Время не властно

Пролог

С вечера принялся накрапывать дождик, и Джоан огорчилась, что погода портится. Но утром она выглянула в окно и увидела, что солнце светит вовсю, как ему и подобает в разгар лета. Сегодня в Литчвуде большой день, радостно вспомнила девушка, — открытие ежегодной ярмарки, где соберутся все жители городка, за исключением разве что тети Клары, которую болезнь приковала к постели. Ах, тетя Клара… Вот в ком нет ни капли эгоизма.

— Иди, моя девочка, и развлекись как следует, — сказала она Джоан, когда та засомневалась, имеет ли право оставлять тетю одну на весь день. Ведь доктор Смолл предупредил, что ее положение очень серьезно, и «это» может случиться совсем скоро.

Тетя Клара жила вдвоем с племянницей уже двенадцать лет, с тех пор, как мать Джоан, оставив девятилетнюю дочку, уехала в Калифорнию «налаживать свою жизнь». Джоан никогда не знала отца — мать рассталась с ним вскоре после ее рождения. Воспитанием дочери она почти не занималась, передав все в руки своей старшей незамужней сестры. Только благодаря тете девушка получила представление о том, что такое домашний очаг.

Всю неутоленную любовь одинокой женщины Клара обратила на племянницу.

После окончания местной школы Джоан устроилась продавщицей в цветочный салон. Туда брали только хорошеньких девушек, а Джоан была очень хороша собой — широко расставленные светло-карие глаза с искорками, белая кожа с нежно-розовым румянцем, точеный носик и — главное ее богатство — роскошные волнистые волосы необычного медно-рыжего оттенка. В Литчвуде она считалась одной из первых красавиц, и это не давало покоя тете Кларе.

— Милая моя девочка, — начинала она иногда, глядя на Джоан любящим взглядом. — У меня вся душа о тебе изболелась. Ну что за судьба ждет тебя в нашем захолустье! Эта моя болезнь так некстати. Уехать бы нам отсюда в Фейетвилл, а то и в Калифорнию… Разве наши неотесанные парни тебе ровня!

Тетя обожала племянницу и считала, что она должна выйти замуж по крайней мере за звезду Голливуда. К тому же дедушка Клары и матери Джоан когда-то был владельцем привилегированной частной школы в Ирландии, но потом вынужден был эмигрировать в Америку — Джоан так толком и не поняла почему.

В поклонниках у Джоан не было недостатка, но она не слишком их поощряла. Во-первых, потому, что они, и правда, были ей не по вкусу — их интересовали только лошади и регби. Имелось и еще одно обстоятельство…

Год назад Джоан и ее лучшая подруга Фанни отправились на ярмарку. Вдоволь нагулявшись и перекусив в кафе под тентом, они уже собирались возвращаться домой… И тут Джоан увидела павильон, который до сих пор ни одной из них не бросился в глаза. Над входом красовалась вывеска: «Гадание по руке. Потомственная гадалка Элизабет Эллис. Узнайте свое будущее».

— Смотри, что мы пропустили! — воскликнула Джоан. — Сюда стоило заглянуть в первую очередь.

— Вот еще, — хмыкнула Фанни. Она была некрасивая, слишком худая, носила очки в роговой оправе и гладко зачесывала и без того негустые темные волосы. — Это никакая не потомственная гадалка и даже не Элизабет Эллис, а миссис Пристин, ты ее знаешь, она живет около аптеки.

— Ну и что с того, если она умеет гадать, — возразила Джоан. — А даже если и не умеет, это аттракцион, понимаешь? Можешь не ходить, а я пойду.

Девушка смело шагнула в павильон. В полумраке за столом, освещенным двумя свечами, сидела гадалка в наброшенном на плечи большом цветастом платке и малиновом тюрбане. Может, это и впрямь была миссис Пристин, но Джоан вдруг охватило предчувствие чего-то необычного.

Она решительно подошла к столу и села на стул.

— Пожалуйста, миссис При… миссис Эллис, я хочу знать свое будущее.

Гадалка низко склонилась над ее рукой. У нее должно быть превосходное зрение, подумала Джоан, если она что-то способна разглядеть в таком сумраке. Сердце ее билось быстро и часто.

Гадалка что-то пробормотала, подняла глаза на Джоан и снова нагнулась к руке.

— Вижу большую любовь… Она перевернет всю твою жизнь. Добрый, красивый, приедет издалека… Но ты не будешь счастлива.

— Я узнаю любовь, разве мало этого для счастья? — сказала Джоан первое, что пришло в голову.

Ей сделаюсь вдруг не по себе. А что если это не просто ярмарочный аттракцион, и она в самом деле заглянула в свое будущее…

— Глупая, глупая девочка… Запомни, любовь приносит горе куда чаще, чем счастье, — отрезала гадалка. Все-таки это была никакая не миссис Пристин. — А ты полюбишь только раз, сильно полюбишь. И случится это скоро… Но счастливой тебе не бывать.

Джоан вдруг стало страшновато. Она резко отодвинулась.

— Вы ошибаетесь, любовь это и есть счастье, — сказала она.

— Вы не сможете быть вместе. Тебе не удержать его, — сказала гадалка, пожалуй все же миссис Пристин. — Что ж, может ты и права, моя милая, ты все же получишь свою долю счастья. Не все могут и этим похвастаться.

С тех пор прошел почти год, но предсказание не выходило у Джоан из головы. Не то, чтобы она приняла его совсем всерьез, но все же некоторое время пристально всматривалась в лица незнакомых мужчин, изредка появлявшихся на улицах Литчвуда, где все местные жители прекрасно знали друг друга. Потом впечатление, произведенное загадочной гадалкой, несколько притупилось, но все же Джоан отныне чувствовала себя героиней любовного романа, которые обожала читать ее тетушка, хотя роман этот был открыт пока лишь на самой первой странице.

Она даже начала вести дневник, где старательно описывала мельчайшие повседневные события, чтобы не пропустить начало этого увлекательного романа… Теперь ее поклонники окончательно отошли на второй план, а на первом месте сверкала и переливалась всеми оттенками радуги Мечта о Любви. Слова гадалки о том, что она не сможет выйти замуж за возлюбленного и не будет счастлива как-то не доходили до сознания Джоан. Ведь любовь, самое главное в жизни каждой женщины, ей, можно сказать, была гарантирована.

Джоан выпрыгнула из автобуса и заспешила к распахнутым, украшенным цветами воротам, за которыми раскинулись ярмарочные павильоны. Через минуту она смешалась с шумной толпой. Они договорились встретиться с Фанни и их общей подругой Алисой у цветочного павильона, но Джоан не спешила присоединиться к девушкам. Ей хотелось сначала посмотреть, приехала ли в этом году на ярмарку таинственная Элизабет Эллис? Может быть, снова зайти к ней и сказать, что обещанная любовь до сих пор не встретилась…

— Вы не скажете, в вашем городе есть какой-нибудь антикварный магазин или хотя бы лавочка, где продают старинные предметы?

От неожиданности Джоан слегка вздрогнула и подняла голову. На нее смотрели внимательные мужские глаза. Она замерла. Еще молодой мужчина — ему явно меньше тридцати, среднего роста, подтянутый, плечи скорее изящные, чем широкие, в правильных чертах лица что-то необыкновенно утонченное… Он настолько отличался от остальных знакомых мужчин, что показался Джоан пришельцем с другой планеты. Она молча смотрела на него, не в силах оторвать взгляд.

Незнакомец немного приподнял темные изогнутые брови, и она поняла, что он ждет ответа на свой вопрос.

— Конечно, у нас есть антикварный магазин, наш городок вовсе не такая дыра, как считают большинство приезжих, — произнесли губы Джоан, в то время как ее глаза наполнились янтарным блеском и начали свой собственный, совсем особенный диалог с его глазами.

— Вы не могли бы проводить меня, я здесь первый раз и боюсь заблудиться, — попросил он и добавил неуверенно: — Если, разумеется, у вас есть на это время.

— Я с удовольствием вас провожу, я сегодня совсем свободна. — Джоан засмеялась, сама не зная чему. — Только это на другом конце города.

— Тогда я буду счастлив, если вы согласитесь стать моим гидом и заодно познакомите меня с вашим городом… Кстати, меня зовут Эндрю Гибсон.

— А меня Джоан Ардли.

И они рука об руку пошли по залитой ярким солнцем улице… Позднее Джоан пыталась припомнить их разговор, но не могла, видимо губы произносили что-то совсем незначительное, но зато глаза ее говорили: «Неужели это Ты? Да, я в этом не сомневаюсь. Это о Тебе я мечтала, Тебя видела во сне, Тебя я ни с кем не спутаю…»

Она действительно влюбилась в него с первого взгляда и поняла это сразу. Они еще не успели ничего рассказать о себе друг другу, а она буквально готова была идти за ним на край света. Как часто она встречала это фразу в романах, и какой банальной она казалась всегда! Но сейчас Джоан открывала для себя вечную новизну банальных истин.

А его глаза… В них она ясно читала восхищение и еще другое чувство, суть которого более опытная женщина угадала бы сразу.

После антикварного магазина, где Эндрю купил старинную медную кастрюльку, вполне естественно было бы пожелать друг другу счастливого пути и разойтись. Но ни одному из них это не пришло в голову. Они бродили по городу, сидели в кафе, и разговаривали.

Он рассказал ей о себе. То, что у Эндрю есть невеста и, вернувшись в родной Спрингфилд, он собирается сочетаться с ней браком, Джоан узнала едва не в первые минуты знакомства. Но как ни странно, это известие не вызвало в ней никаких эмоций. Его невеста, его властный отец, его фабрика — все это существовало где-то в другом измерении и никак не было связано с чудесными мгновеньями, которые переживала Джоан и которые принадлежали только им двоим и больше никому на свете. Такие понятия, как время, расстояние и проза жизни потеряли свое значение. Голова у Джоан слегка кружилась, на сердце было до того легко, что она временами опускала взгляд на свои туфельки, чтобы проверить, все ли еще они касаются земли — когда она смотрела в его глаза, ей представлялось, будто она медленно парит в воздухе.

Постепенно ей становилось все более ясно, что ее сердце всегда будет принадлежать этому человеку, где бы и с кем бы он ни был. Он получил над ней полную власть, и это наполняло Джоан счастьем. Она знала, что сделает все, о чем он ни попросит.

Оказалось, что в их вкусах много общего. И Джоан, и Эндрю, оба любили яблоки, сильный ветер, праздничную толпу, запах корицы, старину. Оба предпочитали ходить пешком, чем ездить в автомобиле. Он успел побывать в разных странах, и Джоан с увлечением впитывала его впечатления. И ей отчетливо представилось — она в белом платье стоит рядом с Эндрю на палубе корабля, который плывет по безбрежному морю, но куда — неизвестно, впереди все скрыто туманом.

Потом он попросил ее проводить его до гостиницы, и они договорились завтра встретиться, он обещал зайти за ней в цветочный магазин. Так он заходил за ней каждый день, а в следующее воскресенье, в тихой березовой роще, на закате Джоан отдала своему возлюбленному не только душу, но и тело.

Эндрю Гибсон всегда считал себя порядочным человеком. В Орегоне его ждала невеста, милая девушка, дочь делового партнера его отца, с которой он по возвращении должен был сочетаться браком. Он не питал к невесте глубоких чувств, просто тридцатилетний Эндрю согласился с выбором отца, потому что с детства привык во всем с ним соглашаться. А отец решил, что сыну пришла пора обзавестись семьей.

Джоан казалась Эндрю воплощением юности и свободы от всяких условностей, она ни о чем не просила, ни на чем не настаивала, не искала выгод. Ее большие глаза, обращенные на него, светились любовью, и его потянуло к ней с такой неистовой силой, что не отличавшийся бурным темпераментом Эндрю не переставал удивляться сам себе.

Влечение, которое он испытал к этой девушке, не могло заглушить укоров совести. Но Джоан уверила его, что она ни о чем не сожалеет и хочет только, чтобы он вспоминал о ней. Перед тем, как сесть в автобус, который должен был увезти его к прежней жизни, Эндрю обнял Джоан и заглянул ей в глаза.

— Дорогая моя девочка, я бесконечно благодарен тебе за все. Вот мой адрес. — Он протянул ей визитную карточку. — Я бы очень хотел увидеться с тобой снова. Не сомневайся, я всегда буду рад тебе…

Он смущенно замолчал, испугавшись, что она воспримет его слова слишком буквально. Но Джоан прямо и просто посмотрела ему в лицо и сказала мягко:

— Спасибо, Энди, конечно мы когда-нибудь увидимся. Я желаю тебе всяческого счастья. А что касается меня — я и так самая счастливая на свете.

Она долго махала вслед отъезжавшему автобусу, а Эндрю половину пути снова и снова спрашивал себя — не потерял ли он права называться честным человеком? Потом он представил суровое лицо отца и понял, что у него в сущности никогда не было выбора. Долг давил на него тяжелым бременем. Здесь, в этом маленьком провинциальном городке, он простился с несбыточной мечтой о свободе.

1

Дороти О'Хансен стояла у основания деревянной лестницы, ведущей на веранду двухэтажного дома в стиле ранчо.

Такси уехало. Возврата назад не было. Внезапно девушку охватило тревожное предчувствие, по телу пробежала нервная дрожь. Мужество и уверенность в своих силах, побудившие ее отправиться в Орегон на поиски отца, которого Дороти долгое время считала умершим, стремительно покидали ее.

Она испытала непреодолимое желание броситься вслед таксисту и крикнуть, что ошиблась адресом…

— Я услышал, как отъезжает машина.

Глубокий мужской голос заставил ее сердце забиться в сумасшедшем ритме. Девушка собралась с духом и взглянула на мужчину, который появился на веранде. Несмотря на линялые голубые джинсы и простую белую футболку, Алан Латимер показался ей еще более привлекательным, чем во время их первой встречи. Синие глаза в упор смотрели на нее из-под довольно густых ресниц, светло-каштановые волосы трепал легкий ветерок, чувственные губы улыбались несколько сдержанно. Небрежной и уверенной походкой он спустился вниз по ступеням и остановился напротив нее.

— Добро пожаловать в Орегон.

— Спасибо, — отозвалась Дороти, выдерживая его твердый пристальный взгляд.

— Почему вы не позвонили с автовокзала? Я бы приехал на своем фургоне и забрал вас, — сказал Алан, поднимая ее чемодан и сумку.

— Вы имеете в виду старинный крытый фургон? — спросила Дороти с внезапно пробудившимся интересом.

Алан поймал ее взгляд и снова почувствовал то сильное влечение, которое ощутил в первое мгновение, едва только увидел Дороти О'Хансен два месяца назад в Арканзасе.

Он засмеялся и отвел глаза.

— Не волнуйтесь, допотопные повозки на дорогах разрешены исключительно во время Пасхального Шествия или по случаю свадебной церемонии.

— Понятно, — разочарованно протянула она. — Жаль. В детстве мне всегда хотелось прокатиться в одной из тех крытых повозок, на которых ездили по стране первые переселенцы…

— Подобные реликвии коллекционирует один из отцовских приятелей. Так что, может быть, вам еще представится возможность прокатиться в такой повозке, — обнадежил ее Алан.

— Было бы здорово, — обрадовалась Дороти.

— А как вам понравилось путешествовать на автобусе? — спросил Алан, пока они поднимались по лестнице.

— Думаю, это комфортнее, чем в повозке, — улыбнулась Дороти, — но все же поездка была достаточно долгой и утомительной.

Он пропустил Дороти вперед, что дало ему возможность хорошенько рассмотреть ее сзади. Девушка была одета в джинсовую куртку, блузку кофейного цвета и джинсы, которые отлично сидели на ней, четко обрисовывая округлый контур бедер, в ее густых волнистых медно-рыжего оттенка волосах, заплетенных в тугую косу, вспыхивали солнечные искорки.

Красивая девушка… А главное, вежливая. Алан усмехнулся, подумав о происшедшей с Дороти перемене. Два месяца назад, когда Алан с родителями гостил на ферме неподалеку от Фейетвилля в штате Арканзас, он поделился с хозяевами проблемами, возникшими у него с недавно купленной скаковой лошадью, которая уже успела одержать на скачках несколько побед. Тогда один из друзей хозяев рассказал про Дороти О'Хансен, местного тренера, которая занимается именно норовистыми, а также пострадавшими от дурного обращения лошадьми. Алан высказал свои сомнения, но гость уверил его в необычайных способностях Дороти. Тем же вечером Алана познакомили с этой рыжеволосой сорвиголовой и, решив, что хуже не будет, предложил ей приехать на его ранчо в Орегон, проконсультировать Алмаза, его призового скакуна. Но в ответ получил довольно грубый отказ вкупе с презрительным взглядом. Поэтому, когда неделю назад Дороти вдруг позвонила и спросила, все ли еще она может приехать, чтобы помочь ему с лошадью, он испытал своего рода шок. Но до ответственных скачек оставалось меньше десяти дней, положение было безвыходное, и Алан не смог ответить ей отказом.

— Красивый у вас дом, — заметила Дороти.

— Спасибо. Конюшни с другой стороны, я покажу их вам позже.

Внезапно парадная дверь отворилась, и Дороти увидела приятную седовласую даму, которая приветливо ей улыбалась.

— Дороти! Как я рада тебя видеть. — Объятия Сони Латимер были такими теплыми и дружескими, что у Дороти выступили слезы. Знакомство их было совсем коротким, но обе испытывали друг к другу искреннюю симпатию.

— Спасибо, миссис Латимер, я тоже рада вас видеть. Вы прекрасно выглядите.

— Спасибо, — поблагодарила и Соня, отступая назад. — Пожалуйста, проходи в дом. Как ты перенесла путешествие? Могу я угостить тебя чашечкой кофе?

— Я немного устала и, конечно же, не откажусь от кофе, спасибо, — с удовольствием согласилась Дороти.

— Алан, дорогой, отнеси вещи Дороти в ее комнату.

— Конечно, мама. — Алан уже поднимался по лестнице.

Дороти прошла следом за Соней через вестибюль с кафельным полом и дальше по коридору, мимо огромной столовой, на светлую просторную кухню. Середину помещения занимал массивный деревянный стол, а с трех сторон в удобной близости находились плита, холодильник и двойная раковина.

Подвесные шкафчики для посуды сияли ослепительной белизной, а синевато-серая стойка превосходно сочеталась по цвету с крупной венецианской плиткой, покрывавшей пол.

Рабочее место домохозяйки было обустроено превосходно. Особенно Дороти пришлись по душе начищенные до блеска разнокалиберные медные кастрюльки и сковородки, висевшие над деревянным столом.

В эркере, выходившем окнами на веранду, стояли круглый дубовый стол и шесть стульев, а сразу за верандой начинался сад. Над деревьями Дороти разглядела крышу какого-то строения и догадалась, что это и есть конюшня.

— Что за чудесная кухня! — воскликнула она.

— Спасибо. Да ты садись, — пригласила Соня, подходя к стойке. — Расскажи поподробнее, как прошло твое путешествие.

— Отлично… спасибо, — вежливо ответила Дороти. — Мне нравилось наблюдать в окно, как меняется пейзаж.

Сама она машину водить не умела, а самолеты просто ненавидела. Двухдневный переезд на автобусе через пять штатов был для нее спасительной альтернативой. И все время путешествия мысли ее были заняты только одним — как устроить встречу с отцом.

О существовании отца Дороти узнала только месяц назад. Она наводила порядок в кладовке с мамиными вещами и наткнулась на старую коробку из-под обуви. Внутри оказалась пачка документов, а в самом низу — тетрадь, исписанная крупным маминым почерком.

Дороти, охваченная любопытством, принялась читать ежедневные записи, сделанные матерью в возрасте двадцати одного года. После подробного описания теплого летнего дня, когда она познакомилась с парнем по имени Эндрю Гибсон, тон и содержание записок резко изменились.

Они встретились на ежегодной ярмарке в Литчвуде, и с этого момента дневник Джоан Ардли наполнили романтические переживания влюбленной девушки.

Дороти скоро поняла, что ее мать и Эндрю Гибсон стали близки друг другу. Но месяц спустя после знакомства, Энди, как его ласково называла мама, вернулся в Орегон. После отъезда возлюбленного дневниковые записи сделались короче и наконец прекратились совсем. Испытывая разочарование оттого, что роман так скоро оборвался, Дороти уже собралась было убрать дневник на место, но тут заметила между потрепанными страницами конверт, тоже надписанный маминым почерком и адресованный Эндрю Гибсону, Платановая роща, Спрингфилд, Орегон. Конверт был вскрыт, а поверх адреса стояла размашистая надпись: «Вернуть отправителю».

Внутри лежало письмо, которое начиналось так: «Дорогой Энди! Я жду ребенка, твоего ребенка…»

Потрясенная Дороти еще раз перечитала дневник и письмо, судя по дате написанное за два месяца до ее рождения. Ее отцом был Эндрю Гибсон!

Сначала Дороти не знала, что предпринять, к кому обратиться. Немного успокоившись, она осторожно навела справки и выяснила, что Эндрю Гибсон все еще проживает в маленьком городке Спрингфилде, штат Орегон…

— Вы с чем предпочитаете кофе? — спросил Алан, подходя к столу с подносом, на котором стояли чашки с блюдцами, сахарница и сливочник. Дороти так глубоко погрузилась в свои мысли, что и не услышала, как он вернулся, но его глубокий звучный голос быстро заставил ее очнуться. Дороти взглянула в его синие глаза и на несколько бесконечных мгновений ощутила себя ланью, пойманной лучами автомобильных фар. Дыхание ее остановилось, а по шее и лицу разлился смущенный румянец. Сердце тоже не замедлило откликнуться — оно бешено забилось о грудную клетку.

— Ой… простите, — пробормотала Дороти. — Я залюбовалась видом из окна и размечталась.

— Неужели? — усомнился Алан. — То-то вы так наморщили лоб. Готов поспорить на последний доллар, что вы чем-то крайне озабочены. У вас неприятности? — И он пытливо заглянул Дороти в глаза, словно хотел прочитать ее мысли. — Я не ошибся?

Дороти проглотила слюну, так как горло внезапно пересохло. Надо отдать ему должное, он не лишен наблюдательности. Она прекрасно понимала, что он относится к ней с недоверием, и не могла его за это винить. Два месяца назад она намеренно отклонила его предложение приехать на ранчо, причем в непростительно грубой форме. Но его высокомерные манеры и насмешливый тон возмутили ее, к тому же она случайно услышала его разговор с соседом… Совершенно не зная Дороти, Алан посмел высказать свое мнение о ее способностях в таких выражениях, что после этого она, разумеется, не испытала ни малейшего желания ответить ему согласием.

Когда спустя два месяца она позвонила, чтобы узнать — все ли еще он нуждается в ее помощи, то сразу поняла, что ее звонок явился для него полной неожиданностью. Главной же причиной, побудившей Дороти ему позвонить, было то, что ранчо Синяя Звезда находилось в Спрингфилде, городке, который значился на конверте, найденном в мамином дневнике.

— Вот, снова эта морщинка, — поддразнил ее Алан, и Дороти различила в его голосе нотку подозрительности.

— Алан, мальчик мой, веди себя прилично, — укорила его мать, ставя на стол кувшин с кофе и блюдо с домашним печеньем. — Нашей гостье едва ли до шуток после такого длительного переезда.

Дороти признательно улыбнулась матери Алана.

— Кофе пахнет изумительно, — сказала она.

— Сливки? Сахар? — вежливо осведомился Алан, когда его мать, разлив кофе по чашкам, вернулась к стойке, чтобы снова вставить кувшин в кофеварку.

— Мне со сливками, спасибо, — ответила Дороти и заставила себя спокойно выдержать взгляд его синих глаз.

Вспыхнувшие в них веселые искорки и лукавая улыбка, которая затем медленно появилась на красиво очерченных губах, застигли девушку врасплох, и ее сердце снова забилось гулко и часто.

— Как пожелаете, Рыжик. — И он налил в ее чашку сливки.

Услышав ненавистное со школьных лет прозвище, Дороти вспыхнула и потупилась, подавляя желание немедленно выразить свой протест. Она не сомневалась, что стоит ей только открыто проявить неудовольствие, и Алан станет употреблять противное прозвище при всяком удобном случае, чтобы только досадить ей.

Придав лицу невозмутимое выражение, девушка снова подняла на него глаза, и одно головокружительное мгновение ей казалось, что у нее остановилось сердце. Воздух вокруг них затрещал от напряжения и чего-то другого, куда более опасного. К счастью, сердце тут же возобновило свою работу, правда, в весьма неустойчивом ритме.

Какое-то непонятное выражение быстро промелькнуло в его блестящих синих глазах и сразу исчезло, заставив ее гадать, не померещилось ли ей это.

— Твоему отцу уже пора быть дома, — заметила Соня, усаживаясь рядом с ними за стол.

— А где он? — спросил Алан, небрежно откидываясь на спинку стула.

— Поехал по каким-то неотложным делам, — ответила его мать. — Но обещал вернуться к четырем, а уже почти пять. Ах, вот и он! — воскликнула она, поскольку в этот момент кухонная дверь распахнулась, и на пороге появился ее супруг.

— Прости, дорогая, задержался, — произнес Норман Латимер, целуя жену в макушку и улыбаясь Дороти. — Приветствую вас, Дороти. Приятно снова увидеться. Благополучно добрались?

— Да, спасибо, — ответила девушка вежливо.

— Почему ты так поздно? — спросила Соня мужа.

— По пути домой завернул к Эндрю, положил ему в холодильник кое-какие продукты. Он же завтра возвращается из круиза, помнишь?

— Ну конечно, — подтвердила Соня. — У него дома все в порядке?

— В образцовом, — заверил Норман жену и повернулся к Дороти. — У нас в округе было несколько случаев взлома, вот мы и приглядываем за домами друг друга. Эндрю Гибсон — наш сосед и давнишний друг… кажется, у нас пахнет свежим кофе? — спросил он, подходя к стойке.

Услышав это имя, Дороти почувствовала, как кровь отхлынула у нее от лица, а сердце больно ударилось о грудную клетку. Но, может быть, она ослышалась?

— Вы сказали, что вашего соседа зовут Эндрю Гибсон? — Собственный голос донесся до Дороти словно откуда-то издалека.

— Да, — ответил Норман, наливая себе кофе. — Ему принадлежит соседнее имение, Платановая Роща, — продолжал он. — Мы дружили с ним и его женой… я даже затрудняюсь сказать, сколько лет. Но сейчас он уже с год, как овдовел. Вы с ним знакомы?

2

У Дороти остановилось дыхание, а грудь мучительно сдавило, и она уже испугалась, что сейчас с ней случится инфаркт. Услышать, что ее отец — близкий друг семейства Латимеров, было сюрпризом, которого она никак не ожидала.

Увидев, что все смотрят на нее и ждут ответа, она собрала разбегавшиеся мысли и, заставив себя вдохнуть, произнесла с безмятежностью, от которой была более чем далека:

— Извините, но моего знакомого, того, о ком я внезапно подумала, зовут Эдвин, а не Эндрю. То есть, Эдвин Гибсон — знакомый моей матери, — быстро сочинила она, надеясь, что выглядит не слишком глупо. — Я давно его не видела… — Ей удалось улыбнуться. — Вы сказали, что ваш сосед возвращается из круиза? Вот это замечательный способ провести отпуск. А я никогда не плавала на яхте или на теплоходе, — нервно затараторила она. — Каталась, конечно, на прогулочном катере, но огромный корабль — это совсем другое, правда? — Она остановилась на миг, чтобы перевести дыхание. — Я где-то читала, что океанские лайнеры такие же громадные, как небоскребы.

Дороти изо всех сил старалась увести разговор в сторону и с ужасом сознавала, что трещит без умолку, но остановиться не могла.

— А вы путешествовали по морю? — спросила она, обращаясь к хозяевам.

— Даже не один раз, — ответила Соня Латимер.

— Как интересно… и куда же вы ездили? — спросила Дороти, испытывая облегчение оттого, что удалось разрядить неловкую ситуацию.

Она жаждала узнать побольше об Эндрю Гибсоне, человеке, который был ее отцом, но рассудила, что лучше эту тему не трогать по крайней мере сейчас.

Соня повернулась к мужу.

— Первый раз мы отправились в Канаду, ведь так, дорогой?

Следующие несколько минут Дороти выслушивала подробности о морских путешествиях семьи Латимеров, и хотя лицо ее выражало пристальное внимание, внешнее проявление интереса только помогало ей скрыть смятение, царившее в мыслях.

Она все время отчетливо чувствовала на себе напряженный взгляд Алана, что вовсе не помогало ей успокоиться. Он поднялся из-за стола и встал, небрежно прислонясь к стойке, так что можно было подумать, что он с легкой скукой прислушивается к разговору, но устремленный на Дороти взгляд синих глаз был острым и настороженным.

Девушка ясно поняла, что ей не удалось ввести его в заблуждение своей неуклюжей попыткой сменить тему разговора. Он также не поверил, что интерес, проявленный ею к круизам, искренен. Складка между бровями, омрачавшая его красивый гладкий лоб, свидетельствовала, что он пытается объяснить себе ее поведение.

Дороти поднесла ладонь к губам и сделала вид, что подавляет зевок. Хозяйка это сразу заметила.

— Дороти, милочка, да ты совсем без сил, а я все болтаю.

— Простите, — сказала Дороти, — но видимо поездка утомила меня сильнее, чем мне показалось вначале.

— Алан, проводи Дороти в ее комнату, — велела сыну Соня. — Приляг, отдохни немного, можешь даже вздремнуть. Ужинаем мы в семь.

Дороти поднялась со своего места.

— Спасибо за кофе.

Алан оторвался от стойки.

— Пожалуйте за мной, сударыня.

Дороти вооружилась улыбкой и вышла вслед за Аланом из кухни. Он молча направился вверх по дубовой лестнице.

— Здесь все очень красиво, — заметила Дороти. — Вы с рождения живете в этом доме?

— Да, — кивнул Алан. — Ранчо Синяя Звезда принадлежит уже нескольким поколениям Латимеров.

— И все ваши соседи тоже разводят лошадей? — поинтересовалась она.

— Нет, — возразил Алан, но не стал развивать свой ответ, на что она втайне надеялась.

Искушение спросить его о Платановой Роще было чрезвычайно сильным, но девушка решила не торопить события, видя настороженность своего провожатого.

С верхней площадки лестницы Алан повернул налево и, пройдя коридор до середины, остановился.

— У вас в спальне есть ванная, — сообщил он, открывая дверь.

— Спасибо. — Дороти хотела переступить порог, но он внезапно удержал ее за руку.

— Вы знакомы с Эндрю Гибсоном? — спросил он прямо.

В его голосе прозвучало беспокойство, и старательно сохраняя равнодушное выражение лица, Дороти посмотрела ему прямо в глаза.

— Нет, не имела такого удовольствия, — ответила она честно, стараясь не обращать внимания на мурашки, побежавшие по ее руке вверх, вызванные — она не сомневалась в этом — прикосновением его пальцев к рукаву ее джинсовой куртки.

Алан, кажется, целую вечность удерживал ее взгляд. Он словно пытался прочитать на ее лице… что? Этого Дороти не могла понять.

Ее сердце выбивало барабанную дробь, а он стоял так близко, что непременно должен был это услышать.

— Увидимся за ужином, — произнес он, быстро повернулся и ушел.

Дороти вошла в устланную ковром комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, чувствуя упадок сил. Несколько раз она глубоко вздохнула, ожидая, когда сердце немного успокоится. Ее мысли обратились к отцу… Она осознала, что может увидеть его в самом ближайшем будущем!

Если Эндрю Гибсон — близкий друг Латимеров, он непременно вскоре навестит их. Но стоило Дороти представить, что она встретится с отцом, о существовании которого еще месяц назад не подозревала, как у нее в который раз за сегодняшний день перехватило дыхание и участился пульс.

Она вовсе не удивилась, узнав, что он был женат. То, что сейчас он вдовец, несколько упрощало дело. Дороти отправилась в Орегон, поддавшись порыву, но она вовсе не собиралась создавать ему какие бы то ни было проблемы.

Охваченная беспокойством, она подошла к изящной застекленной створчатой двери и, открыв ее, оказалась на крошечном балкончике. Солнце уже село, и на темнеющем небе начали загораться первые звезды, но на горизонте еще розовела узкая полоска. Воздух посвежел, легкий ветерок растрепал ей волосы. Дороти вздохнула, радуясь этому ласковому прикосновению, которое постепенно успокаивало возбужденные нервы.

Уже не впервые она пожалела, что среди маминых вещей не нашлось фотографии Эндрю Гибсона, только дневник и письмо свидетельствовали о нем…

Ей следовало запастись терпением. Какая удача, что он не отправляется в круиз, а уже возвращается из него.

После смерти матери, умершей год назад от рака, Дороти осталась одна на белом свете — без сестер и братьев, тетей и дядей, кузенов и бабушки с дедушкой. Хотя мама и вышла замуж за Люка О'Хансена, когда Дороти исполнилось четыре года, общих детей у них не было. Дороти часто ломала голову, почему мать согласилась стать женой этого человека? Правда, он, по настоянию жены, официально удочерил ее дочь. Но заветная мечта маленькой Дороти ощутить себя частицей семьи, иметь любящего отца, быстро развеялась.

Для Люка она навсегда осталась ребенком другого мужчины, и он большей частью просто не обращал на нее внимания. Он пристрастился к выпивке, во время запоев делался придирчивым и грубым, и Дороти быстро научилась держаться от него подальше.

Брак этот продлился три года и распался, поскольку маме в конце концов надоели постоянные попойки и ругань отчима. Дороти была счастлива избавиться от него, но печальный опыт общения с этим человеком еще больше усилил ее тоску по настоящему отцу.

Она пыталась расспрашивать о нем мать, но та неизменно отказывалась обсуждать эту тему. Дороти не сомневалась, что мама любит ее, и в то же время всегда чувствовала, что внебрачный ребенок является для ее красивой и жизнерадостной матери в некоторой степени обузой. Дороти завидовала подругам, которым посчастливилось иметь любящих и заботливых отцов.

Когда она поняла, что ее родной отец жив и живет в Орегоне, то была потрясена до глубины души. Девушка чувствовала, что не найдет покоя, пока не встретится с ним лицом к лицу и не выяснит, почему все эти годы он не проявлял никакого интереса к их с мамой существованию.

Ей необходимо было это знать. Она это заслужила.

Вернувшись в спальню, Дороти отметила, что обставлена она с большим вкусом. На полу лежал кремовый ковер, мебель красного дерева состояла из туалетного столика, тумбочки, кресла и огромной кровати с красивой резной спинкой.

Покрывало напомнило Дороти луг с полевыми цветами, бледно-абрикосовый цвет стен создавал в комнате умиротворяющую атмосферу. Девушка положила чемодан на кровать и принялась распаковывать вещи.

В гостиной Алан остановился около стойки и налил себе щедрую порцию виски. Его родители на кухне заканчивали готовить ужин. Десять лет назад отец Алана передал управление хозяйством в руки сына и с тех пор получал огромное удовольствие от занятий стряпней.

Пока Алан, его брат и сестра росли, мать держала в доме кухарку. Когда же дети разъехались, кто в колледж, кто к месту службы, мать долго не могла решиться расстаться с миссис Би, так как сама была совершенно не способна к стряпне. Тогда миссис Би обучила всему, что знала сама, другого, весьма многообещающего ученика, Нормана Латимера, а мать всячески поощряла решение супруга вступить во владение кухней.

Алан улыбнулся. После сорока с лишним лет совместной жизни его родители по-прежнему любят друг друга и получают искреннее удовольствие от общения. И когда Алан женился на Этель, ему представлялось, что их брак будет так же крепок. Но он ошибся.

Брак обернулся настоящим бедствием, вверг его в пучину боли и горечи, лишил иллюзий.

Его внимание привлек легкий шорох. Он обернулся и увидел, что в дверях стоит Дороти, одетая в кремовую блузку и цветастую юбку до щиколоток длиной. Ее медно-рыжие волосы были закручены в тугой узел над изящной шейкой.

— Входите, — пригласил он и поймал себя на том, что при виде этой девушки снова испытал мгновенный приступ влечения. — Налить вам что-нибудь выпить? — спросил он, решив, что она больше нравится ему с распущенными по плечам волосами, такой, какой он увидел ее впервые. Ему даже захотелось подойти к ней и выдернуть шпильки из волос.

— Содовой воды, пожалуйста, — ответила она, подошла ближе и остановилась напротив, с другой стороны стойки.

— А вы уверены, что вас не соблазнит стаканчик шардонэ? Или рислинга? Винные заводы в Орегоне производят лучшие в мире вина некоторых сортов.

Она в раздумье закусила губку, он невольно подобрался, и где-то глубоко внутри вдруг шевельнулось давно спавшее чувство…

— Спасибо. Пожалуй попробую местное шардонэ.

— Отличный выбор, — откликнулся он.

Поставив свой стакан на стойку, он открыл маленький холодильник, помещавшийся внизу, и достал бутылку вина. Натренированным движением сорвал фольгу и вытащил пробку большим бронзовым штопором. Дороти наблюдала, как он наливает в ее бокал бледно-золотистую жидкость.

— Спасибо.

Он протянул ей бокал, кончики их пальцев на миг соприкоснулись, и по ее руке вверх пробежали мурашки. Она бросила на него испуганный взгляд, и когда их глаза встретились, сердце Дороти болезненно дрогнуло, а вздох замер в груди.

— А вот и Дороти! — Появление Сони Латимер нарушило напряженное молчание. Дороти с облегчением обернулась к хозяйке дома. — Ты довольна своей комнатой? — осведомилась Соня.

— Она просто чудесная, спасибо, — ответила девушка.

— Непременно скажи мне, если тебе что-то понадобится, — улыбнулась Соня. — Вы, кажется, пьете шардонэ?

Дороти кивнула.

— Ваш сын любезно предложил мне бокал.

— Алан, милый мой, будь добр, налей и мне тоже. Да, Дороти, это у нас в порядке вещей перед ужином. Муж попросил меня объявить, что ужин готов, так что усаживайся на любое место, какое тебе понравится, — продолжала она. — Вы меня извините, но я пойду помогу Норману подать на стол.

Старательно избегая взгляда Алана, Дороти подошла к дубовому обеденному столу, поставила бокал и выдвинула ближайший стул.

— Как вам понравилось вино? — спросил Алан, подходя к ней сзади.

Он придержал ее стул и, усаживаясь, Дороти ощутила на затылке его теплое дыхание. Ее бросило в жар, и когда она протянула руку за бокалом, ей понадобилось все самообладание, чтобы унять дрожь в пальцах.

Она отхлебнула шардонэ, более желая успокоить нервы, чем насладиться вкусом, и когда шелковистая прохлада просочилась в ее горло, внутреннее напряжение мало-помалу начало отпускать девушку.

— Мм… Оно восхитительно освежает. Какой необыкновенно бодрящий фруктовый букет, — произнесла она с искренним восхищением.

— Я польщен. — Алан поставил бокал для матери рядом с ее столовым прибором. — А я думал, что в Арканзасе пьют только бурбон.

— Да… пьем. — Дороти услышала в его голосе шутливую нотку и постаралась подавить улыбку. — И, как вам известно, это лучший бурбон в мире. Но есть среди нас и такие, кто всегда отдаст должное хорошему вину, даже если оно изготовлено в Орегоне.

Алан негромко рассмеялся, и от этого смеха у Дороти по спине пробежал озноб. В этот момент в комнату вошел Норман с дымящимся блюдом в руках. Улыбнувшись Дороти, он опустил его на стол. На блюде оказались куриные грудки в густом грибном соусе. Следом за мужем спешила Соня с двумя блюдами поменьше: в одном исходил паром отварной картофель, в другом аппетитной горкой лежали разные овощи.

Наконец все уселись за стол и принялись за еду. За ужином разговор плавно переходил с одного предмета на другой. Алан занял место напротив Дороти, и она с досадой и смущением отмечала, что всякой раз, когда их взгляды встречались, ее сердце пропускало один удар.

— Ты говоришь, Эндрю должен вернуться завтра?

Вопрос этот задал Алан, и Дороти быстро стряхнула с себя усталость, которая понемногу одолевала ее, и навострила уши в ожидании ответа.

— По-моему, он приедет уже сегодня вечером, — ответила Соня.

— А в какой круиз он ездил? — спросила Дороти, надеясь еще немного задержаться на данном предмете разговора.

— По Карибскому морю, — откликнулся Норман. — Хотя не помню, в какие именно порты они заходили.

— И он много путешествует? — небрежно спросила Дороти.

— О да. У них с женой была страсть к путешествиям, — ответила Соня. — Когда была жива Беатрис, мы несколько раз проводили отпуска вместе. Это — первая поездка, куда он отправился после ее смерти.

— Наверное, он тоскует по жене, — осторожно произнесла Дороти, стараясь не выглядеть чересчур заинтересованной.

— Очень сильно, — сказал Норман.

— Боюсь, что в последние годы жизнь вообще обошлась с ним жестоко, — добавила Соня, бросив тревожный взгляд на сына.

Озадаченная Дороти тоже взглянула на Алана через стол.

— Эндрю потерял еще и дочь, Этель, которая была моей женой, — сдержанно проговорил Алан.

Тон его был спокойным и ровным.

Дороти прилагала все силы, чтобы ничем себя не выдать, но в мыслях ее царило смятение. Из предыдущего разговора она узнала, что ее отец был женат, но тот факт, что он имел еще одну дочь, а Дороти, значит, сводную сестру, которая к тому же была замужем за Аланом, потряс ее до глубины души.

— Этель была единственным ребенком, — подхватила нить разговора Соня, всецело завладевая вниманием Дороти. — Она и Алан всего год прожили вместе… — Соня запнулась и, прежде чем продолжить, еще раз беспокойно взглянула на сына, — Этель погибла в дорожной аварии два года назад. Беатрис так до конца и не оправилась после смерти дочери.

Дороти глубоко вздохнула, чтобы немного успокоиться, и встретилась взглядом с Аланом. Глаза его были словно закрыты ставнями, лицо ничего не выражало. Ясно было, что он до сих пор оплакивает потерю жены, и ее сердце исполнилось жалостью.

— Какая трагедия. Примите мои соболезнования.

Алан отвел глаза и, не отвечая, налил себе в бокал воды.

— Этель была настоящей красавицей, — произнес Норман, нарушая молчание и отвлекая внимание Дороти от Алана.

— Гибель Этель тяжело подействовала на всех нас, — продолжала Соня, обращая на сына взгляд полный сострадания. — Беатрис не смогла этого пережить и умерла год спустя.

— Эндрю был просто убит горем, — сказал Норман. — Но мы восприняли его нынешнее путешествие, как знак того, что он примирился с трагедией и готов продолжать жить дальше.

Пока Дороти слушала, как Соня и Норман рассказывают о своей невестке, она не переставала удивляться молчанию Алана. Он как будто отсутствовал в комнате. Соня встала и начала собирать тарелки, и грустный разговор сам собой прекратился.

— Разрешите, я помогу, — попросила Дороти.

— Ни в коем случае, по крайней мере не сегодня, — добродушно возразила Соня. — Посиди, поболтай с Аланом.

У Дороти дрогнуло сердце. Она бы предпочла последовать за хозяйкой в кухню и поговорить еще об Эндрю Гибсоне.

— Кто будет пить кофе? — спросил Норман, появляясь с кувшином в руке.

— Я, папа, — Алан отодвинул стул и подошел к стойке.

— Спасибо вам, — сказала Дороти, — цыплята были очень вкусные. Выражаю шеф-повару мое восхищение.

— Спасибо, — польщенно отозвался Норман, разливая кофе по чашкам.

— Дороти, могу я угостить вас ликером? Есть бренди, куантро, или, может быть, Гранд Марнье? — предложил Алан.

— Нет, благодарю, — отказалась Дороти и тоже встала. — Думаю, что пожалуй не буду пить кофе. День тянулся так долго, и я в самом деле устала. Ничего, если я пожелаю всем спокойной ночи уже сейчас?

— Ну разумеется, дорогая, — сказал Норман.

Дороти положила салфетку на тарелку и пошла к выходу. В дверях она на мгновенье замешкалась и взглянула на Алана, который наливал себе ликер. Плечи его были высоко подняты, вокруг губ залегли напряженные складки, словно он с силой сжимал зубы. Очевидно разговор за столом расстроил его сильнее, чем он хотел показать. С того момента, как было упомянуто имя Этель, Алан ушел в себя, а атмосфера в комнате из беспечной сделалась меланхолической. Сейчас он казался глубоко погруженным в свои мысли, и Дороти могла только догадываться, что смерть жены все еще была для него свежей мучительной раной. Должно быть, он сильно любил ее…

Дороти повернулась и направилась к лестнице, испытывая приступ ревности к Этель, сестре, которую ей так и не довелось узнать.

Некоторое время Дороти не могла заснуть и ворочалась в кровати, размышляя о жене Алана, Этель. Ей и раньше приходило в голову, что у нее, возможно, где-то есть единокровные брат или сестра, но теперь, когда Дороти узнала, что сестра существовала на самом деле и ее больше нет в живых, она испытала одновременно и облегчение, и глубокую печаль оттого, что навсегда лишена возможности увидеть ее.

Она пыталась представить, как росла Этель, имея все время рядом отца. Из разговора за столом она вынесла впечатление, что родители ее очень баловали. Дороти почувствовала, как по щекам у нее бегут слезы. Как мало в жизни справедливости! Все, о чем она сама мечтала когда-либо — это иметь отца, ощущать себя частицей сплоченной семьи. Выросшая без отца, Дороти привыкла чувствовать себя всюду посторонней.

И даже теперь, когда она наконец разыскала его, не было никакой гарантии, что он примет ее с распростертыми объятиями или вообще захочет иметь с ней дело. У него уже была дочь, которую он любил, и он лишился ее. Двадцать семь лет назад он отвернулся от Дороти и ее матери, он и сейчас может очень просто это сделать.

С этими неутешительными мыслями, которые прокручивались на все лады в ее голове, Дороти, наконец, забылась сном.

Когда она проснулась, в комнате было темно, и несколько мгновений девушка не могла вспомнить, где находится. Она повернулась на спину, потянулась и, бросив взгляд на электронные часы, увидела, что всего без пяти пять.

Несколько минут она нежилась на огромной кровати, наслаждаясь теплом и уютом. Наконец отбросила одеяло в сторону, встала и подошла к раздвижной двери.

Выйдя на балкон, Дороти сделала глубокий вдох, втягивая в себя знакомый и любимый запах лошадей, сена и свободы.

Воздух был изумительным, свежим и бодрящим, и не таким прохладным, каким бывал дома в Литчвуде, когда она выходила по утрам на свою маленькую веранду.

Солнце еще не взошло, но бледный отблеск на восточном краю неба предвещал его скорое появление. Девушку охватило внезапное нетерпеливое желание поскорее заняться работой с лошадью, помочь справиться с которой она приехала сюда, и Дороти решила спуститься вниз и отправиться на поиски конюшни самостоятельно.

Она вернулась в спальню и, быстро приняв душ, натянула джинсы и бледно-голубую хлопчатобумажную рубашку. Еще влажные волосы она завязала в длинный конский хвост. Потом застелила постель, хотя дома всегда ленилась это делать, и, держа в руках сапожки для верховой езды, направилась вниз.

Дойдя до двери кухни, она резко остановилась, увидев Алана, который как раз засыпал в кофеварку молотый кофе. Сначала она хотела незаметно скрыться, но оказалась недостаточно проворной.

— Доброе утро. Кофе будет готов через несколько минут. Вы составите мне компанию?

— Спасибо, с удовольствием, — вежливо ответила Дороти. Она зашла на кухню и обратила внимание, что Алан устало сутулится, а под глазами у него мешки.

— Надеюсь, вы хорошо спали? — спросил он.

— Как младенец, — ответила Дороти и присела к столу, досадуя на нервный спазм, сжавший ей желудок. — А вы?

— Я не спал совсем, — ответил он мрачно и посмотрел на нее в упор. — Мне было над чем подумать.

Дороти почувствовала, как сердце тревожно забилось.

— В самом деле? — осторожно проговорила она, не зная, как правильнее отреагировать на его слова. — Может быть, я могла бы чем-то помочь? — спросила она из вежливости.

Алан выключил кофеварку и повернулся к Дороти.

— Действительно можете, — сказал он и устремил на нее твердый немигающий взгляд, который заставил девушку беспокойно поежиться. — Может быть, вы объясните мне, почему, отклонив мое предложение приехать в Орегон, спустя два месяца вы внезапно позвонили и объявили, что передумали?

3

Алан с интересом разглядывал испуганное лицо Дороти. После ее странной реакции на имя Эндрю Гибсона он не мог избавиться от смутных подозрений. Ее нервная болтовня и расспросы о круизах, теплоходах и отпусках только еще больше насторожили его. На мгновение она напомнила ему Этель, которая была виртуозом по части лжи.

За ужином Алан намеренно заговорил об Эндрю Гибсоне, только чтобы понаблюдать за поведением Дороти. Он отметил, что ее глаза цвета лесного ореха вспыхнули острым интересом, тело вытянулось в струнку, дыхание замерло на губах — так же, как сейчас.

— Кажется, вы потеряли дар речи, милый Рыжик? — спросил Алан и увидел, как в глубине ее глаз гнев борется с чувством вины.

— Мне просто крайне неловко, — ответила Дороти, кипя возмущением оттого, что он снова употребил ненавистную кличку.

— Вот как? — отозвался Алан, и его тон дал ей понять, что он ни капли ей не верит.

— Тогда я нагрубила вам, а потом пожалела о своей вспышке. — Дороти надеялась, что ее объяснение звучит достаточно правдоподобно. — И я подумала, что лучший способ дать вам понять, как вы ошибались насчет меня — это приехать в Орегон и показать, на что я способна. Ведь отказав вам, я не вас наказала, а ни в чем не повинную лошадь.

Алан рассмеялся, и снова его низкий раскатистый смех заставил ее пульс участиться.

— Замечательно, — сказал он. — Но с тех пор прошло два месяца. Вы не слишком спешили. Почему же вам понадобилось столько времени, чтобы раскаяться?

Дороти сердито сверкнула на него глазами. Своими вопросами он ставил ее в тупик, но она не собиралась сдаваться так легко.

— Послушайте… если вам не нужна моя помощь, так сказали бы мне это сразу по телефону, я сэкономила бы уйму времени и денег…

Алан услышал в ее голосе неподдельное возмущение, и на миг ему захотелось поверить ей. Он в самом деле очень хотел думать, что единственной причиной, заставившей ее приехать в Орегон, было желание поработать с его скаковой лошадью, и все же не мог до конца поверить в это. Он в деталях вспомнил стычку с ней тем вечером, два месяца назад. Тогда он готов был поставить любые деньги, что она никогда не захочет иметь с ним дела. Алан сознавал, что ему практически нечем подкрепить свои сомнения, но с некоторых пор он привык доверять собственной интуиции.

Он молча любовался ее вызывающе блестевшими глазами. Но если ей нечего скрывать, почему она все время нервно покусывает нижнюю губку? Однако вопросы в лоб не принесли ему успеха, возможно, стоило попробовать другой подход.

— Мне очень нужна помощь, вернее, в ней нуждается Алмаз, — ответил он, решив, что самым разумным будет выждать и понаблюдать. — Послушайте, извините меня. — И с удовлетворением отметил, как в ее глазах промелькнуло облегчение.

— Все в порядке, — отмахнулась она, пытаясь не обращать внимания на то, как сердце проделывает в груди немыслимые сальто-мортале.

Его вопрос, хотя и не совсем неожиданный, все же застал Дороти врасплох. Но еще удивительнее было то, что целое цепенящее мгновение во время возникшей паузы ей безумно захотелось довериться ему, рассказать о дневнике матери, из которого она узнала, что ее отцом был Эндрю Гибсон.

Но она поспешно подавила этот порыв. Скорее всего, он ей не поверит. К тому же Дороти быстро напомнила себе, что Алан был женат на Этель, законной дочери Эндрю, и несомненно он предан памяти жены. Если Дороти ему откроется, он обвинит ее во лжи или в чем-то столь же малоприятном и предложит ей собрать вещи прежде, чем она успеет встретиться с отцом. А если она останется на ранчо Синяя Звезда, ее шансы увидеть Эндрю Гибсона будут намного выше. С этой надеждой она займется Алмазом и станет молиться, чтобы ее отец побыстрее нанес своим соседям дружеский визит. А если между тем ей удастся помочь Алмазу справиться с его комплексами, она, возможно, в качестве дополнительного приза завоюет уважение и доверие Алана.

— Вы все еще хотите кофе? — вклинился в ее мысли вопрос Алана.

— Да. Спасибо. — Дороти подошла к стойке. — Расскажите поподробнее об Алмазе.

Алан достал из шкафчика над раковиной две кружки, налил в них кофе, затем одну из них придвинул к Дороти, следом за ней — сливочник, и прислонился к столу со своей кружкой в руке.

— Я купил Алмаза два года назад на ярмарке здесь, в Орегоне. С тех пор он приходил первым на всех шести скачках, в которых участвовал. К несчастью, он не выносит вида стартовых ворот, и с каждым разом эта его навязчивая идея становится все сильнее. На последних скачках два месяца назад судьи едва не дисквалифицировали его. Он задержал старт больше чем на двадцать минут, прежде чем нам удалось провести его через ворота.

— А когда его заводят в фургон для перевозки, он ведет себя так же? — спросила Дороти.

— Нет. Ну, по крайней мере, не в такой степени, — ответил Алан. — Сначала он немного артачится, но после нескольких попыток мы его загружаем. А что?

— Просто любопытно, — сказала она. — А когда, вы говорите, очередные скачки?

— В следующую субботу в Олбани, — ответил Алан. — И если он откажется проходить через ворота снова, сорвет или задержит старт, его снимут с соревнований, а, может быть, и навсегда дисквалифицируют.

Дороти услышала в его голосе досаду и пораженческие нотки. Но ее обнадеживал факт, что даже потратив энергию на то, чтобы упираться в воротах, Алмаз все-таки выигрывал скачки. Он, безусловно, скаковая лошадь с незаурядными данными, и будет печально для него и его владельца, если перед ними закроются двери спорта.

— Времени остается не так уж много, — сказала Дороти. — Когда я смогу на него взглянуть? — спросила она, желая не только быстрее попробовать свои силы, но и приободрить Алана, усталое лицо которого выражало сильное беспокойство. — Мне сперва нужно познакомиться с ним и заслужить его доверие, — продолжала она. — Только после этого я смогу выяснить, что заставляет его всякий раз мешкать в воротах. Одно только правильное понимание сущности проблемы часто приводит к ее разрешению.

— Я от души на это надеюсь, — со вздохом заметил Алан. — Может быть, пойдем на конюшню, не откладывая?

— Я готова. — Дороти поставила пустую кружку на стойку. — Я полагаю, лошади у вас живут по строгому распорядку? Алмаза тренируют вместе с остальными? — поинтересовалась она.

— Да. Я решил, что лучше не отступать от привычного графика.

— Отлично. — Дороти натянула сапожки. — Что именно вы пробовали делать до сих пор?

— Все! И глаза завязывали, и лакомствами соблазняли. Но несмотря ни на что, он становится только хуже, — добавил Алан безнадежным тоном.

Дороти встала.

— Давайте наконец взглянем на него.

Алмаз оказался поистине великолепным созданием. По-другому трудно было описать гнедого чистокровного жеребца с характерной белой отметиной на носу, спокойно стоявшего в своем стойле. Алан представил Дороти конюху, специально приставленному к призовому скакуну. Том как раз собирался заняться утренним туалетом Алмаза.

— Рой не говорил, как прошла тренировка? — спросил Алан.

— Сказал только, что Алмаз, как всегда, рвался вперед, — ответил Том. — Скачки — его стихия. Рой сказал, что с трудом сдерживал его в тренировочной пробежке. Он абсолютно уверен, что Алмаз без труда возьмет первый приз в скачках четырехлеток.

— Алмаз победит, если только мы заставим его пройти через стартовые ворота, не задерживая общее движение, — прокомментировал Алан. — Когда ты закончишь его чистить, Томми?

— В полчаса управлюсь, — ответил Том, заходя в стойло.

Алмаз издал тихое приветственное ржание. Алан повернулся к Дороти.

— Эти полчаса мы можем погулять по окрестностям.

Дороти много доводилось видеть скаковых конюшен, но нигде не царил такой образцовый порядок, как на ранчо Синяя Звезда.

Алан уверенно держал в своих руках бразды правления. Судя по приветствиям, которыми он дружески обменивался с попадавшимися им навстречу конюхами и жокеями, он пользовался уважением у своих подчиненных. Дороти познакомилась с Клодом Крэддоком, управляющим конюшней, и осмотрела безупречно содержавшиеся стойла, в которых обитали двадцать скаковых лошадей, двумя из которых Алан и его отец владели на паях с другими фермерами, а Алмаз принадлежал им всецело.

Алан показал ей стойла, где стояли лошади, на которых ездили просто для удовольствия, и предложил выбрать себе любую, какую она пожелает, кроме его личной лошади, Лютика.

Когда они возвращались назад к стойлу Алмаза, Дороти спросила:

— Вы не обидитесь, если я попрошу вас уйти? Я предпочитаю познакомиться с ним сама, на это требуется время.

На самом деле ее не привлекала перспектива работать на глазах у Алана, который станет придирчиво следить за каждым ее движением. Его присутствие действовало ей на нервы, а она знала, что лошадь сразу почувствует ее волнение. Дороти увидела, как на загорелом лице Алана промелькнула неуверенность.

— Да, обижусь, — начал Алан, — но…

— Я знаю, вы не верите до конца, что я сумею что-либо сделать, — перебила его она. — Это ваше убеждение преобразуется в отрицательную энергию, а из моего опыта общения с лошадьми класса Алмаза я знаю, что они в высшей степени чуткие существа. Он может непредсказуемо повести себя.

Алан криво усмехнулся.

— Вы не дали мне закончить. Вы правы, настроен я довольно скептически, но все потому, что отзывы, которые я о вас слышал, очень похожи на сказки, а вы в них выглядите колдуньей, наводящей на лошадей чары…

Дороти открыла рот, чтобы возразить, но он жестом остановил ее.

— Дело в том, что я в безвыходном положении. У меня нет ни времени, ни выбора, и терять мне нечего, а выиграть я могу все, если только позволю вам действовать на свой страх и риск. Я не стану мешать и предоставлю вам полную возможность наводить свои чары, — сказал он и с улыбкой добавил: — Я нисколько не хотел вас обидеть.

По телу Дороти пробежал сладкий трепет. Интересно, знает ли он, какое впечатление производит его улыбка?

— Спасибо, я ценю вашу откровенность, — сказала она. — Я уверена, что все истории, которые вы слышали, сильно приукрашены. Я тоже буду с вами откровенна. Со многими лошадьми мои методы себя оправдывают, но были у меня и неудачи. В каждом конкретном случае есть свои сложности, каждое животное уникально, — продолжала Дороти. — Я не гарантирую, что смогу найти «магическое» средство для Алмаза. Но чем быстрее я начну, тем лучше.

— Замечательно. Вам и карты в руки, — кивнул он и удалился неторопливой походкой.

Дороти несколько раз глубоко вздохнула и повернулась к Алмазу. Она открыла дверцы стойла и остановилась, изучая крупный корпус лошади, восхищенно отмечая четкость линий и классическую правильность сложения. Ощутив чужое присутствие, Алмаз повернул голову и посмотрел на нее. Дороти достаточно было один раз взглянуть ему в глаза, чтобы убедиться, что перед ней чрезвычайно умное животное. Природное любопытство заставило его сделать по направлению к ней несколько шагов, и когда Дороти протянула вперед руку, он фыркнул ей в обращенную вверх ладонь, затем повернулся к висевшей рядом корзине и принялся жевать сено.

— Ты славный парень, — сказала негромко Дороти, вошла в стойло и обрадовалась, что Алмаз не прекратил есть, только бросил на нее беглый взгляд.

Дороти приблизилась к лошади и погладила ее по шее, позволяя ей привыкнуть к своему присутствию. Несколько минут спустя, она положила обе ладони на его мускулистое плечо и принялась подталкивать его назад, к стене, отмечая, как он сопротивляется и отходит в противоположную сторону. Усилив нажим, она придвинулась к нему и почувствовала, как напряглись его мускулы, и в ту же секунду Алмаз взбрыкнул левой задней ногой. Дороти успела быстро шагнуть назад и, ласково заговорив с лошадью, снова начала гладить ей шею.

Ее обнадеживало то, что ее присутствие и действия не слишком беспокоили его. Она проделала еще несколько менее значительных опытов, стараясь удостовериться, что он не подвергался плохому обращению, но реакция лошади на ряд резких движений не дала ей повода сделать такой вывод.

Зато когда Дороти еще раз попыталась подтолкнуть его к стене, он снова заволновался, что она определила как симптом слабо выраженной клаустрофобии.

Она осталась в стойле еще на полчаса, успокаивая лошадь и позволяя ей привыкнуть к своему голосу, запаху и прикосновениям, потом вышла и еще немного прошлась по территории конюшен. В дальнем конце она заметила Алана, который разговаривал с кем-то из персонала. Не желая мешать, она повернулась, вышла через ворота и по тропинке зашагала вверх к дому.

Солнце уже начало свое восхождение по небосклону, становилось жарко. Заглянув на кухню, Дороти почувствовала дразнящий запах свежеиспеченных булочек.

— Доброе утро! — приветствовал ее стоящий у мойки Норман Латимер. — Угощайтесь кофе, — предложил он. — Берите на столе булочки с отрубями. Алан, видимо, водил вас на экскурсию?

— Да, — ответила Дороти. — У вас здесь превосходные условия, — сказала она, наливая себе кофе.

— Спасибо. Но это целиком заслуга Алана, — произнес Норман, исполненный отцовской гордости. — С тех пор, как он десять лет назад принял на себя руководство, он вкладывает в дело всю душу, и вот — добился нынешних результатов. Но если хотите знать мое мнение, он уж слишком много работает и почти не позволяет себе отдыхать. Мы с матерью надеялись, что его брак с Этель все изменит, и на какое-то время так и случилось…

Норман запнулся и склонился над мойкой, словно сожалея о своих словах.

— Должно быть, после ее гибели он чувствует себя опустошенным, — сказала Дороти, надеясь, что Норман продолжит рассказ о сыне. Но он вместо этого сменил тему.

— Полагаю, вы уже познакомились с красой и гордостью наших конюшен?

— Если вы об Алмазе, то да. Он прекрасен, — искренне откликнулась Дороти. — Надеюсь, я сумею изменить его поведение.

— Желаю успеха, — без всякой надежды в голосе произнес Норман. — Мы все перепробовали. Не хочется так говорить, но я считаю, что это безнадежный случай. Сомневаюсь, что он будет еще участвовать в скачках.

— Папа у нас известный оптимист. — Эти слова произнес Алан, который как раз входил на кухню через заднюю дверь.

— Прости, сынок, — сказал Норман с выражением раскаяния. — Но признай, что здесь требуется чудо.

— Папа, ты, сам того не желая, обижаешь нашу гостью, — шутливо проговорил Алан. — Я в свою очередь, должен сознаться, сделал это в Арканзасе. Дороти приехала из такой дали, чтобы попытаться нам помочь, — продолжал Алан. — Ты не считаешь, что мы должны оказывать ей поддержку? Кроме того, чудеса в жизни случаются. А мы слишком много денег вложили в Алмаза, чтобы списывать его со счетов.

— Ты прав, — поспешно ответил Норман и повернулся к Дороти. — Надеюсь, вы примете мои извинения? Мое замечание не относилось к вам лично и не являлось критикой.

— Я ничуть не обиделась, — заверила она его с улыбкой.

— Вы меня извините, — продолжал Норман, — но я обещал жене свозить ее этим утром в город. Вы, Дороти, чувствуйте себя, пожалуйста, как дома. До скорой встречи. — И помахав рукой, он вышел.

Дороти подошла к столу и, взяв булочку, отщипнула от нее кусочек только для того, чтобы чем-то занять руки. В присутствии Алана у нее почему-то совершенно пропадал аппетит.

— Ну и как вы поладили с Алмазом? — спросил Алан, наливая себе кофе.

— Прекрасно, — сдержанно ответила она. — Он хорошо воспитан и в прекрасной форме.

— У вас уже появились какие-нибудь соображения по поводу того, как разрешить эту задачу? — спросил он.

— Есть несколько идей, — ответила Дороти. — Но сначала я хочу вас кое о чем попросить.

— Выкладывайте.

— Есть у вас видеозаписи каких-нибудь скачек? — спросила она. — Мне особенно интересно посмотреть, что происходит с ним в стартовых воротах. Да, еще мне нужны сами стартовые ворота. Вы пользуетесь ими на тренировочных скачках?

Прежде, чем ответить, Алан отхлебнул глоток кофе.

— Записи есть, — ответил он. — И стартовые ворота на треке тоже есть. Что-нибудь еще?

— Можно мне на некоторое время воспользоваться услугами Тома или Роя, если это он регулярно выезжает Алмаза. Мне нужен помощник, которого лошадь хорошо знает. Еще мне нужно отгороженное место, где-нибудь в сторонке, чтобы Алмаз ни на что не отвлекался. Я хочу еще раз пройти с ним азы обучения, напомнить ему о хороших манерах.

— Найдется. К северу от конюшен есть крытая площадка.

— Еще необходим автофургон, лучше тот же самый, в котором вы доставляете его на скачки и назад. Хочу сама увидеть, как он ведет себя, когда его заводят внутрь и выводят.

— Я скажу Тому, чтобы обеспечил вас всем, что требуется, — сказал Алан. — Когда вы планируете начать?

— Как можно скорее, — ответила Дороти. — Только сначала хотелось бы посмотреть видеофильмы.

— Я достану кассеты. Но пока еще вы не начали работать, и поскольку сегодня такой погожий весенний день, может быть прогуляемся по той части ранчо, где вы еще не были… И на этот раз верхом?

Дороги замешкалась с ответом. Ей не терпелось начать работать с Алмазом, но приглашение объехать ранчо верхом было весьма заманчиво. Похоже, что Алан намеревался, пусть на время, забыть о своем предвзятом отношении к ней и ее способностям. Отказ мог поставить это хрупкое перемирие под угрозу.

— Спасибо, я с удовольствием, — ответила она с улыбкой.

Алан резко осадил Лютика в небольшой рощице на берегу маленького озера. Дороти, которая ехала на послушной, но жизнерадостной кобыле по кличке Роза Ветров, тоже натянула поводья.

Под лучами солнца синяя вода в озере сверкала словно звезда.

— Что за прелестное место! — Она повернулась к Алану и почувствовала, как дрогнуло и сильно забилось сердце, стоило ей взглянуть на мужчину, сидевшего на большом черном жеребце.

Темно-коричневая широкополая шляпа отбрасывала густую тень на его красивое лицо. Он напомнил Дороти шерифа из старых вестернов, не хватало только блестящей звезды на джинсовой рубашке.

— Вот одно из моих любимейших мест, — вздохнул он. — Настоящий оазис. В детстве мой брат Саймон, сестренка Пенни и я прибегали сюда почти каждый летний день. А по воскресеньям мама упаковывала еду в корзину, и мы верхом приезжали сюда и проводили послеобеденное время, купаясь и отдыхая в тени деревьев.

Алан спешился и закинул поводья на низенький кустарник. Дороти тоже спрыгнула на землю и не стала привязывать Розу Ветров, все равно она никуда не денется от Лютика.

Она прошла следом за Аланом под сень тенистой плакучей ивы, испытывая завистливое чувство к нему и его близким и горько сожалея, что у нее нет подобных воспоминаний.

— Вода так и манит, — заметила она. — Вы, наверное, много плаваете?

Солнечные зайчики подмигивали ей с поверхности воды.

— Вы угадали. — Он снял шляпу и вытер лоб рукавом. — А в теплые ночи это лучшее место, чтобы купаться нагишом. Вы когда-нибудь это пробовали, Дороти? — И он усмехнулся уголком рта.

У Дороти дрогнуло и замерло сердце. Она невольно представила, как обнаженный Алан входит в воду, его худое сильное тело блестит в лунном свете. Она судорожно проглотила слюну и почувствовала, как сердце пропустило несколько ударов, прежде чем вернуться к нормальному ритму.

— Нет. Должна признаться, что подобного опыта не имею, — ответила она бесстрастно в тон ему, глядя прямо перед собой.

— Поверьте, с этим ничего не сравнится, — сказал Алан тихим проникновенным голосом.

— Я вам верю на слово, — откликнулась Дороти, удивляясь тому, что тело медленно охватывает странный жар.

— Знаете, мне кажется, что уже достаточно тепло для купанья, — продолжал Алан. — Не хотите попробовать? — спросил он вкрадчиво, и это соблазнительное предложение заставило ее пульс участиться.

— Думаю, нет, — проговорила она, немного дрожащим голосом, и отвернулась. — Но вас прошу не стесняться.

— Трусиха… — тихо, почти шепотом произнес Алан.

Внезапно воздух прорезало пронзительное ржание. Дороти, резко обернувшись, увидела, как кобыла, испуганно вереща, встает на дыбы, и бросилась к ней. Вслед за Розой Ветров и Лютик принялся тревожно фыркать, храпеть и бить копытом.

Дороти подбежала к лошади и схватила болтающиеся поводья, но охваченное паникой животное отпрянуло, мотнуло головой, повернулось и поскакало прочь.

Лютик вскидывал голову и бил в землю копытами, пытаясь освободить поводья. Дороти устремилась к нему.

— Тише, милый, успокойся, все хорошо!

Она шагнула к испуганному коню и протянула руку, чтобы поймать уздечку. Но Лютик внезапно поднялся на дыбы, и его копыта мелькнули в опасной близости от лица девушки.

— Дороти! Берегитесь! — крикнул Алан.

Дороти не вполне поняла, что произошло, но в следующее мгновенье она уже лежала на песке, а Алан — на ней.

Тяжело дыша, он медленно выпустил Дороти.

— Вы что, совсем с ума сошли! — воскликнул он, свирепо глядя на нее. — Вы могли погибнуть.

— Не валяйте дурака, — возмутилась Дороти. — Все было в порядке, пока вы не сбили меня с ног, — заявила она, все еще ощущая тяжесть его тела, прижавшего ее к земле, и его горячее дыхание на своем лице.

— Я ее сбил с ног! — прошипел он. — Черт возьми! Я только что вам жизнь спас, Рыжик! Да вы хоть видели, как близко эти копыта были от вашей хорошенькой головки?

— Ничуть не близко, — резко возразила Дороти, отказываясь признать его правоту. — Но что могло напугать лошадей? И не называйте меня больше Рыжиком, — добавила она, не в силах скрыть раздражение.

— Змея, скорее всего, — пожал плечами Алан. — Ничто другое так не действует на Лютика. А я стану называть вас Рыжиком, когда мне захочется.

Кипя от ярости, она открыла рот, чтобы высказать ему на этот счет свое мнение, но стоило ей встретиться с ним взглядом, как готовая сорваться с языка язвительная отповедь вылетела из головы. Разделявший их воздух сделался живым, дышащим существом. Она услышала, как сердце Алана забилось в такт с ее сердцем, и когда его взгляд остановился на ее губах, у нее перехватило дыхание, а каждый нерв сладостно затрепетал.

Он медленно начал приближать свои губы к ее губам.

— Только посмейте… — начала Дороти.

— И посмею, — хрипло выговорил Алан. — Между прочим, Рыжик, я хотел это сделать с того самого момента, как вас увидел.

И он закрыл ей рот поцелуем.

4

У Дороти екнуло и перестало биться сердце, когда губы Алана завладели ее губами. Поцелуй был горячим, долгим, требовательным. Внутри у нее закружился вихрь желания пугающей силы.

Дороти отчаянно попыталась сосредоточиться на своем благородном негодовании, использовать его как заградительный щит против этой чувственной атаки… Но тяжесть мускулистого тела Алана, пригвоздившего ее к земле от груди до бедер, была невероятно сладостной, и всякая мысль о сопротивлении улетучилась.

Никто прежде не целовал ее так мастерски, не заставлял испытывать такое головокружительное, пьянящее томление, подобное которому она испытывала теперь. Губы его дразнили, сливались с ее губами в чувственном танце, отчего у Дороти перехватывало дыхание в предвкушении чего-то небывалого.

В свои двадцать семь лет Дороти все еще оставалась невинной, и впервые в жизни искушение в лице предприимчивого красавца Алана Латимера пошатнуло ее благоразумие, подталкивало к безрассудному поступку. Дороти не подозревала, что желание может быть настолько всепоглощающим. Она захотела безотлагательно испытать близость с ним, и это потрясло ее до основания.

Разве такое возможно? Она едва знакома с этим человеком. Он ей даже не нравится!

Ужаснувшись ненормальной реакции своего тела, Дороти резко оттолкнула Алана и несколько раз с силой втянула в себя воздух, пытаясь успокоить бешено стучавшее сердце. Она повернулась к нему спиной и обхватила колени, молча дожидаясь, чтобы затопившее ее желание утихло. Алан сел.

— Так-так. Интересная реакция, — проговорил он, изображая безразличие, от которого был более чем далек.

Сердце в его груди билось словно у загнанной лошади, а желание, овладевшее им со стремительностью торнадо, даже не думало идти на убыль.

Алан встал, отряхнул песок с джинсов, старательно избегая наиболее чувствительной части тела. Поискав взглядом, он увидел свою шляпу, валявшуюся на расстоянии нескольких шагов, поднял ее и прикрылся ею, как ширмой.

Дороти тоже поднялась и отряхнулась.

— Подумаешь, самый обыкновенный поцелуй, — пробормотала она.

Ей хотелось приуменьшить впечатление, которое этот «обыкновенный поцелуй» произвел на нее, но голос слегка дрожал, и напускному безразличию не хватило убедительности.

— Мне так не показалось, — тихо возразил Алан.

Да она была возбуждена так же сильно, как он сам, он в этом почти не сомневался. И Алан едва удержался от того, чтобы схватить ее в охапку и убедиться, что она вовсе не осталась такой безучастной, какой притворяется.

Их взгляды скрестились.

— А я и не собиралась ничего показывать, — заявила Дороти с плохо скрытой досадой.

Он продолжал смотреть на нее, в его ослепительно синих глазах плясали веселые искорки. Дороти почувствовала, как румянец медленно заливает ей щеки, и отвернулась.

— Роза Ветров убежала…

— Она уже на пути к конюшням, — сказал Алан. — А Лютик, кажется, успокоился. — Он подошел к стоявшему поодаль жеребцу, отцепил от ветки поводья и вскочил в седло легким и изящным движением, отчего сердце Дороти снова вздрогнуло. — Придется нам ехать вдвоем, — сказал Алан и легко ударил Лютика каблуками по бокам, побуждая его приблизиться к Дороти.

В ответ на это предложение сердце девушки больно ударилось о грудную клетку.

— Я могу пройтись пешком, — ответила она, решив держаться от него как можно дальше.

Алан засмеялся, и этот смех только прибавил ей раздражения.

— Знаю, что можете, но до конюшен путь не близкий, а Лютик с легкостью выдержит и двух седоков. Ну, если для вас это так трудно… — Он не окончил фразу, и Дороти уловила в его голосе неприкрытый вызов.

Она знала, что ведет себя глупо, но все еще не могла прийти в себя после его поцелуя, которого, она это знала, ей никогда не забыть.

Девушка прикрыла ладонью глаза от солнца, подняла взгляд на Алана и снова почувствовала, как у нее дрогнуло сердце. Ну почему он так красив? Поля низко надвинутой шляпы не позволяли ей разглядеть выражение его глаз, но по изгибу губ она поняла, что он улыбается.

Наклонившись, он протянул Дороти руку. Она вздохнула, подавила гордыню и через несколько секунд сидела позади него. Лютик переступил ногами, приноравливаясь к дополнительному весу, и Дороти чисто инстинктивным движением обхватила Алана за талию — для устойчивости.

— Все в порядке? — спросил он через плечо.

— Все просто замечательно, — ответила Дороти, хотя замечательным ее состояние назвать было трудно.

Крепкий мужской запах, смешанный с запахами земли, лимона и кожи, подействовал на ее нервные окончания крайне возбуждающе. Она сомневалась, что сумеет вынести этот новый удар по органам чувств.

Пытаясь создать хоть какую-нибудь дистанцию между собой и Аланом, девушка отклонилась назад и уперлась руками в бедра. Но когда Лютик двинулся вверх по холму, у подножия которого лежало озеро, Дороти, чтобы не потерять равновесия, волей-неволей прислонилась к Алану и коснулась грудью его спины. У нее в который раз остановилось дыхание и противно участился пульс.

Алан испытывал свои трудности. Он все еще ощущал вкус губ Дороти, напоминавший изысканное вино, и хотя одного этого было уже вполне достаточно, он не мог выбросить из головы воспоминания о том, как самозабвенно отвечала она на его поцелуй. К тому же все время, пока Лютик поднимался по тропинке на вершину склона, он чувствовал спиной прикосновение ее груди…

— Надеюсь, вам не слишком неудобно там, сзади, — сказал он, чтобы нарушить молчание и отвлечься от тревожащих мыслей.

— У меня все в полном порядке, — снова поступилась правдой Дороти. — Расскажите немного о своей семье. Значит, у вас есть сестра Пенни и брат Саймон…

— Да, — ответил Алан. — Саймон на три года младше, он врач. Год назад он получил должность главного врача в нашей городской больнице и вернулся в Спрингфилд насовсем.

— Он живет в городе? — спросила Дороти.

— Да, они с женой построили дом неподалеку от больницы. Маргарет — медсестра, но сейчас она не работает, сидит с его дочерью от первого брака, Самантой… Между прочим, у Саманты через неделю или две появится братишка или сестренка, — добавил он довольным тоном, судя по всему мысль о еще одном племяннике или племяннице доставляла ему удовольствие.

— Как мило, — пробормотала Дороти. — А что ваша сестра? — спросила она, пользуясь случаем побольше узнать о его семействе.

— Пенни у нас младшая, она по профессии фотограф и постоянно живет в Париже… по крайней мере, когда не колесит по Европе со своим фотоаппаратом, — пояснил Алан. Было очевидно, что он привязан и к брату, и к сестре — о них обоих он говорил с теплом и любовью.

— Вы в детстве были близки? — продолжала расспрашивать Дороти.

— С Саймоном мы действительно всегда были близкими друзьями, — подтвердил Алан. — Пенни появилась на сцене намного позже. Мне было тогда уже тринадцать, Саймону — десять, и мама называла Пенни в шутку «плод долгих размышлений». Когда сестренка родилась, мы с Саймоном не особенно интересовались малышами.

Дороти скорее почувствовала, чем услышала, тихий смех, сопровождавший эти слова. Его воспоминания о детстве были несомненно счастливыми. Зависть и болезненная тоска тяжелым грузом легли ей на сердце.

— Отец настаивал, чтобы мы с Саймоном учились кормить и пеленать ее, — продолжал тем временем Алан. — Разумеется, ни он, ни я не были от этого в восторге, но отец считал, что поскольку мы — одна семья, то должны делить на всех любую ответственность, включая заботы о новорожденной.

Он помолчал, а Дороти с улыбкой попыталась вызвать в воображении образ Алана-подростка, меняющего пеленки крошечной сестре.

— А что думала по этому поводу ваша мама? — спросила Дороти, заинтересованная рассказом.

— Она целиком соглашалась с отцом, — хмыкнул Алан и добавил: — Слава Богу, что от нас не требовалось вставать к ней ночью.

Они какое-то время молчали.

— Когда я вспоминаю об этом сейчас, — снова заговорил Алан, — я понимаю, что мы тогда на собственном опыте прочувствовали, какой нелегкий труд — забота о ребенке. И я научился лучше понимать и ценить своих родителей. Думаю, это в немалой степени сплотило нашу семью. Хотя можно только удивляться, как это Пенни уцелела, побывав в руках таких неуклюжих нянек, как мы с Саймоном. Впрочем, она была выносливой малюткой, — продолжал он любовно. — Едва только встала на ножки, как стала повсюду бегать за мной и Саймоном, словно щенок.

Он замолчал, и Дороти решила, что Соня и Норман проделали колоссальный труд, воспитывая своих детей. Детство Алана было наполнено любовью, воспоминания о нем доставляли ему радость, и не впервые Дороти испытала тоску по семье, которой была лишена, по счастливому детству, которого не знала.

— А вы, Дороти? У вас большая семья? Есть братья, сестры? — спросил Алан.

Дороти на секунду замешкалась.

— Нет, — коротко ответила она, с облегчением увидев через его плечо, что они приближаются к конюшням.

— Ах, так вы единственный ребенок? Не могу представить, каково это, — произнес он задумчиво. — А родители? Чем занимается ваш отец?

Дороти проглотила сдавивший горло комок.

— Я не знаю своего отца, он расстался с мамой еще до моего рождения, — ответила она, старательно сохраняя ровный тон.

Но Алан уловил в ее голосе отзвук горечи и еще какой-то эмоции, которой не смог дать определения.

— Очень жаль. — Он вздохнул. — Наверное, вам с матерью пришлось нелегко, — предположил он, направляя Лютика в огороженный загон перед конюшней и натягивая поводья.

— Да, так и было, — ответила Дороти и, выпустив его пояс, приготовилась спрыгнуть на землю.

Он предложил ей руку, но Дороти отказалась от помощи и самостоятельно соскользнула с широкой спины Лютика. Том, уже знакомый ей конюх, подошел к ним торопливым шагом. Алан, скрипнув седлом, последовал примеру Дороти.

— Роза Ветров вернулась? — спросил он, передавая конюху поводья.

— Да, сэр, кобыла прискакала минут десять назад, — объявил Том.

— Надеюсь, с ней все в порядке?

— Я ничего необычного не заметил, — насторожился Том.

— Ее напугала змея, — объяснил Алан. — К счастью для нас Лютику не удалось сбежать.

— Э… простите, сэр. — Том нервно улыбнулся шефу. — Клод спрашивает, не могли бы вы взглянуть на Принцессу. Ему кажется, у нее что-то неладно с передней правой ногой.

Лицо Алана омрачилось.

— Скажи Клоду, я сейчас иду.

Том, кивнув, повел Лютика в стойло.

— С этим я сам должен разобраться, — сказал Алан Дороти. — Вы найдете отсюда дорогу до дома?

— Запросто, — ответила девушка.

— Я долго не задержусь, — сказал Алан, — приду и сразу же разыщу для вас эти кассеты.

— Вот и хорошо, — ответила Дороти. — Увидимся.

Дороти вернулась в дом и поднялась в свою комнату, не столкнувшись ни с кем из хозяев. Она сбросила джинсовую куртку на кровать и села, чтобы стянуть сапожки. Потом прошла в примыкавшую к спальне ванную, вымыла руки, и когда вытирала их полотенцем, бросила взгляд на свое отражение в зеркале, висевшем над туалетным столиком. Девушка с неудовольствием отметила, что щеки у нее до сих пор неестественно красные, а в глазах — это тоже не осталось для нее незамеченным — появилось новое незнакомое выражение. Губы слегка припухли, что несомненно явилось следствием поцелуя, которым наградил ее Алан.

В памяти всплыли недавно пережитые мгновенья. Она зажмурилась и снова ощутила прикосновение его губ, жар, волнение и внезапный сокрушительный натиск соблазна.

Дороти не могла похвастаться богатым опытом общения с мужчинами, а что касается поцелуев, то она всегда смотрела на обязательный ритуал слияния губ при завершении свидания, как на неизбежное зло. Теперь все изменилось…

Ни один поцелуй не вызывал в ней ощущений, подобных тем, что она испытала в миг, когда губы Алана соединились с ее губами. Дрожь желания снова охватила ее, дыхание замерло в гортани. А если он еще раз ее поцелует, откликнется ли ее тело подобным образом снова?

— Ну довольно! — громко произнесла Дороти, решительно прерывая неуместные грезы. Поцеловаться с Аланом еще раз — как только ей взбрело подобное в голову?

Дороти бросила полотенце на туалетный столик и вернулась в спальню. Нервным движением она толкнула стеклянную дверь на балкончик и, выйдя на воздух, несколько раз глубоко вздохнула, стараясь изгнать Алана из головы, но он, словно попавший под седло репейник, прочно засел у нее в мыслях.

Что бы он подумал, узнав, что поцеловал двадцатисемилетнюю девственницу? Наверное, расхохотался бы.

Дороти сознавала, что ее нежелание позволить себе романтические отношения с мужчиной отчасти происходило оттого, что в свое время ей пришлось наблюдать, как медленно разрушается брак ее матери с Люком О'Хансеном. Жители Литчвуда, весьма старомодные в своих взглядах, не одобряли разводов, и ее мать уже не впервые стала притчей во языцех.

Дороти вспомнила, как в выпускном классе школы ходила на свидание. Мартин Байер, ничем не примечательный, но вполне интеллигентный юноша с обилием скобок во рту, пригласил ее на один из танцевальных вечеров, которые регулярно проводились в школе. Потом он проводил ее до дома и неловко поцеловал, и Дороти до сих пор помнила, как его металлические скобки лязгнули ей по зубам.

В колледже соседка Дороти по комнате предложила встречаться парами, но после нескольких вечеринок, большую часть которых Дороти страдала от смущения и отбивалась от несимпатичных ей ухажеров, она окончательно устранилась от развлечений такого рода. Девушка с головой ушла в учебу и уже не находила времени даже для легкого флирта, не говоря уже о серьезных отношениях.

Она соглашалась с матерью, что образование необходимо, но когда, получив степень, вернулась домой, то засунула диплом в дальний угол шкафа и устроилась на работу на один из окрестных конных заводов. С этих пор она только и делала, что занималась лошадьми, и не хотела ничего другого. Она быстро приобрела репутацию специалиста по лошадям с дефектной психикой.

Ее первый и единственный мало-мальски продолжительный роман длился ровно месяц. Роберт Файн был определенно милым и привлекательным молодым человеком, к тому же племянником владельца одного из крупнейших конных заводов в Арканзасе.

Польщенная его вниманием, она приняла приглашение на обед. Как ни странно, общение с ним доставило Дороти удовольствие, к тому же в тот раз он не сделал попытки поцеловать ее. Следующие несколько недель они регулярно встречались, но несмотря на то, что Роберт ей очень нравился, дыхание от его поцелуев у нее не замирало, трепет волнения ни разу не пробежал по жилкам, не охватило сладостное предчувствие… Не в пример поцелую, соединившему ее с Аланом на берегу озера…

Дороти даже негромко чертыхнулась. Мысли ее, совершив полный оборот, снова вернулись к исходной точке. Она сурово отчитала себя за то, что позволила одному единственному поцелую мужчины, о котором вовсе не могла сказать с уверенностью, что он ей нравился, подействовать на себя так сильно. Очень маловероятно, что Алан станет предаваться воспоминаниям о ней и о том, что сегодня утром произошло у озера. Ей следует выбросить эти глупости из головы… так, словно ничего не было.

Когда через полчаса Дороти спустилась на кухню, там ласковой улыбкой встретила ее Соня Латимер.

— А я как раз собиралась идти искать тебя, — сказала Соня. — Алан позвонил из конюшни и попросил передать, что задерживается. Кассеты с Алмазом, о которых ты спрашивала, в его рабочем кабинете. Надеюсь, ты знаешь, как обращаться с видеомагнитофоном?

— О, вполне, — заверила ее Дороти, пытаясь не поддаваться разочарованию, которое испытала при известии, что Алан не пришел.

— И хорошо! — с облегчением сказала Соня. — А мне вот никак не удается понять, как эта новая техника действует. Пойдем, я покажу тебе, где кабинет. — И Соня повела ее из кухни в холл.

— Вот владения Алана, — сказала она, открывая первую слева дверь. — Он проводит здесь свободное время — это когда оно у него есть, — добавила она с улыбкой.

Дороти вошла в кабинет, и ее окутал уже знакомый мужской запах, запах Алана, который немедленно привел в возбуждение ее чувства и вызвал легкий трепет.

В обставленной со вкусом комнате преобладали насыщенные осенние цвета: коричневый, оранжевый, зеленый. Медово-коричневый ковер и такого же оттенка стены создавали умиротворяющее настроение. Дороти понравилось, что в комнате царит порядок. Она легко представила, как Алан сидит, развалившись в зеленом кожаном кресле. Судя по всему, он любил смотреть телевизор и слушать кассеты, которых у него была целая коллекция.

В огромном стеллаже расположилась электронная техника. Телевизор с широким экраном занимал целую секцию стеллажа. Дороти пришла в восторг от суперсовременной системы, включавшей приемник, проигрыватель, а также видеомагнитофон.

Перед телевизором стоял красивый дубовый столик для кофе со стеклянным покрытием. Она увидела на нем несколько видеокассет. Два таких же столика поменьше располагались по обе стороны темно-зеленого кожаного дивана, а в противоположной стене был встроен камин, сложенный из песчаника.

— Алан сказал, что записи со скачками Алмаза лежат на верхней полке, — сказала Соня, — Ты их легко найдешь. Алан гордится своей аккуратностью.

— Спасибо. — Дороти подошла к шкафу. — Я успею посмотреть их до обеда?

— Ну конечно, — улыбнулась Соня, направляясь к двери. — Обед будет готов не раньше, чем через час. Я покричу тебя.

— Если моя помощь нужна на кухне, я посмотрю кассеты позже, — быстро предложила Дороти.

— Не говори глупостей, ты здесь затем, чтобы заниматься с Алмазом, а не помогать на кухне. Кроме того у Нормана все под контролем, — ответила Соня.

Когда хозяйка удалилась, Дороти быстро отыскала кассеты с записями двух последних скачек Алмаза.

Десять минут спустя она сидела на мягком кожаном диване и смотрела, как Алмаза проводят через стартовые ворота. В пяти футах от них могучий элегантный жеребец мгновенно оцепенел и начал делать все, что в его силах, чтобы только не проходить в открывшийся проем.

Пленка запечатлела, как приходят в раздражение и злятся судьи. Но вот наконец ворота преодолены. Дороти просмотрела скачки до конца, и как всегда ее очаровали быстрота и великолепие лошадей, летящих к финишу.

Вернув запись на начало, она снова нажала кнопку и, пустив кассету в замедленном режиме, еще раз внимательно просмотрела неудачный старт. Дороти подалась вперед и, уперев локти в колени, сосредоточила внимание на экране. Когда начались скачки, она переключила запись на нормальную скорость и второй раз восхищенно проследила, как Алмаз, намного отставший от остальных из-за заминки в воротах, постепенно обгоняет всех, некоторое время идет вровень с лидером гонки и перед финишем обходит его на целый корпус.

Восторженные крики зрителей, сопровождавшие Алмаза на финише, заглушили звук открывшейся двери.

— В тот раз он неплохо показал себя, — сказал Алан, опускаясь на диван рядом с Дороти.

— Вы меня напугали! — Сердце Дороти ударилось о грудную клетку, словно пойманная птица.

— Извините. — Он виновато улыбнулся. — Итак, каков ваш приговор? — спросил он серьезно.

Дороти прерывисто вздохнула, пытаясь упорядочить сердцебиение.

— Он — крепкий орешек.

— Но вы же не собираетесь отступать, правда?

Дороти услышала в его голосе скрытый вызов. Она чувствовала, что он продолжает сомневаться в ее способностях и, возможно, мотивах, но тем не менее готов — ради Алмаза — дать ей шанс поработать с лошадью.

А не сказать ли Алану правду — что не только из-за Алмаза она приехала в Орегон? Она с удивлением поняла, что очень хочет доверить ему свою тайну. Но тайна касалась и ее отца, Эндрю Гибсона, который отказался от нее прежде, чем она родилась.

Она приехала, чтобы получить ответ на свой вопрос, и не уедет до тех пор, пока не поговорит с отцом, не скажет ему, кто она, и не услышит его объяснений.

— Я здесь именно затем, чтобы что-то сделать, почему же я должна отступать? — ответила она и попыталась не поддаваться чувству вины, когда увидела уважительное выражение, промелькнувшее в глазах Алана.

5

— Мой отец не единственный, кто считает, что возиться с Алмазом — даром терять время, и что мне следует снять его со скачек и отправить на племенную ферму. — Алан позволил себе перевести взгляд на губы Дороти, и их соблазнительная пышность некоторое время занимала его внимание. Внезапно его захлестнуло желание еще раз отведать экзотический, им одним свойственный вкус. Но он осадил себя.

— Для любителей скачек не увидеть его снова будет большой утратой, — сказала Дороти, сохраняя внешнее спокойствие. В действительности ее сердце отчаянно билось о ребра — она успела заметить вспыхнувшее в его глазах желание.

В воздухе между ними повисла электрическая дуга. Дороти с трудом удалось вздохнуть. Чем таким особенным отличался от других мужчин Алан Латимер? Что оказывало такое сильное воздействие на ее чувства, зажигало огонь в самой глубине ее существа?

— Я полностью согласен с вами, — спокойно подтвердил Алан. — Итак, вы намерены остаться и попробовать что-то сделать?

В ее глазах промелькнуло непонятное выражение, и снова у него возникло ощущение, что она скрывает что-то.

— Да, я останусь, — ответила Дороти.

Внезапно его посетила неприятная мысль. Алмаз — очень ценная лошадь, а безопасность в индустрии скачек вообще и на ранчо Синяя Звезда в частности была проблемой едва ли не первостепенной важности. Возможно, это только проявление его мнительности, но нельзя игнорировать тот факт, что кое-кто из конкурентов, не говоря о букмекерах, был бы счастлив, если призовой скакун Латимеров не сможет больше участвовать в скачках.

Но хотя инстинкт подсказывал Алану, что Дороти что-то недоговаривает, равное по силе чувство убеждало, что ее желание помочь — искренно, и она не станет вредить лошади. Кроме того, Алмаз сам делал все возможное, чтобы погубить свою карьеру.

Но что заставляло ее ждать два месяца, прежде чем она позвонила и предложила помощь? Отчего она так напряжена, разговаривая с ним, и напоминает ему молоденькую кобылку, готовую каждый миг понести?

— Все-таки объясните мне кое-что… — начал он, но не успел закончить фразу, как открылась дверь.

— Ах, вот и хорошо, что вы здесь оба, — сказала Соня, просовывая голову в кабинет. — Обед уже готов.

Обед снова прошел очень приятно. Разговор тек легко и непринужденно, в большой степени благодаря дружелюбию и сердечности старших хозяев. Вспомнив рассказ Алана о сестре и брате, Дороти спросила Соню, когда ее невестка ожидает появления на свет малыша.

— Не раньше, чем через две недели, — ответила Соня. — Саманта ждет не дождется братика или сестричку. Ну и мы, конечно, рады, что у нас прибавится еще один внук, чтобы баловать его, — улыбнулась она.

Дороти поднесла к губам бокал, думая о том, какая сплоченная, любящая семья у Латимеров. Как она завидовала Алану, его сестре и брату, которые выросли, окруженные атмосферой поддержки, дружбы и заботы друг о друге. Это составляло предмет ее мечтаний все детские годы.

Ее мысли обратились к отцу. Вот бы спросить, не вернулся ли он из своего круиза. Но она сдерживала себя и только надеялась, что, возможно, разговор переключится на него сам собой.

После обеда Алан извинился и скрылся в кабинете, сказав, что должен сделать несколько звонков. Дороти помогла Соне убрать посуду, и вскоре в кухне воцарился прежний порядок. Она отказалась от предложения хозяев прогуляться по саду и направилась в спальню, но не успела подняться по лестнице, как на верхней площадке появился Алан, загородив ей дорогу. У нее противно засосало под ложечкой.

— Хорошо, что я вас перехватил, — сказал он. — Я решил, что следует вас предупредить — завтра рано утром я уеду по делам в Портленд.

— А… — только и выговорила Дороти.

Она и сама не знала, разочарование принесла ей эта новость, или облегчение. Она допускала, что Алан захочет посмотреть на ее первое занятие с Алмазом… но вряд ли он рассчитывает, что она будет ждать его возвращения.

— А как быть с Алмазом? — все-таки спросила она. — Я собиралась начать работать с ним, не откладывая.

— Я на это очень рассчитываю, — немедленно ответил он. — Следующие скачки в субботу. Успеете ли вы пустить в ход вашу магию? — добавил он шутливо, но Дороти расслышала в его голосе скрытое беспокойство.

— Я смогу сказать свое мнение только после нескольких занятий, — откликнулась Дороти. Ей было известно, что некоторым лошадям требуется несколько дней, а то и недель напряженной переподготовки, прежде чем их поведение изменится.

Алан кивнул.

— Я велел Клоду предоставить вам все необходимое, а также предупредил Тома, что он поступает в ваше полное распоряжение.

— Спасибо.

Лицо Алана стало серьезным.

— Я не хочу давить на вас ни коим образом, но думаю, вам следует знать — много людей очень рассчитывают на победу Алмаза в этих скачках.

Дороти заметила, что от уголков его губ тянутся вниз тонкие морщины — следы тревоги, и на краткий безумный миг ей захотелось встать на цыпочки и разгладить их нежными поцелуями… Она тут же осознала нелепость этой мысли и с трудом перевела дыхание.

— Не могу ничего гарантировать, — сказала она, понимая, что подавать ему ложные надежды глупо. — Когда вы вернетесь, я дам вам подробный отчет о наших достижениях.

Алан провел рукой по волосам и вздохнул.

— Ну спасибо, — сказал он и внезапно широко улыбнулся, изрядно удивив Дороти. — Не думаю, что вы станете по мне скучать.

Тон его был небрежным, в глазах блестели озорные искорки. Сердце у Дороти упало.

— Скучать по вас? — повторила она, сбитая с толку быстрой сменой его настроений.

Он слегка наклонился к ней, и от этого движения ее пульс сбился с ритма.

— Вы уж подумали, я стану сидеть весь день на заборе, дышать вам в затылок и следить за каждым вашим движением, правда?

Его улыбка стала еще шире и обаятельнее, и чувства Дороти пришли в полное смятение. Все, что она могла, это удержаться от ответной улыбки.

— Скажите мне правду, Рыжик, я постараюсь пережить ее, — продолжал он.

Услышав, как он снова употребил ее прозвище, Дороти закипела от возмущения.

— Не надо… — начала она, но тут же замолчала, увидев по изгибу его темных бровей, что он ее дразнит.

— Не надо что? — спросил он с невинным выражением.

— Торопиться назад из-за меня, — ответила она и, услышав в ответ приглушенный довольный смех, снова смешалась.

Глядя на нее в упор, он поднял руку и коснулся ее локона. И хотя прикосновение было едва ощутимым, Дороти немедленно бросило в жар.

— Наоборот, Рыжик. Я вернусь без промедления, как только смогу, — сказал он, и голос его прозвучал многообещающе.

Следующие два дня большую часть времени Дороти провела в обществе Алмаза. Когда скакун был свободен от своих тренировок, она работала с ним на маленьком крытом круглом манеже, расположенном в стороне от конюшен. Ее целью было просто поближе познакомиться со скакуном, завоевать его доверие, но это оказалось не так легко. С детства привыкший к строгому распорядку дня, Алмаз недвусмысленно давал понять, что не одобряет перемен.

Но Дороти продолжала упорно добиваться его уважения. Она проделала с ним ряд упражнений, которые быстро подтвердили, что Алмаз — весьма умное создание, и своим упрямством он просто испытывает ее. Это испытание она твердо решила выдержать.

К вечеру первого дня Дороти попросила подогнать на манеж грузовик с прицепом. Едва лишь Алмаз увидел прицеп, как Дороти сразу почувствовала его волнение. Но она не стала пытаться сразу завести Алмаза по наклонной доске внутрь фургона, а вместо этого несколько раз обвела коня вокруг, давая ему возможность повнимательнее осмотреть фургон, познакомиться с его размерами и формой.

Некоторое время спустя Алмаз немного расслабился и, проходя мимо доски, только взмахивал хвостом. Дороти продолжала водить его по кругу, а Том по ее команде тем временем отогнал фургон.

На второй день она убедилась, что Алмаз чувствует себя полностью в своей тарелке, очевидно решив, что повышенное внимание к его персоне ему, пожалуй, нравится. Проделав с ним вчерашние упражнения, Дороти поняла, что настал момент грузить упрямца в фургон.

Том снова пригнал трейлер, откинул доску и отошел в сторонку, наблюдая. Дороти начала водить Алмаза кругами, следя за его реакцией. На четвертом круге она сменила тактику и повела скакуна прямо к доске. Алмаз начал трясти головой и тянуть за повод, но Дороти проявила твердость и, не обращая внимания на сопротивление, упорно влекла его вверх по доске, ласково и ободряюще приговаривая. Через считанные секунды лошадь уже стояла в фургоне.

Том бросился было закрывать двери, но Дороти покачала головой и жестом велела ему не вмешиваться. Она погладила Алмаза, похвалила его за проделанный труд и вывела обратно на манеж. Следующие десять минут она снова водила его то вокруг фургона, то вверх и вниз по доске, до тех пор, пока не убедилась, что злосчастный фургон уже не кажется Алмазу опасным.

— Можете теперь увести грузовик, — сказала Дороти, в очередной раз спустившись с Алмазом по доске на манеж.

— Хорошо, мисс, — ответил Том. — Отличная работа, — добавил он с улыбкой.

— Спасибо, — поблагодарила Дороти.

Том направился к кабине, а Дороти погладила Алмаза по шее.

— Хороший мальчик.

— Вижу, вы делаете успехи. — Звук знакомого глубокого голоса заставил ее вздрогнуть.

Она повернулась и увидела высокую фигуру направлявшегося к ней Алана. На лице его играла улыбка, от которой кровь у Дороти заструилась по жилам с удвоенной энергией. Эти два дня она упорно старалась не вспоминать о нем и сосредоточиться только на Алмазе. Но достаточно было одного взгляда, брошенного на Алана, чтобы забыть о благоразумии. Почуяв хозяина, Алмаз издал приветственное ржание.

— Привет, малыш. — Алан похлопал лошадь по морде и обратил взгляд на Дороти. — Папа сказал, что со времени моего отъезда мало видел вас. Судя по тому, что я сейчас здесь наблюдал, могу сказать с уверенностью — ваша магия работает неплохо.

— Спасибо, — ответила она, согретая его словами. — Это всего лишь начальный этап, многое предстоит сделать. Я еще не водила его к стартовым воротам… — Ее сковала непонятная неловкость, и она была рада, что между ними, как крепостная стена, стоит Алмаз.

— Уверен, что у вас все получится, — сказал Алан.

Дороти засмеялась и покачала головой, отчего из косы выбились несколько рыжих локонов.

— В Арканзасе вы говорили прямо противоположное, — сказала она и удивилась собственной смелости.

Алан прищурился.

— Ах… так вы слышали мои разглагольствования? Я догадался по вашей реакции тем вечером, что вы подслушивали. Потому вы и не приняли мое первое приглашение?

— Вы тогда были очень грубы, — сказала Дороти.

— Вы правы, был, — согласился Алан, и Дороти разглядела в глубине его синих глаз искорки смеха. — Но надеюсь, вы примете мои запоздалые извинения.

— Ну разумеется, — сухо сказала Дороти. — А теперь простите, но Алмаз честно заработал свой ужин и хороший отдых.

— В самом деле, но и вам, похоже, нужен отдых не меньше, чем ему, — сказал Алан. — Вот и Том, он позаботится об Алмазе.

Дороти увидела возвращавшегося конюха. Она хотела сказать Алану, что собирается остаться с Алмазом, и теперь с некоторой неохотой передала поводья Тому.

— Спокойной ночи, маленький, увидимся завтра. — Дороти на прощанье потрепала лошадь по шее и последовала за Аланом.

Пока они шли к воротам, Алан заметил, что рубашка и джинсы Дороти в пыли, а лицо в нескольких местах запачкано. Медные волосы, собранные в ее обычную прическу — тугую косу, постепенно расплетались, и Алану приходилось бороться с желанием протянуть руку и высвободить те пряди, которые еще не успели вырваться на свободу.

Алан поражался тому, что за последние сорок восемь часов ее дразнящий образ без конца вставал у него перед глазами. Его просто преследовал вкус ее горячих губ, ощущение податливого тела. Очень давно женщины не вызывали в нем подобного интереса, не волновали настолько.

И все же во всем ее поведении была какая-то загадочность.

Из всех человеческих слабостей наиболее нетерпимо относился Алан ко лжи. Ложь разрушила его отношения с Этель, он до сих пор корил себя за то, что долго закрывал глаза на ее недостатки. Она лгала ему, когда уверяла, что любит, что хочет иметь от него ребенка. Узнав правду, он испытал шок и отвращение, но сохранил ее тайну, не открыл правды о ней никому, даже ее родителям.

— Как вы съездили в Портленд? — спросила Дороти, нарушая молчание.

Алан охотно расстался с мыслями об Этель.

— Очень удачно, — сказал он и, подойдя к воротам, распахнул перед Дороти калитку.

— Спасибо. — Она нырнула под его руку.

В молчании они подошли к веранде. Уже взявшись за дверную ручку, Алан обернулся к ней.

— Ах да… совсем забыл предупредить, что у нас гость. Мы говорили о нем позавчера за ужином — наш сосед, Эндрю Гибсон.

6

Дороти почувствовала, как кровь отлила от лица. Она надеялась, что ее отец вскоре навестит Латимеров, но теперь, когда он действительно пришел, ее захлестнули страх и сомнения.

— Да, что-то помню, — ответила Дороти с напускным равнодушием.

Во рту у нее пересохло, ладони увлажнились. Ей с большим трудом удавалось сохранить внешнее спокойствие. Она видела, что Алан не спускает с нее пристального взгляда. Ясно, что он специально тянул до последней минуты, чтобы сообщить о визите Эндрю Гибсона — Дороти в этом не сомневалась. Конечно он рассчитывал понаблюдать за ее реакцией.

— Он все еще не пришел в себя после смены часовых поясов.

Дороти сложила губы в подобие улыбки.

— Да, он ведь, кажется, был в круизе по Карибскому морю, — сказала она, делая вид, что вспомнила об этом только сейчас, тогда как в действительности помнила каждую деталь, связанную с отцом.

— Да, — ответил Алан. — Я рассказал ему о вас, и он очень хочет познакомиться. — И он с милой улыбкой отворил дверь на кухню.

Дороти судорожно проглотила слюну. Через несколько секунд она окажется лицом к лицу с человеком, который, как она верила, является ее отцом. У нее отчаянно участился пульс и подогнулись колени.

Она шагнула мимо Алана в дверь, не сомневаясь, что он слышит громоподобный стук ее сердца, и остановилась, как вкопанная.

За кухонным столом сидели трое, и все они дружно обернулись к вошедшим. У Дороти сердце ушло в пятки. Ее взгляд остановился на аккуратно одетом незнакомце, сидевшем спиной к окну. Этот человек был ее отцом!

Кровь гулко застучала в висках. Дороти, не отрываясь, разглядывала красивое худощавое лицо, седые волосы, серые глаза.

— Ну вот и вы наконец. — Соня встала. — Дороти, познакомься с нашим соседом и другом, Эндрю Гибсоном.

У Дороти даже щеки заболели от усилий — так старательно она сохраняла на лице приветливую улыбку. Девушка с трудом оторвала ноги от пола и приблизилась к человеку, о существовании которого узнала несколько недель назад.

— Эндрю, это Дороти О'Хансен, — продолжала Соня. — Она помогает Алану с Алмазом.

Эндрю Гибсон тоже поднялся и обошел вокруг стола, чтобы поздороваться.

— Дороти — какое милое, старинное имя. Очень приятно познакомиться, — он протянул руку.

— Спасибо, — выдавила Дороти хриплым от сдерживаемых эмоций голосом.

Внутри она вся тряслась, словно осиновый лист, и надеялась, что никто не заметил, как дрожали ее пальцы, когда она пожимала руку отца. Рукопожатие было быстрым, но стоило их взглядам встретиться, как Дороти показалось, что в глазах отца промелькнуло нечто, похожее на узнавание. Ей часто говорили, что она пошла в мать. Может быть, Эндрю заметил сходство?

Ее внутреннее напряжение уже почти достигло предельной точки. Голову переполняли готовые сорваться с языка вопросы. Но она увидела, как его улыбка стала формальной, а брови сдвинулись, и ее охватило разочарование. Она слегка покачнулась. Алан мгновенно оказался рядом и поддержал ее за талию.

— Вам нехорошо?

— Пустяки, все в порядке, — пробормотала Дороти, но ее голосу явно не доставало убедительности. — Извините, но я наверное чуточку проголодалась, вот и все, — быстро добавила она, ухватившись за первый предлог, который пришел ей в голову.

Она отодвинулась от Алана, обнаружив, что от его прикосновения голова кружится только сильнее.

— Я… я не обедала сегодня, — запинаясь, произнесла она, одновременно молясь, чтобы ее объяснения развеяли подозрения Алана, но один брошенный на него взгляд дал ей понять, что она в этом не преуспела.

— Обед пропускать очень нездорово, — материнским тоном упрекнула ее Соня. — Садись, Дороти, перекуси пока сыром и крекерами.

Дороти с облегчением села. Тело и рассудок прилагали усилия, чтобы справиться с бурей эмоций, грозящих поглотить ее. Алан наклонился над столом, придвинул к ней блюдо с крекерами. Эндрю, усевшийся рядом, достал из стаканчика бумажную салфетку и протянул ей.

— Спасибо, — выговорила Дороти, сумев улыбнуться.

— Ешьте, — велел Алан тоном приказа, дыша ей в ухо.

Поежившись, она взяла крекер и захрустела им. Он показался ей совсем безвкусным, и она с трудом подавила отвращение. Соня подошла к холодильнику и вернулась со стаканом апельсинового сока.

— Выпей, это поможет. — Она ободряюще улыбнулась.

Дороти бормотала слова благодарности, мучительно ощущая, что взгляды всех устремлены на нее. Она чувствовала, что каждую секунду может расплакаться, и отчаянно жалела, что у нее нет волшебной палочки, чтобы заставить их всех исчезнуть… всех, кроме отца.

Она взяла стакан и отпила крошечный глоток. К ее удивлению, прохладная жидкость действительно ее немного успокоила.

— Гм… мне и правда, кажется, полегче. — Дороти снова вымученно улыбнулась.

Она подняла глаза на отца, и под ложечкой у нее засосало.

— Я слышала, вы плавали по Карибскому морю? — сказала она, торопясь переключить общее внимание на что-то другое. — Как вам понравилось в круизе? — спросила она и с облегчением услышала, что ее голос звучит, как обычно.

— Очень понравилось, — ответил он.

— Эндрю как раз рассказывал нам, как красивы острова Сен-Мартен, — вступила в разговор Соня.

— А где они находятся?

— Это группа небольших островов Карибского моря, они лежат в нескольких милях к северу от Панамы, — ответил Эндрю. — Когда наш теплоход встал на якорь, местные жители устремились к нему на своих выдолбленных из бревен каноэ и крошечных челноках. Вот это было зрелище! — добавил он с улыбкой. — Они окружили теплоход и запели: «Деньги, деньги, деньги», надеясь, что пассажиры станут бросать им монеты, — объяснил он. — Они подставляли перевернутые зонтики. Члены команды, правда, не советовали принимать в этом участие, но представление тем не менее было занимательное. — Он обратил взгляд на Дороти. — Алан сказал, что вы приехали из Арканзаса?

— Да, я живу в маленьком городке неподалеку от Фейетвилля, — ответила она и напряженно ждала, что он скажет в ответ.

— Я был в тех местах много лет назад, — ответил ее отец. — Природа там потрясающе красивая, — с улыбкой добавил он.

Дороти, стараясь оставаться спокойно-вежливой, тем временем жадно изучала его лицо, впитывая каждую деталь. Она отметила, что под глазами у него залегли глубокие тени.

На вид лет Эндрю Гибсону было шестьдесят с небольшим. Представительный мужчина. Дороти легко могла понять, что ее мама находила его привлекательным.

— Давно это было? — спросила Дороти, надеясь что он скажет что-нибудь, проливающее свет на его отношения с мамой.

— О… лет двадцать пять тому назад, а то и больше. — Ее отец покачал головой. — Уже не помню, зачем я туда отправился. — Он нахмурил брови. — Постойте… да, я тогда… — Он резко замолчал, и Дороти увидела, как его лицо сделалось серьезным, а глаза затуманились.

У Дороти зачастил пульс. Он вспомнил ее мать? Если бы знать… До чего ей хотелось спросить, занимает ли в его сердце какой-нибудь уголок воспоминание о Джоан Ардли, женщине, много лет назад отдавшей ему тело и душу.

— Беатрис ездила в Арканзас вместе с тобой? — спросил Норман, прерывая молчание.

Услышав имя жены, Эндрю на миг закрыл глаза и вздохнул.

— Нет, мы с Беатрис еще не были тогда женаты. — Он рассеянно взглянул на часы. — Норман, мы засиделись, нам, пожалуй, пора.

— Ты прав. — Соня обернулась к Дороти. — Извини, дорогая, что не предупредила тебя, но мы не виделись весь день. Каждую вторую пятницу мы с друзьями собираемся в гольф-клубе, чтобы поужинать, а затем сыграть несколько партий в бридж, — объяснила она.

— Не беспокойтесь, я прекрасно проведу время, — поспешила уверить ее Дороти.

— Конечно, — улыбнулась Соня. — Я сказала Алану, чтобы он свозил тебя в какое-нибудь приятное местечко поужинать.

У Дороти упало сердце.

— В этом нет необходимости.

— Глупости, — последовал ответ. — Кроме того Алан никогда не отличался кулинарными способностями, — добавила она.

— Спасибо, мама, на добром слове, — усмехнулся Алан.

— Что правда, то правда, — ответила его мать, не моргнув глазом.

— Идем, дорогая, — торопил Норман.

— Желаю вам хорошо провести вечер, — проговорила Дороти, вставая из-за стола.

— Приятно было познакомиться с вами, — сказал Эндрю. — Думаю, мы еще не раз увидимся.

— Я тоже на это надеюсь, — ответила Дороти и, не отрываясь, смотрела, как он выходит из кухни вслед за Соней и Норманом.

Они остались вдвоем с Аланом. Дороти чувствовала, что он не сводит с нее глаз. В воздухе повисло напряженное молчание. С того момента, как Дороти вошла в кухню, Алан пристально следил за ней, и она очень сомневалась, что он поверил, будто ее внезапная дурнота была вызвана голодом.

Она замерла в ожидании вопросов, которые непременно должны были последовать, и ответить на которые она не была готова. Прежде чем она поговорит наедине с отцом и выяснит, имеет для него хоть какое-то значение тот факт, что она является его родной дочерью, она будет хранить молчание.

— Вы какую кухню предпочитаете? — спросил Алан.

Удивленная Дороти бросила на него настороженный взгляд.

— Вам не обязательно везти меня в ресторан, — сказала она. — Я думаю, у вас есть более важные дела. Я запросто могу и сама что-нибудь состряпать.

— Нисколько не сомневаюсь, что можете, — улыбнулся Алан. — А что касается важных дел — сейчас для меня важнее всего послушать об Алмазе и успехах, которых вы на данный момент достигли. А кроме того, мама не простит мне, если узнает, что я нарушил обещание, и вы целый вечер трудились на кухне.

— Я ей не скажу, — сделала Дороти последнюю попытку отговорить его.

Алан усмехнулся.

— Очень благородно с вашей стороны, но у матерей есть свои способы узнавать о таких вещах. Так что ради моего спасения — встречаемся с вами в холле через… ну, допустим, полчаса.

Решительный блеск его глаз убедил Дороти, что спорить бесполезно.

— Через полчаса, — повторила она, ретируясь к дверям.

Через двадцать минут Алан стоял у подножия лестницы, поджидая Дороти. Он продолжал ломать голову над ее странной реакцией в ответ на его сообщение, что у них в гостях Эндрю Гибсон. Он ясно видел, как она побледнела и стала похожа на несчастного ребенка. Но самое удивительное было то, что в глазах ее появилось одновременно и испуганное, и радостное выражение.

Может быть, Дороти уже встречалась с Эндрю Гибсоном? Это казалось маловероятным, особенно после того, как Эндрю сказал, что был в Арканзасе больше двадцати пяти лет назад. Но тут Алан вспомнил, что Клод, его управляющий, упоминал, что Дороти расспрашивала об Эндрю Гибсоне. Зачем ей понадобилось наводить справки об их соседе у персонала конюшни?

Сейчас Алан руководствовался только интуицией, той самой, голос которой он предпочитал заглушать, когда дело касалось странного поведения его жены.

Алан тяжело вздохнул. Ему следовало намного раньше понять, что с Этель что-то неладно. Он должен был догадаться, что резкие перепады настроения и бурные вспышки темперамента объясняются не только избалованностью и безрассудством. Видимо, он просто отказывался верить, как понимал сейчас с запозданием, что женщина, которую он, как ему казалось, искренне любил, которую просил стать его женой и матерью его детей, намеревалась лишить его семьи, о которой он так мечтал.

Он всегда питал слабость к Этель, единственной дочери лучших друзей его родителей, хрупкой томной блондинке. Девочка выросла, не зная ни в чем отказа. Колледж она бросила, объяснив это тем, что не готова избрать себе карьеру, и мать, во всем ей потакавшая, отправила Этель в Европу, чтобы дочка полюбовалась на ее красоту и познакомилась с древними городами.

Когда Этель вернулась из путешествия, Алан получил приглашение на званый вечер, который устраивали Эндрю и Беатрис. Этель, по-новому подстриженная, в элегантном наряде, выглядела потрясающе шикарно. Она усвоила манеру поведения искушенной и уверенной в себе женщины, и это подействовало на него опьяняюще. Алан даже растерялся, когда осознал, какие чувства она в нем пробудила.

Обе семьи были весьма довольны, что их дети начали встречаться, а когда однажды Алан услышал, как его мать обсуждает с подругой возможность скорой свадьбы и появления внучат, он понял, что идея ему нравится.

Обзавестись семьей, трудиться на ее благо казалось ему очень заманчивым. Алан легко мог представить Этель в роли жены и матери. Спустя полгода они поженились.

Он знал, что Этель по душе светский образ жизни, что она обожает быть в центре внимания, но надеялся, что со временем она угомонится и посвятит себя семье. Увы, сразу после возвращения из Австралии, где они провели медовый месяц, Этель вернулась к пикникам и вечеринкам с прежней энергией, несмотря на его просьбы почаще оставаться с ним дома.

В то время Алан был очень занят по работе, и Этель привыкла общаться с друзьями без него. Когда Алан однажды прямо предъявил ей свои претензии и предложил сократить число пикников и приемов, Этель злобно закричала на него, потом разрыдалась и сказала, что до смерти скучает на этом проклятом ранчо.

Ее поведение делалось все более эксцентричным, настроение — неустойчивым. Это не могло его не встревожить, но Алан тогда был занят одной сделкой, обещавшей значительно увеличить число клиентов, и не слушался своей интуиции.

Но однажды вечером он решил выяснить, что мучает Этель, и вернулся домой раньше обычного, надеясь серьезно поговорить с ней. Он нашел ее на полу в ванной всю в крови. Алан отвез ее в клинику, где ему сказали, что кровотечение явилось следствием аборта. И ему пришлось узнать правду — над их браком нависла куда более серьезная опасность, чем он мог себе представить.

— Простите. Надеюсь я не заставила вас слишком долго ждать. — Голос Дороти пробудил Алана от тяжелых раздумий. Он отогнал прочь мысли о жене и, обернувшись, увидел, как Дороти спускается вниз по лестнице.

На ней снова была цветастая юбочка, но вместо кремовой блузки она надела черную водолазку с короткими рукавами, которая плотно облегала фигуру и подчеркивала изящную форму груди. Ее волосы были закручены на затылке в изящный узел, а с обеих сторон лица спускалось по воздушному локону.

Алан в который раз испытал желание вытащить шпильки из ее волос и погрузить пальцы в медно-рыжие пряди, а затем запечатлеть на ее губах поцелуй, который лишит ее покоя, так же как она лишила покоя его самого.

— Ожидание стоило свеч, — уверил ее Алан. — Позвольте сказать, что вы выглядите очаровательно.

Дороти облизала внезапно пересохшие губы.

— Спасибо, — выдавила она, смущенная комплиментом, который прозвучал очень искренне.

Краска залила ей щеки, и по веселым искоркам, вспыхнувшим в синих глазах Алана, она поняла, что ее смущение не осталось незамеченным.

— Так мы идем?

7

— Надеюсь, вы любите итальянскую кухню, — минут через двадцать сказал Алан, когда они въехали на оживленную улицу, судя по всему центральную в городе.

— Очень даже люблю, — ответила Дороти.

— Это, к вашему сведению, главный проспект Спрингфилда, — сказал он, подтверждая ее догадку. — Кажется, его уже начали готовить к Пасхальному Шествию.

Дороти увидела, что фонарные столбы украшают разноцветные флажки и ленты.

— У вас проводится Пасхальное Шествие?

— Да, это давняя традиция. Шествие начинается с противоположного конца города и направляется к главной улице.

— Наверное, это грандиозное празднество, — сказала Дороти.

Она знала, что некоторые общины вкладывают немалые деньги, время и труд в подобные мероприятия.

— Да, одно из самых торжественных, — ответил Алан. — Школьные духовые оркестры со всей округи регулярно проводят конкурсы, а победитель получает почетное право возглавлять шествие. — Он улыбнулся. — За оркестром движется целая флотилия разукрашенных платформ на колесах, некоторые приезжают даже из такой дали, как Калифорния или Вашингтон. Одна из непременных достопримечательностей — старинная крытая повозка, запряженная четверкой лошадей. Вам бы понравилось.

— Вот на что хочется взглянуть, — сказала Дороти. — Вы говорили, повозка принадлежит кому-то из местных?

— Да, это одна из двух повозок нашего соседа, Эндрю Гибсона, — объяснил Алан.

— Ковбойская повозка принадлежит мистеру Гибсону? — повторила Дороти, не сумев скрыть удивления.

Алан кивнул.

— На каждую Пасху, уже не помню с каких пор, Эндрю вносит самый большой вклад в организацию Шествия. Это он, как я кажется уже рассказывал вам, коллекционирует ковбойские раритеты.

— Да, в самом деле… — пробормотала Дороти, припоминая, что Алан в самом деле упоминал о каком-то знакомом, интересующемся стариной. Теперь она знала, что он имел в виду ее отца, и, значит, у них есть общее семейное увлечение. У нее стало тепло на сердце.

— Когда мы с братом были детьми, мама наряжала нас ковбоями, и в зависимости от возраста, мы или ехали в фургоне, или верхом, за ним следом. — Он негромко рассмеялся, вспоминая.

— Наверное, очень весело было, — сказала Дороти, ощущая укол зависти.

— Мы целый год этого ждали, — ответил Алан. — Ну вот мы и на месте. — И он свернул на стоянку.

— Тут оживленно, — заметила Дороти, увидев, что свободных мест почти нет.

— В выходные «У Джованни» всегда многолюдно, — подтвердил Алан. — Здесь играет замечательное музыкальное трио. И то, что есть танцевальная площадка, тоже привлекает.

Он выключил двигатель и взялся за ручку дверцы.

— Танцевальная площадка? — повторила Дороти настороженно.

Алан обошел вокруг машины и распахнул перед ней дверцу.

— Вы ведь умеете танцевать? — спросил он, протягивая ей руку.

Но Дороти не воспользовалась его помощью и выбралась из автомобиля самостоятельно.

— Да, умею, но…

— Вот и славно, — откликнулся Алан, не давая ей договорить. — Но сперва мы все-таки поедим. Я позвонил, перед тем как мы выехали, и заказал столик.

Шагая рядом с ним, Дороти жалела, что не проявила твердости и не осталась на ранчо. Может быть, он просто дразнит ее, но при мысли о том, что с ним придется танцевать, с ее пульсом начинали твориться странные вещи.

Не успели они войти в ресторан, как им навстречу уже спешила молодая светловолосая женщина.

— Привет, Энни, — сказал Алан, — как дела?

— Прекрасно, мистер Латимер, — ответила девушка, оценивающе скользя взглядом по Дороти.

— Найдется столик для нас?

— Ну разумеется. Пожалуйста, пройдите сюда. — Захватив со стойки два меню, Энни повела их по проходу между столиками.

Следуя за провожатой, Дороти оглядывала вместительный ресторан. Большинство столиков были заняты. Зал наполнял гул голосов. От витавших в воздухе дразнящих запахов соуса, плавленого сыра и чеснока, а также прочих заманчивых ароматов, рот Дороти наполнился слюной.

На небольшой эстраде с противоположной стороны танцевальной площадки стояли два микрофона. Музыкальные инструменты были на месте, но само трио, о котором упоминал Алан, пока отсутствовало.

Столики были покрыты белыми крахмальными скатертями, на каждом стояло по высокой свечке и вазочке с красной камелией. Энни остановилась у столика неподалеку от танцевальной площадки.

Когда Дороти и Алан уселись, Энни вручила им меню и налила в бокалы воды.

— Приятного вам вечера, — пожелала она и удалилась.

Дороти открыла меню в кожаной обложке и попыталась сосредоточиться на перечне блюд. Говорил ли Алан о танцах всерьез? А если он и в самом деле пригласит ее? Стоило ей только представить, как он кладет руку ей на талию, и ее охватывал трепет. Уже в который раз Дороти спросила себя — чем таким отличался от прочих Алан, что действовал на нее подобным образом?

Немного опустив меню, она украдкой взглянула на него. Их взгляды встретились, и ее сердце ударилось о грудную клетку.

— Вы уже выбрали? — спросил он.

— Э… пока нет. — Она снова уткнулась в меню, но слова сливались, а буквы прыгали в ее глазах.

— Советую попробовать cannelloni из морепродуктов — это одно из моих любимых блюд, — сказал Алан. — Lasagna тоже очень хороша, а спагетти и фрикадельки здесь лучшие в городе.

Дороти захлопнула меню и вымученно улыбнулась.

— Все звучит одинаково чудесно. Я, пожалуй, попробую cannelloni.

— Отличный выбор, — одобрил Алан. — А как насчет салата «Цезарь» для начала?

— С удовольствием, спасибо, — ответила Дороти, думая, что все, глядя на них, ошибочно полагают, что у них свидание.

Она взяла бокал с водой в надежде, что ледяная жидкость ослабит напряжение, медленно сжимавшее ее словно тисками. Ей давно не назначали свиданий. Во время маминой продолжительной болезни она практически все свое время посвящала уходу за ней.

Когда появился официант, Алан сделал заказ, а Дороти тем временем еще раз обвела взглядом зал. Она заметила двух мужчин и высокую темноволосую женщину в синем платье с блестками, которые направлялись к музыкальным инструментам.

— Хотите бокал вина? — спросил Алан, переключая ее внимание на себя.

— Нет, спасибо, я воздержусь, — ответила Дороти, решив, что его присутствие и без того действует опьяняюще.

— Расскажите побольше о себе, — попросил Алан, когда официант отошел от них.

Дороти подняла на него глаза и подумала про себя, что Алан Латимер — самый привлекательный из всех мужчин, которых она до сих пор встречала. Она нервно проглотила слюну.

— Мне почти не о чем рассказывать.

Алан подался вперед и упер локти в край стола.

— Если не о чем рассказывать, тогда позвольте мне сделать несколько предположений. Ваша фамилия О'Хансен, значит, в вас течет ирландская кровь?

— Да, я отчасти ирландка, — призналась Дороти.

— Какая же часть в вас наиболее ирландская? — спросил он лукаво и широко улыбнулся, показав ровный ряд зубов.

Дороти засмеялась. У нее не хватало сил противостоять озорному веселью, искрившемуся в глубине его поразительно синих глаз.

— Ну конечно, волосы, — продолжал он, и его взгляд сделался оценивающим. — Вам говорили, что у вас очень красивые волосы?

От этого простого комплимента у Дороти сперва перехватило дыхание, после чего бросило в жар.

— Нет. Спасибо, — пробормотала она. — Точно такие же были у моей мамы. Я ирландка по материнской линии.

— Разве не по отцовской?

Дороти потупилась и отпила еще глоток из своего бокала.

— О’Хансен — фамилия моего отчима, — сказала она. — Он меня удочерил, когда женился на маме, но потом они развелись.

— Да, помню, вы говорили, что ваш родной отец расстался с матерью еще до вашего рождения, — сочувственно вздохнул Алан. — А ваша мать когда-нибудь рассказывала вам, почему он ушел?

Прежде, чем Дороти успела ответить, юный помощник официанта поставил на стол маленькую корзинку с булочками, и тут же по залу полились первые такты популярной любовной песенки — это начало играть трио.

Дороти обернулась на звуки музыки. Женщина, которую она видела идущей к эстраде, теперь стояла перед микрофоном. Она запела голосом низким и чувственным, умоляя возлюбленного вернуться к ней. Несколько пар поднялись из-за ближайших столиков и направились на маленький танцевальный круг.

— У нее приятный голос, — сказала Дороти, обрадованная тем, что песня дала возможность увести разговор от ее отца.

— Да, — согласился Алан, и тут как раз подоспел официант с салатами.

Во время ужина Дороти удавалось удерживать разговор на общих предметах. Она подробно рассказала Алану о своих занятиях с Алмазом. Музыкальное трио продолжало развлекать ресторанную публику, и Дороти заметила, что танцевальная площадка почти не пустела.

— Как насчет десерта — или, может быть, вы хотите кофе? — спросил Алан, когда официант унес тарелки.

— Кофе, пожалуйста, — улыбнулась Дороти. — Все было так вкусно, большое вам спасибо.

— На здоровье, — сказал он. — Но вечер еще не закончился. Мы, кажется, единственные, кто еще не танцевал. Думаю, это следует исправить, а вы как считаете? — Он очаровательно улыбнулся, и сердце Дороти пропустило один удар.

— Я вообще-то… — пробормотала она.

— Вы говорили, что танцуете. — Алан встал.

Дороти продолжала колебаться.

— Да, но я…

— Обещаю не наступать вам на ноги, — пошутил он.

Дороти подняла на него глаза. В его глазах блестел явный вызов. Собравшись с духом, она тоже встала и впереди Алана пошла к танцующим. Сейчас музыканты играли душещипательную балладу о том, как кто-то разбил чье-то сердце. Ступив на паркетный пол, Дороти повернулась к Алану и, секунду спустя, оказалась в его объятиях.

Едва они прикоснулись друг к другу, как цепная реакция крохотных взрывов пробежала по всем ее жилкам, лишив способности дышать. Кожу болезненно закололо иголочками, словно от удара током. По телу прокатилась жаркая волна, а за ней нахлынуло желание…

Алан, закрыв глаза, вслушивался в чувственную мелодию. Он признался себе, что намеренно выбрал именно этот ресторан, чтобы снова получить возможность заключить ее в объятия. Сейчас он изо всех сил сдерживал себя, чтобы не сжать губами нежную мочку ее уха, не покрыть поцелуями стройную шейку. Каждый шаг, каждое движение сильнее разжигало в нем огонь, готовый поглотить его целиком.

От Дороти пахло весной и дикими цветами, и этот запах щекотал ему нервы. Внезапно Алан почувствовал, что по ее телу пробегает едва ощутимый трепет, и его утешила мысль, что она, как и он, взволнована.

Для Дороти прикосновение рук Алана оказалось более сильным испытанием, чем она могла представить себе. Каждая ее клеточка, каждый нерв настроились на волну обнимавшего ее мужчины. Мужской запах заполнил ее, заставлял еще отчетливее ощущать прикосновение его мускулистого поджарого тела.

Они словно танцевали вместе всю жизнь, а не несколько коротких минут. Она предвидела каждый шаг, каждый поворот, ее ноги почти не чувствовали земли. И она молилась, чтобы песня не кончалась никогда.

Но вот музыка постепенно затихла, прекратилась совсем… И когда он выпустил ее, она едва сдержала разочарованный стон.

— По-моему, получилось неплохо, — сказал Алан хрипло.

Дороти только и могла, что кивнуть. Легко касаясь пальцами спины Дороти, он повел ее назад к столику.

Когда они вновь уселись, появился официант с двумя чашками кофе. Алан молча глядел, как Дороти наливает себе сливки, ее лицо пылало, губы слегка дрожали, и ему мучительно захотелось снова ощутить их вкус. Он попытался втолковать себе, что его влечет к ней так сильно лишь потому, что последние два года после смерти Этель он вел жизнь отшельника. Но Алан знал, что обманывает себя.

Что-то именно в этой женщине притягивало его, словно магнитом, пробуждало желания, которые он давным-давно не испытывал. Да, она хороша собой и неглупа. Она завоевала его уважение тем, что сумела найти общий язык с Алмазом. Но…

Алан не мог отделаться от мысли, что она что-то утаивает. Что для приезда в Спрингфилд у нее имелась еще некая, тайная причина. И он твердо решил во что бы то ни стало докопаться до сути.

Алан отпил несколько глотков кофе.

— Вы так и не рассказали о себе. — Он откинулся на спинку кресла и изучающим взглядом посмотрел на Дороти. — Позвольте… Я знаю, что вы единственный ребенок, что ваша мать ирландка, отец не жил с вами и вы умеете обращаться с лошадьми. — Он помолчал и нахмурился. — А как насчет личной жизни? Вас ждет в Арканзасе друг?

Дороти не ожидала подобного поворота разговора.

— Не слишком-то скромный вопрос. Вряд ли это вас касается, — как можно спокойнее ответила она.

Алан усмехнулся.

— Значит, у вас нет ни жениха, ни приятеля, ни мужа, — заключил он, не моргнув глазом.

На какой-то миг Дороти очень захотелось солгать, сказать что у нее уйма поклонников, целая свита, просто чтобы поглядеть на его реакцию.

— Я уже ответила, что вас это не касается, — повторила она и, увидев, как он только шире улыбнулся, стиснула зубы. — А вы-то сами, Алан? — спросила она с досадой, решив действовать его же оружием. — У вас есть женщина? Или вы все еще оплакиваете жену?

Его глаза потемнели и стали словно ночное небо, в их глубине промелькнуло какое-то непонятное чувство. Но он сразу овладел собой, а Дороти тут же пожалела о вырвавшихся словах.

— Простите. Это было грубо и бессердечно с моей стороны, — быстро проговорила она.

— Не извиняйтесь, я это заслужил, — великодушно признал он. — Вы правы, ваша личная жизнь меня не касается.

— Желаете еще кофе? — Очень кстати подоспевший официант разрядил обстановку.

— Нет, спасибо, — ответили они хором.

— Принесите счет, пожалуйста, — попросил Алан.

— Простите, я на минутку. — Дороти встала и направилась в дамскую комнату.

Алан откинулся на спинку стула, дожидаясь ее возвращения. Конечно она имела право разозлиться, но по какой-то причине, о которой он сам имел пока довольно смутное представление, Алан очень хотел бы знать, есть ли в ее жизни мужчина.

Ему понравилось, как она смело встала на защиту своего достоинства, отказавшись отвечать на его вопросы, но все же он был почти уверен, что прав. Встречный вопрос об оплакивании жены застал его врасплох.

Алан увидел, что Дороти возвращается, встал и пошел к ней навстречу. Они в молчании вернулись к машине. Пока Алан выруливал со стоянки, его мысли снова обратились к Этель.

Он по-прежнему продолжал винить себя в случившемся. Ведь если бы он не погряз в своем бизнесе, не игнорировал упорно внутренний голос, уделял побольше внимания жене, он гораздо раньше понял бы, что с Этель происходит что-то неладное.

Когда она вернулась из своего продолжительного путешествия по Европе, он влюбился в эту новую, уверенную и чувственную Этель. Он доверял ей, полагая, что она отвечает на его любовь и разделяет его мечты о семейном счастье. Как горько было узнать, что она сознательно уничтожила их ребенка — просто ради того, чтобы не менять свой излюбленный образ жизни!

Правда заключалась в том, что женщина, которую, как ему казалось, он искренне любил, всего лишь мелочная, самовлюбленная, испорченная девчонка. Какое счастье, что и его родители, и родители Этель были тогда в отъезде. У него язык не повернулся сказать Беатрис и Эндрю, что сделала их дочь.

Когда ее выписали из клиники, Алан попытался осторожно поговорить с ней, узнать, почему она не сочла нужным сказать ему о ребенке. Она без обиняков заявила, что не хочет и никогда не хотела детей, и не желает портить фигуру ни ради него, ни ради кого-то другого.

Через час она выбежала из дома, села в машину и сорвалась с места. При выезде на автостраду она не вписалась в поворот и врезалась в бетонную стену.

Усилием воли Алан подавил приступ отчаяния. Он подъехал к дому со двора и остановился перед гаражом.

— Еще раз спасибо за вкусный обед, — сказала Дороти, когда они поднялись на веранду.

— Не за что, — ответил он. — Красивая сегодня ночь, просто создана для того, чтобы сидеть на веранде и считать звезды. Что вы на это скажете? — спросил он, надеясь, что ей тоже захочется продлить общение.

Дороти задумалась над его предложением. По пути домой Алан едва произнес два слова. Она не сомневалась, что он вспоминал жену, и снова испытала ревнивое чувство к своей сводной сестре Этель, сумевшей завоевать сердце такого мужчины, как Алан Латимер. Пусть ее уже нет, но она успела познать счастье…

Вечерний воздух наполняла приятная прохлада, звезды радушно мерцали на бархатно-синем небе. Усталости Дороти не чувствовала, она знала, что все равно долго не сможет заснуть.

— Спасибо за приглашение, — ответила она, надеясь, что не придется потом раскаиваться.

На веранде Алан подвел ее к старинным качелям.

— Садитесь и начинайте считать звезды, я вернусь сию секунду, — сказал он и исчез за кухонной дверью.

Дороти облокотилась на деревянные перила и скользнула взглядом по крышам ранчо Синяя Звезда. Она в который раз попыталась представить, как сложилась бы ее жизнь, если бы мама уехала в Орегон и вышла замуж за Эндрю Гибсона.

Во время короткой встречи с отцом она нашла его милым и приятным человеком, не приходилось сомневаться, что он пользуется любовью и уважением семьи Латимеров. Но, заговорив об Арканзасе, он внезапно замолчал, словно вспомнил что-то… или кого-то. Ей очень хотелось пойти дальше, спросить его, помнит ли он ее мать, но ведь эта тема была сугубо личной…

Как ни хотелось Дороти ради обретения душевного спокойствия узнать, почему он бросил маму в ее положении, приходилось набраться терпения. Но она не могла не думать над причинами, заставившими его так поступить. Ей пришло на ум несколько, и все они выставляли отца в неприглядном свете.

Возможно, он был просто-напросто безответственным повесой, соблазнившим ее мать и вернувшимся в Орегон, предоставив ей одной расхлебывать последствия их кратковременного романа. Может быть, он сознательно обманывал юную и доверчивую Джоан, чтобы завлечь ее в свою постель. Или у него были все же и другие, не столь предосудительные мотивы, дающие возможность понять и даже оправдать его?

— Вы должны были считать звезды. — Шутливый голос Алана прервал ее раздумья.

Дороти улыбнулась и покачала головой.

— Их слишком много, — ответила она, пытаясь побороть охватившую ее дрожь.

— Почему бы нам не присесть? — предложил Алан.

Дороти подошла к деревянным качелям и опустилась на полированную темную доску.

— Я кое о чем собирался спросить вас, — сказал Алан, усаживаясь рядом.

— Не стесняйтесь, — ответила Дороти, полагая, что его вопрос имеет отношение к ее работе с Алмазом.

— Зачем вам понадобилось расспрашивать Тома и Клода об Эндрю Гибсоне?

8

Алан увидел, как глаза Дороти широко раскрылись от неожиданности. Несколько мгновений она смотрела на него, потом потупилась, но он успел заметить, как в светло-карей глубине промелькнуло виноватое выражение.

— Не понимаю, о чем вы, — сказала она, пытаясь изобразить удивление, но голосу не хватило убедительности.

— А я думаю, прекрасно понимаете, — сказал Алан, отметив, что она упорно избегает его взгляда.

Его вопрос больно уязвил ее. Выходит, Алан поручил Клоду докладывать ему о ее словах и действиях, иначе откуда мог он узнать, что она спрашивала об отце. Не приходилось сомневаться, что он не доверяет ей, и Дороти поразилась, когда поняла, до чего тяжело ей это сознавать.

— Я уже объясняла, что приехала сюда, чтобы работать с Алмазом, — сказала Дороти неестественно спокойным тоном. — А с Клодом мы просто болтали.

— Почему-то я вам не верю, — раздраженно произнес Алан и, резко оттолкнувшись, встал.

Дороти ногой затормозила пришедшие в движение от рывка качели.

Становилось прохладно. Она тоже поднялась и зябко поежилась.

— Если вы хотите, чтобы я уехала, я уеду, — сказала она, страстно молясь, чтобы до этого не дошло.

Алан круто обернулся к ней.

— Нет, черт возьми, вот этого-то я и не хочу, — пробормотал он.

Даже в полумраке веранды она разглядела в его глазах досаду и еще какое-то непонятное выражение. Ее переполняло желание довериться ему, рассказать правду, чтобы только не хмурилось это красивое лицо. Но все же она удержала объяснения, готовые сорваться с губ. Ей было понятно стремление Алана оградить от тревог своего бывшего тестя, которого, судя по всему, он очень уважал, и ее это восхищало. Но сначала ей необходимо во что бы то ни стало поговорить с отцом с глазу на глаз и выяснить, как он отнесется к нежданному и негаданному появлению взрослой дочери.

А что, если он скажет, что вовсе не является ее отцом? Такую возможность нельзя было сбрасывать со счетов. Она старалась защитить себя от боли — на случай, если он отвергнет ее снова.

— Вы что-то скрываете, ведь так? — настаивал Алан.

Дороти встретилась с его пронзительным взглядом и почувствовала, как гулко застучало в груди сердце.

— К вам это не имеет никакого отношения, — сказала она, понимая, что ходит вокруг да около, но надеясь, что он удовлетворится этим. — Я, пожалуй, пойду в дом. — И она сделала шаг в сторону двери.

Но ей не удалось далеко уйти. Быстрым движением он удержал ее, сжал плечи, и Дороти показалось, что сейчас он встряхнет ее. Его прикосновение напугало ее и одновременно привело в восторг. Она, молча, покорно посмотрела ему в лицо, слегка запрокинув голову и чувствуя себя пойманной в западню птичкой. Синие глаза заглянули в самую глубину ее глаз.

— Алан, пожалуйста… — пробормотала она, но не успела договорить — он приник к ее губам.

Поцелуй был жарким и неистовым. Мысль о сопротивлении ни на миг не посетила Дороти. Через секунду она отвечала ему с не меньшей пылкостью. Желание мгновенно затопило ее, готовое перелиться через край. Только сейчас она поняла, до чего ей хотелось снова испытать его поцелуй.

Пламя пробежало по ее нервам, по всем клеточкам, пробуждая их к новой полнокровной жизни. Его губы дразнили, требовали, соблазняли, совсем близко уже маячила запретная черта. Одними только поцелуями он разжег в ней желание такой силы, что, казалось Дороти, утолить его могла лишь полная близость.

Ею овладела всепоглощающая потребность ощутить рядом его тело, вверить ему себя, совершить наконец последний прыжок в женственность.

Алан был охвачен огнем, грозившим поглотить его целиком. Он хотел только одного — окунуться в ее огненную плоть, навсегда затеряться в этом соблазнительном теле. Страсть, несравнимая ни с чем, испытанным прежде, ворвалась в него, словно ураган, сметая все на своем пути. Никогда он не испытывал ничего подобного, даже с Этель.

Мысль об Этель подействовала на него, как ведро ледяной воды. Притушив пылающий факел, она привела его в чувство. Он выпустил Дороти и, покачнувшись, отступил назад.

Дороти безвольно уронила руки. Алан всмотрелся ей в лицо и увидел в глазах болезненное выражение. Он перевел взгляд на ее губы, припухшие и влажные, и у него отчаянно застучало сердце — до того ему захотелось снова привлечь ее в объятия.

— Нет, только не все сначала… — пробормотал он и, резко повернувшись, сбежал по ступенькам и исчез в темноте.

Ночью Дороти долго лежала без сна, взволнованная не только опустошившим ее поцелуем, но также словами, которые Алан произнес перед тем, как убежать от нее. Дороти понимала его негодование и досаду на то, что она упрямо не желала объясниться, но вот смысл последних слов «только не все сначала» постичь не могла. Что он имел в виду?

Перед тем, как заснуть, она дала себе клятву держаться как можно дальше от Алана. Как только она выполнит то, что от нее ждут, поможет Алмазу преодолеть страх перед стартовыми воротами, она переберется в город и сама устроит встречу с отцом.

В течение следующих нескольких дней Дороти придерживалась жесткого графика работы. Она сумела свести общение с Аланом до минимума, они виделись теперь преимущественно за ужином. Особенно тщательно избегала Дороти оставаться с ним наедине.

Алан в свою очередь продолжал наблюдать за Дороти, следил украдкой за ее занятиями с Алмазом, а затем беседовал с Томом или Клодом. Что касается Алмаза, то красавец скакун делал определенные успехи. Каждый день он приветствовал Дороти радостным ржанием, а во время занятий старался, как мог, чтобы угодить ей.

После каждого урока Дороти вела его на скаковую дорожку, где стояли учебные стартовые ворота, рассчитывая по мере возрастания его к ней доверия убедить Алмаза, как и в случае с фургоном, что ему ничего не угрожает со стороны данного металлического приспособления.

Вначале, используя прежний прием, она подвела его поближе к воротам. Алмаз занервничал, отпрянул назад и стал поворачиваться боком, но Дороти, ласково приговаривая, настойчиво водила его мимо ворот, вперед и назад.

После полдюжины заходов Алмаз начал понимать, что у нее нет намерений протаскивать его через ненавистное сооружение. Во время последнего захода Дороти сменила тактику и на несколько секунд задержалась у ворот, прежде чем идти дальше, позволив Алмазу поглядеть на них вблизи.

Она гладила его и хвалила, и уверяла, что все идет хорошо. Потом она повторила это упражнение еще несколько раз, изменив направление движения, всякий раз увеличивая продолжительность остановки и делая так, чтобы Алмаз коснулся боком металла. К ее облегчению он практически никак не отреагировал на это, что ее очень обнадежило.

Дороти хорошо знала, что день скачек уже близок, но не собиралась ускорять ход событий. Она была убеждена, что ключ к успеху — это терпение и постепенный, шаг за шагом, прогресс.

Дороти продолжала свои занятия до тех пор, пока не почувствовала, что Алмаз привык к воротам и, более того, что они успели ему наскучить.

В четверг после обеда она велела Тому оседлать Алмаза и подготовить его к скачкам, и попросила Роя, постоянного жокея, подойти на тренировочную скаковую дорожку. На этот раз Дороти повела Алмаза с сидевшим на нем верхом жокеем прямо в ворота. Алмаз немного насторожился, словно знал, что раз Рой оседлал его, все пойдет по-другому.

Дороти поделилась с Роем своим намерением завести Алмаза в ворота. Она попросила Тома немедленно привести в действие механизм, открывающий створки, едва только Алмаз окажется внутри, чтобы конь с седоком могли сразу же выехать наружу.

Когда Дороти завела Алмаза в ворота, он оставался спокойным и невозмутимым — это было лучшим подтверждением того, что ей удалось внушить ему доверие. Рой легонько пришпорил коня и выехал из ворот, и только резкий взмах хвоста свидетельствовал о том, что Алмаз все же нервничал.

Удалось! Девушка, с трудом сдерживая радость, спокойно приняла поздравления Роя и Тома и предупредила их, что победу еще надо хорошенько закрепить. Довольная прорывом, она быстро оглядела трек, полагая, что Алан может наблюдать за ними откуда-нибудь со стороны. Но никого не увидела и сказала себе, что очень глупо было почувствовать разочарование.

Опыт повторили несколько раз, задерживая Алмаза в воротах все дольше. После шести беспрепятственных прохождений Дороти велела Рою проскакать на Алмазе галопом по кругу. Она смотрела, как конь длинными скачками стремительно поглощает расстояние и когда, завершив круг, Рой остановил Алмаза у ворот, все участники эксперимента обменялись довольными улыбками.

Дороти попросила Роя утром снова подойти на манеж, а Тома — подготовить еще несколько лошадей с жокеями, которые послужат для Алмаза дополнительным отвлекающим средством. Привлечением лошадей и жокеев на место тренировки Дороти рассчитывала воспроизвести ситуацию, предельно близкую к настоящим скачкам.

Предоставив Тому увести Алмаза в стойло, Дороти направилась через двор. Ей не хотелось возвращаться в дом из-за боязни столкнуться с Аланом, и она двинулась к конюшне, где стояла кобыла Роза Ветров.

Алан говорил, что она может брать лошадь, когда пожелает, и Дороти внезапно очень захотелось прокатиться к озеру.

Ей навстречу вышел Обри, младший помощник конюха, бойкий веснушчатый паренек.

— Ничего, если я возьму Розу Ветров на некоторое время? — спросила Дороти, подходя к кобыле.

— Пожалуйста, — ответил тот. — Я сейчас оседлаю вам ее. Ей пробежаться не помешает, правда, малышка? — ласково обратился он к лошади, заходя в стойло.

Роза Ветров очень обрадовалась предстоящей прогулке. Весь день простоял по-весеннему теплый и солнечный, и даже сейчас, ближе к вечеру, лишь чуть-чуть похолодало.

— Спасибо, Обри. — Дороти вскочила в седло. — Если меня спросят, я поехала на озеро. Думаю, что найду туда дорогу. Мистер Латимер показывал мне ее в первый день моего приезда.

— Хорошо, мисс, — кивнул Обри.

Роза Ветров, несказанно обрадованная тем, что вырвалась на волю, с места поскакала легким галопом. Оказавшись на природе, Дороти приободрилась. Лошади и верховая езда составляли значительную часть ее жизни с очень давних пор.

Ее мать одно время работала уборщицей в доме владельца одного из многочисленных конных заводов, разбросанных вокруг Фейетвилла. Мама не могла позволить себе оплачивать услуги няни, и Дороти всегда сопровождала ее на работу. Джоан всякий раз строго-настрого наказывала дочери не покидать кухни, сидеть за столом и рисовать, пока не придет время уходить. Но после того, как мать поднималась наверх, Дороти быстро становилось скучно.

Однажды она решилась пойти на разведку, и, оказавшись вне дома, быстро отыскала дорогу на конюшню. Побродив вокруг никем не замеченная, девочка через узкое отверстие пролезла в какое-то стойло. Устав от прогулки и не испытывая никакого страха перед большой гнедой лошадью, занимавшей стойло, Дороти заснула прямо на соломе.

Когда час спустя ее разыскали, Джордж Эштон, хозяин конюшни, нашел Дороти весьма забавной шалуньей и предложил ей помогать его восьмилетнему сыну ухаживать за пони, пока ее мать занимается уборкой. Джоан была рада, что из-за проделки дочери не лишилась работы, а что касается Дороти, в тот день в ней родилась любовь к лошадям.

Издалека увидев озеро, девушка пустила лошадь шагом. Она снова залюбовалась живописным пейзажем и, пытаясь не думать об Алане и его поцелуе, со вздохом переключила мысли на отца. Она не виделась с ним с того вечера, когда Алан возил ее в ресторан, где они танцевали, а потом, после возвращения, он поцеловал ее на веранде…

Она выругала себя за то, что снова возвращается к этим мыслям, и натянув поводья, остановила Розу Ветров неподалеку от того места, где они были с Аланом. Спешившись, она привязала лошадь под тенистым вязом и спустилась к озеру.

Легкий бриз освежил ее пылающие щеки. Она подошла к самой кромке воды, где лежало большое поросшее мохом дерево, села и сняла широкополую шляпу, которую надела по настоянию Сони. Положив ее рядом, Дороти осторожно вытянула из волос шпильки и распустила их по плечам. Потом она зажмурилась и запрокинула голову, позволяя ветерку ласково растрепать темно-золотые пряди.

Через несколько минут Дороти снова открыла глаза и вгляделась в кристально-чистую воду озера. После быстрой езды она разгорячилась, а вода манила своей прохладой. Внезапно Дороти вспомнила, как Алан дразнил ее, предлагая выкупаться раздетой. Девушка быстро огляделась и увидела, что они с Розой Ветров здесь одни. Озеро находилось на территории частного владения, никто кроме Обри не знал, куда она направилась.

Недолго думая, Дороти начала расстегивать блузку. Через пару минут она осталась только в узких черных трусиках. Аккуратно сложив одежду на бревно и еще раз оглядевшись, она сняла последний предмет туалета и вбежала в воду.

Вода оказалась прохладнее, чем она думала. Дороти ощутила прилив бодрости и веселья. Рядом с берегом было совсем мелко, но дальше дно полого уходило в глубину. Дороти зачерпнула в пригоршни воду и плеснула себе на грудь. По коже побежали мурашки, дыхание перехватило, и она задрожала, хотя причиной был не столько холод, сколько непонятное волнение, похожее на предчувствие. Когда вода покрыла ей бедра, она оттолкнулась ногами от уходящего в глубину дна и окунулась с головой.

Озеро приняло ее в прохладные объятия. Она с улыбкой вынырнула на поверхность и сказала себе, что Алан был абсолютно прав — этот опыт пережить стоило.

Смахнув с лица воду, Дороти откинула назад голову, и волосы поплыли за ней по воде темными медными змейками. Вода обволакивала тело словно шелком и умиротворяла душу. С блаженным вздохом Дороти легла на спину, устремив взгляд в небо…

— Я вижу, вы в конце концов последовали моему совету.

9

Дороти мгновенно узнала глубокий голос Алана. Она ахнула, ушла с головой под воду и поперхнулась. Захлопав по воде руками, она попыталась нашарить почву. Наконец ее ступни коснулись песчаного дна озера, и Дороти встала, задыхаясь и кашляя. Она откинула с лица мокрые волосы, огляделась, ища Алана, и сразу же увидела его. Он стоял, прислонясь к стволу дерева, недалеко от места, где она оставила свои вещи.

— Очень мило. — Он улыбнулся, и Дороти, мгновенно поняв свою ошибку, скрестила руки на обнаженной груди и присела, чтобы вода закрыла ей плечи.

— Извините, я, кажется, напугал вас. — Тон Алана был нисколько не виноватым, и она сжала зубы, жалея, что, поддавшись порыву, отважилась раздеться донага.

— Конечно испугали, — сказала она сердито. — И я буду премного вам благодарна, если вы повернетесь на сто восемьдесят градусов и удалитесь туда, откуда пришли.

Даже скорчившись в воде, Дороти видела, как в его глазах пляшут искорки веселья и чего-то гораздо более опасного. Девушку забил озноб, и вряд ли холодная вода была тому виной.

Дороти крепче обхватила себя за плечи.

— Я хочу выйти, — сказала она.

— Вам помочь? — спросил Алан, которому ситуация казалась исключительно забавной.

Он возвращался из города и заметил Дороти, скакавшую по направлению к озеру верхом на Розе Ветров. Алан поехал вслед за ней и, добравшись до озера, стал свидетелем восхитительного зрелища…

— В этом нет необходимости, — сухо ответила Дороти.

— А я был бы не против, — усмехнулся он.

Плечи Дороти виднелись над водой и дразнили его своей алебастровой белизной. А под гладкой поверхностью угадывались очертания ее тела, которым он любовался всего несколько минут назад.

— Зато я против! — ответила она, и в голосе отчетливо послышалось раздражение.

— Тогда я встану на страже, — предложил он, по-прежнему улыбаясь. — На случай, если кому-нибудь вздумается сюда забрести.

— Вы очень любезны, — сказала Дороти, подавляя невольное желание улыбнуться в ответ на звучавший в его словах смех.

— Мне это не составит труда, — откликнулся Алан.

Едва он повернулся к ней спиной, Дороти встала в полный рост и быстро выбралась на берег, где сразу поспешила к бревну, не обращая внимания на острые камешки, впивавшиеся в босые ноги.

Она настороженно покосилась в сторону Алана, но тот стоял, не оборачиваясь. Схватив ситцевую блузку, она торопливо промакнула тело. Замерзшие пальцы плохо слушались, так что с лифчиком и трусиками пришлось повозиться. Справившись наконец с этим, она потянулась за джинсами, сунула правую ногу в штанину и едва не опрокинулась навзничь, когда мокрая ступня застряла на полпути.

Она шлепнулась на бревно, оцарапав бедро, и негромко чертыхнулась.

— Вы уверены, что я ничем не могу быть полезен? — спросил Алан, видимо догадываясь о ее затруднениях.

С сильно забившимся сердцем Дороти бросила на него испуганный взгляд, решив, что он оглянулся. Но к ее облегчению Алан продолжал стоять неподвижно, как караульный на часах.

После нескольких рывков и сердитых возгласов она наконец натянула джинсы, надела и промокшую блузку и принялась застегивать пуговицы неловкими от спешки пальцами.

— Вы уже привели себя в приличный вид? — осведомился Алан. — Я могу повернуться?

— Мой вид абсолютно приличен, — ответила Дороти.

Алан медленно повернулся и, окинув взглядом ее фигуру, невольно задержал дыхание. Если под словом «приличный» Дороти подразумевала то, что прикрыла себя одеждой, она говорила правду. Но блузка так облепила ее влажное тело, подчеркивая контур груди, что слово «соблазнительный» подходили куда больше к описанию ее вида.

Он все еще отчетливо помнил, как выглядело ее обнаженное тело, когда она встала из воды, словно нимфа… прозрачные струйки стекали по ее плечам, по кремово-белым холмикам с нежно-розовыми вершинами, слегка замедляли свой бег на плоском животе, перед тем как устремиться вниз, в темную долину…

Алан проглотил слюну, чтобы смочить пересохшее горло.

— Я был прав? — спросил он с предательской хрипотцой в голосе, делая к ней шаг.

Дороти отвела взгляд, хорошо понимая, что он имеет в виду, но предпочитая сосредоточить внимание на своих волосах, которые требовалось срочно отжать. Алан тихо засмеялся, и от этого смеха ее пульс участился, как у загнанной лошади. Он остановился прямо перед ней.

— Признайте, с этим ничто не сравнится, ведь так?

Она встретила его взгляд и затаила дыхание. Он абсолютно прав — ничто не могло сравниться с ощущением, возникающим в глубине ее существа, которое он одним своим присутствием вызывал без всякого труда. Каждый нерв в ее теле оживал, каждая клеточка трепетала от радостного предвкушения.

— Да, это ни на что не похоже, — с трудом переведя дыхание, пробормотала Дороти, имея в виду вовсе не купание.

Она во всех подробностях вспомнила их последний разговор наедине, завершившийся поцелуем, от которого ее косточки едва не превратились в воск, и страстно захотела снова ощутить его губы на своих.

— Как вас сюда занесло? Прогуливаете занятия? — пошутил он.

— Нет, мы сегодня сделали все, что было задумано, — ответила она, опуская глаза, чтобы он не разглядел в них отчаянный призыв. — Просто захотелось немного побыть в одиночестве… — Она нагнулась за носками, села и принялась их натягивать.

— А я нарушил ваше уединение. Прощу прощения, что побеспокоил.

Из груди Дороти едва не вырвался нервный смешок. Слово «побеспокоил» даже отдаленно не выражало то, что он с ней сделал.

— Ничего страшного, — заверила она его, обула сапожки и подобрала скатившуюся на землю шляпу. — Ведь вы хозяин на этой земле в конце концов, — добавила она, пытаясь установить хоть какую-то дистанцию между ними.

— Ну расскажите, как прошло ваше сегодняшнее занятие с Алмазом?

Дороти расслышала в его голосе беспокойные нотки.

— Хорошо, даже очень хорошо. — Она встала и снова посмотрела ему в глаза. — Алмаз, не дрогнув, проходил в ворота, и даже несколько раз.

Лицо Алана отразило приятное удивление и облегчение. Он шагнул к ней с радостно загоревшимися глазами.

— Вот лучшие новости за сегодняшний день, — улыбнулся он.

— Я бы еще подождала праздновать, — предостерегла Дороти, ликуя в душе оттого, что именно она вызвала эту улыбку.

— Но теперь наверняка…

— Ничего не бывает наверняка. Да, Алмаз делает успехи, но до скачек остался всего один день, и не могу дать гарантию, что в субботу он поведет себя должным образом.

— У меня предчувствие, что вы с Алмазом справитесь как нельзя лучше. — Он протянул руку и поддел ладонью ее влажную прядь. — Вам следует побыстрее вернуться домой. Никому не надо, чтобы вы схватили простуду.

На секунду или две сердце Дороти перестало биться. Сейчас он поцелует ее! Дороти почти в этом не сомневалась…

Но в этот момент тревожно заржал Лютик, которого Алан привязал поодаль. Алан негромко чертыхнулся и отошел, чтобы проверить, все ли в порядке с конем.

Дороти посмотрела ему вслед и медленно выдохнула воздух, который задержала в легких, строго сказав себе, что нисколько не сожалеет о том, что поцелуй не состоялся. Она снова напомнила себе, что Алан ей не доверяет, и что она приехала сюда работать. И наконец, Алан Латимер — человек не ее круга.

Разумеется, он не питает к ней ровно никакого романтического чувства. Он просто пускает в ход свое обаяние, чтобы выяснить подлинную цель ее приезда в Спрингфилд.

Дороти вздохнула. Интересно, как повел бы он себя, если бы она сообщила ему, что приходится его жене сводной сестрой?

Всю прошедшую неделю Дороти то и дело думала об Этель. Она надеялась, что Соня или Норман снова заведут разговор о своей невестке, но после первого ее вечера в доме Латимеров имя Этель никто ни разу не произнес. Как ни хотелось Дороти расспросить о сводной сестре, она решила не делать этого. Алан наверняка увидел бы в ее вопросах нечто большее, чем праздное любопытство.

Она пришла к заключению, что об Этель не говорили из уважения к чувствам Алана, который до сих пор тяжело переживает потерю жены.

Алан вернулся, но не нашел нужным объяснить, что там случилось с Лютиком. Очевидно, того опять напугала змея. Алан подошел к Дороти так близко и в его взгляде было такое необычное выражение, что Дороти поняла — с этим лучше не шутить.

— Мне и в самом деле лучше вернуться назад, — поспешно сказала она и направилась к терпеливо дожидавшейся ее Розе Ветров.

— Да, совсем забыл вам сказать: Эндрю просил передать привет, — сказал Алан.

Дороти обернулась.

— Простите?

Губы Алана сложились в подобие улыбки, но глаза остались холодными.

— Я встретился сегодня с нашим соседом, Эндрю Гибсоном, и он передавал вам привет. Вечером я с ним снова увижусь.

— Он приедет на ранчо? — Вопрос вырвался прежде, чем Дороти успела одернуть себя.

Алан прищурился и покачал головой.

— Нет, я сегодня ужинаю с ним в городе. Он собирается познакомить меня со своим приятелем, который хотел бы поставить свою лошадь в нашу конюшню.

— Да, понимаю. — Дороти неуверенно улыбнулась. Распутав поводья, она быстро села верхом на кобылу. — Желаю приятного вечера.

— Спасибо. Завтра утром я приду взглянуть на ваш урок с Алмазом.

— Прекрасно, — ответила она и направила Розу Ветров в сторону ранчо.

К облегчению Дороти и восторгу Алана, утренние занятия с Алмазом прошли как по маслу. Сначала Дороти проделала со скакуном уже ставшие привычными упражнения, после чего устроила пробежку с проходом через ворота. Алмаз вел себя безупречно. Потом Том позвал жокеев, которые подъехали к ним на своих лошадях. На появление других лошадей Алмаз почти не отреагировал, ведь все они были его знакомцы по конюшне. Пока ездоки кружили по манежу, Дороти провела Алмаза через стартовые ворота.

Она повторяла снова и снова это упражнение, каждый раз задерживая его внутри на все более продолжительное время. После шести таких проходов она исполнилась уверенности, что ее терпение и настойчивость полностью оправдали себя.

— Невероятно! — воскликнул Алан, когда Дороти подошла к ограде, откуда он наблюдал за ходом опыта, пока Рой верхом на Алмазе и другие жокеи на своих конях скакали по кругу. — Не знаю, как и благодарить вас, — сказал он, когда они с Дороти направились на центральный двор.

Дороти улыбнулась, обрадованная искренним чувством, которое прозвучало в его словах.

— И все-таки завтрашний день меня немного беспокоит, — созналась она. — Эта инсценировка — всего лишь жалкое подобие, просто ничто по сравнению с шумом, гамом и толпами народа на настоящих скачках. Я бы хотела поехать завтра с вами… если можно.

— Разумеется, мы отправимся в Олбани все вместе. Вы ангел-хранитель Алмаза, и будете моим тоже, если он выиграет, — ответил Алан. — Да, полагаю мама сказала вам, что устраивает сегодня небольшой прием по поводу предстоящих скачек?

— Она говорила, но я не думала… — смущенно начала Дороти.

— Вы не можете отсиживаться в своей комнате, если именно это пришло вам на ум, — лукаво произнес Алан. — Если бы вы не позвонили и не предложили свою помощь, Алмаз несомненно заработал бы завтра дисквалификацию.

— Я рада, что оказалась полезной.

Они подошли к первому ряду конюшен.

— Почему бы вам не отдохнуть остаток дня? — предложил Алан. — Съездите в город, погуляйте. После всех трудов вы заслужили выходной. Можете взять автомобиль, — добавил он.

— Спасибо, но у меня нет прав, — ответила Дороти.

Поскольку она не могла позволить себе иметь автомобиль, не стоило и учиться водить. Алан бросил взгляд на часы.

— Я бы и сам отвез вас в город, но в любой момент может подъехать Дэн Гудбоди, наш местный ветеринар. Он собирался проверить состояние Алмаза перед скачками и осмотреть поврежденную ногу Принцессы.

— Ничего страшного, — ответила Дороти.

Они подошли к ступеням, ведущим на веранду. Алан остановился и повернулся к ней.

— Послушайте, я все равно еду к Эндрю и могу по пути подбросить вас до города, — предложил он.

Услышав имя отца, Дороти напряженно подобралась. Это вышло непроизвольно, и по тому, как настороженно прищурился Алан, она поняла, что он заметил ее реакцию.

— И так каждый раз, — сказал он уже без прежней теплоты в голосе.

— Что вы имеете в виду? — нахмурившись, спросила Дороти.

— Каждый раз, как при вас упоминают имя Эндрю, вы не остаетесь равнодушной, мгновенно настораживаетесь, у вас даже зрачки расширяются.

Дороти почувствовала, как предательский румянец заливает ей лицо.

— Вы все выдумываете, — ответила она, неприятно пораженная тем, что он оказывается постоянно следит за выражением ее лица.

— Хотел бы, чтобы это было так. — Алан стиснул челюсти. — Вчера я спрашивал Эндрю, не знает ли он вас, не встречались ли вы когда-нибудь, может ли он как-то объяснить ваш интерес к его персоне?

Дороти проглотила слюну.

— И он ответил, что никогда не видел меня. Я права? — спросила она с вызовом.

— Да, — неохотно признал Алан.

— И вы ему поверили? — спросила Дороти.

— Разумеется, поверил, — возмущенно ответил Алан. — Но я также верю своему чутью, а оно подсказывает мне, что здесь что-то затевается. Вам есть что скрывать с самой первой минуты, как вы появились у нас.

— Может быть, вы читаете слишком много детективов? — сказала Дороти, пытаясь немного разрядить напряжение, но Алан не был расположен шутить.

— А может быть, я умею распознавать ложь и увертки, когда слышу их, — произнес он ледяным тоном.

— Это пустой разговор, — сказала Дороти.

Ее отношения с Эндрю Гибсоном совершенно не касались Алана. Пока она не переговорит с отцом наедине, она не станет признаваться Алану или кому бы то ни было, что приходится Эндрю Гибсону незаконной дочерью. Она отвернулась и стала подниматься вверх по ступеням.

— Постойте! — окликнул ее Алан. — Я прошу прощения.

Удивленная Дороти обернулась, чтобы посмотреть, насколько искренни его слова. Она встретила его взгляд, прочитала в глубине синих глаз разочарование, подозрение и сожаление, и тяжело вздохнула.

— Я никому не собираюсь доставлять неприятностей, — проговорила она негромко, желая хоть немного рассеять его подозрения. — Вы должны мне верить.

— Верить вам! — воскликнул он. — С какой стати? Может быть, если вы скажете, почему вас так интересует Эндрю…

Дороти мгновенно ощетинилась.

— К вам это не имеет ни малейшего отношения и не должно волновать вас вообще, — заявила она, не в состоянии сдержать раздражение.

— Если это касается моего тестя, значит и меня тоже, — парировал он. — Эндрю потерял жену и дочь, которая была моей женой. Из всей семьи у него остался только я, и черта с два я позволю кому-нибудь причинить ему зло.

Дороти страстно захотелось сказать ему, что он не единственный, кто остался у Эндрю из родных, но она сдержалась. Ее восхищала преданность Алана своему тестю, и это несомненно являлось лучшим подтверждением того, как сильно он любил жену.

— Если вам от этого станет легче, — сказала она, — то я признаюсь — вы правы, у меня действительно есть еще одна причина находиться здесь. Но больше я ничего пока сказать не могу. Вам придется…

— Верить вам на слово, — закончил он за нее и скептически усмехнулся.

— Да, — ответила Дороти, смело встречая его взгляд.

Они несколько секунд смотрели в глаза друг другу. Внезапно молчание нарушило шуршание автомобильных шин по гравиевой дорожке. Они одновременно повернулись и увидели, как из-за угла выворачивает пикап. Он затормозил рядом с ними, и Дороти прочитала надпись на дверце: «Дэниэл Гудбоди. Ветеринарная служба. Спрингфилд. Орегон».

Алан обернулся к Дороти.

— Мы договорим позже, — обронил он и направился к темноволосому коренастому мужчине, выбиравшемуся из автомобиля.

10

Алан взбежал по лестнице на веранду и через прихожую прошел в свою спальню. Уже почти семь часов, вот-вот начнут собираться гости. Он опаздывал — только что вернулся из города, где встречался с другом своего тестя, Роджером Дювалем. Алан довольно улыбнулся — ранчо Синяя Звезда приобрело нового клиента. На следующей неделе сюда прибудут две чистокровных трехлетки, чтобы обосноваться на новом месте.

Алан запер дверь спальни, быстро снял джинсы, стянул через голову рубашку, бросил ее на кровать и через минуту уже стоял под горячим душем, перебирая в памяти впечатления этого насыщенного событиями и в целом удачного дня.

Можно было сказать, что он удовлетворен сегодняшним днем. Когда Алан наблюдал утром, как Дороти проводит Алмаза через злосчастные стартовые ворота, его сердце пело от радости. Какую титаническую работу проделала эта девушка!

Его мысли задержались на Дороти, и он отчетливо вспомнил их довольно темпераментную перепалку, состоявшуюся перед появлением Дэна. Когда Дороти заговорила о доверии, он едва не уступил ей. И все же маленькая победа была одержана — она призналась, что существует еще одна причина, заставившая ее приехать в Орегон. Но ее твердый отказ назвать эту причину в который раз привел его в неистовство.

Самое удивительное, однако, было то, что ему страстно захотелось сказать «хорошо» в ответ на ее просьбу верить ей.

Дэн прибыл очень вовремя. Сознательно Алан не намерен был верить Дороти или какой-нибудь другой женщине… и не испытывал такого желания. Когда-то он верил Этель, всецело и безоговорочно. Разве не на доверии строится брак? Но для его молодой жены обеты, произнесенные в день свадьбы, не значили ровным счетом ничего.

Алан отогнал прочь тяжелые мрачные мысли. Чтобы приглушить боль, он пустил струю холодной воды себе на голову и на плечи. Потом хорошенько растерся полотенцем и вышел из душа. Он не станет больше думать об Этель и ее предательстве, только не сегодня.

Дороти вежливо улыбнулась очередной супружеской паре, которой представила ее Соня, после чего извинилась и удалилась в тихий уголок гостиной. Она никогда не считала себя созданной для светских раутов.

Днем она проговорилась Соне, что не захватила с собой ничего подходящего из одежды для такого случая, и та настояла, чтобы отвезти Дороти в город, в один из своих излюбленных магазинов женской моды. Дороти не стала признаваться в том, что вообще не носит платья, и благодарно приняла все советы и рекомендации Сони.

Она с первого взгляда влюбилась в льняное платье спортивного покроя золотисто-желтого цвета. Соня считала, что его простой классический стиль подчеркивает стройную фигурку Дороти, а цвет выгодно оттеняет ее волосы. Потом Соня прокатила ее по Спрингфилду, и Дороти неоднократно ловила себя на мысли, что даже с матерью не чувствовала себя так легко и непринужденно.

Когда Соня завела разговор об Алане, Дороти сперва испытала желание сменить тему, но вместо того принялась жадно впитывать каждую мельчайшую подробность.

Соня поделилась с ней своими сомнениями в том, что Алан женится снова. Прошло уже два года после гибели Этель, сказала она, а он ни разу не взглянул на другую женщину. Дороти с грустью подумала, что он, видимо, навсегда останется верен памяти покойной жены. Но тут вспомнила об их поцелуях и о том, что она видела в его глазах… Ни разу не взглянул на другую женщину?..

Дороти заставила себя вернуться мыслями к вечеринке и, рассеянно вращая в пальцах бокал с вином, оглядела небольшое общество в поисках отца. Она видела, как он приехал некоторое время назад, а сейчас стоял в дальнем конце комнаты, беседуя с какими-то мужчинами.

Дороти собиралась улучить момент и поговорить с ним во что бы то ни стало. Можно будет расспросить о его увлечении атрибутикой первых переселенцев, рассказать о своем интересе к этому предмету — в расчете получить приглашение взглянуть на коллекцию, и уж тогда спросить его прямо — помнит ли он ее мать.

Ее взгляд привлекло какое-то движение, девушка повернула голову и увидела стоявшего в проходе Алана. Сердце Дороти дрогнуло, стоило ей заметить его все еще влажные после душа волосы, мерцавшие как расплавленное золото. Он выглядел невообразимо элегантным в черных брюках и paisley жилетке, надетой поверх белой рубашки с расстегнутым воротом. Его взгляд скользнул по комнате, и на мгновение их глаза встретились.

По спине Дороти пробежал озноб, она увидела, как его губы изогнулись в усмешке. Неужели он как-то почувствовал ее реакцию?

— Ну, Дороти, как вам живется на ранчо?

Девушка задержала дыхание и, вырвавшись из-под власти гипнотизирующего взгляда Алана, повернулась к Эндрю Гибсону.

— Мне здесь все очень нравится, — ответила она вежливо.

— Норман рассказывал, что вы сотворили с Алмазом настоящее чудо, — продолжал Эндрю.

Дороти улыбнулась, желая в душе, чтобы все, находящиеся в комнате, куда-нибудь дружно вышли и оставили ее наедине с отцом. Ей столько всего хотелось сказать ему и о многом расспросить…

— Завтра на скачках станет ясно, так это или нет, — ответила она.

Эндрю мягко рассмеялся.

— Вы чересчур скромничаете, — улыбнулся он. — Что касается меня, то я, нисколько не сомневаясь, поставлю на Алмаза.

— Я ценю ваше доверие. — Этот разговор вызывал в ней одновременно радость и горечь. Девушка глубоко вздохнула, чтобы немного успокоиться. — Я слышала, вы коллекционируете старинные вещи, принадлежавшие первым переселенцам?

— Да, это так, — охотно подтвердил он. — Это мое хобби уже на протяжении многих лет. Мой дед любил рассказывать, как его семья ехала в фургоне, запряженном волами, через всю страну, чтобы поселиться в Орегоне.

— В самом деле?

— Меня его истории просто завораживали, — продолжал Эндрю, явно увлеченный беседой. — Где бы я ни бывал, а мне часто приходилось совершать деловые поездки, я непременно посещал местные ярмарки и антикварные магазины и один за другим приобретал разные старинные предметы.

— А какая у вас была работа? — спросила Дороти, желая узнать об отце как можно больше.

— Дед был квалифицированным сапожником и основал обувную фабрику неподалеку от Портленда. Фабрика эта несколько лет назад закрылась, но есть люди, заинтересованные в том, чтобы бизнес продолжался. Дед обучил своей профессии отца, а мне к сожалению работа с кожей не давалась. Торговать у меня получалось лучше, чем мастерить, вот я и разъезжал по стране с образчиками нашей обуви и убеждал владельцев магазинов закупать наши кожаные рабочие сапоги и дамские туфли ручной работы.

— Да, вы, должно быть, путешествовали немало. Даже, кажется, побывали в Арканзасе, если я правильно запомнила? — спросила Дороти, заинтересованная его рассказом.

Теперь-то ей стало понятно, почему ее отец оказался в Литчвуде на ярмарке, где они с мамой и встретились.

Эндрю кивнул.

— Я и правда ездил в такую даль, как Арканзас, — ответил он. — А вы живете рядом с Фейетвиллем, я прав?

— Да, в маленьком городке под названием Литчвуд, — сказала Дороти и жадно вгляделась в его лицо. — Это в тридцати милях к востоку от Фейетвилля.

— Литчвуд, — повторил Эндрю, и Дороти заметила, как дрогнули его ресницы, словно название вызвало некое воспоминание.

— Я бывал и в Литчвуде, — сказал он.

— Я знаю, — произнесла Дороти, не подумав.

— Знаете? — нахмурился Эндрю. — Я не вполне понимаю…

Дороти уже горько сожалела о своих словах.

— Простите, я сказала что-то не то.

— Нет-нет, пожалуйста, объясните. Откуда вам известно, что я бывал в Литчвуде? — настаивал Эндрю.

Раздосадованная своей оплошностью, девушка попыталась замять разговор.

— Мне не следовало ничего говорить. Надо было подождать…

— Подождать? Чего подождать? — спрашивал Эндрю, не переставая хмуриться. Он пристально посмотрел на Дороти. — Алан спрашивал меня на днях, не знаю ли я вас, не встречались ли мы раньше. Я уверен, что мы никогда не встречались, и все же… что-то в вас мне очень знакомо, хотя я никак не возьму в толк, что именно.

Дороти бросила тревожный взгляд через его плечо и увидела, что к ним через всю гостиную быстро направляется Алан. Он напомнил Дороти почуявшего опасность тигра, спешащего на защиту своего детеныша. Она с испугом подумала, что ей может не представиться больше случая поговорить с Эндрю, что это последний шанс, и она прямо посмотрела в глаза своему отцу.

— Вы помните женщину по имени Джоан Ардли? — спросила она тихим настойчивым голосом. — Вы должны ее помнить.

— Джоан… Вы сказали Джоан Ардли? — Эндрю от удивления широко раскрыл глаза. — Да, я знал Джоан… Но я все-таки не понимаю, откуда ее знаете вы?

— Она была моей матерью, — ответила Дороти, сдерживая волнение. — Я ее дочь… ваша дочь.

Слова были произнесены. Она увидела, как смертельно побледнел ее отец. Несколько секунд он смотрел на нее ошеломленно и недоверчиво, потом медленно покачал головой.

— Это какая-то ошибка, — пробормотал он, будто обращаясь сам к себе, но его глаза продолжали смотреть вопросительно и растерянно.

— Простите, — еще раз пролепетала Дороти, глубоко сожалея, что вообще начала этот разговор. — Я не хотела объявлять вам об этом вот так, сразу… Я думала, мне удастся поговорить с вами наедине, но случай все не представлялся.

— Все в порядке? — тревожно спросил возникший рядом Алан. Он переводил взгляд с Эндрю на Дороти, несомненно уловив что-то напряженное в воздухе. — Эндрю, вам нездоровится? Вы что-то бледны.

Беспокойство о тесте придало его тону резкость, и он бросил на Дороти взгляд, полный негодования. Но Эндрю его, кажется, не расслышал. Он не сводил глаз с Дороти.

— Бог мой, неужто это правда? — выговорил он сдавленным шепотом.

И прежде, чем Дороти успела ответить, со стоном схватился за грудь. Ужаснувшись тому, что она натворила, Дороти инстинктивно рванулась к нему, но Алан отстранил ее и подхватил тестя под руки.

— Думаю, надо вызвать неотложку, — стараясь говорить спокойно, произнес он, бережно усаживая Эндрю на ближайший стул.

— Нет-нет, все в порядке, не поднимайте шума, — сказал Эндрю, слабо улыбаясь, чтобы успокоить их.

— Но я же вижу, что вам нехорошо. — Алан присел рядом на корточки и принялся ослаблять ему галстук.

— Может быть, нам самим отвезти его в больницу? — тихо предложила Дороти.

Страх за отца перевесил все прочие соображения. Она сомневалась, что сможет забыть изумленное выражение, возникшее на его лице, когда произнесла имя матери. Ну почему она не дождалась более удачного момента для разговора?

— Пожалуй, вы правы, — нехотя согласился Алан.

— Что случилось? — спросила подошедшая к ним Соня.

— Все в порядке, — заверил ее Эндрю. — У меня всего-навсего легкий приступ мигрени, — объяснил он. — Думаю, мне лучше вернуться домой.

— Я отвезу вас, — вызывался Алан.

— Я тоже провожу, — робко предложила Дороти.

Алан бросил на нее укоризненный взгляд.

— Не думаю, что в этом есть какая-то необходимость, — сухо отрезал он, помогая Эндрю подняться.

Стараясь не привлекать внимания гостей, он повел тестя прочь из комнаты. Дороти, совершенно подавленная, последовала за ними, решив пропустить мимо ушей замечание Алана — она была не в силах вот так расстаться с отцом. Все вместе они спустились к машине.

— Вы повезете его в больницу? — тихо спросила она, когда Эндрю усадили на место рядом с водителем.

— Да! — Алан двинулся к водительскому сиденью.

— Я еду с вами, — твердо заявила Дороти, и не успел он возразить, как она уже садилась на заднее сиденье.

Поездка в больницу прошла в полном молчании. Алан бросал тревожные взгляды на сидящего рядом тестя, но Эндрю казался глубоко погруженным в свои мысли. Бегло посмотрев в зеркальце, Алан увидел обеспокоенное лицо Дороти, и в который раз пожалел, что не знает, чем она сумела до такой степени разволновать Эндрю.

Когда он увидел Дороти в гостиной этим вечером, им овладело страстное желание подойти к ней, заключить в объятия, ощутить сладостный вкус ее губ. В своем светлом желтом платье, со свободно распущенными волосами, падавшими ей на плечи медными лентами, она казалась ярким солнечным лучиком, проникшим в комнату сквозь неплотно задернутые шторы. Алан видел, как к ней приблизился Эндрю, и через мгновение они дружески болтали — так ему показалось на первый взгляд. Он направился было к ним, но его перехватила мать и попросила откупорить бутылку вина.

Спустя несколько минут он снова обратил на них взгляд, и на этот раз их лица говорили красноречивее слов. Что-то произошло, моментально понял он. Дороти ненароком взглянула на него, и он успел заметить на ее лице виноватое и испуганное выражение.

Когда Алан подошел к ним, Эндрю выглядел так, словно только что увидел приведение.

Что такое могла сказать Дороти, что подействовало на него подобным образом?

Как бы то ни было, но Алан твердо решил докопаться до истины.

— Не думаю, что мне понадобится медицинская помощь, — сказал Эндрю спустя минут двадцать, когда Алан и Дороти повели его в отделение скорой помощи спрингфилдской клинической больницы.

Оказавшись внутри, они сразу столкнулись с вышедшей навстречу медсестрой.

— Мистер Гибсон, мистер Латимер! Чем могу помочь? — спросила она.

— Мой тесть почувствовал дискомфорт в области груди, и мы сочли за лучшее привезти его сюда, — пояснил Алан.

— Вы поступили совершенно правильно. Подождите, сейчас я прикачу кресло. — Сестра исчезла и тут же вернулась с обещанным креслом. — Присядьте, мистер Гибсон.

— Мне уже намного лучше, — сказал Эндрю, стараясь улыбаться как можно бодрее. Сестра улыбнулась ему в ответ.

— Но раз уж вы здесь, стоит все же показаться доктору. Сейчас у нас как раз немного пациентов. Это не займет много времени, — пообещала она.

— Ну хорошо, — вздохнул Эндрю, усаживаясь в кресло-каталку.

— Приемная по коридору направо, — сказала сестра Алану и Дороти. — Потом я приду за вами.

Дороти кивнула, но не двинулась с места, пока сестра вместе с сидевшим на каталке Эндрю не пропали из виду. К ее глазам подступили слезы, и она торопливо смигнула их, чтобы не заметил Алан.

По пути в больницу ее отец не произнес ни слова, и Дороти не знала, как объяснить его молчание. Она представляла, что после ее признания он забросает ее вопросами, или хотя бы спросит о матери… Но он этого не сделал.

Может быть, ему мешало присутствие Алана? Может, он просто не поверил ей и принял за какую-то авантюристку? А может, это его молчание уже заключало в себе ответ?

При мысли о том, что отец во второй раз отверг ее, она испытала приступ физической боли, словно ее ударили под дых. Она даже согнулась и прижала ладонь к солнечному сплетению.

— Что с вами? — спросил Алан, заставив ее вздрогнуть, и Дороти быстро выпрямилась, и пошла через холл к приемной.

Там она почти упала на стул, чувствуя себя разбитой и опустошенной. По ее щеке покатилась одинокая слезинка, и она поспешно стерла ее тыльной стороной ладони.

— Чем вы так расстроили Эндрю? — сурово спросил ее Алан. Он пошел за ней следом и теперь стоял над ней, как лев над добычей. — Только не смейте говорить, что меня это не касается, — торопливо вставил он. — Меня касается все, что связано с Эндрю, и я требую ответа. Думаю, сейчас самое время объяснить мне, в чем тут дело.

И тут Алан увидел, как Дороти закрыла лицо ладонями, начала всхлипывать и вдруг заплакала навзрыд. Ее плечи затряслись, и вскоре от рыданий сотрясалось уже все ее тело. Он в изумлении присел рядом с ней на корточки и, повинуясь безотчетному порыву, привлек ее к себе. Она слабо попыталась высвободиться, но Алан был сильнее. Он крепко держал Дороти, бормотал слова утешения и ждал, когда буря утихнет.

Постепенно рыдания сменились судорожными вздохами, которые делались все реже. Алан выпустил девушку из объятий. На соседнем столике он заметил коробку с салфетками и, вынув парочку, протянул их Дороти. Девушка прерывисто вздохнула и высморкалась, на ее ресницах висели не успевшие высохнуть слезы.

— Простите, — с трудом проговорила она. — Даже не знаю, что такое на меня нашло.

Алан осторожно приподнял ей подбородок и заставил ее встретиться с ним взглядом.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил он тихо, разглядев в ее глазах глубокую горечь.

Дороти шмыгнула носом.

— Думаю, теперь это уже не имеет никакого значения.

— Для меня имеет. — Он говорил проникновенно и мягко и сам удивлялся охватившей его жалости и нежности к ней.

Сейчас Дороти казалась ему маленькой несчастной девочкой, заблудившейся в чужом городе. Алану захотелось покрыть прелестное личико Дороти поцелуями, только чтобы исчезло с него это страдальческое жалкое выражение.

Дороти глубоко вдохнула и медленно выдохнула воздух, стараясь привести в порядок мысли и нервы. В объятиях Алана она чувствовала себя абсолютно на своем месте, и это помогло ей справиться с пронзившей ее болью, знакомой каждому отвергнутому ребенку. Рядом с Аланом она чувствовала себя в безопасности… И Дороти вдруг поняла, что ее чувства к этому человеку гораздо глубже чем что-либо, испытанное ею прежде. Она полюбила его — отчаянно и безнадежно.

Открывшаяся ей правда поразила Дороти словно громом. Голова у нее закружилась, и она была рада, что Алан поддерживает ее, иначе она не удержалась бы на стуле. Она даже не помнила, с чего это началось, когда и где произошло… но это произошло. Она любила Алана Латимера всем сердцем.

Дороти еще раз вздохнула, и, спрятав обретенное знание в сокровенный уголок сердца, смело посмотрела ему в глаза. Участие, которое она в них прочла, убийственно подействовало на нее, и ей пришлось бороться с новой волной слез. Собрав все силы, она встала и отошла от него на несколько шагов.

— Он мой отец, — произнесла она после долгой паузы.

— Что?

— Эндрю Гибсон — мой отец, — повторила Дороти деревянным голосом.

— Тут какая-то ошибка. — Алан не сразу сумел вникнуть в смысл услышанного.

Дороти слабо улыбнулась.

— Вот и Эндрю сказал то же самое. Но это правда. Я в этом полностью уверена.

— Но как такое может быть? — Он тряхнул головой и провел рукой по лицу. — То есть, я не то хотел спросить… я только…

— Двадцать восемь лет назад Эндрю провел две недели в Литчвуде, куда приезжал по делам фирмы своего деда, — начала объяснять Дороти слегка дрожащим голосом. — Там он встретил мою мать, и у них начался роман… Мама никогда не рассказывала мне о моем настоящем отце. Я даже имени его не знала до недавних пор. Но после ее смерти я нашла дневник, который она вела в то лето, когда встретила Эндрю Гибсона. Она написала там, что они стали близкими людьми.

— Но это еще ничего не доказывает, — живо возразил Алан.

— Да. Вы правы. Дневник сам по себе еще ничего не доказывает, — признала Дороти. — Но я также нашла мамино письмо, которое она отправила ему по его спрингфилдскому адресу… и которое было ей возвращено. В письме она сообщает, что ждет от него ребенка!

— И все же здесь какая-то ошибка, — упрямо повторил он.

Дороти не смогла сдержать печальной улыбки. Почему ему так трудно поверить в то, что, как она чувствовала сердцем, являлось истинной правдой?

— Я спросила Эндрю, помнит ли он Джоан Ардли, мою мать… Он сказал, что да. Но мне следовало подождать…

— Подождать чего? — спросил Алан сердито.

— Пока я не смогу поговорить с ним наедине, — ответила Дороти. — Когда вам как гром среди ясного неба заявляют, что перед вами ваша дочь… сами понимаете, на дружеской вечеринке как-то не ждешь подобного сюрприза. Но когда я заметила, что вы направляетесь к нам с видом вышибалы, готового выставить меня за дверь, я запаниковала… — торопливо продолжала Дороти, боясь, что он перебьет ее. — Я не знала, получу ли еще шанс поговорить с отцом, ну я и выпалила ему все сразу, — закончила она с глубоким сожалением в голосе.

— Теперь понятно, почему он был так шокирован, — заметил Алан.

— Мне очень жаль, — сказала Дороти. — Я знаю, что поступила эгоистично.

— Вот, значит, почему вы приехали в Орегон, — сказал Алан, — чтобы встретиться с вашим предполагаемым отцом?

— Да…

— Но к чему понадобилось делать из этого тайну? Не проще ли было рассказать все сразу нам… мне?

Дороти сдержала готовые политься с языка объяснения. Разве он поймет? Алан рос в полноценной семье, его растили и воспитывали отец и мать в атмосфере любви и взаимной поддержки. Как объяснить ему, что она с самого раннего детства, сколько помнит себя, мечтала не об игрушках, нарядах и забавах, а об отце? Мама отказывалась говорить с ней о нем, запрещала ей расспрашивать. И внезапно открыв, что у мифического отца есть имя, прочитав в дневнике матери об их встрече и любви, Дороти почувствовала себя настоящей героиней волшебной сказки!

Сначала она боялась наводить справки, опасаясь, что все окажется вздором, игрой воображения. Но разве могла она теперь отказаться от возможности разыскать давно потерянного отца? Дороти обзвонила несколько справочных, и тот факт, что человек по имени Эндрю Гибсон до сих пор проживает по адресу, указанному в письме мамы, быстро подтвердился.

С этого мгновения пути назад для нее уже не было. Дороти хотя и постоянно напоминала себе, что Эндрю не ответил на письмо и не захотел встретиться с мамой, все же не в силах была совсем оставить надежду и молилась каждую ночь, чтобы отец принял ее с любовью — молилась так, как никогда в жизни.

— Я не уверена, что смогу объяснить… — Она беспомощно замолчала.

— А вы попробуйте, — сказал Алан поощрительно.

Дороти глубоко вздохнула и подняла на него взгляд. В его синих глазах она прочла сочувствие и еще нечто, трудно определимое.

— Это так трудно. Я даже не…

— Извините, мистер Латимер…

Алан недовольно поморщился и повернулся к незаметно подошедшей медсестре.

— Как состояние мистера Гибсона?

— С ним все в порядке, — с улыбкой уверила она его. — Но врач советует ему остаться на ночь — на всякий случай.

— Это был сердечный приступ? — спросила Дороти.

— Нет, — ответила сестра. — Скорее нервный шок. Он хочет вас видеть.

Дороти широко раскрыла глаза, и ее сердце забилось гулко и часто.

— Меня? — робко произнесла она с пробудившейся в душе надеждой. Но сестра смотрела на Алана.

— Простите… но мистер Гибсон особенно подчеркнул, что желает поговорить с мистером Латимером наедине.

11

Дороти вздрогнула, словно от удара. А у Алана сжалось сердце, когда он увидел в ее ореховых глазах выражение подстреленной птицы. Он внезапно осознал, как много значила для нее встреча с отцом, и почему она держала это в тайне. Скрестив на груди руки, Дороти отвернулась, вся ее поза выражала боль и глубокое уныние.

— Я приду через минуту, — сказал Алан сестре, которая, коротко кивнув, отошла.

— Дороти, — неуверенно проговорил он, борясь с желанием прижать ее к своей груди и утешить, как утешают маленьких детей.

— Все в порядке, — произнесла она безжизненным голосом. — Вам лучше поторопиться к от… к Эндрю, — поправилась она поспешно, и услышала, как Алан вздохнул.

— Я недолго, — пообещал он.

Затаив дыхание, Дороти дождалась, пока удалятся его шаги, и тихо застонала. Крепко закусив губу, она подавила готовые вырваться из груди рыдания и проглотила сжимавший горло комок, зная, что стоит ей только заплакать снова, как остановиться будет уже невозможно.

Итак, отец во второй раз отверг ее! Сколько ни готовила она себя к такому исходу событий, теперь, когда это произошло, боль, которую она ощутила в сердце, была намного мучительнее, чем можно было представить. Дороти пришло в голову, что в ее силах было избавить себя от этой боли, если бы она не стала ворошить прошлое. Ведь она могла сдержать любопытство и не заглядывать в материнский дневник, или оставить прочитанное без последствий и продолжать жить, как жила до сих пор.

Но все же она твердо знала, что если бы можно было повернуть время вспять, она повторила бы все снова. Она не жалела о сделанном. Дороти нашла отца, встреча с которым была заветной мечтой ее детства.

Дороти смахнула случайную слезинку и села на ближайший стул. Ее мысли обратились к Алану, и сердце забилось чаще, стоило вспомнить, как хорошо и уютно было ей в его объятиях. По телу разлилось приятное тепло, и на какое-то время девушка воспрянула духом. Вряд ли Алан поверил в то, что она дочь Эндрю, но тем не менее он не стал ругать ее или высмеивать, а внимательно выслушал. Растроганный ее состоянием, он предложил свое участие, подставил дружеское плечо, хотя и усомнился в ее правоте.

Его доброта и великодушие глубоко тронули Дороти, и у нее появилось новое основание, чтобы любить этого человека. И еще ее приводило в восхищение то, как заботлив Алан по отношению к людям, за которых считает себя ответственным. Из него вышел бы превосходный отец — любящий, твердый, такой, о котором она сама когда-то мечтала.

Такого человека, как Алан, ей еще не доводилось встречать. Дороти знала, что вернувшись в Арканзас, она оставит здесь частицу себя — свое сердце.

Но продолжая находиться здесь, она только сделает себя уязвимой для новых разочарований. Теперь, когда Алан узнал об ее родстве с Эндрю, он, конечно, будет испытывать неловкость, общаясь с ней.

Если бы можно было не встречаться больше с Аланом и его родителями! Но нет, она привыкла прямо смотреть в лицо жизни, и не стоит менять привычки. Завтра состоятся скачки. Дороти пообещала сопровождать Алана и его родителей в Олбани, чтобы проследить за Алмазом. Как только они вернутся на ранчо, она сразу начнет готовиться к отъезду.

При мысли, что она больше не увидит Алана, его обаятельной улыбки, не почувствует вкус страсти в его поцелуях, сердце Дороти больно сжалось. И все же знать, что она способна полюбить глубоко и беззаветно, даже если ее избранник и не разделяет ее чувств, это замечательно. Несмотря на боль, которую приносит такая любовь.

Когда через несколько минут Алан вернулся в приемную, он увидел, что Дороти держит на руках ребенка. Рядом с ней сидела женщина, несомненно мать этого ребенка, с мальчиком лет трех на коленях. Дороти улыбалась крепко спавшему младенцу, покачивала его бережно и что-то тихо ворковала.

У Алана на несколько секунд замерло сердце, а затем забилось часто и неровно. В женщине с ребенком на руках ему всегда виделось что-то бесконечно трогательное и восхитительно прекрасное. У него даже навернулись слезы на глаза, и сжалось горло от избытка чувств. Он снова вспомнил о своем не родившемся ребенке, которого так хотел иметь.

Дороти подняла глаза, увидела скорбное выражение его лица и у нее упало сердце. Она втайне надеялась, что Алан убедит Эндрю хотя бы повидать ее, поговорить с ней. Но как видно этому не суждено сбыться.

Дороти встала и, сказав что-то сидевшей рядом женщине, осторожно передала ей спящего младенца.

— Как Эндрю себя чувствует? — спросила она, пока они шли к машине.

— Неплохо, — ответил Алан и больше ничего не прибавил.

Возвращение на ранчо прошло в молчании. Когда они подъехали к дому, Дороти увидела, что на площадке стоят машины гостей, а значит, вечеринка еще не окончилась.

— Я буду благодарна, если все, что я вам рассказала, останется между нами, — сказала Дороти, когда Алан повернул ключ зажигания.

— Можете на меня положиться, — ответил он.

— Да… и извинитесь за меня перед вашими родителями, — добавила Дороти, когда они поднялись по ступеням веранды. — У меня нет настроения веселиться. Я пройду, пожалуй, через заднюю дверь и сразу поднимусь в свою комнату.

— Дороти! — Услышав свое имя, Дороти замерла на верхней ступени лестницы в непонятной надежде. — Мне правда жаль. Эндрю только хотел…

— Вам не нужно ничего объяснять. Я все отлично понимаю, — перебила она, не дав ему закончить. Она не хотела больше разговаривать об отце и не нуждалась в жалости Алана. Гордость громко заговорила в ней. — Да, кстати, если завтра на скачках с Алмазом все будет в порядке, я вернусь в Арканзас с первым же автобусом.

Сказав это, она круто развернулась и заспешила прочь прежде, чем стоявшие в ее глазах слезы успели перелиться через край.

В субботу ипподром в Олбани напоминал возбужденный улей. По мере того, как приближались шестые по счету главные скачки дня на кубок Джейн Вандерхуф, волнение нарастало, и толпа гудела все громче. В лазурном небе ярко сияло солнце, и собравшиеся на ипподроме люди пребывали в приподнятом праздничном настроении — все, кроме Дороти. Она провела тяжелую ночь, измученная беспокойными снами, в которых фигурировали то Алан, то ее отец.

Норман Латимер с оживленной улыбкой на лице прокладывал дорогу сквозь толпу, сопровождая жену и Дороти к помосту, где находились места для членов скакового клуба и откуда можно было наблюдать за происходящим с высоты птичьего полета.

Со вчерашнего вечера Дороти еще не видела Алана. За завтраком он не появился, а когда она справилась о нем, Соня ответила, что Алан позавтракал очень рано, поскольку решил сопровождать автофургон, в котором повезут на скачки двух его лошадей.

Дороти выехала на ипподром с Соней и Норманом. По пути она узнала, что этим утром Эндрю выписался из больницы, но от поездки в Олбани решил воздержаться. Дороти была рада слышать, что вчерашний приступ не имел для ее отца отрицательных последствий, но вовсе не удивилась тому, что он не присоединился к ним.

— Саймон! Мэдж! Что за сюрприз, — воскликнула Соня, едва они взошли на помост. — Мэдж, душечка, ты уверена, что тебе здесь место? — добавила она обеспокоенным тоном.

— Я прекрасно себя чувствую, и маленький тоже, — с улыбкой заверила ее Мэдж. — Мне просто необходимо было развеяться, и Саймон предложил поехать сюда и внести свою лепту.

Мэдж оказалась светловолосой и белокожей молодой женщиной с круглым веселым лицом.

— А Самми вы захватили с собой? — спросил Норман, имея в виду внучку.

— Извини, пап, но Саманта вчера была на дне рождения у подруги и сегодня отсыпается, — объяснил Саймон.

— Ах, виновата! — Соня повернулась к Дороти. — Извини мне мою небрежность, Дороти, милая. Я хочу познакомить тебя с Саймоном, моим младшим сыном и его женой Маргарет. Мэдж, Саймон, это Дороти О’Хансен из Арканзаса. Она работала с нашим Алмазом, и сегодня мы увидим результаты ее усилий.

Саймон широко улыбнулся.

— Значит вы — та самая леди, которая по словам моего брата умеет творить чудеса. — Он протянул Дороти руку.

Саймон был мало похож на старшего брата, пониже ростом и склонен к полноте, а в выражении его лица оставалось что-то мальчишеское.

— Через несколько минут мы увидим, насколько это соответствует истине, — улыбнулась в ответ Дороти. — Очень приятно познакомиться, — добавила она, пожимая руку Мэдж.

Молодая женщина тоже тепло улыбнулась ей.

— Соня говорит, что вы ожидаете появления малыша недели через две, — сказала Дороти.

— Я дождаться не могу, когда наконец это произойдет, — ответила Мэдж со вздохом, в котором чувствовалась усталость.

— Я тоже, — добавил Саймон, нежно обнимая жену за плечи.

Мэдж Латимер повернулась и посмотрела на мужа лучившимся любовью взглядом, а Дороти испытала завистливое чувство. Было видно, что супруги обожают друг друга. Вот если бы и она…

— Привет! Я вижу, вы все в сборе. — Голос Алана заставил пульс Дороти сбиться с ритма. Она отошла в сторонку и смотрела, как он обнимает Мэдж и хлопает по плечу брата. — Привет, братишка. Я рад, что вы сумели выбраться.

— Тебе разве не следует быть на смотровом кругу? — спросил сына Норман, бросая взгляд на часы.

— Я как раз туда направляюсь и зашел за Дороти. — Он бегло улыбнулся девушке.

— Алмаз хорошо себя чувствует? — спросила Дороти, решив что с лошадью что-то не так.

— Он полон энергии и рвется в бой, — уверил ее Алан. — Я взял для вас специальный пропуск, решил, что вы захотите спуститься вниз и пожелать удачи вашему ученику перед стартом.

— Да, конечно, большое спасибо, — поблагодарила Дороти, тронутая его предупредительностью.

Она не на шутку нервничала в ожидании того момента, когда лошади начнут проходить через стартовые ворота. Шум и беготня на ипподроме ничем не напоминали образцовый порядок, царивший на ранчо, и оставалась вероятность, что Алмаз вновь обратится к старой модели поведения.

— Мы вернемся к началу скачки, — сказал Алан.

Дороти чувствовала руку Алана на своей талии, пока они пробирались через толпу. По спине у нее разливался обжигающий жар, и девушка была рада, что он не видит, как краснеют у нее щеки.

Том и Рой, стоявшие не дорожке, увидев Дороти, дружно заулыбались.

— Здравствуйте, мисс. Алмаз давно вас высматривает, — сказал Том и захохотал, потому что лошадь, отодвинув его плечом, шагнула навстречу Дороти.

— Привет, Алмазик. — Дороти погладила белую отметину на лбу скакуна и потрепала его за ухо, а он губами мягко схватил ее за плечо. — Ну что, малыш, ты хорошо будешь вести себя, пройдешь через ворота сразу, как послушный мальчик?

Словно в ответ на ее вопрос Алмаз качнул головой.

— Я бы сказал, что вы получили обещание из первых уст, — сказал Алан со смешком.

Вокруг теснились владельцы лошадей и тренеры, давая последние напутствия жокеям. Дороти отошла в сторонку, чтобы предоставить Алану возможность поговорить с Томом Смитом. Она не сводила глаз с Алана, жадно разглядывала его чеканный профиль, запоминала каждую мельчайшую подробность его облика, сознавая, что воспоминания — это единственное, что останется с ней до конца ее дней. Сердце ее больно сжималось.

Хотелось бы знать, женится ли он снова… Дороти надеялась, что да, и заранее завидовала этой счастливице. Почему-то она была уверена, что Алан мечтает о детях, и знала, что из него получится великолепный отец.

Алан подсадил Роя в седло.

— Покажи им, как скачет чемпион! — Он хлопнул Алмаза по крупу. Рой бодро улыбнулся напоследок и поехал рысью вслед за остальными к старту. — А нам пора возвращаться на места.

Дороти кивнула, и они двинулись назад и снова прошли через толпу возбужденных болельщиков, накал страстей у которых достиг предела — ведь сию минуту должны начаться скачки на престижный кубок Джейн Вандерхуф.

В это время заиграл сигнал, призывая участников собраться у стартовых ворот.

— Ну вот и вы наконец, — сказала с облегчением Соня, когда они присоединились к остальным. — Как вы нашли Алмаза?

— Он в отличной форме и хорошем настроении, — ответил отцу Алан. — Дай мне бинокль, папа, я хочу видеть, что произойдет в воротах.

Дороти встала рядом с Мэдж. Зрелище перед ними открывалось красочное, а высившиеся вдали горы служили прекрасным фоном для происходящего и немного напоминали театральные декорации.

— Ты волнуешься? — спросила Мэдж, пожимая Дороти руку.

— Чуть-чуть, — с усилием улыбаясь, ответила Дороти, которую эта дружеская поддержка чрезвычайно растрогала.

— Алан очень верит в тебя, — заговорщицки прошептала Мэдж.

— Вот потому я и волнуюсь, — призналась Дороти.

— Понимаю, — рассмеялась Мэдж.

— Ну, что там творится? — спросила Соня. — Саймон, Алан? Вы видите хоть что-нибудь? — нетерпеливо вопрошала она сыновей.

— Лошади собрались у стартовых ворот… Вот сейчас их направляют в ворота, — ответил Саймон. — Алмаз — последний в этой группе…

Он затих, и Дороти показалось, что в молчание погрузились и остальные болельщики, словно все, как по команде, затаили дыхание.

— Алмаз прошел без заминки! — воскликнул Алан. — Все, скачут! — добавил он, но рев толпы заглушил его слова.

Мэдж взяла Дороти под руку.

— Ты свое дело сделала, теперь очередь за Алмазом, — с улыбкой произнесла она.

Дороти кивнула, не став объяснять, что ее работа и впрямь закончена здесь полностью. Как ни утешала девушку мысль, что ей удалось блестяще справиться со своей работой, это не могло компенсировать неудачу, которой обернулась ее встреча с отцом. Внизу болельщики пронзительными возгласами подбадривали скакунов и их седоков. Дороти видела, как плотная группа из восьми всадников миновала поворот и устремилась к финишу. В середине группы Дороти различила россыпь синих ромбов по белому полю — цвета жокея, скакавшего на Алмазе.

Внезапно она ощутила на своих плечах ладони и мгновенно безошибочным чутьем угадала, что это ладони Алана. Он вернул бинокль отцу и подался вперед, пытаясь лучше рассмотреть происходящее.

Лошади приблизились к финишной черте, и члены скакового клуба возбужденно зашумели. Сердце Дороти стучало в такт копытам Алмаза по скаковой дорожке, но к скачкам ее волнение не имело ровным счетом никакого отношения. Все дело было в Алане, который придвинулся к ней почти вплотную.

— Алмаз, жми! — вдруг завопил Саймон.

— Он их обходит! — взвизгнула Соня.

— Давай, давай! — не осталась в стороне и будущая мать.

— Смотрите же на него, — повторял Норман, подталкивая всех локтями.

— Алмаз выходит вперед… он уже впереди! — воскликнул Алан с удовлетворением в голосе.

Алмаз пересек финишную черту, на корпус обойдя своего ближайшего соперника, и зрители разразились восторженными криками, которые эхом прокатились по всему ипподрому.

Отовсюду неслись радостные возгласы, и тут сильные руки развернули Дороти, и она оказалась в объятиях Алана. Смеясь и ловя воздух ртом, девушка и не думала противиться. Она замерла и зажмурилась, отдаваясь чудесному ощущению, которое неизменно вызывало в ней прикосновение этих рук. Она жадно смаковала этот миг, запечатлевая его в тайниках своего сердца вместе с другими воспоминаниями об Алане.

— Это ваша победа, — сказал Алан и медленно разжал руки.

— Нет, победил все-таки Алмаз, — улыбнулась Дороти. — Поздравляю вас. Я…

Но не успела она договорить, как он приник к ее губам поцелуем, который опалил ей душу. Дороти откликнулась мгновенно, стремясь излить в этом поцелуе, поцелуе прощальном, всю свою любовь к единственному из мужчин, которого ей суждено любить.

— Эй, Алан, выпусти-ка даму, — произнес Саймон шутливо. — Тебе пора на круг почета — за кубком и денежной премией.

Алан едва расслышал слова брата. Всякий раз, как он целовал Дороти, внешний мир переставал существовать для него, и он погружался в захватывающий дух водоворот страсти. И этот раз не стал исключением. Ему столько хотелось сказать ей, но не здесь же. Он с трудом оторвался от ее губ и улыбнулся брату.

— Я просто благодарил Дороти за все, что она сделала. Она сотворила с Алмазом настоящее чудо. Если бы не она, ему ни за что не выиграть самые ответственные скачки сезона, — сказал он, продолжая одной рукой обнимать Дороти за плечи.

Дороти почувствовала, как у нее краснеют щеки, и не очень энергично попыталась высвободиться, но Алан только крепче держал ее.

— Алан, дорогой, ты смущаешь нашу Дороти, — упрекнула его мать. — И в самом деле, лучше тебе поторопиться и получить награду.

— Ну ладно, — сдался Алан. — А потом соберемся наверху, в гостиной клуба. Саймон, закажи бутылку шампанского, хорошо?

— Мысль неплохая. Но за твой счет, я правильно понял? — с шутливой деловитостью осведомился его брат.

— Разумеется, — со смехом подтвердил Алан.

Саймон повернулся к жене и провел ладонью по ее округлому животу.

— А тебе, душенька, придется обойтись без шампанского.

— Ничего, мы с твоим сыночком выпьем апельсинового сока, — сказала Мэдж, накрывая ладонь мужа своей.

Этот нежный диалог заставил Дороти испытать острую боль внутри. Она отвернулась, успев заметить, что и Алан тоже наблюдал за счастливой четой, и уловив в его глазах тоскливое выражение.

— Значит, это будет мальчик? — спросил Алан.

— Конечно, мы не знаем наверняка, — ответил Саймон.

— Саманта мечтает о младшем братике, — сказала Мэдж. — И я думаю, что это мальчик, потому, что он пинается с утра до вечера. А Саймон полагает, что родится девочка, потому что живот круглый, и плод расположен высоко. — Она подмигнула мужу.

— В любом случае вы счастливцы, — сказал Алан и, повернувшись, поспешил вниз по лестнице.

После того, как лошади, участвующие в заключительной скачке, направились к стартовым воротам, Дороти вместе с семейством Латимеров поднялась в гостиную клуба.

Норман провел их в свободный уголок, откуда открывался вид на скаковой круг. К ним тут же подошел официант, чтобы принять заказ.

— Вы долго еще собираетесь пробыть в Орегоне? — спросил Саймон у Дороти, как только официант оставил их.

— По правде говоря, завтра я уезжаю домой, — выговорила Дороти с бледным подобием улыбки.

— Так скоро? — изумилась Соня.

— Но у меня нет причин задерживаться, я сделала все, за чем приезжала.

— Почему бы вам просто не отдохнуть у нас? — предложил Норман.

— Это было бы чудесно, но мне в самом деле необходимо вернуться, — солгала она. Чем дольше она пробудет с этими милыми сердечными людьми, тем труднее ей будет уехать. — Я от души благодарна вам за гостеприимство, — сказала она самым искренним тоном.

— А вот и шампанское, — сказал Норман Латимер, заприметив приближающегося официанта.

— И Алан тут как тут. — Саймон встал, чтобы пропустить брата на председательское место.

Дороти покосилась на Алана. Он поймал ее взгляд и улыбнулся так, что у нее замерло, а потом отчаянно застучало сердце.

— Я хочу предложить тост, — сказал Алан, когда шампанское было разлито по бокалам. — За Алмаза, его выносливость, силу, и потрясающую быстроту. И за Дороти, нашу добрую фею.

— За Дороти! За Алмаза! — повторили все, снова заставив Дороти покраснеть.

Некоторое время за столом тек оживленный разговор. Подходили какие-то знакомые Латимеров, поздравляли с победой, но вскоре завершилась последняя скачка, и зрители потихоньку начали расходиться.

— Думаю, нам тоже пора, — сказал Саймон. — Увидимся завтра, за обедом… если только наш малыш не решит появиться на свет пораньше.

— Пока непохоже, что это случится, — вздохнула Мэдж.

Они вышли на послеполуденное солнце и вслед за остальными болельщиками двинулись к выходу. Уже на стоянке Алан обернулся к Дороти.

— Вы не откажетесь вернуться в моей машине? Буду весьма признателен за компанию.

12

При мысли о том, что она останется наедине с Аланом, у Дороти сильно застучало сердце.

— Когда едешь в одиночку, дорога кажется длиннее. — Соня поощрительно улыбнулась Дороти.

— Я не против, — как можно беспечнее выговорила Дороти.

— Моя машина с того края. — Алан указал на противоположную сторону стоянки.

— Что ж, увидимся на ранчо! — И помахав друг другу, все разошлись по своим автомобилям.

— Алмаз развил потрясающую скорость. Что говорят судьи? — спросила Дороти, желая услышать, что дисквалификация больше не грозит скакуну.

— Только то, что он еще некоторое время будет находиться под наблюдением. Вот здесь, — добавил он, останавливаясь рядом с блестящим черным «седаном» и открывая перед Дороти дверцу машины.

— Спасибо. — Дороти скользнула на кожаное сиденье и быстро пристегнула ремни безопасности.

В машине пахло мужским лосьоном, и этот запах возбуждающе подействовал на ее напряженные нервы. Дороти подумала, что вряд ли поступила мудро, приняв его приглашение ехать вместе. Но вот Алан сел рядом на водительское сиденье, и она отчетливо осознала, что для нее это последняя возможность побыть с ним наедине.

Через считанные минуты они покинули стоянку и устремились к шоссе. Алан чувствовал себя за рулем уверенно и свободно, и скоро мощный автомобиль принялся с легкостью поглощать милю за милей. Солнце начинало клониться к горизонту, розовые полосы на западном краю неба обещали, что и завтра будет погожий день.

— Расскажите мне об отце, — внезапно попросила Дороти, когда молчание сделалось невыносимым.

Алан бросил на нее беглый взгляд.

— Что вам хочется знать?

— Все равно что… все, — ответила она. — Ведь я не знаю ровным счетом ничего. Мама мне даже имени его не называла.

— Странно, почему? — проронил Алан.

— Может быть потому, что ей внушили, что стыдно быть брошенной в положении. Кое-кто в Литчвуде косо смотрел на нас, — горестно вздохнула Дороти.

— Может быть, она считала, что если станет молчать о прошлом, никогда и никому не расскажет о вашем отце, то сумеет представить, что ничего и не было, и забыть о своей ошибке, — сказал Алан.

Дороти помолчала, обдумывая его слова. Они походили на правду. После развода с Люком О'Хансеном мама больше никогда не говорила о нем. Она избавилась от всех принадлежавших ему вещей и даже выясняла, нельзя ли аннулировать удочерение им Дороти. В конце концов, после долгих споров в разных инстанциях, она оставила все как есть.

— Возможно, вы правы, — сказала Дороти после паузы. — Но каждый роман, неважно, короткий или длинный, удачный или неудачный, заслуживает по крайней мере того, чтобы о нем помнили. Если даже отношения не сложились, разве не правильнее справиться с болью, примириться с тем фактом, что совершена ошибка, и идти дальше? Никто ведь не застрахован от ошибок. Все дело в том, чтобы уметь извлекать пользу из жизненных уроков, каковы бы они ни были. В результате романа моей матери с Эндрю Гибсоном родилась я, — продолжала Дороти, — и делать вид, что его никогда не было, это то же самое, что уверять меня, будто я не существую.

Алан слышал, как в ее голосе звучит затаенная боль. Впервые он представил, каким было ее детство без отца. Найти его, встретиться с ним лицом к лицу — эта мечта была для Дороти средством утвердиться в реальности собственного бытия. Алан признался себе, что и он грешен в том, что старается перечеркнуть прошлое, похоронить свои воспоминания об Этель, забыть сам факт ее существования.

Дороти права. Этель сыграла в его жизни важную роль, и он получил ценный урок. Это чего-нибудь да стоит. Кроме того, сам он вовсе не так безупречен — он придумал для себя такую Этель, какой хотел ее видеть, и, вообразив, что она разделяет его мечты и цели, не потрудился узнать истинную Этель.

Пора освободиться от горечи и гнева, простить себя и погибшую жену, задуматься о будущем, о лучших, счастливых временах. Пора идти дальше, а из прошлого взять одни хорошие воспоминания, только их и стоит нести с собой по жизни.

— Наверное, мне так и не суждено узнать, — со вздохом сказала Дороти.

— Узнать что? — спросил Алан.

— Почему отец вернул маме ее письмо… почему решил больше не встречаться с ней. Он был счастлив со своей женой? — спросила она.

— Насколько я могу судить, да, — ответил Алан.

— А их дочь… Этель, ваша жена… какая она была?

Алан молчал так долго, что Дороти уже засомневалась, расслышал ли он ее вопрос. Она подняла на него глаза и увидела на его лице отражение внутренней борьбы.

— Простите… можете не отвечать, — поспешно сказала она.

— Нет, все в порядке, — произнес он и понял, что так и есть. — Этель была красивой, интересной, но крайне избалованной. Эндрю и Беатрис любили ее до безумия, она выросла, не зная ни в чем отказа.

Дороти услышала в его голосе смесь любви и печали и снова позавидовала Этель, сумевшей завладеть сердцем этого человека.

— Очень жаль, что мне не довелось встретиться с ней, — проговорила она. — Я всегда хотела иметь брата или сестру. Расти единственным ребенком довольно грустно.

— А как вы узнали об отце? — спросил Алан.

— Я разбирала мамины вещи после ее смерти и наткнулась на ее дневник, — сказала Дороти, стараясь сохранять спокойный тон. — Я сама сначала не поверила, но там это было написано — черным по белому.

— И именно потому вы приехали сюда, — констатировал он.

— Да, — подтвердила Дороти. — Я не хотела никому неприятностей, хотела только встретиться с отцом. Неужели это так трудно понять?

— Нет, — ответил он.

— В детстве я сочиняла разные истории об отце, рисовала его в своем воображении и всякий раз по-новому. — Она стиснула лежавшие на коленях руки. — Когда я узнала, что он жив… — Она запнулась. — Мне непременно нужно было повидать его.

Алан накрыл ладонью ее туго переплетенные пальцы, и от этого прикосновения по телу Дороти пробежал сладостный трепет. Она заглянула ему в глаза и с удивлением увидела в них сочувствие и еще что-то потаенное в самой глубине.

— Давайте поедем и поговорим с ним, — сказал Алан, снова кладя руку на руль.

У Дороти дрогнуло сердце.

— С Эндрю, вы хотите сказать?

— Да, — кивнул Алан. — Вчера вечером он испытал потрясение. Сегодня у него был целый день, чтобы подумать о прошлом, о вашей матери и всем остальном. Вы сказали, он помнит ее?

— Да, но… — Дороти замолчала, пораженная его предложением. — Вы, и правда, это сделаете? Отвезете меня к отцу?

Когда Алан, не доезжая до ранчо Синяя Звезда, свернул с шоссе налево, Дороти поняла, что эта дорога ведет в Платановую Рощу, к дому ее отца. С каждой секундой она нервничала все сильнее.

— Вы уверены, что это возможно — явиться вот так, без предупреждения?

— Вы ведь собирались задать ему ряд вопросов? — Алан остановил машину перед красивым особняком, выстроенном в раннем колониальном стиле.

— Да… но…

— Никаких но, — отрезал он, выключая двигатель и поворачиваясь к ней лицом. — Дороти, теперь только Эндрю способен дать ответы на все ваши вопросы. Вы не думаете, что пришла пора получить их наконец?

Дороти встретилась с твердым взглядом его синих глаз, и доброта, и сочувствие, светившиеся в них, придали ей сил.

— Хорошо. Только я сомневаюсь…

Алан улыбнулся и, протянув руку, дотронулся до ее медно-рыжего локона.

— Смелее, Рыжик, ведь вы не отступите в самый последний момент, не так ли?

Противное школьное прозвище заставило ее сердито насупиться. Алан именно этого и добивался. Он страшно хотел обнять ее и поцелуями стереть с очаровательного личика выражение страха и тоски. Но следовало запастись терпением.

— Я не выношу, когда меня называют…

— Рыжиком, я знаю. Но вы такая красивая, когда сердитесь, — добавил он, и не успела она снова выразить ему свое возмущение, как он не удержался и поцеловал ее.

Поцелуй был коротким и не мог насытить мгновенно закипевшую в нем страсть.

— Когда вы разберетесь с этим, нам с вами надо закончить одно дело, — продолжал он. — Я подожду вас здесь. Если понадоблюсь, зовите.

И он, протянув руку, открыл ей дверцу. Дороти набрала в легкие побольше воздуха и вылезла из машины. Пока она шла к двери, ее бедное сердце отбивало частую барабанную дробь. Она нажала кнопку дверного звонка и услышала внутри мелодичный перезвон. На секунду ей захотелось бегом вернуться к машине, но дверь отворилась почти немедленно. На пороге стоял ее отец.

— Здравствуйте, Дороти, — сказал он, слабо улыбаясь. — Я рад, что вы заехали. Заходите, — пригласил он.

Дороти шагнула на вымощенный терракотовой плиткой пол холла.

— Примите мои поздравления. Я смотрел скачки по телевизору. Алмаз — первоклассный скакун, теперь ни у кого не осталось в этом сомнений. С сегодняшнего дня он признанный фаворит.

Эндрю провел Дороти в просторную гостиную. Девушка чувствовала себя слишком скованно, чтобы осматривать обстановку, она только успела заметить, что мебель в комнате старинная, повсюду много вышивок и ажурных салфеток — должно быть, это потрудилась жена Эндрю, Беатрис…

— Спасибо, — пробормотала Дороти.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил Эндрю, указывая на обтянутую узорчатой парчой кушетку.

Дороти присела на самый краешек.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Прекрасно, спасибо, — ответил он вежливо, сел на другой конец кушетки и повернулся к ней всем корпусом. — Итак, с чего мы начнем? — Он устало улыбнулся. — Ваша мать… — В его голосе прозвучал вопрос.

— Она умерла год назад, — сказала Дороти. — А месяц назад я нашла дневник, который она вела когда-то. Там она рассказывает, как встретила вас на ярмарке в Литчвуде.

— Это все правда, — кивнул Эндрю. — Джоан была очень красива. Она напоминала мне солнечный лучик. Я сразу увидел в ваших чертах что-то знакомое, а теперь, когда я знаю… Вы в самом деле поразительно похожи на мать — тот же блеск в глазах, те же роскошные волосы…

— Почему вы не ответили на письмо, в котором она сообщала о своей беременности? Почему вернули его? — напрямик спросила Дороти, внезапно охваченная жгучим нетерпением быстрее получить ответ на мучавший ее вопрос.

Эндрю улыбнулся мягко и грустно.

— Это письмо не дошло до меня, — произнес он с легким вздохом.

— Но вы не могли не получить его! — упрямо возразила Дороти, мысленно упрекая себя за неделикатность. — Оно было адресовано вам. Его прочли, потому что оно было распечатано, и тот, кто его прочитал, написал на конверте: «Вернуть отправителю».

— Это написал не я, — сказал Эндрю с некоторой, как ей показалось, досадой. — Я не видел письма вашей мамы. Должно быть, его перехватил мой отец.

— Но почему вы даже ни разу не поинтересовались, как у нее дела? Вам разве не приходило в голову, что мама… могла забеременеть? Ведь вы были близки. Почему вы не попытались связаться с ней? — повторяла Дороти упавшим голосом.

Эндрю снова вздохнул.

— Я начал писать ей письмо, но так никогда и не отправил его.

— Вы писали ей письмо? — переспросила Дороти.

Ее отец кивнул.

— Дороти, я прощу прощения за вчерашнее. По-видимому, я не мог сразу понять, поверить… Я почти всю ночь и весь сегодняшний день думал о твоей матери, о тебе. — Он помолчал. — Ты позволишь мне все объяснить?

Дороти молча кивнула. Еще бы! Она проделала очень долгий путь ради того, чтобы услышать его объяснения. В горле у нее застрял комок, и она думала только об одном — как бы не расплакаться. Эндрю некоторое время молчал, собираясь с мыслями.

— Когда я встретил твою мать, мы с Беатрис были уже помолвлены. Я с самого начала сказал об этом Джоан. Еще я сказал ей, что эта помолвка была деловым соглашением, своего рода сделкой, которую мой отец заключил с отцом Беатрис. Наш брак должен был стать типичным браком по расчету — за нас все рассчитали наши отцы. Отец Беатрис владел кожевенной фабрикой, производившей всевозможные кожаные изделия — кошельки, бумажники, портфели. Они хотели слить свои предприятия, объединиться. Брак детей должен был скрепить сделку отцов. Беатрис нравилась мне, мы уже некоторое время встречались. Но я не любил ее… по крайней мере тогда. Это пришло позже.

Он прервал свой рассказ, и Дороти заметила в его глазах слезы.

— Мой отец сказал, что от объединения зависит очень многое, — продолжал Эндрю. — Мне было известно, что наш бизнес в последнее время переживал кризис, что компания нуждается в поддержке. Я прекрасно знал, сколько сил и нервов тратит отец на то, чтобы удержаться на плаву. И я пообещал, что он может на меня рассчитывать. Мне должно было скоро исполниться тридцать, самое время обзаводиться семьей. Я сказал, что Беатрис как жена меня вполне устраивает — именно то, что он хотел услышать.

На другой день я должен был отправляться в свою очередную поездку по делам сбыта, и он сказал, что в мое отсутствие начнет претворять планы в жизнь. Встреча с Джоан произошла по чистой случайности… Она была молоденькой, красивой девушкой с огненным темпераментом и слышать ничего не хотела о разделявших нас обстоятельствах.

Он улыбнулся каким-то давним воспоминаниям. Дороти молча проглотила эту характеристику, данную Эндрю ее матери. Ей было довольно трудно применить ее к вырастившей ее женщине.

— В Фейетвилл я приехал на вторую неделю своей командировки, заметил афиши, приглашавшие на открытие ярмарки и решил наведаться в Литчвуд на денек. И там я встретил Джоан… и задержался. Мы проводили каждый день вместе. Но на заднем плане моего подсознания постоянно маячило обещание, данное отцу. Ни за какие блага на свете я не посмел бы его нарушить.

Эндрю перевел дух и грустно помолчал, явно вспоминая те далекие события.

— Я все объяснил твоей маме, рассказал о слиянии предприятий, о своем отце, о Беатрис, — продолжал он, словно оправдываясь. — Она только смеялась и говорила: «Не волнуйся, Энди, я не собираюсь замуж, я только хочу получить свою долю счастья».

Дороти нахмурилась. После прочтения дневника у нее создалось несколько иное впечатление. Она отчетливо помнила каждую строчку. Неужели она неправильно истолковала слова матери, увидела в них нечто более серьезное, чем то, что они в действительности в себе заключали?

Стараясь быть справедливой, Дороти призналась себе, что не помнит, чтобы мама писала о своей любви к Эндрю. Может быть, Дороти под впечатлением романтического тона записей решила, что это само собой разумеется?

— Я провел в Литчвуде чудесные две недели, а уезжая, оставил свой адрес и пригласил Джоан навестить меня, если ей когда-нибудь случится оказаться в Орегоне. Мы расстались как друзья, не более того.

Когда я вернулся домой, приготовления к нашей с Беатрис свадьбе шли полным ходом, — продолжал свое повествование Эндрю. — Отец ничего не сказал по поводу того, что на сей раз я привез из поездки на редкость мало заказов. Но, как я сейчас думаю, он что-то заподозрил. По-видимому, письмо от твоей мамы пришло тогда, когда мы с Беатрис уехали в свадебное путешествие. Отец не постеснялся бы вскрыть адресованное мне письмо… — Голос Эндрю затих.

— А когда письмо вернулось, мама могла сделать вывод, что вы женились и уехали жить в другое место, — предположила Дороти.

— Это единственное объяснение, которое мне приходит на ум, — сказал Эндрю. — Прости меня, Дороти. Мне следовало что-то предпринять, написать ей. Я повел себя безответственно. Если бы я только знал, что она ждет ребенка…

— Но вы не знали, — быстро сказала Дороти. — И все же я не пойму, почему она не рассказала мне все? Зачем было хранить ваше имя в тайне?

— Может быть, она таким образом оберегала тебя, — произнес Эндрю голосом полным сочувствия и печали. — Она могла считать, что так будет лучше для тебя, если ты ничего обо мне не узнаешь.

— Чего я уже никогда не узнаю, так это то, что именно она думала, — вздохнула Дороти.

— Боюсь, что прошлого не вернуть, — подтвердил ее отец. — Но мы с тобой могли бы начать сначала. Конечно, мне уже слишком поздно становиться тебе отцом, Дороти, но как ты думаешь, можем мы стать друзьями?

У Дороти на глаза навернулись слезы и перехватило горло, когда она услышала этот вопрос.

— Я бы очень этого хотела, — с трудом проговорила она, и по ее щеке медленно побежала слезинка.

— Это больше, чем я заслуживаю. Спасибо, — выговорил Эндрю глухим от волнения голосом.

— Но только я уезжаю завтра, — сказала Дороти.

— Так скоро? — разочарованно воскликнул ее отец.

Дороти тянуло сказать, что она может и задержаться, но ее охватило странное оцепенение. До сих пор она думала только о встрече с отцом, о том, как скажет ему, что она его дочь, и теперь ей требовалось время, чтобы поразмыслить над услышанным.

— Да, — ответила она. — Можно, я напишу вам?

— Я буду очень ждать твоего письма, — улыбнулся Эндрю, — и на сей раз обещаю, что оно не останется без ответа, — добавил он, и в его глазах блеснули веселые искорки.

— Может, вам захочется приехать в Литчвуд? — осторожно спросила она.

— Да, было бы славно снова увидеть этот городок, — отозвался Эндрю.

— Хорошо. — Дороти встала с кушетки. — Пожалуй, мне пора. Алан ждет меня снаружи, он был так добр, что довез меня сюда.

— Такие как Алан встречаются редко, — сказал Эндрю, провожая ее к выходу.

Он открыл дверь, и они остановились и обменялись долгим взглядом.

— Спасибо вам за все, — сказала Дороти.

Ее отец улыбнулся на этот раз как-то совсем по-домашнему.

— Ты позволишь обнять тебя?

Глаза Дороти наполнились слезами, она кивнула, и когда руки отца обвились вокруг нее, почувствовала, как раны ее затягиваются. Они несколько долгих мгновений стояли, обнимая друг друга, потом наконец разжали объятия.

— Мы увидимся перед твоим отъездом? — спросил Эндрю, и Дороти заметила в его глазах влажный блеск.

— Я бы хотела… — выговорила она и, повернувшись, заспешила к автомобилю Алана.

Дверца распахнулась перед ней, и девушка села на переднее сиденье. Алан молча пристегнул ее ремнем безопасности, тронул машину с места и, проезжая мимо крыльца, два раза просигналил. Эндрю в ответ помахал им рукой.

Алану хотелось спросить Дороти, как прошло ее свидание с отцом, но он решил, что лучше помолчать. Дороти выглядела утомленной, лицо ее осунулось и побледнело. Когда он взглянул на нее снова, то увидел, как по ее щекам бегут слезы.

Если бы только они не были сейчас в машине! Он въехал во владения Латимеров и сразу свернул на дорогу, ведущую к озеру. Его родители уже наверняка дома, и Алан не сомневался, что Дороти не захочет предстать перед ними в таком состоянии. Через пять минут он остановил машину.

В лучах заходящего солнца между деревьями поблескивала ровная гладь озера. Сейчас вода была жемчужно-голубой. Алан невольно вспомнил, как увидел Дороти, поднимающуюся из воды, обнаженную и потрясающе красивую, словно богиня. При этом воспоминании его мускулы напряглись. Он выключил двигатель и повернулся к Дороти.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он тихо, борясь с желанием сжать ее в объятиях.

— Хорошо, — ответила Дороти, и он с облегчением увидел, как уголки ее губ слегка поднялись вверх.

— Как у вас прошло свидание с отцом? — спросил он.

Дороти тыльной стороной ладони смахнула со щеки слезинку.

— Прекрасно… чудесно… замечательно, — произнесла она и улыбнулась более уверенно.

— Может, пройдемся немного? — предложил он. Они выбрались из автомобиля и направились к роще.

— Что все-таки сказал Эндрю? — поинтересовался Алан. — Вы получили ответы на все свои вопросы?

— Да, — тихо ответила Дороти.

— Я рад, — искренне произнес Алан. — И к чему вы пришли?

— Мы договорились переписываться, — сказала Дороти. — Я пригласила его в Литчвуд, — добавила она, когда они ступили на поросшую травой тропинку, ведущую к озеру.

— Он не просил вас остаться?

Дороти бросила на Алана быстрый взгляд.

— Нет, — ответила она, но в ее голосе он не услышал гнева или обиды. — Нам обоим нужно время, чтобы привыкнуть к существованию друг друга, принять то, что произошло в прошлом, и простить.

— Значит, вы уезжаете?

— Да, завтра, в зависимости от того, в каком часу отправляется автобус. — Она слегка нахмурилась и повернулась, чтобы заглянуть ему в лицо. — Я полагаю, вы будете рады распрощаться со мной, Алан.

— Вот тут вы очень ошибаетесь, — негромко сказал он. — Я хочу этого меньше всего.

13

Дороти несколько раз растерянно моргнула и сдвинула брови.

— Я не вполне понимаю, — пробормотала она, пытаясь усилием воли заставить сердце биться спокойно и ровно.

— Я. и сам не уверен, что все понимаю, — сказал Алан, останавливаясь около поросшего мохом бревна, на котором Дороти оставила свою одежду в тот день, когда отважилась искупаться обнаженной. — Временами рядом с вами я чувствую, что теряю рассудок.

При этих словах Дороти охватила досада.

— Я то же могу сказать о себе, — парировала она. — Но если ваши чувства именно таковы, зачем вам надо, чтобы я осталась? — спросила она, озадаченная выражением его глаз.

— Но все так просто, — произнес он спокойно.

— Тогда прошу объяснить, — настойчиво сказала Дороти, внутренне трепеща при мысли о том, куда может завести этот разговор.

— Проще, пожалуй, будет показать… — И не успела она ахнуть, как Алан привлек ее к себе и впился в ее губы.

Он застал ее врасплох. Дороти не успела оказать никакого сопротивления, и ему открылась сокровенная сладость ее губ, которую он жаждал познать, хотя до сих пор не давал себе отчета, насколько. Она откликнулась мгновенно и со страстностью, которой он не считал себя достойным, и это наполнило его сердце надеждой. Он погрузил пальцы в ее шелковые волосы, о чем давно уже мечтал, и, обхватив ее затылок, привлек ее еще ближе, если это только было возможно.

Алан ощутил ее грудь у своей груди, отчего его кровь забурлила в венах и проснулось пламенное желание, опалившее его изнутри.

Для Дороти весь внешний мир начал стремительно вращаться вокруг нее, но девушку это ничуть не обеспокоило. Все шло, как надо, она была на своем месте, в объятиях человека, которого беззаветно любила.

Она приехала в Орегон с целью встретиться с отцом, который, как она надеялась, мог помочь ей примириться с прошлым. Но радость обретения отца не шла ни в какое сравнение с радостью, которую она испытала, встретив Алана. С ним она почувствовала себя по-настоящему живой, он был единственным мужчиной, тронувшим ее душу. Он пробудил в ней чувства невероятной глубины, на которые она не считала себя способной.

Медленно и неохотно он оторвался от ее губ и заглянул ей в глаза.

— Что… — Дороти запнулась и попыталась начать сначала, но мыслить ясно было очень трудно, потому что ей хотелось только одного — целовать его снова и снова и ощущать на его губах головокружительный вкус страсти. — Зачем вы это делаете? — прошептала она, задыхаясь.

— Затем, что я не могу не целовать тебя. Затем, что я думаю, что никогда не смогу отказаться от этого желания, — объяснил он как ни в чем ни бывало.

— Не понимаю…

Алан засмеялся, и этот смех ласково овеял ее пылающее лицо.

— Ты повторяешь это снова и снова, но я думаю, что ты все прекрасно понимаешь. Иначе ты не стала бы отвечать на мои поцелуи.

И он снова поцеловал ее, но только на этот раз, к сожалению, очень быстро.

— Не смущайся, Рыжик, — продолжал он. — Скажи мне правду. Ты любишь меня, ведь так? — И его голос предательски дрогнул.

Глаза Дороти слегка потемнели, и он почувствовал ее напряжение и испуг. Неужели его догадка верна? Сам он догадался о глубине своих чувств только когда сидел в машине, ожидая Дороти у дома ее отца.

Каким-то образом ей удалось усыпить его бдительность и похитить его сердце прежде, чем он спохватился о пропаже.

Он никогда прежде не встречал подобной ей женщины. Красивая, умная, гордая, смелая, Дороти повела себя в высшей степени благоразумно в сложных для нее обстоятельствах. Больше всего Алана тронуло то, что она не поспешила осудить человека, который так обошелся с ее матерью. Она лишь хотела узнать — почему…

— Что? Я не… ты… — потрясенно залепетала Дороти. — И не называй меня Рыжиком, — воскликнула она, внезапно закипая гневом.

— Но если мне это нравится? — сказал он. — Это имя тебе к лицу. А когда мы поженимся, я…

— Поженимся!? — У Дороти остановилось сердце. Конечно, весь этот разговор — просто шутка. Она вспомнила слова Сони о том, что Алан вряд ли когда-нибудь женится снова. — Ты не можешь говорить это всерьез.

Она просто спит и видит сон. Другого объяснения не существует.

— Я абсолютно серьезен, — уверил ее Алан с веселыми нотками в голосе. — Ведь брак — это очень серьезно. Первый раз я ошибся, а теперь намерен исправить дело.

— Ошибся? — Дороти нахмурилась. — Ты хочешь сказать, что твой брак с Этель был ошибкой?

Его лицо стало сосредоточенным.

— Именно это я и хотел сказать, — подтвердил Алан.

— Но я думала, ты любил ее…

— Я тоже так думал, — ответил он спокойно. — Я наивно верил, что Этель разделяет мои взгляды на семейную жизнь, что мы хотим одного и того же, но ошибся.

— Что же случилось? — неуверенно спросила Дороти, усиленно стараясь понять происходящее. Она или сходит с ума, или…

На этот раз улыбка Алана была грустной. Он немного помолчал, преодолевая остатки внутреннего сопротивления, все еще болезненно переживая поступок Этель.

— Я никому об этом не рассказывал. Но когда я узнал, что сделала Этель… — Он запнулся, взял ее руки в свои, сжал их и со вздохом посмотрел в ее встревоженное лицо. — Когда я узнал, что она сделала аборт, избавилась от ребенка, о котором даже не сочла нужным сказать мне, я понял, что с нашим браком покончено.

Дороти резко втянула в себя воздух, увидев в его глазах страдальческое выражение.

— Алан, как ужасно. Мне так жаль…

Ее сердце переворачивалось в груди от жалости к нему. Алан улыбнулся и коснулся ее щеки.

— А у нас с тобой будут дети, много детей… — пообещал он дрогнувшим голосом.

— У нас будут… — повторила Дороти недоверчиво. — Алан, постой! Ты совсем сбил меня с толку. — Она чувствовала себя так, словно пришла на репетицию пьесы где-то посередине действия, только никто не позаботился дать ей текст, и она не знает слов. — Что это значит — у нас будут дети? Ведь я тебе даже не нравилась!

Алан покачал головой.

— Неправда, ты нравилась мне… только я не доверял тебе. Я видел, как ты что-то скрываешь, и это все время мешало. Жаль, что ты сразу не рассказала мне об Эндрю, но теперь-то я понимаю, почему ты так поступила. Я просто восхищаюсь тем, как ты справилась с ситуацией. Я никогда не встречал такой женщины, как ты. Ты — самая красивая, самая терпеливая, самая ответственная и деликатная из всех женщин! — Он остановился, чтобы перевести дыхание. — Неужели ты не понимаешь?

Он привлек ее ближе, и теперь, когда их лица разделяло расстояние всего в несколько сантиметров, Алан увидел в ее глазах робость, страх и надежду.

— Я люблю тебя, Дороти О'Хансен, — произнес он сдавленным от избытка чувств голосом. — Наверное, я влюбился в тебя еще тем вечером в Арканзасе, когда мы впервые увиделись, и я пригласил тебя приехать в Орегон, а ты объяснила мне, как я могу поступить со своим приглашением. А когда я поцеловал тебя здесь, на берегу этого озера, мое чувство стало глубже, а потом еще глубже, когда я увидел тебя в воде…

— Так ты любишь меня? — Ее тон был таким недоверчивым, словно он пытался убедить ее, что свиньи летают.

— Черт возьми, да, Рыжик! Я ведь только что сказал тебе, — возмутился Алан. — Пожалуйста, не мучай меня, — попросил он. — Скажи, что согласна выйти за меня замуж. Скажи, что тоже любишь меня. Скажи хоть что-нибудь! — Его голос чуть заметно дрогнул, и, встретившись с ним глазами, Дороти разглядела за его напускной шутливой бравадой неуверенность и ранимость.

Алан Латимер боится, он не уверен в себе?! Это едва ли казалось возможным. Но она не могла не верить собственным глазам.

— Господи, женщина! Да говори же наконец! — В его голосе послышалось отчаяние.

Радость захлестнула Дороти, ее сердце растаяло от любви.

— Ох, Алан, — выдохнула она, — я же люблю тебя, люблю всем сердцем. Я так боялась…

Но она не договорила — он поцеловал ее с такой восхитительной нежностью, что второй раз завоевал ее сердце. Он целовал ее все настойчивее, добиваясь отклика, который она и без того спешила выразить. В объятиях Алана она нашла свое подлинное место, свой дом, свою семью — наконец!

Алан оторвался от ее губ и покрыл быстрыми поцелуями ее подбородок и шею.

— Алан, ты не представляешь, что со мной делаешь, — прошептала Дороти хриплым от страсти голосом.

Ее тело пылало, охваченное огнем, кожа жаждала его ласковых прикосновений.

— То же, что и ты со мной, любимая, — ответил Алан, с трудом переводя дыхание, с сильно бьющимся сердцем. — Может быть, нам следует немного охладиться? Как насчет купания в озере? Я хочу сказать, раздетыми.

Дороти рассмеялась немного нервно.

— Очень соблазнительное предложение, — произнесла она, крепче прижимаясь к нему.

Алан застонал.

— Я хочу, чтобы ты стала моей, здесь, сейчас. — Его тон был почти умоляющим.

Рука его легла ей на грудь, и Дороти показалось, словно она окунулась с головой в ледяную прорубь.

— Я тоже этого хочу, — сказала она с какой-то спокойной отчаянностью. — Только, Алан, я еще ни разу… никогда прежде…

Она смущенно замолчала. Алан быстро отодвинулся от нее, заглянул ей в глаза и увидел сиявшую в их глубине невинность. Он обхватил ее лицо ладонями. Какие еще сюрпризы готовит ему эта необыкновенная женщина?

— Ты девственница?

Дороти кивнула.

— Это плохо?

— Плохо? — повторил ошеломленно Алан. — Да это самый чудесный подарок, который ты только могла мне преподнести, и конечно это больше, чем я заслуживаю, после того, как я обходился с тобой, — прочувствованно произнес он и вздохнул. — А теперь нам лучше уйти отсюда, пока я достаточно владею собой.

— Но, Алан, я думала… разве ты уже не хочешь, чтобы я стала твоей? — пробормотала она, охваченная смущением.

— Конечно хочу, и еще как, — уверил ее Алан. — Но я хочу, чтобы все было безупречно для тебя… для нас. Я подожду… Это будет непросто, поверь мне, но я сумею. Только не заставляй меня ждать слишком долго.

— Как насчет того, чтобы обвенчаться в июне? — неуверенно сказала Дороти, не переставая удивляться, чем она заслужила любовь такого мужчины, как Алан.

— Решено, это будет в июне! — подхватил Алан. — И мы попросим Эндрю быть посаженным отцом, — предложил он.

Сердце Дороти переполнилось любовью, к ее глазам в который раз за сегодняшний день подступили слезы, но это были слезы счастья.

— Я бы очень этого хотела…

Алан еще раз поцеловал ее, на этот раз ласково и бережно, отчего Дороти незаметно вздохнула.

— Идем быстрее, известим родителей, что в нашей семье прибавится Латимеров!

Дороти с сияющим лицом шла по проходу между скамьями рука об руку со своим мужем. Лиф ее свадебного платья украшали жемчужины, кружевной шлейф струился, словно пенистый белоснежный водопад. На выходе из церкви их приветствовали яркое солнышко и небольшая группа местных жителей.

Новобрачные остановились, поджидая остальных участников свадебной церемонии. Алан повернулся к жене.

— Эндрю выглядел таким гордым, когда вошел в церковь под руку с тобой, — сказал он.

— Он дрожал, как осиновый лист… или это я дрожала, а может быть, и мы оба, — ответила Дороти, радостно смеясь.

Ее мысли вернулись на шесть недель назад. Они пролетели в лихорадочной деятельности. Дороти съездила в Арканзас, чтобы собрать свои вещи и организовать их отправку на Запад, затем вернулась в Орегон и включилась в свадебные приготовления.

Эндрю Гибсон согласился стать посаженным отцом, и за эти недели их робкая дружба окрепла и переросла в теплую сердечную привязанность. Дороти не представляла, что можно быть такой счастливой. Впервые в жизни она ощущала себя членом семьи, которая приняла и полюбила ее так, как она о том мечтала.

Она бросила взгляд на мужа, человека, благодаря которому эти мечты стали реальностью, и молча вознесла Господу благодарственную молитву.

Первыми из церкви вслед за молодыми вышли Саймон, брат Алана, и его жена Мэдж. Своего одномесячного сынишку Колина они оставили дома с няней. За ними появилась сестра Алана Пенни, которая несколько дней назад прилетела из Парижа. Со времени приезда она выглядела отрешенной, погруженной в себя, и Дороти несколько раз ловила в глазах своей невестки озабоченное выражение. Последними на крыльцо вышли улыбающиеся Соня, Норман и Эндрю.

— Ну, что вы скажете о нашем новом Латимере? — спросил Алан, подмигивая жене.

— Это Латимер высшего качества, заверяю вас со всей ответственностью, — серьезно произнес Норман, вогнав Дороти в краску.

— А разве лимузин не должен был ожидать у выхода? — спросила она, желая отвлечь от себя общее внимание.

— Ох, совсем забыл тебя предупредить, — сказал Алан.

— О чем это? — подозрительно спросила Дороти, расслышав в его голосе озорные нотки.

— Я приготовил тебе сюрприз, — сказал Алан.

— Сюрприз? Какой?

— Твой отец помог мне все устроить, — объяснил Алан. — А, вот и он!

Дороти повернулась и вовремя — на церковный двор въезжал старинный крытый фургон, запряженный двумя лошадьми и украшенный цветами и белыми лентами.

— Ах, какое чудо! — воскликнула она со слезами на глазах и повернулась к стоявшему рядом отцу. — Спасибо.

Эндрю с улыбкой поцеловал дочь в щеку. Алан уже тянул ее за руку.

— Идем, надо порадовать публику этим зрелищем.

С помощью отца и мужа Дороти устроилась рядом с Аланом на передке фургона. Она с улыбкой бросила свой букет стоявшим на тротуаре людям. Сестра Алана Пенни с удивлением и неожиданно вспыхнувшей на ее лице радостью обнаружила, что он упал прямо ей в руки. Лошади тронулись, фургон покатился по дороге, и Дороти внезапно охватило чувство восторга перед неизведанным, как у первых переселенцев, когда они устремлялись вперед навстречу новой жизни.

Эпилог

— Майкл, будь хорошим мальчиком и съешь еще ложку каши!

Алан, держа на коленях трехлетнего сынишку, безуспешно пытался накормить его завтраком.

— Не хочу! Она невкусная! Я люблю мамину кашу. Когда приедет мама? — капризничал Майкл, кудрявый краснощекий бутуз с озорными синими глазами.

— Не ной, Мики, будь мужчиной. Смотри, я уже все доела. Папа тоже почти научился хорошо готовить, и мы должны хвалить его, — рассудительно произнесла семилетняя Джоан, убирая со щеки испачканной кашей, медно-рыжую прядь волос.

Она повторила фразу, которую часто говорила бабушка и была очень довольна — ведь в отсутствие бабушки и матери заботы об отце и брате ложились на нее, и она чувствовала себя старше и значительнее.

— Мама срочно поехала на ферму Орешник, потому что там лошадь по имени Красотка укусила старшего конюха, — терпеливо объяснила Джоан брату.

Пока Мики, широко открыв глаза, обдумывал услышанное, отец умудрился положить ему в рот две ложки каши.

— Наверное, этот конюх злой и бил ее, — возмущенно продолжала Джоан.

— Может быть, все было совсем не так, дорогая, не стоит заранее осуждать человека, которого мы не знаем, — произнес ее отец.

— Хочу чипсов, — уже с меньшим пылом проговорил Майкл, глядя на заветный пакетик, лежавший на кухонном столе.

— Только после завтрака. Хорошо, еще три ложки, и будем пить какао. — Алан пересадил сынишку на стул и налил дымящееся какао из кувшина в чашки.

— А я никогда не буду бить своего пони, твердо сказал Латимер-младший. — Я буду с ним дружить. А ты, правда, купишь его завтра? А если пойдет дождь, мы все равно поедем на ярмарку? А если ураган? — заволновался Майкл.

— Мы обязательно поедем на ярмарку покупать тебе пони, и ни один ураган на свете не сможет нам помешать, — твердо сказал ему отец, и малыш облегченно вздохнул.

Джоан слушала разговор со снисходительной улыбкой — она уже месяц как ездила на настоящей лошади.

— Мама, мама скачет! — вдруг воскликнула она, бросая взгляд в окно.

— Дети, допивайте какао, а я пойду встречу маму, — торопливо сказал Алан, направляясь к двери на веранду.

Дороти подскакала к самому крыльцу и остановила лошадь у ступеней. От быстрой езды она раскраснелась, а из ее прически выбились длинные пряди волос. Годы почти не изменили ее, благодаря стройной фигуре и легкости движений она походила скорее не на мать семейства, а на девочку-подростка.

Алан заспешил вниз по лестнице, чтобы помочь жене спешиться. Дороти прекрасно управилась бы и без его помощи, но специально замешкалась, чтобы он успел принять ее в свои объятия. В миллионный раз прикосновение этих рук вызвало в ней сладкий трепет. Она заглянула в синие глаза мужа, в которых светилось обожание.

— Как вы здесь без меня справились?

— Все замечательно. — Алан бросил взгляд в окно. — Джоан убирает со стола посуду, а Майкл ей помогает. У нас просто чудесные дети.

Они поднялись на веранду, сели на старые, видавшие виды качели и заговорили о скачках, первых в этом сезоне, которые должны были состояться ровно через неделю в Олбани. На этих скачках впервые принимал участие Принц, сын Алмаза. По общему мнению, молодой скакун не уступал в резвости своему знаменитому отцу.

— Да, утром звонила мама, они будут дома завтра к вечеру, — вспомнил Алан.

Его родители вместе с отцом Дороти совершали круиз по Средиземному морю.

— Как себя чувствует отец? Надеюсь, это путешествие пошло ему на пользу, морской воздух и прочее. Перед отъездом он немного покашливал, — озабоченно произнесла Дороти.

— Голос у мамы был очень бодрый, думаю, у них все в порядке, — заверил ее Алан.

Дороти помолчала, затем подняла на мужа ласковый взгляд.

— Знаешь, дорогой, я хочу сообщить тебе кое-что… Может быть, немного рано, но ты должен знать… Ты не против, если в нашей семье появится еще один Латимер?

Несколько мгновений Алан смотрел на нее.

— Дорогая моя девочка, неужели ты… — Он вскочил на ноги, схватил жену в объятия и закружил по веранде, радостно смеясь. Смеялась и Дороти.

— А ведь доктор уверял, что больше детей быть не может. Вот это сюрприз так сюрприз! Но тогда с сегодняшнего дня никаких поездок верхом. Ты когда научишься быть осторожной? Я сам буду возить тебя повсюду на нашем новом «ягуаре», мы совсем мало им пользуемся.

Он нежно привлек Дороти к себе и коснулся губами ее губ.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Ты такой милый… мне до сих пор не верится, что я уже восемь лет как твоя жена.

— Если ты будешь продолжать говорить такие вещи, я начну тебя целовать и уже не смогу остановиться.

— И не надо…

В этот миг на веранде раздался топот маленьких ножек.

— Мама, мама, посмотри какой мы с Джоан навели порядок на кухне. Мама, расскажи, почему Красотка укусила дядю, он был плохой или хороший?

Дороти подхватила сынишку на руки. Джоан сначала степенно вышла вслед за братом, но потом подбежала вприпрыжку и через мгновение оказалась на руках у отца.

— Знаете что, — сказал Алан, бросая взгляд на часы. — Сегодня у меня встреча с новыми клиентами, но до нее остается еще уйма времени. А не съездить ли нам на наше озеро — прямо сейчас?