Воровка

Глава 1

Я бегу, стараясь не сбавлять темп и не споткнуться об собственные ноги. Дыхание перехватывает, бок колет так сильно, что к нему приходится прижимать локоть, чтобы хоть как-то облегчить пронизывающую боль. Ведь, стоит мне остановится или упасть, мужчины тут же настигнут, свяжут по рукам и ногам и потащат за собой, насмехаясь и отыгрываясь на моем теле пинками, за то, что им пришлось изрядно повозиться, прежде чем поймать вора. Попавшимся на воровстве простолюдинам отрубают одну из рук, проводят по позорному кругу, где каждый, под торжественные крики толпы, вправе плюнуть в лицо или же оставить на спине след от палки. А если они узнают, о моей главной тайне, о живущем внутри меня даре огня, то моя смерть будет настолько мучительной и долгой, что о ней после будут слагать страшные сказки, пугая детей. Ведь я чудовище, одаренная из сказок способная из-за плохого настроения или замечания спалить весь город. Никто не будет слушать, что мой дар на это не способен, что я как обычный человек хочу дышать, есть, пить, жить в тепле, спокойно спать и не бояться, что за мной придут, чтобы убить.

От их гневных выкриков с приказом немедленно остановиться внутри всё замирает, а руки немеют от одной мысли, что вскоре они могут быть скованы кандалами. Доживать свои последние дни в темнице с крысами мне не хочется. Тем более, когда у меня всё готово для того, чтобы навсегда уйти из преступного мира и заплатить непомерно огромную сумму выкупа за право распоряжаться собственной жизнью.

С трудом сглотнув ком горечи в пересушенном горле, завернув за угол, я осматриваюсь по сторонам в надежде найти хоть какое-нибудь укрытие. В сумерках все дома смазываются, становятся серыми и безликими, по вывескам невозможно понять, где располагается булочная, а где лавка местного знахаря, готового прийти на помощь круглосуточно. Мне он, конечно, помогать бы не стал, тем более прятать, но застать его врасплох, забежав в открытую дверь и выпрыгнуть на противоположной стороне в окно, кажется хорошей идеей. Жаль только, что на бегу на глаза так и не попадается рисунка одолень-травы.

Останавливаться возле каждой вывески, панически дергать на себя дверную ручку — не позволительная роскошь. Погоня настигает. Звук сапог, ударяющихся об каменную кладь дороги, становится громче. Мужчины больше не выкрикивают угрозы, не требуют сдаться и прижаться лицом к земле, убрав руки за голову. Они полны уверенности вот-вот настигнуть, поймать и растерзать преступника. Подбадривая друг друга, будто на охоте, мужчины свистят и загоняют худого оборванца, обокравшего дом ювелира. Никто из них не догадывается, что за неприметной внешностью вымазанного грязью с головы до ног попрошайки скрываюсь я — девушка с непростой судьбой, лишившаяся всего из-за нелепых предрассудков.

Когда-то у меня было имя, которое я училась нести с гордостью. Это сейчас ко мне обращаются не иначе как: эй ты, мальчишка, замарашка, босяк, отродье и прочие нелестные слова, на которые у знатных господ хватает фантазии.

О том кто я, не знает никто, кроме меня. Я Эмма фон де Пален — дочь графа Адалрика фон де Палена, лишённого титула, всех званий, привилегий и имущества, замученного пытками и казнённого за то, что он был одарённый. Его дар, из нас двоих с братом, к счастью, унаследовала только я. Он живет внутри меня в области сердца, разливается теплом в груди, в минуты волнения течёт по венам с лёгким покалыванием и изредка бесконтрольно срывается искрами пламени с кончиков пальцев в мгновения особо сильных потрясений. Мой огонь не обжигает, он не способен зажечь свечу или оставить на теле ожог. Ничего из того, что представляют себе люди, когда речь заходит об огне, я сделать не смогу. Мой дар может охватить пламенем металл, который, несмотря на высокий столб огня, не будет нагреваться, этакая иллюзия — обман для несведущих зевак. Ещё я способна погнуть железо, одним щелчком пальцем переместить тяжёлый корабельный якорь, соединить между собой трубы, да так, что ни один кузнец не сравниться со мной в мастерстве — на месте стыка не будет видно ни малейшего шва. Но самое главное, что мне удаётся — это открывать замки одним прикосновением, чем я, конечно, пользуюсь и за что получила прозвище «невидимка». После моей работы невозможно найти ни единого следа взлома.

Порой мне очень хочется забыть о своих способностях и стать обычной девушкой, мечтающей выйти замуж по любви, а не по настоянию папеньки или же проснуться в далёком прошлом, когда, если верить сказаниям, одарённые были особенными. Их уважали и любили, делали подношения и считали огромной удачей жить с ними по соседству, но всё меняется. Неконтролируемые вспышки силы, порой опасные для окружающих, сделали таких как я изгоями. Дурная кровь, прогнивший разум, что только не говорили о них за их спинами, страшась находиться поблизости. Терпеть такое отношение к себе одарённые не стали и ушли в проклятый лес, отделившись от людей вечной зимой и стеной, через которую обычный человек не пройдёт. Если бы я обладала даром земли, воздуха, воды, была бы целительницей — пошла бы за ними. Но я оказалась чужой среди всех. Меня не хотят видеть в живых ни одарённые ни люди. Во мне поселился самый опасный, самый неконтролируемый дар, обрекая на вечное одиночество, без права на ошибку.

— Стоять! Мерзавец! — басит грубый мужской голос с едкой хрипотцой от быстрого бега. — Шкуру спущу!

Я всё же смогла немного оторваться и завернуть за угол, стуча стоптанной подошвой ботинок по мощенной камнем дороге, чем вызвала небывалые проклятия преследователей.

Напряжение сдавливает виски, мешая думать, лёгкие обжигает от нехватки воздуха — поддерживать быстрый темп бега становится невыносимо трудно. Пот бежит по лицу, смазывая грязь, одежда прилипает к телу. Стараясь восстановить сбитое дыхание, мысленно проклинаю сегодняшний день, свою глупость и неосторожность. Я несколько дней следила за домом ювелира, подбиралась к приоткрытым окнам, подслушивала разговоры, дожидалась ночи и, лишь убедившись, что измученная придирками прислуга ложиться спать сразу, как только двери хозяйской спальни закрываются — на четвёртый день после заката пошла к чёрному входу. В полной тишине вступала осторожно, прижималась к гладким стенам с многочисленными картинами, легко добралась до второго этажа по крутой лестнице, после чего всё пошло наперекосяк.

Дверь кабинета с сейфом была не заперта, из-за чего пришлось искать её особо долго. Ладони вспотели от волнения, пока я прикладывала руку к дверной ручке в ожидании привычного слуху глухого щелчка отпираемого замка, которого так и не последовало. Только это должно было насторожить, но я упорно продолжала поиски — осторожно приоткрывала каждую дверь, заглядывала внутрь, боясь потревожить сон ювелира и его жены. К счастью, кабинет мне попался третьим после двух гостевых комнат и ничей покой не был потревожен.

Зайдя внутрь, я позволила кольцу на своём пальце осветить комнату и, едва оглядевшись, брезгливо поморщилась. Обстановка и стойкий запах пота перемешанного с алкоголем вызывала отвращение. Она была под стать засаленным волосам ювелира и его с трудом влезающему в брюки необъятному животу. По обстановке кабинет не отличался ничем от многих других. Квадратное помещение с двумя окнами было обставлено дорого, но безвкусно: модный чересчур вычурный диван, обтянутый синей тканью с золотыми узорами, стоял напротив камина, тяжелые бордовые шторы с грязно-желтой бахромой были зашторены лишь наполовину, на темных изумрудных стенах виднелись жирные пятна, будто ювелир ежедневно принимал здесь пищу и не особо заботился о том, куда он кидает обглоданную кость, а наличие особо заляпанной стены возле массивного рабочего стола из красного дерева, говорило о верности моих рассуждений. На столешнице беспорядочно лежавшие письменные принадлежности щедро разбавляли капли соуса и чернил, а книжный шкаф почему-то использовался как бар. Сложно поверить, что столь неряшливый мужчина, способен создавать воистину изящные украшения.

Закрыв нос ладонью, я подбежала к сейфу, спрятанному как обычно за картиной, и, открыв его не глядя, побросала в сумку через плечо пузатые мешочки с монетами и драгоценные камни. Этого должно было хватить, чтобы выкупить свою жизнь и начать новую с другим именем и хорошо продуманной родословной. Поддельные документы открывали для меня двери в счастливое будущее, где я и мой брат сможем обзавестись семьёй и более не бояться наступившего дня. Всё бы закончилось в ту ночь, если бы не одно но… Я едва не столкнулась в коридоре нос к носу с ювелиром! Он, разумеется, меня заметил и поднял крик. А дальше погоня и поднятые на ноги солдаты.

— Стоять! Мерзавец! — кричат позади. — Он уходит! Окружай!

— Не уйдет вор! — гремит зычный голос где-то впереди, из-за которого я слишком резко вдыхаю и закашливаюсь.

Страх разъедает, забирается под кожу колким холодом. Дар внутри просыпается, тянется к кончикам пальцев, покалывает их, готовясь выйти наружу.

— Нет! Нет! Нет! — шепчу я и сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони. — Только не сейчас!

Худшее, что со мной может сейчас произойти — это неконтролируемый выброс силы. Всем сразу станет ясно, что за чудовище они преследуют и что для его поимки можно использовать любые методы.

Мой взгляд мечется по узкой улице. Из-за темноты невозможно разобрать, что же прячется за поворотом, стоит ли там солдат, поджидая меня. На фоне тусклых, блеклых, погруженных в темноту стен ярким пятном выделяется дом для утех. Он освещен свечами и стоит поодаль от остальных домов, с яркой красной полосой над дверями и выставленной на улицу цветочной вазой с благоухающими лилиями.

— Пожалуйста! Пожалуйста, успокойся, дай мне скрыться, — повторяю я, перебегая улицу поперек.

Дар пульсирует, обжигает внутренности, с кончиков пальцев срывается несколько едва заметных искр. От бега в ушах гудит. Моя рука заметно дрожит, а пальцы не слушаются, я едва обхватываю кольцо дверной ручки в форме ухмыляющейся мордочки лисы и тяну на себя. Вместе с громким звоном колокольчиков я вваливаюсь в помещение, тут же захлопнув за собой дверь.

В доме для утех пахнет сигаретным дымом, эфирными маслами, вином, воском множества свечей и еще чем-то странным до головокружения противным. На ярких стенах, погруженных в полумрак, отражены тени столиков, на которых возвышаются бокалы с тонкими ножками. Мутное стекло почти не сверкает, не играет огнями при свете свечи, а на скатерти виднеются пятна.

— Убирайся отсюда, отродье! — возмущенно брезгливо фыркает хозяйка моего прекрасного временного укрытия.

— Спрячьте меня, и у вас будет это! — достав их сумки увесистый мешочек с монетами я кручу им перед носом вульгарно одетой женщины. Поднимаю его повыше, так чтобы она оценила, осмотрела со всех сторон, подсчитала выгоду. — Поможете и он ваш! — добавляю, чтобы жадность в глазах перевесила здравый смысл. — Сейчас здесь будет толпа мужчин, — сообщаю небольшой нюанс, когда вижу, как хозяйка подается вперед, делает пару шагов и протягивает руку.

Женщина останавливается, ее брови стремительно ползут вверх, а рот приоткрывается видимо для того, чтобы отказать. Не дожидаясь ее ответа, я подскакиваю, вкладываю в ухоженные руки с длинными немного изогнутыми ногтями монеты и сворачиваю за угол. Оттуда выглядываю, с опаской смотрю на двери, перевожу взгляд на хозяйку, которая одобрительно хмыкает, потянув завязки мешочка в разные стороны, и шепотом произношу:

— Послушайте, я девушка, мне стоит только умыться и переодеться. Более от вас не требуется ничего, только сжечь вот это, — мой палец указывает на поношенную одежду, а рука зацепляется за шапку, срывает ее с головы, открывая взору туго заплетенные волосы с множеством шпилек.

Женщина тяжело вздыхает. Она переводит взгляд то на мешочек, то на моё лицо и с укоризной поджимает губы.

— Пойдем, — выдыхает хозяйка. — Одни беды от вас, — недовольно закатывает глаза.

Гулкие удары каблучков разносятся эхом по пустому коридору, смешиваются с редкими стонами посетителей из запертых комнат. Едкие тошные запахи щекочут нос, от них хочется чихнуть и прижать к лицу надушенный платочек. Я едва сдерживаюсь, чтобы не скривиться, когда прямо передо мной выпархивает из комнаты девушка с нарисованной мушкой на щеке, густо подведенными глазами и размазанными яркими губами. Короткие, редкие волосы, испорченные частыми завивками, едва доходят ей до лопаток, на шее поверх заживающих желтеющих синяков, видны синие опечатки пальцев от весьма грубого бесцеремонного обращения, замызганный шнур с нанизанными на него маленькими бусинами разных размеров и цветов звенит при каждом её шаге. Синяки видны и на груди, которая едва не вываливается из декольте лимонного платья столь тонкого, что сквозь ткань проступают соски. От мысли, что мне придется переодеться в нечто подобное, передергивает, по позвоночнику пробегает холодок.

Колокольчик на входе звонко звенит. Холл наполняют грубые мужские голоса.

— Умойся! Вещи в сундуке, — шипит хозяйка над ухом и грубо заталкивает в первую же подвернувшуюся комнату. — Иду-иду, — сразу же нежно воркует она, резко разворачивается и спешит к посетителям. Ее губы расплываются в натренированной приторной улыбке, а походка становится столь манящей, будто она и сама готова оказывать соответствующие этому заведению услуги.

Свистящее дыхание вырывается из пылающих легких, я бросаюсь к сундуку, на ходу стягивая с себя одежду и кидая её прямо на пол под ноги. Схватив первое попавшееся платье ярко желтого цвета, со слишком глубоким декольте из лёгкой просвечивающей на свету ткани, и натянув его на себя, понимаю, что оно висит на мне будто мешок. До упора затягиваю шнуровку спереди, в попытке хоть как-то подогнать одежду под размер, но у меня получается сделать только хуже. Края корсета выпирают вперед, выдавая излишнюю худобу, вырез едва скрывает приподнявшуюся грудь, неприкрытые хотя бы тонкой полоской кружева плечи бросаются в глаза, а от тонкой талии вниз идет такой глубокий разрез, что стоит сделать хоть шаг, и вся нижняя часть тела будет оголена.

Приглушенные голоса нервируют, не давая времени на раздумья. Измазанное сажей лицо оттирается с трудом, оставляя красные следы на коже. Напряженно надув щеки, я выдыхаю, стараясь не поддаваться панике, и поднимаю с пола чью-то недопитую бутылку, чтобы намочить серую рубаху.

Кожу вокруг глаз щиплет, раздраженное трением лицо жжет. Сажа отмывается плохо, оставляя разводы. Дурное предчувствие подгоняет, бросает в холодный пот. Шумное дыхание от быстрого бега не успокаивается, сердце колотится у самого горла. Платье липнет к ногам, делая движения неуклюжими. Я путаюсь в подоле, стараясь одновременно скидывать разбросанную на полу одежду в сундук и оттирать лицо.

Грязные штаны, рубаху и шапку комкаю и кладу на самое дно, укрыв сверху полупрозрачными короткими халатиками, которые надушены приторно сладкими духами столь сильно, что вызывают приступ кашля.

Среди вороха цветастой одежды, я нахожу небольшое зеркальце, белила, пудру и сурьму. Захлопнув крышку, подбегаю к кровати, отворачиваюсь к стенке, делая вид, что отдыхаю, и принимаюсь приводить себя в порядок.

Чтобы скрыть раздраженную крепким алкоголем кожу, щедро вбиваю пушистой кистью пудру, глаза подвожу тоненькой линией, немного выходя за уголок, бровям лишь слегка придаю форму, а на щеке рисую жирную мушку, точно такую же, как у пробежавшей мимо полуголой девчонки. Посмотрев на себя в зеркало, жую губы, чтобы придать им яркий оттенок, и сбиваю волосы пальцами.

Ожидание сдавливает грудь, от нехватки воздуха кружится голова. Ненужное волнение беспокоит дар. Не выдержав, я подбегаю к дверям и припадаю к ним ухом. От услышанных совсем рядом мужских голосов и гулких шагов глаза округляются.

Давясь своим дыханием, едва успеваю запрыгнуть на кровать, прежде чем дверные петли скрипят.

Жар приливает к лицу.

— Оу, мальчики, вас так много, — кокетливо выгнув бровь и подмигнув, протягиваю с легкой хрипотцой.

Волнение захлестывает, свой голос кажется чужим.

— Со всеми сразу не могу, — грожу пальчиком в воздухе и расползаюсь в притворной улыбке.

Чтобы отвлечь внимание от дрожащих пальцев, я откидываю волосы назад и слегка веду плечами. Моя уловка работает, голодные взгляды жалят, мужчины не скрывают своё желание, даруя похотливые улыбки.

Хозяйка невозмутимо выглядывает из-за их спин. Ее волнение угадывается лишь на мгновение в кривящихся уголках губ, когда мы встречаемся с ней взглядами.

— Смотрите, какие у меня замечательные девочки, — воркует она нараспев, — зачем вам искать какого-то мальчишку. Отдохните, закажите вина, — хозяйка изящно изгибает запястье, мимолетно касается пальцами груди и непонимающе хлопает ресницами.

— Зачем вам искать какого-то мальчишку? — накручивая волос на палец, пытаясь придать голосу соблазнительность, подхватываю я, видя, что мужчины не обращают на слова хозяйки никакого внимания. — Давайте поиграем, — восклицаю с испугом, когда один из преследователей решительно подходит к сундуку и откидывает крышку. — Оу, — протягиваю и, облизнув верхнюю губу, встаю и направляюсь к нему, раскрывая руки для объятий, чтобы хоть как-то отвлечь его. — Люблю решительных мужчин, которые переходят сразу к делу. Какое платье вы соизволите для меня выбрать, чтобы мы вместе могли расслабиться и отдохнуть.

— Что ты несешь?

— Не обращайте внимания, — тут же суетиться хозяйка, — она новенькая. Только учится и делает много ошибок. Пройдемте, пройдемте! Я покажу вам всех моих птах, кто знает, у которой из них затерялся ваш мальчишка.

Не говоря ни слова, мужчины выходят.

Едва за ними закрывается дверь, а их шаги и лепет женщины становится едва слышным, я оседаю на пол и закрываю руками лицо.

— Выбора… У меня просто нет выбора, это просто роль, — шепчу и хлопаю по щекам. — А теперь встала и собралась! — приказываю себе, загоняя разъедающий стыд глубоко внутрь.

Ноги продолжают дрожать. Еще никогда я не была настолько близка к провалу, никогда меня не гоняли по улицам и уж тем более, подобных нарядов на мне никогда не было надето. Запрокинув голову назад, я заламываю руки. Что только не сделаешь, чтобы выжить в этом мире! Слабой быть нельзя! Никто не поможет, кроме тебя самой.

На твердую кровать опускаюсь скривив нос. Неизвестно, сколько мужчин утоляли на ней свой голод и пропитывали матрас своим потом. Склонившись над подушкой, прежде, чем опустить на нее голову, я принюхиваюсь. От нее исходит странный незнакомый прежде тошный запах с примесью каких-то благовоний.

Из дома для утех хочется бежать. Здесь все пропитано развратом. К тому же, о хозяйке ходят нехорошие слухи. Поговаривают, будто она удерживает девушек, заставляет их отрабатывать свою свободу. Кто знает, как она воспользуется тем, что увидела во мне не мальчишку беспризорника, а девушку с достаточно редкой для этих земель внешностью. Но, как бы не хотелось сбежать отсюда, как можно раньше, придется дожидаться рассвета.

Не в силах побороть брезгливость я всё же сажусь и подтягиваю ноги к груди, закрыв глаза. Мне вновь придется идти на дело. Идти ради того, чтобы навсегда зачеркнуть прошлое, может быть даже отправиться в другую страну — Агонору, граничащую с нашей Фандолой. И уж тогда я смогу вести себя как леди: кутаться в пышных юбках, носить перчатки, кружиться в танце на приемах, пить кофе по утрам из белоснежной фарфоровой чашечки, испуганно вздыхать при виде выползшего паучка и падать в обморок от переизбытка чувств. Сейчас же меня не испугать противной жабой, отсутствием повара или портной, но, помня иную жизнь, к ней хочется вернуться. Чтоб мои дети, никогда не стали воровать и рисковать своей головой.

От подобных мыслей на лице расплывается мечтательная улыбка. Я смогу! Осталось совсем немного! Все учителя, приходящие к нам с братом тайком, которым я платила баснословные деньги за молчание и за их работу, все книги, которые я крала и покупала, не должны пройти за зря! Последний рывок! И уже на следующем смотре невест, я предстану под другим именем.

Короткий стук отвлекает и одёргивает от пустых мечтаний. Я мигом собираюсь, опускаю ноги вниз, касаюсь носками ботинок пола и складываю руки на груди, обеспокоенно поглядывая на дверь. Отзываться и приглашать кого-то войти не спешу — вдруг обойдется! Вдруг тот, кто стоит за этой дверью решит, что в комнате никого нет?!

Но нет… Слышится еще пара ударов, после чего дверные петли противно скрипят, а ко мне шаркающим шагом направляется черноволосый, небритый, с грубой щетиной мужчина. Его губы растянуты в улыбке, в уголках суженных глаз залегли морщины, на рубашке расплылись пятна пота.

— Ну, что милая, — приподнимая бровь, говорит он, — я пришел, как и звала. Давай знакомиться, — его рука устремляется ко мне в приглашающем жесте, — меня Алден зовут.

— Знаете, — нервно комкаю пальцами подол платья, — у меня отдых, — вскидываю на него покрасневшее лицо, — на сегодня я закончила принимать гостей.

— Да брось, — отмахивается мужчина, — я оплачу хорошенько, — его указательный палец поднимается вверх и он делает пару шагов ко мне. — Не представляешь, как я устал, — разминая плечи, он смотрит на меня сверху вниз и останавливается напротив. — Начни с массажа ног, — нагло опустившись на кровать, он снимает ботинки, небрежно отбрасывая их в сторону и, прищурившись, добавляет: — И будь добра, сделай все сама, сил совсем нет.

Подступившую тошноту я прячу за кашлем. От одного вида потных конечностей меня едва не выворачивает. О каком массаже идет речь? О чем он?! Ему бы помыться, а уж потом думать в какую кровать прилечь. Но вместо этого, я приторно сладким голосом выдавливаю из себя:

— И почему же столь статный мужчина устал, — я кокетливо накручиваю один локон на палец и склоняю голову так, чтобы выглядело будто я с ним заигрываю, а сама устремляю взгляд к плотно закрытой двери, — Кто ж так загонял? Неужели начальник зверствует?

— Не то слово, — с готовностью подхватывает мужчина, — и ловим то мальчишку! — он ударяет себя ладонью по лбу и, растягивая кожу, проводит рукой по лицу. — Уж больно юркий да ушлый: то прислугой вырядится — в дом проникнет, то ночью в окно проберется, любой сейф открывает, даже под половицей монеты находит! Только и у нас нюх отменный, — приподнимается на локте Алден и самодовольно кивает, — почти поймали его сегодня. Может к утру и попадется малек — бежать ему некуда. Давно его изловить пытаемся.

Сердце в груди заходится в бешенном ритме. Я едва не давлюсь собственным вздохом. Как давно ловят?! Врет! Не могут за мной давно следить! Нахмуриваюсь, припоминая все последние вылазки, но, почувствовав на себе взгляд, вновь натягиваю на лицо добродушное выражение:

— Оу, — протягиваю, — да у вас действительно был трудный денек! Для такого случая у меня есть ароматные масла, — изящно сложив пальцы, показываю ими незримую нить исходящего запаха от благовоний, и добавляю самое важное, то, что позволит уйти: — Мне стоит лишь на мгновение выйти, и я вся ваша, — развожу руки в стороны и покорно склоняю голову вниз, пряча лицо за волосами.

Еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег, с маской радости на лице я поворачиваюсь спиной к Алдену и направляюсь к двери. Дрожащей рукой тяну дверное полотно и шагаю в полумрак длинного коридора.

По спине бегут холодные мурашки, движения получаются скованными, от вида стоящих впереди мужчин становится дурно. Я приближаюсь к ним нарочно медленно, покачивая бедрами и улыбаясь. От их внимательных взглядов к лицу приливает жар, а увидев куда устремлены их взоры, мне приходится перебросить волосы на грудь, скрывая слишком глубокое декольте.

— Всё работаете, — томно вздыхаю и прохожу мимо, устремившись к холлу.

Спину жжет от взглядов, каждый грациозный танцующий шаг дается с трудом. Я едва держусь, чтобы не сорваться на бег, не позволяя так опрометчиво выдать себя. В повисшей тишине чётко слышен стук потрепанных ботинок.

От отчаяния давлю крик и продолжаю грациозно плыть вперёд то и дело поправляя волосы, чтобы хоть как-то отвлечь внимание ищеек от несоответствия образа продажной девки. Стоит мужчинам опустить взгляд вниз, и они все поймут.

— Стоять! — оглушает меня грозный приказ.

Сердце замирает и ухает вниз. Тело выгибается вперёд, будто от невидимого толчка в спину. Рот сам по себе открывается в немом крике, я неуклюже взмахиваю руками, ошарашено оборачиваюсь и вижу, как один из мужчин тянет за собой хозяйку дома для утех, подкидывая на ладони увесистый мешочек для монет, который должен быть отнюдь не у него. Женщина пытается договориться, висит на руке ищейки, но всем уже не до неё. Все взгляды прикованы ко мне.

— Попалась! — восклицает один из мужчин и делал шаг вперед. Он смотрит на меня с явным интересом. Его губы растягиваются в улыбке, а потом медленно раскрываются, проговаривая с наслаждением каждую букву: — Взять!

От его слов все внутри обрывается. В панике я мечусь из стороны в сторону. Тяжелая ваза летит на пол, рассыпаясь на мелкие, колкие осколки под множеством ног. Глупо было надеяться, что это поможет уйти, а вот трость, так любезно оставленная у входа одним из посетителей, непременно добавит мне пару минут.

Выскочив на улицу, я вставляю палку в отверстие дверной ручки и бегу, подхватив юбку, вдоль домов к лесу, понимая, что только он сможет меня спасти.

За спиной слышны звук погони, крики и лай собак. Я понимаю, что дальше бежать смысла нет — все равно схватят. Воображение рисует, как мне в лодыжку вцепиться зубастая пасть, дёрнет на себя, а я завалюсь вперед, поскуливая от боли.

Стиснув кулаки, я сосредотачиваюсь, зажмуриваю глаза на бегу и развожу руки в сторону, призывая дар. Терять уже нечего.

Стон, переходит в крик, с пальцев срывается полоса огня, которая ленивой петлей, словно живая, вытягивается вдоль дороги, ограждая меня от преследователей со всех сторон.

— Проклятая! Стреляй!

Ошарашено смотрю на свои ладони, в замешательстве замираю, не веря в происходящее. Дар бьётся, выходит беспрерывным потоком переплетающихся нитей.

Первый выстрел глушит. В горле образуется ком от подступивших слез и осознания безысходности, колкий страх мешает думать и бежать, тело становится неуклюжим, неживым, будто оно и вовсе не принадлежит мне, а все происходящее я наблюдаю со стороны.

— Пожалуйста, пусть это будет сон, я сплю, просто сплю! — рваным голосом хриплю, задыхаясь от бега.

Пули свистят рядом и только благодаря проклятому дару не достигают цели. Сполохи огня понемногу угасают, становятся менее яркими и четкими, грозя погаснуть в любой момент. Полоса запретного леса мелькает перед глазами, меня держит лишь надежда на спасение, кажется, что я даже бегу машинально, то и дело норовя споткнуться и упасть лицом в грязь на радость своим преследователям. Сердце колотиться так, что ребра внутри разрывает, а воздуха катастрофически не хватает. Хоть я и была весьма хорошо подготовленной, но сила, которую выпустила из себя, забрала слишком много, сделав тело значительно слабее.

Каждый вдох отдает колющей болью в боку. Пересушенное горло першит, готовое раздаться сухим кашлем, несмотря на то, что я дышу исключительно через нос.

Ненавистное платье цепляется за низенькие деревья, оставаясь на них цветастыми лоскутками. Звук рвущейся ткани, тонет в лае остервенелых псин, которые надрываются от бессилия, ведь теперь они не могут загнать свою жертву и вонзить в неё острые зубы. Их держит едва заметная полоса огня. Хоть она и была никчемно мала, но пугала норовивших перепрыгнуть через неё людей и собак отменно.

Проклятый лес колет морозом с первого шага. Снег забивается в невысокие ботинки, а кожа от холода покрывается мурашками. Бежать по сугробам трудно, я сбавляю темп, чем тут же пользуются мужчины. Над головой гремит выстрел, который я чудом успеваю отвести от своей спины щелчком пальцев. Пуля входит в ствол дерева, разрывая кору на части.

Отчаяние подступает к горлу и выливается в крик. Развернувшись, я встряхиваю руками, отталкивая от себя несущуюся в грудь смерть. Сила внутри бьется, чувствуя опасность, срывается с кончиков пальцев новой волной огня.

Крики мужчин обрываются, их ружья откидывает в сторону, металлические пуговицы и пряжки на ремнях отрывает вместе с тканью, а собак, на которых были надеты ошейники, подкидывает вверх. Спасаясь бегством, каждый из них проклинает меня — чудовище, чья сила смертельно пугает.

Закрыв лицо руками, я опускаюсь на снег. Я знаю — они не оставят в покое, зная правду, за мной придет тайная канцелярия и будет поджидать возле проклятого леса, зная, что одаренные не примут мой дар, что расправятся со мной точно так же, как и простые люди.

— Почему же я родилась такой, — шепчу сквозь слезы и, обняв себя руками, встаю с колен.

Сидеть и жалеть себя слишком холодно. Стараясь успокоить бешенное сердцебиение, делаю глубокий вдох и, вытянув губы трубочкой, медленно выдыхаю. Озираясь по сторонам, думаю что делать. Заходить глубоко в лес опасно, но и оставаться здесь или идти обратно — безрассудство. Кручусь на месте и со злостью поддеваю ботинком снег. Не вечный же этот проклятый лес? Да и на картах не такой уж он и большой, к тому же я могу выйти в соседние земли, где обо мне ничего не известно.

После принятого решения становится легче. Самое главное, я по-прежнему дышу, а со всем остальным справлюсь. Заглушу в себе горечь, забуду о том, что сегодня произошло и в каком виде мне пришлось предстать перед мужчинами. Быть воровкой не просто, но куда сложнее вытянуть себя и брата из лап голодной смерти.

Матушка после смерти отца долго не протянула. Скончалась от болезни спустя пару лет, оставив нас с Эдом одних без средств к существованию. Дядя, тайком от всех помогавший нам, как только узнал о гибели сестры, оборвал любое общение, не говоря уже о помощи.

Младший брат, холодные пустые комнаты и сводящий от голода желудок заставили меня попрошайничать. Стыдясь себя, тем, что я вместо того чтобы танцевать на балах обмазывала свое лицо сажей и прятала светлые волосы под заштопанную шапку и надевала точно такие же поношенные в разноцветных заплатках мужские брюки, чтобы походить на беспризорника, каждое утро потупив взгляд вытягивала руку с металлической чашечкой в сторону прохожих. Еды едва хватало, а на работу никто не брал. Я — дочь графа, ставшая изгоем, не могла устроиться даже прислугой без необходимых рекомендаций.

Стоя на площади, с завистью поглядывая на мальчишку, который выкрикивал последние новости и раздавал свежие газеты, я злилась на тех, кто, наплевав на манеры, тыкал в меня пальчиком в белоснежной, либо светло кремовой перчатке и осуждающе закатывал глаза.

«Попрошайка, безродный оборванец, замарашка!» — слышала я весь день и с благодарностью склоняла голову каждый раз, когда под ноги кидали кусок хлеба.

Все изменилось, когда ко мне подошёл он.

Мужчина средних лет, вышел из кареты и легким шагом направился ко мне. В отличие от остальных на нём не было перчаток. Он вообще не был похож на столь привычных прохожих. Темно коричневые брюки, заправленные в высокие сапоги, белая рубашка с широкими рукавами, стянутая шнуровкой у горла и темно синий камзол с незаурядными пятнами вышивки подпоясанный широким ремнем привлекал внимание. Никаких больших пуговиц, меха, кисточек и кружева.

Без какой либо брезгливости он подошел почти вплотную, склонился так, чтобы только я слышала, о чем он говорит.

От его предложения пульс участился, а кровь застучала в висках. Продрогшие колени больше не бились друг об друга от холода, а я с недоверием продолжала слушать шёпот незнакомца, столь кстати накинувшего мне на плечи теплый плащ.

В тот день я согласилась на его предложение. Стала его ученицей. Мне необходимо было отработать всего каких-то пять лет, заплатить откупную, после чего я смогла бы начать новую жизнь со всеми необходимыми документами для того, чтобы удачно выйти замуж и навсегда забыть то, чем я занималась. В тот день я стала воровкой.