Я пришла издалека

Глава первая МИР ТЕСЕН

Отправляясь в Эдинбург, я была готова к любым приключениям. Зеленые холмы Шотландии, старинные замки, загадочные сооружения, возведенные древними кельтами, – такая обстановка внушит романтическое настроение самому закоренелому прагматику. Весна в Эдинбурге! Что может быть лучше? Конечно, прежде всего, меня ждет работа, но ради того, чтобы своими глазами увидеть родину Роберта Бернса, я согласна на все.

В самолете я упросила соседа, судя по выговору коренного шотландца, поменяться со мной местами – мое кресло было в проходе. Не слишком вежливо, но мне чертовски хотелось посмотреть на Шотландию сверху. Следить за тем, как сквозь расступающиеся облака вдруг проглядывает земля, появляются крохотные домики, геометрический рисунок ландшафта… Самолет снижается, картинка становится все более крупной, оживает, и вот уже видны городские улицы, отдельные здания, группы людей и проезжающие автомобили. Я с детства любила это волшебное превращение игрушечных домиков в самые настоящие большие дома, где живут люди. Наверное, сосед понял мое детское любопытство. Поинтересовавшись: «Is it your first trip to Scotland?» – хотя и так было ясно, что, конечно же, я впервые лечу в Шотландию, – он пересел в мое кресло, отложил папку с документами, которые листал до того – очевидно, очень занятой молодой человек, – и начал рассказывать, над какими городами мы пролетаем.

Мы расстались почти друзьями. Он оставил свою визитку: Джеймс Дилан, адвокат, нотариальная контора «Аллен и Овери», Глазго. У меня визиток еще не было. Их не успели напечатать до отъезда. Поэтому я оставила свой рабочий телефон и адрес гостиницы «Королева Мэри», где мне предстояло прожить несколько дней. Адвокат – какая английская, диккенсовская профессия! Все романы Диккенса слились у меня в голове в один нескончаемый судебный процесс. Оказывается, в Шотландии тоже есть адвокаты. А я думала, ее населяют только поэты, бродячие музыканты и владельцы пабов.

В аэропорту Эдинбурга меня встречали густой запах селедки и гид-шотландец в национальном костюме. Неплохое начало для романтического путешествия. Втайне я уже надеялась, что шотландский адвокат Джеймс Дилан позвонит в гостиницу и, возможно, найдет время и повод, чтобы встретиться со мной еще раз. Здравомыслящая женщина во мне говорила: этот симпатичный юноша проявил обычную вежливость. И вовсе не твои чары побудили его тратить на тебя время, а хорошее воспитание. Может быть, может быть, но никакое воспитание не заставит мужчину болтать с женщиной, которая ему неприятна, – возражала невесть откуда взявшаяся легкомысленная особа. Кажется, в ближайшее время именно она собиралась управлять моими поступками.

Я была готова к приключениям. Но я никак не ожидала на следующий же день встретить собственного мужа. Точнее, бывшего мужа.

Пару лет назад мы с Андреем поняли, что не оправдываем обоюдных ожиданий, и решили развестись. Это случилось быстро, мирно и без скандалов. Расставаясь, мы неискренне пообещали друг другу звонить, не забывать, заходить в гости – и, разумеется, никто из нас не сдержал обещания.

После развода я жила одна в маленькой квартирке на Петроградской стороне, работала недалеко от дома, не общалась почти ни с кем из старых друзей и не заводила новых знакомств. Мне нужно было остаться наедине со своими мыслями и начать жить своей собственной жизнью. Раньше я слишком зависела от других людей, и больше всего – от мужа. Мы прожили вместе почти четыре года. Детей не было – он не хотел. Говорил, что еще рано, что мы еще молоды и можем пожить несколько лет для себя, что нужно подождать, пока он начнет зарабатывать достаточно денег, чтобы у ребенка было все самое лучшее. Я соглашалась, хотя в душе считала, что он не прав. Впрочем, все к лучшему. Если бы у нас был ребенок, я не решилась бы уйти, так и не смогла бы изменить свою жизнь.

Где-то я читала, что женщина, выбирая мужчину, всегда подсознательно выбирает идеального отца для своего ребенка. Если по каким-то причинам рядом с ней оказался не тот человек, возникает подсознательный конфликт. Андрей не был похож на идеального отца – я понимала это слишком хорошо. Может быть, я ушла от него именно по этой причине. Уж не знаю, что думало о нем мое подсознание… Он не был похож и на идеального возлюбленного: слишком эгоистичен, порой жесток. Я любила его какой-то странной болезненной любовью, причинявшей мне страдание. Это была любовь-мания, любовь-зависимость. Он стал для меня сначала наркотиком, позже, когда я повзрослела и немного поумнела, – всего лишь вредной привычкой, от которой не можешь отказаться.

А он был увлечен своей научной работой, порой переставал замечать все происходящее вокруг. Он становился невнимательным, а иногда и просто грубым, особенно если ему казалось, что ему мешают. В хорошем настроении он иногда говорил, что настоящему историку мертвецы дороже живых людей. Думаю, за этой шуткой скрывалась большая доля правды. Я всегда чувствовала, что значу для него едва ли не меньше, чем пожелтевшие архивные документы, какая-нибудь переписка восемнадцатого века между австрийским шпионом в России и французским дипломатом, состоявшим в масонской ложе…

Андрей вырос в благополучной семье, привык к тому, что его окружает постоянная забота близких, и брак был нужен ему лишь для того, чтобы кто-то продолжал о нем заботиться. Кто-то должен был заменить постаревших родителей, души не чаявших в единственном ребенке. Разумеется, этот кто-то должен был пожертвовать своими интересами ради того, чтобы Андрей мог и дальше заниматься своими исследованиями, не отвлекаясь на разные пустяки. Этот кто-то был лишен права иметь свое мнение, свои проблемы, даже своих друзей.

Я не сразу поняла, что мне отводится благородная роль любящей жены, которая всю жизнь посвятила научной славе гениального мужа. Мне не подходила эта роль. Я обнаружила, что вовсе не хочу кому-то подчиняться или служить. Да и Андрей не был гениальным ученым. Он был одарен и очень трудолюбив: вполне достаточно для того, чтобы достигнуть успеха, но слишком мало для того, чтобы я растворилась в нем без остатка.

Подозреваю, что его больше интересовала такая сторона научной карьеры, как возможность ездить за границу, участвуя в научных конференциях, завязывать контакты с коллегами, которые рано или поздно помогут ему уехать из страны и найти работу на Западе. Ради этого он был готов на многие жертвы. А мне хотелось совсем другого. Всю жизнь я мечтала о большой семье, где все просто любят друг друга. Семья казалась мне единственной настоящей целью, той единственной радостью, которой я была лишена в детстве. Но с Андреем у нас не сложилось.

И вот я наткнулась на него утром в «Королеве Мэри». Похоже, мир слишком тесен… Я поздно встала, хотя и заказывала wake-up call на семь утра. Проснуть-то я проснулась, но немедленно заснула обратно. Когда я снова открыла глаза, было уже восемь тридцать. Пришлось собраться с рекордной быстротой. Я натянула первую попавшуюся одежду – это были светлые вельветовые брюки и голубой джемпер, – и прибежала завтракать с еще влажными после душа волосами. Через пятнадцать минут от гостиницы отправлялся автобус, на котором вся группа ехала на семинар, а после на экскурсию. Опаздывать не хотелось. Поэтому я судорожно налила себе кофе, едва не уронив чашку, и стала осматриваться в поисках чего-нибудь съестного. Тут я заметила знакомую фигуру в джинсах и темно-серой рубашке. Мужчина оживленно разговаривал о каких-то архивах с невысоким пожилым шотландцем и одновременно наливал себе стакан яблочного сока (я автоматически отметила, что его утренние привычки не изменились). Пока и соображала, стоит поздороваться или лучше удалиться незамеченной в укромный уголок, он неожиданно обернулся – и наши глаза встретились. Он тут же расплылся н улыбке:

– Юлия! Ну надо же! Ты тоже живешь в этой гостинице? – и сразу обратился к своему спутнику по-английски, представляя меня как бывшую супругу, а ныне – хорошего друга. «Лицемер», – подумала я, а вслух спросила:

– Ты давно в Эдинбурге? Отдыхаешь или работаешь?

– В Эдинбурге – третий день, а в Шотландии – уже пару недель. Я занимаюсь весьма любопытными исследованиями местной истории. Моя научная группа получила грант Сороса, немалую сумму, и в ближайшие три года я буду часто сюда приезжать. Это Уильям Гиббонс – мой коллега, специалист по кельтской мифологии. А ты? Как ты здесь оказалась? Неужели работа?

– Да, работа. Я приехала на семинар. Повышаю квалификацию, – мне не слишком хотелось распространяться о своих нынешних делах.

– С каких это пор молодых врачей отправляют повышать квалификацию за границу? – Мне показалось, что Андрей неприятно удивлен.

– Я больше не работаю по специальности. Я консультант в одной фармацевтической фирме.

– Вот как! Что же заставило тебя изменить своему призванию? – В его голосе появились знакомые язвительные нотки.

– Ты же прекрасно знаешь, что прожить на те деньги, которые называются зарплатой врача, невозможно. Вряд ли я смогу принести кому-то пользу, умирая с голоду. К тому же это просто унизительно. Я бы с радостью лечила людей ради собственного удовольствия. Но ведь для этого нужно, чтобы кто-то другой меня кормил, поил и одевал…

Продолжая перебрасываться вопросами и ответами, мы сели за столик и приступили к завтраку. Общество бывшего мужа не отбило мне аппетита, и я с наслаждением проглотила пару свежих, теплых круассанов с ежевичным джемом. В этой гостинице почему-то подавали европейский завтрак, а не традиционную английскую яичницу с беконом. И никакой овсянки!

Мы с Андреем не могли говорить по-русски, это было бы не слишком вежливо по отношению к мистеру Гиббонсу. И мы общались по-английски, лишь изредка обмениваясь русскими фразами. Разговор не выходил за рамки дежурных тем: какой прекрасный город Эдинбург, как жаль, что вы пробудете здесь всего неделю, любите ли вы путешествовать…

Я отвечала односложно. О чем можно говорить, подсчитывая минуты, оставшиеся до отправления автобуса? Я заметила, что Андрей смотрит на меня оценивающе, в его взгляде читалось не только любопытство, но и нечто среднее между удивлением и одобрением. Как будто бы он видит меня в первый раз в жизни, раздраженно подумала я.

Впрочем, я действительно изменилась со времен нашей последней встречи. Замужем я выглядела забитой и недовольной жизнью, почти перестала следить за собой, ходила исключительно в джинсах и какой-нибудь затрапезной рубашке, чем страшно раздражала Андрея. Он хотел видеть во мне респектабельную спутницу, которую не стыдно представить друзьям или коллегам, но уж никак не взлохмаченную девицу, к тому же выглядящую моложе своих лет и потому сильно смахивающую на подростка. С тех пор как мы с ним расстались, я удачно сменила работу, но вместе с работой пришлось сменить и имидж. В моем гардеробе появились деловые костюмы, туфли на каблуках и прочие «приличные» вещи. Не удалось ничего сделать только с прической: мои сильно вьющиеся волосы всегда были до неприличия непослушными. Даже стрижка в дорогом салоне не помогала… Но в целом я выглядела куда более благополучно, чем два года назад. Андрей не мог этого не заметить.

Мне показалось, что он порывается что-то мне сообщить, его как будто распирала изнутри какая-то новость. Он заговорщически переглядывался с мистером Гиббонсом, они обменялись многозначительными похмыкиваниями, и наконец Андрей торжественно объявил:

– Вчера мы с Гиббонсом разрешили одну любопытную загадку, касающуюся моей родословной. Ты узнаешь об этом первая. Приглашаю тебя сегодня вечером поужинать с нами, за ужином я расскажу все в подробностях.

Ну разумеется, чего еще могла касаться важная новость, как не его драгоценной персоны! Не иначе, он выяснил, что приходится дальним родственником английской королеве и имеет некоторые права наследования на Виндзорский дворец. Тем не менее я любезна согласилась стать первым человеком, посвященным в тайну его происхождения. Мы договорились встретиться в холле в восемь часов, и я побежала к выходу. Автобус еще не уехал. Разумеется, все уже сидели на своих местах и ждали только меня. Пробормотав извинения – мол, так устала после вчерашнего перелета, да еще голова разболелась – я плюхнулась на сиденье и отправилась слушать доклады о новых чудодейственных лекарствах и перспективных рынках сбыта.

Вполуха я слушала скучнейшие рассуждения о том, что новую мазь нужно продавать в тюбике, а не в баночке, и обязательно в синей упаковке… Оказывается, именно это обеспечит препарату невероятный успех на рынке, в отличие от лекарства с такими же свойствами, но продающегося в баночке и в красной упаковке. Мне было как-то не по себе. Конечно, каждый младенец знает, что производство лекарств – это бизнес, причем весьма прибыльный. Больной человек и его родственники пожертвуют последнее, чтобы купить необходимое лекарство. Ничего не делается бесплатно, пора бы уже привыкнуть к этому, но какие-то несовременные мысли о том, что нельзя так откровенно зарабатывать на чужом несчастье, не отпускали меня. Так меня воспитали, внушили с детства ненужную по нынешним временам порядочность, и с этим уже ничего нельзя поделать. Моя нынешняя работа вызывала во мне угрызения совести. Я подумала, что с другим воспитанием мне жилось бы гораздо легче. Незаметно я погрузилась в свои мысли. Они были невеселыми – об Андрее, о моей жизни до замужества…

Мои родители и младший брат погибли в авокатастрофе, когда мне было девять лет. Они ехали на дачу к папиному приятелю. Приятель вел машину. Неожиданно на повороте отказало рулевое управление, машина вылетела на встречную полосу и врезалась в грузовик. Папин приятель чудом не пострадал. Отделался царапинами от разбившегося лобового стекла. А все пассажиры погибли. Этот человек приходил на похороны, пытался заговорить со мной. Я не могла на него смотреть, хотя и знала, что он не виноват в аварии.

Мир вокруг меня опустел. Я еще долго не могла поверить, что родители никогда не вернутся. А когда наконец поверила – стала мечтать о том, что когда-нибудь встречу такого человека, с которым мне захочется провести всю оставшуюся жизнь, воспитывать наших детей, заботиться о семье, приглашать в дом гостей… Я завидовала своим школьным подругам, у которых было много родственников, бабушек, дедушек, двоюродных тетушек, троюродных племянников. Мне казалось, что все большие семьи обязательно счастливы, и я не понимала, почему близкие родственники могут ссориться друг с другом из-за пустяков. Каждую ночь, ложась спать, я перебирала в памяти драгоценные воспоминания и думала: если бы только мои родители были живы…

После их гибели меня взял к себе дядя Сэм. На самом деле дядюшку звали Семен Ильич, но в семье его прозвали дядей Сэмом по непонятным мне причинам. Семейные прозвища редко поддаются разумному объяснению. Одну мою подругу, розовощекую пухленькую девицу, дома почему-то звали Мышкой, хотя скорее она была похожа на Колобка. Дядюшка Сэм – мой единственный родственник на всем белом свете. Прирожденный хирург и закоренелый холостяк, кажется, даже женоненавистник. Он не раз повторял, что удачная операция прекрасно заменяет любовное свидание, а главное, не влечет осложнений.

Дядюшка был милейшим и добрейшим человеком, но абсолютно не знал, как обращаться с детьми. Поэтому я была не то чтобы предоставлена самой себе, но избавлена от излишней опеки, от которой так часто страдают взрослеющие дети. Дядя никогда не считал меня маленькой и несамостоятельной, наоборот, он всегда говорил мне, что я взрослый человек и имею право принимать решения. Даже если решение будет ошибочным, оно будет моим, и это самое главное. Я очень рано поняла, как трудно быть взрослой и отвечать за свои поступки. С тех пор во мне живут два человека: один – взрослый и серьезный, а второй – ребенок, которому мучительно хочется, чтобы рядом был кто-то сильный и умный, кто все решит за тебя и сделает так, чтобы тебе было хорошо.

В дядюшкиной библиотеке было множество медицинских книг – и очень мало детских. Поэтому я зачитывалась, как приключенческим романом, справочником «Хирургические болезни». Вместо «Трех мушкетеров» я рассматривала анатомический атлас. Если меня не с кем было оставить, дядюшка изредка брал меня с собой на дежурства. Когда к нему приходили гости, разговоры по большей части касались медицины… Мне разрешали сидеть за столом и слушать взрослые разговоры. Сложилось так, что я с самого детства находилась в этой среде, и сама мечтала стать врачом, обязательно хирургом – как дядя Сэм.

Мои родители были филологами, мама преподавала английский язык в университете, папа работал в литературном журнале. Они считали само собой разумеющимся, что я тоже буду учиться на филологическом факультете и стану переводчиком или редактором. Дома разговаривали и по-русски, и по-английски. Так что я научилась говорить на двух языках почти одновременно. После того как мама и папа погибли, я пообещала им и самой себе, что они смогут мной гордиться, когда я вырасту. Я старалась поступать так, как хотели бы мои родители, будь они живы. Но когда пришлось все-таки выбрать между филологическим факультетом и медицинским институтом, я, поколебавшись, выбрала медицинский, решив, что родители поняли бы меня и не стали ни к чему принуждать.

Скоро выяснилось, что кроме мира идей и благих намерений существует другой – мир материальный и безжалостный. Дядя Сэм вышел на пенсию, я продолжала учиться. Денег стало не хватать. Когда я училась на третьем курсе, начались печально знаменитые экономические реформы. Денег стало не хватать катастрофически, даже на еду. Я привыкла отказывать себе в самом необходимом, покупать самые дешевые продукты, не думать о новой одежде или каких-нибудь развлечениях, но не смирилась с этим. Почему, если я хочу учиться, я должна стиснуть зубы и терпеть нищету как минимум шесть лет? Моей повышенной стипендии не хватало даже на самые нужные научные книги. Неужели желание стать врачом столь преступно, что за него меня так наказывают? И почему дядя Сэм, спасший не одну человеческую жизнь за годы работы, должен теперь получать нищенскую пенсию?

Тогда я и встретила Андрея. Благополучный, самоуверенный – человек из другого мира. Что могло быть у нас общего? Сказочный принц и Золушка. Только у этой Золушки не было серебряного платья и хрустальных башмачков. И все же нас тянуло друг к другу с одинаковой силой. Но я так остро чувствовала свою ущербность, что сама заняла подчиненное положение. Так было удобнее и мне, и ему. Я подчинялась, боялась возражать, и потому мы в первое время совсем не ссорились. Да и как можно ссориться со сказочным принцем?

После того как мы поженились, я наконец забыла о полуголодной жизни. Не нужно было думать, что купить: книжку или курицу на обед. Не нужно было ходить с сентября по апрель в одних и тех же сношенных ботинках. Не нужно было беречь как величайшую ценность единственные тонкие колготки с маленькой дырочкой на пальце. Перестав испытывать постоянное унижение оттого, что у меня нет денег, я постепенно и мучительно осознала, что ничем не хуже других, что я тоже человек. И тогда Золушка осмелилась возражать принцу. Она вдруг увидела в нем недостатки, поняла, что принц – обычный человек. А потом решила уйти.

После развода я почувствовала себя свободной и самостоятельной. И еще – немного избалованной комфортом и благополучием. Я больше не хотела выживать, я хотела жить. И поэтому, когда я увидела в деловой газете объявление: крупной компании требуется консультант с медицинским образованием и отличным знанием английского языка, – я решилась отправить свое резюме. Я не ожидала, что меня вот так сразу примут. Люди годами рассылают резюме и ходят на собеседования без всякого результата. Мне повезло больше. Я прошла достаточно серьезный конкурс и… приступила к работе.

В тот день мне пришлось выслушать больше докладов, чем я предполагала, потом еще обзорная экскурсия по городу, и я была вымотана до такой степени, что, вернувшись в свой номер, бросилась на кровать лицом вниз, не раздеваясь. Проведя так примерно с полчаса, я почувствовала, что меня уже не трясет от усталости. Но я едва успевала принять душ и переодеться к ужину, на который меня столь неожиданно пригласил бывший супруг. Судорожно приводя себя в порядок, я размышляла. Что же он хочет мне рассказать? Эта мысль занимала меня все больше. Мне казалось, что он хочет произвести на меня впечатление, заинтриговать и снова привлечь меня. А может быть, наша встреча в Эдинбурге – это счастливый случай? Возможность начать все заново?

Здесь, в новой и романтической обстановке, я вдруг почувствовала, что Андрей мне вовсе не безразличен. Раньше я не ощущала разлуки. Я была уверена, что забыла его, избавилась от вредной привычки. Но не все так просто. Вредные привычки очень живучи. Как однажды написал Марк Твен: «Нет ничего проще, чем бросить курить; я и сам проделывал это множество раз». Каждый курильщик знает: после долгого перерыва кажется, что уже все, на этот раз ты уж точно бросил. И поэтому из любопытства или за компанию выкуриваешь сигаретку. Потом – еще одну, и не замечаешь, как возвращаешься к старой норме – полпачки за день.

Андрей не утратил своей привлекательности, напротив – в нем появилось что-то новое, какая-то сила и уверенность. Он всегда нравился женщинам. Высокий, хорошо сложенный, с тонкими чертами лица, умными серыми глазами и вечной иронической улыбкой, он был чертовски обаятелен. Мягкий голос, длинные музыкальные пальцы и утонченные манеры… Красив и к тому же умен. Не мужчина, а мечта.

Нужно отдать ему должное: при всем успехе, который он имел у женщин, он не воспользовался этим ни разу за то время, пока мы были вместе. В этом отношении он был безупречен, что объяснялось ленью и привередливостью. Ему не хотелось тратить время и силы на ухаживание, к тому же ему было трудно угодить. Редкая женщина имела шанс ему понравиться, хотя пытались многие. Иногда меня шокировало, как ядовито он высмеивал какую-нибудь наивную дамочку, кокетничавшую с ним весь вечер. От его внимания не ускользало ничто. Ни плохая кожа, скрываемая макияжем, ни неухоженные руки, ни вульгарные интонации… Бедняжка наивно полагала, что произвела впечатление и ей делают тонкие комплименты, но тут комплименты переходили в издевательство, не оставляя никаких шансов. Случалось, Андрей заходил слишком далеко в этом своем развлечении, и гостья демонстративно выскакивала из-за стола, судорожно одевалась и выбегала на лестницу, хлопнув дверью. Больше она в наш дом не возвращалась.

Так можно было нажить себе много врагов. Но я заметила, что он никогда не издевается над теми, кто действительно может ему навредить. Он выбирал жертв не из своего круга, а случайно оказавшихся в числе его знакомых. Признаться, я немного побаивалась своего мужа. В нем странным образом сочетались мягкость, нерешительность, интеллигентность – и какая-то скрытая жестокость, циничный холодок в глазах. Иногда мне казалось, что я совсем его не знаю, что он способен совершить нечто невообразимое… Впрочем, это были лишь фантазии. Ничего невообразимого он не совершал, больных собачек ногой при мне не пинал, а некоторая загадочность только прибавляла ему притягательности.

С тех пор как мы расстались, у меня было несколько коротких романов, которые не принесли мне ничего, кроме разочарований. Я пришла к мысли, что большинство мужчин – грубоватые самовлюбленные типы, начисто лишенные воображения. Среди моих кавалеров были: один фотограф, один геолог, два стилиста, повар и подполковник милиции. С кем-то я встречалась неделю, с кем-то – пару месяцев. Разницы никакой. Они отличались друг, от друга внешностью, возрастом и социальным положением, но сущность была одна и та же. Они даже говорили одинаковыми фразами, и я видела их насквозь. Я поняла, что можно сменить и сотню любовников, оставаясь при этом с одним и тем же скучным среднестатистическим мужчиной.

Андрей был другим, пусть и не совсем положительным героем. И вот после четырех лет замужества и двух лет разлуки я была готова начать все сначала, если только он этого захочет. «Не глупо ли?» – подумала я, изучая свое отражение в зеркале. Оттуда на меня неодобрительно смотрела молодая женщина с зелеными глазами, тонкими губами и темными вьющимися волосами. Закрытое черное платье мягко подчеркивало линии тела. Это платье я купила в прошлом году в Париже, потратив все деньги, которые были с собой. Оно было простым и строгим. Я давно заметила эту странность: чем проще выглядит вещь, тем она дороже. Что-нибудь ядовито-розовое с вышивкой и золотыми пуговицами можно запросто приобрести на каждом углу, а достойную вещь отыщешь только в дорогом магазине, и то не во всяком. Впрочем, это вполне справедливо. Благородство стоит денег.

Андрей должен был оценить мой облик по достоинству. Он заметит и элегантность платья, и неброский макияж (я пользовалась только дорогой косметикой, которая создавала впечатление ненакрашенного лица), и уверенность в себе. Ну вот, кажется, я и приняла его правила игры. Он будет рассказывать свои новости, стараясь меня поразить, а я буду всем своим видом демонстрировать успех и благополучие, которого добилась сама, без всякой помощи. Похоже на военный парад. Ружья и пуговицы начищены, парадная форма отутюжена, специальное парадное выражение лица принято. Вперед, шагом марш!

Он уже ждал меня, развалившись с газетой на синем кожаном диване. Мистер Гиббонс о чем-то беседовал с портье. Его коренастая фигура совершенно не вязалась с цивильным интерьером гостиницы. Ему больше подошли бы зеленые луга и стадо овец, подумала я.

Когда двери лифта с грохотом раздвинулись, выпуская меня в холл, Андрей машинально поднял голову на шум, посмотрел в мою сторону и, как мне показалось, застыл на некоторое время. Придя в себя, сотворил какую-то непонятную улыбку, вскочил и сделал несколько шагов мне навстречу.

– Ты просто неотразима! Мне кажется, раньше я знал совсем другую женщину. – Он незнакомым жестом подхватил мою руку и поцеловал ее.

Я была удивлена и не знала, что ответить. Он считал себя выше подобных комплиментов и в жизни не имел привычки целовать даме руку. Даже в шутку. Похоже, и я знала раньше совсем другого мужчину. Чтобы сменить тему, я неестественно бодро поинтересовалась:

– А куда мы идем?

– В один маленький китайский ресторан. Там подают великолепную утку по-пекински, а еще можно выбрать живую рыбину из аквариума, и тебе ее тут же приготовят. Но я предпочитаю утку. На рыб лучше посмотреть просто так – восхитительное зрелище.

– Согласна на утку. Ты всегда был гурманом, плохого не посоветуешь. К тому же я страшно проголодалась.

Китайская кухня была моей новой слабостью. Эту слабость я привезла из Парижа вместе с платьем и новым ощущением жизни. Мои парижские друзья каждый вечер водили меня в какой-нибудь маленький восточный ресторанчик – индийский, тайский, японский, турецкий… Все это было прекрасно, но больше всего мне понравилась именно китайская кухня. Как удачно Андрей угадал мои вкусы. Или они просто совпали?

Я давно заметила: лучший способ выяснить отношения с кем бы то ни было – это вместе пообедать, не важно, дома или в ресторане. Если представления о вкусной еде категорически не совпадают, тогда наверняка во множестве найдутся и другие противоречия. Значит, люди просто настроены на разные волны. И скорее всего не смогут поговорить ни о балете, ни о литературе, ни о политике. Близость людей или их отчужденность проявляется во всем, даже в такой, казалось бы, мелочи, как гастрономические пристрастия. Меня, например, всегда раздражали мужчины, любящие сладкое. Вид мужчины, пожирающего сгущенку большой ложкой прямо из банки или какой-нибудь несусветный тортик, внушает мне настоящее отвращение, А пить сладкий чай или кофе – это просто абсурд. Зачем, спрашивается, портить естественный вкус благородного напитка?

Андрей не обманул. Утка действительно была великолепна. Все прочие закуски – тоже. Мне понравился интерьер ресторана и костюмы официантов. Очень просто и со вкусом, никаких дешевых стилизаций «под настоящий Китай». Хотя все столики были заняты, казалось, что мы ужинаем втроем, в уютном полумраке. Оценив выбор Андрея и придя в благостное настроение, я была готова стерпеть любую умопомрачительную новость.

Уильям Гиббонс разлил вино по бокалам и начал:

– Я думаю, вам известно, что родословная вашего мужа до недавнего времени обрывалась в середине восемнадцатого века. Именно тогда в Россию прибыл загадочный иностранец, по всей вероятности француз, и был принят гувернером в семью мелкопоместных дворян. В брачном свидетельстве тысяча семьсот пятьдесят второго года он записан как Иван Бесчастный… В России он прижился, завел семью, судьба его потомков более или менее ясна – Эндрю несколько лет работал в русских архивах и собрал практически все документы. А вот что было до того, как этот Иван Бесчастный попал в Россию, выяснить не представлялось возможным. До тех пор, пока нам в руки не попало одно любопытнейшее письмо.

– В мой прошлый приезд Гиббонс показывал мне, как работают местные архивы, – Андрей не выдержал и перебил его по-русски. Спохватившись, извинился, и продолжил: – Оказалось, у них тоже хранятся горы несистематизированных документов, и если среди них затерялось нужное тебе письмо – ни за что не найдешь. Мы и начали рассматривать одну из таких папок, перебирать документы, обсуждая, для чего мог бы пригодиться тот или иной. Большинство из них, конечно, были бесполезны. Какие-то открытки с поздравлениями, сомнительные любовные стишки… И вдруг… – тут Андрей сделал паузу, точь-в-точь по Станиславскому, глотнул вина, – я вижу письмо, датированное тысяча семьсот сорок шестым годом. Пишет некий деятель из английской тайной службы своему агенту в Кале. И пишет, что необходимо принять все меры к тому, чтобы схватить предателя, некоего Джона Рэндалла, который пытается сбежать во Францию под именем Жан Бошам.

В беседу вступил мистер Гиббонс:

– Я посмотрел на Эндрю и не понял, что происходит. Он держал в руках письмо и что-то бормотал про себя. Я разобрал только, что он повторяет имя Жан Бошам и какие-то русские ругательства. Потом он попросил бумагу и карандаш и написал это имя по-французски и год – тысяча семьсот сорок седьмой.

– Да я просто остолбенел! Ведь тысяча семьсот сорок седьмой – это год, когда в Россию приехал Иван Бесчастный. То есть Иваном он стал позже, когда немного обрусел и решил жениться, а сначала был записан как Жан Бошам, по-французски пишется Beauchamp. И вдруг та самая фамилия в письме! Конечно, это могло быть лишь случайным совпадением. Мало ли, как говорится, в Бразилии Педро… Но я решил проверить. Уильям был столь любезен, – Андрей слегка поклонился в сторону шотландца, – что согласился послать несколько запросов коллегам во Францию…

Признаться честно, я хотела спать. Меня не слишком интересовали подробности их нудной работы в архивах. Я не понимала, чем так интересен этот Жан-Иван-Джон и что изменится в жизни Андрея, если он выяснит, что его далекий предок был предателем и бежал из Англии. Виндзорский дворец ему все равно не светит. Как и замок в Шотландии. Я устала за день, а от вина и обильной еды меня начало клонить в сон. Я попыталась скрыть зевоту, но от Гиббонса это не укрылось.

– Давайте не будем утомлять очаровательную леди скучными деталями, – сказал он галантно. – Мы собирали истину о вашем предке по крупицам, давайте же соединим их в одно целое.

Андрей спустился с небес на землю, вздохнул и уже менее воодушевленно произнес:

– Хорошо, я постараюсь не увлекаться. Короче говоря, выяснилось, что Иван действительно был Джоном Рэндаллом, полное имя Джонатан Вулвертон Рэндалл, английский капитан, который несколько лет шпионил в пользу одного из шотландских кланов, оставаясь на службе у английской короны. После того как кланы были разгромлены в битве тысяча семьсот сорок пятого года, всплыли некие бумаги, неопровержимо уличавшие Джона Рэндалла в предательстве. Шотландские друзья, оставшиеся в живых, помогли ему бежать во Францию, но и там его не оставили в покое мстители-англичане. Доказательство тому – найденное нами письмо. Английский дворянин не нашел ничего лучшего, как стать французским гувернером в дикой России и учить недорослей. В России он женился, родил детей и мирно умер н почтенном возрасте шестидесяти четырех лет. Скончался от апоплексического удара. Ну вот. Теперь ты знаешь, что я немного англичанин.

– И к тому же в душе – борец за шотландскую независимость. Только не говори этого никому, если вдруг поедешь в Лондон. – Я была рада, что история закончилась.

Мы выпили за шотландцев, потом за историков, потом за свободу самоопределения и новый шотландский парламент. Было уже поздно, пора возвращаться в гостиницу. Я предчувствовала, что просплю автобус и завтра. Андрей предложил немного пройтись пешком, чтобы я могла посмотреть на город ночью, и вернуться на такси в «Королеву Мэри».

Мы были в самом центре Эдинбурга. Улицы уже опустели, лишь изредка мимо проезжали одинокие автомобили. Светились витрины и знаменитые красные телефонные будки. Над Старым городом возвышался величественный собор Сент-Джайлс, наполненный изнутри мягким желтоватым светом. Весенний воздух был не по-городскому чист. Пахло свежестью моря и почему-то солодом. Этот теплый, хлебный запах внушал чувство спокойствия и домашнего уюта.

Моя сонливость неожиданно прошла, и я чуть ли не с раскрытым ртом смотрела по сторонам. Ночной город казался удивительно мирным и уютным. Здесь не могло случиться ничего плохого. Я припомнила свою родную подворотню на Петроградской стороне и содрогнулась. Всякий раз, когда приходилось поздно возвращаться домой, задержавшись в гостях или в театре, я бежала от метро трусцой, втянув голову в плечи и вздрагивая при каждом шорохе за спиной. У метро было еще ничего, по крайней мере светло, но стоило свернуть за угол – и тут начинались такие трущобы с проходными дворами… Эдинбургские переулочки показались мне просто идиллическими. Хотя, несомненно, на них пролилось немало крови за многовековую историю города. Но я не хотела об этом думать. Я была рада, что никто не рассказывает мне об истории или архитектуре. Сейчас я хотела просто почувствовать дыхание города, хотя бы ненадолго представить себе, что здесь я не случайный гость.

– Что вы уже видели в Эдинбурге? – Гиббонс нарушил молчание и отвлек меня от нелегкого выбора: в каком из домов я хотела бы жить, в двухэтажном с красной черепичной крышей и садиком под окнами или в четырехэтажном с балконом, украшенном какими-то жуткими бестиями?

Не так много, если честно. Сегодня нас покатали по городу на автобусе, но ничего сногсшибательно интересного не рассказали. Да, мы выходили смотреть замок, несколько памятников… Завтра поведут в какой-то музей, а потом – слушать волынку. В общем, обычная программа для туристов.

– Вы знаете, сначала нам пообещали экскурсию в Стоунхендж, но я думаю, что это по ошибке. Все-таки Стоунхендж – в Англии. Далековато. А жаль – я давно мечтаю посмотреть на это таинственное сооружение. Я столько о нем читала…

– Вы говорите, Стоунхендж? Не думаю, что это возможно, ведь Стоунхендж находится на юго-востоке Англии, километров за шестьсот отсюда, – Гиббонс переглянулся с Андреем. Тот шел поодаль, но тут подошел поближе и кивнул.

– Я могу предложить вам кое-что не менее интересное, если вы сможете вынести несколько часов на автомобиле, бессонную ночь и после этого еще будете способны лазать по скалам.

Я была заинтригована. Что может сравниться со Стоунхенджем? Загадка Стоунхенджа до сих пор не разгадана. Его построили в каменном веке из мегалитов – огромных каменных плит – с неизвестной целью. То ли это храм, то ли астрономическая обсерватория – ученые сомневаются. Кто-то считает, что это следы пришельцев из космоса. И правда, как могли люди, единственным инструментом которых были каменные топоры, выстроить ровный круг из камней, вес которых измеряется десятками тонн? Им удалось разместить эти камни так, что четыре раза в год первый утренний луч солнца падает точно на определенную линию. И зачем им это понадобилось, ведь считается, что основным занятием первобытного человека было выживание. А может, мы недооцениваем умственные способности своих предков? Может, они знали что-то, чего не знаем мы?

– Стоунхендж действительно далеко и исхожен вдоль, и поперек, – голос Андрея вернул меня к реальности, – но в Шотландии еще есть уголки, куда не ступала нога туриста. Там сохранились нетронутыми сооружения, аналогичные Стоунхенджу, разве что меньших размеров. И что самое интересное, местные жители продолжают соблюдать обряды, история которых уходит в века. В один из таких уголков мы и собираемся. Если ты сможешь пропустить один день своего семинара – поедем с нами.

– А когда? Дело в том, что у меня как раз будет почти свободный день в четверг. Всю группу повезут в один из сохранившихся замков тринадцатого века. Я могу отказаться и поехать с вами.

– Прекрасно, именно в четверг мы и едем! Выезжаем с вечера в среду, к утру прибываем, оставляем машину в соседнем городке, а дальше – пешком. Сначала по лесу, потом по скалам. В предрассветном полумраке. Тебе не будут мерещиться чудовища за каждым кустом?

– Но ведь со мной будут сильные мужчины. Пусть они и выслеживают чудовищ. А я, слабая женщина, буду природой любоваться.

– Договорились. Можешь предвкушать встречу рассвета в дремучем лесу. Ну что, ловим такси?

Оказалось, что Гиббонсу никуда ехать не нужно, до его дома оставалось пройти несколько кварталов. Нам предстояло возвращаться в «Королеву Мэри» вдвоем. Впервые мы остались без нашего спутника. С его уходом исчезло и чувство непринужденности. Я избегала смотреть в глаза Андрею. Мне было немного страшно. Я чувствовала, как между нами возникает напряжение. В такси мы ехали молча, мне показалось, что Андрей тоже избегает смотреть на меня.

Он вышел из машины первым и подал мне руку. Меня как будто обожгло. Я вспомнила, как когда-то давно его пальцы прикасались ко мне. Гибкие, сухие и горячие, то легко ласкающие, то причиняющие боль… У меня перехватило дыхание – как всегда от его прикосновений. В гостиницу мы вошли, держась за руки. В лифте он неожиданно с силой притянул меня к себе, обнял, осыпая поцелуями глаза, лоб, губы, и уткнулся мне в шею.

– Пойдем… Пойдем ко мне в номер, – прошептал он почти беззвучно.

Определенно, я не узнавала этого человека. Раньше он избегал столь открыто проявлять свои эмоции. Неожиданно для себя я поддалась его порыву. Во мне вдруг проснулись старые чувства, к которым примешивалось нечто новое, еще не понятное мне самой. Я ощущала какое-то опьянение. Не столько от вина и усталости, сколько от избытка впечатлений. Сегодняшний день был ими переполнен. Немного кружилась голова, сердце билось учащенно. Я обняла его, не понимая, что делаю. И ответила почти против своей воли, против разума, возмущенного подобной глупостью:

– Пойдем.