Я стану твоим врагом

Пролог

К полудню войско достигло Пратта, и командующий отдал приказ разбить лагерь. Завтра, на рассвете, должна состояться решающая битва их и без того затянувшейся войны. Ведь пограничный город Пратт играл роль не меньшую, чем столицы двух осколков некогда общей империи — Аверона и Валлии. Крепость Пратта, принадлежавшая, согласно древнему уговору, валлийцам, уже не первую сотню лет являла собой лакомый кусок для агрессивного, цепкого Аверона. Падет Пратт — и путь на столицу Валлии будет открыт.

Аверонский командующий Магнус, или Синий барон, как называли его при дворе, проводил решающий осмотр собственных войск. Ничто не могло внушать беспокойства — бойцы, хоть и устали после перехода и последних сражений, всё же собраны и злы на противника, оружие в полной боевой готовности, провианта хватало — ведь не варвары же они, как эти валлийцы, которым порой приходится есть собственных коней, чтобы не сдохнуть с голоду. Магнусу не к чему было придраться, а ведь это его словами подстегивала свою армию их императрица — нет предела совершенству!

И всё же Синий барон был недоволен. Всем своим многолетним опытом и обострившимся в последнее время чутьем он ощущал — в воздухе повисло напряжение. И это нельзя назвать признаком победы. Солдаты были злы — да. Но вот победы они уже не хотели. Только мести.

Война затянулась. Четыре года волны агрессии раскатывались то по Аверону, то по Валлии, унося жизни, калеча судьбы, разрушая поселения и города. Дважды они брали столицу Валлии, Галагат, и дважды теряли. Если они возьмут их в третий раз — валлийцы не устоят. Но и Аверон был измучен и высосан войной. Валлийцы не раз подходили к их столице, и хотя взять её им не удалось, разрушения оказались чудовищными. Этот дикий народ не признавал ни чужих законов, ни чужих святынь.

Это война, и Магнус никого не винил. Война никогда не меняется. И люди — тоже. Командующий войсками Аверона уже давно не видел правды ни в словах императрицы, ни в чужих лозунгах. Война стирает все границы, убивает старые идеалы — чтобы родить новые. Вот только увидят ли они, как засияет это новое солнце правды, доживут ли… или…

— Магнус, — позвал его женский голос, и командующий чуть повернул голову, давая понять, что слышит, но в то же время продолжая рассматривать горизонт — там, где раскинулись луга Пратта, там, где ждал их противник. — Магнус, тебе нужно отдохнуть. Ночью начнем построение, станет не до сна.

— Я не смогу уснуть.

— Магнус. Пожалуйста.

Командующий не выдержал и усмехнулся: таким тоном жена разговаривала с их девятилетним сыном Михаэлем, когда тот переставал слушаться. «Михо, — говорила жена твердо, — ты должен съесть этот суп. Это полезно для желудка». Или: «Михо! Я очень прошу тебя. Пожалуйста. Одень шарф!»

— Я соскучился по нашему сыну, — тихо признался Магнус, поймав закованную в латы руку жены. Конь под всадницей всхрапнул, но с места не тронулся. — Это безумие, Марион. Это такое безумие — находиться здесь, когда он там… совсем один…

— Магнус, — твердо произнесла женщина, — он не один. С ним наши друзья, с ним наши слуги, он дома, под надежной защитой. Даже если с нами что-то случится, ты знаешь, что есть, кому о нем позаботиться. Сэр Кеннет давно считает его своим названным сыном. Михо в хороших руках.

— С нами ничего не случится, — командующий тряхнул головой, сжал пальцы жены. — Слышишь меня, Марион? Ничего…

Марион посмотрела на мужа искоса, но не стала отвечать. Они слишком хорошо знали друг друга, чтобы не распознать страх или ложь. Они прошли всю войну бок о бок, спина к спине — так долго, так невыносимо долго выживая день за днем… Они слишком много сил потратили, чтобы стать теми, кто они есть, чтобы умереть здесь и сейчас.

Магнуса назначили командующим в тридцать пять лет, шесть лет назад — и Марион гордилась мужем по праву, зная, что всё войско уважало и было бесконечно предано молодому, смелому, и в то же время строгому и бескомпромиссному командующему.

Марион вышла замуж в двадцать лет. Отбирая добровольцев среди простолюдинов в войско, молодой офицер Магнус отметил необычайную ловкость, выверенные, точные движения, свидетельствующие о бесспорном воинском таланте, и угрюмую решимость, сквозившую в каждом легком, танцующем движении одного из воинов. И лишь когда его имя оказалось внесенным в список отобранных для регулярного императорского войска, воин снял с себя шлем. И Магнус влюбился тотчас, на всю жизнь, изменившуюся в тот самый миг, когда по кожаной кирасе рассыпались длинные пряди волнистых чёрных волос.

Лишь авторитет Синего барона позволил Марион остаться в войске. Более того — его авторитет заглушил сплетни и слухи, которыми оброс их скоропалительный брак, брак дворянина и простолюдинки. В иное время после подобного скандала род Синих баронов был бы навсегда изгнан со двора, но в этот раз случилось исключение. Марион сумела защитить императрицу от нападения там, куда не посмели следовать за ней её верные телохранители — и с этого момента, заглушенного уже авторитетом императрицы, началась военная карьера леди Марион, Синей баронессы Аверона.

В мирное время Марион сопровождала императрицу при дворе, находясь при ней как личный телохранитель и — поневоле — единственная помощница, способная выслушать самые деликатные, самые неприятные просьбы. В военное время Марион следовала за мужем, выступая вместе с ним впереди войска, находясь рядом в самых ожесточенных, самых кровавых боях, прикрывая спину и не пропуская ни единого противника мимо себя. Подобно львице, она сражалась за свою семью и свое счастье.

Не секрет, что Магнус любил черноволосую воительницу больше и со страстью, которой никогда не выдавала в себе сама Марион. Она прекрасно понимала, что ей безумно повезло в жизни, и Синий барон — гарант её покоя, её безопасности, всей её жизни. Решительный, уверенный и трогательно влюбленный в неё дворянин вызывал в ней поначалу теплоту и симпатию, но с годами, с рождением сына симпатия переросла в крепкую родственную связь, в тихую признательность за семейное счастье и лишенную невзгод жизнь, в теплую, как огонь камина, любовь. Магнус и Михаэль стали тем смыслом для закаленной дворцовыми интригами и частыми походами воительницы, который позволял ей с улыбкой думать о будущем и переживать каждый бой, зная, что есть те, кто её любят и ждут.

— Езжай к шатру, — велел командующий, отпуская её руку. — Езжай. Я буду скоро.

— Я буду ждать, Магнус, — леди Марион протянула руку, провела ладонью по давно небритому, заросшему густой бородой лицу. Седина уже пробивалась у командующего Аверона, но он казался ей по-прежнему красивым, как в тот самый день, когда она впервые увидела его горящие восторгом глаза. — Не оставляй меня надолго одну.

Мужчина качнул головой, оглядывая закованную в латы жену. Шлем скрывал стянутые в пучок волосы, оставляя открытыми только обветренные губы, и глухие темные глаза, взгляд которых даже сейчас, в момент их близости, казался твердым и жестким. Никогда он так не хотел обнять её, как сейчас, никогда, даже в их первую брачную ночь.

— Я никогда не оставлю тебя, Марион. Верь мне. Никогда.

На поле брани стоял великий стон, в котором терялся звон оружия, всхрипы обезумевших животных, влажные чавкающие звуки, когда меч или копье встречались с плотью, и бесконечный гул тысяч голосов, воющих, кричащих, ненавидящих и взывающих.

Марион откинулась назад, на спину своего скакуна, увернувшись от разящего копья, дернула поводья, заставляя коня развернуться следом, двинула ребром щита в круп чужого скакуна. Конь взревел, становясь на дыбы, и женщина дала шпоры, поднырнув под раскрывшегося врага. Длинный режущий удар, от подмышки до бедра, а затем наотмашь по вздрогнувшей спине… Каждое движение отдавалось болью. Тело, уставшее, отяжелевшее от долгой битвы и собственных лат, подчинялось неохотно, болезненно реагируя на каждое сокращение точно судорогой сведенных мышц, — но подчинялось, подчинялось. За годы сражений, тренировок и наполненной ежедневными заговорами и опасностями жизни Марион поняла единственную вещь: расслаблять нельзя. Сожрут противники или подведет собственное тело, почуявшее близость очага — и вот тогда наступит конец. Ни одного лишнего движения, ни одного слова или крика, ничего, что могло бы отвлечь от цели…

Им не победить в этой битве. Валлийцы хуже подготовлены и истощены, но обладали той звериной волей к победе, той хищной силой, которая не давала сломить их вот уже много сотен лет. Ранее бывшие всего лишь одной из провинций Аверона, свободолюбивые и дикие народы Валлии объединились, чтобы почувствовать вкус свободы от чужого протектората — и уступать столь тяжко вырванную независимую жизнь не собирались. Но и валлийцам тяжело давалась битва. Марион казалось, не раз и не два, что они умрут здесь все до единого — и войска императрицы, и королевское войско Валлии.

Свистнула стрела — у самого уха. Ещё и ещё одна — и Марион крутанулась в седле, выискивая стрелка. Метили прицельно — либо в неё, ведь на её шлеме была особая императорская печать и синяя лента, либо в Магнуса, сражавшегося впереди своего войска. На миг их взгляды встретились — Марион и чужого лучника — а затем острая боль в плече и удар, сбросивший её с коня…

Она вскочила тут же, перекатившись подальше от своего коня — стрелок ранил и его тоже, и ошалевшее от боли животное галопом ломанулось через ряды, топча своих и чужих. Марион зашипела, сжимая пальцы вокруг засевшей в плече стрелы, развернулась, всаживая меч в чье-то открывшееся горло, пригнулась, уходя от удара со спины, не оборачиваясь, двинула щитом назад, в живот нападавшему. И лишь оглянувшись, в свете яркого полуденного солнца она увидела вставшего на дыбы коня командующего Магнуса, сбрасывающего пронзенного копьем всадника с седла…

— Магнус!!!

Она рванулась сквозь ряды сцепившейся пехоты, отмахиваясь от своих и чужих, мечом, локтями, ногами прокладывая путь к рухнувшему под ноги сражавшихся солдат командующему.

Руки уже тянулись к мужу, глаза выхватили сразу всё: хлынувшую ртом черную кровь, пальцы, вцепившиеся в копье, быстро угасающий взгляд, направленный на врага…

Убийца сидел в седле, выхватив короткий толстый меч из ножен, и Марион не колебалась ни секунды: пущенный её рукой кинжал вонзился в шею вражеского коня, и животное рухнуло, захрипев в предсмертной агонии, и едва не погребая под собой седока.

Марион коротко зарычала на вставшего на пути чужого солдата, двинула кованым сапогом в край щита, раскрывая его для удара, и обрушила клинок на незащищенную латами шею. Не дожидаясь, пока тот рухнет, отпихнула в сторону безвольное тело, и упала на колени рядом с мужем.

— М-м-ма-а-а…

— Тише, Магнус… тише…

Задыхаясь, глотая собственный соленый пот, смотрела Синяя баронесса на умирающего мужа. Агония продлилась всего несколько секунд, и всё это время, неделимое, незабываемое, страшное и ненавистное, они смотрели друг другу в глаза. Десять лет. Десять лет тихого семейного счастья, понимания, и самой крепкой дружбы, которая может быть между мужчиной и женщиной, занимавшихся одним делом — войной.

А потом взгляд командующего императорским войском Аверона застыл, и Марион поднялась с колен.

— Убийца.

Выбравшийся из-под рухнувшего коня валлиец застыл, глядя на неподвижную фигуру перед собой. Вокруг кричали, убивали и умирали люди, и их короткое знакомство — последний миг перед смертельной схваткой — произошло быстро.

Марион увидела высокого крупного мужчину, чернобородого, с пронзительным, удивительно ясным взглядом синих глаз. Он убивал здесь, как и все, но эти спокойные, вопреки всему вокруг, нечеловечески спокойные глаза мигом вернули её к жизни, избавив от отрешенной пустоты смерти. Он издевался! Он издевался над ними — всеми, кто пал от его руки, и не испытывал ни уважения, ни благоговения от того, что убил самого командующего, ни удовлетворения, ни злости, ни ненависти — один лишь безмятежный покой, бесконечное превосходство над противником.

И он заплатит, каждой каплей крови — за это равнодушие, за смерть её мужа, за её потерю, за её теперь уже шаткое положение, за отсутствие каких-либо эмоций на до отвращения чистом лице…

Марион обрушила клинок первой, не ожидая, пока покалеченный при падении валлиец отыщет отлетевший в сторону меч. Прикрываясь одним лишь щитом от шквала ударов, отступая назад на раненных ногах, убийца искал свой единственный шанс на спасение. Но прежде, чем его ищущая рука сомкнулась на рукояти чужого меча, очередной удар Марион, кромкой щита в подбородок, отбросил его наземь, и от удара шлем убийцы слетел, явив взору слипшиеся от пота пряди черных, как вороново крыло, волос.

Он лежал у её ног почти поверженный, почти мертвый — и она не стала медлить с ударом. И в последний миг, когда её клинок уже опускался на обнаженное горло, в тот самый миг мужчина выкинул здоровую ногу вперед, отбрасывая от себя смерть, и от жестокого удара кованым каблуком в живот Марион задохнулась, падая наземь, под ноги сражавшимся воинам.

— Бегу-у-у-ут!!! Они бегут!!!

— Валлийцы бегут! Отступают! Леди Марион! Леди Марион!!!

Её подхватили под локти, вздергивая на ноги, и мутный взгляд выхватил за спинами своих офицеров и солдат вражеское облачение — и лицо врага, разрубленное острием её так и не достигшего горла клинка…

— Меченый… задержите… меченого…

— Командующий Магнус!!! Леди Марион, где командующий?!

— Леди Марион?!

В отчаянии смотрела она, как убийца её мужа взбирается на чужого коня, оборачивает к ней окровавленное, искаженное лицо — и дает шпоры, уходя от погони.

— Нам гнать их? Леди Марион!

— Нет! — гаркнула она, диким усилием заставляя себя действовать. — Нет! Мы отступаем. Командующий Магнус мёртв! Некому вести войско! Мы отступаем!

Ей подвели коня, помогли взобраться в седло. Марион пронзительно свистнула, широко махнула рукой, созывая к себе офицеров. Какая ирония, мелькнуло в её голове. Валлийцы разбиты, но поредевшее, побитое императорское войско Аверона больше некому вести к победе…