— А, Наумова… Проходи-проходи… С наступающим тебя!
— Здравствуй… те, Глеб Борисович. Спасибо… И вас… с наступающим.
— Я тебя вызвал, чтобы отдать зачетку.
— А вот за это большущее спасибо! Я уже беспокоилась, если честно.
— Не стоит благодарности…
Шелест бумаги…
— Глеб Борисович, вы…
— Что еще, Наумова?
— Вы же… не поставили… тройку…
— Конечно не поставил. Ты ведь не сдала экзамен.
— Но я думала… Вы обещали!
— Что я обещал?
— Я… вы…
Ернчческий смех.
— Ты серьезно думала, что один минет даст тебе пропуск на второй семестр?
— Да вы… Как вы?..
— Признаюсь, это был очень неплохой минет. Хоть и неумелый.
Жалобный всхлип.
— Но как же так… И что же мне деееелать? Меня ведь отчислят….
— Вообще-то у меня есть несколько идей…
— О, боже…
— Одна из них — ты подбираешь сопли, зализываешь раны и возвращаешься в свой… откуда тебя принесло в не резиновую?
— Из Тюмееени… ыыы…
— Прекрасный город. Был там в… девяносто восьмом, если мне не изменяет память.
— Ыыыы…
— Салфеточку?
— С-спасибо… — всхлип, высмаркивание… — К-какой… какой второй вариант?
— То есть первый тебя категорически не подходит?
— Не подходит…
— А зря. Потому что второй предполагает твою полнейшую деградацию и растление, вкупе с лишением маленького недостатка, в простонародье именуемого «девственностью».
— Вы негодяй и ублюдок!
— Ну-ну, милочка, не преувеличивай. Негодяй и ублюдок — он жирный, вонючий… старый. А я… Впрочем у тебя была возможность оценить кубики на моем животе. С очень близкого расстояния, смею заметить.
— Сволочь!
— А вот этого не стоит делать. Ты неприятная, когда говоришь это слово — «сволочь». У меня может на тебя не встать. И тогда — здравствуй, Сибирь! Или это у нас Урал? Кстати, у вас замечательные термальные источники… Обязательно съезжу на каникулах — может и тебя навещу…
— Не дождетесь!
— В смысле?.. Что ты задума… Ооохх… Наумова… черт бы тебя… Не ожидал… Браво…
— Заткнитесь и помогите мне с этим дурацким ремнем.
Шуршание одежды, бряцание пряжки.
— Твой… энтузиазм вдохновляет… ремень очень дорогой, между прочим, не порви…
— Приподнимитесь… надо снять…
— Пожалуйста-пожалуйста… Все… для нашей молодежи… Достаточно?
— Справлюсь…
Стон. Тяжелое дыхание.
— Ш-ш-ш… Не так быстро… Хочу растянуть…
— А я не хочу…
— Я не сказал — «прекращай и разговаривай». Давай-ка снова заткнем тебе ротик… Ухх…
Спустя две минуты…
— Попробуй втянуть глубже… Ооо… Вот так… молодец, Наумова… Мягче… Осторожнее с клыком, ты меня и в прошлый раз им царапала… О, да… Самое то…
— Ай! Оставьте в покое мои волосы!
— Прости пожалуйста… Не отвлекайся…
Быстрые, мокрые, сосущие звуки.
— Рукой… держи у основания…
Прерывистый, хриплый стон…
— Еще… сильнее… помогай рукой…
— Вы будете кончать когда-нибудь?
— Вот, честное слово, чуть не кончил, если бы ты использовала свой ротик по назначению, вместо того, чтобы ворчать… А теперь иди сюда — я хочу пощупать твою грудь.
Испуганный взгляд.
— Пожалуйста… пожалуйста, не надо… Мы… мы так не договаривались…
— Мы вообще никак не договаривались, Наумова… Давай, залезай ко мне на коленки… Нет, ногами врозь… И прижмись ко мне… Вот так…
— О…
Обоюдные стоны… звуки поцелуя. Пальцы скользят по горячей коже.
Хрипло:
— Сними футболку…
— Я не могу…
— Прямо сейчас.
Шорох снимаемой через голову одежды.
Слабым голосом:
— Ты не носишь лифчика…
Злобно:
— Он мне не нужен…
— Вот уж, действительно… как я раньше тебя не замечал, Наумова… Сейчас проверим какие они на ощупь…
Касание, тихий всхлип.
— Что? Нравится?
— Нет… Это мерзко…
Смех.
— А если я лизну твой сосок? Приподнимись-ка немного…
Звуки борьбы, потом задушенный стон.
— О боже… что… вы…
— Еще?
— Нет…
— Тот случай, когда «нет» означает «можно, только осторожно». Убери руки…
Снова борьба.
— Знаешь, держи-ка их у меня за головой. Пока я тебя не связал… Ммм… Какая сладкая…
Влажные звуки, прерывистое дыхание, стоны.
Потом тишина.
— Что?.. Почему?..
Мягкий смешок, смущенное молчание.
— Почему я остановился? Чтобы ты попросила продолжить.
— Но я не хочу… — Правда?
— Конечно… Я ведь только из-за… зачетки…
— И в трусиках у тебя совсем-совсем сухо?
Резкий вдох.
— Глеб Борисович, не разговаривайте со мной… так.
— Как? Грязно? Потерянный кивок.
— Потому что тебя это отвращает? Или, наоборот, возбуждает?
Молчание.
— Чего ты больше боишься, Наумова? Признаться самой себе, что ты давно меня хочешь, или убедить нас обоих в том, что ты всего лишь честная шлюха, отсасывающая преподам за оценки?
Звонкая пощечина.
— Ах ты… Стой! Куда пошла?
— Пустите! Пусти… архгхх… что… ммм… мммм…
Долгий, глубокий поцелуй.
— Какая вам разница, чего я хочу? Совесть мучает?
— Слушай, давай не будем устраивать разборки… Я не в том состоянии.
Хмыканье.
— Вижу. Давайте я просто… закончу вам "отсасывать", и вы мне поставите эту долбанную тройку.
— А потом ты пойдешь домой и будешь мечтать обо мне в своей узкой девичьей постельке? А через годик-другой потеряешь свою драгоценную девственность с каким-нибудь кретином, который мало того, что кончит на третьей секунде, еще и растрезвонит об этом всему университету.
Тяжелый вздох.
— И поэтому вы предлагаете мне свои услуги — как специалист?
— О нет, милочка. Не предлагаю. Навязываю. Я навязываю тебе свои услуги. Придешь ко мне сегодня в семь вечера — вот… по этому адресу. Поняла?
— Идите к черту! Никуда я не пойду!
— Еще как пойдешь, если не хочешь обратно в Тюмень. И наденешь свое самое сексуальное белье. И юбку покороче. Именно юбку, а не платье. А теперь… иди сюда — мне нужен один полноценный оргазм перед тем, как я вплотную
займусь твоим воспитанием… ***
Робкий стук в дверь. Потом еще один — сильнее.
Звук отпирающегося замка.
— Наумова, следи за моим пальцем…
— Зачем? О…
— Именно. У меня есть звонок. Я услышал тебя совершенно случайно, проходя мимо входной двери.
— Лучше бы не услышали… Эй! Что вы делаете!
— То, что ты видишь — закрываю дверь. Мне надоело, что ты все время огрызаешься.
— А зачетка? — пихание тяжелой двери, борьба. — Да подождите вы!
— Никакой зачетки. Отлично провести время на праздниках! Сфотографируйся для меня в термальниках — на память…
— Стойте! Я… я не из Тюмени… — Что ты имеешь в виду?
— Я говорю так, чтобы… чтобы не смеялись… А на самом деле я из Доброго — это поселок городского типа сто пятьдесят километров от Тюмени… У нас там… Понимаете, Глеб Борисович, у нас нет работы… вообще никакой. И ничего нет. И все пьют. Все… Мама пьет, папа… и брат. Если я туда вернусь… я ведь оттуда уже не выберусь…
Тихий плач. Тяжелое молчание.
— Если ты хотела меня разжалобить, Наумова, у тебя получилось. Заходи, деревенщина моя.
— Спасибо.
— Пальто давай. Уже накапала мне тут.
Шорох снимаемой одежды.
— Боже, какая у вас шикарная квартира…
— Эта не квартира, Наумова. Это прихожая. По коридору и налево.
Цоканье каблуков.
— О! Я думала, мы идем в спальню.
— Ты хочешь встречать Новый Год в спальне? В принципе, неплохая идея, учитывая, что телевизор у меня там есть.
Изумленное молчание.
— Вы пригласили меня… встретить Новый Год?
— Нет, я пригласил тебя, чтобы трахнуть, но поскольку так уж получилось, что сегодня Новый Год, думаю, можно как-нибудь на это отреагировать.
— Но я думала…
— Ты слишком много думаешь, деточка, тебе это не к лицу. Проходи вон к столу, садись.
— О, боже…
— Что опять?
— И-и-икра… черная…
— Ну, я же кандидат наук, а не студент первокурсник.
— А можно я… поем?
— Ни в коем случае! Ты будешь стоять в одном белье напротив стола, пока я поедаю икру и заливаю её шампанским… Господи, у тебя сейчас глаза как у того котенка из "Шрека". Шутка, Наумова. Ешь, конечно.
Быстрое бренчание вилкой о тарелку, урчание в животе.
— Да не торопись ты так — подавишься, откачивать тебя потом…
— Простите… это просто… так фкушно…
— Ты когда ела в последний раз?
— Ммм… Сейчас всшомню… Утром, по-моему… Или это было вчера? А можно… вот этот салат?
— Да ешь ты ради Бога…
— Ммм… невероятно вкусно… Это ваша жена готовила?
— Да. Все приготовила, нарядила елку, накрыла на стол и ушла к соседям…
— Что, серьезно? Вздох.
— С юмором, я смотрю, у тебя так же плохо, как и с мозгами. Моя жена давно уже бывшая. А готовит приходящая кухарка. И, да, этот салат тоже можно. Это крабы. Их надо есть с… а, впрочем, какая разница?
— Глеб Борисович, а где у вас ванная?
— Что? Зачем тебе?
Смущенно.
— Ну… мы же будем…
— Ты что дома не могла подмыться?
Еще больше смущения, судорожный глоток.
— У нас сегодня воды горячей не было…
— А холодный душ нельзя было принять?
— Ну… холодный мне холодно. Придатки можно застудить…
— Так. Слишком много информации. Идем.
Шаги в коридор, ванная, нежный запах лаванды.
— Ах!
— В обморок только не падай.
— Я постараюсь… Но, Глеб Борисович… Эта ванная… она же больше всей нашей комнаты в общежитии…
— Прям так и больше?
— Раза в полтора…
— Ну, больше так больше… Давай раздевайся, я налью тебе ванну.
— Что прямо здесь… раздеваться?
— Конечно. Хочешь, я помогу.
Мягкий шум воды из плоского крана-водопада, искрится пухнущая над ванной шапка пены.
— Оооххх…
— Что опять?
— Пол с подогревом… Боже, какой кайф…
— Да, можешь ходить босиком. У меня везде пол с подогревом.
Умоляюще:
— Глеб Борисович, а можно… вы пока уйдете… Я еще не готова. Морально.
Недовольное поджимание губ.
— Хорошо. Смотри не долго только. Я не хочу лишать тебя девственности под бой курантов.
Тонким девичьим голоском:
— Цвет настроения сиииний… внутри мартини, а в руках бикииини…
Клик отворяемой двери.
— Наумова, хорошо поешь.
— Ай!
— Чего ты закрываешься? Ты же вся в пене. Тем более, твою верхнюю половину я уже видел.
— А в-вы зачем пришли?
— Чтобы залезть с тобой в ванну, конечно.
— Ой, а м-может не надо? Я как раз собиралась ноги брить…
Смех — веселый и почти добрый.
— Ты просто прелесть.
— Опять пошутили, да?
— Не волнуйся, еще пару лет, и ты научишься распознавать тонкий столичный юмор. Это не сложно — главное усвоить аксиому, что каждая всерьез сказанная тебе вещь может оказаться шуткой.
Угрюмое молчание.
— Вроде как то, как вы мне пообещали поставить тройку после того, как я вам…
— Именно.
Снова молчание.
— У нас так никто не делает.
— Но ты почему-то хочешь жить здесь, а не в этом… как его?
— Добром.
— Да, в нем. Хочешь жить у нас — в продажной, лживой Москве, где тебя еще не раз поставят раком. Если не поумнеешь, конечно. И не начнешь извлекать из всего этого пользу.
— Я же вам говорила, что у нас происходит…
— Ш-ш-ш… На выпей.
— Что это?
— То, что заставит тебя перестать грузить нас обоих.
— Вино?
— Да. Пей, сразу расслабишься.
Внимательный взгляд, всплеск воды, осторожный глоток.
— Ммм… Это что-то… Безумно вкусное вино. Как оно называется?
— Смотри-ка, думал ты не оценишь. Если бы ты сейчас ничего не сказала, клянусь, я забрал бы бокал и налил бы тебе пойло из двухлитрового шмурдюка. Это «Veuve Clicquot» — семьсот евро за бутылку.
— Ох, ничего себе. Его, наверное, надо пить медленно, смакуя каждый глоток.
— Не в данной ситуации. Допивай до дна. Я хочу, чтобы ты расслабилась.
Судорожное глотание, стук зубов о бокал.
— Не бойся, Наумова, я еще ничего не делаю. Говоришь, хотела ноги брить?
— Да, я взяла бритву — у вас были одноразовые… в нижнем шкапчике.
— Покажи ногу.
— Эмм…
— Высуни из воды.
Плеск.
— Не надо тебе ничего брить — у тебя нет ничего. Кстати, вот мне интересно кое-что стало. Ты ведь натуральная блондинка?
— Глеб Борисович, вы серьезно?
— Ну-ка восстань, как Афродита из пены.
— Я… не…
— Давай-давай. Ты уже полчаса в ванне откисаешь.
Взволнованное дыхание, потом медленный, шумный плеск.
Хрипло, пересохшими губами:
— Я так и думал… Наумова, ничего и никогда не брей. У тебя же нет ничего.
— А м-можно мне полотенце?
Молчание.
— Глеб Борисович? Можно? П-полотенце? Мне холодно.
— Ох, прости. Задумался что-то. На. Вытирайся, суши волосы и марш в спальню.
— Ты понимаешь, что ведешь себя нелогично?
— Н-нет, не понимаю… Почему?
— Я только что видел тебя полностью голой. Зачем ты залезла по уши под одеяло?
— Н-не полностью. Я была в пене.
— Хочу тебя расстроить — пена тебя прикрывала чисто символически. Я видел ВСЕ.
Хрупкое белое тело в черных простынях. Пристальный взгляд из-под полуприкрытых век.
— Тебе надо больше есть, Наумова. Сердито:
— Увеличьте мне стипендию.
— Тебе?! Ты даже экзамен по такому простому предмету, как Макро, сдать не можешь… С какой стати государству тебе вообще стипендию платить?
— Конечно, лучше вы себе БМВ купите, и квартиру размером с пол общежития, чем студенты нормально питаться будут и спать в человеческих условиях… и…и… готовиться к экзаменам, вместо того, чтобы подрабатывать на двух работах — чтобы потом все заваливать и спать за оценки со всякими…
— Руки вверх, коммунистка ты моя. — В смысле?
— В прямом. Подними руки за голову и там держи. А еще лучше возьмись руками за изголовье, чтоб не дергаться.
С ненавистью:
— Ну и ладно. Быстрее закончится…
Страдальческий взгляд в потолок.
— Отлично. Ноги врозь, и замри.
Шорох, мужская рубашка падает на пол. Потом штаны.
— Открой глаза, Наумова.
Молчание. Тихий вдох сквозь зубы.
— Сойдет для тебя?
Фырканье.
— Подумаешь, бицепсы. Мне все равно.
— Ну вот и славно. Значит, я могу делать с тобой, что захочу. Раз тебе «все равно». Повернись спиной, и встань на колени. Мне так будет удобнее.
— Что это?
— Ммм… тату.
— Тату. На попе.
— На копчике. Даже выше — почти на пояснице.
— Наумова, ответь мне только на один вопрос — ты законченная и неисправимая шлюха?
— Что?..
— Ну, кому еще нужна тату на заднице, как не шлюхам?
— Глеб Борисович, вы же в курсе, у меня никогда не было мужчины…
— А знаю, ты говорила. И раз пришла ко мне, значит, не врала — знала ведь, что я проверю. Но, понимаешь, есть еще пара мест, куда можно…
Резкое движение, шорох сминаемых простыней.
Слабая пощечина.
— Простите… не удержалась. Я не шлюха! И ни с кем больше ничем таким не занималась… кроме как с вами.
— А эта бабочка здесь зачем?
— Настюха Иванченкова расщедрилась — у нее денег куры не клюют. Подарок на день рожденья сделала.
— А ты и повелась?
— Она сказала — это модно.
— Конечно модно. Среди стриптизерш и проституток.
— Неправда! У нее тоже есть.
— Эмм… Как бы тебе сказать повежливее…
— Я не шлюха!
Всхлип.
— Я даже… не целовалась ни с кем, кроме вас…
Молчание.
— А зачем согласилась? Могла попробовать пересдать экзамен, возмутиться, нажаловаться в конце концов.
— Ага, нажалуешься на вас… Что вам сделают? Светило экономики с мировым именем… А мне пинка дадут под зад.
Горячие слезы по щекам.
— Наумова?
— Что?
— Посмотри на меня.
Робкий взгляд из-под мокрых ресниц.
— А теперь скажи, что делаешь это только потому, что я тебя заставляю. И, если я поверю, я отправлю тебя домой. Поставлю тройку и больше никогда — слышишь, никогда! — даже не посмотрю в твою сторону.
— Чего молчишь?
— Хочу и молчу.
Смешок.
— Хотеть и молчать — вредно для здоровья, слышала?
Закатывание глаз.
— Боже, Глеб Борисович, это такой баян… Я просто не могу поверить, что вы это сейчас сказали…
Слегка раздраженно:
— Баян-шмаян. Умная вдруг стала. Ну что — я правильно понимаю, что домой ты не очень стремишься?
— …
— Опять молчит. Может ты думаешь, что меня это возбуждает?.. Ну так я обязан сообщить тебе, что люблю говорливых девушек, особенно во время секса…
— Меня зовут Варя.
— Прости?
— Варя. Можно Варвара. Не называйте меня больше «Наумова». Мне это неприятно.
— Договорились. Давай делать друг-другу приятное. Я тебя буду Варей звать, а ты мне за это…
— А еще мне не нравится сидеть тут с голой жопой, как будто я рабыня какая-то.
— О! Сколько требований и сразу. Ты таким образом даешь мне понять, что я тебе нравлюсь? Я все еще могу отправить тебя домой без всяких зачеток и продолжений банкета.
— Кстати, по поводу банкета — можно еще бокальчик того вина? Мне надо еще немного…
— Расслабиться?
Кивок.
— Дай подумаю… Ммм… Пожалуй, нет. Не нужна ты мне пьяная.
Испуганно:
— Но как же? Это ведь… больно?
— Не до анестезии. И есть другой способ… расслабиться.
— Какой спосопфх…ммм… мммм….
Жаркий, медленный поцелуй, скольжение простыней…
— Пусти меня… ммм, сладкая какая… теперь дай свой язык…
Обоюдные, протяжные стоны.
Хрипло:
— Говори… чего ты хочешь?
— Не знаю… Стойте!
— Я не хочу тебя насиловать, Наумова… Варя… — говори…
— Как раньше… сделайте, как тогда…
— Поцеловать грудь?..
— О, боже…
— Не вздумай краснеть!
— Да и… о… ооххх…
Горячие губы на прохладной коже, рваное дыхание.
— Так хорошо?
— Очень… хорошо… еще…
— Всосать?
— Да… сильно… и языком… О!
— Раздвинь немного ноги… Отлично… Ты совсем мокрая… Не хочет она…
Жалобный всхлип, хватание за волосы.
— Здесь? Здесь приятно?..
— Что… не знаю… аххх…
— Здесь значит…
— Глеб… Борисович… я… сейчас… о, боже, о, да… о, да… там, там! Мффххх….
Острые зубы в запястье, вскрик.
— Это… о боже… Как такое… что это?..
— Наумова, у тебя что, никогда оргазма не было?
— Н-нет…
— На, хлебни вина, отдышись.
Жадные глотки.
— Стой, стой… хватит…
— Глеб Борисович, это… о боже… это было…
Смешок.
— Повторить?
Судорожный вдох.
— А что… так бывает?
— Что бывает?
— Чтобы… несколько раз… за одну ночь…
В замешательстве.
— Да, ты явно ни с кем не была… Приношу свои извинения.
— За что?
— За то, что назвал тебя шлюхой.
Пауза.
— Я и правда ни с кем раньше не была.
Пауза. Кивок.
— Верю.
Смущенно:
— Глеб Борисович…
— Что, Наумова?
— Мне было хорошо.
— Хм…
— Совсем хорошо.
— Что ж, я рад за тебя.
— Я прям… улетела.
— Наумова, хватит. Я понял.
Истерически, почти в слезах.
— Нет! Вы не поняли. Я… никогда… я вас…
Палец на губах.
— Поверь, ты не хочешь говорить то, что собираешься. Считай, что я делаю тебе одолжение, закрывая сейчас этот прелестный ротик. Лучше давай его сюда…
Поцелуи. Сильные руки сминают бедра…
— Я хочу, чтобы ты была сверху…
— Но… зачем?
— Будет не так больно…
Звук выдвигаемого шкафчика. Хруст фольги.
— На… Надень на меня…
— Как?..
— Вот так… и раскатывай… О, да… Охх… аккуратнее, не хватай так сильно, не то останешься сегодня без сладкого… Теперь наклонись ко мне… обопрись на руки.
— Глеб… я боюсь…
— Ш-ш-ш…
Жаркий, отвлекающий поцелуй. Резкий толчок внутрь.
— Ай! Больно как…
Горячие губы ловят слезы.
— Тшш… Уже все, маленькая, все… сейчас пройдет…
— Не двигайтесь, пожалуйста…
— Хорошо…
Тихие всхлипы. Тяжелое, прерывистое дыхание.
Шепотом в ухо:
— Наум… Варя… я… я так долго не смогу…
— Сейчас… попробую двинуться…
Болезненный стон.
— Все еще больно?
Кивок, кусание губ.
— Выпрямись. Сядь на мне. Ноги шире.
— О! Оо… так… совсем глубоко…
— Я… чувствую. Охх… Что… Черт, ты делаешь?
— Проверяю…
— Не надо… Не сжимай так больше, не то я кончу.
Ехидное молчание. Угрожающе:
— Варя! Я же сказал не делай так! Ох, бл…
Глубокий стон. Шорох сминаемых под руками простыней.
— Что, нравится?
— Ах ты хитрая, маленькая… О, боже… перестань…
Быстрые, неуправляемые толчки.
— Тебе… тебе уже не больно, я смотрю…
— Не больно…
— Тогда держись…
Скольжение тел, стоны.
— Ноги мне на плечи!
— Глеб… Борисович… я… Ооо…
— Смотри на меня, Варя… Открой глаза!
— Я не могу… не могу…
Глубокие, мощные толчки, удары изголовья о стену.
— Глаза… открой глаза… Варя… Хочу, чтобы ты смотрела на меня, когда кончаешь.
— Я… Глеб… Борисович… ахх… сильнее… о, вот так… вот так…
— Давай… ты совсем близко… хорошая моя… девочка…
— Я… сейчас… сейчас… аххх… Глеб…
Сладкая судорога, крики до хрипоты.
Напряженное, жаркое дыхание рот в рот.
— Хорошо?
Обессиленный кивок.
— Отдохни тогда, я вина хочу.
— Глеб Борисович, вы извините, у меня там…
— Кровь?
— Да…
— Ну и что? Так и должно быть.
— Правда? А то я испугалась… Постель вам испачкала…
— Ничего страшного… постираю…
Смущенный взгляд из-под ресниц.
— Какой у вас халат красивый. А вы не будете?.. Ну… в смысле…
Смешок.
— Успею. Идем опять тебя в ванну окунем… На вот накинь…
— О… женский халатик… Откуда у вас?
— Ну как же. Я ведь постоянно девушек вожу.
— О…
— Что? Ревнуешь?
Фыркание.
— Я?! Глупости какие…
Шорох постельного белья и одежды…
— Ой, мамочки!
— Что случилось?
— Там внизу… болит все… когда на ноги встаю…
— Дай посмотрю… Ерунда… Просто легкая натертость… У тебя кожа нежная. Пройдет.
— Ага, пройдет… Так уделали, что и ходить не могу…
— Я что-то не припоминаю, чтобы ты жаловалась, когда я тебя «уделывал». Все больше «еще» да «о, боже» орала… Ладно, идем, неженка, на руки тебя возьму.
Спустя пару секунд, в ванной.
— Вода еще теплая… Посиди тут, я первый залезу…
— Вы серьезно?
Всплеск.
— Давай теперь ты ко мне…
Пауза. Еще один всплеск.
— Ложись… на меня сверху. Да не так, спиной. О, да… Супер… Лучшая поза в мире, по моему скромному мнению…
— Немного щиплет… там внизу…
— Это от мыла. Дай-ка я тебя помою… Резкий вдох, стон.
— Какая у тебя замечательная грудь, Варя… Небольшая, аккуратная… и соски чувствительные…
— Еще раз… сделайте так еще… — Потянуть соски?
— Слегкаааххх…
— Щипать перестало?
— Почти…
— Пусти тогда, я пристроюсь… Приподними ножку… Скольжение мыльных рук по телу, толчок внутрь. — Ай, больно! Опять больно…
— Черт… прости… Похоже ты на сегодня всё.
— Но как же вы?
— Ничего, лежи пока. Разберемся.
— Глеб Борисович, гляньте, время-то!
— Что с ним… Черт, я реально уснул…
— Я тоже… так приятно…
— И вода остыла.
— Время — полдвенадцатого!
— Да, надо вылезать… Вставай.
— Ага…
Шумный всплеск, вода по мокрому телу.
— Возьми там пару полотенец в шкафу… Да, эти. Кидай мне одно. Себе которое помягче возьми, чтоб кожу не раздражало.
Шорох пушистой ткани, возня…
— Еще болит?
— Да нет, почти прошло… и ходить могу.
— Все равно сядь пока на ванну… Я тебе помогу одеться… Где твои трусы с лифчиком?
— Глеб Борисович…
— Что?
— Подойдите ко мне.
— Зачем? О…
Горячие губы на вздрагивающем животе… Влажный, всасывающий звук.
— Вот уж… не ожидал.
Причмокивание.
— Еще немного и я к этому привыкну…
— Похоже ты уже… привыкла… скоро экспертом станешь…
Звуки ускоряются, нетерпеливые пальцы в мокрых волосах.
— Глеб Борисович…
— Господи, ну что еще…
— Не закрывайте глаза… Я хочу видеть, как вы кончаете…
— О нет… Наумова… Я сделал из тебя монстра… Оххх…
Смешок с полным ртом. Хриплый стон…
— Сделай так еще… скажи что-нибудь с моим членом во рту…
Неразборчивый бубнеж.
— О, да это будет быстро… Совсем быстро…
Финальные толчки бедрами.
— Варя… моя Варя… Оххх…
Тяжелое, прерывистое дыхание, влажный звук. Улыбка.
— Ты… ты проглотила…
— Я думала противно будет… А это… вовсе нет.
Сосредоточенное облизывание губ.
— Горьковато только… А слышали, говорят, она полезная?..
— Так, не порти мне аппетит. Нам еще за столом сидеть.
Радостно галдит телевизор, нарядная елка. Бородатый Ургант во весь экран.
— Голодная?
— Да нет вроде…
— А я поем, если ты не против.
— Конечно, кушайте на здоровье… Чего вам положить?
— Ишь ты… «Чего положить?» Прям жена. Хотя нет, жена б моя такого не сказала… И сама бы уже валялась под елкой…
— Да вы что! Надо же совпадение какое… У меня тоже алкоголики все…
— У тебя от безысходности. А моя бывшая от скуки спилась. Избаловал я её.
— Селедочки вам положить?
— К селедке водка нужна.
— И?
— Что «и»? Мы ж с тобой все-таки не алкоголики.
— Нет, конечно… А есть?
— В морозилке. Да сиди ты, я принесу.
Бутылка со слезой. Звон стекла о хрусталь.
— Ну, Варюш, за что пьем?
Круглые глаза.
— Как за что? Новый Год через пятнадцать минут.
— Ну разве что…
Чоканье, обжигающий холод со льда.
— Закусывай-закусывай…
— Ммм… у меня, похоже, аппетит проснулся.
Ухмылка.
— Еще бы… после стопки-то.
Стук вилок о тарелку.
— Паштет просто чудо…
— Согласен — очень недурен. У тебя в уголке рта осталось…
— Где?
— Тут… дай вытру… а еще лучше…
Звуки поцелуя. Смех.
— Шампанское, Глеб Борисович?
— Да, пожалуй, пара минут осталась… Закрой уши.
Оглушительный хлопок. Пробка в потолок.
— Думаешь, хороший год будет?
Пауза.
— А вы как думаете?
— Хотелось бы… Кстати! Тащи сюда зачётку.
— З-зачем…
— Пятерку тебе поставлю в последние минуты уходящего года. Заслужила.
Хмуро:
— И все?
— А ты разве хотела чего-то еще?
Мягко поставленный на скатерть стакан. Удаляющееся цоканье каблуков. Щелчок входной двери.
Пауза.
— Бл*ть.
— Мудак… Кретин безмозглый …
— Вы что-то сказали, Глеб Борисович?
— Простите, Ольга Викторовна, я немного… не в себе…
— А-а… — понимающий, веселый взгляд, усмешка. — Заходите к нам на Новогодний девичник — в сорок вторую квартиру… Нас много и нам скучно…
— Спасибо, Ольга Викторовна, в другой раз. С наступающим вас и ваш девичник…
— С наступающим…
Стеклянное фойе, скрип тяжелой дверной пружины. Колкий, морозный воздух под звездным небом.
— Варя!
Скрип ботинок на искристом снегу.
— Наумова!! Черт, где же она? — себе под нос. — Пень тупорылый… Зачётку он ей подписать собрался… Дебил. Тебя коров надо отправить пасти, а не факультет возглавлять… Варя!!
Испуганный крик.
— Пусти меня! Пусти, кому говорят!
Пьяным мужским голосом:
— Да лааадно, цыпа… весело же будет… Новый Год отметим… киношку посмотрим…
— Варя!! Отпусти её, урод…
— Че те надо, бл*ть? Ты откуда такой нарисовался?..
Бег, борьба, глухие удары… Звуки падающего тела. Ругательства, возня.
— Пошел вон отсюда!
Затрудненное дыхание.
— Далеко… собралась? В Новый Год… пешком…
— Подальше от вас.
— Получилось… как я посмотрю.
Молчание. Одновременно:
— Глеб Борисович…
— Варя…
Вздох.
— Прости меня…
— Прощаю.
Пальцы сжимают переносицу.
— Ты… такая молодая… Зачем тебе старпер на… на сколько? На двадцать лет старше?
Скрип легких сапожек по снегу. Тонкие руки вокруг шеи.
— А вам сколько лет?
— Тридцать шесть.
— Ну вот и не на двадцать. Мне ж девятнадцать всего… Получается… эмм…
— Ты не ответила на мой вопрос.
Пауза.
— Затем, что я уже полгода смотрю только на вас, а вы на меня?
— Но ты же понимаешь, что мы… не сможем… показываться на люди? Что все это должно оставаться в тайне?..
Пожимание плечами.
— Я ведь не всю жизнь учиться буду…
Вдалеке радостные крики, канонада салютов, небо в праздничных огнях.
— Пропустили все-таки…
— А по-моему, отлично встретили… Пойдемте пить шампанское?
— С удовольствием. Давай руку…
Хруст снега под ногами.
— Так вот, насчет твоей зачетки…
С опаской:
— Что?
— Поставлю тебе пока тройку. Чтоб «пинка не дали».
Молчание, кусание губ.
— Но экзамен будешь пересдавать.
Ошеломленно:
— Это как?
— А вот так. Сядешь, все выучишь и сдашь мне лично.
Притворный вздох.
— Вот теперь точно никаких поблажек от вас не жди…
— Ну, какие-нибудь да будут… поблажки.
Щипок за мягкое место.
— Ай!
— И вот еще, Наумова…
— Что?
— Хватит мне «выкать».
Смешок.
— Ох, привыкнуть бы…
— Привыкай… А то и в самом деле буду себя старпером чувствовать.
Остановка, медленный поцелуй.
— С Новым Годом… Глеб…
— С Новым Годом… Варя…