ее, как тогда, в субботу ночью. Чтобы она снова почувствовала себя желанной, чтобы у нее появилась хоть крохотная надежда на совместное будущее.

— Ты уверена? А если твой бывший свекор предложит тебе взамен все, что пожелаешь? Или отец опять на тебя насядет? — Он помолчал. — Или сын попросит?

— Питер может дать мне все, что угодно, кроме гордости, самоуважения, честности и счастья. — А еще тебя, мысленно добавила она. — Что до моего отца… — заставить меня выйти замуж он мог только один раз. Второго не будет. А сын… — Мэйбл тяжело вздохнула. — Мальчик уже достаточно взрослый, чтобы понять — человек не всегда получает желаемое. Сейчас, скорее всего, это открытие его не обрадует, но ничего, в конце концов поймет, что с этим ничего не поделаешь. А самое главное, уяснит, что я не стану жертвовать своей жизнью ради того, чтобы сделать счастливым его одного.

Она поерзала, усаживаясь поудобнее.

— А у тебя, милый, какие планы на будущее? Остепенишься наконец? Или так и будешь до конца жизни разбивать женские сердца?

— Ничьих сердец я пока что не разбивал.

На первый вопрос он отвечать не стал, и Мэйбл в какой-то мере была этому рада. А если бы и ответил, предпочла бы правду, хоть и самую горькую. Пусть лучше признается в прошлых грешках.

— Даже той особы, с которой снимал вместе домик? — поддела она скромника.

— Нас с ней не связывало ничего, кроме голого секса, — усмехнулся Гард. — За последние несколько лет я здорово преуспел в этом деле.

— По-моему, в нем тебе равных нет, дорогой, — едва слышно проговорила Мэйбл, но дорогой расслышал.

— И тебе тоже, моя хорошая, — хмыкнул он.

— У меня был отличный учитель. — И когда Гард осклабился, обнажив крепкие зубы, добавила: — Напомни, чтобы я как-нибудь о нем рассказала.

— Расскажи сейчас, — игриво попросил он. — Куда этот тип тебя целовал, за какие места трогал. Ну-ка, покажи, чему ты научилась!

С Мэйбл тут же слетела вся напускная веселость. Протянув руку, она дотронулась до его щеки.

— Я любила его, — прозвучало позднее признание. — О Боже, Гард! Как я тебя любила!

Он крепко прижал ее к себе — щека коснулась щеки.

— И я тебя.

— Ты никогда не говорил мне об этом…

— Ты и так знала.

— Да, — только и оставалось признаться. Знать-то знала, да все равно вышла замуж за другого. Тринадцать лет назад отвернулась от единственного человека, которого так любила, а в результате сердце оказалось разбито, судьба — плачевна. Теперь, чем черт не шутит, если все повторится снова, то с точностью до наоборот — бросит ее он. Захочет чего-то такого, что она дать не в состоянии, и уйдет.

И тогда от разбитого сердца останутся одни лишь осколки…

— Эй, любовь моя горькая! — Гард ласково взял ее за подбородок, запрокинул голову. — Не грусти.

— Ничего не могу с собой поделать. Все могло бы быть по-другому. А теперь… Столько лет прошло впустую…

— Да что ты, милая! Как ты можешь! У тебя есть Алан.

Конечно, сын самое дорогое, что у нее осталось, — не сама ли так говорила Дороти несколько недель назад! — но на большее и рассчитывать нечего. Он ей дороже любых благ мира, но как бы хотелось, чтобы это был ребенок Гарда, чтобы много лет назад она сделала правильный выбор. Впрочем, прошлого не вернешь. Нужно думать о настоящем и сделать все возможное, чтобы сейчас у них с Гардом все было хорошо.

Но одна она добиться этого не в состоянии. Только вдвоем. Если он сам этого захочет. И если найдет в себе силы снова поверить ей и полюбить. То, что Гард по природе своей сильный и добрый человек, — ее счастье.

Но настолько ли сильный и добрый, чтобы все забыть и простить?

Это ей неведомо. А что если затаил обиду, отплатит за обман, с ужасом подумала Мэйбл и поежилась.

Решив, что она замерзла, Гард поплотнее укутал ее ноги пледом и прижал голову милой к своему лицу.

— Хочешь, пойдем в дом?

Ну что ж, подумала женщина, пускай он никогда уже не будет с ней вместе, не отдаст ей больше всю свою любовь и не родятся у них дети… Не судьба! Но одного у нее отнять нельзя — этого вечера. И она сполна насладится им!

— В дом? — переспросила Мэйбл и, опустив руку, положила ее на сомкнутые бедра любовника, ощущая сквозь ткань джинсов его вздымающуюся плоть. — В постель?

— Чуть позже.

— А почему? — полюбопытствовала она. — Чем займемся до того?

— Вот чем. — Гард наклонил голову и легонько коснулся губами ее губ. Она слегка приоткрыла рот, и его язык скользнул в него. От этого поцелуя жар пошел по всему телу, ей хотелось, чтобы он целовал еще и еще.

Секунду спустя Гард оторвался от ее губ и посмотрел на нее долгим взглядом. Интересно, что ему удастся разглядеть при тусклом свете, подумала Мэйбл. Что уже сама не своя от охватившего ее желания? Что страстно его хочет? Очень может быть.

А вот увидит ли, почувствует ли, как она его любит? Вот бы узнать…

Гард впился губами в ее шею, и у Мэйбл закружилась голова. Рука его пробиралась к ней под свитер. Прикосновение прохладных пальцев заставило женщину вздрогнуть, а ласковые пришельцы продолжали свой путь от живота к груди.

— Мы почему-то любили друг друга в темноте, — негромко заговорил Гард. — Помнишь? Я целовал твое тело, каждую клеточку, но видел тебя чаще при лунном свете. А моим самым страстным желанием было обладать тобой в яркий, солнечный день.

Пальцы коснулись соска, и Мэйбл прикусила губу, пытаясь сдержать стон. Может, она чересчур остро все чувствует. И немудрено — столько времени одна. А может, дело в том, что трогает ее не кто-нибудь, а единственно любимый человек. Одного его легкого прикосновения достаточно, чтобы дух захватывало, сердце начинало сильнее биться, а по телу пробегала сладкая дрожь.

С Гардом ей всегда хотелось, чтобы это восхитительное ощущение никогда не кончилось. И она не скрывала этого. Всегда давала ему понять, что хочет его так же сильно, как и он ее. Потому что любила. Столько лет прошло, но желать и любить его не перестала.

— Милая, пойдем в дом, — послышался голос, полный страсти. — В постель…

Он хотел было отнять руку от груди, но Мэйбл помешала — еще сильнее прижала ее, вновь испытывая сладостное чувство, когда теплая ладонь легла на сосок.

— Ты же хотел еще немного посидеть.

— Ну, если тебе так нравится…

На нее снова обрушился град горячих поцелуев, а рука все ласкала и ласкала ее груди. Изнемогая от этой чудесной пытки, Мэйбл резко отпрянула.

— Ладно, — нетвердым голосом, задыхаясь, проговорила она. — Будь по-твоему! Неси меня в постель.

Гард рассмеялся и, не выпуская ее из объятий, отодвинулся на самый краешек качалки.

— Вот как? Выходит, я тебя хочу, а ты меня — не очень-то! Собираешься лежать и молча терпеть мое присутствие!

— Там видно будет, — поддразнила Мэйбл. Мужчина встал и понес любимую к двери.

Распахнув ее, опустил искусительницу на ноги с силой притянул к себе.

— И смотреть нечего! — насмешливо бросил я. — Никогда мы с тобой не занимались любовью молча! Ты всегда издавала восхитительные эротические звуки. Стонала, тяжело дышала и приговаривала: «Ну, пожалуйста Гард еще…» — Опустив руки на мягкие полушария ниже поясницы, он продолжал прижимать Мэйбл к себе. Она почувствовала как в живот ей уперлась твердая, горячая выпуклая плоть. Даже тринадцать лет назад ей, девушке не требовалось особого воображения, чтобы догадаться, что это такое. А истязатель между тем перешел на шепот: — И я любил тебя снова и снова. Тебе ведь было хорошо со мной, правда.

Взяв лицо ладонями, Мэйбл посмотрела ему прямо в глаза и серьезно ответила:

— Так хорошо, что и не выразить словами!

Гард как же я… Он отрывисто прижался к ее губам заглушая уже готовое сорваться с языка окончание фразы. Во второй раз в жизни боялся слов, которые не хотел бы слышать. Впервые это было в тот день, когда позвонил возлюбленной узнать, почему она его избегает.

узнал. А теперь иной страх охватил его. Что, она признается в любви, а он не выдержит ответит что любит ее, жить без нее не может и хочет чтобы она осталась с ним навсегда? Но больше всего пугало, что попросит ее выйти за него замуж.

И он не отрывался от губ, пока у нее пропало всякое желание говорить, но не остыло другое — заниматься любовью.

Они поднялись наверх. В спальне Мэйбл тут же стянула с него футболку, бросила па пол и, прильнув к нему, поцеловала. Сначала шею, потом плечи, руки… и замерла. Гард почувствовал на предплечье легкое прикосновение ее пальцев и понял, в чем дело. Бросив взгляд на Мэйбл, увидел, что она улыбается.

— Так у тебя татуировка… — удивленным голосом протянула она и погладила изображение пистолетов, украшавшее его руку. — Как это я раньше не замечала?

Он припомнил, сколько раз она видела его без рубашки. Получилось два. Первый — во дворе, когда ее внимание было приковано к груди, и второй — в этой самой комнате ночью, когда они занимались любовью.

— Не до того тебе было, — заметил он и давленным от нетерпения голосом произнес: — Есть кое-что поинтереснее, чем рисунок.

— Как обрадуется Дороти, когда я ей об этом расскажу! — не обращая внимания на последнюю реплику, рассмеялась Мэйбл. — Сестра всегда говорила, что для полноты образа злодея которым тебя представляли мои родители, только пиратской наколки и не хватает.

Гард приподнял ее подбородок и заглянул в глаза.

— Я тебе сейчас покажу, что такое настоящий злодей, малышка! Вот увидишь, ты у меня будешь стонать и корчиться от страсти. — Он помолчал и уже более спокойным и даже несколько скучноватым голосом добавил: — Впрочем, если тебе так хочется, можешь стоять и любоваться произведением искусства. Не сказав ни слова, Мэйбл, лукаво улыбаясь, попятилась, увлекая Гарда за собой.

Несколько шагов — и любовники оказались у кровати. Секунду она постояла, потом бросила на него застенчивый и невыносимо соблазнительный взгляд.

— Раздень меня, милый… Люби меня… Гард сглотнул комок, подступивший к горлу. Таким же тихим, трепетным голосом девушка попросила его об этом же в один незабываемый вечер много лет назад, когда они впервые познали сладкий вкус яблока греха. Тогда она не была совсем уж неискушенной — они целовались, не стесняясь, ласкали друг друга. Особое наслаждение ему доставляло касаться ее грудей губами. Дай сама любопытная подружка трогала его за самое интимное место, а когда убирала руку, ему становилось не по себе — казалось, в паху вот-вот что-то взорвется. Но при всем при том она оставалась непорочной Евой, пока лишь любующейся наливным, манящим, но запретным плодом. В тот самый вечер, когда они уютно расположились на берегу залива, чтобы предаться обычным невинным ласкам, недотрога посмотрела на него огромными, поблескивающими от лунного света глазами и тихонько попросила:

— Раздень меня, милый… Люби меня…

Он выполнил просьбу с радостной дрожью, а уняв ее, с великой нежностью любил Мэйбл. Тогда и открыл для себя истину — он влюблен.

И вот сегодня все повторяется снова.

— Ну что же ты, Гард?

Видения прошлого рассеялись, он приблизился вплотную.

— За что мне такое счастье, Мэйбл? — все еще не веря в реальность, воскликнул любовник, и когда она попыталась что-то сказать, приложил к ее губам палец. — Не говори ничего, молчи.

Гард поцеловал любимую и, скользнув руками по груди, взялся за краешки свитера и осторожно потянул вверх вместе с маечкой. Он уже знал, что лифчика нет, и при одном взгляде на затвердевшие соски понял — Мэйбл хочет его так же страстно, как и он ее.

Бюст у нее был великолепный — высокий, упругий. Когда-то представлял себе, как Мэйбл кормит грудью ребенка — их малыша… Теперь воображение не уносило его так далеко. Ни о каких детях и помышлять нечего.

Не разжимая объятий, Гард попятился и сел на кровать. Мэйбл оказалась у него между ног и порывисто дышала. Он коснулся губами розового бутона соска, и женщину будто током ударило. Выгнувшись дугой, она, задыхаясь, вцепилась руками в его плечи. Стоять уже не могла — ноги подкашивались.

Надо бы побыстрее раздеть ее, подумал Гард, вот-вот упадет на него полуодетая.

Он провел рукой по мягкому животу, и мурашки побежали по телу над юбочкой. Снять ее, а потом собственные джинсы и прочее было парой пустяков.

Всего несколько дней назад он заметил, что Мэйбл носит простое практичное белье. Но о трусиках, которые красовались на ней, сказать такое язык бы не повернулся. Изящный нарядец — весь из кружев, скромностью явно не отличался. Скорее призван будоражить самые греховные желания. Жаль снимать такую прелесть, но не заниматься же французской любовью.

Взявшись за край трусиков, он чуть стянул их, и они упали. Неподвластные пальцы без дела не остались — поглаживали шелковистые волоски, потом проникли в горячую влажность между ног. Послышался стон.

Запечатлев на лобке поцелуй, Гард откинулся на кровати. Красавица стояла перед ним обнаженная, на шее висела цепочка с бриллиантом, который ему запомнился издавна. Протянув руку, он ухватил кулон, потянул на себя и коснулся губами ее губ, язык юркнул в чужой рот. Не выдержав, греховница бросилась ему на колени и, усевшись, обхватила спину любовника ногами. И вот уже его плоть проникла в самый интимный заповедник.

Закрыв глаза, Мэйбл покорно отдалась ласке — пусть будет так. Никогда они еще не занимались любовью в подобной позе — сидя лицом к лицу, когда соски ее трутся о его грудь, вызывая самые сладостные ощущения. Она положила руки на плечи любимого, чтобы не двигался, — теперь сама все сделает. И не спеша принялась подниматься и опускаться, распаляя неутоленную жажду.

Гард не противился. Удовлетворение наступит, когда придет черед, охватив жарким пламенем. А потом они немного отдохнут, и все начнется снова — безудержное желание, обладание, сладостный заключительный аккорд. Только так, а не иначе и только с Мэйбл! Никто ему больше не нужен!

Пламя страсти разгоралось жарче и яростней. Она задвигалась быстрее, все глубже вбирая в себя сильную плоть — и огонь пробежал по ее жилам. Сердце как бешеное билось в груди, дыхание срывалось, послышались тихие стоны. Откуда это, как сквозь сон подумала Мэйбл. Господи, ведь это она сама!

Верно говорил Гард, она и вправду издает самые немыслимые эротические звуки.

Наконец почувствовала, что вот-вот вспыхнет. И, содрогнувшись всем телом, пронзительно вскрикнула. А потом услышала, как глухо застонал и Гард, догорев в снедавшем обоих огне…

— Значит, говоришь, буду корчиться от страсти? — с явным удовольствием проговорила Мэйбл, вытянувшись на кровати и повторяя последние слова с интонацией, с которой они прозвучали из уст любовника. — А сам-то каков! — И рассмеялась.

Повернувшись к насмешнице лицом, Гард самодовольно ответил:

— А меня радует, что эти слова не оказались пустым звуком.

Его отрада умиротворенно лежала во всей своей красе — обнаженная, влажные волосы разметались по подушке, соски набухли… Распутница да и только, усмехнулся Гард.

Бесстыдница, измученная любовными ласками.

Уж он-то постарался довести ее до изнеможения! Вот было бы здорово, если бы эта женщина жаждала не только постельных страстей, а влюбилась в него. А он взял бы и разбил ее сердце. Вот и получилось бы, что оно принадлежит особе, много лет назад поступившей с ним точно так же. Смех, да и только! Впрочем, смеяться не над чем. Конечно, пришлось перенести много боли, но, оказывается, все можно исправить. И сделать это способна именно Мэйбл, а не какая-то другая женщина.

Может быть, у них есть все-таки будущее? Если бы она его любила…

Стоп! Что это ему взбрело в голову! Разве тринадцать лет назад не клялась любимая девушка в вечной любви? Он поверил, а что получил взамен? Как же теперь ей доверять? Зная, чем это может кончиться, стоит ли снова так рисковать?

Кстати, о риске…

— Ты принимаешь противозачаточные таблетки? — повернулся он к Мэйбл.

Женщина взглянула на него с милой улыбкой.

— Тебе не кажется, что ты несколько запоздал с этим вопросом?

Но ему было не до улыбок. Единственно, чего он хотел, это услышать «да».

— Я уже больше года в разводе, — терпеливо принялась объяснять она. — А до этого несколько месяцев не жила с мужем. Нет, я ничего не принимаю. Мне это как-то ни к чему.

А ведь чертовка видит меня насквозь, мрачно подумал Гард, и тут же отвернулся. Мэйбл успела заметить, что любовник встревожен. Она встала, взяла со спинки кровати халат и, надев его, туго подпоясалась.

— Я давно уже сама забочусь о себе и сыне, — спокойно сказала она. — И если у меня будет ребенок, сумею и о нем позаботиться. Так что не переживай. От тебя мне ничего не нужно.

Ну, успокоила, чуть не выпалил Гард — ведь прекрасно знает, что если забеременеет, все изменится. Тут уже будет не до рассуждений, любит он ее или не любит, доверяет или нет! Просто обязан будет жениться на ней. Как порядочный человек.

Уставившись в потолок, он сдержанно заметил:

— Похоже, эта проблема тебя не очень-то волнует…

— Сейчас у меня безопасный период, — так же сдержанно сказала Мэйбл.

— Рад, что это тебя не беспокоит, — соврал Гард.

Женщина пошла к двери, но он вскочил и преградил ей путь.

— Прости меня…

Не поднимая головы, Мэйбл, запинаясь, проговорила:

— Я знаю, ты мне не поверишь, но у меня никогда и в мыслях не было женить тебя на себе насильно. Я уже один раз выходила замуж без любви, во второй раз это не повторится. Никогда!

Выходя замуж в первый раз, она не любила Роллинса. Это ясно. А что означают слова о втором разе? Хочет сказать, что не любит и его? Что не сможет полюбить?

Но спросить он не решился.

— Хочешь есть? — вдруг сменила тему разговора хлебосольная хозяйка.

Однако… От женитьбы к еде. Ничего себе переход! Но есть хотелось, да еще как! Когда только приехал сюда, уже был голоден, а их любовные игры только разожгли аппетит.

— Я тебе еще должен один обед, — заметил он.

— Ничего ты мне не должен, мой дорогой, — раздалось в ответ.

— А вот это неправда. — И, дотронувшись до ее плеча, Гард улыбнулся. — Ну, не грусти!

— Не могу. Никогда не знаешь, что ты выкинешь в очередной раз, что уж тут веселиться… Может, в субботу мне и не следовало с тобой спать, но, по правде сказать, меньше всего думала о том, как мы будем предохраняться. Наверное, это глупо с моей стороны, но, в конце концов, в моей жизни было только двое мужчин. Наверно, когда наберусь побольше опыта, буду осторожнее.

Она попыталась его обойти, но Гард снова помешал ей.

— Что это значит, побольше опыта? — спросил он, подозрительно сощурившись. — Что ты надумала, срамница? Если собираешься после стольких лет супружеской верности пуститься во все тяжкие, то ты просто спятила.

— Значит, ты считаешь, что тебе можно спать с кем попало, а мне нельзя?

— Я вовсе не сплю с кем попало! — возразил Гард, но голос его прозвучал виновато, потому что долгое время он именно этим и занимался. В первые несколько лет, когда уехал из Стампы, вообще менял женщин как перчатки. — А у тебя есть с кем любовью позаниматься! Я-то на что! Или хочешь вкусить свежего яблочка?

Злость ее постепенно улетучивалась, уступая место грусти.

— Ах, мой верный Адам! Не жить же тебе здесь всю жизнь. Ты человек военный. Дадут приказ ехать в другой город, уедешь. А я останусь в Стампе. И хотела бы снова выйти замуж. А для этого нужно встречаться с мужчинами. И с некоторыми из них спать. Так что большое тебе спасибо за науку. Я теперь буду более осторожна. — Она наконец-то обошла его и, подойдя к двери, бросила: — Одевайся и марш вниз. Приготовлю что-нибудь поесть. — И вышла из комнаты.

Спокойствие, только спокойствие, стиснув зубы, стараясь дышать ровно, приказал озадаченный мужчина. Сегодня вечером пнул со всей силы стул, к счастью, не сломав ни его ножку, ни собственную ногу. Ведь умеет сдерживать свои чувства, а сейчас опять возникло непреодолимое желание — да такое сильное, что весь затрясся — что-нибудь шарахнуть. Но не биться же головой о стену или крушить мебель! Ничего этим не добьешься, только кости переломаешь.

Но если Мэйбл и вправду думает, что он позволит ей развлекаться с другими мужчинами, то это просто идиотизм!

Впрочем, это ее дело, решил Гард, внезапно успокаиваясь. Кто он такой, чтобы запрещать ей? Какое право имеет вмешиваться в ее жизнь? Он всего лишь проводит с ней время, и только. Сам ведь этого хотел! Поболтать, погулять, позаниматься любовью… А когда надоест, уйдет в любой момент, без малейшего сожаления.

Как хорошо! Ничто не связывает! Нет ни прав, ни обязанностей.

Так что может переспать со всем городом по очереди. Только вряд ли это доставит хоть капельку удовольствия.

«Одевайся и марш вниз», — приказано ему. Хорошо хоть не выгнала из дому, не послала к черту и не принялась названивать очередному любовнику.

Он спускался по лестнице, когда раздались телефонные трели.

— Послушай, пожалуйста, — крикнула из кухни хозяйка.

Перегнувшись через перила, Гард снял трубку.

— Слушаю, — бросил он.

Секунду стояла гробовая тишина, потом раздался грубоватый голос Алана.

— А вы что там делаете?

Пропустив вопрос мимо ушей, непрошеный гость спокойно сказал:

— Подожди секунду, сейчас я позову твою маму.

— Ходят там всякие… — последнее, что услышал Гард, откладывая телефонную трубку.

Он отправился на кухню, где хозяйка жарила мясо.

— Это Алан.

Бросив вилку, женщина поторопилась в холл, оставив дверь приоткрытой. Так что разговор он слышал отлично.

— Как долетели?.. Мы ужинаем. Рад, что приехал в Мемфис?.. Да, немного поздновато ужинать. Как папа?.. Нет, не нужно, я не хочу с ним говорить, милый. Алан! Алан!.. Привет, Реджи…

Гард бросил угрюмый взгляд на скворчавшее в сковородке мясо, потрогал вилкой и убавил огонь. Мэйбл решительно заявила совсем недавно, что никогда не встретится с Роллинсом, но он все равно испытал укол ревности. Хоть и разговаривала с бывшим мужем холодным и безразличным голосом, как с незнакомым человеком, все равно не мог спокойно это слушать.

Ведь она в течение двенадцати лет была его женой. Родила от него ребенка. Провела с ним вместе более трети своей жизни.

Так что было, к чему ревновать!

Закончив разговор, Мэйбл вернулась на кухню. Она уже успела причесаться, и теперь волосы ее были гладко зачесаны, а на затылке собраны в конский хвост. И выглядела уже не бесстыжей распутницей, а чистой и невинной девушкой.

Но менее обольстительной от этого не стала.

Мэйбл не сменила помощника у плиты, а полезла в холодильник и вытащила лук, сыр, сметану, а из ящика стола кетчуп, коробку с приправами и начала натирать на терке сыр. Гард выключил огонь на плите.

— Как твой сын?

— В восторге от того, что он со своим отцом. — Взяв щепотку измельченного сыра, хозяйка попробовала его. — И в ярости от того, что ты со мной.

— Чего еще ждать от твоего отпрыска! Ваша семейка меня никогда не жаловала.

— Верно. Но она по крайней мере знала о твоем существовании, не то, что твоя!

Уязвленный ухажер молчал.

— Интересно, почему ты никогда не рассказывал им обо мне? — Она сделала вид, что размышляет. — Ах да! Они могли бы захотеть со мной встретиться. А если бы ты и в самом деле привел меня в дом, им пришлось бы наставлять тебя на пусть истинный. Говорить, что ты совершаешь ошибку, что я тебе не пара… Может, тебя и сейчас волнует, что они о нас подумают? Боишься, что делаешь глупость, встречаясь со мной?

Гард резко повернулся к ней лицом. — С каких это пор мнение моей семьи стало для тебя что-то значить? Раньше ты плевать на них хотела! Когда мы с тобой встречались раньше, ты ни разу не удосужилась о них спросить! Даже не знала, что мою любимую сестру зовут Шерон. Никогда тебя не волновало, где они живут, чем занимаются, как выглядят! Почему же теперь спрашиваешь?

Потому что люблю тебя, хотелось ответить Мэйбл, и желала бы удостовериться, что и я тебе небезразлична. А еще хочу, чтобы эта часть твоей жизни, и немаловажная часть, не была от меня сокрыта. А ты считаешь, что я недостойна твоей семьи, стыдишься меня…

Но что она могла ему сказать? Правду — не в силах, а врать не хотелось. Гард так и не дождался ответа.

Встав на цыпочки, Мэйбл потянулась к полке, коснувшись грудью его спины. Он повернулся, схватил ее за плечи и с силой повернул к себе.

— Давай не будем ссориться, милая, — напряженным голосом проговорил он. — У нас с тобой не так-то много времени. Скоро вернется Алан, и тогда все будет еще сложнее. Так что, прошу тебя, давай наслаждаться тем, что у нас есть.

— Может, стоит составить список запретных для разговора тем? Как-то: противозачаточные таблетки, твои родственники…

— И твои мужики, — подхватил ревнивец.

— Нет у меня никаких мужиков! — выпалила Мэйбл, склонив голову ему на грудь.

Гард ласково приподнял ее подбородок.

— У тебя есть я.

Надолго ли, печально подумала Мэйбл.

— Впрочем, не многих женщин прельщает перспектива быть со мной рядом, — добавил Гард. — Похоже, ты тоже от этого не в восторге.

Что ж, если таковых немного сейчас, то, может, найдутся в будущем, приуныла Мэйбл. А что ждет ее? Одинокая старость? Потому что никогда она больше не выйдет замуж! И никого, кроме вот этого человека, никогда не полюбит! Мало ли чего наговоришь в запальчивости.

— Ах, милая ты моя… — тихо вздохнул Гард, и у нее защемило сердце. — Что мне сделать, чтобы тебя развеселить?

— Уверена, что-нибудь придумаешь, — прошептала Мэйбл, выскальзывая из его объятий, и стала накрывать на стол.

Они уселись напротив друг друга и молча принялись за еду.

— Откуда у тебя татуировка? — внезапно спросила Мэйбл.

— Попробуй сама догадайся, — пожал он плечами.

Секунду подумав, она сказала:

— Ну, наверное, напился однажды до потери пульса, как нередко случается с новобранцами, а утром проснулся и увидел это на руке.

Гард кивнул, давая понять, что она угадала.

— А почему пистолеты крест-накрест?

— Эмблема военной полиции. По правде говоря, мне хотелось, чтобы изобразили сердце и цветок, но попросить об этом постеснялся. Наверное, мало выпил.

— Сердце и цветок? — переспросила Мэйбл, наконец-то одаривая его улыбкой, которой он так долго дожидался. — Для представителя военной полиции выбор несколько сентиментальный, тебе не кажется?

— Разбитое сердце. И роза алого цвета, — спокойно уточнил он.

Мэйбл пристально взглянула на него. Вообще-то она предпочитала не вспоминать о некоторых подробностях свадебного дня, но кое-какие вещи забыть было просто невозможно. Например, букет, на котором настояла ее мать. Две дюжины великолепных алых роз. Они стоили кругленькую сумму — пустая трата денег на такое короткое время.

— Откуда ты узнал? — удивилась она.

— Я там был. Стоял напротив церкви. — Не поднимая на нее глаз, Гард принялся подбирать мясную подливку кусочками хлеба. — Увидел в газете объявление о свадьбе и хотел удостовериться, что ты действительно вышла замуж, получить подтверждение, что между нами все кончено. Вот и получил. — Он перевел на нее взгляд. — Я видел, как ты выходила из церкви с Роллинсом. Он обнимал тебя за плечи, а ты держала в руках букет роз и была потрясающе красива.

Интересно, изменилось бы что-нибудь, знай она, кто находится совсем рядом, переживает, страдает, проклинает, задала себе вопрос Мэйбл.

Ей припомнился один момент перед свадьбой. Все было почти готово — прическа хоть куда, макияж тоже, — ждала только, когда мама и будущая свекровь помогут ей облачиться в расшитое бисером белое атласное платье, которое заказали во Франции. Она стояла перед ними в бюстгальтере без бретелек, длинных белых панталонах, шелковых чулках и белых туфельках на высоких каблуках. Взглянула на платье, и ею овладело непреодолимое желание убежать. Как хотелось это сделать. Духу не хватило, да и некуда было. Но если бы знала, что Гард так близко, стоит напротив церкви, может, у нее и достало бы мужества…

— Ну, пистолеты мне нравятся больше, чем всякие там сердечки и цветочки, — попыталась как можно беззаботнее произнести Мэйбл. — А больно было?

— Не помню.

— Неужели и в самом деле так напился? Он криво усмехнулся.

— Тогда я пил по-черному, армия спасла.

— Теперь, слава Богу, нет, — перекрестилась женщина, с ужасом вспомнив и другой порок — наркоманию.

— С тех пор — нет.

С облегчением вздохнув, Мэйбл тем не менее с грустью заметила:

— Да, служба в армии наложила не только хороший отпечаток…

— Татуировку я заработал по собственной глупости, а шрамы — по долгу службы.

— Тебе нравится твоя работа?

— Да. Я правильно сделал, что пошел в армию, хотя причины, по которым в ней оказался, отличались от тех, что у большинства парней. Мне было наплевать на патриотический долг, не нужны были и деньги, чтобы, допустим, потом поступить куда-нибудь учиться.

Просто хотелось сбежать от тебя подальше. Но в конечном счете оказалось, что я сделал правильный выбор. Мне нравится моя работа, люди, с которыми доводилось сталкиваться, места, где приходилось бывать.

Она не задавала вопросов, которые так и напрашивались. Выбором работы он остался доволен. А как с личной жизнью? Счастлив ли? Или после ее замужества так и не смог побороть в себе горечь и разочарование?

Ей было страшно услышать ответ, потому что больно чувствовать себя виноватой.

Хотелось просто наслаждаться этим вечером. Смотреть Гарду в лицо до тех пор, пока каждая черточка крепко-накрепко не запечатлится в памяти. Говорить с любимым обо всем и ни о чем, слушать его низкий, спокойный голос, касаться его руки, лица, тела…

А еще хотелось снова заниматься с ним любовью.

Но больше всего — просто любить его.

Алан вернулся из Мемфиса вместе с бабушкой и дедушкой ранним вечером в воскресенье и из аэропорта сразу же приехал домой. Гард провел с Мэйбл целую ночь и полдня, кроме тех нескольких часов, когда нужно было работать с подростками. К вечеру смалодушничал и сказал, что собирается уехать до появления родственников. Она не стала уговаривать остаться. Просто бросила на него ласково-печальный взгляд и проговорила:

— Я хотела бы, чтобы ты не уезжал. Вот так и получилось, что он нос к носу столкнулся в просторном холле с Аланом и родителями бывшего мужа.

Пожилая чета была сама любезность и обходительность, а миссис Роллинс вообще оказалась милейшей дамой. С улыбкой протянула руку, назвала по имени и, растягивая слова, — ох уж этот южный говорок! — польстила, что много наслышана и очень рада познакомиться. Такого Гард и не ожидал! Думал, что отнесутся враждебно — как же, обхаживает бывшую невестку, не скроют негодования — посмел арестовать любимого внука. Ожидал высокомерия и неприязни — куда там какому-то полицейскому до самих Роллинсов…

Но если супруги приятно удивили, то Алан повел себя точно так, как гость и предполагал. Вцепившись обеими руками в небольшой нарядный сверток, повернулся к матери. Глаза его при этом так и полыхали яростью. — Что он здесь забыл? Гард почувствовал, как краска смущения залила лицо.

— Алан! — повысив голос, одернула сына Мэйбл, но того уже понесло.

— Почему ты его не прогонишь? Я таких ненавижу! Проклятый фараон! Его с моим папой даже рядом поставить нельзя.

«Проклятый фараон»… Офицер, конечно, понимал, что в сердцах мало ли чего наговоришь, но оскорбительные слова разъяренного мальчишки задели его сильнее, чем мог бы признаться даже самому себе. Он прекрасно знал — чем чаще будет встречаться с матерью, тем большую враждебность станет проявлять сын. Едва он успел полюбить своенравного мальчишку, как тот проникся к нему ненавистью.

И надо же, как раз в то время, когда отношения с Мэйбл принимают все более серьезный характер и так нужны дружба и поддержка ее сына.

— Дедушка, ну, пожалуйста, заставь его уйти! — взмолился Алан. — Пусть оставит нас в покое! Ты ведь запросто можешь это сделать! Сам говорил, что тебе с любым человеком справиться ничего не стоит, а тут какой-то фараонишка! Сделай так, чтобы он ушел, ну прошу тебя!

— Алан… — грозным голосом начала было мать, но Питер перебил ее.

— Ну-ка прекрати! — жестко бросил он. Видя, что никто, даже дед, его не поддерживает, мальчишка бросился к гостю, со всей силы толкнул в грудь и помчался по лестнице. Наверху остановился и, перегнувшись через перила, с размаху швырнул сверток вниз.

— Вот тебе твой дурацкий подарок! Получай!

И не дожидаясь, пока тот грохнется об пол, кинулся в свою комнату и с треском захлопнул за собой дверь.

Сверток пролетел мимо Гарда, едва не задев его, и приземлился прямо у ног. Раздался звон разбитого стекла. Секунду стояла гробовая тишина, пока Алиса тихонько не охнула.

Гость стоял и тупо смотрел на сверток. Вокруг все суетились, слышались охи и извинения… В общем, извинялись все, только не тот, кому следовало бы, усмехнулся Гард. Все наперебой уверяли его, что мальчик просто устал с дороги, так рад был встрече с отцом и огорчен расставанием с ним… И все в том же духе.

Наконец Роллинсы попрощались. Гард слышал, как за ними захлопнулась дверь, после чего Мэйбл с виноватым лицом подошла к нему и, обняв руками за талию, поцеловала.

— Как ты догадался? — тихо спросила она. Гард удивленно уставился в глаза женщины.

— О чем?

— Что сын будет вести себя так, когда вернется. Ночью ты мне как раз говорил об этом. Так как же?

— Догадаться нетрудно. Алан очень хочет, чтобы вы с Реджи снова были вместе. Ну, подумай сама — после долгой разлуки он наконец-то снова встречается с горячо любимым отцом, живет у него несколько дней и наверняка убеждает себя в том, что придет время, когда будет с ним постоянно. Что Реджи скоро поправится, приедет сюда и будет жить с вами. — Гард пожал плечами. — И вот мальчик возвращается домой… И что видит? Меня рядом в тобой.

Мэйбл прижала руку к его щеке. То ли пальцы у нее такие холодные, то ли его лицо все еще пылает, подумал Гард. Скорее всего последнее.

— Извини, — пробормотала Мэйбл. — Не хватало еще, чтобы малолетний паршивец так с тобой обращался!

— Ты-то за что извиняешься? Ведь не сделала мне ничего плохого!

— Он мой сын. И должен уметь держать себя в руках.

— Не забывай, он еще ребенок, которому за последнее время ох как нелегко пришлось! Когда-нибудь поймет, что вы с Реджи никогда уже не будете вместе. Только не так скоро. Надежда, как говорится, умирает последней.

Ему ли не знать этого! Он и сам в течение тринадцати лет, ненавидя и презирая обманувшую его женщину, никак не мог вычеркнуть ее из памяти, а ведь был тогда намного старше, да и поумнее Алана.

Вздохнув, Мэйбл нагнулась и подняла с пола то, что осталось от нарядного свертка. Сев на ступеньку, высыпала на ладонь сверкающие осколки — и словно вспыхнула яркая радуга.

— Дутое стекло… — покачала она головой. Но что это была за вещь, уже и не догадаешься — самый большой осколок не больше ногтя…

Хозяйка ссыпала остатки неизвестного предмета обратно в пакет и встала.

— Сосиски на ужин тебя устроят?

— Может, мне лучше убраться домой?

— И тем самым дать мальчишке понять, что стоит ему только закатить скандал, как ты тут же уйдешь? Нет, Гард, так дело не пойдет. Ведь ты собирался остаться на ужин, вот и оставайся. Пойду на кухню.

— Не возражаешь, если я поговорю с Аланом?

Мэйбл заколебалась, и Гард подумал, что она не согласится. Наверное, считает, что ему нечего сказать сорванцу. А может, не хочет, чтобы он лез не в свое дело. Полагает, что так будет еще хуже. Но, недолго помолчав, Мэйбл улыбнулась и пожала плечами.

— Неужели тебе мало его выходки?

— Нельзя же быть таким черствым с несчастным ребенком!

Мэйбл сделала рукой жест в сторону лестницы.

— Он полностью в твоем распоряжении.

Гард неторопливо направился на второй этаж. По правде сказать, он и в самом деле не знал, о чем будет говорить с Аланом, и мог окончательно испортить с ним отношения. Но, как говорится, попытка — не пытка.

Наверху находилось три спальни. Детская располагалась как раз напротив комнаты матери. Гард подошел к двери и постучал. Изнутри послышалось какое-то ворчание, но приглашения войти не последовало. Выждав секунду, гость открыл дверь.

— Уходите!

Алан лежал на животе, уткнувшись в подушку, отчего голос его прозвучал приглушенно. В руке он держал большую фотографию в рамке — обычный семейный портрет. Снимок был сделан лет пять назад, решил Гард. Мальчик выглядел совсем ребенком. Реджи в центре, сидит, за ним стоит Алан, руки у отца на плечах, а Мэйбл обнимает обоих. На первый взгляд, идеальная семья, хотя на самом деле уже дала непоправимую трещину, только детскому уму этого не понять.

— Хорошая фотография.

Парнишка обернулся и бросил на мужчину ненавидящий взгляд.

— Уходите!

— Я хочу поговорить с тобой.

— А я не хочу слушать! Не обязан!

Гард убрал со стула, стоявшего возле кровати, покрывало и какую-то мягкую игрушку и сел.

— Ну и не надо! А я все равно буду говорить.

— Он секунду помолчал. — Ты сегодня сильно обидел свою маму.

Алан не отреагировал.

— Я знаю, что ты злишься, упрямец, и понимаю почему. А еще уверен, что ко мне это не имеет никакого отношения.

— Я вас ненавижу!

— Вовсе нет. Тебе ненавистно то, что я встречаюсь с твоей мамой, что какой-то посторонний мужчина ей дороже твоего отца, что когда-нибудь она выйдет замуж, но к отцу твоему никогда больше не вернется. А лично меня ненавидеть не за что.

Позабыв о своем намерении не слушать, Алан повернулся к Гарду.

— Нет, ненавижу! Вам здесь не место! Вы просто жадный человек, от которого всем только одно беспокойство и который пытается захапать то, что ему не принадлежит!

Не иначе как Роллинс постарался, мрачно подумал Гард. Алан как-то обмолвился, какова была реакция деда, узнавшего, что внук попал в полицию. Очевидно, старикан наговорил страстей про полицейских! Интересно, научится ли старый черт думать, прежде чем говорить? Неужели не понимает, какой вред наносит ранимой детской душе, когда лепит все, что ни попадя!

— Ты хочешь, чтобы твоя мама и папа снова поженились, правда?

— Они и поженятся! Как только папа поправится!

— Ты и вправду в это веришь? — спокойно спросил Гард. — Мама тебе сказала об этом? Или папа?

— Я это знаю! — выпалил мальчик. — Знаю, и все!

— Послушай, Алан. Если твоя мама и вправду захочет снова выйти замуж за твоего папу, я не собираюсь становиться у нее на пути. Пусть только скажет мне об этом, и я уйду.

Тринадцать лет назад так именно все и получилось — девушка предпочла ему Реджи, и он ушел, подумал Гард.

— Так уходите!

Гард покачал головой.

— Она сама должна мне сказать об этом, а не ты. Послушай, давай договоримся. Тебе не нравится, что я прихожу в ваш дом, провожу время с твоей мамой — отлично! Можешь злиться на меня сколько душе угодно. Но не вымещай свою злобу на матери! Не кричи на нее и не швыряй чем попало. Она твоя мать, и ты не имеешь права так вести себя с ней. Алан наклонился к ненавистному гостю.

— Я придумал кое-что получше! Исчезните, и все! Нам без вас было так хорошо! Жили не тужили… И зачем только она вас повстречала!

Гард не сомневался, что мальчишке без него жилось куда спокойнее. Он мечтал о том, чтобы снова зажить вместе, всей семьей. И ни один человек на эту мечту не покушался. Пусть Мэйбл и не обнадеживала сына, что все еще любит его отца, зато и не давала поводов думать, что сможет полюбить другого мужчину. Так что мечтам Алана ничто не угрожало. До тех пор, пока не появился он, Гард… — Есть вещи, Алан, не подвластные нашим желаниям, — тихо сказал он. — Мне очень жаль, что ты несчастен, потому что не можешь жить и с мамой, и с папой. Жаль, что ты не можешь чаще видеться с отцом. А еще мне неприятно, что ты не хочешь, чтобы мы были друзьями. Но маму свою не вини. Она тут ни при чем. — Гард встал и направился к двери.

— Мама приготовила ужин. Может, спустишься и поешь с нами?

Не проронив ни слова, Алан сидел, хмуро уставившись в пол.

— Ну, если передумаешь… — И, оборвав себя на полуслове, Гард вышел из комнаты. Уже закрывая дверь, услышал гневный ропот:

— Это мой дом! Вам здесь не место!

Гард не стал спускаться на кухню, а заглянул в спальню Мэйбл и с минуту постоял в темноте. Он знал эту комнату так же хорошо, как свою собственную. За последнюю неделю провел в ней больше времени, чем в своей. И чувствовал себя здесь уютно и спокойно, как дома. И вопреки утверждению Алана, именно здесь и было его место. Он бы с радостью провел в этом доме все то время, пока служит в форте Джи-Пойнт.

Да и всю оставшуюся жизнь был бы счастлив провести с Мэйбл.

Да, но как переживет все это Алан?

И что же им теперь с Мэйбл делать? Захочет ли она и дальше встречаться с мужчиной, которого ненавидит ее собственный ребенок? Хорошо ли сам поступает, занимаясь с ней любовными играми, но не думая жениться? Вправе ли они не считаться с чувствами и настроениями Алана только потому, что он еще маленький? Голова может лопнуть от этих вопросов!

— Я так и знала, что ты здесь! — Мэйбл неслышно вошла в комнату и закрыла за собой дверь. — Он швырялся чем-нибудь в тебя?

— Нет.

— Слава Богу! — Нащупав в темноте его руку, сжала ее. — Я и не представляла, что он может быть таким грубым и вспыльчивым!

— Если бы ты знала, на что способен загнанный в угол человек, ты бы вообще диву давалась.

— Мне только жалко его… — Мэйбл виновато улыбнулась. — Я чувствую себя такой эгоисткой. Дикость какая-то! Если бы ты или я выкинули такое со своими родителями, они бы чувствовали себя кем угодно, только не эгоистами. Может, они воспитывали нас лучше, чем я Алана?

— Жизнь у нас с тобой была другая. Вот скажи, когда тебе было столько лет, сколько сейчас сыну, ты знала кого-нибудь, чьи родители разошлись? У кого были бы такие же проблемы, как у мальчишки.

— Вроде нет. — Интересно, какое у сына сейчас выражение лица, подумала мать. — Спасибо, что поговорил с ним.

— Ничего это не дало…

Мэйбл нашла другую мужскую руку и сильно сжала обе.

— Только не смей разыгрывать из себя благородного героя и бросать меня из-за Алана! — проговорила она.

— Ты что, считаешь, что я на это способен? Мэйбл догадалась по тону — такая мысль и в самом деле приходила ему в голову.

— А ты считаешь, что я это позволю? — спросила она, проглотив комок в горле. — Если я тебе надоела и ты не желаешь меня больше видеть или если считаешь, что истерики сына слишком дорогая плата за наши встречи, тогда дело другое. Но позволить одиннадцатилетнему сопляку диктовать тебе, с кем встречаться, а с кем нет…

Гард поцелуем остановил ненужное многословие. Это был не страстный поцелуй, призванный будить желание и вызывать трепет, а лишь ласковое, успокаивающее прикосновение губ.

— В одном твой сын оказался прав — я тебя не достоин. А теперь… — Гард быстро чмокнул женщину и потянул за собой к двери. — Не думаю, что он будет с нами ужинать, но если вдруг выйдет из своей комнаты и застанет нас здесь в темноте, скандала не оберешься. Так что пошли есть сосиски.

Мэйбл лежала в постели, подложив под голову руку. Был первый час ночи. Гард давно ушел, поцеловав на прощание, пригласил поужинать с ним во вторник и посокрушался, что не может остаться до утра. За последние четыре ночи она привыкла спать с любимым, и теперь кровать без него казалась ей непомерно огромной. Зато никто не похрапывает, улыбнулась Мэйбл, но улыбка тут же погасла — как же ей одиноко! Теперь, когда сын вернулся домой, они с Гардом не могли себе позволить спать вместе. Он оказался прав. Если у ее сына возникнет хоть малейшее подозрение, что их отношения зашли так далеко, он может сорваться и натворить новых бед.

Так что же делать с Аланом? Вариантов немного… От Гарда никогда не откажется. Пока сам ее не бросит, она от него никуда не уйдет. К Реджи ни за что не вернется. Может, продолжать встречаться с любовником и наплевать на выходки сына? Решение не из лучших. Предположим, она пойдет на это, но долго ли выдержат оба такие зыбкие отношения. Наверняка Гард решит, что овчинка выделки не стоит.

Стук в дверь прервал ее грустные размышления.

— Входи, — сказала Мэйбл, привстав и повернувшись на бок.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Алан. Свет из холла делал его силуэт особенно четким.

— Можно войти?

Как же он вырос, подумала мать. Правда, пока еще по-мальчишески угловат, но уже не скажешь, что ребенок. Потихоньку превращается в подростка. К горлу внезапно подступил комок. Как же это, оказывается, нелегко, когда дети подрастают! Ей теперь так не хватало того ласкового милого мальчугана, который больше всего на свете любил сидеть, тесно прижавшись к ней, и слушал сказки про злых волков, хитрых лисов и про котов, которые носят шляпы. Того чудесного, горячо обожаемого малыша, который доверял каждому ее слову, которому и в голову не приходило с ней пререкаться, а если это и случалось, то только по такому ничтожному поводу, как время отхода ко сну.

Мэйбл села и, подоткнув под спину подушку, жестом пригласила сына сесть рядом.

Он робко подошел к кровати и примостился на самом краешке.

— Мне очень жаль, что так вышло с подарком…

— Что это было?

— Елочная игрушка из дутого стекла. Северный олень с венком на шее. Зря я его разбил…

— Зря… — тут же согласилась мать.

— Папа дал мне деньги… — Он запнулся и начал снова: — Дедушка дал папе денег, а папа дал их мне на подарок.

— Как съездил?

— Нормально. Повидался с Бобом и Джони. Гарри уехал, а родители Кэтрин разошлись. Ее отец живет теперь в Далласе, а у мамы новый муж.

Давненько она не слышала знакомых имен.

Эти дети жили по соседству, много времени проводили у них дома и иногда казалось, что у нее не один ребенок, а полдюжины.

— А как папа?

Не отрывая глаз от пола, Алан придвинулся к матери поближе.

— Нормально. — Секунду помолчав, спросил: — Мам, ты что, собираешься замуж за Гарда?

Женщина растерянно замолчала и, решившись на неизбежный разговор, ответила:

— Он мне не предлагает, Алан.

— А если бы предложил?

— Вышла бы.

— Но я не хочу, чтобы он был моим папой! Он ведь полицейский, мама! Он… он… мерзкий тип! Он…

— Но он не твой отец. В этом все дело, правда?

Упрямец проигнорировал этот вопрос.

— Я никогда его не полюблю!

Мать протянула руку и взъерошила сыну волосы.

— Я не могу заставить тебя любить его, Алан. Но уважение, которого он заслуживает, ты ему оказывать будешь! Иначе запру тебя в твоей комнате и будешь там сиднем сидеть!

— Ну зачем тебе с ним встречаться? Нам ведь так хорошо было без него!

В голосе мальчишки прозвучала такая мольба, что у Мэйбл защемило сердце. Какой же он еще глупенький! Не понимает, как ей было тяжело до того, как в их жизни появился Гард. Понятия не имеет, что такое одиночество. Откуда ему знать, что такое любовь! По своей детской наивности он искренне убежден: стоит ей перестать встречаться со своим знакомым, и их жизнь потечет по-старому.

Как же он ошибается!

— Гард для меня очень много значит, Алан, — спокойно, но твердым голосом проговорила мать. — Ты и он вообще два самых близких мне человека. И так будет всегда. Как бы плохо ты себя ни вел, какие бы фокусы ни выкидывал, я всегда буду тебя любить. Понимаешь, всегда! То же самое относится к Гарду. Неважно, останется он здесь или уедет за тысячи миль, я всегда буду его любить. Так что ради меня и ради себя самого постарайся подружиться с ним! Он может быть тебе очень хорошим другом. Но если ты…

— Ты врешь! — заорал Алан, вскакивая. — Если бы я был нужен тебе, ты бы его прогнала! Если бы любила меня, вернулась бы в Мемфис и жила бы там с папой или позволила бы ему приехать сюда! А ты хочешь, чтобы я водился с каким-то дураком, которого все ненавидят!

Внезапно Мэйбл почувствовала, что страшно устала.

— Иди спать, Алан.

— Мама…

— Иди спать! — повторила она уже более резким тоном. — Сегодня я уже сыта тобой по горло!

И, повернувшись к нему спиной, закрыла глаза, стараясь дышать глубоко и ровно, не прислушиваясь, как за сыном закроется дверь.

Как бы ей хотелось, чтобы с нею рядом был сейчас Гард! Они бы не стали заниматься любовью, а просто легли бы рядышком. Он обнял бы ее, прижал к себе и она почувствовала бы себя легко и спокойно.

Но Гарда с ней не было, так что самое лучшее, что оставалось, — это заснуть. Спать глубоким крепким сном.

А уж во сне увидеть того, кого нет наяву.

Во вторник перед ночным дежурством Гард поехал в собачий питомник, забрал Бизона, потом поставил в гараж свою машину и пересел в служебную, вернувшись в полицейский участок, отправился за револьвером. В отношении оружия существовали неукоснительные правила. Одно из них предусматривало, что каждый полицейский был обязан в начале смены получать оружие, а в конце — сдавать. Гарду иногда даже казалось, что вся его жизнь подчинена строгим правилам.

Кроме личной. Тут царил полнейший кавардак.

А ведь готов был все на свете отдать, чтобы навести в ней хоть видимость порядка, особенно после сегодняшнего вечера, который ему всю душу вымотал. Так что, если бы кто-то посоветовал, как поступить с воинственно настроенным одиннадцатилетним мальчишкой, он был бы тому по гроб жизни обязан.

Сегодня Мэйбл предложила Алану остаться дома, пока они сходят куда-нибудь поужинать, но не тут-то было. Мальчишка заявил, что пойдет с ними. И последовавшие два часа превратились для Гарда в сущую пытку. Началось с того, что Алану не понравился ресторан, в который они приехали, потом долго пререкался с матерью по поводу того, что заказать, а когда заказ принесли, вообще отказался есть. За столом не давал никому и слова сказать, сам болтал без умолку. Вертелся, корчил рожи, в общем, вел себя вызывающе. Мэйбл то и дело его одергивала, но это мало помогало. Сорванец был полон решимости испортить всем вечер любой ценой, а наказание, которое за этим последует, его ничуть не волновало.

За все свои мучения Гард даже поцелуя не удостоился. Когда отвез их домой и Мэйбл вышла на крыльцо, чтобы попрощаться, Алан был тут как тут. Выскочил за матерью следом и ехидно сказал, что ее просят к телефону.

Может, мальчишка говорил правду, но не исключено, что и наврал.

— Эй, Бизон! Поедешь в следующий раз вместе с нами ужинать? — спросил Гард, бросив на собаку взгляд в зеркало заднего обзора. Вот бы дать свирепому псу команду сторожить Алана! Лучшего способа усмирить негодного мальчишку и не придумать! Только вот Мэйбл подобный метод воспитания вряд ли придется по вкусу, усмехнулся Гард.

Видит Бог, он изо всех сил старался сдерживаться. Хотя и не привык на каждом шагу терпеть оскорбления от какого-то желторотого юнца. И уже сейчас, по прошествии всего лишь двух дней, с трудом выносил присутствие Алана. Мальчишку всего передергивало, даже когда Гард случайно дотрагивался до его матери рукой, а уж поцелуй и вовсе привел бы его в ярость. О более интимных отношениях они и мечтать не смели. А надо бы что-нибудь придумать, чтобы остаться наедине, подумал Гард. И чем скорее, тем лучше.

Но все это, как говорится, второстепенные проблемы. Он способен вынести все, даже грубость Алана, только в небольших порциях, может и без поцелуя обойтись в присутствии мальчишки, да и пару ночей в неделю при желании можно выкроить для встреч.

Вопрос только в том, сколько все это будет продолжаться. Неужели этот паршивец теперь постоянно будет вымещать на них свою злобу? И что произойдет, когда они наконец потеряют терпение? Эти вопросы не давали ему покоя.

— Джи-Пойнт ноль пять! Ответьте полицейскому управлению. Прием.

Взяв в руки микрофон, Гард сообщил свое местоположение и выслушал задание. Ему надлежало в случае необходимости оказать поддержку сотруднику военной полиции, который задержал на Двенадцатой улице машину с солдатами. Дело может ограничиться одной проверкой документов, но на всякий случай Джи-Пойнт ноль восемь, который патрулировал этот район, вызывал подкрепление. Значит, у восьмого что-то неладно. Что касалось работы, Гард доверял своему чутью, с ходу и без лишних слов понимал коллег-офицеров. Так что нужно ехать, и побыстрее. Как говорится, береженого Бог бережет.

Когда он спустя несколько минут свернул на Двенадцатую, то сразу увидел впереди патрульную машину. Рядом стоял автомобиль, который задержали. Включенная мигалка освещала каким-то зловещим синим светом выстроившихся в шеренгу шестерых парней. Похоже, солдаты или практиканты. И как они только уместились в машину, которая и для четверых-то маловата, поразился Гард. Когда он подъехал, Джи-Пойнт ноль восемь как раз ходил вдоль шеренги, собирая удостоверения личности.

Гард не успел еще вытащить ключ из замка зажигания, как один солдатик — он стоял крайним — сорвался и бросился бежать. Выскочив из машины, лейтенант распахнул заднюю дверцу, на ходу крича:

— Военная полиция! Стоять или спущу собаку!

Обычно одного такого окрика было достаточно. Опасаясь, что на него сейчас бросится громадная псина, человек застывал как вкопанный. Но на сей раз угроза действия не возымела.

— Взять его, Бизон! — скомандовал Гард. Доберман понесся как стрела, мгновенно оставив полицейского далеко позади. Совершалась эта погоня по плацу для построения. По одну сторону от нее находился штаб батальона связи, а за ним казармы, где располагались практиканты. Парень, без сомнения, рассчитывал там спрятаться и тем самым избежать наказания за преступление, которое он, похоже, совершил. Если, конечно, дружки-приятели не выдадут его и если успеет добраться до желанной цели раньше преследователей.

Но может ли человек обогнать собаку?

Ответ на этот вопрос напрашивался сам собой.

Но парню такая очевидная истина, видимо, и в голову не пришла, а может, у него была веская причина мчаться во весь дух. Но от Бизона далеко не убежишь…

Расстояние между ним и подозреваемым быстро сокращалось. Наконец он догнал его и, сделав огромный прыжок, сбил с ног.

Похоже, мальчишка был в отчаянии, а может, сильно испугался, а скорее всего, и то и другое, решил Гард. Вместо того чтобы смирненько лежать на земле, он отмахивался от собаки, громко вопя:

— Уберите собаку! Уберите!

Бизону крики не понравились, и он тут же вцепился зубами в руку. Солдатик заорал от боли и наконец перестал трепыхаться.

Когда Гард к ним подбежал, Бизон, схватив парня за руку, мотал головой из стороны в сторону. Будто с новой игрушкой играет, подумал лейтенант. Ничего себе игра! Но если бы задержанный попытался высвободить руку, с силой сжал бы челюсти, и тогда беды не оберешься.

— Фу, Бизон! — скомандовал Гард. — Охраняй, мальчик!

Бизон тут же выпустил из пасти руку и уселся рядом. Гард наклонился и перевернул подозреваемого на живот. Тяжело дыша, надел на него наручники и предупредил:

— Убегать и не пытайся, если не хочешь испробовать на себе собачьи зубы!

Синие огни вновь вспороли ночную тьму — со стороны Клеменс-стрит подъехала еще одна патрульная машина. Поддержка для поддержки, усмехнулся офицер. Обычно после того, как на задержанного надевали наручники, полагалось его обыскать. Но Гард решил секунду подождать, отдышаться.

И пока он стоял рядом с Бизоном, его коллега-полицейский проворно обшарил карманы парня.

— Смотри-ка, что у него есть! — воскликнул он, вытаскивая маленький полиэтиленовый мешочек.

Гарду не нужно было подходить ближе, чтобы получше рассмотреть необычной формы гранулы. Он и так знал, что это такое. Наркотик. Как это его назвала Мэйбл? Ах да, белая смерть. Теперь понятно, почему мальчишка пытался сбежать.

Им, конечно, только на руку, что дело так повернулось. Сдадут парня в отдел по борьбе с наркотиками, и делу конец.

— В такой чудесный вечерок небольшая пробежка не повредит, — заметил полицейский, подтолкнув солдатика на заднее сиденье своей машины.

Гард все никак не мог отдышаться. Взяв Бизона на поводок, глянул на шутника яростным взглядом.

— Староват я уже гоняться за восемнадцатилетними мальчишками!

— Поэтому и работаешь с такой зверюгой. Он ловит, а тебе только и остается, что сажать в тюрьму. Ну, до скорого. Увидимся в участке.

Похвалив собаку за безупречную службу, Гард направился к машине. Припомнилась ночь, когда он арестовал Алана. Тогда тот был напуган не меньше этого юнца, но у него хватило ума не раздражать разъяренного пса. Не то, что этот придурок, которого они отловили сегодня! В два раза старше Алана, а не сообразил, что нечего и пытаться убежать от собаки.

И все-таки что же им с Мэйбл делать с этим умненьким, но строптивым мальчишкой? Впрочем, нечего сейчас ломать над этим голову, когда он понятия не имеет, какое будущее уготовано им с Мэйбл. Смогут ли они когда-нибудь забыть прошлое и начать новую жизнь, невзирая на неодобрение ее родных и ненависть сына? Выйдет ли у них на этот раз что-нибудь путное?

Если набраться немного терпения и проявить побольше любви, то у них все получится, он искренне в это верил. Ни того ни другого ему не занимать. А вот с Мэйбл дело обстоит хуже. Терпение ее уже на пределе, а о любви к нему она вообще не заикалась. Ни разу даже не намекнула, что хочет быть с ним вместе. Никогда не заговаривала об их будущем, только о своем собственном. Когда начнет с кем-то встречаться, когда заведет себе любовников, когда снова выйдет замуж…

И ни разу не дала ему понять, что именно он нужен ей и как любовник, и как муж.

Месяц тому назад решил завести с Мэйбл любовную интрижку. Ни больше ни меньше. Что тут такого? Столько лет только этим и занимался! И отлично знал когда следует все закончить и быстренько убраться подальше.

Но за последние полторы недели понял — интрижкой здесь не обойдется. Ему хочется большего — чтобы Мэйбл любила его, чтобы вышла за него замуж. Вот каким стал жадным.

В первый раз, когда пожадничал, произошло непоправимое — потерял ее.

Что, если это случится снова? Что, если Мэйбл и не помышляет ни о чем серьезном, а просто проводит с ним время?

Что тогда он будет делать?

Каждый человек по-своему представляет ад. В субботу к пяти часам и у Гарда сложилось о нем собственное представление — это четыре часа наедине с Аланом, когда тот не в духе. Нужно иметь ангельское терпение, чтобы не сорваться, когда тебе грубят, каждое твое слово принимают в штыки, то и дело хвастаются своим отцом, каждую фразу начинают со слов: «А вот когда папа опять будет жить с нами…» И конца-краю этим выходкам не предвидится, потому что он обещал Мэйбл отвезти Алана после работы домой. Там мальчишка быстренько приведет себя в порядок — чем скорее, тем лучше, — а потом они отправят его ночевать к тетке. Правда, Алан пока об этом понятия не имеет. И не подозревает, что они собираются сплавить его Дороти, чтобы самим провести спокойный вечер и бурную ночь. Так что когда он об этом узнает, скандал может быть почище, чем в прошлое воскресенье.

— Куда это мы едем?

Гард бросил взгляд на Алана. Даже такой, казалось, безобидный вопрос он умудрился задать со злостью.

— Ко мне. Я приму душ и переоденусь.

— Тогда сначала отвезите меня домой. Я не собираюсь вас дожидаться!

— Подождешь, ничего с тобой не случится! Посмотришь пока телевизор.

— Тоже мне удовольствие! — злобно прошипел строптивец.

Стиснув зубы, Гард подъехал к казарме и бросил Алану, что приехали. Тот вылез и пошел за ним. У дверей стоял мотоцикл. Присев на корточки, Гард пощупал заднюю шину.

— Ваш?

— Мой. — Гард искоса взглянул на него.

Любопытство мальчишки тут же как ветром сдуло. На лице появилась брезгливая усмешка. — Любишь мотоциклы?

— Вот еще! Папа говорит, что на них одни дураки ездят!

Гард встал.

— А вот маме твоей они нравятся, — негромко проговорил он и, не дожидаясь ответа, подошел к двери. Алан нехотя поплелся сзади.

Гарду очень не хотелось оставлять его одного надолго. Поэтому он все делал в темпе — принял душ и побрился всего за несколько минут. В соседней комнате надрывался телевизор. Может, Алан и считал, что смотреть его не такое уж большое удовольствие, но, видимо, резонно рассудил, что на безрыбье и рак рыба. В чистых джинсах, с полотенцем на шее хозяин вернулся в комнату и… застыл как вкопанный.

Алан вовсе не сидел на кровати, вперившись в голубой экран, как он ожидал, а стоял у комода. Верхний ящик, где Гард держал носки, был выдвинут. Сюда несколько недель назад он сунул газетное объявление о помолвке Мэйбл. Его-то и держал сейчас в руках Алан.

Увидев Гарда, малец вздрогнул от неожиданности, выронил листочек и отступил на шаг назад. Но через секунду снова принял бравый вид.

— Почему вы это храните? — пошел он в атаку. — Вы что, знали тогда мою маму? — И, усмехнувшись, высказал предположение, точнее которого и не придумать: — Вы хотели жениться на ней, да? А она вышла замуж за моего папу. Выбрала его, а не вас! Ведь так?

Гард молча смотрел на него.

— Кто тебе разрешил рыться в моих вещах?

— А она на вас плевать хотела! Вы ведь были нищий! Дедушка говорит, что вы были никчемным желторотым юнцом. Вот он как вас называл!

Гард нагнулся, поднял газетный листок, снова положил в ящик и закрыл его.

— Ты не имел никакого права забираться куда не следует, Алан!

Мальчишка неловко переступил с ноги на ногу, но, видимо, решил не сдаваться.

— Какое это имеет значение! — бросил он. — Дедушка говорит…

— Да плевать я хотел на твоего дедушку! — в сердцах крикнул Гард, да так громко, что Алан вздрогнул от неожиданности. Потом, пытаясь успокоиться, сделал глубокий вдох, вытащил из нижнего ящика футболку и натянул ее. Надел кроссовки, взял куртку, ключи, бумажник и подошел к двери. Распахнув ее, знаком показал Алану, чтобы он выходил. Понурив голову, парнишка подчинился и, выйдя из дома, направился к «фордику».

Они проехали почти полпути, когда Алан первым нарушил гнетущее молчание.

— Может, и не надо было мне этого делать…

— Может? Ты еще сомневаешься? — На сей раз настала очередь Гарда говорить холодным, отчужденным голосом.

— Вы, наверное, все маме расскажете. И выйдет так, будто я сделал что-то плохое.

Гард промолчал. Он ни слова не проронил, пока они не доехали до дому. Подогнав машину к дверям, остановился и только тогда, взглянув на сорванца, заметил:

— Ты меня разочаровал. Я был о тебе лучшего мнения.

Мгновение Алан сидел, будто его к сиденью пригвоздили, потом, яростно дернув за ручку, открыл дверцу.

— Да чихать я хотел, что вы обо мне думаете! — срывающимся голосом завопил он. — Вы для меня никто! Пустое место! — И, хватив дверцей так, что машина затряслась, помчался к крыльцу и в мгновение ока исчез в доме.

Спустя несколько секунд на крыльцо вышла Мэйбл. Немного постояв на верхней ступеньке, подошла к «фордику» и, открыв дверцу, подсела к Гарду.

— Привет.

Гард кисло улыбнулся.

— Привет.

— Что, денек выдался так себе?

— Может закончиться и получше. Он тебя все зависит.

Он протянул руку и, обняв Мэйбл за плечи, притянул к себе и посадил на колени. Но целовать не спешил. Тогда она сама, зажав его лицо между ладонями, прильнула губами к его губам. Как сладко целовать его, подумала она, закрывая глаза. Что может быть лучше?

Оторвавшись наконец от губ, прижалась лицом к его плечу.

— Как от тебя хорошо пахнет, — едва слышно прошептала она.

— Алан сегодня ночует у твоей сестры, да?

Услышав его чуть хрипловатый голос, Мэйбл вздрогнула.

— Можем отвезти его, когда захочешь. Ты останешься?

Он слегка отодвинулся и пристально взглянул ей в глаза.

— Никакая сила не заставит меня уехать. — Зарывшись пальцами в ее волосы, вздохнул. — Мэйбл…

— Мам! — раздался голос Алана. — Тетя Дороти звонит!

Мэйбл нехотя вылезла из машины. Подождала, пока Гард последует ее примеру, и вернулась в дом. Взяв телефонную трубку, крикнула Алану, чтобы он отправлялся в душ.

Интересно, что хотел ей сказать Гард, размышляла она, слушая вполуха болтовню сестры. Сделал серьезное лицо и напустил на себя такой важный вид…

Может, решил, что пора распрощаться? Она прекрасно понимала, что он не собирается с ней долго задерживаться. Когда-то попытался остаться с ней навсегда, только ей это было не нужно. В результате гордость его была задета, любовь предана… А такое не забывается и не прощается.

Кроме того, она хорошо знала Гарда. Если бы он хотел какой-то определенности, то давным-давно сказал бы ей об этом. Ну, если не сказал бы, то обязательно дал понять. Завел бы разговор об их будущем, строил бы разные планы, совсем как раньше. Познакомил бы ее со своей сестрой Шерон. Не стал бы с таким безразличием относиться к ее намекам, что она не против познакомиться с его родителями. В общем, открыл бы для нее все стороны своей жизни.

Как-то она спросила его, почему он постоянно приходит к ней, и Гард с удивительной честностью ответил — потому что не может не приходить. Не потому, что хочет ее видеть, и не потому, что любит, а потому, что какая-то неведомая сила влечет его к ней, сила, которой он не в состоянии сопротивляться. Но придет день, когда он найдет в себе мужество обуздать эту силу, и тогда уйдет навсегда.

Похоже, этот день не за горами, подвела Мэйбл итог своим мрачным мыслям.

Наконец они с Дороти обо всем переговорили.

— Пойдем куда-нибудь в кафе или поужинаем дома? — спросила она Гарда. Тот стоял, прислонившись к косяку, и не спускал с хозяйки глаз. — Со вчерашнего вечера остались спагетти и запеканка из овощей.

— Как скажешь, так и будет.

Мэйбл направилась на кухню и улыбнулась ему приветливой улыбкой.

— Люблю послушных мужчин!

Когда за ними закрылась дверь, Гард потянулся было к женщине, но, услышав, как по лестнице зашлепали тапочки Алана, отпрянул. Мэйбл, с сожалением вздохнув, вытащила из холодильника запеканку и поставила ее на стол. В этот момент на кухню вошел Алан.

— Что у нас на ужин? — спросил он и, нырнув в холодильник, вытащил оттуда банку с кока-колой.

— Послушай, малыш. Дороти приглашает тебя переночевать у них сегодня.

— Нет, спасибо. — Он улыбнулся невинной улыбкой. — Я уж лучше останусь дома.

Мэйбл попробовала зайти с другой стороны.

— Я уже сказала ей, что мы привезем тебя, как только ты примешь душ.

— Я не хочу туда ехать, мама! Мальчонка стоял, небрежно прислонившись к дверце шкафа. Мэйбл перевела озадаченный взгляд с сына на Гарда, скромно примостившегося возле окна. Во вторник вечером, когда они с Аланом ругались до хрипоты, он так же тихонько сидел, не произнося ни слова, а если что-то и говорил, то спокойным, вежливым тоном. Но только в случае крайней необходимости. С одной стороны, Мэйбл была благодарна ему, что он не лез не в свое дело, не пытался, как говорится, давить ребенку на психику. Алан просто озлобился бы, и только. Но с другой, — какая-никакая поддержка ей не повредила бы.

— А я и не спрашиваю, хочешь ты этого или нет, — спокойно сказала мать. — Я тебе говорю, что сегодня ты будешь ночевать у Дороти.

Невинная улыбка исчезла. Ее сменила гримаса ярости, которая в последнее время все чаще появлялась на лице сына.

— Но почему? Чтобы ты могла немного побыть с ним? Он тебя на это подбил, да?

— Нет. Это…

— Ну почему ты во всем его слушаешься? Почему все время меня куда-то отвозишь, стоит ему только приехать в наш дом? Почему его ты никуда не отправляешь? — Алан с такой силой стукнул банкой о стол, что та опрокинулась, и густая темная жидкость растеклась по его поверхности и тонкой струйкой потекла на пол. — Ты хочешь избавиться от меня, чтобы побыть с этим проклятым фараоном? Отлично! Отправь меня к папе! Я буду жить с ним! Он-то, по крайней мере меня любит. И никогда бы не стал вести себя со мной так, будто я пустое место!

Мэйбл внезапно почувствовала, как внутри в душе лопнула какая-то пружина, до сих пор сдерживавшая ее. Кто знает, отчего это случилось… Может, сказались переживания, связанные с нестабильностью их отношений с Гардом. Или надоело, что одиннадцатилетний сопляк заставляет ее плясать под его дудку. А может, не смогла больше слушать, как лучшего человека, которого она когда-либо знала, мешают с грязью, а слабого, безвольного, не человека даже, а так, человечишку, превозносят до небес. Но какая бы причина ни была, Мэйбл решила — все, хватит, наслушалась!

— Хорошо, — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, проговорила она. — Завтра же я позвоню твоему отцу, и мы обо всем договоримся.

Алан уставился на нее, разинув рот. В темных глазах промелькнул страх.

— Если ты хочешь жить со своим отцом, я не стану возражать. Пускай теперь он о тебе позаботится! Помнишь, как великолепно он это делал, когда мы жили в Мемфисе? Помнишь, как ты приезжал к нему на выходные, а он тебя и не замечал? А когда он ушел невесть куда, а тебя оставил одного на Бог знает сколько времени? Забыл? Может, запамятовал, как звонил мне в три часа ночи, голодный, напуганный до смерти, умоляя забрать тебя домой?

— Мэйбл, перестань! — решил наконец вмешаться Гард.

— Нет, не перестану! — Она метнула в его сторону яростный взгляд. — За последние дни я только и слышу от него о его распрекрасном, чудесном, восхитительном отце! Так вот, черт подери! Никакой он не распрекрасный, чудесный, восхитительный! Его и отцом-то назвать нельзя! — Скрестив руки на груди, чтобы не видно было, как они ходят ходуном, Мэйбл снова повернулась к сыну. — Давай-ка поговорим о твоем отце! Я расскажу тебе, почему мы разошлись, почему я никогда не стану больше жить с ним вместе, как бы тебе этого ни хотелось! Открою тебе, чем он болен, а потом посмотрим, захочешь ты с ним жить, когда все узнаешь, или…

— Мэйбл!!!

За все время их знакомства Гард никогда не повышал на нее голоса. И теперь, услышав его резкий окрик, Мэйбл запнулась на полуслове, и в наступившей тишине ее последние слова отдались в умах каждого, словно эхо.

— Не сейчас, Мэйбл, — тихо сказал Гард. — И не так…

Она ошеломленно перевела взгляд с Алана, который трясся как осиновый лист, на Гарда. Женщина чуть не расплакалась — столько боли и участия было в его глазах.

Он направился к ней, на секунду задержавшись возле Алана.

— Посиди немного в своей комнате, ладно? Тот на секунду замешкался, но, когда Гард тронул его за плечо, кивнул и поплелся к двери, но на пороге остановился.

— Прости меня, мам, — жалобно прошептал он. — Пожалуйста, не отправляй меня к папе. Я… я хочу остаться с тобой. — И вышел из кухни.

Повернувшись лицом в угол, Мэйбл закрыла глаза и глубоко вздохнула. Она была как выжатый лимон. Ни чувств, ни мыслей, ничего… Одна только боль.

Гард подошел сзади, обнял, крепко прижал к себе, и сразу ей стало легко и спокойно. Боль пока осталась, но Мэйбл знала, что вынесет ее. С Гардом она могла выдержать все. А вот без него…

Об этом страшно даже подумать. Гард долго не выпускал ее из своих объятий. И молчал. Не знал, что сказать. Что все будет хорошо? В конце концов так оно и будет, но станет ли ей легче от этого сейчас? Что Алан рано или поздно образумится и их отношения станут такими же добрыми, как прежде, а может, еще лучше? В данный момент это тоже большого утешения не принесет.

Что он сам останется с ней рядом на всю жизнь? Сказать-то, конечно, можно, но вдруг она поблагодарит и откажется?

А если нет…

Может, настало время открыть ей свои чувства? Тринадцать лет назад он ни разу не говорит Мэйбл, что любит ее. А что было бы, если бы сказал? Вдруг она тогда не вышла бы замуж на Роллинса?

А может, и вышла бы… Впрочем, это дело прошлое. А вот как поступить сейчас? Что, если он, признаваясь в любви, услышит в ответ, что она его тоже любит?

Стоит попробовать, решил Гард.

— Мэйбл… — неуверенным хриплым голосом начал он. Попытался откашляться — не помогло. Ну что же ты молчишь, продолжай, приказал он себе.

Заметив, что Гард никак не может решиться, Мэйбл накрыла ладонью его руку и ласково сжала ее.

— Что, милый?

— Может, не будем ужинать сегодня здесь, а поедем лучше к моей маме?

Ну какой же он идиот! Гард готов был ругать себя последними словами. Какой трус! Собирался сделать признание в любви, сказать всего три слова, а сам… Что же он, дурень, наделал!

Но тут Мэйбл повернулась к нему лицом, и мучениям его пришел конец. Она вся так и светилась от счастья.

— К твоим родителям? — ликующим голосом проговорила она. — Ты хочешь познакомить меня со своими родителями?

И Гард понял, что сказал именно те слова, которые нужно. Знакомя любимую со своей семьей, он тем самым признает всю серьезность их отношений. И ласково стер слезинку, притаившуюся в уголке ее глаза.

— Со всей семьей. С мамой и папой, братьями и сестрами, племянниками и племянницами и прочей родней.

— Но почему сейчас? — удивленно спросила она.

Он заглянул в ее огромные темные глаза, со всей серьезностью взирающие на него, и понял — она прекрасно знает почему. А поняв, почувствовал себя ужасно смелым.

— Потому что я люблю тебя.

На прошлой неделе, когда они сидели на крыльце, он признался, что и прежде любил ее, но только сейчас впервые произнес эти слова. «Я тебя люблю» означало для него навсегда, до конца жизни.

— Я тоже тебя люблю, Гард, — ласково улыбнувшись, призналась она и, обняв его за шею, прошептала: — Так сильно, что жить без тебя не могу.

Гард крепче притянул ее к себе, губы их встретились в нежном поцелуе. Через секунду, оторвавшись от Мэйбл, он взял ее за руку и повел в холл, к телефону.

— Как ты представишь меня своим родителям? — простодушно спросила она, когда Гард начал набирать номер.

Палец замер на последней цифре. Гард повернулся к Мэйбл, глядя на нее любящим взглядом.

— Позвольте познакомить вас с женщиной, которую люблю, — торжественно продекламировал он, крутанув телефонный диск.

И, притянув любимую к себе, шепнул на ушко:

— И на которой собираюсь жениться.