ГЛАВА 5

ЗАНДЕРС

— Итак, сейчас здесь с нами скандально известный дуэт из «Чикаго Рэпторс», Эли Мэддисон и Эван Зандерс, — объявляет репортер из «Чикаго Трибьюн». Его голос доносится по громкой связи, когда мы сидим в каком-то конференц-зале на арене Денвера перед игрой.

Я смотрю на Мэддисона, еще одного человека в комнате.

— Скандально известный дуэт, — тихо произношу я.

Мэддисон закатывает глаза, но в его груди раздается тихий смех.

— Мэддисон, поздравляю тебя с новорожденным сыном.

— Спасибо, Джерри, — мой лучший друг наклоняется вперед, чтобы в телефоне в центре конференц-стола был лучше слышен его голос. — Мы с женой очень рады пополнению в семье.

— А Элла? Как ей нравится быть старшей сестрой?

— Очень нравится, — смеется Мэддисон. — Она вспыльчивая малышка, и в восторге от того, что в будущем у нее будет брат, которыми можно командовать.

— Что ж, нам не терпится увидеть твою жену и детей на следующей домашней игре в Чикаго.

Обычно разговор проходит именно так. Репортеры начинают со всяких милых, сентиментальных вещей с Мэддисоном, а затем переходят ко мне.

— И ЭЗ, — начинает Джерри, используя мое прозвище.

— Как дела, босс?

— Хорошо. Но не так хорошо, как у тебя, полагаю. На прошлой неделе по всему интернету были снимки тебя и твоей последней фавориткой, покидающих арену после домашней игры-открытия. Кто-то, о ком нам следует знать?

Почему репортеры считают нужным постоянно говорить о моей сексуальной жизни, для меня загадка. Но моя персона, воспринимаемая в медиа, приносит мне чертовски много денег, поэтому я не обращаю на это внимания. Хотя я понятия не имею, кого он имеет в виду с прошлой недели. В какой-то момент девушки начинают сливаться воедино.

— Ну же, Джерри, — поддразниваю я. — Ты же со мной разговариваешь. Когда был кто-то, о ком вам нужно знать?

— Виноват, — смеется он. — Чуть не забыл, что разговариваю с Эваном Зандерсом. Ты, наверное, не заботился о женщине дольше двадцати четырех часов со времен своей матери.

При упоминании о моей матери я бросаю взгляд на Мэддисона. Никто не знает о моей семейной ситуации, кроме моей и его семьи. Я плачу хорошие деньги своей пиар-команде, чтобы так продолжалось и дальше.

Мэддисон одаривает меня извиняющейся полуулыбкой.

— Похоже на правду, — я заставляю себя рассмеяться в устройство громкой связи, ненавидя вкус слов, слетающих с моего языка.

— Джерри, давай поговорим о хоккее, — быстро меняет тему Мэддисон.

— Да, давайте. У вас двоих в этом году неплохая команда. Заполучим Кубок?

— Это наш год, — заявляет Мэддисон.

Кивнув в знак согласия, я добавляю:

— Без сомнения, мы считаем, что парни в майках «Рэпторс» в этом году имеют потенциал стать обладателями Кубка Стэнли.

Мы с Мэддисоном смотрим друг на друга через стол в конференц-зале. Когда речь идет о хоккее, и особенно в этом сезоне, мы не валяем дурака. Это наш год, чтобы выиграть все. В свои двадцать восемь лет мы с Мэддисоном оба вступаем в седьмой сезон НХЛ, и у нас, наконец, есть все, что нужно для победы.

— Зандерс, как думаешь, в этом году ты уменьшишь количество штрафных минут?

— Зависит от обстоятельств, — откидываюсь в кресле.

— Каких?

— Если другие команды будут играть чисто, то и я тоже. Но если будут преследовать моих ребят, то будут отвечать передо мной. Скамейка штрафников меня не пугает. Для этого я и нахожусь в этой команде, чтобы защищать своих парней и следить за тем, чтобы они не пострадали. Но судя по моим последним шести сезонам, не могу представить, что этот год будет другим.

— Ты любишь хорошую хоккейную драку, — смеется Джерри.

Что ж, тут он прав.

— И что тебе терять? — продолжает он. — Ты наносишь удары, получаешь свои штрафные, а потом уходишь с очередной женщиной под рукой каждый вечер. Мы все знаем тебя, ЭЗ. Тебе наплевать на всех, кроме себя. И именно поэтому Чикаго любит тебя. Ты самый большой засранец в лиге. Но ты наш засранец.

Мэддисон откидывается в кресле и хмурит брови, скрестив руки на груди. Мой друг разочарованно качает головой, но он знает, как это работает. Мы делали это годами.

Я делаю глубокий вдох, натягиваю улыбку, хотя репортер ее не видит.

— Все верно!

— Золотой мальчик города и плохой парень Чикаго, — добавляет Джерри. — Мой любимый заголовок, когда речь идет о вас двоих.

Мы продолжаем говорить о команде и наших целях на этот сезон, но каждые несколько вопросов возвращаемся ко мне и моей личной жизни. Мы говорим о женщинах, с которыми я ухожу с арены, о моих сфотографированных ночах в городе, о выпивке и вечеринках. Хотя я всегда напоминаю ему, что такие вечера никогда не предшествуют игре.

Каждый раз, когда Мэддисон или я пытаемся перевести разговор на «Активные умы Чикаго» — наш благотворительный фонд, поддерживающий обездоленных молодых спортсменов, которые не имеют средств для поддержания психического здоровья, Джерри возвращает разговор ко мне и моему холостяцкому образу жизни.

Я понимаю, что это имидж, который я создал для себя за последние семь лет, и именно по этой причине мои зарплаты такие большие, как сейчас, но мне бы очень хотелось также рекламировать нашу благотворительную деятельность. Это единственная вещь в моей жизни, которой я искренне горжусь.

Мы с Мэддисоном начали создавать фонд еще тогда, когда он только переехал в Чикаго. Нам обоим нужно было начать жертвовать свое время и деньги на благотворительность, поэтому создание этой организации было вполне логичным. Мы собрали профессиональных спортсменов со всего города, чтобы они поделились своими собственными историями психического здоровья в попытке преодолеть предрассудки, связанные с этой темой среди спортсменов, особенно мужчин. Мы собираем деньги на ежемесячных мероприятиях, чтобы покрыть расходы на сеансы терапии для детей, которые не могут себе этого позволить, но нуждаются в помощи, а также обращаемся к врачам и терапевтам, которые готовы пожертвовать своим временем.

Я не могу представить, как изменилась бы моя жизнь, если бы в молодости у меня были такие услуги. Многое из того гнева и несдержанности, которые я чувствовал, можно было бы выразить словами, а не грязной игрой на льду.

— Спасибо, что уделили время, Джерри, — говорит Мэддисон, когда все вопросы заданы. Он заканчивает разговор по громкой связи. — Мы больше не будем заниматься этим дерьмом.

— Мы должны.

— Зи, из-за них ты выглядишь как мудак. Ты даже не можешь говорить об «Активных умах» без того, чтобы они не сменили тему на то, с кем ты трахаешься или дерешься, — в расстройстве встает из-за стола Мэддисон.

Я тоже расстроен. Мне плевать, если они хотят поговорить о моей личной жизни, но было бы неплохо, если бы СМИ упоминали и о том хорошем, что я делаю для общества. Большинство людей не знают, что я наполовину являюсь лицом нашего фонда. Они считают, что это благотворительная организация Мэддисона, потому что это соответствует образу милого семейного парня. Для СМИ не имело бы особого смысла представлять, что я такой мудак, которому на всех наплевать, но при этом являюсь соучредителем благотворительного фонда для обездоленных молодых людей, страдающих психическими заболеваниями.

— Мы больше этим не занимаемся. Я устал от того, что все думают о тебе как о мудаке, у которого нет чувств. То, как они говорят о тебе, Зи… — Мэддисон направляется к двери конференц-зала, качая головой.

— У меня нет чувств, — быстро отвечаю я. — По крайней мере, до июня, когда я буду держать в руках Кубок Стэнли и новый продленный контракт.

— Это у тебя нет чувств? — спрашивает Мэддисон, не убежденный. — Ты плакал, когда смотрел «Тайну Коко» с Эллой. У тебя есть гребаные чувства, чувак. Тебе следует начать сообщать людям об этом.

— Не используй «Тайну Коко» против меня! Это дерьмо было грустным! — я встаю со своего места и иду за ним в раздевалку, чтобы переодеться к нашей игре. — А та песня в конце? Она меня каждый раз заводит.

Как только опускаюсь на сиденье в самолете для полета домой, я со вздохом погружаюсь в него. Это поражение было жестоким, и я играл как дерьмо. Я не был сосредоточен сегодня, и беру на себя всю ответственность за провал.

Я не ожидал, что мы проиграем так скоро. На самом деле, думал, что мы проведем как минимум десять игр без поражений. Вот насколько мы хороши. Но сегодня просто не наш вечер.

Однако, это длинный сезон. Мы будем в порядке.

Мой телефон пикает в кармане, я достаю его, когда остальная команда садится в самолет, и обнаруживаю, что меня ждут два сообщения. Неохотно открываю первое, от моего агента.

Рич: ЭЗ, мой мальчик. Я отправил для тебя девушку к раздевалке, а ты пронесся мимо нее. Это было бы самое подходящее время для медиа, чтобы сделать несколько фотографий, как вы двое покидаете арену. В чем дело?

В расстройстве я вытягиваю шею и делаю глубокий выдох. Я сам могу найти себе девушек, и не нуждаюсь в том, чтобы Рич устраивал это для меня. СМИ и так мусолят всю эту историю с мужчиной-шлюхой. Мне не нужно ничего изображать. Это было видно из нашего предматчевого интервью «Чикаго Трибьюн», когда мы не могли вставить и двух слов о хоккее или нашей благотворительности.

После дерьмового проигрыша и того, что дважды за двадцать четыре часа услышал о своей матери, я не был в настроении подливать масла в огонь. Большая часть Северной Америки знает, что я плейбой. Ночной отдых не изменит моего имиджа и, следовательно, не лишит меня контракта на следующий сезон.

Игнорируя Рича, я перехожу к следующему сообщению. Выражение моего лица полностью меняется, в отличие от разочарованного, которое я демонстрировал весь вечер.

— Твоя жена написала мне, — я подталкиваю Мэддисона, чтобы показать ему текст и фотографию, которую прислала мне Логан.

Это самая милая вещь, которую я видел за последнее время. Моя небиологическая племянница, Элла Джо, расположилась в двух футах от их телевизора, ее шея выгнута, а глаза прикованы к экрану, наблюдая за нашей игрой. Большой бант несколько усмиряет безумные волосы на ее голове, но самое приятное — это майка, в которую она одета. На ней одиннадцатый номер и надпись «ДЯДЯ ЗИ».

Логан: Не показывай это моему мужу. Он убьет меня за то, что я позволила ей одеть эту майку, но я подумала, что ты получишь удовольствие от того, что твоя любимая девочка носит твой номер.

— Какого хрена? — в шоке говорит Мэддисон, увидев свою трехлетнюю дочь в чужой майке, а не в своей.

Три маленькие точки танцуют по моему экрану, прежде чем приходит еще одно сообщение от Логан.

Логан: И поскольку ты любишь злить моего мужа, полагаю, что сейчас ты показываешь ему.

Она слишком хорошо знает нас обоих.

Логан: Привет, детка. Я люблю тебя. Пожалуйста, не убивай меня.

Мэддисон наконец-то смеется.

— Если Элла сегодня надела это дерьмо, неудивительно, что мы проиграли, — самодовольная улыбка скользит по его губам, когда он откидывается назад и сплетает руки вместе, удовлетворенно складывая их на животе.

— Говнюк, — бормочу я с улыбкой.

— Засранец.

— Ребята, вы готовы к инструктажу аварийного ряда?

Я отправляю Логан быстрый ответ, поблагодарив за фотографию Эллы в моей майке, прежде чем уделить Стиви все свое внимание.

Это моя новая тактика, чтобы залезть ей под кожу. Она хотела моего внимания в прошлый раз? Ну, с этого момента я буду ловить каждое ее слово, и это будет чертовски неловко.

— Да, пожалуйста! — я убираю телефон и скрещиваю руки на коленях, подавшись вперед в ожидании.

Ее голова дергается от моего нетерпеливого ответа, брови нахмурены, когда девушка озадаченно смотрит на меня.

Мэддисон хихикает рядом со мной, точно зная, что я делаю.

— Лааадно, — протягивает она в замешательстве.

Стиви начинает объяснять, как работает выход через окно, если нам понадобится воспользоваться им в случае чрезвычайной ситуации, хотя в этот раз она гораздо быстрее, чем в прошлый. Полагаю, потому что будет повторять это нам каждый рейс до конца сезона.

Я с энтузиазмом киваю на каждую мелочь, которую она говорит, и всякий раз, когда ее сине-зеленые глаза находят мои, они сужаются в раздражении.

— Вы готовы и способны помочь в случае чрезвычайной ситуации? — спрашивает она и Мэддисона, и меня.

— Да, — быстро отвечает Мэддисон.

Я? Не так быстро.

— Вопрос, — начинаю я. — Еще раз. Как именно мне открыть окно?

Мэддисон качает головой, но его грудь сотрясается от беззвучного смеха.

Стиви делает глубокий вдох, уверен, что от разочарования, прежде чем повторить то, что она уже говорила.

— Снимите пластиковую накладку, потяните красную ручку внутрь и отпустите. Окно зафиксируется относительно самолета.

Я многократно киваю головой.

— Понятно. А когда мне его открывать?

Стиви резко вдыхает, и я больше не могу сдерживать хитрую ухмылку на своих губах. Становится все веселее и веселее.

— По указанию члена экипажа.

— А как…

— Ради всего святого, Зандерс! Ты готов и способен помочь в случае чрезвычайной ситуации или нет?

Не могу удержаться от смеха. Я уже чувствую себя в десять раз лучше, чем когда покидал арену.

К счастью, на губах Стиви появляется улыбка, хотя девушка и пытается ее сдержать. Она сжимает свои пухлые губы, пытаясь сдержать улыбку, но, наконец, смех вырывается из ее уст.

— Да, я хочу и могу, — отвечаю я с широкой улыбкой на лице, откинувшись в кресле.

Стиви качает головой.

— Мне нужна новая работа, — бормочет она, прежде чем уйти.

После того, как двери самолета закрываются, Стиви возвращается в ряд у аварийного выхода, стоя в нескольких сантиметрах от меня в проходе. Ее светловолосая коллега стоит впереди, а третий бортпроводник говорит по громкой связи.

Стиви начинает проводить демонстрацию техники безопасности, показывая, как пользоваться ремнями безопасности и кислородными масками, если они вдруг упадут с потолка. Никто не обращает на нее внимания, но я держу взгляд сфокусированным на ней.

Она чувствует мой взгляд, и на ее щеках под веснушками появляется румянец.

— Этот самолет оборудован шестью аварийными выходами, — говорит стюардесса по громкой связи. — Два выхода через переднюю дверь, два через окна над крыльями и два выхода через двери в задней части самолета.

— Отлично справляешься, милая, — шепчу я.

Стиви качает головой, ее губы сжаты вместе.

— Бортпроводники сейчас укажут ближайшие к вам выходы, — эхом разносится по самолету из динамиков.

Стиви указательным и средним пальцами каждой руки указывает на выходы в задней части самолета, затем делает то же самое, указывая на выходы у окна в середине самолета, где сижу я. Но когда указывает на выход из окна с моей стороны, то загибает указательный палец и указывает на окно только средним пальцем, явно посылая меня подальше.

Я не могу сдержать смех.

На губах Стиви самодовольная, удовлетворённая улыбка, как и должно быть. Ее нежелание отступать или поддаться моему обаянию, как это делают большинство женщин, официально интригует и в равной степени расстраивает.

— Зи! — первое, что я слышу, как только вхожу в пентхаус Мэддисонов на следующий день, за этим быстро следует милая трехлетняя малышка, которая бросается к моим ногам, желая, чтобы я взял ее на руки.

— Элла Джо! — я поднимаю девочку, крепко обнимая ее. — Как поживает моя любимая девочка?

— Единственная, — отвечает она, впиваясь своими маленькими пальчиками в мои щеки.

Чертовски верно подмечено.

— Подарок?

— Элла! — кричит Логан из детской дальше по коридору. — Мы не так просим о чем-то твоего дядю.

Я бросаю на малышку многозначительный взгляд, пытаясь сдержать веселую улыбку, нуждаясь в поддержке Логан во всем, что касается воспитания детей. Но Элла может попросить абсолютно все у двух других своих дядей или у меня, и ни один из нас ни за что на свете не скажет «нет».

Она слегка хмыкает, прежде чем самая милая улыбка овладевает ее губами, а на щеках появляются ямочки. Малышка склоняет голову набок и прижимает плечо к своей розовой щеке.

— Подарок, пожалуйста? — хлопает ресницами Элла.

Взрыв смеха сотрясает мою грудь. Я поправляю ее на бедре, прежде чем засунуть руку в карман.

Когда Элле исполнился год, я начал покупать ей по одной вещице из каждого города, в котором мы с ее папой играли, не то чтобы она знала или помнила об этом. Но это был забавный способ убедиться, что я смогу приехать и увидеть мою маленькую племянницу после каждой поездки. Теперь они все переданы ее младшему брату, Эм-Джею.

В прошлом году, когда ей исполнилось два года, я перешел на открытки. Ей нравились все яркие, красивые картинки на лицевой стороне, и ее легко было развлечь листом бумаги.

В этом году ей три года, и мы перешли на магниты.

Вытаскивая маленький магнит с флагом Колорадо на нем, я наблюдаю, как зеленые глаза Эллы загораются от восторга.

Это чертов магнит, но она выглядит так, будто ей только что подарили выигрышный лотерейный билет.

— Вау! — восклицает малышка, и я не могу удержаться, чтобы снова не рассмеяться.

Возможно, она не самым вежливым образом попросила о подарке, но то, как бережно она держит этот маленький магнит в своих крошечных ручках, компенсирует это.

Элла переворачивает его и рассматривает с широкой улыбкой на губах.

— Это для холодильника, — объясняю я. — Я подарю тебе по одному из каждого города, в котором мы играем.

Она возбужденно кивает головой и извивается в моих объятиях, желая спуститься вниз. Я ставлю ее на ноги, и она бежит к холодильнику. Садится на колени, прилепляет магнит на нижнюю часть холодильника, куда может дотянуться, а затем подпирает своими крошечными кулачками подбородок, любуясь им.

— Что нужно сказать, детка? — Логан входит на кухню с новорожденным Эм-Джейем на руках.

— Спасибо, дядя Зи! — практически кричит Элла с пола на кухне.

— Не за что, малышка.

Когда Логан проходит мимо, я целую ее в щеку, а она кладет своего спящего и спеленатого сына мне на руки, даже не спрашивая, хочу ли я подержать его. Она и так знает ответ. Иногда (чаще всего) моя причина приходить в гости не связана с тем, чтобы провести время с двумя моими самыми близкими друзьями. Я прихожу, чтобы увидеть их детей.

— Как ты себя чувствуешь, Ло? — спрашиваю я одну из своих лучших подруг, у которой после родов прошло менее двух недель.

— Я чувствую себя хорошо. — На ее лице сияет улыбка, когда она садится на диван, подгибая под себя ноги.

Я занимаю противоположную сторону дивана, стараясь не разбудить Эм-Джея в своих объятиях. Хотя этот малыш спит так крепко, что я сомневаюсь, что мне бы это удалось.

— Ты хорошо выглядишь.

— Зи, тебе лучше следить за своими словами! — слышу я веселый голос Мэддисона откуда-то из коридора.

— Ооочень хорошо! — восклицаю я, просто чтобы позлить его.

— Если бы ты не держал моего сына, я бы надрал тебе задницу, — проходя в гостиную, он подхватывает свою дочь по пути к дивану. — Но ты прав, она хорошо выглядит, — продолжает Мэддисон. — Элла Джо, разве твоя мамочка не выглядит красиво?

— Очень красиво, — вздыхает Элла, прежде чем положить голову на плечо отца и, кажется, заснуть.

Мэддисон обходит спинку дивана позади Логан.

— Думаю, кому-то пора спать. Я сейчас вернусь, детка, — он быстро целует жену.

Прежде чем унести Эллу в ее комнату, Мэддисон огибает диван и наклоняется ко мне, вытягивая губы.

— Сейчас вернусь, детка.

— Отвали, — я со смехом отталкиваю его лицо от себя.

Мой взгляд переходит на панорамные окна позади Логана.

— Черт, иногда я забываю, насколько хорошо вы, ребята, можете видеть мою квартиру, — прищурив глаза, я могу разглядеть отсюда мой мраморный кухонный остров.

Логан поворачивается, смотрит в окна и на другую сторону улицы. Снова повернувшись ко мне лицом, она не может сдержать смущенную улыбку, когда на ее щеках появляются ямочки.

— Поверь мне. Мы не забываем. Знаешь, сколько раз Илай или я заставали тебя с кем-то на кухне? Как думаешь, почему мы установили эти шторы? — она указывает на длинные плотные шторы, которые сейчас придвинуты к стене, пропуская солнечный свет. — Удивляюсь, как я еще не выколола себе глазные яблоки.

— Знаешь, сколько женщин убили бы за такой вид? Просто оцени зрелище.

— Фу, мерзость, — хихикает Логан.

Я смеюсь вместе с ней, прежде чем заметить изменение в ее выражении лица.

— Илай сказал, что твоя мама связалась с твоей сестрой.

Я тяжело вздыхаю, но в то же время отчасти благодарен за смену темы. Логан — мой импровизированный психотерапевт, несмотря на то, что у меня есть лицензированный, к которому я хожу раз или два в неделю. Я рассказываю Логан почти все, и мне нужно выговориться с той ночи в Денвере.

— Да, Линдси сказала, что она безостановочно звонит ей, пытаясь связаться со мной.

— Мне очень жаль, Зи. Мы можем что-нибудь сделать?

— Я не знаю. Просто надеюсь, что она больше не появится или не узнает мой номер.

Логан на мгновение умолкает, затем ее взгляд переходит на меня и снова на пол.

— Ты рассказал своему отцу?

Рассказал ли я отцу? Я почти ничего не рассказывал ему с тех пор, как уехал из его дома в колледж. В наши дни он не самый заботливый или поддерживающий человек. Не думаю, что ему есть дело до того, что я профессиональный спортсмен, зарабатывающий миллионы долларов в год. Что полностью противоречит нынешним намерениям моей матери проложить себе путь в мою жизнь.

Хотя он не всегда был таким. На самом деле, когда я был ребенком, мы с отцом были очень близки. Он был на всех моих хоккейных турнирах. Мы целыми днями разговаривали о спорте, он помогал мне отрабатывать технику во дворе, и всегда был начеку по поводу моих оценок, зная, что мне необходимо их поддерживать, чтобы претендовать на стипендию.

Мой отец в целом хороший человек, но ушел с головой в работу, как только мама ушла от нас. Возможно, он пытался стать тем мужчиной, которого она хотела видеть рядом с собой, или, по крайней мере, заработать те деньги, которые она хотела, надеясь, что мама вернется к нему, я точно не знаю. Но отец бросил меня, так же как и мать, только по-другому.

Он больше не заботился о моих оценках и не приходил посмотреть, как я играю в хоккей в старшей школе. Вместо этого задерживался на работе допоздна, отвлекаясь от своего разбитого сердца. К тому времени, когда отец возвращался домой, я обычно уже лежал в постели, приготовив в микроволновке что-нибудь на ужин. Линдси в то время уже уехала в колледж, и я чувствовал себя очень одиноко.

Вот тогда-то и начались приступы паники. Тогда же начался гнев и постоянное напоминание о том, что меня никто не любит. Именно тогда я понял, что никто никогда не любил меня настолько, чтобы оставаться рядом.

Только спустя годы, будучи на третьем курсе колледжа, я начал ходить на терапию и работать над своим дерьмом. И понял, что никто другой не обязан любить меня. Поэтому я начал любить себя, раз никто другой не собирался этого делать.

— Зи, — мягко говорит Логан.

— Хм? — вытаскивая себя из оцепенения прошлого, я нежно поглаживаю пеленку Эм-Джея большим пальцем, пока он крепко спит у меня на руках.

— Ты рассказал отцу, что твоя мама пыталась связаться с тобой?

Я качаю головой, улыбаясь ей полуулыбкой.

— Не хочу беспокоить его этим.

Это означает, что я не хочу говорить с ним больше, чем нужно. Но я этого не говорю. Логан очень хочет, чтобы мы с отцом восстановили наши отношения. Она потеряла своих родителей в раннем возрасте и хотела бы еще хоть раз поговорить с отцом. Я чувствую себя полным мудаком, когда говорю ей, что у меня нет желания разговаривать со своим, который жив и здоров.

— Хорошо.

На этом она заканчивает разговор, одарив меня грустной улыбкой.

Я смотрю вниз на милого мальчика в моих объятиях, благодарный за то, что они моя семья, независимо от того, связаны мы кровными узами или нет.

— Эй, Зи, — говорит Логан с дивана. — Мы очень тебя любим.

Почему-то эта девушка всегда знает, что мне нужно услышать, точно так же, как ее муж может читать меня, как открытую книгу. Иногда я не умею признаваться в том, что мне нужно, независимо от того, насколько прямолинейным и честным могу быть. Но я благодарен за то, что эти люди так хорошо меня знают.

— Я тоже вас люблю, ребята. — Это единственные люди, которым я говорил эти слова, кроме моей сестры, за последнее десятилетие моей жизни.

Загрузка...