Встреча влюбленных

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Джавед сидел в своем кабинете и тоскливо смотрел в окно, безуспешно призывая музу, когда снизу донесся оглушительный рев. Судя по тембру, это была Мариам. Из коридора послышался тяжелый топот сбегающихся к хозяйке слуг, и Джавед поспешил к ней, с тревогой думая о том, что же могло приключиться.

Мариам рыдала, и слезы текли из ее глаз в три ручья. Она не подпускала к себе никого из домашних, и только для брата сделала исключение. Однако и ему не сразу удалось добиться, что произошло. Его рубашка, в которую она уткнула свое заплаканное лицо, скоро стала совсем мокрой. А когда он полез в сумку сестры, чтобы достать для нее салфетку, оттуда вывалилась такая гора косметики, что Джавед сразу забыл об истерике и задал Мариам законный вопрос, зачем ей все это нужно.

Сестра порядком смутилась, но это пошло ей на пользу. Она, наконец, перестала рыдать и стала объяснять, в чем дело, благоразумно предпочтя эту тему выяснениям насчет содержимого сумки.

— Умер… он умер, и теперь мы… — всхлипывая начала она.

— Кто? Кто умер? — Джавед попытался добиться вразумительного ответа.

Слуги сразу стали делать предположения относительно того, чья именно смерть могла ввести Мариам в такое состояние, сама она опять принялась рыдать.

— Министр просвещения штата умер, — наконец объяснила девушка причину своей скорби.

— О какое горе! — закричала ее старая нянюшка, протискиваясь к своей крошке, чтобы обнять ее. — У тебя всегда было такое доброе сердце!

— Ну и что? — черство спросил брат. — Ты собираешься убиваться по поводу смерти каждого административного работника в нашем штате?

— Вы что, не понимаете? — Мариам теперь не плакала, а кричала на них с таким гневом, как будто это Джавед с няней убили несчастного министра. — Выпускного бала не будет!

— Ах, вот оно что! — Джавед не сдержался и прыснул.

Ему повезло, что Мариам не заметила этого, иначе она надолго включила бы его в длинный перечень своих врагов. Но девушка была слишком поглощена своим горем, чтобы обращать внимание на кого бы то ни было.

— Мое платье, мое серебряное платье! — повторяла она. — Моя жемчужная диадема!

— Расходитесь! — махнул рукой слугам Джавед. — Это еще не конец света, хотя для Мариам он, возможно, уже наступил.

На самом деле, отмена выпускного бала была и для него неприятным сюрпризом, потому что там он надеялся увидеться с Фейруз, а может и поговорить с нею, пользуясь теми преимуществами, которые ему давало родство с одной из выпускниц. Для постороннего мужчины попасть на этот бал было практически невозможно, но Джавед как единственный родственник Мариам был бы, конечно, допущен.

Теперь приходилось оставить эту мысль. В колледжах объявлен траур, и, к несчастью, он пришелся именно на время окончания учебы.

— И что, вас оставят без всякого праздника? — спросил он вечером у сестры, успевшей немного оправиться от пережитого разочарования.

— Предлагают какую-то ерунду, да еще если найдутся для этого желающие предложить свой дом, потому что в общественных местах соблюдается траур, — поморщилась Мариам. — Да кому нужен этот их дурацкий мушаир?

— Что? Мушаир? Турнир поэтов? И ты, моя сестра, называешь его дурацким? — возмутился Джавед. — Ты… Ты бездушная особа, вот ты кто! Знаешь, что брату надо повидаться с Фейруз, отличиться перед ее отцом и только фыркаешь?

Мариам поняла, что допустила оплошность, но и виду не подала, что смущена.

— Вот возьму и предложу наш дом для мушаира, тогда тебе даже принять в нем участие не удастся — хозяином будешь! — пригрозила она брату.

— Попробуй только! — Джавед внушительно постучал кулаком по столу. — Ты у меня тогда весь праздник просидишь в парде на женской половине, а твое платье я подарю Лало из вашего класса!

— Ха-ха-ха! — демонстративно рассмеялась сестра. — Это тебе точно не удастся, потому что Лало — толстуха! Она в мое платье просто не влезет. А я Фейруз расскажу, что в детстве ты боялся мышей.

Мариам ушла, хлопнув на прощание дверью, но на следующий день привезла из колледжа хорошие новости. Другая девушка предложила для мушаира свой дом. И самое поразительное, что это была Фейруз.

— Ее отец делает все, что она хочет, не то, что ты для меня, — тонко улыбаясь, сказала сестра. — Подозреваю, что вся затея с турниром поэтов вообще была устроена ею. Фейруз всегда умела подавать нашей дирекции свои идеи, выдавая их за желание большинства.

— Неблагодарная, если бы не это, ты сидела бы дома в своем платье, которое, кстати, я великодушно тебе оставляю. А теперь у тебя будет случай показаться всем в полном великолепии! — крикнул Джавед вслед сестре, которая удалялась к себе по коридору, делая вид, что не интересуется его реакцией.

На самом деле она была рада, что все устраивается. Конечно, она променяла бы все поэтические праздники на один маленький вечер с танцами, но раз уж судьба так жестока, пусть благоволит хотя бы к брату. Если он отличится на празднике, это пойдет только на пользу их семье.

Мариам, как могла, помогала Фейруз устроить турнир и за это время узнала ее получше — во время учебы они не особенно дружили, а теперь потянулись друг к другу, понимая, что между ними существует все крепнущая связь. Однако, побывав несколько раз в доме у подруги, Мариам вынесла оттуда довольно противоречивые впечатления.

— Послушай, Джавед, — начала она разговор. — Мне кажется, Фейруз не на шутку в тебя влюблена. Она говорит только о тебе, причем так смешно хитрит, пытаясь выведать у меня разные подробности.

— Правда? — обрадовался Джавед. — Тебе действительно показалось, что я ей нравлюсь?

— Показалось? Да кто разбирается в этом лучше, чем я! — обиделась Мариам. — Но я бы на твоем месте так не радовалась.

— Почему? Ты же знаешь, что ее любовь — это все, о чем я мечтаю, — удивился Джавед.

— Ее отец требователен, высокомерен и чересчур спесив, — задумчиво проговорила Мариам. — И он имеет полную власть над дочерью. А ведь ты мечтаешь не только о любви — ты собираешься жениться.

— А разве это не одно и то же? — пожал плечами брат, с досадой думая о том, что в последнее время сестра становится чересчур глубокомысленной. — Разве я недостаточно хорош для этой семьи?

— Вот именно, вот именно, — покачала головой Мариам. — Для Фейруз-то ты хорош, а для семьи… То есть для отца…

— Я что-то не совсем тебя понимаю. Разве наш род хуже, чем его? У нас куда больше оснований звать себя «потомками Чингиз-хана», чем у Секандара, — возмутился Джавед. — Состояние у нас немалое, даже если учесть, что мне придется вычесть из него твое приданое, которое, кстати, будет не таким уж большим, — он и в такой важный момент не мог отказать себе в удовольствии немного поддразнить сестру. — Так в чем же дело? К чему может придраться уважаемый господин Сафар Малик Амвар?

— Он найдет, если захочет, — уверенно сказала Мариам. — Нужно, чтоб не захотел.

— Да что найдет? — недоумевал брат. — Славный род, хорошая семья…

Сестра испытующе смотрела в его глаза. Джаведу показалось, что она хочет что-то сказать, но Мариам так и не стала этого делать. Она покровительственно поцеловала его в лоб и ушла к себе, не проронив ни слова.

«Удивительные все-таки существа эти женщины, — подумал брат, глядя ей вслед. — Вчера еще у нее в голове ничего кроме кукол и двоек по математике не было, а сегодня она уже знает что-то такое, о чем я никогда бы не догадался. И откуда это берется?»

Однако у него не было времени особенно раздумывать о том, что имела в виду его сестра. До мушаира оставалось три дня, а он все еще не мог решить, что именно будет читать. Джаведу хотелось отличиться, как никогда в жизни. Подумать только, его будет слушать Фейруз! Этот день станет его триумфом, он просто уверен в этом. Пусть и она, и ее отец, и ее мать узнают, что у него есть талант, что он может прославить на всю Индию имя их дочери.

Мушаир по традиции начинался поздно вечером, когда взойдет луна, но уже с самого утра Джавед метался по дому, не находя себе места. От его недавней уверенности не осталось и следа. Он даже опасался теперь, что позабудет половину собственных строчек. То, что так вдохновляло его — присутствие Фейруз, теперь представлялось непреодолимой преградой. Как он сможет выступать, когда она в зале? Когда она смотрит на него своими прекрасными глазами?

Но Мариам ничего не хотела понимать. Ее волновало только то, во что он собирается одеться.

— Фрак? — воскликнула она. — Да ты с ума сошел!

— По-моему, элегантно, да и вообще подходящий костюм для поэта, — отстаивал Джавед свой выбор.

— Ты пойди и расскажи об этом отцу Фейруз! Откуда ты знаешь, что он думает о европейской одежде? — строго проговорила сестра. — Надевай ширвани — это уж точно ему вызывающим не покажется.

Джавед вынужден был согласиться с ее доводами и подчиниться приказу. Но на этом Мариам останавливаться не собиралась. Она схватила стопку листков, приготовленных для турнира, и принялась читать их вслух, обдумывая каждую строчку. Через несколько минут все стихотворения были разделены на две стопки.

— Это, — постучала она пальцем по большей из них, — не пойдет. Малик Амвар упадет в обморок, если услышит, что ты без конца твердишь имя его дочери. Я даже не предполагала, что ты так наивен. Ищи замену!

И опять он должен был согласиться с сестрой. Хорошо, что у него еще оставалось время, чтобы найти другие стихи для вечера. Но все это отнюдь не прибавило ему уверенности, и когда он поднимался с Мариам по еще помнившим Таба-Табаки ступенькам лестницы особняка Малик Амваров, то мечтал только об одном — избежать позора на глазах у любимой. Лавры победителя были ему уже не нужны.

Стараниями хозяев и добровольных помощников дом Фейруз превратился в сказочный замок. Повсюду, где это только было возможно, горели свечи, заменившие на этот вечер электрический свет. Шторы были отодвинуты, так что окна оставались открытыми — в одном из них сияла луна, а другие как будто ждали, когда она, совершая свой путь по небосклону, украсит и их. Стены и потолок парадного зала сплошь покрывали ковры из цветочных гирлянд. Их запах кружил головы, которые устояли перед общей романтической атмосферой, созданной в особняке, — таких, впрочем, было немного. Особенно волновались девушки. Это бросалось в глаза даже при том, что держались они обособленной стайкой, не отходя друг от друга даже на небольшое расстояние. Глаза их сияли праздничным оживлением и ожиданием чего-то: случайного, но многообещающего знакомства, предчувствуемого свидания или просто нескольких восхищенных взглядов, на которые каждая девушка может рассчитывать. Они слишком часто оправляли свои безупречные туалеты, слишком возбужденно смеялись, с преувеличенной нежностью обращались друг с другом, — даже те, кто не испытывал в школе восторга от компании одноклассниц, теперь чувствовали себя единым целым, противостоящим всему остальному миру.

Джавед с восторгом любовался сверкающей драгоценностями и улыбками группой красавиц, тем более что они не затмевались сейчас той, сравнения с которой, на его взгляд, не выдержал бы никто. Фейруз заканчивала последние приготовления где-то в глубине дома, гостей принимали ее родители. Секандара видно не было, и все знающая о целом свете Мариам шепнула на ухо брату, что его посрамленный враг счел за лучшее отправиться в Дели и не попадаться на глаза отцу хотя бы некоторое время.

Девушки заняли первый ряд выстроенных полукругом кресел. Позади них расположились их родители, сестры, братья и прочие родственники, получившие приглашение. Далее рассаживались остальные гости, среди которых оказалось немало молодых людей, выглядевших этим вечером необычно смирно и благонравно, что доказывало, как они дорожат честью быть в этом доме среди лучших невест Лакхнау.

В центре зала сидели судьи — в основном профессора университета, хотя Джавед сразу узнал среди них и редактора городской газеты, и владельца книжного издательства. Кресло председателя пустовало — очевидно, судьям еще предстояло решить, кому будет предоставлено право возглавить их коллегию.

Самого Джаведа пригласили занять место среди тех, кто примет участие в состязании. Таких было немного, но все-таки куда больше, чем он предполагал. Некоторые из искателей славы были хорошо ему знакомы. Двоих из них он считал опасными соперниками, другие, как ему казалось, не стоили особого внимания. Но утверждать, что основная борьба развернется между ними тремя, Джавед не мог бы — как знать, возможно кто-нибудь из новичков куда талантливее, чем все они.

Наконец в зале появилась Фейруз. Она вошла вместе со слугами, намеревавшимися предложить гостям сладости и напитки. Здесь были все известные Джаведу по его короткой, но бурной карьере человека в ливрее личности, за исключением привратника: и повар, и дворецкий, и даже строптивая горничная с тяжелой рукой. Да и самой Фейруз, очевидно, пришлось помогать им готовить и сервировать угощение. Сейчас в руках у нее тоже был поднос, с которым она подошла к судьям. Джавед смотрел, как стройная фигурка в палевом платье с высоким кружевным воротником склоняется в поклоне перед сразу заулыбавшимися старичками, и молился, чтобы она не забыла подойти и к тем, кто сейчас будет выступать.

Мечта его чуть было не разбилась, когда к ним устремился дворецкий, но Фейруз, закончив с судьями, взяла у него поднос, чтобы удостоить поэтов чести принять питье из ее рук. Джаведу казались вечностью минуты, пока она шла к нему, продвигаясь от одного участника турнира к другому. К несчастью, конкурсанты проявляли особую разборчивость, долго думали, какому напитку отдать предпочтение. Джавед злился, считая, что им сейчас должно быть не до питья, а вся их нерешительность вызвана желанием подольше удержать возле себя прелестную хозяйку, в то время как он, и только он, имеет право на ее внимание!

Когда же очередь дошла и до него, он вдруг забыл, что собирался ей шепнуть, да и не решился на это — ему показалось, что все обернулись к ним и ждут, не совершит ли он чего-нибудь неприличного. Сама Фейруз даже не подняла на него взгляда, только чуть вздрогнули ее длинные ресницы да слегка покраснели бледные щеки.

Джавед спросил себе оранжада и покорно принял у девушки тарелочку со сладкими орешками, хотя есть их вовсе не собирался. Фейруз уже отошла, а он все стоял со стаканом в одной руке и тарелкой в другой, не зная, куда все это теперь девать. Наконец он сел в свое кресло и, тяжело вздыхая, стал думать о том, как глупо распорядился мгновением, когда она была так близко. А ведь можно было все-таки что-нибудь сказать ей, даже передать скатанную в шарик записку — если бы он, конечно, догадался такую приготовить, или коснуться, будто случайно, ее руки! Но все равно, он должен быть признателен судьбе — Фейруз была целую минуту рядом с ним, он видел ее, вдыхал чудесный аромат ее духов. Ему не на что жаловаться!

Тем временем в центр зала вышел сам Малик Амвар и объявил мушаир открытым. Старички-судьи, посовещавшись, выбрали именно его своим председателем — и в знак признания заслуг перед городом, и из уважения к хозяину приютившего турнир дома. Отец Фейруз просто просиял, услышав об их решении, и со всей возможной торжественностью приступил к своим обязанностям. Джавед наблюдал за его реакцией и с досадой убеждался в правоте сестры: Малик Амвар, похоже, действительно на редкость тщеславный человек, и это придется учитывать в общении с ним. Хотя, надо признать, у него есть хотя бы один повод для несомненной гордости — Фейруз, его дочь, а кто еще мог бы похвастаться этим?

В наступившей тишине начал читать свои стихи первый из претендентов. Джавед заставил себя отвлечься от размышлений об отце девушки и вслушаться в его чтение. Юноша читал нараспев, как принято испокон веков на мушаирах, его голос — красивый и чистый — разносился по всему залу. Однако других достоинств у первого конкурсанта, кроме приятного голоса, не оказалось, и Джавед мог вернуться к своим мыслям, не опасаясь, что пропустит что-нибудь интересное.

Следующим был немолодой уже человек, богатый землевладелец из расположенной рядом с Лакхнау деревни. Его знали все, кто интересовался поэзией, потому что он не пропускал ни одного мушаира, издавал за свой счет книжки стихов, которые ему приходилось дарить своим знакомым пачками, потому что за все годы его бурной творческой жизни куплено было только два экземпляра, да и то, как утверждали злые языки, им самим. Зал милосердно выслушал жертву собственной страсти и вежливо похлопал ему. Несчастный в ответ принялся кланяться так, будто его наградили овацией, да еще хотел продолжить чтение, что ему, впрочем, не позволили судьи.

Третий и четвертый поэты были бы совсем не плохи, если бы погодили с выступлениями хотя бы годика два. Несмотря на очевидные способности, им стоило дождаться, пока талант окрепнет, пока появится опыт. Один не слишком удачно справлялся с рифмами, у другого то и дело ломался ритм, что совершенно недопустимо в рубаи.

Зато следующим был молодой преподаватель университета, которого считали мастером стиха и надеждой лакхнаусской школы поэзии урду. Тут уж Джавед ловил каждое слово, однако наслаждаться красотой и величавостью поэмы мешало то, что он все время пытался сравнить ее со своим творчеством, оценивая достоинства стихов с точки зрения возможности победы на турнире. По мере чтения Джавед с радостью понял, что, несмотря на замечательную талантливость поэмы, она не будет по достоинству оценена в этой обстановке, потому что выбранный автором исторический сюжет и то, что выступление оказалось довольно долгим, не слишком соответствует общему настроению зала. Выступив с таким произведением среди поэтов, можно было надеяться на восторг и признание, но когда в зале девушки-выпускницы и их родители, далекие от внутренних литературных проблем, не слишком искушенные в стихосложении, у преподавателя университета почти нет шансов на победу. Несмотря на бурные аплодисменты, которыми его проводили, никто не настаивал на продолжении чтения и не просил повторить полюбившуюся строфу, как это бывает, когда зал в искреннем восторге не хочет отпускать своего избранника.

Перед Джаведом выступал юноша, у которого, кажется, было все для успеха — и приятная внешность, и красивый тембр голоса, и выигрышная, легкая тема стихотворения, и неплохие рифмы, но все-таки главное отсутствовало. Его поэзия была похожа на изящный плафон, в котором не горит лампа — как он ни хорош, света от него не дождаться. Не было души, вкладываемой истинными поэтами в каждую свою строчку, а потому все щедро разбросанные в них красивости оставались безжизненными и не трогали слушателя.

«Отличный фон для моего выступления!» — злорадно подумал Джавед. Он тут же проникся духом состязательности и внес в свое отношение к турниру всю присущую ему в высокой степени страстность. Теперь были позабыты все волнения предыдущих дней, все соображения о том, что поэзия несовместима с желанием первенства. Джавед хотел победить, отличиться, заставить всех говорить о себе и смело ринулся на завоевание лавров.

Он встал перед судьями, стараясь, чтобы Фейруз никак не могла попасть в поле его зрения, и на мгновение закрыл глаза. Именно ее, от которой с таким упорством отворачивался, он призвал себе на помощь, мысленно прося вдохнуть в него сейчас вдохновение, которое необходимо не только при написании стихов, но и при их исполнении.

начал Джавед, и в зале сразу установилась та особая тишина, которая всегда означает настоящее внимание, а не просто молчание из одного приличия или снисхождения к автору.

Даже неугомонные девушки, куда больше озабоченные тем, как выглядят их прически, чем стихами, перестали шуршать шелком платьев и ронять на пол сумочки. Они вдруг впервые за весь вечер осознали, что присутствуют в месте, где поэты рассказывают о своей любви, — а эта тема всегда казалась им единственной достойной внимания. Как красиво говорит о своем чувстве этот очень симпатичный молодой человек, который к тому же им не совсем чужой — ведь он брат одной из них, Мариам. Каждая испытывала зависть к неизвестной красавице, вдохновившей его на эти стихи, и представляла себя на ее месте. Какие у поэта красивые глаза, как он высок и широкоплеч! А осанка! Все эти качества, несомненно, придают его творчеству особое очарование.

Джавед закончил чтение и с наслаждением вслушивался в красноречивое молчание зала, будто боявшегося разорвать таинственную связь, что установилась между поэтом и слушателями. Эта тишина означала его успех, и последовавшие за ней аплодисменты подтвердили это.

Зал устроил овацию, выкрикивая его имя, неистовствовал. Почтенные отцы семейств и их дородные жены вдруг опять почувствовали себя юными, влюбленными созданиями, вспомнили, как звенят браслеты на руках торопящейся на свидание девушки, как прекрасно ночное небо, усеянное тысячами звезд, каждая из которых шепчет имя любимой. Люди начали улыбаться, с нежностью смотреть друг на друга — и на поэта, с удовольствием кланявшегося им в благодарность за признание.

Джавед сделал вид, что собирается вернуться на свое место, хотя знал, что его не отпустят, и через мгновение убедился в этом. Публика требовала новых стихов и, противореча себе, просила повторить это, награждала его лестными эпитетами, требовала немедля присудить ему победу.

— У нас есть еще участники, — вынужден был вмешаться Малик Амвар как председатель судейской коллегии. — Мы не можем лишить остальных права представить свои творения на ваш суд.

Он вопросительно смотрел на Джаведа, и тот с подчеркнутой скромностью немедленно отправился к своему креслу, всем своим видом показывая, как он рад возможности услужить следующему конкурсанту, уступив ему свое место в центре зала.

Но когда через некоторое время стало ясно, что никто из оставшихся не сможет составить конкуренцию полюбившемуся публике автору, зрители вновь стали требовать стихов своего нового кумира. Джавед не торопился начать чтение, пока Малик Амвар лично не пригласил его сделать это. Тогда юноша отвесил в сторону председательствующего учтивый поклон и со словами: «Если вам угодно…» — вернулся в центр зала, к радости публики и особенно Мариам, увидевшей и оценившей все предпринятые братом маневры с далеко идущими последствиями. «Ну и дипломат, — поразилась она, глядя, как ловко он создает впечатление, что полностью отдает себя в руки почтенного Малик Амвара. — Не ожидала от этого растяпы!»

Теперь Джавед уже не боялся случайно коснуться взглядом Фейруз и растеряться от этого. Он сам искал ее глазами и наконец наткнулся на ее счастливое лицо, горевшее восторгом его победы.

Прочтя эти строчки, Джавед вдруг испугался того, что сделал. Ему показалось, что все должны понять, кому он посвящает каждое слово, каждый звук своих стихов. Не может быть, чтоб присутствующие не догадались, кем они навеяны, это же так ясно, так заметно!

Он прервался, оглядываясь по сторонам в поисках реакции, но она была обычной — люди, затаив дыхание, слушали его, никто не поворачивался к Фейруз, не показывал на нее пальцем, не шушукался. Они смотрели только на поэта, он казался им главным действующим лицом этой истории о любви.

Никому, кроме мечтательных выпускниц, и дела не было до той единственной женщины, без которой не было бы ни вдохновенья, ни радости для поэта, так обласканного слушателями. Джаведу странно было осознавать это, но зато он мог продолжать свое поэтическое обращение к Фейруз на глазах у всех.

Джавед читал это так, как будто объяснялся в любви, и это делало каждое его стихотворение неотразимым для публики, для сердца каждого, кто слушал его. Особая нота, звучавшая в голосе поэта, делала стихи куда более прекрасными, чем они, возможно, были бы, прочти их каждый из присутствующих дома, сидя в мягком кресле и после сытного ужина.

Джавед не смог бы даже с чистой совестью сказать, что его талант победил в этом соревновании. Нет, не талант, не сама поэзия — победила его любовь, его нежность, его преданность девушке, которая с душевным волнением ловила каждое его слово.

Судьи совещались недолго, и исход этих переговоров не вызывал у зала сомнений. Господин Малик Амвар, исполненный сознания важности момента, подозвал поэта к столу, чтобы вручить ему почетный приз — бесценный том Саади из своей личной библиотеки.

Джавед принял этот дар, низко склонив спину. Такая книга уже сама по себе могла осчастливить его. Но тут он увидел, что цветочную гирлянду, положенную победителю, судьи поручили надеть на него Фейруз как дочери хозяина дома. Это уже превосходило даже самые смелые его мечты, но чудеса еще не закончились.

— О, так вы из рода Сафдаров? — удивился Малик Амвар, которому кто-то из судей рассказал, должно быть, подробности о сегодняшнем триумфаторе. — Поздравляю вас, молодой человек. Очень рад, что древние роды Лакхнау способны давать нашей культурной жизни такие яркие звезды!

«Вот это да! — подумал Джавед, чувствуя, как замирает его сердце от радости. — Спесивый Малик Амвар признал меня звездой! Мариам будет очень удивлена!»

Он что-то пробормотал в ответ, почти не слыша своих слов. Теперь он был уверен, что пройдет немного времени, и он назовет Фейруз своей женой.