Время вспоминать

Глава первая

Доктор смотрел на Хоакину внимательно и с сочувствием. С тем самым, с которым пациенту сообщают неутешительный диагноз. После чего обычно следует вопрос, сколько осталось времени, чтобы привести в порядок дела, попрощаться с родными и вообще смириться со скорой кончиной.

– Так, так… ― приговаривал доктор, покачивая напомаженной головой. ― Что последнее вы помните? Хорошо помните?

Хоакина почувствовала, как где-то глубоко внутри головы зарождается пульсирующая боль. Та же, которая не дала закончить разговор с доктором в прошлый раз, когда ей удалось прийти в себя. Но тогда все было, как в тумане, а тело терзали боль и тошнота. Хоакина стиснула зубы и напряглась. Ей надо держаться в сознании, иначе она так и будет лежать и спать.

– Я вернулась домой, ― сказала она, удивляясь, как хрипло звучит ее голос, ― от деда Риверы. Да, верно. У него был юбилей. Ужин затянулся до позднего вечера. Я приехала домой и легла спать.

– Так, так, ― повторил доктор, и в его голосе послышались странные нотки. ― А узнаете ли вы комнату? Нет, нет, ― остановил он пытающуюся поднять голову Хоакину. ― Не торопитесь, просто посмотрите и скажите.

– Не узнаю. В прошлый раз вы…

– Да, да, но неважно, ― прервал ее доктор, исчез из поля зрения, и, судя по звуку, стал копаться в своем чемоданчике. Доктора всегда носят с собой чемоданчики.

Хоакина смотрела в тщательно выбеленный потолок, которого не было ни в родном доме, ни в доме родственников. Как и похожего на голову какого-то диковинного зверя светильника. Она скосила глаза на окно с чуть шевелящимися светлыми занавесками, и голова тут же взорвалась болью. Хоакина тихо застонала.

– Больно? ― тут же подоспел доктор. ― Я пропишу вам порошки. А теперь ответьте: сколько пальцев на руках?

Коротких, похожих на сардельки пальцев, было четыре, и Хоакина так и сказала. Затем последовали два, три и, наконец, все пять сразу.

– Ну, хоть что-то, ― вздохнул доктор. ― А с остальным потихоньку.

Хоакина снова застонала, пытаясь привлечь к себе внимание.

– Не волнуйтесь, сеньора, лежите тихо.

Ее руки ободряюще коснулись те самые пальцы-сардельки, затем доктор, судя по всему, поднялся на ноги и куда-то пошел. Хоакина хотела окликнуть его, но боялась нового приступа боли.

Что-то тихо скрипнуло, вероятно, дверь.

– Эй, девушка, как вас там, Соледад? Несите стакан воды и растворите там это. И можете зайти. Вы тоже, сеньор.

Хоакина вздохнула с облегчением. Соле здесь. Значит, это не больница, а чей-то дом.

– Ах, сеньора, вы очнулись. Как вы себя чувствуйте? Мы за вас так переживали! Какая беда, почти двое суток без чувств лежали!

Опять сеньора? Почему сеньора? Она же не замужем. Соле тоже заболела? Хоакина снова попыталась осторожно повернуть голову. И на этот раз у нее получилось почти без боли. Она с удивлением осмотрела покрытую светло-розовой штукатуркой стену с красивой резной дверью из голубого дерева, возле которой мялся какой-то мужчина. И в нем было что-то знакомое, точнее, в его руках с нервно переплетающимися длинными пальцами.

– Кто вы? ― спросила Хоакина, с запозданием понимая, как это невежливо.

В ответ раздались причитания Соле и строгий голос доктора:

– Да перестаньте. Вы только тревожите ее. Сеньора, выпейте, вам станет легче.

К губам Хоакины поднесли край стакана, и она медленно выпила горькую жидкость. Обычный порошок от головной боли.

Теперь она увидела Соле с красными мокрыми от слез глазами, которая стояла рядом с доктором. Однако мужчина у двери не ответил. Он вообще не подавал голоса и не двигался с места, стоял, опустив голову, и Хоакину это встревожило. Если она больна, то где находится, в конце концов? И доктор, кстати, почему он не представился, так странно смотрит на нее и называет сеньорой, как и Соле. Хоакина смутно помнила, как в прошлый раз, когда она очнулась, доктор спросил, как ее зовут. А теперь вопрос был еще нелепее:

– Какой сейчас год, сеньора? И где, по-вашему, вы сейчас?

– 1851 от Вознесения Господня. А я живу в Аройо де Оро, столице Королевства Менада, конечно.

Хоакина посмотрела в лицо доктора, на заплаканную Соле и растерянно прибавила:

– Разве нет?

– Ох, сеньора… ― заныла Соле, но доктор решительно остановил ее.

– Нет, сеньора, ― мягко, но твердо сказал он. ― Сейчас февраль 1853 года. И находитесь вы в поместье Каттлеи, на острове Коста-Лунес.

Хоакина забеспокоилась. Ее мысли, которые и без того никак не приходили в порядок, окончательно разбежались в разные стороны.

– Коста-Лунес? ― зацепилась она за знакомое название. ― Колонии? Акулий залив? Что я здесь делаю?

– Ты здесь живешь, Хоакина, ― опередил доктора наконец-то заговоривший мужчина. Он поднял голову и шагнул вперед. ― Ты меня не помнишь?

– О… ― Хоакина всмотрелась в знакомое лицо. ― Конечно. Вы Фернандо Агилар, верно? Мы познакомились в опере пару недель назад. И затем… затем вы были на ужине у деда.

Его лицо неожиданно исказилось так, будто это у него болела голова. Но он быстро справился с собой и даже чуть улыбнулся.

– Верно, ― остановил он коротким жестом порывающегося что-то сказать доктора. ― Но прошло не две недели, а два года. Мы успели пожениться и уехать на Коста-Лунес. И это наш дом.

Хоакина уставилась на него, ощущая, что слова застряли в горле. Она попыталась заговорить, но из нее вырвался только писк. Вторая попытка привела к тому, что она закашлялась.

– Девушка, воды, ― скомандовал доктор, и Соле кинулась исполнять приказание. ― А вас, сеньор, я предупреждал. Советую выйти и попробовать еще раз завтра.

Хоакине, все еще во все глаза смотрящей на мужчину, который назвался ее мужем, показалось, что он хочет побить доктора. Серые глаза сузились, на острых высоких скулах появился румянец, а руки сжались в кулаки. Но Фернандо Агилар отступил к двери, резко повернулся и вышел.

– По-подождите, ― опомнилась Хоакина, которой вода, поднесенная верной Соле, вернула способность хоть как-то мыслить. ― Я… Вы должны… ― Она уставилась на закрывшуюся дверь, а потом перевела взгляд на доктора.

– Так, ― в который раз невозмутимо повторил он. ― Вижу, порошок подействовал. Тогда оставлю пока вас с прислугой, сеньора. Поговорите, поспрашивайте. Только не волнуйтесь. Потеря памяти не смертельна и не так опасна, как шишка на вашем затылке.

Доктор вытащил из кармана жилета за цепочку блеснувшие часы, кинул на них беглый взгляд и вернул на место. Затем взял чемоданчик из гладкой коричневой кожи и подхватил щегольски выглядящую высокую шляпу.

– Я зайду завтра, сеньора, ― сказал он. ― А перед уходом еще раз поговорю с вашим мужем. Хорошего дня.

– До свидания, доктор. Спасибо, ― машинально ответила Хоакина, провожая его взглядом.

– Выпьете еще воды, сеньора? ― спросила Соле, подходя к кровати со стаканом.

– Помоги мне лучше сесть, ― сказала Хоакина. ― Садись сама и расскажи, что тут происходит. Нет, ― остановила она Соле, когда та придвинула тяжелый стул к кровати, ― дай мне сначала зеркало.

– Сеньора, может, пока не надо? ― начала Соле, в ее глазах плескалась забота.

– Я что ― с памятью и лица лишилась? ― рассердилась Хоакина. ― Быстро неси.

С лицом все было в порядке. Кроме бледности и синевы под глазами. На месте оказались и растрепанные сейчас и не очень чистые каштановые волосы с немного посветлевшими прядями. «Наверное, выгорели на солнце, ― решила Хоакина, внимательно вглядываясь в свои разноцветные глаза, один карий, другой зеленый, предмет гордости деда Риверы и ее смущения. ― Без шляпки я что ли тут ходила?» Она потрогала темные ровные брови, крупный нос, предмет гордости деда де Веласко, ныне покойного, и ее скрытого отчаяния. Затем коснулась губ, оскалила и осмотрела на редкость ровные белые зубы, хоть в чем-то повезло, и ощупала шею, постепенно продвигаясь к затылку. Там, по словам доктора, должна быть шишка.

– Ай, ― вскрикнула Хоакина и отдернула руку.

– Сеньора, ― всполошилась уже усевшаяся было Соле.

– Перестань, ― шикнула Хоакина, покосившись на дверь. ― Говори ― как так получилось, что я замужем за Фернандо Агиларом? И что со мной произошло, что я памяти лишилась? Я упала?

– Я не знаю, сеньора, ― шмыгнула носом Соле. ― Вас нашли позавчера, в пятницу, поздним вечером. Вы лежали прямо в тростнике дона Пабло, без сознания, словно мертвая. Ах, сеньора…

– Хватит, ― снова прервала зарождающиеся рыдания Хоакина. Соле всегда была очень впечатлительной, как и очень преданной. ― Что я там делала? И кто такой дон Пабло? Впрочем, нет. ― Она схватилась за голову одной рукой. ― Оставим мое падение и дона Пабло. Почему я замужем за Фернандо Агиларом и сижу в колониях?

– Потому что он здесь живет, у него плантация с кофе, ― захлопала глазами Соле.

Хоакина захотела прибить служанку, как совсем недавно Фернандо доктора.

– Соледад, ― прорычала она, чувствуя, как снова в глубине головы зарождается боль. ― Мать и дед, как и все Ривера, скорее оставили бы меня в старых девах, чем дали согласие на такой брак. Что случилось? ― Хоакина вдруг испугалась. ― Они живы? Никто не умер? А отец?

Соле замотала головой.

– Слава богу. Тогда что, черт возьми, произошло?

– Сеньора, не ругайтесь, ― ойкнула Соле. ― Ваша мама бы…

– Я сейчас еще не так заругаюсь, если ты мне все не расскажешь.

– Да нечего рассказывать, сеньора, ― жалобно заломила руки Соле. ― Вы сами вышли за сеньора. Говорили, что любите его.

Хоакина будто налетела с разбегу на стену, о которую разбились все воображаемые ужасы, случившиеся с ее семьей. Начиная от смерти родителей и заканчивая разжалованием или разорением деда.

– Что я говорила?

– Вы вышли за сеньора Агилара по любви. И сеньора де Веласко, отца, уговорили. А он уже и вашу маму, и деда. Точнее, ваш отец попросил вашу бабушку-маркизу, и она… ― Соле запнулась.

– И она скрутила в бараний рог маму и дедушку Ривера, понятно, ― прошептала Хаокина.

– Сеньора, не ругайтесь, ― снова начала Соле.

Но Хоакина только отмахнулась. Стоит ли сейчас думать о воспитании и плохих манерах, когда она теперь не сеньорита де Веласко, а сеньора де Агилар. И сидит не в столичном особняке, а где-то на задворках королевства, в колониях Акульего залива. Вряд ли здесь тщательно соблюдают этикет и следят за воспитанием и речью. И Хоакину сейчас занимало точно не это.

– Я влюбилась в Фернандо Агилара, ― сказала она своему отражению. ― Да еще и пошла на конфликт с семьей и уехала в колонии. И это не сон, потому что шишка на затылке очень болит. Соле, ― она кинула взгляд на служанку, сгорбившуюся на стуле. ― А он? Он тоже в меня влюбился? Или ему было достаточно того, что я племянница маркиза и богата? Наверняка он и помыслить не мог о такой партии.

– Ну… ― протянула Соле, снова принимаясь шмыгать носом. ― Вы точно считали, что да. Сеньор Фернандо сильно привязан к вам. Это видно. Во время перелета вы почти не выходили из купе. ― Соле хватило совести покраснеть.

– Да ну? ― прищурилась Хоакина, чувствуя, как шею тоже заливает краска смущения.

– Да, да. И здесь он… э-э-э… в общем, когда вас нашли, он с ума сходил от беспокойства. И с доктором ругался. Вот.

Хоакине сильно хотелось вытрясти из служанки все, что она знала или подслушала и подсмотрела из их отношений с Фернандо Агиларом, однако разговор выходил уж слишком неприличным. Придется пока поверить в брак по любви.

Хоакина зацепилась за фразу, показавшуюся ей интересной.

– Ругался с доктором? Из-за чего?

К ее удивлению, Соле хоть и перестала смущаться, но замялась. И прежде, чем ответить, огляделась по сторонам.

– Доктор Варгас считает, что вы ничего не помните из-за шишки. Вы неудачно упали. Только вот сеньор Фернандо думает, что на вас могли напасть.

Хоакина фыркнула от неожиданности.

– И почему он так решил?

Соле вздохнула.

– То есть я успела не только выйти замуж, но и завести врагов, ― сказала Хоакина, опуская зеркало на одеяло. ― Вечером покажешь, где лежат бумаги, что я привезла с собой. В том числе письма. Поняла? Будем есть кабана по частям.

Хоакина сидела на кровати, облокотившись спиной на мягкие подушки, и ждала мужа. Она была умыта, одета и даже с уложенными, хоть и не вымытыми, как следует, волосами. Все эти чудеса, почти не потревожив шишку, сотворила Соле с помощью местной горничной, синекожей и высокой, с добрыми глазами цвета спелого красного винограда. Судя по всему, она была искренне рада выздоровлению хозяйки, потому что постоянно улыбалась.

Хоакина с тоской подумала, что придется привыкать к тому, что здесь вся домашняя прислуга, кроме Соле, из местных жителей. И еще множество их работают на плантации. Заново привыкать. Как и к пению незнакомых птиц за окном, крикам неведомых зверей по ночам, разносящихся по округе, чужому дому и чужому человеку, ставшему ее законным супругом. Именно он сейчас входил в ту самую красивую дверь комнаты. Ее комнаты, поправила себя Хоакина.

Фернандо Агилар не изменился с тех пор, как сидел за большим столом напротив нее осенним вечером в огромном зале. Те же острые скулы и серые глаза, нетипичные для жителя колоний. Та же стройная, даже изящная фигура, которую не портила немного старомодная одежда. Хотя нет ничего удивительного в том, что мода на островах Акульего залива отставала от столичной.

Теперь Фернандо явился без жилета и пиджака или сюртука, в одной светлой рубашке, что само по себе было небрежностью. Впрочем, пожала про себя плечами Хоакина, кто их знает, этих плантаторов. Может, у них так и ходят в доме, если не собираются никуда выезжать. Здесь было гораздо жарче, чем в Аройо де Оро. Да и нравы, судя по всему, свободнее. Настолько, что кто-то, возможно, стукнул сеньору де Веласко по голове.

– Доброе утро, Хоакина. Как ты спала? Голова не болит?

– Доброе утро, се… Фер… ― она бы тряхнула головой от досады на собственную неуклюжесть, но опасалась. ― Спала я неплохо, учитывая обстоятельства. И у меня пока ничего не болит.

– Меня зовут Фернандо, ― сказал он, останавливаясь у кровати. ― Ты действительно меня не помнишь?

– Мы были знакомы, ― ответила Хоакина, чувствуя себя крайне неловко. И как она будет с ним завтракать, выходить в местный свет или коротать вечера в гостиной? Не говоря уж о еще одной стороне супружеских отношений.

– Опера и ужин в доме кабальеро Риверы, да, ― кивнул Фернандо, рассеянно озираясь по сторонам. ― Ты не против, если я присяду?

Но он не присел ни на найденный стул, ни на кресло у туалетного столика, ни на кровать рядом с Хоакиной, а отошел к открытому окну и оперся руками о подоконник.

– Прости, все это очень неожиданно и странно. То, что с тобой случилось. Доктор Варгас сказал не волновать тебя и сильно не расспрашивать. Он думает, что память вернется сама, через несколько дней. Или…

Фернандо замолчал, а Хоакина, которая чуть повернула к нему голову, успела заметить, как он снова нервно переплетает пальцы рук.

– Или? ― прервала она затянувшееся молчание.

Пальцы замерли, а Фернандо тяжело вздохнул.

– Я бы не стал его слушать. Доктор Варгас считается грамотным и прогрессивным, однако он часто не видит того, что у него под носом.

Хоакина насторожилась, повернула голову полностью и посмотрела прямо на мужа. Опасная тема так и не началась, поэтому можно на время забыть о смущении.

– Соле сказала, что вы…. ты думаешь, что на меня напали. Что я сделала? Или вы… ты сделал? Или здесь грабители на каждом шагу? И кто такой дон Пабло?

Фернандо отпрянул от окна, сделал два шага к кровати, но остановился.

– Хоакина, не волнуйся. Ты ничего не сделала. Возможно, дело действительно во мне. ― В его глазах мелькнуло беспокойство, но быстро исчезло. ― Бывает, что от травмы головы действительно теряют память, только не так… странно.

– Странно?

– Ты забыла два года. Ровно столько, сколько нужно, чтобы не помнить жизнь в Каттлеях. Может, немногим больше. И с трудом приходила в себя после почти двух суток. Словно что-то… не пускало тебя.

Фернандо снова вздохнул, на этот раз с отчетливым раздражением.

– Что ты хочешь сказать? ― спросила Хоакина, и, получив в ответ только полный не то сочувствия, не то жалости взгляд, рассердилась. ― Вы сговорились с Соле? Из той тоже пришлось тянуть слова.

– Ты должна поправиться. А с остальным мы потом разберемся.

– Я сама разберусь, ― довольно грубо оборвала его Хоакина, ― раз уж никто не хочет помогать мне. Вы хоть понимаете, что я чувствую? В незнакомом месте, далеко от дома? Да еще и с шишкой на затылке? Даже если вы женились на мне из-за денег и происхождения, проявите хоть каплю сочувствия!

Похоже, она перегнула палку. Фернандо вздрогнул, его губы приоткрылись, будто он хотел что-то сказать, а лицо приобрело выражение человека, получившего удар. Хоакина мгновенно остыла и даже хотела извиниться. Однако Фернандо чуть наклонил голову, отвернулся и произнес: «Нам стоит пока закончить разговор, доктор зайдет днем». Затем он пошел к выходу, обогнув кровать на гораздо большем расстоянии, чем требовалось.

– Нет, подождите… подожди, ― заволновалась Хоакина, чувствуя, как в голове снова зарождается тягучая боль. ― Мне не стоило затрагивать эту тему.

Фернандо остановился, но не повернулся.

– Мне страшно, ― тихо продолжила Хоакина, стараясь не обращать внимания на боль. ― Я будто в темноте и пытаюсь найти выход на ощупь. Я прочитала свои письма родителям и оставшимся в Менаде подругам. Я замужем два года и почти два месяца, у меня нет детей, и я общаюсь с соседями и изредка езжу в Буэнавентуру, город, то есть столицу острова.

– Если ты просмотрела письма, то должна знать, что наш брак заключен не по расчету, ― ровным голосом сказал Фернандо.

Теперь вздохнула Хоакина, прикасаясь пальцами к вискам и стараясь облегчить головную боль, ставшую уже невыносимой.

– В письмах нет ничего личного. Только то, что у меня все хорошо. Но Соле… она сказала мне… Черт…

Фернандо резко повернулся.

– Да на тебе лица нет. Голова болит?

Хоакина, которую уже начало тошнить, еле смогла кивнуть. Фернандо бросился к двери, распахнул ее, позвал Соле и какую-то Марию, а затем принялся рыться в ящичке на туалетном столике, кажется, пытаясь найти выписанные доктором порошки.

Хоакина наблюдала за ним, а на глаза наворачивались слезы. Не столько от боли, сколько от набирающей силу беспомощности. Да, она никогда не отличалась милым и спокойным характером, но дома это не вызывало проблем. Племяннице маркиза Лемос и внучке прославленного кабальеро Риверы прощалось многое. Только мама страдальчески морщилась, когда слышала ее «черт возьми». А здесь…

Ей так нужна поддержка и предстоит еще множество трудных разговоров с мужем, а она уже рассердила его. Если она так общалась со всеми, то не удивительно, что получила по голове. Может быть, от того самого дона Пабло.

Минули две недели постельного режима, предписанного доктором Варгасом, и Хоакина наконец-то смогла встать, привести себя в порядок и спуститься в гостиную.

За это время, тянувшееся для нее бесконечно долго и доставляющее мучения головными болями и тошнотой, она успела узнать некоторые мелкие повседневные, но нужные в ее положении вещи.

Каттлеи, поместье Фернандо Агилара, как и дома в далеком Аройо де Оро, действительно освещалось электричеством, водопровод работал на электронасосе, а в кабинете хозяина даже находился телефон. Правда, с него нельзя было связаться даже с городом, не говоря уж о соседних островах.

В доме помимо Соле жили три горничные, кухарка, ее помощник, он же камердинер Фернандо, и он же исполнял помимо всего прочего еще и роль дворецкого. В домике у ворот, который Хоакина разглядела в окне, обитали старый привратник с женой. Все они были из местных. А раз в неделю приезжал управляющий, видимо, чтобы отчитаться о делах. В остальное время Фернандо ездил к нему сам или они встречались на плантации.

Лежа в постели, Хоакина слышала еще чьи-то голоса, а Соле потом сказала, что заходили соседи справиться о здоровье сеньоры. Верная служанка также прибавила, что для хозяйки оставили послания с пожеланием выздоровления и маленькие подарки. Все они лежат внизу и дожидаются ее.

Теперь же Хоакина, медленно спустившись по широкой лестнице с выстланными тонкой ковровой дорожкой ступенями, оказалась перед большими дверями, сделанными из того же голубого дерева, что в ее комнате. Поборов желание узнать, куда ведут похожие двери на противоположной стене, Хоакина толкнула створки. Она еще успеет совершить экскурсию по дому.

– Доброе утро. Я рад, что ты встала, ― сказал Фернандо, откладывая газету и поднимаясь со стула у круглого стола, на котором стоял поднос с чашками и с блюдцами, а рядом суетилась горничная Мария. ― Проходи. Выпьем кофе.

Хоакина последовала совету, но мягкий и удобный стул только усугубил испытываемую ею неловкость. Она словно вся сжалась изнутри, опасаясь, что получится так же, как при первом разговоре с мужем. С тех пор они общались мало, хотя навещал он ее каждый день.

– Благодарю, ― отозвалась Хоакина, наблюдая, как Мария ставит чашку, наполненную ароматным напитком. Запах куда приятнее и насыщеннее, чем в Аройо де Оро. Оно и понятно ― зерна были выращены тут же, на плантации, а не проделывали долгий путь на дирижабле или корабле через океан.

Хоакина сделала глоток, зажмурилась от удовольствия и улыбнулась. Может, жизнь в колониях не так плоха, если ты здоров, у тебя ничего не болит, и есть кофе. Свернутая газета подсказала, что сегодня на календаре третье марта. В Аройо де Оро уже прошла встреча весны, которую обычно отмечали пышными пирогами с мясом дичи.

– Чем ты намерена заняться? ― прервал тихое размеренное наслаждение кофе голос Фернандо.

– Посмотрю, что мне оставили соседи, ― ответила Хоакина. ― Соле говорила, кто-то даже заходил. Кто?

– Хорхе де Вега с женой. Его плантация, Розарий, граничит с нашей с северо-запада.

Имя ничего не говорило Хоакине.

– Тоже кофе? ― невпопад спросила она.

– Да. На Коста-Лунес почти все занимаются кофе. Это выгодно.

– Понятно. Еще я хотела прогуляться по дому, но… ― Хоакина посмотрела на замершую в стороне горничную. ― Подай-ка мне записки и подарки, Мария.

Приняв из темных рук, украшенных яркими браслетами, конверты и пару корзин с цветами и фруктами, Хоакина разложила все это на коленях и частично на столе и принялась жадно рассматривать. Ей надо было как-то справиться с не клеящимся разговором с мужем, а еще понять что-то о жизни здесь и о людях, с которыми она общалась.

– Так. Мне желают выздоровления Хорхе де Вега и Кармен Руис. От них апельсины. Потом еще сеньора Тереза де ла Серда. Какие красивые цветы. М-м-м… А вот и дон Пабло! ― с азартом воскликнула Хоакина и подняла взгляд на молчащего Фернандо. ― Пабло и Лаура Санчес. Кто они?

– Еще одни наши соседи, ― чуть улыбнулся Фернандо и отставил чашку с кофе. ― У дона Пабло плантация сахарного тростника. Лаура его дочь. ― Он вдруг нахмурился.

– Что такое? ― спросила Хоакина.

Фернандо медлил, глядя на нее, словно сомневаясь, стоит ли говорить.

– Я рассержусь, ― неожиданно для себя предупредила Хоакина.

Это было чистой правдой. Ей не нравилось, что муж снова не отвечает на ее вопросы. Но было в этом и нечто незнакомое, словно прорвалось сквозь пелену беспамятства от той Хоакины, которая любил Фернандо. Возможно, любила.

– Дон Пабло и Лаура в трауре больше недели, ― медленно начал Фернандо, не сводя с Хоакины внимательного взгляда. ― Умер его сын, Антонио. Вероятно, его убили.

– Господи. Кто?

– Даже если бы я знал, тебе это помогло бы? ― откинулся на спинку стула Фернандо.

Хоакина настороженно наблюдала за ним, но продолжения не дождалась. И она повернулась к стоящей недалеко горничной.

– Мария. А ты что-нибудь знаешь об этом?

– Что вы, сеньора, ― испуганно ответила та.

– Ты наверняка что-то слышала. И раз уж… мой муж не желает обсуждать эту тему, то я прошу говорить тебя.

– Хоакина, что ты?.. ― начал Фернандо, выпрямляясь.

– Не стесняйся, Мария. Я подарю тебе апельсины.

И Хоакина ободряюще улыбнулась синекожей девушке.

– А… ― она запнулась, кинула несмелый взгляд на Фернандо, а потом опустила глаза в пол и затараторила. ― По плантациям разъезжал полицейский из города. Спрашивал всех. Говорят, бедного сеньора Антонио зарезали. Но Санта из Хрустального ручья сказала, что колдовство это. Вроде видели странное существо тем вечером…

– Достаточно, Мария, ― остановил ее Фернандо. ― Ты можешь идти.

– Но…

Хоакина проводила глазами выпорхнувшую из гостиной горничную.

– Я хочу навестить подругу, ― заявила она, глядя прямо на мужа. ― У меня ведь есть подруги?

Ей показалось, что Фернандо сейчас резко откажет, особенно после странных россказней Марии, но он кивнул:

– Кармен Руис и Лаура Санчес. С ними ты общалась больше всего.

– Тогда я навещу Кармен, заодно поблагодарю за фрукты, ― решительно поднялась на ноги Хоакина. ― Лауре наверняка не до гостей. ― Она замерла от неожиданной мысли. ― Они знают, что я?..

– Новости и слухи у нас распространяются быстро. Но ведь ты не передумаешь идти, верно?

Хоакина покачала головой.

– Я возьму с собой Соле. И быстро вернусь. Хорошего дня.

Уже у дверей ее настиг тихий голос Фернандо.

– Если тебя не будет через два часа, я приду за тобой.

Хоакина фыркнула про себя. Прелести семейной жизни. Неужели здесь не приятно надолго без мужа отлучаться из дома даже в сопровождении служанки? Или же это простая предосторожность после предполагаемого нападения?

Розарий, поместье плантатора Хорхе де Веги, находился всего в получасе ходьбы от Каттлей, и Хоакина не успела даже как следует измучиться под солнцем. Конечно, ее защищала легкая шляпка и зонт из тонкой ткани, без которого, по словам Соле, на Коста-Лунес не обходилась ни одна приличная дама. Однако здесь было гораздо жарче, чем в Аройо де Оро, да и во всей материковой Менаде.

Хоакина с огромным интересом разглядывала раскинувшийся у нее на пути пейзаж, который видела на картинках в книгах по истории. Огромные плантации кофейных деревьев, убегающие вдаль до самого горизонта, черный силуэт электронапорной башенки на фоне почти безоблачного пронзительно синего неба, яркий, будто раскаленный, солнечный свет.

Они с Соле шли по пыльной дороге, сначала мимо плантации Фернандо, где некоторые синекожие рабочие смотрели на них, узнавали хозяйку, здоровались или кланялись. Затем свернули, и дорога пошла чуть вверх, мимо другой плантации, ведя к большому холму, на котором белел дом, утопающий в зелени и красно-фиолетовых цветах. И когда они поднялись выше, Хоакина обернулась и заметила блеснувшую вдалеке полоску океана.

– Соле, мне здесь нравилось? ― спросила она, с наслаждением ловя слабый ветерок.

– Думаю, да, сеньора. Мне вы никогда не говорили ничего плохого. Пойдемте, вы устанете.

Хоакина отвернулась от созерцания пейзажа и пошла за служанкой, всматриваясь в приближающийся с каждым шагом дом.

– А с Кармен Руис мы часто виделись?

– Когда как, сеньора, ― отозвалась Соле, пожав плечами. ― Тут наносят визиты хоть каждый день. Обычно вы ходили в Розарий по воскресеньям после службы. Или среди недели, когда сеньор Фернандо был сильно занят.

Хоакина замедлила шаг.

– То есть он не всегда сопровождал меня?

– Сеньор Фернандо не сильно любит общество. Да и с сеньором Хорхе не близко дружит. Он больше любит бывать у дона Пабло. Хотя тоже не часто. Тот еще с его отцом дружил. Ах, бедный дон Пабло! Как же он теперь? И сеньорита Лаура…

– Не причитай, Соле, мы почти пришли.

Хоакина постаралась выкинуть из головы подозрения насчет дона Пабло, на плантации которого с ней произошел несчастный случай, а то и нападение. Она помнила уроки деда Ривера. Огромного кабана нужно есть по частям. Сначала она поговорит с этой Кармен Руис. А затем нанесет визит и Лауре Санчес. Оставалась еще придумать, как наладить отношения с Фернандо Агиларом, чтобы не чувствовать себя напряженно и неловко каждый раз, заводя с ним разговор. Но этого кабана не осилил бы и сам бравый кабальеро Ривера.

Кармен Руис сидела в кресле, скрестив ноги в расшитых золотой нитью домашних туфлях, и с любопытством смотрела на Хоакину. А та с не меньшим интересом разглядывала хозяйку Розария.

Она была молода, не больше двадцати пяти лет, или даже ровесницей Хоакины. Оранжевое платье, щедро отделанное кружевами, и явно никакого нижнего корсета под ним, поскольку дома Кармен в нем не нуждалась. У нее была безупречная фигура. По крайней мере, так показалось Хоакине, с легкой завистью разглядывающей крупные чувственные черты лица подруги, аккуратный нос, пухлые губы и яркие большие карие глаза. Кожа Кармен была нежного оливкового оттенка, а слева у рта устроилась кокетливая родинка, наверняка сводящая с ума мужчин.

«И каково мне было дружить с такой красавицей?» ― подумала Хоакина, а вслух сказала:

– Прошу прощения, что оторвала ва… тебя от дел.

Кармен Руис растянула губы в улыбке, и стала еще краше.

– Дорогая, ничего страшного. С утра я села писать, но вдохновение от меня упорхнуло через несколько минут. Как птичка.

– Писать? ― растерялась Хоакина.

– Конечно. Я писательница. И у меня самая новомодная печатная машинка на острове. Или даже во всем Акульем заливе. Она умеет записывать голос.

Кармен подмигнула и засмеялась, но через мгновение чуть нахмурилась.

– Хоакина, ты действительно ничего не помнишь? Я думала, слухи преувеличивают.

– К сожалению, нет. Поэтому я и здесь. Мне нужен кто-то, кто хорошо знал меня. И то, что я делала перед… этим несчастным случаем.

Кармен зашевелилась в кресле и сменила позу, расположившись уже не так изящно. Видимо, забеспокоилась.

– А почему же ты не спросила Фернандо?

Хоакина замялась. Она не представляла, до какой степени Кармен была ей близка, и обсуждали ли они хоть немного семейную жизнь друг друга.

– Его я тоже не помню. И мне… очень сложно с ним общаться.

Кармен проницательно посмотрела на нее, а потом покачала головой.

– Ох, бедняжка. Я об этом не подумала. Однако он все же твой муж и обязан поддерживать тебя в болезни и здравии… и как там дальше?

Хоакина чуть не выпалила, что Фернандо точно что-то скрывает, однако вовремя прикусила язык. Осторожность ― вот сейчас ее главный девиз.

– Я не могу, Кармен, ― она опустила глаза. ― И пришла к тебе за помощью.

Хозяйка Розария снова вальяжно расположилась в кресле и вытянула скрещенные ноги.

– Ну что ж. Сделаю, что смогу, дорогая. Хорхе все равно поехал к управляющему. Что ты хочешь знать?

Хоакина замялась. Всю дорогу до Розария она составляла список вопросов, а теперь растерялась.

– Мне нравилось здесь? ― спросила она совсем не то, что хотела.

– Конечно. Сначала тебе было жарко, и болела голова от солнца, но ты быстро привыкла.

– Я часто наносила визиты соседям? Ходила в церковь? Общалась с людьми? ― перешла Хоакина к делу.

Кармен пожала изящными плечами.

– Как и все. У нас тут не слишком разнообразная жизнь. Может, поэтому я и стала писать книги. В будни хозяйство, по вечерам гости к соседям, по воскресеньям службы. Иногда мы выбирались в Буэнавентуру в театр или ресторан.

– Мы с тобой?

– Еще с Лаурой Санчес, если дон Пабло давал согласие, и нашими мужьями.

– И я ни с кем не ругалась, не спорила?

– Ну, разве только с Фернандо, когда его не устраивало меню на неделю.

Хоакина вздохнула.

– И правда звучит, как скучная размеренная жизнь. А… до того, как я упала, не произошло чего-нибудь странного?

Кармен помедлила и побарабанила пальцами обеих рук по затертым подлокотникам кресла. Ее гладкий лоб, обрамленный тщательно завитыми локонам, пересекли морщинки.

– Странного, странного… ― пробормотала она. ― Разве что убийство дона Марсело.

– Кто это? ― удивилась Хоакина. ― Я слышала, что убили сына дона Пабло.

– Бедный Антонио, такой красавчик. Лаура безутешна. Но это произошло, когда ты уже лежала в постели. А со смерти дона Марсело почти месяц прошел.

Хоакину охватило чувство, которому она не смогла дать объяснения. Тревога, медленно преходящая в волнение и даже страх.

– Кармен, ― тихо сказала она, подаваясь к подруге из своего кресла. ― Два убийства и почти друг за другом. И это скучная размеренная жизнь? Кто такой дон Марсело?

– Самый богатый кофейный плантатор на островах в заливе. Нам далеко до Марсело де ла Серды. Было. А теперь так же далеко до Хуана Мануэля Феррейры, его племянника. Он все получит.

– Подожди, ― остановила почему-то мечтательно закатившую глаза подругу Хоакина, вспомнившая имя на карточке с цветами. ― А Тереза де ла Серда из его семьи?

– Донья Тереза? Это мать Хуана Мануэля, сестра дона Марсело.

Дался Кармен этот Хуан Мануэль. Хоакина и так запуталась в именах.

– Я дружила с доньей Терезой?

– Вроде виделись пару раз, ― прищурилась Кармен. ― А что?

Хоакина внимательно посмотрела на красавицу-подругу, лицо которой выражало живейший интерес.

– Она прислала мне цветы.

– О, как странно, ― протянула Кармен. ― Может, просто решила быть вежливой?

Больше из хозяйки Розария ничего вытянуть не удалось. Хоакина посидела еще немного и собралась домой, помня об обещании Фернандо искать ее. Она попрощалась с Кармен, вызвала болтающую с местными слугами на кухне Соле и отправилась назад той же дорогой. Только на обратном пути стало гораздо жарче.

К вечеру Хоакина успела познакомиться с прислугой Каттлей, записать их имена и отдать кое-какие простые распоряжения по хозяйству. Ей показалось, что горничная Мария посматривает немного с испугом, словно опасается, что Хоакина снова будет ее расспрашивать. А рослая и мужеподобная кухарка, похоже, недовольна распоряжениями насчет ужина. Но что поделать? Хозяйка не помнила навыков, приобретенных за два года проживания в Каттлеях, и не имела представления, что уместно есть вечером, а что нет.

Хоакина оставила кухарку ворчать на кухне, а сама отправилась бродить по дому. Он был куда меньше родительского особняка, и предметов роскоши здесь почти не было, однако Хоакине он понравился. Каттлеи дышали уютом и какой-то неуловимой свежестью. Словно обновленным воздухом во время ливня после жары. Интересно, поместье всегда было таковым, или гостья с материка, ставшая хозяйкой, принесла сюда эту нотку?

Хоакина задумчиво разглядывала парный портрет в углу гостиной, и за этим занятием ее застал Фернандо.

– Дед и бабушка, ― сказал он.

Хоакина чуть вздрогнула. Она не заметила его появления.

– Ты помнишь их?

– Деда помню. А она умерла в расцвете лет.

– Как грустно, ― качнула головой Хоакина, окидывая взглядом безупречный овал лица, точеные черты и сложную прическу из светлых волос. ― Она была не местная? Так же, как я?

– Да. Но не так, как ты. Если ты насмотрелась, то пойдем присядем.

Хоакину удивил его тон, сухой и резковатый. Будто Фернандо не нравился разговор об умерших родственниках.

– Я уже все это спрашивала, да? ― обреченно произнесла Хоакина, отворачиваясь от портрета и проходя мимо мужа.

– Ничего страшного, ― сказал тот уже совсем другим тоном, идя за ней. ― Мне не сложно ответить еще раз. Мои родители тоже умерли, погибли. Они были на борту «Покорителя небес».

Хоакина охнула, замедлила шаг и повернулась к Фернандо, забыв о смущении. Она, как и все жители Менады, помнила о трагедии «Покорителя небес», большого пассажирского дирижабля, который четыре года назад взорвался прямо в небе, оставив его непокоренным. Обломки упали в океан, а все пассажиры погибли. Дедушка Ривера тогда примчался к отцу прямо после завтрака и уверял, что виной всему новые неиспытанные двигатели, а которых произошло замыкание. Владелец оказался жаден до денег, поспешил с запуском, и вот результат. А мать целую месяц наносила визиты тем знакомым, кого затронула трагедия, принося бесчисленные соболезнования.

– Мне очень жаль, ― сказала Хоакина, глядя на Фернандо. ― Как же ты справился с плантацией? Ведь ты так… ― она запнулась.

– Молод? ― усмехнулся он. ― Пожалуй. Мне тогда только исполнился двадцать один год. Я видел, как отец общается с управляющим, ездил с ним, часто заглядывал в счетные книги. Но это не одно и то же.

Фернандо сделал шаг вперед и теперь оказался совсем близко к Хоакине.

– Я сильно боялся, что не справлюсь и разорюсь. А спросить совета мог только у соседей, которые мои же конкуренты. Дон Пабло приятельствовал с отцом и немного помог мне, хотя и не занимается кофе. И дон Марсело оказался не таким снобом, как я думал.

– Тот, которого убили? ― спросила Хоакина, делая невольный шаг назад, чтобы не чувствовать дыхание Фернандо на своем лице.

В глазах мужа промелькнуло беспокойство.

– Кармен Руис рассказала?

Хоакина хотела ответить, но в гостиной появилась Соле.

– Пришла сеньорита Лаура Санчес и дон Пабло, ― доложила она.

– Но нам скоро ужинать, ― нахмурился Фернандо.

– Все в порядке, я ее пригласила. Только ответа не получила и не была уверена, что она придет. И тем более с отцом.

Со стороны Фернандо послышался отчетливый вздох.

– Так мне звать сеньора и сеньориту? ― захлопала глазами Соле.

– Зови. Мы с Лаурой поговорим в моей комнате, и Фернандо не пропустит долгожданный ужин. Или мне все-таки пригласить их к столу?

– Я так полагаю, распоряжение кухарке ты отдала днем?

Фернандо больше не вздыхал, он даже не выглядел рассерженным, однако Хоакина чувствовала, что он зол.

– Прости, что не предупредила тебя, ― сказала она, прямо глядя ему в глаза. ― Но ты бы стал меня отговаривать. А мне нужен этот разговор.

Фернандо некоторое время молча смотрел на нее. Хоакина тоже молчала. Тишину в гостиной нарушало только сопение все еще мнущейся тут же Соле.

Наконец Фернандо отвел взгляд и снова вздохнул. На этот раз тоскливо.

– Ты, видимо, решила, что я жуткий злодей, Хоакина. Но это не так. Я на твоей стороне, пойми. Соледад, пригласи дона Пабло и сеньориту Лауру.

Поговорить со второй подругой Хоакине удалось только после ужина, когда, оставив мужчин сидеть в гостиной, они уединились на террасе.

Вокруг уже царил душный колониальный вечер, и тонкая стройная фигурка Лауры в свете зажженных в саду фонарей выглядела совсем хрупкой. Подруга оказалась младше Хоакины и Кармен, ей можно было дать не больше восемнадцати-девятнадцати лет. Гладкие темные волосы Лауры были собраны в простую прическу, а черное траурное платье делало ее и без того бледноватую для колониального климата кожу еще бледнее. «Изящная фарфоровая статуэтка», ― подумала Хоакина, рассматривая подругу.

– Прости, что не успела ответить. Отец внезапно согласился сопроводить меня из-за несчастья с тобой, ― говорила Лаура, облокотившись на деревянные перила. ― Он все не может понять, как ты попала на нашу плантацию. И ему кажется, что…

– Что? ― поторопила Хоакина подругу, которая замялась.

– Антонио… ― она закусила губу, видимо, чтобы не расплакаться. ― Отец боится, что случившееся с вами как-то связано.

– А ты что думаешь? ― взволнованно спросила Хоакина, подходя к перилам и становясь рядом с Лаурой.

– Не знаю, ― покачала головой она. ― Но на Коста-Лунес никогда такого не случалось. Сначала дон Марсело, потом ты, а теперь и Антонио.

Хоакина какое-то время молчала, слушая треск невидимых насекомых и крики каких-то животных вдали, а затем решилась заговорить с Лаурой о том, о чем постеснялась с умной и роскошной Кармен.

– Слуги сплетничают, что тут замешано колдовство, ― быстро сказала Хоакина и покосилась на Лауру, ожидая, как та отреагирует.

– Вуду? ― переспросила подруга, поворачиваясь и смотря прямо. ― С чего они так решили?

– К сожалению, не только они, ― сказала приободренная Хоакина, хотя о вуду она слышала только в редких рассказах дедушки Риверы и читала в романах. ― Фернандо тоже думает, что моя потеря памяти немного… странная. А доктор Варгас с ним не согласен.

Судя по всему, теперь разволновалась и Лаура. Она поднесла ко рту кружевной платочек и теперь задумчиво его покусывала.

– Но в убийстве дона Марсело не было ничего странного. Его просто ударили тяжелым пресс-папье. Хотя, может, отец мне не все рассказал. Он один общался с полицией из Буэнавентуры.

– А… твой брат? ― как можно осторожнее спросила Хоакина.

Губы Лауры жалобно скривились.

– Полиция считает, что его зарезали. Прямо у леса, откуда идет дорога до Хрустального ручья, плантации дона Марсело.

Хоакина хотела добавить, что какая-то Санта оттуда же считает, что и здесь не обожглось без колдовства, но вовремя прикусила язык. Подруга и так достаточно настрадалась.

– А ты не знаешь, что он там мог делать?

– Отец говорит, на свидание пошел, ― шмыгнула носом Лаура. ― Антонио любили девушки, хотя до Хуана Мануэля ему было далеко.

Опять этот Хуан Мануэль. Хоакина с досадой мотнула головой. Каждый разговор не прояснял, что с ней случилось, а запутывал еще больше.

– Мне так жаль, Лаура. Самое ужасное, что у меня чувство, будто я могу помочь тебе. Словно знаю что-то. Может… может, поэтому на меня и напали, ― закончила Хоакина шепотом.

Подруга смотрела на нее настороженно, забыв о платочке.

– Что было перед тем, как меня нашли? ― продолжала Хоакина, не сводя взгляда с Лауры. ― Куда я ходила? С кем разговаривала? Мне бы хоть что-нибудь. Иначе я никогда ничего не вспомню.

– Мне тоже жаль, Хоакина, что с тобой случилось такое, ― сказала подруга, снова принимаясь терзать платочек. ― Но я ничего не знаю, разве только…

– Что?

– Как-то мы ездили в шляпную лавку в Буэнавентуре. Рядом подавали кофе, и к нам подошла донья Тереза, сестра дона Марсело. Она отвела тебя в сторону, и вы о чем-то говорили. Но ты не рассказала, о чем именно.

– Долго говорили?

– Несколько минут.

Хоакина отошла от перил и принялась ходить по террасе, от края до края, измеряя ее шагами. Бабушка, вдовствующая маркиза, находила эту привычку ужасающей и совершенно недостойной молодой знатной сеньориты. «Как кухарка, от горшка к горшку», ― говорила пожилая сеньора и неодобрительно щурила глаза. Но сейчас Хоакине было не до воспоминаний о родственниках, и она уже не была сеньоритой.

– Может, ничего серьезного и интересного? ― говорила она. ― Если бы донья Тереза сказала мне что-то важное, я бы поделилась с тобой?

– Наверное, ― рассеянно отозвалась Лаура, следя за передвижениями Хоакины.

– Она прислала мне цветы. Вероятно, мы все-таки общались. Или же она просто попросила соседку с материка посоветовать ей фасон шляпки, ― выдохнула Хоакина и остановилась. ― И что опять осталось? Только подозрения, что меня околдовали. Послушай, Лаура… мой муж, Фернандо, подозревает, что на меня напали, но не говорит со мной об этом. И мне, признаться, очень тяжело с ним общаться. Даже больше. Я не представляю, как мы будем жить дальше.

Хоакина подошла к подруге, остановилась рядом и заговорила тише. Утром ей не пришло в голову обсуждать подобные вещи с Кармен, что было бы уместнее. Первая подруга была замужней женщиной и могла понять. Но почему-то хрупкая и бледная Лаура в траурном платье вызывала желание немного довериться и выговориться.

– Все говорят, что мы любили друг друга, но я не помню чувств к нему. Для меня он человек, с которым я была немного знакома. Господи, да мы виделись всего два раза и совсем немного разговаривали. А затем я проснулась, и мне сказали, что он мой муж. И я должна жить с ним, как жена.

В свете фонарей стало заметно, что Лаура покраснела. Но она кивнула, всем видом выражая готовность слушать дальше.

– Я хотела написать родителям и попросить решить вопрос. Обратиться к высшим церковным отцам и узнать, есть ли повод для расторжения брака. Но затем представила, какой это будет скандал. Я должна буду вернуться в Аройо де Оро, дедушка Ривера и мама сойдут с ума. А мой дядя-маркиз? Ему придется постоянно выслушивать небылицы о племяннице и краснеть из-за всей этой истории. Нет, я не могу так поступить с семьей. Фернандо не отправлял им письмо о том, что случилось, и я ему за это благодарна. Все-таки он чуткий человек, пусть и пытается меня оградить от нужных сейчас вещей. Однако, чтобы продолжить жить на Коста-Лунес и в Каттлеях спокойно, мне надо вспомнить. Иначе я окажусь под одной крышей с чужим и нелюбимым человеком. Я постоянно в напряжении, когда приходится разговаривать с Фернандо, и с каждым днем мне становится все тяжелее, Лаура.

– Господи, Хоакина, как ужасно, ― потрясенно проговорила подруга. ― Я скорблю по брату, но не представляю, что бы делала на твоем месте.

– Надо вернуть память, ― решительно сказала Хоакина, которой стало немного легче. ― И если слуги сплетничают о вуду, получше узнать об этом.

– В Хрустальном ручье вроде была колдунья, ― неуверенно сказала Лаура. ― И у нас один работает.

– Нет. Пока нужен кто-то, кто просто много знает о вуду. И лучше не синекожий.

Лаура кинула взгляд на большое окно, за которым в гостиной дон Пабло и Фернандо пили вино и беседовали.

– Отец рассердится, если узнает, что я повторяю слухи, да еще и такие, ― быстро начала говорить она. ― В Буэнавентуре живет вдова, Ана дель Торо. Говорят, она заключила Договор с могущественным духом с помощью бокора. Она может помочь тебе.

– Договор? ― изумилась Хоакина. ― Это еще что?

Лаура кинула на нее удивленный взгляд, а затем внезапно улыбнулась.

– Прости. Ты забыла, что знала о Коста-Лунес и островах. Думаю, донья Ана тебе все расскажет.

– Но… ― попыталась возразить Хоакина, однако, проследив за взглядом подруги, поняла, что муж и дон Пабло уже подходят к стеклянной двери, ведущей на террасу.

– Лаура, дочка, нам пора домой.

В Буэнавентуру Хоакина просто сбежала, прихватив с собой камердинера и дворецкого, высокого крепкого и широкоплечего синекожего молодого человека, который сможет защитить хозяйку от случайных грабителей. Хоакина оставила Фернандо записку, где подробно расписала, почему она так поступила, повторив почти слово в слово вчерашнюю исповедь Лауре.

Помощник на все руки, которого звали Педро, сказал, что сначала надо дойти до перекрестка за лесом, начинающимся на границе Хрустального ручья. Там обычно останавливается почтовый дилижанс, на котором можно быстро добраться до города.

– Наверное, надо было взять тяглового ящера и бричку, ― сказала Хоакина, стоя у края пыльной дороги в густой траве. Солнце снова немилосердно жарило и сверкало так ярко, что хотелось убежать в казавшийся прохладным лес.

– Нет, сеньора, ― мотнул темной головой Педро и улыбнулся. ― На дилижансе быстрее.

Хоакина с сомнением взглянула на него, но не стала спорить. Она ничего не знала о местных способах передвижения и могла только довериться слуге.

Через несколько минут, наполненных криками севшей на дерево неподалеку стаи попугаев, послышался знакомый звук. Только Хоакина никак не ожидала услышать его здесь, среди чужой растительности, запахов и пронзительного яркого неба. Из-за поворота показался новенький, хотя и порядком запыленный, электродилижанс и, поблескивая продолговатым резервуаром для двигателя, остановился.

– В Буэнавентуру? ― высунулся из окошка водитель и, дождавшись кивка Педро, мотнул головой. ― Садитесь.

Педро помог ошеломленной Хоакине забраться в просторный салон, усадил ее на единственное свободное место, а сам устроился рядом на полу. Затрещал двигатель, электродилижанс тронулся и быстро помчался по дороге.

– Я думала, на Коста-Лунес пользуются только повозками с ящерами, ― тихо сказала Хоакина.

– Так и было, сеньора, ― отозвался Педро, сдвигая на затылок соломенную шляпу. ― Года три назад дон Марсело из Хрустального ручья закупил несколько. И себе, и в подарок острову. Хороший сеньор, жаль, что его убили.

Вот оно как. Сеньор де ла Серда был не только богатейшим плантатором в Акульем заливе, но и занимался благотворительностью. Кто же поднял руку на столь щедрого человека?

Хоакина рассеянно посмотрела на синекожих пассажиров, сидящих напротив нее. Все они наверняка были работниками окрестных плантаций или же жителями деревенек, лежащих к югу, спешащими по делам или на работу в город. Когда они замечали взгляд белой сеньоры, то кланялись и приветливо улыбались. А больше всех сиял Педро, не забывая подмигивать притулившимся в углу двум юным девушкам в ярких головных уборах.

Хоакина не успела как следует устать улыбаться в ответ пассажирам электродилижанса, как Педро вскочил, подошел к тонкой перегородке, за которой сидел водитель, и постучал по ней.

– Нам бы у площади, у церкви святой Терезы, ― крикнул он, и Хоакина торопливо принялась доставать деньги.

Она передала две серебряные палмеры, но Педро покачал головой и взял одну. Электродилижанс остановился, и Хоакина вышла, на этот раз без помощи слуги. За ней выпрыгнул худощавый парень с мешком за плечами, а потом появился и Педро, явно не довольный, что хозяйка его не подождала.

– Аккуратнее, сеньора, ― сказал он. ― Оглянуться не успеете, деньги вытащат.

– Что мы здесь делаем? ― спросила Хоакина, решив не удивляться тому, что ее милые попутчики способны на такое коварство. ― Я думала спросить, где живет донья Ана, в архиве при ратуше.

– Раз донья Ана знается с вуду, то лучше подскажет отец Абель, ― отозвался Педро, указывая на церковь красивого розово-бежевого цвета, возвышавшуюся совсем рядом.

– Почему?

Слуга кинул на нее вопросительный взгляд, а потом хлопнул себя ладонью по лбу.

– Простите, сеньора, ради бога. Я никак не запомню, что вы… что вам…

– Хорошо, хорошо. Идем к твоему отцу Абелю, ― оборвала покаяние Хоакина, донельзя раздосадованная тем, какие все-таки неудобства причиняет провал в памяти. Мало ей проблем с мужем.

Она решительно зашагала впереди Педро, а тот, догоняя ее, пояснил:

– Отец Абель у нас с даром. Единственный во всем заливе остался. Служит в церкви святой Терезы, а к нам приезжает по воскресеньям. Мессы у него хороши, но многие его побаиваются. Хотя священник вреда не причинит, только наоборот.

Хоакина остановилась и во все глаза посмотрела на чуть не налетевшего на нее Педро.

– С даром?

– С колдовством, да, ― закивал Педро. ― Говорят, что таким же сильным, как вуду седьмой ступени. Только другого толка. Ну да вы понимаете, думаю.

Хоакина хотела ответить утвердительно, но получилось промычать что-то невнятное. Чтобы скрыть свое невежество и смущение, она снова двинулась к церкви, стараясь не думать о том, сколько же ей еще предстоит удивляться, а то и поражаться.

Зайдя в неф, омочив пальцы в чаше и перекрестившись, Хоакина и Педро одновременно взглянули друг на друга. Вместо ожидаемой для позднего утра четверга тишины их встретили звуки органа.

– Не понимаю… ― пробормотала Хоакина, вслушиваясь в мелодию.

– Ни разу не слышал этого гимна, ― почесал коротко стриженный затылок Педро.

– Потому что это не гимн, ― теперь уже уверенно сказала Хоакина, поднимая глаза к галерее, ― а ария Хуаны из «Недолговечного счастья».

Она увидела озадаченный взгляд Педро и покачала головой, понимая, что синекожий слуга никогда не был в опере.

– Интересная церковь.

Звуки органа резко стихли, затем раздались быстрые шаги. И на лестнице, ведущей к галерее, показался высокий седоволосый человек, одетый в сутану. Он замер на мгновение, а потом стал спускаться.

– Доброе утро, отец, ― первой поздоровалась Хоакина, кинула взгляд на Педро и, дождавшись утвердительного кивка, продолжила. ― Прошу прощения, что побеспокоили вас.

– Доброе, доброе, ― приятным баритоном ответил священник, подходя ближе. ― Ничем важным я не занимался, можно сказать, даже немного грешил.

Он усмехнулся. От внимательных глаз на узком длинном лице тут же побежали морщинки, и священник стал похож на портрет одного из предков Хоакины, висевший в доме дяди-маркиза.

– Я отец Абель. У вас ко мне дело, сеньора?..

– Хоакина де Веласко. Я приехала с плантации Каттлеи.

Она замешкалась и снова посмотрела на Педро. Ведь это он привел ее сюда. Но слуга смотрел на отца Абеля с восхищением, и, видимо, не собирался ей помогать.

– Видите ли, отец, мое дело немного… необычно, ― начала Хоакина и замолкла.

– Все считают, что их дела таковы, ― развел руками седоволосый священник. ― Если вам неловко, можем пройти в мой кабинет. А ваш слуга пусть пока присядет.

Повинуясь приглашающему жесту отца Абеля, Хоакина проследовала за ним по небольшой лесенке в подвал, и вскоре уже сидела на простом, но удобном стуле и осматривала простое убранство кабинета.

Сам отец Абель устроился в пыльном кресле, выдвинув его из-за массивного стола и смахнув на пол какие-то бумаги.

– Я вас слушаю, сеньора де Веласко.

Хоакина внимательно посмотрела на приятное располагающее к себе лицо священника, вспомнила арию Хуаны и то, что говорил Педро, и решилась.

– Я замужем за владельцем кофейной плантации Каттлеи, Фернандо Агиларом. Пару недель назад на меня или напали, или я сама упала, и пострадала моя память. Два года будто вычеркнуты из жизни, и мне сложно смириться с этим. Если кто-то желал мне зла, я хочу найти его.

– Сеньора, в таком случае вам нужна полиция, а не я, ― заметил отец Абель, внимательно рассматривая ее и хмурясь. ― Вы ведь не из наших мест?

– Я с материка, из Аройо де Оро. И мне не нужна полиция, отец, я хочу нанести визит к донье Ане дель Торо. Слуга уверил меня, что вы знаете, где ее найти.

Священник приподнял брови, и Хоакине показалось, что он сейчас присвистнет.

– Вот оно как. Вы считаете, что на вас не напали, а заколдовали.

Это был не вопрос, а утверждение, да еще и произнесенное так легко и без оговорок, что Хоакина снова смутилась.

– Поверьте, отец, я не хочу обвинить кого-то, ― поспешно заговорила она. ― К тому же у меня дома к колдовству относятся, как к старым сказкам. Хотя суды еще рассматривают случаи, если есть неоспоримые доказательства. Но ученые говорят, что скоро развитие электричества и технологий сведет на нет и это. Последний кардинал с даром умер еще до моего рождения.

Отец Абель невесело усмехнулся и сцепил ладони, лежащие на коленях.

– Так и я здесь последний, ― сказал он. ― Местная молодежь предпочитает вуду религиозному служению. А электричество с цивилизацией хоть и захватывают колонии, но далеко не так резво, как вашу родину. Туземцы, знаете ли, не так падки на науку, как мы.

Он замолчал, судя по всему, о чем-то глубоко задумавшись, и Хоакина терпеливо ждала, когда он продолжит.

– Что вы хотите от доньи Аны?

– Я надеялась на консультацию, ― прямо сказала Хоакина. ― И не хотела обращаться к синекожим. А донья Ана, говорят, много знает о вуду.

На лице отца Абеля снова появилась грустная усмешка.

– Не исключено. Хотя даже мне не известно, что она знает. После заключения Договора я не видел ее на исповеди, а это без малого пять лет.

Хоакине захотелось спросить, что же это за договор такой, однако она сдержалась.

– Люди часто в отчаянии и горе совершают вещи, за которые потом приходится дорого платить.

– Я буду осторожна, отец, ― сказала Хоакина, не поняв, относилась ли последняя фраза священника к ней или к донье Ане. ― Но у меня нет выбора. Это может быть связано с последними убийствами, случившимися в наших краях. И если я возможный свидетель, мне все равно не дадут покоя.

Вот теперь отец Абель все-таки присвистнул.

– Убийства? Вы не о сеньоре Марсело де ла Серда говорите, сеньора?

– И о нем тоже. А недавно убили брата моей подруги, Антонио Санчеса. И я не желаю быть следующей, отец.

Хоакина прямо взглянула в глаза священника и почувствовала, что ей стало легче. Наконец-то она высказала слух то, что на самом деле тревожило ее. Ну, кроме опасений дальнейшей жизни с Фернандо.

– Хорошо, я скажу вам, где живет донья Ана, сеньора, ― со вздохом поднялся с кресла отец Абель. ― Но будьте крайне осторожны. И обратитесь все-таки в полицию.

От подошел к столу, нашел там лист бумаги, долго искал перо и чернильницу, обнаружил их под завалами папок, быстро накарябал что-то и протянул бумагу Хоакине.

– Вы застанете ее дома. Она не выходит.

– Спасибо, отец, ― поблагодарила Хоакина, тоже поднимаясь. ― Простите, что побеспокоила.

Она двинулась к двери, но спохватилась и повернулась.

– Благословите меня?

– Конечно. Вам это пригодится.

Отец Абель вышел из-за стола, подошел к присевшей Хоакине и широко осенил ее крестным знамением.

– Благословляю, дочь моя. Да не коснется тебя зло.

Хоакина хотела подняться да так и застыла, к своему стыду, с открытым ртом. Ее охватило чувство всепоглощающего счастья и спокойствия. Будто разом исчезли все проблемы и осталась только радость. Хотелось рассмеяться, запеть или даже станцевать и воспарить в небеса. Но Хоакина могла только восторженно и бестолково моргать.

– Поднимайтесь. ― Твердая и неожиданно сильная рука коснулась плеча, помогая встать. ― Ничего, так со многими бывает.

– Это… это потрясающе, отец, ― сказала Хоакина, которая понемногу приходила в себя. ― Может, я бы даже пожертвовала наукой и электричеством.

– Не преувеличивайте, ― приятно засмеялся священник, ведя ее к двери. ― Господь не просто так дал человеку разум. Все, созданное им во благо, имеет право на существование. К слову сказать, я не заметил на вас следов вуду. Но мой дар в таких вещах скромен, могу ошибаться.

– Или же меня просто ударили по голове, ― кивнула Хоакина, которая сейчас себя чувствовала полной сил.

– Позвольте еще сказать, сеньора, что у вас необычные глаза.

– Знали бы вы, как я их в детстве стеснялась, ― с трудом подавила она желание фыркнуть.

– Глаза разного цвета приносят удачу, ― улыбнулся отец Абель.

– Мой дедушка Ривера тоже так говорит. Я унаследовала их от него. А он прошел не одну военную кампанию и не получил ни единой царапины. В отличие от меня.

Они поднялись наверх, зашли в неф, и Педро поднялся им навстречу. Правда, не сразу. Похоже, слуга дремал, расположившись на прохладной скамье.

– Идем к донье Ане, ― скомандовала Хоакина. ― До свиданья, отец. И спасибо за все.

– Пожалуйста. И хорошего вам дня.

Хоакина хотела еще уточнить, верно ли она угадала арию Хуаны, однако решила не смущать священника. Наверняка прихожане слышат в церкви святой Терезы совсем другие мелодии.

Небольшой домик в Банановом тупике отыскать было несложно. На утопающей в зелени улочке виднелись всего несколько жилищ среднего достатка, выкрашенных светло-розовой краской, с серыми или белыми воротами. Ворота же Аны дель Торо были расписаны небольшими красными цветами.

Хоакина толкнула их и несмело зашла в маленький садик. Постоянно озирающийся Педро последовал за ней. Вокруг было тихо, только жужжали многочисленные насекомые над цветами, аккуратно рассаженными по клумбам, и издалека доносились крики торговцев с рынка.

Хоакина остановилась и только подняла руку, чтобы постучать в приоткрытую дверь, как из дома раздался низкий женский голос:

– Заходите, раз пришли.

– Мне с вами? ― спросил Педро.

Хоакина, уже толкающая дверь, взглянула на него и поняла, что ему почему-то не по себе.

– Уж изволь, ― сказала она, раздосадованная, что такой крепкий на вид и с утра еще бойкий слуга теперь занервничал. ― Зря я что ли тебя с собой брала.

В прохладной гостиной, куда Хоакина попала после небольшой прихожей, на низеньком диване среди подушек сидела прямая, как палка, старуха и, сощурившись, смотрела на гостей.

– Так, так, ― произнесла она тем же низким строгим голосом. ― Молодая дама и слуга. Чем обязана?

Хоакина замешкалась. Манеры пожилой женщины напоминали скорее бабушку-маркизу и ее подруг из светского общества, чем скромную прихожанку церкви святой Терезы и жительницу Бананового тупика.

– Добрый день. Мне нужна сеньора Ана дель Торо.

– Она перед вами, сеньорита, ― ответила старуха. ― Присаживайтесь на тот стул, а ваш слуга пусть устроится вон в том углу. Только надо подвинуть скамейку.

– Я на полу посижу, спасибо, сеньора, ― поспешно заверил Педро, подтверждая слова делом.

Хозяйка проследила строгим взглядом и за ним, и за устраивающейся на стуле Хоакиной.

– Что ж, я вас слушаю, ― сказала она.

Решиться рассказать о своем деле этой сухой и строгой старухе было еще сложнее, чем отцу Абелю. И если бы не его благословение, Хоакина или залепетала бы что-то невнятное, или вообще бы задала пару вопросов, попрощалась и ушла. Однако теперь она мыслила четко и совсем не боялась подобия своей бабушки.

В подробности Хоакина вдаваться не стала, а всего лишь представилась, кратко рассказала о том, что случилось, и поделилась подозрениями о вуду. Донья Ана внимательно выслушала и чуть усмехнулась.

– Не думала, что слухи обо мне разнесутся по всему острову. Но вот дошло до того, что вы пришли ко мне, а не к колдуну. Впрочем, я вас понимаю, сеньора, ― остановила она возражения Хоакины. ― Всегда есть риск попасть к нечистому на руку синекожему и расстаться с деньгами из-за того, что вас просто запугают.

– Я не уверена, что дело не в ударе, ― честно сказала Хоакина. ― И мне не хочется прослыть там, где я сейчас живу, истеричной особой.

– Однако я вам вряд ли могу помочь. Я не практикую вуду, я всего лишь пользуюсь ее услугами.

– Я слышала про Договор, ― качнула головой Хоакина. ― Не знаю, что это, но полагаю, что вам помог талантливый колдун.

– Если можно так выразиться, ― в тусклых глазах хозяйки дома зажегся странный огонек. ― Хотите узнать, что такое Договор? Что ж. Я бы предложила вам кофе для приятной беседы, но сама передвигаюсь с большим трудом. ― Она пошарила рукой, взяла стоящую у дивана длинную трость и махнула ей в сторону прикорнувшего в углу Педро. ― Эй, мальчик, сделай нам с сеньорой кофе. На кухне есть все, что нужно.

– Как же вы живете одна? ― спросила Хоакина, провожая взглядом вылетевшего чуть ли не бегом из гостиной Педро.

– Я живу с сыном, он сейчас на работе, ― ответила донья Ана. ― Именно из-за него я решилась на Договор.

В комнате повисла тишина. Хозяйка молчала, словно размышляя или погрузившись в воспоминания, а Хоакина не хотела торопить ее. Весь этот дом навевал какую-то странную дремоту, словно попав сюда, уже не надо было никогда никуда торопиться. И Хоакина бы не удивилась, если бы узнала, что донья Ана живет тут уже несколько сотен лет, вокруг нее меняется мир, а она сама остается прежней.

Молчание нарушил вернувшийся Педро, несущий поднос с кофейником, двумя чашками, сахарницей и даже небольшим блюдцем со сладостями. Донья Ана указала на столик за диваном, Педро его подвинул так, чтобы он оказался между ней и Хоакиной, поставил поднос и принялся наливать кофе.

– Все, все, мальчик, достаточно, ― остановил его донья Ана. ― Иди.

Она оперлась на трость, подалась вперед и принялась сама разливать кофе по чашкам. Хоакина придвинула ближе стул и хотела помочь, но вовремя поняла, что не стоит.

– Я родилась на острове Сан-Филиппе, что далеко к западу отсюда, ― начала говорить донья Ана, когда они взяли по чашке и принялись за напиток. ― На островах Акульего залива осталось гораздо больше колдовства, чем в цивилизованном мире. Впрочем, вы и сами уже это поняли, сеньора де Веласко. В детстве у меня была нянька, тогда еще рабыня. Она практиковала вуду, лечила всю плантацию и еще соседнюю деревню. Я была очарована ее умениями и даже просила научить меня. Однако родители узнали и строго настрого запретили близко общаться с рабами. Да и дара у меня не оказалось ни капли, как выяснилось много лет спустя. Няню отослали из домашней обслуги, а после отмены рабства она уехала на Пуэрто-Мариска, чтобы воссоединиться с семьей.

Получается, удивилась Хоакина, делая глоток кофе, донья Ана дель Торо не простого происхождения. Возможно, из колониальной аристократии. Неужели она собирается поведать гостье всю биографию?

– Так случилось, что я влюбилась в сына разорившегося бананового плантатора, ― продолжала донья Ана, ― но пожениться нам не разрешили. Его отец продал плантацию и уехал в город, а мой выдал меня за соседа. Однажды муж нашел те редкие письма, который писал мне Мигель, и пригрозил убить меня, если я не разорву связь с бывшим женихом. Мне пришлось под диктовку написать письмо, чтобы положить конец роману по переписке. Я так ненавидела мужа, что попросила рабов, то есть уже слуг, найти бокора и устроить мне с ним встречу.

– Бокор практикует злое колдовство? ― спросила Хоакина, не уверенная в том, что правильно помнит то, что написано в книгах.

– Скорее не гнушается в средствах, ― качнула головой донья Ана и сделала глоток. ― Я хотела, чтобы муж умер от тяжелой болезни. Но бокор испугался проклинать такого влиятельного и богатого человека, и меня спас обычный несчастный случай.

Хоакина во все глаза смотрела на хозяйку дома, поневоле захваченная рассказом. И сильно надеялась, что та не собирается признаваться в убийстве и ставить ее в неудобное положение.

– О нет, ― сухо усмехнулась донья Ана, видимо, заметив что-то в лице гостьи. ― Всего лишь саблерогий бык. Муж любил бои быков, которые проходили каждую осень на Пуэрто-Мариска, самом крупном острове залива. И в тот раз взял меня с собой, чтобы не подозревать в измене. Бык взбесился, пробил ограждение, а муж оказался у него на пути. Видели бы вы это. Отпевание пришлось проводить с закрытым гробом.

– О господи, ― вырвалось у Хоакины, которая была наслышана о том, как саблерогий бык мог изувечить человека. Сама она не любила эти традиционные развлечения и до сих пор счастливо избегала их.

– Однако мне это пошло только на пользу, ― возразила донья Ана. ― Родственников у мужа не оказалось, я унаследовала плантацию, и мы с Мигелем смогли пожениться после окончания траура. Родители отвернулись от меня. Мигель ведь поступил на службу в полицию, и они посчитали брак мезальянсом. Ни я, ни он не умели управлять тростниковой плантацией, поэтому пришлось ее продать и уехать жить в город, столицу Сан-Филиппе. У меня и Мигеля родилось трое сыновей, которые пошли по его стопам.

Хоакина допила кофе, поставил чашку на столик и выпрямилась на стуле, все еще не понимая, зачем донья Ана ей все это рассказывает.

– Наша жизнь текла мирно и размеренно, дети выросли, я занималась садом и плела прекрасные кружева, которые с удовольствием раскупали соседи. Мигель дослужился до комиссара и скоро собирался уйти в отставку. Мы думали продать дом на Сан-Филиппе, купить небольшую виллу на маленьком острове и спокойно дожить там. Но этого не случилось. Однажды моя жизнь закончилась. О нет, ― остановила она Хоакину, пытающуюся произнести подобающие слова сочувствия. ― Умерла тогда не я, хотя столько раз жалела об этом. Мигель расследовал дело о ставшей давно незаконной торговле людьми и контрабанде редких металлов. Он вышел на самых влиятельных лиц Сан-Филиппе и не принял от них взятку, пригрозив отправить рапорт на материк. И они убили его. А затем пришли к моим старшим сыновьям, тоже полицейским, и их семьям и убили их всех тоже. Остались только я и младший, потому что нас просто не нашли. В ту же ночь мы собрали все, что у нас было, и сбежали сначала на Пуэрто-Мариска, а затем на далекий Коста-Лунес. Семь лет скоро будет, как мы поселились здесь.

Донья Ана замолчала, внимательно глядя на Хоакину, которая сидела, зажав рот рукой.

– Саблерогий бык вам все еще кажется таким ужасным? ― с иронией спросила хозяйка.

– Как же вы пережили все это?

– А я и не пережила, ― чуть пожала плечами донья Ана. ― Я нашла бокора седьмой ступени, на этот раз посмелее, чтобы он помог мне заключить Договор. Мой последний сын не должен разделить участь отца и братьев. И бокор попросил духов сделать его неуязвимым к вреду, что можно причинить оружием, предметом, руками или ядом. И мало того, чтобы тот, кто причинит ему вред, сам получил такой же. Я прошла через ритуал, который бы показался мне кошмарным, если не случившееся со мной до него. И оставила в оплату свое тело.

– Как это? ― спросила Хоакина, которую уже стала колотить мелкая дрожь.

– Я гнию заживо, ― внезапно жутко улыбнулась донья Ана. ― И не умру, пока это не закончится. Я мало чем отличаюсь от трупа, лежащего в могиле. Но я пошла на это сознательно, ради теперь уже единственного сына. Вот что такое Договор, сеньора де Веласко. Вы платите цену сообразно запросу, но не знаете о ней, пока она не вступит в силу.

Хоакина хотела что-то сказать, но у нее так сдавило горло, что она закашлялась. Этот дом действительно был могилой, а его хозяйка, можно сказать, продала душу дьяволу. Вот только имели ли духи вуду отношение к сатане? Отец Абель наверняка знал ответ.

– А ваш сын? ― наконец, выдавила Хоакина.

– Он не был в восторге. Впрочем, вы сами можете у него спросить.

Хоакина услышала, как скрипнула дверь и раздались шаги. Она обернулась и увидела неподвижно сидящего в углу Педро, чьи глаза широко расширились, а кожа приобрела мертвенно-голубоватый оттенок при всей ее темноте. Будет ему теперь что рассказать на родной плантации.

– Мама? Ты не одна?

В гостиную зашел мужчина в темно-бордовой форме полицейского и остановился. А затем, глядя на Хоакину, вежливо склонил голову. Она любезно кивнула в ответ.

– Сеньора, это мой сын, Рафаэль Эспиноса. Рафаэль, это сеньора Хоакина де Веласко. Она любезно скрасила мое одиночество приятной беседой.

– Приятно познакомиться. Думаю, мне пора идти, с вашего разрешения.

Хоакина встала со стула, уверенная в том, что при сыне-полицейском донья Ана вряд ли станет продолжать их разговор и уж тем более давать адреса колдунов вуду.

– А ведь мы знакомы, сеньора, ― остановил ее голос Рафаэля Эспиносы, который можно было бы назвать приятным, не будь он таким вкрадчивым. ― Вы ведь жена Фернандо Агилара, владельца Каттлей, верно?

– Вы не ошиблись.

Хоакина остановилась и со скрытым неудовольствием посмотрела на полицейского. Еще один человек, которого она забыла. Еще один в веренице многих. Как говорится, имя им теперь легион. Два года все-таки долгий срок.

– Я заходил к вам после убийства сеньора Марсело де ла Серды, ― продолжал Рафаэль Эспиноса. ― Беседовал с вами и вашим супругом. А на той неделе снова посетил Каттлеи, уже по другому делу. Сеньор Фернандо сказал, что вы плохо себя чувствуете.

– К сожалению, это правда, ― отозвалась Хоакина, скользя взглядом по непроницаемому лицу собеседника.

Младшему сыну доньи Анны, уцелевшему в огне мести плантаторов Сан-Филиппе, было, наверное, около сорока лет. Густые темные волосы зачесаны назад и схвачены лентой, уши немного оттопырены, выраженные носогубные складки говорили о редких или наоборот частых улыбках, а на подбородке виднелась пара порезов, вероятно, от бритвы. В общем, служитель закона все же больше располагал к себе, чем нет, несмотря на неприятный голос. Если забыть о кошмарном Договоре его матери и о том, что он практически бессмертен.

– Я также слышал, что вы, ― продолжал говорить Рафаэль Эспиноса, ― прошу прощения за прямоту, потеряли память.

– И это правда, ― с грустью ответила Хоакина. ― Два года. Поэтому я не помню ваш визит в Каттлеи, сеньор полицейский.

– Зачем же так официально, ― обезоруживающе улыбнулся тот. ― Просто инспектор или даже сеньор Эспиноса. Есть у меня подозрения, что это не последняя наша встреча и разговор. Не нравится мне, что творится в ваших краях, сеньора де Веласко.

Сердце Хоакины сильно забилось. Отец Абель рекомендовал ей пойти в полицию, а полиция сама нашла ее. Не для того ли донья Ана услаждала слух гостьи своей биографией, чтобы задержать ее до прихода сына? Ведь последний раз Фернандо не пустил к жене полицию.

– Поэтому не соизволите ли уделить мне еще несколько минут? ― спросил Эспиноса, подтверждая мысли Хоакины. ― Мне нужно задать пару вопросов. Разумеется, неофициально.

– Д-да, ― рассеянно отозвалась Хоакина, бросая взгляд на Педро. ― Может, выйдем в сад?

Ей совершенно не хотелось оставаться в этом доме, на сегодня с нее достаточно ужасов.

– Пожалуй, ― кивнул инспектор. ― А ваш слуга пока побудет с мамой и сделает какао. Много кофе ей вредно.

Хоакина видела, что бедняга Педро совершенно не в восторге от этого предложения, и от души ему посочувствовала. Выходя в любезно открытую инспектором дверь, она видела, как слуга обреченно пошел на кухню, а донья Ана поудобнее расположилась среди подушек, вытянул больные ноги. Интересно, почему нет неприятного запаха? Или слово «гнить заживо» имеет какое-то другое значение? Как в стихах, где часто используются метафоры?

Хоакина с облегчением вдохнула теплый воздух и ароматы садика и постаралась выбросить из головы дом-могилу.

– Надеюсь, мама не сильно вам досаждала, сеньора? ― спросил Рафаэль Эспиноса. ― Она человек нездоровый и любит поговорить.

– Нисколько, инспектор, ― соврала Хоакина, рассматривая яркие цветы в клумбах. ― Я приятно провела время.

Он взглянул на нее с нескрываемой иронией, хмыкнул и ничего не сказал. Наверняка знал, какими историями развлекает его мать редких гостей.

– Итак, сеньора. О смерти сеньора Антонио Санчеса вы, думаю, слышали, ― перешел к делу Рафаэль Эспиноса, и голос его из вкрадчивого стал суховатым. ― А с учетом сказанного вами ранее спрашивать о том, где вы были во время его убийства, бессмысленно.

– Верно. Я лежала в своей комнате в постели. И доктор Варгас может подтвердить, что я не смогла бы выйти из дома.

Инспектор снова хмыкнул, но тут же стал серьезен.

– Хосе Варгас хороший доктор, хотя и чересчур высокомерен. Кичится тем, что учился на материке.

Хоакина еле сдержалась, чтобы не кивнуть и не хмыкнуть в ответ. Она успела насмотреться на манеры доктора Варгаса. Особенно, как он нарочито не мог запомнить имя Соле и постоянно называл ее «эй, ты» или «эй, девушка».

– Я обязан спросить, сеньора де Веласко, о случившимся с вами, ― продолжал Рафаэль Эспиноса. ― Доктор Варгас считает, что это был несчастный случай, и вы упали. Вы помните хоть что-нибудь?

Хоакина неожиданно рассердилась. Доктор так и не воспринял всерьез подозрения Фернандо и сплетни слуг. Трудно его винить, конечно, однако мог бы хоть поведать полиции об этом, и пусть бы они сами разбирались.

– Я ничего не помню, инспектор, кроме того, что очнулась в своей постели. Но… мне кажется, точнее, мой муж считает… Он что-нибудь сказал вам?

– Только то, что вас нашли на краю Пальмового сада, плантации сеньора Санчеса, вечером, ― поднял густые, как и волосы, брови, Рафаэль Эспиноса и, помолчав, добавил. ― И то, что он опасается, что на вас могли напасть.

Хоакина еле сдержала шумный вздох облегчения. Фернандо все-таки высказал подозрения полиции. Значит, хоть как-то беспокоится о ней, а не отмахивается, как доктор Варгас.

– Да, я тоже так считаю, инспектор, ― заговорила она. ― Я всего лишь женщина и не полицейский, но не заметить похожие события сложно.

– Думаете, на вас могли напасть из-за убийства Марсело де ла Серды? ― резко спросил Рафаэль Эспиноса, уже не тратя время на этикет и любезности. ― И Антонио Санчеса убили тоже поэтому?

– Мало того, ― ответила Хоакина, решив уже ничего не утаивать, ― я подозреваю, что в случае со мной замешано вуду. А, может, и не только со мной. Как убили дона Марсело? Вы нашли того, кто это сделал? Антонио Санчеса зарезали, так ведь?

Инспектор сложил на груди руки и внимательно посмотрел на Хоакину.

– Теперь вы задаете вопросы, сеньора, ― укоризненно покачал головой он. ― А ведь должны знать, что я не могу, да и не обязан отвечать на них.

– Но вы сами сказали, что беседа будет неофициальной, ― парировала Хоакина, упрямо глядя на него.

Рафаэль Эспиноса расцепил руки, зачем-то пару раз выдохнул через надутые щеки, возможно, размышляя о чем-то, а затем кивнул.

– Полагаю, никто не торопился рассказывать вам об убийствах, щадя ваше самочувствие. Поэтому от общих сведений, которые знает любой синекожий, вреда не будет.

Хоакина заметила, что инспектор, как и другие, проигнорировал ее замечание о вуду, но напоминать еще раз и спорить не стала. Хотя он-то мог бы и поверить, живя с такой матерью.