Лерочка
Я всегда верила в судьбу, высшее провидение или какие-то неземные силы, что ведут нас по жизни и заставляют совершать те или иные поступки.
Человек не кузнец своего счастья. Все мы куём то, что предначертано и никак иначе. Это моё убеждение, и вряд ли кто-то может меня в этом переубедить.
До недавнего времени всё в жизни меня устраивало. Согласитесь: не каждый в двадцать шесть может похвастаться хорошей любимой профессией и отличным карьерным ростом. Я могу. У меня есть.
Папа и мама. Отдельная квартира. Машина. Подруга. Поклонников целый воз. И вроде бы всё хорошо сложилось, удачно, замечательно. Но стала я замечать, что чего-то не хватает. Какой-то еле уловимой, но очень важной мелочи.
Я психолог, знаток человеческих душ. Всегда умела и любила копаться в этих самых мелочах, чтобы понять, выстроить стратегию и помочь.
И плохим бы я была психологом, если б не смогла разобраться в самой себе. Может, поэтому, одним дождливым вечером, я села перед зеркалом, заглянула себе в глаза и постаралась не запихнуть собственный чемодан без ручки поглубже, а вытянуть его на свет божий, чтобы посмотреть: есть ли шанс на починку или стоит освободить его и выкинуть на помойку.
Я вдруг поняла, что одинока в толпе. Жизнь насыщенна и многогранна, я полна ею, касаюсь с разных сторон, проживаю её в своих клиентах, друзьях, родителях, подруге, в общении, но не сама.
Внутреннее ощущение пустоты. Будто ты сосуд, вокруг которого – изменчивое и красивое море, а за стеклянными стенками – почти ничего нет, так, на донышке.
Нет ничего личного, индивидуального. Нет второй зубной щётки в ванной. Нет разбросанных по квартире чьих-то вещей. Нет никого, кто бы спал на моих простынях и согревал мои озябшие ладони.
Я бы могла иметь всё это в избытке, но никого не пускала за двери собственной души. Может, потому что все вокруг меня мужчины проходили по касательной. Милые, хорошие, влюблённые – разные. Я относилась к ним как к друзьям, и ни один не увлёк меня настолько, чтобы я хоть кого-то впустила в свою жизнь.
Мне было не до того. Я не находила времени на личную жизнь: спешила, строила, увлекалась всем подряд, помогала родителям и подруге, а тратить время на ерунду не желала. Я сама для себя была ерундой. Всё, что касалось меня лично, отбрасывала подальше, как досадные помехи, что мешали познавать всё на свете, кроме собственной души.
Это было болезненное осознание своей никчёмности. Я ощущала растерянность и тревогу, боль и сумятицу, будто с разбегу врезалась в стеклянную дверь – я знала о её существовании, но не замечала.
На улице стоял апрель – холодный и неприветливый, ветреный и стылый. Он был под стать моему настроению. Он срывался дождями, тряс снегом, выстуживал воздух и заставлял клацать зубами.
Именно в такой день – хмурый и дождливый – всё и началось.
– Мне нужен психолог, – заявил этот тип, как только перешагнул порог моего кабинета.
Я улыбнулась ему в ответ. Не дежурно, а ободряюще.
Я знала тысячи способов, как решить проблемы разных своих клиентов. У меня их было в избытке: занудливых и печальных, взбалмошных и взрывных, мнительных и плаксивых, эмоциональных и порывистых, робких и не верящих в себя. И к каждому я находила подход, умела вытягивать на свет божий их страхи, сомнения, боли, печали, комплексы и горькие тайны.
Я могла помочь буквально любому. Я не умела и не знала лишь, как помочь самой себе. Но последнее грызло меня лишь с недавних пор, а поэтому я не растеряла ни свои навыки, ни способности.
– Проходите, – повела я рукой, предлагая раздеться и расположиться в удобном кресле.
Мужчина посмотрел на меня свысока. Смерил взглядом. К этому я тоже привыкла: трудно тягаться со всеми, кто выше метра пятьдесят в прыжке. А этот индивидуум явно тянул на приз – метр девяносто навскидку.
Что-то зацепило меня сразу, заставило сердце сжаться в груди.
Упрямый взгляд. Невыносимо синие глаза. Крутой подбородок, что демонстрировал надменность. Тёмные волосы падают на высокий лоб. Твёрдая линия скул, под которыми так и ходят желваки.
В тот миг я ещё не поняла, что меня встревожило и насторожило.
– А психолог, простите, где? – вежливо, но холодно и с плохо скрываемым пренебрежением поинтересовался он.
– А я кто, по-вашему? – мягко спросила, вглядываясь в линии лица этого конкистадора. Хищный, смуглый. И весь словно из углов состоит. Но красивый – этого не отнять.
– Секретарь? – склоняет он голову набок, изучая меня. – Девочка на побегушках?
Так меня ещё никто не оскорблял!
Я не склонна к фонтану эмоций и не привыкла действовать сгоряча, хоть и холодной рыбой меня тоже назвать сложно, но в ту самую минуту я вдруг поняла, что внутри что-то вспыхнуло и шарахнуло огненной молнией прямо в голову. Ослепило вспышкой, и я почувствовала, как растёт в груди неконтролируемая ярость, которой я, естественно, наружу прорваться не дала. Это непрофессионально.
– Вы как сюда попали? – отзеркалила я его позу и, склонив голову к плечу, вернула изучающий взгляд. Наверное, дерзкий и оскорбительный, потому что глаза у конкистадора зажглись почти неоновым светом. – Вы с улицы пришли?
– Да, – сказал он твёрдо, ничуть не тушуясь. – Шёл мимо, увидел вывеску. Решил зайти. Так где, говорите, психолог?
Мы стояли друг напротив друга, потому что этот заносчивый тип так и не удосужился ни пальто своё дорогущее снять, ни в кресло сесть. Во мне честные метр пятьдесят один, и он с высоты своего роста будто букашку разглядывает.
Нет, я никогда не видела его раньше. Ни разу. Но столько о нём, тогда неизвестном, было сказано и обмусолено – словами не передать.
Мне бы сразу ему отказать – слишком много личного завязано на этом Олеге Змееве, но в голове выла сирена: «Опасность! Опасность! Система выходит из строя! Опасность!», что я, за считанные мгновения, прокрутив в мозгах сальто, решила всё-таки повременить и сходить в разведку.
Он отец детей, что воспитывала моя подруга Юлька[1]. Таинственный папаша, о существовании которого мы до поры до времени не знали. Женат, живёт где-то за границей. И вот он по какой-то причине сидит в моём кресле, здесь, на исторической родине, и желает получить консультацию. Наверное. Правда, я ему не хороша, судя по всему.
– Во-первых, Олег Никитович, я никого не должна удивлять, – сказала мягко, не меняя позы. – Во-вторых, мне кажется, у вас были определённые причины прийти сюда. В- третьих, чтобы консультация оказалась эффективной, нельзя, чтобы кто-то скакал вокруг вас и пытался что-то сделать. В нашей совместной работе – не в цирковом представлении, хочу заметить, – очень важен диалог.
– Ну я же с вами разговариваю, – выгнул он иронично бровь и язвительно скривил губы.
– Это не диалог. У вас явное желание, чтобы я вывернулась наизнанку, пытаясь доказать, что я лучшая или профессионал высочайшего класса, а вы тем временем подумаете, сдала ли я нормы ГТО. Но настоящая цель вашего желания прийти к психологу другая же, правда? Так зачем её менять?
– Коней на переправе не меняют? – сшиб он вопросом на вопрос и прищурил глаза, продолжая в меня вглядываться. Немигающий взгляд удава, что размышляет: а не съесть ли ему ещё и вот эту птичку? Не для питания, а развлечения ради.
– Меняют, – улыбнулась ему, показывая, что я дружелюбна и терпелива, как никогда. – Думаю, решение идти к психологу было спонтанным, необдуманным до конца шагом. Если бы вы всё взвесили и решили, то либо отказались бы от этой затеи, либо, осознав важность принятого решения, нашли бы лучшую, по вашему мнению, кандидатуру.
– Вы правы, – согласно кивнул он, чуть помедлив. Надо же. Он ещё и соглашаться умеет. – Это было спонтанное решение. Мне, наверное, нужно было выговориться.
Змеев встал и прошёлся по кабинету, разглядывая интерьер – вдумчиво и придирчиво.
– Но знаете что? – обернулся он ко мне. – Теперь давайте я вам скажу то, что думаю. Раз уж вы хотите диалога, Валерия Андреевна.
И снова всё та же ядовитая ирония в голосе. Видимо, его забавляет называть меня по имени-отчеству.
Я молчала, ожидая, что он скажет, хотя и без того наперёд знала его оценочный вердикт: я не то, что он хотел бы видеть. Не та, кому бы он доверил фонтан своей откровенности. Не случайный пассажир, которому можно рассказать всё. Не расположила к себе, не вызвала доверия. Но меня это как раз абсолютно не смущало: я знала, как зародить в клиенте подобное, за какие струны подёргать.
– Я знаю, что такое психолог, – заявил он. На его высокий лоб на миг набежала тень. – У нас с женой… было не всё гладко, и поэтому мы посещали семейного психолога. Я привык получать лучшее. Во всём. Это касается всех сфер жизни. От ресторанов до обслуживающего персонала.
Интересно, психолог, которого он назвал не «кто», а «что», тоже в разряд прислуги входит? Змеев слегка злил, тошнил, но я осознавала: от такого сноба другого и ожидать не стоило.
– Вы не лучшее, Валерия Андреевна, – ударил он в лоб, – вы случайное недоразумение, возникшее на моём пути вследствие моих необдуманных порывов.
– Продолжайте, – благосклонно кивнула я, заполняя паузу.
Он не рванул на выход, не стал натягивать своё баснословно стоящее пальто, а поэтому я понимала: хоть он сейчас и пытается сделать больно – может, неосознанно, но, в силу своего резкого характера, по-другому у него не получается – уходить не спешит. А это значит, я чем-то его зацепила или заинтриговала.
– Хотите, я побуду немного на вашем месте? – прикрыл он глаза и наблюдал за мной сквозь полуопущенные веки. – Попробую, так сказать, разложить всё по полочкам, поработать немного провидцем?
– Поработайте, будьте добры, – улыбалась ему улыбкой Моны Лизы. Это даже забавно.
– Вы молодая и амбициозная. Со связями, раз у вас свой кабинет в столь юном возрасте, – кивнул он на одну из стен, видимо, намекая, что оценил интерьер и поставил ему не самую низкую оценку. – Допускаю, что у вас есть талант, если связи или протекция отсутствуют, но это десять процентов из ста возможных, не больше, учитывая, как здесь всё делается.
Это он на историческую родину намекает. Зажрался, однако, батенька, отвык. Не «у нас», а «здесь», разграничения поставил. Но тем интереснее послушать его «пророчества» до конца.
– Судя по всему, как и почти всей молодёжи, напористости вам не занимать. Вероятно, вы мните себя гуру и излучаете уверенность. Но она не оттого, что у вас полно сил и скрытых резервов, а от борзости. У вас хорошее место под солнцем – плюс: доходный район, презентабельное здание, здесь поработал неплохой дизайнер. Уж точно вы сами обои на стремянке не клеили.
Он меня немного веселил своим жёстким анализом. Но больше раздражал. Я снова почувствовала, как в груди зачесалось нечто, рвущееся на волю. Но я продолжала улыбаться и смотреть на Змеева благосклонно. Пусть выльет наружу весь свой «анализ».
Олег
Вся жизнь летела в тартарары. Так ему казалось. Зацепиться не за что, остановиться нет сил – откос крутой, тормоза отказали. Хотелось разбиться, желательно сразу, без мучений. Потому что смысла жить дальше он не находил.
А ведь всё хорошо складывалось, ладилось, получалось.
Вся жизнь распланирована, занесена в клеточки и графики, в цифры и буквы, позолочена деньгами и успехом.
Так было всегда: ему не пришлось подниматься с низов, вырывать зубами и когтями место под солнцем, зарабатывать на кусок хлеба. Он был той самой золотой молодёжью, когда всё на подносе. Любые проблемы решались папой, а незначительные душевные раны лечились мамой.
Может, поэтому Олег уважал родителей и поступал так, как ему диктовали. Вели, если уж правде в глаза смотреть, как бычка на верёвочке, в нужном направлении. И он особо не сопротивлялся, хоть характер ему достался отцовский – тяжёлый. Но это тот самый случай, когда семейные узы священны, а слово старшего – весомо.
Олег окончил институт, что выбрал для него отец. Хорошо, что его интересы и способности перекликались с отцовским выбором.
– Пора вставать на ноги, – сказала отец, – женись и поезжай, возглавляй наш филиал за границей.
Он не спрашивал – диктовал условия.
– Это обязательно? Жениться? – тогда, кажется, он впервые не то чтобы сопротивлялся, но всё же попытался выразить собственное мнение.
– Обязательно, – отрезал отец. – Ивлев – наш партнёр, без его капиталов нам не вытянуть этот воз.
– Так мне на Ивлеве предстоит жениться? – сыронизировал Олег.
– На его старшей дочери, – отец шуток не понимал и пёр в нужном направлении не останавливаясь. – К тому же, семья – это возможность дурь из головы выбить и заниматься делом. Женись, уважай жену, плоди детей и будь счастлив.
Ангелину Ивлеву Олег помнил смутно: какие-то фрагменты из детства о тощей девчонке с жиденькими волосёнками.
Реальность оказалась куда приятнее: Лина выросла, округлилась, где надо, приобрела стиль, шик, дизайнерские шмотки и личного визажиста, что умело скрывал недостатки внешности. Да их и немного было, по сути.
Олег очаровался. Разница между «было» и «стало» ему понравилась, и уже роковое слово «женитьба» не вызывало отторжения.
К тому же, он получил шанс наконец-то стать самостоятельным и вырваться из гиперопеки, которая начинала давить и угнетать. Поэтому – шумная свадьба и тихий отъезд туда, где отцовская рука почти не доставала.
И всё в этой истории могло быть хорошо. Хотя, наверное, не совсем, но всё же потенциальная вероятность того, что Олег как-то бы разобрался со своей жизнью, существовала. Но случилось непредвиденное. А может, закономерное, потому что однажды такое случается со всеми. Он влюбился.
Не в жену, нет. С Ангелиной они поддерживали тёплые отношения, но это, как ни крути, всё же был договорной брак.
Олегу могло повезти, как везло до этого: его стремления и чувства могли совпасть с чаяниями и правящей рукой отца. Но в этот раз семейная система управления дала сбой.
Он вернулся на родину не в отпуск или отдохнуть, а чтобы решить деловые вопросы. Ангелина осталась за границей. Поездка намечалась короткой, а растянулась на долгие три месяца – самые яркие, сладкие, насыщенные, с оттенками горечи… потом, позже, когда всё как стремительно началось, так стремительно и закончилось.
Он встретил Алю на студенческой вечеринке. Младший брат зажигал, а мать попросила присмотреть, чтобы чего не наворотил.
Глебу повезло намного больше: ему, как меньшему, многое прощали и позволяли. Над ним не так довлело отцовское суровое мнение. Да, по сути, Глеб чихать хотел на многое и поступал по-своему.
Правда, в нужный институт его запихнул отец. Но речь о том, что его женят по договору, не шла. А поэтому младший отрывался на полную катушку.
Кажется, тем вечером Аля и Глеб что-то не поделили. Наверное, напористый младший приставал, а поэтому ходил с ярко-красной пятернёй на щеке. Это нежная Алькина ручка так его приложила.
Олегу было плевать на всё. Он только её увидел и пропал. Вспышка. Вся жизнь – в пепел, будто ничего и не было.
Да что там могло быть на самом деле… Ему всего двадцать четыре. Молодой, неотёсанный, горячий. Кровь бурлила, как гейзер. А тут… нежная, притягательная, самая лучшая.
Крыша прохудилась, поехала и не спешила возвращаться. Тем более, что симпатия у них с Алей была взаимная.
– Ну ты даёшь! – захлёбывался восторгом Глеб. – Ну ладно я – паршивая овца семейства, но ты, но ты, Большой Змей, как ты умудрился попрать устои, прописанные Величайшим Вершителем Судеб? У тебя ведь всё серьёзно, да? – допытывался он, азартно блестя глазами.
– Не лезь, куда не просят, – отбривал его Олег, – и меньше языком мели.
– А как же жена? – не унимался Глеб, не обращая внимания на рычание Олега. – Как же честь, совесть, семейные ценности?
Он сам не знал – как. И что со всем этим делать – тоже не знал. Но если и испытывал муки совести, то только по отношению к Алине. К жене – не очень. Лина рациональная, умная, поймёт. Ведь у них будто всё не по-настоящему, словно галочку поставили, чтобы родителям угодить.
– Что ты себе позволяешь, щенок! – бесился отец и пытался поднять на Олега руку.
Он никогда не думал, что дойдёт до этого, но ударить себя не позволил – остановил отцовский горячий порыв.
Естественно, всё зашло слишком далеко. Безусловно, он был беспечен, хоть они с Алей и пытались держать в секрете их отношения.
Але едва восемнадцать. Он женат. Да, Олег не стал обманывать и скрывать, что не свободен.
– Я не могу сказать, что мне всё равно, – покачала головой его девочка, – но я так люблю тебя, что всё остальное кажется не важным. Давай жить здесь и сейчас, а что будет завтра… то будет завтра.
И они жили. Тайком, скрываясь от мира и родных. Но мир их всё равно предал и догнал.
– Если ты ещё раз повысишь голос или замахнёшься, – сказал Олег тогда отцу, – то можешь считать, что у тебя больше нет сына.
Он видел, как обмяк отец, как враз потяжелели его могучие плечи. Они, Змеевы, очень похожи друг на друга. Из одного материала сделаны. И то, что его несгибаемый отец так быстро сдался и словно постарел лет на десять, больно зацепило. Но сдаваться он не собирался.
– Это моя жизнь, – заявил Олег твёрдо, – и хватит уже крутить мной во все стороны. Я хочу жить своим умом и собственным сердцем, без ваших указок и – тем более – приказов. Я собираюсь развестись с Линой.
– И что?! Что дальше?! – взвился отец. Глаза у него налились кровью, а губы тряслись от еле сдерживаемого гнева.
– А дальше буду жить. Так, как хочу. С той, которую люблю.
Он тогда ушёл, хлопнул дверью, не стал ничего слушать – слишком зол был на давление, резкость отца, на желание сломить.
Олег вдруг понял, что не жил своим умом – плыл по течению. Он не безвольная тряпка, просто тогда его всё устраивало, не вызывало отторжения. Но всё изменилось, и ему больше нет нужды плясать под чужую дудку.
Да, именно так он и подумал об отце: чужой. Всегда делал только так, как понятно и выгодно ему. И почему именно с ним? Почему Глебушку не напрягали? Или просто не пробил его час? И однажды и младшего точно так окрутят, опутают липкой паутиной обязательств и заставят, как марионетку, дрыгать ногами и руками под чужую мелодию и на потеху кому-то?
Олег старался не думать о несправедливости. А ещё больше – пытался не сорваться. На брата или мать, что приехала к нему на следующий день в его собственную квартиру. Не купленную отцом, а доставшуюся в наследство от бабушки и дедушки Алейниковых – родителей мамы.
– Не руби с плеча, сынок, – гладила она его легонько по предплечью, и пальцы её дрожали. – Ты ещё так молод. Дров наломать легко, а разожжёшь ли костёр – неизвестно. Сумеешь ли кашу сварить – не понятно.
– Всё решено, – сказал он и ей. – Я всё понимаю, но иногда заканчивается предел терпения и понимания. Я никому ничего не должен, хватит. Своя голова есть, других не надо. Пусть каждый своим умом живёт. Я вашим уже нажился по горло, – чиркнул он ребром ладони по кадыку.
– Ладно, ладно, не горячись, – снова гладила мама его по руке и вздыхала, скрывая слёзы. – Отец… он не со зла. Он всем только добра желает. Не для себя старается. Я пойду, пожалуй, – заторопилась она, видя, как каменеет лицо Олега.
Он бы возразил. И привёл тысячу аргументов. Но всё оказалось куда проще, чем он придумывал и выстраивал линию защиты собственных прав.
Покатилось, как снежный ком – не остановить.
– Ты когда приедешь домой? – спросила вечером Лина. Ничего необычного в её видеозвонке не было.
Она часто позванивала. А Олег ей – всё реже. Да, можно сказать, в последнее время и не звонил: сказать нечего, лгать за глаза он не привык. Считал, что при важном разговоре лучше человека видеть воочию, а не через монитор компьютера.
Как-то не по-мужски объявить за тысячи километров: извини, у меня другая, мы разводимся. Но рано или поздно это нужно было сделать, только не так. Лина всё же не заслужила пренебрежительного к себе отношения.
Несмотря на договорной брак и богатого отца, она не была ни стервой, ни избалованной фифой. Они жили неплохо, хорошо даже, если уж по правде. Не хуже других среднестатических семей.
– Скоро, – ответил твёрдо. Да, именно так он и собирался сделать: поехать, поговорить, решить.
– Возвращайся скорее, – вдруг заплакала Лина и прошептала: – Я беременна, Олег.
Это был удар. Он даже сразу не поверил. Засомневался. Подумал: это всё происки отца – рассказал, небось, Линке, убедил повлиять, найти способы. С него станется. Он и не такое проворачивал, если ему очень нужно было. Когда отец идёт к цели, он не гнушается никакими методами.
Но, глядя, как по щеке жены ползёт одинокая слезинка, Олег решил, что не настолько Линка великая актриса, чтобы так играть.
Реальность подобралась ещё ближе, дышала в затылок и подталкивала. Прятаться от мира хорошо. Но рано или поздно приходилось выходить с миром на бой, открыв забрало и нацепив броню. Только мир очень хорошо знал, где у брони уязвимые места, а потому с лёгкостью добирался до тела и ранил.
На следующий день приехал отец. В этот раз он не орал и не гневался. За два дня, что Олег его не видел, отец словно сдал. Будто невидимая болезнь подточила его внезапно – так сильно он изменился внешне.
Ему двадцать четыре. Ей восемнадцать. У него беременная жена на руках и погибающий бизнес. У неё – ещё вся жизнь впереди. И Олегу предстоял выбор: либо предать себя, либо предать всех, кто ему верил.
– Уезжай, – сказала ему Аля. Смотрела огромными глазами, выворачивая душу, разрывая сердце на клочки.
Он ничего ей не рассказывал, но каким-то шестым чувством, что присуще даже маленьким женщинам, она видела и понимала: с ним что-то творится не то.
А он не мог. Не хотел отрываться, терять с ней связь, которую, кажется, подарили сами небеса. Это было выше его сил – уехать. И на какое-то время он завис – ни туда и ни сюда.
До тех пор, пока мать не вытолкала его в шею. Не буквально, но получилось именно так.
– Поезжай, сынок. Рано или поздно нужно сделать это. А уж потом… решится как-нибудь.
Она купила ему билет на самолёт, сама сложила чемодан. И дала возможность проститься с Алей.
– Утром приду, отвезу тебя в аэропорт, – сказала она, уходя.
В тот последний вечер он во всём признался Але. Рассказал и про ребёнка, и про гибнущую компанию, которой нужны были деньги Ивлева.
– Я бы хотела привязать тебя к себе. Крепко-крепко, – сказала его лучшая в мире девочка. – Но это неправильно. Я не могу. Просто нам отпущен был именно этот срок побыть вместе. Я не смогу отнять тебя у ребёнка. Будь счастлив, ладно? Победи всех. У тебя получится. И вспоминай обо мне хоть иногда.
В тот вечер он впервые заплакал. Сколько себя помнил – ни разу с ним этого не случалось. Разве что в глубоком детстве, о котором он уже не помнил. Плакал в душе, под струями воды, чтобы никто и никогда не смог увидеть его слабость и позор.
А когда вышел, Али уже не было. Только запах её духов витал в воздухе да одиноко лежала на стуле его футболка, которую она любила носить, когда они оставались вдвоём.
Мать провожала его, как верный часовой. Наверное, боялась, что он сбежит. Олег и впрямь был близок к тому, чтобы оттянуть отъезд ещё на какое-то время. Умом понимал, сердцем – нет.
Он уехал на девять долгих лет. За это время много воды утекло и многое изменилось. Сложная беременность у жены. Потеря ребёнка. Попытки хоть как-то устроить семейную жизнь, которая всё же дала трещину, что так и не затянулась, не заросла. Лина так и не смогла больше забеременеть, впала в отчаяние, но цеплялась за него, как утопающий хватается за соломинку.
Наверное, она всё же любила его. Все те годы, что они боролись и пытались склеить разбитую вдребезги чашку их совместной жизни.
Олег чувствовал себя бесконечно виноватым. За неродившегося ребёнка. За сложные отношения. За то, что любил другую.
Поначалу он пытался связаться с Алей. Ему, как воздух, нужно было видеть, слышать её, но она как в воду канула. Исчезла, сменила номер телефона. Может, уехала в другой город.
Он никому не мог довериться и попросить. Разве что Глеба. Но втягивать брата в свои непростые душевные дела тогда посчитал неуместным. Глеб балабол и несерьёзный тип. Мог напортачить, случайно проболтаться матери или отцу. Или Але всякой ерунды наговорить – с него станется.
Олег изводил себя работой. У него было, куда приложить силу. За девять лет он прочно встал на ноги, вытянул бизнес, отказался от инвестиций тестя и постепенно выдернул бизнес отца из глубокой ямы. Он просто обязан был это сделать, коль уж выпала ему такая «великая» миссия.
За девять лет он прошёл семь кругов ада, посещая психологов, что пытались вытянуть его семью. Может, роди Лина ребёнка, всё бы как-то наладилось, появился бы хоть какой-то смысл. Но чуда не случилось.
Через девять лет он снова вернулся домой. Снова один. И первое, что сделал, – это попросил Глеба устроить свидание с Алей.
Олег не собирался ломать ей жизнь, влезать в Алькину семью, если у неё она есть. Ему просто необходимо было её увидеть, услышать, поговорить. Ничего не изменилось за девять долгих лет.
Он не собирался снова изменять жене, но так вышло, что увидеть и услышать оказалось ничтожно мало.
У них снова была одна-единственная ночь – только их, одна на двоих, как прежде и совершенно по-другому: ярче, болезненнее, острее. Наслаждение с привкусом горечи и горького дыма разбившихся навсегда надежд.
– Я с тобой не потому что хочу всё вернуть или изменить, – сказала ему повзрослевшая Аля – почти всё та же его дорогая девочка со взглядом, что выворачивал наизнанку душу и разрывал сердце на осколки, – я эгоистка и просто хочу тебя украсть для себя, на ночь. Я вор, но мне всё равно. И я, как и прежде, не желаю, чтобы ты что-то менял в своей жизни. Если тогда не смог, не получилось, значит сейчас и подавно нет смысла. Думаю, ты ей нужен.
– А тебе, тебе я нужен?! – впервые в жизни повысил Олег голос на Алю.
– Это не имеет никакого значения, – покачала она головой и нежно провела пальцами по его колючей щеке.
О том, что Аля его действительно обворовала, Олег узнал недавно. А где-то час назад убедился воочию: она украла у него детей. Дважды. Украла сына и дочь. Лишила его пятнадцати лет жизни, когда его дети росли, не зная отца.
Она умерла, так и не раскрыв тайны. Ушла из жизни, отдав его детей сестре. И если бы не случай, если бы не Глеб, он так бы и жил в неведении.
Лерочка
Он плохо владел собой, но сдерживался, не давал эмоциям выйти наружу. Может, именно это ему было нужно – чтобы прорвало, вскрылось, вылилось из него то, что он так долго контролировал.
И, будь он кем-то другим, а не Олегом Змеевым, возможно, я бы совершенно по-другому построила диалог. Нашла абсолютно другой подход. Но он был тем, кто по касательной прошёл не сторонним человеком, а всё же знакомым незнакомцем, связанным прочно с моей самой лучшей подругой, что поднимала на ноги его детей.
Мне бы ему на дверь указать. Посоветовать хорошего психолога – беспристрастного и мудрого. Но клубок прошлого и настоящего размотался, спутался, превратившись в лабиринт, из которого не так-то просто найти выход.
– Я считаю, у каждого человека есть достоинства и недостатки. У меня они тоже имеются. Как и у вас. Но зачем мне доказывать? Вы всё равно найдёте сотню аргументов, чтобы убедить себя, что это не так.
– Себя? – нехорошо прищурил он глаза и заложил руки в карманы.
Подался вперёд, и я отчётливо увидела, как бугрятся его мышцы на предплечьях – напряжённые и твёрдые, каменные и натянутые до предела.
– Именно так. Вы сейчас предвзяты и не собираетесь слушать и слышать. У вас что-то произошло, и вы ищете повод сорвать на мне злость. Выпустить пар. Я не против. Но для этого совершенно не обязательно перечислять на пальцах очевидные истины, которые вы заранее посчитаете ложью или бахвальством.
Он на миг застыл. Покачнулся, размышляя. Задумался, рассматривая что-то за моей спиной. Скорее всего, Змеев видел что-то своё, личное. Как и до взрыва, что произошёл где-то глубоко у него внутри, но пока так и не вырвался наружу, продолжая разрушать что-то там, в его сознании.
– Сколько вам лет, Валерия Андреевна? – перевёл он на меня взгляд и снова качнулся с пятки на носок.
Красивый мужчина. Статный. Ему, наверное, под сорок. Несложная арифметика. Я в курсе, сколько лет его детям. Я возилась с ними и нянчилась, помогая Юле. Особенно, когда Али не стало. Никто из нас и не знал о его существовании. И, наверное, лучше было бы и не знать дальше.
Мелочно, неправильно, но это так. Хотя бы потому, что у его детей есть теперь отец и есть та, что заменила мать. А у него другая семья. Слишком много данных, чтобы вот так сразу разложить их по полочкам и как-то соединить.
– Двадцать шесть, – ответила я на его вопрос. Любое дело, даже самое пропащее, должно базироваться на правде. Лгать не имело никакого смысла. – Вы думали, я только-только из «гнезда»? Неоперившийся птенец, что выскочил из стен института и с храбростью заявил о себе? Я практикую почти семь лет, и этап желторотости уже позади. Я не могу изменить внешность. Со временем это сотрётся.
– У вас есть семья? – вёл он куда-то в своё, только ему одному понятное место.
Я чувствовала барьер, о который разбиваются все слова, что я произносила. Змеев выхватывал только то, что ему было нужно. Остальное проходило белым шумом, не касаясь даже мозга, не говоря уж о чём-то поглубже.
И всё же я пыталась до него достучаться. Или не знаю, что заставляло меня продолжать этот непонятный диалог на краю пропасти.
– Да, у меня есть семья, – перескакивая с камушка на камушек, шла я вперёд. – Папа, мама, дедушки и бабушки. Полный комплект.
– Нет, не то, – дёрнул он досадливо плечом, отгоняя образ моей благополучной семьи от себя. – Я неправильно задал вопрос. У вас есть муж, дети?
– Нет, – всё же временами я бываю ангелом – бескрылым, но бесконечно терпеливым, – я не замужем, детей у меня нет.
– Тогда чем, чем вы можете мне помочь? – в голосе его прорвались нотки торжества, замешанные всё же на полынной горечи. – Как можно разводить чужую беду руками, если вас не коснулись проблемы семьи и материнства?
Он бил резко, хорошо поставленным ударом, интуитивно нащупывая самые слабые места. Но сдаваться я не собиралась.
– Если следовать вашей логике, то вам способен помочь только тот, кто пережил личное горе и семейную драму. Я уверена на двести процентов: не все психологи, которых вы посещали, имели схожую с вашей судьбу. Однако вы не бросали им в глаза, что они не компетентны и не могут разобраться в ваших семейных перипетиях.
Змеев хмыкнул и зыркнул на меня, снова внимательно вглядываясь в моё лицо.
– Допустим на минуту, что я замужем и мать. Это вызвало бы больше доверия?
Он ничего не ответил, лишь чуть наклонил голову к левому плечу. Слушал. И это давало уже хоть какую-то надежду на полноценный диалог.
– И если бы я была несчастна в браке, вас бы это вдохновило? Или всё же вы бы подумали: ну какой она психолог, чем может помочь, если в своей семье разобраться не может?
Змеев снова покачнулся, размышляя, а затем всё же рухнул в кресло, будто не находил сил больше стоять передо мной.
Я перевела дух. Всё же этот мужчина подавлял. Ростом. Властностью. Какой-то тяжёлой аурой. Резкостью высказываний.
– А если бы я была счастлива в браке, – повела я его дальше, – вы бы сочли, что я не способна вас понять, услышать, помочь? Потому что не пережила, не прочувствовала, не знаю, как это происходит?
– Погодите, погодите, – ещё больше попятилась я и как-то беспомощно вытянула руки вперёд, словно защищаясь от этого напористо-властного мужчины, что ломал все мои барьеры и устои, пёр напролом и слышал только себя. – Что значит, согласен? Что значит «родишь»?.. Это, может, я должна согласиться? И вообще…
– Ты же сказала: выйду замуж и рожу детей? – сделал он шаг ко мне и навис, будто скала, подавляя и не давая вздохнуть.
Я почувствовала, как задыхаюсь, мне не хватало воздуха.
– Вы с ума сошли? – прошептала я беспомощно.
– Нет. Я как раз в очень здравом уме. При светлой памяти и вообще – абсолютно здоров как физически, так и психически. Могу представить все справки. У тебя какие-то проблемы?
Я закрыла глаза. Выдохнула. И попыталась посчитать хотя бы до десяти. Сбивалась то на счёте четыре, то на пять – никак не удавалось прийти в себя. Плюнула. Открыла глаза.
Он смотрел на меня не мигая. Обжигал синью. Мне стоило большого труда не поёжиться. Если и существовали хоть какие-то сомнения, что Никитос его сын, то сейчас я поняла: даже тест ДНК не стоит делать. Они не просто родня. У них какое-то жутко генетическое сходство. И как я сразу не догадалась, как только увидела этого типа на пороге своего кабинета?
– Послушайте, – упёрлась я задницей в подоконник – дальше отступать было некуда, – давайте остынем и постараемся друг друга услышать. Вряд ли это на самом деле то, что вам нужно.
– Ты не понимаешь, – схватил он меня за плечи и сжал так, что я пискнула, – у меня вся жизнь летит в пропасть. Я сюда ехал, чтобы камня на камне не оставить – забрать своих детей. У меня их, оказывается, двое. А в браке – ноль. Пятнадцать лет ушло, как в раскалённый песок: лечения, обследования, несколько попыток ЭКО – и всё тщетно, понимаешь? Жена меня возненавидела, потому что я ей ничего не мог дать! А здесь, оказывается, дети мои росли, не зная отца! Да будь Аля жива, я бы придушил её, ей-богу! А сейчас я не знаю, не знаю, что делать… Я видел глаза её сестры. Видел сына и дочь. Им… хорошо без меня. Они во мне не нуждаются. Я могу всё переиначить. У меня, поверь, хватит сил, энергии, денег отсудить детей. Но я не знаю, не знаю, правильно ли это! Мне срочно нужно переключиться на что-то, обрести новый смысл, что-то такое, что перебьёт, заставит отвлечься, позволит не наломать дров ещё больше, чем есть сейчас!
Его прорвало. Собственно, я добилась того, чтобы разговорить. Но не таким же способом! Не за счёт моего личного пространства!
Змеев тряс меня, словно грушу. Я чувствовала, как внутри бултыхается сердце и волосы на затылке встают дыбом.
Если я сейчас его пошлю, он отберёт Никитоса и Каролину у Юли. Там, правда, муж её, Вересов, не такой уж простой фрукт, но, глядя на этого исполина с прожектором вместо взгляда, сразу понятно, что произойдёт нечто невообразимое.
Он отберёт детей. Он способен на это. Не пустые слова, не трёп, не угрозы. Это констатация фактов. И ему нужно переключиться, чтобы не думать, оставить всё, как есть.
«Но почему я?!» – взвыла мысленно и заметалась, как лисица, что попала в капкан. Выхода нет, можно лишь отгрызть самой себе лапку.
И тут меня перемкнуло. Будто кто-то щёлкнул тумблером.
А что я, собственно, теряю?.. Одиночество? Постылые вечера, когда мысли душат? Я ведь и на работе в субботу оказалась не просто так. Это попытка убежать от невесёлых дум, заполнить пустоту хоть чем-то.
А тут он – весь из себя Змеев. Можно заполнить пустоты и живым человеком – ничуть не хуже вариант. Тем более, если мы всё обговорим и уладим. Сможем найти общий язык и договориться.
– Как вы себе это представляете? – заставила я себя открыть рот, осторожно так, будто по минному полю.
– Тебе сколько лет, Лер? – у него подозрительно охрип голос, а у меня что-то ёкнуло внутри. Так, что стало больно и почему-то приятно. У него что, провалы в памяти? Он же уже об этом спрашивал.
– Д-двадцать шесть. Почти д-двадцать семь, – вообще никогда не заикалась, а тут – приехали. Но это скорее дрожь, впору зубами чечётку выбивать.
– И ты в таком возрасте задаёшь вопросы, откуда дети берутся? Я против пробирок. Естественным путём гораздо лучше и приятнее.
О, Боже. Мама дорогая. Папочка любимый. За что?!
– Что? Вот так сразу? Даже чаю не выпьем?
Змеев на секунду замер, затем тряхнул головой, словно принимая решение.
– Нет. То есть да. То есть не будем торопиться. Наше никуда от нас не убежит.
Наше?! Слишком всё стремительно. И я толком не поняла, как дала себя в этот кошмар наяву втянуть. Но тут главное – притормозить. Постепенно. Лишь бы он выкинул из головы мысль отобрать у Юльки детей. А потом уже оно как-то само по себе рассосётся, я уверена.
– Мы должны всё обговорить, – сказала я твёрдо и решительно толкнула Змеева в грудь. Он крякнул. Его лапы обхватили мои ладони, что буквально утонули в его больших руках.
– Мне уже всё нравится. Ты смелая малышка, правда?
– Перестаньте пошлить и давить на меня!
– Не буду. Постараюсь. Договор – это хорошо. Я люблю договоры. С ними проще и всё прописано. Да. Именно так и надо. Ты молодец.
Олег
– Лерочка, – покатал он её имя на языке. – Мне нравится. Очень подходит тебе.
– Так меня друзья зовут, – она словно извинялась, а Олег оценивал её как женщину.
Маленькая, уютная, притягательная. Что-то было в ней такое… что заставляло следить за каждым жестом. Может, поэтому он не ушёл сразу: почувствовал волны – харизматические, обволакивающие. Именно это больше всего его привлекало когда-то в Але.
Не красота, хоть Аля и была красива для него. Не характер, хоть покладистее человека он не встречал, а умение располагать к себе. Нравиться всем поголовно. Не потому что она старалась, а потому что у неё это выходило само по себе – невероятная по своей силе харизма.
В Лерочке это тоже присутствовало. Олег должен был признать: несмотря на то, что на вид она выглядела моложе своих лет, особенно с этими косичками-колосками, видимо, всё же правильную профессию выбрала. Редко кто его на лопатки укладывал. А она смогла – он это признал. В душе, естественно. Ну, и со скидкой на раздрай в его чувствах.
Большеглазая, пышногубая. Грудь, попа – всё на месте. Очень приятная маленькая птичка. Умная к тому же.
– Я не буду звать тебя Валерия Андреевна, – сказал он, ощущая дикое желание подёргать её за короткие коски. Он вдруг понял: развязался узел внутри, стало легче дышать, будто эта пигалица взяла и подарила ему второе дыхание. – Лерочка – очень красиво и нежно. И хватит мне выкать. Для тебя я Олег.
– Я постараюсь, – честно сказала она и деловито забрала у него блокнот. – Но сразу договоримся: договор составляем вместе, и пункты пропишем по согласованию. Не будет такого, что учитывается мнение только одной стороны. Я понимаю: вы… ты привык командовать. Но я не из тех, кто бессловесно подчиняется. И если непримиримых обстоятельств окажется слишком много – расходимся, как в море корабли. Каждый к своей гавани.
– Мы найдём общий язык, я уверен. С твоими способностями – это раз плюнуть. А я буду послушным и смирным. Я умею идти на компромиссы.
Она посмотрела на Олега, как сова – хлопала ресницами, приоткрыв рот. Не поверила. А зря. Он умел ухаживать за женщинами, как никто другой. У него огромный опыт семейной жизни – не самой лёгкой.
Зря молодые девушки так падки на юных прохвостов, что не нюхали жизни, не умеют строить отношения, а только всё портят. Зрелые мужчины гораздо более контактны, и уже знают, чего хотят от этой жизни.
Вот Змеев точно знал, чего хочет. А сейчас ещё больше убедился, что идёт правильным путём.
Нет, ему не всё равно, где и с кем. Ему есть разница, от кого ждать детей. Но эта девочка – очень хороша. И то, что поначалу показалось недостатками в профессии, замечательно вписывалось в картину ЕГО женщины. Никакого отторжения.
Да, пусть это будет договор. Почему бы и нет? Он уже пережил один договорной брак. Легко вступит и во второй. Но пока… у него нет желания спугнуть девушку, что по каким-то непонятным пока мотивам почти согласилась на его спонтанное желание.
Ну просто золотая рыбка – не иначе.
А любовь… Он уже любил когда-то. Так давно, что почти не помнит – как это. И любовь тоже не принесла ему счастья. Только добавила мучений и, оказывается, лишила детей. Алька не солгала. Украла. Обобрала его бессовестно дважды. И он пока не склонен был её простить и отпустить обиду, даже зная, что виновницы уже нет на этом свете.
Так что честный договор – это гораздо лучше новых душевных потрясений.
Пока он размышлял, Лерочка деловито строчила что-то в его блокноте. Ручка в её ладони казалась большой, но пальцы крепко держали её и стремительно выводили буквы. Склонённая к столу голова, закушенная нижняя губа. Загляденье. Картинка. Можно любоваться. Но лучше всё же посмотреть, что она там пишет.
Олег взял стул и сел рядом. Плечом к плечу.
– Это вне договора, – подняла она на него глаза. – Дай мне слово, что мы всё же поговорим о том, зачем ты пришёл в мой кабинет. Мне очень важно, чтобы ты проговорил всё вслух. Всё-всё, все обиды, мысли, терзания, сомнения.
– Зачем это тебе? – он не сопротивлялся, лишь хотел понять.
– Уж коль у нас будут отношения, я не хочу, чтобы твоё прошлое стояло между нами. Чтобы ты переносил нажитый годами опыт на то, что будем развивать мы. Я ни в коем случае не претендую на твою свободу. Не собираюсь ограничивать, привязывать к себе. Но у меня есть условие, без которого никакой договор не будет подписан. Я хочу честности. Никаких: «ты не поймёшь, тебе это не надо, не суй свой нос, куда не просят». Я буду совать.
– Я тоже буду совать – это честно. Я не хочу, чтобы между нами лежало только сухое деловое соглашение. Хоть оно и будет, я всё же хотел бы, чтобы мы друг друга узнали получше. И если для тебя важно, я готов если не к диалогу, то к монологу. Не скажу, что для меня это просто. Но надо – значит надо.
Она снова смотрела на Олега удивлённо.
«Да, девочка, – удовлетворённо думал он, – я способен удивлять, покорять вершины, идти напролом или обходными путями. Многое будет зависеть от тебя».
И уже хмурый день не казался ему безрадостным и тяжёлым. Весна идёт. Олег, как никогда, ощущал её дыхание. Не в природе, а в душе.
– Увидев свет в твоём окне, не мог пройти я мимо! – выпалило это чудо в перьях.
На улице, видимо, дождь. Букет – в мелких каплях. Да и у этого длинноволосого поэта волосёнки слегка прилипли к черепу.
– Ты слишком, Лера, хороша! И слишком мной любима! – выпалил любитель рифм и заткнулся, вытаращив глаза.
Он был молод, как резвый скакун, и чем-то напоминал лошадь. Наверное, длинным лицом и гривой.
– Я поэт, зовусь Незнайка, – съязвил, не удержавшись, Змеев. – От меня вам балалайка!
– П-простите, – прошлёпал губами Поэт и вопросительно посмотрел на Лерочку: – Я не вовремя, да? У тебя клиент?
– Нет. Жених. Единственный и неповторимый, – не дал Олег Лерочке объясниться. С неё станется сказать нечто обтекаемое. Она умеет. А он не намерен терпеть рядом всех этих ухажёров – поедателей ушей и любителей ездить по оным.
– Как жених? – растерялся и, кажется, обиделся Поэт. Он даже букет уронил на пол.
– Ну, вот так, – развела руками Лерочка. – Ты что-то хотел, Веня?
– Да, в общем-то, нет, – слегка попятился Вениамин. Очень подходящее для этого жеребца имя. Хотя какой он жеребец – так, больше пони, которые, как известно, тоже кони. – Так, зашёл поприветствовать тебя. Ты же знаешь моё отношение к тебе.
– К вашему сожалению, а на моё счастье, Лерочка ответила мне благосклонностью, – шагнул навстречу Поэту Олег, – думаю, впредь вам не стоит навещать Лерочку, завидев свет в окне. Сегодня я вежлив и благосклонен. А завтра могу таковым не быть. В гневе я ужасен. К тому же, у меня хорошо поставленный хук слева. Я левша, да.
Он поднял букет, отряхнул его от дождевых капель и всучил Поэту в руки.
– Всего хорошего, Вениамин. Будьте счастливы.
– А как же… а куда же… – заблеял Веня, беспомощно разглядывая букет в своих руках.
– Осчастливьте какую-нибудь девушку. Думаю, под дождём найдётся грустная и одинокая. Она обрадуется цветам. А может, и вам.
Олег теснил Поэта к дверям. Тот послушно пятился. Видимо, помнил про хук слева. Поглядывал с опаской. На пороге он споткнулся и чуть не упал. Олегу пришлось его по-дружески поддержать. Но уже за закрытой дверью раздался грохот. Вероятно, Поэт всё же растянулся с горя.
Лерочка беззвучно хохотала и махала в лицо ладошками.
– Мне конец, – прошептала она так тихо, что Олег еле её услышал.
Можно подумать, их тут кто-то услышит.
– Веня – юный мститель? – поинтересовался он для проформы. На самом деле, Поэт Змееву был не интересен, он уже мысленно вычеркнул его из Лерочкиной жизни и поставил зелёную галочку.
– Его папа – большая шишка и старый мститель. Мой постоянный клиент. Мечтает пристроить сына в хорошие женские руки.
– Он же стихами замучает. Нет ничего хуже доморощенных поэтов, что рифмуют кровь и любовь. Впрочем, я не знаток. Иногда и кровь-любовь звучат красиво.
– Веня – музыкант. А стихи – так, – безнадежно махнула рукой Лерочка. – Пойдём ужинать. Я тоже целый день только на кофе.
– Сидишь на диетах? – снова смерил её глазами Змеев.
– Сижу, – из уст Лерочки признание звучало трогательно. Она не походила на жертву вечного голодания. – До недавнего времени я была колобком. С год назад решила, что пора с этим кончать, потому что… в общем, мне вес не особо мешал, но я привыкла ставить цели и достигать их. К тому же, подруга попросила помочь. Вместе веселее. Мне несложно и нужно, ей дополнительный стимул.
Подруга – ключевое слово, – подумал Змеев. Скорее, это было за компанию, чтобы подружку поддержать, чем цель и её достижение. И, хоть от смены слагаемых сумма не изменяется, в данном случае очередность расставляла правильные акценты.
– Как подруга, похудела? – спросил он всё же, чтобы кое-что для себя прояснить.
– Похудела, – смеётся беззаботно Лерочка, – снова поправилась и опять похудела. У неё, как в море: прилив сил – худеем. Отлив – впадаем в тоску. Без стимула не может. Из-за этого и страдает.
– А ты? – задал вопрос, зная заранее ответ. Такое чувство, будто знает эту девчонку давным-давно.
– А я держусь, у меня характер, как говорит папа.
Хороший у неё характер. Контактный. С такими людьми всегда легко. Хоть в горы идти, хоть в клубах отплясывать. Всегда поддержит, не бросит, поможет.
Змеев был убеждён в этом на триста процентов. Он сам удивлялся этой уверенности, что поселилась в нём буквально за несколько часов общения.
И ведь ни о чём таком они не разговаривали, не делились личным. Больше спорили да ручку друг у друга из рук вырывали.
Олег не знал, что чувствовала при этом Лерочка, а он – удовольствие.
Казалось бы: маленький телесный контакт, на который в обычной жизни внимания не обращаешь. Сколько приходится по работе касаться кого-то? Пожимать руки при встрече, соприкасаться пальцами при передаче документов или чашки кофе. Воспринимается нормально, а точнее, вообще на этом внимание не концентрируется.
А тут… по-другому. Может, потому что он уже решил, что Лерочка – его женщина?.. Но не обязательно же ко всем женщинам, которые тебе понравились, ощущать трепет и… чёрт знает что ещё. К Лерочке он ощущал.
Лерочка
– У тебя тут мужчинка валялся. Я его экспроприировала, ты не против? – потомственная ведьма Светлана, наверное, караулила, пока мы из дверей выйдем.
– Я буду только «за», – положила я руку на сердце, – если ты перенаправишь его внимание в другую сторону.
– Ок, без проблем! – махнула рукой Светлана и бодро потрусила в сторону своего кабинета.
Змеев проводил её долгим взглядом.
– Та самая подруга? – оценил он Светланин тыл. У неё он… примечательный, да. Бёдра пышные, талия тонкая, грудь высокая. В плечах она тоже слегка великовата, но её это не портит, а придаёт некоего шарма. А белые волосы выгодно контрастируют с абсолютно чёрными глазами. Эффектная внешность.
– Нет, – покачала я головой. – Тут мы больше дружим «домиками». Ходим друг к другу в гости, когда есть свободная минутка, пьём чай или кофе – под настроение. У меня на самом деле, много разных подруг, – немножко слукавила я, потому что на самом деле подруга у меня одна – самая лучшая и неизменная. Мы с ней много чего пережили вместе. Остальные больше в категорию хороших приятельниц входят или знакомых.
– Не конкуренты? – ведёт Змеев меня решительно на выход, слегка поддерживая за локоть.
Ему, наверное, не совсем удобно идти. У него шаг широкий – я наблюдала, как он вышагивал по моему кабинету. А я по сравнению с ним совсем Дюймовочка. Но он как-то подстраивается под меня, я не чувствую дискомфорта, да и в нём никакого напряжения не ощущаю.
– Сложно сказать, – качаю головой, возвращаясь к Светлане. – Если отбросить в сторону всякие детали и мелочи, она, по сути, делает то же самое, что и я. Другими методами, но в конечном результате – помогает людям.
– Это как? – Змееву, кажется, интересно. Но мне бы хотелось знать, зачем он об этом спрашивает. Явно не ради праздного интереса или чтобы пустую беседу поддержать.
Пока мы с ним спорили там, в кабинете, я заметила одну вещь: он ничего не делает и не говорит просто так. У него всегда есть какие-то определённые мысли по поводу или планы, как использовать то или иное знание. Всё по делу.
– Светлана – экстрасенс и гадалка. Ведьма в каком-то там поколении, – вздохнула я, ожидая взрыва смеха. Змеев ржать не стал. Лишь задумчиво потёр бровь.
– То есть Вениамин попал в хорошие руки, – кивнул он своим мыслям. – Она не себе его отхватила, а клиента. И часто она у тебя клиентов уводит?
Я даже об этом не задумывалась никогда. Света своеобразная – бесспорно. Но явных признаков того, что она хочет мне навредить или «подсидеть», я не замечала.
– И не боишься ли ты, что она… в силу своих, гм, способностей, сделает какую-нибудь гадость?
Об этом я тоже никогда не задумывалась. Мы не дружили, но приятельские отношения присутствовали.
Мы практически никогда не разговаривали о работе – так, иногда, вскользь. У неё свои тайны и этика, у меня – свои. Да и клиентура у нас разная.
– Нет, не боюсь, – ответила твёрдо. – И хотя я в некотором роде верю в мистику, а точнее, в высшие силы, стараюсь зря их не тревожить. Они сами найдут путь, подталкивать их не нужно.
– Интересный взгляд, – согласился Змеев. – Думаю, мы ещё поговорим на эту тему. Увлекательно. Девушка, твёрдо стоящая на ногах, во что-то там верит, – поднял он голову и потыкал пальцем в небо.
Мы уже вышли на улицу, и тут возникла проблема.
– Я без машины, – хлопнул Змеев себя по лбу. – Вылетело из головы.
– Зато у меня есть! – брякнула я, не подумав. – Надеюсь, ты не из тех, кто считает, что сесть в машину девушки – позор и унизительно.
– Не из тех, – ответил он, и уже по тону я поняла: как раз из тех. Не позор, но где-то близко. Он пригласил меня поужинать и не вспомнил о машине, и сейчас клял себя на чём свет стоит за неосторожность.
У него вообще преобладали властные замашки: он альфа-самец, а поэтому всегда должен быть крут и на высоте.
Потом нарисовалась новая проблема. К счастью, Змеев не стал беситься, а только язвительно хмыкнул.
Ну, да. Промашка вышла. Теперь я не подумала, как он уместится в моей букашке.
– У меня вообще-то две машины, – смущённо пробормотала я. – Простите, я не подумала. Как-то не было нужды сегодня брать машину побольше, а в с этой малышкой мы прекрасно ладим. И вполне способны ещё кого-то уместить, но только не вас.
Прозвучало двусмысленно. Я, наверное, превратилась в варёного рака по цвету. Змеев расхохотался.
– Я вызову такси. Ты же не из тех, кто считает, что сесть в такси, когда есть крохотная машина, – это позор или унизительно?
Вот гад. Как есть гадский гад, а не мужчина. Да ещё и память у него хорошая, оказывается. Хотя чему я удивляюсь?
– Нет, я не из тех. К тому же, у меня ещё одна машина есть, будет на чём на работу приехать.
К счастью, Змеев ориентировался так себе, а поэтому ресторан выбирала я.
– Давно здесь не был, – проговорил он негромко. – Многое изменилось.
– Как давно? – зачем-то спросила я, хоть заранее знала ответ.
– Лерочка! – расплылся в улыбке Кот Баюн. – Я всё ещё питаю надежду тебя откормить!
И тут же под моей ладонью напрягся бицепс господина Змеева. Что ж он такой непримиримый-то, а?.. Я ведь без задней мысли привела его в очень хорошее место. Правда, здесь меня каждая собака знает, а хозяин заведения питает искреннюю слабость к свету моих очей.
Я ведь сюда привела Олега не просто так, а осознанно. Решила, что кафе семейного типа «Мой дом» таит кучу подводных камней. Мало того, что там Вересовы обожают бывать, так ещё и другие семейные пары любят приходить с детьми. А дети у нас пока табу – незачем Змеева лишний раз провоцировать.
И вот мы в ресторане «Кот Баюн», и сейчас, когда Гоша лезет ко мне целоваться по привычке, я думаю, что прийти сюда – тоже плохая идея.
Надо было выбирать что-то совсем незнакомое. Но рисковать собственным желудком я не намеревалась.
Впрочем, Олег мужественно вытерпел смачные поцелуи, что Гоша оставил на моих щеках.
– Да ты никак с новым кавалером? – всплеснул пухлыми руками Кот Баюн.
– С женихом, – скрипнул зубами Олег.
– О! Даже так! – снова всплеснул он руками. – Надо же, как быстро летит время. А то всё с друзьями да товарищами. Да с кавалерами очередными. А тут, видишь, жених сыскался. А родители в курсе?
Я мысленно застонала, закатила глаза и даже топнула ногой. Только не хватало, чтобы полетели сплетни стрелой и родители узнали о Змееве раньше, чем я сама расскажу. Я и так, как уж на раскалённой сковородке, пляшу. Только полиции нравов в лице Кота мне не хватало.
На самом деле, владельца ресторана зовут Георгий Баев. Но, наверное, за внешность, давно зовут его Кот Баюн. И, видимо, ему это нравится, даже ресторан свой так назвал.
Ему чуть за сорок – почти как Олегу. Но сравнивать их – это всё равно что неповоротливую баржу поставить рядом с быстроходным пиратским кораблём. Пухленький, с круглым лицом и усами-пёрышками, Гоша всегда напоминал мне Кота Бегемота. Было в нём нечто авантюрное и хитрое, хоть он изо всех сил пытался изображать хлебосольного, немного меланхоличного Кота Баюна.
– Георгий, – сказала я строго, – я уже достаточно взрослая девочка, чтобы не спрашивать мнения родителей, с женихом мне встречаться или с поклонниками.
– Ну, так-то оно так… – миролюбиво сложил руки на кругленьком животике Гоша, – но это ж совершенно разные вещи. Глаз да глаз за вами нужен. А то, глядишь, обманут вас, наивных, глазом моргнуть не успеете.
При этом Гоша зорко следил за Змеевым, который разве что не задымился от его взгляда и обуреваемых его эмоций. Напряжённый весь, твёрдый – я его бицепс под своей ладонью чуть ли не наизусть выучила, как на анатомическом макете.
У Гоши – дочь на выданье, как говорят. Восемнадцатилетняя оторва – это уже он сам, любя, так её величает.
На самом деле, у Баева три дочери, но две из них ещё достаточно мелкие, чтобы беспокоиться, а вот боевая Натка доставляла ему немало хлопот, и поэтому Гоша любил опекать девиц, вроде меня. Тех, к кому он чувствовал симпатию. Эдакий барончик местного разлива.
По каким таким признакам он нас выделял в «своих» – неизвестно, но я точно знала: если Гоша кого опекает, значит в его глазах девушка порядочная и нуждается в опеке. Хотя бы на время пребывания в его заведении.
– Ну, прошу, прошу, – картинно ведёт он пухлой ручкой, указывая на мой любимый столик. Баев как будто поджидает меня, хоть я и захаживаю к нему нечасто.
– Это кто такой? – наконец-то открывает рот Змеев. Черты лица у него заострились, нездешняя смуглость проступила ещё больше. Как есть флибустьер, который почувствовал, что у него хотят добычу из-под носа увести.
– Расслабься, – советую ему шёпотом, – это хозяин заведения, не мой настоящий и даже не бывший ухажёр, глубоко женатый отец трёх дочерей.
Боже, какая я тупица временами! Я опять о детях! Прокол за проколом, будто меня никогда и ничему не учили. Но Змеев на этот раз не мрачнеет. Он о чём-то своём напряжённо думает.
– Ты бы мне список составила, – заявляет он, сделав заказ. Причём заказ он сделал и на меня в том числе, не спрашивая моего мнения. Пришлось на ходу корректировать, плавясь под его недовольным взглядом.
– Какой список? – всё ещё не отошла я от его самодурства. Не привыкла, однако, чтобы мною вот так помыкали да командовали.
– Поклонников своих, – заявляет этот конкистадор холодным тоном. Если судить по тому, как он произносит слова, висеть им на рее ногами вниз – в лучшем случае.
– Скажи, что ты это несерьёзно. Что пошутил, – пытаюсь мягко вбить в его голову, что некоторые границы переходить не стоит.
– Какие шутки? У меня такое впечатление, что под ногами яблоки. Ступить некуда.
– Боишься упасть? – съязвила я.
– Нет, скорее, раздавить, – заявил он кровожадно. – Я не из тех, кто собирает урожай.
Как есть пират. Он же не ревнует? Глупо как-то ревновать, когда мы всего лишь несколько часов пообщались и пришли в ресторан поужинать.
– И давай договоримся, – ступила я на скользкую дорожку, – я не из тех трепетных дев, что заглядывают мужчине в рот и покорно делают всё, что он пожелает. Я не привыкла подчиняться, и если мне что-то не нравится, сразу же об этом говорю. Мне не понравилось, что ты попытался сделать выбор за меня. Пусть это всего лишь еда. Но, полагаю, ты думаешь, что точно так же будешь руководить мною и направлять. Не выйдет.
Олег
Ему нравилось за Лерочкой наблюдать. Ловить её движения, мимику, тембр голоса. Он искал и находил плюсы, не ощущал внутри ни протестов, ни дискомфорта. Она точно его человек. И не потому, что женщина, которая ему симпатична.
Хоть он и разглядывал её и с этой – чисто женской стороны, – но внимание обращал на нечто другое. На то, какой она «мужик», если можно так выразиться. Это что-то вроде того, пойдёшь ли ты с этим человеком в разведку. С Лерочкой Олег сходил бы и в разведку, и на другие рискованные мероприятия, потому что был убеждён: она не подведёт.
И если до этого он выискивал недостатки, пытаясь доказать ей, что столь молодой психолог не способен по-настоящему помочь, то сейчас он поставил абсолютно противоположную задачу: найти в Лерочке всё самое хорошее. То, на чём будет опираться его спонтанно выросший, как гриб после дождя, план.
Она – его женщина. Да, именно так. И это убеждение заполоняло его почти полностью. Старое, забытое чувство. Он очень давно не увлекался женщинами.
Может, заартачься она, не согласись, он бы и не думал об этом. Плюнул и ушёл. Хотя, наверное, нет. Олег был не из тех, кто отказывается от своих намерений. Особенно, если они ему казались правильными.
Он допускал ошибки, как и любой нормальный человек. Но интуиция его подводила редко. А поэтому ему казалось, что из этой авантюры вполне может выйти что-то путное, стоящее. То, ради чего стоит повозиться и приложить усилия.
Ему нравилось подначивать Лерочку. Вот как сейчас. Она немножко терялась, слегка сердилась, смущалась, но всё равно бойко отбивала все его атаки. Не сказать, что ему это стопроцентно импонировало. Он из тех, кто любил подчинять и привык, чтобы ему подчинялись.
– Ты вот это сейчас серьёзно? – спросила она, опуская ложку в горячий суп.
Олег втайне надеялся, что Лерочка не наденет ему на голову тарелку, но на всякий случай отодвинулся подальше.
– Вполне. Но не могу знать, что ты сейчас придумываешь у себя в голове.
– Ничего не придумываю, – сказала она вполне спокойно и приступила к ужину.
– Будем знакомиться. Постепенно, – Олег решил от неё не отставать, попробовал суп. – Вкусно, – прикрыл он на миг глаза. – Хороший ресторан.
– Замечательный, – кивнула Лерочка. Ела она медленно и очень аккуратно. Это ему тоже понравилось. – Я помню твоё: всё по высшему классу.
– Память хорошая? – хмыкнул он.
– Злопамятная, – парировала она.
Чёрт его знает почему, но Змееву хотелось улыбаться. В жизни, действительно, очень важно правильно расставлять приоритеты.
Он ничего не забыл. В нём всё ещё бурлило и кипело, но не бушевало. Это как при ярком солнце надеть солнцезащитные очки. Краски становятся мягче, приглушённее. И некоторые выпирающие детали, что задевают углами за оголённые нервы, не так бросаются в глаза. А то и вовсе маскируются под окружающую среду.
Новая цель сидела перед ним – цветущая, молодая, красивая. Ела суп и не подозревала, что стала собственностью Олега Змеева.
– Расскажи о себе, – скомандовал он, когда им принесли второе. – То, что посчитаешь нужным.
– Так не пойдёт, – прикрыла она один глаз. – Поиграем?
– Это как? – опешил он немного и мысленно высчитал разницу в возрасте между ним и Лерочкой.
Ерундовый разрыв, но она, наверное, из-за косичек, напоминала ему школьницу. А он… эдакий утомлённый солнцем. Хотя, если разобраться, так и есть.
– Это просто. И не однобоко. Я – фразу из своей жизни, ты – из своей. Уверена: тебе понравится.
Она мгновенно перенимала его манеру общения и разговора. Ловила характерные слова и тут же зеркалила. Наверное, чтобы он почувствовал себя в её шкуре.
Олегу не очень нравилось, что она такая дерзкая, но одновременно восхищало её умение обороняться и давать сдачи. Неплохое качество. Правда, он пока не мог определиться, подходит ли оно его женщине.
– Тогда поехали, – сделал он жест, давая понять, что уступает место даме. Лерочка артачиться не стала.
– В детстве у меня была собака. Звали её Бим. Он был настоящим другом и умер от старости, обласканный заботой и любовью. Мне на тот момент исполнилось девятнадцать, и я поклялась, что никогда не заведу домашних животных.
– Не передумала? – спросил Олег машинально, и его позабавили её насупленные брови. Но на вопрос она ответила.
– Скорее да, чем нет. Иногда я мечтаю о собаке. Но у меня очень плотный график, пока не знаю, как это совместить.
«Я подарю тебе кое-что гораздо лучше собаки», – подумалось Олегу, но вслух свои мечты он озвучивать не стал.
– Твоя очередь, – напомнила ему педантичная заноза.
– У меня собаки не было, – вздохнул он. – Младший брат не считается?
Лерочка хихикнула, затем снова строго свела брови, но в глазах сверкали весёлые искры. Выглядело это очень очаровательно.
– Ты мухлюешь! Я должна видеть маленький кусочек твоей жизни.
– У нас разница в четыре года. Да и вообще разница. Иногда мне кажется, что меня родили для долга перед семьёй, а Глеба – для утехи.
Лерочка
Лёха Скворцов – мой одноклассник и первая любовь по совместительству. То, что нравилось в нём, когда мы были зелёными школьниками, мягко говоря, мне не по душе сейчас.
Он весь на шарнирах и понтах, весь такой резкий и балалаечно широкий. Почти плохиш – влажная мечта трепетных дев. Лёха, можно сказать, был первым парнем на деревне, все в округе девушки по нему сохли, а его угораздило втрескаться в меня – толстушку и заучку.
Я никогда по поводу лишних килограммов не страдала: мама научила меня любить себя такой, какая я есть, а поэтому все этапы девочек, страдающих и ненавидящих своё тело, я в свою жизнь не пустила.
В общем, с Лёхой мы встречались с полгода или чуть больше, а потом бурно разругались, будучи уже студентами, и разбежались, кто куда.
Видимо, мне досталось крепко скроенное сердце, потому что долго я не страдала. У меня были дела поинтереснее: я училась, постигала азы профессии, которую выбрала осознанно, а не ткнув пальцем в небо.
Всё не так сложилось у Лёхи. Вначале он, как и положено, кинулся во все тяжкие и перепробовал всех, кто вешался ему на шею, попадался на глаза и просто был плохо приколочен к стенам. Затем чуть не вылетел из института из-за прогулов, попал в аварию, отделался лёгким испугом и, пока приходил в себя, что-то там переосмыслил и осознал. На мою голову.
Потому что в его башку втемяшилось, что я – именно та, кто ему нужен. И тогда началась игра «Кто кого». Он то приплывал к моему берегу и клялся в вечной любви, то отчаливал – громко и пафосно – и пропадал на какое-то время, но неизменно выныривал и снова брался за своё. В общем, лыко-мочало, начинай сначала.
Говорят, время лечит. Но, видимо, не в случае с Лёхой, который никак не мог отделаться от триггера, что без меня он пропадёт.
Временами казалось, что ему психиатр нужен, потому что, прекрасно понимая, что нас ничего не связывает, он с настойчивостью маньяка продолжал меня преследовать… периодически.
Появлялся, как чёрт из табакерки, и снова брался за своё: доставал своей неземной любовью. А в перерывах между просветлениями он всё так же осчастливливал всех страждущих дамочек, которые находили его привлекательным и обаятельным.
Судя по всему, сегодня у него очередной заскок. И, полагаю, он за мной следил, потому что в случайность наших встреч я не верила. И его картинно-удивлённым: «Ба! Да это ж Лерка!» тоже не обольщалась.
Он выждал, отрепетировал и напал из-за угла. Всё по сценарию.
Змеев, вероятно, чёрт знает что обо мне думает. То Веня со своим букетом, то Гоша со своей заботой. Теперь Лёха вынырнул из пучин прошлого. И всё в один день. Не удивлюсь, если Олег сейчас действительно достанет блокнот и заставит составить список всех моих «ухажёров», которые таковыми не являются, если уж подходить к этому термину со всей строгостью.
На это было несколько причин, которые я не собиралась на фиктивного «жениха» вываливать.
Я вообще ничего не собиралась делать, положа руку на сердце. Единственное, что меня удерживало рядом с этим конкистадором, – это горячее желание огородить Вересовых от отцовских посягательств Змеева на Никитоса и Каролинку.
– Давно не виделись, Скворцов, – сказала я, не поворачиваясь. – Ты себе не изменяешь: нападаешь сзади. Я ем вообще-то. Ты хочешь, чтобы я подавилась?
– Как можно, любовь моя, – придвинул Лёха стул к нашему столу и беспардонно уселся, не спрашивая разрешения. – А это кто? Очередной твой хмырь? – кивнул он на Змеева. – На стариков потянуло, да, Лер? На папиков? Что, молодые уже не твоя лига?
Это он на себя намекал. Молодой, так сказать. С проплешинами.
Змеев тяжело вздохнул. Задумчивым взглядом оглядел стол. Надеюсь, он не собирается его перевернуть? Я не согласна, я ещё не доела. Да и Кот Баюн следит зорким глазом. Если сейчас здесь разыграется потасовка, Змеева внесут в чёрный список, и прощай вкусная еда в этом заведении.
Честно говоря, Олег удивил. С таким темпераментом ему ничего не стоило сразу же заехать Лёхе в дюндель. С разворота. Я не зря исследовала его бицепсы. Там есть чем заезжать. Лёха, хоть и имел неплохую фигуру, по всем параметрам Змееву проигрывал.
– Лерочка, это кто? – вкрадчиво спросил Олег. Глаза его мерцали, как холодные звёзды.
– Любовь всей её жизни! – бравурно выдал Лёха и взглядом победителя смерил Змеева.
И тут меня пробило на «ха-ха». Нет, не из-за идиотичности ситуации. И не потому что Лёха фигню брякнул – за десять лет я и не к таким его выкрутасам привыкла. А из-за сочетания фамилий: Скворцов – Змеев. Сразу понятно, кто кого сделает в итоге.
Я честно пыталась сдержаться. Надувала щёки, как воздушные шары, сжимала внутри всё, что могла, но всё равно позорно хрюкнула и, закрыв лицо руками, попыталась задушить смех.
Тело у меня ходило ходуном. Мне стало не до Скворцова со Змеевым.
– Лерка, ты чего? – растерялся Лёха.
– Выйдем? – ласково поинтересовался Олег.
– Да отстань ты! – отмахнулся от него, как от мухи, «любовь всей моей жизни». – Ты чего ржёшь, Лер? Я такой смешной, да? Бегаю за тобой, как собака, а ты вот так, да? – начинал закипать Лёха, и я понимала: он специально входит в состояние чокнутого берсерка, чтобы наконец-то выпустить пар и сорвать злость. На мне. Змеев его не интересовал.
Олег
Змеев был не из тех, кто машет кулаками. Он больше привык работать головой. Даже в молодости предпочитал давать сдачи, а не лезть вперёд и начинать драки на пустом месте. Но если надо, он всегда был готов защитить или отвоевать своё.
Лерочке не повезло (или наоборот – это с какого ракурса разглядывать): Змеев уже её застолбил, а поэтому готов был и сразиться, и отвоевать, и, если надо, убить дракона. Он лишь надеялся, что тип, который петушисто вышагивал впереди, врал. Про любовь всей жизни. Но то, что Лерочка не помчалась за ними вслед, дарило определённые надежды.
– Значит слушай сюда, старпёр, – прыгнул на Олега этот красавец, как только они вышли на улицу, – разворачивай оглобли и чеши отсюда куда подальше. Видал я таких женишков, как ты, в гробу и белых тапочках. Лерка не для тебя, ясно?
– Для таких, как ты, полагаю? – об Змеева можно было ломать кирпичи. В критические моменты, когда кто-то пенился рядом, он часто впадал в состояние абсолютного спокойствия.
– Ты не лезь, куда не просят, – бесился ещё больше его оппонент, – мы с Леркой уже десять лет вместе. А такие, как ты, пришли и ушли в никуда, усёк? Мы с ней сами разберёмся. Она мне назло так делает, чтобы в тонусе держать. Всё равно тебе ничего не светит. Лерка хвостом покрутит, голову тебе поморочит и свинтит. Время потеряешь. А оно у тебя, видишь, дорого. Песочек сыплется, лови момент, но не с ней. Найди себе бабу попроще – и будет счастье.
Чем больше этот крендель говорил, тем меньше Олег ему верил. Пустобрех. Шалтай-Болтай. И он будет разочарован, если этот песец бурой масти действительно для Лерочки дорог.
– Давай ты не будешь указывать, какие женщины мне нужны? – снова мягко, но вкрадчиво посоветовал Змеев. Он приготовился к межгалактическому прыжку, а поэтому мог себе позволить роскошь – немного подёргать за резинку от трусов этого идиота. – В отличие от тебя, я точно знаю, чего хочу. И моя девушка это ценит. Опыт. Надёжность. Защиту, – по очереди отгибал он пальцы, зажатые в кулак. – Раз ты за десять лет так и не удосужился жениться и всё это дать Лерочке, то вряд ли способен. А поэтому это ты давай, иди, куда шёл. А будешь мельтешить – ноги местами поменяю.
Последнее прозвучало явной угрозой.
– Ну хотел по-хорошему, видимо, придётся по-плохому, – показал в оскале зубы Лерочкин ухажёр.
Олег дал ему возможность ударить первым. Так будет честнее. Естественно, удар пришёлся в пустоту – он уклонился, а незадачливый соперник грохнулся в грязь. Апрель нынче не сахарный, а за углом ресторана никто не моет асфальт с шампунем.
Змеев даже удовлетворение испытал.
– Ах, ты гад! – возмутился спарринг-партнёр, брезгливо отряхиваясь.
Ждать второго удара Олег не стал – врезал сразу в челюсть, только зубы клацнули, и мешок с костями снова оказался на земле. В этот раз, отключившись от этого бренного мира.
– Закончили? – лениво поинтересовался секьюрити, что наблюдал за их содержательной беседой в стороне, ожидая, чем всё завершится.
– Вполне.
– Ну и замечательно. Вы идите, я тут пригляжу, отправлю фраера домой. Он у нас часто. Проблемный слегка, но вполне вменяемый. Такси ему вызову, очухается, успокоится и баиньки. А вас там девушка ждёт, волнуется. Идите.
И Олег, пожав хорошему человеку руку и поблагодарив купюрой, пошёл.
Лерочка действительно волновалась. Но то, что не помчалась вслед и не стала их разнимать, ему понравилось. Девушки часто импульсивны и любят в мужские разговоры влезать.
Она с беспокойством оглядела его с ног до головы. Олег хмыкнул. Боялась, что её молодой да резвый умудрится задеть? Зря. Он в хорошей форме, спортом не брезгует и вообще готов к подвигам.
– Список, я смотрю, ты так и не составила, – кивнул он на нетронутый блокнот. Как положил, так и лежит. – И десерт так и не подали. Всё хорошо с твоим воздыхателем. За ним проследят.
– Я и не сомневалась, – вздохнула она тяжело. – Попросила Егора присмотреть за вами. И, наверное, должна объясниться, хоть и не люблю это дело. Но раз уж ты упорно называешься моим женихом, чувствую себя обязанной сделать это.
Змеев покрутил в руках блокнот и засунул его назад, во внутренний карман пиджака.
– Я даже не знаю, стоит ли, – оглядел он остывшую еду и решил, что всё же голоден и хочет доесть всё, что осталось. – Я нормально воспринимаю тот факт, что у каждого из нас есть прошлое. Хорошее, плохое. Бурное или не очень. Оно есть. Что-то в моём прошлом не понравится тебе. Что-то из твоего – мне. Для договорных отношений, наверное, нужно жить здесь и сейчас, и не копать глубоко внутрь. Но ты ведь на такое не согласишься. А поэтому… да, я послушаю.
– Со стороны может показаться, что я какая-то ветреная особа, – снова вздохнула она. – Это не так. Но знакомых мужчин у меня много – это правда. Не все они мои ухажёры, как ты их называешь. Скорее, поклонники. Я ничего особенного не делаю, чтобы их привлекать. Не играю роль роковой женщины, но вокруг меня мужчины вьются постоянно.
– Это харизма, – улыбнулся ей Олег. – Странно, что такой опытный психолог, как ты, до сих пор не разобралась, что к чему.
Лерочка очаровательно вспыхивала. Но глазами сверкала так, что могла бы убивать наповал. К счастью, Змеев и не такое в своей жизни видывал и выдерживал, поэтому невозмутимо воспринял яростную атаку Лерочкиного непримиримого взгляда.
Лерочка
Не знаю, какие жернова крутились в Змеевской голове, но я себя чувствовала немного оплёванной. В том плане, что мы с ним едва-едва знакомы, и уже вывалилась на его шею целая гирлянда моей жизни.
В общем целом, мне стыдиться было нечего, но каждый раз оправдываться и объясняться я не собиралась. К тому же, он оказался вполне адекватным и согласился принять меня со всем моим «грузом».
Не могу сказать, что ему будет легко и просто, но и мне, судя по всему, придётся скакать и уворачиваться, потому что всерьёз на его «договорные отношения» я соглашаться не собиралась. Мне, как говорят, день бы продержаться, да ночь простоять. А дальше видно будет.
– Я отвезу тебя домой, – сказал Олег, как только мы наконец-то покончили с ужином. – И не спорь: во-первых, я должен знать, где живёт моя невеста, во-вторых, буду спокоен, что никакие скворцы тебя возле подъезда не подкарауливают, в-третьих, собираюсь напрашиваться на чашку чая.
Видимо, мой испуг можно было пощупать руками.
– Чай – это чай, – отрезал мой жених. – Ничего другого я не планирую. Это просто ещё один способ познакомиться ближе, но не настолько, чтобы ты пугалась и бледнела. Я нормальный среднестатический мужчина. Местами даже старомодный. Мне трах-бабах не подходит.
Я бы хотела на это надеяться. В случае чего, я ж от него не отобьюсь. Но, несмотря на то, что Змеев габаритами подавлял и властностью слегка душил, на принудителя не походил.
До моего дома мы доехали без приключений, а дальше всё пошло не по сценарию. Ну, то есть я могла ожидать коварную подножку из-за угла, но всё же надеялась на человеческую порядочность.
Но где Гоша Баев (а я была на двести процентов уверена, что это он «побеспокоился» и «подсуетился»), а где порядочность, когда речь идёт о чести девочек, пусть и не его, но тех, кого он вольно или невольно опекал.
Возле подъезда меня ждали. Но не Скворцов, как думал Змеев, а подполковник в отставке Андрей Юрьевич Анишкин – мой драгоценный папа.
Как говорится, грудь в орденах, с шашкой наголо.
– Здравия желаю! – гаркнул он, и я мысленно застонала: боженька, милый, ну зачем ты со мной так? Я мужчину всего несколько часов знаю, а ему, как специально, продолжают сыпаться на голову «подарочки», которые меня в каком-то сумасшедшем свете выставляют.
Змеев на папу посмотрел заинтересованно и внимательно, а затем протянул руку для приветствия. Судя по всему, папка мой решил устроить армреслинг на весу. Пожатие было слишком крепким и долгим. За то время, что они трясли руки, можно было изучить все морщинки на лице друг друга.
– Добрый вечер, – вежливо поздоровался Змеев. Спокойный, как удав.
– Жених, значит? – краснел лицом папа, сжимая ладонь «будущего зятя» в тисках.
Ростом он Змееву уступал, в силе – вряд ли. Папа у меня в прекрасной физической форме и любитель прихвастнуть, помериться «сантиметрами».
– А вы, полагаю, Лерочкин отец? – не менялся в лице Олег, но в голосе уже чувствовалось напряжение. Видимо, ему тяжеловато приходилось.
– С чего такие выводы? – нажимал папуля.
– Лерочка на вас похожа.
Святая ложь. Я не так уж сильно на папу. Хоть и в его род, да. Больше на тётку, папину сестру, походила.
– И чем же, позволь спросить? – я уже переживала, что папу Кондратий хватит.
– Ушные раковины и линия носа, – уверенно, без запинки, выдал Змеев. – И глаза зелёно-голубые, изменчивые.
Папа крякнул, тряхнул ещё раз руку Змеева и наконец-то отпустил.
– Глаза, говоришь? – прищурился он. – Как разглядел только.
– Здесь достаточно светло, – сухо пояснил Олег. – А зрение у меня отличное.
– Ишь, какой! – хмыкнул отец и снова вгляделся в «зятя». – Мои – ладно. А вот Лерочкины разглядел – зачёт. Андрей Юрьевич Анишкин, – представился он наконец-то.
За то время, пока они «здоровались», я, наверное, не дышала. Краснела и бледнела, понимая, что появление папки – это уже чересчур.
– Змеев Олег Никитович, – в тон ему ответил «зятёк», и по папиному взгляду я с ужасом поняла, что Змеев ему понравился!
Дело в том, что папе угодить было невозможно. Об этом стыдно говорить, но на пороге моего двадцатисемилетия, отец опекал меня, будто мне пятнадцать.
Не могу сказать, что он постоянно вмешивался в мою жизнь, но руку на пульсе держал строго. И почти всех «кандидатов» прощупывал на «вшивость». Надо ли говорить, что все ему были не хороши для меня?
– Разгильдяй! – припечатывал он одного из. Бесполезно ему было объяснять, что я и не собиралась ничего иметь с этим мужчиной – моим мнением папа никогда не интересовался.
– Слабак! – давал он определению другому из.
– Маменькин сынок-сосунок, – клеймил третьего. И так по спирали вверх.
Чем зацепил его Змеев, я понятия не имела, но то, что впервые отец разглядывает «кандидата» слишком пристально, мне не нравилось.
Я не хотела тревожить родных. Не собиралась рассказывать о «договоре» и о том, что меня заставило согласиться. Я думала, что всё пройдёт как-то само собой, тихо, мирно, спокойно. А к тому времени, как родители что-то пронюхают, мы со Змеевым благополучно разбежимся, кто куда.