Дворники без перерыва работают, смахивая капли с лобового стекла. Стрелка на спидометре опасно приближается к критической отметке. Полностью выжимаю газ, машина послушно ускоряется.
Есть большое желание влететь в бетонное ограждение и превратить дорогую иномарку в груду металла, тем самым прикончить самого себя. Но только одна мысль удерживает меня от этого фатального шага: Она.
Девушка, которая внезапно появилась в моей жизни и так же внезапно исчезла из нее. И пусть я сам все делал для того, чтобы она ушла от меня, в глубине души никогда искренне не желал ее ухода.
Крепче сжимаю руль, снижаю скорость. Убиться всегда успеется, а вот найти ее в этом огромном мире — та еще задачка. Мне кажется, проще иголку в стоге сена найти, чем обнаружить местоположение Марьяны. Ну не в Африку же она улетела...
Сворачиваю на заброшенную дорогу возле аэропорта. Когда-то я сюда ее привозил и верил, что все у нас получится. Не получилось. Как бы сильно ни старался, есть вещи, которые были мне неподвластны.
Глушу машину, несколько секунд смотрю неподвижным взглядом перед собой. Внутри все ноет. Воспоминания нашего совместного прошлого, как кинолента, проносятся в голове. Это кино я уже до дыр замусолил. Вспоминал каждую мелочь, каждый взгляд, каждое движение идеальной брови. Не скажу, что мне нравилось себя доводить, но по-другому не получалось. Все, что связано с ней, все пропитано болью, безысходностью и отчаяньем.
Прикрыв глаза, ищу по карманам пачку сигарет. Последнее время слишком много стал курить. Сигареты не успокаивали, но помогали сконцентрироваться. Чертыхнувшись, нагибаюсь к бардачку, вытаскивая оттуда новую пачку. Щелкаю зажигалкой. Табачный дым щекочет ноздри.
Дождь барабанит по крыше, сердце стучит в такт. То сердце, которое врачи несколько раз заводили, которое хотело жить вопреки всему. Оно бездумно поверило в иллюзию возможности любить... Внутри все сжимается, спазм перехватывает горло, мешая дышать.
Резко распахиваю дверку, выхожу на улицу, подставив разгоряченное лицо холодным каплям. Стою возле машины, запрокинув голову, закрыв глаза. Капли дождя беспрепятственно закатываются за ворот, холодя кожу. Мелкая дрожь сотрясает все тело.
Хочется кричать. Громко, надрывно, да так сильно, чтобы легкие пекло от этого крика. Выкрикнуть всю безнадежность внутри себя. Я как загнанный старый волчара мечусь из стороны в сторону, не в силах взять след своей жертвы. Мне нужно найти Марьяну... Нужно. Во что бы то ни стало. Вопреки финалу последней нашей встречи, наших отношений. Сейчас все возможно.
Но я не кричу. Из груди и звука не вырывается, а от сдерживаемых эмоций начинает неудержимо болеть голова. Может быть, она болит из-за смены погоды, плевать. Тру виски, стираю с лица влагу, смотрю на самолет, идущий на посадку.
Я найду ее.
***
Полдень. Держу кружку, кофе в ней налито до краев. Не маленькая чашечка, которую можно раскрошить в руках, а нормальная такая кружка, кофе в котором за два глотка не заканчивается.
Вид из окна офиса завораживает. Именно из-за него мне хотелось иметь офис в Москва-сити. Это единственное место, сохранившееся у меня в жизни из прошлого. Мне нравится панорама. Город как на ладони.
— Герман Александрович, я принесла вам документы на подпись, — раздается ровный голос Анжелики.
Секретарь — профессионал. С ней у меня нет проблем по поводу документации и нет потребности осаживать, если нарушается субординация. Такого работника я искал долго, можно сказать, всю жизнь.
— Положи папки на стол. Константин вернулся? — подношу кружку к губам, делаю небольшой глоток, все еще стоя перед окном.
— Нет.
— Как появится, пусть зайдет ко мне.
— Хорошо.
Прикрываю глаза, свободная рука ложится на грудь, точнее, чуть ниже сердца. Если расстегнуть рубашку, можно увидеть шрам. Если пройтись по нему пальцами, ощутишь неровность краев.
Раздается стук. Отдергиваю руку, словно обжегся, оборачиваюсь. Не дождавшись моего ответа, в кабинет заглядывает помощник. Увидев меня, заходит.
Я внимательно слежу за каждым его шагом, за выражением лица. Хочется узнать ответ до того, как он озвучит его. Губы слегка подрагивают, уголки неуверенно приподнимаются.
— Он подписал, — холодные глаза Кости торжествуют, он доволен собой.
Я позволяю улыбке тронуть губы более увереннее.
— Отлично, — скрываю свое явное облегчение.
Подхожу к столу, сажусь в кресло, беря в руки принесенные Анжеликой документы. Смысл текста уплывает, так как я чувствую пристальный взгляд помощника. Поднимаю глаза, вопросительно изгибая бровь.
Я не задаю вопрос, который должен быть произнесен. Костя медленно подходит к стулу для посетителей, начинает барабанить по спинке. Чувствую его желание спросить, но он не решается. Мое окружение привыкло сначала думать, потом говорить, потому что мою реакцию никто никогда не может предсказать.
— Ты теперь свободен.
— И? — показное равнодушие скрывает внезапно возникшее раздражение. Косте нет нужды озвучить дальнейшие свои мысли, я их знаю. Он ждет, что я вот сейчас спрошу его еще о результатах поисков Марьяны. Я хочу спросить, но заранее знаю, что ничего нового он мне не скажет. Нет ее. Словно сквозь землю провалилась.
Три года медленно, шаг за шагом я выходил из тьмы, которая меня окружала всю жизнь. Было больно: физически, после нескольких операций голова не сразу соображала, какое нужно принять решение; душевно. Пройдя все круги собственного ада, чистилища в конце концов я понял, что рая без белокурой девушки для меня не существует. Только нужен ли я ей после всего произошедшего и пережитого, большой вопрос, ответ на который не знаю, но хочу знать. До скрежета. До боли в области сердца. Но... Три года безрезультатных поисков.
Опускаю глаза, рассматривая черные буквы на белом листе. Переписать свою жизнь? Невозможно исправить то, как я поступил. Невозможно забыть, как отталкивал, как целенаправленно причинял боль, заставлял плакать, ненавидеть и любить. Я подобно энергетическому вампиру питался ее чувствами, ее эмоциями. Без нее подыхал, как дворняжка в подворотне, никому ненужный.
— Я присоединюсь?
Моего ответа не ждут. Уверенно садятся напротив.
Прищурив глаза, беру стакан с водой. Задавать вопросы не хочу, поэтому продолжаю прерванный одиночный обед. Присутствие незваного сотрапезника раздражает, но делаю вид, что мне все равно.
Разрезаю кусок мяса средней прожарки, понимаю, что аппетит исчез. Из упрямства засовываю небольшой кусок в рот и медленно жую. Сильнее сжимаю нож и вилку, без интереса разглядываю присутствующих в ресторане.
— Как дела?
— Ты пришел сюда, чтобы испортить мне аппетит? — вновь отрезаю кусок, игнорируя вопрос. Обожаю отвечать вопросом на вопрос. Собеседник теряется, не сразу понимает, как реагировать.
— Как живется в этой правильной жизни?
— А тебе как живется без конкурентов?
— Не изменяешь себе, — мужчина хмыкает, улыбается. От его улыбки у многих появляется мандраж, трясутся руки и хочется исчезнуть. Я выдерживаю насмешливый взгляд, уверенно держу вилку и отправляю второй кусок мяса в рот. Не мигая, смотрю прямо в глаза.
Кто кого? Никто. Оба упрямы, оба имеем за спиной хороший багаж грехов. Разница в том, что он остался там, где власть измеряется деньгами, страхом и вседозволенностью, а я ушел от этого.
— Не скучно?
— Нет, — подзываю жестом официанта. Парнишка оказывается рядом, прошу принести счет. Демонстративно утыкаюсь в мобильный телефон. О вежливости не может быть и речи, да и не нужна никому здесь эта вежливость.
— Нашел Марьяшу? — вопрос как удар под дых. Вышибает дыхание, перед глазами все плывет. Корпус мобильника подозрительно хрустит в руке. Психотерапевт советует считать до пяти при вспышке гнева. Иногда помогает. Сейчас нет. Медленно втягиваю в себя воздух, так же медленно поднимаю глаза.
— Ты ее искал?
— Пока ты прохлаждался на койке, присматривал за твоей красавицей.
Он врет. Ни хера он не присматривал. Никак не смирится с тем, что я стал законопослушным гражданином, исправно плачу налоги и редко нарушаю скоростной режим.
И пусть мое сердце сейчас болезненно сжимается, хочется схватить его за грудки, встряхнуть и предупредить, чтобы даже не смотрел в ее сторону, где бы она ни была. Прикусываю изнутри щеку, равнодушно разглядываю безмятежное лицо своего собеседника.
Не буду спрашивать, что он знает. Не буду унижаться, жалобно умоляя его выдать местоположение Марьяны. Не дождется. Потому что Адам ахуеть как ее спрятал. Напрямую к Тайсуму не подкатывал, хватит того, что опустился до просьбы защитить Марьяну, признав тем самым, что не справляюсь с ситуацией вокруг себя. Гордость — гадкое чувство, но переступить не получается. Все уговариваю себя назначить встречу с Адамом, чтобы попытаться выстроить адекватный диалог. Ведь он должен рассказать или подсказать, где искать Марьяну. Не получается. Меня передергивает от самой мысли у него что-то выпрашивать, просить.
Официант приносит чек и ручной терминал для оплаты, протягиваю ему карточку. Прячу мобильник в карман, отодвигаю тарелку от себя. Карточку возвращают.
— Судя по тому, как ты спокоен и по-прежнему в России, кое-чего ты не знаешь, — вкрадчивый голос, насмешка в глазах и на губах заставляют меня напрячься. Состояние настороженности. Так хищник принюхивается, прислушивается, почуяв вблизи опасность.
— На что ты намекаешь, Ренат? — пытаюсь разгадать загадку, предугадать ответ, но у меня нет никаких вариантов. Чего я не знаю? Где я должен быть по логике Рената?
Сердце тарабанит об грудную клетку, в голове шумит, а все рецепторы чувств обострены. Мы глядим друг на друга, как в прежние времена пытаемся пересмотреть противника. Сколько себя помню, всегда были соперниками среди женщин, конкурентами среди деловых сделок. Было принципиально отбить друг у друга любовницу, перебить выгодное предложение. Неспроста Марьяну похитили, Ренат планировал выйти на сцену, утешить девушку. Его сама мысль заводила о том, что она моя женщина. Он бы ее просто потрахал, а потом вышвырнул, как использованную шавку, и забыл, как зовут. Ему всегда хотелось чувствовать надо мной превосходство. И вот сейчас смотрит так, словно победа уже за ним.
— Говорят, что от большой любви рождаются красивые дети. Интересно, на кого был бы похож твой и Марьяны ребенок? На тебя или на нее?
Он что-то знает, чего не знаю я. И главное то, что касается только меня и Марьяны. Почему он заговорил о детях? О каком ребенке сейчас намекает? Собственное бессилие от отсутствия информации сильно злит. Внешне я по-прежнему сдержан.
— Красивая малышка. Правда, сейчас она уже по-другому выглядит, — на стол передо мной появляется фотография. Указательным пальцем подвигает ближе ко мне.
Мысли путаются, сталкиваются друг с другом, разлетаются в разные стороны. Опускаю глаза на фото. Марьяну узнаю сразу. Все так же красивая. Держит ребенка. Младенец. Не знаю, сколько там на вид, но совсем маленький. Вопросительно изгибаю бровь, не понимая, к чему клонит Ренат.
— Не понимаешь? — склоняет голову, усмехается. — Этот ребенок родился именно в тот самый день, когда ты очнулся после комы. Когда уже никто не верил, что ты откроешь глаза. Символично, правда?
— Мне пора, — кладу салфетку на стол, поднимаюсь. Ренат тоже встает. Застегиваем пиджаки, одергиваем рукава рубашки. Обхожу стол и направляюсь на выход.
— Она назвала ее Катей. Именем твоей матери, — несется мне в спину.
Я словно налетаю на невидимую стену, торможу. Оборачиваюсь. Каждое его слово — скрытая провокация. Внутри от его слов начинает все ныть, какая-та тревога появляется.
— Найди себе достойного соперника в своем окружении, меня оставь в покое, — хмыкаю я.
Ренат скалится, сужая глаза.
— Эта девочка — твоя дочь.
Вы когда-нибудь ныряли в прорубь зимой вниз головой? Нет. Я тоже нет. Только вот сейчас все тело парализует, из груди рвется крик, но вместо крика ты глотаешь ледяную воду и захлебываешься. Ты пытаешься всплыть на поверхность, но тебя тянет на дно. В легких становится все меньше и меньше кислорода. А потом... потом кто-то хватает тебя за шкирку и резко выдергивает из ледяного паралича. Ты жадно хватаешь ртом воздух, раздирая им свои сжатые легкие. И уже подыхаешь от невозможности сделать полный вдох.
— Добрый день! Чем могу вам помочь? — буквально на входе в студию встречает приветливая девушка, не забывая дежурно улыбаться. Игнорирую ее, смотрю за спину. Там, возле окна, стоит та, которая мне нужна. Поэтому, обойдя стороной обалдевшую девушку, направляюсь сразу к Диане.
— Здравствуйте, — губы приподнимаются в улыбке, блондинка Адама переводит с бумажек глубокий взгляд на меня. Красивая. Ничего не скажешь.
— Здравствуйте. Чем могу вам помочь?
— Мне нужно с вами поговорить. По личному вопросу, — понижаю голос, Диана настораживается. Секунду сомневается, а потом кивает головой в сторону двери, за которой, наверное, находится ее кабинет.
Мы проходим в небольшую комнату, которую и кабинетом сложно назвать. Она садится за стол, я — на стул для посетителей. Подмечаю все детали, даже фотографии на столе. Одна прям притягивает мой взгляд. Стоит чуть боком, но я вижу, что там изображена девочка. Во рту становится сухо, все внутри переворачивается от мысли, что Ренат, возможно, не соврал. И вот эта малышка с улыбкой до ушей — моя дочь.
Без спроса беру фоторамку, Диана открывает рот для протеста, тянет руку, чтобы отобрать.
— Что вы себе позволяете!
Впиваюсь глазами в лицо смеющейся девчушки. Темноволосая, с очаровательными щечками, с озорным блеском в глазах серого цвета. Она сидит на корточках среди каких-то полевых цветов. И глядя на нее, губы сами по себе расплываются в улыбке. Всматриваюсь в черты, не могу понять, правда или ложь, что малышка моя дочь.
Дочь? Моя дочь? «Дочь» — это странно звучит в моей голове, не укладывается никак. Я не умею по фотографии устанавливать родство, поэтому нужно задать вопросы, получить ответы.
— Кэтрин? — смотрю на сердитую Диану. Она привстает и отбирает у меня фоторамку. Чувствую, что отобрали что-то важное. Сжимаю руку в кулак.
— По-моему, это не ваше дело. Чего вы хотите?
— Где Марьяна?
— А вы, простите, кто такой? Вы приходите без приглашения, берете без спроса мои вещи и задаете совсем неуместные вопросы!
Я взрываюсь. Об этой вспышке придется разговаривать с врачом, потому что мне не всегда удается себя контролировать. «Раненый на все голову» — это про меня. Все еще есть внезапные вспышки агрессии, толкающие меня кого-нибудь угробить для успокоения внутреннего чудовища.
Это кажется так просто, перевернуть кучу страниц «черной» жизни, начать с чистого листа, верить в розовых слоников и верблюдов. Или единорогов... Я все еще просыпаюсь в холодном поту с диким желанием взять оружие в руки. И вместо удовлетворения этой жуткой потребности приходится раз в неделю посещать психотерапевта и глотать психотропные успокоительные. Врач из частной дорогой клиники, поэтому на учете психиатра не состою.
Поворачиваюсь всем корпусом к столу, ставлю руки на столешницу, нависаю над побледневшей молодой женщиной. Я вижу в ее голубых глазах страх наравне с храбростью. Просто очаровашка.
— Мне нужен всего лишь ее адрес. И я уйду, — от моего вкрадчивого голоса у меня самого мурашки, слишком много в нем отравленного меда.
Диана молчит, не спешит вывалить нужную для меня информацию и обрадовать. Девушка хоть и боится, но держится молодцом. Достойная жена своего мужа. Адам должен ей гордиться. Уверен, Марьяна себя так же повела. Не будет хныкать, умолять сжалиться.
— Дорогая, я тут оказался рядом, хочу тебя утащить... Какого черта!
От этого голоса я и Диана вздрагиваем. Выпрямляюсь и поворачиваюсь к вошедшему Тайсуму. Он готов меня глазами удушить и закопать сразу же в этом кабинете, сверху положив добротный слой бетона. Его ярость реально ощутима. Она подобна волне от ядерного взрыва, уничтожает все на свое пути. Все живое. Только я себя к живому не могу отнести, внутри давно все выжжено.
— Пошел вон! — шипит сквозь зубы. — По-хорошему.
— По-хорошему ты мне скажешь, где Марьяна, и мы разойдемся в разные стороны, — мысль о дочери вышибает из меня минутное спокойствие. И я рычу: — Как ты мог скрыть от меня наличие дочери? Адам?!
— Она не твоя дочь, — ровным голосом отвечает Тайсум, правда, глаза на секунду отводит в сторону, но тут же возвращает их обратно.
Хватаюсь за спинку стула, крепко сжимаю ее, чтобы не сорваться. Адам сверлит меня бешеным взглядом. Не пугаюсь, и он это понимает, поэтому раздраженно проводит рукой по волосам, переводит тяжелый взгляд с меня на жену.
— Выйди! — приказывает, женушка послушно семенит в сторону двери, с опаской на меня озирается.
Оставшись наедине друг с другом, я отпускаю спинку стула, скрещиваю руки на груди.
— Тебе три года было неинтересно, где Марьяна и что с ней. Откуда это любопытство?
— Ты ошибаешься. Если я не пришел к тебе с просьбой сказать, где Марьяна, это не означает, что ее не искал. Как только открыл глаза, смог внятно говорить, сразу приказал Косте найти ее.
— Плохо твой Костя ищет, Ренат оказался проворнее. И играл в свои грязные игры, — Адам обходит стол, встает напротив меня.
Что сделал Ренат? У него специфическая манера вести дела: очаровать, втереться в доверие, а потом без сожаления уничтожить человека. Поэтому никто никогда сразу не думает на него. Ведь хороший парень-то при знакомстве, обходительный, умный, только вот потом выясняется, что улыбочка — это оскал хищника.
— Он ее тронул? — если только он прикоснулся пальцем к Марьяне, мне не жалко будет сейчас замарать свои руки. Собственноручно переломаю ему кости и сверну шею.
— Нет. Всего лишь напугал.
— Напугал? — я вспоминаю, как на нас было совершено покушение. Ведь это отчасти было дело его рук. Урою Рената. Просто за то, что заставил ее испытывать страх, бояться.
— Я предпринял меры, все хорошо. Она в безопасности, — довольно улыбается. — Гера, не надо ее беспокоить. Ты даже не представляешь, в каком стрессе она жила. Она боялась собственной тени, постоянно оглядывалась. Была нервной. Только благодаря врачам сейчас улыбается и смеется.
— Вам еще что-то нужно? — Анжелика смотрит на меня вопросительно и с готовностью выполнить любое поручение. Хороший работник. Надо ей премию в конце квартала выписать.
— Нет. Можете идти домой.
— До свидания.
— До свидания, — глухо бормочу, вновь окунаясь в финансовый отчет за месяц.
Скучно, но нужно. Забываешь о личном. Работа как таблетка от боли. Все притупляется. Ноет внутри, но не так критично, не так сильно тебя выворачивает, не обостряется желание свести концы. Последнее врач объясняет тем, что я никак не найду свое место в новой жизни. Наверное.
Во всяком случае, мне теперь понятно состояние профессиональных спортсменов, век которых в спорте очень короток. Когда большая часть жизни была посвящена одному делу, одной мысли и все крутилось вокруг одной цели, ты чувствуешь себя на обочине после завершения карьеры. В моем случае — после выхода из криминала.
Тру виски. Голова ужасно раскалывается. Никогда не реагировал ни на какую погоду, не было понятия, что такое давление и какое оно бывает. Сейчас чуть стоит сменить ветру направление, солнцу сесть, а воздуху прогреться или охладиться — сразу возникает желание открутить себе башку. Побочка после удара головой, после нескольких наркозов и лечения сильными препаратами.
Усмехаюсь. Можно сказать, что ранение спасло мне жизнь...
Звонит мобильный телефон. Виктор. В новой жизни пришлось обзаводиться новыми знакомыми. Это порой сильнее утомляет, чем проверка отчетов своих финансистов, но Виктор еще мой партнер по бизнесу. Без пяти минут бывший, но он об этом пока не знает. А мои юристы уже подготовили все документы для выкупа последних акций ООО «МедиаГлосс».
— Да, Виктор.
— Только не говори, что вечер пятницы ты проводишь в офисе! — бодрый голос заполняет тишину кабинета.
— Именно так я провожу вечер пятницы.
— Как скучно ты живешь. Подруливай ко мне домой, посидим, поболтаем, нечего коротать холостяцкие вечера на работе. Я хоть позавидую тебе немного.
— Тебя никто жениться не заставляет.
— Заставляет. Любовь заставляет окольцевать эту красотку, пока кто-то другой ее не увел. Ты знаешь, как трудно в этом мире найти спутницу, которой нужен ты, а не твое бабло и положение? — вздыхает, я смотрю перед собой. Марьяне нужен был я. Даже с недостатками. Вздыхаю.
— Чего вздыхаешь? Завидно?
— Нисколечко, — полуправда, полуложь. Но об этом нечего распространятся.
— Жду тебя в восемь. Можешь бутылку вина прихватить.
— Хорошо, — соглашаюсь, так как возвращаться в пустую арендованную квартиру нет желания. Загородный дом, несколько квартир, автопарк машин, акции некоторых компаний — все продано. Что-то подешевле, что-то по цене выше рынка. Оставил за собой офис в «Москва-сити» и «МедиаГлосс», все остальное, что есть у меня сейчас — я начинал с нуля.
К многоквартирному дому Виктора я подъезжаю раньше договоренности. Удается найти место неподалеку от подъезда. Достаю с заднего сиденья букет цветов для Вики, невесты Виктора, и бутылку вина для всех нас.
Виктор распахивает дверь, как только подхожу к двери. Караулил, что ли?
— Заходи! Правда, Вика еще не закончила разговаривать с организатором свадьбы, но нашего участия там не требуется.
— Я все слышу, — появляется Вика, яркая брюнетка, мимо которой не пройдешь. — Привет, Герман, проходи. Это мне? — удивленно вскидывает брови, увидев протянутый букет.
— Можно отдать Диане, ей будет приятно, — ехидничает Виктор, я цепенею, заметив в дверном проеме жену Тайсума.
Что она тут делает? Вспоминаю, что у нее студия-декора. Значит, на ее хрупких плечах все организационные моменты самого важного события Вики и Виктора. Адам, оказывается, не тиран, позволяет своей женщине себя реализовать в полной мере, а не поручать все дела сотрудникам и лишь иногда появляться в студии для галочки.
— Диан, у тебя случаем нет свободных подруг?
Виктору хочется врезать, руки чешутся. Нечего строить из себя сваху. Диана и я смотрим друг на друга, а потом резко отводим глаза в стороны, но партнер, видимо, успел заметить взгляды.
— Э, Соболь, тут тебе придется пройти мимо, Диана счастливо замужем. Если бы ты только знал, кто ее муж, — шевелит бровями, делает большие глаза с показным трепетом. Усмехаюсь. Мне ли не знать, кто ее муж.
— Я пойду. До следующей встречи, — Диана вежливо всем улыбается, проходя мимо меня, задерживается. Вскидывает глаза, хмурится. Ее пристальное внимание ко мне замечают жених и невеста, переглядываются между собой. Диана выходит из квартиры, я всучиваю в руки бутылку вина Виктору, без объяснений следую за ней.
Она заходит в лифт, прижимается к стене, заметив меня. Я стою возле створок закрытых дверей, не приближаюсь к ней. Лифт двигается вниз.
— Не бойся, не съем, — иронизирую, чувствуя ее напряжение.
— Что вам нужно от меня?
— Мне нужно поговорить. О Марьяне. Я не знаю, рассказывала ли она тебе обо мне, но какое-то время мы были вместе, — голос предательски хрипит и звучит очень тихо.
— Ваше лицо мне знакомо, как и фамилия, но не могу точно вспомнить, откуда.
— Пару раз пересекались на некоторых мероприятиях, но лично никогда не общались.
— Но вы не партнер мужа.
— Нет.
Э[ОМ4] то предположение вызывает улыбку. Адам скорее удавится, чем будет со мной сотрудничать. Он никогда не простит мне, что я в свое время сумел его подсадить на свой крючок, заставил нарушить закон, лишь бы я не трогал Диану. В мире криминала все средства воздействия хороши.
— Но Марьяна давно не живет в России. Когда это вы с ней были вместе? — в голубых глазах внезапно мелькает догадка, потом задумчивость, потом женский интерес. Прищуривается. — Если только вы не тот самый бандит, который постоянно ее морально истязал.
Не очень приятно понимать, что о тебе думают, как о моральном уроде с нечистым прошлым. Еще с осуждающими нотками. Но что есть, то есть, исправить ничего не могу.
Для нас быстро нашли столик. Удивительно, что в пятницу еще были свободные места. С одной стороны, мне плевать, если кто-то из знакомых увидит нас вместе. С другой стороны, Адам не будет церемониться. Он примчится разбираться, и ему будет плевать, что это всего лишь разговор.
Пока Диана изучает меню, я изучаю публику и успокаиваюсь, поняв, что никто здесь нас не знает, как и мы — никого. Беру меню, но не могу сконцентрироваться. Все внимание сосредоточено на молодой женщине напротив и на том, что ей сказать, как зацепить, как расположиться к себе. У нее уже сложилось обо мне мнение не в мою пользу.
Что ей рассказала Марьяна? Морально угнетал? К сожалению, так нужно было, чтобы ушла. Только вряд ли кому-то сейчас интересны причины, все равно обидел хорошего человека. Еще любил. Скрытно. Надрывно. Как последний раз. Сколько раз задыхался от чувств к Марьяне, сколько раз ночью любовался ее лицом, желая защитить от всех и самого себя, сколько раз украдкой, воровато целовал ее в висок, боясь потревожить сон — одному Богу известно. Эта любовь заставляла жить, заставляла бороться, когда руки опускались, а врач угрюмо молчал, рассматривая результаты анализов. Ради этой токсичной любви я сумел всплыть на поверхность.
— Мне всегда было интересно, что привлекло Марьяну к вам, — тихо подает голос Диана, когда официант записал наш заказ. — Согласитесь, юрист и бандит — несовместимая пара.
— Бывает, что двоих тянет друг к другу, несмотря на то, чем они занимаются. Не так ли? — приподнимаю иронично бровь. — Ведь нечто подобное было между вами и вашим мужем.
— У нас все было по-другому.
— Да? — хмыкаю. — У меня немного другие сведения.
— Какие? — с вызовом смотрит, уже позабыла, как минуту назад боялась меня. — Адам никогда не был связан с криминалом, меня не подвергали опасности.
Опускаю глаза. По поводу того, с чем связан Адам, я еще могу поспорить, а вот то, что опасность рядом со мной была всегда — этого не опровергнуть. Марьяна постоянно подвергалась риску.
— Сейчас все по-другому.
— Законопослушный гражданин? — иронично улыбаемся, понимая, насколько со стороны это абсурдно звучит. — Марьяна очень страдала. Вы ей причинили много боли.
— Я не могу изменить прошлое, но готов на многое ради будущего.
— Тогда оставьте ее в покое. Поверьте, она счастлива. У нее замечательная семья. После всего, что ей пришлось пережить, не хочется нарушать ее спокойствие, а вы...
Сжимаю зубы, кулаки, прикрываю глаза. Диана не скажет, где Марьяна. Даже если я сейчас признаюсь, что безумно люблю ее подругу, это ничего не изменит. Неужели все из-за проделок Рената? Что же он там творил? Кого спросить-то? Самого Рената? Не скажет. Адам тоже не расскажет.
— Вы любите Адама?
Голубые глаза вспыхивают.
— Не надо сейчас об этом. У нас все по-другому.
— Суть в том, что Марьяна любит меня...
— Любила, — поправляет Диана.
Эта поправка подобна огнестрельному ранению навылет. Мне не сразу удается сделать вдох. Любила? В прошедшем времени? Не хочу в это верить. И не верю. И не буду верить. То, что было между нами, не забывается, не стирается из памяти по приказу. И чувства, возникшие между нами, подобны карме. От них не уйдешь. Можно расстаться. Можно жить на разных материках. Можно позволять любить себя другим. Но. Но все, что было между нами, это по-настоящему, на грани чувств и разума, безудержно и без остатка.
— Когда будете в следующий раз разговаривать с Марьяной, можете ей сообщить, что я ее найду. В любой точке мира, рано или поздно. Нам нужно поговорить.
— Вам не о чем разговаривать, а прошлое вспоминать — не самый лучший повод для встречи. Почему вы так упрямы? Смиритесь с тем, что ваши жизни разошлись в разные стороны. Сейчас нужно думать не только о себе, но и... — словно что-то вспоминает, обрывает себя на полуслове и берет бокал с водой, отводя глаза в сторону.
— О ком еще должны думать? — вкрадчиво спрашиваю, подавшись вперед. — О Кэтрин?
Диана по-прежнему не смотрит на меня.
— Диана, посмотрите на меня, — повелительным ноткам сложно сопротивляться, она не хотя смотрит мне в глаза. — Кэтрин моя дочь?
— Не понимаю, о чем вы, — пожимает плечами. — Это вас не должно касаться, — вздрагивает, когда из ее сумки раздается мелодия. Судя по испуганным глазам, это может быть Адам.
Откидываюсь на стуле, внимательно слежу за тем, как Диана достает мобильный телефон. Ищет что-то, прикусывает досадливо губу, отвечает по громкой связи:
— Привет. Я сейчас не дома, наушников нет рядом, — тараторит поспешно, не давая своему собеседнику произнести слова. Слышу смех. Сердце екает, я дергаюсь, намереваясь отобрать мобильник. Общение происходит по видеозвонку, похоже.
— Ладно, перезвоню тебе позже, — этот голос заставляет меня прикрыть глаза, свести брови к переносице, судорожно вздохнуть. — Ты с Адамом?
— Нет.
— О, изменяешь мужу? — опять этот смех, вызывающий у меня мурашки, заставляющий волоски на руках встать дыбом, а сердцу зайтись в тахикардии.
Беру бокал, он подрагивает в моей руке. Это не ускользает от внимательных голубых глаз. Делаю глоток, расслабляю узел галстука, расстегиваю верхнюю пуговицу на рубашке. Мне сложно дышать.
— Я перезвоню тебе.
— Буду ждать звонка. Пока.
— Пока, — Диана откладывает телефон на край стола, я смотрю в сторону окна, все еще крутя в руках бокал с водой.
Судя по голосу, Марьяна действительно счастлива. Беззаботна. И все у нее хорошо. Судя по голосу, она обо мне не думает, не спрашивает подругу, как дела на Родине. Не спрашивает обо мне, а ведь знает, что мы можем с Адамом пересекаться.
— Мне пора, — глухо произношу я, доставая из внутреннего кармана портмоне, выуживаю несколько купюр, кладу их под тарелку. По дороге домой заеду в магазин и куплю бутылку виски. Лучше две. Или три. Сколько мне нужно выпить, чтобы отключиться? И по хрену на запреты и рекомендации врачей.
— Сдается мне, что у тебя какие-то личные интересы с «МедиаГлосс», — между делом замечает Виктор, подписывая документы о продаже своих акций мне.
Я улыбаюсь, опуская глаза. Да, личный интерес есть. Скорее, как память, с чего, собственно, все началось в этой дурацкой жизни, именно с этой компании начались изменения в приоритетах. Сначала голый расчет, потом откровенная похоть, после щемящее чувство нежности и обреченности.
— Мне нравится эта отрасль бизнеса, — обтекаемо замечаю, Виктор поднимает на меня глаза, хмыкает. Он не удивлен предложением, сумма его вполне устроила, поэтому сделка прошла в дружеской обстановке.
— Кто бы сомневался. Ну вот и все, — захлопывает папку, протягивает ее мне. Я все же заглядываю в документы, убеждаюсь в подлинности подписи, встаю из-за стола вместе с Виктором. Жмем друг другу руки.
— Может, в бар заскочим? Посидим, а то у меня остались последние дни холостяцкой свободы.
— Можно, все свои дела я завершил.
Виктор ждет, когда я спрячу папку в сейф, возьму пиджак и выйду вместе с ним из кабинета. Киваю Анжелике, она без пояснений понимает, что я уже сегодня не вернусь. Премию ей. Не забыть бы.
— Слушай, вот сколько тебя знаю, не разу не видел тебя с бабой. Ты случаем не гей? Сейчас это модно, — вызывает лифт на наш этаж, поворачивается ко мне.
— Нет, не гей, — смотрю на сменяющие друг друга цифры.
— Ну подружка, любовница иль спрятанная жена?
— Тебе интересна моя личная жизнь? Поверь, ничего скучнее нет, — пытаюсь уйти от очень деликатной темы.
Отношений у меня действительно после Марьяны ни с кем не было, да и не хочется видеть возле себя чужое лицо, от которого совсем не торкает. Психотерапевт постоянно советует мне наладить интимную сторону своей жизни ради здоровья, меньше будет срывов, в близости накопленная энергия тоже находит выход. Проблема в том, что я могу переспать с кем-то только после того, как выпью.
— Темнишь ты, Герман, темнишь, — заходим в лифт, встаем друг напротив друга. — И кто она?
— О ком ты?
— Хватить прикидываться дураком, я о той, о которой ты постоянно думаешь. Блондинка или брюнетка?
— Блондинка, — интересно, она по-прежнему блондинка или перекрасилась в брюнетку. Обычно женщины, начиная новую жизнь, кардинально меняют свою внешность: коротко стригутся, красят волосы в бешеные цвета.
— Глаза серые, голубые или зеленые?
— Это блиц-опрос?
— Это удовлетворение любопытства. Так что с глазами?
— Голубые. Живет не в России, — Виктор удивленно вскидывает брови. — Мы расстались несколько лет назад.
— Но ты по ней сохнешь, как пацан. Любовь. Я тебя понимаю.
— Я не в том возрасте, чтобы по ком-то сохнуть. Мы взрослые люди, не совпали во взглядах на отношения, разбежались в разные стороны. Так бывает, — голос звучит слишком резко, отстраненно и с угрозой. Виктор не задает глупых вопросов, разговор не получает своего развития.
Мировоззрение с годами меняется. Меняются ценности в жизни. Меняется окружение. Не скажу, что тоскую по старым знакомым, но иногда вспоминаю прошлое, встречи, разборки, наезды и договоренности. Если сравнивать то, что было и то, что сейчас, я порой ловлю себя на том, что скучно живу. Правильная жизнь похожа на блюдо без приправ, каждый раз приходится себе напоминать, из-за чего, собственно, Марьяна исчезла с моего горизонта.
В баре шумно, но свободные места есть. Мы занимаем столик возле аквариума, заказываем выпивку и закуску. Я отправляю заявку на услугу «трезвый водитель». Замечаю, как на стол Виктор выкладывает буклет из кармана пиджака и сосредоточенно его изучает.
— Что это?
— Это? — приподнимает буклет, текст на английском. — Вика загорелась провести медовый месяц на ранчо.
— Ранчо? — моему удивлению нет предела. — Почему ранчо? Обычно после свадьбы едут на море.
— Ну вот и я о том же, но моя без пяти минут жена хочет поехать в Америку на ранчо, почувствовать себя западным фермером. Я ей предложил метнуться в деревню, где у каждого жителя собственное ранчо, не согласилась. Диана, кстати, уже бывала в этом местечке не раз. Говорит, что с мужем остались в полном восторге и готовы возвращаться туда вновь и вновь, пока рядом не купят с этим ранчо свою усадьбу.
Америка. Адам. Хотят купить усадьбу рядом с этим ранчо. Зачем? Приезжают каждый год. Зачем? Еще есть несколько вопросов, которые никак не сформируются, но они теснятся в моей голове, тревожа ощущением важности.
Мой мозг начинает закипать, я глазами прошу Виктора дать мне буклет на минутку. Без понятия, что ищу, но внимательно рассматриваю каждую фотографию. Красиво, по-западному стильно. Дома из бревен. Большой бассейн. Детские площадки. Ковбои на лошадях, закаты, коровы и овцы. Отдых в этом месте может понравиться и светской львице, и семейной паре с детьми.
— Поедете? — возвращаю рекламку, жду, когда официантка расставит заказ на столе.
— Скорей всего да, чем нет. И тебе советую, нужно развеяться, а то выглядишь неважно.
Беру бокал с пивом, отпиваю. Прищурившись, запихиваю в рот копченный с пряностями сыр. Странно все это. Почему Костя не отследил Тайсума с этими частыми полетами в США? Почему Адам постоянно возвращается и возвращается в страну капитализма? Может, он решил туда переехать и перевезти семью, поэтому они каждый год ездят в выбранный город, чтобы понять, смогут они там жить или нет?
Завтра обязательно вызову своего помощника и впервые мы с ним поговорим о том, что он делал все эти годы. Плохо выполнял свои обязанности или Тайсум хорошо спрятал Марьяну? Вот это и стоит выяснить.
Костя нервничает. Я бы тоже на его месте нервничал. Более того, я бы судорожно начал соображать, по какому поводу сижу перед боссом, который смотрит угрюмо и убийственно.
— Почему у меня жгучее желание свернуть тебе шею? — прицеливаюсь взглядом в лоб помощника, куда обычно делают контрольный выстрел киллеры.
— Может, попробуем для начала разобраться, что тебя разозлило?
— Марьяна. В данный момент меня только она волнует, — меняю положение в кресле, кладу руки на стол и опять устремляю на Костю мрачный взгляд.
Что я с ним сделаю, если из-за его незаинтересованности до сих пор Марьяна не рядом? Убить? Самое легкое и не требующее много усилий. Можно было бы терроризировать через подружку, кажется, впервые у него что-то серьезное. Еще бы, шкурой он теперь минимально рискует. Он хороший исполнитель, помощник, не зря так долго находится возле меня, но вот впервые хочется его размазать по стенке.
— Костя, давай вспоминать по числам и дням все события трехлетней давности.
— Я так с ходу не вспомню.
— А ты постарайся, потому что от этого будет зависеть твоя дальнейшая судьба: либо ты все так же будешь топтать эту грешную землю, либо будешь смотреть на небо, лежа неподвижно в своей кровати. Тебя какой вариант устроит? — миролюбиво улыбаюсь, не смягчая тем самым свои слова.
— Герман, что за кипишь? — а сам оттягивает ворот рубашки, губы нервно подрагивают.
— У меня ощущение, что ты сильно накосячил. Вспоминай.
Пока Костя напрягает свою дырявую память, я в это время беру мобильный телефон и нахожу сайт того самого американского ранчо, которое рекомендует Диана. Жаль, что нет графы «наши сотрудники» — с удовольствием посмотрел бы на обслуживающий и руководящий состав. Придется просить одного человека помочь мне в личном деле. К Адаму обращаться бесполезно, он упрямый осел, хер признается, куда спрятал Марьяну. К Диане не хочу подкатывать, вдруг она разболтает, а она скорей всего разболтает Марьяне, и ее подруга кинется в бега. Опять терять время в поиске, и так много воды утекло.
Хочется поговорить с Марьяной, расставить точки над всеми «i», ответить на вопросы, а они обязательно будут, и начать все заново. Предложу вернуться в Россию, не хочется все бросать, что создавалось за последнее время с нуля. Мы обязательно поженимся. У меня до сих пор лежат наши обручальные кольца, сделанные на заказ. Ничего вычурного, просто желтое и белое золото переплетены между собой, как мы — темное и светлое внутри.
Дети. Обязательно двое. Слова Рената все еще жужжат в голове, но я не придаю им серьезного значения. Реакция Адама смущает. Он и не подтвердил, и не отрицал. Двоякое впечатление, от этого сомнение, что ребенок вообще там есть. Может, Марьяна удочерила какую-то девочку? Она может, наверное. А Ренат скорей всего провоцировал, хотел увидеть мою реакцию. Во всяком случае даже здесь нужен разговор с Марьяной. Вдруг, правда, дочь.
Мысленно пытаюсь примерить на себя роль отца и не могу понять, что чувствую. Растерянность. Я ведь не знаю, как общаться с детьми. В моем окружении их нет ни в прошлом, ни в настоящем. А что если Марьяна действительно родила дочь... Воображение рисует маленькую девочку с большими голубыми глазами и золотистыми волосами. У нее очаровательные ямочки на щеках, она похожа на милого херувима. Как бы ее назвала Марьяна? Анжелика? Энджел? Соня? Какое там международное универсальное имя для девочки?
— Герман, ты меня слушаешь? — слышу насмешливый голос Кости. — Кажется, тебе все равно, что я тебе сейчас рассказываю?
— Я слышал, что ты отвез ее в больницу и позвонил Тайсуму, — откладываю телефон, полностью переключаюсь на помощника. — Вопросы по поводу ранения Марьяны врач не задавал?
— Я не был в кабинете.
— Серьезно? — вновь глухое раздражение в груди, пробуждающее желание вмазать. Беру ручку, руки надо чем-то занять. — За это тебя следует очень хорошо проучить. Ты, блин, вроде не первый день возле меня и так безответственно поступил!
— Да что могло случиться с твоей шавкой в процедурном кабинете?! — взвился Костя, повышая на меня голос. — Что ты меня отчитываешь, как пацана какого-то!
Я взрываюсь. Ярость пеленой у меня перед глазами, в ушах шумит. Взять себя под контроль не успеваю, срываюсь, как дикий хищник срывается с цепи и кидается на того, кто его пытается приучить. Прижимаю голову Кости к столешнице, чутко контролируя его способность дышать.
— «Шавка» — это твоя Полина, которая до этого раздвигала ноги не только перед тобой. Ясно? — сильнее нажимаю на голову помощника.
Он хрипит, сонная артерия пережата. Пытается выкрутиться, но куда там.
— Ясно? — тихо переспрашиваю, расслабляя руки. Не слышу ответа, слегка приподнимаю и опять со стуком прикладываю голову Кости к поверхности стола.
— Да, — сипит, сразу же отпускаю.
Костя откидывается на стуле, колюче смотрит на меня из-под бровей. Я прищуриваюсь, можно ничего не говорить. Он по моему взгляду понимает, что лучше оставить при себе свое мнение, свои выкрутасы, ибо я сверну его в бараний рог.
— Ты психопат, — все же не выдерживает помощник, я снисходительно улыбаюсь. — Похоже сеансы психотерапевта не эффективны.
— Ты у меня сейчас договоришься. Возвращаемся к нашим баранам.
— Да ничего особенного больше не было. Я позвонил Тайсуму, как ты и приказывал, если вдруг тебя прикончат.
— Меня ведь не прикончили, Кость.
— Ну да, больше полугода лежал в отключке, кто бы смотрел за твоей ба... — Предупреждающе сужаю глаза, он сглатывает. — Кто бы смотрел за Марьяной? Кароче, Тайсум попросил поселить ее в отель, перед этим проверить, чтобы никого из твоих «друзей» не было рядом.
Сжимаю переносицу. Раздражение и злость не самые лучшие помощники в разговоре. Вздыхаю, смотрю в окно. Небо рядом. Чистое, голубое. Это преступление, что сегодня нет ни туч, ни облаков, когда внутри меня бушует самый настоящий ураган.
Ночь. Фонаря и аптеки рядом нет. Глушу машину и всматриваюсь в темные окна. Нормальные люди спят в половине первого ночи. Ненормальные, типа меня, сидят и ждут сигнала о том, что путь свободен и можно выходить.
Казалось, за три года должны сформироваться новые привычки, новая модель поведения, само мышление должно измениться. Ни фига. Я по-прежнему думаю о худшем, прикидываю все варианты развития встречи и только потом позволяю себе подумать о хорошем, о прекрасном. Именно поэтому есть люди, контакты которых я не стираю никогда. Может, в жизни никогда не позвоню, но греет мысль, что в случае чего тебе есть к кому обратиться.
Именно сейчас такая ситуация. Я, конечно, мог надавать Косте подзатыльников, устроить ему взбучку и прищемить яйца, после этого он бы зашевелился, но... Доверие — тонкая вещь. Его очень сложно заслужить и очень легко разрушить. Именно сегодня некогда самый близкий, насколько это было возможно в моем положении, человек упал в моих глазах на самое дно. Постепенно он покинет зону моего личного пространства. Резко обрубать наше с ним сотрудничество ни к чему, кое-где пригодиться.
Во двор заезжает машина полностью тонированная. Напрягаюсь, когда она попадает под свет фонаря, расслабляюсь. Останавливается неподалеку от меня. Как только из нее выходит мужчина, я тоже выхожу. В темноте его плохо видно, только тлеет огонек на кончике сигареты.
— Как в старые добрые времена, — его голос мог запросто очаровать любого человека. Девушки, едва его услышав, вешаются на шею без оглядки, готовы ему отдаться просто так.
— При этом ощущение, что вот-вот тебя схватят за руку, — приподнимаю губы в улыбке, плевав на то, что ее никто не увидит.
— А есть за что?
— Нет. Ты же знаешь, я уже три года законопослушный гражданин, исправно выплачивающий налоги.
— Скучно, но чего не сделаешь ради любимой женщины, — его слова, сказанные спокойным голосом, вызывают дрожь во всем теле. Теперь благодарен темноте вокруг. Удивляться нет смысла, этот человек многое знает, даже то, что, ты думаешь, хорошо спрятал.
— Ты все знаешь? Можно не рассказывать причину своего обращения?
— Я только знаю, что из-за женщины ты пришел ко мне. Пойдем ко мне, — бросает на землю недокуренную сигарету, втаптывает ее в землю и направляется к подъезду.
Этот человек имеет огромное состояние, он мог бы числиться в десятке самых богатых мужчина на этой Земле, если бы не скрывал свои доходы. Он может себе позволить все, что душа пожелает, но вместо этого живет в обычной девятиэтажке, без консьержа и системы видеонаблюдения; ездит на пятилетнем «БМВ», не планирует покупать более новую модель. Считает, что машина — это груда металла и она не стоит тех огромных сумм, которые выставляют на те или иные марки салоны. Он не носит каждый день дизайнерские костюмы, не имеет коллекцию галстуков, много рубашек, вместо всего этого предпочитает джинсы и джемпера самых бюджетных марок. В общем, увидишь его в толпе, не оглянешься и не заподозришь, что рядом прошел один из богатейших людей в мире.
— Кофе? Только у меня растворимый, — снимает кроссовки, не оглядываясь идет в сторону кухни. Я — за ним. Здесь я всего лишь гость, не мне тут права качать.
— Нет, спасибо.
— Что хочешь узнать? — насыпает в кружку коричневый порошок, из бойлера наливает горячую воду.
— Мне нужно узнать все, что забронировано на Тайсума: номера в отелях, билеты на самолеты, аренда машин.
— Из-за такой мелочи ты суетишься? — темные брови приподнимаются, но не чувствуется иронии или ехидства. Он как зашифрованная программа, которую понимает только один человек — он сам.
— От этой мелочи зависит мое личное счастье, — трудно говорить о личном кому бы то ни было, привык все в себе держать. — Я заплачу.
— Конечно, — хмыкает, допивает свою бурду и идет мимо меня, я опять следом за ним.
Теперь мы проходим две закрытые двери, третья чуть-чуть приоткрыта. Задерживаю дыхание, не всем удается попасть в святая святых хакера. Мне кивают на один единственный стул.
— Только брони?
— Да.
— Хорошо. Тайсум? — хмурится, в его темных глазах отражается синие сияние монитора. — Я его знаю. Он тоже ко мне обращался.
— Не секрет, по какому поводу?
— Секрет, конечно, — не смотрит в мою сторону, но по тону понимаю, что разговор окончен и лучше не дергать по пустякам.
Мне в принципе все равно, по какому вопросу Адам обращался к Тиграну. Да, Тигран хакер, который может взломать любую систему, в одну секунду некоторых сделать банкротами и попугать правительственных айтишников атаками на их программы.
— Летят пятого июня в Лос-Анджелес. Номера забронированы в «Kawada» на двое суток. Аренда «Кадиллака» на месяц.
— Пятого июня?
— Да, — смотрит на меня как на дебила. — С пересадкой во Франции.
— Потом куда они едут на этом «Кадиллаке»? — я чувствую себя ослом, которого обводят вокруг пальца. — Путешествие через всю страну на машине?
— Я не знаю, Герман. Больше нигде никакой брони нет.
Бессильная ярость накрывает мощной волной. Сжимаю кулаки до побелевших костяшек. Что за фигня? Что происходит? Куда он ездит каждый год без брони?
— Ты можешь посмотреть его счета?
— Да, конечно. А что именно надо?
— Где он снимал деньги в прошлом году в этом же месяце, — не рассчитываю, что Тиграну удастся меня обрадовать, все же Адам тоже не дурак. Если он скрывает Марьяну и оберегает ее покой — значит понимает, что за ним могу отследить.
— Нигде. Он снял наличку в Москве и последний раз расплатился картой именно за аренду машины.
Вот сукин сын, какой осторожный оказался. Неужели придется идти к нему и стелиться ради того, чтобы признался, где прячет Марьяну? Не хочется, но видимо придется наступить на горло своей гордости и пойти на контакт.
— А жена считается? — голос Тиграна выдергивает меня из невеселых дум. — Она в прошлом году расплачивалась картой в одном магазине... — называет мне город, я без понятия, где он находится. Видимо, мое замешательство отразилось на лице.
Выбить себе же отпуск на неделю у меня не получилось. Максимум четыре дня, из них два уйдет на полет. Издержки правильной жизни, ты не хозяин самому себе, как бы там по-другому ни говорили. Есть обязательства и встречи, которые нельзя отменить или перенести. Поэтому я лечу в Америку с конкретной целью: поговорить с Марьяной, расставить точки и договориться о следующей встрече. Я прекрасно понимаю, что, увидев меня перед собой, она не кинется на шею от радости и не рванет паковать чемоданы, как я только предложу ей вернуться в Россию со мной. Нам предстоит вновь налаживать контакт с друг другом, учиться договариваться и искать компромиссы. Дел много.
— До свидания, — при выходе из самолета мне приятно улыбается симпатичная стюардесса, улыбаюсь в ответ. В другой жизни спросил телефончик и назначил встречу, сейчас это не привлекает.
Постоянной любовницы нет, как и беспорядочных связей. Потребность в трахе снимаю раз в неделю с проверенной женщиной за деньги, никаких чувств, обязательств между нами нет. Чистая физиология. Вкуса никакого, зато пустая голова.
В отличие от Тайсума, не добираюсь до Вайоминга окольными путями да на машине. Приземлившись в Нью-Йорке, переночевав в отеле, утром сажусь на первый самолет до Шайенн. Четыре часа работаю над документами на планшете, стараюсь не нервничать и не придумывать себе, как пройдет встреча с Марьяной. Но чем ближе самолет подлетает к Вайомингу, тем сильнее начинаю паниковать.
Вдруг не простит. Вдруг разлюбила и забыла. Вдруг замужем.
Внешне я по-прежнему невозмутим и смотрю на пассажиров спокойным взглядом, а вот внутри... Полный Армагеддон. Борьба циничного разума с восторженной надеждой. Никто бы не поверил, что я, как мальчишка, робею. Я, убивавший людей без сожаления и угрызений совести, сейчас едва дышу, а по спине у меня струится пот от волнения. Сердце как безумное заходится в предынфарктном состоянии, впору валидол под язык класть.
Шайенн встречает мелким моросящим дождем. Не планирую задерживаться в городе, так как сейчас каждая минута на счету, хочется ее использовать с максимальной пользой.
Приходится час потратить на то, чтобы арендовать машину. И когда мне выдают ключи, сразу же выдвигаюсь в сторону ранчо, где полюбилось отдыхать Тайсуму.
Если верить сайту и навигатору, ехать мне примерно два часа. С этим я ничего не могу поделать. И когда на дороге встречается вереница из джипов, которая тянется за каким-то придурком, скриплю зубами. Обгонять здесь не принято. Раздражение еще больше нарастает, когда вдруг «караван» из автомобилей останавливается. Впереди дорогу перекрывает человек в спецжилете. Поворачиваю голову, вижу, как с равнины на фоне гор несется настоящий ковбой, а за ним следом табун лошадей. Замечаю еще нескольких ребят на конях и в шляпах, контролирующих свободных животных. Зрелище впечатляет. Это выглядит как кадр из фильма: горячие парни на таких же горячих конях на фоне красивых гор. К слову, мне в жизни не приходилось садиться верхом на лошадь, поэтому я немного очарован грацией ковбоев.
Перегон занимает минут семь, почти сразу же возобновляется движение. Дальше в пути ничего интересного не происходит. Проезжаю мимо специальных выступов, многие останавливаются, фотографируются. Мне это неинтересно.
Дорога немного утомляет, чуть не проезжаю мимо вывески, указывающей направление к ранчо. Еще чуть-чуть и буду на месте. Сразу же в крови происходит выброс адреналина и дикого предвкушения.
Интересно, она работает на ресепшене или занимает другую должность? Горничная? Официантка? Может, свою должность занимает? Она же юрист. Уверен, у такого заведения должен быть свой юрист.
Распахнутые деревянные ворота гостеприимно приглашают во двор. До главного корпуса мне приходится проехать вдоль огороженных полей, на которых пасутся лошади, овцы, быки. Сворачиваю с основной дороги и вижу несколько домов, хозяйственных построек, загонов. И всюду идет работа. Никто не сидит, не смотрит на безоблачное небо.
Глушу машину перед самым большим домом — указатели подсказывают, что это и есть административный корпус. Сумку свою не беру с собой. Я планирую остаться здесь при условии, если тут находится Марьяна.
— Добрый день! — меня встречает улыбчивая молодая женщина в клетчатой рубашке. — Чем могу вам помочь?
— Добрый день, — облокачиваюсь о стойку, очаровательно улыбаюсь. — Подскажите, если ли у вас свободные одноместные номера?
Пока очаровашка смотрит наличие мест, внимательно оглядываюсь по сторонам. Слышу где-то внутри дома голоса, смех. Мне хочется пойти туда и проверить, если ли там Марьяна.
В холл заходят несколько мужчин, кивают Молли — имя написано на бейджике — уходят в сторону основного шума. Я гипнотизирую взглядом дверной проем, меня прям тянет в ту сторону необъяснимыми силами.
Вдруг оттуда выскакивает маленькая девочка, как чертенок из табакерки. На вид года два-три. Озорные темные хвостики попрыгивают с каждым прыжком малышки. Она замирает, оглядывается назад, а убедившись, что за ней никто не следует, бежит в сторону открытых входных дверей. Не знаю почему, зачем, но я сразу же отталкиваюсь от стойки и быстрым шагом иду за ней.
— Эй! — окликаю эту озорницу, но она или не слышит, или не слушается, бежит себе вперед прямо на проезжую часть дороги.
Вот засранка маленькая. Наверное, родители покоя не знают из-за ее вздорного характера. Почему вздорного? На эту мысль меня наталкивают два хвостика. Я не спускаю глаз с девчушки и боковым зрением замечаю, как на нее несется грузовик с сеном. Водитель не замечает малышку, я реагирую быстрее. Хватаю под мышки девочку, прижимаю к себе, разворачиваюсь в сторону дома. Чувствую спиной, как шевелится воздух, как сердце лихорадит, как кожу в области ключицы щекочет ровное дыхание. Она даже испугаться не успела, в отличие от Молли, которая с мертвецки бледным лицом несется к нам, позади нее спешат мужчины.
— Кэти! С тобой все в порядке? — малышку вырывают у меня из рук, судорожно ощупывают, заглядывают в лицо.
(Марьяна)
— Порой мне кажется, что ты хочешь остаться старой девой.
Поднимаю глаза от планшета, смотрю вопросительно на Элли, требуя взглядом пояснения. Подруга, она типа родственница, смотрит на меня с осуждением. Ну как с осуждением, скорей с недовольством. Элли и Питер пытаются меня пристроить в надежные руки. Именно год назад умер Кевин — мой муж, мой друг, моя опора и защита в этом мире. У него обнаружили рак легких на поздней стадии, лечить было уже поздно. Он сгорел за полгода. И эта потеря была для меня одна из самых болезненной из всех потерь. Если бы не Кэти, которая во второй раз помогла мне справиться с депрессией, я не знаю, что со мной было бы.
— Я просто не хочу замуж, — тяжело вздохнув, опускаю глаза на планшет.
Элли пренебрежительно фыркает и отбрасывает на спину свои белокурые волосы. Странно, но эта девушка сзади очень на меня похожа. Нас часто путают, пока не посмотрят в лицо.
— Ты лукавишь. С Кевином у вас была отличная семья! И потом, Кэти нужен отец, — этот аргумент по мнению невестки, Элли, жены Питера, самый весомый. — Малышка растет.
— На ранчо полно мужчин и каждый готов с ней повозиться, — раздраженно выключаю планшет, прячу его в сумку.
— Я поняла тебя. Ладно, поеду на ранчо. Ты когда вернешься?
— Как только решу свои дела. Мне нужно встретиться с Беном и обсудить с ним кое-какие вопросы.
Бен Смит — юрист и финансист в одном лице. Я часто с ним консультируюсь. После смерти Кевина именно Бен помогает мне грамотно руководить ранчо. Питер не против, так как терпеть не может бумажную работу, ему проще перегнать быков или лошадей с одного пастбища на другое.
— Тогда я поехала на ранчо, — Элли подхватывает пакеты с покупками и изящно выскальзывает из-за стола в кофейне, в которой мы пили кофе.
— Будь осторожна на дороге, — на мое напутствие она посылает воздушный поцелуй.
Почти сразу же я иду в офис к Смиту, где мы проводим час за проверкой счетов и обсуждении бюджета на следующий квартал. Кто бы мне сказал пять лет назад, что я буду жить в Америке и заниматься фермерством, я бы не поверила. Конечно, я хотела осесть в США, но в более крупном городе, типа Нью-Йорка, Чикаго, заниматься тем, в чем неплохо разбираюсь. Хотя после четырех лет анализа своего прошлого я пришла к выводу, что юрист из меня так себе. Чуйки, стойкости характера, воли к свободе у меня оказалось совсем мало. Ибо один мужчина меня с легкостью себе подчинил.
Вспомнив о нем, сердце привычно начинает ныть. Поспешно отгоняю от себя непрошенные воспоминания. Потом, ночью, когда дочь будет спать, я поплачу в подушку. Я по-прежнему не могу смириться с тем, что Германа нет. Что у меня нет глупой надежды однажды его случайно встретить. Что я не могу рассказать ему о нашей дочери, посетовать на ее упрямый характер, на то, что она очень на него похожа.
— Ты отлично справляешься, Мари. Кевин бы гордился тобой, — Бен ободряюще мне улыбается, я благодарю его смущенной улыбкой. Провожает меня до двери своего кабина, ухожу.
Когда Кевин меня привез на свое ранчо, сказав, что это мой дом, я решилась на жизнь с чистого листа. Попросила своего мужа именно с этого дня называть меня Мари Эванс. Именно под этим именем меня все знают. Марьяна Адаменко спрятана от греха подальше. Правда, я смалодушничала, в свое время записала дочь русским именем с русской фамилией. Адам за это по голове не погладил, но и не орал. Все три года живу в постоянном страхе, вдруг именно по этому следу нас и найдут. К счастью, за все время проживания в Вайоминге никто не звонил, никто не приезжал и нас не искал.
— Привет, Мари. Капучино или латте? — в кофейне, где я недавно была, улыбается Ник. Он хозяин этого заведения. В маленьком городе все друг друга знают, обращаются по имени.
— Латте.
Я расплачиваюсь. Получив чашку, иду за свой столик в уголке, где никто не мешает, где тебя не сразу замечают, зато ты видишь всех. Достаю мобильник, проверяю звонки и сообщения. Ничего интересного. Обхватываю чашку руками, задумчиво смотрю на содержимое.
Впереди день рождения Кэти. Приедет чета Тайсум с детьми. Приезд Дианы радует, присутствие Адама гарантирует мне очередное прочищение мозгов. Он стабильно раз в год выворачивает мне душу, напоминает, от чего я спаслась, желает мне и впредь сидеть на попе ровно и радоваться жизни. В Россию категорически запрещает приезжать, давя на то, что там все неспокойно и прошлые враги никуда не делись. Рисковать Кэти ради желания найти могилу Германа я, конечно, не стану. Адам об этом знает.
— Двойной экспрессо, — слышу голос с легким акцентом. Но не акцент заставляет меня вскинуть голову, а голос. Я его слышала. И слышу по сей день в своей голове.
С расширенными зрачками смотрю на мужчину, стоящего ко мне спиной. В горле пересыхает, а руки начинают мелко дрожать, словно меня накрыл тремор.
Высокий. Светлая рубашка обтягивает широкие плечи. Темные волосы, немного длинноваты, прячутся за воротником. Он берет чашку и идет в противоположную сторону от меня. Я гипнотизирую спину этого человека, желая всей душой, чтобы обернулся, посмотрел на меня. Вдруг...
Звонит мобильник. На экране высвечивается имя Молли. Тревожное чувство скребет изнутри. Я забываю о мужчине, который сзади так сильно похож на Германа.
— Да, Молли. Что случилось? — почему-то я уверена, что-то случилось, просто так бы мне не стали звонить.
— Все хорошо, Мари. Просто я хотела спросить, когда ты приедешь? — голос дрожит, врать девушка не умеет.
— Молли! — с угрозой шиплю в трубку, готовая порвать любого, кто обидит мою дочь. Понимаю, что вряд ли кто-то тронет малышку даже пальцем, все равно желание защитить перекрывает доводы разума.
— Приезжай, расскажу. К счастью, все обошлось.
— Хорошо, — цежу свозь зубы. Подхватывая сумку, вылетаю из кофейни.
Что-то случилось страшное. Точнее, что-то могло случиться ужасное, но не случилось. Уверена, тревога связана с Кэти, я почти всегда чувствую, когда дело касается ее. Залезаю на водительское сиденье, стараюсь сильно не газовать, выезжаю с парковки.
(Марьяна)
Не нарушаю правил. Последние два года стараюсь нигде не светиться, исправно платить налоги. Сердце сжимается от страха, а в голове рисуются ужасные картины: от приезда русской мафии до пожара, в котором не спасли дочь.
Заезжая на территорию ранчо, кручу головой в разные стороны, пытаясь понять, что произошло. Катастрофы нет, но голос Молли был наполненный пережитым страхом и потрясением.
Резко торможу перед административным зданием, распахиваю дверку и несусь к крыльцу. Дышать не получается, легкие горят из-за нехватки кислорода, только когда замечаю на высоком стуле Кэти, замираю. Облокачиваюсь о стену, разом почувствовав себя обессиленной.
— Мама! — малышка радостно машет мне рукой, я заставляю себя улыбнуться и медленно направиться к стойке. Молли сидит рядом и виновато на меня смотрит.
— Вау, кажется у нас новый администратор! Какие у вас озорные хвостики, хитрые глазки! Ну-ка, рассказывай, шкодница, что ты уже натворила? — смотря в серые глаза дочери, успокаиваюсь. Дочка с важным видом выводит каракули на белом листе ручкой.
— Я сбежала от Лизи, — важно сообщается моя принцесса, не скрывая гордости от своего удачного побега. — Потом выбежала на улицу.
Вот тут я напрягаюсь и с беспокойством смотрю на побледневшую девушку. Кэти запрещено без взрослых находиться на улице, особенно где ездят машины, носятся всадники. Ей самостоятельно разрешено выходить на задний двор дома, в котором мы с ней живем.
— И? Что ты там увидела? — вкрадчиво спрашиваю, пытаясь саму себя успокоить. Ведь все хорошо. Правда? Кэти сидит на стуле, целая и невредимая.
— Ничего. Чужой дядя меня схватил, когда на меня ехал Боб, — буднично, как будто ничего страшного не произошло, подводит итог Кэти своей выходке.
Жадно вдыхаю полной грудью воздух, мысленно считаю до пяти, чтобы не сорваться в крике. На дочь, потом на Лизи. Именно ей было поручено сегодня последить за девочкой, пока я была в отъезде. Что в итоге? В итоге мою дочь чуть не сбил Боб. Уверена, он увидел Кэти в последнюю минуту, когда та просто выскочила на дорогу. Если бы не «чужой дядя»... Я едва стою на ногах. Хорошо, что опираюсь об стойку. Улыбаться, правда, сложно.
— Ты дяде сказала «спасибо»? — смотрю на Молли. Вот сейчас отправлю Кэти пить какао с печенькой, узнаю, где располагается «дядя» и поблагодарю его от всей души. Наверное, стоит даже выделить одну бутылку крепкого виски.
— Нет. Меня Питер у него забрал и отправил в дом. Мам, раз ты здесь, можно мне шоколадного печенья? Поли их сегодня приготовила, но не давала мне.
— Иди, попроси у Поли еще какао, — Кэти кидает ручку, проворно слезает со стула и несется в сторону кухни. Мне требуется минута прийти в себя, потом я уже сердито смотрю на Молли.
— Как это случилось?
— Мари, извини, не уследила Лизи. Она тут плакала, готова извиниться.
— Извиниться? Мою дочь чуть не сбили, а она готова всего лишь извиниться! Наверное, с Редом флиртовала, вместо того чтобы смотреть за ребенком! — гнев меня душит, но не позволяю себе повышать голос. Молли не виновата передо мной.
— Хочу найти того мужчину и поблагодарить. В каком домике он остановился?
— Ни в каком. Он рванул за Кэти, а потом, после разговора с Питером, уехал.
— Как уехал? — растерянно моргаю, Молли пожимает плечами.
Недолго думая, выхожу на крыльцо, прищуриваюсь. Возле конюшен идет работа, скорее всего, именно там Питер. Решительно спускаюсь по ступенькам и направляюсь к мужчинам. Хозяина ранчо нахожу почти сразу.
— Питер, — хватаю своего возрастного пасынка за локоть и отвожу в сторону. — Молли сказала, что мужчина, который спас Кэти, уехал после разговора с тобой.
— Да. Он, видимо, не планировал здесь оставаться.
— Не понимаю, — склоняю голову набок.
Ранчо пользуется популярностью, со всего света к нам едут туристы, чтобы отдохнуть на лоне природы и почувствовать себя настоящими ковбоями. И мы им даем это, заставляем по полной программе почувствовать самого себя, переосмыслить жизнь и уехать отсюда умиротворенными и наполненными новыми силами для новых побед. Эта психологическая перезагрузка за деньги. Поэтому упущенный клиент — минус бюджету.
— Он искал девушку.
— Девушку? У нас много девушек. Кого-то бы подобрал на всю жизнь, кого-то на время, — улыбаюсь, а Питер хмыкает, сдвинув шляпу назад, чтобы было видно его глаза.
— Нет, он конкретную искал по имени и фамилии. Явно не местный.
— А ты проверял списки постояльцев? Может, любовь всей его жизни как раз у нас?
— Я бы запомнил это странное имя. Марьяну искал.
Улыбка по привычке держится на губах, а полученная информация заторможенно обрабатывается. Не так много в США, тем более в Вайоминге, Марьян. Забытый животный страх, заставляющий вскинуть голову и принюхаться к опасности, заполняет меня с ног до головы.
— Марьяну Адаменко он спрашивал. Такие точно у нас не останавливались.
У меня сначала холодеют руки, потом все холодеет в груди. Хочется сорваться с места, схватить Кэти и бежать. Бежать куда угодно, куда глаза глядят. Спрятаться так, чтобы ни одна живая душа не нашла. И мертвая тоже. Боже, я совсем расслабилась последние полгода, поверила, что Адам сумел замести мои следы. Мне совсем не интересно, кто меня ищет. Раз ищет, значит, представляет опасность для меня и дочери. Значит, я должна сделать все возможное и невозможное, чтобы защитить свою малышку. Даже если придется защищать от самого Дьявола.
— Действительно, такое имя мы бы точно запомнили. Ну ладно, работай, я тоже пойду займусь делами, — хлопаю Питера по плечу и на негнущихся ногах ухожу в сторону главного дома. Нужно зайти в кабинет, найти видеосъемку и посмотреть на лицо того, кто меня ищет. Я должна знать врага.
Компьютер решает проверить на крепость мои нервы, очень медленно грузится и вообще не хочет напрягаться. Пока черный экран загорается синим, а потом появляется заставка рабочего стола, я все ногти себе сгрызаю.
Не люблю проигрывать. Поражение заставляет сжать зубы и собраться, чтобы в следующий раз именно ты стоял на первом месте. Давно я ничего подобного не испытывал. И ужасно осознавать, что бессилен. В поисках Марьяны использованы все средства, доступные мне сейчас законным образом. Я задним числом сожалею, что не попросил Тиграна пробить ее имя и фамилию. Не сидел бы теперь в какой-то кофейне с неплохим кофе.
Теряю хватку. За три года привычное напряжение ослабло, как и каждодневная потребность держать все под контролем и быть начеку. Зажиточная, размеренная жизнь превращает тебя в ленивого тюленя, не способного в стоге сена найти бревно.
Три года назад я бы нашел ее по щелчку пальцев. Нужные люди взломали бы программы и сразу бы нашли ее местонахождение. Узнал бы, где она работает и с кем встречается. Или за кого вышла замуж. Сколько родила детей...
Рука застывает в воздухе в нескольких миллиметрах от ручки чашки. Вспоминаю малышку, которую час назад выдернул из-под колес грузовика. Тогда мне некогда было ее рассматривать и думать, где я ее уже видел. А я ведь когда-то смотрел в эти серые глаза с хитринкой. Но где?
Причем видел совсем недавно. В памяти мелькают стоп-кадры с разными людьми, из этого калейдоскопа пятном застывает встреча с Дианой в ее кабинете. Там была фотография малышки... Меня передергивает, обхватываю голову руками, смотрю немигающим взглядом перед собой. Это просто невозможно. Боже, я спас ребенка. Собственного ребенка.
Эта мысль заставляет меня выскочить из-за стола и, подобно сумасшедшему, подбежать к машине, чтобы тут же рвануть с места. Без понятия, почему на этом ранчо не знают Марьяну, но что тот ребенок — та самая девочка с фотографии Дианы, у меня нет сомнений.
Дочь. Моя дочь. Моя дочка. Я в этом не сомневаюсь.
Эта мысль никак не укладывается в голове, как и понимание, что мне с этим открытием делать. Одно радует, рядом Марьяна. Вряд ли она малышку отдала на воспитание. Семья, дети — вот ее ценности, когда она была рядом со мной, вряд ли с годами они изменились.
До ранчо доезжаю с нарушением скоростного режима. В этот раз перед главным домом, где находится администрация, стоят несколько машин. Я паркуюсь ближе к крыльцу. Торопливо, почти бегом взбегаю по ступенькам, распахиваю дверь и замираю. Пытаюсь сразу выровнять дыхание, но совсем не дышу.
Возле ресепшна при моем появление оборачивает молодая девушка со светлыми волосами, которые собраны в обыкновенный конский хвост. Прямой взгляд, на смуглом лице глаза поражают своим голубым цветом, точнее, морской волны.
Она не падает в обморок при виде меня. Не расплывается в счастливой улыбке со слезами на глазах. Не бежит ко мне навстречу. Скрещивает руки на груди, медленно изучающим взглядом скользит по моему лицу.
А что я? Я, как дурак, растягиваю губы в улыбке, счастливый просто от того, что нашел. Увидел. Хочется подойти к ней, притянуть к себе и уткнуться лицом в ее макушку. Найти в ней успокоение, как делал раньше.
— Привет, — больше ничего не могу из себя выдавить, кроме банального приветствия.
— Привет, — ее голос звучит отчужденно и равнодушно.
Я трясу головой, хмурюсь. Конечно, тожественной встречи не ждал, но немного тепла с ее стороны все же могло быть.
— Зачем ты приехал? — ее некогда влюбленный взгляд обдает холодом и отстранённостью.
— Я приехал забрать тебя и дочь! — в голубых глазах читается насмешка. Сдерживаюсь, чтобы не схватить Марьяну в охапку и не прижать к себе.
Как же я по ней соскучился. Не передать словами. Просто нужно хоть раз в жизни ощутить дикую тоску, когда хочется выть волком на луну, чтобы понять, как меня сейчас колбасит от встречи. Если бы руки не были сжаты в кулак, она увидела, как они трясутся.
— Серьезно? — усмехается, подходит ко мне. Протяни руку, можно коснуться ее лица. Наклонись ближе к ней, можно вдохнуть ее запах. Сократи расстояние, ее губы окажутся в опасной близости. И разговора не получится.
— Серьезно, — произношу слово без улыбки, глядя прямо в глаза. — Я так долго тебя искал...
Марьяна вздрагивает, опускает веки, скрывая свои глаза. Ее губы слегка приоткрываются, часто дышит. Взволнована. Мне уже не хочется объяснений и разъяснений, преодолеваю остатки расстояния. Обхватив одной рукой за талию, вторую кладу на затылок и притягиваю ее голову к себе. Не даю ей опомниться, себе одуматься, просто прижимаюсь губами к ее губам.
Запах. Ее персональный запах, который никогда не забывался. И чем глубже вдох, тем глубже этот запах проникает в тебя. Отравляет изнутри, насыщает кровь, превращается в кислород, которым дышишь. Можно сойти с ума от одного запаха? Можно. Когда вытаскивал Марьяну из-под тела Лыка, прижимал к своей груди ее, дрожащую, меня накрывало не от мысли, что она в моих руках почти голая, а от запаха, проникшего в мой организм с первым вздохом.
Мне хочется многое ей сказать, рассказать, помолчать, но потом. Забываю напрочь все свои установки, свои себе же обещания, что не буду давить, спешить. Все забывается. Я не хочу терять и минуту, и так многое уже потеряно. Я хочу свою малышку. Хочу ее губы. Ее дыхание. Хочу ее тело. Ее стоны. Хочу совместные ночи. И общие рассветы.
Отталкивает. При чем неожиданно для меня. Следующая неожиданность — звонкая пощечина. Щека горит. Не сразу понимаю, что произошло, лишь растерянно моргаю и смотрю на перекошенное от ярости любимое лицо.
— Ты охренел?! — она кричит на меня по-русски, сверкая гневно глазами. — Ты, вообще, что здесь делаешь?
— Я приехал за тобой и... — кошусь в сторону дверного проема, откуда ранее выбегала Кэти. — И дочерью.
— Да? Меня, как и прежде, забыл спросить, хочу ли я того, что ты решил, — скрещивает руки на груди, кривит губы. — С чего ты взял, что Кэти твоя дочь? — изгибает бровь, и ее вопрос заставляет меня усомниться в своих выводах. О Ренате говорить не хочу, вряд ли у нее остались приятные воспоминания. Сказать, что видел фотографию у Дианы, а Адам не отрицал вероятность моего отцовства?
Не могу уснуть. Непривычная тишина вокруг оглушает. Последние три года я постоянно засыпал среди шума: сначала в больнице, потом на съемной квартире недалеко от проезжей части, где не смолкал гул машин. На предложение Кости сменить квартиру отказался. Мне хотелось просто где-то осесть, пусть временно.
Тот дом, которым я считал своей крепостью, в котором мы жили с Марьяной — продал. О нем поначалу знали единицы, потом узнали все, плюс каждая комната, каждая деталь в интерьере напоминала мне о том, что потерял.
Встаю с кровати, подхожу к окну. Темно, лишь возле конюшни и возле главного дома горят огни фонарей. Недолго думая, натягиваю футболку, беру кардиган и выложу на улицу. Иду по тропинке, смотря себе под ноги.
— Не спится? — вздрагиваю от неожиданности, вскидывая голову. И только сейчас замечаю на ступеньках Марьяну. Она сидит с большой кружкой в руках, укутавшись в плед. На ней домашние брюки и шлепанцы. Распушенные волосы перекинуты на одну сторону.
— Отвык от природы. Позволишь? — глазами указываю на свободное местечко рядом. Несколько секунд она не мигает, напоминает застывшую статую, потом неуверенно кивает, пододвигаясь. Сразу оказываюсь рядом, чувствуя своим бедром тепло ее бедра.
Мы молчим. Молчание между нами немного напряженное, похожее на то, что чувствуют люди после долгой разлуки. Сказать вроде есть что, а вот внутренний дискомфорт не позволяет друг другу открыться.
— Ты всегда была в Вайоминге? — тихо, почти шепотом спрашиваю, боясь спугнуть. Марьяна смотрит перед собой, обхватывает чашку двумя руками и делает глоток. Судя по запаху, пьет какао.
— Нет.
Ее односложный ответ никак не помогает найти подход к ней, но я упрямо намерен добиться от нее хоть какого-то диалога со мной. Слишком мало времени до моего отъезда, а потом хрен его знает, когда я смогу вновь вырваться в США. О том, что Марьяна с Кэти поедут со мной, пока и речи нет.
— А как ты оказалась здесь?
— Вышла замуж, — поворачивает ко мне голову, насмешливо приподнимает уголок губ.
— По любви? — встречаемся глазами, не моргаю, она тоже смотрит в упор. Пытаемся друг друга переглядеть, но то ли я потерял способность давить на нее взглядом, то ли Марьяна стала морально сильнее.
— С какой целью интересуешься?
— У меня к тебе по-прежнему чувства.
— У меня их нет, — резко парирует, опуская голову, именно поэтому я ей не верю. Мне хочется обхватить ладонями ее лицо и смотреть в глаза, пытаться все рассказать взглядом, а не словами, потому что говорить о чувствах не умею. Не учили.
Какое-то время Марьяна молчит, крутит кружку. Я кладу свою руку ей на коленку, она вздрагивает и скидывает ее. Возвращаю вновь, опять скидывает. Какое-то время я забавляюсь этой борьбой, а она злится, чувствуется по частому дыханию, по громкому сопению.
— Послушай, Герман, — не выдерживает, поворачивается ко мне всем корпусом. Свет с веранды освещает ее лицо, и вижу, как подрагивают ресницы, как дергаются губы.
— Внимательно слушаю.
— Я не знаю, на что ты рассчитывал, приезжая сюда, но должен был понимать: как прежде между нами не может ничего быть. Наши жизни разошлись в разные стороны. Я вообще... — прикусывает губу, хмурится, а вместе с ней хмурюсь я. — Ближе к делу, я замужем. Счастливо и благополучно. У меня чудесная дочка, которой я желаю спокойного детства, и это место самое лучшее для нее на данный момент...
— Ты лжешь, Марьяна.
— В чем? — недоуменно смотрит на меня, я склоняю голову набок.
— Ты говоришь о муже, при этом ночью сидишь на крыльце одна. Будь ты со мной, тебя бы бессонница не мучила.
— Будь я с тобой, я бы просыпалась каждые полчаса в страхе за свою жизнь и жизнь моей дочери. Извини, уж лучше я буду мучиться бессонницей, не тревожа сон мужа, чем каждый раз вздрагивать от любого шороха.
— Я завязал.
— Поздравляю. Поверь, жизнь в законе есть.
— Не ерничай.
— Даже не начинаю.
— Но ведь нам было вместе хорошо.
— Ключевое слово «было», — усмехается, я сжимаю зубы, разглядывая ее профиль.
Она опять смотрит перед собой, а я ловлю себя на том, что в прошлом так долго на нее не смотрел в разговоре. Свидетелем моих нежных взглядов, трепета в груди, прикосновений к спящей Марьяны был рассвет. Я позволял себе быть слабым, когда никто меня не видел. Позволял любви, которая теснилась у меня в груди, выплескиваться в одиночестве. Как только Марьяна открывала глаза, приходилось натягивать на себя маску отчужденности, пренебрежительности, ублюдочности.
— Ты любишь своего мужа? — рассмеялся, если бы знал, что буду спрашивать бывшую подружку о том, какие у нее чувства к супругу. Сейчас вместо смеха испытываю физическую боль от ожидания ответа.
— Уже поздно, а завтра мне нужно будет вставать в шесть, — поднимается, тоже поднимаюсь и притрагиваюсь к ее локтю. В подушечках пальцах возникает давно забытое покалывание и тепло. Марьяна вскидывает на меня глаза. Наверное, испытывает тоже самое, что и я. Хочется в это верить.
— Ты не ответила, — замечаю, как ее губы трогает еле заметная улыбка, пожимает плечами.
— Ты тоже не всегда отвечал на мои вопросы, Герман. Мне действительно пора идти спать, а ты гуляй себе на здоровье, только за пределы ранчо не выходи. Поговаривают, что в округе порой бродят койоты. Хотя... — иронично смеется. — Вы вроде из одной стаи, хищники.
— Марьян... — я не хочу, чтобы она уходила. Не хочу, чтобы мы вот так завершили неплохой разговор. Пусть со скрипом, но потихоньку находим лазейки друг к другу.
— Спокойной ночи, Герман Александрович, — официальное обращение ставит точку в ночных откровениях, Марьяна оставляет меня на крыльце. Засунув руки в карманы джинсов, смотрю ей в спину до тех пор, пока в темноте холла не исчезает ее силуэт.
Вздыхаю, придется возвращаться в холодный дом, в холодную постель, пробовать уснуть. Утром обязательно что-то придумаю. Для начала мне стоит проснуться тоже в шесть утра.
(Марьяна)
Привет, бессонница, как давно тебя со мной не было.
Последний раз, когда я всю ночь не могла сомкнуть глаз, был полгода назад. У Кэти поднялась температура, которая никак не хотела сбиваться. Этой ночью температура была у меня. Возбуждающая. Я проворочалась, пытаясь себя утихомирить, пристыдить за похабные желания. Все повторяется, словно не было никакой разлуки, словно мы расстались от силы пару дней назад. Ему стоило лишь посмотреть мне в глаза, в своей властной манере подавить мою волю и нагло полезть с поцелуем.
Я растерялась от оживших чувств, от вспыхнувшего желания, которые, оказывается, все еще живо во мне до сих пор. Пришлось быстро себе напомнить, кто этот человек, как он со мной поступал и как жестоко разыграл. Его лжесмерть никак не укладывается в моей голове. Спросить хотелось сразу, но прикусила язык. Короче, впервые за долгое время я влепила мужчине пощечину. От души. Вложив в нее все свои слезы, обиды, переживания.
Потом разыграла гостеприимную хозяйку, поселила бывшего любовника в средней комфортности домике. Ему сойдет. Можно было и выгнать, но в последнюю минуту смалодушничала и оставила его. Уже вечером, лежа рядом с засыпающей Кэти, поняла свою ошибку.
Он ведь догадается, что моя дочь — его дочь. Как бы упорно я ни отрицала. Соболь не дурак, чуть-чуть пристальнее всмотрится, немного пообщается и увидит свое же отражение в ней. Может быть, и не догадается, через день он уедет. Надеюсь, больше не вернется. Не надо. Я ведь не робот, а к нему оказывается до сих пор что-то испытываю. Не хочу думать что.
Ночная с ним беседа всколыхнула во мне все, что было между нами: трепет, страх, мечты и разочарование. Его вопросы заставляли меня нервничать, себя я заставляла ерничать и иронизировать. Я боялась себя и за себя. Боялась, что если Соболь вдруг решит быть более настойчивым в своих приставаниях, я сдамся... Предательски сдамся. Этого мне бы не хотелось. Секс с ним — одноразовая доза эйфории, потом никакие молитвы не спасут мою душу от самоедства.
— Доброе утро, — приветствую всех сотрудников в кухне-столовой.
Через полчаса будет завтрак для гостей, а пока это время наше, можно перекусить и спокойно попить кофе, чай, какао.
— Доброе утро. Выглядишь не очень, — Элли проходит мимо, перед этим всучив мне кружку кофе с молоком. Замирает перед окном, на губах появляется ехидная улыбка.
Я, движимая любопытством, тоже подхожу и пытаюсь понять, что ее заинтересовало. Кружка в руке вздрагивает. По тропинке не спеша идет Герман в компании Лили. Блондинка не стесняется демонстрировать свою большую грудь, которая призывно выглядывает из выреза полупрозрачной блузки. К чести Соболя, он смотрит собеседнице в глаза, а не ниже.
Ревность, как огонь спички, опаляет и тут же тухнет. Не мое дело, с кем он болтает. С кем тут будет развлекаться без обязательств. Нужно только предупредить, чтобы при детях вел себя скромно.
— А он ничего такой. Интересно, женат?
— Нет! — выпаливаю, потом смущаюсь под пристальным взглядом невестки. — Думаю, что нет.
— Ну-ну, — Элли окидывает прищуренным взглядом с ног до головы и возвращается к столу, как раз в это время заходит Питер. Он подмигивает мне, чмокает жену и забирает из ее рук кружку с кофе.
— Мари, я заметил, что тот мужчина, который спрашивал какую-то Марьяну, вернулся.
— Да, его поиски не увенчались успехом, решил день и две ночи провести у нас. Потом улетает в Россию.
— А, понятно. Чем он будет заниматься?
— Без понятия, — пожимаю плечами, беру с общей тарелки тост и намазываю его маслом, сверху кладу ветчину и сыр. Мне плевать, чем будет маяться Герман, лишь бы держался от меня подальше и от Кэти.
— Все группы на сегодня сформированы. Может, ты ему найдешь занятие на ранчо?
— Я? — удивленно вскидываю брови, а в ушах стоит низкий голос с неприличным предложением. Черт! Марьяна! Очнись и опомнись!
— Он взрослый мальчик, так что найдет себе занятие по возрасту, — побольше язвительности, колкости. Запиваю свои слова кофе. Отворачиваюсь от Питера и Элли, натыкаюсь на внимательный взгляд Алисы, нашей кухарки, опускаю глаза.
Времени вести разговоры нет, девушки-официантки носятся между кухней и общей столовой, накрывают стол. Я слышу смех и разговоры постояльцев, Питер с кружкой идет в столовую. Ему, как хозяину ранчо, положено и нужно завтракать с гостями, развлекать их беседой. К счастью, мне присутствовать не обязательно. Лишний раз сталкиваться с Германом чревато моему спокойствию. Оно мне с таким трудом досталось, что не хочется его потерять в одно мгновение.
— Марьяна! — вздрагиваю на выходе из кухни.
Здесь по-русски и настоящим именем может ко мне обращаться только один человек: Соболь. Именно он стоит за моей спиной, именно его холодящие душу серые глаза встречаются с моими, и холодный пот выступает вдоль позвоночника.
Ночью, когда мы сидели на крыльце, согреваясь теплом друг друга, мне казалось, что он изменился. И голос у него звучал более мягко, почти кротко и с нотками упрашивания, что ли. Если бы наш разговор продлился чуток больше и обсуждали что-то постороннее, наверное, я поверила ему, что он изменился. Сейчас, чувствуя на себе резкий, как стальной клинок, взгляд, понимаю: сколько волка ни корми, он будет смотреть в сторону леса. Сколько бы Герман не старался подавить свою сущность, она все равно будет выпирать из него.
— Нам нужно поговорить.
— Мы вчера все обсудили, — скрещиваю руки на груди, хоть как-то пытаюсь защититься от недоброго взгляда серых глаз.
— Одну тему мы все же опустили, — сокращается расстояние, хочется отступить назад, стойко остаюсь на месте. — Кэтрин.
Имя дочери словно хлыст над головой. Вздрагиваю от неожиданности и испуга. Я из последних сил заставляю себя смотреть Герману в глаза, не моргать. Он, подобно хищнику, следит за моей реакцией, следит за каждой моей эмоцией, при этом сам оставаясь непрошибаем на чувства.
Я бы мог пойти за ней, припереть к стенке и принудить поступить так, как нужно мне. Только после этого ни о какой совместной жизни «долго и счастливо» не могло быть и речи.
Проводив Марьяну тяжелым взглядом до лестницы, возвращаюсь в столовую, где уже гости рассаживаются по местам. Элизабет, моя новая знакомая, машет мне рукой, показывает знаками, что заняла место возле себя. В надежде ищу другое место, оно оказывается возле хозяина ранчо. Не раздумывая, делаю вид, что мне нужно срочно переговорить с Питером. Присаживаюсь, он мельком бросает на меня прищуренный взгляд, потом — на обиженную Элизабет.
Аппетита нет, поэтому я без особого интереса жую поджаренный тост и смотрю на дно своей кружки. За столом разговоры в основном идут вокруг предстоящей конной прогулки, некоторые постояльцы отправятся на джипах кататься по округе ближе к горам. Кто-то хочет остаться и помогать на ранчо, работы здесь всегда полно. Ни одно предложение меня не заинтересовало, я все время размышляю, как мне сделать невозможное возможным до заката солнца: помириться с Марьяной, чтобы взять с нее обещание ко мне вернуться.
Кто на нее может воздействовать в принятии решений? Диана? Но ее здесь нет, а если бы была, рядом находился бы и Адам. Он не позволил бы мне приблизиться к девушкам. Родители Марьяны, похоже, совсем перестали для нее существовать, может, ошибаюсь в этом вопросе.
Мой взгляд привлекает темноволосая макушка, мелькающая на противоположной стороне. Это та самая малышка, которую я выдернул из-под колес грузовика. Она вприпрыжку скачет вокруг стола, убегает в сторону кухни, откуда появляется через несколько минут. В одной руке держит стаканчик с крышечкой и трубочкой, в другой — шоколадное печенье.
Против воли я улыбаюсь. Когда мы встречаемся глазами, она замирает, с интересом меня рассматривает, а потом обегает стол и замирает уже передо мной.
— Иди ко мне, детка, — Питер сразу же тянет руки к девочке, а я отчего-то чувствую жгучее желание ударить по его ладоням. Мне неприятно видеть, как этот мужлан касается этого... котенка.
— Не, — малышка мотает головой, ставит на стол свой стаканчик, печенье, вытирает об себя руки и всем своим видом показывает, что хочет ко мне на ручки. Я на секунду теряюсь. Дети — самая странная и непонятная для меня тема.
— Ты хочешь ко мне?..
Малышка активно кивает. Ничего не остается, как взять ее подмышки и усадить к себе на одно колено. Сразу пододвигает к себе стаканчик и печенку. Забавная такая.
Смотрю на ее затылок, на ровный пробор, на два хвостика. Опускаю глаза на шею и хмурюсь. В моей семье есть одна особенность, передающая из поколения в поколение: небольшая выпуклая родинка сзади, которую никто и не увидит из-за волос. Такая родинка была у моего отца, такая родинка есть у меня, такую родинку я сейчас вижу у девочки, которая сидит у меня на коленке. Странное чувство теснится в груди, тыкается мне под ребра, не может найти себе места.
— Может ты нормально поешь, Кэти? — Питер берет рядом с собой глубокую небольшую тарелку и накладывает немного каши, щедро поливает шоколадом.
— Не буду, — малышка морщит носик, насупленно смотрит мужчину, потом оглядывается на меня. У нее серые глаза, точнее, серебристые. — Я не ем кашу.
— Я тоже, — улыбаюсь девочке, беру ложку и тарелку. — Может, вместе попробуем?
— Ты первый.
— Отлично, — соглашаюсь. Меня не волнует шум за столом, не раздражает странный взгляд хозяина ранчо. Первая ложка не такая и отвратительная на вкус. Наверное, за счет шоколада.
— Вкусно. Попробуй!
Кэти, зажмурив глаза, осторожно кончиком языка пробует кашу с шоколадом. Потом берет в рот чуть побольше и начинает жевать. Так мы съедаем все, что было в тарелке. Подняв глаза, я вижу в дверях напряженную Марьяну. На ней нет лица, она мечется глазами между мной и девочкой.
— Мама! — Кэти сразу же слезает с колен и, раскинув руки в разные стороны, несется прямо к Марьяне. Та ее подхватывает и прижимает к себе, а я чувствую удар под дых. Теперь мой черед метаться между ней и малышкой.
Кэти. Марьяна. Фотография у Дианы. Ни да, ни нет от Адама на мой прямой вопрос. Закрываю на мгновения глаза, считая сначала до трех, потом до пяти.
Что я должен испытывать? Наверное, безумную радость. Ликование. Счастье. Ничего подобного. Я хочу кому-нибудь свернуть шею, закопать кого-то в землю. Можно, конечно, и покровожаднее, но ничего этого не будет.
Нахожу в себе силы спокойно поставить пустую тарелку на стол, а не швырнуть ее в стену со всей дури. Я даже встаю без противного скрипа отодвигаемого стула. Хорошо, что выход из столовой в противоположной стороне от Марьяны, хорошо, что между нами несколько метров.
— Все в порядке? — успевает спросить Питер, почувствовав вокруг себя ощутимое напряжение.
— Да. Спасибо за завтрак, было очень вкусно, — говорю неправду, но плевать.
Меня несет из столовой, из дома. Я не совсем понимаю, куда иду. Люди, попадавшие мне на пути, благоразумно отходят в сторону, не останавливают. Все внутри клокочет. В прошлом я бы от души помял чьи-то бока, сбился бы костяшки об чью-то морду, выпустив весь скопленный негатив и отрицательную энергию. Мой психотерапевт посоветовал бы сейчас найти боксерскую грушу и выплеснуть все, что мешает адекватно воспринимать открытие.
Блять.
На глаза попадается деревянный забор. Сначала я его пинаю ногами, потом мельтешу кулаками. Костяшки ноют, кожа содрана до крови, перед глазами по-прежнему все мутно от гнева. Все лгут ради себя, ради собственной выгоды. И плевать, что для кого-то правда может стать спасением, светом в конце тоннеля.
Дочь. Растет без отца. И пока она маленькая, ей, по сути, все равно, кто папа... А если... Марьяна говорила, что замужем. Что если моя дочь считает чужого мужика папой... Из груди вырывает грозный рык.
Жгучее желание придушить Адаменко сжигает меня изнутри. Крепче сжимаю деревянную изгородь, тем самым удерживая себя от поспешно принятых решений. Нужно все хорошенько продумать, повернуть эту правду в свою сторону. Первая мысль: отсудить. Через минуту отбрасываю ее в сторону, горько усмехнувшись.
Из-за разницы во времени мне приходится день посвятить рабочим моментам, которые можно решить дистанционно. Несколько раз ловлю себя на мысли, что свой бизнес могу довести до автоматизма, поставить во главе толкового человека, а самому слинять из страны. Все упирается опять во время, которого у меня нет.
Хмурюсь. На самом деле врачи пообещали мне при правильном образе жизни и регулярном обследовании здоровья дожить до внуков. Только я такие радостные прогнозы не разделяю, прекрасно осознаю, что ранение, лечение, болезнь бесследно для измотанного организма не прошло. Возраст диктует свои условия и правила, а у меня мелкая...
Вспомнив о малышке, против воли улыбаюсь, не спешу нажимать кнопку «вызов» для очередного рабочего совещания. Странно думать о том, что в этом мире есть продолжение тебя. Есть маленький человек с твоими глазами, с твоей мимикой. И сейчас мне хочется не сидеть в кресле с ноутбуком на коленях, а найти девчушку и рассмотреть ее. Попытаться представить, какая она была, когда родилась, какой она будет, когда вырастет.
Следующие переговоры провожу по существу, пресекая на корню любые отвлеченные темы не по делу. Экономлю себе время. Отдаю последние распоряжения Анжелике, с облегчением захлопываю крышку ноутбука и выхожу из домика.
Издалека замечаю малышку с какой-то девушкой, при приближении узнаю Молли. Кэти носится по пустой дороге на велосипеде без педалей.
— Аккуратно, Кэти, не спеши, — Молли зорко следит за девочкой.
Я тоже слежу. У меня внезапно появляется ком в горле, мешая нормально дышать. Глаза неожиданно становятся немного влажными. Все это возникает разом, когда девочка, подняв голову, устремляет на меня пронзительные серые глаза и очаровательно улыбается. Сердце предательски екает. Улыбаюсь в ответ, не решаясь сократить между нами расстояние. Вместо меня это делает Кэти. Она разгоняется, поджимает ноги и катится прямиком ко мне.
— Где ты был? — в ее голосе слышится укор.
Строго зыркаю на Молли, едва она открывает рот. Сразу его закрывает, растерянно глядя на нас.
— Работал, — присаживаюсь перед малышкой, чтобы наши глаза были на одном уровне.
— Как мама. Она тоже всегда работает.
— Мама молодец, — протягиваю руку, заправляю выбившую прядь за ухо. Позволяю своему пальцу коснуться щечки, Кэти склоняет голову и приподнимает всего лишь уголки губ. Как я.
— Ты красивый.
— Ты тоже.
— Покатаешь меня плечах?
— Кэти! — все же встревает Молли, и хочется эту девицу послать на три буквы. Награждаю ее сердитым взглядом, отшагивает назад.
— Конечно, — встаю, подхватываю девочку подмышки. Она радостно взвизгивает, цепляется за мои волосы, когда усаживаю ее на плечи.
— Молли, смотри, какая я большая! Я все вижу! Вперед! — повелевает мной моя королева, которой я только что по умолчанию присягнул служить верой и правдой, любить до последнего вздоха.
Мы с дочкой, именно «мы с дочкой», доходим до конюшни. Малышка без устали рассказывает мне все, что видит, добавляя свое. И ей не очень-то и нужны мои ответы, главное, чтобы слушал и иногда что-то мычал. Если задерживаюсь с ответом, она нагибается и заглядывает мне в глаза.
— Ты хороший, — подытоживает Кэти, когда мы не спеша возвращаемся к административному зданию.
Она идет рядом со мной, держит за руку. Ее маленькая ладошка утопает в моей руке. Никогда не отпущу эту руку. Сдохну, но не отпущу. И все ради нее сделаю. Даже уломаю ее мамочку на совместную жизнь.
— А ты придешь мне сказку читать? — бесхитростный ребенок дает мне козырь в руки, не подозревая об этом. Все складывается именно так, как я говорил Марьяне: приду к ней вечером, дверь будет не заперта.
— А какую ты сейчас слушаешь сказку?
— Про «Аленький цветок». Про чудище, которого никто не любил. Мама говорит, что это чудище сам никого не любил. И невозможно любить того, кто не любит сам, — почему-то у меня возникает впечатление, что Марьяна говорила дочери обо мне через эту сказку.
— А ты как к чудищу относишься?
Кэти задумывается, вытягивает губы, поднимает на меня глаза. Надеюсь, она не разделяет точку зрения матери.
— Мне его жалко. Это ведь он одинок. Никто с ним не дружит и не делится с конфетами. У него нет ни друзей, никто к нему в гости просто так не придет. А как можно кого-то полюбить, если все его сторонятся? Мама! — Кэти вырывает руку, я чуть ли не хватаю ее ладонь обратно, сдерживаю порыв в последний миг.
У меня на душе полный хаос, возникший из-за слов трехлетнего ребенка. Я с напряжением наблюдаю, как бежит навстречу Марьяна, как подхватывает дочь, прижимает к себе, уничтожающе смотрит в мою сторону. Сзади спешит Молли, которая забирает Кэти. Марьяна улыбается дочери, как только ее уносят, поворачивается ко мне. Ее голубые глаза ничего хорошего не обещают.
— Какого черта! — рычит, приближаясь ко мне.
Насмешливо улыбаюсь, засовывая руки в карманы джинсов, чтобы не схватить эту тигрицу и не прижать к себе.
Мне нравится эта Марьяна. Напоминает ту дерзкую девушку, которая, трясясь от страха, смотрела прямо в глаза, которая не боялась высказать все, что думает. Она цепляла, она заставляла вновь и вновь обращать на себя внимание. Потом тот интерес перерос в другое чувство — желание обладать ею, властвовать над ее мыслями, диктовать ей свои поступки, заставлять говорить свои слова. И это мне удалось. Марьяна влюбилась, растворилась в любви, заставляя меня испытывать неведомые до встречи с ней чувства.
Именно она научила меня бояться за близкого человека, которым дорожишь. Ее любовь сделала меня настолько уязвимым, что любой враг мог запросто уничтожить. Инстинкт самосохранения, жажда жить были сильнее, поэтому я сделал все возможное, чтобы она отшатнулась от меня.
Например, сделал вид, что у меня есть отношения на стороне. Зная, как Марьяна отреагирует, как поступит, я не удивился ее отъезду, опустошению карточек и исчезновению с поля моего зрения и моих недоброжелателей. Я старался играть на опережение, но иногда против тебя работает человеческий фактор: кто-то не доследил, кто-то кому-то шепнул, кто-то кого-то сдал и так далее. Итог: ее нашли быстрее, чем мои люди. И я не раздумывал после звонка Аркадия, ехать или нет. Ехал, заранее зная, что ничем хорошим встреча не закончится.