Время перемен

Глава 1

Над узкими перенаселенными улочками погруженного в сумерки квартала зловещим облаком висело удушливое зловоние.

Мисс Кэти Беншем подобрала юбки и собралась было перешагнуть через сточную канаву, как вдруг ее едва не сбила с ног орущая ватага босоногих мальчишек. Они преследовали обезумевшего от ужаса пса, к хвосту которого была привязана целая гроздь консервных банок. Кэти чудом успела увернуться.

– Перестаньте, остановитесь сейчас же! – закричала девушка, но мальчишек уже и след простыл: они скрылись за поворотом на другую, такую же узкую и грязную улочку. Кэти проводила их осуждающим взглядом. – Вот вам и образование, – презрительно бросила она и двинулась дальше.

Когда в 1880 году правительство, наконец, сделало обязательным обучение детей, Кэти обрадовалась, по своей наивности полагая, что образование решит многие проблемы, особенно детей и молодежи. Но реальная жизнь очень скоро умерила ее восторги. Некоторым родителям идея понравилась, и они говорили: «Да, образование вещь хорошая. Оно даст нашим детям шанс, которого мы не имели. Удалось бы нам только удержать их в школе». Но большинство встретило новшество в штыки.

«Что это они там наверху придумали, – возмущались недовольные. – К чему нашим детям школа? Ученьем сыт не будешь. Слишком легкая у них стала жизнь. Мы-то с малых лет на фабрике вкалывали».

Красильни, газовые заводы и фабрики, фабрики, фабрики, без конца и края. Но уж кому-кому, но только не Кэти следовало смотреть на фабрики свысока, а тем более презирать их. Все блага жизни, которыми она пользовалась, приносила ей фабрика отца. Правда, достаток и спокойствие не удовлетворяли девушку. Быть может, оттого, что корни ее произрастали из таких же рабочих окраин, по которым она теперь шла.

Пять лет прошло, как умерла ее мать. Кэти часто мысленно переносилась в прошлое, с болью в сердце думая о прошедшей в нужде юности матери. Но Матильда в свое время переживала об этом гораздо меньше. Она довольствовалась малым. Еда в достатке, жаркий огонь в камине, и муж рядом, – вот все, что делало ее жизнь полной и значимой. Не прибавило ее честолюбия ни переселение из бедняцкой части Манчестера на Палатин-роуд – в особняк с названием «Драйв 27», ни переезд в Хай-Бэнкс-Холл в графстве Нортумберленд. Ее душа навсегда осталась в тех краях, где она родилась и выросла. На нее не смогли повлиять ни постоянно растущее богатство, ни даже присутствие гувернантки мисс Бригмор. Вот какой была Матильда Беншем.

С некоторых пор Кэти стала замечать какую-то непонятную раздвоенность в своих мыслях. Три раза в неделю она появлялась в этом квартале, где с половины восьмого вечера до девяти вела занятия со взрослыми. Некоторые ее ученики приходили в класс прямо с работы. Она учила их читать и писать. Но прежде чем познакомить с алфавитом, Кэти показывала, как пишутся их имена, и они послушно выводили: Мэри Макманус, Джейн Горгон, Флори Смит, Ада Уилкинсон. Из двадцати семи фамилий только две были ирландские: Маккейб и Макманус. По субботам она занималась чтением в так называемой «сильной» группе, но такой она была только по названию. Никто не блистал здесь способностями. За пять лет Кэти не удалось подготовить ни одного ученика, кем бы она могла гордиться. Иногда девушка винила себя, ей казалось, что преподавание – не ее стезя. Тем более что в городе находились более удачливые учителя, имеющие право с полным основанием хвалиться глубокими знаниями своих учеников, среди которых вырастали хорошие ораторы, выступавшие от лица профсоюзов. Даже воскресные школы добивались лучших результатов. Но потом она все отчетливее стала сознавать, что на нее, дочь владельца фабрики, поглядывали с недоверием. Не помогало и то, что ее отец, Гарри Беншем, сам вышел из рабочей среды. Люди, страждущие учиться, не торопились в ее группы. И ей доставались самые неспособные. «Даже мисс Бригмор вряд ли удалось бы научить их большему», – думала Кэти.

Но еще больше девушку расстраивало то, что она стала выполнять свою работу без души. После долгих раздумий Кэти пришла к выводу: у нее отсутствуют необходимые первопроходцам качества, а еще недостает упрямства и самолюбия, без которых не преодолеть препятствий, стоящих на пути к цели, если быть по-настоящему преданным делу.

Приобретенный за пять лет преподавательский опыт подвел Кэти к удручающему выводу: для большинства обитателей этих человеческих муравейников главными ценностями были и оставались пища и теплый кров. Крайняя нужда в этом и являлась основной причиной их тяжелой жизни, а вот неграмотность, как видно, мешала им гораздо меньше.

Прекрати она свои уроки, мало кто пожалел бы об этом. Для нее это не было тайной. Кэти давно бы все бросила, если бы не один человек. Это был не отец, не мисс Бригмор (в прошлом ее гувернантка, а теперь жена отца), и не ради брата Джона продолжала она держаться за свою идею. Причиной был Вилли Брукс, за которого девушка собралась выйти замуж, поднявшийся, как и ее отец, с самых низов.

Через несколько минут Кэти выбралась из паутины узких улочек. Дышать стало немного легче, но невзрачные строения вокруг тоже не могли порадовать глаз. Их унылое однообразие нагоняло тоску.

Девушка пересекла главную улицу, служившую своеобразной границей, разделяющей социальные слои. За ней после скопления магазинов, пивных и церквей располагались ряды соединенных друг с другом одноквартирных домов, где обитала рабочая элита, смотревшая свысока на тех, кто стоял рангом ниже. Дальше шло открытое зеленое пространство – еще одна граница, за которой начинались владения тех, в чьих руках были богатство и власть.

Ни у кого бы не повернулся язык назвать здания этой части города просто домами. Это были особняки, резиденции, как их иногда величали. На письмах, адресованных владельцам этих апартаментов, неизменно присутствовал почтительный титул «эсквайр».

Драйв 27 находился ближе к центру привилегированной части городской территории. Здесь Кэти родилась, и этот дом казался ей роднее, чем Хай-Бэнкс-Холл в Нортумберленде, хотя большая часть ее жизни, с четырех до девятнадцати лет, прошла именно там.

А еще этот первый в ее жизнь дом привлекал Кэти тем, что в нем она собиралась свить свое семейное гнездо. По крайней мере еще год назад девушка была в этом твердо уверена. Но постепенно ее стали одолевать сомнения. Она смогла посмотреть на Вилли глазами окружающих и увидела жениха несколько в ином свете. Когда же это началось? Долгое время Вилли Брукс представлялся Кэти в романтическом ореоле. Он казался ей похожим на ее отца: честолюбивым, напористым, предприимчивым, но честным. Кэти даже считала, что Вилли способнее отца. Ведь фабрика досталась отцу от первой жены, а Брукс своими силами к двадцати девяти годам уже добился места помощника управляющего. Но девушка все чаще задумывалась, действительно ли ум помог Вилли продвинуться по службе, или он преуспел за счет хитрости и подхалимства. В одном лишь Кэти не сомневалась: после женитьбы Брукс не собирался довольствоваться прежним положением, а мечтал стать партнером ее отца. Вилли не распространялся на эту тему, но девушка научилась понимать его и без слов. Для Кэти не являлось секретом и то, что Вилли, хотя и любил ее (в этом она ни секунду не сомневалась), тем не менее считал волшебным ключиком, способным открыть ему дверь в мир больших возможностей.

Кэти прошла в железные ворота и направилась по дорожке к дому. На полпути она остановилась, задумчиво глядя на смутно вырисовывающиеся в сумерках контуры здания. «Что же делать?» – спрашивала она себя. До свадьбы оставалось ровно два месяца. Скоро начнут поступать подарки. Если в ближайшее время не сделать решающий «шаг», то она уже никогда не решится на это. Жаль, что рядом нет ни отца, ни Бриджи, ни Джона – никого, с кем можно было посоветоваться.

Кэти вошла в дом, запыхавшись, словно от быстрого бега. Она прошла сквозь небольшой зимний сад и открыла дверь в холл. Подойдя к зеркалу, девушка стала вытаскивать шпильку из шляпки, как вдруг ее внимание привлек доносившийся из гостиной голос. Она оставила свое занятие и, отступив на несколько шагов, заглянула в комнату. В центре стоял ее будущий муж и разговаривал с кем-то для нее невидимым. Речь шла о мебели, которую он настроился поменять. Кэти поспешно вытащила вторую шпильку и, сдернув шляпку, швырнула ее на стол. Не задерживаясь, она подошла к двери гостиной и остановилась на пороге. Вилли стоял к ней спиной, выбросив вперед руку. Он обращался к горничной Белле Брекетт, с подносом в руках ожидавшей у стола. Белла опасливо перевела взгляд с будущего хозяина на хозяйку.

– Да, Белла, этим я как раз и займусь. Всю мебель отсюда – вон. – Он обвел комнату широким жестом.

– В самом деле? – не выдержала Кэти.

Вилли резко обернулся, но на его красивом, хоть и немного грубоватом лице не отразилось и тени замешательства.

– А, это ты, здравствуй, – как ни в чем не бывало произнес он.

Кэти не удостоила его ответом. Она быстро вошла в гостиную и распорядилась:

– Белла, принеси мне выпить что-нибудь холодное.

– Да, мисс.

Она подождала, пока дверь за прислугой закроется, и только после этого заговорила.

– Значит, ты решил все здесь перетряхнуть?

– Послушай, дорогая. – Вилли пошел к ней, раскрыв объятия, но девушка оттолкнула его, и не в силах больше сдерживаться, эмоционально заговорила:

– Мистер Брукс сказал свое слово. Он собирается очистить эту комнату, но думаю, на этом он не остановится. Такая же участь ждет весь дом. А как же мое мнение и мои вкусы? Уже не в счет? Ты определил, что хочется тебе. Как же, хозяин повелел! Слово хозяина – закон. Ты сказал Белле, что…

– Успокойся, – оборвал ее Вилли, – к чему этот высокомерный тон, – теперь он говорил жестко. – Что это на тебя нашло? С чего вдруг набросилась на меня? Ты вечно не в духе возвращаешься со своих занятий. А я здесь при чем? Я всего лишь сказал…

– Что собираешься все выбросить, – уточнила Кэти.

– Хорошо, хорошо. – Вилли примирительно закивал головой. – Пусть я так сказал. Весь дом стоит как следует перетряхнуть.

– Неужели? – Ее тон снова стал подчеркнуто спокойным.

– Слушай, оставь, пожалуйста, эти манеры и этот поучающий тон мисс Бригмор. Ты же знаешь, я этого терпеть не могу. А насчет интерьера, мы же с тобой об этом говорили. Ты сама сказала, что тебя раздражают эти салфеточки на мягкой мебели, резные узоры у камина, не нравился линолеум в спальне, и ты собиралась купить ковры.

– Да, я действительно подумывала о коврах, признаюсь, что и салфетки мне наскучили и все такое прочее. Но я обсуждала это с тобой, а не с прислугой. Я спрашивала твоего совета. Но у меня и в мыслях не было выбрасывать все. Здесь есть мебель, которая мне очень нравится. Например, вот этот диванчик. – Кэти похлопала рукой по валику. – У него такая милая обивка. Ты что же, собираешься и его заменить на другой, набитый конским волосом? А, может быть, тебя потянет в иную крайность и ты предпочтешь мебель в стиле Людовиков? Возможно, тебе захочется отправиться во Францию и познакомиться с убранством французских салонов?

– Перестань, прекрати сейчас же! – Его лицо пылало ярче пламени. – Я тебе тысячу раз повторял, что не выношу манер с Хай-Бэнкс.

– Вот как? – Кэти чуть повернула голову и взглянула в окно на сгущающиеся сумерки. – А мне казалось, ты будешь только приветствовать эти манеры, ведь они так соответствуют стилю жизни, к которому ты стремишься.

– Что еще за стиль, к чему ты клонишь? Да что с тобой в конце концов? Разве не ты постоянно повторяешь, что каждый должен стремиться к лучшей жизни? Ты три раза в неделю отправляешься в трущобы и забиваешь этим женщинам мозги.

– Да, ты прав. – Девушка резко повернулась к Вилли. От ее спокойствия не осталось и следа. – Я учу их читать и писать, а еще поддерживать чистоту и вести пристойную жизнь. Но они никогда не должны забывать, кто они.

– Вот, вот. – Губы его искривились в язвительной усмешке. – В этом-то все дело. Их нужно подтолкнуть, заставить действовать, но так как они не должны забывать, кто они есть, значит, им запрещается переступать заветную грань, чтобы подняться на твой уровень. В противном случае…

– Не надо извращать смысл моих слов. И не стоит доказывать, что ты борец за социальную справедливость. Тебя волнуют интересы единственного человека, его имя Вилли Брукс. Твоя беда в том, что твои амбиции непомерно выросли, и прежняя жизнь для них стала тесной. Ты отказался от старых друзей, даже отца с сестрой услал в Донкастер. И еще пытался убедить меня, что это делается для их же блага. На самом деле отцу не было места в твоих грандиозных планах. Кто он такой? Всего лишь бывший слуга, дворецкий в Хай-Бэнкс-Холле. Об этом стали бы вспоминать. А владелец фабрики Вилли Брукс никак не желал с этим мириться. Признайся, что цель твоя именно такая. Тем более, что мой брат Дэн далеко и возвращаться не собирается, а значит, тебе не конкурент. Остаемся только Джон и я. Когда мы поженимся, все что я имею, станет твоим, ведь верно? И ты, безусловно, заметил, что Джон в последнее время неважно себя чувствует.

– Замолчи сейчас же! Остановись, пока не поздно. Ты и так наговорила достаточно, о чем завтра пожалеешь. – Вилли схватил ее за плечи и встряхнул.

Кэти вырвалась и, отбежав за диван, крикнула:

– Ни о чем я жалеть не буду. Все сказанное мною – правда, и тебе это отлично известно! И еще. – Не сводя с него глаз, она рывком сняла с пальца кольцо и протянула ему. – Возьми, все кончено.

Вилли вновь изменился в лице, на этот раз он смертельно побледнел, даже губы побелели, что особенно было заметно на фоне начинавшей темнеть щетины. Он втянул голову в плечи и сразу стал походить на быка, готового ринуться в бой. Когда Брукс заговорил, голос его больше напоминал рычание разъяренного зверя.

– Нет, Кэти Беншем, ничего у тебя не выйдет. Это ты меня заманила. Я всегда был честен с тобой и с твоим отцом. Я обещал ему подождать, пока тебе не исполнится двадцать один год. Мы уже три года обручены, а теперь ты заявляешь мне такое. – Он наклонил голову и почти шепотом спросил: – Почему, почему?

Девушка, скованная страхом, молчала. Вид Брукса внушал ей ужас. На протяжении нескольких лет ей приходилось забираться в жуткие трущобы, она вдоволь насмотрелась всякого. Но даже самые отталкивающие обитатели трущоб вызывали у нее только отвращение и омерзение, но совсем не испуг. Глядя теперь на перекошенное злобой лицо, когда-то казавшееся ей красивым, Кэти вдруг поняла, какого кошмара ей удалось избежать, отказавшись связать судьбу с этим ужасным человеком. Перед ней стоял именно тот Вилли Брукс, с которым после свадьбы ей очень скоро пришлось бы познакомиться. Ему было бы мало быть хозяином в доме, он возомнил бы себя всемогущим господом Богом, которому все дозволено.

– Я… я совершила ошибку. – Ее голос едва заметно дрожал. – Но вовремя это поняла. Так будет лучше для нас обоих.

– Нет, маленькая мерзавка, забудь об этом. Кольцо останется у тебя, и мы с тобой поженимся. Иначе…

– Не смей так со мной разговаривать, – крикнула Кэти. Волна гнева захлестнула ее, унося страх. – Мы не поженимся никогда. И теперь, будь добр, уходи. Я… не желаю больше видеть тебя в моем доме. Это мой дом, запомни, раз и навсегда – мой. Мне дал его отец, а тебе с детства хотелось его заполучить. – Она умолкла, заметив, что Вилли бьет нервный озноб. Даже для толстокожего Брукса потрясение оказалось слишком сильным. В своем воображении он уже видел себя правителем маленькой империи. И вот все рушится. Он рисковал потерять слишком много в этой битве.

– Не думай, что ты победила, – произнес Брукс, словно прочтя ее мысли. – Не воображай, что уничтожила меня. В городе полно фабрик и заводов, где с радостью заходят меня принять. Если я уйду с вашей фабрики, через полгода доходы на ней могут упасть вдвое. В моих силах такое устроить. Но пока я останусь, а уйду, когда выберу подходящее время. Вот тогда и посмотрим, кто кого.

Девушка смотрела, как он застегивает пиджак с такой злостью, что, казалось, петли не выдержат. И внезапно ее пронзила запоздалая мысль: он и слова не сказал о любви. Она не услышала ничего похожего на: «Я все равно люблю тебя, Кэти», или: «Почему ты меня разлюбила?».

Она всегда была уверена, что чувства Вилли глубоки и сильны. Возможно, поэтому она долгие годы не замечала не совсем приятные его черты. Впечатлительную Кэти привлекли в Бруксе его мужественная внешность, решительность и напористость, иногда отдававшая наглостью. Все это напоминало девушке несколько грубоватые манеры отца.

Теперь же она увидела его истинное лицо и ужаснулась. Какие бы чувства он к ней ни питал, они служили для него всего лишь средством осуществления честолюбивых замыслов. И в этот момент любовные чувства вытеснила ярость. Его грандиозные планы летели в тартарары из-за женских причуд. Женщина угрожала его мечте!

Он подошел к двери и уже на пороге обернулся. Глаза мужчины метали молнии. Горечь и злоба состарили его: он выглядел гораздо старше своих двадцати девяти лет.

– Я сейчас иду к Джону, – заявил Вилли Брукс. – Не думай, что все так просто закончится, можешь быть уверена. Но если образумишься, обещаю все забыть.

Она насмешливо рассмеялась и заговорила в духе мисс Бригмор:

– Благодарю, мистер Брукс, буду вечно помнить вашу доброту. А если в будущем и пожалею, что рассталась с вами, буду знать что должна винить только себя. – Она отдавала себе отчет, что этого ей Вилли никогда и ни за что не простит. Он шагнул в ее сторону, и сердце девушки снова сжалось от страха, когда она заметила, чего ему стоило сдержаться и не дать волю рукам. В другой ситуации он, возможно, не стал бы с ней церемониться. Брукс вырос в среде, где ударить женщину не считалось зазорным.

Он не посмел поднять на нее руку, но и не смог промолчать. Кэти чувствовала, он не допустит, чтобы последнее слово осталось за женщиной. Когда Брукс заговорил, его угрозы не показались ей серьезными: уж слишком по-детски запальчиво звучали слова.

– Видит Бог, я расквитаюсь с тобой, Кэти Беншем. Бог услышит мои молитвы, тебе не видать в жизни удачи. Запомни хорошенько этот вечер: ты будешь жалеть о нем до самой смерти. Тебе еще придется вдоволь хлебнуть горя. Клянусь Богом, так и будет!

Как только дверь за Бруксом захлопнулась, у Кэти подкосились ноги. Она успела схватиться за стул и обессиленно рухнула на сиденье; уронила голову на грудь и крепко сцепила пальцы. Она избавилась от него. Правда, это получилось не совсем честно. Его разговор с Беллой оказался очень удобным предлогом. Но какая теперь разница. Все кончено! Она свободна! Впереди только объяснение с отцом и Джоном.

Глава 2

Гарри Беншем перекатился на другой край огромной кровати под балдахином и, утопая в пышном пуховике, успел перехватить жену, приготовившуюся вставать.

– Куда спешишь, останься, мы с тобой поболтаем.

– Уже половина восьмого.

– И что из этого? – Он повернул ее к себе лицом. – Это наш дом, и нам не надо вскакивать с постели ни свет ни заря.

– Ты же знаешь, я привыкла вставать рано и люблю выходить к завтраку в половине восьмого, кроме того, это…

– Знаю, знаю, что ты скажешь, это дисциплинирует прислугу. Но миссис Кенли и без того в состоянии поддерживать порядок и присматривать за прислугой хоть до половины одиннадцатого. – Он ласково взял ее за подбородок. – Слушай, в тебе будет жить мисс Бригмор, пока тебя не понесут отсюда в последний путь. Могу побиться об заклад, ты и тогда не упустишь случай покомандовать: отодвинешь крышку, когда гроб будут опускать в могилу, и скажешь: «Держите ровнее», – стараясь подражать голосу жены, произнес Гарри.

– Ну, Гарри, ты и скажешь.

Они откинулись на подушки и дружно рассмеялись.

– Сколько мы уже женаты? – Он нежно погладил ее по щеке.

– Вполне достаточно, чтобы ты успел покончить со своими фривольностями.

– Фривольности, придумаешь тоже, – он фыркнул от смеха. – Я – и вдруг фривольности. В следующую субботу исполнится ровно три года и одиннадцать месяцев, как мы поженились. И признаюсь тебе, у меня не было раньше таких счастливых дней. Ты замечательная женщина, но только когда забываешь, что уже больше не мисс Бригмор, а миссис Беншем. Но чувствую, тебе не избавиться от привычки командовать до конца дней. Учти, я и на это не жалуюсь, мне даже нравится, но… – Он легонько толкнул ее в грудь. – Но только не в половине восьмого. Если бы Матильда подняла меня с постели в половине восьмого, когда мне не надо было идти на фабрику, я бы не знаю, что с ней сделал. Знаешь, Бриджи, я частенько думаю о ней.

– Я тоже, Гарри.

Он улегся на спину и уставился в край балдахина.

– Она знала, что все так и случится. Перед смертью ей пришло в голову, что мы с тобой будем вместе. Я удачливый человек. – Гарри снова повернул к ней лицо. – Мне всегда в жизни везло… Даже с первой женой. Не встреть я ее, у меня не было бы фабрики. Потом Матильда. Она была хорошая женщина. Я, бывало, набрасывался на нее, но она не обижалась. Она любила меня до последнего дня. – Он повернулся к жене всем телом и заглянул в глаза. – Я никогда тебя не спрашивал, ответь мне сейчас, ты любишь меня, Бриджи?

Она не отвела взгляд. Это уже была не мисс Анна Бригмор, которая в 1845 году приехала в Хай-Бэнкс-Холл воспитывать детей, находящихся под опекой Томаса Моллена. И не та женщина, которая стала любовницей Томаса и служила ему двенадцать лет, после того как он лишился всего. Она вырастила его несчастную дочь Барбару, ту, что заполнила ее душу холодом пустоты, уехав с Дэном Беншемом. Брак с ним стал для девушки способом вырваться на свободу. Гарри видел не страдающую от одиночества женщину, которая с благодарностью, но без любви, согласилась выйти за него. Напротив, замужество придало ей силы и уверенности, словно возродив заново. Поэтому теперь с искренним чувством Анна могла ответить на вопрос мужа:

– Да, я научилась любить тебя.

– Милая, – выдохнул Гарри и обнял ее.

Тесно прижавшись друг к другу, они провалились в податливое пуховое облако. Гарри с чувством поцеловал жену.

– Время завтракать, – напомнила она, мягко, но настойчиво высвобождаясь из объятий.

– К черту завтрак, – откликнулся Гарри.

Она села, собираясь спустить ноги с постели, но он поймал ее за рубашку. Бриджи на мгновение замерла, но потом строго сказала:

– Мистер Беншем, отпустите мою рубашку.

– А вот и не выпущу, не выпущу!

– Предупреждаю, мистер Беншем, если не отпустите, столкну вас на пол.

Он разжал руку и, откинувшись на подушки, оглушительно расхохотался.

– Не закрывай дверь, я хочу с тобой разговаривать, – попросил он, когда жена отправилась в соседнюю комнату умываться. Но Гарри лежал молча, слушая, как плещется вода. – Может, выберемся в выходные на концерт этого парня, Чарльза Халле? – спросил он через некоторое время.

– Мне кажется, его концерты начнутся не раньше осени, – ответила Бриджи.

– Ну, наверное, есть и еще что посмотреть. Помню в молодости Филипп, брат моей первой жены, тот что умер молодым, все ходил на концерты, и называл их концертами для джентльменов.

– Думаю, от них и происходят современные концерты.

– Можно в театр сходить на что-нибудь веселенькое.

– Если погода не переменится, в выходные будет очень жарко.

– Я только предложил. Мне и дома хорошо. Просто показалось, что ты скучаешь.

Бриджи появилась в дверях, расправляя халат.

– Так, по-твоему, мне здесь скучно?

– Да, иногда у тебя такое лицо, будто тебя одолевает скука.

Она медленно покачала головой и улыбнулась.

– Мне не скучно, Гарри. Как можно скучать здесь и с тобой? Никогда не думай об этом.

– Иди сюда, – позвал он.

– И не подумаю. Я иду вниз завтракать. – Тон ее не терпел возражений: в ней вновь заговорила мисс Бригмор. Женщина повернулась и снова скрылась в гардеробной.

– Не забывай, – крикнул он ей вслед, – я обещал тебя когда-нибудь побить и побью. Ты меня временами просто бесишь. Ты можешь вывести из себя, как молодая красотка, хоть тебе уже шестьдесят четыре.

Бриджи вновь показалась в дверях, застегивая пояс на платье.

– Если говорить о соответствии возрасту, то должна заметить, что в твои шестьдесят шесть пора стать степенным, а ты ведешь себя, как норовистый, необъезженный жеребец.

Она осуждающе качнула головой и удалилась, а Гарри расплылся в довольной улыбке. Кроме всего прочего его Бриджи точно знала, как польстить мужчине.

Спустя несколько минут, миссис Беншем вновь вошла в спальню. Не обращая внимания на протесты мужа, она стащила с него одеяло, потом, взяв со стола золотые часы, положила их в карман платья и уже у самой двери, как бы между прочим заметила:

– Пожалуй, на следующей неделе мы сходим с тобой куда-нибудь. – И без всякого перехода продолжала: – Пора нам установить ванну, а еще лучше две, вторая будет для гостей. Я видела объявление.

Пока Гарри раздумывал, как бы получше ответить, дверь за женой уже закрылась.

– Ванны! – запальчиво выкрикнул он. – Ишь, что выдумала. Ты меня в ванну не заманишь ни за что. – Ванны! – кипя от возмущения, Беншем двинулся в гардеробную. – «Что еще взбредет ей в голову, – с досадой думал он. – Причем тут ванны, я говорил, что хочу послушать музыку, а ее занесло неизвестно куда».

После завтрака Бриджи отправилась в свой кабинет. Она собиралась обсудить с миссис Кенли меню на день и поговорить о других делах. К примеру, дворецкому Армстронгу и ливрейному лакею Эмерсону нужно было заменить форменную одежду. Она также хотела рассказать о своих планах нанять постоянную швею. Бриджи рассудила, что обойдется дешевле, чем заказывать форму в Хексеме. По ее подсчетам, расходы можно было сократить на треть. И дело было не в необходимости экономить. Сказывалась выработанная годами привычка к бережливости.

Только миссис Беншем успела поздороваться с миссис Кенли и пригласить ее сесть, как дверь настежь распахнулась, и в комнату ворвался Гарри, размахивая письмом.

– Ты ни за что не догадаешься, что в нем, – кричал он. – И все же попробуй.

Миссис Кенли тут же вскочила. Бриджи едва удержалась, чтобы не последовать ее примеру, настолько сильно подействовал на нее вид взволнованного мужа.

– Хорошие новости? – стараясь говорить спокойно, спросила она.

Гарри оперся о стол и наклонился к ней.

– Тройня, – благоговейно прошептал он.

– Тройня? У кого? – удивленно моргнула Бриджи.

– Тройня, неужели непонятно? – теперь он говорил во весь голос. – У Дэна с Барбарой – тройня!

Бриджи словно пружина подбросила. Подняв руки к лицу, она растерянно смотрела то на экономку, то на Гарри, вопящего на весь дом.

– Как вам новость, миссис Кенли? – кричал он. – Неплохо, да? Я дедушка, трижды дедушка! – Он схватил Бриджи за плечи. – Идем, идем, это надо как следует отметить. Миссис Кенли, передайте Армстронгу, чтобы он выставил прислуге к обеду с полдесятка бутылочек – тем, кто в доме, и дворовым. Пусть выбирают: виски, бренди. Нет, лучше пришлите ко мне Армстронга, я ему сам все скажу.

– Да, конечно, сэр, сейчас же отправлю его к вам. Как я рада за мистера Дэна и мисс Барбару, то есть миссис Дэн, – тараторила, сияя улыбкой экономка. – Такая замечательная новость. Я… я так рада за вас и… за них.

– Спасибо, миссис Кенли, – дрогнувшим голосом поблагодарила Бриджи, тело ее сотрясала дрожь. Она не сопротивлялась, когда Гарри взял ее за плечи и вывел из комнаты. Мысли путались у нее в голове. Барбара, ее горячо любимая Барбара, наконец-то стала матерью. А до этого две неудачи, два разочарования. И вот – тройня. Если бы только они были в Англии. Ну почему бы им не вернуться. – Если бы они были здесь, мы могли бы к ним поехать, – печально проговорила Бриджи, войдя в гостиную.

– Но мы же можем съездить и во Францию.

– Нет.

– Почему, нет?

– Ты же знаешь. Она… она никогда нас не приглашала к себе. И Дэн тоже. Мы не можем ехать без приглашения.

– Ну, нет! – Гарри выразительно помахал у нее перед носом пальцем. – Теперь все иначе. Не думай, что я допущу, чтобы три моих внука жили вдали от меня и их воспитали, как каких-то французишек. Ни за что! Когда они жили там вдвоем – одно дело. Но теперь все по-другому. Господи! – Запрокинув голову, он подошел к окну. – Я не думал, что такое еще возможно. У Джона и Дженни вообще ничего, никакого намека. Потом у Барбары два раза случались неудачи. Последняя надежда Кэти. Может быть, через год ей будет уже чем меня порадовать. Думаю, девочка будет плодовитая. Кэти вся в меня. Скорее всего, сразу забеременеет.

Бриджи молча смотрела на мужа. Его слова звучали, как заклинания. Казалось, он действительно говорил с Богом. Женщина понимала, что ему не нужно мешать. Это было особое событие в их жизни. Просто каждый переживал его по-своему.

– Да, Кэти, – вспомнил Гарри. – Я получил от нее письмо. Что-то там не так. Она сегодня будет у нас.

– Я рада, что она приезжает, но что, по-твоему все-таки случилось? – спросила жена.

– Точно не знаю, – продолжая улыбаться, муж подошел к ней. – В конце письма были строчки: «У меня есть для вас новость, надеюсь, она вас сильно не разочарует».

– Может быть, она передумала выходить замуж?

– Что? – рассмеялся Гарри. – Ты думаешь, он позволит ей передумать? Уж кто-кто, только не наш Вилли. Парень своего ни за что не упустит. Слишком многое он поставил на кон.

– Твое мнение о нем с некоторых пор изменилось.

Улыбка Гарри медленно растаяла. Он кивнул и прищурился.

– Ты права, кое в чем мои представления сейчас иные. Но все равно, я считаю, что в Манчестере не найти другого такого работника, кто так бы хорошо знал дело. Он лучше нашего Джона. Хотя у него тоже неплохо выходит, но ему недостает жесткости Вилли. Так что, этот парень действительно на своем месте. Если бы остался Дэн, все было бы по-другому. Знаешь, я всегда поражался, как Дэну удалось за столь короткий срок добиться от рабочих такой выработки, и это при его нелюбви к фабрике, всей грязи и прочему. Притом рабочие относились к нему лучше, чем ко мне или кому другому. Для меня это так и осталось загадкой. Дэн, Дэн. – Гарри с силой ударил кулаком себе в ладонь. – Он хоть и разочаровал меня в свое время, но сейчас полностью оправдался. Тройня, скажи пожалуйста, тройня!

Дверь открылась. Вошел Армстронг с подносом, на котором стоял графин и бокалы.

– Армстронг, слышал новость? – спросил дворецкого Гарри.

– Конечно, сэр. Примите мои поздравления и передайте их мистеру Дэну и его… супруге. Вся прислуга присоединяется к поздравлениям. Мы все так рады. Только об одном сожалеем, сэр.

– О чем же, Армстронг?

– Что малыши родились не в этом доме, сэр.

– Мне тоже жаль, – отвернувшись проговорил Гарри. – И твоя хозяйка тоже об этом сожалеет. – Он коснулся руки Бриджи, сидевшей на диване у камина. – Но, не беспокойся, они здесь будут, правда, моя милая?

– Я… я надеюсь, – без особой уверенности ответила Бриджи. – Поблагодари всех за теплые слова, Армстронг, – обратилась она к дворецкому. – Я передам их поздравления и пожелания мистеру и миссис Беншем, когда буду им писать.

– Благодарю, мадам. – Армстронг поклонился и вышел.

Через несколько минут они уже стояли с полными бокалами и смотрели друг на друга.

– Три парня, вот это да! – в очередной раз восхитился Гарри, чокаясь с женой. – Родись они здесь, вот бы ты с ними занялась.

Бриджи промолчала. Она не смогла сказать: «Я не хочу больше воспитывать детей, чьи бы они ни были. Сорок лет я заботилась о чужих детях, втолковывала им свои принципы, устраивала их жизнь. И к чему это привело? Первая Барбара умерла от позора, ее сестра Констанция живет всего в нескольких милях, но мы стали с ней чужими навсегда. А вторая Барбара, она была мне, как родная, и что же? Предпочла брак без любви и чужой край, только бы быть подальше от меня». Нет, думала Бриджи, больше она никакого отношения к детям иметь не будет. И тут вспомнила, что собиралась к Мэри в коттедж сообщить новость.

– Я должна сходить к Мэри. Надо ей обо всем рассказать. Пойдешь со мной?

– Нет. – Гарри тряхнул головой. – Почему этой женщине нравится одной в коттедже, когда она вполне могла бы жить здесь? Не понимаю я ее. Ты напрасно сказала, что коттедж в полном ее распоряжении.

– Я поступила правильно, – твердо заявила Бриджи. – Мэри хотела иметь свой дом. Всем этого хочется, Гарри. Всю свою жизнь она служила мне и окружавшим меня людям. Я ее понимаю, и ей там хорошо.

– Хорошо, как же! Большое удовольствие сидеть неделями в занесенном снегом коттедже, как было в прошлом году. Да еще и с кашлем, словно собачий лай.

– Она обещала, в плохую погоду переходить в дом, так что пусть все остается, как есть. Так ты идешь или нет?

– Нет, и точка.

– Будешь мало ходить, наберешь лишний вес.

– Кто, я наберу вес? – Он довольно похлопал себя по плоскому животу. – Никогда этого не будет. Я, как борзая, всегда остаюсь поджарым. Ну, хорошо, пойду, только не смотри на меня так. – Он шутливо хлопнул жену по руке. – Тебя не переупрямишь, дожмешь кого угодно. Хватка у тебя бульдожья. А теперь отклеивайся от дивана и идем.

Бриджи встала и последовала за Гарри к выходу. Четыре года назад его слова задели бы ее, но теперь она была хозяйкой Хай-Бэнкс-Холла и знала, что Гарри ее любит. Она тоже полюбила этого человека. И никакие замечания ее несдержанного на язык, немного грубоватого супруга не могли обидеть ее. Но душа у Бриджи все же болела. Как заноза ее мучила мысль, что Барбара ничего не сообщила ей, даже скрыла, что беременна.

Через полчаса они уже шли по дороге к расположенному в миле от дома коттеджу. День выдался на редкость тихим и ясным. Покой царил над каменистой землей, холмами и дальними горами, с их зеленовато-коричневыми склонами. Ничто не напоминало о коварстве здешней природы. А между тем в мгновение ока плотная пелена тумана могла надежно укутать окрестности, заставляя застигнутого врасплох путника холодеть от ужаса. Или внезапно налетевший ветер с дикой яростью рвал одежду и сбивал с ног. Но в этот день не было ни тумана, ни злобного ветра. Воздух оставался неподвижным, ласково пригревало солнце. Небо казалось необыкновенно высоким, и даже парящий жаворонок терялся в его бездонной глубине.

Когда показался коттедж, Гарри внезапно остановился.

– Ты знаешь, что мне пришло в голову, раньше я об этом не подумал. Известие застигло нас врасплох. Дэн молчал, что Барбара ждет ребенка, а тебе она что-нибудь писала?

– Нет, ничего, может быть, не хотела раньше времени обнадеживать после первых двух разочарований.

– Да, очень может быть, что ты права. Ели бы все и в третий раз сорвалось, это было бы уже слишком. – Он взял ее за руку, и они, как сельская парочка, пошли дальше по направлению к коттеджу.

Глава 3

Они ждали Кэти и не садились за стол. Наконец подъехал экипаж. Гарри сам помог дочери сойти. Она заметно похудела и побледнела. Это очень не понравилось Гарри, но против обыкновения, он не стал сразу высказывать свое мнение, а предпочел пока помолчать, мысленно пытаясь найти объяснение такой разительной перемене в дочери. «Бледная она с дороги и от жары, – размышлял он. – Но почему так похудела? У моей Кэти отличная фигура, а теперь и грудь и бедра уже не те. Они не виделись всего месяц, и такая неприятная перемена», – продолжал сокрушаться про себя Гарри.

На веранде с распростертыми объятиями Кэти встречала Бриджи.

– Здравствуй, дорогая, я так рада тебя видеть, как доехала?

– Ужасно, теперь я точно знаю, что значит поджариваться на медленном огне… а ты очень хорошо выглядишь.

– Приятно слышать это от тебя, Кэти. Несмотря на жару, чувствую я себя прекрасно.

Бриджи действительно очень похорошела. Кэти отметила про себя, что никогда еще не видела ее такой привлекательной. Женщине очень шло платье с глубоким декольте из бледно-розового муслина с лиловым отливом. Такой наряд невозможно было представить на прежней мисс Бригмор. Замужество сильно изменило Бриджи. Она совершенно преобразилась. «Просто чудеса», – думала Кэти. Замужество, замужество. Как-то они воспримут ее решение? Реакцию Бриджи она вполне могла предугадать, а вот как отнесется к новости отец? Скорее всего скажет: «Ты выставила парня дураком. – И обязательно добавит: – Не жди от меня благодарности, если я потерю такого ценного работника. Другого такого специалиста в Манчестере днем с огнем не сыскать».

Но что бы ни сказал отец, дело сделано. И хотя о возврате к прошлому не могло быть и речи, она не могла до конца разобраться в своих чувствах. Кэти постоянно твердила себе, что должна радоваться, поскольку не обрекла себя на несчастную жизнь. И все же невольно у нее возникал вопрос: не лучше ли было страдать в таком браке, чем остаться одинокой? Хотя она и презирала себя за слабость, но эта мысль не давала ей покоя. Кэти давно поняла, что девичество сулило свои испытания. Если в юности любовь связывалась с романтическими грезами и сладким душевным томлением, то в двадцать четыре года о своих потребностях властно заявляло тело…

Девушка умылась холодной водой, переоделась, и они сели ужинать. Как всегда еда в Холле отличалась от стряпни Беллы с «Драйв 27», как земля и небо. Конечно, Белла старалась, как могла, но до искусства миссис Ловетт ей было далеко.

– Милая, ты совсем ничего не ешь.

– Не хочется, папа.

– Бриджи постаралась, чтобы на столе были все твои любимые блюда.

– Извини, Бриджи.

Бриджи заглянула Кэти в глаза, казавшиеся непомерно огромными на осунувшемся бледном лице.

– Ничего страшного, дорогая. Ты отдохнешь несколько дней, и уверяю тебя, аппетит вернется.

– Она отдых тебе обещала? Не очень рассчитывай понежиться, – вступил в разговор Гарри. – У нее своя система: станет донимать тебя прогулками, но аппетит будет волчий, за это могу поручиться. По себе знаю. – Он подмигнул дочери, и она улыбнулась в ответ.

Кэти заметила перемены и в отце. В нем чувствовалась легкость, радостное оживление и даже некоторая беспечность, хотя к нему это определение не совсем подходило. Она знала, что отец по-своему любил ее мать, но с Бриджи он узнал счастье, которое мама ему дать не смогла. В сердце кольнула ревность. Перед ней сидела бывшая гувернантка, а теперь хозяйка этого дома. В первый раз Кэти по-настоящему оценила великолепие Хай-Бэнкс-Холла, по сравнению с которым ее собственное жилище выглядело, как убогая лачуга. Если бы Бриджи не вышла за отца, то Кэти вернулась бы сюда и управляла этим чудесным домом.

Для нее это стало откровением. В эти минуты Кэти наконец-то поняла, что так настойчиво ее беспокоило. Ей недоставало такой жизни. Стремление совершать добрые дела представлялось ей теперь простым капризом своенравной молодой особы, не имеющей четкого представления, что ей нужно от жизни. Но пять лет назад ничего бы не смогло поколебать ее в стремлении посвятить жизнь делу просвещения рабочих Манчестера. В то время ее увлекали дискуссии о благосостоянии рабочих, их правах, а по вечерам она отправлялась в их кварталы, чтобы постараться с помощью образования изменить к лучшему жизнь бедняков. Теперь Кэти пришлось признать тот неприятный факт, что не прошло и года, как ее порыв к самопожертвованию начал ощутимо слабеть. Ей все труднее становилось скрывать от себя, что ее преданность делу просвещения масс постепенно сошла на нет.

– Что ты сказала? – вышла из задумчивости Кэти.

– Я говорила, что отец собирается сообщить тебе важную новость. – Бриджи перевела взгляд на мужа и кивнула ему. – Давай, Гарри, расскажи ей, что тянуть.

– Мне это нравится! – удивился он, откладывая нож с вилкой. – Сама сказала, что сначала надо поесть, а разговор оставить на потом, когда закончим ужин. – Он не стал добавлять: «И мы останемся в своем кругу», – а только покосился в сторону Армстронга, занимавшегося с блюдами у пристенного стола. Гарри поудобнее устроился на стуле и продолжал: – Все в доме уже в курсе дела, пора и тебе узнать. Это касается Дэна и Барбары. Можешь что-нибудь предположить? – Он наклонился к дочери и, выждав несколько секунд, благоговейным шепотом сообщил: – У них тройня, у Дэна с Барбарой – тройня!

– Тройня? – поразилась Кэти и недоверчиво переспросила: – Тройня?

– Да, да, их трое, а не четверо и не пятеро. – Он взглянул на Бриджи, призывая оценить его шутку.

Но она даже не улыбнулась.

– Пожалуйста, не надо, – едва слышно проговорила жена, ее глаза встретили невидящий взгляд Кэти.

– Что с тобой, дорогая? – с тревогой в голосе спросила Бриджи, наклоняясь к ней.

Ничего не ответив, девушка неожиданно встала.

– Извините меня, пожалуйста, – поспешно проговорила она. – Я пойду в гостиную, там прохладнее. Нет, нет, за мной ходить не надо. – Она остановила их жестом и торопливо вышла из комнаты. Но не успела закрыть дверь, как Гарри с Бриджи последовали за ней.

– Что с тобой, милая? – Гарри сел на диван рядом с дочерью и взял ее за руку.

Кэти сквозь слезы посмотрела на них.

– Вы только не подумайте, что я не рада за Дэна и Барбару.

Бриджи открыла было рот, но Гарри опередил ее.

– Я знал, что ты обрадуешься. Теперь твой черед. – Он ободряюще похлопал дочь по руке. – На следующий год в это же время ты их обгонишь с четверней, так, кажется, говорят о четверке близнецов. – Гарри скосил глаза на жену.

Та не ответила ему, а в свою очередь участливо обратилась к Кэти.

– Это из-за Вилли?

– Да, – согласно кивнула девушка. – Я… я не выйду за него замуж.

В комнате воцарилось молчание. Было отчетливо слышно, как в стоявших на камине часах с открытым циферблатом молоточек звонко отстукивает секунды. С испуганным криком пролетел за окном припозднившийся где-то черный дрозд.

– Да, красавица, это новость, – нарушил молчание Гарри.

– Извини, мне жаль, что ты огорчен.

– Кто, я? – Гарри ткнул себя в грудь, обменявшись с женой взглядом, уверил: – За меня не беспокойся, я совсем не разочарован.

– Правда? – изумилась дочь.

– Точно, – подтвердил он. – Мне вот тебя жалко, и… хотя я лучше попридержу свое мнение, пока все не узнаю. Так чья это была идеи почему она возникла?

– Я так решила.

– Да, он бы этого не сделал. Глупо было и спрашивать. И все же почему ты так решила?

– Потому что… – Девушка повернулась к Бриджи и осеклась. – В этом твоя вина, Бриджи, – сказала она, наконец, – потому что я стала подходить к нему с твоими мерками. Чем дальше, тем больше он казался мне невыносимым, и сам он, и его поступки.

– Извини.

– Нет, нет, ты не так меня поняла. – Кэти схватила Бриджи за руку и усадила рядом с собой. – Это очень длинная история. Я порвала с ним не позавчера, тогда я только набралась смелости и сказала ему правду. Еще год назад я стала смотреть на него другими глазами, а может быть, и раньше.

– Тогда я могу обвинить тебя, милая, только в одном, – твердо произнес Гарри. – Тебе давно следовало сказать ему все.

– Папа, но с Вилли говорить не так просто, он обычно прислушивается только к одному голосу: своему собственному.

– В этом ты права, и вот еще что. – Он взял дочь за руки и подался к ней всем телом. – Можешь верить, можешь нет, но то, что я скажу, правда. Она, – кивнул он на жену, – может подтвердить. Я никогда особенно не распространялся об этом, но Бриджи знает: я действительно рад, что между вами все кончено. Ты достойна большего, чем Вилли Брукс. Надо отдать ему должное: он очень расторопный малый, никто лучше его не знает дело, но кое-что в нем было мне не по нутру. – Гарри откинулся на спинку стула и, глядя в потолок, продолжал: – Странно, что он сюда не примчался. – Он выпрямился и бодро добавил: – А мне следует пошевеливаться. Если дело так обернулось, надо съездить в Манчестер и присмотреть за Вилли. Да и Джона надо предупредить, чтобы был начеку.

– А ты что скажешь, Бриджи?

– Здесь не может быть двух мнений. Я всегда считала, что он тебе не пара. Теперь тебе нужно как следует отдохнуть и прийти в себя. – Она ласково погладила Кэти по щеке. – А потом съездишь куда-нибудь, надо обязательно переменить обстановку.

Когда требовалось навести порядок в чьей-либо жизни, Бриджи и миссис Беншем отходили на второй план, а на первое место выдвигалась мисс Бригмор. Сейчас как раз и был такой случай, и в Бриджи уже заговорила та самая гувернантка. Она решила, что на следующий день заведет разговор о пользе путешествий за границу, конечно, прибавит к этому, что хочет знать во всех подробностях о жизни Барбары и особенно будет делать упор на то, как обрадует Дэна приезд сестры.

Бриджи размышляла о том, как порой странно складывается жизнь. Если страстно желать чего-то, то в итоге мечта, пусть частично, но осуществится; а она всей душой жаждала вновь увидеть Барбару. И это желание не ослабевало, несмотря на все сказанные Барбарой жестокие слова. Несмотря на то, что девушка уехала, обрекая ее, Бриджи, на одинокую старость. Но ее все равно продолжало тянуть к Барбаре, которая оставалась ее ребенком, неважно, что не она дала ей жизнь. А матерям часто приходится сносить неблагодарность своих детей.

И как замечательно, что Барбара узнала, наконец, счастье материнства. Возможно, появление на свет малышей смягчит ее сердце и научит снова любить Дэна и саму себя. Да, ей необходимо это, чтобы суметь простить себя.

Глава 4

Прошло почти четыре недели со дня приезда Кэти в Хай-Бэнкс-Холл. Август был на исходе. Подошел день ее отъезда во Францию. Барбара и Бриджи обменялись письмами, в которых значительно прибавилось сердечности и теплоты. Такой же обмен состоялся между Дэном и Гарри. Дэна по-настоящему обрадовало известие, что к ним едет Кэти.

А что же сама Кэти? Время от времени ее охватывало радостное волнение в предвкушении поездки во Францию. И причина была не в том, что ей впервые предстояло отправиться за границу, нет, она уже дважды до этого побывала во Франции. Но прежние визиты были короткими. Она едва успевала прийти в себя после переезда через пролив, а уже следовало возвращаться обратно. На этот раз поездка сильно отличалась от предыдущих. Во-первых, она ехала одна, а во-вторых, ей предстояло остановиться в гостинице. Квартиру Дэна нельзя было назвать просторной, чему все они сильно удивились. Но гостиница находилась совсем недалеко. На этот раз Кэти была сама себе хозяйка. Никто не ограничивал ее во времени, и она сама могла выбирать, куда пойти, что смотреть и с кем встречаться. Ей было двадцать четыре года, и хотя она была не замужем, но вполне могла сойти за солидную матрону. Она и сама себе виделась умудренной жизнью почтенной дамой.

Накануне отъезда Кэти готовилась ложиться спать, но отец увлек ее в библиотеку, чтобы, как он выразился, перекинуться с ней парой слов. Он просил ее прозондировать почву и выяснить, нет ли возможности вернуть Дэна с семьей в Англию. Кэти должна была передать брату, что ему совсем необязательно жить в Манчестере. Джон предложил расширить дело и открыть в Ньюкасле торговую базу. Кроме того, у Джона появились подозрения, что Вилли стал работать на сторону, то есть не занимался непосредственными делами с прежним рвением. За месяц они потеряли два заказа – их давние постоянные заказчики обратились на другую фабрику. Гарри это обеспокоило, и он собирался разобраться. Если Вилли мог проделывать такие штуки, то и Гарри решил не отставать. Поэтому было бы очень неплохо, если бы Дэн занялся устройством дел в Ньюкасле. Отец подчеркнул, что Дэну не придется все делать одному. Организацию возьмут на себя знающие люди, он же будет лишь руководить.

– А еще передай ему, Кэти, – продолжал Гарри, – что я скучаю. Скажи, что годы идут, и я не становлюсь моложе. Мне очень не хватает его. И обязательно скажи, что я страстно желаю увидеть внуков.

Кэти пообещала выполнить все его просьбы, они неловко поцеловались.

– Ты хорошая девушка, Кэти, – завершил разговор отец. – А теперь, отправляйся спать.

Не успела она закрыть дверь, как в нее постучали, и в спальню вошла миссис Беншем. У нее тоже были свои просьбы к Кэти. Она хотела, чтобы девушка передала Барбаре, как Бриджи ее любит и мечтает увидеть. Еще она просила, чтобы Кэти узнала, нет ли возможности вернуться им в Англию. Годы идут, и она не делается моложе, слово в слово повторила она за Гарри. А ей безумно хочется увидеть Барбару и, конечно, ее милых крошек.

Кэти обещала все передать.

Они обнялись, и на прощание Бриджи сказала:

– Я так люблю тебя, девочка.

Оставшись, наконец, одна, Кэти уткнулась лицом в подушку и дала волю слезам. Причин поплакать нашлось немало. Она понимала, что люди могут быть счастливы, и все же их счастью не всегда хватало полноты, которую способны дать дети и внуки. У человека много потребностей, и некоторые из них заявляют о себе сильнее, чем та, что именуют любовью. В этот момент Кэти нуждалась не в любви. Ее желания были настолько конкретны, что окажись она сейчас в объятиях Вилли, радости ее не было бы предела. Человеку нужно много, очень много. А ей, думала она, возможно, и не суждено сделать свою жизнь по-настоящему полнокровной. Кэти так и уснула, оплакивая свою несложившуюся жизнь.

Глава 1

– Квартира может показаться ей маленькой, даже крошечной.

– А я думаю, она найдет ее милой. Где еще можно увидеть в окно пол-Парижа… и для этого нужно только влезть на стул.

Дэн Беншем с улыбкой взглянул на узкое окно, которое вместе с еще одним дарило свет их более чем скромной гостиной, где мебель представляла собой причудливое смешение стилей. Одну из стен полностью занимал внушительных размеров буфет работы голландских мастеров; с каждой стороны от камина уместилось по книжному шкафу, доверху забитому всевозможных размеров книгами; центр комнаты занимали стулья и группа изящных столиков, заставленных все теми же книгами.

– Ты волнуешься? – Дэн схватил жену за руку и потянул в соседнюю комнату. Здесь смогли разместиться только небольшая односпальная кровать и две детские колыбели.

Они остановились в ногах кроваток, и Дэн, как всегда в немом изумлении, посмотрел сначала на двух сыновей, спящих вместе, а потом перевел взгляд на «Большого парня», как он его назвал, который занимал отдельную колыбель.

Дать детям имена оказалось делом нелегким. Дэну приходилось быть осторожным. О Майкле и Томасе речь идти не могла. Первое имя напоминало Барбаре о возлюбленном, которого она потеряла, а Томасом звали ее отца. Она узнала об этом в тот самый день, когда лишилась рассудка. Да, с именами нельзя было ошибиться. Немного посовещавшись, они решили назвать «Большого парня» Бенджамином, второго – Гарри, как предложил Дэн. Против Гарри Барбара не возражала, потому что ничего не имела против свекра. Он всегда был добр к ней. Более того, если бы не его великодушие, в юности ей пришлось бы очень туго. Для третьего малыша выбрала имя Барбара. Он стал Джонатаном.

Бенджамин был уже в два раза больше братьев. Он рос прямо на глазах, не по дням, а по часам наливаясь силой; кричал громче и настойчивее других и в результате получал больше. Что ж, такова жизнь.

– Тебе надо постараться подыскать нам другую квартиру, – зашептала Барбара. – Мы не можем здесь оставаться. Мари тяжело по нескольку раз в день выносить детей гулять. А консьержка не может пропустить меня без какого-либо замечания насчет voiture d'enfant[1]. У нас с ней взаимная неприязнь. Дэн, – с мольбой в голосе произнесла Барбара. – Постарайся, пожалуйста. Я знаю… тебе нравится здесь. При мадам и месье Абели все было по-другому. Сейчас не так. Мне кажется, это из-за того, что мы – англичане.

– Совсем нет. Это потому, что ты – красавица, а она – безобразная старая карга, – мягко заметил Дэн, повернувшись к жене. – Не могу представить ее даже молодой, не то что привлекательной. Но обещаю, что завтра же займусь поисками жилья. Даю слово.

– Было бы очень хорошо поселиться над магазином.

– Да, многое стало бы проще. Но в соглашении специально оговаривалось, что квартира остается пожизненно за семьей Рено. Хотя мадам и под восемьдесят, вид у нее бодрый, так что она вполне проживет еще два десятка лет. И пусть живет на здоровье. Они хорошо относились к нам, мы не должны забывать этого.

– Я помню.

Дэн, заложив большие пальцы в проймы жилета, собрался покинуть комнату, но остановился, приговаривая:

– Дэн Беншем, в прошлом житель Англии, состоявший на содержании отца, не имевший определенных занятий. – Он опустил руки и, склонив голову, признался: – Которого продолжает поддерживать отец. – Тут он снова приосанился и закончил: – А теперь владелец книжного магазина с хорошей репутацией. Пусть магазинчик небольшой, но его не обходят вниманием многие интеллигенты этого центра культуры. Да, вот так. – И уже обычным тоном Дэн спросил: – Стоит Кэти рассказать об одном известном ей интеллигенте?

– Нет, не нужно спешить. Пусть все идет своим чередом.

Дэн согласно кивнул, облизнул губы и торопливо прошел на кухню.

– Я очень рад, – признался он, ставя на плиту чайник. – Более того, даже счастлив, что она отказала Бруксу. Я с трудом выносил его отца и от него самого был не в восторге. Когда я думал об их свадьбе, меня радовало только одно, что мне не придется с ним видеться. Конечно, если бы они не собрались провести медовый месяц в Париже. А теперь, сделай мне, пожалуйста кофе, – попросил Дэн жену, целуя ее в щеку. – Больше ничего не нужно, у меня уже и так нет времени. – Он кивнул в сторону стенных часов. – Боже! – воскликнул Дэн, – надо торопиться, иначе не успею на вокзал, и Кэти будет стоять одинокая и растерянная, как сиротка Энни. – Он вышел из комнаты, цитируя на ходу:

Барбара сняла с огня закипевший чайник.

– Дэн, Дэн, – едва слышно проговорила она, в ее голосе чувствовалась скрытая боль.

Наивный, трогательный стишок. Дэн всегда вспоминал о нем, когда его что-то беспокоило. И сейчас он был встревожен. Приезд ли Кэти был тому причиной? Барбара давно поняла, что Дэн был сложной натурой. В минуты грусти он смеялся, а когда волновался – пел. Он говорил, что многим обязан семье Рено. Муж вообще считал себя обязанным другим, но никогда не задумывался о том, сколько людей было в долгу перед ним, и она тоже. Однако тяжелее всего Барбаре было сознавать, что она не в силах вернуть ему этот долг, потому что так и не смогла полюбить его. Она хорошо относилась к Дэну, беспокоилась, заботилась о нем, была привязана, но любви дать не могла. И не потому, что муж этого не заслуживал, нет. Просто в ее сердце больше не осталось любви ни для одного мужчины. А когда-то ее переполняла любовь. Но любовь вырвали из сердца Барбары в тот страшный день в Нортумберленде, когда она ударила девушку, сделав ее на всю жизнь калекой. Джим Уэйт ударил Барбару в ответ и к ней вернулся слух. А тот, кого она так отчаянно любила, отвернулся от нее. И после долгих лет глухоты она услышала жестокие слова: «Я не желаю больше видеть тебя никогда».

Барбара постоянно убеждала себя, что не должна чувствовать себя виноватой перед Дэном, так как отдавала ему все, на что оставалась способна ее душа. Когда он женился на ней, то прекрасно понимал, что может рассчитывать только на те крохи любви, которые она могла отыскать в своем сердце. Между тем, из этих крох были зачаты дети: первого она проносила в себе шесть месяцев, второй прожил всего день. Теперь она сделала ему дополнительный подарок за два прошлых разочарования. И ей не стоило думать о том, что эти дети не были плодом любви.

Дэн перешел от «Сиротки Энни» к «Энни из Topo». А это означало, что он разволновался не на шутку. Так как всегда в таких случаях Дэн, не имевший ни слуха, ни голоса, принимался распевать бесконечные, как канитель, стихи Лонгфелло[2], стараясь подражать шотландским напевам, но получалось у него нечто похожее на веселую джигу.

Все время, пока Барбара занималась приготовлением кофе, стихи лились непрерывным потоком.

Захватив чашку, она направилась в спальню. Дэн услышал ее шаги и обернулся, поправляя галстук. Теперь голос его звучал нежнее:

Она подала ему кофе.

Муж наклонился и признался:

– Я люблю тебя, Барбара Беншем.

Ей следовало бы ответить: «И я тоже тебя люблю, Дэн Беншем». Да и как можно было не любить такого доброго и преданного человека. Любая женщина была бы от него без ума. Но она, плод насилия, прозванная в родных местах «девчонка Моллена», она не в силах была полюбить во второй раз. Барбара не скрывала этого от себя и не чувствовала вины.

Дэн продолжал напевать, делая паузы, чтобы отпить кофе. Он отправился в детскую, как обычно, взглянуть перед уходом на сыновей.

Барбара не пошла за ним, с трудом удержавшись от замечания: «Не разбуди детей». Она не сделала этого, потому что словами Лонгфелло, которые теперь звучали, как колыбельная, Дэн рассказывал ей, что будет делать, случись ему ее потерять.

Да, действительно, нити их судеб неразрывно переплелись. Она может думать, что ей заблагорассудится, может продолжать страдать, но никогда не должна пытаться разорвать связывавшие их незримые нити.

Глава 2

Кэти нравилось в Париже абсолютно все. Гостиница оказалась уютной, а такой милой и оригинальной, хотя и совсем крошечной квартиры, как у Дэна, ей раньше не приходилось встречать. Магазин также произвел впечатление на девушку. Очень непривычно было ей видеть брата в роли владельца магазина. Даже спустя неделю Кэти все не могла к этому привыкнуть. И, конечно же, малыши были просто прелесть. Они выглядели как настоящие ангелочки, хотя Кэти и соглашалась с Барбарой, что Бенджамина ангелочком можно было назвать лишь с большой натяжкой, так как вопил он день и ночь. Даже когда не плакал, то непрерывно гулил, что-то настойчиво требуя.

Сам Париж был просто неподражаем. Он заворожил девушку своей красотой. И хотя она еще не так много увидела, воображение пленяли чудеса, которые ей предстояло для себя открыть. Она чувствовала себя путешественником, попавшим в прекрасную сказку, но в то же время у нее имелись и определенные опасения. Дэн и Барбара не советовали ей гулять в одиночку. И она уже имела возможность убедиться в справедливости их слов. Когда Кэти в первый раз вышла прогуляться по городу, трое джентльменов, причем двое из них с очаровательными манерами, пытались доказать ей, что главная цель их жизни – сопровождать ее в экскурсии по городу.

Лежа вечером в постели, Дэн и Барбара пытались найти выход из положения. Сами они, за неимением времени, не могли гулять с Кэти по Парижу. У Дэна был молодой помощник, но он еще не набрался опыта работы, поэтому Дэн не решался оставлять на него магазин более, чем на полчаса.

И с Мари нельзя было не считаться. Раньше в ее обязанности входила уборка квартиры, готовка, но теперь большую часть времени она занималась с детьми.

Одновременно их осенила удачная мысль. Они заговорили в один голос и рассмеялись.

– Он появляется в определенные дни? – спросила, наконец, Барбара.

– Нет, может прийти в любой день недели.

– Но хотя бы раз в неделю заходит?

– Не всегда, иногда и месяц не показывается. Думаю, тогда он ездит в Англию.

– Но ты говорил, что в последнее время он бывает у тебя каждую неделю?

– Да, это так. С тех пор, как магазин перешел ко мне, он наведывается регулярно. Весьма любезен, никогда не уходит без того, чтобы не купить парочку книг, и кроме того, многие приходят по его рекомендации.

– Да, но… – Барбара сделала паузу. – Ты говорил также, что о нем ходят определенные слухи.

– Тоже верно, но у людей его круга такая репутация не редкость.

– Какой там еще особый круг, – презрительно фыркнула Барбара. – Не такое уж высокое положение он занимает. Твой отец, хочу заметить, гораздо состоятельнее.

Дэн повернул ее к себе лицом.

– Приятно, что вы так считаете, миссис Беншем. Но мы не можем похвастаться знатностью рода, и титулы нам не положены. А он после смерти двоюродного брата станет именоваться сэром Патриком Ферье. Разница есть и немалая. – Он стал целовать ее лицо, постепенно приближаясь к равнодушному рту.

– Кэти очень упрямая, – словно не замечая ласки, заговорила Барбара. – Она так и не рассталась со своими странными идеями. Если отпустить ее одну гулять по улицам, Бог знает, что может случиться. Как по-твоему, она останется на зиму?

– Может быть, – томно откликнулся муж.

– Тогда… мне кажется, тебе надо устроить их встречу. В конце концов он все-таки джентльмен.

Дэн закрыл ей рот поцелуем. В ответ на его порыв, тело ее стало старательно податливым.

Когда минуты близости остались позади, Дэн откинулся на подушки, в душе слабо надеясь, что на этот раз жена поведет себя иначе. Но чуда не случилось: Барбара, как обычно, повернулась к нему спиной. И у Дэна уже в который раз возникло желание по-детски разрыдаться от собственной беспомощности, молотя кулаками воздух.

– Сэр, возможно, вас заинтересует эта книга, – посоветовал Дэн Патрику. Он никогда не называл Ферье по имени. Дэн был пятнадцатилетним мальчишкой, когда встретил этого человека. Впервые он увидел его на принадлежавшей Констанции Радлет ферме, расположенной в долине в графстве Нортумберленд. В семи милях от этого места находился Хай-Бэнкс-Холл. Дэн помнил те давние события так отчетливо, будто все произошло накануне. И запомнилась ему не сама встреча, а впечатление, которое произвел Ферье на тетю Барбары. Всего за несколько минут ему удалось превратить ее из степенной дамы в веселую молодую женщину. Все ожидали, что Ферье женится на Констанции, но Пэт начал ухаживать за Кэти, и, видимо, был сильно ею увлечен. Когда девушке пришла в голову нелепая мысль променять благополучную и беззаботную жизнь в Хай-Бэнкс-Холле на суровую прозу трущоб Манчестера, Ферье уехал во Францию.

Дэн не мог точно сказать, нравится ему Ферье или нет. Патрик был обаятельным человеком. В нем чувствовался определенный аскетизм, что тем не менее не мешало ему после приезда во Францию сменить за последние пять лет уйму любовниц. Впрочем их у него было достаточно и до этого. Дэн все не мог решить, правильно ж он поступит, сообщив Пэту о приезде своей сестры, и тем самым связав ее с человеком, имеющим подобную репутацию.

Четыре года назад никто бы не расценил этот шаг, как предосудительный, более того, встречу сочли бы в высшей степени желательной. Дэн справедливо рассудил, что характер Ферье едва ли сильно ухудшился с тех пор. А человека, который не может найти свою любовь, нельзя осуждать за желание продолжить поиски.

– О, какой пухлый фолиант, что это?

– Он называется «Новый путеводитель по Британии», или «Полный универсальный современный сборник сведений о Великобритании и Ирландии». В предисловии отмечено, что составление этого монументального труда потребовало «длительного времени и больших усилий». Обратите внимание на широту тематики. Здесь всё: от исследований происхождения названий местностей до объяснения сути законодательной системы с примерами судебного разбирательства в различных судах, как современных, так и прошлых времен.

Пэт Ферье принялся листать увесистый том.

– А в каком году он был издан? – наконец спросил он.

– Не могу вам ответить точно, сэр. Несколько страниц в начале отсутствуют. Но судя по иллюстрациям, он выпущен в середине восемнадцатого века. Внизу есть надпись: «Отпечатано для Алекса Хогана, Лондон, Патерностер Pay, 16».

– Кажется, книга заслуживает внимания, – заключил Ферье, снова перелистывая страницы. – Но относительно времени издания не могу с вами согласиться. По моему мнению, книга вышла в свет ближе к концу восемнадцатого века. Но я ее возьму.

– Благодарю, сэр.

– Есть еще что-нибудь интересное?

– Пока, к сожалению, больше ничего не могу предложить, но сегодня я собираюсь посетить один дом на окраине. Надеюсь, мой поход окажется удачным. Заодно покажу Париж моей сестре. Вы помните Кэти?

Пэт оторвался от книги и медленно повернулся.

– Да, я хорошо помню вашу сестру Кэти, – ровным голосом подтвердил он. – Так она в Париже?

– Уже целую неделю.

– Прекрасно. Она приехала надолго?

– Мы не знаем. Кэти еще не решила. Может быть, останется на всю зиму, а захочет – завтра уедет. От нее всего можно ожидать.

– Она приехала с семьей?

– Нет, одна.

– Разве муж ее не сопровождает?

– О, нет, она не замужем.

Ферье удивленно поднял брови. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

– Значит, мои сведения не верны, – проговорил Пэт, опустив глаза. – Я считал, что она вышла замуж.

– Она собиралась, но… потом передумала.

– Неужели? – Пэт рассмеялся, откинув голову. – Ах, женщины, женщины, повсюду они одинаковы: англичанки, француженки, китаянки. Хотя нет, китаянок следует исключить. Их приучили послушно выполнять то, что им говорят, и это, между прочим, очень правильно. – Мужчина многозначительно подмигнул Дэну, и оба они рассмеялись. – Отошлите книгу мне на квартиру, – распорядился Ферье, похлопав по справочнику. – Хотя не знаю, можно ли в мою квартиру что-нибудь еще втиснуть. Она полностью забита книгами. Надо что-то срочно предпринять. Думаю послать партию домой в Англию, иначе не смогу больше к вам заходить.

Весело посмеявшись, они расстались. Дэн задумался, но не о том, что разбудил в Ферье интерес к Кэти. Он с удивлением отметил, что Пэт, прожив столько лет во Франции, считал своим домом Англию. А вот он, Дэн не думал ни о «Драйв 27», ни о Хай-Бэнкс-Холле как о настоящем доме. Для него дом был там, где он жил сейчас, где была Барбара. Но у каждого человека своя жизнь, и другим она порой кажется странной и непонятной.

Чтобы удерживать Кэти в магазине каждый день, требовался план. И решение было найдено. Дэн пошел на хитрость. Он заявил, что не в состоянии один составить каталог книг, собранных им во время походов по окраинам.

Сестра сама вызвалась ему помочь. Дэну даже не пришлось ее об этом просить. Возможность поработать в магазине привела девушку в восторг. Раньше ей никогда не приходилось этого делать. Ее привлекало и то, что она сможет совершенствовать свой французский, так как выяснилось, что знаний, полученных от Бриджи ей не хватало, а произношение вообще оставляло желать лучшего. Да, предложение брата пришлось Кэти по душе.

– Сюда бы еще Бриджи с Джоном; на камин решетку, а в центр – деревянный стол, и мы как будто снова в нашей детской, только книг здесь побольше, – радостно шутил Дэн.

Встреча состоялась на третий день. Кэти поднималась по железной лестнице из подвала, служившего складом. Дэн подал ей руку, помогая выбраться из люка, который был входом в подвал. Другой рукой он показал на высокого мужчину, пытавшегося достать с верхней полки заинтересовавшую его книгу.

– Подойди, спроси, может быть, ему нужна помощь. – Дэн кивнул в сторону посетителя.

Кэти отряхнула юбку, вскинула голову и решительно направилась к мужчине. В следующий момент он обернулся, и девушка застыла с приоткрытым от изумления ртом.

– Мисс Кэти, мир поистине тесен! – Пэт Ферье сделал удивленное лицо.

Они молча смотрели друг на друга.

– Позвольте узнать, вы хорошо себя чувствуете? – поинтересовался Ферье.

– Да, спасибо, все хорошо.

– Приятно слышать. Ваш брат сказал, что вы гостите у него.

«Дэн все подстроил! – возмущалась про себя Кэти. – Книги ему надо переписать, в магазине помочь! Как же, ну хитрец! Вот только останутся они одни, тогда держись, Дэн! Барбара тоже скорее всего знала обо всем».

Кэти присмотрелась к Ферье и нашла, что он изменился – казался сильно постаревшим. Теперь ему вполне можно было дать больше его тридцати девяти. Кэти поразила сильная худоба Пэта. Ее отец сказал бы о нем «кожа да кости». Но в остальном Ферье остался джентльменом с блестящими манерами. Таким она его и помнила.

– Вам нравится в Париже? – спросил Ферье, когда они направились к прилавку.

– То, что я видела – очень.

– Долго вы намерены пробыть здесь?

– Я… я еще не решила. Я сама себе хозяйка. Могу остаться, а могу отправиться дальше.

Сказав «дальше», Кэти подумала: куда дальше? Она могла только вернуться в Манчестер или в Нортумберленд. Девушка уже пришла к неутешительному заключению, что путешествовать одной не такое уж большое удовольствие. И трудности не всегда связаны с языком.

– Появилось что-нибудь новенькое? – спросил Ферье у Дэна. – Или, точнее будет сказать, старенькое?

– Нет, сэр, пока ничего нет. Но мы, – он кивнул на Кэти, – как раз разбирали внизу последние поступления. Я уверен, что для вас обязательно отыщется что-то интересное. В том доме, где я был, все стены закрывали стеллажи с книгами. Зайдите, пожалуйста, как-нибудь на неделе.

– Непременно загляну. – Пэт повернулся к Кэти и с поклоном произнес: – До свидания, мисс Кэти. Наша встреча стала для меня приятным сюрпризом. Надеюсь, мы с вами еще увидимся.

Кэти в ответ молча склонила голову и взглядом проводила Ферье до дверей.

– Значит, помощь тебе нужна? – ядовито спросила она у брата, как только Пэт вышел из магазина.

– Ты о чем?

– Ты вовсе не нуждался в моей помощи, ты все подстроил.

– Я? Ничего подобного! – с притворным возмущением возразил Дэн.

– Тогда почему ты не предупредил меня, что он заходит сюда?

– Я не думал, что тебе это интересно. Ферье посещает магазин несколько лет. Он был постоянным покупателем еще у месье Рено. Он бывает здесь, как и многие другие. Мне и в голову не пришло рассказывать тебе об этом.

Лицо Кэти смягчилось, напряжение прошло.

– Господи, у меня ужасное состояние. Я чувствую себя ребенком, которого уличили в чем-то нехорошем.

– Но почему?

– Тебе трудно меня понять. – Сестра покачала головой. – В общем я его поощряла, признаюсь, а потом… – Она снова покачала головой. – К чему теперь все ворошить. В общем, конец моей работе у вас, Дэн Беншем.

– Нет, подожди. – Он схватил ее за руку. – Мне, правда, нужна твоя помощь. Посмотри, сколько внизу книг, целая гора. И потом, ты же видишь, что такое Джин, – Дэн понизил голос, бросив взгляд на молодого человека, медленно расставлявшего на полках книги. – Не очень-то он расторопный. Кэти задумчиво облизнула губы и вздохнула.

– Он часто сюда заходит?

– Точно сказать не могу, иногда неделями не появляется.

– Ну, хорошо, в таком случае, я согласна. – Девушка кивнула, давая понять, что позволила себя уговорить.

Прошло две недели. За это время Ферье заходил в магазин два раза. В третий раз он пришел именно в тот день, когда Кэти заканчивала свой каталог. Ферье предложил поехать вместе в Версаль. Душа ее от волнения «уходила в пятки», но оставаясь внешне спокойной она согласилась.

В полдень они сели в экипаж и отправились в путь. Ферье держал себя с ней как учитель, дающий дополнительный урок по истории. Они побродили по дворцу, подавлявшему своими размерами и великолепием, гуляли по прекрасным, казалось, бесконечным садам, спускались и поднимались по многочисленным террасам.

– Вам здесь понравилось? – спросил Ферье, когда их экскурсия по Версалю подошла к концу.

– Да, здесь интересно и очень красиво, – вежливо похвалила Кэти.

Его светло-серые глаза пристально посмотрели на нее, и девушке показалось, что Ферье сумел прочитать ее мысли. На самом деле пышное великолепие дворца оставило ее равнодушной. Она нашла все непомерно огромным. А колоссальные сады в ее представлении были неразумной тратой денег. Кэти пришла к выводу, что революция стала закономерным итогом. Короли во дворцах жили в богатстве и роскоши, в то время как народ голодал. И хотя все это было историей, она неожиданно вспомнила о Манчестере, с его богатыми особняками в одной части и жалкими трущобами – в другой. Ее одолевали противоречивые мысли. Нищета, что приходилось видеть в Манчестере, была отвратительной, но бессмысленная роскошь, увиденная ею в Версале, вызвала у нее осуждение. Самое правильное было бы выбрать разумную середину. Но такое возможно лишь в вымышленной стране Утопии, которой, как она хорошо понимала, суждено было оставаться лишь несбыточной мечтой.

Кэти удивилась про себя, что в обществе такого элегантного и учтивого мужчины, своими галантными манерами больше походившего на француза, она думала о Манчестере и его социальных противоречиях.

– А Версаль вам все же не понравился, – уже в экипаже заметил Ферье.

– Нет, нет, понравился, – попыталась уверить его Кэти.

– Не говорите неправду, Кэти Беншем.

Они смотрели друг на друга, и Кэти с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться, и все же она не смогла удержать смех. Они расхохотались одновременно.

– А что вам не понравилось? – допытывался Пэт.

– Версаль… он какой-то чересчур большой и помпезный. В нем всего слишком много. «Хорошенького понемножку», – так сказал бы мой отец. И я тоже считаю, что и хорошего должно быть в меру.

– Завтра покажу вам Дворец правосудия, – пообещал Ферье. Он сидел, чуть отстранившись от Кэти. – А послезавтра отправимся в Лувр, хотя, нет, это воскресенье, перенесем посещение Лувра на понедельник. Во вторник предлагаю прокатиться по Сене. Вы одобряете такой план?

– Вам действительно интересно узнать мое мнение? – Губы ее тронула хитрая усмешка.

– Конечно, кроме того, мне приятно доставить вам удовольствие. Я всегда к вашим услугам.

Кэти недовольно фыркнула и закрыла глаза.

– Что с вами? Я надоедаю вам своими предложениями?

– Если будете продолжать в том же духе, определенно надоедите. Это выглядит так неестественно.

– Неужели вы считаете, что мои слова притворство?

– Нет, не слова. – Она опустила голову и ей представилось, что перед ней Вилли, и они ведут один из бесконечных споров. – Мне чудится фальшь в вашей манере. Ах, извините, я говорю с вами так грубо.

– Не нужно извиняться. – Его тон стал иным. – В определенной степени я согласен с вами. Возможно, наш разговор кажется вам пустым и надуманным, но это потому, что у меня не было случая по-настоящему поговорить с вами. Вы сами задали тон, а я лишь придерживаюсь его. Теперь вошло в привычку не тратить много слов…

– …в общении с женщинами?

– Совершенно верно, в общении с женщинами.

– Я против того, чтобы ко мне относились как к какой-нибудь кукле и тупице.

– Тупица – емкое слово. – Он умолк.

– Вам оно знакомо?

– Мне? – переспросил Ферье уже совсем другим тоном. Кэти пришло в голову, что теперь он говорит совсем как Джон или Дэн. – Знакомо ли мне это слово? Не забывайте, что я родился в Нортумберленде, мои двоюродные братья до сих пор работают на верфях Палмера и на наших газовых заводах. Хотя они и занимают места в руководстве, но постоянно общаются с рабочими. Я бы мог привести множество словечек, которые вам и слышать не приходилось, потому что мисс Бригмор сочла бы их грубыми. Думаю, мне и сейчас не поздоровилось бы, узнай она, что я завел с вами разговор о просторечиях.

Девушка откинулась на мягкую спинку экипажа и рассмеялась.

– Никогда бы не поверила, если бы вы сами не сказали.

– Кэти, мы знаем друг друга еще так мало, – начал Пэт, слегка придвигаясь к ней. – У меня не было возможности убедить вас, что в сущности я обычный житель Нортумберленда. – Он взял ее за руку и проникновенно продолжал: – Помните тот день, когда мы возвращались с вами из Хексема в похожем экипаже. Это было не так уж давно. Вы обещали поужинать у меня в доме. Вы понимали, что означает это предложение. Давайте представим, что мы снова в том экипаже, и я обращаюсь к вам с тем же приглашением. Вы не согласитесь сегодня поужинать со мной?

Выражение лица Кэти стало серьезным и несколько торжественным. У нее даже перехватило дыхание. Кэти мысленно перенеслась в тот экипаж. И старые чувства нахлынули вновь – волнение, радость и гордость одновременно.

– С удовольствием, – тихо ответила девушка, губы ее чуть заметно дрожали.

С этой минуты стал стремительно развиваться их когда-то так неожиданно прервавшийся роман. В тот вечер они ужинали в ресторане на Елисейских полях, и впечатления от этого вечера надолго сохранились в памяти Кэти. Ее приятно удивило, что Пэта хорошо знали в ресторане, и в уютном уголке его постоянно ждал столик. Она запомнила изящную сервировку стола. В памяти также осталось и то, как Ферье полоскал рот из небольшой чаши. Сливки подавали в глиняном кувшине, похожем на тот, в котором Белла Брекетт квасила капусту. Официант выкладывал ложкой сливки на ее пудинг, а когда Пэт отказался, Кэти весело запротестовала: «Так нечестно, сливки полезнее не мне, а вам».

Но одно впечатление было ярче других. Когда они пили вино, к ним подошла хорошо одетая женщина лет тридцати. Она была красива, но лицо ее было холодно. Женщина говорила по-французски слишком быстро. Кэти не понимала слов, но тон делал смысл достаточно ясным, красноречивой была и сдержанная отстраненность Пэта.

Кэти и незнакомка обменялись взглядами. Пэт явно не собирался представлять их друг другу. Женщина бросила на Ферье ледяной взгляд, что-то быстро сказала и вернулась к своему столику в другом конце зала, где ее ждала компания.

– Вам нравится вино?

– Да, очень приятное.

– Эта дама рассердилась на меня, и не без основания, – объяснил Ферье, через стол глядя на Кэти. – Сегодня я обещал с ней поужинать и не сдержал слова. Не сомневаюсь, что вам понятны ее чувства.

Кэти так и хотелось съязвить: «Мне ее понять сложно, я ведь не являюсь чьей-то любовницей». Но она сдержалась. А если бы и решилась это сказать, то без всякой обиды, хотя ей и казалось это странным, но она не сердилась, напротив, ей польстили эти слова. Она ощущала себя умудренной опытом женщиной. Девушка решила, что одинокому мужчине позволительно иметь любовницу. Вот если бы он был женат, тогда другое дело.

– Куда бы вы хотели пойти завтра? – спросил Ферье.

– Хочу прокатиться по Сене, а вечером – в оперу.

Его глаза весело вспыхнули, довольная улыбка тронула губы.

– Отлично, моя искренняя Кэти Беншем. Завтра мы плывем по Сене, а вечером отправляемся в оперу.

Через две недели Кэти послала отцу и Бриджи письмо.

Дорогие отец и Бриджи, – писала она. – Не знаю даже с чего начать. Хочу сообщить вам новость, которая вас невероятно удивит. Все произошло так неожиданно. В четверг я выхожу замуж. И знаете за кого? За Пэта, Пэта Ферье. Знаю, вас это поразит до глубины души, но, надеюсь, вы порадуетесь за меня, потому что я необыкновенно счастлива.

Мы встретились случайно в магазине Дэна. А может быть, Барбара с Дэном специально все подстроили?

Медовый месяц мы проведем, путешествуя по Франции и Италии. В Англию вернемся в конце октября. Мне хочется о многом вам рассказать, но у нас будет еще время, когда я приеду домой. Поместье Ферье ближе, чем Манчестер, так что видеться будем часто.

Поверьте, я очень счастлива. Жалею только, что пять лет ушло на то, чтобы я смогла сделать, наконец, правильный выбор.

Я очень люблю вас обоих. Спасибо отец, за то, что ты всю жизнь был так великодушен ко мне. И тебе, Бриджи, спасибо, что ты вырастила меня достойной… быть хозяйкой поместья. Немного странно, правда, что я стану хозяйкой поместья?

Кэти

P.S. Отец, я передала Дэну твои слова. Думаю, он серьезно заинтересовался, потому что их квартира настолько мала, что им пришлось сейчас искать другую. Я уверена, в глубине души, он сознает, что магазин никогда не даст ему достаточно средств, чтобы он смог обходиться без твоей поддержки. Бриджи, я также говорила с Барбарой. Мне кажется, она не против того, чтобы вернуться в Англию и поселиться в Ньюкасле.

P.P.S. Мы сейчас с Барбарой отправляемся по магазинам. Надо купить для путешествия подходящую одежду.

С любовью, Кэти.

Простите меня, я забыла написать, что малыши просто очаровательные. Я искренне завидую Барбаре.

Глава 3

Было решено, что накануне свадьбы они поужинают все вместе в любимом ресторане Пэта на Елисейских полях. Он собирался заехать за ними без четверти восемь, но появился в половине восьмого.

– Прошу меня извинить, – входя в квартиру, весело заявил Пэт. – Врываться раньше не очень учтиво, но поверьте, виной всему мой юношеский пыл и детское нетерпение.

Дэн закрыл за ним дверь и, возобновляя борьбу с непокорной запонкой для воротничка, пригласил, улыбаясь:

– Проходите в гостиную, Кэти там или в детской. Барбара тоже скоро придет. А я пытался успокоить потомство. С двоими удалось сладить, но Бен… Ну, вот опять, вы только его послушайте… я сейчас приду.

Пэт вошел в гостиную, но там никого не было. Он подошел к печке, с минуту постоял там и направился к двери, которая неожиданно раскрылась, и он едва не столкнулся с Кэти. Они рассмеялись и девушка торопливо поцеловала его, но когда он привлек ее к себе, шутливо запротестовала:

– Нет, нет, осторожнее, ты сомнешь мне платье. Пойдем к Бену, может быть, ты утихомиришь его своим видом.

– Пойдем, попробуем. – Пэт покорно улыбнулся и последовал за невестой в комнату.

Двое малышей радостно улыбались, но их крупный брат был настроен далеко не так миролюбиво. Бен метался в своей кроватке и вопил во весь голос.

Склонившаяся над ним Мари, повернулась к ним и что-то затараторила по-французски, обращаясь к Пэту. Оба рассмеялись.

– Что она говорит? – тихо спросила Кэти, – я не понимаю, когда говорят так быстро.

– Как бы это лучше перевести. – Пэт почесал лоб. – Она предполагает, что быть ему рабочим на газовом заводе.

– Почему?

– Ну, – произнес Ферье и неопределенно пожал плечами. – Думаю, она хочет сказать, что с его легкими он вполне сможет заменить меха. – И знаешь что, – он наклонился к ней и зашептал, – завтра же я отправлю тебя в монастырскую школу заниматься французским.

– Монастырь! – Она приняла чопорный вид. – Это будет замечательно… Монастырь! – Кэти тихонько рассмеялась.

Мари непонимающе смотрела на них.

Пэт перевел фразу на французский. Мари громко фыркнула, и тут же зажала рот рукой.

– Завтра в монастырь! – повторила она по-французски и заторопилась из комнаты, давясь от смеха.

Бен продолжал надрываться.

– Зачем ты ей сказал?

– Почему бы и нет? Французы – большие ценители шуток, – он не стал уточнять, каких именно.

– Правда?

– Ты говоришь тоном Бриджи, – хмыкнул Пэт.

– Неужели? – Кэти отвернулась и склонилась над кроваткой Бена. – Ну, тише, тише, успокойся, – поговаривала она, гладя сморщенное личико, залитое слезами. – Посмотри, – сказала она Пэту, – у него настоящие слезы.

– Самые что ни на есть натуральные. – Мужчина коснулся головы ребенка. – А волосы значительно темнее, чем у братьев, ты заметила?

– Да, но у детей цвет волос меняется с возрастом.

– Нет, этот потемнеет еще больше. – Он нежно провел рукой по курносом носу. Малыш постепенно прекратил плакать и успокоился. – Ну вот, долгожданный покой. Я победил, – довольно проговорил Пэт и, помолчав, произнес: – Могу поспорить, что через несколько лет волосы у него станут совсем темными, и очень возможно, что в них появится светлая прядь. Он из породы Молленов, вот что я тебе скажу. Знаешь, на кого он будет похож? Помнишь, в коттедже висела фотография старика Моллена. Посмотри на малыша – вылитый Томас. Те же черты лица, форма головы…

– Ерунда!

– Нет, не ерунда, моя дорогая. Совсем не ерунда. Уверяю тебя, перед тобой новый Томас, и он будет главным среди этого молленского племени. Мальчик уже сейчас среди них первый, посмотри, какой он настойчивый и бойкий. Им бы следовало родиться в Нортумберленде, все Моллены родом оттуда.

– Тсс, – предостерегающе шикнула на него Кэти, приложив палец к губам.

Пэт осекся и, выпрямившись, с опаской посмотрел на приоткрытую дверь. Они быстро переглянулись, услышав голос Барбары, разговорившейся в коридоре с Мари.

Пэт направился к двери, и в этот момент в комнату вошла Барбара. Взглянув ей в лицо, Ферье понял, что женщина услышала его слова, и мысленно отругал себя за беспечность.

– Я приехал пораньше, надеюсь, это не заставит вас торопиться… Вы такая красивая, Барбара, – оглядев ее с ног до головы, объявил Пэт.

Она не ответила, напряженно глядя ему в лицо. От этого взгляда Ферье стало не по себе. Он не мог подобрать слов, такое с ним случалось крайне редко. Пэт сказал ей, что она красива, но этот комплимент можно было отнести сейчас только к ее платью, но никак не к дышащему гневом лицу.

Ферье хорошо знал, на что способна Барбара, если выйдет из себя. Когда-то давно, еще в Нортумберленде, она в приступе ярости покалечила невинную девушку. Вот и сейчас сверливший его взгляд не оставлял у Пэта сомнений: ему бы не поздоровилось, дай она сейчас волю своему крутому нраву.

Первой мыслью было признать свою оплошность и извиниться, но потом Пэт рассудил, что это будет, как соль на рану, ведь, несомненно, Барбаре, было ненавистно слышать о своем родстве с Молленами. И этому не стоило удивляться. Любой на ее месте испытывал бы такие же чувства. Ее мать стала жертвой насилия. И если бы насильник был молод, возможно, его действиям можно было бы найти какое-то оправдание. Но отцом Барбары оказался почти семидесятилетний старик, в котором мать видела свой идеал. Барбара, возможно, считала, что в ней произошло кровосмешение. И угораздило же его вспомнить это ненавистное ей имя, да еще в такой день! От счастья он совершенно потерял голову и забыл о такте.

Так и не проронив ни слова, Барбара медленно отвела глаза от Ферье и удалилась в свою спальню.

Пэт вернулся в детскую и понуро подошел к Кэти.

– Я совершил непростительную ошибку. Зачем я о нем только вспомнил. Она так на меня рассердилась.

– Барбара слышала? – тихо ахнула Кэти. – Пэт, Пэт, и надо же такому случиться именно сегодня!

– Мне очень жаль.

Девушка видела, что Пэт сильно расстроен, и ободряюще улыбнулась ему.

– Не переживай так сильно, – шепнула она. – В конце концов, что ты такого сказал? Она ведь действительно из рода Молленов и в детях тоже течет эта кровь и, конечно, Беншемов. – Кэти, потянувшись, поцеловала его. – А теперь улыбнись. И постараемся уладить дело. Обещаю всех развлекать и веселить…

Пэт улыбнулся, надеясь на лучшее.

– Тогда мне не о чем беспокоиться, моя маленькая Кэти, – шепнул он, нежно коснувшись ее подбородка. – Если за дело берешься ты, успех обеспечен.

Но вопреки их надеждам, вечер не удался. Барбара жаловалась на головную боль. Голова разболелась у нее сразу, как только они вышли из дома, и боль не затихала весь вечер. Все ей очень сочувствовали.

В одиннадцать часов (гораздо раньше, чем ожидалось) Пэт уже прощался с Барбарой, но головная боль так мучила ее, что женщина не только не ответила ему, но даже не поблагодарила за роскошный ужин, к которому едва притронулась.

Кэти поцеловала Барбару и пожалела, что ей пришлось так мучиться. Та в ответ лишь слабо кивнула.

Дэн, стараясь сгладить неловкость, долго благодарил Кэти и Пэта.

– Увидимся завтра в десять, – сказал он на прощание, нежно поцеловал Кэти и, вслед за женой поднялся в свою квартиру. Зайдя домой, он проводил Мари. На несколько минут в воздухе повисла тишина. Наконец Дэн мрачно произнес: – Теперь давай поговорим. Что с тобой такое? Голова у тебя совсем не болела. Так в чем дело?

Барбара стояла посреди гостиной, напоминая своим видом натянутую до отказа струну. Губы ее беззвучно шевелились.

– Он, он назвал их… племя Моллена, – наконец сквозь зубы выдавила она.

– Как?

– Ты слышал, что я сказала, он назвал их молленским племенем.

– Но почему он так их назвал?

– Потому что… ему показалось, что Бенджамин похож на Томаса Моллена, – с отвращением произнесла она ненавистное имя.

Дэн пристально взглянул на жену, которую горячо любил и боготворил. Но на этот раз глаза его смотрели жестко. За все прожитые вместе годы, он ни разу не сердился на нее по-настоящему. Временами он был упрям и в этом проявлялись черты, унаследованные им от отца. Но умел быстро брать себя в руки и снова становился милым, нежным, все понимающим Дэном. Однако сейчас в его лице не было и намека на симпатию и сочувствие. А голос показался Барбаре совершенно чужим.

– Ты хочешь сказать, – жестко чеканил слова Дэн, – что испортила им вечер, потому что услышала от Пэта правду, – один из малышей похож на своего деда? Нравится тебе это или нет, но надо признать, что Томас Моллен их дедушка, и он также твой отец…Боже, Боже! Я думал, что в тебе все перегорело, пока ты оставалась в коттедже. Но я ошибся, ты по-прежнему носишь все в себе, и доказательство тому, сегодняшний вечер. Да, согласен, обстоятельства твоего рождения трагичны, но я не вижу смысла после стольких лет снова возвращаться к этой истории. С ней и так было связано достаточно переживаний. Не знаю, что не дает тебе покоя… – Дэн умолк, заметив как краска полностью сошла с ее и без того бледного лица.

Она прижалась подбородком к плечу, словно желая себя поддержать.

Еще накануне, увидев Барбару в таком состоянии, он бы крепко обнял ее, осыпал поцелуями. Но сейчас Дэн повел себя совершенно иначе. Состояние жены, казалось, совсем не тронуло его.

– Давай, кричи! Моллен, Моллен, Моллен! Выброси из себя это имя, освободись от него. А мне безразлично, появится ли у кого-нибудь из них белая отметина. Мне все равно на кого они будут похожи, главное, чтобы они выросли настоящими мужчинами, и им передались черта отца и Джона. Если уж я начал, выскажусь до конца. – Дэн глубоко вздохнул и продолжал уже спокойнее: – Завтра у Кэти торжественный день. Она моя сестра, и я ее очень люблю, так что постарайся не испортить ей праздник. И последнее, хочу, чтобы ты узнала сейчас, потому что я не всегда следую своим склонностям. Так вот, мы возвращаемся домой. Я собираюсь принять предложение отца. Давно мне пора заняться делом. Теперь, я буду работать и содержать нас с тобой и, конечно, наше потомство, неважно, молленовское это племя или нет, пока они не смогут обеспечивать себя сами.

Твердо ступая, Дэн вышел из комнаты. Потрясенная Барбара без сил опустилась на стул. У нее не укладывалось в голове, что Дэн мог так с ней разговаривать. Она догадывалась: существует другая, неизвестная ей сторона его натуры, должна была существовать, потому что он унаследовал от отца некоторые черты характера. Но никогда еще они не проявлялись у Дэна.

Женщина продолжала сидеть стиснув руки, и вдруг у нее появилось чувство, будто она что-то потеряла в этот вечер, а он приобрел. Она не могла выразить его словами, одно было ясно: Дэн очень сильно любил ее, если до сих пор ей оставались неизвестны эти стороны его натуры. Все прожитые вместе годы ему было с ней непросто, она достаточно сильно испытывала его терпение, и все же он никогда не выходил из себя. Но в этот вечер это случилось, и все из-за Пэта Ферье.

Барбаре казалось странным, что человек, которого она видела всего несколько раз, заставил ее вспомнить, что она одна из Молленов, именно от него она услышала о своем происхождении. Хотя все же неверно сказать «услышала», тогда она была глухой, но могла читать по губам. В тот вечер она танцевала во дворе фермы с двоюродным братом Майклом, и он чуть было не поцеловал ее. Констанция, увидев их, сильно рассердилась. А бывший рядом с ней Пэт Ферье, со смехом сказал: «Белой отметины у нее нет, но она все равно одна из Молленов». Так Барбара впервые узнала об этом родстве.

И теперь снова, на этот раз в чужой стране, вдалеке от фермы в Нортумберленде, он появился в ее жизни и напомнил о прошлом, а хуже всего то, что назвал ее детей племенем Моллена.

Она возненавидела Ферье всей душой, зная, что не простит этих слов до самой своей смерти. Кэти она не желала зла, только ему! Барбара стиснула зубы и задумалась. Чего же она ему желает? Да, именно, чтобы он никогда не произвел потомства. Ни одного ребенка, кто бы носил его имя.

Глава 1

Ферма Вулфбер находилась в долине, на границе графств Нортумберленд и Кумберленд.

Когда кто-либо в округе, начиная от Эллендейла до Хексема и даже дальше, до Холтуисла, заводил разговор об этой ферме, то главой его называли Констанцию Радлет. Именно она уже более двадцати лет вела все дела. И хотя теперь официально хозяином стал ее сын Майкл, тем не менее, к нему не относились, как к первому лицу. Дело обстояло таким образом, что после смерти старика Уэйта, с Джимом, его сыном, считались больше, чем с молодым хозяином.

Такое положение вещей не было секретом ни для Майкла Радлета, ни для его матери, но оба они хранили молчание. Майкл не мог сказать: «Ты не принимаешь меня в расчет, как и Джим», – потому что в некоторой степени его мать, Джим Уэйт, а также все семейство Уэйтов, винили его в том, что случилось с Сарой. Не сняла с него вины и женитьба на ней. Майклу дали понять, что трагедии не произошло, если бы он не спасовал перед «той, другой» и ясно заявил ей о своих настоящих намерениях.

Никто из них не сомневался, что Майкл всегда только и думал, что женится на Саре. Ведь они же вместе росли, играли; он защищал ее, танцевал на праздниках по случаю уборки урожая. Ему постоянно напоминали, что когда-то она могла танцевать. Продолжать это выслушивать становилось невыносимо. Майкл чувствовал, то в следующий раз, когда заведут старую песню, он не ограничится недовольным бормотанием, как делал это, когда они были в постели, и не станет отворачиваться в ответ на ее жалобы на кухне. Нет, он поднимет настоящий бунт, закатит скандал не только Саре, но и своей матери, да, матери.

«Вы обе получили, что хотели, – бросит он им в лицо, – вы избавились от нее раз и навсегда». – Кто как не мать, заставила его почувствовать себя обязанным жениться на Саре.

– Тебе она нравится, правда? – спросила она тогда.

– Да, – согласился юноша.

– Она такая милая, – заметила мать.

Да, она была милая, и очень нравилась ему, но когда Сара лишилась ноги, это не только сделало ее калекой, но и затронуло рассудок. Будь она известной танцовщицей, ее горе вполне можно было объяснить, но так убиваться из-за двух праздников в год: один осенью и второй на Рождество – этого он был не в состоянии понять.

Раньше Майкл с матерью души друг в друге не чаяли. Но в тот злополучный день связь между ними оказалась разорванной. Своим ударом Барбара не только покалечила Сару, она оторвала сына от матери.

Но это еще не все. Когда Майкл, ужаснувшись тому, что сделала Барбара, отверг ее, девочка пришла в ярость и высказала ему правду его рождения. Указала истинную причину, отчего его волосы были светлыми, а не темными, как у отца. Все мужчины в роду Молленов имели темный цвет волос, и Майкл решил, что его отец был внебрачным ребенком. Но Барбара докопалась до истины. На самом деле он был сыном Мэтью Радлета, сводного брата человека, которого Майкл считал отцом. Светловолосый Мэтью, законный сын владельца фермы, умер рано от туберкулеза. Как кричала разъяренная Барбара, Майкл увидел свет в жалкой лачуге, на холмах, где находили пристанище последние бродяги.

В тот день Саре срочно требовалась помощь. Майкл торопился отвезти ее в больницу, и мысль об ужасном открытии отошла на второй план. Но тайна от этого не стала менее постыдной, она будоражила его воображение, а в душе копились обида и злость.

Всю следующую неделю он никак не решался заговорить с матерью. У него не хватало смелости открыто обратиться к этой высокой, представительной женщине и попросить ее сказать правду. И все же, хотя и косвенно, Майкл дал ей понять, что ему все известно. Он отправился в мансарду поискать фотографии, которые висели раньше в комнате его бабушки. Стоило ему взглянуть на обоих братьев, как он все понял. Майкл всматривался в светловолосого парня на снимке и вдруг почувствовал чье-то присутствие. Он обернулся: на пороге стояла мать. Она взглянула на фотографии в его руке и подняла глаза на сына. Они долго, не отрываясь смотрели друг на друга. Так и не сказав ни слова, Констанция вышла. Разговора не получилось, но тайна перестала быть тайной. С этого дня мать отдалилась от него, приняв сторону Сары, Джима Уэйта и его семейства. Она изменилась и сама. Любящей и нежной мамы не стало, теперь она относилась к сыну надменно-холодно и всегда настороженно.

В 1883 году у Майкла с Сарой родилась дочь. Майкл стал замечать, что мать с женой стараются сделать все, чтобы отдалить его от дочери, первого и, скорее всего, последнего законного ребенка, так как близость с Сарой случалась все реже и реже. И тогда Майкл дал понять обеим женщинам, что дальше им зайти он не позволит.

Отец брал ребенка из кроватки, вопреки увещеваниям, что девочка должна лежать. Подбрасывал дочку на руках после кормления, хотя женщины уверяли, что ее непременно стошнит. Девочке не исполнилось еще трех месяцев, а Майкл уже брал ее с собой на обход фермы, с непокрытой головой и в пеленках. Мать с женой в один голос кричали, что это убьет ребенка, и Майкл будет до конца жизни мучиться угрызениями совести.

Но он взял дочь с собой и на следующий день, а затем еще раз и увидел испуг в глазах матери и жены. Тогда ему стало ясно – победа за ним.

Майкл назвал ребенка Ханной, несмотря на единодушные протесты. Ни в его, ни в Сарином роду не было никого с таким именем, но Майкл настоял на своем. Ему понравилось это имя, и дочка стала Ханной.

Женщины с самого начала поняли, что им не удастся воспитывать Ханну по своему усмотрению. Это еще больше сблизило их. И со временем они объединили свои усилия в стремлении укротить дух Ханны и по мере сил старались уменьшить ее любовь к отцу, которого она обожала. Едва научившись ползать, девочка ползла лишь в его сторону. Как только встала на ноги, шла только к нему, и, едва завидев отца, бежала ему навстречу.

Глава 2

Шел 1888 год. В тот весенний день сразу после Пасхи, время для Майкла будто потекло вспять. В эту знаменательную среду его жизнь круто изменилась. Он словно перенесся в прошлое на семь лет назад… Его юношеские мечтания обрели силу желаний взрослого мужчины. И ему стало до боли очевидно, что любовь к Барбаре Моллен не умерла, а продолжала расти и крепнуть в потаенном уголке его души, и все эти годы в глубине сознания хранилась память о ней.

День для Майкла начался рано. Уже в пять часов он зажег свечу и медленно стал выбираться из кровати, стараясь не разбудить Сару, но она не спала. Не успел Майкл подняться, как послышался ее голос:

– Ты возьмешь меня с собой?

– Мы уже обо всем договорились вчера, – ответил Майкл со скрытой досадой.

– Я еще ни разу не была в Ньюкасле. Мама говорит, что ты должен меня взять.

– Я высказал свое мнение вам обеим, – бесстрастно откликнулся он.

– А Ханну ты бы взял.

– Да, Ханну я бы взял, – со вздохом согласился Майкл.

– А все потому, что она может ходить. У нее же две ноги.

Он резко повернулся к жене, как внезапно распрямившаяся тугая пружина.

– Ну хорошо, – начал Майкл свистящим шепотом, вплотную приблизившись к ее лицу. – Ты хочешь правду? Да, я взял бы Ханну, потому что у нее здоровые ноги, а еще потому, что она умеет улыбаться и не изводит меня придирками. Ты получила правду, которую хотела. Теперь довольна?

Они молча смотрели друг на друга, озаренные светом свечи. В шестнадцать лет лицо Сары было нежным и милым, хотя в ее облике проскальзывала некоторая развязность. Но теперь, в свои двадцать четыре года, она выглядела вдвое старше из-за резких морщин, избороздивших лицо.

– Я расскажу все дяде Джиму, пусть он поговорит с тобой, – пригрозила она, глядя на мужа злыми сухими глазами.

Грозный вид Майкла заставил Сару отшатнуться и испуганно вжаться в постель. В мерцающем свете его лицо казалось неестественно темным, полные губы растянула ядовитая усмешка, она явственно слышала, как он злобно скрипел зубами.

– Слушай, Сара, и заруби себе на носу, – медленно с угрозой заговорил он. – Эта ферма принадлежит мне. Одно мое слово и твоему дяде Джиму, его матери, сестре, да и всем остальным придется подыскивать другую работу. Хочу заметить, ты заставляешь меня заходить слишком далеко, но не забывай то, что я тебе скажу. Это моя ферма, моя по закону, и я еду в Ньюкасл, потому что никто, слышишь, никто кроме меня не имеет права подписать эту бумагу о покупке земли. Не мать, а только я могу это сделать! И с этой минуты всегда имей это в виду. Можешь доложить своему дяде и всем, кому хочешь. И еще вот что передай своему дяде Джиму: если он будет продолжать строить из себя хозяина, я позабочусь о том, чтобы больше никто не сомневался, кто здесь первый. Обязательно скажи ему об этом. – Майкл поднялся и прошел за ширму в углу комнаты. Он с раздражением сорвал с себя ночную рубаху и быстро оделся.

Вскоре после свадьбы он стал переодеваться за ширмой, и так продолжалось все время. Вид его обнаженных ног огорчал Сару, заставляя думать о собственной ущербности. Однако его ноги совсем не смущали ее в постели, где она вела себя очень свободно, даже слишком свободно. Потеря ноги не умерила ее желаний. Именно страстность жены заставила Майкла задуматься о своем безразличии к ней. Сначала он объяснял это боязнью причинить жене боль, но вскоре понял, что не испытывает к ней никакого влечения. Потребности его тела возбуждались не любовью. Стремление к близости с его стороны было всего лишь данью инстинкту. Но Сара оставалась женщиной, и очень искушенной в таких делах. Конечно, у нее были весьма сведущие в подобных тонкостях учителя: тетя, которую она называла матерью, двоюродная сестра Лили, ее она звала тетей, да и мать Майкла тоже потрудилась на славу. Сара не могла не чувствовать, что в их отношениях недостает огня, и это еще больше, чем увечье, ожесточало ее. Она хотела было еще что-то сказать, но Майкл стремительно вышел из комнаты.

Внизу на кухне стол, как обычно, был накрыт для завтрака. В камине сквозь насыпанный с вечера горкой мелкий уголь, пробивался огонь. Медные сковороды слабо поблескивали, словно потускневшее золото. Пользовавшийся привилегией спать у камина кот, развернулся, скосил на Майкла глаза и, лениво потянувшись, снова свернулся в клубок. Со двора доносились приглушенные звуки, издаваемые скотом, громко кричали петухи.

Майкл заварил себе крепкий чай. Выпив чашку, он вышел во двор. Быстро светало. Утро выдалось великолепным. Воздух щекотал горло, как крепкое вино. Майкл остановился и вдохнул полной грудью так, что расстегнутый жилет распахнулся еще шире. Он прошел мимо маслобойни, заглянул в амбар, где на соломе спали две пастушьи собаки. Майкл позвал их свистом, и они, не спеша, потрусили за ним в хлев.

Несмотря на ранний час, Джим Уэйт был уже на ногах. Приди Майклу фантазия подняться в три утра, Джим все равно бы его опередил, Майкл в этом ничуть не сомневался.

Джим появился на ферме мальчишкой. Вместе с отцом, матерью и сестрой они пришли сюда в поисках работы и крова. Хозяин фермы Дональд Радлет дал им приют. Великодушие его определялось желанием насолить жене, так как Гарри Уэйт был лакеем у Томаса Моллена, в доме которого воспитывалась Констанция Радлет. И Уэйты служили своему благодетелю верой и правдой. После его смерти они продолжали исправно трудиться для его жены. Шло время, Уэйты постепенно укрепляли свое положение на ферме, так что в результате Джим, после кончины отца стал считать себя не только помощником Констанции, но чуть ли не хозяином фермы.

В глазах Джима Майкл до недавнего времени оставался не более чем хозяйским сыном. Со временем ситуация начала меняться. Уэйт замечал, что Майкл все увереннее берет бразды правления в свои руки, оттесняя Джима на вторые роли. Конечно, это не могло радовать Уэйта, но он был далеко не глуп и хорошо понимал, что другого такого выгодного места ему не найти. У него был свой дом, кроме того, бесплатные продукты – молоко, масло, яйца, свинина, баранина и овощи. Покупать приходилось только крупу. Ссориться с молодым Радлетом было не в интересах Уэйта. То, что они с Майклом состояли теперь в родстве, не меняло дела, Джим все равно остался бы в проигрыше. А потому предпочитал помалкивать. Но за пазухой он припас кое-какие камешки, так что мистеру Майклу не так просто будет выбить его из седла.

– Отличное утро, правда? – сказал вместо приветствия Джим. Обращение «мистер Майкл» было у него не в ходу.

– Да, утро превосходное. Слава Богу, зиме конец. – Майкл по-хозяйски оглядел хлев и вошел в помещение, где хранилась упряжь. Там на плите постоянно кипел котел, в котором варился корм для свиней.

Через некоторое время в дверях появился Джим Уэйт.

– Думаю с утра пройтись посмотреть, много ли родилось ягнят.

Майкл обернулся к нему, продолжая сматывать вожжи.

– Важно не сколько родилось, а скольких украдут.

– Эти мерзавцы вряд ли станут соваться так далеко. В последний раз они появились за Кил-дер-Мур, в нескольких милях отсюда.

– Все равно, надо быть начеку. Что такое каких-то сорок миль для хорошо организованной шайки. Они хвастались, что перерезали весь скот у Роджера Мардена и никто не смог им помешать. Так что я бы не стал их недооценивать.

– Мы не потеряли еще ни одной овцы, разве не так? – Джим с вызовом вздернул подбородок. – Кстати, вчера я заглянул в «Лисицу» и мне рассказали много новостей. Мистер Ферье решил завести новое стадо. Он выложил за быка сотню гиней[3]. Кому сказать, целую сотню! Поговаривают, что он хочет отвлечься от своих бед, вот и занялся фермерством. А у него есть от чего голове болеть. Сын – идиот, хуже и не придумаешь. Хотел наследника, вот и получил. Господи Боже, вот так наследник.

Майкл замер с упряжью в руках, потом резко повернулся к Джиму.

– Что ты говоришь? У него сын-идиот?

– Об этом ходят слухи. Те, кто видел ребенка, рассказывают: глаза у него – щелочки, вечно открытый рот и туго натянутая кожа. Они, конечно, держат все в секрете. Тед Ханнисетт говорит, что из слуг слова не вытянешь. Сам он отвозил туда крупу и муку, ну и видел мать ребенка, это мисс Беншем, помните ее? Она поддерживала ребенка за руки, помогая идти. Тед там оказался случайно. Ему приспичило, ну он и зашел за дом, а там поодаль такой красивый куст, весь в цвету. Цветы розовые, похожи на колокольчики, Тед таких никогда не видывал, вот и решил отломить веточку. А куст этот рост на краю площадки, и внизу был скрытый от посторонних глаз садик. Там на лужайке Тед и увидел мисс Беншем, то есть, миссис Ферье… Он, наверное, зацепился за ветки, и они закачались. Миссис Ферье взглянула на него и поняла, что это – чужой. Она подхватила ребенка на руки и ушла. Верно говорят: Бог все видит и все знает, и кара его неотвратима.

– Ты это о чем? – Майкл испытующе смотрел на Джима.

– Он поступил с хозяйкой по-свински, – взволнованно и немного сбивчиво заговорил Джим. – А я… да… помню, он одно время зачастил сюда.

– Хватит Уэйт, хватит.

Замечание прозвучало еще резче, от того, что Майкл в первый раз вместо «Джим», сказал «Уэйт».

– Прошу извинить, если позволил себе вольность. – В голосе Джима Уэйта сквозило явное недовольство.

– Я рад, что ты это понял.

Они стояли и напряженно смотрели друг на друга сквозь тонкую завесу поднимавшегося из котла пара.

– Времена изменились.

– Да, теперь все будет течь по нужному руслу.

– Вы считаете, я забылся?

– Можно сказать и так.

– Теперь я должен знать свое место?

– Да, ты должен его знать.

– Это меняет многое.

– В этом твоя вина.

– Я знаю вас с пеленок. Может быть, поздновато строить из себя хозяина?

– Твоя главная ошибка в том, что ты не признавал во мне хозяина.

– Хозяйкой была ваша мать.

– Она больше не командует.

– Думаю, она удивится, когда это услышит.

– Так пойди и доложи ей. Ты же любишь приносить новости, сколько лет этим занимаешься. Поди уже привык. Да, и получается у тебя неплохо.

Они опять обменялись злыми взглядами.

– После этого все уже не может идти по-старому, – отворачиваясь, нарушил паузу Джим.

– Все зависит от тебя, только от тебя. Ты оставайся на своем месте, а мне верни мое. И, может быть, внешне все сохранится, как и было. А если тебя это не устраивает, последствия известны. – Прижимая к груди упряжь, Майкл вышел из сарая и отправился в конюшню запрягать лошадь в двуколку, чтобы отправиться на станцию. В дом он вернулся в семь часов. Мать и Сара были на кухне. По их лицам он сразу понял: Джим Уэйт в очередной раз опередил его.

– Это правда, то, что я услышала? – спросила Майкла мать, когда он мыл руки.

– И что же именно ты услышала? – не оборачиваясь, задал он ей вопрос.

– Ты резко разговаривал с Джимом.

– Называй это как хочешь, но я всего лишь показал ему, кто здесь хозяин.

– Хозяин? – Брови Констанции Радлет поползли вверх. В свои сорок четыре года она выглядела значительно старше. От былой красоты не осталось и следа. Даже морщины не тронули плотно обтянутое кожей худое лицо. Его худобу еще больше подчеркивала суровость черт. Ничто не напоминало в ней милую хохотушку, на которой женился Дональд Радлет. Ничего в ней не осталось и от доброй миловидной женщины, какой она была, уже став его вдовой.

События последних лет Констанция восприняла как личные оскорбления. Три года назад ее особенно уязвила новость о женитьбе Пэта Ферье и Кэти Беншем.

Это известие принес ей Джим Уэйт. Констанция не поддерживала отношений с мисс Бригмор, или миссис Беншем в замужестве. Поэтому единственным источником новостей о семействе Беншемов являлся Джим. После разговора с ним, Констанция поднялась в свою комнату. В душе ее все кипело. Стиснув зубы и сжав кулаки, женщина села перед зеркалом, глядя на свое отражение, вспоминала прошлое. Если бы мысль могла убить, этот день стал бы последним для Пэта Ферье. Да и Кэти Беншем тоже пришлось бы не сладко.

Глаза Констанции оставались сухими. Обида и гнев слились в ней и смешались с горечью от непролитых слез, которой и без того была полна ее душа.

В это утро она слушала Джима, не чувствуя ни жалости, ни печали. Жизнь очень сильно изменила ее. Единственное, о чем Констанция подумала: Бог все видит и кара его неотвратима. То же самое мог бы сказать и любой другой из семейства Уэйтов. Да, теперь она еще раз убедилась в справедливости этих слов. Она была отмщена. Божья кара настигла Пэта за то, что он предпочел ей молодую. Бог наказал его сыном-идиотом.

– Довольна?

– Что ты сказал?

– Я спросил, ты довольна?

Слова сына заставили ее вздрогнуть. Мать внимательно посмотрела на него. Перед ней стоял молодой, светловолосый мужчина со здоровым румянцем на лице. В эту минуту Констанция почувствовала, что в ее жизни наступил еще один поворотный момент. Когда-то она любила сына всем своим существом, и теперь еще отголоски прежней любви продолжали жить в ее сердце. Но сейчас ей стало понятно, что она боится его. Чувство это было не ново. Оно закралось в ее душу в тот далекий день, когда она застала Майкла в мансарде, рассматривающим старые фотографии. Но даже теперь Констанцию тянуло обнять его и излить душу. Ей хотелось сказать: «Майкл, Майкл, попытайся понять, что я пережила. С самой юности мне пришлось терпеть душевные муки, Пэт Ферье был третьим мужчиной, отвергшим меня. Тебе не осознать, что чувствует трижды отвергнутая женщина. Будь я глупой и некрасивой, это можно было бы понять. Но я была обаятельной, да, обаятельной молодой женщиной. Настолько обаятельной, что из-за меня твой отец решился на убийство. А теперь взгляни, как обошлась со мной жизнь. На кого я стала похожа? Смотри, смотри…». Но она не поддалась порыву.

– Почему я должна радоваться? – спросила она вместо этого.

– Мне показалось, ты обрадовалась, услышав о сыне Ферье.

Они смотрели друг на друга молча, теперь уже с неприкрытой враждой.

– Каждый мужчина в итоге получает то, что заслуживает, – медленно проговорила мать. – И я хочу, чтобы ты об этом не забывал…Сара, нарежь хлеб, – обратилась она к невестке, которая стояла у стола, опираясь на свой костыль.

Качая головой, Сара бросила на мужа жесткий взгляд. Заученным движением она повернулась, поддерживая себя костылем, и захромала к буфету. Одной рукой взяла доску, положила на нее хлеб и вернулась к столу. Сара отодвинула стул и села, прислонив костыль к краю стола. Отрезав два куска, она перевела взгляд на мужа, сидевшего на противоположном конце.

– Мама говорит, что ты можешь высадить меня в Хексеме. Она хочет, чтобы я для нее кое-что купила, правда, ма? – Так как стоявшая у плиты Констанция не повернулась и не проронила ни слова, Сара продолжала: – А обратно меня кто-нибудь подвезет.

Майкл медленно опустил в миску полную ложку каши, не донеся ее до рта.

– Я, кажется, ясно сказал, что еду один. Если что-то нужно, сделаешь это в пятницу.

– А мне надо поехать сегодня.

– Нет, не надо, – медленно качая головой, возразил Майкл. – Все, что тебе надо, это устроить сцену, чтобы вынудить меня взять тебя в Ньюкасл. Разве не так?

– Почему ты так упорно хочешь ехать один?

Глядя на жену, Майкл почувствовал на себе взгляд матери. Обе женщины смотрели на него злыми глазами. Они видели его уже в новом свете, как до этого Джим Уэйт. И чтобы закрепить в их сознании, что пришло время перемен, Майкл решительно поднялся из-за стола и заявил:

– Я сейчас еду в Ньюкасл один. Это только начало. И я говорю вам обеим… – Он взглянул сначала на одну, потом на другую. – …Если мне нужен выходной, я его возьму и проведу его один, или с дочкой, если захочу. Примите это к сведению. – С этими словами, твердо ступая, он вышел из комнаты.

Женщины переглянулись, не нарушая молчания. Как всегда в подобных случаях у Сары задрожали губы, но глаза остались сухими. Констанция все также молча вернулась к плите и задумчиво уставилась в широкое закопченное отверстие дымохода. Будущее представлялось ей не светлее сажи, плотно облепившей дымоход.

Уже одетый в дорогу, Майкл зашел в спальню дочери и склонился над спящей девочкой, чтобы поцеловать.

Она открыла глаза, обвила руками его шею и сонно пробормотала:

– Здравствуй, папочка.

– Здравствуй, моя любимая, – он обращался к ней так, только когда они были одни.

– Ты куда-то уезжаешь?

– Да.

– А куда?

– Далеко, в Ньюкасл.

– Нью-касл, – повторила она нараспев.

Он кивнул.

– А меня не берешь?

– В этот раз – нет, а в следующий – возьму обязательно. Что тебе привезти?

Глазки у нее заблестели.

– Я хочу обезьянку на палочке. В прошлом году у меня была такая, но я ее разбила. А еще привези морских ракушек.

– Договорились, будут тебе обезьянки и ракушки, а теперь до свидания. – Он снова поцеловал ее. – Будь умницей.

– Хорошо, папочка.

В дверях Майкл обернулся и посмотрел на дочь: милое нежное дитя… и такое невинное. В ее чертах ни злобы, ни упрека. Но очень скоро Сара с его матерью постараются заразить ее своей озлобленностью и ожесточенностью.

Майкл вышел из здания железнодорожного вокзала в Ньюкасле и оглянулся. Каждый раз, приезжая сюда, он любовался массивным фасадом здания. Ему вновь стало жаль, что такая красота – сплошь покрыта копотью и загажена птицами. Майкл перешел дорогу и направился к дальнему концу вокзала, где со стены взирало на мир вырезанное из камня, крылатое существо. Выражение его лица навевало Майклу покой и доброту. Какая досада, что таким мастерским работам суждено оставаться не замеченными на здании какого-то железнодорожного вокзала! Он осуждающе покачал головой.

Мужчина прошелся вдоль пристани и вышел в город. Картины шумной городской жизни волновали Майкла, хотя он не находил в них красоты. Проходя по одной из узких улочек, он миновал ночлежку, успев заметить лежавших на полу мужчин. Одни что-то лениво жевали, другие спали. Горевший в печи огонь немного смягчал это жалкое зрелище, но исходившее из комнаты зловоние заставило Майкла брезгливо поморщиться. Навозный дух был ничто, по сравнению с этим смрадом… Несколько раз женщины легкого поведения пытались навязать ему свои услуги. Майкл внезапно ощутил в себе потребность воспользоваться их предложением, но подавил искушение, поскольку был в этих делах очень щепетильным.

На его пути встретился собор. Внутрь Майкл не заходил никогда. Церкви оставляли его равнодушным. Но эта каменная громада впечатляла своей мощью.

На Пилгрим-стрит Майкл с большим аппетитом поел. Затем прогулялся по Коллингвуд-стрит, любуясь роскошными витринами магазинов. Он пожалел, что не взял с собой Ханну, ей бы здесь понравилось. Майкл запретил себе думать, что Сара тоже не прочь была бы взглянуть на такое великолепие.

Адвокатские конторы размещались на Перси-стрит. Вся процедура подписания документа, удостоверяющего право Майкла на владение десятью акрами плодородных пастбищ, прилегающих к южной границе его фермы, заняла не более получаса. Еще один документ, о покупке земли за тридцать фунтов у лорда Алвина, был заверен клерком.

Когда Майкл поинтересовался у адвоката, сколько он должен заплатить, тот ответил, что счет будет выслан. Майкл возразил, объяснив, что предпочитает расплатиться на месте. Адвокат сделал недовольное лицо и вызвал клерка. Через несколько минут тот положил на стол хозяину листок с расчетами. Адвокат повернул бумагу к Майклу. «Три гинеи», – прочитал тот вслух, достал деньги и расплатился. Затем, пожав адвокату руку на прощание, вышел на улицу.

Территория фермы увеличилась на десять акров, но факт этот не заставил его сердце радостно забиться. Майкл не питал особой любви к земле, как и ко всему прочему, что касалось фермы. Жизнь представлялась ему чередой обязанностей и обязательств, которые следовало в определенном порядке выполнять. Однако с этого дня он стал смотреть на жизнь с несколько иных позиций. Майкл сказал себе, что в дальнейшем будет не только формально считаться хозяином фермы, но и добьется того, чтобы все признали это. И какая разница, что он внебрачный сын собственного дяди, а не мужа матери. Ферма принадлежит ему, и он намерен втолковать это всем, начиная от матери и кончая самым младшим из Уэйтов.

У него в запасе осталось еще полтора часа. Майкл не спеша направился к реке, глядя на мосты и кипевшую вокруг них работу. Большие и маленькие суда, лодки нескончаемым потоком двигались вверх и вниз по течению. Самому новому разводному мосту было лет двенадцать. От реки Майкл снова направился в город. Он прошел сквозь рынок, углубившись в элитную часть города, где вдоль широких улиц выстроились большие и красивые дома.

Он пересек Ловейнскую площадь, вошел в узкий переулок и вдруг увидел, как с противоположной стороны к нему приближается высокая женщина с тремя детьми. Детям было не более трех лет. Двоих женщина вела за руки, а третий, выглядевший немного старше, весело приплясывая, бежал впереди. Майкл сначала не мог определить, мальчик это или девочка. И понял, когда мальчуган поравнялся с ним, и Майкл остановившись, коснулся черных кудряшек, выбившихся из-под соломенной шляпки. А малыш рассмеялся и сказал: «Здравствуйте».

Майкл поднял глаза на женщину, ожидая, когда та подойдет, но она замерла на месте. В ту же секунду впервые за много лет Майкл почувствовал, что у него есть сердце. Оно неистово заколотилось, и стук его превратился в оглушающий грохот. Сквозь застилающую глаза пелену лицо и фигура женщины сначала виделись смутно, но затем очертания стали проясняться. Майкл несколько раз моргнул и наконец смог как следует ее разглядеть. Это была не та Барбара, чей образ сохранился в его памяти. Ничто не напоминало прежнюю Барбару. Перед ним была взрослая женщина и такая красивая, что он почувствовал даже легкое головокружение. Она стояла, словно в ожидании чего-то, но чего? В ушах Майкла зазвучал голос Сары: «Я хочу поехать с тобой, почему ты так настойчиво хочешь ехать один?».

Он знал, что должен подойти и заговорить с ней. Это же Барбара, конечно Барбара. Но что, если об этом узнают? Ему обязательно скажут: «Мы догадывались, что у тебя что-то на уме». Мысли путались в его голове. Что с ним происходит? Он должен с ней поговорить, но надо сначала посмотреть на нее поближе. Он должен сказать ей… Что же он должен ей сказать? Дескать, слишком поздно понял, что его любовь к ней была такой же сильной, как и ее чувство к нему? И к чему это все приведет?

– Мама, мама, пойдем, – позвал стоящий рядом с Майклом ребенок. Двое других малышей тоже нетерпеливо тянули ее за руки. Но она не двигалась и продолжала ждать. Ждать какого-то знака, что он не забыл ее. И дождалась.

Майкл развернулся и бегом помчался прочь. Он изо всех сил старался умерить шаги. Вот и главная улица, Майкл поспешно пересек ее, затем свернул в переулок и прошел его из конца в конец. Там он остановился и в изнеможении прислонился к стене. Он обернулся назад, откуда пришел, в надежде еще хоть одним глазком увидеть Барбару, если она пройдет мимо, но она так и не появилась.

Внезапно Майкл выпрямился: мысли в лихорадочной спешке сменяли одна другую. Какую он сделал глупость! Зачем было убегать? Что она подумает? А что она могла подумать тогда в лесу, когда он бросил ей в лицо: «Я до конца жизни не желаю тебя видеть!». Но именно с того дня (Майкл сознавал это теперь особенно четко) самым страстным его желанием было хотя бы раз увидеться с ней.

С этой мыслью Майкл, как безумный, ринулся обратно. Он вновь оказался на центральной улице и заглянул в переулок, где произошла встреча. Но Барбары там не было. Майкл поспешно миновал переулок и снова вышел на Ловейнскую площадь. И не нашел их и там. Он бросил взгляд на часы. Ему следовало поторопиться, иначе может опоздать на вечерний поезд. Но он не двигался с места.

С противоположной стороны площади к Майклу приближалась пара. Он подождал, пока мужчина и женщина не поровняются с ним.

– Извините, вы не встретили по пути женщину с тремя детьми?

Прохожие переглянулись и недоуменно посмотрели на Майкла.

– Нет, – ответил мужчина, в его голосе отчетливо звучали высокомерные нотки, – никакой женщины с детьми мы не видели…

Они шли, а Майкл чувствовал себя последним глупцом.

«Ее имя миссис Беншем, – размышлял он. – Он может обойти площадь и в каждом доме спрашивать, не живет ли там семейство Беншемов. А если дома окажется Дэн? Что он, Майкл, скажет ему: „Я пришел, чтобы посмотреть на твою жену"».

Надо ехать домой. И словно подчиняясь неслышимому приказу, Майкл повернулся и заторопился на вокзал. Он успел на поезд в последнюю минуту.

Уже садясь в свою двуколку, чтобы проделать оставшуюся часть пути, Майкл вспомнил, что он так и не купил Ханне ни обезьянку, ни ракушки.

Глава 1

Дом в усадьбе Берндейл-Манор значительно уступал размерами Хай-Бэнкс-Холлу. Но его отличала атмосфера особого тепла и радушия. Семейство Ферье владело усадьбой более трехсот лет. Современное здание стояло на фундаменте, оставшемся от прежнего дома, уничтоженного пожаром. Это случилось в одну из Рождественских ночей. Усталая горничная уснула в четыре утра за кухонным столом и не заметила, как вспыхнуло пламя. Причиной пожара стала зажженная свеча, упавшая на залитый жиром стол. Пировавшие в доме гости и прислуга в амбаре были слишком пьяны, чтобы бороться с огнем. Старое дерево оказалось настолько сухим, что к утру здание сгорело дотла.

Знакомство Кэти с ее новым домом состоялось спустя пять недель после свадьбы. Стоило ей переступить порог, как она уже знала, что будет всей душой любить этот дом и всех, кто в нем находится, начиная от дворецкого Макнейла с его трясущейся старческой походкой (Пэт сказал, что старику позволят доживать в доме свой век), до младшей горничной Мэри. Счастье девушки было столь огромно, что весь мир казался ей радостным и светлым.

За то короткое время, пока Ферье ухаживал за Кэти, он проявил себя как галантный, блестяще воспитанный мужчина, в обществе которого было весело и интересно. Но когда он стал ее мужем, она открыла в нем много новых черт. Кэти не имела ничего против того, что свою опытность в искусстве любви Пэт приобрел, благодаря многочисленным любовным связям. Кэти знала: для Ферье она женщина особенная и неповторимая, способная дарить истинную радость. Его волнующие, проникнутые нежностью ласки, возбудили в ней качества, о которых она и не подозревала. Шло время: за неделей неделя, за месяцем месяц. Кэти забеременела и счастье буквально переполняло ее. У нее появилась новая манера держаться, но это не было заслугой мисс Бригмор. Просто Кэти знала, что ее ценят и любят, и что она скоро станет матерью. Кэти решила не ограничиваться одним ребенком, ей хотелось подарить Пэту много сыновей и дочерей.

Большое удовольствие доставляли ей вечера, когда за ужином собирались подчас по два-три десятка гостей. Но особенно ей нравились небольшие компании, в которых можно было поддержать общий разговор. Кэти было очень приятно, что Пэт обладал разносторонними знаниями и прежде всего хорошо разбирался в политике.

Раньше в Манчестере девушка пыталась решать социальные проблемы. Тогда ей казалось, что она достаточно сведуща в этих делах. Но теперь, слушая разговоры гостей, она ужасалась своему невежеству. Как-то раз она призналась в этом Пэту.

– Любимая, – целуя ее, улыбнулся он, – чем отчетливее ты будешь сознавать скудность своих знаний, тем больше сможешь узнать.

Глубина и мудрость его слов стали понятны ей не сразу, а после определенных раздумий.

Ее смущала мысль, что пока она терзалась по поводу незначительности своей благотворительной деятельности, в мире назревали серьезные противоречия, которые, по мнению Пэта, со временем могли стать поводом к войне.

Из разговоров Кэти узнала, что Германия завидовала Англии, у которой имелись многочисленные колонии, а это открывало огромные возможности. Хотя Германия обладала самой большой в мире армией и не должна была бы испытывать чувство зависти, тем не менее, она не могла простить Англии, что та не позволяла ей командовать в Европе. Англия не допустила Германию в 1870 году в Бельгию и не дала напасть в 1875 году на Францию, которая в то время была сильно ослаблена. Англия руководствовалась принципом: «Не давать бить лежачего».

Еще Кэти стало известно, что англичане теперь вызывали у немцев неприязнь, а не восхищение, как в прежние времена. Их явно раздражало шутливое отношение к ним англичан, большая часть которых называла немцев «колбасниками», так как колбасные лавки принадлежали в основном именно немцам. А еще у немцев были большие животы, потому что они чересчур любили пиво.

Кэти слушала и смеялась. Иногда она презирала себя, что не высказывает свою точку зрения, особенно, когда речь заходила о детях рабочих и важности их обучения. Но дамам было не принято обсуждать политику.

Первые месяцы жизни в усадьбе стали для Кэти сплошным праздником. Ее постоянно развлекали и занимали, но раз в неделю она обязательно ездила навестить родных. Чаще всего ее сопровождал Пэт, и супругов неизменно встречали с распростертыми объятиями.

В тот год Рождество стало для Кэти особенно счастливым. К ним приехали отец и Бриджи. Они пробыли у них три дня, на радость Кэти, так как сильный снегопад сделал дороги непроходимыми.

Именно тогда ее стало подташнивать в первый раз. Это окончательно подтвердило верность ее предположения, о котором она пока ничего не говорила мужу. Кэти сообщила ему новость спокойно, без притворной скромности, но с радостным блеском в глазах. Пэт молча прижал жену к себе и замер. Никаких слов не хватило бы ему выразить нахлынувшее чувство.

В последующие месяцы Пэт баловал Кэти, как ребенка. Немало времени он уделял образованию жены, продолжая дело, начатое Бриджи, которая как выяснилось, вложила в нее лишь самые элементарные знания. Кэти охотно училась, расширяя свой кругозор.

Появление ребенка ждали в июле. Подготовка шла полным ходом. Приданое могло вполне подойти и наследнику престола. Весь дом был охвачен волнениями: от винных погребов до третьего этажа, где рабочие в течение трех месяцев сооружали роскошные апартаменты для долгожданного малыша. Они включали: детскую для дневных занятий, спальню, комнату няни и гостиную.

Схватки начались в воскресенье, когда небо стали заволакивать тучи, предвещая бурю, разыгравшуюся только под вечер. Она бушевала всю ночь и затихла лишь на рассвете, когда громкий крик Кэти известил всех о рождении ее сына.

Час спустя ребенок уже лежал в колыбели рядом с кроватью матери. Пэт подошел и склонился над малышом.

– Какой он страшненький, будет весь в меня, – рассмеялся он.

– Все дети рождаются некрасивыми, – шепотом ответила Кэти. – Но если он вырастет похожим на тебя, то станет самым красивым мужчиной в мире.

– Кэти, дорогая моя Кэти, как мне отблагодарить тебя за твой чудесный дар? Как? Как? – Пэт нежно взял в руки ее лицо и с такой же нежностью поцеловал.

Она, счастливо улыбаясь, закрыла глаза и уснула.

Няня дивилась тому, каким тихим оказался малыш, ей не приходилось раньше встречать таких детей. Кормилица считала, что все дело в ее молоке, потому что младенец неизменно сохранял довольный вид. Он редко плакал, а с лица его не сходила улыбка. Шли дни, кожа на личике разгладилась, мальчик больше не казался страшненьким и смотрел на мир широко раскрытыми удивленными глазами.

Кэти не смогла бы точно сказать, когда впервые у нее возникли подозрения, что с ребенком не все в порядке. Может быть, когда заметила, что малыш не пытается тащить в рот ее палец, чтобы пососать, а вместо этого, вяло держит его, глядя на мать ничего не выражающими глазами? Или когда обнаружила, что выражение его лица не меняется?

– Он у вас просто ленивец! – начала ворчать няня, когда мальчику исполнилось три месяца. – Детей надо шлепать время от времени, тогда они становятся поживее. – И она не замедлила продемонстрировать свой метод воспитания.

– Не смейте никогда поднимать на него руку! – гневно крикнула Кэти, схватив ребенка с ее колен.

Няня не ожидала такого взрыва. Она считала, что молодая мама, не имеющая опыта обращения с детьми, будет во всем с ней соглашаться. И вдруг – буря родительских чувств. Такая вспышка больше подходила простой женщине, но никак не светской даме, хозяйке поместья. Няня сочла себя оскорбленной и не скрывала своего раздражения.

Когда ребенку исполнилось четыре месяца, Кэти пригласила новую няню, вдову из деревни. Эта женщина шесть раз рожала, но четверо ее детей умерли, а двое уже имели сейчас свои семьи. Она была добрая, рассудительная женщина и не навязывала свои советы. Видя, что хозяйка не интересуется ее мнением, благоразумно предпочла держать его при себе.

В год ребенок не говорил ни «мама», ни «папа», он не пытался не только ходить, но даже ползал с трудом. Кэти усаживала сына на ковер, протягивала к нему руки и звала:

– Иди, иди ко мне, милый.

Малыш смотрел на нее и его улыбка становилась шире обычного, приподнимая уголки безмолвного рта. С усилием он неуклюже шлепался на четвереньки и медленно полз к ней, подняв голову и не сводя с нее глаз. Кэти подхватывала его на руки и, прижимая к груди, старалась подавить страх, который с каждым днем все настойчивее сжимал ее сердце и грозил затмить разум.

Но прежде, чем произошел нервный срыв, она смогла излить свои чувства. Это случилось однажды ночью. Кэти стояла у кроватки, глядя на спящего ребенка. Прижав руки к лицу, она в отчаянии качала головой. Голос Пэта заставил ее вздрогнуть.

– Давай поговорим, Кэти, – сказал он, решительно поворачивая ее к себе лицом. – Давай поговорим. Нам придется с этим смириться. Пойдем. – Муж обнял ее и повел вниз в их спальню.

Она рыдала не меньше часа и была близка к истерике. И лишь когда Пэт пообещал, что вызовет врача, немного успокоилась.

– Кого же я родила тебе? – шептала женщина, захлебываясь слезами. – Ведь с ним не все в порядке. Я давно это знаю, он наверное, слабоумный. Ох, Пэт, Пэт, прости меня, мой дорогой.

Он крепко прижал к себе жену, не пытаясь возражать, потому что ее слова были для него не призрачным страхом, а уверенностью. Он сознавал, что их сын умственно отсталый.

Болезнь ребенка не отдалила от Кэти мужа, не охладила его чувств, чего она в тайне опасалась. Он стал даже более внимательным, насколько это было возможно. Пэт оставлял ее одну всего два раза. Первый раз он ездил в Лондон, чтобы переговорить с рекомендованным ему врачом, а второй – во Францию, где также консультировался с врачом-психиатром.

Из Лондона Пэт возвратился с доктором Кассом, человеком преклонных лет, имевшим привычку выражаться открыто, не щадя чужих чувств. Говорил он отрывисто, рублеными фразами. Доктор объяснял, что повидал немало подобных детей, и, по его мнению, этому ребенку сильно повезло, насколько в данной ситуации уместно было говорить о везении. Их ребенку не грозило быть задушенным или сидеть прикованным цепью в каком-нибудь подвале, его вряд ли даже будут запирать где-нибудь в мансарде. Доктор выразительно взглянул на Кэти с Пэтом, словно желая сказать, что в последнем случае решение за ними.

Доктор сообщил им также, что не нашел у ребенка признаков болезни Дауна, и можно надеяться, что когда тот вырастет, будет не слабоумным, а лишь умственно отсталым. Кроме того объяснил, что до пяти-шести лет не имеет смысла ничего предпринимать. К этому времени у ребенка может проявиться в определенной степени интеллект, который надо будет развивать постоянными специальными (и доктор особо это подчеркнул) занятиями. Отмечались случаи, сказал Касс, когда подобные дети вырастали и обучались простому ремеслу, что позволяло им зарабатывать себе на жизнь. Но на большее им рассчитывать не приходилось.

В заключение, доктор сообщил, что его мнение не единственное. Они могут проконсультироваться у других. Например у французского врача-психиатра по фамилии Бинет, который был известен своими интересными работами по проблемам умственно отсталых детей. Доктор Касс посоветовал Пэту съездить во Францию.

Прощаясь, Касс пожал руку Пэту и Кэти, и с чувством поблагодарил их за гостеприимство (он уже больше не казался супругам бездушным и черствым). Доктор сказал, что методы лечения постоянно совершенствуются, и кто знает, может быть, Бинет сможет им помочь. Сам же он связывал подобные заболевания с нарушением обмена веществ. Кислоты не расщеплялись, а выводились из организма с мочой. Результатом этого являлась умственная неполноценность.

– Да, да, – продолжал доктор Касс, усаживаясь в экипаж, – я считаю, что все это связано с обменом веществ. Если вы решите поехать к Бинету, передайте ему мои соображения. А сочтете нужным, я могу написать ему. Возможно, он не согласится с моим диагнозом и скажет, что ребенок вырастет слабоумным. Господи, их столько сейчас повсюду, чуть ли не полстраны слабоумные. А теперь до свидания, и если вам понадобится моя помощь, дайте мне знать. – Он высунул голову в окно экипажа, огляделся и заметил: – Милое местечко, очень милое. – И с этими словами уехал, оставив несчастных родителей с их горем.

Патрик отправился во Францию и встретился с месье Альфредом Бинетом. Доктор предупредил, что не видя ребенка, может высказать только общие предположения. В целом он согласился с точкой зрения доктора Касса, хотя и не исключал возможности, что случай более сложный. Но если у ребенка сохранились некоторые реакции, то существовал шанс, что полное слабоумие ему не грозит, и тогда у него может проявиться в определенной степени интеллект, который будет выше, чем для людей с подобными отклонениями. Доктор наблюдал в своей практике такие случае, поэтому надежда оставалась.

Неясное будущее круто изменило уклад их жизни, центром которой теперь стал их бедный ребенок. Отошли в прошлое веселые праздники, гости больше не собирались в их доме за ужином. К ним теперь приезжали лишь близкие друзья и родственники. Для всех остальных двери дома закрылись. Дворецкий Макнейл поговорил с прислугой, и с тех пор все они дружно хранили молчание о делах в усадьбе и не пускали в нее никого, кроме родных и самых близких людей.

Но даже эти визиты сильно огорчали Кэти. Она не могла да и не хотела прятать ребенка в детской, и предположение доктора Касса не считала обвинением в свой адрес. Но когда она ловила обращенные на сына взгляды, полные жалости, все ее существо пронизывала нестерпимая боль. Болезненнее всего было для Кэти отношение ее отца, который, как ей казалось, с самого начала ставил случившееся ей в вину. Она подозревала, что по мнению отца, ребенок от Вилли был бы нормальным. И в этом она не ошибалась. Гарри действительно считал, что род Ферье оказался слишком древним, а поэтому слабым.

Глава 2

Пятого июля 1889 года Лоренсу Патрику Чарльзу Ферье исполнилось три года. Ходить он не умел, но научился говорить: «па» и «ма», называл цветок «цве», а Бриджи «Бри-бри».

Эти скромные успехи были достигнуты за последние полгода, но Кэти радовалась им так, словно у ее сына открылись признаки гениальности. Даже если бы он сидел за роялем и сочинял сонату, она бы, наверное, не испытала большего восторга. Ее воодушевляли не только его попытки ходить и говорить. Мальчик стал проявлять свои симпатии и вкусы. Ему нравились пироги и пирожные, и не нравилось мясо, он с удовольствием пил молоко, но не любил бульон.

Накануне он на глазах у Кэти смахнул со стола чашку с бульоном, которую поставила перед ним няня. Кэти счастливо смеясь, бросилась к Пэту сообщить об этом. Оба они гордились, что ребенок проявил самостоятельность.

Но самые большие перемены касались его отношения к разным людям. К некоторым служанкам мальчик испытывал полное безразличие, и когда те с ним разговаривали, безучастно смотрел на них своими широко раскрытыми голубыми глазами. К другим же сам протягивал ручки. В число его любимиц входила Бриджи. Она крепко прижимала мальчика к себе и называла: «Мой голубок». Кэти еще больше полюбила ее за это. В тоже время к своему отцу она испытывала чувство неприязни за то, что он ни разу и пальцем не прикоснулся к ребенку.

День выдался жарким, воздух пьянил стойким ароматом роз. Бриджи, Гарри и Кэти с ребенком сидели в тени дуба и пили чай. Кэти время от времени обращалась к сыну, повторяя одни и те же фразы: «Лоренс любит молоко? Лоренсу нравится пирог? Нет, нет, Лоренсу нельзя это трогать. Это для Лоренса…это пирог, пирог…».

– Дорогая.

– Да, Бриджи, что ты сказала?

– Еще пока ничего, но собираюсь. Пожалуйста, не сердись, но мне кажется, было бы полезнее, если бы ты говорила с ним естественно.

– Я это и делаю.

– Боюсь, что нет, дорогая. Ты говоришь: «Лоренс берет пирог. Лоренс может делать это и Лоренс не должен делать то». Неестественно начинать каждое предложение с его имени. Это отложится в памяти, когда мальчик заговорит, то сохранит такую же манеру.

Кэти молча смотрела на Бриджи и думала: «Что ты можешь знать об этом? Я провожу с ним целый день, а порой и ночь, и только и делаю, что разговариваю с ним, уговариваю, играю».

Бриджи поняла, какие мысли вызвали у Кэти ее слова.

– Извини, дорогая, – произнесла она, отхлебнув чай. – Не сердись, я забыла, что мы не в классной комнате.

Кэти тяжело вздохнула и призналась, гладя ребенка по коротким густым волосам:

– Ты права, я знаю, это уже вошло у меня в привычку. Постараюсь следовать твоему совету.

Ребенок заерзал у нее на коленях, и она спустила его на траву. Мальчик неуклюже поднялся и нетвердыми шагами двинулся вперед, осторожно переставляя ноги, как поступают дети, делающие первые шаги.

– Он пошел…в первый раз! – захлебнулась от восторга Кэти, словно увидела чудо.

Сердце Бриджи болезненно сжалось.

Кэти встала, собираясь пойти за ребенком, но ее остановил голос отца.

– Сядь, милая, оставь его. – Слова Гарри прозвучали как-то особенно резко.

Дочь снова села и взглянула на отца. Счастливая улыбка медленно сползла с ее лица. Гарри разломил пирог и принялся его жевать.

– Пэт вернется до нашего отъезда? – спросил он, не глядя на Кэти.

– Если не разговорится с кем-нибудь на базаре, – ответила она, переводя взгляд на Бриджи. – Он очень заинтересовался фермой.

– Хорошо, – одобрила Бриджи.

– Он не окупит затраты, – заметил Гарри, снова откусывая пирог. – Эти его сооружения не окупят себя. Он строит каменные коровники и прокладывает водопровод, когда есть отличный колодец, который прекрасно служил ему долгие годы. Нет, не окупит он затрат, ни за что не окупит.

Женщины переглянулись, и Бриджи едва заметно махнула рукой, словно желая сказать: «Не обращай внимания».

– Наш Дэн меня приятно удивляет. Я его просто не узнаю, – продолжил беседу отец.

– Да? – с вежливым уважением переспросила Кэти.

– Честное слово. Я всегда говорил, что у парня есть способности. Надо было дать им возможность проявиться. И в Ньюкасле у него хорошо пошло дело. За прошлый год заказы возросли на сорок процентов. Теперь у Дэна появился вкус к бизнесу. Наверное, все началось с того магазинчика во Франции. Но в любом случае, дела идут на славу. Они собираются переехать в дом побольше. По крайней мере, поговаривают об этом. Барбара не очень этому рада, ей бы хотелось жить поближе к школе. Она ждет не дождется, когда дети пойдут учиться. Я ее хорошо понимаю. Мальчишки такие сорванцы, чистое наказание! Бен – заводила, а братья тянутся за ним. А уж он большой мастер на всякие проделки.

Каждое слово отца звучало похвалой и дышало гордостью. Кэти с тоской посмотрела на сына, который настойчиво полз к клумбе с розами, разбитой в центре лужайки. Она встала и быстро пошла к нему.

– Пожалуйста, не говори с ней о мальчиках Дэна, – глядя прямо перед собой, тихо, но твердо, попросила Бриджи.

– Ты это к чему?

– Я прошу тебя не говорить с ней о мальчиках, она болезненно к этому относится.

– Господи Боже! Мне что, уже и рта раскрыть нельзя?

– Эту тему лучше не обсуждать.

Гарри внимательно посмотрел на жену. Сейчас в ней говорила мисс Бригмор, именно она, а не Анна и не Бриджи. И он знал, что жена права. Но, видит Бог, он не мог сидеть и молчать. А о чем ему говорить, как не о любимых внуках, не об этом же жалком создании, ползающем по траве. Почему все так получилось? Гарри готов был поклясться, что с его стороны никаких предпосылок к этому не было. Три поколения до него выросли в нужде, детьми бегами голодными и необутыми. Но среди них не было ни одного идиота. И вот Кэти родила такого. Это не укладывалось в голове. Понятно, если бы такое случилось с женой Джона, Нэнси или Барбарой с ее вспыльчивым характером и с молленовской кровью в придачу. От нее вполне можно было ожидать идиота с пустыми глазами и тупым лицом. Но чтобы такое у Кэти! Он всегда считал, что девочка способна иметь здоровых детей. Она ведь вся в него. И не ее вина, что так вышло. Беда пришла с другой стороны, из рода Ферье. Но ей суждено нести этот крест. Ребенок испортил всю ее жизнь. Уж лучше бы она вышла замуж за Вилли Брукса…

Дочь вернулась и заняла прежнее место, усадив на колени сына. Гарри снова заговорил, но выбранная им тема, опять оказалась не совсем удачной и не помогла сгладить его предыдущую бестактность.

– Ты не догадаешься, кого я встретил на днях в Ньюкасле.

– Кого же? – без всякого интереса спросила Кэти.

– Твоего знакомого Вилли, Вилли Брукса. Ну и напористый малый. Умеет пробить себе дорогу. Этот пройдоха стал теперь членом какого-то шикарного клуба. Все благодаря тестю. Хлопок – дело выгодное, уж я-то знаю. И если еще добавить кое-какие хитрости, получится золотое дно. Как сказал этот нахал, хлопок приносит медные денежки, а хитрости да уловки, проливаются золотым дождичком. По словам Вилли, у них вдоль реки четырнадцать магазинов тканей, по одному в каждом городе. Он в совете директоров и всем заведует. Мне так хотелось спросить, не слишком ли дорого ему пришлось заплатить? Видела бы ты его жену. – Гарри рассмеялся, откинув голову. – Слюни рекой, а в постели никакого толку. Вот такая женушка…

– Гарри!

– И перестань меня одергивать. Кэти замужняя женщина, а не маленькая девочка.

– Но мне неприятно слушать подобные вещи.

– Ну-ну, – проговорил Гарри, наклоняясь к Бриджи. – Ты сегодня не в духе. Пойду лучше прогуляюсь.

Женщины молча проводили его глазами.

– Он твой отец и измениться не в силах, – мягко заговорила Бриджи. – У него и в мыслях не было тебя обидеть, он любит тебя.

– Я знаю, но мне все равно обидно.

– Бри-бри, – залепетал ребенок и потянулся к Бриджи. Она взяла его у Кэти, поставила к себе на колени и заглянула в лицо. Глаза мальчика, казалось, смеялись, но Бриджи знала, что это не так. Если смотреть в них, не обращая внимания на другие черты лица, то становилась заметна особая печаль, которую нельзя было назвать бездумной, наоборот, это была печаль осознанная. Как будто в глубине его сознания жило понимание трагизма своей судьбы и тщетности попыток как-либо ее изменить. Глядя на его рот можно было предположить, что он постоянно улыбается. Такое впечатление создавалось из-за приподнятых уголков губ, чуть великоватых для лица. Но сам рот оставался вялым и ничего не выражающим.

Бриджи внимательно изучала черты его лица, что-то мысленно прибавляя и убавляя. Ей пришло в голову, что с возрастом мальчик станет привлекательным, даже красивым: уже теперь в лице ребенка сквозили некоторые намеки на это. Женщина прижала Лоренса к себе и взглянула на Кэти через его плечо.

– Не переживай, моя дорогая, у меня такое чувство, что придет время, и он еще станет для тебя утешением, – сказала она и тут же усомнилась в правоте своих слов, когда увидела, как Кэти опустила голову, и крупные слезы медленно поползли по ее щекам и закапали с подбородка, прежде, чем рука нащупала носовой платок.

«Какое уж тут утешение!» – с горечью думала Кэти. Она была готова отказаться от всего: покоя, счастья, даже любви Пэта, только бы сын был полноценным. Она бы даже пережила известие, что Лоренс стал отъявленным мошенником и негодяем, только бы он был в состоянии это осознать.

В который раз Кэти задавала себе один и тот же вопрос: «Почему? Почему это случилось со мной и Пэтом? Неужели проклятия имели такую силу?». Ее проклял Вилли Брукс в тот вечер, когда она вернула ему кольцо. И Барбара тоже посылала проклятия Пэту накануне их свадьбы. Она была в ярости из-за того, что он назвал ее детей племенем Моллена. А Констанция Радлет… Кэти часто думала о ней в последнее время. Наверное, и она проклинала Пэта, который не оправдал ее надежд. Но не только проклятия могли нести беду. Не меньшей силой обладали и злобные слова, часто повторяемые, исходящие из самой глубины души. Особенно если этой душе пришлось страдать, когда ее с презрением отвергли. А эти трое слишком хорошо знали, что это значит.