Салма Кальк Любовь против нелюбви

Пролог. Волшебное кольцо


Отдавай, мой гость, мне моё кольцо,

А не хочешь если – совсем возьми.

(Мельница)

Н

ужно ли спасать девушку, если встретили её зимой в лесу в затруднительном положении? Даже если и так, кольца у неё следует брать с большой осторожностью.

Не верите? А вот послушайте.

1. Зима


Жил-был на северо-востоке Полуночных островов один богатый и знатный человек, и было у него три сына. Старший, Джон, почитался родичами и соседями за умного – вперёд старших не лез, порученное исполнял, советы слушал, непотребств не творил. Средний, Эд, тоже был ничего себе так. А вот младший, Уилл, подкачал – родился дурак дураком. Не из тех, что ложку в ухо несут, но – с кем вечно что-то случается.

Пока был мал, и беды его тоже были небольшие. То в овраг упадёт, то из болота его вытащат едва живого, то запнётся на ровном месте да ведро с помоями на себя перевернёт. А как подрос, то и беды разом с ним подросли.

Как-то раз отправился он с друзьями на лодке в море порыбачить – так с ясного неба упал на них сильнейший ветер, лодку перевернул, самих чуть не потопил, чудом до берега добрались. Потом было дело – едва бревном не задавило, и вообще работа по хозяйству у Уилла из рук валилась. От всякой бодливой коровы Уиллу тоже доставалось, он уж и скотный двор обходил стороной, а какой же из него хозяин, если к своей скотине носа не показывает?

Шло время. Женился Джон – на знатной девице с хорошим приданым. Женился и Эд – на девушке из соседнего поместья, взял за ней хороший кусок земли, прямо рядом с Телфорд-Каслом. А за Уилла никто идти не хотел. Прямо, конечно, не отказывали, ибо отец его, старый лорд, был нравом крут и отказа бы не стерпел, но меж собой говорили – что лучше уж отправить дочку или племянницу подальше, чем отдавать за такого неудалого да неумелого.

Как-то раз, зимой, в йольские дни, собрались в Телфорд-Касле родичи. Кузены и племянники, чьи-то сёстры, чьи-то братья. Днём носились по замёрзшим полям, гоняли лис да зайцев в ближнем лесу, а вечером садились у камина и рассказывали сказки. Или вот ещё гадали. На достаток в будущем году, на женитьбу-замужество, на любовь.

Уиллу, как водится, не выпало в том гадании ничего особенно хорошего. То монетку мелкую вытащит из мешка с зерном, то колечко бронзовое с синей стекляшкой, да ещё и волос какой-то зацепился за то колечко, он сразу и не разобрал. Налетели девицы – кузины да племянницы, выхватили из рук обалдевшего парня то кольцо, да как начнут хохотать! Волос, видите ли, был рыжий да длинный, а у кого в доме или в округе такие волосы? Ни у кого! А только лишь в хвосте у Огневласой, кобылы невиданной красы, недавно купленной старым лордом. Вот и посмеялись – кому, мол, и кобыла – невеста! Раз с девками-то не заладилось!

Плюнул Уилл да и ушёл спать. А поутру встал с рассветом и подался в лес – любил он это дело, по лесу бродить. Он понимал лес, знал, как там следует ходить, чтобы не тревожить почём зря никого из тех, кто там водится, и лес платил ему добром. Уилл всегда мог легко найти и полянку с ягодой, и пенёк с грибами, и охотился он прилично – но брал себе всегда ровно столько, сколько нужно, не более. Чтобы самим достало поесть, да и хватит. Отец так и говорил – в замке да во дворе с тебя толку нет, так пойди хотя бы дичи к ужину принеси.

Уилл приносил, ему нетрудно. Так и сейчас – взял арбалет, взял рогатину да пошёл.

Долго ли, коротко шёл – и услышал странный звук, будто кто плачет тоненько. Ну вот ещё, что за дело такое, кому в лесу плакать в эту пору? Холодно и снежно. Даже и мысли не возникло не ходить и не смотреть – а ведь вокруг зимних праздников кого только ни встретишь, только накануне вечером у камина страшилки рассказывали!

Пошёл он на звук, да и вышел туда, где крестьяне из ближней деревни капканы на лис ставили. Но увидел не лисицу в том капкане, а девицу! Вот прямо девицу, да незнакомую – у них в округе таких отродясь не водилось. Девица тихо плакала, потому что ногу её крепко держало железное кольцо. Хорошо хоть, не сломала себе ничего, думал Уилл, пока разжимал капкан да вызволял пленницу.

Дева была рыжей. Нет, не просто рыжей, а огненно-рыжей. И одета не по-здешнему – в ярко крашенное синее сукно и подбитый мехом плащ. На землях Уиллова отца одевались темнее и скромнее, а девы и вовсе не отваживались надеть яркое – чтобы не цеплять взгляды лорда, его сыновей да его людей.

Дева была явно из хорошего рода – кожа нежная, пальчики тонкие, руки не знали никакой тяжёлой работы, прямо как придворные дамы королевы! Уилл в жизни не видел ни одной придворной дамы, да и ни одной королевы тоже, потому что родного замка не покидал, но – рассказы-то слышал, и не раз!

И вот теперь Уилл держал на руках тяжело дышащую деву и совершенно не знал, что с ней делать.

Что-то хрустнуло в тишине, будто упало в снег и в сухие ветки. Он глянул себе под ноги – точно, ямка в снегу, как уронил что-то. А что он мог уронить? Ничего такого у него не было. Пришлось бросать на землю свой толстый суконный плащ, аккуратно складывать на него бесчувственную деву и смотреть, что там упало.

Шарил он руками, шарил, раскапывал снег, и вдруг что-то блеснуло в скупых лучах зимнего солнца. Смотрит Уилл, а это кольцо. Взял он осторожненько, двумя пальцами, повертел – необычное кольцо, не иначе волшебное. Потому что само по себе оно серебряное, или очень на него похожее, а камень в нём странный. С виду – просто камень, каких на морском берегу, что звёзд на небе в ясную ночь. Но стоило попасть на него солнечному лучу – и заиграл тот камень всеми цветами радуги. Синим, зелёным, жёлтым, лиловым. А вокруг камня – зубцы ажурные короной.

Только вспыхнул на солнце камень – как очнулась дева. Застонала, зашевелилась.

– Твоё, что ли? – спросил Уилл.

– Отдай, – простонала она. – Не тебе им владеть.

– Я ж могу не владеть, я могу просто придержать, – заметил Уилл.

Кольцо было как раз под тонкий девичий пальчик – ему только на мизинец, да и то на самый конец.

– Отдай, что хочешь исполню, – проговорила дева, и видно было, что нелегко ей дались те слова.

Неужто повезло? – думал Уилл. Неужели встретил не просто деву, каких и в замке, и в деревнях вокруг хватает, а волшебницу или вовсе не человека, а кого-то из Старших?

Вгляделся внимательно – дева да и дева, но кто ж её знает-то, на самом деле?

– Три желания? – спросил несмело.

– Пусть три, только отдай, – выдохнула она.

Дышала тяжело, бледная была – прямо как тот снег, что вокруг под солнцем серебрится.

– Будь по-твоему, – кивнул Уилл. – Только про желания-то не забывай!

И вложил кольцо ей в руку. Сжала она пальцы и так лежала, дышала тяжело. А потом словно кто понемногу стал её раскрашивать – порозовели щёки, покраснели губы, выровнялось дыхание. И раскрылись глаза – невероятно синие. Глянул Уилл в те глаза… и пропал.

Так и закоченел бы в лесу, наверное, но дева заметила и рассмеялась.

– Чего уставился? Помогай подняться, раз уж нашёл меня здесь да желания исполнить просишь!

Уилл протянул ей руку, помог встать на ноги. И вправду чудо – дева будто и не лежала тут, на его плаще, едва дыша, ещё совсем недавно! Но она смотрела на него и улыбалась.

– Как зовут тебя? – спросила она.

– Уилл… Уилл Телфорд из Телфорд-Касла, – выдохнул парень.

На щеках девы играли от улыбки ямочки, пышные длинные волосы так и горели огнём на солнце, вокруг серебрился снег… потянулся к ней Уилл и поцеловал.

То есть – только коснулся. Ибо со смехом отпрянула она и говорит:

– Осторожнее, Уилл Телфорд из Телфорд-Касла. Увлечёшься да забудешь дорогу домой, так и останешься тут вокруг дерева ходить, зачем оно тебе надо?

– Не надо, меня дома ждут. А тебя как звать?

– Мэгвин, – снова улыбнулась она.

Прямо как солнца в зимний день добавила. И снег обычно так не сверкает, и под ногами так остро не хрустит, и сосульки на ветках так тоненько не звенят. Глядеть на неё – и не наглядеться, слушать – не наслушаться.

– Ступай, Уилл Телфорд, – повторила она.

– А желания? – встрепенулся он.

– Будут тебе желания, – кивнула дева Мэгвин.

– Я ж тебе их не сказал, – изумился он.

– Ну так скажи, – она всё ещё улыбалась. – Вдруг не угадаю?

– Мне того, жениться надо, – сказал он.

А потом подумал: что он несёт, дурак такой! Зачем ему жениться на ком-то там, если вот оно стоит, его счастье, смотрит и улыбается? А говорит – будто колокольчики поют, такие, звонкие и нежные, небесные, таким только в небесах и звенеть, нигде больше.

– Женишься, – кивнула она. – Да так, что все ахнут. И жить будешь хорошо.

– Благодарю тебя, – он вспомнил, что бывает в мире вежливость, поклонился и поцеловал тонкие пальцы, на одном из которых уже синело знакомое кольцо.

– И я благодарю тебя, – кивнула дева Мэгвин. – Ступай же, стемнеет скоро!

И вправду, день-то к закату клонится, ничего себе он задержался-то! Дни сейчас недолгие, нужно успевать, пока ворота не заперли!

Уилл повернулся, двинул туда, где начиналась тропинка, выводящая из леса, и вдруг раз! – лес-то и кончился. Смотрит он – стоит на опушке, впереди виднеются стены и башни Телфорд-Касла. Оглянулся на тропу – а нет той тропы, как вовсе не было. Ни единого его следа, а у него сапоги хорошие, железом окованные, в снег просто так не наступишь. Не умеет он так ходить, чтобы в снегу следов не оставлять.

Перекрестился да побрёл себе к замку, а то темнело уже. Там его сегодня и не ждали – на рассвете ушёл, на закате не явился, наверное, заночевал, с ним такое случалось. Но пустили – ибо ещё не вовсе стемнело, да и перекрестился Уилл, как надо, а никакая нечисть того не сможет, это всякий знает.


* * *


А дева Мэгвин проводила взглядом местного недотёпу и улыбнулась. Впрочем, если будет у него немного удачи, то не такой он и недотёпа! Собой хорош, сложен ладно, кудри пшеничные, глаза голубые. Загляденье! Это он подле старших братьев теряется, а так-то и сам ничего!

Вздохнула, посетовала про себя – что пришлось дать обещание. Но как тут было иначе? Никак. Очень уж не ко времени попала она в тот капкан, совсем не смотрела под ноги.

Дело было в том, что у Мэгвин вчера случился первый выход в люди. Первый раз выбраться в человечий мир, пройтись по снегу, подставить лицо лучам солнца. Посмотреть, как здесь всё устроено. Хоть и предупреждали её, чтоб осторожничала, она же не слушала, думала, что нет умнее и хитрее, чем она… вот и вляпалась.

Что ж, теперь придётся выполнить всё, что обещала, потому что не выполнить нельзя. И впредь быть осторожнее, смотреть и под ноги, и под снег, и вообще оглядываться – что вокруг-то происходит.

Мэгвин оглянулась, никого не увидела, облегчённо вздохнула. Перекинулась в рыжую лису и побежала себе.

2. Весна


Уилл лежал в болоте, смотрел в небо и ждал конца.

Он уже не чувствовал боли, и тела своего тоже не чувствовал. Но в полусне-полудрёме отчего-то мог думать. О том, что зря послушался отца и отправился с ним и старшими братьями усмирять северную границу. Будто своих неприятностей мало и будто не нужно никому держать Телфорд-Касл – потому что, скорее всего, победители дойдут туда, и тогда от их рода не останется никого, совсем никого.

Дома оставалась жена Мэри, и четверо их детей, и жена брата Джона, тоже с детьми, у Эда жены уже не было, но были сыновья. Эх, их столько лет не трогали, и может быть, не стали бы? Если бы они сами не связались в древнюю свару?

Уилл видел, как погиб отец, и смерть Эда тоже видел. О Джоне он ничего не знал, но брат был тяжело ранен ещё вчера, сегодня с трудом сел в седло.

Знал – они разбиты, будто и не было у них отличной конницы, и лучших на северном побережье лучников! Но у них не было магов, ни одного. А северянам служили целых три. И похоже, только один из них был человеком, а двое других – и вовсе из Старшего народа. Маги швырялись молниями, поджигали всё, что могло гореть, разверзали землю под ногами коней, а под конец и вовсе превратили небольшую поляну в болото с кочками. И кажется, даже с жабами, которые вылезли на кочки на закате и принялись квакать.

Вот так и кончилась жизнь – в болоте, среди жаб, думал Уилл. А ведь всё было неплохо, а после той зимы, когда он нашёл нездешнюю деву и кольцо, – весьма неплохо.

Она сказала тогда – женишься, да так, что все ахнут. Так и вышло. Проезжал мимо герцог Сомервил со своими людьми и домочадцами, и была при нём племянница – дочка сестры, по имени Мэри. Лицом милая, нравом кроткая, чем-то она тронула сердце Уилла – нет, не поразила громом, но – тихой лаской и мягким обращением. Было видно, что он ей тоже глянулся, и никто не думал, что герцог отдаст родственницу за недотёпу Уилла – но тот отдал. И приданое за ней дал неплохое.

Отец, лорд Телфорд, изумлялся – но Уилла с той поры стал похваливать. И охотник-то он, и стрелок, и жену нашёл – не чета другим, и дети у него красивые, сильные, здоровые. У Джона был один сын, и тот хворый, и три девчонки. У Эда – два сына и дочь, но такие, обычные. А Уилловы дети уродились красавцами, в деда – что дочки Энни и Джейн, что сыновья Джон и Грегори. Кудри пшеничные, глаза голубые, ясные, сложены – загляденье, и здоровы – тьфу три раза через левое плечо.

Впрочем, если северные маги дойдут до Телфорд-Касла – то там не выживет никто. Ни взрослые, ни дети. Ну да, на стенах есть пушки, но хватит ли обученных пушкарей? Выстоят ли те стены против магического огня с небес? А если подожгут ворота? Да что там, где он – и где те ворота, и стены, и все те, кто внутри?

Глаза уже не открывались, и мысль от дерзких налётчиков перескочила на то, давнее, запретное. О чём сам себе думать заповедал. О рыжих кудрях, синих глазах, искорках на снегу. О голосе, что как ласковый ручеёк. О смехе, звонком, как капель, как небесные колокольчики, что поют там, далеко, лишь для избранных праведников.

О нет, это было не сравнить с мыслями Уилла о жене – это просто другое. Как есть рождественская песнь – светлая и радостная, а есть – мелодия скрипок, что поют в Бельтайн у костра, которая тоже хватает за душу, но – не так, или не тем местом, или не за ту душу, хотя что это он, душа-то единая, бессмертная, слабая…

Уилл почти никогда не вспоминал о той зимней встрече. Изредка. И всегда – с благодарностью. Потому что понимал – непростая то была дева, раз удачу к нему привлекла, да и что простой в капкане делать, простые дома сидят, а в лес по тропинкам не ходят, и в глушь звериную, где духа человеческого днём с огнём не сыскать, не забредают. И свезло ему по-крупному, раз он её повстречал, потому что мог ведь всю жизнь прожить и недотёпой остаться.

Где-то она сейчас? Жива ли? Здорова ли? Не попалась ли ещё кому-нибудь в капкан, да такому, что не пожалел бы? Хоть разок бы увидеть её напоследок – хоть знать, что не пригрезилась ему та встреча!

Уилл открыл глаза – и не видел уже неба. Не то стемнело, не то смерть к нему подкралась – неслышно и неотвратимо. Но не шли на ум слова молитвы, а вот звон тех небесных колокольчиков – слышался. Далеко-далеко, а потом – будто ближе, и ещё ближе, и совсем рядом…

– Звал? – спросил подле Уилла звонкий девичий голос, знакомый до боли – и неизвестный вовсе.

Силился он открыть глаза – но не мог уже. Хотел вдохнуть да ответить – но не было в нём столько сил.

– Ну что, болезный, досталось тебе? Пойдём, полечу, – сказала, невидимая, точно ангел вздохнул рядом да крылом своим его осенил.

А потом то крыло объяло Уилла со всех сторон – и больше он не помнил ничего.


* * *


Мэгвин услышала зов.

Не соплеменника, не родича – но кого-то другого. Непонятного.

И зов был такой силы, что противиться ему она не смогла. Пришлось идти и смотреть.

Лисьи лапки привели в болото, которое ещё недавно болотом не было – Мэгвин чувствовала это очень хорошо. А над тем болотом витал запах смерти.

Мёртвые люди, мёртвые кони. Заколоты, застрелены, зарублены. Утонули.

Опять кто-то решил проучить людей? За что? Мэгвин кое-что знала о людской магии, она была другой. Люди слышали только часть магических сил, и то обычно человеку была подвластна малая толика этой части. Мало кто из людей мог призвать и силу всех стихий, и жизнь, и смерть, и божественную правду. Сородичи Мэгвин просто видели мир, как он есть, со всеми силами в нём, и умели где взять, а где договориться. И сделал болотом несчастную полянку именно такой сородич – Мэгвин узнала характерные сплетения сил.

Но кто её звал? Здесь как будто нет уже никого живого! Или… есть?

Она осторожно сделала несколько шагов… и увидела. Конечно, она узнала его мгновенно. Того, кто спас тебе жизнь, будешь помнить всегда, даже если это просто человек. И сейчас он уже наполовину утонул в болотной жиже, смешавшейся с кровью, и дышал хрипло, и глаза его смотрели – и не видели.

Мэгвин выудила из воды его руку и надела ему своё кольцо. И вспомнила его имя – Уилл Телфорд из Телфорд-Касла, так он назвался.

Действие кольца началось – раненый задышал ровнее. Можно было попробовать вытащить его из воды и унести к себе – там лечить сподручнее.

Мужчина был тяжёл. Он и в юные годы не отличался лёгкостью в кости, а теперь и вовсе был могуч, а его крупное тело – неповоротливо. Но Мэгвин справилась. Сама она пользовалась силами мира играючи, такова была её природа – для таких, как она, всё это было что солнечный луч или ветерок в поле. Поэтому тело послушно приподнялось над водой, а там уже можно сколдовать ему лететь к ней в норку.

Да, Мэгвин жила в норе – и было это нечто среднее между лисьей норой и человечьим жилищем, как и сама она с точки зрения людей не была ни человеком, ни зверем. Ну да, она и не зверь, и не человек, она просто из Старшего народа. Раньше здесь только такие и водились, это теперь одни люди везде.

Та нора была… недалеко. По её меркам, не по людским. И если она не удалялась от той норки слишком, то могла попасть в неё достаточно быстро – обычная магия дома. Да и кольцо ей в помощь.

В норе она уложила раненого на единственное ложе, застеленное белоснежным льняным полотном, и принялась за дело. Остановить кровь, срастить кости, промыть и зашить раны – большие и малые. Мэгвин не знала, сколько времени прошло, длился ещё день побоища, или взошла новая заря. Очень уж мало оставалось в нём жизни в момент их встречи, пришлось делиться, ни до чего другого дела не было.

Грязная и рваная одежда сгорела в огне – ладно, сапоги можно оставить, и пояс, и сумку поясную. Оружия при нём не было – только ножны на поясе, да ещё одни в сапоге, и все пустые. Наверное, всё осталось где-то там, в болоте или в телах врагов. Ничего, наживёт новое. Если проснётся.

Простынь тоже пришлось отправить в огонь и постелить свежую. И накрыть его ещё одной. И пусть спит.

Мэгвин сама не заметила, как уснула. Свернулась в клубок подле него, накрыла нос хвостом – и провалилась в сон.

Ей тоже нужно спать и восстанавливать силы.


* * *


Уилл проснулся и никак не мог понять, где он есть. Что за каменный свод над ним, откуда пробивается слабый свет, почему он лежит здесь и как сюда попал. Была битва, его ранили, потом снова ранили, потом убили коня, и он упал в болото… а потом?

Он попытался пошевелиться – но сил не было, он был слаб, как котёнок или щенок, и едва мог пошевелить пальцами. И ни одного звука тоже издать не смог – разевал рот, как рыба, да и всё.

Сбоку лежало что-то тёплое. И дышало, и щекотилось шерстью. Зашевелилось, и словно хвост мазнул по его руке. Собака? Кот? Откуда?

И будто кто-то сказал: «Спи». И дохнул ему в лицо чем-то сонным. Что тут оставалось? Только спать.

Снова он проснулся в полной темноте. Никакого свода, никакого света, и под боком никого. Но можно было немного пошевелиться – на один бок повернуться, на другой, руки-ноги потянуть, пальцами пошевелить. Сил всё ещё было немного, но – больше, чем в прошлый раз. Если он и был вообще, этот прошлый раз, а не приснился ему. Да и сейчас, правду сказать, он не мог точно сказать – спит или бодрствует.

Пошевелился снова – и что-то задел, в темноте не было видно, что именно. Грохот подсказал, что, наверное, это не сон, это самая что ни на есть реальность – будто кубок на пол упал, да ещё и вода какая-то разлилась.

Лёгкие шаги, прикосновение пальцев ко лбу. И снова не то шёпот, не то мысль – «Спи. Рано. Всё потом».

Третье пробуждение случилось оттого, что в сон его кто-то проник и сказал: «Пора, теперь можно». Раз пора, так пора, и Уилл открыл глаза.

Она сидела рядом и осматривала его – как лекарь или даже как целитель. Легко касалась рук, ног, корпуса. Увидела, что он проснулся.

– С возвращением, Уилл Телфорд из Телфорд-Касла, – улыбнулась она.

– Здравствуй, Мэгвин, – даже в мыслях он никогда не произносил её имени, а тут всё равно что само на язык пришло. – Где это я? Что со мной? И где остальные?

– Об остальных ничего не скажу. Я нашла лишь тебя, и постаралась вылечить. Я думаю, ты уже сможешь встать на ноги – сейчас. И одежду для тебя я тоже нашла.

Он глянул – одежда была незнакомая, только сапоги да пояс – его. Сорочка из тонкого полотна с незнакомой вышивкой, да такие яркие цвета, что он и не встречал никогда. Дублет – шерстяной, по всему видно – тёплый, и лёгкий, и тоже с незнакомой вышивкой – листики там какие-то и цветочки. Штаны и чулки – такие же зелёные, как дублет, и такие же незнакомые. Надел – и всё оказалось впору.

А на своей правой руке он увидел знакомое кольцо.

Мэгвин принесла умыться. Уиллу удалось встать, сначала в глазах потемнело, но после он отдышался и смог не только стоять на ногах, но и сделать несколько шагов по освещённому магическими шарами покою.

Ложе, лавка, сундуки – как в обычном доме. Небольшой стол, на нём – хлеб, сыр на чистой тряпице, какая-то зелень. И кувшин с водой. И ни одного окна.

– Ты здесь живёшь? – спросил он.

– Да. Когда бываю в ваших краях, – улыбнулась она. – И пригласила бы тебя задержаться подольше, но тебе стоит поспешить. Пока от твоей прежней жизни ещё что-то осталось.

– Замок? Мэри? Дети? – схватился он за голову. – Ты знаешь, что с ними?

– Знаю, что времени нет. Ты исцелился не до конца, но чтобы добраться домой и победить, тебя достанет.

Мэгвин тряхнула рыжими кудрями, достала из сумки на поясе камешек на цепочке. Вроде и обычный, а вроде – и нет.

– Если ты вернёшь мне моё кольцо, я дам тебе это. Кольцо не даст тебе защиты от оружия, а камень – даст, хоть и небольшую. Но тебе хватит. И ещё я сейчас проведу тебя своей тропой – зажмуришься покрепче, и ничего тебе не будет. Ну и… мы вернёмся немного назад.

– Назад?

– Да. Ты пролежал у меня три дня. Если ты просто сейчас отправишься домой, то… будет немного поздно. И вот ещё… возьми. Там, куда ты идёшь, безоружному делать нечего.

Клинок лежал на лавке. Он не был ничем украшен, но Уилл с одного беглого взгляда понял, что очень, очень непрост. Будто светящийся металл, тонкий, едва заметный узор по лезвию, изящная рукоять… ох, не люди его отковали!

Он без колебаний снял кольцо и протянул ей. Она надела его себе на палец, а ему на шею – тот камень на серебряной цепочке.

– Благодарю тебя, Мэгвин, – Уиллу было трудно, голова кружилась, но он опустился на одно колено и коснулся губами подола её синего платья, там, где змеилась изящная незнакомая вышивка. – Никто не смог бы сделать для меня больше, чем ты.

– Так и ты, помнится, не сомневался, когда спасал меня, – улыбнулась она. – Поднимайся и держись крепче.

Она взяла его за руки, и мир вокруг завертелся и размазался.

Уилл пришёл в себя в воротах Телфорд-Касла – от самих ворот уже ничего не осталось, таран валялся сбоку, защитники крепости встали на месте тех ворот и ощетинились длинными копьями. Впереди что-то копошилось в колеблющемся сером мареве, но как только Уилл взялся свободной рукой за дарёный камень – марево тут же исчезло, и остались люди, просто люди, которых можно и нужно победить.

Он понадеялся, что на башне ещё остались лучники, и что они поддержат, взмахнул рукой и заорал:

– Вперёд! – и сам первым двинулся навстречу нападающим.

3. Лето


Нынче ночью костры горели везде – и во дворе Телфорд-Касла, и в окрестных деревнях, и на опушке леса, и на берегу моря. Лита, вершина лета. Солнышко стоит высоко, небо ясное, день длинен, ночь коротка. А наутро с рассветом покатится лето к осени.

Уилл стоял на крыльце замка и щурился на закатное небо. Сегодня празднуют все – и лорд, и его семья, и его люди в замке, и окрестные крестьяне. Все хотят хорошей погоды, доброго урожая, мира в окрестностях. Старый король не воюет, но его люди держат границы в кулаке. И Уилл Телфорд – один из таких людей короля, северная граница как раз на нём. После случившегося десять лет назад разгрома северных соседей Уилл был в небывалой милости у короны. Ещё бы, едва ли не лично превратил поражение в победу, сам собрал последнюю оставшуюся в живых горсточку защитников и собственной рукой уничтожил всех магов вражеского войска.

Уилл никогда не рассказывал, как именно он это сделал. Какое чудо принесло его к воротам замка в последний оставшийся для того момент. Что за клинок пел в его руке – к слову, до сих пор он тот клинок никому не дозволял даже подержать, сам ухаживал за ним, холил и лелеял. После победы он тихо возблагодарил господа за своё чудесное спасение – потому что не так уж и важно, кем была Мэгвин, но она спасла его, а всё благое, что есть в мире, – оно от господа и господним замыслом предусмотрено, а кто думает иначе, тот дурак и еретик.

За десять истекших лет Уилл стал единовластным лордом Телфордом. Братья мертвы. Сын старшего, Джона, хворый и немощный, ушёл в обитель святого Хью, что неподалёку от Прайорсли. Сыновья второго, Эда, сгинули в приграничных стычках – пять и три года назад. Племянниц Уилл выдал замуж – и постарался ни одну не обидеть приданым, не к лицу ему такое, родная же кровь.

Его собственные дочери тоже разлетелись замуж – и старшая, Энни, и младшая, Джейн. Сыновья были при нём – но присматривали себе невест.

Супруга Мэри умерла три года назад, и с тех пор Уилл был один. Никакие служанки не грели его постель, и никакую молодую жену он в дом не привёл. Конечно, Мэри на том свете, наверное, не обиделась бы, дому и хозяйству нужен пригляд и женская рука, но никто из встреченных в последнее время дам и девиц никуда Уиллу не запал – ни в сердце, ни в душу, ни хотя бы в мысли. Потому что все они были какие-то… обычные.

Так и сказал недавно заехавшему в гости кузену Джорджу, которого, как приветственный бочонок показал дно, потянуло на откровенность. У того-то всё просто – дома жена, а в каждом подвластном поселении – по любовнице, и дети от всех, но тут он задумался недавно – а как же он всех этих детей обеспечит? Его кровь, нужно что-то дать! Понятно, что законные дети превыше всего, но ведь и прочих тоже бросать не годится, раз признал?

Уилл мог кузену разве что посочувствовать – у него-то никаких бастардов не было. Не то чтобы он вот прямо был верным мужем, нет, всякое случалось, особенно по молодости… а потом он вдруг понял, что его не привлекает никто.

Ну да, молодые, ну да, свежие. Но взгляды пустенькие, в них мало что есть, кроме желания – или нежелания – услужить могущественному лорду. Зачем это ему? Да и у знатных девиц во взгляде и в голове не сильно-то и больше – тоже хотят стать здешней леди и не подозревают, что это – никаких вам придворных развлечений, балов там или ещё каких праздников, песен менестрелей и стихов поклонников – ничего этого здесь нет. И наряды красивые показывать некому. Его Мэри и то не сразу поняла – но она была юна и влюблена, и он, наверное, тоже, вот и сладилось у них. Но после она сама отлично видела, что новая крыша важнее жемчуга на платье, а новый дублет сошьём, когда старый уже починить не выйдет, и новое платье – так же. Когда зимой ехали ко двору – там да, нужно было блеснуть чешуёй и яркими перьями, но это – не каждый год, и после сбора урожая, так что – иногда можно.

У последней девы, которую её родители сватали в леди Телфорд, в глазах так и крутилось: жених в годах, крепок и богат, и за юную её красоту отвалит, не торгуясь – и жемчуга, и тканей заморских, и камней дорогих. Нет, не отвалит. Тут о прошлом лете новым замком обзавелись, в дне пути к востоку, там ремонт. Овец нужно ещё прикупить, и племенного бычка. И пару пушек – на всякий случай. Тут не до жемчугов, тут граница.

Так он, помнится, кузену и сказал. Тот посмеялся – ну, мол, хочешь заживо хоронить себя – хорони, дело твоё.

«Отчего же хоронить, – думал Уилл, – рано ещё». И двинулся со двора наружу, к пылавшим на морском берегу кострам. Костры-то как раз горели в приграничье регулярно – старые обычаи чтили. Это вам не на балу попрыгать, это про важное.

Там пели и плясали, и рвали душу дудки, и харди-гарди кто-то приволок, и что-то ещё. Он подхватил за руку какую-то девчонку, за другую – ещё одну, и они полетели в бесконечной цепочке, которая свивалась, развивалась, запутывалась и распутывалась вновь. Так от веку танцевали в самую короткую ночь, меж костров, на берегу, там, где и не суша, и не вода, а вовсе ничья земля.

Музыка сменилась, партнёры тоже, в руку Уилла легла рука, он глянул… и встретился с шальным взглядом синих глаз. Точнее, в свете костра не было видно, какие они, эти глаза. Просто он точно знал – синие-синие, как летнее небо.

И знакомое кольцо тоже ощущалось ладонью, хоть и держал его в руках всего ничего, а вот – запомнилось.

Они летели в кругу, а потом круг разорвался. Где-то на пары, где-то нет. Но Уилл точно не собирался выпускать ту руку, которая ему досталась, потому что если это не судьба, то тогда что?

И она схватилась за него, будто так и надо – да, я здесь, я с тобой, я тоже ждала этой встречи, я рада, я сейчас не отпущу тебя никуда и ни к кому.

– Ну здравствуй, Уилл Телфорд из Телфорд-Касла, – улыбнулась она прежде, чем поцеловала его.

– И ты здравствуй, Мэгвин, – это он жил и матерел, а она – не менялась нисколько.

Такая же тонкая, лёгкая, нежная – как в первую их зимнюю встречу. И глаза сияли так же, нет, всё же что-то добавилось в них – не безмятежный свет юности, но зрелость и мудрость. И всё это сейчас было – для него.

Они не пошли далеко, а просто пробежали по полосе прибоя, выбрались на опушку леса, сели под куст. Уилл снял плащ и бросил на землю, как когда-то зимой, и подхватил её, и посадил на тот плащ. Только сейчас оба они были живы-здоровы, и сильны, и радостны – не только радостью праздника, но ещё и оттого, что встретили сегодня друг друга.

И были их руки горячи, а уста – сладки, касания – ласковы, а слова – полны того, что и не выскажешь-то просто так, а только если вдруг сошлись звёзды и притянули друг к другу.

И ещё они сегодня никуда не торопились.

Не нужно было успевать до заката, не звал осаждённый замок. Можно было оставаться в плену рук, нежных и сильных разом, и звать, и отзываться самому, и радоваться, и наслаждаться.

– Мэгвин, ты выйдешь за меня замуж? – спросил Уилл на рассвете.

Синие глаза удивлённо распахнулись.

– Замуж? Ты готов взять замуж такую, как я?

– Я готов взять замуж именно тебя и никого другого. Назвать своей супругой и госпожой, любить и уважать.

– Но… я не смогу пойти с тобой в церковь. Наверное. То, во что веришь ты, не может быть рядом с такой, как я.

– Но ведь ты существуешь, – покачал он головой. – Ты тоже сотворена, как и все мы. И ты тоже достойна любви и уважения.

– Сотворена, да не тем, – горько усмехнулась она. – Не будет тебе покоя, если ты решишься на такой шаг.

– Так разве я ищу покоя? Нет, госпожа моя Мэгвин, только счастья. И если ты дашь мне немного этого счастья, то жизнь моя будет радостна. В свою очередь, я готов любить тебя и заботиться о тебе – если ты дозволишь мне это.

– Не пожалеешь ли ты о своих словах спустя время?

– Нет, Мэгвин, не пожалею. Я видел от тебя столько добра, что просто не смогу забыть его – никогда. И я буду счастливейшим из смертных, если ты подаришь мне частичку своей жизни.

– Будь по-твоему, Уилл Телфорд из Телфорд-Касла. Я согласна.


* * *


Мэгвин не ожидала, что он предложит ей не расставаться. Думала – не решится, всё ж таки союз с нелюдью не шутка. Конечно, за те годы, что они не виделись, он стал могущественным и властным, такому не возразишь – наверное. Но… стать хозяйкой замка, даже невенчанной, – как это вообще? Сможет ли она? Она привыкла быть хозяйкой лишь самой себе, и никак иначе, и даже те звери, за которыми она приглядывала в лесу, – это были не её звери, а свои собственные.

Она боялась, и оттого придумывала разные условия. Отпускать её в лес по первому слову. Не заставлять идти в церковь – войти-то она войдёт, но ей будет больно и страшно, потому что его бог не любит таких, как она. Что, её боги? Что подумают? Да ничего, им нет дела до того, как живёт каждое творение. Непоправимого не совершает, и этого достаточно.

А дети? Вдруг дети? Судьба полукровок всегда непроста, нужно ли испытывать кого-то такой судьбой? Ладно девочки, а вдруг мальчик? Как переживут те сыновья, которые уже есть?

Но он стоял на своём нерушимой возвышающейся над морем скалой. Решим. Придумаем. Да если кто-нибудь осмелится бросить на тебя косой взгляд, уж не говоря о недобром слове, – тотчас пожалеет.

И она согласилась. Она пообещала быть с ним, пока смерть не разлучит их, – и оба отчётливо понимали, что это будет его смерть. Разве что она сделает всё возможное, чтобы та смерть наступила как можно позже. Как? Есть способы. И просто любовники таких, как она, живут дольше и болеют меньше. И лечить она умеет – кому знать, как не ему. Поэтому…

Мэгвин слышала о таких союзах. Её соплеменники, бывало, сходились с людьми, и даже дети рождались в таких союзах, но – кому-то везло, кому-то нет. Кто-то жил в любви и согласии долгие годы, а кого-то гнали из людских поселений с проклятьями. Человеческое проклятье не имеет силы над такими, как она, но это всегда неприятно. И ладно она сама, но – вдруг и вправду дети?

Жизнь длинна, жизнь такова, как она есть, и если уж начистоту, то Уилл Телфорд из Телфорд-Касла был единственным из людей, кому бы она сказала «да». Потому что очень уж сильные узы их связали – он спас её, она спасла его. Другие просто были бы квиты, но – не они. Отчего так? Почему его образ запал ей в душу, хоть и не думала она о нём ежечасно, но – просто был там, навечно отпечатался? И даже когда его не станет, она будет помнить о нём. Не зря в ту ночь, когда стираются границы между мирами людей и нелюдей, они встретились в третий раз. И в этот раз не нужно было никого спасать. И никто никуда не торопился.

Может быть, это и есть любовь? Соплеменники Мэгвин говорили, что любовь – это людская выдумка. Да, есть влечение, его силу никто не возьмётся отрицать, если он вообще в уме, но – любовь? Это сказки для глупцов. Какая ещё любовь? Встретились и разбежались. А если родились дети – о них нужно позаботиться, да и всё, потому что дети вырастут и прославят имена родителей, ведь дети всегда идут дальше и могут больше. А просто так, ради чего-то, что и объяснить толком никто не сумел?

О нет, Мэгвин не считала себя самой умной, удачливой или той, ради кого законы мироздания перестанут работать. Она просто увлеклась вот этим человеческим мужчиной и приняла его условия. А вдруг это будет хорошо? Если она хотя бы не попробует, то потом будет жалеть все отпущенные ей долгие годы.

Поэтому нужно дать волю – движениям души. Если это душа, конечно. И движениям тела – заодно.

4. Осень


И вновь горели костры, и пахло сухими хорошими дровами, и ещё – яблоками. Яблочный дух царил везде, казалось, что не только замок пропах собранным урожаем, но и все внутренние дворы тоже. Сидр из яблок, варенье из яблок, пастила из яблок, сушёные яблоки. Пироги с яблоками.

Небывалые урожаи яблок начались последние лет двадцать – или тридцать, Уилл уже и не помнил. В общем, с тех пор, как Мэгвин стала хозяйкой Телфорд-Касла. Под её руками росло всё, не только яблоки. Крупные и сочные овощи, пряные травы, фрукты и ягоды, невиданные цветы. Что-то водилось здесь от века, что-то появилось только с её приходом. Она смотрела, щурилась и говорила – а теперь сделаем так. И делала.

Кто её знает, откуда она брала диковинные семена и всё прочее, что нужно, уж точно не Уилл. Когда-то она поставила условием их союза – отпускать её, когда скажет, и не искать, пока сама не вернётся. Пришлось так и делать – и всё это оборачивалось в итоге только на пользу.

Он сам не был домоседом, да и владения его стали весьма велики – за неделю не объедешь. Когда Мэгвин сопровождала его, а когда и нет, свои дела были. И в замке, и за его пределами.

Помимо самых больших урожаев, в Телфорд-Касле выделывались самые тонкие ткани – и на свои нужды, и на продажу. Портные и вышивальщицы творили из этого необычайную одежду – лёгкую, тёплую, красивую. Ярмарка в городке Прайорсли стала крупнейшей на северной границе, туда приезжали торговать и с юга, и с востока, и северяне заглядывали. И нелюди тоже – правда, узнать их можно было, только если глядишь намётанным глазом. Но если в твоём доме живёт такое вот древнее существо, прекрасное и невероятное, то привыкнешь и начнёшь отличать ей подобных. Сам не поймёшь, как, но – не перепутаешь.

А ремёсла у них были – не чета людским, поэтому если вдруг они желали что-то продать на ярмарке – ни разу не было, чтобы обратно увезли. Находились покупатели на самые дорогие и изысканные клинки, фруктовое вино, богатую одежду, диковинные серебряные украшения.

А раз всё это происходило на землях Уилла – то и все торговые пошлины за ту ярмарку доставались ему. Телфорд-Касл и сопредельные земли богатели год от года.

У них с Мэгвин родились три дочери. Гвенлиан, Бранвен и Мередит. Уж раз дочери, то Мэгвин называла их, как ей заблагорассудится. Впрочем, все три девочки были, как подобает, окрещены, и христианские имена у них тоже были – на всякий случай. Мэгвин улыбалась и говорила – когда я захожу в чей-то дом, то я непременно приветствую хозяина на понятном ему языке. Так и дети, заходя в божий дом, должны знать, как правильно приветствовать его хозяина. Им жить в этих землях, значит, пусть учатся.

Мэгвин не знала нормальной письменности, зато бойко писала затейливыми закорючками, девочки выучились так же. Впрочем, обычные книги они тоже умели читать. И если Мэгвин обращалась в лису – Уилл не сразу это понял, а когда понял, это уже ничего не изменило – то в дочерях у неё оказались, кроме лисы, волчица и полярная сова. И все трое в своём человечьем обличье были рыжими и пронзительно синеглазыми.

В девицах не засиделась ни одна – женихи умчали со двора, родители оглянуться не успели.

Старших детей Уилла от Мэри уже не было в живых – ни одного. Но были внуки, и старшего, Джона, Уилл приобщал к управлению большим хозяйством – чтобы когда-нибудь тот смог взвалить его на плечи и пойти дальше без потерь. Юноша прилежно учился: владения Телфордов были очень уж лакомым куском. Тому, кто будет здешним лордом, достанется и хорошая невеста – за такого хоть герцогскую дочку отдадут, и королевская милость.

Правда, случалось и воевать. Но Уилл по-прежнему был силён и крепок, и меч в его руке устрашал врагов так же, как и десятилетия назад.

… Яблочный дух плыл в осеннем воздухе, таком прозрачном, как бывает только в эту пору. Мэгвин неслышно подошла и встала рядом.

Она не изменилась нисколько – тот же стройный стан, те же рыжие кудри, только синие глаза смотрели уверенно и по-хозяйски. Она привыкла властвовать здесь, и, казалось, тоже сроднилась с этими стенами и этой землёй. Говорила – никогда бы не подумала.

И они по-прежнему любили друг друга, как в первый день. Как в заснеженном лесу, как в её подземной норе, как у летних костров. И это было настоящее чудо, господне чудо. Кто бы там что ни говорил.

Говорили, конечно, всякое, но – у Уилла хватало силы и власти окоротить любой грязный и длинный язык. И теперь уже если что и думали, то сказать – не осмеливались.

И неважно, сколько там ещё осталось той жизни, она была – невероятная. Как ни у кого. И всё это – благодаря ей, Мэгвин.


* * *


Заниматься делами человеческого замка оказалось очень даже интересно. Почти так же интересно, как воспитывать дочерей.

Дочери Мэгвин родились необыкновенно похожими на неё – все три. Рыжие, синеглазые, бойкие. Мэгвин опасалась, что половина человеческой крови не позволит им оборачиваться – но нет, опасения оказались напрасными. Гвенлиан была лисицей, Бранвен – полярной совой, а Мередит – волчицей. Мэгвин ходила с ними по лесу, по полям, по берегу моря – и рассказывала про окружавший их мир. Рассказывала то, что никогда бы не смог поведать девочкам отец – потому что сам не знал и не умел.

Он тоже опасался, что полукровок не примут ни родные отца, ни народ матери, но вышло наоборот. Мэгвин разрешила крестить всех трёх – и дальше уже они воспитывались и как люди, и как дети Старшего Народа. Имён у них было по два, но в Телфорд-Касле разом во дворе играли по три Мэри, четыре Джейн и две Энни, поэтому девочки очень гордились своей нечеловечьей сущностью.

Гвенлиан пела, как соловей. Бранвен ездила верхом, как будто родилась в седле, и отменно стреляла из лука. Мередит с полувзгляда читала все следы в лесу.

Уилл смотрел на девочек, и сердце его радовалось, как и у Мэгвин.

Жаль было отдавать их замуж, но ведь как это заведено от века – пусть идут дальше, пусть обустраивают собственные владения и воспитывают своих детей.

Но у мужа были ещё и старшие дети. Увы, человеческий век недолог, и он пережил всех своих детей от первой жены. Внуки от старшего сына воспитывались вместе с Мередит в Телфорд-Касле, и Уилл учил их вести хозяйство.

Хозяйство пришлось осваивать и Мэгвин – никогда до того не жила она в таком месте, которое не создала и не обустроила сама. Груда камней – так ей сначала представлялся замок Уилла. Груда безмолвных камней, которые сложили в эту форму люди, не имеющие ни капли магических способностей, даже таких небольших, которые были доступны людям. Груда холодная и неустроенная.

Для начала Мэгвин ходила и разговаривала с камнями. А ещё – с балками, с плитами пола на первом этаже, с перекрытиями, с каминными трубами. Не сразу, но ей начали отзываться, и в замке стало теплее. Тепла она решила добиться в первую очередь – потому что очень не хотела зимовать в холоде. Ей не было дела до того, что там, снаружи, – в её жилище должно быть тепло.

Тепло и светло. Сородичи Мэгвин покупали необыкновенно прозрачное стекло где-то далеко на юге, всего делов-то было – обратиться и договориться. Мэгвин договорилась. Сначала застеклили окна в хозяйских покоях – на пробу. Потом – в мастерских, там нужен хороший свет. Потом в большом зале, где принимали гостей. А потом везде. Гости изумлялись и спрашивали, где такое взять, но Уилл только разводил руками – подарок, мол, от новых родичей.

Дальше – больше. Не только тепло, но и чистота. Пауки были отправлены жить на чердак. Мэгвин всё понимала – им тоже нужно где-то плести свои паутины, отчего бы не там? Мыши пошли в лес, потому что там есть еда, на которую не рассчитывает пара сотен человек, мужчин, женщин и детей. Мэгвин подумала – и завела котов, чтобы не заглядывать в лисьем обличье в каждую нору и в каждый прогрызенный угол. А прогрызенные углы она распоряжалась заделать – как только находила. Коты косились на её птиц – она любила птиц, и возле любого её жилища они всегда роились, и приносили ей новости, и узнавали что-то по её просьбе. Но запрет был строг: ни-ни. Мышей и крыс – ловите, пожалуйста, а птиц – не трогать.

Коты и к ней относились настороженно – как же, запах зверя. Собаки и кони по первости тоже всё равно что с ума сходили, но потом привыкали. Точнее, она сама постепенно приучала их к себе, накладывала чары.

Обитатели замка тоже сначала смотрели не хуже тех котов – кого это привёл себе господин. Но слово того господина не обсуждалось никак, поэтому посудачили и успокоились. А когда в замке стало теплее и светлее, и вовсе зауважали. Мало ли, с кем живут северные лорды? Кто-то со вдовой мельника, кто-то с беглой графиней, а Уилл Телфорд привёл себе дочь Старшего Народа. Не худший выбор, на самом-то деле.

Кроме благоустройства, пришлось заняться и пропитанием. Благословлять по весне посевы – Мэгвин очень удивлялась, что Уилл этого не умеет, как же, он ведь хозяин, должен уметь. Высадить овощи и фрукты, которых здесь раньше не водилось, а ещё – травы, приятные и полезные в готовке пищи. И цветы, Мэгвин любила, когда много цветов.

А больше всего она любила яблоки. Свежие яблоки, сушёные яблоки, выпечку с яблоками. Яблоневый сад при ней начал приносить небывалые урожаи, ветки гнулись под тяжестью плодов, собирать выходили и взрослые, и дети. И потом все вместе прибирали урожай на зиму, а после уже можно было напечь пирогов и зажечь на дворе и вдоль морского берега костры. Поблагодарить за щедрое лето и попросить мягкой снежной зимы.

Мэгвин научила Уилла, что говорить. И он говорил, и слова его имели действие – зимы стояли мягкие, лето радовало теплом, дождь приходил, когда было нужно, и уходил, когда воды оказывалось достаточно. И это было правильно, что бы там ни шипели иногда вслед, – а сами-то что? Берите и делайте, мир – он един для всех, и законы его – тоже, и силы этого мира очень отзывчивы. Попросишь правильно – и тебе не откажут.

О да, она не ходила в церковь. Уилл выдумал, как это обойти – попросил своего священника благословить их союз на берегу моря. Увы, Мэгвин была некрещёной, поэтому никакого благословения не вышло. Уилл печалился – как же, говорил он, наши души встретятся потом, за гранью? Мэгвин ничего не знала о грани, и о душах, впрочем, тоже. Вздохнула и сказала – значит, нужно успевать сейчас.

И они успевали – воспитывать детей и внуков, увеличивать владения, растить урожаи. За истекшие годы воевать случалось не так уж и часто, потому что меч в руке Уилла был верен и неодолим. Мало кому хотелось испробовать этот меч на собственной шкуре. Поэтому приходили только глупые или не слышавшие о нём, и – уходили бесславно.

Так и сейчас – прогнали захватчиков, собрали урожай, наварили повидла и напекли пирогов с яблоками. Во дворе пылали костры, и можно было спускаться с башни и приветствовать своих людей, а ещё – благодарить за урожай и за хорошее, щедрое лето. И пусть следующее будет не хуже.

Смогла бы Мэгвин сделать что-то подобное, если бы не Уилл? Вряд ли. Потому что именно он был путеводным маяком её жизни, он – и никто другой, и ничто другое.

5. Снова зима


Уилл отпустил внука и откинулся на подушки. О чём ещё обязательно сказать до начала праздников? И кому? Внуку Джону? Его сыновьям – Дику, или Эду, или Грегори? Управляющему?

Почему-то мыслей в голове было много, а сил, чтобы донести их до всех, – мало. Только одной Мэгвин не нужно говорить ничего – она понимает его без слов. Просто приходит, садится рядом, берёт его за руку – и боль уходит, и можно подремать.

Уилл понимал, что, наверное, зажился на свете – сто лет справили ещё три года назад. Но он не просил для себя этих лет и честно благодарил за всё, что было ему дано, а дано было – с необыкновенной щедростью. Три, четыре обычных жизни прожил он – и спасибо за это господу, и всем тем, кто под рукой его смотрит за этим миром, смотрит – и отзывается на просьбы, и принимает благодарности, и карает за неповиновение.

Жизнь до первой встречи с Мэгвин – непутёвым сыном лорда Телфорда, который случайно спас в лесу рыжую красавицу.

Жизнь до второй встречи с Мэгвин – до войны, в которой должны были погибнуть все Телфорды, а приграничье – достаться северным соседям. Жизнь подающим надежды сыном.

Жизнь до третьей встречи с Мэгвин – властителем Телфорд-Касла.

И жизнь с Мэгвин.

Интересно, если бы он сразу же, в самый первый раз, привёл её домой – как было бы? Приняли бы её родичи? И вообще пошла бы она с ним или же нет? Кто он тогда был – лопоухий неудачник, и даже собственный отец уже не ждал от него ничего хорошего, а вон оно как вышло-то! Расскажи сейчас кто старому лорду, что Уилл прожил столько лет и сделал столько дел – не поверил бы, посмеялся. Впрочем, очень возможно, что он-то как раз всё видит и знает – там, где он сейчас есть. И радуется за сына и за всех своих потомков.

«Если уцелеешь в тридцать, сгинешь в сорок три» – так однажды сказала ему гадалка, когда он был пятнадцатилетним мальчишкой. Очевидно, гадалка ничего не знала о Мэгвин. Потому что в тридцать именно она помогла ему уцелеть, и в сорок три – тоже. И сейчас на его пальце было надето её кольцо, то самое. Уилл не снимал то кольцо весь последний год – с тех самых пор, как внутри, в теле что-то разладилось, и боль стала его постоянным спутником. Кольцо снимало боль и немного возвращало силы, кольцо – и прохладные руки Мэгвин.

Вот и сейчас она пришла, и села подле него, и с улыбкой рассказывала – что сделано и к самой длинной ночи года, и к рождеству. Всё так, нужно радоваться и новому огню в очаге, и смене года, и зимним чудесам, дающим всем живым надежду на спасение, мир и любовь.

Уилл прямо слышал, как затаился мир в ожидании йольской ночи – завершены все дела, каждый запоздалый путник нашёл себе дом с горячим очагом и толстыми стенами, потому что снаружи начинался снегопад. И он тоже спустится сегодня, чуть попозже, в большой зал, такой красивый стараниями Мэгвин и правнучек, и сядет во главе стола, а позже – разожжёт новый огонь в большом камине. Потому что мир стоит, жизнь идёт, и так было всегда, и обязательно будет дальше, даже уже и без него.

Мэгвин уже надела нарядное платье, и драгоценный венец на голову, и красиво убрала свои рыжие косы, ни на волосок не утратившие своей красоты и блеска. И пришла помочь ему одеться к празднику.

Когда каждое движение – боль, стараешься двигаться поменьше. Но сегодня – особый случай, все домочадцы и верные люди должны видеть своего лорда. Потому что лорд – это сила, это защита, и кто ещё встанет между всеми возможными бедами и этими людьми, как не он? Поэтому – позволить Мэгвин снять боль, и вперёд.

Как всегда – вперёд и вперёд, без страха и сомнения. И с ней вместе.


* * *


Мэгвин оглядывалась на проведённые в Телфорд-Касле годы и понимала, что поступила правильно. Когда согласилась разделить жизнь с Уиллом. Когда спасла его от смерти. Или… когда отправилась в своё первое самостоятельное путешествие? Которое как раз подарило ей эту судьбоносную, как оказалось, встречу?

Да, она могла бы прожить жизнь среди своих. Эта жизнь была бы спокойнее – но и более пресной. У неё были бы другие заботы, другие мужчины и другие дети. Но… было бы то, что люди называют любовью, или же нет?

Сейчас Мэгвин могла точно сказать – она знает, что такое любовь. Она испытала, она ощутила, она попробовала. И ни с чем уже не перепутает.

Жизнь с родичами она ещё может попробовать – если захочет. А такой вот жизни уже больше не будет.

Уилл угасал. Она знала о том лучше, чем кто-либо, потому что именно её стараниями в последние месяцы и поддерживалась его жизнь. Её целительскими силами, её кровью, её волшебным камнем, что переливался в кольце, надетом сейчас на палец Уилла.

В этом кольце сохранялась частичка её самой. У всех, в ком течёт кровь Старшего Народа, есть что-то подобное – у кого-то это шкура, у кого-то волосы, у кого-то цепочка, у кого-то пояс, у кого-то ещё какая часть тела ли, снаряжения или ещё чего. Так было заведено от века – ты уязвим, и ты сам выбираешь, в чём будет эта твоя уязвимость. Легенды, правда, гласили, что против судьбы не пойдёшь, и шкуру могут спрятать, и волосы отрезать, и даже если ты спрячешь ключи к себе далеко-далеко не рядом с тобой, то непременно сыщется безумный герой, который найдёт и воспользуется.

Поэтому Мэгвин без страха сама надевала кольцо – Уиллу или детям, когда те болели или были ранены. Лучше так, чем чтоб кто-то ещё, или вовсе не пользоваться силой, если можешь помочь. Они смертны, им нужно не так много, как ей подобным, но ей и навредить сложнее.

Но сейчас она отчётливо видела – кольцо уже не помогало Уиллу. Значит, конец близок, что ни делай. Можно только больше быть с ним, сидеть, разговаривать, вспоминать. Вспоминать молодых себя, детей, внуков, встречи, разлуки, праздники. Всё то, из чего складывалась жизнь.

Заглядывали правнуки, налетали, обнимали и убегали обратно. Внуки стучались – советовались. Соседи приезжали, заходили степенно, беседовали о делах. Дворня шепталась – надо же, наш лорд-то, глядите-ка, и до весны дотянет, и ещё майское дерево нам благословит, и костры летние зажжёт.

Правда, Мэгвин видела, что не будет у них ни ещё одной весны, ни лета. Что ж, спасибо за то, что было. А что там будет – да кто ж знает-то все замыслы высших сил? Уж точно не она.

Она знала – о любви. Знала что-то такое, что не могла выразить словами, но в чём была уверена. И эта уверенность давала ей силы пойти дальше, и за неё она была Уиллу невыразимо благодарна.

…Капкан на заснеженной поляне.

…Болото, где властвовала смерть.

…Костры Вершины лета.

…Яблочный дух Телфорд-Касла.

…Метель в самую длинную ночь.

Глаза Мэгвин закрылись, и пришёл сон. А во сне они вновь были вместе, и кто знает, может быть, есть такое место во множестве миров, где они когда-нибудь встретятся?

Она поищет. И непременно постарается найти – и побывать там. Когда-нибудь.

Загрузка...